Дамье Валерий Владимирович : другие произведения.

Карандаши

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:


В.В. Дамье

Карандаши

Москва 2009

  
  

В.В. Дамье

Карандаши

   Дамье Валерий Владимирович
   Фронтовик, инвалид ВОВ. Воевал на "пулевой" передовой. После окончания ВОВ - научный сотрудник Всесоюзного научно-исследовательского института радиотехники (ВНИИРТ). Создатель "больших" кибернетических систем. Автор философского "СУПРЕМАТ" и поэтического сборника "Избранное".
  
   Оглавление
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
      -- Вступление
   По правде говоря, я не в восторге от "мудрой и многоопытной старости". Всякие хворобы, всевозможные расстройства, осложнения - сплошное издевательство над человеческой личностью. Справедливо говорят: "От старости не жди радости!". В уставшем мозгу появляются мысли о тщетности бытия, сомнительной доброте и бескорыстии матушки-природы. Возникают несуразные претензии к гениям человеческого рода. В общем - "и смех, и грех..." А с другой стороны - разве справедливо лишать человека остатков оптимизма, неумолимо приближая его бренное существование к роковой черте? А эти (как их там?) светила биологической науки, которые никак не удосужатся изобрести эликсир бессмертия?.. В общем, могу констатировать: в моем мозгу, похоже, полная сумятица. Не хватает только приступов тоски и отчаяния. "Спасайся, кто может, надо прорываться... к своим!.." Неожиданно, в моей голове возникает спасительный вариант. Хорошо бы написать книгу воспоминаний! И чтобы она нашла читателя, ее герои хотя бы ненадолго запомнились, автора похвалили за правдивость и слегка пожурили за избыток "негатива". Чтобы у злых критиков пробудились нормальные человеческие чувства, восторжествовала объективность, лишенная глупых придирок и издевок, сочувственных упреков и сожалений... Меня баюкают мечты, смущают радужные сны. "Развейтесь, глупые! - кричу им. Вам не обмануть меня". Вдали я вижу сурового критика, небрежно листающего мою рукопись. "Здорово, но неубедительно", - ворчит он. Его коллеги удивленно пожимают плечами: "Бывает хуже, но редко". Кто-то жалеет автора: "Неудачливый он какой-то. Нет у него, бедняги, выдающихся заслуг и геройской родословной. Весьма сомнительно, что покушавшийся на короля Людовик XV цареубийца Роббер Франсуа Дамье был предком автора этой книги. Да и вообще вся эта история с покушением весьма дурно пахнет". Не забудут критики отметить, что бедняга-автор, ко всему прочему, лишен чуткой и благородной заступницы - Судьбы, что он... Да мало ли за что можно покритиковать или пожалеть человека!.. Хочу пояснить, с чем-то поспорить, что-то добавить. Начну со злодейки-судьбы. По отношению ко мне она была капризна, непредсказуема, горазда на всякого рода каверзные "шутки", часто несправедлива, но... иногда милосердна. После того, как она за что-то наказала меня пулей и осколком снаряда, она вдруг пожалела и не выдала "костлявой". Про меня и моих неоднозначных отношениях с собственной судьбой можно без преувеличения сказать:
   Он спорил с хищницей-судьбой,
   Страдал и закалялся.
   Сражался с нечистью любой
   И... зорям улыбался...
  
   Читатель не удивится, если я скажу, что несравненно несчастливей была судьба миллионов моих современников, ставших жертвами голодоморов, войн и незаслуженных репрессий (расстрелы и ГУЛАГи). Как говорится, "я еще легко отделался". Теперь, что касается, упреков в отсутствии у меня выдающихся заслуг. Да! Действительно, каюсь... Как говаривал незабвенный А. Райкин: "Есть, конечно, кое-что, но... не то"... Из скромности не буду уточнять. Хочу только напомнить читателю, что жизнь и судьба каждого индивидуума, с момента его рождения и до самой смерти - уникальна и неповторима. Посему, когда меня на закате жизни посетила "оригинальная" идея поделиться своими воспоминаниями (как говорится, "окунуться в прошлое") мои друзья (в своем большинстве) выразили понимание и горячее сочувствие. При этом они добавляли: "Ты очень долго собирался!" Некоторые просто недоумевали (и даже раздражались) по поводу моих сомнений: "Тебе есть, что сказать! Давай, старина! Напрягись! Пиши!" Еще меня предупреждали: "Будь осторожен с собратьями по перу!"
   Ты бил врага в бою жестоком -
   Но чужд насилья. Честен, смел.
   В избытке чувств, движимый роком -
   Вдруг стал "пегасом" - долг велел...
   Влюбился в Творческий союз,
   Чудной Парнас - "оазис муз"...
   Очнись, поэт! Там мразь лютует,
   Чужую славу вмиг воруют.
   Интриги, зависть... мир больной -
   В нем "крутят porno" с детворой.
   Друзьям подножки лихо ставят,
   Любуясь адом - Бога славят.
  
   Я поблагодарил друзей за предупреждения. Однако, они несколько "сгустили краски", и вообще, многое из того, что они живописали, осталось в прошлом. В условиях Рынка "Союз инженеров человеческих душ" превратился в грызущиеся между собой отдельные писательские объединения. Некоторые присущие их предшественнику (Союз писателей СССР), инстинкты и рефлексы они, конечно, сохранили, но в меньших масштабах (не те возможности)... Немного поразмыслив, я предназначил "Карандашам" скромную роль литературного приложения к семейному фотоальбому.
   2. Детство
   Хорошо это или плохо, но я, безусловно, долгожитель.
   Доказательством служит мой весьма солидный (по российским меркам) возраст. Чтоб не было сомнений, могу уточнить - автор этой книги появился на свет восемьдесят пять лет тому назад - 9 мая 1924 года. Это "историческое" событие произошло в прекрасном украинском городе Харькове. Хочу заметить, что по иронии судьбы, даты моего рождения могут служить напоминанием о великих событиях ХХ века.
   В этом совсем нетрудно убедиться: год 1924 вошел в историю, как год глубочайшего траура "всего прогрессивного человечества" по усопшему вождю. И уж, конечно, всем известно, что 9 мая - это День Победы в Великой Отечественной войне, всемирный праздник разгрома фашистской Германии (с ее "коричневой чумой")... Рискуя показаться нескромным, хочу добавить: в этот день отмечается день рождения одного из непосредственных участников ВОВ, по случаю чего семья Дамье получает в этот день многочисленные поздравления и подарки.
   Конечно, уважаемый читатель, "историческое" звучание дат моего рождения (приведенные выше совпадения) могут кого-то удивить. Меня они ни в чём не убеждают - просто напоминают о двух исторических событиях и участии автора в Священной войне.
   Продолжая своё повествование, свою экскурсию в прошлое, хочу рассказать о доме, где "согревались сердца", где прошли лучшие годы моей жизни - годы детства и отрочества... Достаточно мысленно перенестись в довоенный Харьков, в знакомый 4-х этажный дом неподалеку от центра города. Моё родное жилище у многих вызывало любопытство необычностью своей конструкции. Не каждый дом "умудрялся" выходить сразу на две достаточно удалённые друг от друга улицы. Правда, выход на одну из улиц (Красина) был возможен только через подворотню в фасаде дома (парадный подъезд был наглухо заколочен). А выход на другую (Дарвина) - через обширный двор. Всего дом располагал тремя дворами и множеством подъездов. В одном из дворов, выходивших на улицу Красина, была оборудована детская площадка. На другом - было импровизированное футбольное поле и волейбольная площадка.
   В отличие от них, третий двор, выходящий на улицу Дарвина, поражал своей запущенностью - "зарослями" буйной травы (в тёплое время года) или глубоким снегом и сугробами _- зимой. Единственная узкая дорожка весной утопала в грязи, а зимой превращалась в покрытую ледяной коркой "скользянку"... Чтобы пройти подворотню со стороны улицы Красина требовалось особое везенье, находчивость и... подходящая комплекция. Дело в том, что калитка подворотни чаще всего оказывалась на замке (в тёмное время суток - постоянно). Взрослое население, естественно, не переставало этому удивляться и даже тихо возмущаться. Могучий стальной замок был неодолимым препятствием. Но... только не для малыша-"детсадовца" и (позже) худенького первоклассника. Означенный гражданин использовал подворотню в буквальном смысле слова. Его телосложение и одежда позволяли легко протиснуться в щель между воротами и землей... Будем считать, читатель, что нам с тобой крупно повезло: удалось (так или иначе) проникнуть в этот загадочный дом. Сейчас ты убедишься, что он вполне отвечает своему предназначению. Об этом свидетельствуют: отдельные двух-, трехкомнатные квартиры со всеми удобствами, высокими потолками, дубовым паркетом; ванные комнаты с огромными медными цилиндрическими колонками, в которых вода подогревается по выбору - дровами или газом; большие коридоры; десятиметровые светлые кухни с балконами; небольшие кладовые комнатушки... Замечу, что этот перечень удобств и преимуществ можно, при желании, продолжить... Одну из двухкомнатных квартир 3-го этажа занимала семья Дамье: отец семейства - Вольф Исаевич, мама - Евгения Борисовна и двое детей (старшая - Нора и мальчик Валерий)... Так случилось, что маленькому Валерию поразительно везло на общение с хорошими, добрыми людьми...
   С любовью и благодарностью часто вспоминаю свою "няню Галю". Кому-то может показаться странным, что у рожденного в "русскоязычной семье" родным языком была... "украиньска мова". Ларчик открывался достаточно просто - моя няня была "щирой украинкой", предпочитавшей большей частью изъясняться по-украински. Я оказался способным, примерным учеником. "Няня Галя" была очень красива и очень добра (даже слишком по утверждению моих родителей). Последнее было особенно заметно в её отношении к маленькому подопечному. Я не могу, по прошествии стольких лет, представить себе в деталях её образ, но мне, прежде всего, приходит на память её нежный голос, чудесные сказки и её задушевные украинские песни. Сейчас я понимаю, что она была "великой актрисой", умело изображавшей из себя "обтесанную" в прислугах деревенщину. Знала ли о её истинной сущности (образованной и культурной женщины) моя умная и наблюдательная мать? Думаю, что догадывалась. А может быть и знала. Во всяком случае, я неоднократно слышал, как мама говорила моей няне: "Хватит притворяться Галя! Кого вы хотите обмануть? Не будьте смешной!.." Только со мной моя няня "снимала маску" - становилась "сама собой". Она рассказывала мне очередную занимательную сказку, но стоило появиться моей сестре или маме - она тут же прерывала рассказ, брала в руки мою маленькую игрушечную "машинку" (паровозик), направляла её в мою сторону и начинала монотонно повторять: "Вид мэнэ" (от меня) "до тэбэ" (к тебе). Потом снова - "вид мэнэ до тэбэ", и так до тех пор, пока мы снова не оставались с глазу на глаз. Тогда, она, как ни в чём не бывало, продолжала сказку: "Князь Гвидон превратился в шмеля, полетел и зажужжал. Судно на море догнал". "Зачем ты прерывала сказку? - спрашивал я. - И вообще, почему ты со мной одна, а со всеми другая?" "Потому, что я тебя люблю" - отвечала няня, смеясь и обнимая меня. Закончив сказку и, убедившись, что я понял скрытый в ней смысл, она, как бы нехотя, приближалась к настенному зеркалу, вглядывалась в своё отображение и подбоченясь пела:
   Карии очи, чёрные брови -
   Тэмни, як ничка, ясны як дэнь.
   Карии очи - очи дивочи,
   Дэж вы навчылысь зводыть людэй?
  
   Тут же приглашала меня тоже взглянуть на себя в зеркало: "Подывысь на сэбэ - якый ты гарный парубок!" Смеясь, она напевала:
   По дорози жук, жук,
   По дорози - чёрный -
   Подывыся, дивчинонько,
   Якый я моторный.
  
   Закончив куплет она объясняла: "Красота - цэ дарунок. Як сказав одын вэлыкый письмэннык - "красота спасет мир!" Но вона, мий хлопче, нэ завжды даруе щастя!.." По причине своего юного возраста я не догадывался о её личной жизни, но только иногда она вдруг задумывалась и, грустно улыбаясь, затягивала:
   Копав, копав крыныченьку
   Нэдилэньки з дви.
   Кохав, любыв дивчиноньку
   Людям - нэ соби...
   Ой жаль, жаль... Нэпомалу
   Любыв дивчину змалу...
   Любыв та нэ взял.
  
   Я смеялся её веселым шуткам и занимательным историям. Она завораживала меня сказочными небылицами, почерпнутыми, как я понял позже, из сказок Пушкина и страшных повестей Гоголя. Судя по всему, моя няня обладала незаурядными способностями и отличной памятью. Сейчас я не сомневаюсь, что её начитанность - свидетельство хорошего образования. Кто была на самом деле моя "няня Галя"? Однажды она показала мне фотографии своих родителей. Вспоминая их лица и одежды, могу с уверенностью сказать: "Они - не были крестьянами!" Чего она боялась, скрывая своё прошлое?
   Помню, что любой наш разговор или игра кончались очередной песней. "Давно нэ спивалы" - говорила она и начинала петь:
   Дывлюсь я на нэбо
   И думку гадаю:
   Чому я нэ сокил?
   Чому нэ литаю?
   Чому мэни, божэ
   Ты крылэць нэ дав -
   Я б зэмлю покынув,
   Тай в нэбо злитав.
  
   Она вдруг прерывала песню и говорила мне улыбаясь: "Когда вырастешь - будешь "радяньским соколом" - покорителем неба. Возьмешь меня с собой?"
   Однажды она спела мне "песню про Галю":
   Йихалы козакы
   Вид Дону до дому,
   Пидманулы Галю,
   Забралы с собой -
   "Ой, ты Галю -
   Галю - молодая!
   Краще тэбэ будэ
   З намы козакамы.
  
   "Неужели это про тебя? - догадался я. "Да ни, хлопчэ, - отвечала "няня Галя", - нэ турбуйся. Цэ нэ про мэнэ, про иншу Галю". Тут она обняла меня и почему-то засмеялась...
   Когда мне "стукнуло" шесть лет - пришел конец моему недолгому счастью с любимой няней. Я хорошо помню сцену нашего расставания. Мы пришли домой после прогулки. Она вдруг порывисто обняла меня, поцеловала и сказала дрожащим голосом: "Прощай, хлопчэ!" Я не слышал, как отворилась дверь, и не успел удивиться, как рядом с нами оказалась моя мама. Она как-то странно взглянула на меня, молча подхватила на руки и быстро унесла в столовую...
   Я остро, даже болезненно переживал разлуку с человеком, который наполнял радостью мою душу и воспитывал во мне добрые чувства. Эта женщина (моя няня) была для меня еще одной матерью и, как я понимаю, щедрым подарком судьбы...
   Время и внимание родных, а также "детсадовская жизнь" постепенно притупили боль разлуки, заглушили тоску по утерянному счастью... В детском саду меня ожидало знакомство с обитателем соседнего дома - Гришей Столяровым, ставшим впоследствии моим закадычным другом на всю жизнь.
   Мамам Валерика и Гриши пришла в голову удачная мысль определить свои безнадзорные чада в один и тот же детский садик на улице Красина. Встреча будущих друзей состоялась в прекрасное солнечное зимнее утро, когда юные детсадовцы обрели возможность покинуть на короткое время помещение, подышать чистым воздухом, получить заряд бодрости, "порцию здоровья". При этом в качестве детской игры, по решению наших воспитательниц, было избрано занятие, которое можно назвать (при некоторой фантазии) "приобщением к начальным трудовым навыкам". Вооруженные штыковыми и совковыми лопатками малыши усердно помогали усатому дворнику очищать территорию, примыкающую к детскому саду. Гриша и Валерик буквально заражали друг друга своим "трудовым энтузиазмом". При этом они, почувствовав усталость, ободряли себя, добродушно подшучивали над "промашками", задавали и отгадывали детские загадки. Зачастую принимались заразительно хохотать... Оба малыша остались довольны новым знакомством. С этого началась их дружба. Она продолжилась в течение всего времени пребывания в детском саду и в одном из учебных классов 36-й Харьковской средней школы. Во время войны друзья потеряли друг друга из виду, но снова встретились в послевоенной Москве. Война закалила мужеством их сердца, преподала науку жизни и... изувечив, сделала инвалидами. Они нашли в себе силы плодотворно трудиться всю свою жизнь - один из них стал профессором-психиатром, другой - ученым-кибернетиком. Война наградила их знаками отличия в виде орденов и медалей и еще - мучительными воспоминаниями и незаживающими фронтовыми ранами. Они - победители фашизма, спасители Отечества представляли себе в радужном свете будущую послевоенную судьбу своей любимой Родины. Как и многие другие они не могли предвидеть, какой злой, многострадальной окажется безумная дорога в "коммунистический рай"... Если бы обо всём этом в далёком 1930-м году кто-нибудь рассказал маленьким детсадовцам Грише и Валерику - они сочли бы это за страшную сказку.
   Возвращаясь к своему повествованию, предлагаю читателю вернуться со мной в моё прошлое и побывать в моём детском садике. Надо сказать, что в этом, приятном (во всех отношениях) детском учреждении, мы - 5-6 летние мальчики и девочки в силу своих возрастных особенностей, конечно же, недооценивали внимание и доброту своих воспитательниц, полезность и привлекательность дошкольного образования. Учили нас, как говорится, "всему понемногу", но очень рьяно и добросовестно. Здесь были уроки письма и чтения, устного счета, рукоделия, знакомство с природой и её обитателями. И, конечно же, с достопримечательностями родного города. С крыши самого высокого из Харьковских небоскрёбов ("Госпром") открывался большой мир - панорама столицы Украины. Особенно впечатляла гигантская стройка тракторного завода ("ХТЗ"). После экскурсии в действующие цеха ХТЗ мы давали себе слово стать тракторостроителями... С ранних лет нас знакомили с природой города в его многочисленных зеленных массивах. Так зарождалась любовь к родному краю, формировался гражданственный патриотизм... Поначалу в детский садик меня отводила мама, но вскоре малолетнему харьковчанину не составляло труда ежедневно перебегать неширокую улицу Красина, отделяющую мой дом от 4-х этажного жилого дома напротив. В нём нашлось место не только для жильцов, но и для "моего" детсада и еще для клуба инженерно-технических работников (ДИТР). В уютном клубе "крутили" немое кино и устраивали вечера и утренники. Следует сказать, что улицу Красина часто называли "Совнаркомовской". К дому, где проживали работники правительства УССР, подъезжали экипажи и автомобили... А еще улица Красина была замечательна местонахождением утопающего в зарослях экзотичной персидской сирени, Иранского посольства; на пол-улицы протянулась серая громада - дом работников паровозостроительного завода (с огромным, протяженным по всему фасаду прогулочным балконом). Ну и, конечно, должен напомнить, что на этой улице находился "мой" дом, о котором я уже подробно доложил читателю.
   Увлекшись рассказом о своей няне, я не успел поведать о своей семье и квартире, в которой мы проживали. Мы - это мой отец - один из руководителей Госбанка УССР, моя мать - одаренный музыкант с консерваторским образованием; моя сестра - школьница младших классов и я - Валерик Дамье. Подробней о моей семье я расскажу позже, а сейчас познакомлю с нашей квартирой. Немало удивить может её убранство - смешение (соперничество) двух эпох - дореволюционной и советской. Объяснение - простое: хозяевам удалось сохранить часть полученного наследства. Здесь уживались тумбочки из красного дерева, кровать из карельской березы с инкрустациями, богатые люстры, великолепные стеклодувные изделия, картины с живописными видами Швейцарии (похожие на цветные фотографии), внушительный концертный рояль (возле него - этажерка с клавирами и нотами многих опер, романсов, песен, баллад) и... современная советская мебель в виде грубого обеденного стола и стандартных жестких стульев, неуклюжего уродливого дивана, неказистого письменного стола. Всё перечисленное размещалось в двух комнатах, из которых одна служила столовой и ночлегом для взрослых, а другая - детской спальней. Квартира располагала двумя удобными балконами. Причем один из них (выходящий на улицу Красина) имел, можно сказать, "государственное значение" - его по праздникам украшал большой иллюминированный портрет В.И. Ленина. Неудивительно, что к нашему балкону было приковано внимание благодарных харьковчан - "мы являли народу его вождя"... Большую часть времени в этой квартире, особенно после расставания с моей няней, я проводил со своей сестрой Норой - худенькой миловидной девочкой с большими выразительными глазами. Нора старше меня на пять лет, что по моим детсадовским меркам совсем немало. Напрасно пытаться её рассмешить - она достаточно умна, чтобы не смеяться по пустякам. Вообще она серьезный человек и... большая аккуратистка. Главный её недостаток - она круглая отличница. На мой взгляд, быть отличником - очень скучно и изнурительно. Большую часть времени Нора "колдует" над уроками или читает. Пользуясь её отсутствием, я иногда открываю её заветную тетрадку - реестр прочитанных ею книг с кратким содержанием и оценкой. Наиболее высокой оценки (пять плюсов) удостоены: "Маленькая хозяйка большого дома", "Таинственный магистр страшного ордена 15" и "Убийство на реке Хуанхэ"... Сегодня не самый лучший день в моей жизни. Хмуро на небе, тоска на душе. Мне нездоровится, и мама не рискнула отвести своё чадо в детский садик. Сестра делает уроки, мама возится на кухне. Мне нечем заняться. Хочу обратить на себя внимание сестры и уговорить её поиграть со мной в какую-нибудь из наших детских игр. Препятствием с моей стороны является нанесенная мне недавно тяжкая обида. Не так просто забыть, как мои дорогие сестрицы (родная - Нора и гостившая у нас двоюродная сестра Элла) буквально опозорили меня. Чтобы читателю было понятно, о чём идет речь, необходимы небольшие пояснения. Известно, какая опасная и заразительная болезнь - культ личности. Этим недугом страдали (и страдают) очень многие. Не только малое, наивное дитя, коим я в то время являлся. Культом личности была заражена большая часть населения советской страны. Нужно ли разъяснять, что проявлялся культ личности, главным образом, по отношению к "гениальному вождю". Распространялся он также, в меньшей степени, на героев, всевозможных чемпионов и вообще замечательных личностей. Я был "на седьмом небе", если счастливый случай обращал на меня их благосклонное внимание. Однажды, так случилось, что я стал вдруг счастливым пассажиром роскошной "легковушки" и удостоился внимания Героя гражданской войны - командарма Дубового. Последний, заметив из кабины своего авто стоявшего на углу Пушкинской и Красина мальчугана, провожающего восхищенным взглядом серебристый "линкольн", велел шоферу остановиться и подвезти меня до "Дома Совнаркома"... Своим счастьем я поделился со своими домашними. Невозможно себе представить, какое меня постигло разочарование, и какую я испытал обиду, когда мои сестры, не только не разделили обуревающих меня восторгов, но разразились издевательским смехом. "Конечно, для Дубового большая честь познакомиться с таким молодцом. Встретились два героя!" - сказала Нора. Тут же в голове Эллы родились следующие строчки:
   "Наш Валерик - молодэць",
   Повив козы на "Донэць".
   Козы кажуть: "Мэ-кэ-кэ",
   А Валерик: "Шо такэ?"
  
   Услышав эти "вирши" я с трудом удержался, чтобы не заплакать. Мои слёзы доставили бы этим "нахалкам" огромное удовольствие... Через восемь лет после этого трагикомического случая я узнал, что Командующий Харьковским военным округом И.Н. Дубовой объявлен "врагом народа". "Помнишь, как ты хвастал знакомством с ним" - ехидно спросила меня Нора. "Тогда все считали его героем" - оправдывался я...
   Чашу моей обиды на сестер переполнил еще один случай. Вскоре после счастливой удачи - знакомства с "бородатым командармом" - мне опять крупно повезло. Об этом я не преминул рассказать своим домашним: "Можете меня поздравить! Сегодня я познакомился со сторожем "Дома Совнаркома" и его особенной, породистой собакой с множеством медалей на шее". Это моё сообщение было встречено с еще большим смехом, чем моё хвастовство по поводу поездки с Дубовым. Особенно старалась моя любимая Норочка!.. И снова я молча глотал слёзы незаслуженной обиды. Меня не понимали, надо мной насмехались...
   Теперь читателю должно быть понятно, почему я колебался, прежде чем восстановить дружеские отношения с моей сестрой. Придется всё же забыть об обидах. Мне просто необходимо чем-то развлечься. Решившись, я приблизился к письменному столу, за которым сидела сестра: "Нора, давай поиграем!" "Отстань, - говорит сестра, - мне некогда! Видишь - я готовлю уроки". "Ну пожалуйста", - канючу я... По прошествии некоторого времени Нора, наконец, соглашается. "Ладно, так и быть! Во что будем играть?" "Давай в кораблекрушение", - предлагаю я... И начинается игра:
   Казалось, мир сошел с ума -
   Безумный рев и грозный гул.
   "Бурлит" картонная "волна",
   Кренится в спальне "мостик-стул".
   Бросало на бок пароход.
   Могучий вихрь мачты гнул.
   Пока спускали утлый "плот" -
   Мой "рулевой" навек заснул...
   Свирепой "бурей" возбужденный
   Я с ней сражался, как герой.
   Вдруг поцелуем награжденный
   Был счастлив, что любим сестрой...
   Зеленый "остров". Странный мир.
   Приходит мать - домашний Бог.
   В стеклянной банке - рыбий жир
   (в конце игры - "горячий грог").
  
   Вечером, под покровом темноты, когда мы уже лежим в своих кроватках, Нора соглашается продолжить наши игры. На этот раз - это имитация школьного (классного) собрания, в ходе которого я (с помощью Норы) "знакомлюсь" с педагогами и учениками 3-го класса школы N 1. У каждого выступающего на собрании, свой индивидуальный тембр голоса и речевые особенности. Мечтаю лично познакомиться с симпатией моей сестры - таинственным Зюзей Корецким...
   Ночная спальня. Мрак царит.
   В тиши скрипит моя кровать.
   Сердито Нора говорит:
   "Хочу я знать? Ты будешь спать?"
   Шепчу: "Мне не уснуть сейчас.
   Потом... Наверно, через час...
   Скажи, какой он - школьный класс?
   Ведь обещала... много раз!..
   Полночи глаз я не смыкал.
   Смешно пищала "завуч-мышка".
   Корецкий Зюзя хохотал:
   "Теперь всем двоечникам - крышка!"
   Был чей-то всхлип и хриплый возглас,
   Гремел "парторг", кончая речь:
   "В борьбе с врагом не важен возраст.
   Пора отличников привлечь!.."
  
   Во время частых "параллельных" болезней у нас с сестрой устанавливаются нежные отношения. Мы заботливы и внимательны друг к другу. Когда болезнь отступает, у нас возникает иллюзия, что мы - чудом спасшиеся жертвы кораблекрушения. Организмы "исхудавших пассажиров", как всегда восстанавливают рыбьим жиром... Иногда мы разыгрываем настоящие спектакли. Музыкальных - мы не признавали, хотя знали и любили много опер, оперетт, романсов, песен.
   Табу не распространялось на музыкальные розыгрыши и загадки. Однажды Нора радостно сообщила своей подруге о "великом событии" - она приобрела пластинку с записью самого Джильи. "Хочешь послушать?" Получив утвердительный ответ, Нора передает мне телефонную трубку, и я с чувством исполняю неаполитанскую песню. "Где ты достала пластинку?" - кричит восхищенная Лёлька... Поразительно, что жертву мистификации почему-то не удивляло отсутствие аккомпанемента и отличие детского голосочка от чарующего бельканто знаменитого тенора. Сейчас я почти уверен, что на самом деле, жертвой мистификации был маленький певец. Представляю, как потом смеялись обе подружки над моей самоуверенностью... Вообще, в далеком детстве моя сестра часто являлась для меня загадкой. Неудивительно! Я был наивненьким простачком, а она - очаровательной маленькой женщиной. "Лерик, посторожи!" - умоляюще шепчет Нора. И вот, вооружившись терпением, преисполненный гордости, я подпираю стенку нашего длинного тёмного коридора, дожидаясь возвращения трусихи из туалета. А потом, уже на свету, она неожиданно разражается смехом и, со словами "боже, какой дурачок", обращается в бегство. Униженный и оскорбленный "рыцарь" бросается вдогонку... Мы еще не раз встретимся, читатель, с моей сестрой Норой на страницах этой книги.
   Настало время рассказать о самом близком и родном мне человеке. Я говорю о прекрасной женщине - моей матери. О той, которую я нежно называл моей "мамочкой-зоряночкой". Моя мама дарила мне свою доброту, согревала мою душу сердечным теплом материнской любви. Она была настоящей красавицей. Чтобы утверждать это, необязательно пристально всматриваться и придирчиво оценивать привлекательность её лица и стройность фигуры. Моя мать была неотразимо красива, уже потому, что была для меня самой родной на свете.
   Зорянки образ чудо-зримый,
   Отринув явь меня влечет,
   И, сердца памятью хранимый,
   На миг свидания зовёт.
   Она спешит дорогой к дому.
   Исправно туфельки стучат.
   Бросаюсь на руки с разгону,
   Ловлю влюблённый, нежный взгляд.
   Я вижу праздник-именины
   И маму в роли Антониды -
   Крестьянский простенький наряд,
   Красивый голос, нежный взгляд.
   Она бисирует романс
   (в дуэте с ней знакомый бас).
   Звучит "бельканто" арий чудных.
   В ответ - взволнованная речь,
   "Ура" и "бис" гостей "безумных",
   Которых мать смогла "зажечь"...
   Почти что рядом,
   Под роялем
   Дитя незримое сидит.
   Сжигает тельце жаркий пламень.
   Малыш испуганно сопит -
   Сдается, что паркет скрипит,
   Ужо крадутся злые львы,
   И кто-то в ужасе басит:
   "Слыхали ль вы? Слыхали ль вы?"
  
   Я забывал обо всем, испытывал потрясение и восторг, когда мама садилась за рояль, блистательно играла ноктюрны Шопена, сонаты Бетховена, прелюдии Рахманинова; исполняла красивым звучным голосом оперные арии и проникновенно-выразительно - романсы Вертинского и Кремер. Передо мной возникали герои любимых романсов - негритенок Том, влюбленный уродец-шут, загадочная мадам Люлю, гордый Хасан, влюбленный в "девушку из маленькой таверны" суровый капитан, несчастная Мурочка и др.
   Том был мальчик "хоть куда".
   Днем служил он в чайном магазине.
   Он был черен как смола.
   Разносил покупки по домам в корзине.
   И мечтал бедняжка Том,
   Что, когда он вырастет большой -
   Купит он роскошный дом.
   Будет жить там с белою женой...
  
   До слез было жалко королевского шута:
   Жил при дворе
   у короля и у прекрасной королевы -
   веселый шут.
   Король любил в досужий час его напевы.
   Но вот беда - был шут влюблен.
   Любил он не простую деву,
   А гордость в сердце затая -
   Тот шут влюблен был в королеву...
  
   Меня смущает мадам Люлю.
   Она была бы в музыке - каприччио,
   В скульптуре - статуэтка Ренессанс.
   От всех у ней какое-то отличие -
   Мадам Люлю... "бульвар "ди Франс"...
   "Мадам Люлю, я Вас люблю, -
   Шепчут ей страстно и знойно.
   Она молчит. Лишь взор скользит
   Так равнодушно, спокойно...
  
   В моем сердце находили отклик страдания влюбленных.
   Отдавая дань амуру,
   Полюбил он Муру,
   Привязался к ней он всей душой.
   Жили впроголодь с бедняжкой.
   Так пришлось ей тяжко,
   Что сыскала старика с мошной...
  
   Вслед за романсами, чтобы развеять грусть, мама исполняла (с каскадами виртуозных вариаций) зажигательные танго и фокстроты... Что там говорить?! Моя мама была настоящий пианист-виртуоз и прекрасная певица. Ее многочисленные таланты поразительно сочетались с прекрасными душевными качествами...
   Поверь, читатель! То что ты прочёл - это Память сердца. Тем более обидно, что моё перо бессильно выразить восхищение и любовь к матери. Еще я заметил, что ничего не сказал о том, что моя мама, наряду с ролью жены, матери и хозяйки, всегда являлась "громоотводом" в семье. Чтобы стало понятно, что я имею в виду, мне надо, наконец, поведать читателю о главе семейства Дамье - моём отце... Вольф Дамье родился в 1896 г. в городе Либава (Курляндия). Свою многолетнюю трудовую деятельность он начал в юношеском возрасте на Украине, куда приехал в канун первой мировой войны. Все, кто встречался с ним в 30-е годы, не могли не обратить внимания на его высокий рост, умные карие глаза, высокий лоб. Глядя на его фигуру, нетрудно было догадаться, что этот человек уделял внимание спорту. В морском городе Либава, где он родился и прожил долгие годы, ему доставляло удовольствие рулить спортивные суда, осваивать всевозможные способы плавания и нырять в морские глубины. У него был непростой, независимый характер, который, прежде всего, отличало хладнокровие и решительность в поступках, умение слушать, стремление быть понятым. Он всегда был очень сдержан в проявлении своих чувств (но, потеряв терпение, мог неожиданно взорваться), держал нас с сестрой в строгости и... справедливости. Он, безусловно, любил своих детей, но, наверное, не меньше - порядок, примерное (разумное) поведение, соблюдение нравственных принципов и благопристойных манер. Отец не признавал и не прощал детских шалостей. Грозовую атмосферу, как правило, умело и своевременно разряжала моя мама... Всё это не мешало моему отцу быть честным, справедливым человеком, любящим мужем и заботливым отцом. Он как будто стеснялся проявлять по отношению к людям чрезмерную расточительность добрых чувств и, тем более, публично демонстрировать их. Зато, в трудные периоды жизни близких ему людей и просто знакомых он неизменно помогал им словом и делом. Отец любил жизнь и людей. Я понимаю, что его сдержанность ко мне напускная и что он по-настоящему меня любил. Об этом свидетельствовали его преисполненные сочувствия и нежной заботой письма ко мне на фронт и то, что он сохранил все (без исключения) мои фронтовые письма... Отец был интеллигентным, широко эрудированным человеком, обладателем аналитического ума, способного на умозаключения и "мудрые" советы. Этим часто пользовались (и иногда злоупотребляли) его многочисленные знакомые и родственники... Он и моя мама были очень гостеприимными людьми. В нашем доме регулярно и хлебосольно принимали гостей. Было много музыки, весёлых шуток танцев... Отец признавал только мелодичную классическую музыку. Особенно любил арии и романсы в исполнении прекрасной певицы (моей мамы) и отличного баса, обладателем которого был один из наших родственников (Володя Вишемирский). Не обладая абсолютным музыкальным слухом, отец выразительно, с большим чувством пел арию из "Гугеноты" Мейербера:
   Пиф-паф! Пиф-паф!..
   От смертного часа ничто не спасет.
   Пощады не ждите -
   Она не придет никогда!..
  
   Любил романс про императора Наполеона Бонапарта: "В двенадцать часов по ночам из гроба встаёт барабанщик..." Отец обожал "Блоху" в исполнении (в записях) Шаляпина. Пытался подражать ему (если не по красоте звучания голоса, то хотя бы по "децибелам"):
   В золото и бархат блоха наряжена
   И полная свобода ей при дворе дана...
  
   Тут он делал многозначительную паузу и принимался перемежать пение хохотом:
   Блоха, ха-ха-ха ха!
   Блоха, ха-ха-ха-ха!..
  
   Несмотря на то, что родным языком моего отца был немецкий, он восхищался русским языком. Любил русское искусство. Любое отклонение от классики (в музыке, изобразительном искусстве, литературе) он считал извращениями. Особенно "доставалось" от него Маяковскому, Кирсанову и различным графоманам. "Известно ль Вам, - спрашивал отец, - стихотворение Пушкина о несчастной девушке, разбившей кувшин, и о фонтане, который забил на том месте, где она проливала горючие слёзы?" Вот как написал бы на эту тему Владимир Маяковский:
   Вдруг, стоустое пронеслось и бросилось.
   Упала чаша, разбилась чаша!
   Вот ведь дура - опростоволосилась.
   А вода течёт, как манная каша...
   Девушка, бросьте! Довольно плакать!
   Вам бы по тропику Рака
   Надо шагать
   Налегке.
  
   "Здорово! Вы - настоящий пародист", - говорил отцу благодарный слушатель. "К сожалению, это не я, - смущался отец. Эта пародия - шедевр Архангельского".
   Еще отец любил читать неизвестно кем написанную пародию на бессмысленное, пустое сочинительство:
   Я не лгу. Вы ко мне несправедливы -
   Ведь же растут за садом эти сливы.
   Так почему не быть в Америке жирафом?
   Ах, Я не забуду знакомства
   С милым графом.
  
   В связи со своей интенсивной трудовой деятельностью, "вечной занятостью" - отец не мог уделять достаточного внимания семье. Воспитанием детей занималась в основном наша мама и школа. Однако, в свободное время отец любил играть со мной в шахматы, решать задачи и этюды (он одно время был чемпионом Латвии по шахматам), объяснял некоторые события в стране и за рубежом, комментировал новости...
   Надо сказать, что мой папа по-настоящему любил Россию. Об этом красноречиво свидетельствуют его исключительно добросовестный труд во благо Отечества и участие в Харьковском Народном ополчении. Он крайне отрицательно относился к душившей страну сталинской тирании и жесткой плановой (командной) экономике. Отец был патриотом "не на словах, а на деле". За это он чуть было не поплатился в кровавом 1937 году... Мой отец был на редкость скромным человеком. Пройдя путь от простого банковского служащего до руководителя финансовой службы Министерства и став авторитетным специалистом в области финансирования и учета (имеющим научные труды), он никогда не афишировал свои заслуги. Во время войны его труд способствовал грандиозному по своим масштабам производству отечественных танков и был по достоинству отмечен советским правительством (папа был награжден орденом). Кажется, он был доволен наградой. Что касается моей мамы, то она (уже после войны) говорила: "У нас заслуженная орденоносная семья. Непонятно только, почему она ютится в жалких коммуналках заводского общежития?" Нескоро мои родители (и я с женой) получили собственную обитель. Как и многие другие честные советские люди, мои родители не были избалованны судьбой... Их давно нет на белом свете, но я их по-прежнему люблю и горжусь ими...
   Был месяц март 2000-го года. У каменной стены, где замурован прах родных, я вдруг поверил в жизнь за гробом (душевный мир, рожденный богом)... Как божий раб взмолился я о праведной святыне - упокоении души. Вторгаясь в неземную жизнь, просил я зореньку мою: "Услышь слова любви, уйми несчастия земные. Пусть сгинут глупые мечты любимого тобою сына. И чтоб наградой для души рождались честные стихи... Живучи атомы войны и корни русской нищеты. В ходу нацистские ножи. Устала вера, нет любви... Я слышу горестный упрек: "Забыл ты прошлое, сынок! Был рабский труд, подобный плахе, мильоны таяли во мраке. Прошла страна кровавый путь - под сталь, свинец подставив грудь... С небес нам видятся кресты, над злобой грозные суды, рождения умной детворы, морские дали и цветы - земные дети красоты... Волнуют запахи весны..."
   Я подробно рассказал обо всех членах семейства Дамье. Читатель вправе иметь своё мнение о их достоинствах и недостатках. Что касается автора, то он имеет теперь полное право продолжить хронику текущих событий, происходивших в этой семье...
   Когда мне исполнилось восемь годков, родители поступили со мной самым естественным образом - определили в школу... Я хорошо помню свой первый школьный день 1-го сентября 1932 года. В школу мы направились вместе - два соседствующих друга - Валерик Дамье и Гриша Столяров. Своих мам "мы оставили" волноваться дома. Они, естественно, протестовали, указывали на опасность перехода через трамвайные пути (на улице Пушкинской), приводили ещё какие-то доводы, но мы с моим другом были непреклонны и мамам пришлось подчиниться.
   Наш маршрут лежал по знакомой читателю улице Красина и далее по улице Пушкинской до её пересечения с улицей Иванова (Ветеринарной). Примерно посредине последней находилась цель нашего несложного путешествия - двухэтажное кирпичное здание 36-й средней школы г. Харькова. Нас и других "первокашек" встречала женщина в возрасте наших мам, строго (так нам показалось) спрашивала у каждого имя и фамилию, называла себя (Ася Самойловна) и предлагала пройти в класс 1-б (на первом этаже). Когда все собрались, начался "вводный урок". Его проводила всё та же встретившая нас женщина, которая оказалась нашей учительницей и классным руководителем - Асей Самойловной Фогельсон. В своём выступлении она поведала о человеке, которому школа обязана своим именем (Андрей Васильевич Иванов - один из руководителей борьбы за советскую власть на Украине), рассказала о славных традициях 36-й школы, о её лучших учениках, о "предметах", которые мы будем изучать в первом классе, о школьных правилах и порядках и т. д. Мы были очень удивленны тем, что последовало дальше. Каждому ученику был торжественно вручен нагрудный знак с изображением маленького Володи Ульянова (Ленина). "С этого дня, - сказала Ася Самойловна, - вы не только ученики 36-й школы, но - "октябрята"... Это налагает на Вас особую ответственность. Вы должны учиться так, как учился Ленин"... Гордые оказанным нам доверием и своим новым званием - мы, наконец, приступили к школьным занятиям. В этот день было два урока - чтение и чистописание. Оказалось, что в нашем классе больше "нечитающих" (или читающих по сладам), мало тех, кто пишет письменными буквами (большинство - печатными). Есть и такие "несчастливцы", которые вообще не умеют писать... Что касается меня - я был отлично подготовлен к школьной учебе, чувствовал своё превосходство и почему-то даже стыдился его. Свободно, без запинки я читал предлагаемые немудреные тексты и довольно грамотно писал (хотя с почерком, главным образом с наклоном букв, у меня были проблемы). В том, что я рассказываю нет никаких преувеличений. Во-первых, я имел "законченное высшее детсадовское образование; во-вторых, неплохо (для моего возраста) знаком с художественной литературой. Думаю, что читатель со мной согласится, если ознакомится с перечнем тех сказок, рассказов, повестей и даже романов, которые я успел прочитать в дошкольный период моей жизни. Чтобы не быть голословным не поленюсь привести список книг, которые я обнаружил в домашней библиотеке и буквально "проглотил" в сжатые сроки. Это "Маугли" Р. Киплинга, "Сказки" Оскар Уайльда, "Рассказы о животных" Сетон-Томпсона, "Рассказы" Виталия Бианки, "Пиноккио", "Когда спящий проснется", "Республика шкид", "Моряки с "Дельфина", "Виконт де Бражелон" А. Дюма... После этого читатель, вряд ли удивится, тому, что я, после первых в моей жизни школьных уроков, весьма неразумно решил, что "всё знаю и всё умею!" Тогда я не понимал, что временные успехи первоклассника Дамье вскружат ему голову, породят напрасную уверенность в способность легко овладевать знаниями, не проявляя большого рвения и достаточного внимания к школьным дисциплинам. На уме были более важные и интересные дела. На протяжении девяти лет мне хронически не хватало времени на учебу. Правда, иногда я вдруг "загорался" и поражал учителей знаниями интересующих меня разделов физики, истории, литературы и географии. Повторяю - это носило эпизодический характер, а, говоря по правде, 36-я городская школа не могла похвастать успехами своего ученика - Валерия Дамье. В лучшем случае (с натяжкой), я принадлежал к числу "хорошистов".
   В своём рассказе о начале моего школьного учебного года (1 сентября 1932 года) я остановился на "вводном" уроке и приеме в "октябрята". Потом была перемена, и я обнаружил, что в нашем классе, наряду с детьми из семей совслужащих, советской интеллигенции и рабочего класса, существуют также представители властных структур.
   Мое внимание обратил на себя мальчик с аппетитом уминающий булочки с чёрной икрой. Во время урока он писал авторучкой с золотым пером, которое бесшумно скользило по белоснежной бумаге с водяными знаками. Обладателем этих богатств был Мишка Косиор - сын С.В. Косиора, в то время первого секретаря ЦК КП(б)У. Всё то, что сознательно (или бессознательно) демонстрировал Мишка наводило на грустные размышления, т.к. было для нас абсолютно недоступной, непозволительной роскошью... К слову сказать, к "роскошествующей элите" можно было также причислить Сашку Ахматова - сына Генерального прокурора Украины, Шурика Косевича, родители которого были "старые большевики" и герои Гражданской войны, Надю Терехову - из семьи высокопоставленных чиновников, а также еще нескольких ребят...
   В конце последнего урока Ася Самойловна сообщила, что завтра будет решен вопрос закрепления за каждым учеником (ученицей) их постоянного места в классе. Выбор "где и с кем сидеть" остается за классным руководителем. Если у кого-либо из учащихся есть на этот счет просьбы и предложения - она готова их рассмотреть. Мы с Гришкой тут же "высунулись" с просьбой посадить нас "за одну парту": "Мы - друзья и всегда хотим быть рядом". "Не обязательно - на уроках, - отрезала наш классный руководитель, - вы и так, насколько мне известно, близкие соседи". Инициатива - наказуема. На следующий день мы были "счастливы" познакомиться со своими соседками по парте, которым скорей всего была поручена роль надзирательниц и дрессировщиц...
   Первый день в школе завершился экскурсией в "зооуголок" и Актовый зал. Знакомство с первым было впечатляющим. Особенно для тех, кто никогда не был в Зоопарке или не имел счастья сталкиваться в жизни с такими представителями фауны как лиса, кролики, зайцы, белки и ежи. Хотя я успел побывать с отцом в Харьковском зоопарке, но мне приятно было встретиться с героями рассказов Сетон-Томпсона (лиса-Домино и храбрый кролик)...
   В вестибюле меня и Гришу с нетерпением ожидали наши мамы. По дороге домой нам было о чем рассказать.
   Не имеет смысла, да и память не позволяет, подробно рассказывать обо всём, чем была заполнена школьная жизнь. Тем не менее постараюсь придерживаться основного правила - рассказывать о том, что, на мой взгляд, может представлять интерес для читателя. Речь пойдет, разумеется, о людях и событиях... Приятно вспомнить о таком человеке, какой была Ася Самойловна Фогельсон - моя первая школьная наставница, оставившая в душах своих учеников след добра, вложившая первый кирпичик в фундамент всего хорошего, что дала 36-я школа. Небольшого роста женщина приятной наружности, удивительно уравновешенная, терпеливая, спокойная. Улыбалась она редко, но её улыбка, как говорится, "дорогого стоила". Она буквально освещала её красивое лицо. От такой улыбки на душе становилось радостнее и теплее. Я не припомню случая, когда Ася Самойловна была несправедлива к кому-либо из учеников, незаслуженно похвалила кого-нибудь из элиты (в том числе Мишку Косиора). К тому же она была, как я теперь понимаю, прекрасным, знающим педагогом...
   Отдельный разговор об упомянутом Мишке Косиоре. Я уже рассказывал о мальчике с белыми булочками и роскошной авторучкой. Очень скоро я узнал, что Мишка - ужасно "серая личность". Он почти не умеет писать, неважно соображает. Одна надежда на чуткую помощь, за которую не жалко пожертвовать несколькими листками бумаги с водяными знаками или булочкой (здесь следует сказать, что первоклашки, презрев объедки с барского стола", показали себя последовательными поборниками социальной справедливости). Поскольку Мишка, ко всему прочему, что удивительно, был на редкость политически безграмотен, одному из его соучеников (кажется Лёне Шору) было поручено Асей Самойловной "натаскивать" политически недоразвитого юнца основам политграмоты. Лёня доступным образом, терпеливо разъяснял ему политическую линию его отца (первого секретаря партии большевиков Украины). Лично мне она, признаюсь, тоже не совсем была понятна. Хорошо помню разговор с моей мамой, когда я рассказал ей о "художествах" Мишки Косиора и о том, что его старший брат Володя, который был на два класса старше, по отзывам его соучеников мало чем отличался от своего младшего брата. Мама мне тогда сказала: "Яблоки от яблони недалеко падают". Потом спросила меня: "Где ты видел в городе такую роскошь? В деревне нет не только булочек, но и вообще..." Мама не закончила фразы. "Договаривай", - попросил я. "Помнишь ты спрашивал меня о многочисленных, нищенски одетых взрослых и детях с изможденными лицами, лежащих в каких-то странных позах? Я тогда тебе ничего не ответила, не хотела огорчать... Ну, в общем, там - в деревнях царит голод". "Как это голод? Объясни, что значит голод?" - требовал я. "Это значит, что там нет еды, людям нечего есть и они бегут в столицу". "Но почему", - не унимался я. "Не знаю, об этом должен знать отец твоего Миши Косиора". Много позже стали известны и понятны события начала 30-х годов на Украине. Стала вырисовываться картина страшных бедствий в украинских селах, когда миллионы людей умирали от чудовищного искусственно созданного голода. Это был сталинский ответ Украине за сопротивление коллективизации. Те, кто могли - доползали до столичных улиц (несмотря на воинские заградительные кордоны) и опухшие от голода, обезумевшие умирали сотнями или тысячами на глазах горожан. Последние мало чем могли помочь голодающим, т.к. сами получали скудные продовольственные пайки по продуктовым карточкам... Я не думаю, что моя мама серьезно предлагала мне обратиться за разъяснениями к отцу мишки Косиора. Однако, по своей наивности я пытался "прощупать" Мишку по поводу "сельских трудностей". Тот "сделал удивлённые глаза"... К счастью, таких "личностей", как Мишка Косиор ("достойный" отпрыск своего родителя) в нашем классе было немного.
   Я считал, что большинство из моих соучеников вполне достойны моего внимания и дружбы. Особенно это относилось к Грише Столярову. Мы с ним по-прежнему стремились к частому общению друг с другом. Нам это удавалось по дороге в школу и позже, когда мы возвращались после занятий домой. Мы обменивались мнениями о прочитанных книгах, событиях в школе, радиопостановках, научных новостях, о кинокартинах, демонстрировавшихся в ДИТРе и т.д. Дома нас ожидали всевозможные заботы и неотложные дела. Гришка, как мне было известно, много времени посвящал домашним урокам и чтению. Как-то он пожаловался мне, что родители не пускают его гулять, опасаясь "пагубного влияния двора". Мне оставалось ему только посочувствовать. Мои родители не были столь ортодоксальны. Во всяком случае, придя домой, наскоро приготовив домашние уроки я отправлялся во двор, где меня ожидали приятные игры (футбол, "пряталки", соревнования по бегу и прыжкам, "цурки" и т.д.) Иногда я встречался во дворе со своим одноклассником Витей Чупахиным. В зависимости от настроения и имеющегося в нашем распоряжении времени мы либо совершали кратковременный "набег" на иранское посольство, которое отделено от моего двора сравнительно невысокой стеной, либо отправлялись в облюбованный нами заброшенный домик в небольшом лесопарке (в конце улицы Красина). В первом случае, нам доставляло удовольствие сорвать персидскую сирень, насладиться сознанием своей "отваги" и чудесным запахом цветов. Что касается посещения лесопарка, то тут наше самовыражение носило совершенно иной, можно сказать, "интеллектуальный характер". На веранде с высокими, украшенными витражами окнами мы с Витькой разыгрывали сюжетные хитросплетения "Виконт де Бражелона" Дюма...
   Со временем, когда я стал "учиться музыке" (играть на скрипке) и заниматься шахматами, пришлось несколько сократить время, расходуемое на "дворовые развлечения". Это не распространялось на внеурочные школьные игры. Очень часто некоторые ученики нашего класса за 1,5-2 часа перед уроками (второй смены) являлись в большой школьный двор и до изнеможения играли в "разрывные цепи". Существовал еще один вид состязаний, в котором принимали участие самые отважные (читай - безрассудные) ученики младших классов - прыжки с лестницы, ведущей на второй этаж школьного здания. Игра была достаточно бесхитростной. Начиная с нижних ступенек мы, поочередно забираясь всё выше и выше, прыгали на площадку между этажами (внизу лестницы). Когда я был "в форме" - мне удавалось перепрыгнуть через большую часть ступенек. Удачное "приземление" на площадку очередного счастливчика сопровождалось радостными криками немногочисленных зрителей...
   Не заставило себя долго ждать возмездие за безрассудную храбрость - однажды, во время рекордного прыжка я сломал себе палец руки и был с почётом препровождён в медпункт. Надо сказать, что после этого ЧП наши "лестничные" соревнования, которые перестали быть тайной для школьной администрации, были осуждены и строго запрещены...
   Моя "спортивная" травма пополнила и внесла разнообразие в список моих заболеваний. Как они могли сочетаться с моими спортивными увлечениями - остается для меня загадкой... Мой друг - Гриша Столяров предпочитал не участвовать в наших всевозможных спортивных состязаниях, но, при случае, не возражал сразиться со мной в "шахматишки" или поиграть в "литературную викторину". При игре в шахматы, зачастую, использовались телефон, шахматная аббревиатура и... мимика. Хорошо помню одну из встреч. Поочередно передаем по телефону наши шахматные ходы. "Похоже, ты замышляешь что-то неприятное", - телефонирует Гришка. "Не будь таким подозрительным", - отвечаю я. "Иди на балкон", - требует мой партнёр. Я выхожу и вижу нацеленный на меня с балкона противоположного дома (наши дома - через улицу, балконы - напротив) красноречивый Гришкин кукиш. Я пожимаю плечами и мы возвращаемся "к нашим баранам" (вернее - к слонам и коням)... Новая серия ходов и новое (по телефону) приглашение на балкон. На этот раз я вижу поднятый вверх большой палец (высшая оценка моей комбинации)... Наконец в партии наступает развязка, "трагическая" для моего друга-соперника: "Чёрт с тобой! Сдаюсь", - хрипит трубка. "Тренируйся!" - нахально напутствую я своего друга. Мы прощаемся, синхронно выходим на балкон. Гришка демонстрирует свой кулак - последнее "слово" за ним...
   Среди моих соучеников выделялись яркими способностями и отличной учебой Владик Склярский и Лёня Шор. Владик был спокойным, уравновешенным, не очень подвижным мальчиком, несколько более полным, чем следовало. С первого класса он учился очень ровно, всегда был "круглым отличником". В основном его привлекали естественные науки и математика, но и по остальным предметам он всегда был одним из первых. В седьмом классе, с началом изучения химии Владик по-настоящему увлекся этим предметом, отдавал много времени его изучению, проведению в домашних условиях и в школе химических опытов. Заметную роль в его увлечении сыграл преподаватель химии Юрий Владимирович Шостенко. С Владиком и его приятелем (тоже "химиком") Витей Михельсоном Юрий Владимирович всегда разговаривал как с равными коллегами, а не учениками... Моё общение с Владиком Склярским в основном сводилось к встречам за шахматной доской. Как-то, когда Владик долго отсутствовал в школе, мне позвонила его мама - Дора Павловна и попросила навестить болеющего сына. "Он уже фактически выздоровел. Хочет сыграть с тобой в шахматы. Если у тебя есть время и желание - приезжай!" Недолго размышляя я отправился к нему домой на ул. Донец-Захаржевская. Многочисленная семья Склярских (Владик с мамой, сестра мамы с мужем и дочерью Леной, дедушка и бабушка) занимали несколько комнат в коммунальной квартире. После радушных приветствий, обмена новостями (в отношении школьных - я выступал в роли информатора) мы разыграли мой любимый "королевский гамбит", который и на этот раз принес мне удачу. Гостеприимные хозяева, не желая отпустить гостя без угощения, пригласили меня к столу. В это время появляется еще один гость - Витя Михельсон ("Михель"). "Ты как раз вовремя, - говорит Дора Павловна, - садись с нами". Мы сидим за столом, пьем чай с печеньем и разговариваем. Вдруг Владик с Витей странно переглядываются и, ни слова не говоря, как по команде, вскакивают и стремглав выбегают из комнаты... Как потом призналась Дора Павловна всю ночь никто из членов семьи Склярских не мог пользоваться домашним туалетом (пребывание там вызывало резкое жжение в глазах)... Позже Владик открыл мне подоплеку таинственных событий в своём доме. Оказывается в руках в руках у "Михеля" (непонятно зачем и каким чудом) оказалась маленькая склянка, в которой содержался синтезированный бромацетон (слезоточивое ОВ). Во время застольного разговора Витя нечаянно ударял (постукивал) склянкой по массивной мраморной пепельнице, стоящей на столе... В общем, нашим химикам, во избежание опасных последствий, ничего не оставалось, как броситься на поиски новой ёмкости и в туалете, зажмурившись, перелить в неё опасную жидкость...
   Расскажу про анекдотичный случай, связанный с Владиком. Однажды мы куда-то ехали с мамой в трамвае. В середине вагона я увидел Владика и его сестру Лену. Вдруг слышу громкий голос моего товарища: "Ленка, смотри - это холерина мама!" К удивлению моей мамы я рассмеялся. Когда Владик с сестрой проходили мимо нас к выходу, я представил ей своего друга: "Мама! Это Владик Склярский". Мама протягивает Владику руку: "А я - холерина мама. Хотя обычно меня называют Евгенией Борисовной..." Для большей ясности должен добавить, что Владик частенько называл меня "Валера - холера". Я не обижался...
   В девятом классе Владик Склярский и Виктор Михельсон, участвуя во Всесоюзной олимпиаде по химии, заняли в ней первые места, получили соответствующие грамоты. Уже в эвакуации Владик снова принял участие во Всесоюзной олимпиаде по химии и опять занял первое место. По всему, он должен был стать знаменитым химиком. Судьба распорядилась иначе. В 1942 году во время тренировочных прыжков в парашютно-десантной школе у него отказал (не раскрылся) парашют... Владик погиб за несколько дней до того, как ему должно было исполниться 18 лет...
   Кроме Владика Склярского в моем классе был еще один отличник - Лёня Шор. У этого мальчика были незаурядные математические способности. Ему не представляло трудностей почти мгновенно решать любую математическую задачу или пример. Причем при решении задач он нередко находил второе (более простое) решение. Было известно, что он изучает математические дисциплины по университетскому курсу и давно знаком с дифференцированием и интегралами. Неудивительно, что зачастую язык, на котором общались между собой "математичка" Софья Павловна Прядилова и её ученик Лёня Шор, были малопонятны классу, но, в любом случае, вызывали чувство уважения. Бессменному старосте класса Лёне Шору предсказывали будущее ученого-математика. Действительно, после войны он стал профессором ХГУ...
   На фоне успехов лучших учеников мои показатели в учебе, по мнению моих родителей, были "невразумительными" и "просто неприемлемыми". Если в начальных классах мне не требовалось прилагать много усилий, чтобы быть в числе "твердых хорошистов" (сказывалась солидная детсадовская и домашняя подготовка), то позднее, когда я начал твёрдо придерживаться принципа - учить, то что "интересно", мои дневники и тетради успеваемости запестрели самыми разнообразными оценками (за исключением "неуд" или "2"). Первым тревожным звонком явилась моя капитуляция перед задачами типа "трубы и бассейна с водой" или "поезд отправляется из пункта А"... С большим трудом давалось механическое запоминание французских слов и исключения в правописании русского и украинского языков. В то же время я отлично успевал по таким предметам как "История", "География", "Литература", "Тригонометрия", а также отдельным разделам "Физики".
   Благотворное влияние на мои знания и (успеваемость) по "Древней истории" оказывали книги Эберса и преподавание Владимира Александровича Гольденберга. Сведения, почерпнутые из прекрасных книг Эберса о древнем Египте (династии Рамзесов) и древней Персии (династии Дариев), исторических книг Мордовцева часто использовались мною во время ответов на заданный урок. В.А. Гольденберг был блестящим эрудитом и оратором. Ученикам он преподносил древнюю историю и историю средних веков, зачастую, в виде собрания интересных историй и даже анекдотов.
   Все познается в сравнении. В этом я еще раз убедился во время "переживаний" на уроках "Истории СССР", которую преподавала Эсфирь Исааковна (фамилию запамятовал). В её изложении этот школьный предмет являл собой тусклый неинтересный пересказ официальных источников, ни разу не сдобренный какой-либо яркой подробностью. От скуки спасало любопытное занятие - подсчитывать сколько раз за урок Э.И. употребит слово "значит". Оказывается - от 40 и более раз. Это было положено на график и вывешено для всеобщего ознакомления...
   Но вернемся к личности В.А. Гольденберга. Он выявил среди учеников немногочисленную группу любителей "Истории" и иногда поручал им (в том числе и мне) делать сообщения и даже доклады. Я нередко убеждался в том, что мой интерес к исторической науке вызывает у него уважение к моей скромной личности. Однажды, после того как я показал ему тезисы своего будущего доклада и он, внеся некоторые поправки, одобрил его, я, поборов свою нерешительность, осведомился: "Владимир Александрович, можно Вам задать откровенный вопрос?" Он насторожился: "Пожалуйста". "Вы верите в бога?" - спросил я. "Нет, конечно!" "Вы это говорите как коммунист?" - допытывался я. "Не только. Поверьте мне - существование Всевышнего, Всемогущего, Самого справедливого - это миф! Посудите сами: зачем создавать несовершенный мир, в котором "живые пожирают живых?" Он - Всемогущий Творец - не ведал, что творит? Зачем придумывать пороки, за которые последуют жестокие наказания сотворенных им людей или пожертвование жизнью единственного Бога-сына ("во искупления человеческих грехов?")
   "Церковь утверждает, - продолжил объяснение В.А., что людские страдания ниспосланы Всевышним в качестве испытаний. Для чего? Ведь Творец заранее знает судьбу каждого человека (он её определяет!) Вера в мифического Бога - пережиток дикого суеверия. Она умело используется в политических целях. Справедлив тезис - "Религия - опиум для народа"...
   Услышав пространный ответ, более похожий на урок атеистического воспитания, я поблагодарил Владимира Александровича за подробное объяснение. У меня не оставалось сомнений, что мой уважаемый, замечательный учитель истории - убежденный, "заядлый" атеист...
   Еще один школьный предмет, к которому я питал неподдельный интерес - "музвоспитание". Музыка всегда играла исключительную роль в моей жизни. Однако, вопреки ожиданиям, музыкальные уроки школьного преподавателя - композитора Козицкого - меня, откровенно говоря, не вдохновляли. Справедливости ради, надо признать, что маэстро очень старался. Он знакомил с биографиями великих композиторов (при этом доверял ученикам делать доклады), отлично исполнял на фортепьяно отрывки из произведений Глинки ("Руслан и Людмила"), Чайковского ("Времена года"), Гулака-Артемовского ("Запорожец за Дунаем"), Лысенко ("Наталка-Полтавка"), а также "Сурок" (гениального Бетховена) и "Песню Сольвейг" Грига. В его исполнении звучали русские и украинские народные песни. Когда же он начинал расхваливать песни некоторых популярных современных украинских композиторов (причем в этих песнях невозможно было угадать мелодию, а слова вызывали горький смех) - тогда мне становилось обидно и стыдно за него. Помню один из "шедевров" (припев одной из песен):
   "Налетает волновал.
   Ветер буйный - зол и скор.
   Много волн в морях разволновал
   Черноморский линкор..."
  
   Зато редкие школьные музыкальные вечера были мне, что называется "по душе". В них участвовали лучшие оперные артисты во главе с Народными артистами СССР - Паторжинским и Литвиненко-Вольгемут (родителями моей одноклассницы - Нины Паторжинской). На сцене Актового зала совершались феерические действия (на фоне самодельных школьных декораций), связанные с появлением Мефистофеля перед разочарованным в жизни Фаустом и царевны-лебедь перед красавцем князем Гвидоном. Какая чарующая музыка, какие прекрасные, сильные голоса!.. Вот прозвучал дуэт Одарки и Карася в исполнении Литвиненко-Вольгемут и Паторжинского, вызвавший бурные аплодисменты. Сейчас народная артистка будет петь арию Наталки из оперы "Наталка-Полтавка". "Лишь бы она не брала высокие ноты и вообще не пела в полный голос", - сказал Витька Чупахин. "Почему?" - спрашиваю я. "Стекла из окон выпадут", - отвечает уверенно Витька. "Врешь!" - вступает в разговор Сашка Ахматов. "Много ты знаешь!? - упорствует Витька. "Известно, что ей запретили брать высокие ноты в застекленных помещениях, так же, как футболисту Паровышникову ударять по мячу правой ногой. Один раз он уже сломал на "Динамо" стойку ворот..." Опасения были напрасны. Всё кончилось благополучно - певица спела в соответствии с партитурой Лысенко и стекла "на удивление" оказались неповрежденными (ну может немного подребезжали по время исполнения "форте")...
   Увы, процесс приобщения учащихся 36-й школы к мировой музыкальной культуре неожиданно прервался в связи с переездом столицы Украины из Харькова в Киев. Мы лишились добрых шефов и общества хорошей девчонки - Нины Паторжинской...
   Можно сказать, что главные музыкальные события в моей жизни происходили вне стен школы. Музыка была постоянным желанным гостем в доме моих родителей. Она звучала струнами рояля и скрипки, пением матери и приглашенных в гости артистов, пластинками с "классикой" и эстрадой. Моя мать прекрасно музицировала и пела оперные арии и романсы, сестра Нора - училась игре на фортепьяно, я - "осваивал" скрипку.
   Должен сразу признаться, что, несмотря на мой абсолютный слух и страсть к музыке, ни Яши Хейфеца, ни (даже) Буси Гольдштейна из меня не получилось. Это выяснилось уже через пару лет после того как моим преподавателем стал скрипач оркестра Харьковского оперного театра - Семен Абрамович Хажинский.
   Увы, в первую очередь, со своими иллюзиями вынуждена была расстаться моя мама - наиболее заинтересованный почитатель моих музыкальных способностей. Её сын - слишком ленив, не любит упражнений, не признает нот. Скучным гаммам и этюдам, трудному сольфеджио я предпочитал красивые, сладкозвучные, чувствительные пьесы. Далеко не все они были мне "по плечу", тем более, что я предпочитал играть их "по слуху", игнорируя находящиеся перед глазами ноты. Мой педагог (добрейший человек!) - слишком мягок и снисходителен к своему ученику, стесняется выговаривать ему за леность и ошибки. Он очень часто приходит в неоправданный восторг от моих неожиданных удачных пассажей: "Прекрасно! Хорошо... пока!" - восклицал он, радостно потирая руки...
   Что касается окружения, то оно, в лице моего строгого, устающего на работе отца, не обладало достаточным терпеньем, чтобы мужественно переносить мои вечерние "пиликанья". "Ну неужели ты не можешь упражняться днем, когда я на работе?" - спрашивал отец... Я тоже не был слишком высокого мнения о своём "творчестве" и предпочитал слушать скрипичную музыку в исполнении профессионалов...
   Следует сказать, что, несмотря на трудную жизнь, скудное питание, регулярные репрессии (пик которых пришелся на трагический, кровавый 1937-й год) - музыкальная жизнь в довоенном Харькове переживала расцвет. Никогда не пустовали залы Академического оперного театра и театра музыкальной комедии (как впрочем, и залы Харьковского театра русской драмы, театра им. Шевченко и др.). С успехом выступали: вокалисты Гмыря, Кипоренко-Даманский, Середа, Горохов, Зоя Гайдай, Левицкая, Лозинская, балерины - Лерхе и Дуленко. У меня была счастливая возможность сравнивать мастерство солистов Харьковского театра оперы и балета с большим искусством гастролеров из Москвы. Невозможно забыть обольстительную Кармен - Давыдову, сумасшедшего мельника Рейзена, влюбленного Альфреда - Хромченко. Покоряли своим танцем великая Уланова, блистательные Лепешинская и Семенова...
   Чтобы не утомлять читателя не буду перечислять все оперные и балетные спектакли, которые слушал и смотрел с галёрки ХАТОБ школьник Валерий Дамье. Достаточно сказать, что я в полной мере насладился большинством оперных и балетных шедевров Чайковского, опер Глинки, Мусоргского, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Верди, Бизе, Гуно и др.
   Иногда (очень редко) мои посещения оперного театра оставляли неприятный осадок. Помню курьёзный спектакль, где основательно подвыпивший баритон Горохов - Онегин ("гороховый Онегин"), куражась и шатаясь, читал наставления наивной, но трезвой Татьяне Лариной. Весьма раздражало, когда пение лирического сопрано (Маргарита) заглушалось раскатами мефистофельского баса или голос тенора звучал, как "голос певца за сценой". Невозможно описать какой переполох вызвало однажды падение "демона" в оркестровую яму.
   Наряду с оперным, в Харькове музицировал прекрасный филармонический оркестр под управлением выдающихся дирижеров Натана Рахлина, Курта Зандерлинга. По выходным дням в городском саду им. Шевченко бесплатно играл высокопрофессиональный оркестр (помню великолепное исполнение "Шехерезады" Римского-Корсакова). Когда я оставался в городе во время летних каникул, то непременно посещал концерты этого оркестра. Без преувеличения, эти посещения были для меня настоящим праздником. По принципу "гулять - так гулять" я сперва, по дороге в сад им. Шевченко, захаживал в скверик, где покупал порцию мороженного и выпивал стакан "газировки". Мороженное было вкусным и (что не менее важно) недорогим. Продавалось оно не в стаканчиках и не "на палочках", а в виде зажатой между двумя вафлями сладкой мороженой массы. При этом, продавец с ловкостью фокусника манипулировал специальным ручным приспособлением. Что касается "газировки" - она конечно была с сиропом ("какао-сироп", "кофейный", "вишнёвый", "апельсиновый", "грушевый", "клубничный" и т.д.). Вкуснота!!
   Как ни банально звучит, но всему приходит конец - и летним каникулам и праздничным посещениям городского сада... и вообще... детству.
   Осень 1936 года круто изменила монотонный ритм школьной жизни. Школу N36 ждало новоселье. Старое здание было отдано под детскую больницу. Новое - 4-х этажное досталось школьникам. Оно было современной постройки и находилось на той же улице (Иванова), но ближе к площади им. Дзержинского (самой большой не только в Союзе, но и "во всём мире", с величественными небоскрёбами в конце площади). В новом "дворце знаний" учащихся старших классов ожидало продолжение учебного процесса с неизбежными трудностями в виде ёмких и сложных учебных дисциплин. К большинству из них я по-прежнему относился "без энтузиазма".
   Отдушиной были для меня уроки русской литературы. Рассказывая о них я не могу пройти мимо образа человека, который встаёт передо мной, как прекрасное видение отошедших лет. Это образ женщины, наделенной совершенной красотой и библейским именем Рахиль. Тогда в далёком прошлом я обнаружил, что даже шестикласснику присуще восхищение женской красотой. Красота Рахиль Лазаревны не могла никого оставлять равнодушным. Высокая, стройная, с горделивой осанкой, огромными чёрными выразительными глазами, с толстой длинной косой являлась она перед учениками 6-б класса. А какой чудесный завораживающий голос! Глядя на неё я мысленно воспроизводил мучительно приятную арию из оперы Галеви "Дочь кардинала": "Рахиль, ты мне дана небесным провиденьем"...
   Уроки русского языка и литературы, которые вела Рахиль Лазаревна, были соединением мастерства и вдохновения. Мы шли на них, как на праздники. Наша учительница прививала нам любовь к русской классической литературе, её высокой поэзии. Талант педагога-воспитателя ярко проявлялся в её умении подвести своих учеников к определенным идеям, выводам так, чтобы ученики не замечали её подсказок, её руководящей и направляющей роли. Её ученикам казалось, что это целиком и полностью их собственные мысли, идеи, выводы. Только впоследствии стало понятно, как обстояло дело в действительности, и восхищение Рахиль Лазаревной еще больше возрастало...
   Вот что писали в своих воспоминаниях о Р.Л. Басиной её ученики. Н. Болотина (Згурская): "Прежде всего она была очень привлекательна внешне: высокая, стройная, черноволосая молодая женщина с удивительным взглядом карих глаз. Одевалась она подчеркнуто строго и, в то же время, элегантно - тёмный костюм и белоснежная блузка. Доброжелательная, обаятельная, весёлая и, в то же время, строгая требовательная, даже жесткая. Её уроки были удивительно интересными, особенно по литературе".
   Л. Мишустина: "Когда я думаю о Рахиль Лазаревне я с благодарностью вспоминаю о том, как она преподавала литературу. Когда читаешь о недостатках в преподавании литературы, понимаешь какое счастье досталось её ученикам - иметь такого учителя. Её метод был прост и мудр. Она или сама читала нам заданное программой произведение или предлагала нам по очереди пересказывать прочитанное нами дома. Так, например, мы подробно пересказывали отрывки из "Война и мир" Л.Н. Толстого. Таким образом мы изучали литературу непосредственно по первоисточникам, а не косвенным путем по бездарным учебникам, как это сплошь и рядом практикуется многими учителями. А как читала Рахиль Лазаревна! Она читала стихи с особой, присущей ей интонацией, не громко, но внятно, без внешних эффектов, но, в то же время, возвышенно и как-то доверительно и убедительно... Я до сих пор помню не только интонации, но даже выражение лица Рахиль Лазаревны, когда она читала Державина:
   ...Цари! Я мнил Вы боги властны,
   Никто над вами не судья,
   Но Вы, как я подобно страстны
   И так же смертны, как и я.
  
   Или:
   Глагол времен, металла звон!
   Твой страшный глас меня смущает.
  
   Рахиль Лазаревна как-то говорила нам - её ученикам (уже взрослым), что учителя жалуются на то, что трудно привлечь внимание учеников к "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева. Р.Л. сказала, что она с такими трудностями не сталкивалась. Я не прочла в свое время это произведение полностью, но не забыла, как читала его Р.Л. нашему классу: "...я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена была..." Почему-то очень чётко запомнилось мне как Р.Л. читала эпиграф к "Железная дорога" Некрасова... Уроки Р.Л, общение с ней привили мне способность ощущать радость от познания литературы и других духовных ценностей...
   Д.Хазина: "...Когда Рахиль Лазаревна начала преподавать в нашем классе русский язык и литературу, одним из первых её домашних заданий было: выписать метафоры и сравнения из повести М. Горького "Детство". Я, помнится, сидела допоздна и принесла в своём портфельчике богатый "урожай" - 104 метафоры и сравнения. Конечно, не нужно было так много, но мне хотелось удивить Р.Л. Да и как еще могла я выразить свою признательность нашей безупречной, неповторимой учительнице - нашей любимице"...
   Не правда ли, читатель, - эти воспоминания учеников о своём педагоге весьма впечатляют!..
   Еще хочу добавить: в манере преподавания Р.Л. меня особенно привлекало её умение превращать рассказ о творчестве писателя в своеобразный "психологический этюд", раскрывающий многогранность личности автора. Рассказывая о жизни и творчестве М.В. Ломоносова, Рахиль Лазаревна рисовала образ гениального человека, совмещавшего в себе личности ученого и поэта, свободомыслящую жертву зависти и интриг чиновничьей знати. Говоря о Шекспире и Мольере она останавливалась на их наклонностях, характерах, неурядицах в жизни, на их выдающейся артистической деятельности.
   После уроков, посвященных Ломоносову, я выпросил у Толи Самохина учебное пособие к институтскому курсу "Физика" Зернова и подробно познакомился с проблемами атомной физики; после "прохождения" Мольера и Шекспира я посвятил летние каникулы прочтению их многочисленных комедий и трагедий ("Тартюф", "Скупой", "Мнимый больной", "Мещанин во дворянстве" и т.д. - Мольера; "Гамлет", "Отелло", "Король Лир", "Ромео и Джульетта и т.д. - Шекспира)...
   Можно сказать, что Р.Л. во многом "виновата" в том, что в своей "послевоенной жизни" я буквально "разрывался" между наукой и поэзией, между "физикой и лирикой"... Помню, я неплохо успевал "по литературе" и, как правило, получал отличные оценки за "классные сочинения". Однажды эта традиция была нарушена. "Рахиль Лазаревна, за что Вы меня наказали? Почему "четверка"? - спросил я, получив на руки своё сочинение. "Ты не раскрыл революционные мотивы в творчестве Пушкина", - отвечала Р.Л. "Но ведь он не был революционером", - оправдывался я. "А ты забыл?
   Питомцы ветреной Судьбы,
   Тираны мира! Трепещите!
   А вы, мужайтесь и внемлите.
   Восстаньте, падшие рабы!
  
   Или:
   Товарищ, верь: взойдет она -
   Звезда пленительного счастья.
   Россия вспрянет ото сна,
   И на обломках самовластья
   Напишет наши имена.
  
   И, наконец:
   Оковы тяжкие падут,
   Темницы рухнут и свобода
   Вас примет радостно у входа.
   И братья меч вам отдадут.
  
   Скажи, Валерий! Разве эти стихи не говорят о революционных настроениях Великого поэта?"
   Много лет спустя, в послевоенное время в стихотворении посвященном 150-летию со дня смерти гениального Пушкина, я, как бы продолжил наш диалог с Рахиль Лазаревной. Я писал:
   ...Но русский дух неукротимый,
   Святой, иконописный лик,
   И нрав безгрешный незлобивый -
   Поэт великий не постиг...
   Волшебник слова, русский гений,
   Но не Рылеев, не Шенье.
   Не нужно лживых песнопений
   В угоду ревностной толпе.
   Не привела его дорожка
   На плац, к бунтующим друзьям.
   Тому виной, отнюдь не "кошка,
   Что преградила путь саням"...
   Презрел он дерзкие стремленья,
   Познав неволю царских пут.
   Храня бесславное терпенье
   От бед хранил свой славный труд...
   Его преемник - смелый юнкер,
   Клеймил господ, страну рабов.
   Супругу холил камер-юнкер
   И был к сраженьям не готов.
   Восстав российскою надеждой,
   Вдыхал он смрадный фимиам.
   Считал забавою полезной
   Стишки колючих эпиграмм...
   Ужель не знал, что смертным ранам
   Ужалить гения дано?
   Не выбрал смерть с друзьями рядом,
   Не шел по жизни заодно...
   Мне всё равно! Его творенья
   Всегда живые, как земля,
   Как буйства чудного цветенья,
   Покрывших нивы и луга...
   Прославил Русь поэт великий.
   Звучит в сердцах могучий стих.
   Проник повсюду - стоязыкий.
   Окраин мира он достиг.
  
   Несмотря на прекрасное преподавание Рахиль Лазаревны Басиной и её личное обаяние, уроки литературы иногда оставляли у меня горький осадок. Тому виной была школьная программа по литературе. Тогда мне было невдомек, почему мы изучаем, зачастую, не самые лучшие произведения и не всегда - самых лучших писателей. Я не понимал, что художественные вкусы (и мировоззрение) советского школьника обязаны базироваться на социальных и патриотических мотивах. Отсюда излишняя идеологизация преподаваемой в советской школе литературы (и, по возможности, и всех остальных школьных предметов).
   Школьная программа предусматривала изучение художественных произведений в которых, в той или иной степени, отражены социальные противоречия и обнаруживалась прогрессивная позиция автора... Также вызывала у меня неудовлетворенность отсутствие новизны (для меня) части изучаемых произведений. Их я уже успел прочесть вне школы или видел (и слышал) в сценическом исполнении. Я уже признался читателю, что был частым посетителем ХАТОБ'а, где многие литературные герои - Онегин, Герман, Алеко, Мазепа, Руслан, князь Игорь, Борис Годунов и т.д., помещенные в ирреальный мир музыки, обретали свою вторую жизнь. Сказать по правде, пушкинская повесть "Пиковая дама" произвела на меня меньшее впечатление, чем одноименная опера Чайковского, которую я слушал и видел до прочтения литературного произведения. Музыка, рожденная гениальным композитором, оркестром и певцами, чудесным образом влияла на мои чувства. Оперный призрак графини наверное ужасал меня ничуть не меньше, чем несчастного Германа.
   Хочу добавить, что моему раннему знакомству с оперными (и тем самым - литературными) героями способствовал уникальный сборник "100 либретто популярных опер"...
   В качестве резюме: всё о чем я сказал выше так или иначе было связано с богатым и разнообразным домашним чтением. За мной оставался выбор писателя и произведения...
   Я уже не раз подчеркивал, что мой дом отнюдь не заканчивался дверью моей квартиры. Ближайшим "моим домом" была квартира бездетных соседей Коврайских. У них была прекрасная библиотека и... невоспитанные своенравные собаки, которые иногда мешали моему сближению с Дюма, Диккенсом, Мериме, Эберсом, Кервудом, Майн-Ридом, Мольером, Гольдони. Похоже псы были воспитаны в патриотическом духе - они переставали лаять, когда я брал томики Лермонтова, Гончарова, Мордовцева и Лажечникова.
   То, что большая часть прочитанных книг приходится на годы моего отрочества - преимущественная заслуга библиотеки добрых Коврайских и школьных каникул. Последние позволяли мне организовывать планомерное, тематическое чтение выбранных мною книг. После летнего отдыха, в первые дни нового учебного года я и мои одноклассники писали сочинения на тему "Как ты провёл школьные каникулы?" Это был рассказ о памятных событиях и своеобразный "отчет" о прочитанных книгах. Рассказывая об отдыхе в Н. Санжарах (Полтавская область) я упоминал о местах, связанных с исторической Полтавской битвой, о "гоголевских местах" ("Сорочинская ярмарка" Н.В. Гоголя), о живописных берегах р. Ворсклы, о дубовых рощах, "садах вишневых возле хат"... После отдыха в городе Геленджик я живописал о наводнении и счастливом спасении семьи Дамье, о прелестях черноморского парка, о подплывающих к берегу дельфинах. Эти сочинения (как впрочем большинство других моих сочинений) получили отличные оценки. Не буду кривить душой - сие вызывало удовлетворение и щекотало самолюбие...
   Во время учебы в школе я не питал особого почтения к большинству математических дисциплин и скучной ботанике. Не вызывали у меня восторга преподавательницы этих предметов. Маленького росточка, порядком располневшая "ботаничка" буквально порхала по классу, напоминая отяжелевшего мотылька. Говорила Надежда Николаевна с характерным великорусским акцентом, проглатывая некоторые гласные и заменяя звонкие шипящие глухими. Глагольные формы "-ся" она произносила твердо "-са" (смеяласа, купаласа и т.д.). Тем не менее ботаника похоже была очень близка её возвышенной душе. О "лютике едка-а-а-м", "о пастушьей сумке", о пестиках и тычинках она вещала воистину вдохновенно. Не знаю, догадывалась ли Н.Н., что её ученики шутя прозвали свою учительницу "лютик едкий"...
   Моему прохладному отношению к математике энергично способствовала "математичка" Софья Павловна. Она была очень строга и требовательна к ученикам и, как мне казалось, весьма снисходительна к себе. Во всяком случае, она совершенно не заботилась о том, понимают ли ученики излагаемый ею материал, полагая, что все мы обладаем математическим талантом Лёни Шора. Софья Павловна была автором потрясающих записей в дневниках: "Прошу обратить внимание родителей на то, что Ваш сын целый урок математики бился головой о линейку..."
   Изучение украинской литературы было выделено в отдельную учебную дисциплину. Учитывая накопленный в раннем детстве "опыт" (общение с моей чудесной "хохлушкой-няней") изучение произведений классиков украинской литературы давалось мне сравнительно легко. Этому способствовало квалифицированное преподавание, доброжелательность и оригинальность учительницы. Мне казалось, что Полина Андреевна неравнодушна к моему соученику Рэму Боброву. Она чаще чем других "вызывала" его отвечать на уроках, ставила ему не вполне заслуженно "выдмынно" (отлично). "Зараз послухаемо малэсэнького", - указывала она на невысокого Рэма.
   Совершенно другие интонации звучали в её обращении к высокорослому Буданову: "А тэпэр ты, вэлыкый". Хорошо помню как она очень выразительно и ехидно клеймила позором лентяев-"подушкоспалов" и прочих нехороших людей из произведений Григория Сковороды. В другой раз, переходя на шепот, учительница "усыпляла" школьников последними строчками из "Майдан" Миколы Бажана.
   На майдане пыл спадае
   Замовкае ричь...
   Вэчир... ничь.
  
   Усилием воли я заставлял себя бодрствовать... Странная "штука" - человеческая память. При всем делании я не могу вспомнить лицо нашей школьной "украинки", зато в памяти сохранились образы героев изучавшихся в школе произведений украинских писателей. Я имею в виду героев стихов и поэм Тараса Шевченко "Кобзарь", "Катерина", "Гайдамаки", "Сон", пьесы "Назар Стодоля"; произведений Ивана Франко - "Борислав смеется", "Boa Constrictor", повесть Коцюбинского "Fata morgana", произведения Марко Вовчок ("Украинские народные рассказы", "Институтка"); повести "Микола Джеря" Нечуй Левицкого; пьес Квитка-Основьяненко "Сватанье на Гончаривке", "Шельменко-денщик".
   Из произведений украинских-советских поэтов запомнились некоторые стихи Тычины, Рыльского, Бажана, Сосюры...
   Преподавание украинской литературы было наредкость политизировано. В соответствии со школьной программой учащихся "знакомили" только с произведениями писателей, зарекомендовавших себя служению революционным идеалам, преданностью советской власти (имеются в виду советские писатели), идеализацией советской действительности. В школьную программу не попали произведения такого писателя как Микола Хвылевский с его "Повесть о санаторной зоне", пронизанной иронией и сарказмом в отношении советского мещанства. Да и как можно разрешить знакомство с писателем, который в 1933 году, в обстановке политических репрессий не придумал ничего лучшего как выразить свой протест "самогубством" (самоубийством).
   Также запрещен был Владимир Винниченко, эмигрировавший в 1920 году бывший председатель Генерального секретариата Центральной рады, автор социально-психологических романов и фантастического романа-утопии "Солнечная машина"...
   У меня и у многих моих соучеников вызывало естественное раздражение бесконечные хвалебные оды наших учителей в честь Павла Григорьевича Тычины - "выдающегося писателя, крупного государственного и политического деятеля". Нетрудно было заметить, что стихотворные "перлы" Тычины невозможно сравнивать с по-настоящему поэтическими строками Шевченко или Франко. Не поленюсь представить на читательский суд наш давний (30-х годов прошлого столетия) спор преподавателей украинской литературы и учеников 36-й средней школы г. Харькова. Вот строки шевченковских стихов:
   Якбы Вы зналы панычи,
   Дэ люды плачут живучи -
   То Вы б элэгий нэ творылы
   И, мабуть, Бога нэ хвалылы...
  
   Вот у Франко:
   Я бачыв дывный сон -
   Нэмов передо мной
   Вэлыка, та пуста и дыка лощина.
   Прыкованный ланцэм зализным стою
   Пид высоченною гранитною скалою...
  
   А теперь - у прославленного "выдающегося" Тычины:
   Литом я робыла в поли,
   А як вснижило тиль-тиль -
   Я товарышок пытала,
   Поступала ув артиль.
   Ой артиль - моя троянда,
   Маркизет, мадэполан...
   Вышивала я узоры с трывогой пополам.
  
   Неудивительно, что в ответ (отместку) за эти "высокохудожественные стихи выдающегося писателя, крупного государственного и т.д." появилась злая эпиграмма:
   Ой Павло Тычина -
   Дорогой профессор!
   Пишешь ты, как Пушкин...
   Жаль, что нет Дантеса.
  
   Почему-то меньше хвалили действительно очень хорошего украинского драматурга Корнейчука - автора "Гибель эскадры" и "Платон Кречет". Последняя пьеса мне очень понравилась в постановке театра им. Шевченко, где роль Платона Кречета исполнял прекрасный украинский актер Хвыля...
   Повествуя о моих школьных годах и вообще о своей жизни, я иногда ловлю себя на мысли, что некоторые эпизоды и события в моей книге могут показаться нереальными, а отношение автора "к себе любимому" не всегда объективными. Смею заверить: "Я писал о жизни невыдуманных людей и реальных событиях. Я категорически, самым убедительным образом прошу читателя отбросить подальше свою подозрительность и поверить в мою безусловную искренность и правдивость, непридуманность того, о чем написано в этой книге..."
   Справедливо подмечено, что Жизнь подобна разноцветной ткани, рисунок которой составляют тонкие окрашенные во всевозможные тона нити. "Рисунок 1934" окрашен в различные цвета, ибо состоит из белых, розовых, чёрных и др. нитей. В начале 1934 года выдалась суровая морозная зима (с частыми освобождениями учащихся от посещения школы). Потом - бурная солнечная весна с семейным майским торжеством - десятилетием рождения мальчика Валерия... Летом - поездка в Москву по приглашению родственников, которая произвела на меня сильное впечатление. Хотя я говорил: "Подумаешь, Москва - большая деревня. В ней деревянных домов больше чем в Харькове", но это был "всплеск" патриотизма юного харьковчанина.
   В действительности, столица поразила меня своими масштабами, многолюдностью, размахом и ритмом жизни, Красной площадью с Кремлем и мавзолеем, Большим театром, стадионом "Динамо", множеством магазинов с невиданными товарами. Самым ценным подарком для меня было посещение Большого театра. Давали "Кармен" с Максаковой в заглавной роли и тенором Евлаховым в партии Хозе. Театр сверкал, блистали ложи... Всё было великолепно - голоса певцов, артистизм всех исполнителей, звучание хора и оркестра, богатые декорации и т.д.
   Начало зимы в 1934 году ознаменовалось "выстрелом в Ленинграде". Убийство "ленинградского вождя" - С.М. Кирова положило начало массовым репрессиям в СССР. В стране началось нечто страшное и непонятное. Свирепствовала болезнь, сродни чумы. Она стучалась ночью в спящие дома и... бесследно исчезали люди... Однажды, осенним вечером 1936 года я сидел в спальне и читал "На дне" М. Горького. Вошла мама: "Сынок, иди ужинать". "А папу не будем ждать"? - спросил я. "Никому не говори! Он срочно уехал в Москву... искать справедливости".
   Я уже знал о статье в газете "Харьковский рабочий" под заголовком "Волки в овечьей шкуре". Там утверждалось, что "В.И. Дамье пытался оклеветать Сталинскую конституцию во время обсуждения её проекта". "Скажи, - обращаюсь я к маме. - Почему горьковский Сатин утверждает, что "Человек - это звучит гордо", в то время как вокруг столько подлости, трусости и предательства. Другой философ утверждает обратное: "Чтобы понять, что такое человек - надо представить себе лежащих на одной кушетке обезьяну и крокодила". Кто из них прав - Горький или этот безымянный философ?" "Наверное - оба", - ответила моя мудрая мама...
   Мне казалось утешительным, что, человек - пусть и тварь, но - разумная. Это - обнадеживало...
   В Москве отцу удалось с помощью родственников (известные московские врачи) попасть на прием к "Председателю комиссии советского контроля" М.И. Ульяновой (сестре В.И. Ленина). Через непродолжительное время в газете "Харьковский рабочий" было опубликовано касающееся моего отца опровержение. Он был восстановлен на работе с выплатой денежной компенсации за "вынужденный прогул"...
   Можно сказать, что моему отцу наредкость повезло - его реабилитация была счастливым исключением. Как выяснилось много позже, репрессии носили массовый характер. Они проходили во всех районах необъятной страны - городах, селах, рабочих поселках. Среди всех слоёв населения. Независимо от пола и национальной принадлежности. Планируемые численности осужденных "врагов народа", как правило, корректировались на местах в сторону увеличения. Местные власти соревновались в благонадежности и бдительности. Это была война против своего народа - истребление миллионов...
   Через много лет я писал о том страшном времени в стихотворении "Мне снится Русь":
   Мне снится Русь - страна свершений,
   Кровавых битв и угнетений.
   Голодный мор и фанатизм,
   ГУЛАГ, кровавый большевизм.
   В узде кровавой, липком страхе
   Миллионы таяли во мраке.
   "Простых", партийных и дворянских
   Гноили в робах арестантских...
   Вождей стреляли, полководцев.
   На суше брали флотоводцев...
  
   Большие и малые "сталинские чистки" круто ломали судьбу многих ребят из 36-й школы. Исчезновение отцов, а затем и матерей ("вина" которых заключалась в том, что они были женами "врагов народа") стала массовым явлением. Репрессии коснулись семей Бродской Э., Бродской М., Рогозина Л., Идина В., и др. Много лет спустя, во время нашей встречи в Москве Лёня Шор - бессменный староста класса - признался мне: "Однажды вызывает меня к себе наш классный руководитель Рахиль Лазаревна Басина и говорит: "Лёня! Ты, в качестве старосты класса, должен мне помочь. Тебе известно, что дети в нашей стране не отвечают за преступления своих родителей. Некоторым твоим товарищам сейчас очень нелегко. Надо, по возможности, отвлекать их различными поручениями, привлекать к всевозможным мероприятиям - спортивным, культмассовым, выпуску стенгазеты и т.д. Ты - мальчик умный и ответственный. Я уверена, ты найдешь хорошие решения. И еще: о нашем разговоре должны знать только классный руководитель и староста класса. Надеюсь, тебе всё понятно?.." Рахиль Лазаревна была не только душевным, но и очень мужественным человеком. Наш разговор не пропал впустую. Я сделал всё, что было в моих силах...
   Заканчивая тему репрессий хочу предложить читателю часть воспоминаний моего соученика Лена Рогозина. "...В 30-х годах мой отец выполнял ответственные хозяйственные задания, был полон идей и энтузиазма. В частности, он возглавлял работу по отмене на Украине карточной системы. Моя мать была директором театра юного зрителя. А затем принимала участие в организации знаменитого в СССР Харьковского Дворца пионеров...
   В ночь на 13 июля 1937года я - двенадцатилетний мальчик - проснулся из-за того, что во всех комнатах нашей квартиры переговаривались какие-то люди. Открыв глаза, я увидел, что люди эти в военной форме. Один из них, запомнилось, сидел на стуле боком ко мне, перелистывал книги и бросал просмотренные на пол. Перед рассветом увели отца и больше я его никогда не видел... В Москве, в приемной Генпрокуратуры дали лживую справку, что отец осужден к десяти годам лишения свободы без права переписки... Я, как многие другие, носил передачи в тюрьму на Холодной горе... Для того, чтобы приняли передачу, необходимо было выстоять тысячную очередь, которую приходилось занимать ночью. По всему громадному городу в темноте двигались люди - такие же, как я, "очередники". Но еще больше чем "очередников" было арестованных. Видимо не хватало транспорта и несчастных ночью вели два-три конвойных под дулом нагана... В это время моего отца уже не было в живых.
   В 1990 году я получил свидетельство, из которого узнал, что мой отец - Рогозин Михаил Давидович, в декабре 1937 года был расстрелян в возрасте 40 лет...
   Мать взяли в ноябре 1937 года... В 1940 году я получил трехдневное свидание с мамой в лагере. В бараке для свиданий я жил вдвоем с Н.Д. Бонч-Бруевичем - ближайшим соратником Ленина. У Николая Дмитриевича было свидание с дочерью. В этой зоне находились и дети, родившиеся в лагере (у арестованных в период беременности женщин) или попавшие туда грудными младенцами. Продукты и воду в зону завозили на телеге и, когда оставшиеся в живых дети (смертность была страшная) впервые увидели через проволочное ограждение пасущуюся лошадь, они стали кричать: "Смотрите, лошадь от телеги отломилась!.."
   В 1942 году маму, отбывшую срок заключения, освободили. Она приехала ко мне в Бухару, где я работал токарем на оборонном заводе... Чтобы попасть на фронт мне пришлось скрыть, что мои родители были репрессированы"...
   К тому, что рассказал Лен Рогозин, я должен, читатель, добавить, что на фронте он заслужил многочисленные награды за проявленные мужество и отвагу...
   Еще один "ДВН" (так называли "детей врагов народа") - друг Лена Рогозина и мой друг - Володя Идин стал близким (своим) человеком в доме семьи Дамье. До того, как он пришел в 6-б класс 36-й школы ему пришлось пережить арест родителей в Киеве и пребывание в детдоме для "ДВН" в г. Тамбов. Вот, что он писал в 1996 году о нашей с ним дружбе в сборнике "По старым адресам". "...В восьмом классе я сблизился с Валерой Дамье. Он жил в отдельной (!) квартире на ул. Красина - рядом с военным училищем. В квартире Дамье было очень уютно и светло. И уют, и свет создавала и поддерживала Евгения Борисовна - мама Валеры. Меня принимали как близкого друга, пожалуй, даже как члена семьи. Душа оттаивала в тёплой атмосфере этого дома. Несмотря на тревоги и страхи, которые мы все испытывали в те годы, как и большая часть интеллигенции, в семье Дамье меня приятно поражали бодрость, юмор, оптимизм (то, чего я был напрочь лишен в моей тогдашней жизни). Если к этому добавить и благожелательность и симпатии, обращенные ко мне, то нетрудно оценить и понять, что мне было очень комфортно у Дамье. С Валерой мы вместе готовили уроки, "трепались", острили, слушали заграничное радио(!) на русском языке с добавлениями и комментариями Вольфа Исаевича (отца Валеры). В.И. слушал радиопередачи и на немецком языке из Германии и Англии (он отлично, с детских лет знал немецкий язык). Регулярные передачи на русском языке осуществлял Иран. Передачи, в основном, были музыкальные и культурологические. Им предшествовали краткие информации. Это были 1939 - 1940-е годы - агрессии Германии против Норвегии, Дании, Бельгии, Франции. Характер иностранных передач коренным образом отличался от наших. Иранское радио не клеймило империалистический лагерь и не так безоговорочно поддерживало "дружественную" Германию. В культурных программах очень часто звучали стихи русских декадентов, русские и цыганские городские романсы, запрещенный тогда Петр Лещенко и вообще "эмигрантская" поэзия и проза. Глушилки тогда еще не были изобретены и было очень интересно и весьма страшно, а вдруг... А приёмник был классный, по-моему, первый советский супергетеродин "Т-6".
   Далее Володя продолжает: "Частенько мы с Валерой навещали Гришу Столярова, который жил напротив дома Дамье. У Гриши мы вместе разбирались в сложных домашних заданиях и экзаменационных билетах, а часто просто "чесали языки", повышали собственную эрудицию и оттачивали остроумие на чтении любимых сатириков и юмористов (Ильф и Петров, Мих. Зощенко, Ярослав Гашек), восхищались сентенциями Уэллеров младшего и старшего из "Записок Пиквикского клуба" Ч. Диккенса. Еще увлекались игрой, внешне напоминающей игру в карты, но, в отличие от привычных игральных карт с иерархией очков и мастей, на этих картах были изображены писатели и поэты разных эпох и стран (от раннего возрождения до современных авторов) и краткие данные о них и их произведениях. Я запамятовал правила этой игры, вспоминаю о ней только потому, что, благодаря ей, у меня появился интерес к чтению книг по истории западной культуры. Валера с Гришкой играли в шахматы, я же был бездарен в этой игре, но внимательно наблюдал за поединком между ними. За кого я болел - не помню... Валера поражал меня музыкальной эрудицией, превосходным абсолютным слухом, музыкальной памятью и способностью замечательно воспроизводить услышанное голосом или свистом. Мои первые знакомства с музыкальной классикой состоялись под его влиянием..."
   Еще одним близким человеком в доме родителей стал Толя Самохин. Он пришел в дом на ул. Красина будучи семнадцатилетним "фабзайцем" (так называли учеников фабрично-заводских училищ), потом на "наших глазах" стал студентом ХЭТИ. Судя по всему, у него была юношеская любовь к моей сестре, которая (любовь) переросла в настоящее сильное чувство (его хватило на всю жизнь). Надо сказать, что сразу, когда у Норы появился этот молодой человек, он пробудил во мне интерес своей непохожестью на окружение моей сестры. Ну, прямо пришелец из другого мира! Не случайно он проживает на ул. Рымарская, где находится райская обитель - оперный театр. Сестра Толи (соученица Норы, познакомившая ее с братом) - носит загадочное имя - Ия. Сам он необычно сдержан, мягок в обращении, приветлив и покладист. Его терпение и безграничный интерес к Норе вызывали у меня удивление и сочувствие. Он, прямо-таки, поклонялся своей богине - бедный Толя Самохин. Потакал всем ее капризам, шел, как мне казалось, навстречу всем ее желаниям, безропотно переносил ее несдержанность и даже заискивал перед ней. Я не подозревал, что на моих глазах разыгрывается неведомый мне ритуал ухаживания молодого парня за красивой девушкой.
   Добавлю, что, несмотря на свою серьезность, Нора отнюдь не была "синим чулком". Она была остроумна, музыкальна, прекрасно танцевала. Если не ошибаюсь, в паре с Толей она получила приз на конкурсе бальных танцев в ДИТРе. И все же я не понимал Толю! Прождать "битый час", пока моя сестра "покончит" с уроками и услышать: "Толя, уходи! У меня завтра экзамен!" Я бы на его месте обиделся и не стерпел. Подумаешь, экзамен! Чтобы так тобой помыкали? Унижали твое мужское самолюбие? "Девчонку следует проучить!" - так говорило мне чувство мужской солидарности.
   Однажды моя сестра за обеденным столом в очередной раз пожаловалась родителям. Я дескать ослушался ее, отправился во двор "гонять мяч", не сделав уроки по музыке. "Мало ей издеваться над Толей, она еще ябедничает на меня", - подумалось мне. "Ну надоели мне эти гаммы, - говорю я. - Всегда одно и то же: то "ре", то "ми", то "фа", то... (тут я делал многозначительную паузу) то "ля". То "ля", то "ля". Для кого-то очень приятная нота"... А когда Норка густо покраснела я "добиваю" ее своим пением: "Сам...ох! Садик я садила. Сам...ох! Милого любила..." Тут моя сестра не выдерживает и со слезами на глазах выбегает из-за стола. Мужчины (Толя Самохин и я) отомщены. Воистину - "страшная месть"... А вскоре Нора и Толя сделали мне подарок - взяли с собой на балетную премьеру спектакля "Песня Сольвейг" в новом здании Харьковской оперы. Потрясающая музыка Грига! Отличная постановка! Превосходная балерина Дуленко (Анитра)...
   Опустился занавес и я возвратился в реальный мир. С удивлением обнаружил сидящую рядом со мной сестру и ее верного спутника. Пускай не в пример Пер Гюнту и Сольвейг - не разлучаются. "Пусть будут счастливы!" - подумал я... Они так и сделали. Во время войны Толя Самохин и Нора Дамье поженились в г. Самарканд, где Толя к этому времени стал слушателем Артиллерийской академии...
   Хочу снова возвратить читателя в предвоенную 36-ю школу, где в это время большинство моих школьных товарищей переживало бурную литературно-театральную деятельность. Этому в большой степени способствовала хорошо известная читателю Рахиль Лазаревна Басина, совмещавшая преподавание литературы с руководством класса. Сначала была постановка "Сказка о спящей царевне". Запомнилось появление Лёни Шора в роли Месяца и в костюме, напоминающем одежды средневекового алхимика, а также сцена, в которой царевич Елисей в исполнении Юры Тесленко бросался на гроб "царевны милой" (Валя Кругляк). Последнее сопровождалось звоном разбиваемого стекла (исполнитель - директор 36-й школы Павел Васильевич Туторский).
   После успеха этого спектакля началось поголовное увлечение театром. Был создан драмкружок, состоящий в основном из учеников моего 8-б класса. Для помощи в постановках приглашались артисты из театров Русской драмы и им. Шевченко. Были подготовлены сцены из "Мертвых душ" с потрясающей Валей Кругляк в роли Коробочки и Гришей Столяровым в роли Чичикова, а также сцены из "Горе от ума" с блестящим Скалозубом - Борей Найденовым. С помощью артиста театра Русской драмы Г. Столкина было поставлено "Доходное место" Островского. Спектакль прошел с большим успехом. К сожалению зрителей было не слишком много, так как Актовый зал (две объединенные классные комнаты) не обладал достаточной вместимостью. В дальнейшем дирекция школы стала абонировать зал шефов - в клубе НКВД на ул. Совнаркомовской. "Счастливчики", побывавшие в Новогодний вечер на триумфе школьного драмкружка тепло встречали самодеятельных артистов. А когда Рэм Бобров, игравший Жадова, негромко, но убежденно сказал: "Жадовы спотыкаются, но не падают", - зал вздохнул и разразился аплодисментами...
   В дальнейшем школьный драмкружок был включен в состав Драматической студии "Харьковского дворца пионеров". Под руководством артиста Н. Назарчука там были подготовлены "Юбилей" и "Сверчок на печи"...
   Истовое поклонение и служение Искусству во многом способствовали развитию и укреплению школьной дружбы... Меня не коснулось поголовное увлечение моих соучеников театральной деятельностью, хотя я искренне восхищался успехами "школьных артистов", их талантливыми перевоплощениями в героев "Мертвых душ", "Горе от ума" и пьес Островского.
   Скажу больше - я даже немного завидовал им, но... мы поклонялись "разным богам". Моими - оставались музыка и шахматы. Я не узнавал своих товарищей ("великая сила искусства" или моя "буйная фантазия") - в моих глазах они неожиданно приобретали новые несвойственные им черты изображаемых героев. Не думаю, что во мне полностью отсутствовало артистическое начало, тяга к театральному искусству, желание добиваться творческих успехов и их признания окружающими, но мне с избытком хватало своих увлечений. Возможно так же у меня интуитивно срабатывало чувство самосохранения.
   Уже став взрослым человеком, размышляя об актерской профессии, о судьбе многих артистов я пришел к следующему. Не может быть, чтобы сыгранные артистом роли, образы его сценических героев не запечатлевались в его памяти, не затрагивали его сознание и вовсе не отражались на его психике. И в реальной жизни артиста его сценические герои продолжали свое существование. Они, напоминая о себе, кричат: "Вспомни, каким ты был! Ты знаешь, как поступить!" и т.д. В этом нет ничего удивительного, т.к. актеры проживают ( на сцене, в своем сознании) жизнь своих героев. Вне сцены они не в состоянии полностью освободиться от гипнотического влияния созданных ими "правдивых" образов. Они сроднились с ними, вложили в их создание не только мастерство актера, но свой талант и... душу. Возможно поэтому, у многих настоящих артистов такая сложная и, сплошь и рядом, неудачная личная жизнь. Перевоплощение не дается даром и оставляет след в жизни артиста. О многих актерах я смею сказать:
   В его душе остался след
   Притворных мук, фальшивых бед...
   В кругу семьи - тиран-злодей,
   Он зол на жизнь и людей...
  
   В детстве я не был способен на такие сложные умозаключения, но и тогда мне хватало "своей жизни", я хотел оставаться "самим собой". Это стало моим жизненным "credo"...
   Школьники, как и все другое живое на Земле, обязаны рано или поздно взрослеть. К концу школьной жизни у моих соучеников наступил "возраст любви". Судьбе было угодно, чтобы в 9-б классе 36-й школы девочек было в два раза больше, чем мальчиков. Это обусловило у последних повышенное головокружение (как это бывает с людьми во время долгого пребывания в розарии). Внешкольный досуг, который заключался, главным образом, в совместной артистической деятельности на самодеятельных театральных подмостках дополнялся вечеринками и встречами "tet-a-tet". Большей частью собирались у Вали Черниковой (обычно в те вечера, когда ее родителей не было дома).
   Помню, что у Вали был старик-дедушка, которого оставляли для "присмотра" за молодежью. Он ни во что не вмешивался, но время от времени выглядывал из-за портьеры, что вызывало возмущение веселившихся. Молодежь танцевала под патефон. Играли в различные игры ("шарады", "пятак", "фанты"), читали стихи, беседовали, обсуждали театральные спектакли и кинофильмы... Как звезды в небе вспыхивали романы. Между Рэмом Бобовым и Валей Кругляк возникли нежные чувства. После того, как обнаружилось несходство характеров, Рэм передарил свою любовь Нине Болотиной и превратился, как утверждали шутники, в "заболоченного рэмочку". Борис Найденов стал ухаживать за Лилей Лисиной, чему, в немалой степени, способствовало ее великолепное фортепьянное мастерство. Роман оказался скоротечным - Борис вскоре перенес свое обожание на Валю Черникову. Яша Розиноер подарил свою юношескую любовь Люде Мацулис, которой кто-то в классе присвоил кличку Карла Доннер...
   Я мог бы продолжить список влюбленных пар, но... боюсь показаться читателю сплетником. Хочу отметить, что юношеские любовные отношения не разрушали устоев морали и нравственности. И те и другие оставались непоколебимыми. Причем, если девочки зачастую делились своими секретами, то мальчики тщательно утаивали свои нежные чувства к своим избранницам...
   Бурная любовная жизнь класса проходила у меня на глазах, но не трогала мое сердце. Я не участвовал в вечеринках и не "встречался" со своими соученицами...
   В любовных играх (также как в сценических театральных) я был сторонним наблюдателем. Можно предположить, что я просто отставал в своем развитии, но думается дело не в этом. Я уже признавался читателю, что имел дерзость сомневаться в некоей "горьковской аксиоме" - "Человек - это звучит гордо".
   Так вот мои сомнения на этот счет относились к мужскому полу. Что касается женщин - тут я был согласен с великим писателем. Должен сказать, что учащийся 9-б класса - Валерий Дамье романтически и даже трепетно относился к существам слабого пола. Таким его воспитала семья, классическая литература и... везенье на доброжелательных, красивых и умных женщин в его окружении. В моем представлении восхитительные жрицы любви казались несчастными бабочками, неосмотрительно летящими на огонь любви и сгорающими в его пламени. Женщин с панели, героинь "Ямы" Куприна, дам полусвета, куртизанок я считал несчастными мутантами женского рода (и искренне жалел их). Я не мог не знать, что не только в литературе, но и в жизни существуют леди Макбет, Клеопатры и т.д. и тоже считал их жалкими мутантами. Всех выдающихся по силе ума (и даже мышц) Софий Ковалевских, Марий Кюри, Дашковых, а также спортсменок-феноменов я причислял к двуполым существам (и тоже жалел их). В такой классификации я не видел противоречий со сложившимся у меня восхищением женщинами, участием к ним и, как я уже говорил, трепетным и... несколько настороженным отношением. В несчастьях женщин в бурном житейском море я винил преимущественно мужчин. Женщин я считал жертвами собственных страстей; ревности, похоти и жестокости бессовестных представителей сильного пола.
   Большое впечатление произвела на меня "Баллада Редингтонского узника" Оскара Уайльда. Конечно не все в ней было мне понятно. Много позже я попытался объяснить ее для себя в своем стихотворении. Вот отрывок из него:
   Гроссмейстер истин-парадоксов,
   Словесных тканей чудо-ткач,
   Вдыхая смрад вонючих боксов,
   Кричал: "Я знаю, кто палач!
   Любой из нас
   Своих любимых
   Привычной казни предавал...
   Отравой слов медоточивых
   И страшной правдой убивал.
   Здесь - трус, коварно целовавший,
   Храбрец, сразивший наповал.
   Там - по дешевке покупавший,
   И тот, кто "честно" продавал.
   Один - единожды солгавший
   В ночной тиши,
   В расцвете сил.
   На склоне лет -
   Другой,
   Предавший,
   Когда был слеп и очень хил.
   Кого-то похотью душили,
   Слепою ревностью гноили...
   Злодея гром не поразил -
   Наверно мало он убил.
  
   Я догадывался, что, наряду с убийцами-самцами, на свете много судьбоносных, роковых женщин - холодных, неприступных красавиц, возбуждающих губительную страсть... Нет, что ни говори, женщины - это инопланетяне (странные, загадочные существа).
   Вот почему пятнадцатилетний юноша был столь робок и осторожен по отношению к своим соученицам. Конечно, в этом сказывалось также его интеллигентное воспитание, не позволявшее ему быть грубым, бестактным, навязчивым, настырным. Он боялся оскорбить девушек откровенным вниманием, излишней смелостью. Нетрудно понять, почему он не пользовался успехом у женского пола и даже не добивался его. Не потому ли он выглядел "белой вороной" на единственной в его школьной жизни вечеринке у Вали Черниковой (на которую его пригласили, скорее всего, по ошибке)?..
   Однако, хватит о грустном, тем более, что была одна "королева", которая меня понимала, разделяла мои пылкие чувства, дарила мне радость и удовлетворение. Что удивительно - эта "женщина" отличалась... неживой деревянной плотью. Читатель наверное догадался, что я говорю о шахматной королеве. Эта милая дама была неплохим оружием у благосклонной ко мне богини Каиссы. С её помощью я добивался успехов в турнирах по молниеносным шахматам во Дворце пионеров (об этом сообщала газета "Харьковский рабочий", на матче "ветераны - школьники", на турнире в Доме Красной Армии (второй приз и 1-й шахматный разряд) и т.д. Передо мной открывались шахматные горизонты (надо иметь в виду, что в довоенном Харькове было всего несколько взрослых перворазрядников и один кандидат в мастера - Кириллов)...
   Как-то мы с моим другом Володей Идиным, будучи настроены на серьезный лад, обсуждали перспективы нашей дальнейшей жизни и, в частности, продолжение учебы в высшем учебном заведении. Естественно ни шахматы, ни музыка не рассматривались нами в качестве будущей профессии.
   Это неудивительно, так как, во-первых, они ни в малейшей степени, не были интересны моему другу, а во- вторых (что было главным аргументом) - в довоенные годы самой престижной являлась профессия инженера. После недолгого раздумья мы выбрали для себя специальность инженера-корабела. Разошлись по домам, будучи почти уверены, что через год будем непременно сдавать экзамены в знаменитый Николаевский судостроительный институт (г. Николаев, УССР). Это было в мае 1941 года. Не прошло и месяца, как жестокие, кровавые события развеяли мечты, разрушили планы всех без исключения жителей нашего государства...
   Не оправдались надежды тех, кто надеялся, что 2-я мировая война обойдет стороной, "пожалеет" наше Отечество, что народы Великой страны не попадут в гигантскую мясорубку... В летнюю ночь 1941 года кончилась мирная жизнь страны. 22-го июня 1941 года фашистская Германия напала на СССР. Началась Великая отечественная война, за победу в которой страна вынуждена была пожертвовать жизнью десятков миллионов своих граждан... Из 12-ти мальчишек моего класса 36-й школы - четверо погибли, трое - получили увечья, некоторые пропали без следа...
   3. Военный Харьков
   В то утро я проснулся, как всегда рано. Ярко светило июньское солнце. "Будет жаркий день", - подумал я.
   Лёжа в постели, я размышлял о планах на воскресный день. Можно пойти в ДИТР и поучаствовать в шахматном сеансе чемпиона УССР Богатырчука. Или, разве что, поехать на "Динамо" - там сегодня интересный футбол... Напротив, в своей постели сладко спала, улыбаясь во сне, сестра Нора. Наверное ей снилось свидание с Толей Самохиным. Пришла мама поднимать нас с постелей.
   Встретившись со мной взглядом, она улыбнулась мне какой-то вымученной улыбкой и сказала: "Вставай и буди Нору!" О том, что началась война, мы с Норой узнали за завтраком из уст отца. Утренняя "Би-Би-Си" сообщила, что в ночь на 22 июня немецкие "Люфтвафе" бомбили советские города, началось вторжение немецких войск на территорию Советского союза...
   Глупый мальчишка - я даже обрадовался началу войны с фашистской Германией: "Наконец бесноватый фюрер сломает себе голову. Мы победим фашизм!.." По прошествии восьми часов непонятного молчания о начале войны, величайшем сражении, развернувшемся на огромном "тысячекилометровом" пространстве от Балтийского моря до Карпат, о первых многочисленных потерях в армии и среди мирного населения, наконец-то... выступил по радио с заявлением о вероломном нападении Германии на Советский союз Народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов. "Наше дело правое, - сказал Молотов. - Враг будет разбит. Победа будет за нами".
   3-го июля 1941года все радиостанции Советского союза транслировали выступление Председателя Государственного Комитета Обороны И.В. Сталина, который, в качестве главной причины неудач Советских вооруженных сил, назвал внезапность германского нападения. Я хорошо помню, что мой отец высказал удивление по поводу такого заявления вождя. "Он что - никогда не слушает радио?" - спрашивал неизвестно кого мой отец. "А может он не верил Черчиллю", - говорила мама. "Но ведь концентрация немецких войск, нарушения воздушного пространства, данные разведки... Что-то тут не то", - снова возмущался мой отец...
   Надо полагать, большинство харьковчан не верило в возможность нападения Германии на СССР. Во-первых, уповали на пресловутую пролетарскую солидарность. Во-вторых, верили своему советскому правительству, которое опровергало "слухи" о сосредоточении немецких дивизий вблизи западной границы. В-третьих, верили в безграничную мудрость тов. Сталина. В четвёртых, люди не знали о разведдонесениях Зорге, "Красной капеллы" и др.; о плане "Барбаросса" и о намеченных сроках нападения на СССР.
   Трудно было поверить, что немцы не извлекли уроки первой мировой войны ("война на два фронта"). Казалось немцы готовят высадку войск на британский остров (об этом "говорили" беспрерывные бомбардировки Лондона, Ковентри и др. городов Англии, подготовка морского десанта во французских портах и т.д.). Однако те, у кого были радиоприемники и могли слушать (и понимать) передачи английской "Би-Би-Си", не сомневались, что война неизбежна.
   Тем не менее, большинству харьковчан было не понять, почему незадолго перед войной в городе появилось большое число "новоиспеченных" выпускников военных училищ и вообще людей в военной форме. Примерно за неделю до начала войны был произведен выпуск командиров из военного училища на ул. Красина (расположенного рядом с "моим" домом)...
   Так или иначе - война началась. Город постепенно терял свой довоенный облик. Молодежь стекалась на призывные пункты. На улицах появилось много милицейских и военных патрулей, а также шагающих в строю солдат, распевающих боевые песни. Были введены комендантский час и "затемнения" в жилых домах и на предприятиях. Ряд зданий и военных объектов укрывались маскировочными средствами. Повсюду, где только возможно, были развешаны плакаты, призывающие к бдительности. Связано это было в первую очередь с существованием немецкой агентуры, занимающейся распространением панических слухов или "целеуказанием" во время бомбардировок. В парках и садах перестали функционировать танц. площадки, прекратились массовые гуляния. В передачах местного и московского радио, которые транслировались "радиотарелками" (радиоприемники были изъяты у населения) исчезла развлекательная музыка. Звучала "классика" и военно-патриотические песни. Московские артисты читали рассказы А. Толстого о мужестве советских воинов, гневную публицистику И. Эренбурга. Часто выходили в эфир "Штепсель и Тарапунька" с сатирой на "вождей третьего рейха". Здесь были - "пузатый авиатор - Геринг", речистый карлик Геббельс, кровавый палач Гиммлер и, конечно, неудачливый художник-"мазила" Шикльгрубер, вознамерившийся стать вождем немецкой нации - Адольфом Гитлером...
   Однако, несмотря на военное время, в Харькове продолжалась культурная жизнь. Отменившие свои гастроли харьковские театры показывали свои лучшие спектакли. В кинотеатрах и клубах появились первые киносборники, посвященные ВОВ. Во множестве демонстрировались военно-исторические, революционные, патриотические и антифашистские фильмы - "Петр I", "Александр Невский", "Чапаев", "Человек с ружьём", "Депутат Балтики", "Истребители", "Профессор Мамлок" и др.
   Между тем, содержание сводок Совинформбюро свидетельствовало о неуклонном продвижении немецких войск на Восток. Это вызывало недоумение, досаду и растущую тревогу. Сколько можно отступать? Когда, наконец, будут остановлены кровавые фашистские полчища? Судя по "Карте военных действий" на стенде у "Дома Красной Армии" к концу июля врагу удалось захватить Латвию, Литву, часть Эстонии, Белоруссию, значительные территории Украины и Молдавии. На центральном направлении бои шли у Смоленска. На юго-западном направлении немцы вышли в район северо-западнее Киева...
   Надо сказать, что моя жизнь, по сравнению с довоенной, круто изменилась. Совсем другие интересы, всевозможные заботы, новые обязанности. Заброшены шахматы, музыка, чтение... Ежедневно, с утра - военные занятия в Народном ополчении. Надо сказать, что вскоре после начала войны мы с отцом, желая принять активное участие в обороне города (в случае приближения к нему немцев), вступили в ряды Народного ополчения. На главной площади Харькова (площадь Дзержинского) проходили занятия ополченцев и новобранцев по строевой подготовке и штыковому бою. Наш командир роты Народного ополчения Вяземский не поражал воображение мощным телосложением или зычным голосом. Это был небольшого роста, худенький, подвижный человечек, обладатель тонкого визгливого голоса. Было трудно себе его представить боевым командиром конной армии Будённого (о нём и о себе он не раз делился воспоминаниями). Вяземский проводил с нами занятия по строевой подготовке и штыковому бою (для чего на асфальте были установлены соломенные чучела, изображавшие фашистов). Во время "строевой" наш ротный руководил движением бойцов. Ведя несколько необычный счет не на "три", а на "два". Причем вместо слова "раз" он командовал - "ать". Получалось: "Ать, два-а-а!" Когда во время занятий по штыковому бою, вооруженный карабином с обнаженным штыком боец приближался к чучелу, Вяземский ужасным, истерическим голосом кричал: "Коротким! Коли!" Ну а вообще наш ротный был добродушным, смешливым и, судя по всему, интересным человеком. Работал он начальником какой-то конторы (подробностей не знаю).
   Настроение у ополченцев было достаточно бодрым. В перерывах занятий говорили о разном. В основном разговаривали старшие по возрасту - молодежь больше слушала. О войне старались не говорить. Во-первых, дела на фронте были весьма неутешительными, во-вторых, народ понимал, что откровения могут иметь печальные последствия.
   Мы занимались около трех недель. Потом нашу роту, состоящую из мальчишек моего возраста и "стариков", распустили по домам. Для формирования стрелковых дивизий, в которые вливались отряды народного ополчения, бойцы нашей роты не пригодились... Наш патриотический порыв, как показалось мне и моему отцу, не встретил должного понимания со стороны мобилизационных структур...
   Еще одним моим важным занятием было продовольственное снабжение семьи, в которой я был единственным "нетрудовым элементом". Покупать продукты становилось с каждым днём трудней. Надо сказать, что продовольственное и вещевое снабжение Харькова никогда не отличалось стабильностью и разнообразием. Самым благополучным был период НЭПа с его частными, государственными и кооперативными ("Церабкооп") магазинами и лавочками. После окончания НЭПа, в 1932-33 годах, когда на Украине был голодомор, затронувший главным образом сельскую местность, в Харькове существовала карточная система с ограниченным потреблением товаров. Карточки были отменены в конце 1935 г. (или в начале 1936 г.).
   Нельзя сказать, что после этого население Харькова получило возможность хорошо питаться и одеваться. В магазинах было мало товаров и много очередей. Ассортимент - скудный, постоянный дефицит некоторых товаров (сливочного масла, хороших конфет и т.д.). Помню, что мой отец привозил пачки сливочного масла из Москвы (у него были относительно частые служебные командировки). На полках кондитерских отделов в "Гастрономах", а также в специализированных кондитерских красовались изобретательно (красиво) выложенные многочисленные пустые коробки от шоколадных наборов. Значительно лучше было снабжение в "распредах" и рабочих столовых промышленных предприятий. Хорошей мануфактуры, за исключением дорогих шерстяных материалов, не было. Приток дешёвой, броской, рассчитанной на короткий срок носки мануфактуры, произошёл в 1939 году во время освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии...
   Трудности со снабжением в Харькове ещё более возросли с началом ВОВ. Читатель может себе представить сложности, с которыми столкнулся новоявленный "агент по снабжению". Приходилось много времени тратить на поиски необходимых продуктов и зачастую занимать очереди с ночи. Более или менее нормально продолжали работать учреждения бытового обслуживания - парикмахерские ("перукарни"), прачечные, разного рода мастерские.
   После того, как я столь подробно рассказывал о 36-й школе и моих соучениках было бы невежливо умолчать о перипетиях в судьбе моих товарищей. В начале войны бывший 9-б класс 36-й школы продолжил свою жизнь в необычных для себя условиях - не в учебных школьных классах (как это было ранее), а - на совхозных полях Купянского района Харьковской области. Двадцать девятого июня большая часть моих соучеников отправилась в совхоз "Белый колодец" на замену мобилизованных в армию рабочих совхоза. Успешно проведя с.х. работы, школьники в середине августа возвратились в Харьков. В Военкомате, куда они обратились по поводу возможности добровольного вступления в ряды Красной Армии, их поблагодарили за проявление патриотических чувств, но попросили "не торопить события". "Война без вас не обойдется, но спешить не надо. Пока продолжайте учёбу" - сказал ребятам майор. Поскольку в отношении дальнейшей учёбы было непонятно и вообще здание школы N36 на ул. Иванова было занято военным госпиталем, большинство ребят пошли работать на харьковские оборонные заводы. Работа "всё для фронта, всё для Победы" давала ощущение причастности к будущему разгрому фашизма...
   15-го августа, в день рождения Вали Черниковой часть учеников бывшего 9-б по традиции собрались у неё дома. Тщательно закрыв светомаскировку на окнах и на время отрешившись от горестей и забот военного времени они танцевали (до изнеможения) и азартно играли в любимые игры. Через несколько дней почти все ребята (в том числе Владик Склярский, Гриша Столяров, Лёня Шор, Володя Идин и др.) отправились на строительство укреплений вблизи ж.д. станции Репки. Более десяти дней они рыли окопы, работали без устали с раннего утра до темноты...
   По приезде в Харьков их ждал 10-й класс. Занятия, пусть с опозданием, но начались (в помещении школы N 17 на ул. Бассейная). Класс был сборным. От 9-б мало, что осталось. Шла эвакуация и каждый день кто-нибудь из ребят уезжал с родителями в далёкие и неведомые края. Меня не было в числе учащихся 10-го класса, т.к. со дня на день наша семья должна была эвакуироваться...
   В вечернее и ночное время я иногда дежурил на крыше дома, в котором проживал вместе с моей семьей. В период до 3 сентября, когда был произведен массированный воздушный налёт немецкой авиации на Харьков, имели место единичные налёты немецких "Юнкерсов". На чердаке был оборудован примитивный "пункт тушения зажигательных бомб" ("зажигалок"). Мне удалось наблюдать "охоту" на "Юнкерса", не удаляясь далеко от "рабочего места".
   Последнее представляло собой бочку с водой, ящика с песком и специальных больших клещей. Хорошо помню своё разочарование тем, что зенитчики (в тот раз) не смогли сбить вражеский самолет, который "поймали" и сопровождали наши прожектористы. В июле-августе нередко объявляли "воздушную тревогу" и зачастую были слышны "лай" зениток и разрывы снарядов.
   Так случилось, что война соединила на время, под одной крышей два родственных семейства. Моей приятной обязанностью стала опека над кузиной Валей, которая в составе семьи Граевских была эвакуирована из прифронтового Киева вместе с военным госпиталем.
   Валя Граевская (младшая в семье) работала в этом госпитале санитаркой. Кроме неё в состав семьи входили: Д.П. Граевский - начальник госпиталя, его жена - Рахиль Борисовна (родная сестра моей мамы) и их старшая дочь Нина Граевская - молодой хирург. Мне было искренне жаль наших "вынужденных гостей". Они были одними из первых, кто испытал на себе "прелести" войны - ужас бомбёжек, потерю родного очага, муки эвакуации. Моя двоюродная сестра Валя вызывала у меня особые сочувствие и расположение за её нелёгкий труд санитаркой в госпитале отца и, конечно же, за хорошенькое личико и умненькие речи. Я обнаружил в себе рыцарскую потребность оказывать внимание и заботу и делал это с превеликим удовольствием (непонятно, куда девались неуклюжесть, робость и стеснительность старшеклассника?) Родственные связи придавали нашим отношениям теплоту и непосредственность. У меня появилась несвойственная мне ранее смелость и находчивость. Мне хотелось быть интересным, блистать остроумием, удивлять неожиданными красивыми поступками и т.д., и т.п.
   В часы, свободные от Валиных дежурств, мы наслаждались красотами городского сада им. Шевченко, любовались памятником "Великому кобзарю (с огромной бронзовой фигурой Тараса Шевченко и скульптурной группой героев его произведений), красивейшими цветными фонтанами. Мы слушали игру симфонического оркестра, вели "умные" беседы... Было жаркое лето. Иногда выливались дожди и даже ливни. Однажды, во время одной из прогулок мы с Валей попали под проливной ливень. С непокрытыми головами, держа в руках ставшую обременительной обувь, промокшие "до нитки", разражаясь смехом от необычности ситуации мы стремглав, взявшись за руки, бежали по залитой водой Сумской - центральной улице города...
   Вскоре госпиталь, в котором работали почти все члены семьи Граевских, спасая раненных бойцов и командиров Красной Армии, был вторично эвакуирован - на этот раз из Харькова в сибирский город Красноярск.
   Положение на Советско-Германском фронте продолжало ухудшаться. В августе немцы вышли к р. Днепр на всём протяжении от г. Кременчуга до г. Херсона. Таким образом вся Правобережная Украина за исключением столицы (Киева), где продолжалась героическая оборона (вплоть до 20-го сентября) и г. Одессы, (которая осталась в глубоком тылу) были оккупированы фашистскими войсками.
   Создавалась прямая угроза Харькову, Харьковскому промышленному району и Донбассу. В городе началась плановая эвакуация промышленных предприятий с рабочим персоналом и эвакуация населения. Что касается первых - то она осуществлялась в два этапа.
   На первом - эвакуировалась большая часть ценного оборудования и часть работников с семьями и родственниками (для последних устанавливалась количественная норма). На втором этапе подлежали эвакуации оставшиеся (после первого этапа) цеха этих предприятий (и их работники), до последнего момента снабжавшие фронт военной техникой. Что касается эвакуации населения, то тут не следует забывать, что в Харькове было множество всевозможных городских учреждений и предприятий местного значения, которые не подлежали плановой эвакуации (в отличие от оборонных предприятий). Будучи советскими государственными образованиями, они (в случае оккупации) заканчивали своё существование. Желающие эвакуироваться работники этих учреждений и предприятий составляли отдельную категорию эвакуируемых. Они, а также те, которые по тем или иным причинам, не попадали в списки лиц, подлежащих плановой эвакуации (например, превышение нормы для родственников, одинокие пенсионеры и т.д.) образовывали инициативные группы. Последние составляли списки, которые передавали (в качестве заявок) руководству Южной ж.д. Кандидаты на эвакуацию регулярно отмечались. Конечно не все желающие выехать смогли осуществить своё желание и избавить себя от страданий, которые принесла им немецкая оккупация.
   Мой отец - работник одного из харьковских учреждений отправил нашу семью (жена. дочь и сын) с Крюковским оборонным заводом в г. Пермь (позже мы выехали оттуда к друзьям отца в г. Кемерово). С нами (или раньше с Граевскими) должна была эвакуироваться из Харькова также моя бабушка с дочкой. Однако это превышало установленную норму. Бабушка не захотела расставаться с больной дочкой (болезнь Дауна) и вынуждена была остаться в Харькове.
   Во время оккупации они, в числе других харьковских евреев, были зверски расстреляны фашистами в бараках Станкостроительного завода. По другим данным это убийство произошло в синагоге на ул. Гражданская. Все, кто по приказу городских оккупационных властей были согнаны в синагогу в течение непродолжительного времени умерли от холода, голода, болезней и непередаваемых душевных страданий. Немцы при отступлении взорвали синагогу. От неё осталась одна стена с мемориальной доской. Вверху - звезда Давида и ниже текст: "Здесь, в бывшем здании синагоги в декабре 1941 года нацистами были собраны на мучительную смерть от холода и голода около 400 харьковских евреев - стариков, детей и калек"...
   Последний раз я видел свою бабушку 2-го сентября накануне отъезда в эвакуацию нашей семьи. Уезжали без отца - он еще на некоторое время оставался в Харькове со своим учреждением. Наш эшелон отправился 3-го сентября с Южного вокзала под аккомпанемент первого массированного налёта фашистской авиации. Бомбардировке подверглись жилые кварталы города, а также территории многочисленных заводов, Северного и Южного вокзалов.
   4. Эвакуация
   Поезд шёл на Восток из украинского города Харькова в уральский город Пермь (в то время - г. Молотов). От других своих собратьев-эшелонов, везущих заводское оборудование и эвакуированных людей, этот отличался "трусостью и малодушием". Так, по крайней мере, казалось пассажирам этого поезда. Он двигался по намеченному маршруту наредкость медленно, будто чего-то опасался, дергался и замирал, вежливо пропускал вперед другие поезда. Эшелон останавливался буквально "у каждого столба", подолгу задерживался (будто что-то высматривая) на запасных путях ж.д. станций и неожиданно нахально, без предупреждения трогался с места. Ему скорее всего лень было убедиться в возвращении на свои места в вагонах выбегавших "за кипяточком" или случайной снедью пассажиров.
   "История" свидетельствует о забавно-трагическом казусе, случившемся с одним из пассажиров на станции Пенза. Небезызвестный читателю Валерий Дамье, не успев отсчитать требуемое денежное вознаграждение за купленный у торговки десяток яиц, увидел вдруг хвост своего эшелона и естественно бросился вдогонку. На бегу он не додумался освободиться от своей дорогостоящей хрупкой ноши. Известно - жадность не приводит к добру. Со смехом и жалостью мать и сестра смотрели на его понурый вид и запачканную одежду с прилипшей яичной скорлупой и свежими следами несостоявшейся яичницы...
   Всему на свете приходит конец. Длительная, нудная, голодная (не рассчитанная на долгую дорогу) поездка, тем не менее, кончилась благополучно. В конце сентября мать, дочь и сын "харьковских Дамье" прибыли наконец на станцию назначения г. Пермь...
   Однако, это не было концом их пути. Впереди (как выяснилось) предстоял еще более дальний путь на пассажирском поезде из Урала в Сибирь (в город химиков и шахтёров - Кемерово). Связано это было с тем, что нашей семье предложила свой кров на берегу сибирской реки Томь - замечательная семья Пайковых. Мы были не единственными, кого облагодетельствовали и покорили щедростью своей души Михаил и Таисия Пайковы. Вместе с ними и их сыновьями Роликом (5 лет) и Димой (10 лет) проживали представители "московского клана Дамье" - бабушка Генриетта Дамье-Таль (мать моего отца) с дочерью Зери и внуком Валерием Дамье-Вульфсон.
   К счастью, квартира из 4-х комнат, предоставленная Главному инженеру Кемеровского Химкомбината М. Пайкову, позволяла благополучно разместиться большому числу людей. Три семьи образовали маленькую колонию, в которой люди сочувствовали друг другу, были наредкость благожелательны и терпимы, жили "душа в душу". Во многом этому способствовали мягкая доброжелательность и отзывчивость главы семейства Пайковых, а также внимательность и чуткость прекрасной женщины и умелой (в условиях военного времени!!) хозяйки - Таисии Пайковой.
   Важно еще иметь в виду, что старшего Пайкова и мою тётю Зери связывали весьма дружеские отношения. Михаил Пайков считал, что Зери и её учитель (знаменитый профессор Вовси), у которого она работала ассистентом, буквально вытащили его из "лап смерти" во время недавнего приступа инфаркта.
   В "пайковской колонии" все были заняты интенсивной трудовой деятельностью. М. Пайков денно и нощно пропадал на комбинате. Жена Тая была домоуправительницей, отвечающей за питание, общие проблемы быта и одновременно - матерью двух "сорванцов". Бабушка Генриетта целиком и полностью отвечала за воспитание младшего внука. Моя мама помогала хозяйке в готовке еды, а также заботилась обо мне и моей сестре Норе. Тётя Зери была главным врачом, отвечающим за здоровье "колонистов". Моя сестра Нора помогала матери и готовилась к трудовой деятельности инженера-химика (под чутким руководством М. Пайкова). Что касается младших Пайковых - Дима учился в школе, а его братишка Ролик - был "кухонным придатком" своей матери. Ролик ни на минутку "не отходил от её юбки" и постоянно хныкал, выпрашивая "морковочку", "свеколку" и вообще всё, что годилось в пищу всегда голодному "волчонку". Мы с моим братом-тёзкой Валерием Вульфсон учились в старших классах Кемеровской средней школы (я в 10-м, он - в 8-м).
   Валерий Вульфсон-Дамье - мой двоюродный брат по отцовской линии. С ним мы познакомились в один из предвоенных годов в Переделкино (Моск. обл.), где проводили летний отдых наша бабушка Генриетта с внуками Валериями. Мой двоюродный брат был сыном замечательных родителей - героя-полярника Вульфсона, трагически погибшего на острове Врангеля и ассистентки знаменитого профессора Плетнева Мины Григорьевны Дамье (родной сестры моего отца). Валерий Вульфсон-Дамье во время нашего с ним знакомства был московским школьником средних классов. Он отличался смышленостью и добродушным, покладистым характером. Лето в Переделкино запомнилось мне приятным общением с бабушкой и братом, редкими патефонными пластинками с записями арий и романсов в исполнении замечательного бельканто Ян Кипура, освоением езды на велосипеде, принадлежавшем моему брату... и несносным ежедневным (дважды в день) приемом свежего коровьего молока (в качестве чудодейственного лекарства от всех болезней)... В Кемерово мы с моим братом возобновили нашу дружбу.
   Кажется я всех перечислил, никого не забыл. Хочу еще раз сказать, что между хозяевами и эвакуированными, а также между последними сложились настолько дружеские отношения, что я не могу припомнить ни одной ссоры или крупной размолвки. Все помогали друг другу в нелегком повседневном быту, терпели неудобства общения, скудость питания, суровость сибирской зимы. Не буду скрывать, что внутри каждого семейства не обходилось без маленьких конфликтов и недоразумений. Таисия Пайкова иногда упрекала мужа: "Миша! Я понимаю твою загруженность на работе, но ты мне ни в чём не помогаешь!" Супруг оправдывался: "Женщина! Ты забыла изречения Козьмы Пруткова: "Нельзя объять необъятное!". "И на солнце бывают пятна!" Бабушка Генриетта настолько плотно опекала моего тёзку, что он часто разводил руками и бормотал: "Лас мих ин руй!" (оставь меня в покое!) Надо пояснить, что они в основном разговаривали по-немецки (так они привыкли во время многолетнего проживания в Латвии). В семействе Пайковых часто не могли поделить между собой "вкусненькое" Дима и Ролик.
   В нашей семье царил мир и спокойствие, хотя предпосылок для этого было немного. Маму, конечно же, волновала неопределённость нашей дальнейшей судьбы. Глава нашей семьи, успев в последний момент перед взятием немцами Харькова выехать из него в Москву, ждал там нового назначения. Сестру Нору волновал вопрос завершения учёбы в Харьковском химико-технологическом институте и разлука с Толей Самохиным.
   Что касается меня - каждое утро, чтобы окончательно проснуться я подходил к окну комнаты "харьковских Дамье", внимательно смотрел на противоположный берег закованной в ледяной панцирь реки и, убедившись в сохранности промышленного ландшафта, наскоро завтракал и бежал в школу. В классе я быстро завоевал авторитет среди кемеровских учителей и моих соучеников своими (неожиданными для меня) успехами буквально по всем школьным дисциплинам. Мне показалось, что требования к знаниям учащихся здесь были ниже чем в 36-й Харьковской школе. Соответственно мои оценки обязаны были быть выше. По итогам четверти я стал отличником (хотя никогда им ранее не был) и, своего рода, гордостью моего двоюродного братца.
   Судя по всему я казался кемеровским школьникам довольно любопытным экземпляром благодаря моей начитанности, скромности и вежливым манерам, а также умелой игре в шахматы. Со мной старались больше общаться, сблизиться, подружиться. Главным информатором и "сводней" был мой тёзка-брат. Через него меня приглашали на вечеринки, где танцевали под патефон, устраивали игры, разыгрывали друг друга, пели песни и романсы. Я побывал на одной из таких вечеринок. Пытался не отставать от веселившихся ребят и девчат, но мне было неинтересно. Подсознательно я сравнивал эту кемеровскую молодежную вечеринку с давней харьковской (учащихся 9-б 36-й школы). Последняя теперь казалась мне шедевром ума, находчивости и интеллигентности.
   Без сожаления я променял "развлекаловку" на более серьёзное и важное (даже благородное дело). Так, в вестибюле военного госпиталя появился интригующий плакат, сообщавший, что 5-го ноября 1941 года, в помещении Актового зала состоится шахматный сеанс мастера(?) 1-й категории по шахматам Дамье В.В. Пусть не судит меня строго читатель и не ищет сходства с известным героем Ильфа и Петрова. Я всё же обладал значительно большим шахматным мастерством (будучи официальным перворазрядником), чем пресловутый Остап Сулейман Мария Бендер-бей! Нелишне добавить, что я, в отличие от Остапа Бендера не был движим чувством корыстолюбия и наживы. В дальнейшем, для выздоравливающих легкораненых я провёл несколько занятий, демонстрируя "бессмертные" и "вечнозеленые" шахматные партии, оригинальные задачи и этюды. Большим подспорьем была обнаруженная мной в Кемеровской городской библиотеке уникальная книга "Королевский гамбит". В ней приводились сотни разветвленных вариантов этого острого шахматного начала партии (гамбит Муцио, Фалькбеера и т.д.). Эта книга-энциклопедия оказывала мне неоценимую услугу в моей подготовке к шахматным занятиям в военном госпитале.
   В суровые зимние месяцы уходящего 41-го года мои интенсивные занятия шахматами позволяли на короткое время забыть о грозных сводках Совинформбюро. В течение октября-ноября 1941 г. немцы настолько близко подошли к столице, что могли в армейский полевой бинокль видеть московские улицы. Севернее Москвы, в ночь на 28 ноября врагу удалось переправиться через канал Москва-Волга в районе Яхромы. На северо-западе от столицы немцы овладели Крюковым, Красной поляной (25 км. от Москвы). На юге фашистские войска захватили Наро-Фоминск и продвинулись к Апрелевке. Обойдя Тулу немцы вышли к Кашире. Были захвачены вблизи Москвы районные центры Волоколамск и Можайск.
   Вспоминаю свой разговор с моим единственным победителем в первом шахматном сеансе в Кемеровском военном госпитале. Отвечая на моё поздравительное рукопожатие после окончания партии коренастый блондин (лет тридцати) сказал: "сегодня мне повезло. Не то, что с немцами", - он показал на свою загипсованную руку. Потом заключил: "Посмотрим, что будет дальше". Я поспешил его успокоить: "Уверен в Ваших будущих победах на настоящих полях сражений". Тут мой собеседник сделал запомнившееся мне откровенное признание: "Сейчас они воюют лучше нас (особенно танками). Скоро научимся - тогда будем побеждать". Прогноз оказался счастливым.
   Однажды, в один из декабрьских дней, после прозвучавшей в эфире торжественно-величавой "Богатырской симфонии" Александра Бородина раздался взволнованный голос диктора Юрия Левитана: "От советского Совинформбюро. Разгром немецко-фашистских войск под Москвой". В сводке сообщалось о грандиозном контрнаступлении советских войск под Москвой. С замиранием сердца, с чувством близким к восторгу я повторял названия освобожденных от немцев районов. За один месяц контрнаступления (начиная с 5 декабря 41 г.) наши войска в тяжелых зимних условиях разгромили 11 танковых, 4 моторизованные и 23 пехотные дивизии противника. Отбросили его на 100-250 км. от столицы. Были освобождены 11 тыс. населенных пунктов, в том числе такие крупные города как Калинин (Тверь) и Калуга. Это была первая крупная победа над фашистским агрессором в ходе ВОВ и первое крупное поражение гитлеровской Германии во второй мировой войне.
   "Кемеровские колонисты" отметили великое событие скромной выпивкой. По случаю Победы под Москвой я посетил спектакль Кемеровского драматического театра "Парень из нашего города" (о судьбах советских танкистов, воевавших с фашистами в Испании). Артисты играли неплохо, но в целом спектакль меня разочаровал, т.к. был поставлен в духе "театрального модернизма". Другого мнения придерживались мои попутчики. Ими была молодая семейная пара учителей (Борис и Наташа), которые во время моей "кемеровской жизни" иногда общались со мной. Они очень кстати помогли мне с учебниками, связали с руководством госпиталя, помогли записаться в библиотеку, несколько раз посещали со мной кинотеатр. "Ты, консерватор" - сказали мне молодые люди. - "Не нужно слишком зацикливаться на старом! Развивай в себе чувство нового".
   Незадолго до описываемых событий, в один из ноябрьских дней в квартире Пайковых объявился мой отец. В блестящем кожаном пальто его трудно было узнать. Оно дополнительно придавало ему очень мужественный и решительный вид. Впрочем это не помешало нам заключить друг друга в объятия при встрече и... прощании. Он побыл с нами всего одни сутки, т.к. торопился в г. Новосибирск, куда получил наконец назначение.
   Вскоре сестра Нора "дезертировала" из "колонии" в г. Чирчик - там находился в эвакуации её институт (ХХТИ). Как выяснилось позже, расстояние между Чирчиком и другим среднеазиатским городом Самаркандом (там находилась Артакадемия, в которой учился Толя Самохин) не явилась непреодолимым препятствием для свидания харьковских влюблённых - Норы Дамье и Анатолия Самохина. Там они соединили свои судьбы на всю жизнь!..
   Пребывание "осколков" нашей харьковской семьи в Кемерово продолжалось до наступления весны. Получив долгожданную телеграмму от отца из Новосибирска, нежно попрощавшись с "колонистами", мы с мамой выехали в столицу Сибири. Вскоре мы с удивлением и уважением могли лицезреть внушительных размеров красивый, современный Новосибирский ж.д. вокзал. Встретивший нас отец без промедления направился с нами в одну из гостиниц в центре города (на "Красном проспекте").
   "Неужели мы будем здесь жить?" - подумал я, увидев далеко не "люксовский" номер - небольшую комнату с двумя кроватями и минимумом необходимых удобств. В тот момент я не знал, что в этой комнате мне придется прожить с моими родителями всю весну и большую часть лета. Отцу не составило труда отгадать причину моей задумчивости: "Я обо всём договорился - вместо лишней мебели поставят дополнительную кровать. Это - наше временное жилище"...
   Я не был меркантильным, никогда не понимал жадных людей, но, мне кажется, любой здравомыслящий человек ужаснулся бы, узнав стоимость суточного проживания в номере новосибирской гостиницы. Успокоился, узнав, что проживание в ней нашей семьи оплачивает учреждение отца (Новосибирский "Танкоснаб").
   На следующий день, на семейном совете было решено, что я приложу максимум усилий, чтобы в кратчайшие сроки подготовиться и сдать экстерном экзамены за полную среднюю школу. Необходимо это сделать до предстоящего призыва в ряды Красной Армии. На мою долю выпали архитрудные полтора месяца - сумасшедшие дни зверского насилия над моими несчастными мозгами. Забывая есть и пить, я вспоминал или переосмысливал давно забытое, открывал для себя новые понятия и формулы. У меня был прекрасный шанс попасть в "психушку", но, к счастью я им не воспользовался. Вместо этого я сдал "с грехом пополам" требуемые экзамены и получил аттестат об окончании средней школы.
   Снова возник вопрос: "что делать дальше?" "В Новосибирске есть Институт военных инженеров транспорта (НИВИТ). Там открыт прием на 1-й курс. Попробуй подать туда документы", - сказал мне мой всезнающий, многоопытный родитель. Не раздумывая, я последовал его мудрому совету и стал слушателем НИВИТ...
   Хорошо помню свой первый день в институте и возвращение "домой" в гостиницу, где меня с нетерпением ожидала моя мама и где продолжалась обычная гостиничная жизнь. В вестибюле второго этажа (там расположен наш номер) стучали шары биллиарда и шумели, обмениваясь репликами игроки, по коридору шастали незнакомые люди, из мощного динамика доносились волшебные звуки "Танца цветов" из "Щелкунчика". Я проследовал по ковровой дорожке к середине узкого, плохо освещенного коридора и постучал в дверь N 103. Открывая мне дверь, мама сказала своим нежным, мелодичным голосом: "Ну, наконец! Как прошел первый день в институте? Проходи, садись, буду кормить тебя, а ты подробно обо всём расскажешь". "В начале произошел небольшой казус, - начал я свой рассказ. - Первой лекцией были "Основы марксизма-ленинизма". При проверке списочного состава слушателей, когда дошла очередь до моей фамилии, преподаватель провозгласил : "Слушатель Дамбе", "Дамье, товарищ преподаватель", - поправляю его. "Странная фамилия. Откуда она у Вас?" - следует вопрос. "Долгая история, товарищ преподаватель!" "Ладно, потом расскажете", - говорит он и называет очередную фамилию: "Слушатель Дарькин!" "Есть!" - отвечает счастливый обладатель "правильной" фамилии".
   "Представь себе, - рассказывал я маме, - в этот раз мне пришлось слышать несколько вариантов нашей фамилии. Так, преподаватель "начертательной геометрии" присвоил мне фамилию Далье". "Ну вот, - смеялась мама, - это уже похоже. Ничего, сынок, не переживай. Скоро привыкнешь. А может, привыкнут к твоей фамилии".
   Я понимал, что это не самая большая неприятность. Особенно по сравнению с неожиданным "своеобразием" учебного процесса на 1-м курсе нашего уважаемого высшего учебного заведения. Дело в том, что главной, многочасовой "учебной" дисциплиной оказалась... разгрузка вагонов на железнодорожной товарной станции Новосибирска. Возможно, начальство представляло себе выгрузку товарных вагонов, затаривание, переноску тяжелых мешков с зерном в виде своеобразного практикума или "вводного" курса по железнодорожной специальности. Трудно сказать, о чем думало руководство НИВИТ, но, в любом случае, это вряд ли способствовало приобретению знаний из области математики, физики и т.д.
   Мне вообще трудно давалась "начерталка", а после изнурительных физических работ на товарной станции я окончательно терял пространственное (и вообще какое-либо) воображение. В слипающихся от усталости глазах образующие фигуры точки проекции превращались в жирное пятно. Бедная моя головушка упрямо клонилась долу или попадала на плечо соседа. Слабое утешение - многие вели себя не намного лучше. Преподаватели, которые, в большинстве своем вели параллельные курсы в соседнем Днепропетровском институте инженеров транспорта (ДИИТ) в укор нам (слушателям) постоянно разглагольствовали о хороших студентах ДИИТ и плохих, недисциплинированных ("сонных, как мухи") слушателях НИВИТ.
   Надо сказать, что не намного легче давались мне дифференциальное и интегральное исчисления, мосты и тоннели и т.д. Я не переоцениваю свои способности, но всё же скорее всего виновниками моих неудач были накопившиеся физическая и умственная перегрузки (скоропалительная подготовка и сдача экзаменов за "десятилетку"). Чем иначе объяснить, что на лекции "Мосты и тоннели" я чувствовал себя так, как будто меня сбрасывали с моста или загоняли в тоннель...
   Похоже моя умственная и физическая энергия сконцентрировались на изучении физики. Я часто и довольно успешно выступал на семинарских занятиях. В середине семестра, для интересующихся физикой слушателей был организован дополнительный семинар. Руководил им преподаватель физики - профессор, читающий нам курс "Физика". Каждому из участников семинара предоставлялось право задавать два вопроса, на которые должен был отвечать профессор. Помнится, я задал два вопроса. Один касался принципов и перспектив радиолокации, другой - менделевской и моргановской генетики. С этими научными проблемами меня ознакомили статьи в одном из журналов. На первый мой вопрос профессор дал достаточно подробный ответ. Что касается моего вопроса о генетике - профессор заявил, что на него лучше отвечать специалисту-биологу. За неимением такового он выразил желание, чтобы я объяснил участникам семинара суть проблемы. Я рассказал об известном мне противоборстве взглядов на наследственность организмов, о единице наследственного материала (гене) и высказал предположение, что так же, как свойства элементов находятся в периодической зависимости от заряда атомного ядра, так и свойства живых организмов тоже имеют свой код (связанный с генными структурами). Другими словами, существуют коды как неживой так и живой материи. "Почему бы Вам, молодой человек, не сменить НИВИТ на МГУ?" - шутливо спросил меня профессор. Ещё он рекомендовал мне обратиться за помощью в подборке соответствующей научной литературы в научно-техническую библиотеку НИВИТ. Обстоятельства не позволили мне последовать его совету...
   В военное время мои научные интересы по известным причинам не получили развития (остались "в зародыше"). Судьба распорядилась таким образом, что к упомянутым вопросам я вернулся много лет спустя. Вопросами радиолокации я стал заниматься с 1956 года в Яузском радиотехническом институте (ЯРТИ), который впоследствии был переименован в Всесоюзный научно-исследовательский институт радиотехники (ВНИИРТ). К вопросам генетики я вернулся только в начале 21-го века ("СУПРЕМАТ" ч. 1, 2. 2000 и 2004 г.). К этому времени у меня накопился весьма солидный опыт работ, связанных с передачей информации и, в частности, по созданию больших кибернетических систем.
   В выходные дни мне выпадала удача, с помощью моей мамы знакомиться с очередным известным музыкантом, артистом и... с выдающимся экстрасенсом. В нашей гостинице проживали Евгений Мравинский - главный дирижер симфонического оркестра Ленинградской филармонии, Сергей Образцов - худрук Центрального театра кукол, Надежда Надеждина - руководитель хореографического ансамбля (будущей знаменитой "Березки"), Вольф Мессинг - знаменитый мастер психологических опытов.
   Моя мама была "своим человеком" в кругу перечисленных выше корифеев и магов искусств. Во-первых, мама уже начала работать концертмейстером в ансамбле Надеждиной и, во-вторых, была в приятельских, доверительных отношениях с ассистенкой Вольфа Мессинга. Мама покоряла наших знаменитых соседей своей привлекательностью, искренней доброжелательностью, живостью характера и остроумием. Они, в свою очередь, восхищали её своими исключительными талантами и мастерством. Мы часто беседовали с мамой о Мравинском, Образцове и вообще о музыке, театре, о мире искусства (отец не принимал участия в наших интеллектуальных беседах - он, как всегда, много работал). Мне было очень приятно и лестно, что мама, несмотря на работу в ансамбле и хозяйственные заботы, находила время для общения с сыном. Общение согревало души, темы - вызывали немалый интерес.
   "Почему все считают самым талантливым и даже гениальным Мравинского?" - спрашивал я маму. "Ну, достаточно уже того, что он проживает в нашей гостинице", - смеется мама. "А кто тогда Леопольд Стоковский, Голованов, Натан Рахлин, Гаук, Мелик-Пашаев?" - не унимался я. "Сын, - отвечала мама, - все они выдающиеся дирижеры. У каждого свой неповторимый почерк, манера дирижирования. Лично я сравниваю их прежде всего по "исполнению" симфоний Чайковского и Бетховена, по тому как "звучат" их оркестры, как передаются замыслы композиторов, нюансы музыкального произведения". "Ты судишь, как профессионал" - не отставал я. "А иначе - нельзя, - улыбалась мама. - А вообще кто я по-твоему?" "Прости", - отвечал маме её самоуверенный сын. "Жаль, что ты "забросил скрипку", - переводила она разговор на другую, больную для неё тему. "Не надо, мама, об этом. Ты же знаешь, что это зависит не только от меня". Она не настаивала на продолжении этого разговора.
   В другой раз мы не сошлись во мнении относительно Мессинга. Мне кажется, читатель, что тот давний диалог с мамой стоит того, чтобы привести его более или менее подробно. "Неужели ты веришь в его "чудеса?" - спросила меня мама. "Почему нет? - отвечал я. - Мессинга отличает феноменальная чувствительность, способность читать (улавливать) мысли, отгадывать желания и т.д. Существуют люди с необычными способностями - к быстрому многозначному счёту, люди-обладатели феноменальной памяти. Есть такие, которые мысленным усилием передвигают небольшие предметы. Это - феномены". "Мне сказала его ассистентка", - молвила мама, - что без её помощи он не смог бы "чудодействовать". Я парирую: "Твоя приятельница просто "набивает себе цену". Хотя, с другой стороны, невозможно постоянно быть готовым совершать "чудо". Наверное это требует колоссальной концентрации энергии и воли. Достаточно посмотреть на лицо Мессинга во время его "психологических опытов". Как раздуваются его ноздри, учащается дыхание, на шее появляются странные желваки"... Моя мама пускает в ход последний козырь: "Когда мы с ним недавно встретились в вестибюле и приветствовали друг друга я подумала: "Боже, до чего он уродлив! И что ты думаешь? Его лицо ничуть не изменилось. Он оставался по-прежнему любезным и благодушным". "Но ты его совсем не знаешь, - подумав отвечал я. - Может он очень хорошо воспитан или отлично владеет собой. Вероятнее всего, он привык ничему не удивляться, особенно поведению и мыслям красивых женщин"...
   Надо сказать, читатель, что, несмотря на свой юный возраст и неопытность, я был тогда недалёк от истины. Много позже мне стали известны некоторые подробности биографии Вольфа Мессинга. Оказывается, несмотря на любезности, проявленные им к женщинам и внимание к нему со стороны прекрасного пола - он всю жизнь оставался холостяком. Своим друзьям он объяснял: "Я слишком хорошо знаю их сущность и ничего хорошего от них не ожидаю!.." После его смерти осталось множество легенд. О том, что он предсказал падение фашистской Германии и дату смерти Сталина. Что он, за год до своей смерти смог увидеть дату своей гибели. Якобы он - Вольф Мессинг - отвёл третью мировую войну, нейтрализовав Карибский кризис (именно он посоветовал Хрущеву, что нужно делать).
   В 2009 г. На экраны вышел фильм о Мессинге, в котором он мечтает о семейной жизни, ищет и находит верную спутницу. "Достоверность" указанного - на совести авторов фильма.
   Признаться, мне по-прежнему непонятен феномен человека, чудеса которого я несколько раз наблюдал на концертах в Харькове и Новосибирске и даже обменялся несколькими фразами в присутствии моей мамы. Наверное, когда-нибудь людям удастся разгадать феномен Вольфа Мессинга и решить, кто он был в действительности - великим экстрасенсом, фокусником-иллюзионистом или способным шарлатаном...
   Не меньший интерес вызывало у меня творчество Евгения Мравинского. Я был в восторге от его дирижирования в 6-й симфонии Чайковского (Харьков 1939 год). С его приездом в Новосибирск среди любителей музыки царило праздничное оживление. Знаменитый симфонический оркестр ленинградской филармонии под управлением Мравинского исполняет 7-ю симфонию Шостаковича. Я оказался в числе "счастливчиков", которым удалось чуть ли не впервые услышать "гениальное" (так единодушно утверждали газеты) музыкальное произведение.
   В тот вечер зал Новосибирской филармонии был переполнен... Признаться я испытал досаду на себя и на бурно рукоплескавших слушателей. Увы, я не воспринимаю и просто не переношу неблагозвучную музыку, наполненную резким диссонансным звучанием. Не понимаю человека (особенно музыканта), который считает музыку Чайковского "устаревшей" и посмеивается над "примитивным сочетанием образующих мелодию звуков". "Дайте дорогу новому!" - вопят эти люди. Что это? Позерство или самовнушение? "Ты отстал в своём развитии, - говорят мне некоторые из моих друзей. - Консервативен по отношению к классике, помешан на мелодиях и т.д..." Я отвечаю: "Человеческий слух, конечно, может терпеть в известных пределах какофонию (в музыке, стихах), но чтобы наслаждаться хаосом неблагозвучия?" Наверно, не случайно в народе говорят: "Такая музыка режет слух!"
   В НИВИТ состоялся интересный вечер, посвященный взаимоотношениям Науки и Религии. В ходе оживленной дискуссии учёный-атеист и богослов приводили "неопровержимые" доказательства. Поразмыслив, я решил, что являюсь "частично верующим" или "наполовину атеистом". Свободный от религиозных догм, я не исключаю возможности существования Разума, более высокого чем человеческий. К этой мысли меня подводит существование многоразрядного генетического кода ("кода жизни"). Однако я не верю в Бога-творца. Если даже допустить, что Сверхразум - обладатель сверхъестественной информационной способности и энергетики - был в состоянии превратить энергию в материальный мир, то непонятно, как он мог создать структуры с неопределенным (бесконечным) числом элементов, с бесконечной массой, в бесконечном пространстве и при этом обеспечить её устойчивое существование и преобразования?.. Задача, как в сказке: "Пойди туда - не знаю куда; сделай то - неизвестно что"...
   Тем летом я успешно сдал экзамены за 1-й семестр и попрощался с НИВИТ. Однажды наш комсорг 1-го курса объявил: "Есть мнение - в связи с тяжелым положением на фронте всем комсомольцам записаться добровольцами в Действующую армию". Некоторые слушатели отреагировали "скоропостижными заболеваниями". Часть иногородних получили срочные вызовы от родственников. Однако, основная масса первокурсников дружно проголосовала за "предложение комсорга"...
   В Новосибирском Горвоенкомате, где комсомольцев-добровольцев принял строгий майор, было сказано буквально следующее: "Вы - молодцы! Но надо иметь в виду два важных обстоятельства. Во-первых, каждый из вас имеет превосходное(?) незаконченное высшее образование; во-вторых, армии нужны толковые, грамотные офицеры..." В общем, нас распределили по различным военным училищам. Надо сказать, это решение Военкомата вызвало немало толков. В глазах некоторых "братьев-студентов" и преподавателей мы выглядели дезертирами из НИВИТ или вообще чуть ли не проходимцами. "Главное - покрасовались!" - говорили одни. "У них много амбиции, но нет амуниции", - смеялись другие. "Что "герои-добровольцы"? Сдрейфили? Расхотелось умирать?" - задирали нас старшекурсники (главным образом из "местных"). Дело доходило до драк...
   Страсти улеглись с началом экзаменов за 1-й семестр и к моменту отъезда добровольцев в военные училища... Я был направлен на воинскую службу (для прохождения учёбы) в 1-е Томское артиллерийское училище...
   Прежде чем продолжить своё повествование хочу обратить внимание читателя на небольшую подробность. Отныне я буду обращаться к своему дневнику, записи в который старался делать регулярно в конце каждого месяца (или по прошествии нескольких). Дневник я вёл начиная с учёбы в училище и кончая днем Победы. Некоторые записи делались по памяти.
   5. ТАУ-1
   Август 1942 года
   Не повезло бывшим "нивитовцам" - вместо действующей армии - училище; взамен учёбы - сибирский колхоз. По прибытии в 1-е Томское артучилище (ТАУ-1) нам объявили: "Вы - кандидаты, пока еще не курсанты. Сначала надо поработать в колхозе. Потом будет решен вопрос о вашей учебе в ТАУ-1 в качестве курсантов". Срок пребывания в колхозе не разглашался.
   4-го августа 1942 г. после подъема в 4 утра, зарядки, водных процедур и сытного завтрака все новобранцы ТАУ (они же новоявленные труженики села) под звуки оркестра гордо прошагали в центр г. Томска, направляясь на ж.д. станцию Томск-2. Предстояло ехать поездом до станции Туган и оттуда пешком 18 км до колхоза. Это расстояние прошли за пять часов. Добрались в восемь вечера, устали адски. Пища ещё не прибыла, колхоз тоже её не успел организовать, так что спали на голодный желудок (до 23-00). Потом нас подняли и, как оказалось, напрасно - еды всё равно не было. Нас повели в поле, где мы работали до часа ночи. Трудно себе представить нашу радость, когда, придя обратно, мы обнаружили на столе обильную еду. Наелись "до отвала". Потом был пятичасовый сон и с 8-00 "вкалывали" целый день, взваливая на себя снопы ржи и складывая в скирды. У меня получилось 800 снопов. Надо отдать должное нашим работодателям - они все дни нашего пребывания в колхозе кормили нас обильной и вкусной пищей (свекольные мясные борщи, картошка с мясом, каши на молоке, отдельно молоко кружками, огурцы, брусника и т.д.). Этим, в какой-то мере, компенсировались интенсивные затраты нашей физической энергии и неудобства быта.
   Почти три недели (без двух дней) мы трудились "в поте лица" с 6-00 до 21-00 (с трехчасовым перерывом на обед и отдых). По двенадцать часов не расставались со своими "друзьями-лопатами" и прочим сельскохозяйственным инвентарем. Спали на нарах с соломой, не раздеваясь, даже в сапогах. Мест не хватало - приходилось спать боком. Несмотря на вполне сносную погоду, по вечерам было довольно прохладно. Я это ощущал в полной мере, т. к. единственную тёплую нижнюю рубашку у меня благополучно "спёрли" и не было, к тому же, ни пиджака, ни свитера, ни (тем более) - ватника.
   За несколько дней до нашего отъезда из колхоза прибыли медицинская и мандатная комиссии, которые должны были решить нашу дальнейшую судьбу (ответить на "гамлетовский вопрос" - "быть или не быть?"). К первому сентябрю был опубликован приказ по училищу о зачислении "счастливчиков" в курсанты ТАУ-1. Оказывается я "родился в рубашке".
   Сразу по прибытии в Томск мы прошли омовение в городской бане по всем правилам санитарии и гигиены.
   Сентябрь 1942 года
   Наконец дождались, когда нам выдали курсантское обмундирование. Я получил гимнастёрку, галифе, пилотку, портупею и сапоги. Всё новое (кроме сапог). Еще снабдили нижним и постельным бельём, полотенцами, носовыми платками и (самое главное) - портянками...
   День курсанта начинается в 6-00. Затем, голыми по пояс бежим к речке умываться. Бег - "в темпе", т. к. речка достаточно далеко, а времени на умывание слишком мало. Долгожданный завтрак способен убедить курсантов, что в военной жизни есть свои преимущества. Не поленюсь привести меню: суп (пшенный или гороховый), каша с мясом, белый хлеб (200-250 гр.), порция сливочного масла (её хватает, чтобы густо намазать на хлеб) и чай с сахаром.
   После завтрака - девятичасовые военные занятия. Затем - очередное насыщение желудка: обед из трёх блюд (гречневый суп, каша с мясом, компот). После обеда - час отдыха, три часа самоподготовки. День завершает ужин и свободное время до 23-00. Читателю может показаться излишним подробное перечисление блюд (завтрака и обеда), но он забывает, что в армии особое отношение к еде. Солдаты её "сильно уважают". Недаром говорят командиры: "Сколько солдата не корми - ему всё мало". Солдаты на эту тему выражаются проще: "Жри, не жри - сыт не будешь!" Потом, правда, добавляют: "Но стремиться пожрать - необходимо"...
   Военная учеба проходит большей частью в расположении училища. Связано это с тем, что нам пока не выдали шинелей, без которых невозможны учения в полевых условиях. В воскресные дни появляется достаточно свободного времени для чтения художественной литературы, просмотров кинофильмов и игры в шахматы. Был организован шахматный "блиц-турнир", в котором я завоевал первенство.
   Свидания родителей с курсантами "имеют место быть", но... через щели в досках забора (таким способом пользуются родители-томичи). Начальство обещает разрешение краткосрочных увольнений (в ближайшее время) в город всех желающих курсантов (по выходным дням). Пока что, вместо увольнений практикуются выезды (по выходным дням) в подсобное хозяйство училища. Оттуда, как правило, возвращаемся поздно вечером.
   Однажды произошел "сбой программы", когда в субботу-воскресенье курсанты не справились с уборкой картофеля и пришлось "продлить удовольствие" на понедельник. Мы окончили работу, когда до отхода нашего поезда со станции (восемь километров от подсобного хозяйства) оставалось 40 минут. Это был первый марш-бросок в моей жизни. Команды "бегом!" сменяли "крупный шаг", который снова переходил в стремительный бег. Хотя шёл сильный дождь - его никто не замечал. В мыслях было только одно - "добежать!"
   После этого случая начальство обещало больше не отвлекать нас от учёбы подсобными работами. Обещание выполнено с небольшим уточнением: все дни отдыха заменены учёбой. Теперь процесс учёбы стал перманентным, если не считать нескольких ночей, когда нас подымали в три часа и мы весь остаток ночи выгружали картофель.
   Октябрь 1942 года
   В этом году выдалась ранняя зима. Уже в октябре выпал снег. Каждое утро, после подъема выбегаем на улицу в нательных рубашках, делаем несколько кругов вдоль училища и вместо водных процедур обтираемся (до пояса) снегом. К холоду привыкаю. Вот только во время многочасовых занятий в поле ("по тактике") коченеют ноги. Занимаемся по двенадцать часов в день.
   Выпускные экзамены - в феврале 1943 года. Кому стать лейтенантом, мл. лейтенантом или вообще младшим командиром решат экзаменационные оценки и... милость начальства. С первым - у меня пока что всё благополучно, со вторым - дело обстоит неважно, если иметь в виду отношение ко мне помкомвзвода старшего сержанта Швергунова.
   Расскажу, чтобы было понятно. Требования к выпускнику, претендующему на звание лейтенанта - получение максимальных оценок по трём основным предметам (по тактической, артиллерийской и строевой подготовкам), а по остальным - "четвёрки". При более низких положительных оценках - выпускника тоже поздравляют, но... только с присвоением звания "младший лейтенант". При "двойках" - в лучшем случае можно рассчитывать на звание мл. командира. Пока что за первые месяцы учёбы в ТАУ у меня пять "пятерок", две "тройки" и остальные - "четвёрки".
   В "автобронетехнике" трудно даётся изучение конструкции и эксплуатации тракторов (тягачей орудий). Не представляю, как можно за короткий срок запомнить все узлы, агрегаты, устройства (включая мелкие детали). Ещё одна "троечка" по "инженерному делу". За ограниченное время надо вырыть в поле (в изрядный морозец) различного профиля канавы, окопы, рвы и т.д. Орудовать приходится ломом, киркой, лопатой. Труднее всего - со строевой подготовкой, поскольку ст. сержант Швергунов добивается приобретения идеальной выправки и безоговорочного подчинения своим капризам.
   Чтобы было понятно, с каким младшим командиром свела меня судьба приведу несколько эпизодов. Однажды, когда я с друзьями бурно радовался сообщению об успешной операции советских войск, подошел помкомвзвода Швергунов: "Отчего такое веселье, Дамье?" "Наши войска заняли Воронеж", - отвечаю я. "Ошибаетесь, курсант Дамье, - бросает Швергунов. - Ваши войска заняли столицу солнечного Узбекистана - город Ташкент". В другой раз, во время учений "одиночного бойца" Швергунов направляет меня (своими командами) к расположению курсантской столовой, останавливает у снежного сугроба с выплеснутыми остатками жидкой кухонной пищи. Раздаются, следующие одна за другой отрывистые команды: "Ложись! По-пластунски, вперед... марш!" Я ложусь и ползу, проваливаясь в сугробе. Новые команды: "Встать! Кругом! Бегом марш!" заставляют меня вскочить, повернуться и бежать к строю, переминающихся с "ноги на ногу" курсантов. И снова - "Стой! Кругом! Бегом! Стой! Ложись! По-пластунски!"
   Стою, поворачиваюсь, бегу, останавливаюсь, ложусь, ползу (к сугробу)... Сколько будет продолжаться это издевательство? Наконец Швергунов отдает последнюю команду: "Встать!" и с усмешкой говорит: "Идите в строй, курсант Дамье!" Я говорю, не скрывая возмущения: "Разрешите обратиться к командиру взвода лейтенанту Елисееву!" Швергунов грубо отвечает: "Не разрешаю! Вопросы есть? Идите в строй!" "Есть идти", - козыряю я и поворачиваюсь к своему мучителю спиной. "Отставить! Кругом! Почему отвечаете не по Уставу? Не "есть!", а "слушаюсь!" Есть будете в столовой за обедом или на гауптвахте. Понятно?" Мне всё понятно - он меня ненавидит и хочет унизить за мою принадлежность к презираемой им "малой нации".
   К великому сожалению часто в жизни приходиться сталкиваться с бытующими предубеждениями или завистью к евреям, с желанием видеть их "ниже себя"... Мог ли я пожаловаться на Швергунова? Скажем, обратиться к командиру взвода лейтенанту Елисееву? Во-первых, Швергунов не разрешил мне обратиться по "инстанции". Во-вторых, сомнительно, чтобы Елисеев захотел портить отношения со своим верным помощником. Лейтенант Елисеев, несмотря на свою располагающую внешность, добродушную улыбку и учтивость, страдает стойким, поразительным упрямством. Как-то он вёл нас строем после полевых учений в столовую (было время обеда). Невдалеке от училища он скомандовал: "Запевай!" Постоянный запевала нашего курсантского взвода затянул озорную, "не шибко строевую песню". "Помню городок провинциальный - тихий, захолустный и печальный. Площадь и базар, городской бульвар и... (тут вступает еще один голос) среди гулявших пар вдруг вижу чей-то знакомый родной силуэт - синий берет, серый жакет, чёрную юбку, девичий стан - мой мимолётный роман, да роман"... Весь взвод дружно подхватывает: "Таня! Танюша! Татьяна, моя! Помнишь ты знойное лето - это. Разве мы можем с тобой позабыть всё, что пришлось пережить, пережить..." "Отставить!" - спохватывается Елисеев у самых ворот училища и поворачивает строй. Снова команда: "Запевай!" и вновь мы шагаем под песню о неизвестной Татьяне до новых команд "Отставить!" и "Запевай!" Кто кого переупрямит - командир или "взбунтовавшийся" взвод? Все прекрасно понимают, что мы опаздываем на обед и "за здорово живёшь" рискуем остаться с голодным желудком. Всё же победа за Елисеевым: "До свидания города и хаты, - затягивает запевала строевую песню, - нас дорога дальняя зовёт. Молодые, смелые ребя-а-та, на заре уходим мы в поход..."
   Ворота отворяются и взвод входит на территорию училища. Спасены курсантский обед и офицерская честь (в понимании л-та Елисеева). Торжество жесткой воинской дисциплины... После этого случая я (и другие курсанты) стараемся поменьше обращаться к своему командиру взвода...
   22 октября нёс караульную службу в гарнизоне. Перед этим накормили "до отвала" - сытости хватило даже на следующий (не столь обильный на еду) день.
   Ноябрь 1942 года
   Начальство приняло решение упорядочить свидания курсантов с их родственниками. Выделены специальные дни и время (в субботу с 16-30 до 20-00 и в воскресенье с 16-00 до 22-00). 10-го ноября нёс ночную караульную службу, охраняя Пост N 1 - артиллерийский парк ТАУ. Арт. парк состоит из большого количества пушек различного калибра, гаубиц и мортир - современных и старых (модернизированных). Особенно тщательно надлежит охранять новейшие 76-мм пушки ЗИС-3 и 122-мм пушки-гаубицы образца 1938 года (мат. часть последней углублённо изучается на занятиях).
   Одетый в огромную (до пят), жаркую меховую шубу, я многократно обходил территорию арт. парка, будучи "начеку", чтобы не пропустить неожиданное появление поверяющего. Меня сменили к тому времени, когда я мысленно пропел (чтобы не уснуть) всю "Кармен" (от увертюры до рыданий Хозе: "Арестуйте меня, я убил её...") и часть "Аиды". Поверяющего, к счастью, в эту ночь не было...
   С 12-го начались переводные экзамены на 2-й курс. У меня "пятерки" по "огневая служба", "мат. часть орудий", "Устав гарнизонной службы", "Устав внутренней службы", "полит. подготовка". По "строевая" и "артиллерийская тактика" - "четвёрки" и только по "топография" - "трояк". Я считаюсь "передовиком" и это конечно льстит моему самолюбию.
   3-го января намечается выезд "в лагеря". Будем жить в поле, в палатках (или землянках?) - одним словом - во "фронтовых условиях". Надеюсь, мои возросшие физические кондиции и солидная "закалка" позволят мне выдержать нелегкие испытания. Осталось учиться недолго - несколько месяцев. Неизвестно, смогу ли я встретиться с родителями перед отъездом на фронт...
   Свирепствуют сибирские морозы, которые я переношу сравнительно легко. На полевые учения ("тактика", "инженерное дело") нам выдают валенки, ватники и ватные брюки. Следим за физиономиями друг друга, чтобы предупредить почернение щек, ушей и носа. В основном отделываемся покраснениями...
   Счастлив хорошим вестям с фронта - наступлению наших войск под Сталинградом. В письме к родителям в Новосибирск, поздравив их с победами Красной Армии, выразил надежду, что скоро "мы, нашей дружной семьей будем праздновать Победу в ВОВ за праздничным столом". Окончание экзаменов отпраздновали культпоходом на спектакль Белорусского драматического театра "В степях Украины" (пьеса с "потугами на остроумие" - не самая лучшая в творчестве А. Корнейчука). Артисты играли хорошо, театральная обстановка радовала и умиротворяла. К счастью, никто не заметил, как я нахально задремал во время первого действия спектакля. Сказалась видимо перегрузка, связанная с переводными экзаменами.
   Декабрь 1942 года
   Приезжала моя родимая. На следующий день после её отъезда снова появилось неодолимое желание увидеть её и обнять... Встречать Новый год буду в "зимних лагерях". Предстоят тяжелые десять дней. Я всё ёще мучаюсь с моими "натертыми" ногами. Наверное, исцеление наступит, когда я в качестве новоявленного командира Красной Армии, получу новые сапоги.
   Помкомвзвода Швергунов не оставляет попыток мне напакостить. Подозреваю, что его предвзятое ко мне отношение, кроме как представителю не слишком уважаемой нации, основывается ещё и на том, что мы называем человеческой завистью и чувством мести. До издевательского октябрьского случая на "строевой" я имел несчастье встретиться с Швергуновым "в бою" за шахматной доской (во время блиц-турнира) и заставить его капитулировать. Такое невозможно забыть и простить. Швергуновым владеет чувство мести. И раньше и теперь он пытается при каждом удобном случае меня "подставить", оболгать, унизить. Днкабрь не явился исключением - в этом месяце в нашей батарее произошло ЧП. В гардеробе, где висят курсантские шинели, дневальный по казарме обнаружил доказательства неудержимого расстройства пищеварения у неизвестного курсанта - "гадёныша". Была немедленно объявлена тревога и организованны поиски виновника ЧП. По указанию Швергунова мне (и ещё двум курсантам) были учинены унизительный допрос и проверка на наличие нижнего белья. Вскоре, по найденному на чердаке загаженному исподнему определился настоящий виновник. Им оказался по иронии судьбы пользующийся авторитетом курсант - отличник боевой и политической подготовки. Надо сказать, что некоторым оправданием для "преступника" является нахождение туалета далеко от казармы (во дворе училища) и наличие снаружи сорокаградусного мороза...
   "Веселые" картинки быта не в состоянии отвлечь мысли о предстоящих "зимних лагерях" и выпуску к 23-го февраля "новоиспеченных" командиров-артиллеристов.
   Продолжают радовать успехи на фронтах ВОВ. Надеюсь, что на мою долю выпадет честь освобождения родного Харькова. В моей памяти часто всплывают светлые картины мирной жизни в этом городе моего детства.
   Январь 1943 года
   Поездка в "зимние лагеря" оставила неважное впечатление. Наша батарея понесла потери в виде шестерых курсантов, попавших на больничные койки с крупозным воспалением лёгких. Все остальные курсанты заболели простудой. Без преувеличения - в Училище случилось ЧП. Не буду голословным. Как и предполагалось, мы выехали из Томска в так называемые "зимние лагеря" 9-го января. Жили в палатках, установленных в открытом поле. Первые дни, пока не добыли в лесу валежника и хвороста изрядно мёрзли, согреваясь своим дыханием. Все, в том числе автор этого Дневника, заработали сильную простуду. Это, впрочем, не освободило нас от тактических учений при 36-ти градусном морозе. До сих пор не понимаю: "Какой во всём этом смысл? Зачем эти ночи в промёрзших палатках с жалкими печурками?" Кажется всем известно, что привыкание к холоду достигается постепенным, долгим и терпеливым закаливанием организма. Ничего общего с критическими условиями в "зимних лагерях". Наивно думать, что они закалят будущих бойцов, сделают их нечувствительными к холодам, а заодно - к пулям, снарядам, бомбам и т.д. Бедный Александр Васильевич Суворов. Он не мог предположить, что его слова "тяжело в учении - легко в бою" превратятся в военную "лженауку" и станут непременным атрибутом армейской учебы. Фронтовики рассказывают, что в таких условиях, которые создали нам наши командиры, почти никогда не воюют. Неизвестно, спасет ли фронтовиков от болезней "имитация фронтовых условий" в "зимних лагерях" ТАУ-1 и повысит их боеспособность? Наврядли! От болезней солдат может спасти другое. Известно, что человеческий организм обретает на фронте способность мобилизации дополнительных (резервных?) средств защиты от всяких болезней. Притом, что на фронте много убитых, раненных и искалеченных - там нет больных. Фронт не допускает "жалких" недугов...
   И последнее о том, что касается "зимних лагерей" и "создания приближенных к фронтовым условий". Без сомнений, армия и фронт нуждаются в хорошо подготовленных (во всех отношениях) командиров всех звеньев, но зачем фактически повторять естественный отбор, существующий в природе? Существует медицина, военные врачи, медицинские показатели. Не должно быть места надуманным "экспериментам на выживаемость курсантов". Хотелось бы, чтобы синонимом суворовского лозунга стало: "Труд в учёбе - успех в бою!"
   Наконец, объявлено расписание выпускных экзаменов, которые начнутся 14-го февраля. Надеюсь, что к этому времени от простуды останутся только неприятные воспоминания. По-прежнему не заживают раны (потертости) на ногах. Надежда на новые сапоги, которые выдадут вместе с командирским обмундированием...
   К концу месяца зачастили всевозможные наряды (по кухне, по казарме, по столовой и т.д.). Чувствую себя измотанным после длительной, тяжелой простуды... Швергунов, похоже, злорадствует, глядя на мой не слишком бодрый вид...
   Февраль 1943 года
   За несколько дней до выпускных экзаменов нам показали короткометражный фильм о противотанковых управляемых ракетных системах (ПТУРС). Замечательно, что можно знакомиться с этим новейшим, эффективным оружием, сидя в тёплом, уютном зале. Такое бы оружие получить на фронте. 23-го февраля - двойной праздник - День Красной Армии и день выпуска офицеров-артиллеристов из стен ТАУ-1...
   Это был насыщенный событиями день. Торжественное построение с оркестром. Короткая поздравительная речь Начальника училища, зачтение приказа, вручение документа о присвоении звания и офицерских знаков отличия. Приятно было смотреть на моих молодых, пышущих здоровьем товарищей. Они счастливо улыбались, радуясь своей юности, торжественному празднику, хорошей погоде, новенькому обмундированию, блестящей офицерской форме... Остались позади тяжелейшие полугодовые военные учения. Впереди... Впрочем, о том, что их ожидает, они, в этот торжественный момент их жизни старались не думать...
   Я не попал в число шести выпускников нашей батареи, которым было присвоено звание "лейтенант". Подавляющее большинство курсантов (я в том числе) стали "младшими лейтенантами". Меня подвели не слишком удачные выпускные экзамены (кроме "пятерок" была одна "четверка" и одна "тройка"). Возможно сказалось моё неважное физическое состояние - давали о себе знать остаточные явления простудного заболевания и недолеченные раны на ногах...
   Забыл сказать - торжества завершились праздничным ужином с разнообразными блюдами, включавшими в себя даже красную икру. Во славу Родины, за Победу в ВОВ, в честь Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина произносились тосты, поднимались бокалы с шампанским...
   За день до отъезда из Томска, нам (в качестве "последнего напоминания" или "предупреждения") показали "Фронт" Корнейчука.
   Март 1943 года
   Первый весенний месяц 43-го года я провёл в "теплушке" воинского эшелона. Вначале - медленное, нудное "путешествие" по сибирским просторам (из Томска в Новосибирск, потом в Омск и т.д.). Из Сибири (через Урал) в Подмосковье такое же нескорое движение с бесконечными остановками. В этом безрадостном перемещении был небольшой перерыв - кратковременная остановка в Новосибирске. Я, можно сказать, на время самовольно покинул эшелон, чтобы попрощаться с родителями. Грустное расставание с убывающим на фронт сыном. У всех в потаенных мыслях: "Неужто видимся в последний раз?" Надо отдать нам должное - никто из нас не проронил ни одной слезинки!..
   Напрасно я торопился обратно - эшелон простоял на ж.д. станции Новосибирска целые сутки. В моей "теплушке" - знакомые лица бывших курсантов 2-й батареи ТАУ-1. Теперь их жизнь ограничена малюсенькой территорией товарного вагона. Живём более или менее дружно (к счастью, нет с нами Швергунова и его приспешников). Запасы съестного, приготовленные на дорогу быстро кончились. Приходится питаться, в основном, скудным сухим пайком. Если бы не сердобольные старушки, торгующие на ж.д. станциях различной снедью и горячая пища на крупных ж.д. узлах - некогда пышущие здоровьем курсанты могли превратиться в жалких дистрофиков.
   Наконец, в конце марта мы прибыли на ст. Люберцы (около 20 км. от Москвы). Вечером, прихватив с собой товарища (из бывших курсантов), я отправился в Москву на квартиру к С.И. Строганову (мужу одной из сестёр моего отца, которая работала в это время врачом в военном госпитале г. Ярославль). У С.И. я по-настоящему(!) вымылся и провёл ночь в постели, которая после нар "теплушки" показалась мне настоящим раем.
   В Люберцах получил назначение в 5-й Воздушно-десантный Гвардейский корпус - командиром взвода боепитания. ..Моя часть находится в г. Звенигороде (два часа поездом из Москвы).
   6. ВДВ
   Апрель-май 1943 года
   Первая ночь в Звенигороде. Смешно говорить о снах, но здесь особый случай. Мне приснилась трагическая гибель Владика Склярского. У него, как мне рассказала при встрече в Новосибирске Светлана Лейбова, не раскрылся парашют во время учебных прыжков. Утром, когда я пробудился ото сна, мне было горько и обидно за его участь и... за себя. Если бы сновидение означало только скорбную память о погибшем товарище?! Думаю, что к этому примешивается моя малодушная реакция на неожиданное назначение в Воздушно-десантные войска (ВДВ). Сдается мне, что ТАУ недостаточно закалило волю и мужество мл. л-та Дамье.
   Итак, я и ещё несколько бывших курсантов ТАУ-1 "в темпе" осваивают новую для себя военную специальность, постоянно пребывая в учебных классах и не ощущая подмосковного весеннего воздуха. Все помещения в расположении нашей части (в том числе жилые) были когда-то дачами Академии наук СССР (так утверждают старожилы). Увы! Ничто здесь не напоминает ни загородных дворцов, ни благоустроенных коттеджей. Можно предположить, что проживавшие в наших нынешних классах и квартирах академики были наредкость скромными людьми...
   Изучаемые нами дисциплины - многочисленны и разнообразны. В этом нет ничего удивительного, т.к. в ВДВ используются самые различные рода войск, виды вооружений и боеприпасов. Достаточно вспомнить о десантировании (наряду с пехотой) артиллерии, бронетехники, автомашин и т.д. Нам преподают различные воинские уставы, многочисленные "Наставления" (по стрельбе, огневой подготовке), "Инструкции". Мы детально знакомимся с устройствами трофейных видов вооружения (начиная с автоматов и кончая танками и самолетами). Разбираем и собираем "парабеллумы", "вальтеры", немецкие автоматы и пулеметы, а также "родные" ПДП, ППШ, наган, ТТ, РПД и т.д. Уже на первых занятиях приступили к изучению снаряжения десантника и устройства парашютов. В недалёком будущем обещают тренировочные парашютные прыжки из кабины аэростата и американского "Дугласа". В общем - "впрягли" нас основательно.
   Вместе со мною проходят учёбу ещё пять офицеров. Отношения между нами - нормальные, товарищеские. Друзей нет. Одна из попыток завязать дружеские отношения кончилась неудачей. Вскоре после того как я поселился в отведенных мне небольших, скромно обставленных апартаментах, ко мне постучался живший по соседству молодой офицер. "Лейтенант Арифулов, - представился вошедший. - Извините, что без приглашения. Говорят - "незваный гость - хуже татарина". У меня преимущество, т.к. я - татарин". Мы посидели, выпили "за знакомство", малость посплетничали о делах армейских, потом включили радио. С этого началось! По радиоточке транслировали оперу "Борис Годунов" из Большого театра. Партию царя Бориса пел Александр Пирогов. "А у нас в Казани пел Шаляпин, - сказал мой гость. - Пирогов ему в "в подмётки не годится". Я сам из Казани. Знаешь, у меня интересная родословная: мои далёкие предки - из "волжских болгар". Было когда-то такое ханство - "Болгарское волжскокамское". Могучее, процветающее государство. Так же как Русь было оно покорено Золотой ордой и стало её вассалом. Потом освободилось, но, благодаря предательству Ивана Грозного, снова было завоевано - на этот раз русскими. Страшный был человек - Иван Грозный. Ни перед чем не останавливался. Убил собственного сына, замучил жену. Видел "Царскую невесту"? Помнишь, как искал царь Иван себе невест? Доводил девушек до сумасшествия. Как бесновались и зверствовали его опричники. В общем, "тот еще был фрукт"... Ну а более близкие мои предки воевали (восставали) в отрядах Стеньки Разина и Емели Пугачёва... Так-то, друг Валерий!.."
   Под конец вечера Арифулов предложил: "Давай померяемся силами. Выясним, кто из нас настоящий десантник!" Наше борцовское состязание чуть было не переросло в откровенную драку. К счастью, восторжествовало благоразумие...
   После нашего свидания я еще раз убедился, что "советский человек - не обязательно интернационалист. Ну почему на свете столько откровенных и скрытных "швергуновых" и "арифуловых"?..
   Мне было очень приятно и радостно несколько раз навестить в Москве харьковских друзей моих родителей и наших московских родственников. Первый раз я побывал на квартире, в которой временно проживала моя тетя с семьей, поздно вечером после посещения оперного спектакля. "Какой молодец! - воскликнула увидев меня тётя и заключила в свои объятия. - Откуда к нам?" "Из филиала Большого, - усмехнулся я. - Слушал "Травиату". Пришлось рассказать, что перед войной я смотрел в Харьковском театре заурядную драму Дюма-сына "Дама с камелиями", а сегодня слушал гениальную "Травиату" (Дюма-сына и Верди). Харьковский драматический спектакль оставил меня равнодушным, зато оперный московский - вызвал мучительный восторг. "Жаль - не пел Лемешев, - говорил я (Чекин - не лучший Альфред). Побывал в ирреальном мире! Вернули к действительности двое (переодетых в гражданское?), которые подошли ко мне в антракте и предупредили: "Осторожно! Здесь много иностранцев!"
   В связи с поздним временем все расспросы и разговоры были отложены на утро. Хозяйка квартиры, в которой временно проживала тетя с семьёй, Эсфирь Михайловна - красивая женщина средних лет, всегда оживленная, "острая на язык", "всезнающая" и наредкость самоуверенная... но добрая и справедливая. Меня знает, можно сказать, с тех пор "когда я ещё ходил под стол". Она бездетная и всегда относилась ко мне, как к сыну. Моя тётя - Эттель Борисовна Курляндская - полная ей противоположность. Она исключительно скромный человек, немногословна, поражает глубиной ума и знаний. Красота её носит оттенок благородства, улыбка покоряет добротой и лучезарностью. Тётя - биолог, работающий в какой-то секретной лаборатории. Глава семейства - Аарон Израилевич Курляндский - крупный специалист-производственник. Их 14-и летний сын Борис, которого я в последний раз видел незадолго перед войной (когда гостил на даче Курляндских под Москвой) превратился в стройного плечистого юношу - обладателя красивой наружности и располагающей улыбки. Борис - несомненный трудяга. Несмотря на свой юный возраст он выполняет работу, которая не под силу иному взрослому человеку (проводя по несколько смен у токарного станка на военном заводе).
   У нас не было трудностей с выбором тем. Мы говорили с Э.М. и Э.Б. о семейных делах, о Томске и Москве, об обстановке на фронте. Вспоминали о совместном с Курляндскими отдыхе на Полтавщине (в Новых Санжарах). Смеялись, вспоминая как тётя, во время моего гостевания на даче в Кратово, включала в моё меню ежедневный "гоголь-моголь" из трех яиц и какао...
   Отвечая на вопрос о войне, я поведал, что на фронте, после крупных успехов (разгром немцев в Сталинградской битве, освобождение Кавказа, Харькова, части Донбасса) началась полоса временных неудач. В офицерской столовой я слышал рассказ участника недавних боёв под Харьковом. Немцам удалось "заманить в ловушку" наступающие советские войска. Некоторые наши соединения попали в окружение. Был оставлен незадолго до этого освобожденный Харьков...
   Вспоминая Новые Санжары отдали дань "бессмертному" творению Ильи Набатова - "Беломорканал". У Бориса Курляндского поразительная память. Он прекрасно помнит то, что единожды услышал в 8-9 летнем возрасте. Надо было послушать, как он, при нашей нынешней встрече, поизносит, переходя на бас: "Разрешите мне от блатной шпаны Советской страны поблагодарить "чекиста-приятеля" (предыдущего "орателя")!" Потом он, имитируя женский голос пищал: "Что вы всё гадости играете? Сыграйте что-нибудь для дам - Шопена, БетховИна, Чайника-Чайниковского!"...
   Вспоминали деда Дамье, также отдыхавшего в Н. Санжарах. Борис, после купания в р. Ворскле, возвратившись к нам в "мазанку" заявлял: "Видел на речке деда. Стоит, "журавлюет" (высокий, худющий дед Дамье действительно напоминал журавля)...
   Естественно, наша встреча у Э.М. не ограничивалась интересными беседами, воспоминаниями. Меня сытно кормили, в моём распоряжении было "королевское ложе". На следующий день мне чудом удалось поспеть к "отбою", не нарушив тем самым срок моего кратковременного отпуска в Москву.
   7. Фронт
   Июнь-июль 1943 года
   Только сейчас, в последний день июля нашел время для очередных записей в Дневнике... Капризная судьба творит чудеса! Очередной крутой её поворот означал начало новой эпопеи в моей военной жизни. Только начал привыкать к своей роли будущего десантника, как вдруг... приказ об офицерах-артиллеристах, проходящих службу в ВДВ. Их направляют в артиллерийские части и соединения сухопутных войск.
   В начале июня я и л-т Коротков получили предписание: "Прибыть 7.06.43 г. в распоряжение командира 155 стрелковой дивизии". Предстояло путешествие в Липецкую область, где в районе г. Ельца, находился штаб этой дивизии. Неподалеку, в соседней Орловской области пролегала фронтовая полоса. Добирались "газиком" из Звенигорода до Москвы, оттуда по ж.д. до Ельца. Дальше надо было следовать на "собственных двоих".
   Ещё раз убедился, что "человек - предполагает, а судьба - располагает!" На ст. Елец рядом с платформой проносится товарный состав. Раскачивающаяся (незакрытая?) дверца вагона ударом в голову опрокидывает идущего рядом со мной Короткова... Прибывшим медикам ничего не остается, как незамедлительно отправить его в больницу с окровавленной головой, в бессознательном состоянии. Мне не оставалось ничего другого, как в одиночестве отправиться в деревню, где находился штаб 155 с.д. Несколько дней я находился при штабе дивизии, ожидая решения своей дальнейшей судьбы. Наконец, 10-го июня я узнал, что буду служить в 306-м артиллерийском полку...
   Маленькая деревушка, скромная избёнка, где пребывает командир полка полковник Башилкин. Ожидаю выхода старшего адъютанта. Пока, с удивлением наблюдаю за снующими по улице офицерами. Вид у них несколько необычный, можно сказать, экзотический - бритые головы, пышные или пробивающиеся усы. Вижу "подтянутые", стройные фигуры, идеально подогнанную форму, до блеска начищенные сапоги. Вышедший ко мне офицер-адъютант предлагает пройти к находящимся в соседней избе парикмахеру и сапожнику. Я лишаюсь волос на голове и обретаю новые хромовые сапоги. Только после этого мне разрешают предстать пред очи к-ра 306-го арт.полка.
   Это уже немолодой, грузноватый, с бритой головой и закрученными вверх (как у Будённого) пышными усами... Наша беседа носила сугубо ознакомительный характер. "Батя" - так его называют между собой офицеры полка - в ходе нашей короткой встречи явил немногословность и не улыбчивость (даже суровость)...
   Моя новая должность пока не определена - мне и другим новоприбывшим офицерам предстоит пройти какой-то предварительный экзамен... Несколько дней я находился при штабе полка. 14-го июня принял участие в испытаниях на соответствие высокому званию "офицер 306-го "башилкинского" полка". Мне и еще двум младшим лейтенантам надлежало в короткое (даже слишком) время подготовить "Исходные данные" для стрельбы с закрытой позиции и провести учебную стрельбу из незнакомой мне 122 мм гаубицы образца 1910-1930 г. К своему стыду должен признаться - в отведенное мне время я не уложился (как впрочем и другие испытуемые). Нам объявили, что мы зачислены в резерв...
   Личный состав батареи ст. л-та Кмита, к которой я прикомандирован, встретил меня радушно и с недоумением (прибыл офицер с непонятными обязанностями и правами). По сути - я наблюдатель. Правда, иногда мне доверяют проводить учебные занятия по огневой подготовке - тренировке орудийных расчетов на "боевой позиции". У меня нет взвода солдат, зато (к моему несчастью), в моем распоряжении личная лошадь. "Красивая лошадка", - подумал я, плохо себе представляя сколько забот доставит мне это чудесное и покорное с виду животное. У меня достаточно знаний, чтобы обучать солдат-артиллеристов (я не успел забыть то, чему меня учили в ТАУ), но я совершенно бессилен в обращении с лошадью. Дело в том, что в ТАУ-1 курсантов готовили для службы в тех артиллерийских частях, где используется "механическая тяга орудий" (в частности тракторы-тягачи "СТЗ-НАТИ" и "ЧТЗ"). В батарее Кмита используется "конная тяга" (шестёрка лошадей на каждую гаубицу). Каждый офицер батареи имеет в своём распоряжении личного "скакуна".
   Моя лошадь, не вникая в мои трудности, с самого начала нашего с ней знакомства, решила показать превосходство благородного животного над "всадником-неумехой". Искусство верховой езды мне пришлось изучать самостоятельно (стыдно было просить о помощи). Втайне от всех, я отводил упрямое животное куда-нибудь подальше от расположения батареи. Туда, где никто не мог наблюдать мои жалкие попытки вскочить в седло. Всё было тщетно. Вопреки моему желанию лошадь раньше времени начинала движение - моя левая нога застревала в стремени, а правая - беспомощно "путешествовала" по земле. Нисколько бы не удивился, если бы оказалось, что ржание лошади относится к моим неудачам. Но всё это, "господа присяжные заседатели", в прошлом! Сейчас я смело могу причислить мою "орлицу" к числу моих верных друзей...
   Весь июнь в батарее проводились интенсивные учения в различных боевых условиях (встречный бой, форсирование водной преграды, бой в окружении, стрельба с закрытых позиций, отражение нападения на марше и т.д.). Июньские марши носили сложный характер. Как правило они проводились ночью, на далёкие расстояния. Несколько раз форсировали реку Сосна.
   В свободное время батарейцы с удовольствием общались с местным населением, принимали участие в вечерних "мотаньях". Однажды, это было в начале июля, во время гуляний меня познакомили с молодой красивой женщиной. Эвакуированная Наталья, родом с Полтавщины, нашла себе приют в России (у родственницы своего русского отца). Она мне сразу приглянулась, показалась настоящей "Наталкой-Полтавкой". Во время гулянья я "не отпускал её ни на шаг", болтал безумолку всякую чепуху. Мы вспоминали красоты Полтавщины. Она рассказывала о своей семье, неудачном замужестве. Подражая Козловскому я запел: "Сонцэ нызэнько, вэчир блызэнько. Кохаю тэбэ, мое сэрдэнько!" Конец арии мы спели вместе (у неё оказался прекрасный голос)... В этот вечер я осмелился её обнять. Неожиданно для меня она прильнула ко мне и страстно поцеловала. Я ответил долгим, не менее страстным поцелуем. "Пойдем к тебе", - молил я. "Нельзя, милый, там моя тетя", - шептала она...
   Неподалеку была зеленая роща, которая могла стать свидетелем и даже венцом нашего свиданья. Об этом несложно было догадаться, но... только не мне - неопытному юноше, впервые поцеловавшему женщину.
   На следующий день, когда я вознамерился исправить свою оплошность, было слишком поздно. Пришел приказ о передислокации дивизии. Стрелковая "155-я" начала движение к фронту. Он был недалеко - в соседней Орловской области. Достаточно было одного суточного марша, но дивизия пошла на юг, к южному основанию "курского выступа".
   Путь лежал через Курскую область. Двигались ночными маршами. Прошли г. Курск, в центре которого на нас зловеще глядели сожженные коробки многоэтажных домов. Днем спали у орудий под сенью фруктовых деревьев, источавших чудесный аромат. Близость к фронту ощутилась в районе г. Обоянь, где дивизия попала под бомбёжку немецких "юнкерсов" и понесла незначительные потери. Неподалеку шли бои с наступающим противником. Рядом разворачивалось величайшее в истории войн танковое сражение. Земля и небо стонали от грохота пушек, разрывов снарядов и авиабомб. 14-го июля дивизия проследовала через Прохоровку. На "прохоровском поле" батарейцы с невольным содроганием глядели на раскинувшееся перед ними кладбище танков - немецких и наших Т-34. Сотни сгоревших боевых машин с продырявленной броней, разбитыми гусеницами. Чувствовался смрад и сохранившийся запах гари... Казалось странным отсутствие трупов, если не знать, как оперативно могут иногда действовать "трофейные команды"...
   В 20-х числах июля 155-я стрелковая дивизия вошла в состав 27 армии резервного Степного фронта. Части дивизии заняли оборону в 20-и км восточнее занятого немцами г. Белгород... Батарея ст. л-та Кмита оборудовала огневые позиции неподалеку от деревни Красная Яруга... 122 мм "игрушки" повернули свои стволы в сторону врага.
   2 августа 1943 года
   Завтра бой. Особого волнения не испытываю. Однако, настроение оставляет желать лучшего. Действует на нервы моё двусмысленное непонятное "амплуа". И, конечно, беспокоит долгое отсутствие писем от родных. Что касается первого - я не встречал ни в одном воинском Уставе упоминания о должности "резервного командира взвода". Кто я в конце-концов? Наблюдатель или боевой офицер? Обещают поручить ведение боя, но, как говорят на Украине: "обицянка - цяцянка" (т.е. обещание - всё равно, что детская игрушка)... Родители и сестра погрузились в долгое молчание. А ведь Нора, как мне известно, уже должна была сделать меня дядей. Благополучно ли прошли роды? Что с нашей мамой? Улучшилось ли её здоровье (оно в последнее время основательно "хромало")? Где сейчас папа? По-прежнему в Новосибирске или выехал в Москву?..
   Знающие люди говорят, что перед боем "вредно волноваться", но до чего трудно сохранять спокойствие при владеющих мною тревогах и неопределенностях. Надеюсь, что когда начнется сражение, представится возможность убивать ненавистного врага - это завладеет всеми моими мыслями, заставит меня забыть обо всех житейских заботах и тревогах...
   Идут последние приготовления к предстоящим сражениям. Комбат Кмит зачитывает Приказ Командующего Степным фронтом генерала И. Конева... Ночь перед боем. Давно пора спать, но по-прежнему не оставляют беспокойные мысли. Дошло до абсурда - почему-то начал "копаться в памяти", вспоминая мысли "толстовского" князя Андрея (из "Война и мир") перед боем. "Чушь какая-то, - подумал я. - Что со мной творится? Вспомни наказ писателя-мудреца: "Учитесь властвовать собою!". "Спи! - скомандовал я себе. - На рассвете бой"... Команду пришлось повторять несколько раз, прежде чем я почувствовал, что засыпаю. Вскоре я перестал слышать храп из соседней палатки и одиночные выстрелы немецких орудий...
   В 4-00 меня разбудил ординарец комбата - Ахмаров.
   Август-сентябрь 1943 года
   Вершится грозное боренье
   В горниле Курского сражения.
   Здесь кровь течет, не зная меры,
   Дымятся "тигры" и "пантеры",
   Сгорают рощи и поля...
   Бессмертна Курская земля -
   Здесь опрокинула врага
   Стальная "русская дуга".
  
   На рассвете 3-го августа началась продолжительная, невиданная по масштабам артиллерийская подготовка. Наряду с множеством орудийных стволов артполков, бригад и соединений, а также орудий АРГК (артиллерии резерва Главного командования) в ней принимала участие скромная четырёхорудийная гаубичная батарея ст. л-та Кмита.
   Когда на окопы и траншеи врага обрушился смертоносный огненный смерч - земля и небо окутались густым дымом. Раздался гул моторов - двинулись вперед на неприятеля многочисленные танки с пехотой, прикрываемые с воздуха бронированными "летающими танками" - штурмовиками "ИЛ". Противник, не выдержав натиска советских войск, начал отступать. Уже 5-го августа был освобожден г. Белгород. Потом наступление на время замедлилось. Враг опомнился, начал переходить в яростные контратаки, бросая в бой отборные части пехоты, "тигры" и "пантеры"...
   Батарея Кмита, поддерживая стрелковые подразделения 155 стр. дивизии, вела огонь по скоплениям вражеской пехоты, танковым колоннам, немецким тылам. В г. Грайворон, на берегу мирной речки Ворсклы, (в которой я не раз купался в довоенные годы во время отдыха в Н. Санжарах), наша "155-ая" понесла серьезные потери в результате бомбёжки с воздуха. Полностью погиб штаб 306-го артполка. Полк потерял своего боевого командира полковника Башилкина...
   В городе Ахтырка бойцы сжимали кулаки и матерились, глядя на сожженные и догорающие дома, трупы жителей и животных, изуродованные деревья. Повсюду - многочисленные воронки от авиабомб и снарядов. Под г. Зеньков батарея Кмита участвовала в отражении контрударов немецких танков и "самоходок", ведя заградительный огонь. Удалось повредить несколько танков, однако большинство из них прорвалось к окопам, занимаемым бойцами стрелковой части 155-й дивизии. Спас положение ИПТАП (истребительный противотанковый полк), который своими 57 мм пушками уничтожил большую часть немецких танков...
   На пути к Днепру батарея Кмита неоднократно попадала под артобстрел и бомбёжки... Наступление советских войск было решительным и неумолимым. Марши, в которых участвовала "кмитовская" батарея, чередовались с кратковременным нахождением на спешно оборудованных огневых позициях. Оттуда вёлся огонь по пытавшейся закрепиться на промежуточных рубежах вражеской пехоте и по огневым точкам...
   Во время одного из маршей со мной приключился весьма неприятный случай. Я совершил неудачную попытку "затормозить" (с помощью стального "башмака") одно из орудий на крутом, скользком спуске. При этом моя нога попала под колесо гаубичной 1,5 тонной махины. Самое удивительное, что моя конечность не была раздавлена и серьёзно не пострадала. Возможно оказалась спасительной песчаная "подушка". Всё же повреждение дает о себе знать - постоянно ноет "проклятая" левая нога. Я заметно хромаю, вызывая сочувствие моих товарищей. Должен заметить, что обратиться в Санитарную роту я не мог по простой причине - она отсутствовала во время марша (из-за безнадежного отставания дальних и ближних тылов). Моё "ранение" - ужасно некстати. Хорошо ещё, что я в резерве и мне позволительно не всё время участвовать в сражениях. Иначе было бы много тяжелее...
   Бальзам на раны - добрые известия от родных. Счастлив был узнать, что у моей сестры родилась дочка (назвали Ирой), маме - "лучше", отец прибыл в Москву (есть шанс наладить нашу переписку)... В начале сентября 155-й дивизией и её соседями были освобождены райцентры Лубны и Переяслав... Утром 19-го сентября офицеры "кмитовской" батареи (включая мл. л-та Дамье) увидели перед собой широкую величественную гладь седого Днепра... Впереди нас ожидала "букринская эпопея" на днепровском плацдарме.
   Сентябрь-октябрь 1943 года
   Дымится Днепр на заре.
   Огни пожарищ на Земле.
   Изводит Жизнь вампиров стая,
   Смакуя кровь, как пьют вино.
   Обуглил ад березки гая,
   Сжигая хаты заодно.
   Вздыбил леса, замучил ивы,
   Поджог излучину Днепра...
   Предсмертный шёпот близ рябины:
   "Оставь! Прошу тебя, "сестра"!"
  
   Излучина р. Днепр - южнее Киева. "Пятачок" 5 на 8 км - Букринский плацдарм у деревни Григоровка. Своим появлением этот клочок земли на правом берегу Днепра обязан роте автоматчиков, переправившихся через широкую водную преграду на самодельных плотах и "човнах". Враг обрушивал на смельчаков атаку за атакой, тщетно пытаясь сбросить их обратно в Днепр.
   В октябре была организована переправа, которую не устают бомбить фашистские "юнкерсы" и "хенкели". Навстречу немецким самолётам, пытаясь не допустить их к переправе или сбить, отогнать вылетают краснозвездные "яки" и "лавочкины". Наверху завязываются смертельные воздушные бои с "мессершмиттами".
   Батарея ст. л-та Кмита переправилась на плацдарм по понтонному мосту вслед за одним из стрелковых батальонов. Не успели занять огневую позицию, как появилась в воздухе "рама" - предвестник воздушного налёта. Через час в небе возникли пикирующие бомбардировщики "Ю-88". Кроме бомб они сбрасывали непонятный груз, издающий при полёте душераздирающий визг. Это были вибрирующие в воздухе тонкие листы железа. Бомбёжка не нанесла батарее ущерба - спасли окопы и недостаточная точность немецкого бомбометания.
   На следующий день батарея по заявке пехоты вела огонь по разведанным целям. Противник понёс потери, но батальон нашей дивизии "застрял на месте". На третий день, вражеская артиллерия, "нащупав" батарею, открыла огонь "на поражение". Взметая огненные столбы рвались снаряды. Шипели осколки. Ранен наводчик Щеголев. Смертельно бледен, строг, неуязвим. Не зная боли, горя, сожалений - не связан более с живым...
   А ещё через неделю, 12-го октября батарея потеряла своего командира Тогда на наблюдательный пункт (НП), где находился Кмит, прорвались "пантеры". Когда гранат не оставалось и холм утюжила "броня", навеки с жизнью расставаясь, огонь он вызвал на себя.
   Перед смертью, на грани вечной темноты комбат мог убедиться в меткости своих солдат-артиллеристов. Не стало немецкой "брони" - вместо неё десяток пылающих факелов.
   Расстреляв немецкие танки, батарейцы погубили своего командира (по его приказу). Я был одним из действующих (вместо убывшего по болезни л-та Гвоздилова) командиров, отдававших команды на огневой позиции... Вспоминаю "кмитовское" открытое мужественное лицо, живую речь, меткость и справедливость его суждений и поступков, искренность и дружеское расположение. Сейчас, когда я пишу о нём в Дневнике, вспомнил его обычную манеру произносить застольный тост: "Во имя яйца и сала, и самогонного духа - Аминь!.." Ещё вчера он хохотал, слушая анекдот о "брезгливом" солдате, который, выпив на пари стакан мочи, вдруг бросил его наземь, схватился за живот и завопил: "Ой, братцы, тошнит! Муха в стакан попала!" Признаюсь, я в ужасе от трагедии с нашим комбатом и... в смятении от своих мыслей и суждений. Я понимаю, что поступок Кмита - героический, что это - самопожертвование, а не самоубийство. Но что касается его любимой батареи? Не явились ли мои (и наших "огневиков") действия немыслимой жестокостью? Не один Устав не предусматривает убивать своих командиров (даже по их приказу). "Но Устав не знает всех, зачастую непредсказуемых случаев, могущих возникнуть в бою" - возражаю себе. "А разве справедливо, разве по-человечески приносить в жертву незаурядную, героическую личность во имя уничтожения нескольких железных монстров?" Я совсем запутался...
   Не сразу я понял, что в пылу эмоций забыл простую вещь. Наблюдательный пункт - глаза батареи. Его захват немцами означал слепоту и гибель гаубичной батареи (и, возможно, тех пехотинцев, которых она поддерживала своим огнём)... Тут, похоже всё ясно! "Ну а другие случаи? Какие там могут быть оправдания непонятных, кажущихся бессмысленно жестокими действия иных командиров и солдат? Мне непонятно, когда за "ничтожную высотку" расплачивается жизнью батальон ("мы за ценой не постоим"), когда расстреливают безоружных пленников по дороге в штаб (" что с ними "сволочами" возиться").
   Говоря о проявлениях излишней, неоправданной жестокости я не имею в виду обязательно Красную Армию. Фашистская армия в этом отношении несравненно хуже. Там - пленных травят газами или (на передовой) нередко отрубают головы захваченным советским солдатам и подбрасывают в наши окопы. Вопрос о бессмысленной (или наоборот "оправданной") жестокости - возможно самый сложный на войне.
   Не могу не вспомнить о печальной участи приданной нашей дивизии штрафной роте и судьбе Павло Сковороды. Однажды, находясь с комбатом на батарейном НП, я стал невольным свидетелем боя "штрафников" за один из небольших населенных пунктов. Их бой, как всегда, неравный, без какой-либо огневой поддержки. Привожу его описание. Вспыхивает сигнальная красная ракета. Шипя спускается на землю. Громкий крик "ура" и солдатский мат. Мелькают кепи и береты вблизи сожженного села. Бегут размеренной трусцой босые, грязные солдаты. Разворачиваются в цепь под пулемётным вражеским огнём. Бегут и падают, встают и снова падают, встают... Выстрелы немецких орудий, свист снарядов. Грохот разрывов сотрясает землю. Густой дым заволакивает поле и окраину села... Мёртвая тишина. Всё кончено...
   До этого этим людям, положившим на моих глазах свои головы, можно сказать повезло. Им - военнопленным-украинцам фашисты даровали свободу (освободили из плена), чтобы они добывали для немцев урожай. Теперь "в цивильной одежонке, с винтовкой старенькой в руках Богдана храбрые потомки нелепо гибли в "штрафниках"...
   Ещё припоминаю случай во 2-м дивизионе 306 арт. полка. Служил там офицер - обладатель "кухонной" фамилии Сковорода. О нём говорили: "Хотя зовут Сковорода, но Павел - "воин, хоть куда". Не раз творит фашистам ад, круша стальной "тигриный" ряд"... Как-то, когда была политбеседа о войне и гениальнейшем вожде. Павло о Сталине спросил (зачем тот с Гитлером дружил?)... Потом вздыхали: "Был - да сплыл... Бедняге кто-то "удружил".
   Сравнивая обуревавшие меня чувства по отношению к этим ЧП со спокойствием (и даже равнодушием) моих товарищей, начинаю сомневаться в наличии у меня качеств, необходимых боевому офицеру - твёрдости, выдержки, закалки...
   Как- то у меня вышел откровенный(!) разговор с начальником штаба дивизиона капитаном Злаказовым. "Не думаю, - сказал он, - что слепая, звериная жестокость и бессмысленные жертвы - обязательный , непременный атрибут войны. "Убей русского", - надрывается "геббельская" пропаганда. "Раздави фашистскую гадину. Убей фрица!" - кричат наши плакаты. Говорят: "На войне - как на войне". Там - всякое бывает - "не убьёшь ты - убьют тебя" Всё правильно... пока ты ведёшь бой. Но, когда он окончен - тогда ты, выходит, убиваешь безоружного человека(?!) Не иначе - это проявления звериных инстинктов и бесчеловечности!" Мудрый человек - наш начштаба.
   Сегодня, так же как вчера, - обычная картина на плацдарме. Грохочут безумолку пушки. Дымит земля, гремит река. Фонтаны брызг, летят осколки, взрывная тешится волна. Кружат в раздумье катерочки, снарядам делая поклон. Не дожидаясь тёмной ночки вползают танки на понтон. Где метр - мера "продвижения" поют РС-ов голоса. Вослед стремительным ракетам гудят пугливо небеса...
   Через Днепр переправляются всё новые части и соединения. Непрерывное наращивание и пополнение сил. Лесок на берегу Днепра настолько "перенасыщен" различной военной техникой (танками, самоходками, автомашинами, артиллерийскими орудиями и т.д.), что даже негде "справить нужду"...
   Фронт - полон неожиданностей. Кто бы мог подумать, что на наш "убийственный" плацдарм пожалуют невиданные гости - армейская баня (с санобработкой), парикмахерская и "Военторг". Наконец можно расстаться с трофейным шёлковым бельём, которое почему-то недолюбливают мерзкие насекомые...
   Вскоре вслед за своими санитарно-гигиеническими и торговыми службами на плацдарм "переселился" штаб 27-й армии, который разместился в одном из многочисленных оврагов. Передислокация штабарма, как оказалось, явилась для меня весьма важным событием. В середине октября, ст. л-т Петренко (комбат, заменивший погибшего ст. л-та Кмита) сообщил мне, что по приказу командования я "направляюсь в распоряжение командарма генерал-лейтенанта Трофименко". Предстояло выполнять почетные обязанности армейского "офицера связи"/
   Накануне "убытия" в штаб армии получил сразу четыре письма (два из Москвы - от папы и Курляндских и два из Самарканда - от мамы и Норы). Счастлив, что мои родные живы и здоровы - это главное. Из письма папы узнал, что он побывал в освобождённом Харькове и даже посетил нашу прежнюю квартиру. Хорошо бы её возвратить или, хотя бы, получить за неё денежную компенсацию. Отец увидел полуразрушенный город. Он стал таким не столько из-за бомбёжек и артобстрелов, сколько в результате пожаров. Город четыре раза переходил "из рук в руки". Некоторые из тех, кто пережил оккупацию, рассказывали отцу о повешенных на здании Харьковского обкома партии, о взятых (после подрыва немецкого штаба) заложниках, о расправах над евреями, об облавах и угоне людей в Германию. Кроме немцев были еще враги - голод и холод. Нужно было научиться жить без водопровода, без электричества и отопления, без транспорта и т.д. В письме отца, датированном 16.09 я узнал, что в Харькове восстанавливается жизнь. Намечается в ближайшее время пустить 60 вагонов трамваев и 6 троллейбусов...
   Когда я читал эти строки отцовского письма - вспоминал годы, когда в Харькове появились на улицах автомобили, первый троллейбус и двухвагонный трамвай. Транспорт - вещь серьёзная, но на память пришли смешные истории и шуточные песенки: "Рысаков мы упразднили (к чёрту эту дрянь) и теперь автомобили всюду, где не глянь".
   О харьковском троллейбусе пели (на мотив "утёсовской" "Пока, пока Вы нас не забывайте"...) - "Пока, пока троллейбус до ДКА... а дальше, до вокзала "валяйте пешака".
   Вспомнились предупреждающие надписи над окнами харьковских трамваев: "Увага! Пидчас руху поизда высуватысь в викна вагона суворо заборонэно. Штраф 1 карбованэць". Остряки утверждали - в Одессе подобное предупреждение для пассажиров трамвая звучало более оригинально и лаконично: "Высовывайтесь! Высовывайтесь!"
   Прочтя папино письмо, я мысленно обратился к своему родному городу: "Не сомневаюсь, что ты скоро залечишь свои раны. Будешь ещё лучше, ещё прекрасней довоенного красавца - Харькова. С красивыми скоростными трамваями, удобными троллейбусами и подземными дворцами метро..."
   Рассказ о письмах родных прервал запись о моей новой службе. Итак, "волей судеб" и командования я стал "офицером связи". Для выполнения этой роли у меня прекрасные помощники. Быстрая, послушная лошадь и трофейные наручные часы (немецкий хронометр). Свой путь в штаб армии и обратно я могу рассчитать даже по секундам. Принимаю в расчёт пунктуальность немецких артиллеристов, с хронометрической точностью обстреливающих шоссе вдоль Днепра. Важно, вовремя, в промежутках между выстрелами, избегая близких разрывов снарядов, проскакивать опасные участки шоссе. Немцы соблюдают постоянство не только во времени, но даже в мощности и количестве выпускаемых снарядов...
   В первый день моей работы в новом амплуа я благополучно проскакал на своей "орлице" по шоссе вдоль Днепра к штабу 27-й армии. После вручения пакета помощнику начальника штаба я был препровожден в офицерскую комнату отдыха. Затем был "роскошный" обед в офицерской столовой и стрельба глазками, принадлежавшими смазливым молоденьким официанткам...
   На следующий день, вечером 16-го октября я получил в штабе 27-й армии пакет для комдива 155-й. Пришлось покинуть "гостеприимный" овраг, оседлать свою послушную "орлицу" и направить её по шоссе к штабу 155-й дивизии. Мне следовало опасаться трех опасных участков шоссе, которые в это время методично обстреливались немецкими дальнобойными орудиями. Когда один снаряд разорвался неподалеку, "орлица" встала на дыбы, после чего бросилась в сторону леса... Дальнейшую часть пути мы проделали без "приключений", оставшись "целыми и невредимыми".
   В общей сложности я 6 или 7 раз совершал благополучные "межштабные путешествия" по доставке пакетов командования. Однажды, в один из ненастных ноябрьских дней фортуна повернулась ко мне тыльной частью. Разрывом близкого снаряда была смертельно ранена "орлица". Я выпал из седла, больно ударился о полотно дороги, разбил и окровавил себе подбородок. До штаба дивизии пришлось добираться пешком, буквально волоча ноги. "Почему с опозданием и в неподобающем виде"? - спросил меня начштаба. "Небольшое происшествие, товарищ полковник! Попал под артобстрел, лошадь подо мной убита. Добирался пешком", - отчеканил я. "Где это произошло?" Я сказал. "Где пакет?" "Отдал вашему адъютанту". "Понятно, - и после некоторого раздумья, - кстати я тебя узнал. Ты, помнится, летом сдавал Башилкину экзамен... Кажется не слишком удачно". Тут он дружески усмехнулся. "Где воевал?" "Был на вторых ролях. Можно сказать, почти не воевал", - отвечал я. "Ничего, еще повоюешь. В отличие от Башилкина - светлая ему память... Ладно, свободен. Можешь идти!.." Тогда я не придал большого значения его словам ("Ещё повоюешь"), но на следующий день (10-го ноября) мне сообщили, что я отозван из штабарма и получаю назначение в батарею капитана Петрушина...
   Между тем, к моменту "происшествия" на шоссе и свидания с начштаба дивизии бои на плацдарме начали постепенно затихать. Близость к штабу 27-й армии, разговоры вокруг дали мне понять: букринский плацдарм не оправдал возлагавшихся на него надежд. Наступательные операции в конце октября, несмотря на интенсивные артподготовки и самоотверженность пехоты не привели к решающему успеху. Не было господства в воздухе, танки не могли эффективно действовать в условиях пересеченной овражистой местности. По приказу командования часть дивизий (одна за другой) начали покидать плацдарм и перебазироваться на другие участки фронта...
   То, что не удалось сделать войскам на "нашем" Букринском плацдарме совершили армии, сосредоточенные севернее Киева ("Лютежский плацдарм"). Начав наступление в начале ноября они к 7-му ноября 1943 года (день 25-й годовщины Октябрьской революции) освободили столицу Украины - г. Киев...
   В тот день, когда я получил назначение в батарею капитана Петрушина, 155-я с.д. снялась с Букринского плацдарма и, пройдя маршем через окраины освобождённой (другими соединениями) столицы Украины, сосредоточилась северо-западнее Киева. Там, 13-го ноября, на огневых позициях возле шоссе Коостень-Киев я нашел свою новую батарею и принял на себя командование огневым взводом. В моём распоряжении оказались современные полуавтоматические, обладающие высокой скорострельностью 76 мм пушки "ЗИС-3". Это радовало.
   Ноябрь-декабрь 1943 года
   Непросто много и часто говорить о смерти. Ещё тяжелее слышать её ежедневное "рычание" и видеть перед собой...
   В середине ноября немцы попытались вернуть себе Киев. В смертельных сражениях участвовали отборные танковые дивизии "СС" - "Адольф Гитлер" и "Мёртвая голова". Как фашистские, так и советские войска несли крупные потери.
   Мне "посчастливилось" попасть в эту "заваруху", не успев, как следует, познакомиться с личным составом своего взвода и комбатом Петрушиным. Сперва в бой вступили наши соседи. Мы дожидались своей очереди...
   Не сделаю открытия, если выскажу мысль: "Плохо, когда перед боем одолевают нехорошие предчувствия или вообще беспокойства". Меня смущало отсутствие навыков в стрельбе из пушек "ЗИС-3" (тем более прямой наводкой по танкам) и незнание вверяющих командиру свою жизнь солдат. Перед тобой жестокий коварный враг, которому отчаяние придает дополнительные силы. И еще... у нас давно не было пополнения...
   Хорошо, что у меня существует испытанный способ освобождаться от неприятных мыслей. Для этого необходимо, не напрягая память, воскресить в ней мелодии увертюр или арий из любимых опер (таких как "Кармен", "Аида", "Фауст", "Пиковая дама", "Иван Сусанин", "Князь Игорь" и т.д.)
   В полночный час, в преддверии боя, на небо мрачное глядя, я слышал арию героя: "Взойди последняя заря!.." В плену тревожных ожиданий забыться в грёзах был я рад. Цветущий сад чудесных арий дарил собой целебный яд...
   Побывав в "виртуальном мире", я очнулся от грёз и совершенно успокоившись направился на ночлёг в землянку...
   Меня разбудила команда: "Подъем! Танки!" Солдаты, наскоро надев гимнастёрки и обув сапоги, побежали к орудиям. Явственно слышен приближающийся гул моторов. Неожиданным странным закатом раскрасилась местность. Рядом с шоссе горели подожженные стога сена. Излучали свет, плавно спускаясь на землю осветительные ракеты. Когда на шоссе появилась колонна вражеских "Т-6", взводы батареи Петрушина открыли огонь. Мой взвод стрелял по головному танку, второй взвод - по замыкающему. Когда оба "тигра" загорелись и колонна в замешательстве остановилась, раздался зычный голос Петрушина: "Батарея, огонь!" Одна команда за другой - грохочут залпы огневой... Часть танков развернулась и, стреляя на ходу, ринулась на батарею...
   Не хватает слов, чтобы описать ночной бой, сокрушение вражеской брони, геройскую смерть многих батарейцев... После стального "прибоя" наступило утро. Моим глазам представилась жуткая картина.
   Где ночью дыбилась земля -
   Играет с тучами заря.
   Дымятся рощи и поля,
   Чадит дырявая броня.
   Как в страшной сказке
   иль былине
   Лежали мёртвые в траве.
   Кружили вороны над ними...
   В тот горький час казалось мне -
   Под шум дождя горланят птицы:
   "Нашли здесь смерть твои друзья -
   Сгубила плоть - "броня-убийца".
   Сегодня пир у воронья..."
  
   Немногим батарейцам повезло остаться жить после ночного боя под Киевом. "Враг не прошёл", но батарея капитана Петрушина понесла тяжелые потери. Мой взвод потерял свои "боевые расчёты". Были раненные и убитые также в другом взводе. Я и еще два бойца получили лёгкие контузии.
   Странно распорядилась судьба, сохраняя мне жизнь. Горек вкус победы, стыдно оттого, что жив и почти невредим. Хотя бы лёгкое ранение! Ведь я был среди тех, кто стрелял, в кого палили танковые пушки. Тщетно я пытаюсь вызвать в своей памяти лица погибших солдат. Это непосильная задача. Я их почти не знал. Во время боя лица бойцов отражали всю гамму человеческих чувств. Здесь были радость удачного выстрела, досада промаха, ярость (или спокойная суровость) и ещё (у нескольких) - отчаяние и страх перед неизбежным.
   При прощании, в странном оцепенении смотрел я пристально на своих мертвых товарищей, не смея отвести взгляд. Сжимало спазмами горло. На какой-то момент мною овладели безысходность и отчаяние... "Привыкнешь", - сказал стоящий рядом старшина...
   Весь ноябрь и декабрь батарею возрождали, пополняя из других дивизионов и армейских резервов. Мною владела апатия. Ёе несколько развеяли весточки от родных. Из Самарканда получил письмо с фотографией моей маленькой племянницы. Любо смотреть на изумительно правильные, красивые черты лица этого крохотного существа. Прекрасный аванс на будущее великолепие и неотразимость.
   10-го декабря произошла желанная перемена в моём служебном положении. В соответствии с приказом командира 306-го арт. полка я перевожусь в мою прежнюю (гаубичную) батарею на должность командира взвода управления батареей.
   Меня весьма радушно встретили знакомые (почти что родные) люди - комбат Петренко, взводный Коптев, арт. мастер Чиж, командиры орудий Рогов и Петросян, командир отделения разведки Войтенков и др.
   Среди бойцов бывшего моего огневого взвода я сразу узнал старого моего знакомого наводчика Кривенко. Он находился в окружении двух солдат. Один - здоровяк с улыбающимся лицом, другой - щуплый, похожий на мальчишку солдатик. Поздоровались. "А у нас пополнение, товарищ лейтенант! Позвольте представить Вам заряжающего Кармелюка - указал Кривенко на солдатика. - Не подумайте, что он такой слабосильный, добрый, безвредный. Это только с виду. Вообще-то он - самый настоящий разбойник. О нём даже песня сложена:
   За Сыбиром сонцэ всходыть.
   Хлопцы, нэ зивайтэ.
   Вы на мэнэ - Кармэлюка
   Всю надию майтэ.
   Повэрнувся я з Сыбиру -
   Та нэ маю доли.
   Хоть, здаеться, нэ в кайданах -
   Так всэж нэ на воли.
  
   Вы не беспокойтесь, товарищ лейтенант, мы его быстро перевоспитаем". Кривенко - в своём амплуа... Завязался общий разговор. Мне рассказывали о новостях во взводе, о моём новом взводе (управления), о письмах из тыла. В свою очередь, мне пришлось рассказать о последних боевых событиях в моей жизни, о положении на нашем участке фронта (каким я его себе представлял). Кривенко, стремясь поднять общее настроение, подтрунивал над товарищами, рассказывал забавные истории. Особенно доставалось бедняге Умарову, который никак не мог решить: обижаться ему или смеяться. "Ну и злой же ты, Умаров, - обращался Кривенко к приятелю. - Наверное тебя девки не любят. А за что тебя спрашивается любить? Нэма у тебя главного - гарного мужского достоинства. Нечем тебе хвастать. У тэбэ не орган, а малэнькый гриб подпупник". "Зато ты - чудо. Достоинство моржовое, - вскипает Умаров. - Ты что, сквозь штаны видишь?" "Та ни, твий "грибочек" я бачыв в бане на плацдарме. Дуже посчастливилось", - улыбается Кривенко... На время воцаряется молчание. Потом Кривенко продолжает: "Был у нас случай в Кобеляках. Гуляли промеж собой Юхым и Хымка. Чтобы произвести на неё побольше впечатления похвастался парубок своим немалым достоинством. Хымка сначала рассердилась, но потом - расхохоталась: "Розумию, ты у нас - "товстохуйка" и хвастун. Не прошло много дней, заявляется как-то утром мать Хымки Одарка к матери Юхыма и "пытае": "Галина! Дэ твий Юхым?" "Вин спыть", - видповыдае Галина. "Ах, вин спыть! А моя Хымка - кровью сцыть", - горюет Одарка. "А нэхай нэ дражныця "товстохуйкой", - доносится с печи голос Юхыма... "Вот так-то, друг-Умаров, - заканчивает свой рассказ Кривенко под смех присутствующих солдат. - Может оно к лучшему, если "пидпупник"? Ты как считаешь?"
   Успокоив разозлившегося Умарова, в сопровождении комбата Петренко я направился на батарейный НП, где меня встретили связист Вакуленко и командир отделения разведки ст. сержант Войтенков (о нём я расскажу в следующий раз подробно - он этого заслуживает).
   В декабре, после отражения немецкого контрнаступления на Киев 155-я дивизия наступала в районе г. Брусилов (в направлении областного центра - г. Винница). 24-го декабря, опрокинув в этом районе противостоящие войска противника, она продвинулась на несколько десятков километров и овладела г. Корнин. Вслед за этим, после упорных боев была освобождена Попельня. При этом немцам не помогли их отборные части, в том числе танковая дивизия "СС" - "Райх". Несмотря на многочисленные яростные контратаки 28-го декабря "155-я" овладела крупным ж.д. узлом Казатин. В это же время "наши соседи" вели бои за областной центр г. Житомир и г. Белая Церковь (совместно с чехословацкой бригадой Л. Свобода).
   Во время каждого боя я постоянно находился на ПНП (передовой наблюдательный пункт) вместе с командиром одной из стреловых рот. Оттуда я управлял огневыми средствами батареи. При наличии НП я ограничивался передачей с ПНП целеуказаний для комбата Петренко. В этом случае, последний брал управление гаубицами на себя. Ещё бывали случаи, когда я полностью подменял комбата на НП.
   31-го декабря в моей землянке собрались те, кто согласился встретить со мной Новый 1944-й год. Говоря поэтическим языком: "В пылу кровавой потасовки, людских не ведая невзгод, согласно "божьей установки" на фронт явился Новый год".
   На застолье явились приглашенные нач. штаба дивизиона Злаказов, ком. взвода Коптев и арт. мастер Чиж. Не хватало заболевшего комбата. Украшала нашу мужскую компанию единственная "дама" по имени Галина. Я познакомился с ней в штабе дивизиона, который размещался в селе Хренивка (точнее в хате, принадлежавшей родственнице Галины). Признаюсь, между нами быстро возникли симпатия и (непонятным для меня образом) "особые" отношения.
   В новогоднюю ночь мы с моей "дивчиной" сидели рядышком в моей землянке в окружении моих боевых товарищей и, с некоторым смущением, слушали расходившегося Чижа. Красавец-цыган был "в ударе". Он беспрерывно острил, рассказывал сомнительные анекдоты, отпускал "солённые" шуточки. Со смехом был встречен "бородатый" анекдот о "жадном солдате Филькине". Привожу содержание этого "шедевра". Ефрейтор царской армии Филькин (просто "Фил") был отпущен "на ночь" из гарнизона. Ком. взвода снабдил его "трёшкой" и строго наказал: "Найди себе девку. Да чтоб она ядреной кобылкой была"... Повстречались. Она представилась "училкой". Не знала в жизни ласки и тепла. Спасалась крепкою горилкой. "Была "кобылка" да сплыла", - вздыхала Кирочка, дрожала... К утру, под "всадником" плясала. Пустил Фил вскачь "кобылку" Киру, чем доказал людскому миру, что он "наездник" хоть куда. Нашлись и "шпоры" и "узда". На славу девку оседлал... Назад он "трёшку" отобрал... Пришлось немало потрудиться - сражалась Кира, как тигрица. Покуда не лишилась сил... Ту "трёшку" вскоре Фил пропил...
   "Смеетесь из вежливости", - сказал после жиденьких аплодисментов Чиж. - Но современные бабы - не лучше. Вот вам современная история.
   Связалась Лида с интендантом ("нагнулся тот и подобрал"). Снабжал красотку провиантом, в постели мужа заменял. Его, рыдая, обнимала, кляня измену и войну. И мужа образ вызывала и "отдавалась лишь ему". Солдатик-муж в объятьях смерти. Погиб солдат за жизнь жены... Ау, доверчивые! Верьте или... спишите в счёт войны!"
   Мы молчали. Сразу никто не нашелся как ответить Чижу. Потом, "нарушив этикет", вспылил Злаказов: "Вот несчастье - у павиана самки нет"... Едва "за грудки" не схватились мои военные друзья. Потом, конечно, помирились - заслуга Гали и моя... Не раз мы пили "За Победу" (чтоб стал победным Новый год). Ещё помянули друзей ("какой геройский был народ")...
   Без стеснения обняв меня, Галя попросила: "Спой, светик, не стыдись!" Я пел кричащим баритоном о той, что помнит, любит, ждёт... И прозвучало тихим стоном: "А смерть давно солдата ждёт". Ещё я пел про "кари очи", про брови чёрные, как смоль; о чудной давней мирной ночи; про наши чувства, нашу боль...
   Потом я проводил мою Галину в её Хренивку... Хвала любви! В ночном селе мы вдруг забыли о войне.
   Январь 1944 года
(запись сделана в апреле 1944 г.)
   Пишу в апреле. Пришлось на время прервать дневниковые записи. Так сложились обстоятельства - было не до Дневника.
   Тяжело вспоминать о январе (и последующих нескольких месяцах), о трагических событиях в моей жизни. Ненадолго отвлекусь рассказом о своём боевом друге, моём земляке и ровеснике - командире отделения Войтенкове.
   В декабрьских записях я обещал рассказать о своём верном, бесценном помощнике на ПНП, обладателе превосходных личных качеств и интересной биографии... Петр Войтенков родился в военной семье, в военведомственном доме, расположившемся на хорошо известной любому харьковчанину улице Свердлова. Он хорошо запомнил своё детство. Большую светлую комнату в коммунальной квартире. За домом - большой двор, где ежедневно маршировали юные пионеры в белых блузах, с красными галстуками на шее. Иногда двор навещал старьёвщик: "Старые вещи берем! Старые - берем, новые - покупаем!" Слышен крик точильщика: "Точить ножи, ножницы!" Привычен шарманщик с обезьяной и попугаем. Веселил публику "Петрушка" - бродячий кукольник. После веселого представления из окон, выходящих во двор, ему бросали медяки, завернутые в бумажки - плату за спектакль.
   Родители любили своё единственное чадо, много времени уделяли его воспитанию. Мать - кормила духовной пищей, а также вкусными завтраками и обедами, много с ним гуляла. В зимние вечера с ним гулял отец. Тогда они брали с собой санки и детскую лопатку. На бульваре строили из снега "дома" и "снежные бабы".
   Потом был детский сад, в котором он быстро акклиматизировался (даже "делал доклады" о Красной армии). Позже семья Войтенковых переехала на другую улицу, в дом, который хранил следы величия некогда шикарного доходного дома с роскошным вестибюлем, трёхмаршевой лестницей со ступенями из белого мрамора и просторным лифтом. Фасад дома украшали колонны, парапет крыши - скульптуры.
   Возвращаясь из школы Петя Войтенков встречал в вестибюле дома стайки беспризорных. Они грелись у батарей центрального отопления, пили водку, "резались в карты" и спали, укрывшись лохмотьями. В школе было интересно. Учёба давалась легко, было много друзей. Среди них - сын сослуживца отца (майора Ширко) - озорной Васыль ("Вася, Василёк").
   В 1937 году семью друга постигло несчастье - был арестован глава семьи. Следом за ним - многие его сослуживцы. Все они были обвинены в "измене Родине" и объявлены "врагами народа". Пресса была полна сообщений о процессах, каждый день происходили аресты.
   Однажды, придя к Васылю, Петя не застал никого дома. Соседка сказала, что мать его друга арестовали, а самого Васыля отправили неизвестно куда. Расстроенный, возмущённый тринадцатилетний Петруша отправился на Совнаркомовскую улицу, где в мрачном сером доме размещался Харьковский НКВД. Его принял седой человек с землисто-серым лицом. Выслушав юного смельчака он дал поручение своему секретарю, потом, ознакомившись с принесенными последним бумагами, сообщил, что Василий Ширко отправлен в детский дом в г. Днепропетровск. Адрес этого дома был ему неизвестен. Ободрённый вниманием чекиста Петр стал его убеждать в невиновности отца своего друга - майора Ширко. Ему обещали "разобраться"... О дальнейшей судьбе своего друга и его семьи Петр Войтенков никогда не узнал. Зато, в 1942 году, когда в Военкомате г. Свердловска рассматривался вопрос о направлении Петра Войтенкова в артиллерийское училище, его вместо ЛАТУЗА (Ленинградское техническое училище зенитной артиллерии) отправили на краткосрочные курсы младших командиров. Судя по всему, "разобрались" не только с семьей Ширко, но и с их заступниками.
   Мне было грустно слышать эту исповедь моего боевого помощника. Я рассказал ему историю моего отца - тогда моей семье "просто повезло". Ещё я понял, что из Петра Войтенкова мог получиться отличный офицер и не стоит удивляться его способностям. Он был хорошо технически подготовлен - мог быстро и грамотно подготовить "Исходные данные" для стрельбы батареи, прекрасно обращался с буссолью и стереотрубой. В бою он был спокоен и рассудителен, легко находил общий язык с пехотными командирами. Я говорю о нём в прошедшем времени, т.к. ничего не знаю о его судьбе после злополучного боя 28 января (о нём ниже).
   Ещё я должен рассказать о геройстве ст. сержанта Войтенкова во время одного из декабрьских сражений, в которых участвовала наша батарея. Тогда он, по существу, повторил подвиг ст. л-та Кмита. Как и покойный комбат - "вызвал огонь на себя", когда на ПНП проникли немецкие танки. К счастью, самопожертвование окончилось благополучно. Притом, что на разрушенном ПНП были уничтожены несколько вражеских танков, - удалось сохранить бесценные жизни воинов-героев. Тогда, в перерыве между залпами наших гаубиц, Войтенков и связист сумели уползти в близкую рощицу. Они чудом остались невредимыми.
   Сделав эту подробную запись - рассказ о своём командире отделения и, потратив на это много времени (и усилий), я усомнился в целесообразности ведения фронтового Дневника. Надо признать, что с учетом боевой обстановки, зачастую каждая запись - всё равно, что маленький подвиг. Поначалу моя "регулярная исповедь" являлась, своего рода, осознанной необходимостью. В этом я мог убедиться, отправляя родным свои фронтовые письма. Меня чрезвычайно угнетала их вынужденная бессодержательность. "До чего жестока военная цензура, - думалось мне. - Как бдительно и неумолимо её всевидящее око". Я вовремя останавливал себя: "Она - на своём месте - на страже военных секретов. Это - их хлеб".
   В какой-то мере мой Дневник компенсировал убогость моих корреспонденций, позволял сказать то, что запрещено писать фронтовикам в их весточках с передовой. Читая записи своего Дневника я замечаю, что честно отвечал перед своей совестью. Правдиво, без прикрас рассказываю о военных событиях и "изливаю душу". Дай бог, мои записи сослужат мне пользу в будущем (коль улыбнется мне капризная судьба). Когда-нибудь о минувшей войне будут рассказывать чудом уцелевшие очевидцы (не только разного рода писатели, партработники, журналисты и "журналюги"). Жив буду - расскажу о "моей войне", где по-памяти, где, сверяясь с моим Дневником. Представляю как это будет здорово! "Мелкая сошка" - скромный лейтенант - станет автором военного романа, повести или поэмы(?!)
   Припомню милость провиденья,
   Бессмертью павших поручу.
   И лиру - нежное творенье -
   Набатом гулким озвучу...
   Чтоб клич тревоги, глас-молебен
   Гремел, рожденный "звонарём"...
   Не звон малиновый бесценен -
   Важнее - Правда о былом.
  
   Продолжая наступательные операции 155 с.д. находилась 10-11 января на подступах к Виннице. В последующие дни, противник крупными силами танков и пехоты атаковал "155-ю" и её "соседей", стремясь обойти и отбросить наши части от Винницы. Как считал Злаказов - "это только цветики, а ягодки - впереди". По его прогнозу, немцы попытаются выручить попавшую в "котёл" группировку на Днепре (южнее Киева). Наша 38А и соседняя 40А являются, по сути, "внешним кольцом" окружения.
   С 17-го по 24-е было некоторое "затишье". 24-го "гитлеровцы" перешли в наступление на всём фронте в полосе 38А. В конце января им удалось зайти в тыл 17-му и 21-му корпусам 38А. Возможно, со стороны младшего офицера весьма самонадеянно судить о причинах "немецкого успеха", но очевидны преимущества фашистов в численности боевой технике и участвующих в сражениях солдат. Надо признать, что наши части, воюющие под Винницей, давно не пополнялись. Используя благоприятные для себя возможности (преимущества в боевой технике и живой силе) немцы избрали простую и эффективную тактику танковых ударов на узких участках, с введением в бой сотен танков (без отрыва от пехоты) и при активной поддержке авиации.
   Откровенно говоря, я не вижу наших танков. Говорят - "они воюют впереди, помогая "соседям". Фронтовая газета недавно писала о подвигах танкистов майора П.И. Орехова, которые на улицах Бердичева вели неравный бой из своих горящих танков.
   С середины января я участвую в боях в качестве командира батареи. 15-го января начальник штаба дивизиона капитан Злаказов представил меня в этом качестве личному составу батареи: "В связи с убытием по болезни ст. л-та Петренко и.о. командира батареи назначается л-т Дамье В.В".
   Наступило утро 28-го января 1944-го года. Я находился на огневой позиции, когда наблюдатель, срывающимся от волнения голосом, доложил: "Товарищ, лейтенант! Танки с тыла!" Позади нашей батареи (122 мм гаубиц 306 артполка 155 сд), на обширном заснеженном пространстве, отделяющей её от ж.д. станции Оратов, появилась армада немецких танков (их было не менее двухсот единиц).
   Перед открытием огня пытаюсь получить дополнительную информацию. Тщетная попытка - командный пункт дивизиона (КП) и наблюдательные пункты упорно "молчат". Почему-то нет связи. Сигнальной ракетой вызываю ездовых, находящихся вместе с лошадьми и "передками" орудий в небольшом лесочке. Спешно перебрасываю гаубицы на запасную огневую позицию, позволяющую вести стрельбу в нужном направлении. Справа "заговорили" 57 мм пушки ИПТАП. Батарея "катюш", сделав несколько залпов, словно испугавшись собственной храбрости, заводит моторы и "ретируется" С новой огневой позиции открываем огонь по движущимся вражеским танкам. Три танка останавливаются и прекращают стрельбу. Десять - отделяются от основной группы и направляются в сторону нашей "огневой" ("сверкая пушечной пальбой, броня рванулась к огневой").
   Батарея "накрыта" плотным огнем "пантер". От грохота разрывов бойцы не слышат команд своих командиров. Дым слепит глаза, мешает вести прицельный огонь (по рубежам). Танки неумолимо приближаются к батарее. Траектория гаубичной стрельбы не позволяет вести огонь на близком расстоянии (гаубицы - это не пушки!). Командиры взводов распределяют боевые гранаты. Почти некому их вручать - вокруг раненные и убитые. Тяжело ранен Войтенков. Продолжают вести бой две батарейные гаубицы. Я оглушен близким разрывом и постепенно "отключаюсь". Жестами приказываю прекратить бесполезную стрельбу, изъять у орудий гаубичные затворы и отнести последние (вместе с панорамами) в лесок.
   Бегу к замешкавшимся на ОП ездовым. Вижу взметнувшиеся рядом с гаубицами фонтаны земли и снега. Грохота не слышу... Вечером, меня и ещё трех бойцов батареи подбирают "иптаповцы".
   Февраль 1944 года
(запись сделана в апреле 1944 г.)
   Окружённые под Винницей соединения 38А крупными силами и мелкими группами прорывались из кольца окружения. В числе последних были остатки 155-й дивизии, которая подверглась массированным ударам немецких танков и пехоты. После боя группы по разным дорогам "стекались" в леса южнее Пархомовки (в места, где раньше был партизанский лагерь). На дорогах их встречали засады немецких автоматчиков. Попавших в ловушку людей насмерть обжигало огнём ("пули - не люди: им точно везло"). Одна из групп - колонна, в которой было немало людей, обозов, а также две 45 мм батальонные пушки ("прощай Родина") двигалась на Восток. По пути к бывшему партизанскому лагерю она напоролась на немецких пехотинцев и навязала последним штыковой бой.
   Я находился в этой колонне, но не принимал участия в бою - будучи контужен я плашмя лежал на дне одной из повозок.
   Про этот лесной лагерь мне рассказывала в Хренивке моя Галина. Здесь была одна из партизанских баз Ковпака. Тут жили, отсюда уходили на боевые задания. Здесь в лесу они бились на смерть с карателями, которые несколько раз тщетно пытались захватить лагерь. Однажды вели неравный бой с регулярной частью немецкой армии.
   Моя Галина (до войны - студентка Винницкого Пединститута) - была "ковпаковской связной". Когда фронт приблизился к Виннице партизаны ушли на Запад. О своей связной они почему-то "забыли", оставив её в Хренивке.
   Со своей контузией я сразу попал "в лапы" военврача - майора Петрова. В первых числах февраля "в покоях" медвзвода меня навестили, чудом уцелевшие в последних боях Злаказов и Коптев. Они сообщили интересующие меня новости. Здесь в лесу действительно была немалая партизанская база. Сохранились её следы - траншеи, землянки, останки блиндажа, продсклады с горохом и сена скирды. Близёхонько к лесу прижались деревни. Лишь поле мешает к ним скрытно пройти.
   В первую ночь в лагере были расставлены спасенные пушки и мины (чтоб не было "тиграм" пути). Людей разделили по ротам и взводам. Сразу начали (в дополнение к траншеям) копать окопы. Успели к утру, когда появилась вражеская разведка.
   Уже 4-го февраля враг силами около 300 солдат, при поддержке 4-х танков и 12-ти бронетранспортёров начал наступление на лагерь. Огнём "сорокопяток" была подбита "пантера", еще одна - подорвалась на мине. Винтовочными залпами была остановлена и обращена в бегство немецкая пехота.
   Я быстро поправлялся ("Петров - великий медик") и вскоре объявил Злаказову, что готов воевать в окопах. "С этим придется повременить, - сказал начальник штаба. - Сначала помоги с продовольствием. Иначе не продержимся". Искать еду придется в селах, где оккупанты звери-немцы (германский "доблестный солдат") и слуги - их "единоверцы" (для них фашист - и друг и брат).
   В лагере я, можно сказать, "пошёл на понижение". Опять я - "Ванька-взводный". Мой взвод - на редкость небольшой. Когда построил на поверку, то крайний выкрикнул: "Шестой!" "Битва с голодом" началась вечером 5-го февраля, когда "шестёрка снабженцев" поползла по снегу к ближней деревушке. Застыли мёртвые избёнки среди покинутых дворов. Но загремел дверной засов... Девица нам сказала честно, что "нимцив" в их деревне нет. А где они - ей неизвестно: "Кудысь поихалы чуть свет". В деревне мало полицаев. А староста - с весны другой. Тот прежний "був из партизанив". Его повесили весной". С холма мы ощупью спустились, пошли тропою вглубь села. Здесь с проводницей распростились (с которой нас судьба свела). Бесшумно в домик мы прокрались. Там - трое. Все - навеселе. Бутылки, чарки красовались на сплошь заставленном столе... Сказал я "троице святой": "У вас, похоже, "пир горой". В лесу солдаты голодают. Мученье - хуже не бывает... Когда "радяньские" придут - вам по заслугам воздадут". Сказал "старшой": "Пужать нэ трэба... Яка, будь ласковы, цена за молодого кабана?" "Цена одна, - ему ответил. - Я дам расписку. Как придут - расскажешь, что меня приветил и что помог... Тебе зачтут"... Встречал нас лагерь, как героев (был вроде митинг у возка)... Назавтра кончилась еда... Какая может быть война, коль лютый голод мозг сверлил... И напрягались страшно жилы и "чушь" товарищ говорил ("чтобы дочурку покормили")?.. Себя мечтавшие спасти - окопы ночью оставляли, своих товарищей бросали - стремились к "жинкам в примаки"... Меж тем бои не затихали. Отряды вражеских солдат свои атаки продолжали и мины "сыпались, как град"... Когда патронов не хватало, тогда винтовка - на троих. Еще, патроны забирали у мертвых (для едва живых)...
   В кровавые будни февральской недели, листовки на белом снегу запестрели. "Солдат России! Поспеши сдаваться. Чтоб жить... Едою наслаждаться... Дадим горилку, сало, хлеб, окрошку. С собой возьмите фляжку, котелок и ложку..." Над текстом листовки мы дружно смеялись: Солдаты России - мы в плен не сдавались. Но эти листовки и впрямь нам нужны - бесценная вещь в "отправлении нужды"...
   В конце первой декады февраля по всему лагерю разнеслась радостная весть. Радист при штабе вдруг обнаружил в эфире текст спасительной для нас радиограммы. Закрытым текстом сообщалось, что к нам прибудет разведгруппа 40-й армии. Пароль для встречи - слово "слёт". Забрезжила надежда, прибавились силы...
   Наступил 12-й день нашей обороны. С паролем "призраки" явились - все в белом и в глухой ночи. У штаба вдруг остановились. Сверкнули "огненны мечи". Треск автоматов, грохот взрывов. Побудка с помощью гранат. "Дум-думных" пуль кругом разрывы. Весь лагерь - как кромешный ад. В дырища труб летят гранаты, по двери строчит автомат. В дыму мелькают маскхалаты. Пальба и стоны, крики, мат... Бойцы, что чудом уцелели, наружу выскочить могли. Они сейчас "живые цели для тренировочной стрельбы"... Враги на немцев непохожи - кричат по-русски, ночью прут. Повадки с "власовскими" схожи - те, против нас на всё идут... Стреляю бешено, отчаянно. Бегу меж сосенных стволов. В потёмках падаю нечаянно. Спасает жизнь какой-то ров... Сперва пал штаб, потом - траншейный рубеж (защитная дуга). Кровавый натиск был последним - успех на стороне врага...
   Батальоны немцев, сопровождаемые огнём пулеметов, при поддержке артиллерии нанесли концентрический удар с четырех направлений. Заняв, после упорного сражения северные и южные траншеи и окопы враг прекратил огонь и предложил нашим воинам сдаться в плен, обещая жизнь. Но фашисты встретились с величием духа непокорённых. Советские бойцы, открыв огонь, бесстрашно ринулись на "гитлеровцев". Среди бегущих впереди командиров были наши Злаказов и Коптев...
   Ползу вблизи занятой немцами траншеи. Надо выбираться из лагеря, пока не поздно. Пробиваться лесами к фронту. Назло врагам - остаться жить! Того же желаю моим боевым друзьям...
   Похоже, нас троих-"башилковцев" может разлучить только смерть. Мы, удивительным образом, встретились недалеко от лагеря в лесном болоте, защитившим нас от собак...
   Наступил рассвет. Холодный и печальный он не сулил желанных благ: не освещал дороги дальней, не раздвигал на сердце мрак. Упрямо мысль возвращалась к друзьям, растерзанным в бою. Вдруг лица мёртвые являлись и ждали молча, как в строю... Вблизи был шлях. С раздутым брюхом лежала лошадь на боку. Кружили вороны над трупом и с криком дрались на снегу. К добыче тихо люди крались - им будто стыдно на виду. Ползли и дико озирались, как зверь, предвидящий беду...
   Мы сразу поняли, что этот смрадный труп - наше спасенье, "подарок судьбы"... Счастливый Коптев в чаще леса теперь колдует над костром. Шипят куски большого веса, призывно пахнет шашлыком. "Обед готов, - Злаказов молвит. - Совсем недурен шашлычок. Как будто сделан по заказу. Поперчить разве что чуток?!" И Коптев был того же мнения. А я от пищи захмелел и заявил, что, без сомнения, "такой вкуснятины не ел". "На славу Коптев накормил. Теперь-то мы чего-то стоим, - Злаказов твёрдо заключил. - Вот мой приказ: выходим с боем!.."
   Сдается, немцам "не до песен" - февральской стылою порой был меч под Корсунью занесен над бесноватой головой. Там враг в конвульсиях забился, почуя новый Сталинград. На помощь рвался - не пробился и начал "пятиться назад"...
   В 20-х числах февраля стало ясно (и приятно) - фронт возвращается обратно (назад к январским рубежам). Недаром мы-"лесные бродяги" слышим канонаду, видим по ночам зарницу. Сегодня ночью всё решится. Пройдя безлюдные Синицы мы вскоре оказались в знакомой Хренивке (вблизи "передовой").
   Узнаю беленькую хатку под горой... "крыныцю" и милую девицу - мою Галину. "Боже ж мой! Злаказов - Вы совсем седой! Борис - какой бандитский вид!" Меня целует, вся дрожит... Моя признательность судьбе за встречу с Галкой в феврале. Хоть "окруженцу" свет не мил, я снова счастье ощутил. Часы лобзаний, нежных рук, вершины страстных сладких мук... Но вот забрезжил луч денницы. Меня зовёт грядущий бой. "Прощай, Галина-"чаривныця"! Мой дом - за огненной чертой"... Даем последние советы. Вручаю Гале мой планшет. Дневник, награды, партбилеты - спасет от сырости брезент... Идем знакомою дорогой. Сперва - к лесочку из села (там роща выгнулась подковой). Направо - тропочка пошла... Стрельба затихла, всё спокойно, угомонился бог войны. Поземка треплет беспокойно степные снежные холмы...
   Мы подползли тихонько к ДЗОТу, с собою санки волоча. От санок "груз" освободили и притаились чуть дыша. Там, в ДЗОТе сразу всполошились. Раздался окрик: "Вэр ист да?" Вдруг двери ДЗОТа приоткрылись, оттуда началась пальба...
   Казалось, сердце разрывалось, точила мысль, как рану - боль. "До наших метры оставались". Но ранен друг, струится кровь... Метель над нами изгалялась, пока Злаказова несли. К лесной чащобе пробирались и до землянки добрели. Потом метель угомонилась и замер лес в туманной мгле. Людская жизнь притаилась, забылись мы в глубоком сне...
   Охота дьяволу резвиться, вершить задуманное зло - стоят и целятся два "фрица". Подлюга-смерть глядит в лицо. Продлить мгновенье невозможно. Пора очнуться, наконец! И автомат поднять несложно и я не трус, и не подлец!.. Меня на миг опередили, свершив стремительный бросок. Две туши тело придавили. И шевельнуться я не мог...
   Потом мы шли дорогой снежной. Нам в спины дула навели. В последний раз на мир безбрежный смотрели пасынки Земли...
   Меня - еврея расстреляют. А может ждёт позорный плен, когда неслышно убивают, от тяжких мук спасает тлен? Покончить жизнь самоубийством, избавиться от лишних драм?.. Но спасовать перед фашистом, свой показать трусливый нрав?.. Желаю жить! Сбежать, сражаться, нацелить пушки на Берлин! Нелепой смерти не сдаваться. И жить подольше - до седин...
   Главное - не терять надежды!
   Меня допрашивала "важная особа" - лейтенант немецкой армии. Несмотря на серьёзность положения у меня хватило наблюдательности заметить сходство моего будущего истязателя с самим Луи Бонапартом. Казалось, немец только что сошёл с портрета французского императора. Не хватало только "наполеоновской треуголки". Лейтенант недурно говорил по-русски, но несомненно сказывалась его любовь к родному языку. Свою русскую речь он часто перемежал немецкими словами. Внимательно, не перебивая, спокойно, с ироническим видом выслушивал он мои ответы. Был преисполнен чувства собственного достоинства - не допускал по отношению ко мне резких выкриков и грубых жестов. Отлично владел собой - не выдавая обуревающих его чувств враждебности и презрения...
   "Угодно датских папирос? - задал он вежливый вопрос. - Ах, "зоо", "зольдат" махорку курит. Не любит слабых папирос - зато шпионить любит?.." Мой визави - плюгавый малый. Он молод - что-то "к тридцати". И, по всему, служака рьяный - "сумел разведчика найти". "Когда бы я разведчик был - я б русской формы не носил". "Резонно, - молвит он в ответ. - Ещё другой возможен след. Похожи вы на "иудэ-швайн?" Я рассмеялся: "Найн! Найн!" "Вы - комиссар или чекист?" "Я - офицер-артиллерист!" "Каким калибром вы сражались? Зачем в лесу вдруг оказались?" "Хотите моего бесчестья? - Я постарался гнев унять. - А на моём скажите месте вы стали б честью торговать?" Еще немного гнев прорвется, заговорю начистоту. И жизнь на этом оборвется. Но и молчать невмоготу. "Плохой характер. Он испорчен. С советским трудно говорить. Но разговор наш не окончен. Надеюсь вас я убедить"...
   Он криком вызвал часового, зачем-то посмотрел в окно. И в позу стал Наполеона - так тот стоял в Бородино... Я клял судьбу. Не грели душу сугробы жалкого села, скрипучий снег в ночную стужу, на небе - Регул - альфа Льва. Печально щурилась звезда - несчастной виделась Земля.
   Уж третий год бурлит война, людскому горю нет конца... Мелькают тени возле клуба. Пугают ночь девичий крик и злобный хохот душегуба, похожий на звериный рык.
   Март 1944 года
(запись сделана в апреле 1944 г.)
   Говорят - у меня взрывной характер. Это - не единственный мой недостаток. Я недоверчив, подозрителен. Особенно к людям с неопрятной наружностью. Помню, как ещё в детстве возмутил меня волосатый Евтихеев из школьного учебника. Поскольку у меня, несмотря ни на что, покамест сохранилось некоторое уважение к своей особе (в частности, к своей физиономии) - я на свободе и в плену чисто брею свои щеки и подбородок (всегда найдется от стекла осколок)...
   Сегодня, в один из мартовских дней, перед предстоящим этапом я не изменяю свой привычке. "Предстану перед Господом-богом в наилучшем виде"...
   В большой деревне - стоны, крик, ребячий гомон, женский плач. Здесь, жертву упустив на миг, пыхтя преследует палач. Из хат подростков выгоняют, в живот наставив автомат. У "фрицев" это называют "эвакуацией ребят". И в голос женщины рыдают: давно оставшись без мужей, теперь детей они теряют - свою надежду (сыновей)...
   В колонне всех соединили: и угоняемых ребят и "примаков" - их находили и избивали всех подряд. В колонну влили всех мальчишек из близлежащих деревень и сброд холуйский бывших "шишек" (с мозгами "явно набекрень")... Так, я и Коптев очутились среди злодеев и детей. Грозились немцы, суетились. "Давай!" - орали на людей. Потом по-русски матерились... В хвосте колонны, по бокам рычали псины и давились, грозя сгрудившимся телам...
   Мы шли по Дашевской дороге, совсем бессильные идти. Резвится смерть, лютует в злобе, свершает казни по пути. Кровавы игрища заводит - людскую плоть терзают псы. Овчарки долго не отходят - грызут хрустящие мослы. А конвоиры наблюдают и ухмыляются порой. И в жертву мёртвую стреляют и направляются к другой...
   Будь проклят Винницкий концлагерь. Бараки, вышки за стеной. Здесь за "колючкой" - мерзкий лагерь и дым над жуткою трубой. Здесь бродят в страшном одеянии скелеты лагерных людей. И в каждом шаге - боль, страдание. И будто слышишь хруст костей...
   Нас гонят строем в душевую. Понуро пленные бредут: давно пора "на боковую", они и грязными заснут... Троим - неласково кивнули, чтоб отошли от всех других. Потом, в кабину их втолкнули (вдали от общих душевых). То было странное внимание. Оно внушало мерзкий страх. Явилась мысль в больном сознании - "не газ ли в этих стояках". Согнали в лагерь много пленных. По чину старший здесь майор (из старых кадровых военных, до плена - опытный сапёр). Старался он не ошибиться на минном поле и в плену. Опасно старшим очутиться и быть у немцев на виду. Спасать "советских" от расстрела, не допускать ничьих "затей". Он маневрировал умело, хотя стоял "меж двух огней"...
   Однажды мы "повеселились". Два офицера из РОА, как снег на голову свалились. Не глядя пленникам в глаза, читали вслух свои брошюры, где "раскрывалась" суть войны. "Её за твёрдые купюры ведут кремлёвские жиды. Советский тезис - изуверский: "есть - дезертиры, пленных нет". Концлагерь русский иль немецкий - несут они немало бед... Вас РОА ждёт. Там - честь и слава, вино, еда, мундир сошьют... Народ вам русский крикнет "браво", а немцы... вскорости уйдут"... Мы знали - возражать опасно, но всё же пленник вдруг съязвил: "Считал я - всё у вас прекрасно и вам своих хватает сил". За ним другие выступают: "Уйдут ли немцы? В этом суть. Их слову Власов доверяет. Но могут немцы обмануть?" Сказать другое нам хотелось. О том, что "Власов ваш - подлец (в Наполеоны захотелось!) Он трус, изменник наконец". Что подослали их фашисты, что просто шкурники они. Всему народу ненавистны. И не сносить им головы...
   Ушли, не солоно хлебавши, не "обработав" никого. Так ничего и не понявши в предверьи краха своего...
   Интенсивный, второй в течение недели, налёт нашей авиации. Фронт - совсем рядом. Немцы срочно эвакуируют концлагерь. Нас ждёт железная дорога. В руинах Винницкий вокзал. Вагонов - мало, пленных много. Куда везут - никто не знал. Стояли часто и подолгу. Никто из пленников не спал - лязг буферов, удары гонга, куда-то, кто-то отправлял. Чертовски мучились от жажды и каждый животом страдал. Стучались в двери (не однажды), но их никто не отворял.
   Вокзал Проскурова. "Спектакль". Народ собрался. Пленных ждут. Вдруг стук колёс, "овечки" кашель. Какой-то тип вскричал: "Везут!"
   Потом мы шли к походным кухням. Нам улыбались повара. Пропел динамик: "Э-эй ухнем!" Раздача пищи начата. Вмиг появились щелкопёры. Летят к "объектам" фотокоры... Один из "пленных" начал речь: "Готов костьми за немцев лечь. Измучен был "советской бандой". Доволен луковой баландой"... Недаром, рядом на вокзале авто шикарные стояли со знаком Красного Креста. "Спектакль" давался неспроста!..
   Нас поместили в тесной школе. Морили голодом три дня. Раз мы сыграли наши роли - "Finita la comedia"
   Пока нас гнали этапами и мучили в концлагерях (настоящих и временных), советские войска, восстановив утерянные в январе позиции на "винницком выступе", перешли в широкое наступление, изгоняя немцев из Правобережной Украины.
   Ещё одно временное пристанище пленных - школа в г. Проскурове. Не люди, а будто звери - голодные и взаперти. Кричим, стучимся громко в двери. "Решили пленных извести?"... Со мной Ахмаров - сильный, смелый и мудрый, словно аксакал. "Послушный" немцам "тихий" пленный давно о бегстве помышлял. Пройдя со мною путь до плена, в лесу в разведку он ходил. Контужен был в момент обстрела и в "лапы немцам" угодил. Уже давно, ещё на воле меня за что-то возлюбил и здесь в плену, попав в неволю, он командира не забыл. Сейчас судьба свела нас в "школе". Здесь он парашу выносил. Здесь, словно каторжник в неволе, дороги в городе чинил... Сдурели немцы: "Офицеров нельзя к работе допускать!" Зато солдата заставляли до ночи силы надрывать. Всех выручали проскуряне. Встречая пленных по пути - они конвойных умоляли, чтоб разрешили подойти. Совали пленным крохи хлеба. Картофель - в виде шелухи и, иногда, как манну с неба, - стакан картофельной муки. Я ощущал заботу друга - он мне "добычу" приносил, когда пришлось совсем мне туго (как говорится "был без сил").
   И снова - путь... Бредем в колонне. Опять - этап и злой конвой. Опять кровавые мозоли и лай овчарок за спиной... К исходу дня, в деревне стылой согнали нас на скотный двор. Считал наш строй очкарик хилый, глядел на каждого в упор. За неимением баланды "взимали с жителей оброк". "Новоиспеченные гранды" им устанавливали срок.
   Коровник, где заночевали, соломой полон был сухой. В дороге мы о ней мечтали. В бараках - думали с тоской. Снаружи "фрицы" водрузили на возвышении пулемет и рядом пост установили (неподалеку от ворот)... Я точно знал: мой шанс ничтожен. Но надо счастье попытать - ведь там, куда нам путь положен, не станут беглых укрывать...
   Нас на рассвете разбудили - кричали немцы: "Лоз! Давай!" Потом, "опилками" кормили (всё "бистро" - только успевай). Они меня не досчитались, на месте долго строй стоял. Метались "фрицы", волновались, ругался старший и рычал... Солома "спящего" скрывала. В окошко лился тусклый свет. Казалось, всё маскировало от злобных глаз, ужасных бед... Но разметается солома, сапог тяжелый бьёт в живот. Удар и окрик... Снова... Снова... Немчура, точно лошадь ржёт. Майор вмешался - "старший пленный". Спокойный, хитрый экс-сапёр (товарищ верный, друг бесценный) затеял с немцем разговор. Последний выслушал признание, что "пленный попросту проспал, возможно потерял сознание - в боях он крепко пострадал".
   Пред нами Днестр весенний, быстрый, совсем от старости седой. Покинул, пенясь, край гористый, играл белесою волной. Когда-то здесь полнили шлемы князья из Киевской Руси. Тонули лодки, что в гаремы стремились "дивчин" увезти. Толпились злые янычары. Поляки, венгры гнали скот. Поздней румынские бояре крестьян топили. Кровь и гнёт - всё повидала Буковина и с ней суровый, мудрый Днестр. И убегал он торопливо от слёз, что виделись окрест. Боялся он останков бренных, чудного зарева вдали...
   Но вот идет колонна пленных. Едва бредут... Вот мост прошли... Встречал на улицах Рукшина усталых пленников народ. Рыдает женщина у тына и мамалыгу подаёт... Идти нам в гору. Вот и школа - домишко на краю села. Вокруг пустырь - там пусто, голо. Внизу - подсолнухов поля...
   В вечерний час, в кирпичной школе расположились на ночлег. Сюда, по злой иль доброй воле, согнали "шишек" и калек... Мои сомнения - позади - я верю в план моей игры... Иду до огненной черты, где часовые жгут костры. Живот "схватило" - столько мук! Кричу врагам: "Нихт шиссен! Аборт!" В ответ раздалось: "Хальт! Цурюк!" С обрыва прыгаю, как за борт... Вонзилась боль - страданий друг. Разбита грудь... Одной из рук луплю подсолнечник по стеблю... С горы винтовки грозно бьют... Одна из пуль целует землю...
   Бреду в село ... Толпой безвольной колонну утром здесь вели. Навстречу - дети (стайкой вольной) яички, сладости несли. Сначала немцы гоготали, похожи были на гусей, потом "гостинцы" расшвыряли, пугали "Вальтером" детей... И столько жалоб и печали беглец услышал под окном, что все сомнения отпали - я постучался в этот дом...
   Мне дали местом поселения - стог сена в маленьком дворе. Исчезли страх и опасения. Потом вернулись на заре. Меня негромко окликали. Я сделал щелочку в стежке - глаза мальчишечьи сверкали и кружка прыгала в руке...
   Я был в Рукшине две недели: коровник-фанза, в ней корма (они и прятали и грели), корова тоже здесь жила; в подвале старой развалюхи в картошке прятался два дня; читал я в брошенной лачуге страницы из Евангелия. Снабжал едою честный малый (он дверь открыл, услышав стук). Худой, высокий, с грудью впалой - таким был Дмитрий Горбанюк. Наредкость был религиозен, но атеиста укрывал. Не одобряя труд колхозный - бояр румынских осуждал...
   Однажды ночью, гул сраженья донесся вдруг из-за Днестра, как близкий вестник избавленья... С утра, весь день и допозна, село Рукшин ликует, скачет. Целуют воины детей. Один солдат украдкой плачет - тот, без погонов и ремней...
   Желанный час освобождения... "Друзья, я - лейтенант Дамье... Мои закончились мучения, я снова в воинской семье".
   "Как ты сказал? - спросил сержант. - Какой ты к черту лейтенант?"
   "Самозванца", одетого в местную цивильную "безрукавку" поверх гимнастерки, отвели к командиру батальона (одного из подразделений 40-й армии), потом - в политотдел, потом в СМЕРШ и, наконец, не прошло и дня, как я очутился в т.н. Сборно-пересыльном пункте (СПП-40). В этом небольшом, малоизвестном военном учреждении выяснялись обстоятельства фронтовых ЧП и степень вины "проштрафившихся" советских офицеров и солдат. В СПП-40 решалась моя дальнейшая судьба.
   В тот день, когда столица нашей Родины залпами сотен орудий отмечала блистательную победу воинов 2-го Украинского фронта ( вышедших на Государственную границу СССР), в молдавском местечке Рукшаны бывшего пленного Дамье В.В. вызвали на "беседу" к офицеру СПП-40. Я должен был рассказать об обстоятельствах, при которых попал "в руки немцев" и последующих событиях. Кроме того, меня обязали несколько раз дать "письменные объяснения".
   Несмотря на моё предубеждение - я встретил внимательное и, как мне показалось, даже благожелательное отношение.
   Апрель 1944 года
   Возвращаюсь к прерванному в январе дневнику. Мои записи (с августа 1942 г. по декабрь 1943 г.), которые я передал на хранение Галине С. (в феврале в селе Хренивка) скорее всего уже переправлены в Москву (вместе с наградами и партбилетом). Хочется надеяться на это!
   Проверка в СПП шла своим ходом. Меня и еще четырёх проверяемых обязывали регулярно (каждые три дня) писать "объяснительные". На беседы - не вызывали. "Товарищи по несчастью" в общении друг с другом предпочитали не распространяться о своих "прегрешениях". Люди - разные по своим характерам, привычкам и интеллекту. Один - явно "страдал" отсутствием красноречия (за всё время нашего общения сказал всего несколько слов). Еще один - вызывал зависть своим аппетитом и возможностью его удовлетворять (он быстро завёл себе любовницу из местных жительниц и всегда был сыт во всех отношениях). О третьем - расскажу подробнее.
   Весьма оригинальная, интересная личность! Возможно это было бы для меня не столь важно, если бы не спасало нас (его и меня) от "полуголодного существования" (кормили нас надо сказать отвратительно). Иван Щеглов был в прошлом политработником (кадровым военным, попавшим в плен в 1941 году). Каким образом обрёл свободу - он не рассказывал. Хорошо знал местные обычаи, тонко разбирался в людской психологии. Больше того - он обладал, до некоторой степени, способностями знаменитого Вольфа Мессинга. Используя свои артистические и психологические данные, умело собирая (выведывая) необходимую предварительную информацию Щеглов неизменно добивался больших успехов в гадании, предсказании судеб местным жительницам. В благодарностях, подношениях не было недостатка.
   Я сначала стеснялся, наблюдая за его "фокусами", граничащими иногда с прямым мошенничеством, но... голод брал своё. Кроме того признаюсь его ловкость и способности вызывали невольное восхищение. Он весьма успешно "дурил" нашу хозяйку (мы с Щегловым жили под одной крышей) и это на мой взгляд было своего рода возмездием за её вредность и патологическую скупость. Рассказывают, что во время оккупации можно было нередко слышать характерные для Софии разговоры с немецкими солдатами. "Домна, газяйка! Лапти, млеко ести?" - спрашивал немец входя к ней в дом. "Нуй ести, домнуле!" - вздыхала София. "Овы ести?" - осведомлялся немец, мечтая об яичнице. "Нуй ести, домнуле!" - разочаровывала его София. "Чи ести?" - терял терпение солдат. "Апы ести!" - говорила "щедрая" София и выражала готовность принести немцу кружку воды. Непонятная жадность, если учесть, что нашу хозяйку никак нельзя было причислить к беднякам. Впрочем я к ней был не совсем справедлив - она неоднократно предлагала нам с Щегловым мамалыгу на воде (остатки пищи, которую она скармливала свинье).
   Ну ладно, бог с ней - хозяйкой. Хорошо хоть не выживала из дома. Возможно до этого могло дойти, если бы не закончилось наше пребывание в СПП-40.
   После окончания "проверки" меня направили в штаб 40А. Там мне дали направление в Гвардейскую Овручскую воздушно-десантную дивизию (видимо памятуя мою службу в ВДВ весной 1943 года). Похоже "проверка" в СПП кончилась для меня благополучно. Я был реабилитирован, если судить по тому, что был оставлен в прежнем звании и должности. Вместо Сиблага я становлюсь гвардейцем воинского соединения, действующего на фронте или в тылу врага.
   К моему сожалению в штабе Овручской десантной дивизии меня не только встретили, что называется без восторга, но незамедлительно отправили обратно. В 40-й армии "пожали плечами" и выдали другое предписание. Так я попал в 74-ю Киевскую, краснознаменную, ордена Богдана Хмельницкого стрелковую дивизию.
   Вчера - 28 апреля получил возможность отправить письма родным, которые давно не имеют от меня вестей и наверное "сходят с ума" ничего не зная о моей судьбе. Возможно им сообщили, что я погиб или "пропал без вести". В письме я дал понять, что оказался в плену. Для этого мне пришлось в письме к отцу сравнить свою судьбу с участью Сервантеса (автора "Дон Кихота"). "При этом, - писал я отцу, - в отличие от Сервантеса мне посчастливилось сохранить не только жизнь, но и руку..." Остается терпеливо ждать ответных писем от любящих меня людей.
   Май-июнь-июль 1944 года
   Передо мной утопающая в зелени гористая местность - предгорье Карпат. Чистые, красивые деревушки. Здесь надо не воевать, а проводить отпуск или каникулы. Бои здесь носят преимущественно локальный характер (имеются в виду военные действия в мае и первой половине июня). Мне это "на руку" - надо немного придти в себя. Активные военные действия ведет 3-й батальон 109 стр.полка под командованием майора Гусева. Боевую поддержку обеспечивают батареи "сорокопяток" и 120-мм миномётов, а также наша батарея 76-мм "полковушек" ст. л-та Широбокова. Иногда в бой вступают находящиеся сзади орудия артполка.
   Первое знакомство с моим новым комбатом Широбоковым состоялось сразу после моего прибытия в часть в небольшом аккуратном домике под черепичной крышей (на окраине гуцульской деревушки). Высокий молчаливый ординарец доложил о моём прибытии. Я представился "по форме". Мой комбат оказался высокого роста худощавым сорокалетним "стариком", довольно неинтеллигентного вида, с лицом простого советского труженика. Несмотря на суровый вид его внешность располагала к себе мужественностью и открытостью. На его груди красовалась редкая награда - орден "Александра Невского".
   "Явился окруженец?" - спросил он, пожимая мне руку. Трудно было не заметить мою необычную для офицера цивильную одежду. "Сначала переоденься, а потом будем знакомиться". После того, как я облачился в форменную одежду, состоялась наша первая беседа. Я кратко рассказал свою биографию. Он больше говорил о своей (теперь "нашей") батарее.
   Через некоторое время я был представлен офицерам подразделения. По первому впечатлению они по многим параметрам уступают своему начальнику. В дальнейшем я убедился в своей наблюдательности. Командир взвода управления Руденко не производил впечатления серьёзного и вдумчивого человека, особенно когда начинал "позировать" и "умничать". Что касается моего напарника по командованию огневыми средствами - ст. л-та Сердюченко, то про него можно было безошибочно сказать: "Малый далеко пойдет". Его отличали угодливая (по отношению к комбату) речь и излишняя суровость и придирчивость к подчиненным (граничащая с грубостью). Любопытно, что солдаты и младшие командиры выполняли его приказы - мгновенно, не раздумывая. Беспрекословно подчинялись даже жестоким требованиям.
   Придя к таким, не слишком лестным характеристикам старших себя по возрасту и жизненному опыту людей, я всё же решил умерить свою самоуверенность, не торопиться с выводами. Я понимал, что об истинной сущности моих новых товарищей можно будет судить по их поведению в бою.
   Младшие командиры и солдаты батареи были примерно моего возраста. Вскоре я убедился в их способности стойко переносить тяготы боевой обстановки, подавлять в себе инстинкт самосохранения. Это были - отважные и мужественные люди. Были среди них и настоящие герои. Только люди, обладающие исключительными воинскими качествами, могут успешно воевать в "пехотной артиллерии" (батареях 45-мм и 76-мм пушек).
   Наши "полковушки" калибра 76-мм являются орудиями "прямой наводки" (стрельбы) по пехоте и боевой технике (в том числе по легким танкам и бронетранспортёрам). Огонь ведется с открытых огневых позиций, (на виду у противника), без подготовки предварительных исходных данных для стрельбы. Вместо них бывает достаточно по сетке полевого бинокля определить пристрелочные дальность до цели и угловое смещение от ориентира. Бывает, что опытный командир умудряется поразить цель сразу, без пристрелки. Однако поскольку чудеса встречаются в основном в детских сказках, то, чтобы "накрыть" цель, требуются несколько выстрелов. При этом противник тоже не "дремлет". Вопрос - кто кого опередит в смертельной "игре"? Решают - искусство, смекалка, хладнокровие, отвага и удача.
   Многие "верят в судьбу", в её предначертания. Подозреваю, что, даже если существует Вершитель Судеб, его вряд ли может интересовать моя скромная особа. Тем, кто верит во Всевышнего, хочу напомнить: "На бога надейся, а сам - не плошай!" Перед тобой ненавистный, жаждущий крови жестокий враг, стремящийся завоевать твою Родину, сделать из тебя раба или зверски уничтожить. Надо сражаться и побеждать!
   Хочу возвратиться к особенностям боевой работы нашей батареи. Чаще всего, каждый огневой взвод используется отдельно, будучи приданным какому-либо стрелковому подразделению. Успех боя не в последнюю очередь зависит от четкости взаимодействия командира огневого взвода и командира роты. Реже - батарея воюет в полном составе. Руководит огнем командир батареи или старший по батарее (один из командиров-"огневиков").
   Хотя первый бой в моей новой батарее оказался удачным (взвод подбил два бронетранспортера) - я не строю иллюзий. Мне необходимо срочно доучиваться (причем делать это "на ходу", во время боевых действий). Похвалы и поздравления Широбокова не должны вводить меня в заблуждение.
   Столкнулся я и с трудностями совсем другого рода. На третий день моего пребывания в должности командира взвода ко мне обратился с жалобой один из моих командиров орудийных расчетов ст. сержант Шарафутдинов. Рядовой Муравьёв не выполнил его приказ, обозвал "придурком" и "черножопой чуркой". Налицо, оскорбление на "национальной почве". Я незамедлительно вызвал Муравьёва и провёл с ним воспитательную беседу. О её результатах я узнал уже на следующий день. Один очень услужливый боец сообщил мне, что Муравьёв после моей с ним беседы сказал: "Лейтенант и его прихвостень забыли, что на фронте не всегда узнаешь откуда прилетела пуля". Я счёл за лучшее не показать Муравьёву, что знаю о его угрозе.
   Бои на нашем участке фронта на время прекращались, потом возобновлялись снова. Продвижение стрелковых подразделений было незначительным. Батарея редко меняла огневые позиции и однажды крупно за это поплатилась. Немцы имели достаточно времени, чтобы "засечь" нашу батарею (когда она была в полном составе) и "накрыть" её артиллерийским налётом. Были раненные...
   В мае произошло совпадение двух событий - появление в батарее нового лица (командира взвода л-та Буханова вместо ст. л-та Сердюченко, получившего повышение в виде назначения командиром батареи "сорокопяток") и похищение в следующую ночь немцами одного из часовых на батарейной огневой. Во время ночного патрулирования один из часовых обнаружил исчезновение своего напарника. Он немедленно поднял тревогу. Поиски пропавшего бойца (из взвода Буханова) не дали результата.
   Во второй половине июня 74 сд была отведена на отдых и, по прошествии некоторого времени, переброшена на другой участок (после изнурительных маршей). В это время в прифронтовой полосе, в порядке подготовки к новому наступлению проводилась плановая эвакуация местного населения. Произошло событие, которое потрясло меня своей жестокостью и цинизмом. Проступок трёх неизвестных солдат явился настоящим ЧП. Однажды, проходя по деревенской улице, я обратил внимание на горько плачущую немолодую женщину и, рядом с ней, - бледную, растерянную девушку. На мои вопросы они категорически отказывались отвечать. Наконец старшая, несколько успокоившись, рассказала мне следующее. С утра к ним "пришли выселять". На просьбы оставить их на месте один из солдат, скорее всего их командир, ответил согласием, намекнув на ответную благодарность. При этом он похотливо оглядел девушку с ног до головы. Через некоторое время он явился за вознаграждением и получил желаемое. После его ухода, еще дважды являлись его товарищи с теми же намерениями. Солдаты нагло воспользовались беззащитностью красивой девушки и вынужденным согласием её матери на групповой акт насилия... Вскоре пришли настоящие эвакуаторы и мать с дочерью (в числе других жителей) вынуждены были покинуть свой дом... Я попытался успокоить несчастных женщин, уверяя, что они временно покидают свое жилище, и обещая найти и наказать извергов-обманщиков. Потом я доложил о происшествии "по инстанции" (моему комбату Широбокову) и в свою очередь расспросил солдат своего взвода... Конец этой бесчеловечной истории мне неизвестен - к вечеру наша батарея покинула село...
   Я уже сказал выше об изнурительных ночных маршах 74 сд. Они проходили по территории Украины и Молдавии. Я называл такую жизнь "совиной" (бодрствование ночью на марше и сон на временных привалах)... Нетрудно было догадаться, что наши форсированные, скрытные марши являются предвестниками крупного наступления.
   Август-сентябрь 1944 года
   Частям 74 сд повезло. Они успели к решающей стадии крупной военной операции. Второго августа был осуществлен прорыв вражеской обороны северо-западнее г. Яссы. Несмотря на упорное сопротивление немецко-румынских войск (особенно немецких) полки 74 сд успешно продвигались в междуречье Прута и Сирета. По этому поводу шутили: "Когда русские на Прут, немец - на Сирет". Вместе с другими соединениями "74-я" активно участвовала в окружении Ясско-Кишиневской вражеской группировки. В дни ликвидации окруженных войск в Румынии был свергнут фашистский режим. Новое правительство заявило о выходе Румынии из войны на стороне Германии и объявило последней войну.
   Пока "соседи" завершали окончательный разгром Ясско-Кишинеской группировки, полки 74 сд развернули наступление вглубь Румынии и вместе с румынскими войсками освободили плоештинский нефтяной район (основную топливную базу фашистской Германии). Находясь в боевых порядках пехотных подразделений 109 сп батарея Широбокова (в том числе мой огневой взвод) поддерживала наступление стрелковых рот, подавляя вражеские пулеметные гнезда, рассеивая немецкую пехоту, обстреливая и уничтожая вражескую боевую технику.
   31-го августа население столицы Румынии - г. Бухареста с красными флагами встречало советских и румынских воинов. Не довольствуясь пышной встречей, небольшая группа солдат 3-го батальона 109 сп приобрела в качестве временного трофея роскошную карету румынского короля Михая и торжественно проехала на ней по улицам Бухареста...
   Пройдя на юг к р. Дунай части "74-й" затем устремились вдоль реки на Запад. К услугам советских войск был гужевой транспорт в виде румынских повозок ("каруц"), управляемых ездовыми из местного населения. Стояла исключительно жаркая погода. Не спасали мокрые полотенца и тряпки на головы солдат и лошадей. Гимнастёрки пропитались потом и потеряли свой защитный цвет. Солдатам приходилось "зачастую" временно облачаться в немецкое трофейное обмундирование (пока не поспеют тыловые службы вещснабжения).
   Четыре дня мы отдыхали, отсыпались, мылись, снаряжались и... "веселились" в портовом (на Дунае) городе Четатя. Местная "примария" решила облагодетельствовать советских воинов-освободителей банкетом с изысканными винами из коллекции бежавшего с немцами румынского князя, цыганским хором, обществом прекрасных дам. Возможно я излишне недоверчив и подозрителен, но такое впечатление, что румыны, в большинстве случаев, сознательно спаивают наших бойцов, предлагая на каждом углу свою "цуйку". "Выпьем, товарищ! - заговорщески говорит, наклоняясь к твоему уху добрый "четатовец". Я коммунист, товарищ"...
   По дороге в местное "фотоателье" мне повстречался знакомый комроты из 3-го батальона "старлей" Бугаев, которого за фамилию и внушительную внешность прозвали "бугаем". Глядя на него можно было догадаться, что он провёл бурную ночь. Странный человек этот "бугай". Храбрец (каких мало) и, в то же время, - выпивоха и женолюб.
   "Как дела, локотонент?" - спросил Бугаев, пьяно улыбаясь. "На троечку, - ответил я. - А ты похоже счастлив?" Он засмеялся и фальшиво запел на мотив из "Веселых ребят": "Как горяча в Четате домна... Спасибо, член мой, что ты умеешь так любить". "У Утёсова в его песне - "сердце", - поправил я. "Неважно. Еще неизвестно, что на самом деле думал уважаемый Леонид Осипович, - нашелся Бугаев. - Бывает у человека на уме одно, а на языке - другое (в мыслях просто страстишка, а поёт "легко на сердце от песни весёлой"... Я не знал как мне от него отделаться. Он мне надоел своей пьяной болтовней. Меня отнюдь не приводили в восторг услышанные от него куплеты, его рассуждения и вообще его поведение в Четате. Нет того, чтобы мирно "пастись" на освобождённой румынской земле, как положено порядочному бугаю, наш Бугаев активно резвится. В конце-концов, до того перевозбудился, что затеял драку с местным "самцом". Насилу разняли. "Послушай, ты сам-то себе очень нравишься в роли пьяного драчуна, как о тебе все говорят?" Мне удается на время прервать его разглагольствования. "Бугай" хмурится. "Это я пять минут тому назад уже слышал от моего комбата. Ещё он додумался обвинить меня в том, что я пятнаю честь мундира. Теперь ещё ты капаешь мне на мозги. Тебе-то чего? Завидуешь? Может румыночка отказала? Или малость не допил?.. Пойми, мы с тобой не дети и не монахи. Мы - фронтовики, бойцы Красной армии... Подумаешь обидел я фашистского приспешника - дал один раз в ухо... Ладно... Не будем ссориться, лейтенант! Пошли со мной - посидим, выпьем за пехоту и родную роту. За твои игрушки-"полковушки"... Между прочим у меня вчера был день рождения. Одному тебе признаюсь, чтобы поздравил... Неужто откажешь, не выпьешь за моё драгоценное здоровье?"...
   Я настолько втянулся в суровую, полную лишений фронтовую жизнь, что отдых в Четатя показался мне "излишней роскошью" и даже потерей времени. Такого мнения придерживался не я один. "Немца надо добивать, пока не очухался", - говорили солдаты.
   Впрочем четыре дня быстро пролетели и "74-я" продолжила преследование фашистских войск...
   20-го сентября 3-й батальон 109 сп с приданным ему взводом 76-мм пушек л-та Дамье скрытно переправился через р. Дунай (в районе г. Турну-Северин) на югославский берег. Еще до переправы было известно, что немцев в Турну-Северине нет. Район контролировался частями Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ).
   Сначала через Дунай, держась за хвосты лошадей, переправились трое умеющих хорошо плавать бойцов (среди них солдат моего взвода - Гриша Богатов). Они должны были раздобыть у дружественных нам сербов лодки и плоты. Они выполнили свою задачу, но... при переправе утонул чудесный парень - рядовой Гриша Богатов. Необычная, нелепая смерть. Мы "привыкли" погибать под пулями и снарядами... Пройдя с юга на север территорию, примыкающую к излучине Дуная, батальон и мой взвод "полковушек" продолжали движение по направлению к порту Милановац. Там им надлежало соединиться с югославскими партизанами.
   В моём распоряжении были две короткоствольные 76-мм пушки старого образца и 14 бойцов (два орудийных расчета, командир отделения разведки, связист, ездовые). С высокого берега Дуная хорошо просматривалась широкая водная гладь могучей реки. Можно наблюдать в бинокль низкий противоположный берег. Там по шоссе движется вражеская техника. Имею приказ о скрытном передвижении к Милановацу. За исключением чрезвычайных обстоятельств (например, нападение противника) я не имею права открывать огонь без согласования с командиром батальона. Последний, вместе со своими ротами движется другими дорогами. Связь - по рации.
   Полная неожиданность - появление бронекатера с баржей, спокойно пересекающих воды Дуная в направлении Милановаца. Вначале смущает красный флаг на бронекатере, но в бинокль нетрудно разглядеть опознавательные знаки, не имеющие никакого отношения к Советскому Военному флоту. На барже, между зачехленной военной техникой снуют солдаты. Под брезентом угадываются танки и орудия. Мои попытки согласовать действия с командиром батальона оказываются тщетными - его рация не отвечает.
   Раздумывать - некогда, согласовывать не с кем. Нет также времени на оборудование огневой позиции и окапывание. Катер с военной техникой "уплывает на моих глазах". Ситуация необычная. Никакой из воинских Уставов не предусматривает боевое применение пехотных орудий такого калибра против военных кораблей. "Путает карты" разница высот, острый угол стрельбы и, скрадывающая расстояние широкая, блестящая водная гладь...
   Не раздумывая я принимаю решение начать бой. Бойцы воодушевлены, хотя понимают, что наши одиноко маячащие на высоком берегу неподвижные, "не зарытые" пушечки представляют отличную мишень для врага. Удивляет командир разведотделения. Он предлагает направить его для связи с командиром батальона. Получив отказ, Хританков присоединяется к боевому расчету.
   Катер с баржей приближаются и вот-вот должны поравняться с нами. Нельзя терять ни минуты. Ездовые быстро спешились и отцепили орудия от передков. Пушки изготовлены к бою, лошади уведены в "укрытие" (отведены на некоторое расстояние от орудий).
   Начинаю бой. По моей команде одно из орудий открыло огонь по катеру, другое - по барже. Непосредственно действиями расчётов руководили командиры орудий ст. сержант Шарафутдинов и старшина Баркан (он же - пом. командира взвода).
   Бой начался удачно. С третьего-четвёртого выстрелов "пристрелялись" и перешли на "беглый огонь". Столбы воды около корабля, огонь и дым на барже доставляли нам удовольствие, а паническая беготня на палубах, прыжки "фрицев" в воду приводили в ликование. Бронекатер замедлил ход и остановился, баржа окуталась дымом. Но вскоре неприятель опомнился и начал огрызаться. Вступили в действие скорострельные зенитки ("дудукалки") и зенитные пулемёты. Всё чаще начали разрываться "хлопушки" зенитных снарядов. Попав под шквальный огонь, расчёты несли ощутимые потери. Уцелевшие перевязывали раненных товарищей, подносили снаряды, заряжали, вели огонь. Тяжело ранен Шарафутдинов и мне пришлось занять его место около орудия. Прижимаю рукой подбородок, куда попал осколок снаряда. Старшину Баркана я направил к ездовым за пополнением. Не прошло и несколько минут, как я увидел мчащуюся прямо на орудие страшную фигурку на коротких ножках, как-то нелепо подпрыгивающую во время бега. Вскоре человечек упал, как подкошенный. Старшина Баркан - это был он - бежал десятки метров на обрубках вместо ног...
   Огонь продолжали вести три бойца и командир взвода. Остальные уже ничем помочь не могли. Между тем на барже начали взрываться боеприпасы и она превратилась в сплошной факел. Бронекатер бросил её на произвол судьбы и медленно поплыл по направлению к порту. Кроме тяжелых потерь в людях взвод потерял одну пушку полностью, а другая была повреждена.
   После того как по рации удалось наконец связаться с командиром батальона нам была прислана помощь. Она выразилась в эвакуации убитых и раненных.
   Испытывая горечь утраты, настоящее потрясение от гибели своих боевых товарищей я не сразу осознал трагизм своего положения. Я нарушил приказ, самовольно начав бой, потерял фактически весь свой взвод. Можно было не сомневаться в реакции начальства. Мне грозили крупные неприятности вплоть до "штрафной роты" или "дисбата"...
   На следующий день л-т Буханов "по секрету" сообщил мне, что Начальник артиллерии (начарт) 109 сп капитан Ретюнин приказал Широбокову готовить на меня компромат для передачи в военный трибунал.
   В это же время в батарее случилось ещё одно ЧП (совсем другого рода). Буханов (снова "по секрету") сообщил мне, что командира взвода управления Руденко и телефонистку Тоню отправили на лечение в МСБ 1900. Как выяснилось, они заболели "дурной болезнью". Солдаты зло шутили: "Туда им прямая дорога. Там - их близкая родня, если помнить, что МСБ 1900 расшифровывается как "место сбора блядей в 19-00". Широбокову впрямь не позавидуешь: если Дамье (за неудачный бой) и Руденко (за "венерику") отчислят из батареи он останется с одним взводным (осторожным в бою и несдержанным на язык л-том Бухановым).
   Октябрь-ноябрь 1944 года
   Отдых после марша. Беззвездная ночь. Нас трое в небольшой палатке вблизи будущей "огневой". Согреваемся "ракией" и слушаем музыку. Яркие румынские мелодии погружают в ирреальный мир музыки. На время притупляется боль воспоминаний о недавнем смертельном бое на берегу Дуная. Пока Широбоков меняет на патефоне пластинку отчетливо слышно, как по палатке стучит дождь.
   Из угла, где сидит за телефонным аппаратом новенькая связистка Катя, доносится назойливый писк зуммера. "Комарик, я - муха, - нежно произносит Катя, - даю шестого". Она передаёт трубку комбату. Звонит начарт. полка Ретюнин. Он требует доложить о нашем местонахождении, сведения о противнике и 3-м батальоне. После признания Широбокова, что последнее ему неизвестно ("пехота оторвалась"), Ретюнин впадает в ярость. "Где твой Руденко?" - орёт он. "Полагаю, что в медсанбате", - отвечает Широбоков. "А, ну да, понятно... Пошли Дамье - пусть разведает где Гусев! - приказывает начарт. "Ничего он в такую ночь не разведает", - возражает мой комбат. "Всё равно, пошли его", - заключает Ретюнин.
   Широбоков сообщает мне содержание разговора с начартом. Осведомляюсь кого я могу с собой взять. "С ума сошёл, - говорит комбат. - Сейчас ты ничего не увидишь. Подкараулят тебя "фрицы" и сцапают, как миленького. Ретюнин пьян и ничего не соображает. Пойдешь утром. К утру он проспится и ничего не вспомнит. Говорю тебе: пойдешь утром!"
   Выполняю последний приказ, т.е. остаюсь на месте в компании с прямым начальством. Утром снова звонит Ретюнин и осведомляется у Широбокова о сведениях, которые "разведал Дамье". Узнав, что я не выполнил его распоряжения Ретюнин свирепо заявляет: "Если я ещё сомневался надо ли обращаться в трибунал по поводу "художеств" Дамье, то теперь считай это дело решенным!" Я обескуражен и возмущен: "Ретюнин наверное думает, что у меня не хватило духу отправиться в бессмысленную разведку? Придется его разочаровать!"
   Я вызвал к себе Хританкова и Первухина. В тот момент мною владели чувство оскорблённого самолюбия и мальчишеский азарт. "Ребята, кто из вас читал "Три мушкетера" Дюма? Оба читали. Хорошо. Покажем, что мы тоже можем спокойно рисковать жизнью, не таясь, не обращая внимания на вражеский огонь. Сделаем это на виду у сомневающихся".
   Мы спустились с возвышенности на шоссе, которое периодически обстреливалось вражеской артиллерией, и пошли по направлению к Милановацу. Вдали, в нескольких километрах виднелась высота, у подножья которой, рядом с Дунаем располагался Милановац. Слева от шоссе росли фруктовые деревья. Иногда мы прерывали своё движение, чтобы отведать вкусные плоды. Потом снова продолжали путь.
   Вскоре на шоссе начали рваться снаряды. Когда, по прошествии некоторого времени нас "взяли в вилку" мы, не торопясь, укрылись среди деревьев. Когда прекратилась стрельба нас обнаружили целыми и невредимыми бойцы 7-й стрелковой роты.
   Потом была встреча с командиром 3-го батальона майором Гусевым. Получив его разрешение, я передал Ретюнину по рации моё донесение об обнаруженных целях на подступах к Милановацу и в самом городе (по данным командира роты). Вместе с Хританковым и Первухиным я остался в батальоне. Его стрелковые роты совместно с югославскими "братушками" развернули наступление на немецкие позиции в Милановаце. Во время боёв я давал целеуказания для стрельбы "своей" ("широбоковской") батарее, а также батарее ЗИС-3 артполка (её командир взвода управления по какой-то причине отсутствовал на НП батальона).
   Мысль о моём "ЧП с бронекатером" не давала мне покоя, пока я не узнал о спасительной роли в моей судьбе командования югославского корпуса. Было признано, что потопление баржи с военной техникой лишило немецкий гарнизон Милановаца помощи извне, способствовало его неминуемому быстрому поражению. Вместо суда и приговора военного трибунала я удостоился высокой чести - благодарности Верховного Главнокомандующего - И.В. Сталина. Приказом по 109 сп я был назначен ком. взвода управления вместо выбывшего по состоянию здоровья Руденко.
   После освобождения Милановаца 74-я сд начала наступление вглубь Югославии, кратчайшим путём через горы к ее столице г. Белград. В горах, по раскисшим от непрерывных ливней дорогам и тропинкам, преодолевая немецкие заслоны, отрезая противнику пути отхода части дивизии упорно двигались к столице Югославии. По дороге к Белграду батарее Широбокова пришлось пройти "смедревское испытание".
   Это случилось в десятых числах октября. Тогда 2-й батальон, который теперь поддерживала наша батарея, занимал позиции на берегу Дуная. Напротив, на высоком берегу (на северной окраине г. Смедрево) закрепился враг. Немцы периодически поливали огнём окопы стрелковых рот 2-го батальона и вели артиллерийские дуэли с батареями артполка.
   Неожиданно со стороны реки на позиции нашей пехоты обрушились залпы реактивных установок, после чего на "наш" берег высадились и бросились в атаку "бойцы в чёрном". Пехотинцы 2-го батальона, не выдержав натиска "противника" в беспорядке отступили.
   Широбоков немедленно дал команду эвакуировать наши орудия. Учитывая интенсивный автоматный огонь десанта и плотный огонь с противоположного берега вражеской артиллерии - это было почти немыслимым делом. Тем не менее выстрелом ракетницы комбат дал сигнал ездовым срочно прибыть (с орудийными передками) на ОП. "Они что, заснули? - закричал Широбоков. - Ракетой их не разбудишь!"
   Матерно выругавшись я выскочил из окопа, в котором мы укрывались с комбатом, и бросился в рощицу, где были наши ездовые, лошади и орудийные передки. Картина была безрадостной. Ездовые стояли в окопчиках, не решаясь их покинуть, в то время как в роще рвались снаряды. Не помня себя от охватившей меня ярости, я выхватил свой трофейный парабеллум и, размахивая им, заставил ездовых запрячь лошадей и мчаться с передками к ОП.
   Всё, что я сейчас записал известно только действующим лицам и моему дневнику. Мне стыдно признаться в своём неистовстве, в том, что я мог настолько "потерять голову", чтобы угрожать своим солдатам оружием. Надо поскорее забыть о проявленном малодушии некоторых бойцов отважной батареи и не подаваться злобным рефлексам.
   Этот бой был следствием нелепой, трагической ошибки, халатности и дезориентации сухопутных частей и речной Дунайской флотилии. Хотелось бы знать: кто и почему отдал преступный приказ флотилии атаковать "вражеские" (2-го батальона) позиции на правом берегу, высадить "успешный" десант при мощной поддержке судовых "катюш". Кто ответит за напрасные жертвы, за гибель людей? Можно себе представить радость немцев, наблюдавших со смедревской высотки поразительное, "славное" сражение в лагере врага. Они с превеликим удовольствием огнём своей артиллерии помогали советским речникам убивать советских пехотинцев.
   Слава богу, что этот нелепый бой не отразился на ходе операций по освобождению Югославии. В это время наступательные действия наших "соседей" принимали всё более стремительный характер. Вскоре части 74 сд окончательно спустились с гор и на шоссе Смедрево-Белград обнаружили следы панического отступления вражеских войск - огромное число брошенной военной техники. Здесь были военные грузовики с боеприпасами и продовольствием, офицерские "опели" с чемоданами, сумками и планшетами и т.д.
   74-ая дивизия продолжала движение к Белграду. Поражает исключительное радушие, с которым население Югославии встречает советские войска. В освобождённых населённых пунктах мы с трудом продвигаемся вперед, отвечая на многочисленные проявления дружбы и любви - объятия и поцелуи. К этому добавляются графины и кувшины с водкой ("ракией") и вином, всяческие виды закусок. Почти насильно нас заставляют "выпить и закусить", увлекая к столам с всевозможными напитками, вкусной снедью, фруктами и овощами. Со всех сторон несутся выкрики: "Живело Тито! Живело Сталин! Крв за крв! Смрть за смрть!" Дома и хаты украшены красными флагами. В одной деревне хор запел: "Друже Тито, пойдем у Россию. Един-два, смрть фашизму!.. Црвена армия..."
   Увы, к сожалению не обходится без досадных происшествий. В один из вечеров несколько бойцов взвода Буханова, которым благодарные сербы выставили ведро с вином, на радостях устроили попойку. Ради приятного общества они пригласили "даму" - мою связистку Марусю, которая, как всем известно, является ППЖ ("полевая походная жена") комбата Широбокова. "Я не могла им ни в чём отказать, - призналась мне потом Маруся, - они все мои женихи. Мне было жаль их". "А себя тебе не жаль? - спросил я. - Ты себя губишь!.."
   Мне показалось, что за моей заботой Маруся угадала также возмущение, неприятие и непримиримость к содеянному. Она вздохнула и поспешно удалилась. Я принялся приводить в порядок свои мысли и обдумывать свои дальнейшие действия. "Не будь глупцом, мальчишка! - внушал мне мой внутренний голос. - Что ты знаешь о людях, о жизни? Спроси у Господа Бога почему он наделил человека животными инстинктами?.. "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!.. Любую сказку? Добрую и злую?.. Пойми, "мудрец, и остуди свой пыл! Не дай свободы гневным чувствам".
   Как это не раз со мной бывало - мои мысли обращаются к проклятому фашизму, навязавшему народам кровавую войну, подобную которой не знала История. "Неужели война - это "вечный проклятый спутник человека"? Я не первый, который задавал себе подобной вопрос... Воистину неисчислимы жертвы и страдания советского народа, вставшего на защиту своего Отечества... Как все войны она безжалостно казнит, умерщвляет или ранит плоть, калечит души помилованных... Великая Отечественная война отличается невиданными масштабами и многообразием средств, беспредельным противостоянием и обнаженностью человеческих чувств и характеров, жестокостью и коварством. Война - родительница справедливой ненависти к врагу и... братской солдатской дружбы советских воинов. Низменных инстинктов и геройского самопожертвования. Война - потворщица человеческих слабостей - источник безумных ЧП, неожиданных "срывов" и странных "отклонений". Их невозможно забыть и простить... Но я твёрдо знаю, что не смею строго карать тех, кто, не щадя своей жизни, геройски защищает своё Отечество, заслуживает поощрение за отвагу и верность воинскому долгу... Возможно я в чём-то ошибаюсь?! Жизнь научит и поправит. "Если поживём - увидим!"
   В октябре 1944 года (точнее 20-го числа) после разгрома вражеской группировки была освобождена столица Югославии г. Белград. Гордость победителей, радость Победы омрачены горечью утрат и разрушенными жилищами "братушек"-белградцев.
   Пройдя через освобождённый Белград наш 109 сп был переправлен на другой берег Дуная. Переправу осуществляла хорошо знакомая (по "смедревским событиям") Дунайская флотилия. На этот раз обошлось без сюрпризов.
   Дальнейший путь лежал на Север в направлении г. Сомбор. В районе города Апатин полку пришлось вести упорные бои в болотистой местности. Здесь - заболоченные плавни, через которые проходят основное русло Дуная, русло старого Дуная и т.д.
   Я вёл боевую работу, находясь вместе с разведчиком и связистом на ПНП какой-либо из стрелковых рот. Противник как правило занимал оборону вдоль насыпей, по обеим сторонам которых были болота. Нашим бойцам приходилось воевать "по колено в воде" с яростно сопротивляющимся врагом, не устающим "поливать" огнем из пулемётов и автоматов.
   Пределом моих мечтаний было вырваться в деревню, где можно подсушиться, почиститься и выпить чего-нибудь горячительного. Однажды, когда мне это удалось, пришлось столкнуться с очередным "художеством" храброй и одновремённо чрезмерно сластолюбивой телефонистки. В прихожей небольшого домика, где обосновался комбат (и был оборудован пункт связи) я обнаружил Широбокова в весьма расстроенных чувствах. Вместо объяснения он указал мне на соседнюю комнату. Войдя туда я увидел в постели нашу Марусю с не весть откуда взявшимся (больным?) бывшим ком. взвода управления Руденко. Я понял переживания Широбокова, возмутился и, подойдя к кровати, скомандовал: "Подъём!" "Изменщица" и её любовник беспрекословно подчинились моему приказу. Руденко поспешил ретироваться, а Маруся, как ни в чём не бывало, вернулась к своему "фронтовому мужу". Судя по всему он её в очередной раз простил.
   В один из дней на исходе ноября меня вызвали в штаб полка, где весьма неожиданно состоялось моё свидание с матерью утонувшего под Турну-Северином Гриши Богатова. Майор Богатова служит в танковой бригаде (начальник ремонтных мастерских). Она расспросила меня об обстоятельствах гибели своего сына. Назвала способ нашей переправы через Дунай - безрассудным и дала понять, что считает меня главным виновником случившейся трагедии. Я не мог смотреть в глаза несчастной матери. Эта мучительная, тягостная встреча явилась для меня сущей казнью.
   Между тем части 74 сд, преодолевая упорное сопротивление врага, медленно расширяли плацдарм в районе г. Апатин. В течение ноября войска 3-го Украинского фронта (в том числе 74 сд), форсировав Дунай севернее р. Драва образовали плацдармы, откуда развернули мощное наступление. При этом были освобождены густонаселённые районы Задунайской Венгрии и югославской территории между Дунаем и Дравой.
   К моменту, когда делается эта запись 74 сд вышла в район г. Надьканижа с его важнейшими нефтепромыслами и коммуникациями немецких войск на Балканах.
   Декабрь 1944 года
   О событиях последнего месяца 1944-го года пишу в январе. Так распорядилась судьба. Я на неё не слишком обижаюсь ибо, подставив меня "под удар", она всё же решила сохранить мне жизнь. Да и руку тоже можно сказать пожалела. Рассказываю по порядку.
   В декабре 1944 года на юге Венгрии завязались ожесточённые бои. "74-ая" заняла г. Сексард и вышла севернее от течения реки Драва к г. Надьканижа. Каждый город и деревня занимались после упорных сражений. Деревня Бабоча переходила из рук в руки несколько раз.
   Я находился на НП командира 2-го батальона. "Почему не наступаете?" - кричал "комбат-2" по телефону одному из командиров рот. "Не подвезли "огурцов"", - отвечал ротный. "Возьмёшь у Гусева. Требую: подымай "карандашей"! - приказывает комбат. Я слышу как оправдывается ротный: "Мало у меня "карандашей", в особенности - "красных". И снова "Комбат-2": "Направь во взводы всех сапожников, портных и прочих дармоедов... Не возьмёшь Бабочу - пойдёшь под трибунал!" Диалог заканчивается "трехэтажным"...
   Батальон, потеряв роту, ворвался в Бабочу, но потом был вынужден отступить под натиском врага. Настала очередь батареи Широбокова остановить контратакующих немцев точным, прицельным огнём.
   "Комбат-2" одобрительно похлопал меня по плечу: "Так их сволочей", - сказал он и снова взялся за телефонную трубку, чтобы выдать очередные претензии ротным командирам.
   Я отправился к командиру роты. Мы соорудили небольшое совместное ПНП в окопе на четырёх человек. По очереди несли ночное дежурство. Спали, укрытые положенными на дно и по бокам окопа пуховыми перинами. "Откуда?" - спросил я. Комроты развёл руками и загадочно улыбнулся. При таком обогреве нам не страшен был декабрьский ночной мороз.
   Настойчивость командиров ("красных карандашей"), отвага бойцов ("карандашей"), подвоз "огурцов" (снарядов и мин) позволили, подавив сопротивление "гитлеровцев" и "хортистов", овладеть наконец ничем не примечательной венгерской деревушкой.
   На участке "соседей" появились немецкие танки. Учитывая возможность танковых контрударов противника Начальник артиллерии полка Ретюнин приказал Широбокову отныне сопровождать пехоту не только огнём но и "колёсами". По его настоянию наши пушки были выкрашены под цвет снега. В ряде случаев их уже выдвигали впереди ротных окопов к вящему удивлению (и радости) пехотинцев. Думается в решении Ретюнина об использовании "широбоковских" пушек для противодействия "тиграм" и "пантерам" был определённый резон.
   Недавно на вооружение батареи поступили современные длинноствольные 76-мм "полковушки" нового образца, применяющие эффективные противотанковые снаряды ("подкалиберные", "бронебойные" и т.д.). Но конечно нашим пушечкам "далеко" до дивизионных ЗИС-3 или "иптаповских" 57-мм с их скорострельностью и дальнобойностью.
   Для увеличения "живучести" батареи Широбоков пошел на хитрость. Он фактически разделил батарейные взводы по функциональному признаку (противотанковый и противопехотный). В соответствии с этим две пушки выдвигаются на танкоопасном направлении и управляются непосредственно командиром батареи. Другие две пушки (противопехотного предназначения) управляются командирами взводов (Дамье и Бухановым) из окопов ("наблюдательных пунктов"), вынесенных на расстояние 500-600 м впереди пушек. Их устанавливают в укрытие (например, кукурузное поле).
   Чтобы пушки во время стрельбы не пострадали от собственных снарядов впереди орудий расчищается свободное пространство (создается "сектор обстрела"). Такое построение "орудие-НП-цель" (с укрытием орудий) увеличивает шансы на выживание солдат и орудий).
   Указанный способ стрельбы я применил в бою под г. Надьканижа. Моя пушка поддерживала одну из рот 2-го батальона, атаковавшую немцев в небольшой деревне. Кинжальный огонь немецкого пулемёта прижимал наших солдат к земле, не давая устремляться вперед. Со своего "импровизированного НП" я "засёк" огневую точку, оборудованную в домике возле высокой кирпичной трубы, и выдал необходимые команды командиру орудия на "огневой" (скрытая в кукурузе "полковушка"). Несколько выстрелов и настырный вражеский пулемёт утихомирился. Радость оказалась преждевременной - застрочил другой пулемёт левее первого. Поднявшаяся было пехота вновь залегла. Когда я повернулся в сторону связиста, чтобы передать новую команду, в моё правое плечо ударила пуля. Связист перевязал мне раненную руку и я продолжал поддерживать пехоту, корректируя огонь находящегося сзади орудия.
   После успешно завершенного боя (пехота заняла деревню) в отношении меня выяснилось: а) ранение - сквозное (пуля прошила мякоть, не задев кости); б) если бы я не повернулся к связисту - выпустивший пулю снайпер угодил бы в сердце; в) мне надлежит посетить санитарную роту для противостолбнячного укола. Последнее я отсрочил на двое суток. В общем я "легко отделался".
   В конце месяца меня ожидал приятный сюрприз - я получил свой партбилет и дневниковые записи (то, что было зарыто в Хренивке в феврале с.г. во дворе Галины С.). Из армии, в которой я служил до окружения, прислали боевую и партийную характеристики на л-та Дамье. Галина оказала мне неоценимую услугу.
   С середины декабря на фронте воцарилось относительное затишье (перед бурей?). Моя пулевая рана затянулась ("як на собаци"). Уже сняли перевязку... Сейчас сидим в деревенском домике, слушаем патефон. Тут много пластинок (румынских, сербских, хорватских, мадьярских и немецких). Выпивки - больше чем достаточно. Закуски тоже вполне хватает. "Вот только устриц нет и осетрины не предвидится. Надеюсь братва не обидится.
   Январь 1945 года
   Кровавый выдался январь.
   Бесились "тигры"... трупы... гарь...
   На дерзкий бой позвал мадьяр
   Безумный Секешфехервар.
  
   "Мощное танковое наступление" - так можно охарактеризовать массированную атаку немецких танков у оз. Балатон (возле г. Секешфехервар) и их стремительный бросок к Дунаю в тылы 3-го Украинского фронта. В то время там находились фронтовой госпиталь, курсы младших командиров и множество различных воинских хозучреждений.
   74 сд находилась на юге Венгрии, когда поступил приказ срочного перебазирования в район прорыва немецких танковых соединений. В течение одной ночи, на глазах заменивших нас изумлённых болгар, части "74-й" погрузились в "студебеккеры", "шевроле" и длинными автоколоннами двинулись на северо-восток.
   На площади г. Дунафельдвар (на месте выгрузки) солдат 74 сд встречал Командующий 3-м Украинским фронтом Маршалл Толбухин. Отсюда батальоны 109 сп, пройдя Дунафельдвар, вступили в бой с готовящейся к переправе через Дунай немецкой пехотой.
   Борьба с немецкими танками и пехотой продолжалась весь январь. Батарея Широбокова меняла огневые позиции по нескольку раз за сутки. Я периодически находился то на своих НП, то на ротных ПНП. Иногда замещал комбата на огневых позициях. На счету батареи были десятки подбитых"пантер" и бронетранспортёров, немалое количество убитых и раненных "фрицев" и "чок мадьяр" ("настоящих венгров"). У батареи тоже были потери...
   На всю жизнь запомню события 29-го января 1945-го года. Во время очередной ночной смены огневой позиции батарея остановилась у длинного сарая в какой-то неглубокой лощине. Разожгли костёр, чтобы согреться. Заглянули в сарай. Внезапно разорвался снаряд, вслед за ним другой... Очнулся я недалеко от сарая, не соображая, что со мною произошло. Меня подобрали и направили в МСБ, а оттуда в тыл. С первых чисел февраля я находился на лечении в госпитале (г. Кечкемет). Меня ранило в спину осколками разорвавшегося снаряда и контузило взрывной волной. Осколки разорвали шинель и ватник, разрезали ремни, проникли в поясничную часть позвоночника (к счастью неглубоко). Мелкие осколки удалили в МСБ. Крупный осколок оставил на спине основательную вмятину. В связи с высокой температурой и явлениями контузии головного мозга меня переправили через Дунай в кечкеметский госпиталь. Ранение можно считать "удачным", т.к. не поврежден позвоночник (только сильный ушиб). Не могу утверждать, что мне очень везёт на ранения (два месяца подряд!), но с другой стороны оба - не опасны для жизни. Похоже судьба со мной откровенно "флиртует" - дважды "наградила поцелуями".
   Февраль 1945 года
   Лечат меня в госпитале "по-стахановски" - рекордно быстрыми темпами. Фронт долго ждать не может. Медицина демонстрирует в о всём блеске искусство врачевания - анализы, обследования, процедуры, лекарства, строгие врачи и обходительные "сестрицы". Царство людей в белых халатах. Здесь в Кечкемете лечат в основном легкораненых или получивших средней тяжести ранения (тяжелораненых отправляют на лечение в глубокий тыл). В моей палате шесть человек. Четверо из них ранены в конечности. Двое (мои соседи по койкам) страдают тяжелыми последствиями собственной неосторожности. Это работники аэродромной службы, употребившие внутрь самолётный антиобледенитель (антифриз). Они ослепли, их мучают постоянные боли. Жалко бедняг, но они сами виноваты. Может быть жестоко так говорить, но "не суйся в воду, не зная броду".
   Организм мой быстро восстанавливается. Дают о себе знать старания врачей и... молодость. Уже к концу февраля, когда я почувствовал себя много лучше, мной овладели скука и "охота к перемене мест". Воскрес в памяти госпиталь в Кемерово, где я давал в декабре 1941 года шахматные сеансы. Здесь такого рода игровые развлечения как шахматы, шашки, нарды, лото - полностью отсутствуют. Зато - раздолье для "козлятников" и умеющих играть в карты со странными картинками (желуди, цветы и т.д.). На моё счастье нашелся один шахматист, с которым мы несколько раз сыграли "вслепую". Он заинтересовал меня не столько своим умением и всевозможными шутками-прибаутками во время игры ("Вам мат", - сказала королева", "И пешки съели короля" и т.д.), сколько своей военной специальностью. Оказывается, существуют точные "радиолокаторы", с помощью которых в любую погоду обеспечивается автоматическое обнаружение и сопровождение целей и автоматическое управление артиллерийским огнём. Мой партнер был весьма горд своей специальностью и утверждал, что "радиолокатор" можно использовать для управления любыми видами артиллерийского огня.
   О своих болячках мы с Алексеем (так звали моего партнёра) старались не говорить. Правда, однажды поспорили о том, кто раньше покинет госпиталь. К концу февраля мне показалось, что я выигрываю спор. Его нога плохо заживала. Что касается меня, то, несмотря на то, что моя спина еще периодически побаливает и боится резких движений - я начал понемногу ходить (правда с "палочкой"). Неужто, всю жизнь придется передвигаться с "палочкой-стукалочкой"? "Не переживай, - сказал я себе. - С чего ты взял, что выживешь в этой "мясорубке"? Посчитай сколько у тебя было контузий и ранений!"
   Вчера первый раз вышел на прогулку в город. Красивые дома и улицы. Похоже, Кечкемет не знал войны. Около ресторана старик-цыган виртуозно играл на скрипке "Чардаш" Монти. Маленькая хорошенькая цыганочка, подождав когда он закончит играть, кокетливо взглянув на меня запела: "Дэвушка, дэвушка! Как тебья звать? Дэвушка, дэвушка! Етит твою мать"... Думается - она не понимала значения слов.
   Март 1945 года
   Приятная новость: после того как меня выпишут из госпиталя я возвращусь в свою часть 109 сп. Второго марта отправился в обратную дорогу с палочкой в руке, вещмешком на плече и мадьярским трофейным небольшим пистолетом.
   Дорога дальняя. Путь лежит через Будапешт на юго-запад в район между оз. Балатон и р. Дунай. Придется добираться с помощью "попуток". Движение по шоссе в сторону Будапешта интенсивное - много груженных "студебеккеров", "фордов", "доджей", "шевроле". Подымающего руку, прихрамывающего офицера с палочкой водители упорно не замечают. Начинаю терять терпение. Когда очередная автомашина проносится мимо и из кузова мне насмешливо машут руками весёлые молодые мадьярки, я не выдерживаю, выхватываю пистолет и стреляю по колёсам удаляющегося транспортного средства. "Студебеккер" останавливается, водитель выскакивает из кабины и, размахивая руками, бежит мне навстречу. Я замахиваюсь на него палкой и коротко сообщаю ему то, что о нём думаю.
   Восьмой (или девятый) водитель соизволил остановиться и даже посадил меня в кабину. Так я добирался до Будапешта.
   Столица Венгрии основательно разрушена - все мосты взорваны, от многих домов остались развалины, на фасадах уцелевших строений следы от осколков артиллерийских снарядов.
   Снова ищу "попутки" - с их помощью как-нибудь доберусь. Чувствую себя удовлетворительно. Как говорит мой зять Толя Самохин, когда его спрашивают о здоровье: "Ничего! Спасибо! Так себе..." А если серьёзно - всё еще плохо слышу, заикаюсь (когда волнуюсь) и неважно передвигаюсь.
   Скорее в часть! Там ждут друзья - это во-первых. Кроме того там не до конца оформленные различные документы и наградные листы. Пора заниматься делом - добивать врага!..
   На "попутки" мне можно сказать везет и я - почти "дома". Вечером в штабе 109 сп отказываюсь от провожатого и, не дожидаясь утра, отправляюсь в расположение батареи Широбокова. Дорога ведет через грязное, раскисшее поле. Сворачиваю с тропинки и иду напрямик к лесочку, на окраине которого должна располагаться батарея. Неожиданно попадаю под артобстрел. Противник ведет "слепую" стрельбу по квадратам ("в шахматном порядке"). Разрывы - всё ближе. Изо всех сил прижимаюсь к земле. Очередной дальний звук орудийного выстрела, тягучий наростающий свист снаряда и грохот близкого разрыва. Слева, справа, впереди, сзади! Всё ближе, ближе... Чувствую полную беспомощность. Ругая себя за малодушие обращаюсь мысленно к "высшим силам" (моля о справедливости). "Если, сверхразум, ты действительно существуешь, то зачем, ниспослав мне столько испытаний - контузий и ранений - теперь уничтожаешь, как жалкую, беспомощную букашку?" К слову сказать, это был единственный у меня случай на войне, когда я малодушничая обратился за помощью к Господу Богу...
   Мне показалось, что артобстрел усилился. Разозлившись я выругался: "К чёрту! Всё равно - двум смертям не бывать, а одной - не миновать!.." Эта мысль меня почему-то утешила и приободрила.
   Артналёт прекратился также внезапно, как и начался. Вскоре меня радостно встречали батарейцы, а Широбоков был просто в восторге. Я впервые подумал, что он вообще относится ко мне, как к собственному сыну.
   Как оказалось у меня не было времени на адаптацию (после госпиталя) к фронтовым условиям. Увы, я возвратился в свою воинскую часть в пору новых тяжелых испытаний. Не думал, что немцы ещё способны на таких масштабов танковое наступление. Удар снова наносился из района г. Секешфехервар (между озёрами Веленце и Балатон). Я многое повидал, но это был сущий ад. Беспрерывные десятидневные атаки переброшенной с Западного фронта 6-й танковой армии СС. В боях участвовали крупные силы танков, пехоты и артиллерии. На отдельных участках немцы бросали в бой до 400 танков. Несмотря на все усилия, противнику не удалось прорвать хорошо организованную оборону общевойсковых 4-й Гвардейской, 26-й, 27-й армий, танковых и механизированных корпусов и выйти к Дунаю.
   Что касается батареи Широбокова, то она активно участвовала в отражении вражеских танковых атак, а однажды оказалась на поле боя между двумя 6-ми танковыми армиями - немецкой СС-овской и нашей Гвардейской. Они стреляли неизвестными мне снарядами - стальными "болванками", которые проносились над нашими головами с неприятным режущим слух звуком.
   Немецкие и венгерские солдаты лезли напролом. Дневные неудачи они напрасно пытались исправить в ночное время. Раздосадованный враг окончательно озверел. Однажды утром, солдаты 120-мм миномётной батареи обнаружили на позиции подброшенную отрезанную голову своего командира капитана Марценковского (ночью немцы или мадьяры каким-то образом изловчились схватить его поблизости от ОП).
   Измотав противника в ожесточенных боях наша "74-я" 16-го марта перешла в наступление. Очистив от врага крутые берега оз. Балатон, освободив города Шиофок и Энинг, она устремилась к границе с Австрией. В отличие от немцев, которые цеплялись за каждую высотку, мадьяры уже поняли бессмысленность своего сопротивления и двигались колоннами и отдельными группами в плен во главе со своими офицерами.
   В начале апреля 74 сд вместе с другими соединениями Украинских фронтов обошли столицу Австрии город Вена с трех сторон. Одновременными ударами они заставили фашистские дивизии покинуть город.
   К этому времени я, к сожалению, выбыл из строя и уже несколько дней находился на излечении в МСБ. Дело в том, что 28-го марта во время марша у меня внезапно начался странный приступ сильного кашля, закончившегося потерей сознания. Очнувшись, я увидел удивлённые и испуганные лица Широбокова и его ординарца. На следующий день история дважды повторилась ("коклюшеобразный" кашель, пена на губах, "отключка"). Меня почти насильно повели в санроту, откуда военврач майор Дричиков направил в медсанбат. Дричиков объяснил, что у меня рецидив после ранения и контузии.
   На пороге приёмного покоя МСБ у меня хватило юмора отвесить шутовский поклон: "Привет тебе - приют священный! Два месяца назад твоими усилиями я был избавлен от кучи осколков в моей драгоценной пояснице... И снова счастье мне улыбнулось"...
   15 апреля 1945 года
   Если верить врачам, сегодня предпоследний день моего пребывания в МСБ. За прошедшие две недели я с помощью заботливого медперсонала поправил своё здоровье и отдохнул. Пошли на пользу лекарства (от которых хотелось спать), режимы отдыха и прогулок, диета и строжайший запрет горячительных напитков. Два приступа, которыми были отмечены первые дни моего пребывания в МСБ, больше не повторялись. Есть основания думать, что я избавился от недуга и "готов в строй!" Признаюсь, я уже начал опасаться, что не успею к "военной развязке". На всякий случай тороплю врачей с выпиской. "Дорогие эскулапы! Припадки мои прекратились, голова не болит. Даже со слухом стало много лучше. С чистой совестью можете отправить меня в часть". Мой лечащий врач, услышав мою просьбу (это было ещё на прошлой неделе), прислал невропатолога. По его указанию я вытянул руки и закрыл глаза. Последовала молниеносная реакция - меня неожиданно "крутануло", да так, что я свалился на пол и больно ударился. Невропатолог утешал: "Вылечитесь! Нужно терпение!" Его хватило на всю последующую неделю, благо здесь немало развлечений (игр и прогулок).
   Хотя больным запрещается выходить за пределы территории МСБ, но, когда медсанбат несколько раз перебазировался ближе к наступающим частям, удалось мимоходом увидеть освобожденные Винер-Нейштадт и Сан-Пельтен. На домах этих городов продолжали висеть свидетельствующие о капитуляции белые полотнища, флаги и полотенца. На красивых, ухоженных улицах было хоть и не слишком весело, но многолюдно. Бросались в глаза яркие красивые одежды горожан. В деревнях, больше похожих на маленькие города с асфальтированными улицами и незаметными для глаз сельскохозяйственными угодьями, многие пожилые мужчины были в шортах с лямками. Они производили забавное впечатление. Были похожи на не в меру вымахавших мальчишек в коротких штанишках с поддерживающими их детскими лямочками.
   Вчера, возвратившись с прогулки, я узнал, что меня разыскивает начхоз медсанбата. В который раз я убедился, что мир тесен, а жизнь полна неожиданностей, странных совпадений и случайных встреч".
   Вам известен московский хирург Дамье Николай Григорьевич?" - ошарашил меня вопросом седовласый майор. "Это - родной брат моего отца", - ответил я. "Я ему многим обязан", - сказал майор. В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что мой собеседник познакомился с моим дядей незадолго перед войной. Тогда семью нынешнего завхоза постигло несчастье. Его сынишка заигрался материнским кольцом и, надев его на палец руки, потом не мог снять. Палец страшно распух. Ампутация казалась неизбежной. Хирург детской больницы Н.Г. Дамье чудом отыскал в Москве уникального мастера по точной обработке благородных металлов, который не без труда удалил злополучное кольцо. "Они спасли моего мальчика", - сказал мне майор. Он смотрел на меня влюблёнными глазами: "Вы можете гордиться своим дядей! Это - благородный человек и настоящий врач. Не знаете, где он сейчас?" "Насколько мне известно - он фронтовой хирург", - ответил я.
   Встреча закончилась выпивкой и "фронтовым подарком" (начхоз настоял, чтобы я обменял свою изношенную обувь на новенькие хромовые сапоги). "Я не могу допустить, чтобы племянник моего благодетеля воевал босиком", - повторял майор в своё оправдание. Я представил себе, как удивятся в батарее моей обновке. Широбоков, дружески похлопав меня по плечу, непременно скажет: "Молодец! Используешь родственные связи".
  
   P.S. Заканчиваю запись ясным тёплым днём 16-го апреля. Наконец выписываюсь в часть. Сегодня буду в своей "родной батарее". Я будто слышу её залпы среди доносящейся издали орудийной канонады. По правде говоря, мне всё же немного жаль покидать уютный чистенький домик, в котором я сейчас нахожусь и красивый, оставшийся целёхоньким австрийский городок (немцы не успели занять в нём оборону). Австрийцы всячески открещиваются от немцев. Вспоминают аншлюс 1938-го года. Некоторые в разговорах с нашими солдатами выдают себя за австрийских коммунистов.
   Понимаю, что то что я сейчас скажу, скорее всего, глупо, но мой слух оскорбляет повсюду слышимая немецкая речь, а зрение - раздражают немецкие надписи. Не могу не думать, не забыть, что у австрийцев общий язык с гитлеровцами, что они служили в фашистской армии и считались немецкими солдатами. Из Истории мне известно, что Австрия в 1919-м году хотела воссоединиться с Германией, и что аншлюс 1938 года поддерживало 95% населения страны.
   16 апреля - 9 мая 1945 года
   Правы были врачи МСБ, когда шутили: "Чего торопишься, служивый? Война тебя подождёт. Очень любит. Памятные следы оставляет". Действительно, война не только дождалась, но ещё и встречу "горячую" устроила. Ещё на подступах к огневой позиции батареи Широбокова я попал под артобстрел.
   Бои носят упорный и специфический характер. Иначе и быть не может - кругом горы высотой до 2-х и более километров. На некоторых - вечный снег. Действия артиллерии затруднены и ограничены. Орудийным расчетам и их командирам Кучкину и Бахтину приходится в пушки запрягать волов, чтобы вытащить орудия туда, где они необходимы. Взбираешься в горы - зима, снег, ветер, холод, а внизу - весна, густая зелень, трава, цветы.
   Немцы используют скованность действий нашей артиллерии и мелкими группами ночью, в тумане совершают по горным тропинкам обходные манёвры, нападают на штабы подразделений и частей. От такой войны устаёшь и морально и физически. Нет времени и сил для отдыха после боя - музыки, застолий, бесед.
   Давно не беседовали с Широбоковым на личные темы. Вчера можно сказать "пообщались". Увидев меня за чтением письма комбат осведомился: "Случайно не от родителей?" "От них. Соединились наконец в Москве", - сообщаю я. "Это хорошо, - говорит Широбоков. - А как же родной Харьков?" "Там ни кола, ни двора, - отвечаю. - Нет ни жилья, ни работы. Отец и мать устроились на работу в Москве. Пишут, что ждут, не дождутся сына с Победой". "Осталось недолго", - сказал Широбоков и отечески потрепал меня по плечу.
   Шестого мая, в торжественной обстановке мне был вручён орден "Красной звезды". В приказе о награждении отмечалось: "награждён за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество". Позже, когда мы с моим комбатом остались наедине Широбоков доверительно сказал: "Учти, друг-Валерий! У тебя - необычный случай: те, кто побывал в руках у немцев - валят в Сиблаге лес. Тебя эта участь миновала. Сейчас тебе вручили орден. За то, что, будучи ранен, не ушёл с поля боя, продолжал руководить огнём. Подавил огневые точки, уничтожил около роты фашистов, помог освободить населённый пункт. Если бы не твой досадный плен, мог бы получить даже героя". "Так уж героя, - усмехнулся я. - Ранение-то было лёгкое". Пожав протянутую мне руку, я поблагодарил за "доверие и заботу".
   Мне показалось, что во время чествования я "чуть не лопнул от гордости". Ругаю себя за себялюбие и тщеславие. Похоже, Валерий, "от скромности ты не помрешь".
   Утром 9-го мая меня разбудил радостный крик нашей связистки: "Товарищ лейтенант! Передавали - война кончилась!" - Маруся чуть не плакала от радости. С этой минуты окружающий меня мир буквально преобразился. Я почувствовал весенний воздух, увидел счастливые лица солдат, красоты Австрийских Альп.
   В полдень комбат Широбоков, посмотрев на часы сказал мне: "Пора. Выстраивай батарею! Будем "прощаться с войной!" Странное было прощание: когда батарейцы высыпали на луг и я скомандовал "становись!", вдруг откуда-то сверху раздалась пулемётная очередь. Свист пуль заставил нас броситься наземь. Потом начался бой. Взводу Буханова удалось "засечь" и незаметно подкрасться к огневой точке врага. Меткий выстрел, бросок гранаты и... всё было кончено. Виновником кровавой схватки оказался немецкий пулемётчик-"смертник". Он лежал со своим пулемётом на заминированной площадке, в центре которой находился вбитый в землю железный кол. Прочная металлическая цепь надёжно соединяла его с ногой "фрица". Глядя на мёртвого немецкого юношу-солдата я думал о бесчеловечности его "товарищей", о его идиотском самопожертвовании.
   Для мёртвых война кончилась навсегда. А для живых? Неужели только передышка? Опять война обрушит мир?.. И всё-таки наше "прощание с войной" в этот день 9-го мая мы смогли (после боя) отметить салютным победным залпом наших автоматов и винтовок.
   Когда окончательно улеглись волнения, связанные с утренним "происшествием" я в полной мере ощутил праздничное настроение, предвкушение новой жизни. В этот день я дважды родился. Первый раз - двадцать один год назад, сегодня - вторично. Естественно об этом я ничего не сказал моим товарищам. Это было бы нескромно и смешно. Ничегошеньки не означает явление на свет обычного "маленького человека" в сравнении с Великой Победой, рождением новой эры в Истории человечества.
   На "огневой" мы пили за свершившуюся (а не будущую, как привыкли) Победу. Я был горд за Отечество, победившее в самой масштабной и кровопролитной войне в истории Земли. С великой печалью я вспоминал тех, кто отдал свою жизнь на полях сражений ВОВ и мысленно поклялся вечно их помнить. Я встретил и полюбил настоящих, гордых и мужественных людей - моих товарищей по оружию. Они помогли мне с честью и достоинством (как подобает воину-защитнику Отечества) выдержать тяжкие испытания войны. Спасибо Судьбе за то, что сохранив мне жизнь позволила увидеть день победы над фашизмом. Я предвкушал радость встречи со своими близкими, испытывал невиданную тягу к жизни.
   В 16-00 за офицерами нашей батареи заехал полковой "Додж" и отвёз нас на победные торжества в г. Глогниц. Авто было очень кстати. Добираться в город пешком или верхом для Широбокова, Буханова, Доронкина и Дамье было крайне сложно из-за недавних ранений. В Глогнице нас ожидал концерт с участием киевских артистов, показ кинокартины "Серенада солнечной долины" (приведшей меня в восторг, но показавшейся мне неестественной) и офицерский ужин. Была сперва торжественная, а потом непринуждённая атмосфера встречи повидавших виды фронтовых друзей. За столом ни в чём не было недостатка. Множество тостов, обилие горячительных напитков и всевозможных яств.
   На следующий день (10-го мая) торжества повторились (в нашей батарее). Разгорячённый и расхрабрившийся после выпитого я прочёл перед батарейцами несколько своих стихов, в том числе один, сочиненный можно сказать экспромтом:
   Ликует, плачет Русь родная -
   Сегодня праздник - чудо мая.
   Мертва фашистская чума...
   Взгляни на площадь Красную -
   Торжественно - прекрасную!
   Жива Россия. Навсегда.
  
   В наступившей тишине раздался голос Широбокова: "Пусть будет долгим, светлым мир. И милостив и справедлив. Счастливцы - пережившие войну. Бессмертье - павшему бойцу!"
   8. Примечания
  
  
  
  
  
  
  
  

- 189 -

  
  
   Условное название солдат во время сеансов фронтовой связи и телефонных переговоров на переднем участке фронта в ВОВ.
   Райкин Аркадий Исаакович (1911-87). Выдающийся артист эстрадного жанра, худрук театров миниатюр и "Сатирикон", мастер мгновенного перевоплощения.
   Областной центр Украины. В 1919-34 гг - столица УССР.
   Красин Леон. Бор. (1870-1926) - нарком путей сообщения (1919 г), нарком внешней торговли (1920), полпред в Англии и Франции (1924).
   Один из героев "Сказка о царе Салтане" А.С. Пушкина.
   Дарунок (укр.) - подарок.
   Криниченька (укр.) - маленький колодец.
   Спiвати (укр.) - петь.
   Турбуватись (укр.) - волноваться, переживать.
   Дубовой Ив. Наум. (1896-1938). Командарм 2-го ранга. В гражданскую войну командовал дивизией и армией. С 1935 г. командующий войсками Харьковского военного округа.
   Река в России и Украине, приток р. Дон.
   Джильи Беньямино (1890-1957) - знаменитый итальянский тенор.
   Героиня оперы "Иван Сусанин" М.И. Глинки.
   Мейербер Джакомо (1791-1864) - композитор. Создатель стиля героико-романтической оперы.
   Маяковский Вл. Вл. (1893-1930) - русский поэт. Один из создателей "соц. реализма" в литературе, реформатор поэтического языка.
   Кирсанов Семен Исаакович (1906-72) - поэт.
   Архангельский Александр Григорьевич (1883-1938) - поэт, мастер пародий.
   Киплинг Джозеф Редьяр (1865-1936) - английский писатель.
   Уайльд Оскар (1854-1900) - английский писатель.
   Сетон-Томпсон Эрнест (1860-1946) - канадский писатель.
   Бианки Вит. Вал. (1894-1959) - русский писатель. Книги для детей о жизни природы.
   Дюма Александр (1802-70) - знаменитый французский писатель. Автор трилогии о трёх мушкетёрах и др. художественных произведений. Герои Дюма привлекают рыцарственным благородством, отвагой, верностью в дружбе и любви.
   Эберс Георг (1837-98) - немецкий египтолог и писатель.
   Мордовцев Даниил Лукич (1830-1905) - русский и украинский писатель.
   Глинка Михаил Иванович (1804-57) - композитор. Творчество Глинки выдвинуло рус. муз. культуру в ранг крупнейших в мировом масштабе.
   Чайковский Петр Ильич (1840-93) - композитор. Создатель музыки, обладающей огромной силой эмоционального воздействия.
   Гулак-Артемовский Сем. Степ. (1803-73) - украинский композитор, певец, драматург.
   Лысенко Ник. Вит. (1842-1912) - композитор, дирижёр. Основоположник украинской композиторской школы.
   Бетховен Людвиг Ван (1770-1827) - выдающийся немецкий композитор, пианист, дирижёр.
   Григ Эдвар (1843-1907) - норвежский композитор, пианист, дирижёр.
   Паторжинский Иван Сергеевич (1896-1960) - певец. Нар. артист СССР.
   Литвиненко-Вольгемут Мария Ив. (1892-1966) - певица. Нар. артистка СССР.
   Один из героев оперы "Фауст" Гуно.
   Герой одноимённой оперы Гуно.
   Героиня оперы "Запорожец за Дунаем" Гулака-Артемовского.
   Герой оперы "Запорожец за Дунаем".
   Опера Н.В. Лысенко.
   Хейфец Яша (1901-87) - американский скрипач-виртуоз, выходец из России.
   Гольдштейн Борис - скрипач, лауреат межд. конкурсов.
   Гмыря Борис Романович (1903-69) - певец. Нар. арт. СССР.
   Кипоренко-Даманский Юр. Степ. (1888-1955) - певец. Нар. арт. УССР.
   Середа - певец (тенор). Солист Харьковского и Мариинского оперных театров.
   Горохов - певец (баритон). Солист Харьковской оперы, лауреат конкурса вокалистов.
   Гайдай Зоя Мих. (1902-65) - певица (сопрано). Нар. арт. СССР.
   Левицкая - певица (меццо-сопрано). Солистка Харьковской оперы.
   Лозинская - певица (сорано). Солистка Харьковской оперы.
   Лерхе - балерина. Солистка Харьковского театра оперы и балета.
   Дуленко - балерина. Солистка Харьковского театра оперы и балета.
   Давыдова Вера Алекс. (1906-93) - певица. Нар. арт. РСФСР.
   Рейзен Марк Осип. (1895-1992) - певец (бас). Нар. арт. СССР.
   Хромченко Соломон - певец (тенор). Солист Большого театра СССР.
   Уланова Галл. Серг. (1909-98) - балерина. Нар. арт. СССР. Отличалась редкой гармонией и лиризмом танца.
   Лепешинская Ольга Васильевна (1916-2008) - балерина. Нар. арт. СССР. Покоряла виртуозностью и одухотворённостью танца.
   Семенова Мария Тимоф. (р.1908) - балерина. Нар. арт. СССР. Отличало изящество и красота движений.
   Мусоргский Модест Петр. (1839-81) - композитор, представитель реализма в рус. музыке.
   Даргомыжский Александр Сергеевич (1813-69) - композитор, один из основоположников рус. музыки.
   Римский-Корсаков Ник. Анд. (1844-1908) - композитор, создатель композиторской школы в России.
   Верди Джузеппе (1813-1901) - итальянский композитор, создатель "вершин" оперного искусства.
   Бизе Жорж (1838-75) - французский композитор, создатель высоких образцов реалистического оперного искусства.
   Гуно Шарль (1818-93) - франц. композитор, основоположник жанра лирической оперы.
   Рахлин Натан (1905-79) - дирижёр. Отличался выдающимся артистизмом и темпераментом.
   Зандерлинг Курт (р.1912) - нем. и рус. (1936-60) дирижёр.
   Галеви Фроманталь (1799-1862) - французский композитор.
   Державин Гаврила Ром. (1743-1816) - русский поэт. Представитель русского классицизма.
   Радищев Александр Николаевич (1749-1802) - рус. мыслитель, писатель.
   Пушкин Александр Сергеевич (1799-1837) - рус. поэт, родоначальник новой рус. литературы, создатель современного рус. лит. языка.
   Диккенс Чарлз (1812-70) - английский писатель. Автор романов, рисующих драматическую картину жизни англ. общества.
   Мериме Проспер (1803-70) - франц. писатель. Мастер новеллы.
   Кервуд Джеймс Оливер (1878-1927) - канад. писатель, автор рассказов и романов из жизни Севера.
   Майн-Рид (1818-83) - англ. писатель. Автор приключенческих романов, связанных с борьбой угнетённых народов Америки.
   Мольер Жан Батист (1622-73) - французский комедиограф.
   Гольдони Карло (1707-93) - итальянский драматург. Создал реалистическую "комедию характеров".
   Лермонтов Михаил Юрьевич (1814-41) - рус. поэт. Стих Лермонтова отличается небывалой энергией мысли и мелодичностью.
   Гончаров Иван Александрович (1812-91) - рус. писатель. Раскрывал конфликт между "реализмом" и "романтизмом", социальную сущность "обломовщины".
   Лажечников Ив. Ив. (1792-1869) - рус. писатель. В своих романах рисовал картины русской истории.
   Гоголь Ник. Вас. (1809-52) - рус. писатель. Раскрывал тему униженности "маленького человека", разоблачал чиновничий бюрократизм; описал быт, нравы, характеры украинской жизни (синтез бытового и фантастического, трагического и комического).
   Горький Максим (Пешков) (1868-1936) - рус. писатель, публицист, общ. деятель. В рассказах, романах, пьесах - многообразие человеческих характеров, размышления о свободе и назначении человека.
   Лещенко Петр Константин. (1898-1954) - эстрадный певец. В 1918 г. эмигрировал из России.
   Ковалевская Софья Вас. (1850-91) - рус. математик, первая женщина - член-корреспондент Петербургской Академии Наук.
   Мария Склодовская-Кюри (1867-1934) - физик, химик, один из создателей учения о радиоактивности. Впервые применила радиоактивное излучение в медицине.
   Дашкова Екатерина Роман. (1744-1810) - княгиня, директор Петербургской АН.
   Би-би-си (Бритиш Бродкастинг Корпорейшен) - британская радиовещательная компания.
   Молотов (Скрябин) Вячеслав Михайлович (1890-1986). В 1930-57 - председатель, зам. Председателя СНК СССР.
   Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879-1953). В 1922-53 гг - Ген. секретарь ЦК партии. В годы ВОВ - Председатель ГКО, нарком обороны, Верховный Главнокомандующий.
   Черчилль Уинстон (1874-1965) - премьер-министр Великобритании в 1940-45, 1951-55 гг.
   Зорге Рихард (1895-1944) - разведчик. Сообщил Советскому правительству о дате нападения Германии на СССР. В 1941 году арестован японской полицией, казнен.
   Подпольная антифашистская организация Сопротивления в Берлине. В 1942 г. раскрыта Гестапо. Большинство членов организации казнены.
   Кодовое наименование плана агрессивной, молниеносной войны Германии против СССР. Утверждён 18.12.1940
   Толстой Алекс. Ник. (1882-1945) - граф, рус. писатель. Рассказы, повести; исторический роман "Петр I", научно-фантастический - "Гиперболоид инженера Гарина". Яркие публицистические и военные рассказы в годы ВОВ.
   Эренбург Илья Григорьевич (1891-1967) - рус. писатель. Яркие антифашистские романы, острая публицистика в годы ВОВ.
   Новая экономическая политика (НЭП). Принята в 1921 году 10-м съездом РКП(б). Предусматривала восстановление народного хозяйства и последующий переход к социализму. К началу 30-х годов НЭП был свернут.
   Ильф Илья (1897-1937) и Петров Евгений (1902-42) - рус. писатели, авторы "Двенадцать стульев", "Золотой телёнок", "Одноэтажная Америка".
   Бородин Александр Порфирьевич (1833-87) - композитор, ученый-химик. Один из создателей рус. классической симфонии. Опера "Князь Игорь". Многочисленные труды по органической химии.
   Упоминание о гигантской Сталинградской битве на Волге, в ходе которой армии фашистского блока потеряли до 1,5 млн. солдат и офицеров. Войсками Сталинградского, Воронежского, Донского фронтов были пленены сотни тысяч немецких, румынских и итальянских солдат и офицеров, в том числе Командующий 6-й армии фельдмаршал Паулюс. Победа Красной армии под Сталинградом положила начало коренному перелому в ВОВ и всей второй мировой войне.
   Суворов Александр Васильевич (1730-1800) - полководец, генералиссимус. Не проиграл ни одного сражения. Сыграл большую роль в развитии рус. военного искусства.
   Иван IV Грозный (1530-84) - вел. Князь Московский и "всея Руси". Отличался склонностью к подозрительности и садизму. Вёл завоевательные войны. Умер в обстановке экономического и политического кризиса (последствия "опричнины" и Ливонской войны).
   "Полуторки" Горьковского автомобильного завода.
   Будённый Сем. Михайлович (1883-1973) - маршал Советского Союза. В Гражданскую войну командовал 1-й кон. армией. В ВОВ, командуя рядом фронтов проявил свою неспособность в качестве командующего.
   Немецкий танк Т-6, обладавший особо прочной бронёй и мощным вооружением. Применялся с 1943 г.
   Немецкий средний танк Т-V, применявшийся с 1943 года.
   Специальные воинские подразделения Сов. Армии во время ВОВ, в которых военнослужащие "искупали кровью" свои военные проступки.
   Богдан Хмельницкий (1595-1657) - гетман Украины. Руководил освободительной войной украинского народа против польско-шляхетского гнёта (1648-54). Провозгласил воссоединение Украины с Россией.
   Имеется ввиду "Песня о Кармелюке" - предводителе крестьянского движения на Украине в 1832-35 годах.
   Свобода Людвик (1895-1979) - президент Чехословакии в 1968-75 годах. Генерал армии. В 1942-43 гг - организатор и руководитель Чехословацких воинских соединений (на территории СССР), сражавшихся с нем.-фашистскими захватчиками.
   Подразумевается г. Корсунь-Шевченковский в Черкасской области Украины, в районе которого были окружены и разгромлены более десяти дивизий из состава немецких армий "ЮГ".
   Soo (нем.) - так.
   Jude (нем.) - еврей.
   Schwein (нем.) - свинья.
   Nein (нем.) - нет.
   Яркая звезда, светимостью больше солнечной в 170 раз.
   "Русская освободительная армия". Военные формирования, созданные генералом Власовым А.А., перешедшим на сторону фашистской Германии в ходе ВОВ.
   Старейшина, почтенный человек в Ср. Азии и на Кавказе.
   Историческое название (с 15 в.) территории современной Черновицкой обл. и области в Румынии.
   Рукшин - населённый пункт в районе г. Хотин на р. Днестр.
   Nicht schiesen (нем.) - не стреляй!
   Abort (нем.) - сортир, туалет, отхожее место.
   Halt (нем.) - стой!
   Zuruk (нем.) - назад!
   Немецкий пистолет фирмы "Вальтер".
   Сервантес Мигель (1547-1616) - испанский писатель, автор "Дон Кихот" - выдающегося сочинения эпохи Возрождения. Был в плену у турок.
   Ясско-Кишинёвская операция в ходе ВОВ (август 1944 г.). Окружены и разгромлены основные силы немецко-румынской группы армий "Южная Украина".
   Офицер румынской армии ("лейтенант" в Советской армии).
   В переводе с румынского - госпожа.
   Особая воинская часть, предназначенная для отбывания наказания осуждёнными военнослужащими.
   Звуковое сигнальное устройство полевого телефонного аппарата.
   Тито Иосип (1892-1980) - Президент Югославии, Генеральный секретарь ЦК Союза коммунистов, Главнокомандующий Народно-освободительной армии Югославии во время войны с фашистской Германией.
   Условное название артиллерийских снарядов.
   "Красные карандаши" - условное название офицеров Красной армии (во время переговоров по полевой связи).
   Марка автомобилей США, поставляемых в СССР по ленд-лизу. "Студебеккеры" отличались повышенной проходимостью и быстроходностью. Грузоподьёмность 2,5 т.
   Марка автомобилей фирмы "Дженерал моторс". Поставлялись в СССР по ленд-лизу.
   Толбухин Федор Иванович (1894-1949) - маршал Сов. Союза. В ВОВ командовал армиями и фронтами (Южным, 4-м и 3-м Украинскими. В 1945-47 гг - Командующий Южной группой войск.
   Врачи, медики (по имени римского бога врачевания Эскулапа).
   Марка автомобилей, выпускаемых в США фирмой "Крайслер" (поставлялись в СССР по ленд-лизу).
   Красная площадь Центральная площадь Москвы, примыкающая к Кремлю.
  
  
Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"