Время в эпанострофах.

Посвящается драгоценной персиковой косточке.

Вчера осталось в памяти, пришло сегодня.
Сегодня перетекает в завтра неощутимо.
Неощутимо меняется мир, и с ним мы.
Мы становимся иными внутри, не сразу меняя форму, 
Форму, недавно ещё прежней сутью наполненную,
Наполненную тем, что постепенно уходит навсегда.
Навсегда исчезает наше былое естество,
Естество новое занимает старую форму,
Форму эту потом меняет в грядущем завтра.

В грядущем завтра буду порцеляновой чашкой.
Чашкой с тонкими краями, светящимися на солнце,
На солнце глядящей с восхищением и с надеждой,
С надеждой наполняющейся крепким кофе,
Кофе, дающим силу и бодрость тому,
Тому, для кого вся чашкина радость,
Радость бесконечная, глубокая и светлая,
Светлая, как небо после майского дождя,
Дождя, смывающего все печали и усталость.
Усталость прогоняет ароматный напиток,
Напиток горячий, что предлагаю ему по утрам, 
По утрам, растворяющимся в звуках баллады,
Баллады, воспевающей неизбежную победу духа,
Духа, сильного верой в справедливость,
В справедливость, и в себя, и в музыку.
Музыка звучит и во мне, только прислушайся.
Прислушайся к моему звону, когда о бочёк ударяет,
Ударяет слегка маленькая весёлая ложечка,
Ложечка, которую, помешивая кофе, он держит в руке,
В руке, что потом обнимает меня за бочёк,
Бочёк округлый, выставленный кокетливо.
Кокетливо глядящий на мир и об одном лишь,
Лишь об одном мечтающий. А ручку свою я в бок, 
В бок упираю  гордо и насмешливо. Хочу,
Хочу так проявить нрав независимый,
Независимый нрав изящной фарфоровой чашки,
Чашки с изображением лёгкого судна под парусами,
Парусами, украшенными замысловатой монограммой, 
Монограммой, лелеемой и любимой недавно, а нынче,
Нынче уже привычной и ничего не говорящей,
Не говорящей ничего сердцу. Как померанцев лепестки,
Лепестки, что только венчали цветок, но вот,
Вот опадают один за другим и разносятся ветром,
Ветром забвения и перемен, что всегда,
Всегда кажутся горькими поначалу, а потом,
Потом обязательно приносят облегчение и новизну,
Новизну, являющую суть нашего прекрасного мира,
Мира, в котором вчера перетекает в сегодня,
Сегодня непременно оборачивается грядущим завтра.
Завтра о мелких осколках разбитой Чашки 
Чашка и сама не пожалеет, не говоря уже о том,
О том, кто ценит эту новизну больше всего на свете.

На свете ничего не проходит бесследно. 
Бесследно не исчезнут и глиняные черепки.
Черепки эти обязательно превратятся в новое нечто,
Нечто небывалое и неизведанное, нужное очень,
Очень нужное и себе самому, и изменившемуся миру,
Миру, который, никогда не останавливаясь, летит,
Летит вперёд в пространстве и во времени.

апрель 2003