Аннотация: Старое здание посольства, расположившееся на улочке Сент Жеан-Онре, где был убит знаменитый литератор, хранит множество тайн...
Пляс-де-ла-Либерте была, как всегда, полна народа, несмотря на то, что настенные часы, расположившиеся на небольшой башенке, пристроенной к новому зданию Министерства иностранных дел, едва отмерили половину девятого утра. Стоит заметить, что небольшая Пляс-де-ла-Либерте всегда была многолюдна благодаря своему месторасположению, которое сама же весьма удачно выбрала.
Никоим образом нельзя ошибиться, говоря, что площадь выбрала свое место сама, а случилось это так: по первоначальному замыслу зодчего, получившего подряд от главного городского архитектора, которого в свою очередь обязал построить площадь, полагающуюся для здания Министерства иностранных дел, Городской Совет, она должна была располагаться на острове сразу за одним из восьми мостов. Объясняя свой замысел насчет бронзовых статуй великих мореплавателей, ведь недалеко от планируемой площади находилось здание Адмиралтейства, и особенно остановившись на фигуре человека по имени Жан Франсуа де Сюрвиль, архитектор Пьер Жаме только-только пустился в описание самых тончайших подробностей, включая проработку такелажа на корабле "Сент Жан Батист", который должен был служить фоном для своего капитана, как вдруг в створку распахнутого настежь окна, минуя занавеску из бежевого тюля, влетел небольшой камень. Бросившись к окну, раздосадованный тем, что его прервали на таком ответственном месте разъяснений грандиозного, невиданного ранее проекта, Пьер выпустил в спину затерявшемуся среди пестрой толпы хулигану пару ругательств и, обернувшись к своему начальнику и покраснев, как молоденькая девушка после первого поцелуя, вернулся было к тончайшим описаниям, но вдруг заметил тот самый обернутый бумагой камень, спокойно лежавший на карте города, которая была пришпилена тонкими бронзовыми булавками к огромной столешнице из векового мореного дуба. Зодчий хотел было вышвырнуть камень обратно в окно, мельком глянув на пунцово-красное после очередной пятничной попойки лицо начальника, но он не был бы Пьером Жаме, если бы не развернул бумагу и не поглядел, что на ней написано, хотя бы это и была даже мятая страница вчерашней газеты. Заметив любопытство своего подчиненного, главный городской архитектор Армэль Марьи властным жестом повелел передать ему влетевший в окно объект. Аккуратно отделив бумагу от субстанции, оказавшейся даже не камнем, а комком непонятной серо-коричневой засохшей грязи, Армэль разгладил её на столе своей огромной, покрытой курчавыми черными волосами рукой, после чего оба мужчины смогла рассмотреть уродливую карикатуру, изображавшую Максимилиана Робеспьера и подписанную его известным: "Liberté, Égalité, Fraternité". Погоготав своим густым, отрывистым смехом, толстяк Марьи взял со стола угольный карандаш, послюнявил его кончик и, отчертив неровный прямоугольник на карте в том месте, куда упал камень, подписал его: "Place de la Liberté", после чего, похлопав по плечу своего молодого коллегу, удалился, не желая выслушивать дальнейшие разъяснения по поводу мало интересовавших его бронзовых статуй. Так, волей судьбы и хулигана, бросившего камень в окно дома молодого архитектора Пьера Жаме, Пляс-де-ла-Либерте выбрала свое место, как уже говорилось, весьма удачно.
Сама площадь, имевшая форму неправильного прямоугольника, больше напоминавшего трапецию, протянулась между улицей Авеню-Министерьель и ремесленным кварталом, полностью поглотив небольшую улочку Сент Жеан-Онре, от которой остался лишь небольшой аппендикс, соединивший Пляс-де-ла-Либерте с набережной. В знак уважения к старушке Сент Жеан-Онре, на которой был убит великий литератор, имени которого Пьер Жаме при всем старании припомнить не смог, мощеную крупными темно-серыми камнями улицу не стали уродовать песчано-розовыми фигурными плитками, предназначенными для мощения новой площади. Таким образом Сент Жеан-Онре так и осталась сереть на одном краю Пляс-де-ла-Либерте, отделенная невысоким бордюром от кладки песчано-розовой плитки.
Стоит заметить, что сама по себе Пляс-де-ла-Либерте не представляла ничего примечательного: самая обычная площадь с самыми обычными витыми фонарями, расположившимися с двух сторон - Авеню-Министерьель и Сент Жеан-Онре, с самой обычной фигурной плиткой и самыми обычными трещинами, появившимися через пару лет после завершения строительных работ. И даже фонтан, украшенный бронзовой статуей капитана Жан Франсуа Сюрвиля, стоящего рядом с его кораблем "Сент Жан Батист", от которой Пьер Жаме при всем желании отказаться не смог, мало придавал площади изящности и торжественности, ибо работал только в особо жаркие летние дни, когда черепичные крыши домов соседнего с площадью ремесленного квартала начинали громко трещать.
Пожалуй, единственным украшением скромной Пляс-де-ла-Либерте, зажатой между Авеню-Министерьель, Сент Жеан-Онре, новым зданием Министерства иностранных дел и ремесленным кварталом, спускавшимся до самой набережной, было старинное, тяжеловесное здание Посольства, занимавшее добрую половину того участка Сент Жеан-Онре, который принадлежал площади.
Точно определить форму величественного здания, ныне отданного иностранным послам, мог бы разве что талантливый ученый, посвятивший всю жизнь изучению геометрических форм и их применению в искусстве архитектуры. Серовато-бежевое здание Посольства представляло собой несколько слепленных в одно целое прямоугольников разного размера, из которых один, самый маленький и непосредственно выходящий на Сент Жеан-Онре, был парадным входом, а самый большой, увенчанный двумя квадратными башенками с острыми, высокими крышами, оканчивавшимися плоскими площадками, являлся главным корпусом.
Именно главный корпус и придавал всему зданию Посольства торжественно-нарядный вид. Парадный вход, обозначенный огромным объемным порталом и украшенный рядом резных каменных колонн, заканчивался невысокой, приплюснутой крышей, по которой, прячась за рядом мраморных статуй, изображавших великих мыслителей всех времен и народов, постоянно прогуливались сизо-белые голуби. В отличие от людей, каждый день работавших в здании Посольства, сообразительные и внимательные голуби знали, что между рядом статуй и оградой, состоящей из анфилады тонких мраморных колонн, объединенных тонкой полоской перил, находилась узкая галерея, по которой можно было гулять и на которую раньше можно было попасть через одно из огромных окон, находящихся в Приемном Зале Посольства. Воспользовавшись тем, что люди совершенно забыли об этой чудесной галерее, с которой открывался превосходнейший вид на дряхлый, будто покрытый струпьями обветшалых халуп и свежими язвами строящихся домов, ремесленный квартал, голуби стали селиться в трещинах между черепицей, благополучно выводя потомство и питаясь отбросами с посольской кухни.
Конечно, не стоит отрицать того факта, что невнимательный наблюдатель мог не заметить красоты парадного входа, вырезанных на его стенах рельефов и уж тем более замерших на крыше мыслителей, компанию которым составляли постоянно снующие туда-сюда голуби, но тогда он обязан был увидеть ряд бронзовых фонарей, крепившихся прямо к стенам здания, и прочитать латинские изречения, выбитые на камне витиеватым шрифтом в те далекие времена, когда в этом доме располагался суд. Но фонари, зажигавшиеся каждый вечер и расцвечивавшие фасад здания сотнями резных теней, были далеко на последним из архитектурных достоинств здания Посольства. Если бы наблюдатель глядел на Посольство, находясь на противоположном конце Пляс-де-ла-Либерте, рядом с Министерством иностранных дел, то увидел бы только серо-бежевые, шероховатые стены; на самом же деле все неровности и шероховатости были ничем иным как тончайшими рельефами, испещрявшими весь фасад, начиная от выступающих над землей монолитных плит фундамента и заканчивая карнизами под крышей, снабженными мощными водостоками, на концах которых красовались миниатюрные горгульи.
Наглядевшись на вытянутые окна и стройные колонны главного фасада, наблюдатель мог бы отправиться на Авеню-Министерьель и обогнуть левое крыло здания Посольства, оказавшись рядом с обширными постройками, имевшими хозяйственное назначение. Стоит отметить, что с тех пор, как в этом здании расположился суд, появилась необходимость содержать конюшню не менее, чем на несколько десятков лошадей. После того, как конюшня была пристроена к главному корпусу, она только разрасталась год за годом, дополняясь новыми рядами денников и складов для фуража. Тем не менее, даже конюшня была построена не без замашки на эстетичность и даже изящество - она, точно так же, как главный корпус и парадный вход, украшалась колоннами и кружевными рельефами. Спустя много лет, когда судьи со всей свитой и кипами бумаг благополучно съехали в новое здание на другом берегу реки, лошади, проживавшие в конюшне, не поменяли свою профессиональную деятельность, сменив, разве что, черные попоны, в которых перевозили приговоренных к смерти к местам казни, на цветные вальтрапы, края которых были обнесены золотой тесьмой с кистями. Теперь всем скакунам, дожившим до провозглашения старого здания Городского Суда новым зданием Посольства, перепала ответственная роль - перевозить иностранных гостей от места работы до мест проживания, а также до мест проведения важных заседаний, вынесенных за своей громадной значимостью за пределы Посольства и Министерства иностранных дел.
Тем временем, пока солнце озаряло ещё только черные черепичные крыши здания Посольства, на Пляс-де-ла-Либерте собралось множество людей, спешивших кто - в ремесленный квартал, чтобы обзавестись новыми недорогими вещами, кто - на набережную, чтобы совершить традиционный утренний моцион, а кто - на работу. За общим гулом голосов, женских, детских, мужских, сливавшихся в один, слышалось звонкое цоканье копыт лошадей, тянувших за собой изящные экипажи по улицам Сент Жеан-Онре и Авеню-Министерьель к зданиям Посольства и Министерства иностранных дел. Под скрип рессор останавливающихся повозок, по приставным лесенкам спускались деловитые чиновники, вальяжно опираясь на трости с массивными серебряными головками, и расходились кто - в Министерство, а кто - в Посольство, не забывая поднимать цилиндры и отвешивать изящные поклоны, если замечали среди пестрой толпы знакомых.
- Bonjour, мосье Жерар! - поприветствовал проходящего мимо человека, одетого в черный макинтош, высокий, усатый мужчина плотного телосложения.
- О, bonjour, мосье Стерне! - отозвался с улыбкой мосье Жерар, приподняв шляпу и поклонившись.
Выполнив этот нехитрый обряд, мосье Жерар, мужчина лет пятидесяти, но ещё довольно крепкий и жизнерадостный, прихрамывая, поковылял по Сент Жеан-Онре от набережной к Посольству, привычно оглядывая раскинувшийся сбоку от Посольства парк и полной грудью вдыхая прохладный утренний воздух, в котором несложно было уловить кисловато-рыбный запах реки, долетавшее от ремесленного квартала, точнее от мастерских дубильщиков, зловоние разнообразных кислот, использовавшихся для протравливания шкур, едкий запах красок и лаков, а также едва уловимый аромат цветов, доносившийся из парфюмерной мастерской, где изготавливалась в этот момент лавандовая эссенция. Остановившись на мгновение и сердито поглядев на раскинувшуюся под ногами лужу, перекрывавшую собой весь тротуар, мосье Жерар всмотрелся в свое отражение в мутной свинцовой воде и, одернув плащ и поправив шелковый шарф, двинулся вперед длинными шагами, совершенно забыв о том, что только накануне обзавелся новыми лакированными ботинками.
- Доброго дня, мосье Жерар, - сказал сам себе мужчина, лучезарно улыбнувшись и подняв шляпу, приветствуя собственное отражение в разбегавшейся от его ног волнами воде.
Поглядев на Пляс-де-ла-Либерте и на сновавших по ней людей, мосье Жерар свернул к парадному входу Посольства, тут же столкнувшись на широких ступеньках лестницы с худосочным, высоким мужчиной, прятавшим лицо за поднятым воротником-стойкой.
- Ба, мосье Гарсон! Да вы тоже решили прийти сегодня пораньше? - густым, басистым голосом протянул нараспев мосье Жерар. - Доброго дня!
- Пойдемте, друг мой, нас с вами ждет много работы, - сказал мосье Жерар, похлопав своего худосочного коллегу по плечу и мягко подтолкнув к огромным воротам парадного входа в здание. - Накануне мне пришло письмо от коллеги из Германии... Знаете, примечательные вещи творятся там... Но, впрочем, идемте, с письмами мы ещё успеем разобраться. Признаться честно, меня больше волнует предстоящая встреча...
Продолжая последовательно сообщать своему личному секретарю, мосье Гарсону, свежие новости, мосье Жерар медленно поднимался по центральной лестнице, и уже через пару мгновений скрылся за объемным порталом, украшенным старинными рельефами.
Тем временем часы на башне, прилепленной к Министерству иностранных дел, пробили девять, и утреннее столпотворение начало мало-помалу растворяться, а ещё через полчаса совершенно исчезло, заменившись фигурами редких прохожих, в основном владельцев лавок и служанок, спешивших за свежим хлебом в булочную, расположенную в самом дальнем углу Пляс-де-ла-Либерте, на границе с ремесленным кварталом.