Фронтовик, инвалид ВОВ. Воевал на "пулевой" передовой. После окончания ВОВ - научный сотрудник Всесоюзного научно-исследовательского института радиотехники (ВНИИРТ). Создатель "больших" кибернетических систем. Автор философского "СУПРЕМАТ" и поэтического сборника "Избранное".
Оглавление
--
Вступление
По правде говоря, я не в восторге от "мудрой и многоопытной старости". Всякие хворобы, всевозможные расстройства, осложнения - сплошное издевательство над человеческой личностью. Справедливо говорят: "От старости не жди радости!". В уставшем мозгу появляются мысли о тщетности бытия, сомнительной доброте и бескорыстии матушки-природы. Возникают несуразные претензии к гениям человеческого рода. В общем - "и смех, и грех..." А с другой стороны - разве справедливо лишать человека остатков оптимизма, неумолимо приближая его бренное существование к роковой черте? А эти (как их там?) светила биологической науки, которые никак не удосужатся изобрести эликсир бессмертия?.. В общем, могу констатировать: в моем мозгу, похоже, полная сумятица. Не хватает только приступов тоски и отчаяния. "Спасайся, кто может, надо прорываться... к своим!.." Неожиданно, в моей голове возникает спасительный вариант. Хорошо бы написать книгу воспоминаний! И чтобы она нашла читателя, ее герои хотя бы ненадолго запомнились, автора похвалили за правдивость и слегка пожурили за избыток "негатива". Чтобы у злых критиков пробудились нормальные человеческие чувства, восторжествовала объективность, лишенная глупых придирок и издевок, сочувственных упреков и сожалений... Меня баюкают мечты, смущают радужные сны. "Развейтесь, глупые! - кричу им. Вам не обмануть меня". Вдали я вижу сурового критика, небрежно листающего мою рукопись. "Здорово, но неубедительно", - ворчит он. Его коллеги удивленно пожимают плечами: "Бывает хуже, но редко". Кто-то жалеет автора: "Неудачливый он какой-то. Нет у него, бедняги, выдающихся заслуг и геройской родословной. Весьма сомнительно, что покушавшийся на короля Людовик XV цареубийца Роббер Франсуа Дамье был предком автора этой книги. Да и вообще вся эта история с покушением весьма дурно пахнет". Не забудут критики отметить, что бедняга-автор, ко всему прочему, лишен чуткой и благородной заступницы - Судьбы, что он... Да мало ли за что можно покритиковать или пожалеть человека!.. Хочу пояснить, с чем-то поспорить, что-то добавить. Начну со злодейки-судьбы. По отношению ко мне она была капризна, непредсказуема, горазда на всякого рода каверзные "шутки", часто несправедлива, но... иногда милосердна. После того, как она за что-то наказала меня пулей и осколком снаряда, она вдруг пожалела и не выдала "костлявой". Про меня и моих неоднозначных отношениях с собственной судьбой можно без преувеличения сказать:
Он спорил с хищницей-судьбой,
Страдал и закалялся.
Сражался с нечистью любой
И... зорям улыбался...
Читатель не удивится, если я скажу, что несравненно несчастливей была судьба миллионов моих современников, ставших жертвами голодоморов, войн и незаслуженных репрессий (расстрелы и ГУЛАГи). Как говорится, "я еще легко отделался". Теперь, что касается, упреков в отсутствии у меня выдающихся заслуг. Да! Действительно, каюсь... Как говаривал незабвенный А. Райкин: "Есть, конечно, кое-что, но... не то"... Из скромности не буду уточнять. Хочу только напомнить читателю, что жизнь и судьба каждого индивидуума, с момента его рождения и до самой смерти - уникальна и неповторима. Посему, когда меня на закате жизни посетила "оригинальная" идея поделиться своими воспоминаниями (как говорится, "окунуться в прошлое") мои друзья (в своем большинстве) выразили понимание и горячее сочувствие. При этом они добавляли: "Ты очень долго собирался!" Некоторые просто недоумевали (и даже раздражались) по поводу моих сомнений: "Тебе есть, что сказать! Давай, старина! Напрягись! Пиши!" Еще меня предупреждали: "Будь осторожен с собратьями по перу!"
Ты бил врага в бою жестоком -
Но чужд насилья. Честен, смел.
В избытке чувств, движимый роком -
Вдруг стал "пегасом" - долг велел...
Влюбился в Творческий союз,
Чудной Парнас - "оазис муз"...
Очнись, поэт! Там мразь лютует,
Чужую славу вмиг воруют.
Интриги, зависть... мир больной -
В нем "крутят porno" с детворой.
Друзьям подножки лихо ставят,
Любуясь адом - Бога славят.
Я поблагодарил друзей за предупреждения. Однако, они несколько "сгустили краски", и вообще, многое из того, что они живописали, осталось в прошлом. В условиях Рынка "Союз инженеров человеческих душ" превратился в грызущиеся между собой отдельные писательские объединения. Некоторые присущие их предшественнику (Союз писателей СССР), инстинкты и рефлексы они, конечно, сохранили, но в меньших масштабах (не те возможности)... Немного поразмыслив, я предназначил "Карандашам" скромную роль литературного приложения к семейному фотоальбому.
2. Детство
Хорошо это или плохо, но я, безусловно, долгожитель.
Доказательством служит мой весьма солидный (по российским меркам) возраст. Чтоб не было сомнений, могу уточнить - автор этой книги появился на свет восемьдесят пять лет тому назад - 9 мая 1924 года. Это "историческое" событие произошло в прекрасном украинском городе Харькове. Хочу заметить, что по иронии судьбы, даты моего рождения могут служить напоминанием о великих событиях ХХ века.
В этом совсем нетрудно убедиться: год 1924 вошел в историю, как год глубочайшего траура "всего прогрессивного человечества" по усопшему вождю. И уж, конечно, всем известно, что 9 мая - это День Победы в Великой Отечественной войне, всемирный праздник разгрома фашистской Германии (с ее "коричневой чумой")... Рискуя показаться нескромным, хочу добавить: в этот день отмечается день рождения одного из непосредственных участников ВОВ, по случаю чего семья Дамье получает в этот день многочисленные поздравления и подарки.
Конечно, уважаемый читатель, "историческое" звучание дат моего рождения (приведенные выше совпадения) могут кого-то удивить. Меня они ни в чём не убеждают - просто напоминают о двух исторических событиях и участии автора в Священной войне.
Продолжая своё повествование, свою экскурсию в прошлое, хочу рассказать о доме, где "согревались сердца", где прошли лучшие годы моей жизни - годы детства и отрочества... Достаточно мысленно перенестись в довоенный Харьков, в знакомый 4-х этажный дом неподалеку от центра города. Моё родное жилище у многих вызывало любопытство необычностью своей конструкции. Не каждый дом "умудрялся" выходить сразу на две достаточно удалённые друг от друга улицы. Правда, выход на одну из улиц (Красина) был возможен только через подворотню в фасаде дома (парадный подъезд был наглухо заколочен). А выход на другую (Дарвина) - через обширный двор. Всего дом располагал тремя дворами и множеством подъездов. В одном из дворов, выходивших на улицу Красина, была оборудована детская площадка. На другом - было импровизированное футбольное поле и волейбольная площадка.
В отличие от них, третий двор, выходящий на улицу Дарвина, поражал своей запущенностью - "зарослями" буйной травы (в тёплое время года) или глубоким снегом и сугробами _- зимой. Единственная узкая дорожка весной утопала в грязи, а зимой превращалась в покрытую ледяной коркой "скользянку"... Чтобы пройти подворотню со стороны улицы Красина требовалось особое везенье, находчивость и... подходящая комплекция. Дело в том, что калитка подворотни чаще всего оказывалась на замке (в тёмное время суток - постоянно). Взрослое население, естественно, не переставало этому удивляться и даже тихо возмущаться. Могучий стальной замок был неодолимым препятствием. Но... только не для малыша-"детсадовца" и (позже) худенького первоклассника. Означенный гражданин использовал подворотню в буквальном смысле слова. Его телосложение и одежда позволяли легко протиснуться в щель между воротами и землей... Будем считать, читатель, что нам с тобой крупно повезло: удалось (так или иначе) проникнуть в этот загадочный дом. Сейчас ты убедишься, что он вполне отвечает своему предназначению. Об этом свидетельствуют: отдельные двух-, трехкомнатные квартиры со всеми удобствами, высокими потолками, дубовым паркетом; ванные комнаты с огромными медными цилиндрическими колонками, в которых вода подогревается по выбору - дровами или газом; большие коридоры; десятиметровые светлые кухни с балконами; небольшие кладовые комнатушки... Замечу, что этот перечень удобств и преимуществ можно, при желании, продолжить... Одну из двухкомнатных квартир 3-го этажа занимала семья Дамье: отец семейства - Вольф Исаевич, мама - Евгения Борисовна и двое детей (старшая - Нора и мальчик Валерий)... Так случилось, что маленькому Валерию поразительно везло на общение с хорошими, добрыми людьми...
С любовью и благодарностью часто вспоминаю свою "няню Галю". Кому-то может показаться странным, что у рожденного в "русскоязычной семье" родным языком была... "украиньска мова". Ларчик открывался достаточно просто - моя няня была "щирой украинкой", предпочитавшей большей частью изъясняться по-украински. Я оказался способным, примерным учеником. "Няня Галя" была очень красива и очень добра (даже слишком по утверждению моих родителей). Последнее было особенно заметно в её отношении к маленькому подопечному. Я не могу, по прошествии стольких лет, представить себе в деталях её образ, но мне, прежде всего, приходит на память её нежный голос, чудесные сказки и её задушевные украинские песни. Сейчас я понимаю, что она была "великой актрисой", умело изображавшей из себя "обтесанную" в прислугах деревенщину. Знала ли о её истинной сущности (образованной и культурной женщины) моя умная и наблюдательная мать? Думаю, что догадывалась. А может быть и знала. Во всяком случае, я неоднократно слышал, как мама говорила моей няне: "Хватит притворяться Галя! Кого вы хотите обмануть? Не будьте смешной!.." Только со мной моя няня "снимала маску" - становилась "сама собой". Она рассказывала мне очередную занимательную сказку, но стоило появиться моей сестре или маме - она тут же прерывала рассказ, брала в руки мою маленькую игрушечную "машинку" (паровозик), направляла её в мою сторону и начинала монотонно повторять: "Вид мэнэ" (от меня) "до тэбэ" (к тебе). Потом снова - "вид мэнэ до тэбэ", и так до тех пор, пока мы снова не оставались с глазу на глаз. Тогда, она, как ни в чём не бывало, продолжала сказку: "Князь Гвидон превратился в шмеля, полетел и зажужжал. Судно на море догнал". "Зачем ты прерывала сказку? - спрашивал я. - И вообще, почему ты со мной одна, а со всеми другая?" "Потому, что я тебя люблю" - отвечала няня, смеясь и обнимая меня. Закончив сказку и, убедившись, что я понял скрытый в ней смысл, она, как бы нехотя, приближалась к настенному зеркалу, вглядывалась в своё отображение и подбоченясь пела:
Карии очи, чёрные брови -
Тэмни, як ничка, ясны як дэнь.
Карии очи - очи дивочи,
Дэж вы навчылысь зводыть людэй?
Тут же приглашала меня тоже взглянуть на себя в зеркало: "Подывысь на сэбэ - якый ты гарный парубок!" Смеясь, она напевала:
По дорози жук, жук,
По дорози - чёрный -
Подывыся, дивчинонько,
Якый я моторный.
Закончив куплет она объясняла: "Красота - цэ дарунок. Як сказав одын вэлыкый письмэннык - "красота спасет мир!" Но вона, мий хлопче, нэ завжды даруе щастя!.." По причине своего юного возраста я не догадывался о её личной жизни, но только иногда она вдруг задумывалась и, грустно улыбаясь, затягивала:
Копав, копав крыныченьку
Нэдилэньки з дви.
Кохав, любыв дивчиноньку
Людям - нэ соби...
Ой жаль, жаль... Нэпомалу
Любыв дивчину змалу...
Любыв та нэ взял.
Я смеялся её веселым шуткам и занимательным историям. Она завораживала меня сказочными небылицами, почерпнутыми, как я понял позже, из сказок Пушкина и страшных повестей Гоголя. Судя по всему, моя няня обладала незаурядными способностями и отличной памятью. Сейчас я не сомневаюсь, что её начитанность - свидетельство хорошего образования. Кто была на самом деле моя "няня Галя"? Однажды она показала мне фотографии своих родителей. Вспоминая их лица и одежды, могу с уверенностью сказать: "Они - не были крестьянами!" Чего она боялась, скрывая своё прошлое?
Помню, что любой наш разговор или игра кончались очередной песней. "Давно нэ спивалы" - говорила она и начинала петь:
Дывлюсь я на нэбо
И думку гадаю:
Чому я нэ сокил?
Чому нэ литаю?
Чому мэни, божэ
Ты крылэць нэ дав -
Я б зэмлю покынув,
Тай в нэбо злитав.
Она вдруг прерывала песню и говорила мне улыбаясь: "Когда вырастешь - будешь "радяньским соколом" - покорителем неба. Возьмешь меня с собой?"
Однажды она спела мне "песню про Галю":
Йихалы козакы
Вид Дону до дому,
Пидманулы Галю,
Забралы с собой -
"Ой, ты Галю -
Галю - молодая!
Краще тэбэ будэ
З намы козакамы.
"Неужели это про тебя? - догадался я. "Да ни, хлопчэ, - отвечала "няня Галя", - нэ турбуйся. Цэ нэ про мэнэ, про иншу Галю". Тут она обняла меня и почему-то засмеялась...
Когда мне "стукнуло" шесть лет - пришел конец моему недолгому счастью с любимой няней. Я хорошо помню сцену нашего расставания. Мы пришли домой после прогулки. Она вдруг порывисто обняла меня, поцеловала и сказала дрожащим голосом: "Прощай, хлопчэ!" Я не слышал, как отворилась дверь, и не успел удивиться, как рядом с нами оказалась моя мама. Она как-то странно взглянула на меня, молча подхватила на руки и быстро унесла в столовую...
Я остро, даже болезненно переживал разлуку с человеком, который наполнял радостью мою душу и воспитывал во мне добрые чувства. Эта женщина (моя няня) была для меня еще одной матерью и, как я понимаю, щедрым подарком судьбы...
Время и внимание родных, а также "детсадовская жизнь" постепенно притупили боль разлуки, заглушили тоску по утерянному счастью... В детском саду меня ожидало знакомство с обитателем соседнего дома - Гришей Столяровым, ставшим впоследствии моим закадычным другом на всю жизнь.
Мамам Валерика и Гриши пришла в голову удачная мысль определить свои безнадзорные чада в один и тот же детский садик на улице Красина. Встреча будущих друзей состоялась в прекрасное солнечное зимнее утро, когда юные детсадовцы обрели возможность покинуть на короткое время помещение, подышать чистым воздухом, получить заряд бодрости, "порцию здоровья". При этом в качестве детской игры, по решению наших воспитательниц, было избрано занятие, которое можно назвать (при некоторой фантазии) "приобщением к начальным трудовым навыкам". Вооруженные штыковыми и совковыми лопатками малыши усердно помогали усатому дворнику очищать территорию, примыкающую к детскому саду. Гриша и Валерик буквально заражали друг друга своим "трудовым энтузиазмом". При этом они, почувствовав усталость, ободряли себя, добродушно подшучивали над "промашками", задавали и отгадывали детские загадки. Зачастую принимались заразительно хохотать... Оба малыша остались довольны новым знакомством. С этого началась их дружба. Она продолжилась в течение всего времени пребывания в детском саду и в одном из учебных классов 36-й Харьковской средней школы. Во время войны друзья потеряли друг друга из виду, но снова встретились в послевоенной Москве. Война закалила мужеством их сердца, преподала науку жизни и... изувечив, сделала инвалидами. Они нашли в себе силы плодотворно трудиться всю свою жизнь - один из них стал профессором-психиатром, другой - ученым-кибернетиком. Война наградила их знаками отличия в виде орденов и медалей и еще - мучительными воспоминаниями и незаживающими фронтовыми ранами. Они - победители фашизма, спасители Отечества представляли себе в радужном свете будущую послевоенную судьбу своей любимой Родины. Как и многие другие они не могли предвидеть, какой злой, многострадальной окажется безумная дорога в "коммунистический рай"... Если бы обо всём этом в далёком 1930-м году кто-нибудь рассказал маленьким детсадовцам Грише и Валерику - они сочли бы это за страшную сказку.
Возвращаясь к своему повествованию, предлагаю читателю вернуться со мной в моё прошлое и побывать в моём детском садике. Надо сказать, что в этом, приятном (во всех отношениях) детском учреждении, мы - 5-6 летние мальчики и девочки в силу своих возрастных особенностей, конечно же, недооценивали внимание и доброту своих воспитательниц, полезность и привлекательность дошкольного образования. Учили нас, как говорится, "всему понемногу", но очень рьяно и добросовестно. Здесь были уроки письма и чтения, устного счета, рукоделия, знакомство с природой и её обитателями. И, конечно же, с достопримечательностями родного города. С крыши самого высокого из Харьковских небоскрёбов ("Госпром") открывался большой мир - панорама столицы Украины. Особенно впечатляла гигантская стройка тракторного завода ("ХТЗ"). После экскурсии в действующие цеха ХТЗ мы давали себе слово стать тракторостроителями... С ранних лет нас знакомили с природой города в его многочисленных зеленных массивах. Так зарождалась любовь к родному краю, формировался гражданственный патриотизм... Поначалу в детский садик меня отводила мама, но вскоре малолетнему харьковчанину не составляло труда ежедневно перебегать неширокую улицу Красина, отделяющую мой дом от 4-х этажного жилого дома напротив. В нём нашлось место не только для жильцов, но и для "моего" детсада и еще для клуба инженерно-технических работников (ДИТР). В уютном клубе "крутили" немое кино и устраивали вечера и утренники. Следует сказать, что улицу Красина часто называли "Совнаркомовской". К дому, где проживали работники правительства УССР, подъезжали экипажи и автомобили... А еще улица Красина была замечательна местонахождением утопающего в зарослях экзотичной персидской сирени, Иранского посольства; на пол-улицы протянулась серая громада - дом работников паровозостроительного завода (с огромным, протяженным по всему фасаду прогулочным балконом). Ну и, конечно, должен напомнить, что на этой улице находился "мой" дом, о котором я уже подробно доложил читателю.
Увлекшись рассказом о своей няне, я не успел поведать о своей семье и квартире, в которой мы проживали. Мы - это мой отец - один из руководителей Госбанка УССР, моя мать - одаренный музыкант с консерваторским образованием; моя сестра - школьница младших классов и я - Валерик Дамье. Подробней о моей семье я расскажу позже, а сейчас познакомлю с нашей квартирой. Немало удивить может её убранство - смешение (соперничество) двух эпох - дореволюционной и советской. Объяснение - простое: хозяевам удалось сохранить часть полученного наследства. Здесь уживались тумбочки из красного дерева, кровать из карельской березы с инкрустациями, богатые люстры, великолепные стеклодувные изделия, картины с живописными видами Швейцарии (похожие на цветные фотографии), внушительный концертный рояль (возле него - этажерка с клавирами и нотами многих опер, романсов, песен, баллад) и... современная советская мебель в виде грубого обеденного стола и стандартных жестких стульев, неуклюжего уродливого дивана, неказистого письменного стола. Всё перечисленное размещалось в двух комнатах, из которых одна служила столовой и ночлегом для взрослых, а другая - детской спальней. Квартира располагала двумя удобными балконами. Причем один из них (выходящий на улицу Красина) имел, можно сказать, "государственное значение" - его по праздникам украшал большой иллюминированный портрет В.И. Ленина. Неудивительно, что к нашему балкону было приковано внимание благодарных харьковчан - "мы являли народу его вождя"... Большую часть времени в этой квартире, особенно после расставания с моей няней, я проводил со своей сестрой Норой - худенькой миловидной девочкой с большими выразительными глазами. Нора старше меня на пять лет, что по моим детсадовским меркам совсем немало. Напрасно пытаться её рассмешить - она достаточно умна, чтобы не смеяться по пустякам. Вообще она серьезный человек и... большая аккуратистка. Главный её недостаток - она круглая отличница. На мой взгляд, быть отличником - очень скучно и изнурительно. Большую часть времени Нора "колдует" над уроками или читает. Пользуясь её отсутствием, я иногда открываю её заветную тетрадку - реестр прочитанных ею книг с кратким содержанием и оценкой. Наиболее высокой оценки (пять плюсов) удостоены: "Маленькая хозяйка большого дома", "Таинственный магистр страшного ордена 15" и "Убийство на реке Хуанхэ"... Сегодня не самый лучший день в моей жизни. Хмуро на небе, тоска на душе. Мне нездоровится, и мама не рискнула отвести своё чадо в детский садик. Сестра делает уроки, мама возится на кухне. Мне нечем заняться. Хочу обратить на себя внимание сестры и уговорить её поиграть со мной в какую-нибудь из наших детских игр. Препятствием с моей стороны является нанесенная мне недавно тяжкая обида. Не так просто забыть, как мои дорогие сестрицы (родная - Нора и гостившая у нас двоюродная сестра Элла) буквально опозорили меня. Чтобы читателю было понятно, о чём идет речь, необходимы небольшие пояснения. Известно, какая опасная и заразительная болезнь - культ личности. Этим недугом страдали (и страдают) очень многие. Не только малое, наивное дитя, коим я в то время являлся. Культом личности была заражена большая часть населения советской страны. Нужно ли разъяснять, что проявлялся культ личности, главным образом, по отношению к "гениальному вождю". Распространялся он также, в меньшей степени, на героев, всевозможных чемпионов и вообще замечательных личностей. Я был "на седьмом небе", если счастливый случай обращал на меня их благосклонное внимание. Однажды, так случилось, что я стал вдруг счастливым пассажиром роскошной "легковушки" и удостоился внимания Героя гражданской войны - командарма Дубового. Последний, заметив из кабины своего авто стоявшего на углу Пушкинской и Красина мальчугана, провожающего восхищенным взглядом серебристый "линкольн", велел шоферу остановиться и подвезти меня до "Дома Совнаркома"... Своим счастьем я поделился со своими домашними. Невозможно себе представить, какое меня постигло разочарование, и какую я испытал обиду, когда мои сестры, не только не разделили обуревающих меня восторгов, но разразились издевательским смехом. "Конечно, для Дубового большая честь познакомиться с таким молодцом. Встретились два героя!" - сказала Нора. Тут же в голове Эллы родились следующие строчки:
"Наш Валерик - молодэць",
Повив козы на "Донэць".
Козы кажуть: "Мэ-кэ-кэ",
А Валерик: "Шо такэ?"
Услышав эти "вирши" я с трудом удержался, чтобы не заплакать. Мои слёзы доставили бы этим "нахалкам" огромное удовольствие... Через восемь лет после этого трагикомического случая я узнал, что Командующий Харьковским военным округом И.Н. Дубовой объявлен "врагом народа". "Помнишь, как ты хвастал знакомством с ним" - ехидно спросила меня Нора. "Тогда все считали его героем" - оправдывался я...
Чашу моей обиды на сестер переполнил еще один случай. Вскоре после счастливой удачи - знакомства с "бородатым командармом" - мне опять крупно повезло. Об этом я не преминул рассказать своим домашним: "Можете меня поздравить! Сегодня я познакомился со сторожем "Дома Совнаркома" и его особенной, породистой собакой с множеством медалей на шее". Это моё сообщение было встречено с еще большим смехом, чем моё хвастовство по поводу поездки с Дубовым. Особенно старалась моя любимая Норочка!.. И снова я молча глотал слёзы незаслуженной обиды. Меня не понимали, надо мной насмехались...
Теперь читателю должно быть понятно, почему я колебался, прежде чем восстановить дружеские отношения с моей сестрой. Придется всё же забыть об обидах. Мне просто необходимо чем-то развлечься. Решившись, я приблизился к письменному столу, за которым сидела сестра: "Нора, давай поиграем!" "Отстань, - говорит сестра, - мне некогда! Видишь - я готовлю уроки". "Ну пожалуйста", - канючу я... По прошествии некоторого времени Нора, наконец, соглашается. "Ладно, так и быть! Во что будем играть?" "Давай в кораблекрушение", - предлагаю я... И начинается игра:
Казалось, мир сошел с ума -
Безумный рев и грозный гул.
"Бурлит" картонная "волна",
Кренится в спальне "мостик-стул".
Бросало на бок пароход.
Могучий вихрь мачты гнул.
Пока спускали утлый "плот" -
Мой "рулевой" навек заснул...
Свирепой "бурей" возбужденный
Я с ней сражался, как герой.
Вдруг поцелуем награжденный
Был счастлив, что любим сестрой...
Зеленый "остров". Странный мир.
Приходит мать - домашний Бог.
В стеклянной банке - рыбий жир
(в конце игры - "горячий грог").
Вечером, под покровом темноты, когда мы уже лежим в своих кроватках, Нора соглашается продолжить наши игры. На этот раз - это имитация школьного (классного) собрания, в ходе которого я (с помощью Норы) "знакомлюсь" с педагогами и учениками 3-го класса школы N 1. У каждого выступающего на собрании, свой индивидуальный тембр голоса и речевые особенности. Мечтаю лично познакомиться с симпатией моей сестры - таинственным Зюзей Корецким...
Ночная спальня. Мрак царит.
В тиши скрипит моя кровать.
Сердито Нора говорит:
"Хочу я знать? Ты будешь спать?"
Шепчу: "Мне не уснуть сейчас.
Потом... Наверно, через час...
Скажи, какой он - школьный класс?
Ведь обещала... много раз!..
Полночи глаз я не смыкал.
Смешно пищала "завуч-мышка".
Корецкий Зюзя хохотал:
"Теперь всем двоечникам - крышка!"
Был чей-то всхлип и хриплый возглас,
Гремел "парторг", кончая речь:
"В борьбе с врагом не важен возраст.
Пора отличников привлечь!.."
Во время частых "параллельных" болезней у нас с сестрой устанавливаются нежные отношения. Мы заботливы и внимательны друг к другу. Когда болезнь отступает, у нас возникает иллюзия, что мы - чудом спасшиеся жертвы кораблекрушения. Организмы "исхудавших пассажиров", как всегда восстанавливают рыбьим жиром... Иногда мы разыгрываем настоящие спектакли. Музыкальных - мы не признавали, хотя знали и любили много опер, оперетт, романсов, песен.
Табу не распространялось на музыкальные розыгрыши и загадки. Однажды Нора радостно сообщила своей подруге о "великом событии" - она приобрела пластинку с записью самого Джильи. "Хочешь послушать?" Получив утвердительный ответ, Нора передает мне телефонную трубку, и я с чувством исполняю неаполитанскую песню. "Где ты достала пластинку?" - кричит восхищенная Лёлька... Поразительно, что жертву мистификации почему-то не удивляло отсутствие аккомпанемента и отличие детского голосочка от чарующего бельканто знаменитого тенора. Сейчас я почти уверен, что на самом деле, жертвой мистификации был маленький певец. Представляю, как потом смеялись обе подружки над моей самоуверенностью... Вообще, в далеком детстве моя сестра часто являлась для меня загадкой. Неудивительно! Я был наивненьким простачком, а она - очаровательной маленькой женщиной. "Лерик, посторожи!" - умоляюще шепчет Нора. И вот, вооружившись терпением, преисполненный гордости, я подпираю стенку нашего длинного тёмного коридора, дожидаясь возвращения трусихи из туалета. А потом, уже на свету, она неожиданно разражается смехом и, со словами "боже, какой дурачок", обращается в бегство. Униженный и оскорбленный "рыцарь" бросается вдогонку... Мы еще не раз встретимся, читатель, с моей сестрой Норой на страницах этой книги.
Настало время рассказать о самом близком и родном мне человеке. Я говорю о прекрасной женщине - моей матери. О той, которую я нежно называл моей "мамочкой-зоряночкой". Моя мама дарила мне свою доброту, согревала мою душу сердечным теплом материнской любви. Она была настоящей красавицей. Чтобы утверждать это, необязательно пристально всматриваться и придирчиво оценивать привлекательность её лица и стройность фигуры. Моя мать была неотразимо красива, уже потому, что была для меня самой родной на свете.
Зорянки образ чудо-зримый,
Отринув явь меня влечет,
И, сердца памятью хранимый,
На миг свидания зовёт.
Она спешит дорогой к дому.
Исправно туфельки стучат.
Бросаюсь на руки с разгону,
Ловлю влюблённый, нежный взгляд.
Я вижу праздник-именины
И маму в роли Антониды -
Крестьянский простенький наряд,
Красивый голос, нежный взгляд.
Она бисирует романс
(в дуэте с ней знакомый бас).
Звучит "бельканто" арий чудных.
В ответ - взволнованная речь,
"Ура" и "бис" гостей "безумных",
Которых мать смогла "зажечь"...
Почти что рядом,
Под роялем
Дитя незримое сидит.
Сжигает тельце жаркий пламень.
Малыш испуганно сопит -
Сдается, что паркет скрипит,
Ужо крадутся злые львы,
И кто-то в ужасе басит:
"Слыхали ль вы? Слыхали ль вы?"
Я забывал обо всем, испытывал потрясение и восторг, когда мама садилась за рояль, блистательно играла ноктюрны Шопена, сонаты Бетховена, прелюдии Рахманинова; исполняла красивым звучным голосом оперные арии и проникновенно-выразительно - романсы Вертинского и Кремер. Передо мной возникали герои любимых романсов - негритенок Том, влюбленный уродец-шут, загадочная мадам Люлю, гордый Хасан, влюбленный в "девушку из маленькой таверны" суровый капитан, несчастная Мурочка и др.
Том был мальчик "хоть куда".
Днем служил он в чайном магазине.
Он был черен как смола.
Разносил покупки по домам в корзине.
И мечтал бедняжка Том,
Что, когда он вырастет большой -
Купит он роскошный дом.
Будет жить там с белою женой...
До слез было жалко королевского шута:
Жил при дворе
у короля и у прекрасной королевы -
веселый шут.
Король любил в досужий час его напевы.
Но вот беда - был шут влюблен.
Любил он не простую деву,
А гордость в сердце затая -
Тот шут влюблен был в королеву...
Меня смущает мадам Люлю.
Она была бы в музыке - каприччио,
В скульптуре - статуэтка Ренессанс.
От всех у ней какое-то отличие -
Мадам Люлю... "бульвар "ди Франс"...
"Мадам Люлю, я Вас люблю, -
Шепчут ей страстно и знойно.
Она молчит. Лишь взор скользит
Так равнодушно, спокойно...
В моем сердце находили отклик страдания влюбленных.
Отдавая дань амуру,
Полюбил он Муру,
Привязался к ней он всей душой.
Жили впроголодь с бедняжкой.
Так пришлось ей тяжко,
Что сыскала старика с мошной...
Вслед за романсами, чтобы развеять грусть, мама исполняла (с каскадами виртуозных вариаций) зажигательные танго и фокстроты... Что там говорить?! Моя мама была настоящий пианист-виртуоз и прекрасная певица. Ее многочисленные таланты поразительно сочетались с прекрасными душевными качествами...
Поверь, читатель! То что ты прочёл - это Память сердца. Тем более обидно, что моё перо бессильно выразить восхищение и любовь к матери. Еще я заметил, что ничего не сказал о том, что моя мама, наряду с ролью жены, матери и хозяйки, всегда являлась "громоотводом" в семье. Чтобы стало понятно, что я имею в виду, мне надо, наконец, поведать читателю о главе семейства Дамье - моём отце... Вольф Дамье родился в 1896 г. в городе Либава (Курляндия). Свою многолетнюю трудовую деятельность он начал в юношеском возрасте на Украине, куда приехал в канун первой мировой войны. Все, кто встречался с ним в 30-е годы, не могли не обратить внимания на его высокий рост, умные карие глаза, высокий лоб. Глядя на его фигуру, нетрудно было догадаться, что этот человек уделял внимание спорту. В морском городе Либава, где он родился и прожил долгие годы, ему доставляло удовольствие рулить спортивные суда, осваивать всевозможные способы плавания и нырять в морские глубины. У него был непростой, независимый характер, который, прежде всего, отличало хладнокровие и решительность в поступках, умение слушать, стремление быть понятым. Он всегда был очень сдержан в проявлении своих чувств (но, потеряв терпение, мог неожиданно взорваться), держал нас с сестрой в строгости и... справедливости. Он, безусловно, любил своих детей, но, наверное, не меньше - порядок, примерное (разумное) поведение, соблюдение нравственных принципов и благопристойных манер. Отец не признавал и не прощал детских шалостей. Грозовую атмосферу, как правило, умело и своевременно разряжала моя мама... Всё это не мешало моему отцу быть честным, справедливым человеком, любящим мужем и заботливым отцом. Он как будто стеснялся проявлять по отношению к людям чрезмерную расточительность добрых чувств и, тем более, публично демонстрировать их. Зато, в трудные периоды жизни близких ему людей и просто знакомых он неизменно помогал им словом и делом. Отец любил жизнь и людей. Я понимаю, что его сдержанность ко мне напускная и что он по-настоящему меня любил. Об этом свидетельствовали его преисполненные сочувствия и нежной заботой письма ко мне на фронт и то, что он сохранил все (без исключения) мои фронтовые письма... Отец был интеллигентным, широко эрудированным человеком, обладателем аналитического ума, способного на умозаключения и "мудрые" советы. Этим часто пользовались (и иногда злоупотребляли) его многочисленные знакомые и родственники... Он и моя мама были очень гостеприимными людьми. В нашем доме регулярно и хлебосольно принимали гостей. Было много музыки, весёлых шуток танцев... Отец признавал только мелодичную классическую музыку. Особенно любил арии и романсы в исполнении прекрасной певицы (моей мамы) и отличного баса, обладателем которого был один из наших родственников (Володя Вишемирский). Не обладая абсолютным музыкальным слухом, отец выразительно, с большим чувством пел арию из "Гугеноты" Мейербера:
Пиф-паф! Пиф-паф!..
От смертного часа ничто не спасет.
Пощады не ждите -
Она не придет никогда!..
Любил романс про императора Наполеона Бонапарта: "В двенадцать часов по ночам из гроба встаёт барабанщик..." Отец обожал "Блоху" в исполнении (в записях) Шаляпина. Пытался подражать ему (если не по красоте звучания голоса, то хотя бы по "децибелам"):
В золото и бархат блоха наряжена
И полная свобода ей при дворе дана...
Тут он делал многозначительную паузу и принимался перемежать пение хохотом:
Блоха, ха-ха-ха ха!
Блоха, ха-ха-ха-ха!..
Несмотря на то, что родным языком моего отца был немецкий, он восхищался русским языком. Любил русское искусство. Любое отклонение от классики (в музыке, изобразительном искусстве, литературе) он считал извращениями. Особенно "доставалось" от него Маяковскому, Кирсанову и различным графоманам. "Известно ль Вам, - спрашивал отец, - стихотворение Пушкина о несчастной девушке, разбившей кувшин, и о фонтане, который забил на том месте, где она проливала горючие слёзы?" Вот как написал бы на эту тему Владимир Маяковский: