Если тебе пятнадцать лет, ты на летних каникулах и тебе хочется иметь карманные деньги на скромные развлечения, ты можешь подработать на овощном складе. Для этого надо, чтобы у твоего друга был дядя, и этот дядя заведовал именно этим овощным складом, а у тебя самого были крепкие мышцы и желание не только разжиться деньгами, но и помочь маме, которая воспитывала тебя в одиночку, с трудом закрывала дыры в семейном бюджете, который бурно раздувался вместе с твоим физическим развитием, и грозил лопнуть в один прекрасный день. В те далёкие времена таджикам ещё хватало работы в своём собственном доме, азербайджанцы торговали фруктами на рынке и не претендовали на подсобные работы, молдаване выращивали виноград на своих, залитых солнцем холмах, а украинцы продвигали вперёд промышленность, и не помышляли о сборе цитрусовых на плантациях Испании или Португалии. Итак, поскольку на уборку склада не претендовали даже собственные штатные рабочие, мы с товарищем получили доступ к телу мрачного подвала с низкими кирпичными сводами и единственным окошком у самого потолка, в которое высовывали старенький транспортёр для погрузки и выгрузки товаров. Сделка была нелегальной, мы получали деньги в карман в обмен на вычищенный пол и помощь в разгрузке нескольких машин с консервированными овощами. Три дня мы вычищали склизкий, покрытый плотным слоем разложившихся фруктов и овощей пол склада. Наши кеды утопали в грязи по щиколотки, а запах стоял такой, что наши глаза всё время норовили вылезти из орбит и убежать куда-нибудь подальше от глупого носа, который беспрерывно всасывал в организм ядовитые испарения овощной преисподней. Из инструментов у нас были только руки, не защищённые никакими перчатками, и старая лопата с треснувшим черенком. Мы возвращались домой уставшие и грязные, пропахшие гнилостным запахом разложившейся органики. Кеды оставались в коридоре, поскольку заносить их в квартиру не было никакой возможности. Даже после ванны волосы и руки пахли гнилыми лимонами, и луком, растворившимся до состояния жидкой грязи. Когда пол был наконец вычищен, грязь и мусор погружены в металлические бочки, а бочки откантованы на улицу, нам разрешили принять новый товар в недра преображённого подвала. Мы разгружали томатный сок в больших трёхлитровых банках, похожий на кровь, и маринованные огурцы, крупные и раскисшие, чем-то похожие на мясистый нос директора склада, и, по счастливому стечению обстоятельств, дяди моего лучшего друга. Пока один из нас снимал деревянные ящики с транспортёра и вынужденно находился в подвале, второй работал на свежем воздухе, наслаждаясь летним солнцем, поигрывая молодыми тренированными мышцами к собственному удовольствию, и к удовольствию некоторых прохожих. Большинство не обращало на нас никакого внимания, но было и достаточное количество любопытных, которые замедляли шаг и даже останавливались на несколько секунд.
- Что выгружаете, ребята ? - следовал обычный вопрос, и было не очень понятно, что любопытного может быть в банальной разгрузке машины, и зачем прохожему знать, что именно мы выгружаем. Воспитанные советской школой, мы вежливо отвечали на вопросы, но наступал момент, когда усталость и жара брали верх над вежливостью и мы начинали грубить. В пятницу, в последний день нашего контракта мы изрядно устали и уже считали минуты до окончания рабочего дня, когда неожиданно появился наш работодатель, отвёл моего друга в сторонку и поговорив с ним пару минут, так же неожиданно исчез. Оказалось, что с нами произведен полный расчёт, и даже выданы дополнительные десять рублей, но нам предстоит разгрузить ещё одну машину, которая уже сдавала задом к нашему подвалу, не оставляя никаких шансов на отступление. Мой друг молча уселся на транспортёр, нажал кнопку на пульте и демонически исчез в тёмном чреве подвала. Это было не совсем справедливо, но я дал слабину и не стал его останавливать, тем более, что водитель уже открывал задний борт машины, повизгивая разболтанными задвижками. Баночки с маринованным белым хреном, упакованные в плотные картонные ящики, казались тяжеленными гирями. В шесть часов вечера солнце вовсю сияло на бледно-голубом небе, и большой термометр, укреплённый на стене противоположного дома, показывал тридцать пять градусов выше ноля. Голый по пояс и мокрый от пота, я подтаскивал ящики к краю грузовика, потом быстро перекидывал их на транспортёр и отправлял к другу в подвал. Руки уже плохо держали тару, движения становились неуклюжими, и то, что утром решалось небольшим движением предплечий, теперь требовало усилий всего тела, подкреплённых силой слабеющего духа. Время шло, а ящики всё не кончались, и шофёр уже несколько раз вываливался из тени, заглядывал в кузов автомашины и отходил, недовольно покачивая головой.
- Что выгружаем ? - по-прежнему любопытствовали отдельные прохожие, на удивление бодрыми голосами для такого времени суток и для такой африканской жары.
- Хрен маринованный ! - отвечал я, напирая на слово хрен, и с удовольствием отмечая краем глаза, как отскакивают от машины любопытные, не ожидая такой наглости от потного молодого пацана.