Аннотация: Если с детства не признаешь ограды, разве найдутся границы, которые тебя-повзрослевшего остановят? История дружбы двух мальчишек, которые очень многое разделили на двоих. Мой первый 3D-рассказ.
3D-эффект рассказа заключается в наличии дополнительных глав, которые не являются сюжетообразующими. Дополнительные главы могут раскрывать некоторые элементы рассказа (отдельного персонажа, сцену, место действия и т.д.) более развернуто, нежели это сделано в основе рассказа, и служат для более глубокого понимания вселенной рассказа, его героев и т.д.
Основа рассказа "ПОД КРАСНЫМ СОЛНЦЕМ не пересекай границ" - главы 1, 2, 3, 4, 5.
Главы 3.1 и 4.1 - дополнительные. Их можно читать после основных, отвлекаясь от основных, забив на основные, по порядку, вразброс, по диагонали, вверх ногами и задом наперед. Расположение дополнительных глав обусловлено только упоминанием в них событий основного сюжета.
Все иллюстрации к рассказу принадлежат объективуBigBaldHead.
CИ не понимает скриптов, поэтому текст выложен общим файлом. Посмотреть, как все выглядит в оригинале можно здесь.
1
Во дворе - дохлая ворона. Раньше ее не было, а теперь валяется возле прогнившей песочницы кверху лапами, загребает ржавую пыль растопыренными крыльями. Ворону мотает с боку на бок, потому что сверху сидит подружка и тычется клювом в развороченное брюхо.
"Наверное - жалеет", - думает Нано. Ему хочется похоронить несчастную, как полагается, он и на забор-то забрался, чтобы приглядеть место за городской оградой. Но мальчишка терпеливо ждет, пока подружка попрощается с мертвой и улетит. Мама говорила, что родных и друзей можно оплакивать, лишь бы солдаты не видели. Иначе сочтут слабым. А слабых забирают от родителей и учат быть сильными, потому что Городу нужны только сильные.
Если честно, Нано устал ждать, пока ворона наплачется. Он заметил мертвую гораздо раньше, вторая прилетела, когда он забирался на бетонный забор. А теперь и спрыгнуть на землю нельзя - птица испугается и улетит.
Сидеть на заборе скучно. Нано уже пятки о бетон отбил, болтая ногами, даром что в ботинках. И красное солнце печет сильно - защитная маска накалилась, липнет к голове. Маску Нано ненавидит, кажется, что воздух без нее вкуснее, через стекла видно хуже и чтобы услышать друг друга приходится говорить громко.
- Как ты туда залез? - кричат снизу, и Нано вздрагивает от неожиданности. Он никогда не видел в этом дворе других мальчишек.
В заброшенных пограничных кварталах всем гулять запрещают. Сюда не ходят даже взрослые; мама говорила Нано, что в развалинах домов прячутся привидения и выгнанные из Города отщепенцы, которые убивают и едят маленьких детей. Однажды Нано услышал, как папин друг рассказывал родителям про Фон, который идет из Института, родители очень испугались этого Фона и снова долго-долго ругали Нано за то, что однажды он принес домой красивые камушки, собранные в пограничных кварталах, хотя он уже отстоял за это в углу целый вечер. После Нано специально научился забираться на высокую бетонную городскую ограду, чтобы посмотреть, чего так боятся родители, но Институт был настолько далеко, что даже стен не разглядеть, а по рыжему каменистому полю между ним и Городом никакой Фон не ходил.
- Здесь нельзя гулять! - сердится Нано. - Иди отсюда.
Но мальчишка и не думает уходить, вместо этого он хватает с земли осколок кирпича.
- Не надо! - кричит Нано.
Он забывает, что нужно сначала повиснуть на руках, и только потом - спрыгивать. Соскальзывает с шершавого бетона, хотел - на спину наглому пацану, но промазал. И не успел. Камень описывает в воздухе дугу и падает почти в центр песочницы, но ворона все равно встрепенулась. Открыла рот, будто дыхнула в сторону обидчика, и раскинула крылья, взмывая в серое небо.
Падать с высоты забора на коленки - очень больно. Слезы брызжут из глаз против воли, хорошо, что за маской их не видно.
- Ты зачем это сделал? - Нано пытается найти вокруг еще один камень, чтобы отплатить жестокому мальчишке тем же, но кругом только земляные комья, которые рассыпаются в ладонях, да иглы мелкой сухой травы. Зато есть кулаки.
Нано замахивается и бьет так, чтобы попасть в голову, но мальчишка нагибается, и кулак Нано прошивает воздух. Уцепиться бы за маску обидчика, Нано тянет руки, в ответ мальчишка хватает его за рукава и тянет вниз, бьет по коленкам, заваливая на бок. Они катаются в рыжей пыли, и каждый норовит ухватиться за одежду покрепче.
- Зачем ты прогнал ее?! - кричит Нано, стараясь высвободить ногу и пнуть соперника.
- Она ее ела! - отвечает мальчишка. - Она же ее ела!
- Не ври!
- Я не вру! Это вороны, они едят мертвых.
- Едят? Мертвых? - замахнувшись, Нано замирает. Мальчишка, прижатый к земле, крепко держит его за молнию комбинезона - явно собирался дернуть и сбросить с себя. Но не торопится. И Нано не бьет. - Откуда ты знаешь?
- В книжке прочитал, - важничает мальчишка.
Нано быстро оглядывает маску пацана, но на ней нет отметки, что тот ходит в школу - только имя: Пин/xxxx.xxxx.2489. Салага. Да еще и с чужого района. На квартале Нано 2489-я семейная ячейка не живет.
- Ты врешь, - на всякий случай Нано сильнее прижимает мальчишку к земле, чтобы не вырвался. - Ты даже в школу не ходишь.
- Меня мама научила. У нас дома книжек много.
У Нано дома книжек совсем нет, только старые журналы отца с черно-белыми неинтересными рисунками.
- Если не веришь, могу показать.
- Не нужны мне твои книжки, - сердито бурчит Нано. Несильно бьет мальчишку по рукам, чтобы отцепился, и отпускает сам. Поднимается, вдруг почувствовав, как болят ноги и бока. Опять влетит за синяки вечером.
Нано не особо рвется дружить с умником, но все же бросает через плечо громко, так чтобы он расслышал: "Надо птицу похоронить".
На самом деле перелезть через бетонную ограду Города легко, если знать, где. Недалеко от песочницы, возле переломленных пополам качелей, и без того щербатый забор пошел настолько глубокими трещинами, что можно ухватиться и упереться ногой. Пока Нано карабкается наверх, умник терпеливо ждет внизу, прижимая к груди мертвую птицу.
- Давай, - оседлав ограду, Нано тянет руки принять тушку. Мясистые птичьи ошметки висят на измазанных перьях, пачкают перчатки мокрыми следами. Нано приходится уложить ворону поперек забора, чтобы она не свалилась на землю. - Я спущусь на ту сторону, потом ты залезешь и подашь мне ее сверху.
- Нельзя ходить за ограду, - напоминает мальчишка, но его сопротивление звучит жалко и неправдоподобно. Видимо, салаге и самому не терпится выбраться за границы Города. - А как мы назад залезем?
- Там, - развернувшись, Нано тычет пальцем в раскидистый, сгорбленный тополь. - По тому дереву.
Мальчишка долго глядит на кривые чешуйчатые ветки с жухлыми листьями, но больше не задает вопросов. Они вообще не говорят друг другу ни слова, оказавшись за чертой Города. В полнейшей тишине раскапывают сначала носками ботинок, потом - помогая руками, неглубокую ямку; засыпают рыхлой землей одеревеневшую тушку и, немного постояв над холмиком, не сговариваясь, идут к тополю.
По деревьям умник лазить не умеет. Нано приходится подсаживать мальчишку, подавать ему руку.
Возможно, Нано остался бы в пограничных кварталах до самого вечера: поискал бы в развалинах домов сокровища, покатался на виражах погнутой горки, порисовал бы древесными головешками на городской ограде. Но он любит делать это в одиночестве.
- Я пошел домой, - заявляет Нано и, деловито отряхнув испачканные лазанием коленки, топает прочь из пограничных кварталов.
На городских улицах сквозь маску пробивается грохот и гудеж машин. Нано вслух считает попавшиеся по дороге синие автомобили. Салага-то, поди, и цифр не знает, молча плетется следом, почти наступая на пятки.
На одном из перекрестков мальчишка дергает Нано за рукав и зачем-то представляется.
- Меня зовут Пин.
- Вообще-то я умею читать, - недовольно бубнит в ответ Нано. - Я уже в первый класс хожу.
Ему совсем не нравится прицепившийся салага, и мелкие камни так и лезут под ноги, так и просят пнуть их далеко и высоко, пусть взрослые вопят, что он поднимает с земли слишком много пыли - все равно. Может, выйдут родители этого пацана и заберут его домой. Нано совсем не хочет дружить с таким занудным умником.
Но, спустя два квартала он все-таки произносит:
- А я - Нано.
***
В магазине эта лампа казалась такой красивой: круглая, как мячик, со смешными осьминожками. Пин выпросил ее у мамы, и сам выбрал узкую лампочку синего цвета. Чтобы осветить "комнату Пина" - маленький угол, огороженный высокими, до потолка ширмами - много света не нужно.
Теперь, подвешенная под потолком, лампа выглядит иначе. Круглые бока похожи на большой водяной пузырь, который вот-вот лопнет прямо над кроватью, а тени осьминогов расползаются по стенам и ширмам жуткими чудовищами. Мама считает, что Пин забирается под одеяло с головой, потому что боится ночной темноты, но Пин прячется от чудовищ, которые остаются сидеть на стенах, даже если выключить свет. Они просто становятся незаметными.
И вообще-то, под одеялом - еще темнее.
- Где новый синяк заработал? - спрашивает мама, помогая Пину натянуть пижамные штаны. После стирки штаны жесткие, кажется, что можно порезаться об их края и совать в них ноги совсем не хочется. А еще они пахнут чем-то резким, неприятным. Пин поджимает под себя ноги, но маме удается натянуть на него сначала одну дубовую штанину, потом - другую. - Так откуда синяк, сын?
- Подрался.
- Разве вас воспитательница не учит, что драться - плохо?
Пин молча забирается под одеяло, не желая оправдываться. У нее самой две новые царапины на руках, но она никогда не рассказывает Пину, откуда. Так не честно.
- Ты должен помолиться, - говорит мама, подает Пину деревянные бусы с крестиком и читает наизусть молитву, заставляя сына повторять. - Спасибо, Господи, что я здоров. За этот день и за эту ночь спасибо тебе. И прости меня, Господи. За грехи отцов, за невежество братьев и за тщеславие выбранных нами вождей, прости всех нас, Господи, ибо не ведали, что творили. Ибо не слушали гласа твоего, пока не узнали гнев твой. А узнав, пали ниц и принимаем кару, тобой назначенную. Спасибо, Господи, что я здоров. Аминь.
В конце положено перекреститься, Пин всегда забывает к какому плечу сначала прикладывать ладонь, поэтому просто елозит руками под одеялом, чтобы мама подумала, будто он все сделал правильно. После она целует его в кончик носа сухими губами и, вернув бусы с крестиком в прикроватную тумбочку, оставляет наедине с притихшими на стенах чудовищами.
Сегодня Пин отчего-то боится сильнее обычного.
- Мам, а что будет, если выйти за границы Города?
Сквозь щель приоткрытой ширмы пробивается свет, мама замирает, держась за ручку, и Пин радуется, что хотя бы на чуть-чуть она передумала уходить. Если повезет, мама останется, снова присядет на край кровати и будет рассказывать что-нибудь, пока Пин не уснет.
- За границы Города? - переспрашивает она так строго, что Пин понимает - не повезло. - Если выйдешь за границы - сразу заболеешь и умрешь!
Мама уходит, задвинув ширму плотнее обычного, а Пин ныряет с головой под теплое одеяло и путано, пропуская слова, повторяет молитву. Ведь если мама так сильно на него рассердилась, Господь - и подавно.
2
На заднем дворе школы снова черные жирные полосы - следы от древесного угля. Завиваются абстрактными узорами по всему периметру вокруг газона с фигурной каменной кладкой. Художник злобно хохочет и тычет грязными пальцами в окуляры маски Нано:
- Ты нихуя не понимаешь в современном искусстве, придурок.
Нано не понимает. И, к сожалению, не знает урода, придумавшего этот "новый вид искусства": надевать на третью ногу собаки металлическую трубку со вставленной с другого конца деревянной чуркой, а затем поджигать деревяшку, заставляя псину носиться от огня, вырисовывая на асфальте угольные узоры.
Нано рвется из пальцев, вцепившихся в его руки, чужой локоть сдавливает шею. Рядом дружки Художника пытаются скрутить юркого Пина.
- Далась тебе эта Швабра, - издевается Художник, бьет кулаком в живот - не сильно, просто чтоб прочувствовал.
- Далась, - глухо отхаркивает Нано.
Швабра - дворовая псина, прибившаяся к школе еще до поступления Нано - далеко не ушла. Забилась под скамейку на физкульт-площадке, и пытается содрать с третьей ноги железный набалдажник. Она бьется и, наверняка, скулит.
На соседней лавочке девчонки играют в куклы.
Нано читал, что раньше - до Ядерной Войны - собаки бегали быстрее, на четырех ногах.
Нано читал, что собачья третья нога была хвостом и "торчала вверх пистолетом".
- У тебя большие проблемы с обществом, ты знаешь? - Художнику надоело разминать кулаки, в ход пошли обутые в тяжелые ботинки ноги. - Ты кидаешься на людей... ты бьешь людей в отместку за какое-то... хвостоногое... животное.
- Это ты - животное, - хрипит сдавленным горлом Нано. - А она - живность.
Ему кажется, что еще один удар, и грудная клетка прогнется внутрь.
За эту хвостоногую Нано дерется все четыре года, сколько учится в школе.
На этот раз вышло совсем хреново. Пятеро против двоих - дурацкий расклад, особенно если учесть, что с их стороны - два старшеклассника, включая Художника, а со стороны Нано только Пин, который хоть и неплохо дерется, но все равно - салага.
- Сейчас чуть-чуть полежу и пойдем. - Нано не уверен, что сможет запросто встать. Руки-ноги не слушаются, будто не его вовсе, а оторваны у тряпичной куклы и пришиты к ноющему телу. Сложно дышать. Единственное, на что Нано еще способен - валяться в каменистой земле пришкольного газона и с закрытыми глазами отсчитывать секунды по ударам крови в голове.
Пин валяется рядом. Судя по возне, тут же мельтешит Швабра. Видать, освободилась.
- Слыш, Нано? Ты прикинь, нас так грамотно в узор из камней утрамбовали.
- Заткнись, - нашарив, не глядя, камушек Нано швыряет его в сторону Пина. - Знаешь что, Швабра? По законам древнего рыцарства ты теперь обязана всю жизнь мне прислуживать.
- Нифига! По законам древнего рыцарства она обязана выйти за тебя замуж.
- Урою, - грозит Нано, смеется, спустив на тормозах послестрессовую веселость. - Сча вот встану и урою нафиг.
- Ты сначала встань!
Встать Нано не может, и они еще несколько минут валяются посреди каменного орнамента, корчась и всхлипывая смеха и боли.
После, когда им удается поднять друг друга на ноги, Пин закидывает на плечи школьный рюкзак и предлагает:
- Пойдем ко мне? Предки на работе, можно спокойно почиститься.
Нано не дурак отказываться. Ему еще один повод для родительского бойкота не нужен.
Пин живет очень далеко от школы, в рабочем квартале возле Завода. Типовые двухэтажные дома строились специально для рабочих по принципу "минимум комфорта - максимум химзащиты", дезинфекторы узких подъездов, по шуткам жильцов, способны вытравить не только следы грязи или радиации, но и самих носителей из комбинезонов, если задать максимальные параметры.
Двенадцать секунд в тамбуре дезинфектора - и дворовой драки как не бывало. Только ушибленные места ноют, да кровь по-прежнему носится по венам, как угорелая.
Вырваться из тисков комбинезона - блаженство. В квартире Пина всегда пахнет жареной картошкой и аэрозолем "Сосновый лес". Нано шлепает голыми ступнями по теплому пластику пола, вскрикивает, наступив на что-то маленькое и острое.
- Что у тебя тут валяется? - возмущается он, подцепив пальцами впившуюся в пятку металлическую шайбу с двумя торчащими теперь уже в разные стороны зубцами.
- Не знаю. А ты знаешь, что это? - Пин глядит через плечо Нано, навалившись ему на спину и по неосторожности упираясь локтем ему между ребер - как раз на место одного из синяков. Скривившись, Нано выворачивается, отдает шайбу Пину, чешет ушибленный бок.
- Фиг знает. Может, с вентиляции открутилась.
- Надо предкам показать, чтоб ремонтников вызвали, - Пин хмурится, озабочено глядя на решетку вентиляции под потолком. - А то затаскают по больницам, как семнадцать-сорок пятых, помнишь, Сид с Маром в школе две недели не появлялись?
- Когда?
- В прошлом году. Это у них дома что-то с изоляцией случилось, заметили поздно. Так их из квартиры выгнали и в больницу заперли, проверяли на все, что можно. Сид вообще говорил, что на них там опыты ставили.
- На тебе они опыты ставить не будут, - серьезно заявляет Нано. - Я помогу тебе сбежать.
- Ладно, - соглашается Пин и уносит странную шайбу в кухню, оставляет на обеденном столе - на самом видном месте. Пусть родители разбираются.
У Пина нет собственной комнаты - на первого ребенка семейной ячейке площади не полагаются. Зато есть большой шкаф, заваленный печатными книгами, и окна выходят на один из заводских цехов.
Забравшись с ногами на непривычно широкий подоконник, Нано разглядывает куцый дворик между домом и бетонным полотном заводского забора.
- Обалдеть, у вас здесь земля почти синяя.
Пин садится рядом, поджав сизые от синяков колени. Без маски и защитного комбинезона он выглядит еще младше и постоянно дергает веснушчатым носом, будто принюхивается. Первое время Нано не переставая пялился на него из-за этого тика, теперь привык.
- Папа говорил, как это называется, но я забыл, - Пин пожимает плечами. - Какая-то фигня с Завода. Вроде плесени, только неорганическая. Когда она начала появляться, тревогу подняли, даже собирались Завод закрывать. Потом подумали - дома защищены даже от радиации, без масок на улицу никто не выходит, нафига грузиться из-за какой-то плесени?
Бетонный откос оконной ниши приятно холодит спину и хочется сидеть так целую вечность. Нано нравится смотреть на синюю неорганическую плесень, которая вот-вот выживет со двора привычную рыжую пыль Города. Ему видится в этом настоящий микроскопический бунт. Маленькая земляная революция.
- Я слышал, что никакой радиации уже нету, - говорит Нано.
- Тогда зачем мы ходим в масках?
- Не знаю, - Нано давит пальцем на стекло, оно прогибается наружу прозрачной тугой резиной и тут же возвращается на место. - Может, чтобы все были одинаковые. А зачем ты разговариваешь со своим Богом?
Пин снова дергает носом.
- Он спасет мою душу.
- Тебе так сказали, и ты поверил, - дотянувшись, Нано тычет Пина носком в ребра. - Разуй глаза!
- Люди прокляты, - говорит Пин.
И Нано закрывает ладонями уши.
***
Городской госпиталь - жуткое место.
Пин никогда не видел столько человеческих лиц сразу. Синюшные мешки под глазами, тонкая, едва не прозрачная кожа (чаще - сморщенная, как бумажный мешок), трясущиеся руки. И все так таращатся, будто собираются выскрести из твоей головы самые сокровенные тайны. У Пина настоящих тайн нет. Почти.
От рыдающей мамы пахнет спиртом и какой-то травой. Это лекарство. Сначала она кричала и била ладонями по стеклянной двери папиной палаты, теперь сидит на кушетке тихо, только иногда всхлипывает (совсем как Швабра после "рисования") и грызет кулак. Из приоткрытого рта по ее подбородку тонкой полоской течет слюна.
- Не раскисай, парень, - один из приставленных к папиной палате солдат положил огромную ладонь на голову Пина и треплет волосы. - Твоей матери нужна поддержка, поэтому тебе раскисать никак нельзя. Понял?
Он садится на корточки перед мальчишкой и заглядывает прямо в глаза.
- Твой отец - герой. Благодаря ему, мы найдем и посадим за решетку еще нескольких подонков из Братства.
Пину все равно. Сейчас его папа совсем не похож на героя: в этой чистой больничной рубашке, с прозрачными трубками во все стороны, с выбритым затылком, в том месте, где ему раскроили голову.
Доктора говорят, что папа выживет. Пин не понимает - зачем?
Маме принесли какие-то бумаги на больничном планшете. Пока она ставит подписи толстой, привязанной к планшету ручкой, старая медсестра говорит на непонятном медицинском языке.
- Сделайте все возможное, - просит мама.
Медсестра кивает:
- Конечно.
Когда старуха уходит, мама просит Пина подвинуться ближе и обнимает, прижимает лицом к вырезу своей кофты так, что шерстяные ворсинки щекотят ему нос и совсем нечем дышать. Мама плачет тихо и очень горько, Пин и сам бы заплакал, но он держится.
Он должен быть сильным. Он должен поддержать маму.
От ее слез волосы на макушке становятся мокрыми, она шепчет: "Все будет хорошо, папа обязательно к нам вернется". Дышать все тяжелее, и Пин отстраняется. Вывернув голову, смотрит в щель от приоткрытой двери, как старая медсестра протыкает папину руку еще одной иглой с длинной трубкой, по которой течет лекарство. Пину совсем не хочется, чтобы папа возвращался.
- Мам, если Ад на Земле, а после смерти мы попадаем в Рай, почему ты не хочешь отпустить туда папу?
Из другого конца коридора с грохотом везут металлическую тележку, и Пину не расслышать, что отвечает мама. Тем более, когда она закрывает ладонью рот и вся трясется от всхлипов.
3
Радиочастоты передают: "Братство будет уничтожено. Мирному поствоенному обществу не нужны социопаты и террористы. Вооруженные Силы Города обещают устранить внутреннюю угрозу в самые короткие сроки".
***
Из заводских труб летит пепел. Огромный, размером с тетрадный лист. Он наверно завалил бы заводскую территорию серебристо-черными сугробами, но ветер его разносит по всему городу. Невесомые струпья носятся над улицами, оседают чешуей на мостовые. Счетчик Гейгера на городской башне торжественно клянется, что радиация в пределах поствоенной нормы.
Прыжок одной ногой на скамейку, другой - на ее спинку, и рука Нано сбивает пролетающий мимо лоскут. Крошки сыплются Пину на голову, парень пытается стряхнуть пепел, но тот остается на перчатках и маске черными полосами.
- Жирное что-то, - Нано кривит нос, растирая пепел в пальцах. Подносит ближе к лицу, но разглядеть как следует все равно не выходит - в ветреную погоду окуляры маски мутнеют уже к полудню, если как любой нормальный старшеклассник с самого утра торчать на улице, забив на школу. - Вообще ни на что не похоже. Ни на бумагу, ни на дерево. Что еще горит до пепла?
- Не знаю, - Пин пожимает плечами. Еще один ошметок пикирует прямо в подставленную ладонь, Пин аккуратно касается уголка, и пепел липнет к перчаткам, рвется, как крыло кузнечика - вдоль перепонки. - Может, что-то органическое?
- Надо будет сходить хоть раз на химию, - Нано задирает голову, вглядываясь в свинцовое небо, где плывут пепельные ошметки, разрежая пурпурное зарево солнца. Отсюда самих заводских труб не видно, но Нано уверен, что они до сих пор кашляют в атмосферу прогоревшим... чем-то.
От новой отравы вымерли пауки. Почему именно они - остается загадкой. Крысы, птицы, мухи после пепельной атаки выжили, а пауки осыпались по углам квартир крохотными хитиновыми шариками. Кое-где трупы находят горками, будто умирающие намеренно сбивались в стаи, сползались в условное место ритуально сложить лапы. Будто показывали, как их на самом деле было много. И в каких неожиданных местах.
Рядом с мусоропроводами в домах появились контейнеры, подписанные "Специализированная утилизация специфических объектов органического происхождения". Кое-где на них рядом с трафаретной подписью маркерами приписано "для пауков".
Второй раз на утиль-базу за границу Города лезть не понадобится. С количеством Нано не прогадал - мешка "жирного" пепла как раз хватает на сочную, размашистую надпись "Суки, вам это зачтется" в полную ширину блока заводского забора - метра два, не меньше. Нано загребает пригоршней из мешка остатки и выводит рядом с надписью эмблему Братства.
- Они вообще-то моего отца убили, - напоминает Пин. В творческом процессе он не участвует, стоит на страже, пока Нано вазюкает испачканной ладонью по бетону, оставляя черные полосы.
- А у меня брат полумертвым родился из-за всей этой химической дряни с Завода, - отвечает Нано. - Я же твоим родителям не предъявляю, что он прожил всего месяц. Братство, вообще-то, за свободу борется. Мне жаль, что твой отец попался под руку. Ну не свезло ему. Что поделать? Зато мама твоя ушла с Завода вовремя. Мы ему войну объявили.
- Из-за чего? Из-за подохших пауков?
- Из-за того, что их убило. Пин, ты представь, они создали какую-то дрянь, которая не просто перетравила пауков, хер с ними. Она просочилась через защиту домов, - Нано чешет голову тыльной стороной ладони (проклятое солнце совсем сдурело так жарить, аж волосы от пота слипаются), и на маске остаются серебристо-черные разводы. - Мы знаем, что на заводе изобретают новое био-оружие. Радиацией-то уже не запугаешь. Если хочешь, расскажу. У нас там свои люди работают.
Пин смахивает с окуляра маски жухлый лист, прибитый поднявшимся ветром, но прозреть по-настоящему не рвется.
- Когда-нибудь, Нано, ты перейдешь все границы.
Пока никто по ту сторону забора не засек их присутствия, Нано молча выводит последние линии эмблемы, гордый, что не так давно получил полное право ее выводить.
***
- Люди прокляты. Люди отвечают за грехи отцов.
- Громче.
- Люди прокляты! Люди отвечают за грехи отцов!
- Громче, сын мой!
- ЛЮДИ ПРОКЛЯТЫ, ЛЮДИ ОТВЕЧАЮТ ЗА ГРЕХИ ОТЦОВ!..
Пин поднимается с колен, ощущая на плечах невероятную тяжесть. Во рту сухо, и язык липнет к нёбу. Ноет поясница. Зудят вмятины, продавленные на голенях грубо сбитой скамьей. Кажется, респираторы маски вообще не пропускают воздух.
Через стену слышны пения староверов в соседнем храмном зале. Там безопасно, как в домах, можно снимать комбинезоны и приносить на службу детей.
Они все еще едят плоть Христову, пьют его кровь и просят спасти их каннибальские души.
"Каждому по кресту, - шепчет Пин, пряча в карман деревянные четки. - Каждому по кресту. Пусть никто не уйдет обиженный".
4
У приграничных кварталов запах ностальгии и дополнительного ручного дезинфектора "для детей дошкольного возраста" - зверского материнского оружия, которым заканчивалась любая прогулка. Чтобы почувствовать этот запах, Пину не обязательно снимать маску, достаточно шаркнуть подошвой студенческих ботинок по кирпичной крошке у развалин домов или услышать карканье вороны. Почему-то вороны живут только на окраине. И кружат над безлюдными улицами целыми стаями.
- Граница Города, как граница Вселенной. То есть - Мира, Земли-планеты, - Нано сидит на детской горке и машет рукой на городскую ограду. - Там, дальше - космос. Дикие, неосвоенные дали.
- Ну да, космос, - ерничает Пин, выцарапывая на земляной корке камнем вороний силуэт. - Со своими внеземными цивилизациями, которые, может быть, сумеют надрать нам задницу. Нано, ты ведь боишься... - Пин сам не знает, спрашивает он или утверждает. Кажется, он видит-чувствует страх Нано, словно собственной рукой водит раскаленным прутом в микроне от шеи друга. Но показывать уверенность нельзя, потому что если ошибся - будет обида. И для Нано - обида смертельная.
- Боюсь, - неожиданно легко сознается Нано. - Потому и иду туда. Пин, любой страх, если он не от наших инстинктов - навязанный. Кто-то сказал, что вот эту хрень надо бояться, и ты боишься. Чего угодно: радиации, психопатов, гнева Господня. Ладно-ладно, не буду. Хотя ты знаешь, как я к этой вашей религии отношусь. А вот прикинь, тебе скажут, что надо бояться электрочайников.
- Чего в них бояться-то? Что они оживут, прошуршат по полу в твою спальню, заберутся на кровать и нальют кипятка на яйца?
- Я серьезно, Пин. Слепая вера хуже геморроя. Только представь, вдруг выясняется, что целую партию электрочайников сделали из зараженной пластмассы. Или, скажем, тэны в них скрутили из заряженного сплава. Ты что сразу сделаешь? Само собой, побежишь за новым. Потому что - страх. Ты даже не знаешь, правда ли есть опасность, но перестраховываешься, потому что "а вдруг". Для этого панику и сеют. Страхом манипулировать легче, чем мозгами, Пин, намного легче.
- Нельзя всегда тупо идти наперекор страхам. Иногда и в самом деле...
- Конечно, - перебивает Нано. Согласно кивает головой и сует руки в карманы, растягивая комбинезон. - Но кто-то же должен это "в самом деле" проверить.
***
Границу Города пересекают на рассвете. За десять лет трещины в ограде раздались еще глубже, теперь можно поставить ногу удобнее, без малейшего риска соскользнуть. Правда, дерево на той стороне совсем усохло, поэтому каждый оставляет за собой переброшенную через ограду веревку, привязанную к перевернутым качелям.
В рейд собралось всего десять членов Братства (Нано среди них самый младший и это вызывает гордость), остальные нашли неотложные дела на Заводе, в штабе, при семьях. Долго спорили, кто останется сторожить веревки на случай солдатского налета. Никакого риска - просто ошиваться целый день по приграничным кварталам с запасными и перебросить их, если приготовленные обрежут. Слишком скучное занятие для рядового члена Братства.
Хорошо, что у Нано есть Пин.
Первые шаги по заграничной земле отнюдь не первые, но впервые - с определенной целью. Здесь, на открытой местности красное солнце не просто светящийся шар, его лучи касаются кое-как защищенного маской затылка не светом - Нано кажется, что именно так жжет раскаленный жидкий металл. Мелкие плоские камни шуршат и ломаются под рифлеными подошвами, превращая тишину в молчание.
Институт впереди, согласно картам, мифам и легендам. Но пока его стены не прорезали ровную линию горизонта, в реальность Ядерного Центра не верится, как в Шамбалу или Рай, о которых рассказывал Пин, как в Лагерь Уродов где-то на Севере.
Первой безмолвие нарушает девчонка. Их в Братстве немного, каждая стягивает грудь эластичными бинтами, ходит вразвалочку, старается говорить грубым голосом. У этой на рукаве бронзовая нашивка(второй ребенок в семье, группа риска при мобилизации), и это делает ее кем-то вроде отчаянного засранца, которому нечего терять. Заставляет вести себя так, будто война, как ракета, и впрямь может выбросить вторую ступень.
Девчонка обращается к старшему из отряда - единственному, кто перемахнул полувековой рубеж, кто помнит, как было "до". Старший несговорчив, но чистый горизонт и зной, от которых запросто можно сбрендить, в конце-концов развязывают язык.
Старший рассказывает о детстве, когда еду продавали и ели прямо на улице, бросались из распахнутых окон в прохожих мусором, а песок позволял лепить из себя затейливые конструкции. Семейные ячейки выделяли не номерами - фамилиями. Женщины (он это помнит по поведению матери) соревновались, кто лучше выглядит. Мужчины все так же следили за футбольными матчами.
- Мне было лет пять, - вспоминает Старший и описывает в мельчайших подробностях двор своего детства.
Кирпичные многоэтажки по периметру, у каждого подъезда стандартный набор: скамья, две клумбы, три дерева, асфальтовая площадка, исписанная разноцветными мелками.. Из-за проблем с канализацией двор иногда заливает дерьмом, и вонь стоит на три ближайших квартала. Возле кирпичной трансформаторной будки на растянутых между железными опорами веревках сушится выстиранное белье.
На детской площадке соседки прыгают через скакалку. Самого Старшего тоже втянули в забаву - вручили один конец скакалки, второй привязали к красно-синей трубе (краски одного цвета не хватило выкрасить полностью). Соседки прыгают парами, и прямо на ходу меняются - их всего пять подружек, все с одного подъезда - умудряясь не сбить Старшего с ритма. Скакалка шаркает по асфальту вжик-вжик, стучат подошвы, легкие платья задираются в воздухе.
Девчонки прыгают все выше и выше. Земля дрожит под ногами.
В окне напротив видно, как к центру комнаты ползет пианино.
- Опять на полигоне бомбы взрывают, - одна из соседокзамирает, как вкопанная, оглядывается по сторонам, будто хочет разглядеть что-то за кольцом многоэтажек. Скакалка бьет ей по щиколоткам. - Слышите, какземля толкается?
- Поэтому мы так высоко прыгали, - осеняет другую.
Им тоже по пять лет, вся жизнь впереди.
В окне напротив мужик-хозяин двигает пианино обратно к стене.
- Значит, ты в детстве с девчонками возился, - ржот Коренастый. Они со Старшим знакомы уже лет пятнадцать и это стирает субординацию с разницей в возрасте.
- С подругами сестры, - ровно отвечает Старший.
Тема его детства сразу становится табу для шуток.
От неловкого молчания закладывает уши.
Де-факто Нано замечает Институт первым. Сомневается, вспоминая о фате-моргане и ионовых миражах, чистит окуляры, щурится, вглядывается в горизонт, на котором отчетливо выступают силуэты треугольных крыш, словно рваные края Земли загнулись и топорщатся.
- Теперь хоть видно, куда идем, - гаркает рядом Грэг - здоровый, сильный мужик со шрамом от химического ожога на пол-лица. Нано, конечно, не видел, ему рассказывали.
Нано вообще не видел лиц собратьев.
И, обернувшись, не разглядел очертаний Города.
- Мы так далеко зашли? - спрашивает он.
- Поле неровное, - Грэг дружески хлопает его по плечу так, будто выбивает душу из телесного скафандра. - Сплошные холмы. Не почувствовал что ли?
- Нет.
Как и Город, Институт опоясан. Ограда несерьезная - плиты метра два высотой, рифленые, будто обшитые бетонными пирамидами, как раз, чтобы упереться ногой и дотянуться до верха. Первое, что видишь по ту сторону - сухие колючки. Они торчат из потрескавшейся земли, как стая дикобразов, и на фоне двухэтажек из красного кирпича выглядят вполне безобидно. Впрочем...
Весь Институт выглядит безобидно. Никаких зловещих строений и эмблем радиации, разве что вход Ядерного Центра оформлен подобием колонн с золочеными табличками на уровне взгляда, но мрачный пафос напрочь сбивается пузатыми балкончиками второго этажа. Остальные корпуса, похожие на ниндзя из-за белых полос по высоте окон, сошли бы за среднестатистическое жилье.
Вот только Институт давно пустует. А в застройках до сих пор целы стекла.
По обе стороны от парадного входа ЯЦ - остовы клумб. Выложенные концентрическими кругами валуны и сколотые силиконовые кирпичи. Если приглядеться, можно понять, что камни не просто накидали друг на друга, а уложили геометрически строгими узорами, учитывая цвет, размер и форму каждого.
Грэг подходит к одной из клумб, пинает пяткой верхний ряд, и камни, нехотя, валятся за границу круга. Грэг поднимает самый увесистый, подкидывает одной рукой, пробуя.
- Даже не думай, - осаждает Старший.
Брошенный камень летит аккурат в центр клумбы, гулко ухает в сухую землю как раз напротив и будто в укор уцелевшему окну, к которому Грэг примеривался.
Мутное стекло даже не дрогнуло.
- Двери не заперты, - кричит Коренастый с порога соседнего корпуса, чья дверь и вправду легко поддалась, стоило дернуть за ручку.
Никаких преград, даже немного обидно.
Внутри - тишь. И сырость. Ее хоть и не ощутить кожей, но бесформенные рыжие разводы на посеревших стенах, да размокшие разломы деревянных перил лестницы весьма убедительны. Паркетные плиты так трещат под ногами, что маски - не помеха.
- Лаборатории внизу, - Старший стоит на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал, поправляет висящий на плечах рюкзак, в котором что-то металлически гремит.
Он мог бы и не уточнять, ведь лаборатории всегда разворачивают в подвалах, чтобы по тревоге быстро залить цементом, типа ничего не было. Нано с Пином это еще в детстве по старым книжкам вычислили.
По праву командира Старший спускается первым. У проржавевшей коробки кодового замка нет сил сопротивляться, и Грэг с легкостью запихивает язычок задвижки обратно в стену.
- Как-то все слишком просто, - сетует девчонка.
Коренастый, протискиваясь мимо нее внутрь, шутливо пихает локтем:
- Не ссы.
Сказки о подземных лабораториях - совсем не сказки. Разве что приукрашены. Трех мощных фонарей вполне достаточно, чтобы осветить казенные коридоры. Они ничем не отличаются от коридоров Городского Правления: те же лампы в решетках, те же обитые пластиком двери с круглыми ручками и плексигласовыми цифрами - номерами кабинетов.
Замки поддаются с первого пинка, отпускают рассохшееся дерево обналичников. С кабинетов брать особо-то нечего. Реактивы в запыленных банках совершенно бесполезны, образцы пород не стоят и сухого пайка, разве что оборудование сдавать в металлолом подпольным коммерсантам, но не факт, что возьмут - такое запросто не сбудешь.
- Нихера тут не осталось, - Грэг швыряет в стену пустой ящик письменного стола и тянется за следующим. - Все документы подчистили, суки.
Коренастый в ответ гремит металлической крышкой системного блока:
- И диски со всех компов повырывали. Кое-где даже порты разворочены, как будто шлейфы с мясом выдергивали.
- Должно что-то остаться, - упрямится Старший за секунду до истошного вопля из соседней лаборатории.
- Счетчики! - орут из-за стены, и вымершие коридоры заполняют топот, грохот перевернутых стульев и брошенных инструментов. - Счетчики Гейгера!
Собратья спотыкаются друг о друга и разбросанную мебель, стремясь подобраться ближе. Эпицентр столпотворения - типовой шкаф, врезанный в стену. Такие установлены в каждом кабинете, но лишь в одном оказалось сокровище - автономный, ручной, независимый "Счетчик Смерти". И не один.
Нано вовремя пристроился за спиной Старшего, и теперь из-под его локтя смотрит на россыпь приборов с потухшими дисплеями.
- Батарейки, - сухо командует Старший.
Кто-то слева (хер разберешь в этой давке, кто именно) уже шарит по карманам рюкзака, сыпет в медвежью лапу Старшего тонкие пальчиковые аккумуляторы. В перчатках неудобно вскрывать отсек питания - утопленная в корпус кнопка слишком мелкая. Спасает пряжка ремня на рукавах комбинезона.
- Подходят? - с тревогой спрашивают из-за плеча.
Старший кивает головой и щелкает задвижкой активации.
Монохромный дисплей приветствует семи-сегментными буквами, перемигивается красно-зелеными индикаторами на корпусе, выводит дикие нечитаемые цифры и, наконец, складывает сегменты в цифру "ноль".