Цыбульский Владимир Евгеньевич : другие произведения.

След пилигрима

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга о том, что истинное в искусстве не исчезает бесследно. Что можно украсть произведение, идею, стиль, прием, но нельзя присвоить талант. Что незаслуженная слава не дает ни покоя, ни удовлетворения. В ней нет награды. Иногда она просто опасна для похитителя. В ней самой - возмездие.

   Владимир Цыбульский
  
   СЛЕД ПИЛИГРИМА
  
   Глава 1
  
   Девица явно была не в себе.
   Продавщица ночного магазинчика с помятым, как больничная подушка, лицом это сразу заметила. Оторвалась от рябого экрана телевизора, где вдохновенно орали друг на друга парочки из телешоу "Дом-2", прикрыла кассу, подвинула поближе мобильник. Косясь на дверь, следила за бредущей с потерянным видом вдоль прилавка девушкой - с короткой рыжеватой стрижкой и с отсутствующим взглядом ореховых глаз.
   Посетительница задержалась у полки с чипсами, подержала в руках пакетик с орехами, уронила, не заметив, что брала. Вернулась вдоль витрины, застыла перед лотком с фруктами.
   "Пьяная, что ли? Или обкуренная", - гадала продавщица, стараясь разглядеть сквозь стекло, кто сидит за рулем потрепанной иномарки, высадившей странную клиентку.
   -А йогурты свежие? - спросила, наконец, покупательница[Author ID1: at Sat Oct 27 10:50:00 2007 ]та[Author ID1: at Sat Oct 27 10:50:00 2007 ], чем сразу успокоила продавщицу, и она, не удостоив ее[Author ID1: at Sat Oct 27 10:50:00 2007 ] ответом, вернулась к своему телешоу.
   Рыженькой ответ и не был нужен. Она снова побрела вдоль прилавка, с досадой вздыхая о своих вечных неудачах и несбыточных планах на будущее.
   Потрепанный "Опель" терпеливо ждал Настю Карташову перед входом в магазинчик. За рулем сидел сегодняшний, но почему-то уже готовый ради нее на все знакомый Павел. Будет ждать хоть до утра и поедет, куда она скажет, - в этом Настя была уверена. Но что в том толку, если она и сама не знает, куда теперь ехать и что, собственно, делать.
   Телешоу кончилось соблазнительными анонсами. Продавщица с досадой оглянулась на посетительницу - из-за нее она пропустила, кого там выкинули для поднятия рейтинга.
   -Будете что-нибудь брать? - недовольно спросила она Настю. Та не ответила.
   Женщина раздраженно защелкала пультом. На каналах безантенного телека рябило и шипело. Яркая картинка вспыхнула в выпуске новостей. Лощеный тип злорадно вещал что-то на фоне готических фасадов старой европейской столицы. Кто-то украл картину современного российского художника и попытался продать ее в Швеции. Эксперты усомнились в подлинности полотна. Автор выступил с сенсационным заявлением... Лабуда какая-то. "С жиру люди бесятся", - подумала продавщица, обернулась за поддержкой и тихо ойкнула.
   Лицо малохольной клиентки преобразилось. Не сводя глаз с экрана, она тянулась к нему, как иголка к магниту.
   "Че, телевизор что ли пришла смотреть?" - разозлилась женщина и переключила канал. Но за грохотом МУЗ-ТВ она проглядела руку, ловко выдернувшую у нее пульт. Вернулась картинка выпуска новостей. Вместо вида Стокгольма там скакали футболисты, мяч бился в сетке ворот.
   -Да вы что делаете-то! - возмутилась продавщица. - И не покупает ничего, и еще пульт хватает! Вы брать что-нибудь будете?
   Настя, морщась, махнула на бабу за прилавком рукой. Лихорадочно щелкая каналами, она искала продолжения сюжета. Наконец, кинула пульт на прилавок, бросилась к выходу. Но в дверях вдруг обернулась. Быстро оглядела аквариум витрины с ночной снедью и спросила нетерпеливо:
   -Коньяк армянский - настоящий, лимоны есть? В пакет кладите, быстро!..
   И через минуту уже хлопнула дверью, скатилась по ступеням крыльца и прыгнула в машину.
   -Что случилось? - удивленно повернулся к ней Павел.
   -Возвращаемся в поселок. Представляешь, Зуев выступил с заявлением.
   -Что сказал? - отлично понимая, о чем речь, деловито уточнил молодой человек.
   -Картина, от которой он поначалу отрекся, оказывается, написана именно им.
   -И что будем делать?
   - Едем к дяде моему, Владу Карташову. Пусть попробует теперь отказаться свести меня с Зуевым.
  
   Живя в поселке знаменитых писателей, Настин дядя Владислав Карташов вовсе не был знаменит. Он был известен узкому кругу коллекционеров и художников, но кругу слишком уж узкому. Если честно, дядю Настиного - искусствоведа и специалиста по советскому андеграунду - из ее ровесников не знал никто. Как и маму - не первую скрипку в камерном оркестре.
   Ничего примечательного в семействе Карташовых не было. Такая досада. [Author ID1: at Sat Oct 27 10:57:00 2007 ]И это [Author ID1: at Sat Oct 27 10:57:00 2007 ]было[Author ID1: at Sat Oct 27 10:57:00 2007 ] очень досадно. [Author ID0: at ]
   Н[Author ID1: at Sat Oct 27 10:57:00 2007 ]астя работала в отделе культуры популярнейшего еженедельника "Автограф" и со знаменитостями имела дело каждый день. Правда, только на бумаге. Ее чудом взяли в этот элитный журнальчик после иняза - за два языка, с которых она переводила материалы из западной прессы. Из длинных ее переводов редактор отдела Антон Коростылев, брезгливо морщась, собирал полоску мировых культурных новостей. Как журналистку Настю он в упор не видел и иногда на планерке смотрел на нее с явным недоумением, точно старался припомнить, что здесь делает эта вечно не отходящая от компьютера девица.
   -Журналиста ноги кормят. И связи со звездами, - любил повторять Антон, придирчиво разглядывая едва прикрытые коротенькими юбочками - в соответствии с редакционным дресс-кодом - длинные ноги сотрудниц.
   Ноги у Насти для ее невысокого роста были вполне ничего себе. А вот связей со звездами не было совсем. И ее "ботанское" прошлое и мучительная застенчивость не оставляли надежд на то, что они когда-нибудь появятся. Семья на этом пути особых надежд тоже не вселяла.
   Мамины знакомые пианисты и скрипачи-виртуозы с их Бахом и Брамсом были удалены от звезд, которыми бредил читатель "Автографа", на десятки световых лет. Художники шестидесятых и семидесятых - а именно ими всю жизнь занимался дядя Влад - с их заумными цветастыми полотнами находились еще дальше. Настя как-то попробовала заикнуться - не знает ли Влад Никоса Сафронова... Дядя обозвал его конъюнктурщиком и попросил при нем это имя не упоминать. Настино эксклюзивное интервью с рублевским портретистом сгорело в запальчивой и проваленной заявке в самом начале ее журнальной карьеры. С тех пор редактор на предмет журналистики, связей и ног ее не инспектировал...
   Поэтому, когда разразился скандал с картиной семидесятника-авангардиста Льва Зуева - человека предположительно[Author ID1: at Sat Oct 27 11:00:00 2007 ] как раз из узкого круга знакомых Настиного дяди, - она ничего Коростылеву не сказала. Только крепко сжимала ладони, слушая, как редактор отчитывает сотрудниц отдела, требуя немедленного эксклюзива - снимка и интервью с мэтром. Девицы дружно листали записные книжки, хмурили приятной округлости лбы, но даже имени такой звезды вспомнить не могли. Все их попытки разыскать знакомых и координаты Зуева ни к чему не привели.
   Настя же, дрожа от нетерпения перед вдруг открывшимся шансом, едва высидела планерку. Она отлично знала, где живет Лев Зуев. В том же поселке знаменитых писателей, на соседней улице, рядом с дядей Владом, на даче которого она проводила каждое лето с тех младенческих времен, когда безвестный ее отец - аспирант-математик, сошедшийся на случайной вечеринке с ее мамой-скрипачкой, - отбыл после недолгого брака в Америку, так и не узнав, что семь месяцев спустя в голодной Москве от него родилась большеротая девочка с удивительно громким для крохотного тельца голосом.
   Сразу после планерки Настя отпросилась у Коростылева по срочному семейному делу. Тот отпустил ее с досадливой отмашкой. И только на выходе зацепил ее[Author ID1: at Sat Oct 27 11:03:00 2007 ] удаляющуюся фигурку[Author ID1: at Sat Oct 27 11:03:00 2007 ] спину[Author ID1: at Sat Oct 27 11:03:00 2007 ] удивленным взглядом - какие могут быть семейные дела у переводчицы? - и безнадежно стал листать собственную электронную записную книжку, ища хоть какие-то выходы на знакомых Зуева.
  
   Настя поймала частника у редакции, спеша попасть[Author ID1: at Sat Oct 27 11:04:00 2007 ]успеть[Author ID1: at Sat Oct 27 11:04:00 2007 ] на электричку до перерыва. Ей повезло, и до перерыва она успела. Потом ей снова повезло - Влад не укатил на очередную свою заграничную экспертизу (из-за них он вечно торчал то в Италии, то в Германии). Ответил на звонок и был на даче. Дальше везение кончилось. Потому что дядька, все детство развлекавший ее "Винни-Пухом", зоопарком и "Синей птицей", устраивавший ее к репетиторам и в институт и мгновенно остывший к ней после поступления на работу в "Автограф", знакомить ее с Зуевым отказался наотрез.
   Они поругались прямо на пороге и на всю жизнь...
   В поселке писателей возле трехметрового зуевского забора с видеокамерами и[Author ID1: at Sat Oct 27 11:05:00 2007 ] колючей проволокой уже ошивалась толпа более пронырливых папарацци из конкурирующих изданий. Кто-то лез на старый дуб у обочины, на котором когда-то Настя с писательской детворой лихо раскачивалась на "тарзанке". Кто-то пытался подкупить родственников писателей с соседних дач, чтобы залезть с телевиком на крышу. Парочка фотографов, ломая ногти, карабкалась на кирпичные столбы забора.
   Настя протомилась в этой толпе до вечера. Поняла, наконец, что шансов пробиться к самому закрытому и таинственному представителю советского андеграунда у нее еще меньше, чем пообщаться с самой захудалой рублевской звездой, и понуро побрела в сумерках на станцию. По дороге ее нагнал на стареньком "Опеле" этот вот Павел, которого она сразу выделила в толпе из-за высоченного роста и широкого, грубого и добродушного, как у Депардье, лица.
  
   Увлеченная горькими мыслями, она не заметила, как проскочили станцию. Очнулась на шоссе, завертелась в кресле.
   -Я вас домой отвезу, - успокоил ее Павел. - Вы где живете?
   -Там покажу, - хмуро покосилась на не прошенного[Author ID1: at Sat Oct 27 11:09:00 2007 ]прошеного[Author ID1: at Sat Oct 27 11:09:00 2007 ] ухажера Настя.
   "Роман с папарацци, - вздохнула она тоскливо. - Этого мне только и не хватало. Мама и Влад будут в восторге".
   До самого ее дома в Теплом Стане Павел не проронил ни слова.
   Она, вспомнила, что у матери сегодня концерт. Холодильник, конечно, пуст. Попросила притормозить у ночного магазинчика. И выскочила из него, пораженная неожиданным поворотом событий с украденной картиной Зуева, о котором услышала в выпуске новостей. Потребовала снова везти ее в поселок, и этот странно молчаливый Павел, ни слова не говоря, повернул машину обратно.
   "С чего это он такой безропотный? - исподтишка разглядывая широкое и грубое по-медвежьи лицо, гадала Настя. - Ну, конечно!- осенило ее, наконец. - Он ведь журналюга. А она ему трепанула, что у нее есть дядька, который может свести с Зуевым! Еще бы он после этого не согласился возить ее туда-сюда. На свору голодных псов на свалке - вот на кого они были похожи сегодня, когда крутились возле дома Зуева. И она тоже..."
   -Ты, кстати, из какого издания? - спросила она с опозданием.
   -Не из какого, - ухмыльнулся Павел.
   -Тогда как же...Ты что, в поселке живешь?
   -Не в поселке, - покачал головой парень.
   "Вот здорово, - стукнуло Настю. - С кем же это я, интересно, еду? И куда он меня завезет?"
   Переполошилась, она чуть из машины не выпрыгнула на ходу.
   -Можем познакомиться. Павел Сабуров, - ловко представился ставший на мгновение незнакомым попутчик. - Университет культуры, пятый курс. Диплом по советскому андеграунду.
   -Так ты что, не журналист? - затупила Настя.
   -Да я их терпеть не могу, - процедил Павел и тут же спохватился. - Прости...
   -Да нет, ничего. Я, в общем-то, тоже.
   -А как же иначе, - кивнул он понимающе. - Племянница Владислава Аркадьевича Карташова...
   -Ты что же, и с Владом знаком? Может, скажешь еще, что и с Зуевым встречался?
   -Дядя твой у нас спецкурс ведет. И диплом я как раз у него пишу. А вот с Зуевым я никогда не встречался. Просил Владислава Аркадьевича познакомить, но он отказался наотрез. Я решил попробовать сам. А тут такая толпа...
   "Вот те на, - досадливо поморщилась Настя. - Карьерист-дипломник подкатывает к племяннице руководителя. Час от часу не легче. И почему мне так не везет?"
   -И как же ты меня вычислил?
   -Никак, - слегка запнулся Павел. - Ты ж сама сказала, когда вышла из магазина, что твой дядя - Карташов.
   -Ну, допустим, - согласилась Настя. - А что ты думаешь обо всей этой истории с картиной Зуева?
   -Странная история, - помолчав, заметил парень.
   -Ну это я, положим, и сама догадалась.
   -Да? - Он продолжал смотреть на дорогу. - Но ты даже и представить себе не можешь, насколько она странная.
   -Ну так поделись. Тем, что знаешь.
   -Пока я знаю не больше других. И в творчестве Зуева меня интересует совсем не эта шумиха.
   "Ладно, - сказала себе Настя. - Не хочешь говорить - не надо. Подождем, когда созреешь".
   До самого поселка они не произнесли больше ни слова.
  
   Глава 2
  
   В дом своего научного руководителя Павел отказался идти наотрез.
   -Я уж тут подожду, - буркнул он, стесняясь.
   Настя пожала плечами, подхватила пакет с коньяком и лимонами и решительно направилась к калитке.
   Помирились с дядей они в два счета. Влад любил ее, и Настя это знала. Иногда племянниц любят больше собственных детей. А собственных у Влада не случилось.
   Она чмокнула его в серебряную от щетины жесткую щеку, заглянула в глаза.
   -Ладно, - усмехнулся Влад, - Забыто. Сейчас чай будем пить.
   Настя лихо выставила на стол коньяк, раскатила пупырчатые лимоны. Влад оценил заботу, но бутылку отставил.
   -Твой любимый, между прочим! - сделала вид, что обиделась, Настя.
   -Ценю! - подмигнул ей Влад и достал из шкафчика сухой тортик.
   Коротко прожурчала оранжевая заварка, сладкий дымок поплыл над чашками. Теплый свет от абажура разлился по столу. Влад сел напротив, обняв крепкими ладонями фарфоровую чашку. И сам он был такой крепкий, загорелый, с ясными блестящими глазами. В синей джинсовой рубашке с распахнутым воротом, весь в клубах дачных ароматов - осеннего ядреного запаха яблок, теплой сырости, прелой листвы.
   Насте вдруг стало так уютно с ним. Вспомнились долгие дождливые летние дни на этой веранде, где они резались под абажуром в дурака с соседскими мальчишками, рассыпая карты по столу. Мать колдовала у плиты, готовя вкусненькое, а Влад шелестел своими альбомами и скрипел ручкой по бумаге в соседнем кабинете, заставленном шкафами с книгами.
   "Ну вот и сиди тут всю жизнь", - сказала она с досадой этой расквасившейся Насте, схватила бутылку, свинтила пробку, посмотрела на Влада с вызовом.
   -Ты как хочешь, а я замерзла.
   Влад взглянул на нее озадаченно. Достал две граненые дачные рюмки, порезал лимон и разлил коньяк.
   -За твою молодость, - подняла Настя рюмку и добавила: - И смелость.
   Она закашлялась. Влад отхлебнул и отставил. Разжмурившись и вытерев слезы, Настя поймала его смеющийся взгляд. Он видел ее насквозь.
   Упущенный шанс и напрасные надежды навалились на нее. Стало обидно.
   -Ну хорошо, хорошо, - замахала Настя руками. - Ты все знаешь, все понимаешь, а я полная дура. Но ты пойми - это мой шанс. Мне нужен этот материал, и я все равно его достану. Только с твоей помощью это будет легче.
   Влад смотрел на нее мудро и печально.
   -Зачем? - спросил он коротко.
   -Затем. Не хочу я всю жизнь корпеть над переводами. Это ты можешь понять? Вы свою жизнь сделали, как хотели. Дайте и мне...
   -Жизнь не делается, как хочется.
   -А как?
   -Как получается.
   -Ну дайте хоть попробовать!
   Влад вздохнул. Нежность, забота и, как ни странно, страх за нее, за Настю, были в его взгляде. И больше ничего - ни обиды, ни горечи.
   -Ну хорошо, - выпрямился он на стуле. - А почему ты решила, что именно Зуев - твой шанс. Что там вообще произошло с этой якобы украденной картиной?
   -А ты не знаешь?
   -Нет. С самого утра меня достают звонками. Требуют моего мнения как эксперта. Просят очерк о творчестве Зуева, интервью. Деньги предлагают какие-то бешенные...
   -А ты?
   -А я вообще не понимаю, о чем речь. Какие-то шведы - причем тут шведы? Бред какой-то.
   Настя посмотрела на Влада подозрительно. Никогда она не могла понять - смеется он или...
   -Хочешь сказать, что и новости ты не смотришь? И газет не читаешь?
   -Хочу, - кивнул Влад. - Телевизор у меня давно не работает. А газеты я не выписываю лет десять.
   -А Интернет?
   -Да не понимаю я в нем ничего...
   -Ладно, пусть так, - уступила Настя, хотя не поверила ни одному его слову. - Тогда слушай... Только, чур, не смеяться.
   И она пересказала ставшему вдруг очень внимательным Владу то, что и сама узнала с новостных лент и из скупых сообщений агентств, с добавлением самой последней новости с экрана телевизора в придорожном ночном магазинчике.
   Лев Зуев - одна из самых таинственных и загадочных фигур советского андеграунда. Известен стал в конце восьмидесятых /где-то дальше вроде прошла информация, что это случилось в девяностых - найти не смогла[Author ID1: at Sat Oct 27 12:17:00 2007 ]/, когда в западных частных коллекциях появились первые его картины. Ни в Советском Союзе, ни в России никогда не выставлялся. И вот недавно в СМИ прошла информация о том, что Зуев якобы готовит свою первую персональную выставку "Четверть века в авангарде". И на ней должна быть представлена главная работа его жизни, о которой, впрочем, никто ничего толком сказать не может. Сам мэтр прессы сторонится, ведет замкнутый образ жизни в поселке писателей, где лет пять назад купил у наследников покойного советского классика дом и обнес его трехметровым забором. Ни в этом доме, ни в мастерской художника никто никогда не бывал. И вот как раз накануне первого публичного показа его картин на родине, шведская полиция по анонимному телефонному звонку задержала в Стокгольме при попытке перепродажи картину, якобы принадлежавшую кисти Льва Зуева. Стоимость полотна - около ста тысяч долларов...
   -Сколько? - удивился Влад.
   -Сто тысяч. И это только за набросок - вроде бы к той самой главной работе жизни.
   -Не дурно. Сто тысяч - за Зуева. Впрочем... Почему бы и нет, - пожал плечами Влад.
   -Ну вот, - продолжала Настя. - Кто, собственно, выкрал картину из мастерской Зуева и как она попала в Швецию - неизвестно... Там какая-то хитрая цепочка посредников... Но дело не в этом, а в реакции самого Зуева на эту историю...
   -И какова же его реакция?
   -Понимаешь, когда шведская полиция связалась с ним, он вдруг заявил, что ничего у него не пропадало, кражи не было, преступления тоже и то, что там пытаются продать под его именем, скорее всего, подделка. Он якобы уже дал поручение, его представитель выехал и во всем разберется. Версия эта - о подделке - полностью совпала с мнением известного стокгольмского специалиста по советскому искусству второй половины двадцатого века Эдди... Эдди... как его там - Николов, что ли...
   -Может быть, Никонов?
   -Ты его знаешь?
   -Слышал, - кивнул Влад. - Ну и что? Подделки под русский авангард второй волны не так уж часто, но встречаются. Все это, в общем, довольно банально. Чего вы все всполошились-то?
   -Да ты слушай дальше...
   После репортажа из Стокгольмского музея современного искусства, в котором мелькнул тот самый фальшивый набросок, мэтр вдруг послал шведам факс с опровержением. На этот раз он утверждал, что опознал в картине свою работу - он, дескать, давно считал ее утерянной при переезде в загородный дом. Так что никакого похищения не было, это просто недоразумение, и он требует прекратить расследование и вернуть ему его собственность. Попутно Зуев проехался по эксперту Никонову, который не умеет отличить оригинала от подделки, и потребовал, чтобы никакие эксперты больше близко не подходили к его картине.
   Настя замолчала, глядя на Влада так, будто он, сраженный ее сообщением, немедленно должен был связать ее с Зуевым, чтоб она могла потребовать от него разъяснений.
   Влад считал иначе. Он выдержал паузу и, прищурившись, спросил довольно холодно:
   -И это все?
   -А тебе мало?
   -Где же тут сенсация?
   -То есть, объяснения Зуева о том, почему он сначала отрекся от картины, а потом признал в ней свою работу, кажутся тебе вполне правдоподобными?
   -Мне - да.
   -А мне - нет.
   -У тебя есть своя версия?
   -Пока нет. Но есть вопросы. Понимаешь... Понимаешь, сама по себе эта история, хоть и скандальна, но вполне возможна. А вот все вместе...
   -Говори яснее.
   -Ну например то, что Зуев появился лишь в конце восьмидесятых и как бы ниоткуда... То, что картины его никогда не выставлялись и всплывали только в частных собраниях... Забор этот трехметровый. И никто не может подойти к его мастерской на пушечный выстрел. И ни на одной тусовке он ни разу не был... Наши девицы перевернули всю московскую богему вверх дном, и оказалось, что у этого Зуева нет ни одного не то что друга - просто знакомого. А теперь эта история с картиной - как раз накануне его первой выставки. И эксперт, который что-то там изучает и делает заключения о подлинности, а это художника страшно раздражает. Чего он вообще боится, этот Зуев? От кого прячется? Или, может быть, что-то прячет за трехметровым забором в своей мастерской? Вот скажи, ты специалист - сам ты много знаешь о Льве Зуеве?
   Влад поскреб серебристую щетину на подбородке.
   - Все странности ты заметила, кроме одной, - уклонился он от ответа. - Вы подняли шум из-за того, что человек презирает ваши тусовки и даже подделка под его картину стоит сто тысяч. А творчеством Льва Зуева при этом никто почему-то не заинтересовался.
   -В каком смысле? - почему-то почувствовала себя виноватой Настя.
   -В прямом. Вот ты, например, видела эту его картину? Хотя бы мельком. По телевизору...
   -Ну понимаешь... Я тот сюжет пропустила... А в Интернете о нем как-то глухо. И вообще... Не люблю я этих ваших советских подпольщиков, - призналась Настя неожиданно для себя.
   -И после этого ты хочешь, чтобы я свел тебя с одним из них?
   -Но дело же не в том, как мы относимся к их творчеству... Мы просто другое поколение и... - начала она оправдываться.
   Влад вдруг встал и вышел. Настя слышала, как он ходит в кабинете вдоль полок, передвигает стремянку, скрипит ступеньками[Author ID1: at Sat Oct 27 12:22:00 2007 ]. Что-то тяжелое упало на пол.
   -Эй! Ты что там делаешь? Тебе помочь?
   -Да нет, я уже, - Влад вышел на веранду, отодвинул чашки и положил перед Настей тоненький альбомчик в бурой обложке с косым росчерком: "Л.Зуев".
   -Что это? - Удивленно подняла она глаза.
   -Каталог работ Зуева. Между прочим, большая редкость.
   Настя раскрыла альбом. Увидела фото суховатого плешивого дядьки с каким-то затертым взглядом отведенных в сторону глаз. Плотный текст на немецком. Выстроившиеся вертикалью крохотные картинки. Несколько страничек со снимками покрупнее...
   Едва открылась первая, Настя вздрогнула и коротко взглянула на Влада. Тот кивнул: "Вот именно". Она снова вернулась к репродукции и даже поежилась от неясного чувства тревоги.
   Странная какая-то это была живопись - щемящая, тоскливая, без цвета и воздуха. Все оттенки черного, белого и серого сошлись в ней. На всех картинах в разных вариациях - один сюжет, одно лицо, одна фигура человека с иконно неправильным лицом, высоким стиснутым по бокам лбом и каким-то завораживающим, втягивающим зрителя взглядом. Этот тип то как будто позировал художнику во френче, в телогрейке, в партийном пиджаке. То, многократно повторенный, множился в целую толпу. То раздваивался, и из-за плеча партийца выглядывало лицо работяги, врача или сторожа - все с теми же жуткими глазами.
   -Господи, что это? - уняв дрожь, Настя с трудом оторвалась от тоскливых сюжетов.
   -Это - Зуев. Как тебе?
   -Н-не знаю, - стараясь не смотреть и не в силах оторваться, Настя захлопнула каталог. - Жуть какая-то. Просто наваждение.
   -Ну, ну, ну... - поощрял ее Влад.
   -Ну как будто в пропасть с обрыва смотришь... Эти глаза... Конец света!
   -Вот именно, - взял в руки и пролистнул альбом Влад. - Советский апокалипсис. И это, между прочим, репродукции. Что же должен чувствовать человек при виде оригиналов?
   -А ты их видел?
   -Некоторые.
   -И как? Что ты думаешь об этом? Только по рабоче-крестьянски, без терминов, если можно.
   -Ты же знаешь, я ведь специалист в одной очень узкой области, - затянул Влад. - Моя область - Белютин и его "Новая реальность". Ну еще Зверев, Илья Кабаков. А Зуев - он вообще как бы сам по себе, отдельно.
   -Не темни, дядя, - поморщилась Настя. - Ведь у тебя же есть мнение... Чтоб вы, искусствоведы, не отнесли художника к направлению, группе, не подвели платформу - ни за что не поверю.
   -Ну что ж... - Влад как бы нехотя раскрыл каталог. - Есть тут всякие богоискательские библейские мотивы. В то время этим многие увлекались. Во всяком случае, северную школу иконописи, кажется, товарищ неплохо изучил. Но вот то, что он на этом построил...
   -Погоди, а как художника ты как его оцениваешь?
   - Многие считают, что это ново, оригинально, самобытно, неожиданно. Своя манера, стиль... Это немало значит.
   -Многие. А ты сам так не считаешь?
   -Считаю. Только есть одна странность. Зуев, он, как бы это сказать... Словно застыл, заморозился. Столько лет, а он все топчется на одном месте, пишет по картинке в два года. Как будто что-то открылось ему, он это почувствовал, но до конца не понял, и свет ушел. И он все бьется, пытается вспомнить, что ему там явилось, а до конца выразить не может. Примерно так.
   -Хорошо, только не смейся... Разве это не есть признак стиля? Мы ж узнаем Боттичелли, Эль Греко по их манере. О них ведь тоже можно сказать, что они всю жизнь писали одно и то же. У Да Винчи вообще все мадонны на одно лицо.
   Влад только сдержанно кашлянул, и Настя тут же замахала на него руками:
   -Ладно, ладно, молчу. Немею перед профессионалом. Верю каждому слову. Но дай мне хоть какую-нибудь ниточку. Хоть маленький шанс, зацепку. Как мне подобраться к твоему загадочному Зуеву? Ты-то должен знать его связи, прошлое. Ну хоть намекни!
   -Опять ты за свое, - поморщился Влад. - Я же сказал - с Зуевым я тебя сводить не стану. И думать забудь. С кем угодно, только не с ним. Ну хочешь, позвоню Шемякину? Хочешь этого, как его там... Никоса Сафронова?
   -Спасибо, уже не надо, - Настя медленно поднялась и направилась к двери.
   -Погоди, куда ты на ночь глядя? Я тебя не пущу.
   -Оставь, пожалуйста. Нашел чем пугать. К тому же я на машине. Там у меня бой-френд. Он тоже, между прочим, кое-что в картинках понимает. И для меня готов на все. Правильно говорят - на своих надейся, а рассчитывай на чужих. Не хочешь помочь - не надо. Без тебя как-нибудь... Есть коллекционеры, перекупщики, агенты. Буду искать и найду. Но я обязательно выясню, в чем тут дело, - неясно погрозила кому-то Настя.
   Она тряхнула коротенькой рыжей стрижкой и коротко, с укором глянула на Влада ореховыми глазами. В детстве ее дразнили "Ореховой соней". Теперь соня проснулась.
   Влад подскочил к двери, крепко взял ее за плечи.
   -Я тебе серьезно говорю: не лезь, пожалуйста, в это дело. Пойми... когда такие деньги замешаны, это может быть просто опасно.
   -Вот как? - насмешливо посмотрела на него Настя. - Тут, оказывается, и криминал впутан? Наш авангардист связан с преступной группировкой изготовителей подделок? Ну, скажи, что просто не хочешь, чтоб я добилась чего-то в журналистике. Зачем на ходу придумывать?
   -Хорошо, не хотел я тебе говорить, но... В общем, есть в прошлом этого человека что-то темное, неясное, то, что он изо всех сил пытается скрыть. А такие вещи лучше не ворошить.
   -Что это - темное?
   -Не спрашивай меня. Я и сам толком не знаю. Какие-то слухи, сплетни двадцатипятилетней давности. Не нужно это тебе. Ну, я прошу тебя. Ну, пожалуйста...
   Влад действительно боится, - с удивлением отметила про себя Настя. Но остановиться уже не могла. Выскользнула из его рук и побежала по дорожке к калитке.
   Карташов очень хотел ее догнать, остановить, защитить. Но было поздно. Взревел пробитый глушитель. Старенькая мятая иномарка, чем-то Владу знакомая, прихрамывая и скрипя, медленно отчалила от калитки.
   "Интересно, кто он, этот ее бой-френд? - глядя вслед отъезжающему инвалиду с одним горящим габаритом, спрашивал себя Влад. - Какой-нибудь компьютерщик, программист. Диски, вирусы, сидиромы. Птичий дурацкий язык. Почему девицы-гуманитарии чаще других выбирают этих? От беспомощности перед техникой, наверное. Роман молоденькой редакторши с компьютерщиком - такая же банальщина, как связь стареющего мужика с собственной медсестрой... Хотя, чего я завелся? - вернувшись в дом, бурчал на себя Влад. - Какое мне, собственно, дело? Типичный отцовский эгоизм. Наша бы воля - девицы из детских платьиц не вылезали бы. А мы бы им бантики завязывали, книжки читали, в зоопарк водили. Свинство все-таки. В конце концов, компьютерщик на колченогой импортной бричке куда лучше какого-нибудь глянцевого пижона на фирменном джипе. Хотя - стоп! С чего я решил, что он компьютерщик? Как она сказала? "Бой-френд, тоже кое-что в картинках понимает". Кто он? Художник, критик, поклонник-любитель? Дилетант - бессребреник? Энтузиаст-исследователь? Час от часу не легче".
   Влад, не заметив, наполнил до краев граненую рюмку. Поднес рассеянно ко рту. Спохватившись, отставил - ни к чему это так поздно. Раньше махнул бы, не задумываясь. А теперь кроме головной боли, тяжести на сердце и бессонницы чего от нее ждать?
   Подошел к решетчатому окну веранды, пальцами побарабанил по стеклу, глядя в темный сад. Как бы все-таки ее остановить? Позвонить Ленке-сестре, сказать, чтоб смотрела за дочкой? А она ее послушает? Но и лезть Настьке в это дело никак не следует, это он чувствовал. Эдди Никонов полтора десятка лет в экспертизе. Все мыслимые курсы закончил, куча дипломов, на Сотбис зван неоднократно. Уж если он определил подделку, значит, Зуев точно той картинки не касался.
   Что ж он такого увидел в телерепортаже? С чего чужую мазню признал за свой шедевр? Как там Настька сформулировала - чего боится Лев Зуев? В самом деле - чего?
   И, демонстративно опрокинув рюмку в раковину, Влад прошел в кабинет. Включил компьютер, вызвал из адресной книги е-мейл Эдди Никонова и стал писать ему письмо.
  
   Глава 3
  
   Отец Сергий, возглавивший следствие московской патриархии по делу о ересях в северных землях, читая донесение от посланного на место для разбирательства дьяка Кирилла, только морщился и злился. Грамотеи. Кроме даты "Лета 15..." написать толком ничего не умеют. Бестолково, смутно, путано.
   Сергий отложил донос, прикрыл рукой утомленные мерцающим светом лучины глаза. Осенний ветер дул ему в спину через расщелину монастырского оконца. От каменных стен и пола тянуло сыростью. Под рясу пробрался влажный холод, и теперь не выгонишь его оттуда ни жаром печным, ни молитвой. Кровь слабая, вялая давно не греет. И то верно - старик, скоро пятьдесят. Прости, Господи, и помоги, наставь, дай силы немощному телу.
   Лампадка под иконой Николы Чудотворца чадила слепо. Святой, подняв персты, смотрел на Сергия строго, неумолимо, точно подтверждая: "Горд человек, но телом слаб, а с этой слабостью - что укрепит дух и наставит, кроме молитвы?"
   Прочитав дважды "Отче наш", Сергий почувствовал себя лучше, придвинул донесение. Дочитал[Author ID1: at Sat Oct 27 12:43:00 2007 ] до конца, задумался. [Author ID1: at Sat Oct 27 12:43:00 2007 ]
   Ясно, что ересь идет с финских земель и как плесень, как лишай, проказа и порча заражает русских северян. Племена там дикие, люди в вере слабые, темные, от язычества так и не отставшие. Чуть неурожай, или мор, или зима морозная, лютая - хватаются за старых божков или, того хуже, истинно христианскую веру подлаживают под свое варварство. Под Христа деревянных богов рубят. Поверх византийских икон собственные фантазии малюют и им поклоняются. Присланных из Москвы монахов или на свою сторону склоняют, или убивают. В храмах вывешивают новые иконы, объявляют их чудотворными, истинно христианскими и молятся им истово.
   Дьяк Кирилл слезно просит выслать дружину. Встретили его за Новгородом нелюбезно - еле ноги от холопов унес. Отсиживается теперь в монастыре, паршивец, грамоты шлет, твердит, что без дружины на ересь никакой управы не найти.
   Но самого главного так и не расследовал, не узнал. Скверного, тревожного, опасного. Ересь идет какая-то новая, сплоченная, несгибаемая. Люди в огне гореть будут, а все равно от своего не отступятся. Пророк у них там объявился - вот что скверно. Какой-то Алексей Блаженный. Состоял при иконописце в монастыре - краски растирал, кисти мыл, таился до времени по углам, следя за работой богомаза. Однажды застали его за собственной мазней - лик не по канону писал - выгнали. Думали, сгинул в лесах, а он возьми да объявись. И не сам, а мазня его мерзкая стала появляться то тут, то там в избах, в скитах, в Богом забытых селениях, куда монахи если и забредут в кои-то веки и живы останутся - уже слава Господу. Добыть ни одной из этих богомерзких досок, как ни старались, не смогли. Их прятали, вывозили из осажденных деревень, сжигали себя вместе с ними, но присланным от Москвы священникам не показывали.
   Сергий в молодости и сам был богомазом отменным. Иконы его под византийские во Владимирских и Псковских храмах находятся. Он знает, какой соблазн у пишущего иконы возомнить себя равным Богу, чувствуя, как рукой его водит Божественное провидение. А ведь это искушение дьявольское, грех страшный. На то ведь и канон, от которого ты ни на шаг отступить не можешь, чтоб гордыня в тебе не взыграла. И пост, и молитва. Потому и писать иконы можно только с благословения и разрешения настоятеля монастыря, а лучше бы и самого Патриарха.
   И вот какой-то служка, холоп не посвященный, без учения и трепета, не зная ни смирения, ни порядка, берется, как ему подсказывает и нашептывает что-то, изображать лик Христа, Святого Угодника и Богородицы. И ведь думает, что рукой его водит Бог, и свет он видит высший, и голос его внутренний от света, а голос-то этот от тьмы, дьявольский это голос, и дан он ему врагом рода человеческого, дабы смущать и отвращать от Бога людей темных, слабых и мелких, так легко готовых от невзгод и темноты погубить собственную душу.
   Сергий снова обратился к посланию Кирилла. Пробежал отдохнувшими глазами. Дружину направить? Это можно. А толку? Ну, пожгут избы, порубят людишек - так ересь от того только окрепнет. А если Лешку Блаженного изловят и казнят - народ мученика из него сделает.
   Нужно доску с пачкотней его богомерзкой добыть, мазилу этого перед ней поставить и показать, что никого икона сатанинская защитить не в силах. И перед образом древним истинным обоих - и Лешку, и богомерзкое творение его - сжечь на костре. Может, это подействует?
   В летописях как сказано? В 1120 году от Рождества Христова, когда волхвы северные вот так же народ на священников натравливали и стояли за своих языческих богов насмерть, князь Андрей Православный, вышедший за веру Христову против обычаев поганых языческих, с плеча махнул мечом и волхва разрубил надвое. Увидели люди, что идол не смог их жреца от меча защитить - поверили. Бухнулись на колени. Против истинной веры больше не бунтовали.
   Поплевав на морщинистые пальцы, Сергий поймал огонек лучины. Тот всхрипнул и потух. Бледный утренний свет проник в расщелину окна. Сергий открыл со скрипом тяжелую дверь кельи, разбудил спавшего на каменном полу служку, велел готовить лошадей. С патриаршего благословения он сам с небольшим отрядом отправится к смутьянам. Следствие на месте вести придется.
   Князь местный потребует денег, чтобы дружине заплатить. Ну, это ладно. Раскол дороже обойдется.
   Что при татарве, идущей с юга, и левонцах, теснящих с Севера, спасти русских может? Одна только вера истинная православная со службой в храмах перед иконами, писанными в соответствии с каноном и безо всяких там богомерзких фантазий.
  
   Глава 4
  
   Настя не просила - Павел сам притормозил у Зуевских ворот.
   Уличный фонарь под абажуром осенней листвы почти ничего не освещал. Улица в желтых сумерках была пуста. Корреспонденты, наснимав вволю кирпичные столбы, рифленые крашеные щиты пролетов, узловатый ствол старого дуба и крышу дома, расселись по машинам и укатили в редакции ни с чем.
   Павел, повернув ключ зажигания, заглушил мотор, точно знал, что уезжать ни с чем отсюда Настя не намерена. Стало тихо. Слышно было, как поскрипывают сидения от их дыхания.
   -И что Владислав Аркадьевич? - спросил, наконец, Павел.
   -Что, что, - огрызнулась Настя. - Отказал. Для моей же пользы. Опасно, говорит, копаться в том, что люди хотели бы скрыть. Лекцию прочел.
   -Про что?
   -Кто суетится без толку - тому истину не достать. Примерно так.
   -Может, он и прав. Кому понравится, когда вот так нахрапом лезут, куда не просят?
   Настя посмотрела на спутника недовольно. Господи, чем она занимается? Ведет какие-то дурацкие разговоры со случайным попутчиком, которому дела нет до ее проблем.
   И чего этот тип к ней привязался? - спрашивала она себя, совершенно забыв, что это она притащила Павла среди ночи в поселок, где у него не было никаких дел. Или все-таки были?
   Она наклонилась, снизу вверх через стекло окинула взглядом высоченные ворота.
   -Интересно, есть у него сигнализация? - подумала вслух.
   -А что толку? - будто сам размышлял о том же, откликнулся Павел. - Забор все равно не одолеть...
   Настя, не удержавшись, прыснула.
   -Тебе-то туда зачем?
   -А тебе?
   -Просто интересно. Узнать, что человек так тщательно скрывает. В мастерскую, например, заглянуть, где, говорят, никто и никогда не был, представляешь? Пару снимков сделать.
   -Понятно. И как ты собираешься туда попасть?
   -Пока не знаю. Хотя... - Настю вдруг осенило. - Скажи, у тебя есть трос?
   -Трос?
   -Ну веревка там, буксир, - оживлялась она все больше. - Понимаешь, мы детьми на этом вот дубе тарзанку устраивали. Лучшая тарзанка была в поселке. У дуба - видишь... суки отходят от ствола почти горизонтально. Мы цепляли тарзанку и летали над самым забором. Правда, тогда здесь жили отпрыски советского классика, и забор был недомерок, но если веревку подвесить повыше и прыгнуть с крыши твоей машины...
   Павел явно заскучал от таких планов. Перегнулся, пыхтя, наклонился к заднему сидению, заскрипел там какими-то картонками, зашуршал бумагой.
   -Что? Думаешь, не получится? Ну давай хоть попробуем...
   Павел выпрямился. В руках у него был коротенький пластмассовый пульт. Он вытянул его перед собой, чуть отодвинул Настю, нажал на кнопку.
   Как завороженная, девушка следила за открывающимися медленно и бесшумно воротами.
   -Ну вот, - послышался за спиной спокойный голос. - А ты говоришь - тарзанка.
   Широкое и грубое лицо Павла было невозмутимым. Но какие-то искры бились в небольших темных глазах.
   -Ты что, в свободное от учебы время грабил дачи художников?
   -С чего ты взяла? Просто подрабатывал на фирме, где автоматические ворота и рольставни устанавливали. А электроника-то китайская, дешевая. Одним пультом можно разные ворота открыть. Ну, я и оставил себе один на всякий случай...
   -Молодец, хвалю... - Настя соскользнула с сидения, аккуратно прикрыла за собой дверцу, юркнула в ворота и прижалась спиной к забору.
   Огромный, кирпичный темный дом нависал над ней. Звук пущенного Павлом мотора оглушил. Слышно было, как медленно машина отъезжает от ворот...
   "Что это он? Решил улизнуть? Бросил меня тут одну... Ну все, доигралась..." - заметалась Настя.
   Послышались поспешные шаги. Фигура Павла замаячила в проеме ворот. Он стоял там, на самом виду, бестолково озираясь.
   -Ты что торчишь там, идиот! - зашипела на него Настя. - Иди сюда! Хочешь, чтоб нас накрыли?
   Павел шагнул на ее шепот. Вытянутой рукой коснулся ее лица.
   -Прости, - пробормотал он. Поднял пульт, и ворота бесшумно закрылись.
   Настя вздохнула поглубже, безуспешно пытаясь утихомирить свихнувшееся сердце.
   -Я думала, ты меня бросил, - прошептала она.
   -Ну не оставлять же машину перед воротами, - улыбнулся он в темноте.
   "Предусмотрительный. Даже слишком. Для студента культуролога".
   -Интересно, где обычно художники устраивают свои мастерские, - спросила она вслух.
   -Ну я, конечно, не художник, но думаю... Вон, видишь там...
   -Где? Где? Ничего не вижу...
   -Вон там, на втором этаже, под стеклянной крышей... Да не крути ты головой. Справа, я говорю. - Он обнял ее за плечи, повернул, вытянул палец, показывая.
   Она ощутила на своей щеке горячее дыхание. Сердце Насти забилось часто и как-то по-новому. "Чего это я?" - удивилась она, высвободилась из рук Павла и чуть отстранилась от него.
   -Спасибо, теперь вижу, - холодно сказала она.
   Глаза привыкли к темноте, и девушка действительно[Author ID1: at Sat Oct 27 12:59:00 2007 ] Настя[Author ID1: at Sat Oct 27 12:59:00 2007 ] смогла разглядеть на втором этаже в углу дома прозрачное и белое сооружение под стеклянной крышей.
   -Понимаешь, художникам для работы надо больше света...
   -Да что ты говоришь? Спасибо, что просветил. Буду знать. И как мы туда попадем?
   Свет уличных фонарей едва пробивался из-за желтых листьев, но этого хватало, чтобы разглядеть дорожку, аккуратно выстриженный газон и угол дома, увитый плетистой розой, поднимавшейся до второго этажа по деревянной решетке шпалеры.
   -Как я люблю эти растительные украшения, - признался Павел, когда они пробрались к углу дома. - Вот по этой решеточке мы и поднимемся...
   Настя первой нащупала перекладину, ногой отыскала ступеньку...
   -Ой, что это? - почувствовала она укол.
   -Розы, они колются, - рассудительно заметил Павел, держа ее за талию и помогая забраться.
   Ткнув ладошкой в пластиковое окно, Настя сообразила - окна-то закрыты.
   Висеть на деревянной решетке на трехметровой высоте было крайне неловко. Розы оказались с загнутыми, как рыболовные крючки, шипами, и царапины от них были довольно болезненны. Оглянувшись, Настя увидела, как далеко от нее земля. "Господи, что я делаю!"
   Павел точно почувствовал начавшуюся панику, переставил руку, переступил сзади, плотно прижал ее телом к стене.
   -Вниз не смотри, - посоветовал он, провел рукой по раме, на что-то надавил, чем-то щелкнул, нажал - и рама на роликах легко отъехала в сторону. Перед Настей открылся широкий проем.
   -А ты балконы случайно не вскрывал? В качестве подработки.
   -Вскрывал, вскрывал. Я вообще вор-высотник. Лезь давай.
   Настя навалилась грудью на узкий подоконник, подрыгала в воздухе ногами и шумно перевалилась внутрь.
   Они посидели под окном на каменном холодном полу, с удивлением разглядывая ветвистые деревья в кадках, тяжелые стрелы тропических растений, растопыренные длинные пальцы пальмовых листьев, кожистые лепешки огромных суккулентов, колючие шары кактусов...
   -Похоже, мэтру свет нужен вовсе не для создания шедевров, - заметила Настя.
   -Ну и что, - не терялся Павел. - Думаю, в зимнем саду художника Льва Зуева тоже никто еще не был. Похоже мы тут первые посетители.
   -Ну да. Как только потом доказать, что это сад именно Зуева, - пристраивая к невидящему глазу маленький плоский фотоаппарат, бормотала Настя.
   -Ты что, с ума сошла! - понял, что сейчас произойдет, Павел. Но было поздно.
   Яркая вспышка, видная во всех соседних домах, осветила зимний сад, кактусы и пальмы, ослепив незадачливого фотографа.
   -Все. Ослепла, - погрузившись в темноту, констатировала Настя.
   -Предупреждать надо, - посоветовал Павел. - Больше так не делай. Руку давай.
   -Куда ты меня тащишь? - упиралась она.
   -Мы, кажется, искали мастерскую, - напомнил парень.
   Пальмы гладили их длинными ребристыми пальцами, вощеные листья фикусов похлопывали по плечам. В центре сада Павел чуть не угодил ногой в маленький искусственный прудик. В воду что-то плюхнулось, точно лягушка спрыгнула с листа кувшинки.
   -Похоже, это он и есть, - тихо произнес Павел.
   -Кто?
   -Вход в мастерскую.
   -Где? Я ничего не вижу.
   Он взял Настину руку, положил на что-то гладкое. Девушка присмотрелась. [Author ID1: at Sat Oct 27 13:02:00 2007 ]Они стояли перед высокими двустворчатыми дверями.
   -А почему ты думаешь...
   Павел, не отвечая, нашарил в темноте ручку, потянул...
   -Не заперто... Странно, - пробормотал он.
   Свет вдруг вспыхнул у них за спиной и озарил разом зал мастерской перед ними. Настя успела разглядеть белые голые стены, столик на колесиках, уставленный баночками и тюбиками с белилами и сажей, кисти и пульверизаторы. Рядом вместо мольберта почему-то стоял проектор для слайдов. Напротив него на стене висел огромный белый холст. Последнее, что она заметила - шикарная барная стойка красного дерева с высокими табуретами и надутыми бутылками и тяжелый облицованный гранитом камин в углу.
   -Стоять! - крикнули им страшно и хрипло в спину.
   Настя вздрогнула. Павел поднял руки.
   -Медленно повернулись и закрыли дверь, - приказал голос. - Предупреждаю: я вооружен. Не послушаетесь - буду стрелять.
   -Не надо стрелять, - выше поднимая руки, громко сказал Павел. - Мы журналисты. Мы только снимки хотели сделать. Не стреляйте.
   -Да ты что, сдурел что ли, в людей целиться! - думая, что их застал охранник, обернулась возмущенная Настя и вскрикнула.
   Прямо перед ними с карабином наперевес стоял тот самый тщедушный и лысоватый мужичок из альбома, подписанного наискось "Л. Зуев". Вот только взгляд у него теперь был не затертый, а очень острый и неприятный. Мужчина смотрел на них и целился.
   Настя, заслоняясь от черного зрачка карабина, подняла руку с зажатым в ней фотоаппаратом. Палец на спуске дрогнул. Дальше все случилось одновременно.
   Щелкнул затвор фотоаппарата.
   Полыхнула белым вспышка.
   Грохнул выстрел.
  
   Глава 5
  
   Эдди Никонов не любил шведов. Он их не понимал.
   Пятнадцать лет прожил в стране, язык выучил, как родной, сделал карьеру, выбился в эксперты, работал в крупном национальном музее, печатался в искусствоведческих журналах, ходил на корпоративные вечеринки, сменил семью и детей, поздравлял и принимал поздравления с Рождеством, а своих новых соотечественников не понимал и не любил.
   - Человеки в футлярах, - называл он их.
   Образ чеховского учителя Беликова особенно доставал в первые годы, когда они с женой - политической беженкой из Чили, на которой он так удачно, что смог выехать из запертой страны, женился в Союзе, принимали дома соседей.
   Придут, чинно рассядутся, возьмут по кружке пива, весь вечер тянут его, надувают щеки и... молчат. Иногда кто-нибудь скажет про погоду или поделится какой-нибудь новостью - совершенно ничтожной, мелкой, незначительной, потому что про политику говорить нельзя, про религию и работу - тоже, про семейные дела - не дай Бог. Остальные же, услышав сообщение о том, что муниципалитет решил заменить старинные фонари на ратушной площади, или о том, какую блесну лучше использовать при ловле форели, дружно хлебнув пива, важно кивают.
   Эдди (в русском прошлом Андрей) сначала смеялся над таким "общением с друзьями". Потом злился. Но вскоре понял, что московского кухонного воспарения - чтобы пить вдохновенно и вытряхивать весь сор из душ наружу - здесь никогда не будет. Стал искать дружбы с прибывающими из России эмигрантами, но они были все больше из провинции, враждебные к бывшим москвичам, самонадеянные, надутые, несли всякую чушь или оказывались и вовсе бандитами, и Андрей в конце концов понял, что все душевные расслабления навсегда остались в прошлом, и научился обходиться без них. Жить не по-шведски, и не по-русски, а сам по себе.
   Впрочем, на работе, например, ему эти сухость, деловитость и невозможность долгого трепа ни о чем даже нравились. А то, что шведы ценили и прислушивались к нему, как к эксперту, его поднимало и грело.
   В Союзе он окончил историко-архивный. Общался с бардами, диссидентами, писателями и художниками-авангардистами. На новом месте, когда он не нашел работы по специальности и устроился лаборантом в музей современного искусства в русскую секцию, все это потом пригодилось. Закончил курсы, получил диплом, защищался, пересдавал, осваивал экспертизы, получал гранты, ездил за границу, консультировал частных коллекционеров, прилично зарабатывал, и теперь все это могло рухнуть в одну секунду после скандала с зуевской картиной и жестких обвинений в некомпетентности мало кому известного шведского эксперта, выходца из России Эдди Никонова.
   Научный руководитель и шеф русской секции господин Лингред вызвал его после заявления Зуева и, глядя светлоглазо, сообщил, что если в течение трех дней господин Никонов не представит дополнительные неопровержимые доказательство того, что художник ошибся в оценке своего авторства, на продление срока контракта он может не рассчитывать.
   Следующие сутки Андрей не вылезал из музея. Рассылал электронные письма коллегам во Францию, Англию и Россию. Запрашивал копии заключений по картинам Зуева, проданным в частные коллекции. Торопил лабораторию с химическим анализом красок. Совмещал на компьютере снимок спорного наброска со снимками других работ Зуева, авторство которых тот пока не отрицал.
   Сброшенный господином Лингредом так равнодушно и жестко со своего места в сообществе экспертов, Никонов с каждым новом шагом повторной экспертизы осторожно и вдумчиво поднимался к прежней высоте, убеждаясь, что он был прав и первое его заключение было безупречно.
   Вот только света и ясности в этой истории от новых доказательств не прибавлялось.
   Перебирая результаты экспертиз, сравнительных анализов красок, заключений коллег, Андрей все чаще обращался к снимку наброска в своем компьютере (оригинал господин Лингред после заявления Зуева изъял, и, возможно, он уже направляется какой-нибудь специальной курьерской почтой под усиленной охраной в Россию). Все там было вполне зуевское - сюжет, композиция, цвет. Картинка сорок на пятьдесят. Картон, масло. Белила, сажа - все оттенки черного, белого и серого. Все тот же зуевский образ - вытянутое, непропорциональное, сдавленное с боков лицо старика. Безобразно огромный лоб. Прямой и узкий нос, как на иконах Николы Чудотворца северной школы. Глаза узкие, втягивающие, и если у зрителя хватит духа долго смотреть в них, он почувствует, как проваливается сквозь этот образ и летит куда-то во тьму, бездонную, как квадрат Малевича.
   Совершенно определенно это был не Зуев. Андрей теперь мог доказать совершенно точно, что Зуев этот картон никогда в руках не держал. И не потому, что художник признал картину как утерянную несколько лет назад при переезде, а бумаге и краске, которые исследовал Никонов, не больше двух месяцев. Одного этого достаточно, чтобы уличить Зуева как минимум в ошибке. Но дело даже не в этом.
   Набросок не был ни копией Зуева, ни стилизацией под него. Андрей все больше убеждался, что с экрана компьютера жутковатым втягивающим во тьму взглядом на него смотрит копия с картины какого-то другого художника. Сходство этого персонажа с зуевскими образами было почти полным, и все же они чем-то неуловимо отличались. В том, с чего снималась эта копия, имелось то, чего Зуеву не доставало, но что он упорно, с большим или меньшим успехом, пытался воспроизвести в каждой своей работе.
   Копия была очень старательная, аккуратная, но слабая, почти ученическая. И даже в этой школярской передаче лицо фантастического старика поражало мрачной глубиной. Что же можно было сказать об оригинале? Судя по всему, это было какое-то озарение, вспышка гения - мощная и неудержимая, в которой дар человека иногда сгорает дотла.
   Этим гением вполне мог быть и сам Зуев в каком-то раннем своем периоде. Но тогда как он забыл об этом озарении, оставил его где-то, забросил, потерял, а теперь вот вдруг принял за собственное в поделке третьесортного копииста?
   -Впрочем, что это я? - очнулся вдруг Андрей.
   Господину Лингреду такие тонкости ни к чему. С него вполне хватит результатов анализа краски и картона, чтобы выступить в прессе с ехидными комментариями о том, как русский художник пытался ввести в заблуждение европейских экспертов, выдавая копию за свою работу, и это лишний раз будет свидетельством тому, как трудно вести дела с "этими русскими".
   Компетентность работников Стокгольмского музея останется вне сомнения. И его, Никонова, репутация укрепится.
   "Но от чего ж так гадостно на душе?" - Закинув руки за голову, Андрей откинулся на суперудобную спинку офисного кресла, не сводя при этом взгляда с жутковатого старца на экране компьютера.
   -Вот сейчас бы я бы выпил, - проскрипел он голосом с московской кухни двадцатилетней давности, отлично зная, что даже если его услышат, все равно не поймут - ни парочка недавно прибывших из Екатеринбурга на стажировку по обмену молоденьких студентов, ни специалист по русскому реализму венгр Тадеуш, ни тихий педантичный знаток русского экспрессионизма эстонец Яалихпе.
   Он огляделся и тут только заметил, что кабинки сотрудников, разделенные тонкими перегородками в общем готическом зале, давно опустели. Верхний свет потушен и, похоже, он один корпит в совершенно пустом музее над своим отчетом. Андрей взглянул на часы и убедился, что минуло десять. Сегодня пятница, а значит у шведов время чинных походов в пивные и приема гостей дома.
   Он стер с экрана лицо загадочного старика. Пробежал еще раз свой отчет - лаконичный, ясный, доказательный по пунктам. Хотел отправить по внутренней почте шефу, но решил отложить до завтра, чтобы с утра еще раз вычитать и поправить.
   Проверил перед уходом почту и обнаружил в ней запоздалый ответ на свой запрос от парижского специалиста по русскому авангарду и друга семьи Жана Поля - у него Андрей гостил пару раз вместе с новой женой Вероникой, с которой познакомился на эстонском пароме пять лет назад.
   Жан Поль, коллекционер-эксперт, был одним из немногих обладателей подлинной работы Льва Зуева. Андрей всего лишь просил его выслать описание характерных черт манеры Зуевского мазка и раскладку на составляющие его фирменного цвета.
   Работы на полчаса, но Жан Поль провозился сутки и откликнулся, когда весь материал был собран и отчет готов. Андрей решил, что у его приятеля просто руки не дошли до такой безделицы. Оказалось, он плохо думал о Жан Поле. Тот сделал то, чего от него и не требовали. Взял и сунул полотно Зуева под рентген. Результат его неожиданно развеселил. "Я и представить себе не мог, что этот ваш Зуев так странно сооружает свои картины, - удивлялся он в письме. - Как это у вас называется: "Чесать правой рукой левое ухо"? Впрочем, смотри сам. Шлю тебе оцифрованные рентгеновские снимки. Там все видно. И если ты в этом что-нибудь понимаешь, черкни непременно. Задумаешь статью писать - авторство целиком твое, поскольку я ничего не понял. Веронике привет. Мы с Николь с удовольствием вспоминаем прошедшее лето и приглашаем вас на следующее погостить в нашем загородном доме. Только к себе не зови. Ибо "врьеден север для менья".
   Цитата выписана была на ужасном русском, но Андрей даже не улыбнулся. Он как-то нервно и судорожно заскреб мышкой, открывая приложение с рентгенограммой.
   Какое-то время листал снимки картины Зуева в рентгеновских лучах, толком не понимая, что же так озадачило Жана Поля. Потом пригляделся и ахнул.
   -Так это что же... Это значит... Но зачем? - бормотал он удивленно.
   Оглянулся, отыскивая хоть кого-нибудь, с кем можно было поделиться открытием. И снова, уже с огорчением, убедился, что он в зале совершенно один.
   "Битлы" в мобильнике запели свою "Love..." неожиданно громко, заставив Андрея вздрогнуть. Он почему-то испуганно обернулся, прежде чем откинуть крышку телефона.
   Звонила Вероника. Интересовалась, до каких пор она будет торчать одна за накрытым столом в пятницу вечером, когда все нормальные люди...
   -Да ты послушай, - думая, что удивит ее, поспешил объяснить Андрей. - Я получил рентгеновские снимки работы Зуева. И теперь точно знаю, откуда взялся этот набросок... И могу это неопровержимо доказать. Представляешь?
   Вероника не представляла. И даже не собиралась. Дома она готова представить все, что угодно. Самое позднее - через полчаса.
   Конец сеанса связи.
   Вот черт. И для этого надо было жениться во второй раз?
   Андрей еще полюбовался рентгенограммой, представляя, как удивится невозмутимый господин Лингред. Прикинул, успеет ли он отправить снимки домой по е-мэйлу. Понял, что без скандала с женой - нет. Погасил экран, лампу и при тусклом дежурном свете стал пробираться между кабинок к выходу.
   Вдруг какой-то шорох послышался за спиной. Андрей обернулся. Тень мелькнула и тут же исчезла за перегородкой. Он замер, прислушиваясь. Тихо.
   -Кто здесь? - спросил он. Голос улетел под своды, рассыпался, забился там голубиной стаей.
   Дрожь прошла по спине, и на лбу выступила испарина. Он вдруг отчетливо вспомнил то, что, казалось, забыл навсегда - страх, преследовавший его все время, пока он оформлял документы на выезд из СССР. Ему, как многим тогдашним эмигрантам, кругом чудилась слежка, какие-то подозрительные типы, призванные остановить его, не дать уйти.
   -Болезнь называется КГБ-фобия, - напомнил себе Андрей.
   Но уверенности не ощутил. Вспомнил про натыканные кругом камеры слежения, попробовал отыскать хоть одну. Не нашел и почувствовал, как зубы стучат от противной дрожи. Хотел заорать во все горло, чтоб отогнать дурацкий страх, но подумал, что запись все-таки ведется и сообщение о том, что он кричал и разговаривал сам с собой, не сослужит хорошую службу его репутации.
   -Права Вероника. Заработался я, - бормотал Андрей, спешно покидая научный зал.
   Очень хотелось ему оглянуться в дверях. Еле удержался. И потому не мог видеть, как тень отделилась от тоненькой перегородки и неслышно скользнула к его рабочему столу.
  
   Глава 6
  
   Звонок разбудил Влада в шесть утра. Он сразу понял: Настя. Схватил трубку и крикнул, не проснувшись:
   -Ты где?
   -Владислав Аркадьевич? Карташов? - допрашивал неприятный, брюзгливый голос. - Имеете ли в родственниках Анастасию Карташову?
   Сердце провалилось в живот, дернулось там противно. Представилось: "Опель" с развороченной мордой, битое стекло, гаишники в желтых робах, скорая, два страшных черных мешка, вытянутых вдоль обочины. А в них...
   -Она жива? Говорите прямо.
   -Странные вы вопросы задаете, - усмехнулись в трубку. - Кто я, по-вашему?
   Нет, это не гаишник. Голос этот... Что-то шевельнулось в не отошедшем от сна сознании - какой-то сарай за городом, что-то пьют...
   -Простите, с кем я говорю?
   -Вы действительно Карташов? Э-э, критик, кажется, - продолжили допрос. - Анастасия, племянница, есть у вас?
   Влад окончательно проснулся. Понял, вдруг, что Настя в порядке. Спрашивающий сейчас смотрит на нее и желает удостоверить ее личность. Влипла-таки в историю со своим придурком. Из-за Льва Зуева, разумеется.
   -Я действительно Владислав Аркадьевич Карташов. Искусствовед, преподаватель. Поселок писателей, улица Тургенева, дом 6. Анастасия моя племянница. Я за нее готов поручиться.
   -Хорошо. Имя Павла Сабурова о чем-нибудь вам говорит?
   -Ни о чем. Хотя, погодите... Ну, есть у меня такой дипломник. А в чем собственно...
   -Подходите к воротам дома Зуева. Прямо сейчас, - отчеканил голос и добавил не без издевки: - И никуда не звоните. Это в ваших интересах.
   Конец связи.
   Карташов проверил номер. Звонили с Настиной трубки.
   Если это розыгрыш, то довольно тупой. А если...
   Он натянул джинсы, застегнул рубашку и часы. На веранде выдвинул ящик с ножами, постоял, понял, что это глупо.
   "Сабуров, - вспомнил он, закрывая калитку. - Этот здоровый, про авангард пишет - Настькин бой-френд?.. Ну, хорошо хоть Сабуров, - спешил он по пустынной улице. - Черт с ним. Зато здоровый. Интересно, удерживает он Настьку или вдохновляет?"
  
   Влад мысленно рисовал картинку, которая откроется за поворотом - ментовский уазик на обочине, в нем за решеткой сгорбленные Настя и Павел. Спохватился, хлопнул себя по карману. Бумажник с собой. Похвалил - молодец, не теряешь чувства реальности. Ножик - дурь, бабки - аргумент.
   Зуевский забор вытянулся вдоль пустынной улицы. В конце отсвечивал отражателем мятый "Опель".
   "Подходите к воротам". Ну, подошел, что дальше?
   Влад отыскал на кирпичном столбе кнопку домофона. Надавил - ни звука. Смешно подпрыгнул, пытаясь заглянуть внутрь.
   -Да что они там... - замахнулся он, чтобы грохнуть кулаком в ворота, но те вдруг бесшумно двинулись, раскрылись медленно.
   Перед ним стояли Настя и Павел. Целые и невредимые. Только пришибленные малость. Разом выскочили на дорогу, точно кто гнался за ними или целился из ярко освещенного в такую рань стеклянного фонаря зимнего сада.
   Разглядеть дом Зуева Влад не успел. Выпустив ребят, ворота спешно и накрепко закрылись.
   Влад стоял, скрестив руки на груди, смотрел неумолимо, ждал, что скажут.
   Настя, зябко кутаясь в куртку, высунула покрасневший носик из воротника и спросила:
   -Слушай, художники - они все такие психи или бывают нормальные?
  
   -Он что, стрелял в вас? - отпаивая их чаем с коньяком на веранде, не верил Влад. - Но это ведь полный бред. На грабителей вы не похожи. Надеюсь, вы не пытались... оказать сопротивление?
   -Да Павел сразу руки поднял! - заверила Настя. - И вообще... Я ж тебе говорила - это произошло случайно.
   -Случайно... Он же убить вас мог. И никто бы ему ничего... Вы о чем думали, когда в чужой дом лезли?!
   -Хотели приобщиться к тайнам творчества, - вяло отшутилась Настя и уронила голову на руки.
   -Я не понимаю, как он вас отпустил-то? - все больше входил в воспитательный раж Влад. - Я бы на его месте сразу наряд вызвал. Посидели бы в КПЗ ночку, а потом и в суд. Лева Зуев, оказывается, благородный человек. Даже не ожидал. А вот вы...
   Настя завозилась, устраивая голову на руках поудобнее. Сонный ореховый глаз ее совсем потух и вдруг вспыхнул неожиданно ярко:
   -Это Зуев благородный? Думаешь, он нас так просто отпустил? Думаешь, испугался, когда ружье его дурацкое выстрелило? Да ты послушай, что он дальше вытворял... Я ж тебе говорю - полный псих этот твой авангардист. У него паранойя и мания преследования...
   И Настя рассказала. А Павел подтвердил.
   ...Выстрел грохнул, Настя уронила фотоаппарат. Пуля сбила венецианскую штукатурку над дверью мастерской, отскочила, ранила лист фикуса и глубоко засела в колючем теле толстяка-кактуса.
   -Не стреляйте! - Павел поднял руки выше. - Мы журналисты. Хотели взять у вас интервью...
   -Я тебе покажу интервью! От двери! К стене лицом! Ноги расставить, - размахивал карабином художник-авангардист.
   Здорово он разозлился. Настя попыталась поднять с пола свой фотоаппарат, а он страшно взвился. Потом обшарил их карманы, отобрал мобильники, ключи от машины, документы. Настя краем глаза видела - проверил, что снято на трубки и фотоаппарат. Вытащил из фотика блок памяти и спрятал в карман. Это ее возмутило.
   -Вы не имеете права! Мы представители прессы...
   -Молчали бы насчет прав. Журнал "Автограф", - прочел он в Настином удостоверении. - Я на ваше издание в суд подам, поняла? Лезете кругом, нос свой суете, куда не просят. Весь день вчерашний ошивались на улице, шакалы... Что вам понадобилось у меня в мастерской - говорите!
   -Да не нужна нам ваша мастерская. Тоже мне - мастерская... - бубнила Настя.
   Павел попробовал быть рассудительным.
   -Нам нужны были снимки из дома Зуева. Для журнала. Но мы действительно ничего не успели снять. Кроме кактусов и фикусов ничего не видели. Мы просим извинить нас за беспокойство и дать нам возможность уйти.
   -Ишь ты. Как все просто, - оскалился хозяин дома. - Не были они в мастерской. Не морочьте мне голову! Я вас застал в дверях. Говорите, что вы видели!
   -Говорю вам, мы ничего не успели разглядеть, - упрямо басил Павел.
   -Чего вы так переживаете? - не понимала Настя. - Обычная мастерская художника. Краски, кисти, мольберт. Картины на стенах. И почему из этого надо делать секрет, вообще не понятно.
   -Картины на стенах? - подозрительно переспросил Зуев. - Где вы там видели...
   -Тут он понял, что сам сболтнул лишнего про свою мастерскую, и просто рассвирепел, - пожаловалась Настя Владу.
   Дальше Зуев и впрямь повел себя более чем странно. И как-то очень уж жестко. Заставил ребят встать на колени, завязал им глаза какими-то мерзкими тряпками, подталкивая стволом карабина, погнал по какому-то коридору. ("Я чуть не грохнулась там", - пожаловалась Настя.) Потом привел в какую-то комнату.
   -Кажется, это был кабинет, - предположила Настя.
   -Почему ты так решила?
   -Ну там был диван. И я слышала, как Зуев выдвигал ящик из стола и доставал бумагу.
   Потом художник прочел им заявление, которое сам и написал.
   -Заявление?
   -Ну да. "Я, ниже подписавшийся, Павел Сабуров (Анастасия Карташова), такого-то числа, ночью, незаконно проник(ла) в дом художника Льва Зуева с корыстной целью. Был(а) застигнут(а) на месте преступления хозяином. Вину свою признаю полностью".
   -Да. Примерно так, - подтвердил Павел.
   -И вы подписали?
   -А что нам было делать? Тебе когда-нибудь глаза грязной тряпкой завязывали? Стволом в спину тыкали? Вот когда я поняла, как себя чувствуют заложники.
   -И как они себя чувствуют?
   -Довольно мерзко, надо сказать.
   -Понятно. Дальше. Откуда он узнал мой телефон?
   -Подвел нас с завязанными глазами к воротам. Спросил, не родственница ли я его соседа Влада Карташова. Похоже, он тебя знает. Вы что, знакомы?
   -Ну это было в другой жизни. Я даже думаю, что это был какой-то другой Зуев. Продолжай.
   -Я продиктовала ему номер. Он набрал и вызвал тебя. А сам в дом вернулся. И предупредил: если мы кому-нибудь хоть слово скажем о том, что видели - он даст заявлению ход, обвинит нас в попытке ограбления и добьется, что мы получим срок.
   Влад перевел взгляд на Павла. Тот кивнул - так все и было.
   -Хитро, - с хрустом поскреб Влад щетинистую щеку. - Даже интересно - что он там прячет у себя в мастерской?
   -Да нет там ничего! - выпалила Настя.
   -А ты откуда знаешь? - удивленно повернулся к ней Павел.
   -А потому что я не жмурюсь, когда мне в спину фонарем светят, а смотрю во все глаза.
   -Молодец, Настька. И что же ты там увидела? Расскажи дяде.
   Настя закрыла глаза. Вызвала в памяти то, что успела разглядеть в мгновение между вспышкой фонаря и грубым требованием, чтоб они отошли от двери. Перечислила все подробно. Влад слушал ее очень внимательно. Потом встал, вышел в кабинет, вернулся с тем самым альбомом Зуева, полистал его.
   -Проектор? - переспросил он с сомнением. - А на стене точно холст был? Или просто экран?
   -Может быть, холст. Может, экран, - зевнула Настя. - Какая разница. Во всяком случае, эпохальной картины великого авангардиста, которую он готовит к выставке, там точно не было.
   -Некоторые художники, - осторожно напомнил Павел, - используют проектор и слайды для работы над своими картинами.
   -Да что ты говоришь? - изумилась Настя. - Что, переводят слайд на холст, а потом раскрашивают?
   -Не совсем так, но в чем-то похоже, - подтвердил Влад. - Такую технику использовали некоторые фотореалисты в семидесятые. Может, и до сих пор ею пользуются - не знаю. Но к манере Зуева это не имеет никакого отношения. Интересно, что же у него было на этих слайдах?
   -Да что-нибудь самое банальное, - устало заметила Настя. - Порнушка какая-нибудь. Садится себе Зуев в кресло с пузырем виски, дует из горлышка и гоняет на экране голых баб. А потом открывает потайную дверь и вдохновенно пишет своих дьявольских типов. Или еще лучше - сам Сатана за него малюет в подсобке этих страшилищ.
   -Очень может быть, - медленно произнес Влад. - А теперь ложитесь-ка вы спать, ребята. Тебе, Настя, я постелил в твоей комнате. А вы, сударь...
   -А мне, к сожалению, пора, - встал во весь рост Павел, и на веранде сразу стало тесно.
   -Куда это ты собрался? - так, будто имела право, данное жуткой ночью, спросила Настя. - С ума сошел? Не спать, а потом за руль садиться? Я тебя никуда не отпускаю. А кто меня в Москву повезет?
   Павел улыбнулся, и лицо его Насте показалось недвусмысленно нежным. "Ему почаще надо улыбаться. Это ему очень идет", - подумала она.
   -Я вообще могу не спать несколько ночей подряд. Проверил, когда в ночной охране работал. Мне нужно отъехать ненадолго по делу. Меня ждут. А тебя я потом отвезу, куда скажешь.
   "Да у них полное взаимопонимание, - с неприязнью удивился Влад. - Как будто она его сто лет знает. Почему же мне ничего не рассказывала?" - почувствовал он стариковскую обиду и, становясь себе еще противнее, забрюзжал совсем уж по-родительски:
   -Ладно, молодые люди. А теперь дайте мне слово, что на этом ваше копание в творчестве господина Зуева закончится, и вы к этой теме больше возвращаться не будете.
   -А вот этого-то я тебе обещать и не буду, - мигом проснулась Настя, и желтый глаз ее полыхнул леопардовым охотничьим огнем.
   -Вам что, мало тыкали под ребра карабином? - вытянулось лицо у Влада.
   -Вполне достаточно. И я лично под карабин больше лезть не намерена. Есть другие способы добыть информацию.
   -И ты можешь их назвать?
   -Разумеется. Но ты лучше своего дипломника спроси, он тебе расскажет. Кстати, Павел, если вы поддадитесь на шантаж вашего научного руководителя и решите больше этим делом не заниматься, я и без вас справлюсь.
   -Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, Настя, - как-то торжественно произнес Павел. - И я думаю, Владислав Аркадьевич мешать мне в этом не станет. А сейчас - простите... - Отвесив короткий офицерский поклон, Павел вышел из дома так стремительно, что Влад не успел его остановить.
   Да и что он мог сказать ему? Оставьте мою племянницу в покое? Провалите диплом, если будете заниматься Зуевым? Ей Богу, сейчас сгоряча он мог бы крикнуть ему это, но потом пожалел бы.
   -Ну что, дядя? - насмешливо спросила Настя.
   -Ложись спать, - сдался, наконец, Влад. - Проснешься - поговорим. Матери-то хоть звонила, она знает, где ты?
   -Ой! - Настя испуганно вытаращила глаза и кинулась к трубке.
   -То-то, что "ой!", - строго сказал Влад. - Ладно, не буди ее - рано еще.
   -Так она не спит, с ума сходит...
   -Сходила бы, если бы я вчера не позвонил и не предупредил, что ты у меня и, может быть, заночуешь. Она ждать не стала, легла. Устала после концерта.
   -Дядя, ты у меня просто чудо, - обняла его Настя. - Только обещай мне, что не станешь мне мешать. Обещаешь?
   Чувствуя, что мягчает совсем уж пластилиново в ее руках, Влад отстранился, чмокнул в щеку и приказал: "Спать!"
   -А все-таки мы как-то слишком... переоцениваем этого типа... - сопя, возясь и уютно устраиваясь на диванчике из детства, бормотала Настя дяде, на его глазах засыпая. - Мелкий он какой-то. Для крупного злодейства. И все секреты его - какая-нибудь мелочь. Кроме, разумеется, таланта. А за талант, - добавила она уже практически во сне, - все можно простить.
  
   Проснулась она от того, что осеннее дневное солнце прокралось сквозь макушки яблонь и заглянуло в окно мансарды. Тихий, прозрачный, осенний день, - почувствовала девушка[Author ID1: at Sat Oct 27 13:27:00 2007 ], не открывая глаз. Улыбнулась счастливо, зажмурилась. Что-то было приятное в недавнем прошлом, что хотелось вспомнить. Им почему-то оказался Павел. "Я ему нравлюсь", - подумала она, не задаваясь вопросом, нравится ли он ей.
   Следом посыпались в памяти, как крупа из прорванного пакета, все эти мелкие неудачи и несуразности с Зуевым, но настроения они не испортили. Хотя каждая в отдельности и была досадна и совсем не приближала к мечте выложить перед не замечавшим ее редактором сенсационный материал, но имелось главное.
   Вчера у нее началась другая жизнь. С опасностями, неожиданными решениями, риском. Теперь все зависело от нее. И шанса не надо было ждать годами. Он каждую минуту крутился брошенным в рулетку шариком, скакал и бился так, что дыханье замирало. Можно было проиграть все, но это означало только одно - всегда есть возможность начать сначала.
   Тишина стояла необыкновенная и показалась вдруг тревожной и подозрительной. Настя прислушалась. В доме было тихо.
   "Куда это, интересно, Влад подевался? - любопытствовала она, одеваясь. - Да и Павел чего-то не приехал, как обещал".
   Девушка [Author ID1: at Sat Oct 27 13:28:00 2007 ]Она[Author ID1: at Sat Oct 27 13:28:00 2007 ] [Author ID1: at Sat Oct 27 13:28:00 2007 ]осторожно спустилась по крутой узенькой лесенке, с которой с детства привыкла скатываться кубарем, и от неожиданности остановилась на нижней ступени.
   Влад был тут, в кабинете. Сидел к ней спиной в кресле перед компьютером. Так тихо и неподвижно, что она испугалась и даже окрикнуть его не могла. Пересилив себя, медленно подошла к нему, боясь, заглянула в лицо. Глаза его были неподвижны за стеклами очков. Он не улыбнулся, не поцеловал и, кажется, даже не увидел ее. Выговорил медленно, для себя, словно самому это легче было понять, произнеся вслух:
   -Мне сообщили из Стокгольма. Андрей Никонов исчез вчера по дороге из музея домой. И вот все, что осталось от его раскопок...
   С монитора на Настю смотрело черно-белое лицо старика с тонким библейским носом и каким-то втягивающим бездонным взглядом. Картинку переслал Владу знакомый по кое-каким совместным экспертизам сотрудник русской секции Тадеуш.
   В вежливом и коротком письме он пояснил, что у них в секции никто не верит, но версия полиции и господина Лингреда заключается в следующем: Никонов не сумел оправиться от профессиональной ошибки при проведении экспертизы работы Зуева, впал в глубочайшую депрессию, уничтожил в своем компьютере все файлы с полученными данными, а сам исчез. Ведутся поиски. Предположения самые неприятные, но они надеются. В конце концов, может быть, Эдди просто решил "залечь на дно" - так, кажется, говорят русские.
   Поколебавшись, Тадеуш все-таки выслал русскому коллеге снимок со злополучного наброска, который сам скопировал у Эдди, толком не зная, зачем.
   Настя обняла Влада, прижалась к его голове щекой.
   Старик с экрана смотрел на них грозно и словно предостерегая.
  
   Глава 7
  
   Монастырь, в котором отсиживался дьяк Кирилл, стоял в сосновом бору на косогоре, всего на сто верст севернее Новгорода Великого. И все равно отец Сергий в сопровождении дружины худородного князя Святослава, получившего во владение земли по соседству с монастырскими, добирались до него трое суток.
   У отца Сергия от тряски в седле, лесной сырости, ночевок в продуваемых насквозь постоялых дворах и скверной пищи разыгрались все его хвори и пуще прочего - застарелая подагра. Кости ступней ломило в стременах так, что терпеть не было никакой возможности. Сергий бледнел, поскрипывал зубами и часто молился. Не помогало.
   Князь Святослав в рубахе с вышивкой и наборным пояском, с ремешком, повязанным заботливой княжной поверх русых волос, исподтишка поглядывал на немощного московского священника, которого согласился сопровождать в свои земли за более чем скромную плату, томился и скучал. Говорить ему с монахом было не о чем.
   Стычки с левонцами для князя были делом привычным и ясным. Там можно было хитрить, прятаться, устраивать засады, старательно уходя от прямых столкновений, чтоб сохранить небольшую дружину, в которой каждый человек на счету. Дань собирать - тут он был строг. Потому что на дань эту он содержал дружину, и сам иногда с княжной и детьми не доедал [Author ID1: at Sat Oct 27 13:30:00 2007 ]готов [Author ID1: at Sat Oct 27 13:30:00 2007 ]был[Author ID1: at Sat Oct 27 13:30:00 2007 ] недоедать[Author ID1: at Sat Oct 27 13:30:00 2007 ], лишь бы кормить, одевать и платить дружинникам, с которыми жил почти по-семейному и в походах, и в скромных княжеских палатах. Холопов своих он не баловал, но и в обиду чужакам - хоть бы и монахам московским - отдавать был не намерен. Потому как, если их тут за какую-то ересь и неправильные иконы начнут рубить и жечь, с кого ему тогда дань брать для своего дома и дружины?
   И когда первый посланец московской патриархии, тот самый дьяк Кирилл, суетливый и трусоватый, прибыл для расследования, Святослав встретил его довольно холодно. И дружинников своих в сопровождение за ради Христа и без денег давать отказался.
   Отец Сергий поначалу расспрашивал князя, что слышно о новой ереси. И про какие-то неправильные иконы. Но, встретив холодное и презрительное непонимание, отстал, замкнулся и только неприязненно поглядывал на князя из-под разросшихся к старости седых бровей.
   Последнюю версту ехали сумеречным еловым лесом. Лошади шли шагом, ступая бесшумно по толстой хвойной подстилке. Отряд собрался плотнее. Князь выслал дозор, по сторонам пустил разведчиков, ожидая засады.
   Вскоре лес расступился, и они вышли к реке - мелкой чистой и прозрачной. Переправившись, стали подниматься под бревенчатые стены монастыря. Деревянная церковь с чешуйчатыми, как еловые шишки, куполами поднялась над частоколом. Следом - белокаменная колоколенка и палаты монастырские, на зависть самому князю тоже каменные. Сам он жил в бревенчатом срубе под соломенной крышей с навесом для дружины и лошадей.
   Ворота долго не открывали. Князь, отлично видевший острые монашеские шапки и глаза над частоколом, изучавшие гостей внимательно, сам вынужден был вылезти из седла и постучать рукоятью плетки в кованные тяжелые ворота.
   Настоятель - высокий горбун с крючковатым носом - отцу Сергию сразу не понравился. Он первым делом потребовал от москвича патриаршей грамоты. Читал ее, стоя в воротах и не пуская гостей внутрь. Князь еле сдерживался, жал рукоять сабли так, что пальцы белели. И, когда настоятель, прочтя грамоту дважды, сказал, что отец Сергий может пройти, а князю с дружиной следует расположиться под стенами монастыря, он, ни слова не говоря, взял его за плечо, отшвырнул в сторону, сам отодвинул воротину и пустил отряд в монастырский двор.
   Настоятель, ворча глухо и недовольно, зашагал к крыльцу, стараясь не смотреть, как князь устраивает своих людей, хватает за рясы суетящихся монахов, грозя плеткой, объясняет коротко и внятно, как следует принимать княжеских дружинников.
   Пройдя в отведенную для гостей келью, Сергий первым делом справился у настоятеля о дьяке Кирилле. На что получил неясный ответ - мол Кирилл хвор и потому третий день не выходит. Впрочем, если Сергий настаивает, настоятель даст указание препроводить дьяка в ризницу, куда и его приглашает для совместной беседы примерно через час.
   Послушник, подавший скудный обед - пустые щи, краюху хлеба, кружку брусничного киселя, на вопросы Сергия отмалчивался, угрюмо глядя в стену. И потом, когда Сергий вышел пройтись, встреченные в коридорах и во дворе монахи все как один низко склоняли головы и смотрели на него исподлобья без особой приязни.
   Сергий зашел в церковь. Там было сумеречно, пусто. Лампады висели перед иконами, писанными по византийскому образцу как-то[Author ID1: at Sat Oct 27 13:33:00 2007 ] даже слишком старательно. Иконостас, алтарь, алтарные врата и две иконы в притворе - Богоматери и Николы Чудотворца - все было точно как в московских храмах, но отчего-то это вовсе не успокоило Сергия, и неясные его подозрения насчет здешнего настоятеля только усилились.
   -И что там с моим Кириллом? - думал отец, крестясь на дионисийский образ Божьей Матери. - С чего бы это ему хворать?
  
   Кирилл ему не понравился.
   С заячьей губой и с каким-то сипением от вечно забитого насморком носа, прежде суетливый и косноязычный, здесь он лопотал совсем уж неразборчиво, то и дело со страхом оглядываясь на настоятеля. И все говорил не так, как доносил в грамоте месяц назад.
   Получалось, что никакой такой ереси в Северных землях нет. Об Алешке Блаженном тут никто не слышал. Иконы пишут правильные, и потому можно спокойно возвращаться в Москву и успокоить Патриарха.
   Настоятель не сводил с Кирилла пристального взгляда, и тот боялся глаза поднять от стола.
   Сергий вдруг почувствовал страшную усталость. Все кости у него ныли и болели, подагра жгла и ломила ступни. Вот сейчас он скажет настоятелю, что полностью удовлетворен отчетом, поблагодарит за помощь в розыске и отпустит князя с дружиной. Настоятель, он уверен, тут же к нему подобреет, и он сможет отдохнуть тут с месяц, подлечиться травами. Потом, не спеша, с долгими остановками в монастырях, вернется в Москву, отчитается перед Патриархом и замолит свой грех в Успенском Соборе...
   Кирилл оборвал свое лопотание и посмотрел робко на Сергия, надеясь, что тот сам примет решение и снимет с него эту тяжесть, под которой он прожил здесь целых три месяца.
   И настоятель смотрел, выжидая.
   "Что-то они с братией мне приготовили", - думал Сергий, разглядывая поочередно то одного, то другого.
   Встал, кряхтя, подошел к забранному решеткой окну. Дружина - вот она, во дворе. Сидят воины под навесом за наскоро сколоченным столом. Монахи суетятся с кувшинами медовухи, дружинники пьют и добреют. И князь не отстает от своих.
   Что-то слишком монахи стали радушны. Что-то слишком много дружинники пьют.
   -Прекрасно, - оторвавшись от окна, произнес Сергий. - Прекрасно. А теперь, если позволите, мне хотелось бы передать отцу Кириллу личное слово Патриарха, до него касаемое. - Сергий выразительно посмотрел на настоятеля. Тот сделал вид, что не понял. - Оставь нас, святейший. Переговорить нам требуется наедине, - мягко, но так, что не понять было нельзя, повторил просьбу Сергий.
   Настоятель встал. Горб его встопорщил рясу как сломанное крыло падшего ангела. Недобро взглянув на Кирилла, вышел.
   Сергий плотно прикрыл за ним дверь, подсел к Кириллу вплотную, приложил палец к губам, подвинул ухо. Кирилл, оглянувшись на дверь, быстро и внятно зашептал, судорожно сглатывая и мелко крестясь под рясой.
  
   Примерно через полчаса Кирилл выскользнул бочком [Author ID1: at Sat Oct 27 13:36:00 2007 ]из двери. Столкнувшись нос к носу с караулившим его настоятелем, распластался спиной по стенке и бочком прокрался под ненавидящим взглядом к выходу во двор, а там сгинул куда-то так, что выскочивший за ним горбун и следа его обнаружить не смог.
   От Сергия после разговора с дьяком мгновенно отлетела вся его хворь... Заложив руки за спину, он мерил шагами ризницу. Шагов от угла до угла было ровно двадцать, но Сергий их не считал. То, что рассказал Кирилл, оказалось куда хуже самых тягостных его предположений.
   Все было - и Лешка-пророк, и доски с его мазней, и холопы, верившие в чудотворство этих дьявольских (в том отец Сергий теперь нисколько не сомневался) творений. Доски с Лешкиными малеваньями поднимали расслабленных, исцеляли слепых. Охотник, помолившись перед его "образом", непременно возвращался с добычей. Левонцы проходили мимо деревень, где имелись Лешкины картинки, так, словно это были не дома, которые непременно надо сжечь, детей-стариков перебить, а над женами надругаться, а какие-нибудь кусты орешника.
   Разумеется, иконы эти берегли в укромных местах. Молились им по ночам. В худых деревенских церквушках все было, как положено, и служба шла исправно. Только на нее никто не ходил.
   А служили ночами по подвалам и задним дворам. Хуже всего, что служили те же самые священники, что стояли заутреню и обедню в православных храмах. Вот и здешних монахов с их горбатым настоятелем Кирилл тоже подозревал в ереси и сектантстве. Следил за ними неотступно, узнал, что где-то в подвалах прорыт у них подземный ход в пещеру, и там сооружен алтарь вокруг Лешкиной иконы, и молятся они его образу, как лику истинного Спасителя.
   В этом месте свистящих Кирилловых нашептываний в глазах у Сергия потемнело, он вынужден был отпихнуть от уха толстые губы дьяка, прикрыть лицо рукой и схватиться за скамью, чтобы не упасть.
   -Что же ты, - переведя, наконец, дух, спросил он: - Сам-то видел?
   -Доску Лешкину не видел, - зашептал, пучеглазясь, Кирилл. - Но знаю точно, где ее прячут.
   -И где же?
   -Здесь, в монастыре... у воды. Братья меня давно подозревают. Сначала следовали по пятам неустанно. Потом и вовсе заперли в келье, краюху хлеба суют в щель, как собаке какой. Еле дотянул до вас с дружинниками, по ночам спать боялся, ждал, когда придут убивать меня еретики окаянные, прости меня, Господи, за что мне такая мука, грешному... - плаксиво запричитал дьяк, но Сергий его перебил.
   -Ну так что же ты сидишь? - строго спросил он. - Иди, неси свою доску. Да не бойся ты. Что трясешься? Князь Святослав тут. Знаю, он не с ними - с церковью православной. Молод, суетен, но в вере тверд. Иди.
   Прождав с полчаса напрасно, отец Сергий выглянул из ризницы и не нашел настоятеля. Монахов, так густо сновавших во дворе вокруг пирующих дружинников, тоже не было. Дружинники от меда и усталости разлеглись кто на столе, кто под лавкой и храпели на весь двор.
   Сам светлый князь Святослав, приморившись, уткнулся вспотевшим лбом в ладони. Кожаный ремешок - подарок княгини сбился с волос и болтался на ухе.
   Но опыт походный дал себя знать. Едва Сергий подошел к нему сзади и тронул тихонько за плечо, тот проснулся тут же, обхватил рукоять сабли, посмотрел трезво, ясно и зло:
   -Чего тебе, монах?
   Сергий поделился подозрением. Святослав окинул взглядом свою небоеспособную дружину и сам нехотя согласился идти с Сергием.
   Тот, поймав за сальный рукав рясы послушника, носившего ему еду, потребовал отвести их в келью Кирилла.
   Озираясь и хныча, что настоятель не велел, подгоняемый пинками недовольного князя, грязноватый послушник провел их, куда требовали. Дверь в келью была чуть притворена. Сергий распахнул ее. Страшный разгром увидели они с князем. Миска с недоеденными щами опрокинута, капустная тина разлита по полу, икона Божьей Матери упала ликом на пол, масло из лампады вытекло на камни. Из-под деревянной кровати выдвинут сундучок Кирилла, а святые книги из него разбросаны по келье. Все выглядело так, будто здесь кто-то раздраженно что-то искал, торопясь управиться до прихода отца Сергия...
   Самого Кирилла нашли только к вечеру. Проспавшиеся дружинники отправились к колодцу на задний двор - опохмелиться святой водицей. Стали ведром воду черпать, а ведро тычется во что-то внизу и возвращается совсем пустое. Спросили огня, посветили факелом в колодец. Там его и обнаружили, Кирилла, - лицом и ногами вниз.
   Поднятый труп таращился на склонившегося к нему отца Сергия, точно силился выдавить вместе с забившей горло и легкие водой тайну спрятанной иконы.
   Сергий закрыл ему глаза и велел снести в часовню. Настоятеля князь посадил под замок в собственной его келье на все время дознания.
   А икону Лешкину так и не нашли. Сергий хорошо помнил, что сказал Кирилл насчет тайника "у воды"... Добровольцы из дружины ныряли в колодец, шарили в ледяной воде по дну. Но доски с образом нигде не было.
  
   Глава 8
  
   Вот уж чего Настя и представить себе не могла - так это того, как легко ее привычная и рутинная работа по переводу страничек светской хроники может превратиться в тяжелую и нудную повинность.
   Переводила она не без известного изящества, стремясь передать интонацию флиртующей с языком известной французской хроникерши или претензию на знание философии светской жизни популярного английского обозревателя. Все эти легкость и приятность, пусть и идущие потом под редакторский нож, мигом улетучились, как только Настя обнаружила, что работа переводчика потеряла для нее всякий смысл.
   "Без смысла даже шизофреники не работают", - часто слышала она в детстве в разговоре Влада с матерью, прыскала и не понимала. Теперь поняла, и ей было не смешно. Она действительно с ума сходила, перебирая штампованные фразочки и сплетни об интрижках звезд в отелях, на приемах и на пляжах, вспоминая при этом бурные выходные - как неслись они с Павлом по ночной Москве к Владу на дачу, как он отговаривал ее лезть в историю с Зуевым, впервые, может, приняв ее планы всерьез и даже слегка испугавшись.
   В нее палили из ружья. Ей завязывали глаза и ставили на колени. На нее нападали, потому что боялись...
   Тайна осталась нераскрытой. Она была опасна. Но Настя Карташова могла ее раскрыть и рассказать о ней, чтобы читателей потрясла истинная трагедия, а не коктейльные страстишки богатых бездельниц и звезд сомнительной яркости.
   Правда, Влад, получив сообщение об исчезновении в Стокгольме знакомого эксперта, взял с нее слово, что теперь она даже близко не подойдет к этой теме. Она пообещала. И теперь ругала себя.
   Но что ей было делать? Влад перепугался не на шутку. Старик с экрана смотрел на нее страшно и грозно. А тут еще позвонила зареванная жена Эдди Никонова. Влад специально для Насти включил громкую связь.
   Воронежская студентка Вероника, удачно вышедшая замуж за русского шведа, говорила, что случайно обнаружила в почте мужа письмо от Влада. Поняла из него, что он может подтвердить правильность экспертизы Эдди, и вот звонит, потому что помощи ей ждать неоткуда.
   Она говорила какие-то странные вещи. Что Эдди последние дни был сам не свой. Что ему грозило увольнение. Что он совершенно подвинулся на картине Зуева и своей репутации. О последнем звонке, когда он пытался сказать ей о каких-то новых доказательствах своей правоты. И о том, как ждала его до утра, а он не вернулся... Дальше пошла совсем уж какая-то чертовщина - все записи в компьютере Эдди оказались стерты, в его домашний ноутбук проник вирус и уничтожил все, что там было. Письмо Влада она чудом успела прочесть ночью и списать телефон.
   Вероника думала, что все это довело Андрея до отчаяния, и он решил скрыться. Ее единственная надежда была на старого русского друга мужа, Влада Карташова. Если он выступит в защиту Эдди, тот, может быть, услышит, и это удержит его от страшного шага, которого она боится сейчас больше всего.
   Влад попытался ее успокоить, что-то пообещал. Но тут Веронике позвонили по другой линии из полиции. Больше она не перезванивала, а час спустя в Интернете, которым хитрец Влад отлично умел пользоваться, появилась новость о том, что труп шведского эксперта, выходца из России Эдди Никонова был обнаружен полицией в проливе. "ВЕРСИЯ УБИЙСТВА НЕ ИСКЛЮЧАЕТСЯ" - вынесено было в заголовок.
   -Игры кончились, - сурово сказал Влад племяннице и пригрозил: узнает, что она хоть каким-то боком пытается влезть в это дело, тут же все расскажет матери.
   -Ты не сделаешь этого, - испугалась Настя.
   -Еще как сделаю, - понял, что попал в точку, Влад.
   -Это убьет ее.
   -Тебе решать, - Дядя был непреклонен.
   Деваться было некуда. Настя дала слово.
   Вернувшийся за ней Павел тоже попал в оборот. Он выслушал все, что они узнали, совершенно спокойно и невозмутимо. Внимательно изучил на экране снимок того самого спорного наброска и твердо обещал Владу "не делать ничего, что может навредить Насте".
   Любые попытки надавить на Павла и заставить высказаться о своих намерениях яснее ни к чему не привели. Влад кисло принял столь неопределенное заверение, а Настя посмотрела на парня с уважением.
   Когда они расставались на пороге ее дома и Павел мягко пожал ей руку - и больше ничего, Настя почувствовала укол досады. Она-то была уверена, что продолжение их отношений зависит только от нее.
   А он даже не позвонил. Ни в тот же вечер, ни в следующий.
   И теперь она таскала на себе мешки французских и английских текстов, а весь отдел стоял на ушах, и девицы бегали так, что каблуки отлетали и макияж осыпался с лиц.
   Скандальная история с картиной получила сенсационное продолжение с исчезновением и смертью эксперта. Главред бушевал и требовал эксклюзива. А у них кроме перепевов новостной ленты и французской светской хроники ни черта нет.
   Настю так и подмывало крикнуть: "Как это нет? Да у меня такое есть! Да хоть сейчас на обложку!" - но тут же всплывали в памяти Зуев с подпиской о неразглашении, перепуганный Влад, зареванная стокгольмская Вероника и мамино больное сердце.
   И над всем маячил образ старика с жуткими пожирающим взглядом.
  
   "А-а!" - кликнула "аська" в компьютере Насти. В списке гостей отметился незнакомый Павел.
   "Неужели? - удивилась она. - Я вроде ему номера не давала". Но обрадовалась. Он объяснил, что номер нашел в открытом редакционном доступе, и предложил:
   -Я тут человечка одного нашел, вечером встречаемся. Не желаешь присоединиться?
   -Что еще за человечек? - спросила Настя, хотя догадывалась, о чем речь.
   Знакомец Павла был из прошлого. Говорят, самая тусовочная и богемная личность семидесятых. Всех знал - и Аксенова, и Шемякина. Зуева просто не мог не знать. И если, например, этот таинственный набросок пришел из Зуевской молодости, человечек это подтвердит или опровергнет. Если же это какая-то мистификация - он подскажет, кто за ней стоит.
   -Но я же обещала... - слабо сопротивлялась Настя.
   -Ну да, - тут же высветился ответ. - А я обещал не делать ничего, что пойдет тебе во вред. И не сделаю этого. Впрочем, как знаешь. А мне вот интересно, кто же автор этого демона. Может, и не Зуев вовсе. И тогда слово твое не соваться больше в "историю с Зуевым" будет сдержано. Если согласна, подъезжай в Кадашевский переулок к церкви. Встретимся там во дворе в пять. Что скажешь?
   Настя вспомнила все и решила на встречу не ходить. Потом решила пойти, но стоять в сторонке, как бы ни при чем. Потом решила еще подумать, но написать об этом не успела.
   Замигала иконка почты. Кто-то прислал письмо на ее редакционный ящик.
   В редакцию ей писали редко. Точнее не писали вообще. Потому что переводы выходили без подписи, и читатель даже не подозревал о ее существовании в "Автографе".
   Слегка удивившись, Настя открыла послание без темы и обратного адреса. Там была всего одна строчка: "К сведению маленьких глупых девочек: вот что случается с теми, кто сует свой нос в чужие дела". В приложении были снимки. Настя оглянулась. Антон Коростылев, с утра опущенный главредом за профнепригодность, смотрел перед собой с выражением: "А-не-пошли-бы-вы-все!"
   Настя открыла файл, увидела что изображено, и прикусила палец, чтоб не закричать. Во весь экран на фоне набережной решетки за полицейским ограждением была сфотографирована голова мертвого, свернутая набок. Неживой глаз был приоткрыт, виднелась мокрая курчавость густой шевелюры, два крупных зуба торчали из-под приподнятой толстой губы. У Насти не было никаких сомнений в том, кому принадлежит это мертвое лицо. Фото смеющегося, кучерявого, седеющего эксперта с толстыми губами с утра висело в Яндексе на первой странице над заметкой об исчезновении Никонова.
   Другие снимки показывали ту же полицейскую сцену с разных точек. Ноги шведских копов, присевший на корточки врач, криминалист, тычущий пинцетом в нос трупа. И на каждой фотке крупно - страшная физиономия утопленника с синими толстыми губами.
   Настя закрыла лицо руками.
   "Погодите, - опомнилась вдруг она. - Что там было в письме про "маленьких глупых девочек"? Кто это вообще прислал?" Она свернула снимок, заглянула в письмо, убедилась снова - ни адреса отправителя, ни подписи нет. Бросилась в "аську" спрашивать Павла, но он уже сбежал, оставив последнюю запись: "Надумаешь, приходи. Скучно не будет".
   Куда ж тут приходить, когда вот так предупреждают - не лезь, с тобой будет то же самое?
   "А Павел? - спохватилась она. - Его кто-нибудь предупредил?"
   Бросила в "аську" послание, чтоб никуда не ходил и немедленно позвонил ей. Оставила номер телефона. Что еще она могла сделать? Кому позвонить? У кого спросить, что все это значит? Владу? Ему-то как раз и не позвонишь...
   И как бы против воли она вновь вызвала на экран лицо трупа и смотрела в его закатившийся под веко глаз, не зная, как же ей теперь быть.
   -Карташова, что это у тебя? - услышала она хриплый голос за спиной.
   Обернулась. Прямо перед ней стоял ее шеф Коростылев. Он глядел на экран, растопырив руки - точно на лету ловил скакнувшую к нему прямо с монитора оглушительную сенсацию.
  
   Только увидев мятый Пашкин "Опель" под забором в Кадашах, Настя успокоилась и перевела дух. Значит, предупреждение любопытным девочкам не распространяется на любопытных мальчиков. Или все-таки... Может, это только вопрос времени?
   Вспомнила, как крутился и скакал вокруг ее монитора обезумевший Коростылев. Пытал, из какого журнала у нее снимки и подадут ли на них в суд, если они опубликуют их у себя без ссылки на источник. Не поверил, когда она сказала ему, что фото прислали ей лично. И совершенно обалдел, когда серенькая птичка переводчица наотрез отказалась публиковать снимки Никонова "по этическим соображениям". Якобы, это может травмировать супругу покойного Веронику.
   Шикарные сотрудницы их звездного отдела, прежде в упор Настю не замечавшие, смотрели озадаченно и, похоже, испуганно. Добыть сенсацию и запрещать ее публиковать - она точно ненормальная.
   Дальше - еще хлеще. Птичка-переводчица чирикнула, что ей нужно немедленно исчезнуть "для выяснения обстоятельств". Оторопевший Коростылев ее отпустил, так и оставшись стоять с разведенными руками.
   Настя понеслась в Кадашевский переулок предупредить Пашу о том, что им угрожают. То есть они должны быть очень осторожны, пока занимаются этим делом. А заниматься им придется. Жуткие снимки, присланные по почте неизвестным, попав на глаза ее шефу, не оставили ей выбора.
   Отступать теперь было некуда. Рано или поздно Коростылев придет в себя и потребует от нее отчета - чем это она в его отделе занимается. И любое объяснение, кроме статьи, где все разложено по полочкам с неопровержимыми доказательствами, навсегда приговорит ее к рабскому труду на переводческих галерах.
   Так что Владу придется смириться с тем, что она давно выросла и отвечает за себя сама. А маму она успокоит. Как - еще не знает, и об этом пока лучше не думать.
  
   Легкую и кружевную игрушечную церковь спрятали за забор. Игрушку забросили и забыли. Темное кирпичное кружево покрошилось и осыпалось, луковки куполов полопались и протекли ржавчиной. Церковь пытались оживить под строительными лесами, но пока без особого успеха. Никакого движения на лесах и во дворе стройки не наблюдалось.
   Брошенная в кучу мусора вывеска напоминала, что времена проходят и наши планы проходят вместе с ними. Например, в этой церкви совсем недавно обитали реставраторы. Теперь же тут московская патриархия восстанавливает свою собственность, а реставраторы и сами нуждаются в поправке.
   -Там они, наверное, и поправляются, - увидев напротив церквушки строительный вагончик, решила Настя, направляясь к трем откидным ступенькам.
   Что-то ей подсказывало, что в вагончике она обнаружит и Пашу, и его любопытного "человечка".
   Они там были оба. И вид их Настю не порадовал.
   Павел по своему обыкновению был спокоен и доброжелателен, но слегка на взводе. Тип, примостивший локти на откидном столике с бомжатской сервировкой, оказался совершенно пьян и Насте как будто знаком. Не этот конкретный - в грязноватой джинсе, с редким конским хвостом сивых волос и последним длинным зубом в пьяной улыбке, а вообще. Иногда она встречала таких на даче Влада. Приезжали вспомнить старое и вспоминали довольно бессвязно. Пели песни, забывая слова, и засыпали, где придется. В последние годы друзья буйной владовой юности появлялись все реже. Настя догадывалась, куда они исчезали. Судя по мешкам под глазами, ссохшемуся лицу и трясущимся рукам, и этот вскоре должен был исчезнуть...
   Увидев Настю, "человечек" радостно разинул рот. Зуб, длинный и желтый, торчал в нем, как чужой.
   -О! - вскрикнул он и схватил за горло опустевшую на треть бутылку. - Чувиха! - Повернулся к Павлу, погрозил ему пальцем. -Запомни: художнику без чувихи нельзя. Что писал Ван Гог Гогену? Не знаешь? Какой же ты после этого, на хрен, культ... куль-ту-ро-лог... Он писал: "Приезжай, будем работать. Две недели работаем без просыпу. Потом в бордель!"
   -Так, я пошла, - Настя решительно повернулась к двери.
   -Эй, ты что, обиделась? - крикнул пьяный ей в спину. - Зря! А дядьке своему, Владу, все равно привет передай. Вот он забыл меня, а я его помню. И не обижаюсь.
   Настя обернулась. Посмотрела на "художника" так, что тот икнул. Потом сказала Павлу:
   -Зачем ты меня сюда пригласил? Чтобы я выслушивала вот это?
   Пьяный подпер голову ладонью и уставился на Сабурова.
   -Да это же Слава Гольдецкий! - представил Павел жителя вагончика так, точно того только что по телевизору показывали. - Легендарная личность. Участник знаменитой выставки в Манеже. Его картины под бульдозер клали. Он же всех авангардистов знает. Я ему про тебя рассказал, а он с твоим дядей знаком. Илья Кабаков - его приятель. Лев Зуев тоже ему известен... - На Зуеве он сделал ударение. Это подействовало на Гольдецкого, но совсем не так, как ожидал Павел.
   -Карташова - знаю, Кабакова - знаю, - перечислял Слава, загибая пальцы, - Белютина - знаю, Зуева... Нет, Зуева - не знаю. Кто такой этот Зуев?
   -Ну как же, - заволновался Павел. - Лев Зуев, известный авангардист. Он же из ваших семидесятников. Вы вместе выставлялись на Большой Грузинской. У него персоналка в Манеже скоро. Двадцать пять лет авангардизма. С ним тут еще такая история вышла...
   -На Грузинской? Я много с кем выставлялся. Иных уж нет, а те... Зуев, - тер лоб Гольдецкий. - Зуев, Зуев... Мне бы еще вспомнить, чего он такое писал.
   -Между прочим одну его картину в Швеции пытались продать за сто тысяч долларов, - сообщила Настя.
   И совершенно напрасно. Услышав такое, Гольдецкий замкнулся в своей гордой и непризнанной гениальности. Он даже слегка протрезвел от обиды.
   -Шведы - они ж известные идиоты. Сто тысяч - за какого-то Зуева. Да кто он такой, этот ваш Зуев? Выскочка какой-нибудь, прилипала. Что вы вообще знаете о нас, семидесятниках. Там такие люди были. В сторожах и дворниках, никому не известные... И сгинули... И ничего от них не осталось. Ни картины, ни наброска.
   -Нет, но Зуева вы не можете не знать, - расстраивался Павел. - Вы постарайтесь вспомнить. Вот Карташов же его вспомнил.
   -Вспомнил - и отлично, - посмотрел на них исподлобья художник. - Вот его и спрашивайте. Чего вы ко мне-то...
   -А вот это интересно, - оживилась вдруг Настя.
   Она подошла к столу, отодвинула что-то грязное, заляпанное, подтухшее. Оглянулась - Павел поставил ей стул без спинки.
   -Влад, между прочим, тоже о знакомстве с Зуевым как-то туманно говорит. Как будто это было в другой жизни. А на самом деле двадцать пять лет назад. И с тех пор они не встречались. Он даже и не уверен, что нынешний Лев Зуев - тот же самый Лева, которого он знал когда-то.
   - Двадцать пять лет... - затуманился Гольдецкий. - Это в каком же году? Ага. Ну правильно. Та самая жизнь и[Author ID1: at Sat Oct 27 14:01:00 2007 ] была - и[Author ID1: at Sat Oct 27 14:01:00 2007 ] другая. Мы тогда всей компанией чуть что - на электричку и за город.
   -За город? В поход, что ли, ходили? - заскучала Настя. Ну, сейчас начнется. Старая песня. Как молоды мы были, как пили у костра.
   -В какой поход? - недовольно посмотрел на нее Гольдецкий. - Учитель наш там жил. Весь московский андеграунд, как вы его теперь называете, там перебывал. Мастер был. Титан. С прошлого времени. У Павла Филонова учился. Все довоенные работы пропали. Послевоенные сам уничтожил. Сидел, разумеется. Потом где-то выступил, его сослали. В подмосковной деревне Гребенники у старухи сарай снимал. Под ним выкопал себе землянку. В ней работал. Что делал - никому не показывал.
   -В землянке, - засмеялась Настя. - Ой, простите. Так андеграундом вас из-за этого учителя окрестили?
   -Глупые вы, - вздохнул Гольдецкий. - Нам на земле места не было. У нас две дороги были - в небо и под землю.
   -Ну, а почему в сарае, где жил, ваш учитель работать не мог? Места не было?
   -Места там было полно. Это ж бывшая конюшня была. Вилен все деревом обшил, стол сколотил, лавки. Человек по двадцать набивалось каждый день. Где ж там работать? Хозяин со всеми здоровался, выпивал слегка, как положено и спускался вниз. Наверху дым коромыслом, спор, крик, а Вилен внизу работает.
   -Дым, споры... - не понимала Настя. - И для этого надо было тащиться за город?
   -Бедные... - пожалел их Слава. - Ни черта вы не понимаете. В Москве люди задыхались. Только у Вилена и вздохнуть можно было свободно. То, что делали, друг другу показать. А если Вилен отметит - так никакая выставка не нужна. Тому, кого отмечал, позволялось разрисовать одну доску в его сарае. Там такие люди свои руки к стенам приложили... Если бы все это можно было сейчас выставить где-нибудь, оценить... Что там сто тысяч за этого вашего Зуева...
   -И куда же эти бесценные стены делись?
   -Вы даже этого не знаете, - вконец расстроился Гольдецкий. - Да, впрочем, откуда вам... Сгорело все в жаркое лето одна тысяча девятьсот восемьдесят второе от Рождества Христова, когда во второй раз задымили под Москвой торфяники.
   -Ух ты! Но работы этого вашего учителя... Их спасли?
   -Кому спасать-то было? К тому времени с Виленом что-то такое сделалось... - Славик как-то странно замялся, потом продолжил. - В общем, разогнал он как-то враз все наше сборище. Мы так и не поняли, из-за чего. Может, обиделся на что или кризис какой. Разогнал всех подчистую, сказал, чтобы не приезжали больше. Стены хотел отскоблить и закрасить - еле отговорили. Так что один он был, когда пожар начался. Работал в своем подвале и даже жара не почувствовал, задохнулся. Там его и нашли. А от картин - одни головешки. Болтали, что он сам все поджег. Но я этому не верю. Хотя бывает иногда такое... Хочется все поджечь...
   Слава чиркнул спичкой, задымил окурок "беломорины", и Насте стало неспокойно за будущее сломанной игрушки-церкви.
   -Ну а фамилия у этого вашего учителя была? - поинтересовался Павел, сидевший тихо и слушавший очень внимательно.
   -Фамилия? Нам фамилия не нужна, чтобы понять, что из себя человек представляет, -назидательно произнес Гольдецкий. - Тарков была его фамилия. Вилен Тарков. И не удивлюсь, если скажете, что о и нем вы не ничего не слышали.
   Насте действительно это имя ни о чем не говорило. Павел же чуть заметно вздрогнул, точно вспомнил что-то. Но тут же след потерял. И сказал с сожалением:
   -Ни в одной монографии имя Таркова не упоминается.
   -А кто их пишет, эти монографии? - презрительно сощурился Слава.
   -Это понятно... Но ни в записках, ни в воспоминаниях тех, кого вы тут называли, о Таркове нет ни слова.
   -А это вы их спросите, почему они не вспомнили своего учителя. А моих мемуаров никто не ищет и не ждет.
   Всякому терпению приходит конец. Гольдецкий ради разговора долго держался, на бутылку только поглядывал с тоской. Но наконец подхватил ее за зеленое пузо и опрокинул в стакан...
   Настю вдруг осенило. Успела вставить слово до первого глотка, после которого Гольдецкий уж точно ничего бы не вспомнил.
   -Ну а имя Эдди... то есть, Андрея Никонова ничего вам не говорит?
   -Андрюшка? - обрадовался хранитель богемных преданий и даже стакан отставил. - Никонов? Историк, смешной такой, курчавый, как барашек? Тарков любил его. Он все Вертинского пел. И когда смеялся, фыркал в пепельницу, и окурки разлетались по всему столу. Такая манера...Только ведь он в Швецию укатил. Специалистом там стал по нашим делам. А с ним бы я посидел...
   -Уже не посидите.
   -Ну, конечно, чего ему в Москву ехать, старых приятелей отыскивать. А он ценил мои работы, - подбоченился Слава.
   -Так вы что, ничего не знаете? - не удивилась Настя.
   -А что я должен знать? - снова потянулся к стакану Слава.
   -Убили Андрея Никонова. Вчера в Стокгольме. И судя по всему, как раз из-за картины Зуева.
   -Это как это - из-за картины? - не врубился Гольдецкий.
   -Темная история. Он признал подделку в картине, которую хотели продать за сто тысяч.
   -Связался, значит, не с теми людьми, - кивнул понимающе Слава. Смерть давнего приятеля, кажется, не слишком взволновала его. - Эх, Андрюшка, - попенял он на чужую судьбу. - На хрена было ехать в эту Швецию. Там, оказывается, одни бандиты. Мы с ним, бывало, такое устраивали...
   -Но самое интересное... - не отпускала его в ностальгию Настя. - Зуев сначала был убежден, что пытались продать подделку, а, увидев картину по телевизору, заявил, что это - подлинник и обвинил Никонова в некомпетентности.
   Гольдецкий морщил лоб, силясь понять, что ему сказала Настя. Но ситуация явно не поддавалась его разуму.
   Павел решил начать сначала.
   -Я пишу диплом. Как раз о второй волне авангарда в России. Фигура Зуева меня заинтересовала, очень необычный все-таки художник...
   -Чем же он необычен? - засмеялся Гольдецкий. - Тем, что его никто не знает?
   -Почти так, - кивнул Павел. - Картины Зуева стали появляться в частных коллекциях на Западе только в конце восьмидесятых. Он нигде не выставлялся. О нем очень мало известно, хотя живет рядом, под Москвой. Манера его письма оригинальна и ни на кого не похожа. Для моей работы любые подробности об истоках его творчества были бы весьма кстати. Я обратился к тем, кто мог бы знать о его жизни, и мне указали на вас. Насте это тоже интересно.
   -Очень, очень... - заверила она.
   -Ну понятно, почему я его не знаю. Мы по заграницам не ездим. Частные коллекционеры нас в гости не зовут. Да и в приличные дома, как сами понимаете... - Слава провел рукой по грязной джинсовке, подмигнул, забормотал: -Зуев, Зуев... Как, говорите? Истоки творчества? Думаете, Тарков ему уроки давал?
   -А у Таркова были ученики?
   -Скорее что-то вроде прислуги - полы мыли, в магазин за продуктами мотались. Но это все больше бабы...
   Тут у Славы случился ступор. Ничего человек больше вспомнить не смог, как его ни просили. И только прихлебнув, как чаю, прозрачной водки, улыбнулся блаженно и продолжил:
   -Вспомнил! Был там такой пацанчик. Малевал чего-то под Русь Православную. Вполне бездарно. Тарков издевался над ним так, что даже жалко парня было. Называл его "послушником". Или "пастушком"? Да, как-то так. Ванечка-пастух - вот как. Но он вполне мог быть и Левой. А вообще вам Галуша нужна...
   -Кто такая Галуша? - показав Насте глазами: "Вот оно!", спросил Паша.
   - Подружка была у Таркова. Всех, кто вокруг него крутился, знала. А когда он разогнал всю эту сволочь - она одна при нем осталась. Вот она вам точно скажет, был ли Ванечка Левой. Не был ли он Зуевым. И чему его учил Тарков.
   -И где же нам искать эту Галушу? - спросила Настя. Она вовсе не была уверена, что эта женщина им нужна.
   -Галушу... Галушу обычно ищут в Кащенке, - промямлил Слава. - Как Вилен сгорел со всеми своими картинами, так она в Кащенку и загремела. И, кажется, оттуда больше не выходила. Вены себе вскрывала. Обычное дело.
   Павел полез в сумку. Вытащил оттуда выведенный на принтере снимок. Настя заглянула, увидела - неприятный и злой, чуть засвеченный вспышкой, целился в нее взглядом Лев Зуев в зимнем саду.
   "Откуда? - посмотрела она на Павла озадаченно. - Зуев же стер все их снимки".
   Павел подвинул фото Славе.
   -А вот этот тип... Он похож на того "пастушка"?
   Слава поднес листок к носу. Потом отставил на вытянутой руке.
   -Ну какой же это Ванечка. Тут какой-то дядька. Хотя, погодите... Есть что-то в глазах. У того то же было. Все лебезил и в рот смотрел. А как-то поймал я его - он в мастерскую к Таркову лез без спросу - так на меня глянул! Как вот здесь. И тут же лебезить стал, извиваться. Не верил я ему.
   Язык у Славы ворочался с трудом. Глаза потухли. Он снова хлебнул для освежения памяти - с прямо противоположным результатом. Обвел ребят мутным взглядом и заорал вдруг, не узнавая:
   -Это вы кто? Это зачем? На стройплощадке посторонним запрещено!
   -Ладно, пойдем отсюда, - Настя потянула Павла к выходу.
   -Посторонним не входить! Под стрелой не стоять! Без каски не работать! - неслось им вслед.
   Последним, что они слышали, пробираясь на улицу по битому кирпичу, были слова старого гимна, пропетые пьяным, хриплым и глумливым голосом:
   -Союз нерушимый, республик свободных... - пел представитель рассеянного временем поколения Слава Гольдецкий.
  
   Глава 9
  
   В начале душного лета восемьдесят второго года, когда под Москвой во второй раз горели торфяники и в воздухе недвижно висел кислый запах гари, на Клязьме на горячих от солнца досках пирса сидели трое.
   В узеньких импортных плавках, с мужественным лицом и ямочкой на подбородке, изгнанный с третьего курса театрального училища Петя Холев принимал в яхтклубе "Спартак", где работал смотрителем речных посудин, своих приятелей. Не вылезавшего из академотпуска мелкого фарцовщика Сеню и великовозрастного пэтэушника Кирилла - парня крепкого, но без балды.
   Мутный жар стекал на них с неба, мутный хмель портвейна разливался в головах. Треснутый "Грюндик" с шипящей записью группы "Криденс" стоял рядом. Вяло шлепали карты по доскам. Кунания в пахнущую тиной воду не освежали.
   Холев был молчалив и хмурен. По блатному в наглую задирал гостей. Сеня сразу врубился - Петя перед новым делом проверяет их на вшивость. Недогадливый Кирилл злился, нарывался, не чуял провокации и готов был сцепиться.
   А ведь было из-за чего им всем пересобачиться и разбежаться - портвейн на исходе, денег ни копья и перспективы горькие и кислые, как вонь горящих торфяников.
   -Э-э-э! - накатил вдруг Холев на Кирилла. - Это кто так бьет бубновой шестеркой короля? Портвейн в голову ударил?
   -Тебе он ударил, - огрызнулся Кирилл. - Память отшибло. Бубны-то козыри.
   -С каких это бубны?
   -С таких. С самого начала.
   -Да? А это что? - ткнул Холев Кирилла в карту под колодой с прикупом.
   Вместо торчавшей там весь кон бубновой десятки на месте козыря красовалась десятка пик.
   -Да ты че творишь-то! - взвился с ходу Кирилл.
   -Что же это я, по-твоему, творю? - нагло и холодно улыбался Холев.
   -Это ж ты козыря подменил!
   -Я подменил?
   Глаза Кирилла сузились, кулаки сжались. Он оглянулся на Сеню, тот, посмеиваясь, поднял руки: "Я тут не причем".
   -Кончай жухать, Холев. Полож козыря на место. Я знаю, он у тебя.
   -Вот как? Ну так тащи его. - Петя поднес свои карты к красному лицу Кирилла. - Если угадаешь.
   Кирилл махнул ладонью, хотел выбить карты, но Холев резко дернул руку вниз. Кирилл промахнулся, а Петя с застывшей улыбкой хлопнул его картами по носу. Кирилл вскочил и попер на обидчика, слепой от ярости.
   -Ну вот и все, - радостно раскрыл рот Сеня.
   В следующую секунду Петя ловко зацепил ступней лодыжку Кирилла, с силой двинул ногой в коленную чашечку. Пэтэушник нелепо взмахнул руками и спиной вперед с шумом упал в воду.
   Сеня захохотал показно и визгливо. Холев согнал улыбку с лица и отвернулся. Кирилл с шумом выбрался из воды на пирс. По доскам потекла вода.
   -А ну вставай, - не остыв, пер он на Холева. - Разберемся по-мужски. Или зассало на честную драку?
   Холев обернулся. Посмотрел сквозь Кирилла.
   -Отвянь.
   Сеня поймал того за руку и потянул вниз:
   -Не мешай. Не видишь, босс наш новое дело мозгует.
   Не обращая на них внимания, Холев откинулся на спину, закинул руки за голову, прикрыл глаза.
   То, что он задумал, и в самом деле требовало уверенности в подельниках.
   До сих пор компания промышляла делом хоть и небезобидным, но вполне невинным. Ездили по подмосковным деревням, скупали у наследничков-пропоиц бабкины иконы за бутылку водки... Холев толкал иконы знакомым коллекционерам из театральных деятелей и их приятелей - от пятидесяти до ста рублей за доску. Две трети денег оставлял себе, остальное делил между Кириллом и Сеней, которых ни во что не ставил и держал при себе на случай разборок с деревенской шпаной - всегда враждебной, тупой, полупьяной, бьющей всем скопом пришельцев за то, что чужие.
   Занимались они этим делом не первое лето. Бизнес хирел на глазах - покупатель стал разборчив. Ширпотребовская мазня начала века перестала его интересовать, копеечными святыми в дешевых латунных окладах друг перед другом больше не гордились. Интерес вспыхивал, начиная века с восемнадцатого. Семнадцатый рвали из рук. Деньги предлагались какие-то немереные. Обнаружился один перекупщик, связанный с иностранцами, с заказом на иконы Псковской школы семнадцатого века. Платил чеками магазина "Березка" и валютой. По слухам, за доску школы Ушакова один деятель из МАРХИ оторвал столько, что хватило и на тачку, и на шмотки. И еще кучу импортных [Author ID1: at Sat Oct 27 14:10:00 2007 ]дисков[Author ID1: at Sat Oct 27 14:12:00 2007 ] [Author ID1: at Sat Oct 27 14:10:00 2007 ] дисков[Author ID1: at Sat Oct 27 14:11:00 2007 ] [Author ID1: at Sat Oct 27 14:11:00 2007 ]накупил, придурок.
   А хорошо бы упаковаться по первому сорту, мечтал Холев. Джинсы "Левайс", мокасины, рубашечка от Кардена. Подкатить на собственных "Жигулях" к "Щуке" когда все эти Вахтанговы и Ермоловы недоделанные с его курса давятся на перемене дешевой "Явой". Дверцей хлопнуть, кинуть им пару пачек "Мальборо", чтоб передрались. И, не спеша, направиться в "Метелку" и заказать себе двойной виски.
   Оранжевый дым поплыл перед закрытыми глазами. Петя с усилием вернул себя на жаркие доски пирса. Резко сел, зачерпнул ладонью воду, отер лицо. Посмотрел, надменно выставив вперед подбородок с ямочкой, на своих приятелей.
   Кирилл поглядывал на него исподлобья. Сеня настороженно. Помощнички. Один - тупой, другой - трус.
   -Ладно... Слушайте сюда.
  
   Сеня затрясся. Кирилл согласился, не раздумывая. Все, как он и думал. Холеву стало скучно.
   -Ты что, умом тронулся? - оглядываясь на постукивающие носами в пирс белые посудинки со спичечными мачтами, кричал придушенно Сеня. - Это ж типичная уголовка. Кража со взломом. Разбой. Это ж срок!
   -Ну да! А если тебя с твоими дисками Битлов[Author ID1: at Sat Oct 27 14:14:00 2007 ] в институтском сортире накроют, тебе что - грамоту дадут, что ли? Пять лет общего режима. За какой-то четвертак деревянных. А тут... Никакого риска вообще. Зайдем ночью, возьмем, что нужно - ни одна собака не проснется. Раз съездим - по сотне чеков на нос получим. Это сколько своих дисков ты загнать должен?
   Кирилл слушал, набычившись.
   -Все равно. Не милиция, так местные. Деревенские, знаешь, за такое дело что...
   -Ну что ж. Значит, не договорились. Разбежались и забыли. Только если кто рот раскроет...
   Кирилл подхватил бутылку. Допил сладкий и теплый портвейн, бутылку бросил в воду и спросил, отерев рот:
   -Далеко ехать-то? А то денег на дорогу...
   -Деньги есть. Вдвоем вообще в купе поедем.
   -А втроем? - заморгал Сеня.
  
   Места в поезде "Москва-Воркута" им достались перед дверью в тамбур. Из сортира несло мочой, между вагонами лязгало страшно и кидало так, что Холев и не думал уснуть. Провалялся полночи в серых влажных простынях на верхней полке, побился головой в стену мимо подушки и спрыгнул вниз. Кирилл храпел, лежа на спине, сложив руки на груди. Сеня посапывал, свернувшись калачиком.
   Холев выудил из мятой пачки болгарских "Ту-134" жеваную сигарету, вышел в тамбур. В окно курили двое в костюмах в полоску. Мужики за сорок, по виду - снабженцы. Холев слышал, как один из них, пустив дым за окошко, сказал другому простуженно:
   -Сорок лет, а все мотаюсь. Костюм видишь? Второй за всю жизнь. Следующий будет перед кладбищем.
   Поезд сбавил ход.
   -Приехали, - заметил второй.
  
   Попутку Холев ловить запретил. Шли сначала по шоссе, потом через поле к лесу. Крепкий Кирилл пер на холке рюкзак с провизией, Сене Холев всучил гитару.
   -Не забудьте: мы - туристы, если что. Пеший переход по местам древнерусской славы.
   Километров пятнадцать шли лесом, ориентируясь по карте. Петя химичил что-то с компасом, Сеня беспокойно заглядывал ему через плечо.
   -А если заблудимся? А если в деревне церкви не будет? А если там икон нет...
   -Не сцы, Сенька, - успокаивал его Кирилл.
   Все-таки они заблудились. Проплутали по лесу до вечера, цепляясь к Холеву уже вдвоем. Но тот только огрызался.
   К деревне вышли случайно. Сеня влип в коровью лепешку, Холев сказал: где коровы - там и деревня. А вывела их из леса церковная маковка, блеснувшая в закате красным золотом сквозь поредевшие стволы елок-вековух.
   Ужинали холодной тушенкой с хлебом. Кирилл ворчал недовольно, что не взяли водки.
   Церковка стояла над деревней на холме - строгая, белостенная, под одним куполом и безо всяких излишеств. Петя, покусывая травинку, прислонился плечом к старой поросшей мхом ели и изучал ее с опушки.
   Кирилл подошел, сплюнул под ноги.
   -Церквуха, как сарай. И чего мы к ней перли в такую даль? Иконы-то там хоть есть? Наводку тебе верную дали?
   -Темнота ты, Кирилл, - процедил Холев. - Одно слово - пэтэушник. Твое дело замок подломить и нести, что дадут и куда скажут.
   -Классный храмик, - неумело подпел Холеву Сеня. - Почитай четырнадцатый век. А может и раньше.
   -Собирайтесь, - Петя отшвырнул травинку. - Огородами пройдем, пока не стемнело. И чтоб без шума.
  
   Без шума не получилось.
   Залегли подле церкви за поленницей. Курили в кулак, ждали пока стемнеет. Собаки перелаивались по дворам, чуя чужих.
   Деревенька - дворов пятьдесят, половина домов была заколочена. Окошки гасли одно за другим. Фонари на улице не работали. Тихо, только комары зудели.
   -Пора, - сказал Холев, и Кирилл, не спрашивая, ломанулся к железной двери в храм, набросился на нее, дергал, пыхтел. Достал из рюкзака топор, всунул в щель, начал шуровать с грохотом на всю деревню. Холев его еле оттащил за воротник - в такой раж вошел человек.
   -Сдурел, что ли, - прохрипел он, ненавидя тупого. - Не видишь - заперто, чего ломишься?
   Из-за угла тихо свистнул Сеня.
   Дверь на заднем крыльце - дощатая, хлипкая, была заперта на крюк. Холев просунул в щель лезвие ножа, поддел - коротко брякнуло железо.
   Темное нутро храма освещалось желтым лампадным огнем. Скорбно смотрела на них тонконосая Божья Матерь в малиновом платке. Апостолы в деиисусном чине, опираясь на посохи, прижимая книжки к груди, качали головами.
   Кирилл при свете лампад орудовал топориком, выдирал из иконостаса доски с образами.
   -Легче, легче, - шипел на него снизу Холев.
   Сеня принимал иконы, оглядываясь, совал в рюкзак.
   С одной - маленькой, висевшей на столбе и обвешанной лампадками, с лицом большелобого старика, Кириллу пришлось повозиться. Она точно приварена была к столбу. Он отколол ее с куском штукатурки. Что-то сыпалось с шумом, старик с иконы смотрел, сурово щурясь.
   -Шухер! - крикнул шепотом Холев, и все застыли разом.
   Кто-то шаркал в ризнице, вздыхал. Потоптался у двери, через которую они вошли. Поскрипел ей, открывая и закрывая, силясь понять - как это дверь, вроде закрытая, сама открылась.
   Слышно было, как крюк снова накинули и зашаркали куда-то вбок, в какую-то конуру, где прямо в церкви ночевал не то священник, не то сторож.
   Им нужно было выждать, чтоб сторож этот, кряхтя и поскрипывая, улегся на лежанке в своей крохотной комнатке и там уснул. Потом выбраться тихонько, сбежать по ступеням и - в лес.
   Но тут что-то сделалось с иконой в руках Кирилла. Он потом клялся, что она сама стала выскакивать у него из рук. Он схватил ее покрепче, чтобы удержать. Удержал, но топор грохнулся на каменный пол. Звон пошел по всей церкви, как будто кто в колокол ударил.
   -К выходу, быстро! - крикнул Холев и первым бросился к двери. Сеня проскочил за ним мимо выбежавшего из своей конуры старика в рясе. Кирилл не успел.
   Старик, приходской священник отец Никанор, загородил ему дорогу. Он вовсе и не хотел хватать вора. Кроме иконы Николы Чудотворца в руках похитителя он ничего и не видел. К ней и бросился, а вовсе не на Кирилла, который был вдвое выше его ростом. Вцепился в доску намертво, кряхтя и плача, точно причитая: "Чудотворную, чудотворную отдайте..."
   Кирилл пытался оторвать его от себя, пальцы стариковские отдирал от иконы, уговаривал даже:
   -Уйди дед, хуже будет.
   Страшная темная сила не давала отцу Никанору подойти к столбу, на котором должна была висеть чудотворная. И все же он сдвинул эту силу и на шаг приблизился к тому месту, где Святой висел столько веков и где теперь зияла черная дыра. И еще шаг, может быть, осилил бы Никанор. Но тут что лопнуло у него в голове, вспыхнул слепящий свет, и все погрузилось во тьму.
   Кирилл махнул поднятым топориком. Дед упал, как подкошенный, дернулся и не двигался больше. Что-то черное и липкое вытекло у него из головы. Кирилл перепрыгнул через тело, скатился с крыльца, прижимая икону к груди, и под дружный собачий лай бросился догонять Холева с Сеней.
  
   За священника Холев ругнул Кирилла коротко: "Топором-то зачем, оттолкнул бы и все. Видел я его - божий одуван, пальцем перешибешь, - затем спросил: - Тебя никто не видел?" - и больше не вспоминал.
   Иконы из рюкзака вынули только на следующий день, когда добрались до плавучей базы яхтклуба "Спартак". Там, заперев свою комнатуху, Петя Холев расшнуровал рюкзак и выложил на кровати рядком доски в окладах и без - темные, все в трещинах с плоскими, неправильными суровыми иконными ликами.
   -Хлам какой-то, - в первый раз при свете разглядев, зачем мотались, скривился Кирилл. - И за что тут валютой платить...
   -Замолкни, дурачок, - засмеялся Сеня. - Это ж тебе не джинсы. Тут чем старее, тем дороже. Особенно вот этот хорош.
   -Николай Чудотворец, - Холев поднял с байкового одеяла доску и аккуратно рукавом потер темный лик.
   Старик с высоким и чуть прижатым по бокам лбом смотрел на него тяжелым втягивающим взглядом.
   -Это из-за него на меня тот поп набросился, - не без уважения к обоим старикам поделился Кирилл.
   -Ну чего, когда мы их толкать будем? Где там твой посредник? - суетился Сеня. - Может, прям сейчас на электричку, в город, а к вечеру с деньгами?
   -Не гони, Сеня, - выставив вперед ямку на подбородке, оборвал его Холев. - Ты ж с заграницей дело имеешь. Это тебе не гастроном советский, товар должен пройти предпродажную подготовку и получить сертификат.
   -Не по-о-онял. Ты че, кинуть нас хочешь? - зашевелился Кирилл. - Какой еще серти... сертификат?
   -Заключение эксперта нужно, балда. О том, что иконы подлинник, такой-то школы, предположительно такого-то века.
   -Да я тебе такую бумажку сам нарисую, - пообещал Сеня.
   -Ты нарисуешь, но от тебя не надо. Нужен тот, кому мой покупатель доверяет.
   -И где мы такого возьмем?
   -Здесь, - Холев вынул из кармана листок [Author ID1: at Sat Oct 27 16:39:00 2007 ]бума[Author ID1: at Sat Oct 27 16:39:00 2007 ]жку[Author ID1: at Sat Oct 27 16:38:00 2007 ] и прочел. - "Деревня Гребенники. Художник Вилен Тарков".
  
   Глава 10
  
   Влад позвонил Насте утром на работу и сразу стал упрекать:
   -Что ж вы творите? Ну кто так делает?
   "Узнал, что мы вчера к Гольдецкому наведались, - догадалась Настя. - Нажаловался, старый алкоголик".
   Про вчерашний визит, оказывается, Влад ничего не знал и стыдил за другое.
   -Ты последний номер своего "Автографа" видела?
   Этого она совсем не ожидала. Обернулась на Коростылева. Шеф поймал ее взгляд, понял по-своему - показал, торжествуя, свежий журнал, ткнул в разворот, поднял большой палец: "Класс! Хвалю!".
   Она увидела: крупный снимок из присланных - мертвое лицо Эдди повернуто к зрителю, глаз закатился, синие губы раскрыты. И в заголовке что-то зазывно-хлесткое, наглое, циничное.
   Сволочь он, Коростылев. И чего она не уничтожила снимки? Сохранила, чтобы Павлу потом переслать, которому, кстати, никаких угроз по почте не приходило. Поверила, что шеф брать чужого без спросу не станет. С какой стати?
   -Если хочешь знать, я была против этой публикации.
   -Ну да, конечно, - язвил Влад. - Так можно оправдать, что угодно. Я был против, меня не послушали. Да все, кто работает в вашем "Автографе" и кто его читает, - все причастны к этой гнусности. А о том, каково сейчас Веронике - жене Андрея, ты подумала? Ведь ты слышала ее голос... Ведь я единственный, на чью помощь она рассчитывала! Знаешь, Настя, от тебя я этого никак не ожидал. Мне всегда не нравилась эта твоя работа. А теперь...
   Настя могла стерпеть все, кроме несправедливости. Если ее отчитывают за то, в чем она не виновата, - извините. Она скажет, как было на самом деле.
   -Да пойми ты... - возмутилась она. - Эти снимки прислали лично мне. С угрозами. Редактор их увидел случайно. Я запретила их публиковать, а когда ушла...
   -Да, да, да, - не слушая, твердил свое Влад. - Мне все это очень хорошо известно. Нас вынудили, мы могли потерять работу, боялись доставить неприятности близким. В мое время тоже так себя оправдывали, но мы... - Тут до него, наконец, дошли слова Насти. - Погоди. Что значит - лично тебе прислали? Кто прислал? С какими угрозами?
   Настя опомнилась, но было поздно. Пришлось как-то объяснять. Объяснила, не вдаваясь в подробности, но Владу показалось мало.
   -А что именно было в письме?
   Настя пересказала про маленьких любопытных девочек.
   -А может, это вовсе и не угроза, - усомнился Влад.
   -Интересно, что же?
   -Ну волнуется кто-то за тебя сильно. Беспокоится. Хочет уберечь.
   -Да? А откуда этот кто-то узнал мой адрес? И то, что я вообще каким-то боком... Ну, конечно, - осенило вдруг ее. - Это Зуев! Он знает, где я работаю. Только откуда у него эти снимки? Выходит...
   -Зуев заказал убийство? Стер файлы в компьютере Эдди в Стокгольме? - не верил Влад. - Ну, знаешь. Какой никакой - он все-таки художник, а не международный мафиози.
   -Если не Зуев, то кто? - настаивала Настя. - Между прочим, этих снимков не получило ни одно издание. В крупнейшие информационные агентства они тоже не попали. Как будто эта съемка была сделана специально для меня. Или... ах, да. Боже мой. Конечно же... - Настя в испуге открыла рот и тут же прикрыла его ладонью. - А ты знаешь, ведь эта съемка очень похожа на отчет убийцы перед заказчиком. А это значит, что со мной вчера общался убийца!
   -Ну все, хватит! - прикрикнул на нее Влад. - Неважно, кто тебя предупредил. Главное, чтоб ты не лезла в это дело. Между прочим, ты мне это обещала. Надеюсь, не передумала?
   Так, так, так... Вот он, повод, чтоб навсегда избавиться от опеки Влада.
   - Что вы такое говорите, господин нонконформист? А как же речи о равнодушии? Оправдании неучастием? Упреки в цинизме прессы?
   -Ты неправильно меня поняла, - спохватился он. Но было поздно.
   -Правильно я тебя поняла. Не виляй, пожалуйста. И мамой больше на меня не дави. Я ей, кстати, все объяснила. И она меня поддерживает, - соврала она неожиданно для самой себя и вдруг вспомнила: - Кстати, имя Вилена Таркова ни о чем тебе не говорит?
   -Ну при чем тут Тарков? И... откуда ты вообще знаешь о нем?
   -Я первая спросила, - вспомнила Настя детский приемчик.
   Влад, видимо, совсем растерялся.
   -Ну был такой... - затянул он невнятно. - Очень талантливый. Может быть, даже гений. Правда, странный какой-то. Работ его никто толком не видел, и тем не менее - авторитет. У него что-то вроде философско-художественной школы было в конце семидесятых - начале восьмидесятых в каком-то подмосковном сарае. Молодые его обожали, в рот смотрели. Один из самых выдающихся диссидентских гуру... Потом он, правда, впал в какое-то отчаяние. Всех учеников разогнал и погиб при странных обстоятельствах.
   -И что, ни одной его работы не сохранилось?
   -В том-то и дело.
   -А ты знаешь, что Зуев был его учеником? Ну... типа подмастерья?
   Влад примолк. Всплыло вдруг - длинный дощатый стол, деревянные стены с картинками и автографами тогда гениальных, а ныне - неизвестных художников. Благородный старик с леонардовой седой гривой во главе стола. Там он видел этого белобрысенького мальчика, благоговейно глядящего в рот учителю и повторяющего потом на московских кухнях его слова, как свои. Был ли это Зуев?
   -Нет, не знаю... - пробормотал он. - Там много их было - подмастерьев. Некоторые из них теперь считаются мастерами. И все же, Настя, я прошу тебя...
   -Прости, меня редактор требует. После перезвоню.
   Влад послушал короткие гудки в трубке, отложил ее в сторону, повернулся к монитору.
   Вторые сутки на его экране висела эта страшная фотография - мертвое лицо Никонова с закатившимся глазом и синими губами утопленника, - присланная неизвестным доброжелателем по электронной почте безо всяких комментариев.
  
   Антон Коростылев и в самом деле возник у стола Насти, когда она дала Владу отбой. Получилось, что она и не обманывала даже.
   -Ну что, Карташова, - небрежно, но совсем не так, как с переводчицей, заговорил он. - Какие планы?
   -Самые радужные, - широко улыбнулась Настя, и охотницы за звездами дружно хрюкнули в свои компьютеры.
   -Я имею в виду Зуева, - уточнил Антон.
   -А я тут причем? - очень искренне удивилась она. - У меня переводы.
   -Ну вот еще, переводы... - поморщился шеф. - Впрочем, переводы никто не отменяет. Конечно, первый твой опыт был очень удачен и... Главный на планерке хвалил. Но если ты всерьез собираешься заниматься журналистскими расследованиями и делать карьеру, нужен как минимум цикл статей. А на переводы мы потом[Author ID1: at Sat Oct 27 16:43:00 2007 ] кого-нибудь найдем. С главным я это обговорил.
   -Вы что, предлагаете мне перейти в обозреватели?
   За соседними столами шумно вздохнули.
   -Не исключено. Но ты должна доказать.
   -Не знаю, - Настя пожала плечами, как будто ей было все равно. Это стоило немалых усилий. - Мне и с переводами неплохо. И потом - я же говорила: снимки были не для публикации.
   -Интересно, - тут же ощетинился Коростылев. - С какой тогда стати они оказались в твоем рабочем компьютере?
   -Я действительно веду свое расследование истории с Зуевской картиной, - спохватилась, что враз может все потерять, Настя. - И... - А что, собственно: "И..."? Ага, вот так: - Мне удалось подобраться к надежным источникам. Но, боюсь, ваша преждевременная публикация отобьет у очень [Author ID1: at Sat Oct 27 16:44:00 2007 ]нужных людей всякую охоту делиться со мной сведениями. Вы меня понимаете?
   -Да, но ты мне вчера об этом ничего не говорила, - озадаченный таким поворотом, напомнил Антон. - Лепетала что-то про жену покойного, ее чувства. С такими мыслями, знаешь, в нашей профессии вообще делать нечего.
   -Но и совсем без мыслей она тоже никому не нужна, - парировала Настя и, подхватив сумку, сказала: - А сейчас - извините, мне надо идти. Как раз по этому делу.
   Антон посторонился. Вдруг спохватился, что теряет контроль, и сказал внушительно на прощание:
   -Но учти. В следующий номер я обещал главному статью.
   -Не волнуйтесь, - насладилась Настя моментом. - Что-нибудь придумаем. И... вот еще что... - Она понизила голос, и Коростылеву пришлось к ней наклониться. - Как вы думаете, что сказала бы о нашей профессии ваша жена, если бы вы разбились на машине, а на следующий день она обнаружила в газете снимок вашего трупа?
   Коростылев весь скривился. А Настя сумела оценить любимую Владову шутку - насчет ситуаций, в которых и пустячки бывают приятны.
  
   Глава 11
  
   -А мы с тобой неплохая пара, - заметила Настя неожиданно для себя.
   Павел покосился на нее, но промолчал.
   -Да я вовсе не в том смысле!
   Она хотела сказать, что сама, даже со своим журналистским удостоверением, и за ворота этой Кащенки не пробралась бы. В сопровождении же Павла каждое ее слово приобретало дополнительный и решающий вес.
   Например, она спросила на охране, как пройти к главврачу. И охранник, вместо того, чтоб искать ее фамилию в списке пропусков, где ее никогда не было, окинул взглядом внушительную фигуру и непроницаемое лицо Павла и просто открыл турникет. Да еще советы дал, как им тут не заблудиться.
   И теперь они шли от главврача, не прячась, по дорожке к суицидному центру, и больные, чинно прогуливающиеся в халатах под присмотром санитаров, перед ними почтительно расступались...
   А главврач, седая интеллигентная тетенька с цепким взглядом, услышав, что Настя из журнала, встретила ее сначала довольно жестко. И на лепетание, что ей для материала нужно узнать о судьбе одной пациентки, заявила сухо и властно: мол, здесь не место репортерам, есть врачебная тайна и вообще непонятно, кто их пустил без пропуска. И даже нажала кнопку селектора, чтобы вызвать санитаров.
   Повели бы их на выход в смирительных рубахах, но тут Павел произнес внушающим доверие голосом:
   -Речь идет о пациентке суицидного центра Галине Степановой. Она лежала у вас несколько раз году так в восемьдесят втором или третьем. Мы готовим материал о ее знакомом, известном художнике Таркове.
   И главврач сразу стала другой - вежливой и обходительной...
   -Ну скажи, скажи мне, - подпрыгивая, как девочка, чтоб хотя бы достать Павлу до плеча, спрашивала Настя, пока они шли к заведующему суицидным центром Сурену Аванесовичу. -Почему она со мной даже говорить не хотела, чуть не выставила с порога, а тебя и усадила, и выслушала, и Сурену этому позвонила, чтобы принял и ответил на вопросы?
   -Не знаю, - Павел пожал плечами и улыбнулся едва заметно. И лицо у него стало такое - ну все, что хочешь, можно ему рассказать.
   -А я знаю, - со значением заявила она. - Наверное, ты людей гипнотизируешь. Только сам об этом не подозреваешь. Кстати, как там мой дядя? Он тебя не достает из-за меня?
   -Нет. Вчера смотрел мои наработки к диплому. Сказал, что направление верное.
   -Ну, конечно. Узнаю Влада. Можешь быть спокоен - защита у тебя в кармане. Лишь бы Влада нельзя было упрекнуть в том, что он с тобой счеты сводит.
   -А он и не сводит. Только попросил, чтобы я тебя никуда одну не отпускал.
   -Чего-о-о? Так ты, значит, из-за Влада...
   -Вовсе нет, - возразил невозмутимо Павел. - Просто мне кажется, что мы действительно неплохо подходим друг другу. То есть... в плане сбора информации, конечно.
   Настя заметила, что парень слегка покраснел. И это ей было приятно.
   Не то, чтобы ей начинал потихоньку нравиться этот Владов дипломник с лицом героя не ее романа. Просто с ним ей было... спокойно.
   А ведь этого совершенно недостаточно, чтобы влюбиться, - напомнила она себе, исподтишка поглядывая на такое широкое, неправильное, с крупным носом и добрыми глазами лицо. Точно, точно. Совершенно недостаточно.
   "И даже думать забудь", - погнала она от себя нелепое видение - Павел обнимает ее за плечи, она запрокидывает голову, он наклоняется к ней...
  
   Сурен Аванесович - маленький и домашний, с круглой стриженой седой головой похож был на пожилого котика - мягкого, уютного, успокаивающего, оставившего в прошлом и охоту, и прогулки по крышам.
   -Галина Николаевна Степанова, - теребя пухлыми пальцами лохматые странички истории болезни, он вдруг посмотрел зорко, и Насте показалось, что кошачий глаз вспыхнул былым огнем. - А что вас, собственно, интересует? Вы же понимаете - я далеко не все могу вам рассказать.
   -Ну это мы как раз понимаем, - кивнула Настя. - Нам бы с Галиной Николаевной повидаться. А кроме того, что где-то в начале восьмидесятых она попала к вам, мы о ней ничего не знаем. Ни адреса, ни телефона. Возможно, она и сейчас у вас на лечении. Тогда мы попросили бы...
   -Жаль, но это совершенно невозможно, - закрыл историю болезни Сурен Аванесович, и было видно, что ему действительно жаль.
   -Но... Мы совсем не обеспокоили бы вашу пациентку. Мы только задали бы ей несколько вопросов. Можно под вашим наблюдением. Дело в том, что...
   -Дело в том, - вздохнул Сурен Аванесович, - что Галина Николаевна скончалась в восемьдесят третьем году.
   Ну вот и все. Говорить больше не о чем. Единственная ниточка в прошлое этой темной истории оборвана.
   "Да и была ли ниточка? - усомнилась Настя, и мысли запрыгали, маленькие и горькие, как черный перец-горошек. - Алкогольный бред Славы Гольдецкого. Ванечка Пастух. Кто сказал, что он и есть Зуев? И что именно Зуев был учеником Таркова? Эту ли тайну скрывает успешный, но закрытый для всех авангардист? И при чем тут гибель эксперта в Стокгольме? Влад чего-то темнил. И с чем я теперь вернусь к Коростылеву? То-то девицы из нашего отдела будут рады".
   -Ну что ж, - потерянно поднялась Настя. - В таком случае...
   -А вы помните, как Галина Николаевна попала в ваш центр, Сурен Аванесович? - перебил ее Павел.
   Память у доктора оказалась прекрасная...
   Галю Степанову в центр доставили на скорой из квартирки матери в Северном Измайлове в конце душного лета восемьдесят второго года. С распоротыми руками и созревшим нежеланием жить.
   Покушение на самоубийство было вполне мотивированным. Его спровоцировал разрыв, а затем и трагическая смерть близкого человека. Потерю, как это часто бывает, отяготил комплекс вины. Девушка была уверена, что если бы не послушалась, когда ее гнали, и осталась с тем, кого любила, трагедии бы не произошло. Он остался бы жив. А так - умер. Сгорел вместе с домом где-то в Подмосковье. И жить ей теперь было незачем.
   Руки пациентке зашили, подержали под капельницами, покормили таблетками.
   -В сущности, мы сделали все, что могли, - вспоминал Сурен Аванесович, бывший в то время молоденьким и полным энтузиазма ординатором. - Физическое состояние больной стабилизировалось. Боль от потери притупилась. Вот только для того, чтобы избежать рецидива, необходимо было помочь ей найти какой-то новый смысл, опору, цель. Заинтересовать и привязать наново и покрепче к жизни. А с этим в тогдашней психиатрии было туго. Да и случай - не из легких...
   Девушке было двадцать два. Ее возлюбленный старше почти на сорок лет. Непризнанный гений, художник. Вся творческая Москва перебывала у него в мастерской. Связь этого человека с Галей была случайной и, кажется, одной из многих. Для него - эпизод, увлечение, преходящее и незначительное, для нее - весь мир в любимом.
   Что-то было фанатское в этой страсти. Что-то исступленное. Ни о чем ином, кроме его мыслей, образов, открытий, привычек, слов, рук, шороха одежды думать и говорить она не могла. И постоянные изнуряющие упреки - если бы в тот день она была рядом, если бы не послушалась его и, как хотела, осталась лежать на пороге, собакой охраняя покой любимого, того страшного, что случилось, не произошло бы.
   Время шло. Душевное состояние пациентки не улучшалось. Физических оснований для того, чтобы держать больную в центре, не оставалось. Доктор судорожно перечитывал специальную и попутную литературу, искал подсказку. И, как ему казалось, нашел ее в самом проявлении болезни накануне кризиса, о котором рассказала Сурену Аванесовичу мать Гали Степановой...
   -Так ее навещала мать? - спросил Павел.
   Как-то странно спросил. Настя оглянулась на него. Он сидел, выпрямившись, все с тем же невозмутимым и доброжелательным лицом, но какое-то очень сильное чувство скрывалось за этим внешним спокойствием.
   Добродушное и медвежье в парне в этот момент почему-то напомнило Насте о том, что медведи одинаково спокойны, когда берут сахар из рук дрессировщика и когда сжимают жертву в объятиях так, что ребра трещат и кровь хлещет изо рта.
   "К чему это?" - с досадой отмахнулась она от видения и с усилием вернула себя к рассказу врача.
   После смерти Таркова компания непризнанных художников распалась. Никто о последней пассии мэтра не вспомнил и судьбой ее не интересовался. Пытался как-то к ней прорваться один подвыпивший хиппи - его не пустили. Навещали Галушу только мать Елена Александровна и тетка.
   Мать приезжала редко, смотрела на врачей строго и с дочерью была неласкова. Она работала завучем в школе, и резкий ее голос раздражал больных и врачей.
   Все, что случилось с дочерью, мать предвидела и предсказывала, и себя в этом не винила нисколько. Она, конечно, отдавала силы и время работе, но и того, что оставалось для семьи, было достаточно, чтобы ребенок мог выбрать правильные ориентиры в жизни... Но девочка увлеклась чуждыми ценностями. Это был ее выбор и отвечать за него она должна сама.
   Выслушав все это на первой же беседе, когда он пытался ей объяснить, как следует вести себя с совершившими попытку самоубийства, ординатор Сурен[Author ID1: at Sat Oct 27 16:51:00 2007 ] решил сократить время свиданий матери и дочери. Обе, кажется, этому были рады.
   Накануне выписки доктор сделал еще одну попытку подготовить возвращение Гали домой.
   -Не волнуйтесь, - сухо сказала Елена Александровна. - Весь необходимый уход и требуемая в данных обстоятельствах чуткость будут ей обеспечены. Я даже весь хлам этого ее любовника не выбросила на помойку. Так что можете быть спокойны.
   "Весь этот хлам", как понял психиатр - это графика и наброски, которые дарил Тарков Гале во время их романа. И еще то, что удалось ей вывезти из мастерской после пожара.
   -А там разве что-то осталось? - воспрянула Настя.
   -Почти ничего. Так, какие-то попорченные холсты, доски, листы, тюбики с краской - все обуглившееся, истлевшее. Но для Гали, оказывается, очень дорогое.
   От матери пациентки нынешний заведующий центром узнал то, на чем и задумал построить дальнейшее лечение - уже после выписки. Галя, оказывается, недели две после пожара провела в Гребенниках. Спала прямо на пожарище, на уговоры хозяйки, сдававшей сарай Таркову, хотя бы ночевать в ее доме, отвечала молчанием. А днем рылась в головешках, спускалась в то, что осталось от мастерской, собирая все обгоревшее, что могло напомнить ей Вилена.
   -Так почему бы тебе, - с воодушевлением говорил перед выпиской Сурен, - не заняться сбором того, что осталось от этого замечательного человека? Можно сделать что-то вроде домашнего музея. Собрать личные вещи, картины, воспоминания знакомых. Это сейчас о нем мало кто знает, и если ничего не делать - забудут скоро. А вот если бы ты...
   -Перестаньте, доктор, - пряча руки со свежими шрамами в карманах халатика, подняла лицо Галя. - Тарков не Маяковский. А я не Лиля Брик. Мне вас слушать смешно.
   Сурен заглянул в ее глаза. Там были только холод и отчаяние.
   -Так как же вы ее выписали? - возмутилась Настя. - Вы же сами говорили - пока не появится хоть какой-нибудь смысл...
   Но смысл все-таки появился. Сам собой и совершенно неожиданно.
   Накануне выписки у больной началась сильная рвота. Все забегали, думали, что она достала где-то сильный яд. Оказалось - токсикоз. Анализы подтвердили беременность.
   -Какой еще нужен был смысл? - раздражаясь при воспоминании о том первом своем поражении, спросил Сурен Аванесович. - Любимый умер. От него остался ребенок. Есть ради чего жить... Честно говоря, выписывая Степанову, я был уверен в ней, как ни в какой другой пациентке.
   Сурен Аванесович ошибся, и, возможно, именно по этой причине стал меркнуть азартный блеск его кошачьих глаз. Семь месяцев спустя ему позвонила и строго отчитала за недобросовестную работу мать Гали Степановой.
   А дело было вот в чем. Последняя подруга Таркова счастливо разродилась от бремени очень здоровым и крупным младенцем, мальчиком. Для первенца роды были не очень тяжелые, на вторые сутки юной маме разрешили вставать и даже гулять по коридору. Она встала, прошла на лестницу, поднялась на пятый этаж, открыла окно и прыгнула вниз. Падая, задела головой о бетонный козырек над парадным входом, с которого счастливые отцы обычно выносили укутанных в одеяльца младенцев.
   Галя Степанова скончалась в отделении нейрохирургии Института Склифосовского, не приходя в сознание.
  
   -Ну и куда мы теперь? - уныло спросила Настя в машине.
   -Могу отвезти тебя на работу, - предложил Павел.
   Настя коротко взглянула на него. Внешне он был все так же спокоен и невозмутим. Но она уже начинала потихоньку угадывать под этой добродушной маской настоящие и сильные чувства. Она готова была поклясться, что рассказ Сурена произвел на ее спутника сильное и тягостное впечатление. И там, в кабинете, под этим показным чугунным равнодушием что-то вскипало, взрывалось и ухало, как в атомном котле.
   А, может, Насте все это и показалось...
   Так что же ей делать? Вернуться на работу ни с чем? Признать поражение? Послушаться Влада и бросить этот "Автограф" со всеми его профессиональными гнусностями?
   Павел терпеливо ждал ее решения. И даже музыку включил на какой-то блюзовой волне, чтоб лучше думалось. Саксофон тянул что-то нудное, точно ребенок, утомленный долгой поездкой. Влад любил такую музыку, Настя - нет. Она чуть заметно поморщилась. Павел тут же переключил станцию, попал на какое-то интервью, снова потянулся к кнопке, но Настя схватила его за руку.
   -Послушай, - узнала она голос, - да это же...
   Лев Зуев уверенно и свысока отвечал на вопросы ведущей информационного радио. Слышимость была довольно скверной. Великий авангардист то и дело выпадал из эфира - он говорил по телефону. Мастер не собирался нарушать свое уединение перед персональной выставкой, но согласился дать кое-какие пояснения радиослушателям.
   "Интересно, что сказали бы его поклонники, услышав, как мастер орет: "Стоять! Лицом к стене!"- усмехнулась Настя.
   На вопросы Зуев отвечал охотно, но скупо и как-то заученно. Похоже, ответы были хорошо им продуманы. Может, и вопросы они оговорили заранее.
   -Вы таинственны и загадочны... Вас никто не видит на светских тусовках... - льстила журналистка.
   Мэтр объяснял, что ему просто жаль времени на такие пустяки.
   -А недавняя скандальная история с вашей картиной...
   -Немало еще есть людей, готовых погреть руки на настоящем искусстве...
   -Загадочная смерть эксперта...
   -Муки совести - это плата за профессиональную несостоятельность. Иногда она бывает слишком высокой.
   -Что увидят посетители вашей первой профессиональной выставки, которая состоится в самом престижном выставочном зале Москвы?
   - Некоторые мои работы за последние двадцать лет...
   -А ваша главная картина?
   -Она еще не написана. Готов лишь первый вариант...
   -Выключи это, - не выдержала Настя. - Меня тошнит от его голоса.
   Павел потянулся к приемнику, но она схватила его за руку на длинном вопросе:
   -...много споров об истоках вашего творчества. Ваши поразительные работы появились как бы ниоткуда. Некоторые критики высказывают недоумение, как могло случиться, что вы сразу предстали перед ценителями искусства как вполне зрелый мастер со своей оригинальной, ни на что не похожей манерой, с этими странными завораживающими образами. Как будто у вас не было периода ученичества. Утверждают, что не сохранилось ни одной вашей ранней работы. Кто ваши учителя? Как состоялось ваше потрясающее художественное открытие? Может быть, вам было какое-нибудь явление или откровение?
   -Я не пророк, - скромно ответил художник. - И уж, конечно, не святой. Я не верю в откровения и озарения. У меня были учителя, мнением которых я дорожил. И товарищи, оценки которых для меня слишком много значили. В конце концов, я понял, что в нашем деле нет ни учителей, ни товарищей. Каждый идет своей дорогой. Я сжег все свои ранние работы. Огонь дал мне силу и очистил меня от зависимости и подражательства. Я потратил годы кропотливого труда на поиски своего пути. Я и сейчас в поиске. Так что моя выставка - это не итог. Это - поиск.
   Ведущая восхищенно поблагодарила, и Зуев сдержанно простился.
   -Очистительный огонь... - произнес без выражения Павел.
   - Учителя, которые не могли его ничему научить, - покачала головой Настя. И добавила решительно: - Ладно, едем.
   - Куда?
   -В Измайлово. Помнишь, что Сурен сказал про архив Таркова? Надеюсь, эта железная леди, мать Гали, его не уничтожила. Посмотрим, откуда он взялся, этот Зуевский очистительный огонь. -Блин, - вдруг ругнулась она с досадой. - Адреса-то нет. Ну почему мы не спросили у Сурена? Придется возвращаться...
   -Возвращаться не надо, - успокоил ее Павел.
   Пока Сурен провожал Настю до дверей, он успел заглянуть в историю болезни Гали Степановой и запомнил домашний адрес ее матери - Елены Александровны.
  
   Ехали через центр. Встали в пробку у Манежа. Настя нетерпеливо поглядывала по сторонам. Огромный рекламный щит на фасаде открывался со скоростью движения пробки - торжественно и медленно, как памятник. Сначала край стриженой бородки, потом редеющая светлая челка, отсутствующий взгляд.
   -Смотри, - тронула она Павла за плечо.
   Лицо Зуева расположилось на щите где-то снизу и сбоку. Белые бесплотные фигуры покрывали все рекламное поле. Одна фигура в центре была с ликом зуевских картин - иконным, черно-белым, с огромным сдавленным лбом и узкими втягивающими глазами. Черная надпись шла по пустым лицам: "ЛЕВ ЗУЕВ - 25 ЛЕТ В АВАНГАРДЕ".
   Настя отвернулась, сказала недовольно:
   -Нельзя ли побыстрее?
   Наконец, они выбрались из пробки. На Садовом и шоссе Энтузиастов на растяжках и билбордах их встречал тот же сюжет с бесплотными фигурами, человеком с отсутствующим взглядом и цифрой 25. Лев Зуев преследовал их по Москве до самого Измайлово.
   Пока они блуждали по Парковым улицам между хрущоб с выбитыми стеклами и новеньких многоэтажных корпусов, Настя думала вслух:
   - Столько лет прошло. Может, и дома этого давно нет. Или Елена Александровна ушла вслед за дочерью...
   Но были и дом, и двор. И квартира с балконом между столбиками.
   -Кажется, с Еленой Александровной должен говорить кто-то один, - сказал неожиданно Павел.
   Настя и сама так думала. Откроет старуха дверь, увидит Павла - еще испугается.
   -Хочешь, чтоб это была я?
   -А ты не хочешь?
   Он прав. Не во всех же будущих расследованиях он будет ее сопровождать. Хотя она, кажется, была бы не против.
   Ее слегка заколотило. "Позвоню, откроет - что скажу?" Заглянула в будущее, как в прорубь, затопталась на краю.
   -Э-эх, - махнула она рукой. - Когда-то надо начинать.
   Елена Александровна открыла дверь. Она оказалась строгой, худощавой, резкой, в очках и с высоко поднятой головой.
   -Нам нужно поговорить, Елена Александровна, - выпалила Настя. - Вы позволите мне войти?
   Женщина, не задавая в дверях вопросов, подождала, когда Настя снимет куртку, пристроит ее на вешалке в прихожей, а потом провела ее на кухню и усадила. Села напротив и достала прозрачную папку с какими-то справками и ручку.
   Павел перестраховался. Бывшую заведующую по воспитательной части мало кто мог испугать.
   -Я вас слушаю, - сцепив морщинистые руки, строго посмотрела она на Настю.
   Настя попробовала объяснить - торопясь и путаясь, перескакивая с одного на другое. Пыталась обойти деликатные подробности, но ясности изложению это не добавляло.
   -Ничего не понимаю, - перебила ее бывшая завуч. - Какое все это имеет ко мне отношение?
   -Понимаете... Я журналист, готовлю материал о Таркове. А ваша дочь...
   -Вы что все, с ума посходили? - вскипела мигом старуха. - Столько лет прошло. Я давно все схоронила. И вдруг точно сговорились. Выдумали какого-то Таркова, какой-то архив... Кто вообще такой этот Тарков?
   -Но ведь это из-за него ваша дочь попала в больницу. Он отец ее ребенка и, в конце концов...
   -Как вам не стыдно! - вознегодовала Елена Александровна. - Тревожить старую больную одинокую женщину. Моя дочь вела беспутную жизнь. Родила ребенка неизвестно от кого. Бросила сына и покончила с собой. Я пережила эту трагедию и не желаю о ней вспоминать. И тут вдруг начинается форменное паломничество. Кто вам сказал, что архив этого Таркова следует искать у меня?
   -Нет, так мне никто не говорил, - пока еще держалась Настя. - Просто Сурен Аванесович - врач, который лечил вашу дочь, рассказал, что она, перед тем как попасть в больницу, собирала и привозила домой все, что осталось в сгоревшей мастерской Таркова. И я подумала... Вы, конечно, могли все это не хранить столько лет и выбросить. Вы скажите - и я уйду.
   Елена Александровна хотела выгнать ее сразу. Но что-то ей мешало.
   -Вы что, действительно журналистка? - спросила она с сомнением.
   -Да. Могу удостоверение показать.
   -Покажите.
   Закатанная в пластик карточка с цветной фоткой благоприятного впечатления на бывшую учительницу не произвела.
   -"Автограф"... О чем же вы пишите в этом своем "Автографе"?
   -Ну про разных известных людей.
   -Ясно, - она смотрела на Настю, как на восьмиклассницу, застигнутую в туалете с сигаретой. - Значит, история о том, как притесняют заслуженного учителя, сорок лет отдавшего школе, вас не заинтересует?
   Настя покосилась на папку с документами. Все поняла и врать не стала.
   -Меня заинтересует. Но мой редактор...
   -Понятно. Ну а этот Тарков... Он же диссидент, антисоветчик. Из-за него погибла моя дочь. Из-за таких как он, развалилась страна. Об этом вы будете писать?
   -Думаю - нет, - помолчав, призналась Настя.
   -Тогда зачем вы этим занимаетесь? Ради денег?
   -Как вам объяснить... - Настя вдруг поняла, что и сама толком не знает, зачем этим занимается. Конечно, и деньги, и карьера. Но... -Да мне просто обидно. Жил человек, пытался сказать что-то свое. Погиб. Ничего от него не осталось. Другие не такие талантливые, но... живучие - добились успеха. О них все говорят, ими восхищаются. А о том, кто был их учителем, никто и не вспомнит.
   Ответ был в точку. Просто на пятерку. Елена Александровна сухо кивнула, чтоб не разбаловать отличницу.
   -Понятно. Хотите восстановить справедливость?
   -Типа того.
   -Вот именно, - усмехнулась бывшая училка. - Типа того. Так мой внук говорит. Когда изволит навестить бабку в кои-то веки.
   -Навестить? Разве он с вами не живет?
   Елене Александровне этот вопрос не понравился. Кажется, ей снова очень захотелось выставить девчонку за дверь. Но она удержалась.
   -Я отдам вам то, что прятала у себя Галя, пока не... сделала над собой это. Но при одном условии: обещайте не вмешивать в это дело моего внука.
   Настя обещала. Что, в самом деле, мог знать сын Таркова о погибшем отце?
   -Тем более никто не доказал, что он сын этого вашего... - догадалась, о чем она думает, Елена Александровна и поставила табурет под антресоли.
   Настя с трудом дотянулась до глубокой полки над кухонной дверью. Встав на цыпочки, заглянула внутрь. Ее встретил строй пыльных стеклянных банок, какие-то тряпки, рукав старого пальто...
   -Там, в углу. Рядом с лыжами, - подсказала Елена Александровна.
   В углу на деревянных лыжах с жесткими креплениями стояла ветхая картонная коробка, в каких обычно хранят елочные игрушки. Настя спустила ее на кухонный стол.
   -Погодите, - Елена Александровна, морщась, стерла тряпкой пыль с коробки.
   -Что это? - спросила, заглянув внутрь, Настя.
   -То, что вы искали, - усмехнулась женщина.
   В коробке были свалены как попало ссохшиеся обгоревшие тюбики, кисти, куски картона, какие-то обуглившиеся дощечки. Ни рисунков, ни набросков, ни альбомов. Ничего, что могло бы рассказать, каким художником был Вилен Тарков.
   -И это все? - не сдержала разочарования Настя.
   -Все, что хранила Галя. И называла архивом Таркова. Теперь вы понимаете, в каком она была состоянии тогда? А теперь - забирайте это и уходите, пока я не передумала. А то ведь не вы одна этим интересуетесь.
   - Разве кто-нибудь еще...
   -А как же. Я говорю - все как с ума сошли. Сначала какие-то типы с телевидения приезжали, сказали, что готовят программу об альтернативном искусстве и хотят узнать обстоятельства гибели Вилена Таркова. Я их, разумеется, выставила. А вчера заявился... один. Я, говорит, коллекционер. Кому вы отдали картины Таркова? Покупаю, все что осталось. Деньги предлагал...
   -А вы?
   -Прогнала его, естественно. А утром иду в булочную, смотрю - он на плакате висит. Двадцать пять лет беспорочной службы. А сзади него не люди, а тени. Я ведь сразу поняла, что никакой он не коллекционер.
   -А кто же?
   -Какой-нибудь кандидат в депутаты, - презрительно поджала губы учительница. - Знают, что я не намерена из этого дома выезжать, вот и наседают. Про дочь вспомнили. И все для того, чтобы выселить нас отсюда поскорее в жалкие однокомнатные квартиры за городом. А я заслуженная учительница! Мне положена дополнительная жилплощадь! У меня все бумаги собраны!
   Кивая и пятясь, Настя отступала от разъяренной квартирным вопросом бывшей учительницы к двери. Коробка с Галушиным погорелым наследием валилась у нее из рук. А думала она только об одном: "Зуев? Что здесь делал Зуев? Зачем это ему понадобился архив Таркова? Именно сейчас, когда странную подделку обнаружили в Стокгольме..."
  
   Глава 12
  
   Настоятель смотрел на Сергия без вины и страха.
   Горб гнул его тело, но духом он был тверд. И все отцу Сергию казалось, что не он здесь в монастыре творит дознание подозреваемого в отступничестве, ереси и убийстве, а его самого готовы уличить в измене, допрашивать и казнить. И если бы не князь с дружиной...
   Вину свою и братии в ереси и смерти дьяка Кирилла настоятель отрицал с таким мрачным и угрюмым упорством, что Сергий и сам не знал, чему верить.
   "Нет, так дело не пойдет, - сказал он себе. - Допрос так допрос. Пусть увидит, что дело ведется по всей форме. Пусть чувствует, что все ответы будут записаны, доложены по инстанции, и от того, как он отвечает, зависит его судьба".
   Он потребовал, чтоб принесли ему все, что нужно для письма, устроился за крохотным столиком, на котором у настоятеля обычно лежало Святое Писание, и начал все с начала и по форме.
   -Как смели вы творить на святой земле монастыря богохульные службы и поклоняться дьявольской мазне богомерзкого еретика Алешки Блаженного?
   -В ересях не замешан. Братия справляет службу, как предписано, - глядя исподлобья, твердил настоятель. - Что же касаемо до еретика Алешки, то никогда с ним не встречался и икон его не видел.
   -Откуда тогда знаешь, что пишет он иконы?
   -Слышал от дьяка Кирилла. Больше о том никому из братии неведомо.
   -Где в монастыре спрятаны доски с мазней еретика?
   О каких досках спрашивает отец Сергий, настоятелю тоже было неведомо.
   -А ведомо ли настоятелю, что упорство в ереси есть прямой путь к дьяволу, а признание и отречение вернет его к Богу нашему истинному?
   -Не отступившему нет нужды искать возвращения, и пути Господни неисповедимы.
   -Да ты что, смеяться надо мной вздумал? Я не богословский спор с тобой веду. Я допрашиваю тебя по делу о ересях в землях Северных по настоянию Патриарха Московского!
   -О чем спрашиваешь - не ведаю. А в вере истинной я тверд.
   -Расскажи, как с братией убил уличившего тебя в измене дьяка Кирилла.
   -Дьяка Кирилла ни я, никто из братии не убивал. Кирилл оговорил нас за труды наши во имя Господа нашего, и за то в него вселились бесы, как в свиней, а свиньи те, как сказано в Священном Писании, упали с обрыва в воду и утонули.
   Отец Сергий в крайнем раздражении отбросил стило. Какое-то время они смотрели с горбуном друг другу в глаза. Отец Сергий был грозен. Настоятель взгляда не отводил. Потом сказал без протокола:
   -Конечно, посланный из Москвы имеет власть судить и выносить обвинение. Но есть и высший судия, перед которым нам всем предстоит ответить. Я свой ответ держать буду. Ты свой. А оговор есть великий грех.
   Горбун снова отвел взгляд. Потому что не хотел больше отчитываться перед Сергием.
   "Испытать бы его огнем и железом, - подумал Сергий. - Но кто это здесь делать будет? Сам он ремеслу такому не обучен. Князь и дружина тут ему не помощники. Да и мучения, видно, примет горбун с радостью. Все они тут в мученики за новую веру метят".
   -Подпиши, - подтолкнул он настоятелю допросный лист.
   Получил подпись, перечел, аккуратно сложил и спрятал под рясой. Потом замкнул дверь кельи настоятеля снаружи. Велел дружиннику стеречь строго. Другого попросил пригласить к себе Князя Святослава. Силой не удалось, придется брать хитростью.[Author ID1: at Sat Oct 27 17:05:00 2007 ]
  
   Князь удивился решению Сергия отпустить его и дружину. Радость попытался скрыть - не удалось. Слишком явно было, что роль охранника при монахе ему не по нраву.
   -А как же ты с этим... Святейшим? Или он сознался?
   -Твердит, что не виновен.
   -Веришь?
   -Следов они не оставили, - покачал головой Сергий. - А чтоб уличить - надо время. И чтобы бдительность их притупилась. Потому тебя и отсылаю.
   -А если они и тебя...
   -Все в руках Господа. А край в ереси оставлять я не могу. Так что ты езжай с дружиной по своим делам. За мной вернетесь через две недели. Если не найдете меня, настоятеля и монахов связать - и в Великий Новгород. Тамошний Архиерей в курсе. Ждет давно, знает что делать...
   Настоятель, приведенный для приговора к Сергию, выслушал его решение, не поднимая дерзких глаз.
   Сергий говорил скупо. Расследование, проведенное им, вины настоятеля или кого другого из монастырских в убийстве не установило. Гибель Кирилла Сергий считает случайностью. Дьяк не отличался отменным здоровьем, о чем свидетельствует и беспорядок в его келье. Гуляя по двору, заглянул в колодец, голова закружилась, он упал и утонул. Подозрения в вероотступничестве с братии тоже снимаются. Сам же Сергий остается в монастыре для исполнения обета, который наложил на себя на неопределенный срок. По истечении же того срока за ним прибудет князь с дружиной, дабы сопроводить его в Новгород...
   Князь уехал, дав на прощание совет, как связаться с ним в случае крайности. Дружина отъезду была рада. Настоятель в то, что Сергий признал его невиновность, не верил ни секунды.
   В первые дни исполнения обета, пока Сергий молился в келье, не вставая с колен и не принимая ни воды, ни пищи, как и следовало по принятому им обету, он слышал, как кто-то топчется у его дверей и сопит. На четвертый день топтание затихло. Сергий, казалось, так ослаб от поста, что следить за кем либо был не в силах. И за ним надзирать не было никакой надобности.
   Не разглядел настоятель Сергия. Не понял его.
   Днем отец Сергий громко молился, вздыхал, клал поклоны и всячески истязал себя, чтобы усыпить бдительность маленького пронырливого служки, приставленного к двери его кельи. Как это и раньше бывало, молитва и пост благотворно подействовали на его здоровье. Подагра, например, совсем отпустила, хотя стояние на коленях на холодном каменном полу никак не могло пойти ей на пользу. Вот она, чудотворная сила истинной веры и молитвы! А духом отец Сергий всегда был не слаб.
   Первую и самую рискованную свою вылазку совершил он в ночь после отъезда князя. Что было опасно, но необходимо. Окажись слух у приставленного к нему послушника Василия поострее, а сон отроческий не столь крепок, или столкнись Сергий с кем из монахов во время ночных своих розысков, и надзор за ним наверняка был бы усилен. Настоятель убедился бы, что остался посланный из Москвы вовсе не ради обета. Монахи усилили бы бдительность и служение ереси своей отложили бы[Author ID1: at Sat Oct 27 17:07:00 2007 ] на время. Сергий тогда уехал бы ни с чем.
   Но и отложить вылазку он не мог. Подозрения и сомнения по поводу не случайной гибели Кирилла не давали ему покоя. Их надо было проверить, пока тело погибшего не предано земле и лежит в часовне.
   Ночью, молясь длинно и монотонно, Сергий стал тихонько продвигаться к двери. Перешел на шепот, ухо приставил к замочной скважине, прислушался. Тихое посапывание и поскуливание во сне приставленного к нему доносчика было ему сигналом. Сергий отодвинул засов. Послушник Василий свернулся тючком грязного тряпья перед самой его дверью - слипшаяся прядь на прыщавой щеке, голое веко с какой-то приставшей шелухой прикрывает глаз. Ноги у парня зябли, он все поджимал их, втягивал под рясу, не в силах согреть, но не просыпался.
   Сергий осторожно и плотно прикрыл за собой дверь. Свет лампады виден был через щель.
   Мягко ступая в войлочных низеньких сапожках, он осторожно прокрался к выходу. Проскользнул в дверь, огляделся. Маленькая круглая луна взлетела высоко, рассветилась до бела, насорила во дворе пятнами света и тени. Длинный дощатый стол под навесом был гол и пуст, и сено под ним, на котором отсыпались дружинники, не было убрано.
   -Поторопился я отпустить дружину, - попенял себе Сергий, держась в тени и старательно обходя полосы света.
   Прошел на задний двор. Постоял у колодца.
   Кирилл сказал, что прячут икону у воды. Дружинники обыскали колодец и ничего не нашли. И не могли найти. Они искали в воде, а не у воды", как указал Кирилл.
   Где же тут у воды можно спрятать икону?
   Сергий прошел вдоль глухого фундамента церкви, тихонько простукивая кладку в поисках тайника. Стены отзывались везде одинаково глухо.
   Он опустился на колени, обшарил каждую плитку отмостки. Вставлял пальцы в щели, пытался приподнять, но плиты были уложены плотно и намертво лет сто назад и с тех пор с места не сдвигались.
   У Сергия вдруг закружилась голова, тошнота подкатила к сердцу, а сердце прыгнуло в голову и застучало там часто. Он опустился на каменную плитку, прикрыл глаза. Пост - дело святое, но перед ночным походом надо было хоть краюху хлеба съесть, - явилась скверная мысль, и ему потребовалось усилие, чтоб отогнать ее.
   У воды, у воды... Где это - у воды? Спросить бы у Кирилла, но молчит Кирилл.
   Настоятель все ворчал, что поскольку обстоятельства кончины Кирилла неясны, не следовало бы его тело вносить в часовню. Тела самоубийц, как известно, кидают в канаву, а не кладут туда, где царит благодать. Так что только благодаря нажиму отца Сергия Кирилл перед погребением оказался под крестом. Присылать же кого-нибудь читать над умершим неясной смертью Святое Писание горбун отказался наотрез. Что сейчас было Сергию как нельзя кстати.
   Он неслышно проскользнул в часовню. Простой сосновый гроб с телом Кирилла стоял на козлах. У изголовья икона, свечи в подсвечнике на длинной ноге - вот и все, что обломилось отцу Кириллу в конце жизненного пути. Был он хлопотлив, беспокоен, прост почти до глупости, никогда не обижался, все боялся не угодить кому-нибудь и на телесную свою ущербность не сетовал. Смерть преобразила его лицо. Заячья губа как будто срослась и опала, скрыв всегда торчавшие наружу желтые зубы, лоб разгладился, в лице появилось что-то важное, значительное и строгое.
   -А ведь Кирилл-то принял мученическую смерть за веру, - удивился вдруг отец Сергий. И, хоть вовсе не до того ему было - могли в любой момент обнаружить его уход из кельи и начать искать, - все же прочел над дьяком короткую заупокойную молитву и только после этого приступил к делу.
   Сам Кирилл голос не подаст, но тело его и одежда, быть может, что-нибудь расскажут.
   В гроб его положили в той самой рясе, в которой он был, когда тонул в колодце. Она была еще влажна, ворот высоко поднят и застегнут наглухо под самым подбородком. Труп не распух, как это бывает с утопленниками. Возможно от того, что слишком мало пролежал в воде. Когда же тело достали из колодца, глаза дьяка таращились, и язык вывалился изо рта, так что немалого труда стоило запихнуть его обратно. Похоже было, что Кирилла сначала задушили и лишь потом бросили в колодец. Сергий сразу это заподозрил, но никаких следов на шее убитого не обнаружил. А сейчас...
   Он оттянул высоко поднятый воротник рясы. На тощей шее дьяка ясно видны были синие полосы. Кровь почернела, пока труп остывал, и на горле проступили следы пальцев.
   Все тайное становится явным. Этого достаточно, чтобы вызвать князя с дружиной и отправить настоятеля с монахами на суд в Великий Новгород. Но тогда дело о ересях можно считать проваленным. Ничего он не добьется от монахов, которые, чтобы скрыть свое отступничество, решились загубить душу живую.
   "У воды, у воды..." Как же это все случилось? Кирилл подошел к тайнику, где была спрятана икона, совсем близко. Обернулся, увидел следящих за ним. Пытался крикнуть, позвать дружинников. На него напали, стали душить. Он взмахнул руками, упал навзничь, боролся, катался по земле. Или по полу?
   Сергий внимательно, складку за складкой, стал осматривать рясу на дьяке. Ни следов земли, ни пылинки. Бросив тело в колодец, убийцы замыли всю грязь.
   -Так, а это что? - нащупал Сергий какие то катышки на рукаве. Усилием он приподнял и вывернул мертвую руку. На рясе ясно были видны следы воска. Как будто человек взмахнул рукой, сбил свечку и забрызгал рукав.
   "У воды..." Вода в монастыре не только в колодце. Например, там, где готовят еду. Или стирают белье. В бане есть вода, но там нет свечей. Единственное место, где есть и то, и другое...
   Сергий вышел из часовни.
   В церкви лампады горели под иконами, освещая на колоннах Николу Чудотворца, Божью Матерь с младенцем. Перед царскими вратами в окружении свечей на возвышении стояла чаша со святой водой. В круг нее горели свечи. За ней почти до купола поднимался иконостас.
   Кажется здесь, - озирался священник. Вот вода, вот свечи. Скорее всего, Кирилл слишком близко подобрался к тому, о чем ему не следовало знать. Он был на пути к разоблачению, и на нем его подстерегали те, кто хотел сохранить свою тайну. Но что и где тут могли прятать вероотступники?
   Если и в самом деле убийство совершилось здесь, то как это было? Сергий попробовал представить.
   Кирилл вышел от него, пообещав принести образец Алешкиной мазни. Через двор мимо дружинников тихо пробрался в церковь. Какой это был час? Да, церковь действительно могла быть пуста - до вечерней службы было еще далеко. Подошел к чаше со святой водой. Свечи горели как сейчас. На него напали сзади, он взмахнул руками, сбил несколько свечей. Воск обрызгал рукав рясы и...
   Сергий взял свечу и наклонился к плитам, устилавшим пол храма. На них он увидел следы воска. Значит, это было здесь. Значит, они убили священника в храме.
   Куда отсюда мог проникнуть Кирилл? Куда не хотели пустить его?
   Сергий поднял свечу над собой. Мимо чаши со святой водой подошел к Царским вратам. Они были замкнуты маленьким золоченым замком. Точно так же они были заперты, когда сюда пришел Кирилл. Ключ, скорее всего, у настоятеля, и едва ли дьяк сумел его выкрасть и изготовить по нему свой.
   Что же тогда его интересовало? Иконостас?
   Сергий медленно шел вдоль составляющих единое полотно икон. Фигуры апостолов в третьем снизу ряду выписаны были на узких досках в человеческий рост. Крайний у стены и почему-то ниже остальных - апостол Андрей. В руках он держал рыболовную сеть, ту самую, которую Христос предложил ему бросить, чтобы стать ловцом человеков.
   Ловец человеков... Сергий поднес свечу к лику Апостола. Морщины разбегались от прищуренных маленьких черных глаз ученика Христова. Он словно предостерегал Сергия, пытался его остановить.
   Вдруг лик затрепетал - блики света то вспыхивали, то гасли на иконе. Взгляд священника упал на пламя. Острый и длинный язычок огня наклонился и вытянулся в щель между иконостасом и стеной.
   Отец Сергий стоял перед дверью. Дверь - это икона. И ведет она вовсе не к алтарю.
   Перекрестясь, он осторожно надавил на доску. Она чуть подалась вперед и встала на место. Вот куда пробирался Кирилл и где был пойман. За этой дверью... За этой дверью хранится мазня Алешки Блаженного, которой и поклоняются отступники, - понял вдруг Сергий и оглянулся.
   Тихий шорох почудился ему за спиной. Он стоял, напряженно вслушиваясь.
   Но все тихо было в церкви. Пора возвращаться. Заутреня близка, в любой момент сюда могут войти, схватить его, сделать с ним то же, что с Кириллом, и никто никогда не узнает, какие темные дела творятся под церковными сводами.
   Сергий прикрепил свечу над чашей со святой водой и крадучись выбрался из храма.
   Василий спал у входа в его келью, подтянув коленки к лицу и укрывшись рясой. Сергий осторожно пробрался к себе и запер дверь на засов.
   Поколебавшись, он все же съел ломоть зачерствелого хлеба, что лежал на полу, отпил из кувшина воды и лег спать. Молитва и пост укрепляют все-таки больше дух, чем тело. А силы телесные, судя по всему, ему еще понадобятся.
  
   Ночами Сергий прислушивался и наблюдал.
   Кирилл говорил о тайных службах в каком-то потаенном храме. Если это так, то дверь в иконостасе вполне могла вести в подземный ход. По нему настоятель и монахи спускались в эту свою пещеру. Богомерзкие служения, скорее всего, совершались ночью, но как ни старался, из кельи Сергий не мог подтвердить свои подозрения.
   Все было тихо в коридорах монастыря. Монахи затворялись с вечера и не выходили до заутрени. Двор монастырский был пуст под луной. Монахи таились и выжидали. На четвертую после отъезда дружины ночь, когда, приоткрыв дверь, он не обнаружил спящего на пороге служки, Сергий понял, что пора. Он выбрался из монастырских палат, крадучись пробрался в церковь, спрятался за колонной у входа и стал ждать.
   Первым появился настоятель. Не крестясь и даже не глядя на лики Христа и Святых, он подошел к чаше со святой водой, отлепил свечку и направился к иконе с изображением апостола Андрея. Провел рукой сбоку, надавил на что-то, открывая потаенный замок, после чего просто толкнул апостола в грудь. Узкая дверца ушла внутрь, открыв черный проем.
   Высоко подняв свечу над головой, горбун шагнул прямо в иконостас. Дверь за ним закрылась. Что-то щелкнуло, звук отозвался под куполом. Снова стало тихо.
   Через какое-то время все повторилось. И еще, и еще раз. Монахи входили в церковь по одному. Не крестясь, шли к чаше, доставали свечи из-под ряс, зажигали их и направлялись прямиком к изображению Андрея. Проводили рукой сбоку, открывали замок и исчезали в темноте.
   Последним, мелко семеня, вбежал знакомый Сергию шелудивый служка Василий. Он боязливо оглянулся, перекрестил лоб на распятого Христа, зажег огарок свечи и юркнул в тайный ход.
   Сергий выждал немного. Понял, что вся братия собралась под землей и больше никто не придет, вышел из-за колоны. Встал на колени, коротко помолился о спасении души, зажег припасенную свечку, приблизился к потайной дверце. Пошарив в углу, нащупал каменный гладкий, захватанный руками выступ. Нажал на него и с "Господи, прости!" тихонько толкнул в грудь Апостола.
   Икона ушла внутрь иконостаса. Перед Сергием открылись неглубокая ниша и каменные ступени, круто уходящие вниз. Узкая и тесная лестница винтом спускалась под землю. Через каждые три ступени - поворот. Поднимайся сейчас кто-нибудь из монахов - он столкнулся бы с Сергием нос к носу, и разойтись бы они не смогли. Чтобы задержать чужого, достаточно было схватить его за рясу и крикнуть. Сергий старался об этом не думать.
   Он насчитал около десятка поворотов каменной лестницы, прежде чем нащупал под последней ступенькой что-то вроде пола. Пол был неровен, с какими-то острыми гранями, отчего ступню под мягкой войлочной подошвой пронзила острая режущая боль.
   Ну вот и подагра. Что-то давно ее не было.
   Сергий огляделся. Он стоял в узком, низком и тесном коридоре, вырубленном в скале. Стены на ширину плеч, пол весь в сколах и острых гранях, голову гнет ребристый тяжелый свод. Бежать, если столкнешься с кем, некуда.
   Сергий продвигался по проходу медленно и осторожно. На ощупь находил место, где выступы и грани были не так остры, нерешительно ставил ногу, цепляясь руками за стены, осторожно переносил тяжесть тела на подагрические ноги.
   Ход опускался все ниже и впереди был безнадежно черен. Вдруг пламя свечи, горевшее ровно, заметалось и вспыхнуло. Сергий заметил, что стены расступаются и свод поднимается над головой. Чернота впереди сменилась серым сумраком. Что-то похожее на хор голосов доносилось из глубины коридора. Сергий почувствовал запах гари и увидел желтые и красные отблески огня. Еще несколько шагов, с десяток ступеней - и он оказался на пороге довольно просторного зала, вырубленного прямо в горной породе. Он шагнул в сторону и прижался спиной к грубо отесанной стене.
   Странное зрелище представилось ему. Монахи в рясах с непокрытыми головам стояли на коленях. Перед ними чуть в стороне - горбун настоятель. Все лица повернуты были к дальней стене пещеры, где возвышалось что-то вроде алтаря. К нему вели широкие ступени, и на них стояли вырезанные из дерева и раскрашенные скульптуры. Сергий сначала принял их за Апостолов, но приглядевшись, понял - странные какие-то Апостолы. На тайной службе священники поклонялись языческим идолам. В них можно было различить черты древних славянских Богов - Огня, Земли, Воды, Плодородия. На алтаре же, ярко освещенная, стояла доска с изображением, заставившим отца Сергия вздрогнуть. По всем описаниям выходило, что это и есть творение Алешки Блаженного.
   Отдаленное сходство с иконой святого Николы Чудотворца угадывалось в этом образе. Старец с неправильным, вытянутым лицом, огромным чуть стиснутым по бокам лбом и узкими глазами изображен был на доске. На этом сходство заканчивалось.
   Рисунок был черно-белым. Никаких других красок, кроме белил и сажи, художник не использовал, из-за чего образ святого, которому поклонялись монахи, был строг и страшен. Однако самое таинственное и грозное было в глазах. Взгляд их сначала как бы ослеплял человека. Но отвернуться, спрятаться от него не было сил. Он словно вбирал в себя зрителя, завораживал его, и с ним творилось что-то необъяснимое.
   И вот уже Сергию казалось, что кроме него и этого жуткого образа в пещере никого нет. Стены каменного зала расступились и исчезли, а в лице грозного старика он видит десятки и сотни лиц с такими же втягивающими глазами, и они так же грозны и неумолимы. Леденящий душу страх перед чем-то ужасным и неотвратимым почувствовал Сергий, глядя на творение Алешки Блаженного, и хриплый голос настоятеля словно обрушился на него откуда-то сверху:
   -Грядет Страшный суд и Конец света, - пророчествовал горбун. - Близок звук ангельских труб. И спасется лишь тот, кто узрит лицо истинного Бога, которое перед вами...
   Из последних сил Сергий поднял сложенные персты. Никогда не казались они ему такими тяжелыми. Крестное знамение он накладывал так, точно крестился пудовой гирей. И только перекрестившись, смог отвести глаза от черно-белого изображения.
   Настоятель вдруг прервал свою проповедь на полуслове. Отвернувшись от образа, он зорко всматривался в то место, где стоял Сергий. Но огонь факелов, окружавших горбуна и икону, мешал разглядеть, кто там стоит у входа.
   Сергий не стал дожидаться, когда его увидят. Попятился, нащупал сзади ступеньку в подземный ход, повернулся, уронил свечу и бросился бежать по темному и узкому коридору.
   Едва успел он заскочить в свою келью, задвинуть засов, упасть на колени и, схватив молитвенник, заголосить слова псалма, как за дверью послышались топот ног и хриплое дыхание. Кто-то рванул дверь снаружи. Засов стукнул и не пустил. Дернули снова и снова. Сергий, возвысив голос, мерно и величаво читал священный текст.
   Настоятель позвал:
   -Отец Сергий, все ли у вас в порядке?
   -Все в руках Господа, - сурово ответил священник. - Ступай себе с миром.
   Горбун постоял под дверью в нерешительности. Теперь он и сам не знал, показалось ему, что он видел кого-то у входа в пещерный зал, или так оно и было на самом деле. Он сделал знак собравшимся перед дверью монахам разойтись. Ваську послушника, отодрав на всякий случай за уши, снова приставил стеречь гостя, а сам в задумчивости удалился.
  
   На следующий день в дверь к Сергию никто не стучался и ни о чем его не спрашивал.
   Он видел, как чинно монахи прошли вслед за настоятелем через двор к обедне. Горбун шествовал, молитвенно сложив руки на груди и смиренно опустив глаза долу. Но Сергий мог поклясться, что у входа в храм он обернулся и коротко глянул к нему в окошко. Взгляд этот был полон угрозы.
   Ближе к вечеру Сергий услышал за дверью осторожный шорох. Кто-то, таясь, топтался на пороге. Послышался робкий стук в дверь.
   "Что-то новое", - подумал Сергий, подошел к двери и отодвинул засов.
   Послушник Василий - низкорослый и щуплый, как подросток, с шелудивыми глазами и мокрым красным носом стоял на пороге. К груди он прижимал кружку с водой и краюху хлеба.
   -Положи на пол и уходи, - сурово сказал ему Сергий.
   -Дозвольте... - сиплым от волнения голосом начал Василий и пискнул: - войти!
   Несколько удивленный, Сергий пропустил служку и выглянул в коридор. Там было пусто. Он закрыл дверь.
   Обернувшись, увидел Василия на коленях. Тот полз к нему, шмыгая носом и хватая за рясу, скулил, как побитый пес.
   -Отпусти, отпусти грехи, святейший. Исповедаться хочу. Не откажи в милости...
   -Я тут грехи не отпускаю, - брезгливо отдернул рясу Сергий. - К настоятелю своему иди.
   Василий вытаращил безумно глаза и зашептал, поскуливая, и то и дело оглядываясь на дверь:
   -Настоятель и братия от Бога истинного отвернулись, по ночам богохульства творят в пещере, предаются новой вере и меня к тому принуждают. Исповедуй, отец, отпусти мне грех, сделай милость! А я тебе все как есть расскажу...
   "Кто он? Кем и зачем послан? - соображал лихорадочно Сергий. - Таятся там за дверью монахи, подслушивают, чтобы понять, был ли я ночью на их дьявольской службе? Выведать хотят, а потом, как Кирилла..."
   Тут он вспомнил, как видел случайно: Василий, единственный из всех, войдя в церковь и не зная, что за ним наблюдают, перекрестился. А ведь не похоже, что подослан.
   -Что же ты можешь мне рассказать? - мягче спросил он служку.
   -Все, все... И ход тайный в их молельню покажу. И идолов деревянных, поганых. А главное - икону богомерзкую, творение Алешки Блаженного, которой в глаза глянешь - и сразу точно на Страшном Суде окажешься...
   -Что-то путаешь ты, отрок, - содрогнувшись от воспоминания, перебил его Сергий. - Страшный Суд ждет нас после второго Пришествия Господа нашего Иисуса Христа. Откуда же нам знать, каково будет там?
   Василий испугался, залопотал, часто кланяясь:
   -Прости, прости меня, отец. Совсем обезумел от страха. Только образ, которому они поклоняются, страшен, и сила в нем, какую обычный человек не способен передать краской и кистью. Отпусти мне грех ради Христа, а я тебе все покажу - и где оный блаженный прячется, и как творит свое дьявольское искусство...
   -Что? - не верил Сергий. - Ты знаешь, где скрывается еретик? Можешь показать?
   Василий часто кивал, махал руками и мычал что-то.[Author ID1: at Sat Oct 27 16:34:00 2007 ]
   Вдруг Сергий схватил парня за шиворот, вздернул на ноги, залепил ладонью рот. В наступившей тишине слышно было знакомое сопенье и топтанье в коридоре.
   "Подослан!" - понял он, подтащил упиравшегося и трясущегося отрока к порогу, распахнул дверь и пинком вышвырнул вон. Край черный рясы мелькнул во мраке и послышался топот убегающих ног.
   -Бес тебя обуял! - громко, чтоб было слышно спрятавшимся, крикнул Сергий. - К настоятелю иди, ему исповедуйся. Я, пока обет не исполню, исповеди не принимаю.
   И захлопнул дверь, с силой двинув засовом.
   Потом походил по келье из угла в угол, усомнился. Страх и раскаяние Василия, кажется, были искренними. Он и в самом деле за отпущением приходил к нему. А если и про блаженного не врал? Тогда это он, Сергий, невольно выдал служку монахам. И те его теперь живым из монастыря не выпустят.
   -Ну что ж, все одно к одному, - решил Сергий и стал ждать ночи.
  
   Ночью, никем не остановленный, он забрался с вязанкой дров и огнем на колокольню. Разложил там, как договаривались с князем, костер, хорошо видный княжескому дозору за лесом. Подождал, когда огонь разгорится, и ударил в набат.
   Какое-то время ему удавалось сдерживать напор подбиравшихся к нему снизу по узкой лестнице монахов. Но силы были неравны. Навалившись разом, они просто выкинули его в звонницу, схватили, подняли, хотели сбросить с колокольни. Но настоятель, наблюдавший снизу, остановил и велел отвести Сергия в церковь.
   В храме избитого и окровавленного, теряющего сознание монаха привязали к наскоро сколоченному кресту. Разорвали на нем рясу, поверх головы положили венок из елового лапника - вместо тернового, подняли крест, прислонили к иконостасу.
   Боли Сергий почти не чувствовал. Ее заглушало чувство вины. Пусть невольно, но и сам он участвовал в этом богохульстве. Молился он как-то судорожно и просил об одном - чтоб простил ему Отец невольный грех его и отступников этих, искушенных дьявольским образом.
   Настоятель допрашивал Сергия строго, подражая допросу, учиненному в его келье четыре дня назад. Сергий тогда не зря подумал, что тут не он судит, но его. Провидческое то было чувство, - отвлекшись на мгновение от молитвы, усмехнулся он на кресте.
   -Признаешь ли ты, - донеслось до него снизу, - что смущал напрасно и соблазнял души русских людей верой чуждой Византийской?
   Губы Сергия шевельнулись. Но голоса его настоятель не услышал. Он сделал знак монаху. Тот поднес факел к выступившим из под кожи острым ребрам Сергия. Сергий взвыл и стал молиться громче.
   -Признаешь ли, что забыл истинных богов русских - бога Воды, Огня, Плодородия и отрекся от них во имя чуждого нам единого бога?
   Сергий вдруг заметил, как смотрит на него со столба напротив святой Никола Чудотворец, и стал молиться ему.
   Настоятель сделал знак. Второй монах окатил пытаемого ледяной водой из колодца.
   -Готов ли присягнуть в вере истинной на лике бога нашего, оставившего свой свет в творении Алексея Блаженного?
   На этих словах Сергий очнулся. Увидел в руках настоятеля тот самый черно-белый образ из пещерного зала. Собрался с последними силами, приподнялся на кресте и с наслаждением плюнул кровавой слюной в черные и узкие втягивающие душу глаза.
   Тело его тут же обмякло. Больше ничего он не видел и не слышал. Ни того, как бьют тараном в запертые двери храма подоспевшие княжеские дружинники. Ни как, суетясь, бегают монахи с настоятелем. Ни как падают двери, и бегут к нему, и снимают его с креста. Ни как пытаются открыть дверь с апостолом Андреем и не могут отыскать открывающий ее камень...
   Только через сутки, придя в себя, Сергий узнал, как все было. Монахи-отступники спустились в пещеру и подожгли там себя. Преследовавшие их дружинники, спасаясь от прорвавшегося к ним огня, едва успели выбраться.
   Лик черно-белый, сотворенный блаженным, прозревшим картины Страшного Суда, сгорел вместе с деревянными идолами, монахами и настоятелем.
   Служку Василия искали всюду, но так и не нашли. Должно быть, монахи затолкали его в свою пещеру, и там он сгорел, так и не указав место, где скрывается смутивший людей живописец Алексей, прозванный Блаженным.
  
   Глава 13
  
   Хлопнула дверь подъезда. Настя, тихо поругиваясь, тащила к машине неудобную и ненужную картонную коробку, полную обгоревшего хлама. Больше всего ей хотелось бросить все это прямо здесь у порога, сесть в машину и уехать, куда глаза глядят - хоть к Владу на дачу. Поплакать у него на плече, признаться, какая она невезучая дура.
   Влад бы понял, он утешил бы. И было бы совсем не стыдно, и можно было бы чего-нибудь придумать. И начать все сначала. Например, с тем же Павлом, которого она, кажется, сейчас просто пошлет куда подальше за то, что он бежит к ней с таким довольным лицом - похвалить и помочь донести до машины то ценное, чем поделилась с ними мать подружки Вилена Таркова.
   Павел подхватил коробку и положил на заднее сиденье машины. Затем повернулся и увидел ее лицо.
   -Что случилось?
   Настя поморщилась:
   -Поехали отсюда.
   Они вырулили на Парковую, миновали булочную и билборд с Зуевым. Настя отвернулась от хвастливого слогана.
   -Черт, и почему мне так не везет?
   -А в чем дело? - спросил он. - Разве Елена Александровна не отдала тебе архив Таркова?
   -Отдала, - подосадовала Настя. - Можешь изучить его и вписать главу в свой диплом. Полное собрание сгоревших тюбиков и обуглившихся кистей.
   -Что ж, и это неплохо. Ты позволишь? - Он свернул к обочине, притормозил и, перегнувшись, сунулся в коробку.
   Он рылся там, гремел и постукивал, бормоча что-то вроде: "Ага, "Угу" и даже "Очень интересно".
   -Ну что там может быть интересного? - не вытерпела Настя.
   -Обрати внимание, - Павел вынырнул из коробки с чем-то зажатым в кулаках.
   -Ну, - Настя недовольно посмотрела на его руки.
   -Оп! - разом раскрыл ладони Павел.
   -Что - "оп"? Я, например, никакого "опа" тут не вижу.
   -И напрасно. А он тут, между прочим, есть. - Павел скрутил колпачки с тюбиков и показал ей.
   -Ну и что? Высохшая краска.
   - Но что это за краска? В трех из пяти взятых наугад тюбиках когда-то была черная, или, как говорят художники, - сажа газовая. А в двух - белила. Тебе это ни о чем не говорит?
   -Только о том, что Тарков любил работать сажей и белилами... Как и...
   -Как Лев Зуев, - кивнул Павел в сторону плаката с изображением авангардиста. - Может это, конечно, совпадение. А может, что-то большее.
   -А все равно этого мало. Ну, любил Тарков черный и белый. И Зуев любит. И сотня других художников тоже. Так что давай этот мусор отправим в контейнер и забудем о нем.
   -Нет, в контейнер мы его отправлять не будем. Если тебе эти краски и кисти не интересны, оставлю их себе.
   -Зачем?
   -Может быть, мне удастся обнаружить следы краски из этих тюбиков на каком-нибудь холсте.
   -Кажется, ты хочешь меня успокоить, - вздохнула Настя.
   -Кажется, да.
   -Боюсь, не выйдет.
   -Да? А что ты скажешь на это?
   Павел снова сунул руку в коробку, пошарил там и вытащил старую толстую тетрадь в черной клеенчатой обложке.
   -Откуда? - удивилась Настя. Она точно помнила, что перебрала все содержимое, и никакой тетради там не было. Впрочем...
   -Дай-ка мне... - протянула она руку.
   Ну, конечно. Можно было и не сомневаться. Большая часть листов осталась не тронутой. Лишь два десятка страниц в начале исписаны старательным девичьим почерком.
   Это был чей-то дневник. Велся он сумбурно и от случая к случаю. Где-то стояли даты, где-то нет. Во всех записях главный герой - он ("Он мне сказал..." "Как он мог?.."). Все странички пожелтели от времени, а не от огня. В мастерской Таркова дневник этот не бывал. К тому же он не был подписан.
   -Ну, это вообще неизвестно как сюда попало, - сунула Настя тетрадку Павлу. - И нам уж точно ничего не дает.
   Парень вздохнул сокрушенно. Кажется, он действительно хотел немного обнадежить свою подругу. Он открыл тетрадь. Пробежал глазами отдельные строчки. Пролистнул несколько страничек, хмыкнул. Отчеркнул что-то ногтем на полях, заглянул в последние записи.
   -Да ты знаешь, что это такое? - повеселев, спросил он Настю.
   -Знаю. Чьи-то любовные бредни. Ахи, вздохи и томления. Скорее всего, Елена отобрала эту тетрадку в восемьдесят каком-то году у влюбленной школьницы, сунула в коробку и забыла.
   -Да? А что ты на это скажешь? - И Павел прочел голосом глухим, словно от волнения: "10 августа. Нигде... Нигде, нигде... Что это значит? Как это понять? Закрою глаза - вижу его. Открою - нет нигде. Нигде, нигде... Не думать о том, что от него осталось. Что они нашли, когда открыли... Не думать, не думать. То, что осталось - не он. От него ничего не осталось. Нигде, нигде... Знаю, что не так, а найти не могу. И то, из-за чего все случилось, исчезло. Не могу этого понять".
   -Господи, что это? О ком? Кто писал? - Настя заглянула в страницы. - Это что - дневник Гали Степановой? Это о Таркове?
   Павел, не отвечая, потянул тетрадь к себе. Продолжил:
   - "12 августа. Он сказал "Уходи". Он сказал "Ты мешаешь мне работать". Я ответила. Он крикнул: "Да, ты мне не нужна. Ты мне мешаешь. Мне никто не нужен - можешь ты это понять? Я позволял вам тереться здесь, изображать влюбленных и художников. Я думал, что не смогу больше работать, и мне было на все плевать. А теперь... теперь я, кажется, нашел. А ты тут лезешь с идиотскими вопросами. Уходи сама или я выгоню тебя". А теперь его нет. И я никогда не увижу то, из-за чего он меня прогнал".
   - О чем это она? - спросила Настя. Это когда было написано?
   Павел прикинул:
   -Недели через две после пожара. Слушай: "13 августа. Ездила в Гребенники. Думала, грохнусь там без сознания на пепелище. Или начну кричать и не остановлюсь. Не грохнулась, и не кричала. У меня, оказывается, все выгорело там, откуда рождается крик. Почему-то казалось - будет полно народу. Все ходят, разбирают головешки, ищут, что от него осталось. Никого нет. Хозяйка тетя Паша повздыхала и пошла собирать яблоки. Говорит - осыпятся, начнут гнить. Даже Л. там не было. Вообще исчез. Мне не звонит. А ведь предан был В., как пес. Приставал ко мне с утешениями, а теперь..."
   -Ух ты! - оценила запись Настя. - В. - это конечно Вилен. А преданный Л. - уж не Лева ли? Выходит, он до последнего был возле учителя, а потом вдруг исчез. Хотя, что ему на пожарище делать было? Он же не девица, влюбленная до потери себя...
   Павел как-то странно посмотрел на нее. И Настя снова подумала - может, он вообще очень даже сильно все переживает, этот Павел Сабуров. Только не показывает.
   -Ты вот это послушай, - сказал он, глядя в ее ореховые глаза. - Тут без даты. Но очень важное. "Снова спускалась вниз. Оказалось, не все выгорело. И у него, и у меня. Наткнулась в закутке на его рабочую куртку. Любимую. С поясом. Совсем целая, даже не почернела, как все вокруг. Ткнулась в нее - стою. Вдруг слышу - жуткий какой-то, животный вой. Потом поняла - я это вою. Отвылась, стала искать. Раз куртка уцелела, значит, найду что-нибудь еще. Я же помню, он говорил, что есть тут место, скрытое от всех. Я тогда спросила: "И от меня?" Он посмотрел удивленно. Если б его собака об этом спросила, он бы ей ответил". И последняя запись. "...Собирала головешки. Тюбики, кисти. Картонки какие-то. Стены простукивала, как идиотка. То место так и не нашла. Пробовала доски поднять обгоревшие - ногти обломала. Ругала себя, что все придумала. И все равно, где то он свое последнее спрятал. Оно ему дороже всего было. Из-за него он исчез. Почувствовал огонь, стал прятать и задохнулся. От старых работ остались рамы, куски, угольки. Из нового - ничего. Или не было его, этого нового? Он надеялся, что получится. Оказалось - он уже ничего не может. Последняя надежда рухнула. Раз так - ему не зачем было жить. А значит и мне - не за чем. Ухожу. Все..."
   Настя вздрогнула на этом последнем слове. Представила, что было дальше: щелчок щеколды в ванной. Журчание воды. Вода становится красной.
   -А ты знаешь, что она там все эти дни искала? - осторожно спросил Павел.
   -Кто об этом расскажет?
   -Дневник. "Снова спускалась вниз... То место так и не нашла..." Она искала место, в котором Тарков прятал самое ценное. Она была уверена, что последние недели или даже месяцы он что-то открыл и работал, как одержимый. Она не понимала, как так получилось - от старых работ остались хотя бы головешки, от новых - ничего.
   -Но раз она их не нашла...
   -Это не значит, что их не было.
   -Что же ты предлагаешь? Поехать их поискать?
   -Именно. Галя Степанова не нашла не последние работы Таркова. Она не нашла тайник, в который он их спрятал, когда начался пожар. А пока прятал, надышался дымом и не смог выбраться сам. Понимаешь? А если так...
   -Тайник до сих пор в подвале сгоревшего сарая в Гребенниках, - поняла, наконец, Настя. - И если там все не залили бетоном, то... Нет это было бы слишком просто.
   -А что нам мешает проверить? Кстати, у меня даже есть идея, как определить место тайника, чтоб не искать вслепую.
   -Ну так поехали скорее, - уже торопила Настя. - Тем более что... Нас могут опередить. Знаешь, кто вчера пытался выкупить у Елены архив Таркова?
   -Попробую угадать, - включил поворотник и нажал на газ Павел. -Лев Зуев ищет сохранившиеся работы учителя накануне персональной выставки?
   -Верно, - разочарованно протянула Настя. - Как это ты догадался? Может, скажешь, зачем это ему нужно?
   -Может, и скажу, - пообещал Павел. - Когда мы сами откроем тайну последнего периода творчества Вилена Таркова.
   Он прибавил газу. Мятый "Опель" ловко перестроился в левый ряд. Черная "Тойота Королла" с тонированными стеклами, сначала караулившая их рядом с домом Елены Александровны, затем поджидавшая рядом с булочной, стараясь остаться незамеченной, по[Author ID1: at Sat Oct 27 17:30:00 2007 ]следовала за ними по пятам.
  
   Не доезжая Гребенников, Павел свернул с шоссе и въехал в поселок городского типа. Притормозил у двухэтажного здания с вывеской районного отдела Внутренних дел.
   -Господи, милиция-то нам зачем? - удивилась Настя.
   -Да так... Есть одна идея... - туманно отозвался Павел.
   - Что они могут знать? Двадцать лет прошло. Только зря время потеряем. А скоро стемнеет.
   -Я быстро, - пообещал Павел и вылез из машины, прихватив с собой, точно по рассеянности, дневник Гали Степановой.
   Вернулся он через полчаса.
   -И как идея? - поинтересовалась Настя. Впрочем, она уже достаточно изучила Павла, чтобы не рассчитывать на ясный ответ.
   -Скоро узнаешь, - оправдались ее ожидания.
   По дороге к шоссе они миновали черную "Тойоту", поджидавшую кого-то на обочине. Но внимания на нее не обратили.
   До Гребенников оставалось километров пять, не больше.
  
   Вся и деревня-то - три десятка домов вдоль улицы в ухабах. Павел, не спрашивая дороги, сразу проехал к дому в три окна на окраине. Дом и забор если и знали когда-то, что такое краска, давно забыли про те времена. Что-то выцветшее, белесое шелушилось на них.
   -Кажется, здесь, - окинув взглядом домик, кивнул Павел удовлетворенно и подхватил пакет, затоваренный в придорожной палатке. В пакете звякнуло.
   -Господи, да здесь вообще живет кто-нибудь? - поежилась Настя.
   Улица была пуста. Соседние дома - как неживые. Возле одного ржавел в траве трактор "Беларусь" без колес. Вдалеке на краю поля вовсю крутился экскаватор. Подъезжали грузовики. На глазах поднималась благородная кирпичная кладка коттеджного поселка. Там была жизнь, а здесь...
   -Тетя Паша! - бодро прокричал Павел у калитки.
   Ни одна собака не залаяла.
   -О! - повернулся он к Насте. - А мы с хозяйкой тезки.
   -С чего ты вообще взял, что этот тот дом? - проворчала Настя. - И что Паша эта жива. Ей же должно быть лет сто.
   -Всего-то восемьдесят пять. Теть Паш! Принимай гостей! - надрывался Павел.
   Занавеска в окошке дрогнула. Качнулась герань, мелькнуло морщинистое лицо. "Смотри-ка, действительно, тетя Паша", - удивилась Настя.
   - В милиции узнал? - повернулась она к Павлу. - Это и была твоя идея?
   -Скоро все узнаешь, - вновь пообещал он.
  
   У старухи было полное лицо морщин и отличная память, освеженная кагором с шоколадом от Павла. Помнила она и Таркова, и веселые наезды художников из Москвы. Пожар вообще точно вчера потушили.
   Сарай - бывшую колхозную конюшню, каким-то чудом в результате мудреной сельхозполитики партии оказавшуюся на огородах и во владении тети Паши, старуха жалела и любовно называла "сарайкой".
   -Как тогда сарайка загорелась, я сунулась - куда там. Я в сельпу пожарникам звонить. Скоро приехали. Еще стены стояли...
   -А жилец?
   -Задохнулся, милый. Уснул, видно, у себя в подвале и не проснулся. Пожарники спустились, он там лежит. Хороший был человек, ласковый. Из магазина - всегда с подарком. Я, говорит, теть Паша, вам гостинец принес.
   Старуха потерла кулачком морщинистый глаз.
   -Сарайку жалко. Так он красиво там... Все досточками обил. И стены в картинках.
   Павлу нужны были подробности.
   -А в тот день... Не помните, в тот день были у жильца гости?
   -Когда загорелось-то? Да приезжали какие-то, разные. Я еще удивилась. Все лето почти никто не навещал... А раньше было много народу. Пили крепко, песни пели. Тихонько так, жалостливо. Они поют, я подойду - слушаю. Потом слышу, кричать на них начал. Чтоб не приезжали. Девушка одна была - он и ее прогнал. И такой еще беленький мальчик, они его пастушком звали. Тот еще летом ездил, все на крыльце у меня сидел. Тихий такой. "Я, - говорил, - теть Паш, тут посижу, вдруг ему чего понадобится - я сбегаю". Любил его очень. "Ваш, - говорил, - жилец, теть Паш - такой человек. Тут скоро музей будет, люди приедут, смотреть станут". В тот день, когда горело, долго сидел. Потом уехал.
   -А девушка? - вспомнила Настя. - Девушка в день пожара приезжала?
   -Погоди, погоди... Дай вспомнить. Нет, ее тогда не было. Накануне они ругались шибко - это я помню. Он ей с порога сарайки кричал: "Уезжай, ты мне надоела!" Прогнал, в общем. После пожара часто приезжала, бродила там. Я ее в дом звала - не пошла, очень убивалась. А когда горело, не было ее. Зато приезжали парни. Ругались сильно. Что-то про икону они ему кричали. Дескать, взял, а не отдаешь. Особенно один - такой злой, красивый.
   -Парни?
   -Икона?
   Павел с Настей переглянулись, озадаченные новыми неизвестными.
   -Ну да. А я думаю, выпили они крепко, - авторитетно заявила тетя Паша. - Те парни уехали, а жилец с папиросой уснул. Тут многие так горят.
   -А сарайка-то полностью выгорела? - продолжал расспрашивать Павел. - Или что-нибудь осталось?
   -Стены стояли долго. Потом все травой заросло.
   -А мастерская... то есть подвал.
   -А с ним что станется? Председатель мне досок выделил, постелили, толью покрыли - сухо стало. Для картошки лучше не бывает. До весны лежит, ничего ей не делается. И не прорастает.
   -Вы что же... Картошку хранили? В мастерской художника? - ужаснулась Настя.
   -Не, мы не в мастерской... Мы в подвале, - не поняла тетя Паша.
   -Скажите, - подобрался Павел. - Вы там... в подвале, после пожара никаких картин не находили?
   -И-и-и, милый. Какие картины. Если и было что - сгорело. Девушка эта его приезжала, искала - не нашла. Что осталось поломанное - я выбросила. А что целое - стоит в углу. И картошку я там уже не храню. Нету у меня теперь картошки. Пенсия одна.
   -А посмотреть... - спросила нерешительно Настя. - Посмотреть подвал этот можно?
   -А по мне хоть живите, если хорошие люди, - улыбнулась старуха и улыбкой прибавила себе морщин.
  
   Остался от "сарайки" один пол на глухом фундаменте под толем, к нему вели ступени крыльца. В полу виднелась прямоугольная крышка с языком щеколды под замок. Кусты бурьяна дружно навалились на останки сарая и оглаживали его на ветру бурыми метелками.
   Павел откинул крышку. Свет пролился в нутро подвала. Кислым и прогорклым, как из забытого котелка с подгоревшей кашей, пахнуло снизу.
   -Мы же там ничего не увидим, - расхотелось лезть вниз Насте.
   Павел опустился по плечи, достал из кармана фонарь, зажег, подал ей руку.
   Скрипели под ногами доски, луч фонаря шарил по растрескавшимся стенам, вырывая из полумрака то выступ, то нишу, то щель. Из угла выступили мольберт на трех ногах, вешалка, дырявый сапог, плетеный стул и шляпа с отъеденными полями. На шнуре с потолка свисал патрон без лампочки. Электричества не было.
   Настя подозрительно разглядывала пол под ногами, дергалась на шорохи и попискивания по углам. Боясь крыс и насекомых, жалась к Паше.
   -Господи, что ж тут можно было написать? - содрогнулась она. - Что там Гольдецкий пел про философские беседы, выставки, работы? Все так и было, как говорит тетя Паша. Шлялись из Москвы, пили мертвую, песни пели и уезжали. А Вилен тут потом загибался от язвы желудка и с ума сходил. Допился, всех выгнал и сгорел. Какие художественные секреты тут мог украсть Лёва Зуев? Пару тюбиков и банку белил?
   Паша молча обнял ее за плечи. Она подняла на него глаза. Ореховый их цвет растворился во тьме подвала. Павел смотрел на нее долго, ничего не говоря. Пауза тянулась
   "Еще немного - и мне уже не нужны будут никакие тайны. Кроме одной", - шальная мысль заплясала в Настиной голове и пропала. А Павел достал из-за пазухи тетрадь, начал светить в нее фонарем и оглядываться.
   "Интересно, что это он делает?" - наблюдала Настя загадочные манипуляции.
   Он померил шагами пол. Сделал мелком пометки на стенах. Снова заглянул в тетрадь. Наклонился и, не разгибаясь, провел по полу тонкую белую черту.
   Новое дело. Еще один художник нарисовался.
   Контур, проступавший под мелком, получался невеселым - большая круглая голова, рука вытянута вперед, другая подвернута. Нелепо раскинутые толстые ноги.
   -Где-то я такие картинки уже видела, - вспомнила Настя.
   Так обводят по контуру труп, лежащий на месте преступления. Чтоб потом восстановить картину.
   -Значит, так он и лежал, когда спустились пожарные?
   -Угу.
   -А ты откуда знаешь? Из архива райотдела милиции?
   -Точно.
   - В этом и была твоя идея - как найти путь к тайнику... И сколько такая информация теперь стоит?
   -Совсем не дорого, - стараясь не наступать внутрь контура, продвигался Павел к тому месту, где когда-то лежала вытянутая рука.
   Подошел, постоял. Присел на корточки. Взгляд его заскользил и уперся в стену. Не вставая, он подобрался, постучал по кирпичам. Те отозвались глухо.
   -Хочешь сказать, где-то тут должен быть тайник? - допытывалась Настя.
   Павел не ответил. С озабоченным видом он попрыгал у стены. Видно было - доски там старые, никто их не менял. Огонь только обжег немного дерево, жаром защитив от гниения. Три доски были обрезаны, вынуты и снова поставлены на место.
   -Слушай, а ведь похоже... Неужели тайник? - обрадовалась Настя. - Только как его открыть?
   В углу под лестницей обнаружились штыковая лопата со сломанной ручкой и ржавый лом. То, что нужно.
   -Посвети-ка мне.
   Вставив острие лома в тонкую щель между досками, Павел чуть нажал, повернул. Крышка тайника подскочила и отлетела к стене. Лом упал. Рука Павла по плечо ушла в открывшуюся щель. Он пошарил и вытащил под свет фонаря картонную папку с тесемочками, в каких художники носят эскизы и наброски.
   -Вот это да... - прошептала Настя.
   Павел помедлил, любовно оглаживая папку, затем открыл ее. Настя поднесла фонарь и вскрикнула...
   Из папки выступил знакомый образ. Вытянутое лицо с высоким лбом, как будто сдавленное у висков, узкие прищуренные глаза, черные бездонные зрачки - и в них, дробясь и множась, как будто толпятся сотни таких же странных лиц.
   Все оттенки белого и черного заиграли на листе картона, и стены подвала расступились. Настя почувствовала, как стоит над пропастью, а под ногами -звезды. Она задержалась на краю, зажмурилась, тряхнула головой и снова заглянула в папку. И только тогда вспомнила, где уже видела похожий рисунок.
   В тайнике сгоревшей мастерской Вилена Таркова, в папке для этюдов спрятан был набросок, напоминавший тот, что пытались продать неизвестные в Стокгольме на прошлой неделе.
   -Ты хоть понимаешь, что это значит?
   Павел не ответил. Перевернул лист. Больше в папке ничего не было. Только сама она вся была разрисована.
   На картонной обложке образ старика множился в черно-белых светящихся сюжетах среди пустынных городов, в скалах, пустынях и морях, в закрученных спиралью звездных туманностях. Казалось, чье-то взорвавшееся воображение выбрасывало на картон эти образы, как солнце выбрасывает языки ядерной плазмы длинною в миллион километров.
   -Слушай, а Тарков-то... - восхищенно начала Настя.
   -Тш-ш... - сжал ей руку Павел. - Тихо!
   Настя не поняла, хотела возмутиться и вдруг услышала... Скрип дерева, шорох песка на подошвах. Кто-то осторожно поднялся по ступенькам и ходил теперь по доскам, покрытым толем, над их головами. Доски гнулись под тяжестью шагов и скрипели.
   -Кто это? - шепотом спросила Настя.
   -Н-не знаю. Теть Паш - это вы? - неуверенно позвал Павел. - У нас все в порядке. Мы сейчас поднимемся.
   Наверху не отозвались.
   -Павел, - тихо сказала Настя. - А ведь это не старуха.
   Слышно было, как шаги направились к люку. Человек постоял над входом в подвал, как бы раздумывая. Затем скрипнули петли, тяжело грохнула опущенная крышка.
   Внизу сразу стало темно. Только луч фонаря высвечивал грозный образ в раскрытой папке. В черных глазах сверкнул луч Конца Света и погас.
   -Эй! Что за шутки! Откройте немедленно, - крикнул, встав с колен, Павел.
   Ответом ему был противный скрежет железа и щелчок замка.
   Насте очень хотелось верить, что это просто дурацкая шутка. Но она не верила.
   -А это что за звук, Паша? И... чем это пахнет?
   Павел прислушался. И принюхался. Звук был очень неприятный. Как будто плескали жидкостью из канистры. А пахло керосином.
   Потом чиркнула спичка. Пламя над ними вспыхнуло и зашумело.
  
   Глава 14
  
   Кириллу этот тип - художник, сразу не понравился.
   -Дать бы ему по шее, - говорил он, когда они вернулись на жаркие доски яхтклуба "Спартак". - Сразу подписал бы, что надо. А то начал вонять - я художник, за кого меня принимаете!
   -Не гунди, жопа! - оборвал его Холев. - Чтоб ты понимал в экспертизах.
   Кирилл сплюнул в воду, но не заткнулся.
   -Точно говорю. Тоже мне художник. Говна пирога. Интеллигент хренов. Честный. Если честный, чего ж иконы взял. Не брал бы тогда. Смотри, стукнет он на нас.
   Холев оглянулся на Сеню. Тот глаза спрятал, но видно было, что с Кириллом он согласен.
   Не в правилах это Холева, но пришлось объясняться.
   -Никому он не стукнет. У него самого с ментами проблемы. А без его слова на иконы мой человек и смотреть не станет. Продать мы их за сотню деревянных всегда можем - но какой толк? А тут - валюта, импорт. Через три дня вернет, не ссыте. И бабок за экспертизу возьмет только на бутылку.
   -Блин, за такую ферню еще бабки платить, - проворчал Кирилл, но умолк.
   Художник этот и Холеву не понравился. И то, что проблемы с ним, а значит и с приятелями будут, он уже не сомневался...
   Жил этот якобы валютный эксперт у какой-то старухи в деревне. И не в доме, а в сарае, чуть не в поле. Серые доски, мутные стекла в узеньких сортирных окошках. И встретил он их странно.
   Постучали - не ответил. Кирилл стал ломиться. Мужик, какой-то весь заросший, здоровенный и сутулый, в бороде и драной джинсе, с крестом на шее, открыл наконец дверь и, не спрашивая ни о чем, вернулся к столу. Водки плеснул в чашку, выпил, подпер рукой башку и уставился в стену, будто их тут и не было.
   Холев начал объяснять, кто им нужен. Тот посмотрел свирепо. Сказал: "Пейте, ребята, и молчите. Потом вопросы". И отрубился, глядя в стену, всю разрисованную непонятными картинками.
   Сели, выпили из алюминиевых кружек. Кирилл поставил на стол сумку с иконами. Холев вежливо уточнил - с Тарковым ли они имеют дело. Назвал заказчика икон по фамилии. Странный тип как будто его и не слышал.
   Кирилл вскочил:
   - Пошли отсюда, не видишь - пьянь, шары залил, ничего не соображает.
   Холев сделал последнюю попытку. Достал икону - ту самую, старую, на которой и не видно ничего, сунул чуваку под нос - может, протрезвеет?
   Тот не сразу, но ожил. Взял в руки доску - черную от времени, в каком то закопченном окладе. Криво улыбнулся изображенному старику, словно давнему, но забытому знакомому. Повернул к свету из окошка. Лицо его вдруг стало удивленно вытягиваться. Он поднес икону к глазам, повернулся и, кажется, впервые увидел, что не один.
   -Откуда? - спросил он, обращаясь к Холеву.
   -Из-под Вологды /ехали вроде до Воркуты?/, - почему-то с гордостью ответил Холев.
   -Тут еще есть, - встрял Кирилл. - Полная сумка.
   Тарков бережно отложил старика, из-за которого Кирилл стукнул священника по темечку, потянулся к сумке. Сеня ловко и азартно, как импортные диски или джинсы, стал метать на стол лики богоматерей, Христов и святых.
   Вилен просмотрел их рассеянно, но тут же забыл и вернулся к той, что дед из церкви назвал Чудотворной.
   -Мы, собственно, по поручению... - Холев снова назвал фамилию своего посольского посредника. - Он очень просил подновить доски и сделать что-то вроде экспертизы - ну там, какая школа, кто автор. Оплата по выполнению заказа. Срок - три дня. Возьметесь?
   Мужик не ответил. Встал, подошел к узкому прямоугольному окошку, прорезанному в стене на уровне лица.
   -Вы мне оставьте ее, - не то попросил, не то приказал он Холеву, взглянув поверх иконы.
   -Тьфу ты, - сплюнул Кирилл.
   Холев показал ему кулак. И еще раз терпеливо объяснил, что от Таркова требуется. Тот выслушал, ничего не ответил. Держа чудотворную перед собой, направился к узкой лесенке, ведущей в какой-то подвал.
   -Остальные-то забери, - прокричал ему вслед Кирилл, запихивая доски со святыми в сумку.
  
   Через неделю под боком маломерного парусного флота на пристани "Спартака" созрел бунт. На него подговаривал Кирилла Сеня. Хитер был Сеня, как змей. Если что - Холев с Кириллом базарить будут, а он в стороне. Выбьет Кирилл деньги - он в прибытке, обломает его Холев - Сеня ни при чем.
   -Говорил - три дня на реставрацию, а торчим тут неделю, - нашептывал он подельнику, лежавшему на животе широченной спиной к солнцу. - Ни денег, ни товара. Мне бабки в оборот пускать надо, диски, джинсы покупать на продажу. Клиенты звонят, спрашивают - а у меня голяк. Всю клиентуру через этого артиста растеряю.
   -Сегодня обещал принести, - повернул голову и крепко прижал щеку к доскам Кирилл. - Говорит, художник этот закопался. Иконы старые, работы много.
   -Да какая там работа? Керосином протер - они как новые. Потом иконы чем старее и меньше на них разобрать можно, тем лучше. Я, например, вообще не уверен, что их реставрировать надо.
   -Ну так и сказал бы Холеву.
   -Ему скажешь. Знаешь, какой он... А то, что бабки этому козлу бородатому платить придется - это вообще. Из нашего, между прочим, кармана.
   Кирилл в этот раз явно был настроен на защиту патрона. А, может, все дело было в том, что не любил он Сеню. Возможно, он и был туповат, но не настолько, чтобы не понять: Сеня привык свои проблемы разгребать чужими руками.
   -Холев сказал - бабки только на бутылку. Три рубля - о чем разговор? А без слова этого Таркова...
   -Холев сказал... Три рубля... Потом окажется, что не три, а триста. И как ты проверишь?
   -Ты на что это намекаешь? - поднял голову Кирилл.
   -Ни на что, - понял, что перегнул палку, Сеня. - В конце концов, тип этот не единственный эксперт. Другие есть. Делают быстрее, не хуже и дешевле.
   -И ты их знаешь?
   -Уж если б взялся, нашел бы.
   -А ты знаешь, что человек этот холевский, посредник, как узнал, что за иконы взялся сам Тарков, сразу двадцать процентов набросил?
   -Да? А кто тебе это сказал?
   -Холев.
   -Вот то-то и оно, что Холев... А я не обязан верить. И деньги платить. Он что ли отколупывал икону? Священнику башку пробил? Его посадят, если что?
   -А чего это ты про священника вспомнил? - посмотрел на него косо Кирилл.
   -А того, Кира, что рискуют одни, а деньги получают другие. И это несправедливо.
   -Ну так и скажи это шефу. Вон он как раз идет. А я послушаю.
   Холев энергично шагал к ним по пирсу. Он очень старался выглядеть бодрым и довольным. Тяжелая сумка оттягивала ему плечо.
  
   -Хочешь сказать, этот козел, наконец, кончил чистить деревяшки? - потянулся Сеня к сумке.
   -Лапы убери, - стукнул его по рукам Петя. Он[Author ID1: at Sat Oct 27 20:07:00 2007 ] и [Author ID1: at Sat Oct 27 20:07:00 2007 ] дернул молнию. Кирилл заглянул в сумку.
   -Тут все? - почему-то спросил он.
   -Одной не хватает, - изловчившись, сунул туда [Author ID1: at Sat Oct 27 20:07:00 2007 ]нос и пересчитал доски Сеня.
   -Ты прав, следопыт, - щелкнул его по носу Холев.
   -И я даже знаю, какой, - бросив торжествующий взгляд на Кирилла, Сеня ехидно улыбнулся.
   -Блин, да это ж была самая ценная вещь! - допер и Кирилл. - Я из-за нее, может, в чистую мокруху влез.
   -Да заткнитесь вы, - огрызнулся Петя. - Сам знаю, что самая ценная. Тарков говорит, что именно поэтому с ней больше всего возни. Просит еще неделю сроку.
   -Да ты че, лох что ли? - мгновенно закипел Кирилл. - Он же обуть нас хочет. Найдет клиента и толкнет.
   -Сам догадался или кто подсказал? - грозно посмотрел на него Холев.
   -Что-то ты, Петенька, слишком много на себя берешь в последнее время, - не удержался Сеня.
   -Та-ак. Бунт на корабле? Не потерплю. Любители крысятничать могут валить на берег. Если вы мне не доверяете - предлагаю разделить добычу и разбежаться.
   -Как это разделить? - мигом остыл Кирилл. - А кому мы их продавать будем?
   -Не сцы, Кира. Покупателей я найду, - почуяв скорую куплю-продажу, оживился Сеня. - А вот Никола Чудотворец - с ним-то как?
   "Ну, послал мне бог помощничков, - подумал Петя. - Если что - подставят только так. Сколько раз зарекался связываться с дураками и трусами. И вот..."
   Дело с иконой, в которую так и вцепился Тарков, обстояло еще хуже, чем он тут изобразил. Этот полоумный тип вообще отказался ее отдавать. Выгнал Холева пинками со всем остальным, как он его назвал, "хламом". Который он, кажется, и в руки не брал. Холев сам купил в хозяйственном скипидару и натер им доски. Чтоб помощники его не разорвали, догадавшись, что иконы неделю провалялись в сумке безо всякой реставрации.
   -Ладно, - пихнул он ногой сумку к Сене. - Забирай игрушки и делай с ними, что хочешь. Деньги можете поделить на двоих. А это тебе на всякий случай примерная цена товара. Чтоб не продешевил.
   Сеня взял листок с описью и ценами, которые Холев оговорил с посредником, сославшись на Таркова. Таких прайсов, правда, было два - один с настоящими ценами, другой для товарищей. Бросил Холев Сене в лицо второй. Но тому и этого хватило.
   -Сколько, сколько... - до Сени дошло, что сам он такую цену никогда не выбьет.
   Кирилл вырвал у него листок, увидел цифры.
   -Это че - в рублях, что ли?
   - В долларах, придурок.
   -Ты что, реально можешь их за доллары продать? - не верил Сеня.
   -Я могу. Вы нет, - торжествовал победу Холев.
   Ему даже стало скучно. Сейчас поползут на брюхе, упрашивать будут. Блин, если бы он мог сам выбить икону из Таркова - кинул бы этих дурачков только так.
   Когда он описал своему посреднику, человеку по фамилии Смелянский, в биографии которого сплелись два высших образования и один срок за спекуляцию, реакцию Таркова на икону, добытую в северной церквушке, у того аж телефонная трубка в руках затряслась. И он назвал сумму, какую Холев никогда не произнес бы вслух при типах вроде Кирилла или Сени.
   -Ладно, - поднял руки Сеня. - Сдаюсь. За такие бабки...
   Холеву этого было мало. Вздумали тянуть на него? Ну так получайте.
   -Что, Сенечка, очко сыграло? Боишься, куш мимо носа просвистит? А в чем проблема-то? Возьмешь Кирилла, выйдете к вокзалу. Кира будет хватать прохожих за руки, ты продавать мазню из-под полы. Или втюхаешь своим клиентам в нагрузку к "Битлз". Срубите по трешке, купите портвейну. Любо-дорого...
   -Ну ладно тебе... - протянул Кирилл. - Сказали же, что согласны.
   -Ась? На что согласны? Не слышу.
   -Ну ты главный... Ты босс,- заворчал, как пес, Кирилл.
   -Ты не просто босс. Ты великий босс, - егозил Сеня.
   -Вот именно, - кивнул Холев. - Я босс, а вы шестерки. Кто нашел заказчика? Кто узнал, где искать товар? Кто вас научил, как все сделать, чтоб не завалиться? А кто чуть не запорол все дело? Кто мутит тут воду за моей спиной? Ваша задача не обсуждать меня, а выполнять, что я сказал. Повторите.
   Двое нестройно повторяли клятву, как первоклашки - стих за училкой.
   Холев заставил каяться еще дважды. И только после этого объяснил, как они сегодня ночью будут вызволять Николу Чудотворца из плена.
  
   К бунгало Таркова они подобрались со стороны поля. Ночь опустилась, но земля была горяча, как днем. Лежали в сухой потрескивающей траве, глотали пыль. Кузнечики трещали, как ошпаренные.
   Оконца в сараюхе - узкие, слепые - поблескивали желто и мутно, как дешевый янтарь. Сеня влез на плечи Кириллу, заглянул внутрь.
   Тарков сидел за длинным дощатым столом, положив косматую голову на кулаки. Перед ним стояла, уронив руки и печально ссутулившись, симпатичная девчонка с прической пажа. Она смотрела на Таркова умоляющими глазами и вот-вот готова была зареветь.
   -Блин. У него там баба.
   -Чего они там? - нетерпеливо переступая, спросил Кирилл. - Трахаются что ли?
   -Вроде нет, - проглотил грязненький смешок Сеня. - Собираются.
   Девчонка сложила руки на груди, точно моля художника. Губы ее шевелились. Глаза плаксиво щурились. Слов Сеня не разобрал. Все ясно было и так.
   Тип этот косматый, наконец, заметил стоявшую перед ним. Схватился за голову, рванул волосы. Потом замахал руками на дверь, прогоняя...
   Девчонка заревела в голос. Упала на колени, стала цепляться за его ноги... Тарков взял ее, потащил к двери, крича. Даже сквозь глухое окошко было слышно:
   -Да оставишь ты меня, наконец, в покое? Чего ты от меня хочешь? Правды? Не нужна ты мне. Мне никто сейчас не нужен! Столько лет... Может, это мой последний вздох... Может, больше вообще ничего не будет.
   Сене было интересно. Кириллу надоело. Он потянулся почесать спину, Сеня потерял равновесие и рухнул в сухую траву, обиженно пискнув.
   Холев зашипел на них.
   -Так че? - сдавленным шепотом спросил Кирилл. - Вломимся, навешаем плюх и доску заберем?
   Холев погрозил ему - успеешь еще дров наломать, костолом. Сделал знак идти за ним. Провел их вдоль сарая, опустился на колени, раздвинул бурьян. Там в фундаменте было небольшое слуховое оконце. Утром после ругани с Тарковым он обошел на всякий случай сарай и наткнулся на него.
   -Блин, да оно же узкое. Как тут пролезешь? - запротестовал Кирилл.
   Холев снова сделал ему знак заткнуться. Достал из кармана нож, отколол засохшую замазку, осторожно вынул стекло, нашарил шпингалет и потянул его вбок...
   Ширины открытого оконца как раз хватило, чтобы просунуть голову и плечи. Сеню Холеву пришлось стаскивать вниз как мешок. Кирилл пролез сам.
   В подвале пахло свежей масляной краской и застарелым конским потом. Посидели тихо на корточках, прислушиваясь к сцене наверху. Рыдание перешло в крик. Раздраженный выговор - в яростный приказ. Ссора подошла к завершающей стадии. Сейчас Тарков вышвырнет девчонку и спустится в подвал.
   Надо было торопиться.
   Холев зажег карманный фонарик, пошарил лучом во все стороны и наткнулся на трехногий мольберт.
   -Слушай, так это же... - с трудом выговорил он.
   Старик в белой накидке с крестами, прищурившись, скорбно смотрел на них с доски на мольберте. Икона сияла, как новенькая. Оклад был свеж, как сусальный пряник.
   -Вот это да... - раскрыл восхищенно рот Кирилл. - Мы ж за нее теперь вдвое бабок срубим.
   -Сомневаюсь я... - подал голос Сеня. - В таком виде она как фирменные джинсы со срезанным лейблом.
   -Кончайте трепаться... - прикрикнул на них Холев, протянул руку к иконе и тут же зажмурился. Свет вспыхнувшей на шнуре лампы под потолком резанул глаза. Голос Таркова раздался за спиной.
   -А-а. Вот кто здесь шарит. Я думал, крысы.
   Холев цепко ухватил икону, толкнул Кирилла локтем. Тот выставил вперед ногу и поднес к подбородку кулак.
   -Громил привел, - качнул взлохмаченной головой Тарков. - Не терпится святого загнать. Я же сказал - работа еще не закончена.
   -Для нас в самый раз, - выскочил задиристо Сеня.
   -Долго возитесь, мастер, - примирительно заметил Холев. - Заказчик ждать не может.
   -Ну так забирайте и катитесь отсюда, - точно боясь испачкаться, посторонился, пропуская, художник.
   -Так-то лучше, - удивился такому легкому согласию Холев и полез в карман рубашки... - Сколько я вам...
   -Убери бумажки... - скривился брезгливо Тарков. - И скажи своему этому... как его... Чтобы больше ко мне никого с такими предложениями не присылал. Выгоню!
   -Ну как знаете, - сунув доску под мышку, Петя направился к лестнице.
   Команда его потянулась за ним. Уже на ступенях Холев вспомнил:
   -А что сказать... насчет этого... Век там, школа...
   Тарков, стоявший перед листом картона на мольберте, оглянулся досадливо, не понимая, кто тут и о чем его спрашивает.
   -Скажешь, лик святого Николы. Первая половина семнадцатого века. Школа Ушакова. А теперь...
   Дважды повторять Таркову не пришлось. Ребята с бодрым топотом и победными кличами выбрались из подвала и, обгоняя друг друга, понеслись к последнему автобусу на Москву.
   Тарков же, подцепив три доски у стены, открыл лючок в полу и вынул оттуда старую иконную доску без оклада. Отнес и пристроил ее в углу, зажег под ней лампаду. Затем вернулся к мольберту. Выдавил из тюбиков на палитру белил и сажи и принялся за работу.
   Со старинной доски, добытой компанией Холева в сельской церквушке, сквозь привычные черты Николы Чудотворца проступал черно-белый и грозный лик старца с вытянутым лицом, высоким сдавленным у висков лбом и грозным втягивающим душу взглядом.
  
   Глава 15
  
   Павел в два прыжка подскочил к лестнице. Взлетел к люку и ударил в него снизу обеими руками. Тяжелая крышка дрогнула, но не подалась. Замок был крепок.
   Настя снизу смотрела на него из темноты.
   Паша чувствовал, что она стоит там, ждет. И отлично понимает, что будет дальше. Но... молчит.
   Он присел, раскачался на пружинистых ногах и разом изо всех сил выпрямился. Плечи и спина ударили в крышку, как таран. Она затрещала и чуть подалась. Павел готов был бить снова и снова плечами, спиной, всем телом, выбить этот чертов люк и вытащить Настю отсюда. Но тут вдруг пламя огненными струями брызнуло со всех сторон, и удушливый черный дым хлынул в подпол. Это листы черного толя расплавились в огне, и горящая черная смола пролилась в щель между крышкой люка и досками.
   -Спускайся, Паша, спускайся! Сгоришь! - крикнула Настя и тут же задохнулась в страшном кашле.
   В свете льющихся огненных струй Павел увидел, как она побледнела и покачнулась.
   -Платком, платком рот закрой, - крикнул он ей. Ударил еще раз в крышку, почувствовал, как нестерпимо горит плечо. Сбил ладонью пламя с куртки, скатился вниз... И вовремя - едва успел подхватить падающую без сознания Настю.
   Он дернулся с ней к лестнице, но огненный поток уже катился по ступеням. Затравленно оглядываясь, сдерживая дыхание, Павел стал отступать с Настей на руках. Шаг за шагом, преследуемый огненными ручьями, текущими с потолка. Пока не ткнулся спиной в стену. Все, отступать дальше некуда.
   Настя пришла в себя. Обхватила его руками за шею, и он услышал, как она застонала:
   -Но должен же быть какой-то выход.
   Павел обшарил взглядом затянутый черным дымом подвал. Выхода не было.
   Вдруг что-то лопнуло прямо у них над головами. Послышались треск и новый удар, град щепок и обломков досок осыпал их головы. В проеме наглухо заколоченного слухового окна, освобожденного отчаянными ударами, появилось искаженное лицо Влада Карташова.
   -Настю, Настю давай сюда! - кричал он.
   Павел поднял Настю на руках. Влад подхватил ее и вытащил через окно. Павел подпрыгнул, поймал пальцами выступ, подтянулся. Влад зацепил его за шиворот и дернул изо всех сил, помогая выбраться.
   Вдруг Павел уперся и попытался снова соскочить вниз. Влад крепче схватил его за воротник рубашки.
   -Куда? С ума сошел?
   -Папка! - крикнул Павел. - Там папка с рисунком Таркова! Сгорит!
   Влад выругался страшно и матерно. Опустил кулак на голову Павла. Тот повис, теряя сознание, и стал сползать в окно. Настя, придя в себя, подскочила. Вместе с Владом они за руки выдернули тело Павла из слухового окна. И вовремя. Жар снизу рвался нестерпимый. Они едва успели отволочь [Author ID1: at Sat Oct 27 20:16:00 2007 ]оттащить[Author ID1: at Sat Oct 27 20:16:00 2007 ] [Author ID1: at Sat Oct 27 20:16:00 2007 ]тяжелое и безвольное тело в поле, как крыша подпола затрещала и со страшным треском провалилась внутрь, сжигая последнее свидетельство того, что жил когда-то на этой земле удивительный художник Вилен Тарков...
   Только тут до Насти дошло, что с ними случилось и чем это могло кончиться.
   -Господи, Влад, - ткнулась она лицом в щеку с жесткой седой и такой родной щетиной. -Какое счастье, что ты тут оказался. Кстати, а как ты тут оказался? - подозрительно посмотрела она на него. - Ты что? Следил за нами?
   -Потом, потом... - торопил их Карташов. - Ты цела? Голова кружится? Идти можешь?
   -Я-то в порядке... А вот Павел...
   Распростертое на земле тело шевельнулось. Парень сел, ошалело тряхнул головой. Узнал Настю, потом Влада.
   -Чем это вы меня так?
   -Пока только кулаком. Остальное - потом, - пообещал Влад и снова заторопил. - Скорее уходим отсюда. Пока милиции не понаехало.
   -Тю-ю.. С какой это стати нам бегать от милиции? - удивилась Настя. - Нет уж! Хватит им делать вид, что ничего не происходит. Пусть займутся своим прямым делом - расследованием. В конце концов, кто-то же нас запер и поджег. Ведь если бы не ты, были б тут сейчас два обгорелых юных тела. Бр-р... Так что ты как хочешь, а я звоню и вызываю следователей... - Она достала мобильник.
   -Не вызываешь, - выхватил у нее трубку Влад.
   -Ну если ты это уже сделал, я их дождусь. Вот только тетю Пашу успокою. А то, боюсь, старушка второго пожара не переживет. - Настя повернулась к дому.
   -Не ходи туда, - остановил ее Влад.
   -Это еще почему?
   -Потому что тетю Пашу убили.
   -У... убили? Как?
   -Думаю, этого тебе лучше не знать. Сделал это тот, кто запер и поджег вас в подвале. Если нас тут застанут - обвинят в убийстве и поджоге. И мы ничего не сможем доказать. Так что делайте то, что я говорю, а все вопросы - потом.
   Вслед за Владом они обогнули садик тети Паши и вошли в деревню как бы и не от ее дома.
   Рядом с Пашиным "Опелем" Настя увидела тоже не слишком свежую, но еще вполне приличную "Ауди" Влада.
   Пока Павел разворачивал машину, она очень старалась не смотреть в сторону домика, но не удержала случайный взгляд и отметила, что дверь приоткрыта. Что-то мешало ей закрыться плотно. Лежало там что-то, похожее на узел белья с торчащими старой юбкой и вязаной кофтой.
   Нехорошо сделалось у Насти на душе. Как будто они обманули доверчивую тетю Пашу.
   Они молча выехали из деревни. Минут пять спустя черная "Тойота Королла" с тонированными стеклами, прятавшаяся все это время за одним из домов, неспешно двинулась из Гребенников по проселочной дороге.
   А еще через полчаса в опустевшую деревушку, где на пороге последнего дома лежало в лужице крови тело сухонькой старушки, а в поле догорали остатки подвальчика, в котором так удобно было хранить картошку, вкатился серый УАЗик с вызванным анонимным звонком нарядом местной милиции.
  
   -Ну теперь-то ты можешь рассказать, как оказался возле дома тети Паши в такой подходящий момент?
   -Теперь-то могу, - устало прикрыл глаза Влад.
   Настя вдруг заметила, какая вовсе не мужественная, а самая настоящая стариковская небритость проступила на его провалившихся щеках. Похоже, вытаскивание племянниц и их приятелей из горящих подвалов - не самое подходящее занятие для стареющего искусствоведа, все физические упражнения которого сводятся к доставанию альбомов репродукций с книжной полки в кабинете.
   Ей стало жаль Влада, и она удивилась этому чувству.
   Они снова, как несколько дней назад, сидели на уютной веранде, за круглым столом с чашками в свете абажура. И Павел, такой молчаливый и надежный, так бесстрашно спасавший ее, сидел с ними. Но не было уже того уюта на Владовой даче, потому не было его в их душах. Терзали их вопросы и тайны.
   И вовсе не таким уж увлекательным, как думала Настя совсем недавно, оказалось расследование. Пуля ранит не только фикусы и кактусы. Огонь может быть беспощадным. Удар тяжелым и тупым предметом по голове, какой достался тете Паше неизвестно от кого и за что, оставляет от человека только кучу неподвижного тряпья на пороге собственного дома.
   Какое все это имеет отношение к обещанной журналу "Автограф" сенсации? Одно дело, когда от найденного на вопрос: "что происходит?" ответа зависят похвала главного и зависть коллег. И совсем другое, когда кто-то за тебя решает, проснешься ли ты завтра, чтоб увидеть, как луч солнца ползет по стене, или от тебя останется лишь меловой контур на полу.
   Влад сильно потер виски, прогоняя усталость. Открыл глаза, и взгляд их оказался по-прежнему ярок, но тревожен.
   -Не очень-то я верил, что вы послушаетесь моих уговоров и оставите это дело. Посещение зуевского дома вас только раззадорило. И снимки тела погибшего Эдди вас нисколько не смутили. Как-то вылетело у меня из головы, когда я их посылал, что вы выросли на таких кадрах в телевизоре и газетах.
   Настя сидела, покорно кивая, как делала с детства, выслушивая очередную нотацию. И потому не сразу поняла, что сказал Влад...
   -Что-о-о? Ты послал снимки? С этим письмом про "маленьких девочек?" Это сделал ты?
   -Ну я, я... Я бы не такое еще послал, чтоб охладить твой пыл.
   -На самом деле ты его только подогрел.
   -Вот именно. Хотя когда я сам получил эти фото неизвестно от кого и с явной угрозой, я понял, что дело нешуточное. Ты же вместо того, чтоб испугаться, взяла и опубликовала портрет мертвого.
   -Но я же тебе объясняла...
   -Ну да, конечно. Редактор и прочее, - поморщился Влад. - Но я все-таки надеялся... А потом мне позвонил совершенно пьяный Гольдецкий. И я понял, что теперь вас непременно занесет в Кащенку, оттуда к матери подруги Таркова. А посещение тети Паши - это был только вопрос времени. И я решил вас опередить... Но... опоздал.
   -Мне кажется, вы приехали как раз вовремя, - деликатно отблагодарил Павел за помощь в освобождении из огня.
   Это было очень мило. Настя хотела присоединиться, но...
   -Я все-таки не поняла - зачем ты отправился в Гребенники. Что ты там хотел узнать?
   -Видите ли... - начал Влад. - Чем дольше я думал об этом деле, тем больше убеждался, что все упирается в тот день, когда погиб Тарков. И я был прав. Во всяком случае тот, кто запер и поджег вас и напал на несчастную старуху, кажется, пытался помешать вам вытащить на свет подробности, которые считал похороненными под пеплом двадцать с лишним лет назад. Вы шли по верному следу, но мы не знаем, куда вел этот след. И если мы все же сумеем восстановить события того дня во всех деталях, станет ясно, что происходит сегодня. Почему, например, Зуев назвал своей работой подделку? А если это не подделка, то кто ее автор, если не Зуев? Что такое выяснил Эдди Никонов, что его потребовалось срочно убрать и стереть все следы его исследований из компьютера?
   Настя молча смотрела на него. Она и сама задала бы эти вопросы, если бы знала, кто может ответить на них.
   - Кстати, мне вчера прислали письмо из Стокгольма, - вспомнил еще одну деталь Влад. - Там полиция вышла на очень любопытный след. Но он пока тоже ничего не объясняет... Или вот связь творчества Таркова и Зуева... Я ведь чувствую, что она есть. Но в чем? И как ее можно восстановить, если ни одной работы Таркова... Стойте! - оборвал он вдруг себя. - Павел, а что ты кричал про папку с рисунками Таркова? Где вы ее там нашли?
   -В тайнике, - замялся Павел.
   -В тайнике? Какой там мог быть... Гм. Похоже, вы действительно узнали кое-что новое.
   Настя обменялась с Павлом взглядами. Ей как-то жаль было вот так сразу выкладывать Владу все, что они выяснили. Не хотелось ей вновь становиться маленькой несмышленой племянницей при взрослом дяде.
   - Нет, вы, конечно, можете и не говорить, - заметил это переглядывание Влад. - Но учтите - в следующий раз, когда окажетесь в безвыходном положении... Я ведь даже не буду знать, где вас искать, чтобы прийти на помощь.
   Настя вспомнила, как прижало их к стене огнем. Как она кричала, что должен быть хоть какой-то выход. И как Павел понял, что выхода нет... И рассказала все, что они узнали о Таркове, Гале Степановой, пожаре.
   Настя говорила, Павел уточнял детали. Влад слушал внимательно, особенно рассказ тети Паши о том самом дне на исходе жаркого лета восемьдесят второго года. О каких-то парнях, которые требовали от Таркова вернуть икону. О том, что в тот день кто-то очень похожий на Зуева в молодости сидел на крылечке, не решаясь спуститься в мастерскую к Вилену.
   -Все это очень странно, - вынужден был признать Влад. - Особенно эти вот рисунки. Ведь ничего подобного Вилен, насколько я помню, никогда не делал. Он даже в сторону этого русского мистицизма не смотрел. И вы говорите, что найденный вами рисунок был похож на тот, что обнаружили в Стокгольме?
   -Очень похож, - кивнула Настя.
   -Вы тоже так считаете? - обратился Влад к Паше.
   -Ну... в общем... - замялся тот. - А нельзя ли еще раз увидеть... тот снимок у вас в компьютере?
   Владу не пришлось долго рыться в электронной памяти. Фото с наброска, из-за которого так нелепо и странно погиб Эдди Никонов, лежал у него на рабочем столе. Щелчок мышкой - и Настя с Владом застыли, пораженные.
   Это была не просто похожая, это была ТА САМАЯ КАРТИНА. Именно ее они видели в подвале и именно ее несколько дней назад выслали из Швеции в Россию по требованию Льва Зуева.
   -Ничего не понимаю, - растерялся Павел.
   -А я и того меньше, - признался Влад после объяснений Насти. - Если эта картина пролежала двадцать пять лет под полом мастерской Вилена, то кто мог сделать с нее копию?
   -А может быть их было две? - предположил Павел. - В смысле - картины.
   -Как?
   -Ну... авторская копия. Бывает же так...
   -Да... но это просто набросок... Мотив, - не согласился Влад. - Живописная фантазия... Такая медитация на православную тему. Поиск и аллюзия. Тут легко возникают похожие варианты. И никогда не делаются абсолютно одинаковые дубли.
   Настя слушала Павла и Влада, переводя взгляд с одного на другого и чувствуя, что тупеет на глазах.
   -Ну вот что, господа эксперты. Вы уж давайте, напрягитесь. В конце концов, это же ваша профессия. Неужели так трудно дать ответ на вопрос, что вдохновило художника?
   Теперь Павел с Владом переглянулись.
   -Вообще-то иногда на это уходят годы исследований, - важно заметил Павел.
   -Иногда на это уходит жизнь, - поправил Влад.
   -Ну столько времени у нас точно нет. Я конечно не специалист... Но мне почему-то кажется, что тот, кто рисовал это, держал что-то в памяти. Или даже... перед глазами.
   -Что держал? - не понял Влад.
   -Не знаю. Ты же искусствовед, не я. Вот ты и скажи...
   -Это твое утверждение настолько примитивно, что я...
   -А ведь у вас должны быть репродукции русских православных икон, - окинул Павел взглядом стеллажи, забитые альбомами.
   -У нас... Да у нас есть репродукции всего, что хочешь, - с гордостью заявила Настя. - У Влада, можно сказать, уникальная библиотека. Всю жизнь собирал. Только вот зачем, если собрание не может помочь определить, о чем думал художник, медитируя на Православную тему.
   -Ну если ты так настаиваешь... - Влад со вздохом пошел вдоль полок, выдергивая за корешки пухлые и тяжелые тома.
   Часа полтора они с Павлом курили и шуршали страницами. Сравнивали лики на мелованной бумаге с тем странным, что светилось на экране. Ничего похожего найти не могли. Тем не мене Влад все больше убеждался, что Настя права. Тарков и в самом деле отталкивался от какого-то реального, но ни на что не похожего образа из прошлого.
   Что-то такое шевельнулось у него в памяти и ушло. Какая-то легенда об иконописце. Какой-то забытый спор в дыму и юности. Какое-то несостоявшееся и осмеянное открытие.
   -Нет, - увеличил он стопку просмотренных альбомов на еще один, бесполезный. - Ничего тут нет. Никаких параллелей. Глупость ты сказала, Настя, а мы послушались. Дилетантство все это и невежество. Не было в мастерской Вилена никаких икон, это я точно помню. И не интересовали они его никогда. И вообще, то, что ты видишь, - кивнул он на экран, - это только форма.
   -Ага. Не было. Никогда. А как же слова тети Паши? - парировала Настя. - О тех парнях, что требовали у Таркова в день смерти вернуть какую-то икону.
   -Ну это могла быть случайность, - протянул Влад. - В конце концов тогда многие художники подрабатывали, чем придется.
   -Например?
   -Например, реставрацией икон. Мода такая была. И бизнес. Одни таскали иконы у старушек. Другие их реставрировали. А третьи покупали.
   -Ну так вот... Мы должны знать точно, кто приходил в тот день к Таркову. Что за икону у него требовал. И почему Вилен отказывался ее вернуть, - объявила Настя. - И не была ли эта неизвестная икона причиной вдохновения и гибели художника.
   -А что? Интересная версия... - поддержал Павел Настю и кажется не только из вежливости.
   -Да, но как мы это узнаем? Столько лет прошло... - остудил их Влад. - Что это за люди? Где их искать? Да и были ли они? Кто их видел кроме тети Паши?
   Настя обиделась. Ей показалось, что Влад сомневается в ее пробуждающихся способностях журналиста.
   -Между прочим, совсем недавно я вообще ничего не знала ни о Гале Степановой, ни о Таркове, ни о тете Паше, ни о ссоре из-за какой-то иконы. А теперь мне все это известно. И судя по тому, как энергично нам кто-то старается помешать, мы на верном пути. Так что вы как хотите, а я буду искать и найду.
   -Интересно, - съязвил Влад. - И что же ты собираешься искать?
   -Тех, кто заявился в тот день к Таркову. То, из-за чего они ссорились. То, что держал Вилен Тарков у себя перед глазами, когда сотворил вот этого жуткого старика, очень, между прочим, похожего на самого обычного Николу Чудотворца. То есть, самого необычного, - поправилась она, бросив взгляд на экран со странным черно-белым лицом.
   Влад и Павел посмотрели туда же. Компьютер оценил общее внимание и сообщил о свежей электронной почте.
   -Ты ждешь от кого-то писем? - удивилась Настя и взглянула на часы. - Второй час ночи.
   -Да нет вообще-то, - тоже удивился Влад. - Может это из Стокгольма.
   -А что там за след обнаружился? - Настя пыталась оттянуть момент вскрытия нежданного письма, ничего, кроме неприятностей, от него не ожидая.
   -Ну там, как водится, просмотрели записи с камер слежения, - тоже медлил с почтой Влад. - Видели, как кто-то ночью крадется к компьютеру Эдди. И там, на набережной, где его якобы столкнули в воду, тоже какие-то тени на записях мелькают.
   -Ну и...
   -Ну и задержали по подозрению двух стажеров музея современного искусства из России. Они, оказывается, и прежде были под подозрением.
   -В уничтожении материалов художественных экспертиз?
   -Да нет... Там вообще что-то связанное с наркотраффиком.
   -Интересно, какое отношение картины имеют к [Author ID1: at Sat Oct 27 20:26:00 2007 ] наркотикам, - совершенно искренне удивился Павел.
   -Какое, какое... Гений и Злодейство, - плоско от усталости сострил Влад и вскрыл почту.
   То, что они увидели в письме без адреса отправителя, потрясло их не меньше, чем снимки с места гибели Эдди Никонова.
   С этого момента все в дальнейшей жизни Насти Карташовой совсем уж пошло кувырком с самыми непредсказуемыми последствиями, справиться с которыми теперь должна была она сама. И безо всякой посторонней помощи.
  
   Сначала была ссылка. То есть в письме, которое пришло по электронке от неизвестного, был только адрес некоей заметки. Влад кликнул мышкой. Открылась страничка криминальной хроники. Заметка, на которую они попали, называлась: "Старушку убили, сарай подожгли..." Далее - короткий текст о том, что в Клязьменском районе Подмосковья вызванный неизвестным наряд милиции обнаружил труп 85-летней жительницы деревни Гребенники. Женщина скончалась от тяжелой травмы головы. Судя по всему, ее били топором. Свидетелей преступления милиционеры не нашли, поскольку в деревне кроме убитой больше никто не жил. Ничего ценного из дома не украдено, поскольку ничего ценного там не было. Продукты в холодильнике не тронуты. Следствие рассматривает единственную версию - убийство из хулиганских побуждений. Преступники также подожгли сарай пострадавшей, который к прибытию наряда выгорел полностью.
   -Оперативно работают твои коллеги в Интернете, - похвалил Павел.
   -Ну так, - ответила Настя.
   -Да, но почему это прислали нам? - резонно спросил Влад.
   И тут все всё поняли. И настроение у них, и без того довольно паршивое, испортилось окончательно.
   -Выходит, свидетели все-таки были, - сказал Павел.
   -Свидетели чего? - спросила Настя.
   -Да вы что, не поняли! - закричал на них Влад. - Это ж прислал тот, кто убил тетю Пашу и запер вас в подполе!
   -А еще раньше прислал нам снимки трупа Эдди Никонова, - добавила Настя.
   - В любом случае нас снова предупреждают.
   -Или угрожают, - уточнил Павел, показав глазами на мигающий почтовый ящик Влада.
   К ним в дом стучалось второе письмо. Оно оказалось круче первого. Там было фото, взглянув на которое Влад понял, что дела его плохи. Из-за тети-пашиного забора отчетливо просматривались небритый Владов профиль и труп тети Паши на пороге дома.
   Третье письмо, по мнению писавшего, ставило точку в этой истории.
   "Это последнее предупреждение. Будете копать дальше, отошлю снимок следствию. Пусть увидят лицо хулигана, убивающего старушек ради забавы. Копию вывешу в Интернете для всеобщего обозрения.
   Что было - то прошло. Что сгорело - не восстановишь.
   Не трогайте скелеты в чужих шкафах. Выпадут - не подниметесь".
  
   Спорили они до утра.
   Влад требовал прекратить всякое копание в этом деле. Просто з[Author ID1: at Sat Oct 27 20:28:00 2007 ] З[Author ID1: at Sat Oct 27 20:28:00 2007 ]абыть и жить дальше. Иначе его просто посадят, и будут молодые люди носить ему передачи.
   Настя хотела во что бы то ни стало отыскать и наказать убийцу.
   Павел считал, что они должны продолжить поиск работ Таркова и рассказать об этом великом художнике людям.
   Кончилось тем, что Настя потребовала "увезти ее отсюда", предварительно наговорив Владу всяких гадостей про трусость старшего поколения.
   Влад снова остался на даче один, весь серый от усталости. Ломило голову и болело сердце от обиды. Коньяк не помогал.
   Настя пожалела о том, что наговорила. С полдороги решила вернуться и извиниться. Потом начала убеждать Павла, что она права, и этот гад, который убивает людей и шантажирует своих жертв, все равно их не оставит в покое. Так что единственный способ выжить им в этой ситуации - найти убийцу и шантажиста и сдать его в милицию.
   Так они и въехали в город, ничего не решив. И Зуев приветствовал их с юбилейного плаката.
   У подъезда Настю ждала мама, которой позвонил Влад и перепугал до подскока давления. Настя бросилась ее успокаивать.
   Павел возвращался домой в полной уверенности, что никого из Карташовых он, наверное, больше не увидит. Ну разве что Владислава Аркадьевича - на защите диплома. Это очень огорчало Павла Сабурова, потому что могло расстроить все его планы.
   В маленькой квартирке родной бабки[Author ID1: at Sat Oct 27 20:35:00 2007 ] в Черемушках он курил до самого рассвета, глядя на кусок картона на мольберте у окна.
   С картины прямо на него глядело черно-белое лицо старика. Огромный лоб был сдавлен у висков, узкие черные глаза роняли душу зрителя в звездную бездну.
  
   Глава 16
  
   Надо было Сергию отлежаться, отмолиться. Но князь и дружина ждать не будут. На вторые сутки после самосожжения монахов Святослав, справившись, выдержит ли Сергий трехдневный конный переход до Новгорода и услышав в ответ тихое как стон "С Божьей помощью" собрал дружину и двинулся в путь.
   Кони дробно стучали копытами по бревенчатому настилу, когда они покидали монастырь. Солнце отсвечивало черным золотом на шлемах, кольчугах, саблях и боевых топорах... Пара дружинников, оставленных князем для охраны монастыря, затворили за последним конным тяжелые ворота. Вся эта смута с еретиками-монахами, розыском убийц и каких-то неправильных икон осталась дотлевать головешками в монастырском подполье.
   Князь Святослав снова чувствовал себя воинским начальником - умелым, осторожным и строгим. Он выслал вперед дозор. Отправил по два дружинника в сопровождение по флангам. По его приказу отделился и прикрыл тыл сторожевой отряд из пяти всадников.
   Он сам выезжал то и дело проверять дозоры... Отлаженная им маленькая военная машина работала исправно. Но радости и подъема, какие князь обычно испытывал в походе от того, что все идет как надо и враг не застанет его дружину врасплох, не было. Странные поступки людей в монастыре досаждали ему своей необъяснимостью.
   Что случилось с монахами? У них был прекрасный храм, великолепные иконы, ясный и великий Бог, которому они должны были молиться так же исправно, как он, например, несет службу. Чего ж им еще надо было? Что это за Бог, которого они нашли под землей и ради которого им не жаль было умереть страшной смертью?
   Князь хотел заговорить об этом с отцом Сергием, но тот был так жалок и немощен, так неумело держался в седле и, видимо, страдал, что князь не решился расспрашивать его о вере отступников. Тут же почувствовал он какую-то досаду на себя, что словно бы робеет перед монахом. Хотел взглянуть на него презрительно, как тогда, когда сопровождал его из Новгорода в монастырь, свистнуть весело и умчаться молодцевато к переднему дозору, и не смог этого сделать.
   Он пустил коня шагом. Они ехали с Сергием рядом и молчали.
   -Что князь невесел? - поморщившись от боли, отдававшейся во всем теле при каждом шаге коня, угадал настроение спутника Сергий. - Озадачили мы тебя немирскими делами.
   -Да и ты, отец, что-то не рад, - ответил князь. - Ересь выжег, икону неправильную спалил, а не рад. Отчего так?
   -Ересь не в досках размалеванных. Она в душах человеческих. Ловим мы их, ловим. Да видно сети наши в дырах. Предвижу я, что после этого случая смуты у вас тут в душах прибавится.
   Лошадь под Сергием фыркнула. Поскрипывали седла. Звенели стремена.
   У князя все не шли из головы монахи.
   -А видел ты икону этого... Алешки?
   -Сподобился.
   -И что, правда, в ней сила какая-то необыкновенная, дьявольская заключена?
   Сергий ответил не сразу.
   -Сила в ней есть. И сила эта не от Бога. И враг этот сильнее и коварнее твоих левонцев, князь. Так что, если где увидишь Алешку или мазню его, руби с плеча. И считай - одним ударом полк победил.
   Ну вот этого уж Святослав никак стерпеть не мог. Чтобы старик, трясущийся мешком на коне, учил его сражаться? Он бросил на священника презрительный взгляд, привстал в стременах, хлестнул плетью по лощенной конской ляжке, свистнул и умчался вперед.
   К переднему дозору он подъехал, будучи[Author ID1: at Sat Oct 27 20:38:00 2007 ]бб[Author ID1: at Sat Oct 27 20:57:00 2007 ] явно не в духе. И от того отчитал дружинников, возвращавшихся к отряду без приказа, грубее, чем дозволял себе раньше.
   А горячился он напрасно. У одного из дозорных увидел он переброшенное поперек седла тело человека со связанными руками.
   -Кто таков? - ткнул он в тело плеткой. - Лазутчик?
   Человек вывернул плаксивое лицо с шелудивыми глазами, заскулил, засопел, стал жаловаться.
   Князь брезгливо сплюнул, узнав в захваченном беглого монаха из монастыря, и отправил дружинника с пленным к Сергию. Пусть святой отец ловит человечьи души. А ему, князю, об этом думать - только тоску на себя и дружину наводить. Его это вообще никаким боком не касается. В конце концов, каждый должен заниматься своим делом. Воины воюют, священники молятся. А если смешивать эти дела - толку не жди.
   Ошибался князь. Захваченный дозором монашек очень даже до него касался. Тот самый служка Василий, что обещал Сергию указать место, где прячется Алешка Блаженный, вышел из леса на дозор князя, и от того князю вскоре пришлось повернуть дружину с пути к близкому уже Великому Новгороду...
   Сергий попросил князя сделать привал, чтобы передохнуть и допросить, как следует, единственного спасшегося из мятежного монастыря. Князь посмотрел недовольно. Сказал - пусть Сергий ждет: впереди река, там и привал. Коней надо напоить, людям передохнуть. Там пусть своего монашка и допрашивает.
   Вышли к реке, завернувшей в этом месте широкую петлю. Луг, полный трав, плавно стекал от леса к воде. Дружинники расседлали коней. Кони разбрелись по лугу, пофыркивая, с хрустом рвали зубами сочные стебли.
   Князь выставил сторожевые посты, прикрикнул на приставленного к лошадям, чтоб не давал им сильно расходиться по лугу. Люди его, разложившие на траве прихваченную в монастыре снедь, звали своего князя трапезничать.
   Отец Сергий расположился неподалеку. Покряхтывая, долго устраивал на земле разбитое тело. Шелудивый монашек, потирая освобожденные от веревки руки, жадно поглядывал в сторону закусывающей дружины. Князь отломил кусок копченой рыбы, швырнул монашку, как псу. Тот, робко глянув в сторону отца Сергия, так и не коснувшегося еды, стал торопливо отщипывать зубами мелкие кусочки, давясь костями.
   Сергий сидел, прислонившись ноющей спиной к снятому с коня седлу. Прикрыв глаза, следил за Василием - жалким, переломанным, слабым.
   "Как такой мог устоять перед ересью? - спрашивал себя Сергий и не знал, что ответить. - Ходил же вместе с братией в пещеру. Смотрел на идолов и Алешкиного Дьявола в образе святого. И продолжал тайком верить в Христа? Да вера ли это? Сказано же - двум богам не служить. Значит, нарушил, отрекся, и такой же он отступник, как настоятель и прочие. Еретик и должен быть казнен... Но ведь сказано: "Блаженны нищие духом, ибо узрят Царствие небесное". Если только жечь и карать - что кроме страха и злобы взойдет в слабых душах? Слабый не станет сильным, но сильный в вере может ослабеть. Прощение сильнее огня..."
   И все-таки не нравился ему этот шелудивый Василий.
   -Как удалось бежать тебе из монастыря? - суровее, чем хотел, спросил он послушника.
   Тот замер с кусочком рыбы в руке. Положил его с сожалением на траву, пальцы масляные отер о рясу. Опустив повинно голову, заговорил, торопясь и перебивая сам себя.
   -Вот когда ты, отец, меня прогнал... Настоятель был в коридоре, все слышал, что я тебе говорил про Алешку. Подослал ко мне монахов, чтобы придушили, как Кирилла, и бросили в колодец. Только я дожидаться не стал, перелез через стену и в лес.
   -Как же ты решился после участия в службах богомерзких явиться передо мной?
   Василий смотрел на него снизу, млея от страха, и бросался отвечать на вопрос, точно боясь, что Сергий передумает спрашивать и отвернется.
   -Я из леса видел, как ты знак дружине подавал. И как князь вернулся к монастырю. Дождался, когда вышла дружина, вижу, ты с ними - значит Бог тебя спас. А мне теперь все равно погибать - Алешкины сторонники кругом тут. Как узнают, что я хотел его выдать патриаршему посланнику, удавят, в реку бросят.
   -Что с настоятелем и монахами сделалось, знаешь?
   Тут на служку ступор напал от страха. Выговорил он через силу.
   -Дым видел. Над церковью. Горели еретики в огне. Туда им дорога. За то, что вере изменили.
   -А ты верен был?
   -Грешен я, отче, что не противился, когда водили в их молельню. Сил не хватило мученическую смерть принять. Но, Бог свидетель, никогда вере истиной я не изменял и при идолах творил молитву Христу. - Васька проскулил униженно: - В твоей я власти. Можешь сжечь меня, грешника. Можешь простить. Все приму.
   -Не я прощаю, но Бог. - суров был Сергий. - Молись. Может Бог и простит тебя. Что знаешь про место, где прячется Алешка?
   Василий рассказал.
   Сергий, выслушал, подозвал князя, попросил повторить. Князь слушал молча, уточнил только про подступы к тому месту, где прячется Алешка, сколько человек его охраняют, есть ли оружие и какое.
   Василий старался отвечать на вопросы коротко, толково.
   Князь спросил про дорогу и про то, как это он берется провести их пять верст по лесу. Да еще, если верить тому, что Лешка скрывается на горном склоне в пещере, по тропе в горах.
   И Сергий посмотрел на служку с удивлением. Если место стало известно Василию случайно и с чьих-то слов, откуда так подробно знает он о дороге и охране?
   Василий запнулся. Хотел что-то соврать, но не решился. Собравшись с духом, открыл, что был уведен от родителей из родного селения и отдан Алешке в услужение. Но, увидев, что люди поклоняются ему, как пророку, испугался и бежал в монастырь.
   Князю рассказ Василия не понравился. Не верил он этому слизняку. Сначала одному служил - сбежал. Потом жил с монахами - выдал их Сергию. Сейчас его дружину куда-то заманивает. А если засада?
   -Что же ты, князь? - заметил его нерешительность Сергий. - Или боишься? Если Алешку еретика возьмем - доплачу.
   Князь бросил на Сергия гордый взгляд. От денег, впрочем, не отказался. А Василия предупредил: наведет дружину на засаду - жечь он его не станет, а, наклонивши две молодые березы, привяжет за ноги к верхушкам и отпустит.
  
   Алешка хоронился в пещере на каменистом склоне, поросшем соснами. Охраняли его люди не военные - из холопов, бежавших в лес за новым пророком, и монахов, бросивших свои монастыри. Всего человек двадцать. Из оружия только серпы, топоры и дубины.
   Охранники стояли ниже пещеры лагерем. К Блаженному трижды в день поднимался один из них, носил еду. Никаких проповедей Алешка не читал, пророчеств не произносил, с поучениями не выступал. Если верить Василию, пророк этот вообще был каким-то странным. Сидел целыми днями в пещере у входа и с утра до вечера только и делал, что рисовал на принесенных ему досках. Иногда потихоньку уходил в горы, устраивался где-нибудь на камне и там писал свои картинки.
   Он так и называл их - "картинки". А образами или там ликами Нового Бога их уже потом, поверившие в него, как в пророка, называли.
   Дело князю казалось легким, но тем тщательней он все подготовил. Разбил дружину на три отряда. Два должны были пробраться с боков по склону, один идти на штурм снизу. Лагерь еретиков окажется в кольце. Тут их и...
   Князь вспомнил совет отца Сергия: "Увидишь Лешку или доску им расписанную - руби с плеча". Повторил его слово в слово дружинникам.
  
   План князя удался.
   Спешились дружинники в лесу у подножия холма. Лошадей оставили, завязав морды, чтоб не выдали фырканьем и ржаньем.
   Защитников Алешки люди князя застали врасплох. Они повскакали от костра, возле которого сгрудились всем скопом, кричали Блаженному своему, чтобы уходил. Пробовали отбиться, но что дубинки и серпы против сабель и боевых топоров?
   Сергий, оставленный у подножия склона, видел что-то странное на уступе перед пещерой. Как будто люди князя плясали, встав кругом и взмахивая саблями и топорами. Сужали круг, взмахивали чаще. Брызги красные слетали с лезвий, хруст слышен был и короткие вскрики.
   Потом все стихло. Только дружинники ходили, смотрели на землю. Иногда останавливались и, прицелившись, с коротким взмахом опускали на что-то, лежащее на земле, боевые топорики.
   Потом князь, разглядев внизу между стволами сосен Сергия и служку, позвал их, чтобы поднимались. Кряхтя и морщась, Сергий взобрался на склон. Стараясь не запачкать рясу, прошел меж порубленных у костра тел. Василий, таращась на мертвых, бежал за священником.
   Святослав, разгоряченный рубкой, вытирал саблю каким-то серым лоскутом. Лицо его выражало явное недовольство. Полдня потеряли на пути к Новгороду, а дел-то всего... Зря он повернул дружину. Тут хватило бы и пяти человек, чтоб управиться
   -Хочешь допросить Алешку - поспеши...- бросил он Сергию и стал собирать дружину. Люди его осматривали трупы и перекрикивались с руганью. Дрались они лихо, а добычи никакой. Ни оружия, ни одежды. Лохмотья мужицкие, чуни на веревочной подошве, дубинки и ножи - кому они нужны?
   Сергий поднялся к пещере. Василий, трясясь то ли от страха, то ли от непонятного возбуждения, затоптался при входе.
   -Чего ты? - удивленно посмотрел на него Сергий.
   -Дальше не пойду, - замотал тот головой и перекрестился.
   -Странно, - усмехнулся Сергий. - Не ты ли служил ему?
   Вошел в пещеру один. Подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Первым делом разглядел в глубине свет лампады и с трудом сдержал удивленный возглас. Лампада зажжена была перед иконой святого Николы. Самой обычной, писанной по канону.
   Сергий поднял руку для крестного знамения, но одумался.
   Тут только разглядел он, какой беспорядок кругом. Видимо солдаты ворвались сюда и порубили все, что под руку попало. В щепы разбиты были доски с чем-то на них нарисованным. Какие-то черепки были разбросаны по полу пещеры, заляпанные черной и белой краской. Кисти переломанные, уголь, масло льняное...
   Худой человек в белой, испачканной кровью рубахе силился взобраться на лежанку. Слышно было, как тяжело и с хрипом он дышит, и с каждым вздохом густая кровь проступала сквозь прореху на спине.
   -Поспешил князь, - огорчился Сергий. - Погорячился.
   Человек, наконец, сел, повернул покривившееся от боли лицо к свету. Увидел отца Сергия и вдруг улыбнулся ему виновато.
   Сергий разглядывал его с удивлением. Что-то необыкновенно светлое, доброе и детское видел он перед собой. Светлые жидкие волосы, расчесанные на прямой пробор. Русая реденькая бороденка. Глаза большие, страдающие. И этот страшный хрип, и красная пена на губах... Господи, да разве ж это еретик, смутивший людей, поднявший их против веры?
   -Ты кто? - спросил Сергий.
   -Алексей, - выдохнул с хрипом человек.
   -Блаженный?
   Алешка снова улыбнулся виноватой детской улыбкой.
   -Это люди меня так называют. Блаженный - это тот, на ком Благодать. Кто Благо людям несет. А я... - Он закашлялся, и струйка крови сорвалась с его губ и окрасила светлую бородку.
   -Зачем же ты, Алешка Блаженный, народ смущал и восстанавливал против истинной веры? - собрался со всей своей строгостью отец Сергий.
   -Я, святейший, народ никогда не смущал, - удивился вопросу Алешка. - Я только доски раскрашивал и Богу молился. А людям мои доски нравились, и за это они приносили мне еду.
   -Ну ты дурачком-то не прикидывайся. Отвечай, как мог ты без благословения и вопреки канону писать дьявольские лики и называть их святыми? И заставлять людей молиться на них, как на иконы?
   Допрашиваемый еще больше удивился и снова закашлялся.
   -Я никогда ликов святых не писал, святейший. Это только божьим людям позволено. И молиться моим картинкам никто не мог. Молятся образам, освященным в церкви. А я рисовал только то, что мне виделось. И никто моих картинок не освящал и молиться им не мог.
   И снова пролилась струйка крови на бороду. Глаза Алексея стали закатываться, а сам он качнулся назад и удержался лишь, вцепившись в край настила из досок, который заменял ему кровать.
   Сергей понял, что он умирает. И тут же понял: все, что говорит Алешка перед смертью, правда. И он действительно не знает о том, во что люди превратили размалеванные им для забавы доски, и какая из-за них смута идет по деревням и монастырям.
   -Умираю я, святейший, - слабым голосом сказал Блаженный. - Странные люди приходили ко мне сейчас. Ругались зачем-то. Доски мои разбили, в меня железом ткнули. И людей, которые на горе жили, тоже, я слышал, били, Бог их прости. А ты отпустил бы мне грехи, отец. Ухожу я.
   Сергий почувствовал, что теряется. Какую-то страшную ошибку совершает он сейчас. Он забыл что-то главное, что привело его сюда, и в чем он точно был прав. И это главное давало ему уверенность, что творит он Богу угодное дело. Но он тут же нашел, на что опереться в пошатнувшейся своей уверенности. Он вспомнил монахов, молящихся страшному лику с бездной в нарисованных глазах, и то, как его, Сергия, распинали перед алтарем. И сердце его ожесточилось, и закричал он страшно на Алешку:
   -Не будет тебе прощения! Дьявол через тебя пробрался в мир, ведал ты это, когда творил, или нет! И потому не прощение тебе я принес, а проклятье. Гореть тебе в геенне огненной за все души, которые ты погубил мерзкой своей мазней.
   Лицо Алешки при этих словах исказилось в жалобной детской гримасе. Он вздохнул прерывисто, как плачущий ребенок, и, не спуская широко открытых испуганных глаз с Сергия, повалился замертво на бок, на лежанку.
   Тело Блаженного дружинники вынесли из пещеры и сожгли на высоком костре вместе с телами порубленных холопов.
   Сергий долго перебирал и рассматривал разбитые топорами в щепки расписанные Алешкой доски. Видел на них то кусок скалы с восходящим краешком солнца, то цветок на голом склоне или сосну на утесе. Были и куски каких-то странных ликов, очень похожих на тот, что он разглядел в монашеской пещере. Но ни одного целого образа в куче щепок и деревянных осколков Сергий не нашел.
   Забрав икону святого Николая, он вышел из пещеры. Василий сидел у входа на камне и тихо плакал. Сергий не к месту вспомнил Иуду и тридцать серебренников, сказал раздраженно:
   -Оплакивающий вероотступников и сам в вере не тверд.
   Василий испуганно вытер слезы. Смотрел на Сергия подобострастно, ожидая, не прикажет ли он чего.
   Сергий приказал собрать все, что найдет в пещере, до последней щепочки и бросить в костер. Чтобы и следа от мерзкой мазни Алешкиной не осталось. Монашек забегал, таская сор и щепки из пещеры к костру.
   Отец Сергий начал осторожно спускаться по склону вслед за дружинниками.
   Василий смотрел в его удаляющуюся спину. Потом вернулся в пещеру, встал на колени у задней стены, вытащил из заложенного камнями тайника маленький образ с черно-белым ликом старца и спрятал его в котомку, куда раньше уложил найденные на полу кисти и черепки с краской.
  
   Глава 17
  
   Мужичок прокатился мимо Насти колобком - круглоголовым, плотненьким, улыбчивым и хищным. Настя сразу его узнала. Рэм Стоянов - ныне один из самых крутых музыкальных продюсеров, а в ее детском прошлом - приятель Влада, крикливый и шумный участник дачных застолий, всегда все умевший достать и устроить, со всеми знакомый и всеми любимый - пожаловал в редакцию журнала "Автограф" и прошел, не заметив ее, к длинноногим фифам из отдела светской хроники.
   -Стоянов, Стоянов, Стоянов, - зашелестело по прозрачным корреспондентским кабинкам, и редактор Настиного отдела Коростылев, восхищенно улыбаясь, даже ей выделил кроху своего восторга перед столь очевидными известностью и успехом.
   -Пиар нового диска... Раскрутка... Интимная съемка для очередного скандала и увеличения продаж... - прощелкивалось за компьютерами отдельских девиц, но Насти, как и прежде, не касалось.
   Коростылев, не дождавшись от нее продолжения зуевской сенсации, снова разжаловал ее из восходящих звезд гламурной журналистики в переводчицу чужих новостей. И еще выговор сделал за то, что три дня не появлялась на рабочем месте без веских причин. Пообещал в следующий раз оштрафовать.
   -Идите и переводите - сказал редактор и тут же забыл про нее.
   И Настя переводила, не разгибаясь, всякую чушь и никуда не ходила, не ездила, не звонила. Ни с кем не встречалась и не рисковала. Как будто не было в ее жизни Вилена Таркова, сгоревших работ, наступающей стены огня, опасности, тайны и молчаливого и надежного, такого близкого после совместных испытаний, Павла. Без которого, казалось, она и шагу в жизни теперь не сможет ступить.
   Это если куда-то шагать. А если сидеть и переводить слова и время, то чего удивляться тому, что после возвращения с владовой дачи Павел пропал наглухо и не звонит, не появляется.
   Видел, как бросилась она откачивать и успокаивать растревоженную маму. Ходит теперь с мобильником в кармане и ждет, что она позвонит и сама скажет, будет для нее продолжение этой истории или кино прервалось на самом интересном и опасном месте.
   Так ей хотелось думать. Иначе пришлось бы предположить очевидное - ему она понадобилась, как бесплатный помощник для сбора материалов о Вилене Таркове. То-то он так настаивал на том, что они должны продолжить поиск его работ. А если она этим заниматься не собирается, то для чего она ему, собственно, нужна?
   Разве что совсем, совсем для другого, о чем до сих пор не было сказано между ними ни слова. Для того, из-за чего смотрят в глаза чуть дольше, чем нужно, чтобы узнать ответ на вполне практический вопрос. Или сжимают пальцы чуть крепче, чем это требуется для дежурного приветствия. Или нежнее прижимают к себе, когда выносят из огня.
   Ни о чем таком они, кажется, совсем не думали. Что ее немного задевало. Совсем немного. Чуть-чуть.
   На самом деле она очень хотела сделать следующий шаг в истории с Зуевым, а там, может быть, и с Павлом. Просто не знала, каким должен быть этот шаг. Она готова была решиться, но не понимала, на что. Оставалось просто набрать номер и сказать банальное: "Приве-ет. Что поделываешь?" - и сразу все превратилось бы в самый обычный сюжет - девушка и парень. Чувства не ясны, но намечаются. Свидание в клубе или поход в кино? Тебя проводить или зайдешь ко мне? Чай или коньяк? Сплетенье рук, сплетенье ног. Судьба и утренний кофе...
   А почему бы, собственно, и нет? Когда на руках носят, не спасая от огня, а совсем для других целей - может, это не так уж и скучно?
   Настя не знала. Ее пока не носили. "Интересно было бы попробовать", - сказала она себе, набирая номер Павла после трехдневного молчания, чувствуя некоторую неловкость и даже безнадежность.
   А вдруг услышит по его тону: сиди-ка ты лучше со своим дядей и успокаивай маму, ни на что другое ты, девушка, не годишься? Вот будет здорово!..
   -Настька? Карташова? - тронула ее плечо мягкая рука с крепкой хваткой, и Настя увидела, как у сидевшего напротив Коростылева глаза полезли на лоб.
   Она оглянулась. Рэм Стоянов стоял перед ней, улыбаясь круглым и мягким лицом пожилого мужчины в расцвете сил и состояния.
   Ну и дальше - по полной программе. С шутливыми потряхиваниями, ощупываниями, обычными нахально-безобидными исследованиями тех мест, которые он видел, когда она была еще ребенком в салатовых трусиках под фартучком, с совочком и формочкой в кармане. Со словами: "Была пупс, а стала Барби!" С кокетством про стариковство. И, между прочим, с воспоминаниями про Влада, с которым столько выпито, съедено и спето.
   -А он все там же? За городом? Завидую. Здоров? Раньше других угадал, где надо жить. Скажи ему - заеду, посидим.
   -Да он тут обиделся на меня, - проговорилась по рассеянности Настя, и лицо Рэма из круглого стало овальным, будто она сморозила глупость. Или попросила у него денег взаймы по старой памяти.
   Потормошить дочку старого приятеля, о котором и думать забыл, - это одно. А погружаться в ее отношения с родственниками, пусть и тебе знакомыми - зачем это нужно?
   Настя спохватилась. Хотела извиниться. Вдруг сказала себе: "А какого, собственно..." И заявила тихо, но твердо:
   -Дядя Рэм, мне с тобой поговорить надо.
   На этих словах за спиной Стоянова тут же вырос шкаф-охранник. Колобок дядя Рэм на глазах затвердел, как шар для боулинга. Бегущей строкой в жестких глазках пронеслось: "Ну сейчас начнется - про приятеля, у которого классная группа, но его никто не слышит, или про свою мечту попасть на Евровидение... Всегда одно и тоже. Сам виноват. Не надо узнавать старых приятелей. Тем более их детей".
   Рэм даже на часы не стал смотреть - мол, я спешу, как-нибудь в другой раз. Просто сказал:
   -Я сейчас в Останкино. У меня прямой эфир.
   -Вот и отлично, - поднялась Настя. - Пока будешь стоять в пробках три часа, обо всем и поговорим.
   Рэм расхохотался и снова стал колобком. Мягким, с твердым ядрышком внутри.
   "Бойкая девица у Влада получилась, - с удовольствием отметил он. - Рыженькая с ореховыми глазами".
  
   Лимузин Рэма похож был на отцепленный от состава вагон метро с креслами вдоль и поперек.
   -Ничего у тебя тут, - оглядевшись, похвалила Настя.
   -Ну и... - заскучал Рэм.
   Она собралась с мыслями и духом и, отрезая лишнее и то, что Рэму знать не обязательно, слепила такую историю. Она готовит статью об одном сгинувшем художнике. Художник погиб в начале восьмидесятых, работы его пропали. То ли сгорели, то ли попер кто-то из учеников. Есть версия, что здесь не обошлось без тех, кто в те годы занимался скупкой и перепродажей икон. Так вот, не знает ли он...
   Круглое лицо Рэма покрывалось, как сыпью, то скукой, то недоумением, то брезгливостью, то подозрительностью. Потом вдруг явственно проступили удивление и любопытство.
   -Как фамилия твоего забытого гения?
   -Тарков. Вилен Тарков.
   Рэм пожевал вязкими, как тесто, губами.
   -Действительно, забытый. Никогда не слышал о таком. А что Влад говорит?
   -Очень мало. Почти ничего.
   -А конкретнее?
   -Говорит, чтоб не лезла.
   -Почему?
   -Голову могут оторвать.
   -Из-за этого вы и поругались?
   -Вот именно.
   -Он прав, - развел руками Рэм. - Если твой Тарков и впрямь так хорош, как ты говоришь, и кто-то его грохнул сто лет назад, а картины увел и продал, он будет вовсе не рад воспоминаниям. А, может, ничего и не было. И гений твой просто сгорел дотла по пьяни. Не он первый, не он...
   -Ну так тем более...
   Рэм посмотрел на нее с любопытством.
   -Слушай, а это все в самом деле тебя интересует? Или, может, заказ такой получила от "Автографа"?
   -Как "Автограф" мог заказать мне такой материал?
   -Действительно. Ни он, ни кто другой. И даже не "Культурное наследие". Значит, сама?
   -Угу, - Настя решила, что случился прокол и пора выбираться из лимузина, отъехавшего за это время от редакции не больше чем на двести метров.
   -Странно... - приподнял голые брови Рэм. - Я думал, наше прошлое вам, молодым, совсем не интересно. - Помедлив, сказал: -Понимаешь... Сам я никогда иконами и картинами не занимался... - Точно прокол. - Есть, впрочем, у меня один человечек...
   "Ага!"
   -Он сейчас неплохо устроился. Совсем в другой области. А в те времена был сильно в курсе. Вся иконная торговля шла через него. Фамилия человечка - Смелянский. Он, конечно, может и не захотеть вспоминать о грешках юности. Хотя по сравнению с нынешними грехами, это, как говорил классик, было что-то вроде детской игры в крысу. Не знаешь такой? Я тоже. Телефончик запиши.
   -А этот... Смелянский. Он действительно что-то знает?
   -Если твой Тарков продавал или покупал церковную утварь и на этом сгорел, Смелянский просто не может об этом не знать. А если упрется - скажи, что Рэм Стоянов очень просил его быть с тобой откровенным.
   -Так и сказать?
   -Так и скажи. И Владу привет передай.
   Настя выбралась из неподвижно стоящего в пробке лимузина. Легко перешла улицу в застывшем потоке машин, оглянулась и помахала рукой в черное стекло индивидуального вагона метро. Все-таки хорошо, что парк личных автомобилей москвичей разросся до полной уличной неподвижности. А иначе как еще она смогла бы поговорить столь свободно и непринужденно с самим Рэмом Стояновым?
  
   Павел на ее звонок никак особенно не отреагировал. Сказал: "Слушаю. А-а, привет", будто вчера только отвез ее с Владовой дачи ночью домой. А наутро она позвонила...
   А они, между прочим, почти пять дней не разговаривали.
   Настя почувствовала обиду. Потом досаду. Потом ругнулась про себя - "Медведь он и есть медведь. Бесчувственный. И что я напридумывала?"
   Павел молча ждал.
   "Ну все, все. Отношения чисто деловые. И чтоб я еще раз позволила ему вытаскивать себя на руках из огня!"
   -Есть такой человек, Федор Смелянский, - начала Настя. - Ты слушаешь?
   Павел слушал. Спросил, когда и где Смелянский назначил встречу корреспондентке журнала "Автограф". Сказал, что подхватит ее у метро "Парк культуры", лишних вопросов не задавал.
   Медведь - он и есть медведь. И зря Насте казалось, что с ней он постепенно становится человеком.
   Пока ехала в метро, думала о Смелянском. Рэм сказал: "Он неплохо устроился". Знает она, что это значит. Контора, фирма, секретарша. Офис, евроремонт, охрана. Сложные отношения с проверяющими органами. Полная анонимность состояния и среды обитания. Если бы не Рэм, секретарша с этим Федором Игоревичем корреспондентку звездного журнала ни за что не соединила бы.
   Судя по суховатому тону Смелянского, бизнес его не из тех, что жаждут яркого света софитов. Так что и Рэмовской рекомендации не хватило бы, если бы ее интересовали сегодняшние дела когда-то всемогущего торговца русской православной живописью. Узнав же, что речь пойдет о каких-то доперестроечных восьмидесятых, о художниках и коллекционерах, Смелянский неожиданно помягчел и на встречу согласился.
   Павел ждал ее у метро в машине - такой же невозмутимый и на все готовый, точно они встретились лишь полдня назад перед воротами Зуевского дома, и не было всего того, что они пережили.
   -Ты куда пропал-то? - не удержалась Настя. - Не звонил.
   -Повода не было.
   Даже и не усмехнулся. И ничего он ей объяснять не станет. С какой стати? Встретились -разбежались. Участники следствия зашли в тупик. Каждый выбирается в одиночку.
   -Вообще-то, - неожиданно заговорил Павел. - Я решил, что последняя поездка за город навсегда отбила у тебя охоту.
   Теперь Настя молчала гордо и невозмутимо.
   -И не хотел на тебя давить, - продолжил он.
   Настя крепко сжала губы, чтоб удержать молчание.
   -Хотя мне тебя не хватало.
   Все. Больше она не может.
   -Как будто ты знал, что надо делать дальше, - выпалила она.
   -Да был у меня один адресок. По иконописной части.
   Настя посмотрела на Павла. Оказывается, она не потеряла способность кое-что читать на этом непроницаемом лице.
   -Что за адресок?
   Ну, медведи так скоро не колются. И Павел не раскололся. Хватило его на "после скажу" -Насте и этого было довольно. Потому что она, кажется, сумела расшифровать на ничего не выражающем лице одно: он доволен, что они едут вместе.
   Хотя, может быть, она все это как всегда придумала.
  
   Смелянский был сух и строг. Пронзительный и острый взгляд сквозь очки-хамелеоны. Добротный костюм в полоску. Забытые Настей и незнакомые Павлу золотые запонки в рукавах белоснежной рубашки.
   Маленький двухкомнатный офис в дорогущем центре. Секретарша и общая охрана. В кабинете - макет куска газовой трубы в натуральную величину. Стеллаж с образцами серебристой краски, в цвет которой окрашен макет.
   Ну вот. Человек красками торгует. Интерес к живописи все-таки может принести неплохой доход, - отметила про себя Настя.
   -Так что же вас заинтересовало в наших восьмидесятых годах? - поворачивая хамелеоны то на Павла, то на Настю, спросил Федор Игоревич. При этом глаза за стеклами темнели и вспыхивали, как огонь правительственной мигалки. - Теперь эти годы называют застойными. А ведь это совсем не так. Именно тогда закладывались первые навыки современных торговых и экономических отношений. А какой был расцвет искусства! Правда, тогда это понимали не все.
   Глаза в хамелеонах вдруг блеснули.
   "А дядечка-то вполне ядовитый", - подумала Настя.
   -Из всех зарождающихся в те годы экономических отношений, - стараясь попасть в тон, начала Настя, - нас интересует иконооборот в начале восьмидесятых.
   -Как вы сказали? Иконооборот? - дядечка засмеялся сухим и резким смехом. - Да... это было замечательное, еще до конца не изученное явление. Я стоял у его, можно сказать, истоков. На самой стремнине. Тогда нас за это судили и сажали в тюрьму. Как поэтов за стихи. А мы, между прочим, поддерживали таким образом загнанную в подполье православную веру.
   Павел сделал Насте знак: старик готов к воспоминаниям, осталось направить.
   -Насколько я понимаю, - начал Павел, - Это действительно была хорошо организованная система. Одни добывали иконы. Другие их реставрировали. Третьи... гм, находили места, где их было лучше сохранить.
   -Да, такое почти музейное дело, - подыграла Настя.
   -Ну, может быть не так пафосно, - засмущался Федор Игоревич. - Но, в общем...
   -Нас интересует, как в этом процессе вы использовали Вилена Таркова, - не стала тянуть Настя.
   Глазки вспыхнули и погасли. Настя попала в точку. Смелянский сразу понял, о чем речь. И тут же постарался это скрыть.
   -Тарков, Тарков... Позвольте. Нет, такого среди моих клиен... гм, помощников не было.
   -Федор Игоревич... - укоризненно произнесла Настя. - А Рэм Стоянов мне говорил...
   -Ах, простите. Старая привычка. Из тех восьмидесятых. О чем бы ни спросили - отрицать свою причастность. Ничего не помнить, ничего не знать и не говорить.
   -Но теперь-то вы можете рассказать...
   -Теперь могу. Хотя, честно говоря, не очень понимаю, почему вас заинтересовал именно этот случай.
   -Видите ли... Мы готовим серьезное исследование о творчестве Таркова.
   -О творчестве? - искренне удивился Смелянский. - Ну не знаю, какое у него там было творчество. С Тарковым я имел дело всего один раз. И в этот единственный раз он меня... как это теперь говорится - кинул.
   Настя с Павлом переглянулись. Павел посмотрел на Смелянского довольно неприязненно. Что было на него совсем не похоже
   В изложении господина Смелянского дело выглядело примерно так. Некоторые его клиенты жили за границей. Очень интересовались искусством русского Средневековья. Коллекционировали иконы, тем самым спасая их от уничтожения временем и атеизмом.
   -Разумеется, это были в основном русские люди из первой волны эмиграции.
   -Ну разумеется, - не сомневалась Настя в патриотичности Федора Игоревича.
   И вот в начале восьмидесятых Смелянскому поступил заказ от одной родовитой семьи, проживавшей во Франции. Заказана была партия икон Северной школы, желательно семнадцатого века. Поручение было передано проверенному и добросовестному агенту. Указаны примерные места, где такие иконы имеются. Агент свою работу выполнил. Можно было отсылать заказ и получать оплату....
   -Но, представьте, условием заказчика было, чтобы иконы непременно посмотрел Вилен Тарков и дал заключение об их подлинности.
   -Почему же именно Тарков? - спросил Павел. - Он ведь не был специалистом по иконописи.
   -Да он вообще не был никаким специалистом, - разгорячился по старой памяти Смелянский. - Может, он и художником то никаким не был.
   У Павла чуть заметно дрогнула бровь. Федор Игоревич [Author ID1: at Sat Oct 27 21:03:00 2007 ]Игорь Федорович[Author ID1: at Sat Oct 27 21:03:00 2007 ] нравился ему все меньше.
   -Но заказчик... Не стану называть его фамилию, она сегодня слишком хорошо известна россиянам... Он то ли учился когда-то с Тарковым не то у Шагала, не то у Филонова. То ли знал его семью. В общем, он поставил условие - заплатит любые деньги, если подлинность икон подтвердит этот самый Вилен Тарков.
   Немалых усилий стоило Федору Игоревичу отыскать место обитания Таркова. Жил он в какой то деревне. В сарае. Что, впрочем, по тем временам, было вполне нормальным явлением. Многие из московских художников, оказывается, его знали и отзывались о нем как о "нашем человеке" (было в те годы такое определение). Смелянский передал своему агенту адрес Таркова. Тот отвез ему иконы, добытые в церкви... то есть, у жителей одного Северного городка, у которых они валялись на чердаках и в сараях и могли просто сгнить.
   Тарков ничего не сделал. В смысле реставрации. Протер только доски и подтвердил несомненную древность и ценность одной из них. Агенту было выплачено приличное вознаграждение. Иконы ушли по личным каналам Смелянского за границу. Заказчик расплатился. Но каково же было изумление и возмущение Федора Игоревича, когда через полгода из Франции вернулась самая ценная икона с требованием возвратить деньги.
   -На каком же основании отказался заказчик?
   -На самом серьезном! Икона была подделана. И подделана самим Тарковым. Нет, вы представляете? Моя репутация на Западе была подорвана. Вот вам и совместное обучение в мастерской Филонова, Шагала или Кандинского. Вот вам и "наш человек" Вилен Тарков.
   -Но ведь икону могли подменить и эти, как их... ваши агенты. Вы этого не допускаете?
   -Все могло быть, - вздохнул Федор Игоревич. - Хотя своему агенту я как раз доверял. Даром что из бывших актеров, работал с размахом. У него была своя команда. В наших кругах люди дорожили репутацией. Ведь все держалось только на честном слове...
   -Но вы могли сами встретиться с Тарковым и все выяснить.
   -Собирался. Но опоздал. Тарков погиб вскоре после того, как разгорелся скандал с подделкой.
   -Как же это случилось? - не спускал глаз со Смелянского Павел.
   -Сгорел со своей мастерской и возможно с похищенным подлинником иконы.
   -А икона действительно была такой ценной?
   -Семнадцатый век. Школа Ушакова.
   -А вот этот агент, из бывших актеров... По фамилии Петров...
   -Почему Петров?
   -Ну вы так сказали.
   -Нет, я не мог так сказать, - обиделся Федор Игоревич. - У меня, между прочим, прекрасная память. Фамилия этого парня была - Холев. Петя Холев. Это я точно помню. Вызывающей красоты был молодой человек...
   -И что же с ним стало, когда выяснилось, что он получил с вас комиссионные за подделку? Вы говорите - порядочный человек. Значит, он деньги вам вернул?
   -Ну где ж он мог взять такие деньги, - улыбнулся вполне добродушно Смелянский. - Он к тому времени уже все потратил. Молодой был, широкий. Жизни жаждал.
   -И вы отправили его к Таркову выбить икону или деньги, а он перестарался, и Тарков погиб? - предположила Настя.
   -Вот и видно, что вы другое поколение, - назидательно заметил бывший торговец древностями. - В наше время так не поступали. Я, конечно, Холева попросил решить проблему. Но без угроз и насилия. А когда он приехал в деревню к Таркову, ни его, ни его мастерской уже не было.
   -Это он вам так сказал?
   -Ну, конечно. И у меня не было оснований ему не верить. Тем более, что этот молодой человек отработал потом всю выплаченную ему сумму.
   -Каким же образом? - уже без интереса спросил Павел.
   -Действительно, каким? - поддержала Настя, которую тоже из грязных делишек молодости господина Смелянского больше ничего не интересовало.
   -А таким, что... Впрочем, это к делу не относится. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство, молодые люди? - вспомнил о своих красках для газовой трубы Смелянский.
   -Вполне, - кивнул Павел.
   -Во всяком случае, в нашей работе наметился новый поворот, - кажется совсем не для собеседника заметила Настя.
   Федор Игоревич был столь любезен, что проводил гостей до двери. И уже на пороге сказал довольно жестко:
   -Передайте Рэму, что мы с ним в расчете.
   -За что же? - полюбопытствовала Настя.
   -Он знает. - Очки хамелеоны на Федоре Игоревиче потемнели в ноль.
  
   Глава 18
  
   Все было - и рубашечка от Кардена, и часы на браслете с увесистым циферблатом. Джинсы с мокасинами. И подкат к подъезду театрального училища на жигулях с падением на асфальт челюстей бывших однокурсников. Пачки "Марлборо" в подарок с барского плеча. И презрительно завистливые взгляды нищих гордецов. Недельная гульба в кабаках и минутная любовь длинноногих глупых и расчетливых девиц.
   И все равно ему постоянно приходилось напоминать себе о том, что это и есть жизнь, недоступная многим и потому особенная, исключительная, и те, кто имеет возможность жить такой жизнью - люди особенные и исключительные, и он Петя Холев, наконец, оказался среди них.
   В действительности от[Author ID1: at Sun Oct 28 11:37:00 2007 ] [Author ID1: at Sun Oct 28 11:38:00 2007 ]От[Author ID1: at Sun Oct 28 11:37:00 2007 ] круглосуточного пьянства болела голова. От девиц тошнило. Шмотье фирменное на себе он скоро перестал замечать. И, боясь в том себе признаться, он, кажется, все отдал бы, не задумываясь, за самую легковесную реплику в самом дурацком студенческом капустнике. Когда все смеются взахлеб над какой-нибудь ерундой и то и дело воспаряют над сценой от избытка куража.
   А тут еще эта история с иконами, принесшими ему столь неожиданно все то, о чем он мечтал и что, как оказалось, стоит так дешево. Беспокоила она Петю Холева, как дырявый зуб.
   Вроде все классно, и ты в шоколаде, и плевать тебе на всех. И это всем видно, и пусть попробуют дотянуться. Но вдруг как в дырявом зубе кто-то иголочкой по нерву - тюк. И ты подскакиваешь, а в следующую секунду уже ничего не чувствуешь, и сколько не щупаешь языком - ничего в зубе не находишь. Успокаиваешься, а потом снова - тюк. И ты живешь, и ходишь, куда хочешь, но память о дырявом зубе не дает тебе покоя.
   Так и с этими досками. С Кириллом и Сеней, получившими по триста зеленых - деньги, каких они никогда не видели, - и уверенными, что Холев их кинул и себе взял больше. Это было правдой, до которой они могли докопаться, и тогда дырявый зуб Холеву покажется полной ерундой. Но главное - неприятный и серьезный человек Смелянский.
   Принимая от Холева отреставрированную, как новенькую, доску с желчным старичком, он долго всю ее осматривал и даже понюхал. Несколько раз переспросил - точно ли Тарков ее видел и подтвердил древность и подлинность? И даже поинтересовался небрежно и как бы между прочим, как Тарков выглядел и сколько денег запросил за работу.
   Сумму Холев назвал приличную. И Смелянский ему ее отсчитал, что добавило в нет-нет да коловшие иногда воспоминания лишний повод для беспокойства. Вот встретятся Тарков со Смелянским, заговорят они о деньгах - и окажется, что художник сумасшедший не взял с Пети ни копейки.
   И все время, пока Петя широко жил и тратил, что-то гаденько ему нашептывало, что гуляет он сейчас незаслуженно и в долг, и что придется еще за это расплачиваться. И платить ему будет нечем.
   Так и вышло. По прошествии двух месяцев, в душном августе, когда сочные и загоревшие возвращаются в Москву столичные женщины в модных сарафанах и босоножках на платформе, Федор Игоревич Смелянский стал названивать Пете, жестко добиваясь встречи.
   Дырявый зуб прохудился до нерва и грозил страшным флюсом. Петя обещал и отговаривался. Не брал трубку и прятался, подозревая худое. Пока Смелянский не встретил его как бы случайно в баре "Интуриста" с последней сотней в кармане и не показал, как жестко он может смотреть и говорить. Холодок пробежал по мускулистой молодой спине под рубашечкой от Кардена, и Петя понял, что дела его плохи.
   Выбор имелся. Но оба варианта были худшими.
   Либо он выбивает из этого гада Таркова древний подлинник - если, конечно, он Смелянскому не врет, и подлинник был. Либо достает, где хочет, икону Николы Чудотворца семнадцатого века школы Ушакова.
   Холев может, конечно, прямо сейчас вернуть деньги - две тысячи и забыть об этом. Но, судя по прикиду и образу жизни, - сощурился Федор Игоревич, - этого как раз он не сделает.
   Сроку Пете дали неделю. Если что не так - говорить с ним будут другие люди.
   -И на другие темы, - добавил Смелянский так, что Холеву с этими людьми встречаться не захотелось совсем. И почему-то представилось: вязкое болото низкого весеннего берега, ноздреватый лед, всплывающее в черной проталине что-то распухшее, синее, безобразное.
  
   С Кириллом и Сеней встретились по старой привычке на пирсе "Спартака", из обслуги которого Холев уволился в июне довольно небрежно.
   Кирилл был сумрачен, потому что деньги улетели, оставив только новый красивый ремень с пряжкой и воспоминание о тяжелой голове по утрам в течение двух недель. На него неумолимо надвигался осенний призыв, после которого старички на досках и в старых церквушках, в окладе или черной луже, вытекшей из пробитой головы, останутся в забытых снах на гражданке.
   Сеня, как-то неудачно вложивший весь куш в диски второсортной болгарской группы, которые никто не хотел покупать, как раз собирался, объединившись с Кириллом, требовать от босса доплаты за работу - из тех денег, что тот получил от заказчика и скрысятничал.
   Разговор намечался скверный - Холев в этом не ошибся.
   -Не понял, - сказал Сеня, выслушав шефа. - Ты предлагаешь нам наехать на Таркова и выбить из него подлинник иконы?
   -Точно сформулировал, Сенечка, - подтвердил Петя и тут же почувствовал, что в его покровительственном тоне чего-то не хватает.
   Сеня смотрел на него странно. Так, как раньше ни за что не позволил бы себе смотреть.
   Как-то вдруг Холев лишился уверенности в том, что любые его слова для этих шестерок - закон, что они все сделают и рот разинуть против не посмеют. Сеня с Кириллом тут же это поняли.
   -А чего ради нам париться, - длинно сплюнул под ноги Кирилл. - Платить за наезд ведь ты не собираешься?
   Петя вспомнил Смелянского. Попробовал говорить жестко.
   -Нам все уже заплачено. Товар оказался липой. Мы должны вернуть деньги или достать настоящую икону. Разве не так ты делаешь, Сеня, когда клиент узнает, что ты ему продал самострок вместо фирменной вещи?
   -А ты в мои дела, Холев, не лезь, - набычился Сеня. - Я там сам себе хозяин. Сам кидаю, сам расплачиваюсь. А тут - хозяин ты. Ты нас нанял, мы работу сделали, ты нам заплатил. А если у тебя проблемы с заказчиком - решай их сам. Хочешь нас нанять снова, давай условимся насчет цены.
   -Вон как ты заговорил? - покривился Петя. - Значит, кинули нас троих, а отвечать буду я. Так ты думаешь?
   -Не думаю, а так и будет. И кинули-то не нас, а тебя. Ты с этим Тарковым дело имел. Не мы.
   -Здорово, - сделал последний заход Холев. - Я вообще-то думал, мы команда. Вместе рискуем, вместе отвечаем. Вместе бабки получаем.
   Сеня уставился на Петю. Потом вдруг раскрыл широко рот и захохотал зло, визгливо, издевательски. Холеву надо было прекратить этот смех одним коротким ударом в солнечное сплетение. Раньше он так и сделал бы, но теперь не мог. Сеня это понял и куражился вовсю.
   -Про команду он вспомнил, блин. Ты посмотри, во что ты оделся после сделки, а в чем мы с Кирой ходим. Часики сравни твои и мои. Что-то я раньше таких у тебя не видел. Ты на чем сюда приехал? На жигуле? А мы с Кирой в электричке притюхали. Ты, Холев, нам денег должен. А мы тебе ничего не должны. Подумай об этом.
   Кирилл слушал, и глаза его наливались чем-то нехорошим. Холев физически ощутил близость драки. Если драться, то начинать надо ему. Вырубить Сеню, потом махаться с Кириллом. Но этого ему совсем не хотелось.
   И смотаться было нельзя. Сеня с Кириллом сдвинулись плотно. Пройти сквозь них можно было, только если уверен, что они расступятся и пропустят. Холев в этом уверен не был.
   -Ладно, - сжал он кулаки. - Сколько хотите за то, чтобы выбить икону из Таркова?
   -Нисколько, - усмехнулся Сеня. - Ты, Петенька, не кредитоспособен. У тебя бабок нет. И ты нам должен за ту еще работу. Думаю, долларов по триста. Так что давай, продавай свой жигуль и шмотки. Рассчитаешься - поговорим.
   Сеня явно перебрал. Даже Кирилл это почувствовал и что-то скроил из своей топорной физиономии.
   Кулаки Пети сами подскочили к подбородку. Он выдвинул вперед ногу, чуть пригнулся, крикнул:
   -Хотите разобраться? Ну, давайте, давайте. Иди сюда, Сеня, поговорим как мужики. Что, зассало?
   Сеня не полез в драку. Он даже не испугался. Лишь хихикнул противно и хлопнул Кирилла по плечу, как старого кореша.
   -Ладно. Пошли отсюда.
   И они потопали по пирсу к берегу, не оглядываясь.
   Петя сел на доски, ноги свесил над водой. Вот и попал он. Разгребай теперь в одиночку.
   Тень нависла над ним. Поднял лицо, увидел Кирилла.
   -Ты когда собираешься к этому козлу? - спросил тот неожиданно.
   -Вечером. А что?
   -Я подъеду. Вместе пойдем.
   -Только денег у меня нет, - предупредил Петя, не понимая, с чего это вдруг пэтэушник передумал.
   -А мне и не надо. Я наказать эту сволочь хочу. Я из-за той доски ломался. А он себе ее... Мне в армию скоро. Не люблю долги оставлять.
   И побежал догонять Сеню. А тот даже не обернулся. "Ловко он меня сбросил со счета",- усмехнулся Петя.
  
   Траву на поле скосили, уложили в высокий стог. Холев с Кириллом лежали на самом его верху, дышали сладким сеном, следили, как заваливается солнце за деревню. Окошки в сарае на краю поля были темны.
   -Может, его там и нет, - сказал Холев.
   -Тем лучше, - коротко ответил Кирилл. - А то опять начнет орать - я ничего у вас не брал, убирайтесь, милицию вызову. Сука.
   Часа два назад они заявились к Таркову. Тот сидел за столом, жевал чего-то, смотрел перед собой красными невидящими глазами.
   Кирилл решил, что он пьян. Холев стал требовать назад икону. Тарков их точно не слышал. Потом вдруг заметил, но смотрел, не узнавая. Разобрав с трудом, чего от него хотят, вдруг поднялся, заревел страшно. Схватил табурет, погнал к двери, крича им, что они воры, христопродавцы, и ничего он им не отдаст.
   Холев с Кириллом ушли в поле. Залезли на стог и стали ждать ночи.
   Помолчали с полчаса. Начало темнеть.
   -А я ведь и вправду взял себе больше... Из тех денег, - зачем-то признался Петя.
   -Ты босс - ты и делишь, - перевернулся Кирилл на спину, закинул руки за голову.
   В лиловом небе бледно отсвечивала мелкая звезда. Из-за леса поднимался огромный и тусклый диск луны.
   -Да мне деньги и ни к чему, - добавил он. - Башка только от них трещит. Я скоро вообще без денег жить буду.
   Вдруг они услышали, как зашуршали по стерне мелкие легкие шаги. Кто-то бежал от старухиного дома к стогу. Крикнули в темноте:
   -Галя, подожди...
   Холев подполз к краю стога, за который забежали двое. Посмотрел сверху.
   -Кто там еще? - спросил Кирилл недовольно. Петя шикнул на него, чтоб заткнулся.
   Прямо под ним разыгрывалась сцена. В темноте видно было плохо, но Холев узнал. Девка, которую гнал из мастерской в начале лета Тарков, ревела, уткнувшись лицом в сено. Какой-то беленький, робкий мальчик гладил ей плечи, уговаривал.
   Она села, вытерла глаза. Спросила настойчиво:
   -Ну почему, почему я ему не нужна? Скажи...[Author ID1: at Sun Oct 28 11:45:00 2007 ]?[Author ID1: at Sun Oct 28 11:45:00 2007 ]
   Парень провел пальцами по ее щеке, вытирая слезы. Она ткнулась ему в грудь. Он поглаживал ее, мягко и нерешительно опрокидывая на сено.
   Она отпрянула от него, посмотрела с удивлением, хотела оттолкнуть. Потом вдруг сама кинулась, впилась ему в губы, точно мстя кому-то за отвереженность. Обалдевший парень потянулся к подолу ее платья.
   Холев досматривать не стал. Быстро подполз, хлопнул Кирилла по животу.
   -Спускаемся...
   -А эти?
   -Им сейчас не до нас, - скверно улыбнулся Петя. - Полчаса у нас есть.
   Съехали с высокой сенной стены, как с горки. Подкрались к сараю. Холев отыскал слуховое оконце. Ткнул рукой и не поверил - как вынул он стекло в начале лета, так и не было его с тех пор. И шпингалет не защелкнут.
   -Люблю интеллигентов.
   Вдруг кто-то положил ему руку на плечо. У Холева дернулось в груди. Он резко обернулся, перехватил руку, повернул ее и услышал скулящий Сенин голос:
   -Ты что! Сломаешь.
   -Блин, это ж Сеня, - удивился шепотом Кирилл. - Ты что здесь делаешь?
   Холев отпустил. Сеня, морщась тер руку.
   -Решил подъехать, проверить. Чтоб не завалили тут все без меня.
   -Вот и правильно, - Кирилл опустил им на плечи ручищи. - Значит, снова вместе.
   "Этого еще не хватало, - озлился про себя Холев. - Крепкая бандитская дружба. Очень надо".
   Он сунул голову в окно. Разглядел слабый огонек лампады в углу, тени на полу от восходящей луны, что-то трехногое, прямоугольное посреди подвала. Перед ним на стуле горбилось нечто, накрытое тряпкой.
   -Ну что там? - просвистел шепот Сени.
   -Вроде никого.
   -А икона?
   -Да в углу над лампадой висит что-то.
   -Чего встали, лезьте, - торопил их Кирилл...
   -О-о! - протянул пораженный Петя Холев.
   -Вот это да-а, - отозвался Кирилл.
   Кое-что изменилось в мастерской Таркова с тех пор, как они здесь побывали. Появились картины. Странные какие-то. Много.
   В полосах лунного света и теней со стен, из углов, повешенные, поставленные, брошенные на пол, смотрели на них узкие втягивающие глаза черно-белых стариков, женщин, детей, людей и каких-то монстров с огромными головами на тщедушных телах. Они были в рабочих комбинезонах, докторских халатах и министерских костюмах. Они сидели в президиумах и выпивали у станка. Они ехали в комбайнах и автобусах, барахтались в звездном небе. Они не сводили черных глаз с ввалившейся из слухового оконца троицы, и, казалось, стоит еще немного побыть с ними - и ты улетишь в черную бездну и пропадешь там навсегда.
   Петя с содроганием вспомнил что-то с первого курса. Про какого-то Васю Василиска, взглядом превращающего людей в камни.
   -Ну хватит глазеть, - прикрикнул он на приятелей. - Не затем пришли.
   И решительно двинулся к лампадке в углу. Сеня, наступая на пятки Кириллу и озираясь, тащился за ним.
   -Вот она, - Петя обрадованно потянулся к отсвечивающей белым в лампадном свете знакомой физиономии старика на доске, лишенной оклада.
   Он аккуратно снял икону со стены, на ощупь и вес проверяя подлинность и древность. Повернулся с ней к окну. Лунный луч упал на образ. Петя открыл рот:
   -Что за черт!
   Это был и тот старик, и не тот. Исчезла белая накидка с крестами. Лицо вытянулось и сдавилось в висках. Глаза сузились, почернели. Иной образ, суровый и строгий, проступал сквозь благостный лик Николы Чудотворца.
   -Да это же не он, - заглянул в доску Кирилл. - Тот был цветной, а этот какой-то черно-белый.
   Шорох и стон услышали они у себя за спиной. Обернулись и увидели... То, что они приняли за гору тряпья на стуле перед мольбертом, вдруг шевельнулось, начало пухнуть и расти в лунном свете, обретая очертания человеческой фигуры. Вилен Тарков, сутками работавший последние два месяца и уснувший прямо за мольбертом, проснулся и разглядел у похитителей в руках необыкновенную, ни на что не похожую икону, открывшуюся ему, когда он начал аккуратно снимать пыль и копоть с привезенного какими-то прощелыгами древнего образа.
   Тут с художником случилось что-то странное. Тарков вдруг начал расти на глазах Холева и компании, вырос до каких-то огромных размеров, взревел и бросился на них, раскинув руки. Точно хотел схватить их в охапку и вышвырнуть разом в окно.
   Сопротивляться этой косматой лавине было бесполезно. Она просто смела их, размазав по стене. Какое-то мгновение - и рычащий, страшный человек вынес бы их вверх по лестнице, вытолкал пинками во двор и погнал бы в лунном свете по деревенской улице, пока не выгнал бы навсегда из этого мира.
   Случайность помогла. Сбив воров с ног, Тарков сам не удержался и упал. Холев в этой куче оказался сверху. В руках у него была раскрашенная, как он решил, Тарковым доска. Он поднял ее высоко и всей тяжестью, острым краем ударил по косматой голове художника. Потом еще и еще раз. Что-то мокрое и темное летело брызгами во все стороны. Послышался треск. Доска лопнула и раскололось посередине.
   Под лежащим неподвижно Тарковым завозились. Кирилл сдвинул тело, выбрался. Оттирая заляпанное чужой кровью лицо, отползал в сторону Сеня.
   -Ты чего сделал-то? - спросил Кирилл.
   Холев посмотрел на руки, отбросил куски разбитой иконы.
   -Блин, ты ж убил его! Чего, тронулся, что ли?
   -Тихо! - захрипел Сеня.
   У слухового окна послышалась какая-то возня. Потом звонкий от истерики девичий голос произнес:
   -Отстань от меня... Никогда ты не будешь как он, Левик. Запомни это. - И уж совсем исступленно: - Уйди от меня. Видеть тебя не могу...
   Кто-то там еще мычал, пыхтел, топтался. Ползал на коленях, просил и клялся, хватая за ноги и платье. Послышались вялые удары по лицу. Кто-то вырвался и побежал.
   -Это те двое, - залихорадил Холев. - Сейчас сюда придут. Валим! - И первый бросился к лестнице.
   Кирилл наклонился, поднял с груди неподвижно лежащего тела кусок доски с окровавленным краем.
   -А с этим что?
   -Брось, дурак, - крикнул ему с лестницы Холев. - Валить надо!
   Сеню упрашивать не пришлось - он уже прыгал по ступенькам, отталкивая Холева, рвался наружу.
   Кирилл отшвырнул доску. Побежал догонять.
   Покосившаяся лампада едва держалась на погнутом в драке гвозде. Тускло освещала неподвижное залитое кровью лицо лежащего Вилена. Равнодушно смотрели на эту картину с мольберта черные глаза старика.
  
   Глава 19
  
   Ребята вышли из приемной торговца газовой краской, в прошлом иконного фарцовщика Смелянского, сели в машину.
   -Холев, Холев... - твердила, чтоб не забыть, Настя. - Бывший актер. Человек с красивым лицом. Не он ли Таркова нашего спалил, как ты думаешь?
   - Холев? - переспросил Павел.
   -Да точно, - держалась за мысль Настя. - Все сходится. Тарков его кинул с этой иконой. Сделал с нее копию, всучил вместо оригинала. Смелянский его прижал - тот заявился к Таркову со всей компанией, потребовал вернуть свое. Этот разговор слышала тетя Паша...
   -Но ведь она говорила, что они поругались и уехали.
   -Значит, не уехали. Вернулись, стали шарить в мастерской. Тарков их застал. Они его убили и, чтоб скрыть следы, подожгли.
   -Что ж, очень может быть, - произнес Павел. - Но если это так... С какой стати ему напоминать о себе через столько лет.
   -Ты о чем?
   -Предположим, что не все работы Таркова сгорели тогда в огне. Предположим, кто-то что-то вынес. И вовсе не Зуевский набросок пытались продать в Швецию. А что-то из того, что было тогда в мастерской Вилена. Как ты видела в папке, которую мы нашли в тайнике, - рисунки очень похожи на то, что делал позже Зуев. Возможно, таких рисунков было несколько. Вопрос - с какой целью и кому через столько лет пришло в голову продавать набросок Таркова под видом работы Зуева?
   -Да кому хочешь! Тому же Холеву. Или его подельникам. Может этот картон провалялся все это время в каком-нибудь чулане. А зуевских полотен вор вообще никогда не видел. И вот начинается шум по поводу персональной выставки Зуева. Какие-то снимки появляются в печати и Интернете. Проходит информация о том, сколько это стоит. Человек обнаруживает у себя картину, которую считал хламом, узнает, что за нее можно получить сто тысяч. Находит людей, отправляет за границу...
   -Там ее отлавливают. Зуев видит, что по этой штуке его могут обвинить в подражательстве позднему Таркову, называет работу своей и требует ее вернуть?
   -Ну примерно так.
   -А попутно убирает эксперта, который начал докапываться до истины? Ты можешь себе представить, что это сделал Зуев?
   -Вообще-то... с трудом.
   -И кто тогда переслал снимки трупа Владу? Кто пытался спалить нас в подвале? Кто убил тетю Пашу, снял тайком Влада возле тела, шлет фотографии по почте и угрожает опубликовать, если мы продолжим копаться в прошлом?
   -Да... Для того, кто хочет всего лишь скрыть личность своего учителя, что-то слишком круто.
   -А для того, кто хочет скрыть убийство, пусть и двадцатипятилетней давности?
   -В самый раз.
   -Значит все-таки Холев и его компания?
   -Выходит так.
   -Но как они вышли на нас? Ведь о том, что мы с Владом занялись этим делом, знал только Зуев?
   -А Зуеву на нас так наезжать было незачем, - почувствовал тупик Павел. - Почему? Смотри выше.
   -Ерунда какая-то получается, - признала Настя.
   -Ерунда, - согласился Павел. - Если только...
   -Что?
   -Если ученик не связан с убийцами учителя.
   -Каким это образом?
   -Соучастием. Или свидетельством.
   Настя задумалась.
   -Зуев вычислил, кто мог отправить набросок Таркова за границу, нашел его, объяснил, чем это для него кончится... И указал на тех, кто может докопаться до истины...
   -А тот уж по старой бандитской памяти принялся прятать концы в воду и в огонь...
   -Ух ты, - оценила сюжет Настя. - Здорово... Да, но ведь...Концы-то - это мы.
   -Именно, - кивнул Павел. - Поэтому Владислав Аркадьевич так просил нас сделать вид, что мы тут ни причем. Он, кстати, не звонил тебе после той... сцены на даче?
   Настю слегка покоробило. Ей послышалась насмешка. Она попыталась разглядеть ее следы на пашином лице, забыв, что разглядеть там что-нибудь трудно.
   -Звонил, - вздохнула она. - Кажется, хотел помириться.
   -А ты?
   -Попыталась ему объяснить, что чем скорее те, кто нас сжигал и шантажировал, поймут, что мы испугались, тем скорее они доведут свое дело до конца.
   -А Влад? Он с тобой согласился?
   -Не знаю, - недовольно вздохнула Настя. - Неприятно это признавать. Но, по-моему, он просто боится.
   Павел помедлил, точно не решаясь. Потом все-таки сказал.
   -Он боится, Настя. Но только за тебя. Потому что любит тебя очень сильно.
   -Ну да, - зная, что Павел прав, сопротивлялась все же девушка. - А за себя он не боится. Совсем.
   -Совсем. И то, что тебя не удержать, он понял. И с этим смирился. Поэтому просто хочет быть в курсе твоих действий. И по возможности помочь и защитить тебя.
   -Угу. Это он сам тебе сказал? Или ты мысли своего руководителя научился читать на расстоянии.
   -Сам сказал.
   -Как?
   -По телефону. Позвонил и все вот так примерно объяснил. И даже назвал кое-каких людей, с которыми нам полезно было бы переговорить. И кое-каким людям посоветовал в их же интересах ответить на наши вопросы.
   Настя сначала не поняла, а когда сообразила - было уже поздно. Если и была улыбка на лице Павла, то он успел спрятать ее и снова сидел непроницаемый.
   -Хочешь сказать, что Рэм Стоянов не так просто появился у нас в редакции?
   -Вполне возможно...
   -А Смелянский разговорился тоже по просьбе Влада?
   -Ну этому как раз хватило звонка Рэма. Видимо у них были какие-то счеты в прошлом.
   -О которых Рэм вспомнил из-за Влада?
   -Вот именно.
   -А этот адресок... По которому ты хотел съездить...
   -Его дал мне Владислав Аркадьевич...
   -Почему же он мне ничего не сказал?
   -Думаю, из педагогических соображений. Все-таки ты для него хоть и любимый, но ребенок. Он очень старается так на тебя не смотреть, но у него не получается. Хочет дать тебе свободу самой решать, что делать. И боится. А, действуя через меня, он тебя как бы отпускает, но, если что - всегда может оказаться рядом. Как бы случайно.
   -Постой... А про то, что мы едем к тете Паше... Тоже ты...
   -Нет. Это он сам. К моей помощи он вообще еще не прибегал.
   -А если захочет? Ты ему все расскажешь.
   -Расскажу...
   Насте стало грустно. Ну вот и все. Невозмутимый и надежный Павел попросту шпионит за ней по просьбе Влада. Обидно. А ведь она...
   -...расскажу, - продолжил Павел. - Только то, что ты сама разрешишь.
   Насте все-таки казалось, что Павел слегка подтрунивает над ней. Тоже как над маленькой девочкой. Быстро они спелись с Владом. Оба считают ее ни на что не способной. Ну это мы еще посмотрим.
   -Так какой адресок подсказал тебе Влад? - небрежно спросила она.
   -Есть такой - Виктор Суров. Специалист по русской иконописи.
   -А этот нам теперь зачем?
   -Ну... Должны же мы знать, почему Тарков не хотел отдавать икону Холеву и компании. В конце концов, как ни крути, а вся история упирается в эту доску. Хорошо бы выяснить, что в ней так поразило Вилена.
   -Ну так что ж мы тут сидим? Где он, этот ваш Суров? Едем.
   Выруливая от офиса Смелянского, Павел заметил сзади черную "Тойоту Короллу" с тонированными стеклами. Какое-то время она ехала прямо за ним. Павлу показалось, что он уже видел где-то такую же, только не мог вспомнить, где. Потом машина отстала, и Павел тут же забыл о ней. В самом деле - мало ли ездит по Москве черных "Тойот" с тонированными стеклами?
  
   Виктор Суров работал в музее Истории.
   Кирпичные сосульки над входом, ложно готические башенки, помесь православной колокольни с боярскими палатами.
   С парадного входа - залы с картинами Васнецова и кольчугами в прозрачных витринах. Со служебного - коридоры с комнатами, разгороженными на закуты книжными шкафами.
   В одном из закутов они отыскали Сурова - горбоносого карлика с пронзительно голубыми глазами, гнома, хоббита и минипута. Он еще смеялся невпопад и потирал руки.
   -Здрасьте, здрасьте, - оживился он, увидев Настю, а когда вслед за ней протиснулся за шкафы высоченный Павел, округлил насмешливо и восхищенно тонкие губы и выдавил уважительное: - О-о-о!
   Настя присела на колченогий стул рядом со столом, заваленным какими-то папками так, что серый телик доисторического монитора скрылся под ними по самую макушку. Павел остался подпирать шкафы.
   -Что же ищут корреспондентка глянцевого журнала и э-э-э... ее друг в тихой обители отечественной истории? - потер руки и хмыкнул карлик.
   -Да как вам сказать... - Настя растерянно подняла глаза на Павла. Тот пожал плечами.
   Действительно, как сказать, когда и сама не знаешь, что ищешь. Но почему-то ведь Влад вспомнил про этого гнома.
   -А Владислав Аркадьевич что вам про это дело говорил?
   Гномик снова захихикал. Тельце его при этом мелко затряслось. Настя терпеливо ждала, когда он успокоится.
   -Да почти что ничего. Вы как будто собираете материал о творчестве одного забытого ныне авангардиста. Заметили параллели с древнерусской живописью. Перебрали все школы и всех известных иконописцев и никаких свидетельств того, что есть прямая связь художника двадцатого века с конкретным древнерусским мастером, не нашли. Но предположили, что этот мастер все же имеется, просто до сих никому не известен. Правильно?
   -Ну в общем... да, - удивилась Настя, как ловко гном развернул их тему.
   -И тут возникает вопрос, - поднял Суров крохотный пальчик. - Если мастер и работы его до сих пор никому не известны, как можно что-либо сравнивать с ними?
   -Логично, - согласилась не понимающая, к чему он клонит, Настя.
   -Что делать, когда фактов нет или их слишком мало, а узнать все-таки хочется? - странно спросил Суров.
   -Ну-у...
   -Можно отложить решение проблемы до тех пор, пока не обнаружатся факты, документы, свидетельства. А можно погрузиться в мир легенд и мифов. Мы не откроем истины, но обретем свободу.
   -Что-то очень туманно, - озадаченно посмотрела в пронзительные глазки Настя.
   Рука гнома застыла в воздухе. Пальцы шевелились в поисках волшебной палочки. Не нашли их и щелкнули с досадой. Суров потерял на глазах вдохновение, стал скучен, зато понятен.
   -Да все очень просто, - вздохнул он. - Влад вспомнил об одном моем увлечении. Если хотите - хобби историка. Я, видите ли, долгое время пытался найти подтверждение того, что Алексей Блаженный не миф, что он действительно существовал. Жил и творил на рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков. И свидетельства реальности этого нашего русского гения рано или поздно будут обнаружены.
   -Алексей Блаженный? А кто это?
   -Миф и реальный человек. Легенда и правда. Гений, посланный в мир и попавший по ошибке не в ту эпоху. А что обычно с такими делают? Правильно - их сжигают на кострах. Вместе со всем, что они раньше времени явили миру.
   -Ну и к чему же привели ваши поиски? - грубовато спросил Павел. - Нашли хоть одно документальное свидетельство существования этого вашего... Блаженного?
   -Да практически нет. С чего начал, на том и застрял, - с досадой признался Суров. - Патриарх Никон упоминал в одном из писем отчет некоего отца Сергия, посланного Московской Патриархией для расследования дела о Северных ересях. Сам отчет не сохранился, сгорел в одном из многочисленных московских пожаров. Речь в нем шла о самозваном иконописце Алексее, прозванном Блаженным. Он был подмастерьем у богомаза в монастыре. Вдруг возомнил себя мастером, бежал и стал писать какие-то странные ни на что не похожие иконы. Люди увидели в них лики Страшного Суда, стали им поклоняться. Какие-то монахи вывели из них новую веру, соединившую язычество и христианство. Кончилось все, как и должно было. Монахов отступников истребили, холопов перепороли, а художника зарубил и спалил вместе с картинками какой-то местный князек.
   -Но... Описание этих икон... Или ликов... - спросил очень внимательно слушавший Павел. - Какие-то свидетельства о том, что они действительно были, сохранились?
   -Очень скупо... Что-то у того же Никона. Косвенные свидетельства можно найти в Новгородских летописях и частной переписке того периода. Но и этого довольно, чтобы понять, что этот Алешка... Он был чем-то вроде русского Эль Греко... Или Босха. Предвидел многое из того, что было открыто в живописи только в двадцатом веке. Известно, например, что картины его были монохромны.
   -То есть?
   -Он использовал только два цвета - черный и белый и все их оттенки. Он был одним из первых светских живописцев. Он работал на пленере, как импрессионисты. Рисовал цветы и солнце. И никаких икон не писал. Это были его видения и фантазии. Но люди не знали тогда такой живописи и решили, что Алешка пишет иконы. Одни им стали поклоняться, другие истреблять.
   -Грустная история, - посочувствовала Настя.
   -И это все? - спросил Павел.
   -Из реальности - все. Остальное - вымысел и сказка. Живая, но, в общем, довольно традиционная.
   -Расскажите.
   Гном снова впал в немного мечтательный, но и горький тон. Кажется, он и сам долгое время верил в эту легенду, грезил ей. Она даже снилась ему по ночам. Он искал подтверждение, не нашел, забыл и вспоминал сейчас свою прежнюю страсть, как сладкую ошибку молодости.
   И вылепился из рассказа Сурова, основанного на преданиях старообрядцев и раскольников, образ единственной спасенной кем-то из поклонников Алешкиного таланта иконы. Ее прятали, тайно молились ей. Она обладала удивительной силой. Не только спасала от мора или неурожая, но помогала всему новому в ремеслах, строительстве, искусстве. Разумеется, церковь вела розыск запрещенной иконы. Тех, кто хранил ее, казнили. Но саму доску церковным властям отыскать не удавалось, хотя следы ее в виде доносов о тайных молениях обнаруживались на Севере повсеместно.
   -В конце концов, сложилась легенда об иконе-страннице, иконе-пилигриме, которую, чтобы спасти от преследований, записали вполне тривиальным ликом Николая Чудотворца, но которая в годы бедствий, испытаний или упадка и кризиса являла свой лик верующим и давала им силы для борьбы, открытий и творчества. И освещала, так сказать, путь к новой жизни.
   -И это только легенда, - вздохнула Настя.
   Гном развел руками: "Увы".
   -Ну, а что вы на это скажете? - Павел достал, расправил и выложил перед Суровым листок. Настя увидела выведенный на принтере рисунок старца с Владова компьютера.
   Суров кинул на листок равнодушный взгляд. Вдруг схватил, обшарил пронзительными глазками, спросил удивленно:
   -Откуда это?
   -А это и есть работа забытого авангардиста Вилена Таркова.
   Суров долго смотрел на снимок. Потом произнес торжественно:
   -Тот, кто это написал - видел Его.
   -Кого? - не поняла Настя.
   -Лик с иконы-пилигрима.
  
   Глава 20
  
   Вот как с самого начала не задалось, так и пошло. "Тем и кончится", - ворчал про себя насчет своей поездки отец Сергий. Но чем ближе к Москве, тем меньше.
   После того, как люди князя порубили Алешкиных почитателей и самого его кольнули в спину, так что он и получаса не протянул, ему все казалось, что с миссией своей он справился скверно и вообще ее провалил. Чего опасался, то и случилось. Монахи-отступники сами на себя руки наложили. Лжепророка тайно казнили. Иконы его сожгли.
   Пойдут теперь перешептываться по глухим углам, что был мученик Алексей, святой и народный заступник перед Богом, но Патриарх московской велел его казнить, чтоб не дать людям увидеть чудотворные лики. Вот что скверно.[Author ID1: at Sun Oct 28 12:02:00 2007 ]
   Отец Сергий по дороге к Новгороду отыскивал приметы того, что из Блаженного непременно сделают нового мученика. И легко находил их. Например, князь Святослав. У него, конечно, с самого начала дела Сергия особой приязни не вызывали. Но он рассуждал так: отец имеет полномочия, может судить и потому - прав.
   То, что монахи изменили вере Православной, его удивило. То, что они сожгли себя и какую-то неправильную икону, озадачило. Но после того, как его отряд порубил Алешкиных почитателей и его самого, что-то очень уж задумчив стал князь. От Сергия всю дорогу до Новгорода старался держаться подальше. У ворот простился сухо и даже денег за поход и охрану не взял. А, отъехав после прощания, вдруг вернулся, догнал священника и сказал ему с тоской:
   -Я в дела церковные не мешаюсь. Наверное, ты знал, что делаешь. Но отчего-то чувство у меня такое, точно метил я в зверя, а попал в птицу. И зверь теперь гуляет на свободе. А птица больше не поет. Так что прощай, святой отец. И Бог тебе судья.
   Сергий ничего на это сказать не успел - князь ускакал.
   Вторая причина Сергиева беспокойства - Василий доносчик. Он какой-то совсем уж пришибленный вернулся после того, как прибрал пещеру и снес в костер все, что осталось от Алешкиной мазни. Потом бежал, держась за стремя, рядом с Сергием, поскуливая, жалуясь и труся. Причитал, что не жить ему здесь, что отыщут его поклонники Блаженного и непременно убьют. И чтобы Святейший за верную службу взял его с собой в Москву.
   Сергий не слушал его, думая о своем. Потом спросил равнодушно:
   -На что ты мне в Москве?
   Ответ Василия удивил его. Он даже посмотрел на эту мошку с интересом.
   Шелудивый служка признался, что мечтает учиться иконописи у московских мастеров. Что он и про Блаженного донес, чтобы заслужить эту награду. А иконы хочет писать только, как положено по канону, и тем самым искупить свою вину перед Господом за то, что был в услужении у вероотступника.
   И тут корысть, брезгливо поморщился Сергий. Ногой шевельнул, сбросил руку Василия со своего стремени. Тот еще какое-то время бежал за ним, потом отстал. А на подступах к Новгороду и вовсе сгинул.
   Сергий сам расспрашивал дружинников, не видел ли кто служки. Те отнекивались. Тут только Святой отец понял, какой совершил промах, оставив человека, выдавшего лжепророка, без присмотра. Начнется теперь охота за новым Иудой и сплотит она рассеянных по селениям и городищам еретиков, как это бывало не раз.
   Ну что стоило ему взять с собой человечка в Москву и пристроить в учение к иконописцам? А теперь жди бед. И преследование доносчика - не худшая из них.
   Показалось Сергию, что Василий выдал того, кому служил, не просто чтобы выгоду поиметь. Видел он, как смотрел монашек на разбитые иконки Алешкины, и не страх, не брезгливость, а зависть разглядел он в шелушащихся его глазах. А это значит, что Василий мечтал написать хоть что-нибудь, что будет действовать на людей, как расписанные Лешкой доски.
   И это еще хуже. Если не найдут его и не прибьют, жди вскоре появления нового Алешки-пророка, который тоже будет малевать черно-белых святых, и конца и краю тогда ереси не видать.
   Конечно, все это могло Сергию только показаться. Мало ли что увидят глаза, истомленные бессонницей, подозрением, немощью телесной. Ничего из рожденного воспаленным его воображением могло и не быть. И ересь после гибели главного смутьяна и ближайших его сторонников тихо могла сойти на нет. И Василий прибьется к какому-нибудь монастырю и будет тереть краски богомазу.
   Чем ближе к Москве, тем слабее становилась тревога Сергия. Тело, истерзанное долгим переходом и застарелой болезнью, перестало что-либо чувствовать. Зато ум светлел, прояснялся. И складывались у него слова отчета о поездке в Новгородские земли по розыску дела о ересях и лжепророке, прозванным Алешкой Блаженным.
   Получалось довольно складно. Главный вертеп разыскан. Вероотступники монахи во главе с настоятелем именем Господа преданы смерти. Иконы и идолы их сожжены. Обнаружено также пристанище Лжепророка и лагерь поклоняющихся ему. Еретик казнен, последователи его тоже. Богохульные творения преданы огню. Архиерею Новгородскому передан наказ Патриарха следить за паствой и искоренять ересь неотступно.
   Так все примерно и с подробностями в отчете Патриарху отец Сергий и изложил. Тот остался доволен. И беспокойство Сергия притупилось на время.
   Но с тревогой ждал он вестей из Новгорода. И они пришли, и опасения насчет служки монастырского Василия подтвердили. Верный Сергию человек написал о наделавшем немало шуму новом явлении богомерзкой иконы известного лжепророка Алешки.
   Дело было так. Один из последователей оного Алешки, бежавший из опального монастыря, пробрался в Новгород и нанялся прислуживать держателю постоялого двора у городских ворот. Хозяину он показался человеком жалким, забитым, но услужливым, и потому на работу тот его взял. И был им доволен. Новый работник выполнял все указания беспрекословно - ходил за лошадями, мыл и чистил, рубил дрова, носил воду. Только одну странность заметил хозяин - днем новый работник вдруг исчезал на какое-то время, а потом появлялся еще более робкий и услужливый и как будто больной.
   Хозяин, человек набожный, заподозрил, что работник уединяется, чтобы предаться какому-то греху, и решил проследить за ним. При постоялом дворе содержалась конюшня, на чердаке которой был сеновал. Туда и отправлялся тайком работник Василий. Выбрав момент, хозяин осторожно поднялся вслед за ним и увидел, что тот, раздвинув сено возле чердачного окошка, соорудил себе что-то вроде мастерской богомаза. Принес красок в глиняных плошках, разложил кисти и усердно разрисовывал доски. Но писать он пытался не лики, какие выставлены в Православных Храмах, хотя и это без благословения отцов церкви считается страшным грехом. Богоотступник ставил перед собой икону со страшным дьявольским ликом, расписанным черной и белой краской, силясь повторить его. По отчаянному бормотанию и тихим проклятьям самозваного богомаза хозяин понял, что образ этот никак ему не дается, и это приводит его в состояние, близкое к безумию. Он начинает стонать, скрежетать зубами и рвать на себе волосы.
   Убоявшись гнева Божьего, хозяин тут же отправился к настоятелю ближайшего храма и сообщил о творимом на его глазах явно греховном деле. От настоятеля же получил наказ схватить еретика и запереть до прихода священника. А свидетельства его преступления перед Богом не трогать и следить, чтобы никто на них не смотрел, а пуще прочего стеречь Богомерзкий образ, с которого сей грешник пытался снять копию, поскольку, судя по всему, он есть творение сожженного за ересь лжепророка Алешки Блаженного.
   Хозяин в точности исполнил, что было велено. Дождавшись, когда Василий незаметно пробрался на чердак конюшни и засел за свою противную истинной вере работу, он стал подниматься по лестнице с двумя помощниками, чтобы схватить грешника на месте преступления.
   Но опоздал. Бес, вселившийся в работника, успел-таки завершить свое дело.
   На чердаке нашли они только безжизненное тело Василия, мешком висевшее на веревке. Под ногами его валялась разбитая в щепки мерзкая пачкотня. Не справившись с дьявольской задачей воспроизвести то, что написано было лжепророком, Василий, подговариваемый несомненно нечистым, наложил на себя руки.
   Доску же сатанинскую Алешки Блаженного хозяин поставил стеречь работника. И вот еще одно доказательство того, что без родителя Зла тут не обошлось. Поднявшийся с крестом, молитвой и окроплением помещения святой водой священник нашел и тело повешенного, и его разбитые доски. Но странного черно-белого лика старика, с которого Василий пытался сделать копию, на чердаке не было. Кто и как мог похитить эту мазню из-под охраны - осталось неизвестно.
   Прочитав донесение, отец Сергий долго сидел в своей келье совершенно неподвижно. Потом передал донос, куда следует по инстанции. Сам же, испросив благословения Патриарха, отправился вскоре в один из монастырей на Валдае, где принял постриг и остаток дней провел, замаливая свой грех.
   Просил же прощения у Господа он за то, что по слабости и недосмотру пропустил в мир творение еретика Алешки Блаженного, от которого предвидит он много искушений для слабых духом...
  
   Глава 21
  
   "Долго так продолжаться не может", - поглядывала Настя на своего шефа Антона Коростылева, который после того, как она ушла из редакции под ручку с самим Рэмом Стояновым, имел довольно глупый вид.
   На следующий день после посещения музея она опять сидела на работе тихой переводчицей. А между тем по табелю о звездном ранге и сама теперь была как бы звездой. Ведь та, которая называет мегапродюсера и завсегдатая светских тусовок "дядей", достойна как минимум журнального разворота с фотографиями загородного дома, бой-френда и любимой собачки. А также интервью с вопросами о том, в каких отношениях она находится с Рэмом Стояновым, как давно в них вступила и что на их интимном языке означает слово "дядя".
   -Дядя - значит дядя, - ответила Настя на прямой вопрос Антона, уставшего ломать голову над тем, кто ж это все-таки работает у него в отделе под видом скромной переводчицы.- То есть не в том смысле, что я его племянница. Просто Рэм Стоянов... старый друг моего дяди Влада. То есть настоящего дяди, которого я племянница. Вот примерно так.
   Объяснила, как сумела. Сама запуталась и всех заморочила. И еще посмотрела с вызовом: "Ну и что?"
   Антон отполз от нее, окончательно сбитый с толку. Но, впрочем, ненадолго. В мире гламура связи и знакомства - твердая валюта. А если ты работаешь в глянцевом журнале, эта валюта тебе как бы не принадлежит. Сам не умеешь пользоваться - отдай другим.
   Настя предвидела, что скоро ее попытаются слегка потрясти на предмет новых связей.
   Для начала Антон вытащит в своем компьютере досье Рэма. Узнает о его отношениях с другими звездами. Выявит тех, кого девицы из его отдела до сих пор не достали. Ну и потребует, чтобы Настя через своего дядю, которого она не племянница, установила с ними контакт. И, если сама не сможет затащить их бельишко в "Автограф", чтобы передала эти контакты другим.
   Вот они как на нее смотрят. Уже готовы. Уже делят информацию, которую она должна добыть, и ждут.
   Ничего, пусть подождут. Насте и самой сейчас не помешало бы владение искусством налаживать знакомства. А этого делать она категорически не умеет. И научить ее некому. Потому что нет среди ее коллег и приятелей профи, способных установить контакт с человеком, мелькнувшим двадцать пять лет назад в криминальной истории с иконой, гением и пожаром и с тех пор не дававшим о себе знать.
   А ведь где-то он должен быть, этот Петя Холев. Где-то совсем рядом, если Зуев сумел его разыскать. Или он сам нашел Влада, ее и Павла. Ходит теперь невидимый за ними по пятам, поджигает подвалы, убивает забытых свидетельниц и шлет по электронной почте компрометирующие снимки.
   Ну это, разумеется, в том случае, если верна их с Павлом версия начет причастности Холева к последним убойным делам и покушениям. Что опять-таки проверить можно, только разыскав Петю Холева - в прошлом несостоявшегося актера и неудачливого торговца иконами. Но кто он теперь - Петр Холев? Ему сейчас лет сорок пять. И быть он может кем угодно...
   -Вот, Карташова, - Коростылев бросил перед ней листок с фамилиями, написанными столбиком. -З десь список звезд, с которыми знаком твой дядя Рэм. Мне нужны их прямые телефоны и договоренность об интервью специально для "Автографа". Срок - два дня. Переводы отложи.
   Настя пробежала глазами список. Имена одно другого круче. Люди неделями висят у таких звезд на дереве за окном и на бампере машины, чтоб только их заметили и выслали охрану переломать кости.
   -Да как я...
   -Твое дело. Тот, кто называет Стоянова "дядей", такие вопросы не задает.
   "Ну все, попала... Хотя... Чего я дергаюсь, дурочка, - сказала себе Настя. - У меня же снова полная свобода действий. На ближайшие два дня. Кому хочу - тому звоню. Отрабатываю список".
   В конце концов, если Коростылев считает, что Настя запросто может с подачи Рэма расцеловать в обе щеки Аллу Пугачева и отхлестать по нахальной физиономии Филиппа Киркорова, то найти телефон какого-то там Пети Холева - это ж для нее...
   Первым делом она набрала номер Влада. Но тут же нажала кнопку сброса, представив все грядущие объяснения. Ведь он же просил, она не дорожит, и разве мало ей подвала с огнем, и если она не понимает, как далеко зашло и чем грозит, то он не собирается... и так далее. Нет уж. Раз Влад решил помогать ей, оставаясь невидимым, пусть так и будет. И она позвонила Павлу. Сердце слегка екнуло при звуке спокойного уверенного голоса и пошло стучать дальше довольно весело.
   Павел вчера обещал ей, что перетряхнет все возможные базы данных от гаишных до банковских в поисках Холева. Что-нибудь непременно отыщет.
   Холевых в базах оказалось человек сто. Из них двадцать были Петрами. С десяток родились примерно в то время, когда мог родиться молодой в восьмидесятые годы актер. Трое из этих Холевых ездили на Лексусах и имели счета в банках. У пятерых были Жигули и участки в шесть соток. Остальные ограничились приватизацией квартирок. Жили Пети в самых разных концах Москвы. Двое - в собственных домах за городом. Сведений о том, кто из них посещал театральное училище, в электронных базах не нашлось.
   -Придется объезжать всех подряд и беседовать с каждым отдельно, - вздохнул Павел.
   -Да ты что? Это же дни, может быть, недели... А тем временем он поймет, что мы вышли на след, и устроит нам какую-нибудь катастрофу.
   -Ты права, - не стал спорить Павел. - Попробую сузить круг хотя бы до трех кандидатов.
   Обычной уверенности в его голосе не было.
   - Да, но и с тремя ты провозишься не меньше недели.
   -У тебя есть другие предложения?
   У Насти было отличное предложение. Послать этих Холевых с Зуевыми, свалить с работы, рвануть в киношку. Потом гулять по сыплющим золото осенним бульварам хоть до самого Кремля. Там в Соборах, между прочим, полно отличных икон.
   Она непременно поделилась бы с Павлом этим планом. Если бы была уверена, что он и сам готов предложить ей то же самое, но не решается. А поскольку такой уверенности не было, Настя буркнула что-то вроде: "Ну и сужай свой круг".
   Павел спросил озадаченно:
   -У тебя там все в порядке?
   -У меня все в полном порядке. Спрос на мои контакты растет. Рейтинг зашкаливает. Я в шоколаде. Можно даже сказать, с орехами.
   -Вот и отлично! - попрощался Павел.
   "Поразительно невозмутимый человек. Тем интереснее было бы... Фу-у", - отогнала Настя навязчивую идею. И стала думать про важное.
   Мыслей не было. Только слово. Холеное и скользкое, как профессиональный жиголо.
   "Холев, Холев, Холев", - цеплялось к ней и не отпускало и, чтобы отвязаться, она написала "Петр Холев" в поисковой строке Яндекса. Страничка открылась. В первой же строчке было крупно набрано: "...сказал второй режиссер детективного сериала "Любовь и пули" Петр Холев..."
   -Вот оно, - стукнуло Настю.
   Посидела, волнуясь. Представила нарочно - этот Холев юн. Ему чуть за двадцать. Он ездит на "Жигулях" и бегает первому режиссеру в бар за кофе. Или ему под восемьдесят, он таскает за оператором хлопушку, сосет валидол и ездит на трамвае домой в Медведково. В любом случае - по возрасту он не подходит к той истории восемьдесят второго года.
   Вот так успокоившись, Настя открыла страничку с текстом и тихонько вскрикнула. Оглянулась, перехватила вопросительный взгляд Антона. Кивнув ему: "Дела идут", вернулась к фотке над интервью с Холевым.
   Седеющий мачо с нагловатым взглядом и ямочкой на подбородке [Author ID1: at Sun Oct 28 12:14:00 2007 ] смотрел на нее в упор. Все, о чем она догадывалась, прочла Настя на этом самоуверенном излюбленном женщинами лице. И нищую юность, и раннюю жестокость, и высокое собственное мнение при низком полете. Иномарка престижная, но не первой свежести. Дом загородный, но паршивый. И встреча мордой об стол любого, кто ему не знаком, но в нем нуждается.
   Настя представила свой разговор с этим типом и поежилась. Отступать было некуда. Позади - ни Влада, ни Павла, ни Рэма. ЭТО она должна сделать сама.
   -И чего я боюсь? - напомнила себе Настя. - Этот тип, возможно, запер нас с Павлом в подвале и поджег. Так какая разница, как он будет со мной разговаривать? Важно, что он скажет, когда поймет, что мы все знаем про его старые и новые дела.
   Телефон Холева она раздобыла в пять мнут. Корреспондентка глянцевого журнала для работников телевидения и психиатрической клиники - разные люди. Потому что первые знают о рекламе все. Вторые в ней вообще не нуждаются.
   -Слушаю, - голос в трубке крикнул грубо, так что в нем послышалось: "Какого черта!"
   -Привет, - тихо и значительно произнесла Настя и замолчала.
   - Что нужно?
   -Это не мне нужно... Это вам, Холев, нужно, - нежно выговорила Настя.
   -Кто говорит? - возмущался собеседник, но связь не прерывал.
   -Это говорит тот, кто может предложить отличный сюжет для новой серии "Любви и пули".
   -Какой сюжет? Что ты мне... Тьфу, черт, Ирка, ты что ли? Я тебе сколько раз говорил...
   -Это не Ирка. Дослушайте сначала. Сюжет вам очень знакомый. О том, как трое юных балбесов залезли в мастерскую художника Вилена Таркова. Возможно, они не хотели никого убивать. Но так случилось, что пожарные нашли труп. И ни одной картины...
   Говорят, в такие моменты память мгновенно выстреливает какой-нибудь забытой деталью. Запахом дыма, например. Или видом на лужицу крови.
   Холев молчал дольше, чем нужно было для подбора единственного слова, каким отсылают нахальную шутницу по известному адресу.
   -Интересный ход, - отозвался он, наконец. - Сегодня у меня съёмка до двенадцати. Приходите в бар телецентра, через третий подъезд, в половине первого. Я хочу услышать ваш сюжет в деталях. И... как ваша фамилия? - вкрадчиво закончил он.
   -А это еще зачем?
   -Но я же должен выписать вам пропуск. Без пропуска не пустят.
   "Проверяет, - поняла Настя. - Если я шантажистка - фамилию не назову и просто исчезну. Но я-то ведь не шантажистка".
   -Пропуска закажите на Карташову и Сабурова. И приготовьте свою версию сюжета. Очень интересно будет услышать.
   Когда набирала номер Павла, трубка прыгала у нее в руках.
   -Я нашла его, Пашка... Он существует и готов встретиться! Похоже, все было так, как мы с тобой вычислили.
   -Погоди. Кого ты нашла?
   -Холева. Того самого. Он работает на телевидении.
   -А как ты узнала, что он - тот самый?
   -Я пересказала ему историю гибели Таркова.
   -И после этого он согласился с нами встретиться?
   -Вот именно.
   -Странно. Во сколько?
   -Сегодня в половине первого ночи.
   -Очень странно, - повторил Павел и отключился.
   После этого разговора ощущение неожиданного успеха куда-то ушло. Настя вынуждена была согласиться: все это действительно странно...
   Тут же раздался звонок. Настя взяла трубку с опаской. Но это был Влад.
   -Звонила? - хмуро спросил он.
   -Хотела, но раздумала, - честно призналась она.
   Помолчали.
   -Как там Ленка? - спросил Влад печально про маму Насти.
   -Улетела на гастроли в Иркутск. Еле убедила ее, что меня сторожить не надо и ни в какую историю я не попаду. После твоих ночных звонков это было непросто, - не удержалась от упрека Настя. - А что слышно о публикации компромата? Угрозы не приведены в действие?
   -Похоже, ты сейчас над этим работаешь, - парировал Влад.
   -Вот именно. Я работаю, чтобы кое-кому стало не до угроз.
   -Ну что ж... Насколько я понимаю, у вас запланирован ночной визит на телевидение. - Вот черт! Откуда он знает? Павел проболтался? Когда успел? - Как видишь просчитать твои шаги - не такое сложное дело.
   -Это ты к чему?
   -Будь осторожна. Пожалуйста, - попросил Влад довольно жалко.
   -Обещаю, - ответила Настя, почувствовав себя неблагодарной девчонкой.
   -Ну как? Дела идут? - поинтересовался наблюдавший за интенсивными переговорами Антон.
   -Сегодня вечером - первая встреча. Такой контакт намечается... - отрапортовала Настя.
   Сотрудницы за соседними столами завистливо заерзали.
  
   Вид Петра Холева поразил Настю до едва сдерживаемого смеха.
   Коричневый благородный пиджак, зеленая рубашка, шейный платок вместо галстука. Благородная седина в уложенной шевелюре. Аристократ-художник. Незримая звезда телевидения. Она так и видела, как он подсаживается в этом баре к провинциалочкам из статисток, представляясь всесильным телебоссом.
   С ней и Пашей он говорил барственно снисходительно, развалившись на скамейке за столиком бара, лениво потягивая виски со льдом. И на лице его было написано, что он о них думает: "Щенки. Вздумали меня шантажировать. Ну-ну".
   Похоже, он совсем не нервничает - заметила Настя.
   -Ну и что там за сюжет с юными, как вы их назвали, балбесами, трупом художника и картинами?
   Настя коротко изложила. Про попытку ограбления, случайное убийство Таркова бандитами, пожар для скрытия улик - довольно складно. О прихваченной случайно картине, недавней попытке продать ее за границу под видом работы Зуева, убийство тети Паши и покушение на жизнь молодой пары, расследующей все эти преступления в наши дни, - несколько туманно.
   Холев слушал внимательно.
   -Ну и как вам сюжетец? - спросила Настя.
   Он хлебнул виски, отставил стакан, скроил значительную мину.
   -Требует доработки.
   -В каком это смысле? - Настя была готова защищать свою версию.
   -Ну наш-то сериал называется "Любовь и пули". А у вас ни того, ни другого нет.
   -Ну пуля, положим, имелась, - возразила Настя. - третьего дня она пробила кактус в летнем саду модного художника. А любовь... - Настя мельком взглянула на Павла. Холев усмехнулся. - И любовь тоже есть. Например, Гали и Таркова.
   -Не пойдет, - забраковал Холев. - Вяло, неинтересно. В такой любви нет напряжения. Нужен треугольник. Пару разбивает третий. Возникает предчувствие трагедии.
   -На что это вы намекаете? - как-то с вызовом спросил Павел, чем Настю слегка удивил.
   -Спокойнее, молодой человек. Не путайте вымысел и реальность. Это непрофессионально.
   "Он что, не понял или притворяется?" - слегка разозлилась Настя.
   -Вы, Петр, меня не поняли. Все, что я сейчас рассказала, было на самом деле. Тарков, Галя, тетя Паша. Пожар и убийства. Я даже знаю, как звали одного из тех троих, что влезли в ту ночь в мастерскую художника. Назвать?
   -Ну это еще надо доказать, - теряя вальяжность, довольно грубо заметил Холев. - Свидетелей-то у вас нет.
   -А Смелянский?
   -Он что, готов дать показания перед судом? Сомневаюсь. И вообще, зачем вы меня искали? Вам детективный сюжет нужен или правда?
   -Нам - как раз правда.
   -А мне - сюжет. Только вот в чем штука-то, - Холев вдруг вовсе отбросил барскую личину, приблизил к ним лицо, понизил голос и сказал со значением. - Иногда правда круче любого придуманного сюжета. - И тут же откинулся на спинку барной кожаной скамейки, поднял стакан с виски и сощурил глаз, точно целясь в них сквозь тягучий напиток.
   -Что вы хотите этим сказать?
   -А то, что для правды нужны все факты. Все до единого. Только тогда можно понять, что же на самом деле произошло когда-то. И объяснить то, что происходит теперь.
   При всем своем фатовстве он вовсе не глуп, отметила Настя.
   -А вы знаете все факты?
   -Всех не знаю. Но те, что нужны для понимания причин и следствий, могу в ваш сценарий подкинуть.
   -Например, насчет треугольника, - не отставал от любовной темы Павел. - Что вы все-таки имели в виду, когда говорили...
   -Так вот, - не обращая внимания на настойчивость юного собеседника, продолжал Холев .- Если бы я сочинял сюжет, в котором все факты реальны, это выглядело бы так...
   И он рассказал. С деталями и подробностям. Бесстрастно, но со скрытым волнением. И Настя слушала его, как завороженная, понимая, что его история - правда, которую этот смешной, всю жизнь придумывавший себя человек, не говорил никогда и никому.
   И были в рассказе Холева огромный диск луны, выползающий из-за леса, стог сена, любовная сцена, странные картины в лунном свете, драка в темноте, треск разбитой иконы и бегство юных джентльменов удачи, один из которых как бы в самозащите невольно преступил грань...
   Холев закончил. У Насти зазвонил мобильник. Она прочла на экране "Влад", сказала в трубку: "Я тебе позже перезвоню" и отключила телефон.
   -Значит, это правда. Значит, икона-пилигрим действительно существовала. И Тарков ее видел. И вы разбили единственную сохранившуюся работу Алексея Блаженного, и обломки ее сгорели вместе с картинами Таркова.
   -Нет, мой герой никакого пилигрима не трогал, - снова стал барином Холев. - Он только оборонялся доской, размалеванной этим горе-художником.
   -Так кто же убил Таркова? - спросил Павел незнакомым глухим голосом.
   -А вы не поняли? - удивился Петя. - Значит, я плохо выразил свою мысль. Но, по-моему, это был отвергнутый артист, человек, мечтавший о славе совсем иного рода, чем роль в скверном детективе, на который так часто бывает похожа наша жизнь.
   Павел снова удивил Настю непривычно взволнованной жесткостью:
   -Похоже, это был единственный значительный поступок вашего персонажа!
   -Спланированное убийство - поступок, - поправил его Холев. - А это была случайность. Минутная ярость. Аффект.
   -Так вот - могу вас разочаровать. И на убийственный аффект этого вашего артиста не хватило. Только на придумывание любовных сцен, которых не было.
   -Не понял, - холодно отреагировал Холев. - Что вы хотите этим...
   Зато Настя отлично поняла, что имел в виду Павел.
   -Дело в том, что Тарков не умер от вашего... то есть, от удара вашего персонажа.
   -Ну вам-то откуда это знать?
   -Вы не убивали Таркова. Он пришел в себя, когда начался пожар. Понял, что ему не выбраться. Стал спасать самое ценное - свои работы. Ему удалось кое-что спрятать в тайнике. Потом он потерял сознание и умер. Мы смогли определить место, где лежал труп Таркова. Рядом с ним нашли тайник, и в нем рисунок.
   -После вашего удара Тарков еще был жив. Его убил огонь, - подвел черту Павел. - А значит тот, кто устроил пожар.
   -Да, но когда мы... То есть мои персонажи выбегали из мастерской, там ничего не горело. И мы ничего не поджигали.
   -Тогда кто же это сделал?
   -И с какой целью...
   -А вот тут нам и понадобится любовь, - поднял словно для тоста стакан Петя Холев. - Когда бежали из подвала...
   -Грабители...
   -Юные искатели приключений... На сцене остались трое - Тарков, брошенная им любовница и молодой человек, который завидовал учителю и, не умея превзойти его в мастерстве, хотел заменить художника в постели... А, потерпев и тут неудачу...[Author ID1: at Sun Oct 28 12:22:00 2007 ] Но и тут его ждала неудача. Девица[Author ID1: at Sun Oct 28 12:22:00 2007 ] уступила, чтоб отомстить своему возлюбленному, потом[Author ID1: at Sun Oct 28 12:24:00 2007 ] посмеялась над ним и уехала.[Author ID1: at Sun Oct 28 12:22:00 2007 ] А он[Author ID1: at Sun Oct 28 12:23:00 2007 ] пробрался в мастерскую, увидел беспомощного гения, чиркнул спичкой и отомстил за свой позор...
   В зазвучавшем в следующий момент голосе Насте трудно было узнать всегда ровный голос Павла. Он дрожал от ярости.
   -Ну вы же сейчас сочинили эту любовную ложь! Признайтесь хоть в этом!
   -Зачем мне это?
   -Да просто такие как вы терпеть не могут ничего чистого и настоящего. Все вам нужно перекроить под себя, под свою мелкую грязь. Галя Степнова любила Вилена Таркова, как не каждой женщине дано. Она ушла из жизни, потому что погиб ее любимый. Хотя ей было ради кого жить. Потому что у нее был...
   -Боже, сколько страсти, - усмехнулся Холев. - Поздравляю, Настя. Ваш бой-френд настоящий романтик. Это теперь редкость. С таким сладким бредом, юноша, вам надо ехать в Мексику. Мы мыльных опер не снимаем.
   Удар Павла был короток и точен. Стакан вылетел из рук Холева, виски со льдом потекли по его щекам желтыми морозными слезами.
   -Ах ты, щенок! - замахнулся он на Павла. Тот ударил его еще раз. У Холева перехватило дыхание. Он свалился на скамейку, побледнел, хватая воздух ртом.
   Провинциалочки из статисток разом повернулись на своих высоких табуретах. Бармен нахмурился и потянулся к телефону.
   Настя подхватила Павла под руку и потащила к выходу.
  
   Глава 22
  
   Они молча дошли до машины, сели. Настя опасливо поглядывала на спутника.
   -Козел !- стукнул Павел кулаком по рулю.
   -А что все-таки случилось? - осторожно спросила Настя.
   -Ненавижу, - сквозь зубы процедил он. - Бездарные, самодовольные, всех давят, используют. Самовлюбленные уроды. Им мало собственного дерьма. Весь мир должен пахнуть, как они.
   В общем-то, Настя была согласна. Она, может, и еще хуже думала об этом Холеве. А за Таркова и пилигрима и вовсе готова была запустить ему в голову стакан. Но поступок Павла в ее представление о нем никак не укладывался.
   "Выходит, я его совсем не знаю? - думала она. - С чего, например, я решила, что он при любых обстоятельствах держит себя в руках, не дает волю чувствам? Что он так уж невозмутим?"
   Она заглянула в его лицо и удивилась еще больше. Снова оно было абсолютно непроницаемым, и по нему никак нельзя было понять, что с человеком происходит - грустно ему, страшно, тоскливо или он влюблен. И она не знала, нравится ли ей, что он опять спокоен, как раньше. И лучше ли это спокойствие открывшейся в нем способности взрываться негодованием и плескать виски в физиономию подлецу...
   -Холев, конечно мерзкий тип, - вернулась она к откровениям Петра в баре. - Но мне кажется, все самые крупные его мерзости - в прошлом.
   -Что ты этим хочешь сказать?
   -Думаю, никакого отношения к сегодняшним событиям он не имеет. И вообще, если бы я не позвонила, он и не вспомнил бы об этой истории.
   -Я так не считаю, - возразил Павел.
   -Тогда зачем он с нами встречался? Рассказывал так подробно, как все было на самом деле?
   - Лично меня он убедил только в том, что такой мерзавец способен на все. Оболгать, сломать, ударить старуху, поджечь, а потом сидеть в баре, потягивать виски и смотреть на людей, как на плебеев.
   -В таком случае он отлично владеет собой. И все умеет просчитывать. Надо отдать ему должное.
   -Это в чем же?
   -Ну, если наши подозрения все же верны и это он преследует нас, ему удалось ни разу не засветиться. Ни одного следа или доказательства, что он был в Гребенниках или следил за нами, когда мы ездили в Кащенко или к матери Гали Степановой. А вот то, что Зуев к ней заявился и расспрашивал о картинах Таркова, мы знаем точно.
   -Да? А разве не говорила тебе Елена Александровна о телевизионщиках, которые якобы собираются делать программу о Таркове?
   -Ну говорила... Ты думаешь... это был Холев?
   -Других людей на телевидении, у которых были бы причины интересоваться Тарковым, я не знаю.
   -И что же нам теперь делать?
   -Ждать.
   -Чего?
   -Холев ли мечтает похоронить навсегда свое прошлое или Зуев не желает, чтобы раскопали его тайну - сейчас неважно. В любом случае тот, кто хочет, чтобы мы замолчали раз и навсегда, попытается нас убрать. И очень скоро... А тогда мы...
   -Что значит "убрать"? И ты так спокойно говоришь об этом? Мы что, будем сидеть и ждать, когда придут нас убирать?
   -Главное - быть внутренне готовым.
   Настя подумала и решила, что она еще "внутренне" не готова. А спокойствие Павла ее просто возмутило. То, что ее, сидящую рядом, такую живую и симпатичную, могут "убрать" - его, похоже, нисколько не волнует. А вот из-за какой-то Гали Степановой, которую он никогда не знал, он человека одним ударом отправил в нокаут.
   -Слушай, - решила она, наконец, спросить. - А чего это ты так завелся из-за подруги Таркова? В конце концов, то, что говорил о ней Холев, не так уж...
   -Ладно, - резко оборвал ее Павел. - Куда тебя везти?
   Настя обиделась. Всего какой-нибудь час назад она очень ждала этого вопроса. И готова была ответить на него вопросом: "А почему бы тебе не пригласить меня к себе?" Она еще не знала, хочет ли того, что может последовать за этим. Но желание узнать у нее было. А теперь пропало.
   -Поздно уже. Отвези меня домой.
  
   Едва они отъехали от телецентра, гаишник, размахивая палкой, выскочил перед ними на дорогу. Павел тормознул у обочины. Из машины вылезать не стал, зля напрасно обидчивого стража дорог. Тот, поняв, что кланяться и лебезить перед ним не будут, подходил медленно, постукивая палкой по ноге.
   Насте стало неуютно.
   -Чего это он? Мы ж ничего не нарушали?
   Павел молча наблюдал в зеркало за типом в форме.
   Настя вдруг вспомнила письма с угрозами. А если этот аноним, узнав об их свидании с Холевым, отправил свой гадкий снимок следователю? И Влад зачем-то звонил, а она не ответила. А если Влад уже в милиции, обвинен, посажен, и их с Павлом ищут, как соучастников? А если...
   Как она забыла! Павел же сам заявился в РУВД в тот день, когда они были у тети Паши. Рылся в архиве. Его запомнили. Вычислили. Теперь разослали ориентировку и...
   Гаишник подошел. Павел опустил стекло. Тот потребовал документы. Долго смотрел в пластиковую карточку...
   -На аварийной машине ездите, - с осуждением заметил гаишник. - Почему?
   Павел молча протянул ему техталон.
   -А это что? - постучал милиционер по мятому заднему крылу.
   Павел на него даже не посмотрел.
   Мент вдруг швырнул ему в окно права и техталон, засвистел, замахал палкой, бросился наперерез джипу с веселой компанией.
   -Как это ты с ним так спокойно? - удивилась Настя. - Тебе что, совсем не страшно?
   -А чего бояться? - пожал плечами Павел. - Обычное дорожное вымогательство.
   -А ты не боишься, что тебя могут разыскивать? Ну этот следователь по делу тети Паши? Ведь ты же был в тот день в милиции, рылся в архиве.
   Павел покосился на нее.
   -Ты думаешь, я им паспорт показывал?
   -Как же они тебе дали дело Таркова?
   -Ну есть способы...
   Настя снова спросила себя: что, собственно, она знает о Павле Сабурове? То, что он Владов дипломник? Интересуется советским авангардом? Ездит на старом "Опеле" и может открыть ворота электронной отмычкой? Маловато для человека, с которым предстоит ждать смерти.
   Зато он обо всей этой истории, кажется, знает куда больше, чем говорит. Как, в самом деле, человеку с улицы за полчаса удалось раздобыть уголовное дело двадцатипятилетней давности? Или отыскать приятеля Таркова, которого собственные друзья давно перестали узнавать?
   Она взглянула на Павла и тут же отвернулась, уставившись в окно. Ей было немного совестно этих своих мыслей. Но отмахнуться от них она уже не могла.
   А эта история в баре? - мучилась она подозрениями. - Была ведь какая-то причина помимо врожденного благородства, чтобы так завестись? Между прочим, Павел этой своей выходкой все испортил. Еще немного - и она, возможно, раскрутила бы Холева, и они сейчас не гадали бы, кто придет их "убирать".
   А если он...- страшная догадка была совсем рядом. Настя к ней потянулась. Но схватить не успела.
   Павел вдруг быстро посмотрел в зеркало и заметно прибавил газу. Мотор взревел, дома замелькали за окном.
   -Эй, эй...Ты что? - запротестовала Настя. - Я, конечно, хотела бы поскорее попасть домой, но...
   Павел не ответил. Он ближе придвинулся к рулю, чуть сгорбился. То и дело смотрел в зеркало и жал на газ.
   -Пристегнись, - коротко приказал он.
   Настя завозилась с ремнем безопасности. Никогда она не могла попасть этим чертовым язычком куда надо. И на этот раз - та же история.
   Вдруг взвизгнули тормоза. Машина накренилась, Настю бросило на Павла, тот выругался.
   -Что происходит? - озиралась она по сторонам.
   Какая-то черная машина с темными стеклами летела справа от них. Настя прильнула к стеклу, стараясь разглядеть, кто там внутри. И вдруг увидела, как бок черной соседки резко дернулся и чуть не въехал им в дверь.
   Павел резко крутанул руль, уходя от столкновения. Настю снова швырнуло на него.
   -Кто это? Что ему надо?
   -Пригнись, - крикнул ей Павел, ударил по тормозам, бросил машину вправо, пытаясь обойти черную сзади.
   -Это они? Те, что "убирают"? - спрашивала перепуганная Настя.
   Павел как-то ухитрился протянуть руку, сжать ей локоть, сказать тихо, но твердо:
   - Если что - упирайся руками. - Стукнул по торпеде - показал, куда упираться.
   Маневр не удался. Черная "Тойота Королла" резко тормознула, не давая Павлу уйти с полосы. Он должен был взять влево и снова добавить газу.
   -Блин, ну и где эти чертовы гаишники! - возмущалась Настя. - Это же форменный бандитизм. В центре Москвы! Куда они смотрят?
   -Ну, если бы они боролись с бандитизмом... - процедил сквозь зубы Павел, силясь оторваться от Короллы. Та не пускала, шла справа бок о бок, то и дело пытаясь выпихнуть Опель на встречку. Каким-то чудом им пока удавалось этого избежать.
   Так они выскочили на Сущевку и помчались по третьему кольцу. На полкузова Павлу удалось выдвинуться вперед. "Королла" его отпустила. Он прибавил еще. Преследователи повисли сзади. Но едва Павел попытался вывернуть вправо, тут же догнали и заблокировали сбоку...
   Павел не сомневался - это не случайные ночные шутники, обкурившиеся в каком-нибудь клубе и решившие поразвлечься с лохом и девицей в стареньком Опеле. И на подставу это не похоже. В прицепившейся к ним и не отстававшей ни на шаг Королле он узнал ту самую, что пасла его за городом возле РУВД и следила за ними, когда они отъезжали от офиса Смелянского.
   Настя открутила стекло. Высунула голову, крикнула в окно:
   -Что вам от нас надо?
   Машина, непроницаемая, как шлем мотогонщика, не ответила. Только двигатель взревел.
   Павел оттащил Настю от окна, крикнул, чтобы подняла стекло и не высовывалась. Они влетели в тоннель под шоссе.
   Черная Тойота словно сжалившись над ними, чуть ушла вправо, освобождая полосу. Но как только Павел попытался сместиться, она боком наскочила на них. Опель отбросило на отбойник. Заскрежетало железо, их затрясло, посыпались искры.
   Настя вжалась в кресло. Мгновенно нашла, куда цеплять ремень безопасности. Она вспомнила, как давил их к стене подвала огонь. И выхода не было.
   Королла отодвинулась, готовясь к новому удару. Им повезло - тоннель кончился. Впереди шоссе поднималось на эстакаду. Они взлетели на нее сумасшедшей парочкой. Какое-то время ехали бок о бок, ревя моторами. Павел увидел впереди знак "Сужение дороги". Потом стрелку объезда. Понял план черной преследовательницы, но было поздно.
   Эстакаду в этом месте еще не достроили. Готовая часть, сужаясь, уходила вправо. Полоса, по которой летел Павел, впереди просто обрывалась. Пробив пластмассовое заграждение, они неминуемо рухнут с пятнадцатиметровой высоты и разобьются. Тормозить было поздно.
   Дальше все произошло почти мгновенно. Королла вдруг улетела вперед, точно ее ударили сзади. За ней мелькнула тень машины, которая протаранила их преследователей. Дорога справа освободилась. Павел вдавил тормоза[Author ID1: at Sun Oct 28 12:34:00 2007 ], крутанул руль и ушел на эстакаду, лишь слегка задев ограждение, выставленное на недостроенном участке.
   Настя перевела дух. Но его тут же захватило снова. Машина, атаковавшая Короллу, куда-то делась. Зато черная преследовательница потеряла контроль над дорогой. От удара она пролетела через все полосы, страшно ударилась боком о бетонное ограждение. Ее развернуло поперек, и дальше она неслась, переворачиваясь и подскакивая перед жмущим на тормоза Павлом, разбрасывая осколки фар и бампера. Потом встала на бок, покачалась, упала на колеса и затихла[Author ID1: at Sun Oct 28 12:34:00 2007 ]. Из открывшейся двери выпал человек, дернул головой и застыл.
   Павел оглянулся. На эстакаде больше никого не было.
   Он выскочил на трассу, подбежал к водителю, заглянул ему в лицо. Оно было мертвым и совершенно незнакомым. Труп скалился и жмурился, выпуская кровь из-под взлохмаченных волос, но сказать уже ничего не мог. Павел заглянул в салон, выключил двигатель, нажал кнопку аварийки. Распахнул бардачок, пошарил под креслами и, ничего там не обнаружив, вернулся к Опелю.
   Когда объезжали место катастрофы - заметил бледное, застывшее от ужаса лицо Насти. Та не могла отвести глаз от трупа на дороге.
   -Лучше тебе не смотреть, - посоветовал Павел и постарался поскорее убраться отсюда.
   Он надеялся увидеть спасшую их машину. Но ее нигде не было.
   С полкилометра проехали молча. Настя сидела, точно раздавленная. Потом, не глядя на Павла, сказала:
   -Прости меня, пожалуйста.
   -За что? - удивился он.
   -Не важно. Прости и все.
   Павел пожал плечами.
   -Может, скажешь, в чем все-таки дело?
   Настя замотала головой. Ей было стыдно за свои мысли и подозрения. Но объяснить ему она ничего не могла.
   Звонок мобильника прервал неловкое молчание. Настя нажала кнопку, услышала встревоженный голос Влада:
   -У вас все в порядке?
   -Теперь да. А почему ты спрашиваешь?
   -Так. Показалось. Я звонил тебе.
   -Да, я была в телецентре.
   -Ты с Павлом?
   -Именно с ним.
   -Ну тогда все хорошо, - успокоился сразу Влад и пожелал им спокойной ночи.
   Настя улыбнулась и спросила Павла:
   -А ты где живешь?
   -Тут, рядом.
   -Так почему бы тебе не пригласить меня в гости?
  
   Глава 23
  
   Павел полез в холодильник, забыв, что он пуст.
   -Хочешь кофе? - вспомнил он про банку в шкафчике.
   -Хочу.
   Настя немного нервничала. И все смотрела исподтишка на Павла - как он ставит чайник на плиту, достает две разные чашки и сахарницу с отбитой ручкой.
   Не часто здесь принимают гостей.
   Квартирка была маленькая, кухня тесная. Стоит ей встать, чтобы помочь ему накрыть на стол, - и они окажутся вплотную друг к другу.
   -Тебе помочь?
   Он отрицательно покачал головой.
   Настя поднялась. Он повернулся с банкой кофе в руках. Ее запрокинутое лицо было перед ним. Банка упала на стол, издав короткий барабанный стук. Павел взял ее лицо в ладони, наклонился и медленно и нежно поцеловал в губы. Поцелуй был длинный, но кончился внезапно -обоим хотелось еще.
   Настя села за стол. Открыла банку, насыпала кофе в чашки. Павел схватил раскаленный чайник, ничего не почувствовав, налил кипятку.
   -И когда ты понял, что это произойдет? - Настя подняла глаза над дымящейся чашкой.
   -В первый же день.
   -Я что, произвожу такое впечатление?
   -Нет. Я просто представил себе. А ты?
   -А я не знаю, когда представила в первый раз. Потом это было часто.
   -А... как это было? Вот как сейчас?
   -Ну... не так жарко... Но...
   Настя [Author ID1: at Sun Oct 28 12:38:00 2007 ]Девушка[Author ID1: at Sun Oct 28 12:38:00 2007 ] держала чашку в руках. Кофе она даже не пригубила, только грела ладони. Ее слегка потряхивало.
   Павел забрал у нее чашку, осторожно поставил на стол. Поднял Настю со стула и, почти держа на руках, снова поцеловал длинно и нежно, бережно вобрав ее губы в свои.
   -А теперь? - спросил он.
   -Горячее, - ответила Настя не сразу.
   То, что произошло потом в маленькой комнате на разложенном диване, в температурные слова не умещалось. Настя знала только, что она летала. Как на качелях, дельтаплане, горных лыжах и во сне. Взлет и падение, замирание и восторг. Страх и нежность. Любовь и немного сладкой боли на донышке. И желание, чтоб не кончалось, сменяемое страстным ожиданием конца. И снова взлет и падение, и так до тех пор, пока уже никто и не думает сдерживаться.
   Она лежала, свернувшись калачиком под клетчатым пледом. Он смотрел на нее, подперев голову рукой, гладя кончиками пальцев ее веки, нос и губы.
   -Расскажи мне о себе. Я ведь ничего не знаю.
   -Тебе, правда, интересно?
   -Очень. Очень-очень. Расскажи.
   -Не хочу.
   -И не надо. Я сама могу. Ты похож на медведя.
   -А ты на соню.
   -Потому что рыжая, - кивнула Настя. - И глаза у меня ореховые. Таких глаз вообще ни у кого в мире нет. А у тебя лицо совсем-совсем ничего не выражает. Я думала потому, что не чувствуешь. Пока не угадала: наоборот, чувствуешь слишком сильно. Тоже редкое явление в мире природы и человеков. Кто твои родители?
   Лицо Павла начало твердеть на глазах. Но он улыбнулся.
   -Обещай мне одну вещь.
   -Обещаю все вещи на свете.
   -Нет, только одну. Никогда меня не жалеть.
   -Я даже и не думала. Я вообще безжалостна. У тебя что - проблемы с родителями?
   Павел помедлил. Видно было, что ему трудно говорить.
   -На самом деле все очень просто. Отца своего я не знал. Мать умерла, когда я был младенцем. Бабка от меня отказалась. А воспитывала ее сестра. Когда мне было пятнадцать, умерла и баба Настя, оставив мне эту квартиру.
   -Нет, - пожала плечами Настя под пледом. - Не жалко. Совсем. Зато теперь я могу... - Она перевернулась, оказалась сверху, прижала его руки к диванной подушке: -Вот.
   -Что?
   -Сорок семь кило недополученной любви. Мне легко дарить ее тебе. Мы с тобой одной крови. Своего отца я не знала. Мама всю жизнь тревожилась за меня, пила валерьянку и уезжала на гастроли. Влад любит во мне только маленькую девочку, которой он когда-то рассказывал на ночь сказки. Так что бери мою любовь и не жди от меня жалости.
   -Да? А это что?
   -Что?
   -А вот это, вот это, вот это, - притянув к себе, нежно сцеловывал Павел соленую влагу с ее глаз.
   -Понятия не имею, о чем ты говоришь.
   -А, по-моему, это слезы.
   Настя потерла глаза кулачками и улыбнулась.
   -Точно. Это слезы. Но они абсолютно безжалостные...
   ..."Странно, - подумала Настя, наконец, засыпая. - Два часа назад кто-то очень хотел нас убить. А нам даже не интересно, кто это был. Нет, мы точно сумасшедшие".
   Она хотела сообщить о своем открытии Павлу, но не успела. Потому что уже спала и думала обо всем этом во сне.
  
   А потом она проснулась, и был день, а Павла не было.
   На кухне обнаружила накрытый легкий завтрак, ключи от входной двери и записку. Прочла и ничего не поняла.
   "Остальное я должен сделать сам. Все, о чем догадаешься, - правда. А что не узнаешь - ни к чему. Я попросил бы тебя помнить, если бы не знал, что счастье в забвении. В конце концов, вся эта история о том, что нужно уметь забывать. Прощай. НЕ помни обо мне".
   -Ничего себе загадки, - сказала вслух Настя и набрала номер Павла. - Это что, шутка такая?
   Телефон был отключен.
   "Все, о чем догадаешься, - правда".
   "Понятно, - решила Настя. - Он хочет, чтобы я обследовала его шкафы и тайники и угадала в них все, что не узнала ночью. Это было в каком-то телешоу. Парни роются в квартирах девиц и решают, какой у них характер и подходят они им или нет. Только там это бывает до свидания, а не после".
   Главное - "НЕ помни обо мне". Очень надо.
   Все-таки записка задела ее. И даже встревожила.
   В комнате кроме дивана со следами их бурной ночи, музыкального центра, кресла и телека она ничего не нашла. Открыла крашеную белой краской дверь в соседнюю комнату.
   Там были полки книг и альбомов. И пейзажи с натюрмортами на стенах. И гипсовый кусок богини, мольберт в углу, палитра, краски, запах льняного масла и еще одна, совсем узенькая дверь в помещение, называвшееся в детстве "чуланчиком". В таких хранили сломанные детские игрушки, пока дети не вырастали.
   Из щели под дверью пробивался свет.
   Настя догадалась, что Павел художник. Но что это за тайна, чтобы совать ее в прощальную записку? И она, не ожидая больше открытий, потянула за ручку чуланчиковой двери. И увидела тайну.
   Лицо старика смотрело на нее с картона. Он был тот самый, появившийся в Стокгольме, а потом в папке из тайника. Он был отправлен шведами Зуеву и сгорел на их глазах в Гребенниках. А теперь висел в чуланчике маленькой квартирки, как в иконостасе, в окружении черно-белых снимков из семейного архива.
   Она вспомнила что-то такое из голливудского триллера. Тайная комната маньяка, как последняя улика.
   Под портретом старика горела лампада. Глаза его были тяжелы и черны, как самая черная дыра в космосе.
   Набросок был подписан Виленом Тарковым. Настя поняла что это - подлинник. А то, что они видели в подвале и то, что было в Швеции - копии. Возможно, сделанные самим Павлом.
   Настя потерялась в догадках, взяла себя в руки, стала думать дальше.
   Предположим, Павел сделал копии с этой картины. Одну переправил за границу. Анонимным звонком предупредил полицию, рассчитывая на скандал. Устроил сюрприз Зуеву. Вторую копию подложил в тайник в Гребенниках. Зачем? Чтобы найти ее вместе с Настей?
   Мысль показалась ей дикой. Она могла быть верной только в одном случае - если Павел и в самом деле сумасшедший маньяк. А Тарков - его мания.
   Но Павел не был безумен. Хотя, конечно, странен. Она вспомнила, как встретилась с ним и как он осторожно провел ее путем познания. Познакомил с историей любви и болезни Гали. Достал ее дневник из коробки, в которой его не было. Показал место, где был обнаружен труп Таркова - якобы по схеме из архивного дела. Хотя ясно, что в тот день ни в каком архиве он не был, а схему если и видел, то много раньше. Сунул руку в тайник и вытащил оттуда то, что сам туда положил, - копию работы Таркова в его подлинной папке.
   Он подвел ее к разгадке тайны и исчез. Она должна понять про него то, что сам он сказать ей не может. Это было похоже на испытание, в котором победитель не получал ничего. "Все, о чем догадаешься, - правда". Но эта правда не нужна. Знание бессмысленно, если ищешь счастья. Счастье - в забвении. Только отказавшийся от надежды на счастье придет к истине.
   -А тебе нужна истина такой ценой? - спрашивали ее черные глаза старика.
   Насте вдруг захотелось бежать от этого алтаря, забыть то, что она видела, разыскать Павла, попросить, чтобы он никогда таких глупых записок не писал, и продолжить с ним поиски ответов на простые вопросы, за которые не надо платить надеждой.
   Но поздно. Разгадка тайны была близка. Отказаться - значило согласиться любить вслепую, доверять незнанию, поклоняться и обожествлять. Так любила Галя своего Таркова. И так любить Настя была не готова.
   Она окинула внимательным взглядом то, что собрал в потаенной комнатке Павел. Павел -художник. Он составил тут картину. И если разгадать смысл композиции...
   Работа Таркова важна. Она в центре, но главное не в ней. А вот в этих семейных карточках, пришпиленных рядом.
   Кто эти люди на снимках? Девочка с выжженным любовью взглядом - это, конечно же, Галя... Неопрятный, поглощенный собою старик... скорее всего, Тарков. Вот он во главе дощатого стола, уставленного кружками - щурит глаз на фотографа, показывает гостю расписанные безвестными знаменитостями стены сарая.
   Под единственным уцелевшим его рисунком и семейными снимками, на маленьком столике, как библия - черная клеенчатая тетрадь за сорок четыре копейки - дневник, история любви и безумия Гали Степановой, матери, терпевшей жизнь ради будущего ребенка и освободившей себя от нее, едва младенец смог дышать.
   Потому что жизнь и ребенок для нее были лишними. Не имели смысла, раз не могли вернуть любимого. И она отделила себя от жизни, как только ребенок отделился от нее.
   И все же ничего это, кроме поглощенности исследователя своим предметом, не означало. Была какая-то деталь, которую она упустила. Последняя подсказка.
   Она нашла ее в маленькой карточке размером три на четыре. Курносая старушка, опрятная и ласковая - из тех, что всю жизнь скребут, чистят, моют и готовят для других. На обороте фиолетовыми чернилами надпись: "Анастасия Александровна Сабурова".
   Ну разумеется. Именно такой она должна быть - баба Настя, воспитавшая маленького Павлика, оставшегося без матери, потому что...
   Господи, это же так просто! И почему она сразу не догадалась?
   То, что рассказал ей Павел о себе ночью, легло на то, что она видела перед собой. Совместилось с маленькой карточкой. Сим-сим открылся. У Елены Александровны, мамы Гали, была сестра - Анастасия, по мужу Сабурова. Она взяла на воспитание и усыновила маленького мальчика, мама которого выбросилась из окна родильного дома, а родная бабка была слишком занята на работе. Мальчика она назвала Павликом.
   Так появился на свет Павел Сабуров. Сын Вилена Таркова, воспитанный двоюродной бабкой. Который всю жизнь бился над тайной своего рождения, секретов наследия отца и незаслуженного, как он считал, успеха единственного, хотя и тайного ученика - Льва Зуева.
   У Насти даже дух захватило от острой жалости к любимому. Это слово она произнесла про себя и впервые его не стеснялась.
   Ей все-все стало ясно. В том числе ярость Павла, когда этот лощеный Холев выдумал для остроты любовную сцену его матери с бездарным Левиком Зуевым. Да этому Холеву еще повезло! Если бы она не оттащила Павла, дело могло кончиться...
   Постой, - оборвала себя Настя. - А что он там писал в записке? "Остальное я должен сделать сам"? Что сделать? Почему сам? И... почему он с ней прощался?
   Она кинулась на кухню. Пробежала глазами записку. Вспомнила погоню. Случайность, спасшую их от падения с эстакады. Труп неизвестного, кем-то подосланного убийцы...
   Значит, Павел понял, кто стоит за всем этим. И отправился к нему. Знал, насколько это опасно. Встал, пока она спала. Приготовил ей завтрак, оставил ключи и тихо вышел из квартиры, написав записку с загадкой. Он хотел, чтобы она догадалась обо всем сама. Но еще больше, чтобы не бросилась за ним вдогонку на это последнее свидание с тем, кто убивает, чтоб не делиться своей тайной.
   Но кто же это? Куда он уехал? С кем сейчас говорит и кому бросает в лицо все, что знает, требуя признания?
   Мелькнул образ самодовольного Холева. Растаяло лицо надутого Смелянского. Лев Зуев с карабином наперевес вышел на первый план. Он вскинул ружье, сказал холодно: "Двинетесь - стреляю". Выстрелом грянул в пустой квартире звонок мобильника.
   -Ты где сейчас? - спросил Влад, с трудом выговаривая слова.
   У Насти что-то оборвалось внутри. Она хотела ответить - не смогла.
   -Можешь взять машину и приехать в поселок?
   -Что с Павлом? - выдавила, наконец, Настя.
   Влад хотел смягчить ответ, но у него не получалось.
   -Час назад Павел был доставлен в поселковую больницу с огнестрельным ранением...
  
   В реанимацию никого не пускали, но Настя так посмотрела на завотделением, что та уступила. Влад остался ждать в коридоре.
   От Павла осталось одно лицо на больничной подушке. Как будто его выписали, кровать застелили. А лицо забыли - бледное, с черными провалившимися веками.
   Черно-белое лицо старика.
   И еще эти трубки, капельницы, провода...
   Теперь она сидела у постели молча, смотрела на него. Говорила с ним беззвучно, как сама с собой. У нее одно слово. Его можно прочесть по губам. Они шевелятся, складываясь в два слога: "За-чем, за-чем, за-чем?"
   Сам же сказал - счастье в забвении. Зачем шел? Чтобы разбудить память? Что ты там искал? В чем хотел убедиться? Что это изменило? Кому ты доказал?
   Вслух сказала:
   -Я была в той твоей комнате. Я все знаю. Ты прости меня. Я обещала не жалеть... Не сдержалась.
   Черные веки медленно поднялись. Высохшие губы прошелестели:
   -Это ты прости, что я втянул тебя... Сначала я хотел только, чтобы ты... написала про моего отца. Правду. И сама узнала ее. Я помог тебе узнать и... понять. Но без картин Таркова нам никто бы не поверил. Я знал... они - у Зуева. Я не мог тобой рисковать. Пошел один. Я... видел их.
   -Молчи, молчи, потом, тебе нельзя, - боясь бреда, уговаривала Настя. Но ему надо было сказать. Он торопился. Силы были на исходе.
   -Я видел их там...- упрямо повторил Павел. - Но главного не успел. Я хотел спросить его... про Холева. Правда ли то, что он говорил о моей матери. Потому что если правда, тогда ты...
   Глаза Павла закрылись. Губы застыли. Последним усилием он приподнял веки. Смотрел на нее, прощаясь.
   -Что? Что ты хочешь, чтобы я сделала? Скажи... Ну пожалуйста, скажи... Ты только скажи... Пожалуйста...
   Глаза потухли. Больничный компьютер завис на длинной пронзительной ноте. В палату вбежали, засуетились, тесня Настю к двери. Лицо Павла закрыли спины в белых халатах.
  
   Влад рассказал ей, как это случилось.
   Она стояла, глядя невидящими глазами в окно больницы. Иногда вздрагивала, поворачивалась к Владу, смотрела на него, не узнавая.
   Павел подъехал к дому Зуева на рассвете. Через забор перебрался с помощью троса привязанного к ветке дуба. Раскачался, как следует, пролетел над забором, отпустил, спрыгнул.
   В мастерскую Зуева он проник через окно второго этажа. Прошел через зимний сад, взломал замок, открыл дверь.
   Позже Зуев сказал милицейскому следователю, что его разбудил страшный шум в мастерской. Кто-то громил помещение. Слышен был звон стекла и треск дерева. С зарегистрированным по всей форме карабином Зуев поднялся на второй этаж. Увидел погромщика. Тот бросился на него. Зуев в целях самообороны выстрелил и вызвал скорую и милицию.
   Преступника хозяин дома опознал. Это был тот самый грабитель, который уже совершал налет на его дом. Признание в этом преступлении у Зуева имелось. Он тогда отпустил Павла Сабурова, пожалев его молодость. Видимо, зря.
   Зуев указал на Влада Карташова, как на свидетеля того инцидента и человека, который может опознать преступника. Следователь вызвал Влада прямо в больницу.
   -И что? - жестко спросила Настя. - Ему за это ничего не будет?
   -Думаю, что нет.
   -А разве так бывает?
   -Все против Павла. Замок взломан, в мастерской, насколько я понимаю, полный разгром. А тут еще это письменное признание, что он уже один раз незаконно проникал...
   Влад увидел Настино лицо и осекся. Потом спросил:
   -Что все-таки он там искал?
   Настя сказала[Author ID1: at Sun Oct 28 12:54:00 2007 ] молчала[Author ID1: at Sun Oct 28 12:56:00 2007 ], все также пристально глядя в окно:
   -А ты не понял? Он искал смерти.[Author ID1: at Sun Oct 28 12:56:00 2007 ]
   Павел умер в палате реанимации поселковой больницы в ту же ночь, в три часа восемнадцать минут.
  
   Глава 24
  
   После похорон Павла, на которых кроме Насти с Владом и Елены Александровны, сухо бросившей им загадочное: "Почему же вы его не остановили?", никто не пришел, она перебралась к Владу на дачу.
   У нее хватило сил позвонить в "Автограф" Коростылеву и сказать, что уходит в отпуск за свой счет. Антон протянул многозначительно: "Понима-а-а-аю, но больше трех дней дать не могу" и Настя повесила трубку.
   Мама все еще играла на скрипке в Иркутске и все время спрашивала у нее по телефону, как дела.
   К Владу она приехала с полным чемоданом каких-то вещей и тут же заперлась у себя в мансарде.
   Влад иногда поднимался по скрипучим ступенькам, стоял под дверью и слушал. Раньше она никогда не запиралась.
   К обеду Настя не выходила. Влад оставлял на столе под салфеткой еду и иногда замечал, что ее становилось меньше.
   Три дня в мансарде было так тихо, что иногда он сомневался, приезжала ли к нему племянница, поднималась ли в свою комнату. Наконец он услышал ее шаги на лестнице и увидел, как она вышла в сад, подошла к его машине, которую видно было из мансардного окна. Хмуря лоб, смотрела на разбитый передок, отколотую фару.
   Влад вышел на крыльцо. Она подняла глаза, спросила - откуда это?
   -Ну, зацепил кое-кого.
   Настя вспомнила промелькнувшую мимо них тень машины, отбросившей преследователей.
   -Ты что, был там, на эстакаде?
   - Так получилось, - развел руками Влад.
   -Как ты мог узнать?
   -Догадался. Когда увидел вот это, - кивнул он в сторону кабинета.
   -Что - это? - нахмурилась Настя.
   -Пойдем, покажу.
   Он вовсе не был уверен, что Настя подойдет вслед за ним к его компьютеру. Кажется, подробности их с Павлом спасения ее уже не интересовали. Но он все-таки открыл письмо, которое получил в день их встречи с Холевым.
   В письме было только одно слово: "Доигрались". И снимок искореженного в ночи "Опеля" на обочине дороги.
   -Откуда это у тебя? - услышал он за спиной равнодушный голос.
   Влад, то и дело оборачиваясь, торопясь и сбиваясь, рассказал, как, обнаружив снимок в почте, стал звонить ей. Она бросила ему, что занята, чтоб перезвонил попозже. Он понял, что тот, кто шлет им письма, так уверен в себе, что не скрывает своих планов. И даже предупреждает, чтобы Владу было больнее. Покопавшись в Интернете, он[Author ID1: at Sun Oct 28 13:00:00 2007 ] обнаружил тот же снимок в хронике дорожных происшествий за прошлую[Author ID1: at Sun Oct 28 12:59:00 2007 ] неделю и рванул [Author ID1: at Sun Oct 28 13:00:00 2007 ]в Останкино[Author ID1: at Sun Oct 28 13:01:00 2007 ], чтобы предупредить[Author ID1: at Sun Oct 28 13:00:00 2007 ]...[Author ID1: at Sun Oct 28 13:00:00 2007 ]
   Он добрался до телецентра, но машины Павла не нашел. Поехал наугад. Видел, как их отпустил гаишник. Как преследовала их черная Королла, как загоняла на недостроенную эстакаду. Это он ударил Тойоту сзади, освободил дорогу и дал Павлу возможность свернуть на самом краю.
   Когда Влад закончил, пальцы его над клавиатурой слегка дрожали.
   -Я потом вернулся, - сказал он, глядя в безжизненное лицо Насти. - Видел труп этого типа. Ясно, что его наняли. Возможно, он был и в Гребенниках. Как я понимаю, Павел решил, что убийцу подослал Зуев, и пошел к нему добиваться признания?
   -Не имеет значения, - покачала головой Настя.
   -Почему?
   -Надо уметь забывать... - сказала она, повернулась и пошла к лестнице.
   -Ты уверена, что Павел именно этого ждал от тебя? - крикнул вдогонку Влад, пытаясь хоть болью вернуть ее к жизни.
   Настя застыла на ступеньке. Быстро взбежала по лестнице, хлопнула дверью.
   Ночью Влад слышал, как тихо постукивают наверху клавиши Настиного ноутбука. Под утро все стихло. Он [Author ID1: at Sun Oct 28 13:02:00 2007 ]Влад[Author ID1: at Sun Oct 28 13:02:00 2007 ] осторожно поднялся по лестнице, постоял, прислушиваясь. Вдруг испуганно толкнул дверь.
   Комната Насти была пуста. На тумбочке у кровати стоял лист картона. Черные глаза старика пристально смотрели на Влада с рисунка Таркова, сделанного в то душное лето, когда под Москвой горели торфяники, в воздухе плавал кислый запах гари, а в подвале тети пашиного сарая висела в углу над лампадой последняя сохранившаяся работа Алешки Блаженного.
  
   Вот к чему она не была готова. Совсем. На дачной улочке, возле зуевского забора как призрак стоял Пашин "Опель". Как он подъехал на нем и бросил, так тот и стоял. И фонари горели под облетевшей уже слегка абажурной листвой. Совсем как в ту ночь, когда они с Павлом...
   Стараясь не смотреть, она обогнула машину. Подошла к воротам, нажала кнопку домофона.
   Зуев откликнулся так, будто ждал ее в эти четыре часа утра.
   Она назвала себя. Щелкнул электронный замок. Голос в домофоне сказал:
   -Поднимайтесь в мастерскую. Дорогу найдете?
   Бледный белый свет через распахнутые двери освещал зимний [Author ID1: at Sun Oct 28 13:03:00 2007 ]летний[Author ID1: at Sun Oct 28 13:03:00 2007 ] сад. Маленький бассейн с кувшинкой. Пухлый кактус с засевшей в нем пулей.
   Зуев сидел в кресле перед черным камином, полным бутылочных осколков. В одной руке - бутылка, в другой стакан. На коленях - карабин.
   Этажерка с красками. Проектор с заправленной кассетой слайдов. Над камином - тот же холст. За эту неделю Зуев населил его своими черно-белыми героями в пиджаках и халатах. Точь в точь как на рекламном плакате. Только фото самого автора и надписи про 25 лет не хватало.
   Он развернулся к Насте вместе с креслом.
   Настя рассеянно посмотрела на него. Потом чуть задержалась удивленным взглядом. Вспомнила холевское: "Подготовленное убийство - поступок". Признак личности. А тут... Редкие светлые волосы просвечивают до лысинки, тусклый затертый взгляд... Улыбочка кривая, бледная, как картофельный росток.
   -Я ждал вас, - сипло произнес Зуев. - Вслед за вашим приятелем. Может, передумаете? Еще не поздно. - И демонстративно тронул карабин на коленях.
   Настя шла вдоль стены мастерской. Повернула в углу, пошла вдоль другой. Приблизилась к этажерке с красками, тронула белила. Нажала тихонько пульверизатор, проследила за тончайшей черной струйкой.
   Зуев молча наблюдал за ней. Она вдруг подняла на глаза:
   -Он ведь тут стоял? Когда вы выстрелили?
   Хозяин улыбнулся такой наивности.
   -Я уже все сказал следователю. Могу повторить для вас. Я вошел, он бросился на меня с чем-то тяжелым. Кажется с бутылкой. Я выстрелил.
   -Он здесь стоял? - упрямо повторила Настя.
   -Да... - нехотя подтвердил Лев Зуев. - Когда милиция приехала, он лежал здесь.
   Настя присела на корточки. Внимательно разглядывала рыжую плитку на полу.
   -А почему крови не видно?
   Зуев со вздохом отставил карабин.
   -Послушайте... Мне конечно очень жаль. Но... Сначала вы вдвоем ко мне влезли... Потом этот ваш приятель устроил погром... Теперь вы. Что вам собственно от меня нужно?
   Настя, не глядя на него, медленно пошла к двери. Услышала за спиной щелчок затвора.
   -Куда это вы собрались?
   Обернулась. Карабин снова в руках, прищуренный глаз целится в нее.
   -Вот как это было... - развернулась она в дверях. - Павел стоял там возле проектора. Вы здесь у входа с этой вашей штукой. Он говорил, вы слушали. Вы даже не пытались его перебить или опровергнуть. Потом вы выстрелили. Он упал. Вы перевернули этажерку с красками, разбили пару бутылок из бара. Вызвали милицию. Хотите, повторю то, что он вам говорил?
   - Любопытно было бы услышать.
   -Он напомнил вам один вечер из вашей жизни. Вас только что отвергли, унизили. Над вами посмеялись. Дали понять, какое вы ничтожество. Это сделала женщина. Я не знаю, почему вы решились тогда нарушить запрет Таркова и спустились к нему в мастерскую. Бедная тетя Паша думала, что вы любили своего учителя и потому приезжали в Гребенники чуть не каждый вечер, после того как Тарков разогнал всю вашу компанию. Вы страшно ревновали его к работе. Вы завидовали тому, что Тарков после долгого кризиса вдруг снова начал писать. И у него получалось что-то новое, ни на что не похожее. Это вас приводило в ярость. Вы ведь и выбрали себе из всех учителей такого, который каждый день запирался в мастерской, но никто не знал, что он там делает. Вы считали, что Тарков исписался, и это вас устраивало. И когда он смеялся над вашей бездарностью, вы всегда могли оправдаться. Про себя, разумеется, не вслух. Что, мол, сам давно выдохся и ни на что, кроме поучений, не способен. Так вы чувствовали себя равным мастеру. И вдруг он пишет. Создает необыкновенные вещи. А вы только мальчик из толпы, комичный пастушок.
   -Боже, какие фантазии, - сухо засмеялся Зуев и судорожно глотнул из стакана. - И вы думаете, за эту чушь я убил вашего приятеля? Он действительно кричал мне про какую-то ночь и пожар. Прежде чем броситься на меня. Но это было похоже на бред. Я ничего не понял.
   -Все вы поняли, Зуев. Еще в первую нашу встречу. Вы знали, что мы ищем. Но не знали, успеем ли найти, - не глядя на него, говорила Настя. Она снова медленно, как во сне, побрела по комнате, переставляя краски на этажерке, задумчиво трогая проектор, бросая недолгий взгляд на последнюю картину Зуева. Казалось, она что-то ищет. Ответ на какой-то вопрос, который вот уже несколько дней мучает ее.
   Только на хозяина мастерской она теперь не смотрела. Совсем.
   -Не знаю, как вам удавалось подсмотреть то, что делает Тарков. Может, вы следили за ним через маленькое слуховое окошко. И, дождавшись, когда Вилен падал в изнеможении и засыпал, пробирались к нему, бродили рядом со спящим, разглядывая его картины. Вы старались как можно лучше их разглядеть. Вы чувствовали, что Вилен открыл что-то, и вы - единственный свидетель, больше об этом никто не знает. Я даже думаю, что вы уже тогда, возвращаясь домой, пытались повторить то, что видели. Вы были одержимы этими новыми образами Таркова. Еще бы. Прежде над вами смеялись. Но подражание неизвестному пока Таркову могло заставить всех относиться к вам серьезно...
   -Ну, да. И что же я по-вашему сделал? Спустился в подвал, убил Вилена и поджег? Может, еще зажарил и съел? Такой Лектор Ганнибал.
   Зуев пытался изобразить иронию. У него не получалось. Было видно, что каждое слово Насти разжигает в нем только страх и злобу, и пальцы его сжимают карабин, и нервно щелкает предохранитель.
   -Думаю, вы видели тех парней, что забрались в мастерскую Вилена, чтобы выкрасть у него икону. Может быть, слышали, как они избивали Таркова. Потом в подвале все стихло. Вы заглянули в окно. Увидели лежащего в крови Вилена. Он был неподвижен. Надеюсь, когда вы спускались, вы хотели оказать ему помощ[Author ID1: at Sun Oct 28 13:07:00 2007 ]ч[Author ID1: at Sun Oct 28 13:07:00 2007 ]ь. Хотя радость при виде поверженного учителя вы едва ли могли подавить. Вы подошли, заглянули ему в лицо. Увидели кровь...
   Зуев, незаметно подаваясь вперед, подвинулся на краешек кресла и сидел на нем, сжавшись, выставив вперед, точно для защиты от Настиных слов, карабин.
   -Я не знаю, как начался пожар, - монотонно и бесчувственно продолжала Настя. - Скорее всего, случайно. В драке те трое могли опрокинуть лампаду под иконой в углу. Холсты и наброски на картоне были в мастерской повсюду. На стенах, на полу. Искры было довольно... Вы, Зуев, по-моему человек трусливый. Первым вашим желанием было бежать оттуда, но, думаю, что вы все-таки там задержались на какое-то время, пока огонь не разгорелся.
   Настя замолчала. И Зуев молчал, не сводя с нее глаз. В горле у него пересохло. Он судорожно сглотнул.
   -Вы не пытались вытащить из огня Таркова. Вы его слишком для этого ненавидели. Икону, которую воры разбили и бросили, вы, скорее всего даже не заметили. Потому что представления не имели о ее ценности. И о том, что именно она помогла Таркову найти этот его стиль...
   Тут Зуев точно очнулся, посмотрел на нее, как-то дико рассмеялся.
   Настя подождала, когда он затих. Заговорила так же монотонно, точно читая вслух давно знакомый текст.
   -А вот несколько работ Таркова вы с собой прихватили. Думаю десятка два, не меньше. Наброски на картоне брать не стали - слишком громоздко. А холсты выдрали из подрамников, потом скатали в рулон, выбежали, припрятали где-нибудь.
   Зуев опрокинул бутылку в стакан. Звякнуло стекло. Стукнули зубы. Выпил в два глотка, перевел дух.
   -И что же я с этими воображаемыми шедеврами сделал?
   -Несколько лет у вас ушло на то, чтобы овладеть стилем Таркова. В конце концов, это вам удалось. Но ваши фантазии на темы Таркова были, наверное, довольно убоги. Именно потому, что вы боялись слишком далеко отойти от оригиналов и обнаружить свою бездарность, у вас так немного этих ваших "собственных работ", а критики считают ваше творчество консервативным.
   -Фантастика, просто фантастика, - закуражился после виски Зуев. - Вы кто - журналистка? Вам бы писательницей стать. Фантастические романы писать...
   -Почему? - удивилась Настя. - Я ведь ничего не придумала. И вы отлично это знаете. И не то, чтобы вы были каким-то суперподражателем. Вполне себе обычный и средненький. Просто вам чертовски повезло, Зуев. Подражатель - он ведь тогда подражатель, когда известен оригинал. Если бы стихи Пушкина стали достоянием одного единственного эпигона, и больше бы их никто не читал, его эпигонские творения сделали бы ему славу, какой он никогда не достиг бы при известном Пушкине. Все, как видите, просто. Потому вы так и всполошились, когда признали в репортаже из Стокгольма набросок Таркова. Вы-то были уверены, что кроме вас его работ никто никогда не видел. И что ни одной не сохранилось...
   -Ну ладно, хватит! - вскочил с кресла Зуев. - Вы и так достаточно испытывали мое терпение. Мне надоело слушать этот бред! Не было у Таркова никакого взлета перед смертью, запомните это! У него был многомесячный запой. И больше ничего. И ездил я к нему, потому что жаль было старика, которого все бросили. А девицу свою, Галушу, он просто выгнал. И с иконокрадами он связался, чтобы денег на бутылку добыть. Не было у него никакой уникальной иконы. Я ее видел - тоже мне шедевр! Обычная мазня церковная, хоть и древняя. А теперь уходите. Даю вам последний шанс. А не то...
   -А не то что? Стрелять будете? Как в Пашу? Этого я как раз не боюсь, - все так же внимательно и в который раз оглядывая стены и все предметы в мастерской, сказала Настя.
   -Думаете, я этого не сделаю? - взял себя в руки хозяин.
   -А что вас остановит? - удивилась Настя. - Расписка, что я тут покушалась на вашу собственность, у вас есть. Так что... В любой момент дернете крючок, разбросаете тут все, позвоните в милицию... Только я почему-то думаю, что вы этого делать не станете. По крайней мере, пока не выясните все, что мне известно. И то, какие доказательства этого "бреда" мы с Павлом нашли.
   Зуев снова сел в кресло. Закинул ногу на ногу. Что-то наглое, самоуверенное и вместе с тем тревожное появилось в его взгляде.
   -Какие еще доказательства? Нет у вас доказательств. И быть не может. Потому что...
   -Доказательства того, что это именно вы организовали покушение на Эдди Никонова, у меня действительно нет. Не представляю, как вам это удалось. Но, думаю, что это сделали вы через каких-нибудь своих заграничных клиентов с криминальным прошлым. Кстати, исполнителей полиция арестовала. Хотя вряд ли они что-нибудь знают о заказчике. И то, что вы подослали нам этого типа на черной Королле, я тоже доказать никогда не смогу. Он, кстати, очень рискованно ездил. В курсе, наверное? Не справился с управлением и разбился. Хотела вас спросить: в Гребенниках тоже он орудовал? У тети Паши, между прочим, отличная память, и вы это знали. Мастерскую Таркова после пожара вы обшарили не один раз, но не были уверены, что там не припрятано что-то и не сохранилось. Самое простое было устроить повторный пожар. А заодно избавиться от чрезмерно любопытных молодых людей. А вообще вы правы. Никаких доказательств того, что вы обокрали Таркова, у меня нет. Кроме, пожалуй, одного.
   -Какого же?
   -Оригинала того наброска, который вам переслали из Стокгольма, когда вы объявили, что это ваша работа. Вы думали, это подлинный Тарков?
   -А разве нет? - новое выражение холодного спокойствия появилось на лице Зуева. Как будто он знал, как закончится этот разговор. Очень скоро и безо всяких вариантов.
   -Это была всего лишь копия. Которую сделал и отправил на продажу Павел Сабуров, ожидая именно такой вашей реакции. А оригинал, который он обнаружил в тайнике в мастерской, спрятан теперь в надежном месте. И стоит его и всю эту историю представить публике накануне вашей персональной выставки... Представляете, какой разразится скандал?
   Зуев снова поднял карабин. Направил его на Настю, взвел курок. Он уже не играл оружием - он собирался его применить.
   -Ну и где же это надежное место? Говорите! Если хотите остаться в живых.
   -А я не знаю...[Author ID1: at Sun Oct 28 15:04:00 2007 ],[Author ID1: at Sun Oct 28 15:04:00 2007 ] хочу я этого или нет?[Author ID1: at Sun Oct 28 15:04:00 2007 ],[Author ID1: at Sun Oct 28 15:04:00 2007 ] - точно саму себя спрашивала Настя, стоя у проектора и рассеянно поглаживая его бок, нажимая какие-то кнопки. - После того, как вы убили Павла... Мне все как-то стало все равно. Я знаю, зачем к вам приходил Павел. Он хотел отыскать здесь у вас работы своего отца. Потому что Павел - сын Галины Степановой и Таркова. А Сабуров он по двоюродной бабке. Вы не знали? Я и сама это узнала недавно. И думаю, что он хотел вам об этом сказать, но не успел. И еще он хотел спросить: правда ли у вас что-то было в тот вечер с его матерью, потому что если это так...
   -Оставьте проектор в покое! - взвизгнул вдруг Зуев. - Я с ним работаю!
   Настя вздрогнула и отступила на шаг. Но аппарат уже включился и работал вовсю. Что-то зажужжало там внутри, и на холсте, расписанном Зуевым, вдруг высветился грозный лик старика с узкими и черными бездонными глазами, и тот же лик в спирали Вселенной, и восстающий из плит материка, увиденный откуда-то из звездного неба...
   Проектор щелкал. Слайды картин Таркова высвечивались на ставшем серым и безликим итоговом полотне Зуева.
   -Что это? - почти испуганно спросила Настя.
   -А это то, из-за чего погиб Павел, - раздался громкий, ровный и спокойный голос Влада из зимнего сада.
   Он вышел на свет. Остановился на пороге мастерской.
   -Стой, - навел на него ствол Зуев. - Стой, где стоишь!
   Влад остановился, сунул руки в карманы джинсов. Оперся плечом о косяк.
   -А откуда у него эти слайды? - не удивившись, как он сюда попал, спросила Настя Влада[Author ID1: at Sun Oct 28 15:06:00 2007 ]. - И... почему из-за них надо убивать?
   -Об этом нашего авангардиста надо спросить. Ты, Левик, пушку-то опусти. Во второй раз тебе не доказать, что тебя хотели ограбить, а ты оборонялся. К тому же красть то у тебя, как я понимаю нечего. Единственное, что у тебя было по-настоящему ценного - это картины Таркова, которые ты вынес из его мастерской. Но ты сжег их лет так пятнадцать назад, предварительно пересняв на слайды.
   -Да... Но зачем? - ничего не понимая, Настя [Author ID1: at Sun Oct 28 15:06:00 2007 ]она[Author ID1: at Sun Oct 28 15:06:00 2007 ] переводила взгляд с мелькающих кадров на посеревшее и как-то вдруг обрюзгшее, состарившееся лицо Зуева.
   -Ты все правильно поняла, Настя, - сделал осторожный шаг по направлению к Зуеву Влад. - Он действительно вынес в тот вечер из огня работы Таркова. Но вовсе не для того, чтобы освоить его стиль и манеру. Он не подражатель. Он обычный плагиатор. Я никак не мог понять, зачем ему все это - проектор, пульверизатор, которые вы видели здесь. Это ж все приспособления копииста. Я все спрашивал себя - что Зуев мог копировать со слайдов? А потом мне переслали из Стокгольмского музея вот это...
   Влад, пока говорил, медленно, шаг за шагом, приближался к осевшему в кресле мешком Зуеву.
   -Не хочешь взглянуть, Левик? Там один француз, между прочим, владелец твоей работы, по просьбе Никонова сунул твое полотно под рентген. И что же он увидел? Скопированную тобой и потом расписанную поверх картину Таркова. Вот на что ты потратил эти годы. Ходил вокруг копий, придумывал, как выдать их за свои оригиналы. Первую такую рентгенограмму в компьютере Никонова твои ребята стерли. Но Жан Поль не успокоился. И выслал вдове Эдди снимки повторно, а она переслала мне. Завтра Настина статья об этой истории с моим комментарием выйдет в европейских искусствоведческих журналах. Все владельцы твоих полотен сделают то же самое - сунут холсты под рентген и обнаружат оригинал. Твою мазню счистят, и мир, пусть в копиях, но узнает великого авангардиста Вилена Таркова. Тебя же, Левик, скоро забудут. Посмеются и забудут. А вспомнят только, когда ты будешь говорить последнее слово на суде.
   На этих словах Влад приблизился к Зуеву вплотную. Тот, глядя на него ненавидяще, цепляясь за карабин, прохрипел:
-Убью!
   Влад перехватил ствол. Отвел в сторону. Сказал, гадливо морщась:
   -Никого, Левик, ты больше не убьешь. Ты ж убивал, пока считал себя гением. А правду тебе сказать было некому. Теперь же...
   Зуев вдруг, оскалясь, дернул карабином в сторону Насти. Влад успел оттолкнуть. Грохнул выстрел. Влад наотмашь ударил стрелявшего [Author ID1: at Sun Oct 28 15:08:00 2007 ] по лицу[Author ID1: at Sun Oct 28 15:08:00 2007 ], вырвал у него карабин.
   Настя, вскрикнув, бросилась на Зуева, колотя кулачками по лицу и крича резко, задыхаясь в рыданиях...
   Влад поймал ее за руку и оттащил от Зуева. Настя била руками воздух, потом в грудь Влада, потом уткнулась в него и затихла.
   -Тише, тише, - гладил он ее по голове. - Ну что ж теперь поделаешь?
   Настя затихла. Вздохнула последний раз прерывисто и, задрожав, оттолкнула Влада, вытерла глаза.
   -Пойдем отсюда.
   -Пойдем, - кивнул Влад. - Только вот заберем то, что хозяину не принадлежит.
   Он вытащил из проектора кассету со слайдами, взял Настю за руку и, держа карабин под мышкой, направился к выходу.
   Зуев сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь в кресле. Вдруг спросил:
   -Что вы там болтали насчет сына Таркова? Разве у Галуши был сын?
   Настя обернулась. Сухими глазами посмотрела на него, произнесла очень ясным, сильным голосом:
   -У Гали Степановой был сын. И независимо от того, было у вас что-нибудь с ней в тот вечер или нет, Павел - сын Таркова. А у вас ничего своего не было. Только краденое.
   Зуев хотел что-то спросить или возразить... Что-то высчитывал, вспоминал. Может быть, желал отречься. Или признать... Но, подняв глаза на Влада и Настю, он понял, что сказать ему нечего.
   Влад разрядил карабин. Размахнувшись, забросил патроны в зимний сад. Они рассыпались со стуком по кафелю. Один булькнул в искусственном прудике.
   Ствол он положил у входа. Обнял Настю за плечи и повел ее через тропические заросли сада прочь из этого дома.
   Когда они вышли на улицу через неплотно прикрытую калитку и проходили мимо Пашиной машины, в мастерской раздался сухой ружейный выстрел.
   Голова Зуева, обрызгав красным последнюю украденную им картину, отлетела на спинку кресла. С металлическим стуком тяжело упал на пол карабин.
  
   Эпилог
  
   Настя все собиралась проведать Влада на даче. Но не могла. Никак.
   Мама старалась чаще бывать с ней дома и совсем отказалась от гастролей. Но от этого ей было не легче.
   Из "Автографа" она уволилась. Коростылев обиделся. Он сказал, что это НЕЭТИЧНО - собирать материал, работая в одном издании, а публиковать его в другом. Пусть даже в европейском. И теперь ее никто не возьмет на работу.
   После выхода Настиной статьи обо всей этой истории с комментарием Влада их телефон и квартиру осадили папарацци. Настю фотографировали по дороге в магазин и обратно. Бульварные издания выходили с жуткими заголовками и подробностями. Откуда они их брали - неизвестно. Настя от интервью отказывалась, к шумихе была равнодушна.
   Прошел месяц. Про историю с Зуевым забыли.
   Объявился Виктор Суров из музея. Говорил о создании фонда Вилена Таркова. Просил карточки и дневники. Настя сказала: "Потом". Суров поклонился и исчез.
   Настя набрала по объявлению учеников из дошкольников и читала им стихи и сказки на французском. Дети слушали, шалили, скучали, смотрели на нее чудными глазами, и боль потихоньку отпускала.
   К Владу она отправилась в канун Рождества. Просто доехала до вокзала, купила билет, села в электричку. За окном после спальных кварталов пошло все черное и белое. Белое поле, черный лес, припорошенные снегом дачи, огороды. Разглядывая черно-белые картинки, Настя поняла, что больше не чувствует боли.
   В поселковом магазинчик[Author ID1: at Sun Oct 28 15:12:00 2007 ]е купила конфет, бутылку шампанского, кило мандаринов. Хотела обойти улочку с зуевским домом, но передумала и прошла через нее.
   Забор был красный на белом снегу. Пашина машина исчезла.
   Она увидела ее во дворе Владовой дачи. Тот ее перегнал, чтобы не стояла брошенной, пустой, засыпанной снегом.[Author ID1: at Sun Oct 28 15:13:00 2007 ]
   Подошла, сняла перчатку. Потрогала мятое крыло. Холодное, чужое, ненужное.
   Дверь веранды, дребезнув, распахнулась. На пороге стоял Влад - в теплом свитере, в шарфе на шее.
   Настя взбежала по ступеням, прижалась к колючей щеке.
   На веранде горели синим все четыре конфорки газовой плиты. Было тепло. С крыши со стуком [Author ID1: at Sun Oct 28 15:14:00 2007 ]звоном[Author ID1: at Sun Oct 28 15:14:00 2007 ] падали на подоконник капли. Шампанское набивало сладковатую оскомину, оранжевая кожура исходила сладким мандариновым потом. Глаза Влада мерцали, как новогодние свечки.
   -Помнишь, ты на ночь читал мне книжки? - спросила Настя.
   Влад кивнул.
   -А я всегда спрашивала в конце: "А дальше?" И ты придумывал, помнишь?
   Влад кивнул снова.
   -Но такой сказки, чтобы в конце принц погиб, а принцесса осталась жить, ты мне не читал. - Она накрыла его руку ладошкой. - Ты не бойся. Мне так больно уже не будет. Ты только скажи, если бы сказка так кончилась и я спросила бы: "А что дальше?" - что бы ты сказал?
   -Я сказал бы, - ответил Влад, и глаза его грустно сияли, - что это - начало совсем другой истории.
   -И как она начинается?
   -В одной стране жила принцесса, у которой погиб принц. Она очень горевала, а потом стала просто жить. И вот однажды...
   Настя придвинулась к Владу ближе, прижалась к нему плечом. Вздохнула и сказала, глядя на него ореховыми глазами:
   -Что ж. Доставай ее. Будем смотреть.
   -Кого - ее? - не понял Влад.
   -Картину Таркова. Ведь я знаю, ты убрал ее, чтоб не будить во мне воспоминания.
   -Ну... в общем да.
   -Один человек мне тоже говорил: "Счастье - в забвении". Но, я думаю, он был не прав. Хочу проверить.
   Влад встал, прошел в кабинет. Пошарил за полками, вытащил и поставил на стол картон с наброском Таркова.
   За окном синели сумерки. Влад хотел зажечь свет.
   -Не надо, [Author ID2: at Sat Oct 27 00:09:00 2007 ]- попросила Настя.
   Белое лицо старика светилось в полумраке. И за этим лицом с узкими черными втягивающими душу глазами можно было различить другие лица. Их было много. Знакомых и тех, которых никогда не видел. Лица отца Сергия, князя Святослава, Алешки Блаженного, Таркова, Гали, Павла...
   Потом они ушли, растворились в сумраке комнаты, и из глубины картины, из темноты и света явился им удивительный лик, сотворенный когда-то безвестным художником Алексеем, прозванным Блаженным.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   145
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"