Любимая, тревогою полна моя душа - здорова ль? Так долго нет вестей обители твоей. И дни мои, и ночи для тебя молитвами взросли, но проку мало, Как прежде, не имею новостей. Тревогой сердце напоёно, и сны полны тобой, моя душа. Неужто позабыт? Неужто ты покинула в сём мире? Оставила мои мечты лишь мне? Я не смыкаю взора при луне. Я лишь тебя желаю видеть и мечтаю о встрече нашей. Напои меня надеждой, небесным отражение светил, где я был глуп и жажду утолил в болоте топком, отведав Бахуса. Со мною беды здесь не расстаются. И солнце от меня сокрылось в тучах. И сумеречен день мой, будто вечер. Да, я не нищ. Я обеспечен, но деньгами не властен я купить Любовь, уж без которой мне не быть.
Взорвись рассветом, милая, ко зренью. И, может быть, тогда прозрею я. И различу, быть может, соловья средь серого собрания семейства. Ты - Света гений, я к тебе злодейством
Оборотился, коль не попросила ты меня о важном. А я не понял, что была отважной
И чистою твоя душа средь тьмы. Прости, был слеп. Но и твоей вины я не хочу умаливать ни капли: лягушка растрезвонила про цаплю, что падалью питается она. Я вижу - в тех словах твоя вина!
А нынче мне и пусто, и темно. И мысли упокоены на дно моей души. Не знаю, как тебе сказать о том, что без тебя скучает очень дом. И зайцев, прежде, солнечных веселье забыто без тебя давно уж в нём. Я стал один, как будто бы меня лишили очень важной половины, в ком мной хранились песни соловьины, и кто была моим огнём. Грущу и по тебе болею. Друг мой, моё дыханье без тебя слабей. Мой сон потерян среди тех ветвей, где мы с тобой тропинками бродили, и чувства между нами заблудили в угоду воле, что была недобра. Судьба нам мать, или, возможна кобра, шипеньем убаюкивая суть? Без мыслей о тебе мне не уснуть. И я прошу, вернись же к нам домой! Да-да, твоё молчание наградой, но лишь когда ты снова будешь рядом.
Она.
Увы, твоих проблем не ведомо зерно мне. Ты утверждал, что пьёшь из родника, чей сладок вкус, журчания звонка мелодия, чем ты не мог напиться. И ты твердил, что мне она сестрица. Довольно ложью выстилать тропу, по коей ты ушёл с другою вместе. Ты обещался звать её невестой. Так флаг же в руки с прибылью в полку! Ведь если это есть тебе родник, так пей его прохладу полной грудью. Я не беру чужого - не моё, укравши, счастия себе не получить. Ты предпочёл в ночи с другой почить, так пусть она твоею Музой станет, покуда подопечный не обманет. А мне не нужен пряника кусок, на коем чей-то высох волосок. И губ твоих, исплёванных дыханьем, отравлено что запахом вина. Ты выпивал бокалы те до дна. Так пусть же остаются достояньем твоей души, что не способна зреть. И мне вину свою не надо петь, как будто бы моею она стала! Не я, а ты, тень Бахуса алкала. И не моим тщеславьем напоён, умноживши своих амбиций горы. Коль пара вы, что башмаками впору, так продолжай же быть в неё влюблён!
Он.
Напрасен тон твой горестный. Поверь, тебя, средь всех, милей нет и дороже. Твоя душа с моею сутью схожи. И суждено нам вечно вместе петь. Да, я искал тебя среди толпы, измеривал критерием утехи, ведь если Бахус в паре, все потехи - воздвигнуть, дурнотою, во столпы. И верил я - доступностью своей, кого я обогрею и утешу, вернётся мне моей. Так разве грешен? Я - тот, стремился кто владеть судьбой, что снилась только нами и тобой? Да, я нуждался повелителем быть паствы. И я нуждался быть рабом у них. И в этот страдный миг меня застиг твой голос... Разве всё напрасно, что подарёно было нам судьбой, когда она в объятия бросала двоих, что были мною и тобой? Ты - словно сказка, песней зазвучала...
И ты должна понять ещё одно - я муж, а для мужей желанны девы: когда бы наш Адам не встретил Еву, то не было бы нынче столько душ, что могут поголовье увеличить у стада человечьего. А ты - по глупости поёшь свои мечты. Ведь мною секс, как тело, обезличен. Я рвусь к его межножию - туда, где поле брани может состояться. Так стоит из-за этого терзаться?
Она.
Какая чушь! Животности своей ты склонен дифирамбы петь и иже? Да что быть грязи может ниже, когда во сласть напиться ей? Кто телом грязи поглощает, тот тело в грязное швыряет, и грязью дышит, исторгая, чем подарила, кто, нагая, пред ликом ноги разводила. Зачем же вас судьба сводила? Наверно, ведомое ей, тебе далось как искушенье, за коим - страстным прегрешеньем ты сворой выпит был страстей? Ты взял своё, что было ближе, чем это раздевалось ниже. Каких претензий голос твой мне смеет предъявлять уклады? Тобой найдёны эти клады, и поиск их был только твой! И ты, купавшийся во грязи, несёшь в себе толику их - частей, в заразности гнилых. А я свой гонор проявляю? Не слишком много ли берёшь ты полномочий Поднебесной? Тебе, в привычной грязи, тесно? Иль стало нормою, что лжёшь, ужом ползя из куч навозных? Зачем тогда стенаний грозных мне перекладывать на плечи? Коль молвят, правда - время лечит. И время вылечит. Навстречу ему ли собственно пойдёшь, иль, отворивши, подождёшь, как ты привык - паук в засаде способен голоден быть ради воползшей в паутину мзды. Он не испортит борозды!
Он.
Опять упрёк! Доколе?! Хватит! И ты сняла б пред мною платье, чтоб мог узреть я тонкий стан! Ты хочешь, буду я Тристан, а ты - Изольдою любимой? Пусть миг любви неповторимой окутать нас спешит во страсти. Неужто ты откажешь власти своей любви, что мне дарила? Её бы лучше повторила, чем упрекать меня в злодействе... Прошу, я грешен в самодействе... сними сей тяжкий грех с души... родная, лучше поспеши, пока не умер я в страданьях... как жертвой пал непониманий твоих, любимая, где ты дарила горы обещаний... что, до сегодня, все пусты. Ведь ты, и только ты - Любовь! Я это понял, искушённый. И я судьбою награждённый большой Любовью этой вновь! Подставь мне губки для лобзаний, а ушки - трепетных сказаний. И устоять не сможешь ты, свои освободив мечты. Так что же тянем любо дело? Не будь затворницей, а смело приблизь ко мне свои персты, ведь знаю я, что любишь ты!
Она.
Да, я не скрою, я любила. Поскольку верила в тебя. И, как все прочие, любя, понять хотела...
Он.
Это мило!
Она.
Но поняла, что ты - герой не сказки под названьем Счастье, хоть принимаешь ты участье во судьбах жертвенниц, порой. Смешно твоё мне отупенье, где ты стремишься во сложенье с тебе подобною, коль ты приносишь ей свои мечты. Любовь моя поёт иначе: она от злобных взоров прячет, своей надежды, откровенья. Пусть лучше умереть в забвеньи ей предстоит, чем пасть товаром под, предположенным, наваром. Мне сажа с рук твои страшна, и, потому-то, не нужна. Ты мне не пой, из всех что лучшей меня к тебе наметил случай. Я дифирамбам, нет, не верю, как веры нет, в капкан, у зверя.
P.S.
На этом разговор их оборвался, хоть я их и подслушивать старался. И вечер целый думал об одном... а в горле шевелился горький ком. Выходит, что любовью называть мы смеем отражённые две вещи, где, во развитьи, мы несёмся вспять, животностью замазывая трещин пространства между телом и душой, гармония кем намертво разбита. Отсюда и разбитое корыто из сказки нашей, мудрости большой.