Собрались мы на хате у Степки, ну это который фантаст, взяли два коробка травы и дунули. Сидим, ждем прихода. А скучно что-то, ужас как, да я и сам не в настроении, на работе потому что проблемы, с женой еще поругался, в общем, совсем грузанулся, сижу и в пол гляжу. Степка какой-то анекдот стал рассказывать, что-то из своей оперы, фантастической, да так всех нас заебал, особенно меня, что я уже готов был рожу ему бить, но тут Сергуня, второй мой друг и говорит:
- А вы знаете, друзья, что наша жизнь предопределена?
- Че?
- Ну каждое наше движение, каждый вздох и даже то, что ты, Степка, выбился в известные писатели, а ты, Вася (это он мне, значит), до сих пор говно ешь, горбатишься на работе и нихуя не зарабатываешь - это все предопределено.
Я ему с ехидством:
- Да что ты говоришь, Сергуня!
Но он уже распалился, никого не слушает, руками машет и кричит:
- Я тебе даже больше скажу! Не просто каждый поворот судьбы предопределен, но даже каждое твое телодвижение! Вот ты щас какую-то хуйню пальцем на столешнице рисуешь и думаешь, что по доброй воле ее рисуешь, а вот фиг тебе, Вася! Это все предопределено в момент возникновения мира!
Я палец от стола отнял, смотрю на него. Палец как палец.
- Вот, - говорит Сергуня, - ты щас на палец как дебил уставился, думаешь по своей воле это делаешь? Нет! И это предопределено!
- Ну ниибаццо, - говорю, - и че теперь, че бы я ни сказал или ни сделал, все предопределено?
- Ага.
- И никак наебать эту предопределенность нельзя?
- Можно! - говорит. И замер. Мы на него уставились, ждем. А он глаза закрыл, сосредоточился, что-то мямлит про себя, вдруг открывает глаза, рот раззявливает, будто сказать что-то хочет и - вдруг! - р-раз! - башкой об стол, так что стол аж затрясся. Мы охуели, на него смотрим. Он удовлетворенно на нас глядит и шишку на лбу потирает:
- Вот, я только что наебал судьбу. На самом деле я должен был тебе, Вася, сказать какой ты по накурке тугодум становишься и судьба была согласна с моим этим предопределенным действием, расслабилась, на других чуваков отвлеклась, а я - еблысь! - вместо слов об стол башкой ударился и судьба оказалась в жопе.
Тут наш фантаст ожил. Поправляет очки и говорит:
- Ты, Сергуня, забавные вещи рассказываешь, но по-твоему выходит, что судьба - это какое-то существо с доброй волей, которое следит за всеми нашими поступками и всячески старается, чтоб мы из колеи выбраться не могли, так что ли?
- Да нет, это я образно, - Сергуня отвечает. - Нет у судьбы никакой доброй воли, потому что судьба - это тонкая материя, эдакое эфирное тело, которого на самом деле нет, но которое управляет нашими поступками; оно как информация, которую никто пощупать не может, но все знают, что она существует и воздействует на нас!
- Но погоди, - говорит Степка, - а как же материальные носители информации - например, книги?
Тут я не выдержал и говорю:
- Ты, Степа, совсем ебнулся со своими книгами, скоро, блять, молиться на них начнешь. И ладно бы что полезное написал - книгу по животноводству, например, или хотя бы что-нибудь эпохальное, вроде "Войны и мира", так нет же - всякую хуйню пишешь, про эльфов каких-то и про драконов ебнутых...
Фантаст наш открывает рот, чтобы что-то возразить, но тут Сергуня и говорит:
- Кстати, о драконах. Мужики, пустите мне кто-нибудь "дракона", а то не цепляет чего-то!
Ну я ему "дракона" пустил, смотрю - расслабился пацан, в кресле откинулся, кайфует. Мне сразу охуенно на душе стало - понял, что не зря живу, раз могу еще добрые дела делать!
Степка снова открывает рот, чтоб защитить эльфов своих ебнутых, подвести под ихнее существование материальную базу, доказать, что они, мол, нужны народу, прозябающему в сером бесцветном мире, как вдруг Сергуня говорит:
- Ебнуцца, ребята, я только подумал, это ж я не просто предопределенность наебал, это ж я невольно вызвал цепочку всяческих бедствий, потому как изменил мир незапланированным своим поступком, внес в него ниточку первобытного хаоса, и теперь мир развалится к чертям, и хуй это остановишь!
Мы со Степкой прихуели, конечно. Степка так вообще, рот захлопнул и задумался, даже об эльфах своих забыл.
- Может как-то исправить это можно? - спрашиваю осторожно.
- Может и можно, - говорит, - только судьба это может сделать, но может она это сделать только если сама будет обладать свободой воли, которой у нее, конечно, нихуя нету, потому что ее самой не существует.
- Блять, - говорит фантаст наш, - я чуть уши не сломал, пока твою ебнутую тираду слушал, но суть вроде уловил и теперь у меня появилась обалденная идея, как вызвать твою судьбу к жизни.
И вот этот мудила берет листок бумаги, авторучку и что-то там пишет, писатель хренов. До нас сначала не дошло, а потом Степка как закричит:
- Блять, ты че делаешь! - и попытался сам у себя листок выхватить, но не успел, материальный носитель судьбы уже появился, ручкой написанный. И сама судьба - тук-тук в дверь - и заходит, не дожидаясь ответа. Ну мы тут совсем прихуели, у нас уже у всех образ сложился - что-то вроде старухи с косой - а тут чикса такая заходит, вся из себя, как с обложки плейбоя, в бикини, губы как у Анжелины Жоли, здоровенные такие губы, рабочие.
Но нам-то не до телок, мы все на измене! Особенно Сергуня; он судьбу изменил и ожидает немедленного наказания, смерти ужасной как в фильме "Пункт назначения".
А чиксе похуй. Садится к нам за стол, ногу закидывает на ногу, листочек у фантаста нашего из дрожащих ручонок забирает - и в лифчик. Оно и понятно, в этом листочке вся жизнь ее, типа как яйцо Кощея. И тут меня осеняет, что Кощея тоже, наверное, нихуя не было, пока кто-то, на Пасху быть может, яйцо куриное не изрисовал его именами и вызвал дух Кощея, а Кощей к нему я вился в тот же миг и дал пизды, а яйцо засунул зайцу в жопу, а зайца запихнул в утку, вот только почему звери эти не передохли, пока он их друг в друга засовывал, это хуй его знает, это тайна почище Бермудского треугольника!
- Ну че, - говорит судьба, - так и будем сидеть или шмалью подругу боевую угостите?
Ну пацаны наперегонки - из папиросы табак вытряхивают, шмалью забивают, Степка зажигалку достал, огонек выдавил и ждет, подкаблучник хуев. Один я гордость сохраняю, оно и понятно, почему - я, блять, под баб никогда не прогибался, даже если они из первобытного хаоса выползли - мне похуй.
Чикса прикурила, тут же приторчала, смотрю лыбится уже что-то, фантаста нашего по коленке гладит, а тот так и тает, так и тает.
Ну я не выдержал - похуй, что она мне сделает! - бью кулаком по столу и говорю:
- Ну че, - говорю, - Фемида, еблысь твою туды, ты че сюда пришла, суд над Степкой вершить или что? Так верши скорее, не томи!
Степка и Сергуня глаза выкатили и на меня шикают.
- Че шикаете? - спрашиваю.
Сергуня наклонился и мне на ухо шепчет:
- Ты че, придурок? Это ж телка Степкина, Клавой ее зовут, а ты - Фемида, Фемида! Че, по обкурке совсем крыша поехала?
Я сижу и тихо так охуеваю. Думаю: а вдруг и то, что Степка судьбу менял, мне тоже привиделось? Как бы вообще выяснить у него, что реальность, а что - нет?
Ну я и спрашиваю у Клавы этой, которая уже на колени к фантасту нашему перебралась:
- Клава, у нас тут с товарищами диспут. Никак к единому мнению прийти не можем. Вопрос такой: существует ли свобода воли или все наши действия предопределены Большим Взрывом, который породил Вселенную?
Клава и говорит:
- Вы, - говорит, - Василий, задали вопрос, над которым бились многие мудрецы, но так к единому мнению и не пришли. Я же думаю так: свобода воли существует для тех, кто верит в нее, остальные же плывут по реке жизни, слепо повинуясь течению. Но иногда случается так, что те, у кого есть свобода воли, начинают всячески заебывать тех, кто плывет по течению и возникает тогда некое противоречие, ошибка, так сказать в исходных данных, неверная, так сказать, аксиома. То есть, если взять за аксиому, что главное в человеке - вера, то что же получается?
Задала она вопрос и смотрит на нас внимательно так, оценивающе.
Сергуня только рот открыл, чтобы ответить, как Клава вдруг, ну точно фурия, с колен Степы прям Сергуне на колени перепрыгивает, в шею ему вцепляется и кричит:
- Што, падонак, папался?! - и начинает душить его прям на наших глазах.
Ну мы тут вообще охуели, еще по косяку скрутили, сидим, курим, беседы ведем, активно перебрасываемся аргументами и контраргументами и вдруг Сергуня говорит:
- Ребята, а где Клава?
Мы ему:
- Кто?
- Ну эта-а... только что ж была тут чикса в бикини, нашу траву курила!
- Погоди, - говорит наш фантаст. - Не было никакой Клавы. Какая Клава, откуда? Что-то ты темнишь, Сергуня.
- Ага, - говорю, - по-моему, этот жалкий Сергуня хочет спецом пыли напустить, чтоб запутать нас, всех тут собравшихся, - при этих словах я отвешиваю поклон почтенной публике, что за нашим представлением из партера наблюдает. - Он хочет тайком скурить остатки травы!
- А какое все-таки замечательное слово, - вдруг говорит Степа. - Вот, вы только вслушайтесь: "тра-вы". Тра... вы... вы... тра... вы... тра... вытра... dsnhf... dsnhf... ds... nhf...
Ну мы с Сергуней поржали, конечно, над выходкой нашего глупого фантаста, а Степа и говорит вдруг:
- Как мне кажется, то, чего мы не видим, того и нет на самом деле. Вот мы щас на Сергуню не смотрим и не видим, как его Фемида за горло взяла и душит, а значит этого и не происходит!
И мы с фантастом внимательно смотрим друг на друга. А влево посмотреть уж очень хочется! - потому что слышим мы, как Сергуня хрипит, как нас на помощь зовет, но мы не оборачиваемся и ни за что не обернемся, потому как не хотим увидеть как наш любимый Сергуня умирает, не желаем, чтобы это правдой стало!
И вот не смотрим мы на Сергуню, а проходит уже год, другой, третий минует, комната наша пылью покрывается, свет, какой-то тусклый и неживой, заполняет каждый уголок комнаты и до того грустно становится, что хоть бы что - пусть хоть смерть или несчастья, но только не этот грустный свет, и я оборачиваюсь на Сергуню, а Сергуни давно уже нет, вместо него цветок из землицы растет, фиалка, да и комнаты уже давно нет, сидим мы с нашим фантастом посреди бескрайнего поля, под серым небом, и поле тоже какое-то серое, ни ветра, ни звука, ничего нет, будто в теплой манной каше мы со Степкой бултыхаемся и до того тошно на душе у нашего фантаста становится, что я не могу понять, почему я понимаю, что ему тошно на душе, а что у меня внутри - не могу понять, и кажется мне, что я вижу чувства всех, но только не свои, кажется мне, что нет моих чувств уже давно, что я сам уже прах, рассыпанный по полю, и нет никого, кто бы потоптал этот прах, вмял его в землю, вообще никого нет, просто прах - и все, и это очень грустно, потому что очень хочется что-то чувствовать, очень хочется чтоб хоть кто-нибудь пошел и втоптал меня в землю, чтоб у меня появился стимул бороться, но никого нет, и я не выдерживаю, прижимаю ладони к глазам и, натурально, начинаю плакать, а Сергуня вдруг и говорит:
- Нет, ребята, не траву нам подсунули, а что-то другое... от травы таких глюков не бывает!