Кубовский Манфред : другие произведения.

Такса Макс в Мекленбурге

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:


   МАНФРЕД КУБОВСКИЙ
  
   ТАКСА МАКС В МЕКЛЕНБУРГЕ.
   Одна занимательная история для читателей между восмью и восмью с половиной годами.
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   Перед тем, как я начну историю таксы Макса, должен я ещё кое-что сказать. Вся это история, конечно, была в действительности. Наш кот и наша такса могли действительно думать. Имена людей в нашей деревне все соответствуют истине. Я не думал переименовывать их в Мюллер, Шульце или Краузе. И, само собой разумеется, такса Макс, действительно, существует, он жил, в Берлине, прибыл с нами в Мекленбург и сумел тут же немного лаять на платтдейтче.(платтдейтч, платтен - язык, диалект немецкого, на котором разговаривают, компактно проживающие в сельской местности, жители Северной Германии. Прим. перевод.)
  
   Животные требуют заботы и работы, с ними надо много заниматься, правильно кормить и хорошо о них заботиться. И должно, ну, не совсем, но немного общаться с ними, как с людьми.
   Впрочем: не всегда всё проходит так мирно, как здесь изображено. Но если каждый внесёт немного миролюбия в общение с животными, так будет.
   И ещё одно: Мекленбург ещё много прекраснее, чем я мог его описать. И наша такса Макс много прекраснее, чем кому-то удалось бы описать его словами.
   I
  
   ЙОЗЕФ.
  
   Сначала пойдёт речь об Йозефе. Йозеф - наш кот, и мы живём с ним в старом крестьянском доме в Мекленбурге.
   Он - член нашей семьи, можно сказать, наш сын. Поэтому мы с ним общаемся на правильном немецком языке, и кажется, что он нас, большей частью, понимает. Мы очень рады, что дали ему разумное имя, а не "Мицци" или "Мурлыка", которые обветренному мекленбургскому сельскому коту совершенно не подходят.
  
   Здесь в Мекленбурге тихо. Редко можно услышать автомобиль, и трамвай не трещит на углу. Что может делать трамвай в деревне? Если госпожа Беккер хочет поехать в кооперативную лавку, она берёт велосипед, как и другие. Если господин Флемминг намеревается сделать большую покупку, он пристраивает прицеп к велосипеду. Таким образом он не должен тащить много бутылок лимонада. Так как его маленькая дочка Катарина, белокурая голубоглазка, пьёт ужасно много лимонада, причём, литрами. Она пьёт лимонада больше, чем её отец пива. При этом господин каменщик пьёт пиво очень охотно, И так как он каменщик, он без пива, как ни смешно, не может класть камни.
   Катарина находится при каменщике и куксится. Но это ничего Она играет с куклами, но, к сожалению, она так же охотно играет со строительным раствором и мастерком. И при этом пьёт лимонад, так как без лимонада не может, как ни смешно, играть в кладку стен.
   Около Катарины сидит Йозеф,сельский кот, потому что господин Флемминг кладёт и кладёт камни вокруг нашего дома. Катарина спрашивает отца: "Дом болен?"
   Действительно, дом выглядит почти так, как если бы был болен. Йозеф делает вид, будто его совсем ничего не интересует. Он сидит, не моргнув глазом. Но когда мы сидим за обеденным столом и едим, тогда Йозеф тоже садится на стул и поглядывает на нас из-под краешка стола. Строго говоря, смотрит он не на нас, а на еду, что стоит на столе. Он дёргает ноздрями, щурит глаза, собирает лоб в складки, как будто бы у него большие заботы. Так как наша еда хорошо пахнет, Йозеф делает вид, что он тут же упадёт на месте и умрёт с голоду. Такой утончённый, маленький паренёк. При этом он полчаса назад уже уплёл очень жирную копчёную селёдку (бюклинг - очень вкусная селёдка, горячего копчения. Прим. перевод.)
   Когда мы кончаем с едой, Йозеф идёт прочь. С трудом можно услышать, когда он бежит через дом.: иногда я зову его: "Йозеф, Йозеф, где ты? Иди сюда!" - а он сидит уже давно позади меня. Его кошачьи лапки такие сверх мягкие, что его невозможно услышать.
   Он любит находится дома и делает это очень уютно. Он прыгает всегда на мягкий стул, это обычно второй слева или первый справа, всегда тот же самый. Перед тем, как заснуть, он свёртывается в клубок, чистится и вылизывает себя очень тщательно. При этом он делает это тихо, потому что стул слегка неустойчив. Я уже хотел его ремонтировать, чтобы он не качался, но тихое качание - обязательная принадлежность приготовления Йозефа ко сну. И Йозеф к этому стулу привык.
   Если не слышно больше тихого качания, то мы знаем, что он спит, свернувшись клубком так, что едва видно голову, как маленький шерстяной узелок. Если мы его не разбудим, то он проспит весь долгий любимый день,так как ночью он бегает снаружи. Он бродит по саду и не оставляет мышей вблизи нашего дома.
   Когда у нас ещё не было кота, в доме было много мышей, и они шелестели, скреблись и всюду вокруг гадили. С тех пор, как тут Йозеф, мыши исчезли.
  
   Теперь Йозеф спит глубоко и крепко, и вокруг совсем тихо. Слышно, как вдали едет поезд. Кроме этого, тихо. Конечно, это оне полная тишина. На грушевом дереве сидят чёрные дрозды, зяблики и синицы и задают многоголосый концерт. Поблизости лает собака, а гуси и куры крестьянки Беттины гогочут и кудахчут. Кроме этого, тихо.
   Конечно шумят некоторые деревья, на той стороне около дома господина Гербста. Он и вправду зовётся Гербст, (Herbst - осень. Прим. пер.), но и летом и зимой он всегда - Гербст.
   Когда цветёт наша вишня - большое, стройное, дерево, всюду над белым цветом, похожим на выпавший снег, жужжат тысячи пчел. Кроме этого, тихо.
   Только, если дует восточный ветер, тогда катит озеро свои волны на берег,
   Шелестит камыш, качаясь туда-сюда. И вдоль озера летит лебедь, сильно взмахивая концами крыльев, и кажется, будто кто-то накачивает велосипедную шину
   Но, в остальном, кругом, действительно, совсем-совсем тихо.
   И Йозеф, сельский кот, спит спокойно на своём стул
  
   2
   ТАКСА В ОПАСНОСТИ.
  
   Однажды мы должны были попрощаться с Йозефом, потому что хотели уехать. Мы ехали в большой город, в Берлин. Итак, Йозеф оставался один на три дня в деревне. Об еде он должен был заботиться сам. Это он может, потому что, он - настоящий сельский кот, он бегает по всей местности и находит себе еду. Мы знаем, что когда мы вернёмся, он будет опять на месте. Он знает нашу машину, даже урчание нашего мотора он может отличить от других. Итак, прощай пока, мекленбургский сельский кот.!
   В Берлине очень шумно, этот сильный треск совсем другой, чем в нашей деревне. А движение на улицах!..
   Слева и справа меня обгоняли другие машины, какой-то шофёр коротко взглянул на меня и покрутил пальцем у лба. Я не знаю, почему.
   Тут пересекает улицу трамвай, там рычит автобус. Всё это шумит, и гремит, и визжит, и сигналит и, трезвонит, и громыхает, и трещит. И воздух наполнен голубым дымом. Ехать надо кругом? Нет, туда, направо! Всё же нет, ещё сто метров прямо. Но здесь нельзя повернуть налево. О. Бог! О. Бог!. Теперь я уже уехал далеко. Где это мы всё-таки? Дома и улицы в новостройках так похожи друг на друга, что можно заблудиться. Мы здесь были? Я думаю, да!
   Наконец, мы находим дом, где живут дочь и зять. Мы часто бывали здесь, но каждый раз одинаково блуждаем.
   Сабина и Томас сидят за столом и пьют кофе. Томас только что пришёл домой с работы, поэтому он должен подкрепиться.
   Вышеназванный Томас - каменщик по профессии, как господин Флемминг в моей деревне, который со своей маленькой дочкой Катариной всё время строит вокруг моего дома и при этом пьёт пиво. А Катарина пьёт шипучий лимонад, который господин Флемминг всегда привозит на своём велосипедном прицепе из ближайшей деревни.
   Томас - плотник особенный. До некоторой степени он - врач домов. Он ремонтирует старые здания, которые уже сто, двести, иногда даже пятьсот лет возвышаются в мире. Он, можно сказать, реставрирует, и при этом Томас хорошо информирован.Он также принимал участие в кладке арок и сводов церкви св. Николая. Это - старейшая церковь Берлина. Теперь - там музей. И старые дома Николаевского квартал также все восстановлены. Это чудеснейший уголок старого Берлина.
  
   Полувековые старые дома!
   Как могла выглядеть пятьсот лет назад наша деревня? Деревни точно здесь ещё не было. Высокие леса стояли на этом месте, берега озера были покрыты глухими зарослями. Вода была чиста и прозрачна. Такая чистая, какой сегодня, к сожалению, нет больше.
   В лесах было ещё много волков. И часто выезжал на охоту сюда Мекленбургский герцог, который жил на Бургозере. Шверин был тогда ещё очень маленький, главным городом Мекленбурга он стал едва триста пятьдесят лет назад.
   Почему теперь я рассказываю о Шверине? Ну, потому что сейчас - это очень красивый город. В нём находятся семь озёр и прекрасный сказочный замок и настоящее дружественное привидение который называется Петерменхен. Какой же замок без привидения? У одного из ранее живущих герцогов Петерменхен устроился даже, в комнате. Герцог был не совсем глупым человеком, и, особенно умным политиком, и если он сказал, что существует привидение в замке, мы должны этому тоже верить.
   Но теперь мы в Берлине. С нашими детьми Сабиной и Томасом, других детей у нас больше нет.Они уже большие и имеют собственных детей. Так и идёт. Мы все сидим тут и хлебаем кофе. Тут же кричит Паульхен, наш маленький внук. Сабина принесла его из детской. Мы думаем, что Паульхен признаёт в нас дедушку и бабушку, хотя мы здесь не часто бываем. Да, ему всего восемь месяцев, но он узнаёт нас совершенно точно. Паульхен тянется к нашим рукам и смеётся. В это время звонят. Томас открывает дверь и входит Мориц, наш другой внук. Ему уже семь лет и он пришёл прямо из школы.
   Мориц знает Мекленбург и нашего кота Йозефа, и наш старый крестьянский дом. Он часто бывал у нас и всякий раз переживал. Но это совсем другая история.
   Мориц кричит уже от двери:
   "Ба-а-а-бушка, Де-е-е-душка", - и устремляется к нам, мы смеёмся и радуемся, но что-то толкает нас в ноги, что это?
   Что-то быстрое, коричневое, кудрявое толкается, мотает и бьёт хвостом. Это такса Макс, которого Мориц брал на прогулку.
   Мы знаем Макса. Он - такса друга Томаса. Макс бывал даже в Мекленбурге,
   обнюхивался с котом и бесился на грядке с петрушкой. Поэтому потом мы опять покупали петрушку в у зеленщика.
   "Что делает у вас Макс?"
   "Это, так, одна история" - мнётся Томас.
   "Что за история?"
   "Да так."
   "Что значит, "да так"? Вы взяли теперь таксу к себе?"
   Томас почёсывает таксу за висящими ушами, и Макс радуется. Он так сильно радуется, что всё время колотит своим хвостом по полу: Бомм, бомм, бомм, бомм. Хвосту должно быть больно, так сильно он им стучит. Всё время, когда мы что-то говорим, он хвостом отстукивает ответ.
   "Ну, Макс, ты маленький нахалёнок?"
   Бомм, бомм, бомм, бомм!
   "Хорошо было тебе на прогулке с Морицем"?
   Бомм, бомм. (Это означает: Всё более или менее)
   "А белая пуделиночка, ты с ней и дальше обнюхивался?"
   Бомм, бомм, бомм, бомм, бомм, бомм, бомм, бомм, бомм!!!
   (Это обозначает: человек, она совершенно, совершенно прекрасна, просто классная женщина!)
  
   Томас рассказывает нам историю Макса.
   Жена его друга родила ребёнка. Но у них совсем маленькая квартира. И ребёнок очень неспокойный. Друг Томаса, тоже каменщик, работает в три смены, также и ночью. Когда он хочет спать, тогда ребёнок скулит, а собака кричит - И если ребёнок кричит, и собака скулит, друг Томаса также не может спать, и если даже ребёнок не скулит больше, то собака кричите ещё громче. Их квартира в новостростройке также слишком мала для трёх взрослых и одного ребёнка. Собака поднимает пыль, она хочет резвиться, играть, прыгать.
   Собаку нужно просто убрать. Дальше так не пойдёт.
   Но никто не хочет её взять. И тогда друг Томаса говорит, что он унесёт собаку в ветеринарную клинику.
   "Но что должна делать собака в ветеринарной клинике? Разве она больна?"
   "Нет, вы же видите, что она не больна."
   Мы осмотрели Макса ещё раз. Действительно, он полон жизни, может быть живее, чем просто собака. Он мотает от радости хвостом, и с хвостом трясётся вся задница Это истинно трясущаяся такса. Она мчится через квартиру, болтает в такт вислыми ушами вверх-вниз. Она выглядит просто уморительно.Макс быстро притормаживает и моих ног, трясёт хвостом и смотрит на меня снизу вверх своими преданными блестяще-коричневыми глазами. Я почесал Макса.
   Его шерсть шелковисто-мягкая. И что за волшебно-прекрасный цвет! Он включает много цветов: белокурый, светлокоричневый, краснокоричневый, тёмнокоричневый, чёрный. Иные собаки прсто коричневые или чёрные. Но не Макс. Он - истинная пёстрая такса. Чистый, любимый, милый, здоровый.
   "Он совершенно здоров, почему он должен идти в ветеринарную клинику?"
   Томас медлит с ответом.
   Никто не хотел брать красивого Макса. В квартире его друга он тоже не мог остаться. Поэтому друг Томаса хотел с ним идти в ветеринарку. Ветеринар должен был сделать Максу укол. От этого он умрёт
  
   "От этого он умрёт?"
  
   Мы не можем понять! Этот прекрасный, здоровый, весёлый, великолепный пёс должен был умереть?
   "Ну", - мнётся Томас, - я эту мысль тоже не могу перенести. Поэтому я его прежде взял к нам."
   "Макс, Макс", -говорю я, - в какой опасности ты пребываешь!"
   Бомм, бомм, бомм, бомм, бомм!
   Я ласкаю Макса и взглядываю вопросительно в сторону Сабины. Сабина смотрит на меня. Она странно переводит быстро взгляд то на меня, то на Макса, так немного печально, просяще.
   "Папа", - говорит тихо Сабина.
   Я смотрю на неё. Её взгляд, действительно, печальный и умоляющий.
   "Что происходит с вами?", - спрашиваю я.
   "Папа", - говорит Сабина ещё тише,- "мы не могли бы его также оставить."
   "Что значит, вы не могли бы его оставить? Не думаете ли вы всё же , что я могу его взять? Нет, этого я не могу"
   Теперь смотрят все трое на меня преданным печальным взглядом. Сам Мориц своими дерзкими мальчишескими глазами пытается полным напряжения взглядом уговорить меня.
  
   Нет, это, действительно, не пойдёт. У нас есть также кот Йозеф, как мы можем выбирать между обоими: кот или пёс? Нам необходимо также уезжать, путешествовать, работать. Где можем мы при этом держать собаку? Нет, нет, не
   "Папа", - говорит Сабина едва слышно, так как будто её сердце разбито, но это невольно проникает и в моё сердце, -"Папа", - говорит Сабина, -"укол..."
  
   Что за укол? Ах, так, да. Нет, да, укол...Нет! Что нет? Что да?
   Тут моя жена смотрит на меня так, как все другие. Итак, моя жена, которая бабушка, истинная собачья сумасбродка, это я знаю уже давно. Снизу смотрит на меня Макс. Нет, этими большими коричневыми глазами! Иногда они отдают белизной, когда он водит ими туда-сюда, вверх-вниз, в зависимости от наших слов и движений. Неужели он понимает всё, о чём мы говорим здесь?
   Он это понимает, абсолютно точно!
  
   Нет, так не пойдёт. Я не могу взять собаку. Укол? Кот! Работа! Расходы!
   Нет!
   Или, может быть, да?
   Все смотрят на меня. Что они смотрят все так на меня?
   И прежде всего Макс. Как он смотрит, - стало быть, нет!
   Во мне что-то щёлкнуло. Моя голова не думает. Моё сердце думает.
   Моё сердце делает: Бомм, бомм, бомм, бомм!
   Макс отвечает: Бомм, бомм. бомм, бомм!
  
   "Мы берём Макса завтра с собой в Мекленбург!"
  
   Все радуются, кричат, ликуют, орут, прыгают, смеются.
   Макс спасён!
   Бомм, бомм, бомм, бомм, бомм, бомм, бомм...
  
   2
   МАКС ПЕРЕЕЗЖАЕТ И ВОЕТ.
  
   Мы переночевали в гостиной у Сабины и Томаса. Около нас на полу лежит, растянувшись Макс, задние ноги и хвост вытянуты назад, морда распластана на полу и вытянута вперёд. Он выглядит длинным и тонким, как будто бы не имеет попки. Плоская собака. Он выглядит много длиннее, чем на самом деле. Длинное, коричневое, шерстяное что-то, что напряжённо наблюдает, как мы встаём.
  
   Сегодня тот день, когда Макса, таксу, нужно перевезти из большого города в Мекленбург. Мы сказали, что мы возьмём его с собой, и наше обещание мы должны сдержать.
   После завтрака он направляется к манежику маленького Паульхена, просовывает свою длинную морду сквозь прутья решётки и толкает Паульхена. Паульхену восемь месяцев, он смотрит на Макса и говорит что-то, что может понять только Макс:
   "Аббё бё баббёбаой оой гегрш"
   И Макс отвечает ему хвостом, и только Паульхен может его понять: бомм, бомм, бомм!
   Тут приходит Мориц, чешет Макса за ушами, что он особенно любит, и глядит печально. Также и Томас особенно печально наблюдает своими коричневыми глазами, как он(Мориц) чешет Макса за ушами, и как тому это нравится. Это всё для меня грустно и я произношу бодрые слова: " Ну, еще раз "Доброго пути", и, чтобы это путешествие было недолгим."
  
   "У Макса есть даже мебель!", - кричит Мориц и притаскивает большой
   собачий короб. Тогда Томас приносит поводок, и ещё один поводок, два намордника, ошейник и ещё один ошейник, семь мешочков с сухим кормом, погрызть, пять банок собачьего питания, собачьи расчёски, собачьи щётки, собачьи подстилки и множество жёванных резиновых кукол, упаковку драже с коньяком и три искусственные косточки.Это не кости на случай перелома ноги. Это - кости из твёрдого дерева, с тем, что бы Макс мог тренироваться их грызть. Я поражаюсь и поражаюсь, какое множество вещей едет со мной. Ну да, люди должны иметь всё возможное, иначе они будут несчастливы,и у собак точно так же. Одна из вещей, конечно, предназначена не для Макса,потому что жалко его зубов, и он бы опьянел. Нет, эта одна вещь для бабушки,и кто догадается, что это, получит одно драже с коньяком в награду.
  
   Всё уложено в машину: картонная коробка, жестянки, ещё одна коробка, собачий короб, ещё одна картонка, ещё одна...
   Каждый раз, когда мы путешествуем, мы думаем, что машина ешё не так полна, и всё же к концу она всегда набита, как консервная банка.
   Это был истинно собачий переезд. Я уже подумывал, не должен ли я основать специально фирму для перезда собак GmbH. Я бы мог дать объявление в газету: собаки и собачеподобные звери всех сортов, пород, размеров и темпераментов, будут, уверяю Вас, быстро и бережно транспортированы...
  
   Прежде всего, я должен был подумать, что делать дальше, когда я взял Макса в машину. Я должен был его оттащить от педали сцепления, от педали газа, которую он обнюхивал.
   Теперь одна лапа у него уже на ручном тормозе, кажется, он имеет интерес к технике. Может быть, он - автофан.
   Тут он устроился очень удобно на заднем сидении, как раз посередине. Он сидит, как граф Кокс, выглядывает то из одного, то из другого окна, потом смотрит на меня, как будто хочет сказать: Ну, давай, наконец,! Приведи твою развалину в движение. Как долго желаем мы здесь ещё стоять? Я хочу, наконец, посмотреть, что есть в мире.
   Именно так я понимал каждый раз его взгляд. И я также понимал его удовольствие от поездки. Люди люди очень охотно ездят взад- вперёд, почему же этого не желать собакам? Мы представляем себе собачью радость от поездки, кроме того, может быть, организована демонстрация с плакатами и лозугами.
   "Мы, собаки, хотим посмотреть мир",
   "Паспорта и визы для всех собак",
   "Свобода для всех собак, мы не хотим вести человеческую жизнь!". Или что-то похожее.
   Я дал старт нашему авто, машина покатилась, Мориц, Сабина, Томас усиленно машут нам и Максу, который взглядывает ещё раз сквозь заднее стекло на них, потом поворачивается и переводит взгляд вперёд. Конечно,его взгляд направлен вперёд, в светлое собачье будущее. Не думает ли он, что Мекленбург расположен здесь, в углу? Мы намереваемя три часа потратить на поездку к нам. Будет ли он беспокоиться?
   В этот момент Макса высочайше интересует всё, что снаружи быстро проносится мимо. Действительно, мы несёмся в нашей машине стремительно мимо всего на дороге. Но Макс определённо думает, что мы тихо сидим (мы, да, сидим тихо), но всё мимо нас летит.
   Князь Макс восседает на своём кресле, как на троне, и всё несётся мимо него.: машины, дома, собачьи деревья, собачьи фонари, рекламные щиты, колбасные стойки, - которые Макс узнаёт очень точно, - дети, собаки, пешеходы, всё летит мимо него. И Его Величество с висящим языком, король Макс Первый сидит небрежно тут и ждёт, что Мекленбург сюда стремительно прибежит.
  
   Мы едем, едем и едем, и едем. А потом?
   Потом едем и едем, и едем мы.
   Так уж получилось, что мы едем и едем так далеко до земли Мекленбург.
  
   Но медленно всё же появляется в ближайшем обозрении Мекленбург. Но, чем дальше едешь на север, тем отчётливее виден мекленбургский ландшафт. Мекленбург - прекраснейшая и довольно большая земля. Своеобразная земля. Тут стоят большие леса, затем опять простираются обширные луга и поля, которые расстилаются над холмами и горами...
   Эту землю, надо сказать, тяжело описывать. Холмы слишком маленькие, горы слишком большие, она лежит здесь между холмами и горой. Мы называем это возвышенностями. Они тянутся всё дальше по земле, иногда круче, иногда совсем полого и при дальнейшем углублении - опять пруды, озерки, озёра, чаще связанные между собой цепи озёр, острова, мысы, между ними опять массивы лесов, холмы, луга. И скалы, опять скалы, иногда колоссальные глыбы. Дальше в Мекленбурге можно увидеть совсем вдали тёмно-голубую землю, перед этим чёрно-зелёную, потом переходящую в более светлый тон, перерезанный коричневым, но весной - насыщенно желтым, от сияющих, цветущих рапсовых полей. Здесь растёт много-много рапса, жёлтого, как солнце. И среди этого цветового великолепия - деревни и хутора с их крытыми тростником крестьянскими домами и большими остроконечными сеновалами. На выгонах за загородками лежит множество коров и быков, чёрно-белых, красно-коричневых, пёстрых. Они лежат здесь и жуют жвачку. Весь долгий день они другого дела не имеют, только жевать жвачку и есть. Теперь мы едем мимо плотно стоящих загородок, и Макс оцепенело и зачарованно смотрит в окно.
   Что это за большие, пёстрые собаки с изогнутыми зубами на лбу,- он может так думать. Таких рогатых животных Макс, вероятно, ещё никогда не видел.
  
   Мекленбург, действительно, чудесен, и вы живущие на юге, и вы, живущие в больших городах, должны непременно хоть один раз приехать в Мекленбург и самим это увидеть. И при этом можно поразмышлять, как этот диковинный, единственный в своём роде, ландшафт возник: Полтора миллиона лет назад здесь был только лёд и снег. Когда климат потеплел, растаял лёд этого последнего ледникового времени и начал скользить медленно с юга больше к северу. И прямо здесь лёд оставил много холмов, скважин, низин, канав, озёр и скальных глыб. Благодарны мы также ледниковому периоду за то, что он создал здесь этот великолепный ландшафт.
   Господина таксу Макса не интересовало это всё вообще. Его интересовали большие, пёстрые коровьи собаки с изогнутыми зубами на лбу. Макс не понял бы, что там с ледниковым периодом и многими годами. Для этого он недостаточно образован. Полтора миллиона лет! Это трижды по пятьсот лет. Ледниковый период составляет сто тысяч собачьих жизней. Как может Макс это понять?
  
   Мы едем, и едем, и едем. Время от времени , конечно должен был пёс делать пипи. Маленькие озёра в Мекленбурге очень красивы, но не на заднем сиденьи автомобиля.
   Наконец, наконец, прибыли мы в нашу родную деревню. Мы остановились перед нашим Мекленбургским деревенским домом. Он выглядел ещё немного больным, хотя Катарина и её отец уже много понастроили кругом. Но внутри он был довольно уютным.
   Макс вступил в жилище, которое теперь будет его новым домом. Однако, кто тут крадётся взад-вперёд? Правильно, это Йозеф, наш кот, которой тотчас пришёл из своего укромного уголка в саду, тут же приветствовал нас мяуканьем и потёрся головой о наши ноги.
   Макс и Йозеф обнюхались тут же, совсем осторожно, на надёжном расстоянии. Осторожность прежде всего! Но уже ищет себе Йозеф своё место на любимом мягком стуле, в то время, как Макс начинает осматривать жилище. Осматриваться у Макса обозначает обнюхать. Он смотрит больше носом, чем глазами. Если бы собаки умели читать, они бы печатали газеты большими буквами и пахучими веществами.
   Нюхаешь, новые известия, Макс?
   Нет, я нюхаю брачные объявления, здесь написано: маленькая, нежная пекиночка, б.ш., из..хвст.- Что это означает?
   Макс, это означает вот что: белая шерсть, изящный хвост.
   Но тут Макс обнюхал жилище и, в котором конечно пахло котом и это явно привело его в замешательство.
   Мы делали все, чтобы Макс чувствовал себя хорошо и также хорошо ужился с Йозефом. Мы ставили его миску для корма рядом с миской Йозефа, потом давали им корм одновременно, говорили с ними спокойно и поглаживали их, с тем, чтобы они привыкли друг к другу. Привыкание проходит легче, если мы об этом заботимся. Однажды, когда Макс прошёл мимо него, Йозеф поднял коротко и угрожающе лапу с острыми когтями. Он сейчас добивался уважения Макса, и тот тотчас понял этот намёк, коротко рыкнул и, махая хвостом, ринулся в другой угол. Закадычными друзьями оба никогда не будут. Темпераменты у собаки и кошки были слишком различны, и это всегда вызывало недоразумения между ними. Но Макс и Йозеф скоро могли терпеть друга без вражды. Тем не менее между ними всегда было расстояние.
  
   Вечером идём мы с Максом гулять. Мы ведём его на поводке, так как в нашей деревне вокруг свободно бегает много кур и гусей, и уток. Это, как раз, настоящая деревня. Здесь кудахтают, крякают, гогочут друг с другом, и Макс не совсем это понимает. Никогда в своей собачьей жизни не видел он таких комичных животных.
   После коровьих собак еще эти двуногие собаки с такой своеобразной шерстью. При этом эти диковинные острые собачьи носы, которые всё время клевали что-то в земле, нет, эти коровьи собаки ему не нравились, он яростно бесился и хотел их разогнать. Куры и гуси испуганно взлетали, бегали, пронзительно кричали, бранились, -гоооок-гок-гок, вааг-ваг-ваг,- и Макс носился и бесился, как сумасшедший. Так что хорошо, что мы его держали на поводке.
  
   Позднее, когда приходит время спать,мы кладём для Макса подстилку в гостиной. Мы кладём её, при этом гладим его, ласкаем и говорим ему ласково: "Так, маленький Макс, спи хорошо, спи очень хорошо в своём новом доме. Здесь очень хорошо спать, здесь, на твоей подстилке. Очень хорошо. Спокойной ночи!"
   И мы ушли также в нашу спальную комнатку, наверх, под крышу. Мы теперь тоже чувствовали себя довольно усталыми от долгого путешествия. Я думал., что я непременно очень быстро засну. Здесь в деревне тихо. Нет автомобилей, нет трамваев. Только деревья шумят, единичные птицы поют ещё короткую вечернюю песню. Вдруг птичье пение совсем прерывается. И куры тоже уже давно спят.
  
   Уже в полусне, слышу я издали поздний поезд, который едет к Балтийскому морю, но этот шум никогда не мешает, он принадлежит деревенскому покою. Здесь совсем, совсем тихо, так тихо, что можно только ещё слышать тишину. Мои глаза опускаются, и я погружаюсь в сон.
  
   Уууууу! Уууууууууу! Ууууууууууууууууу!
   Что это такое? Я подскочил в испуге
   Ууууууу -ооооо-оооой!
   И еще раз: У-у-у-у-у-ой-иий-эээээ!
   Нет, это просто не описать! Макс воет внизу, в гостиной. Он не воет, как одна собака, он воет, как десять псов, которым приказали лезть на сковородку.
   Если плач маленького ребёнка, уханье совы, рёв осла, завывание волка и мяуканье охваченного любовью кота соединить - то это и будет вой, который исполнил Макс.
   Я иду вниз. Там стоит Макс, морда поднята наискосок кверху, и скулит. Он видит меня, прыгает на меня и толкает меня холодным носом. Если у собаки холодный нос, она здорова. Итак, Макс здоров. И у него очень уютное спальное место.
  
   Но всё это непривычно для него. И он совсем один, в ещё чужой комнате, что ему вообще не нравится. В последний раз он спал с Морицем, на полу, совсем рядом с его кроватью. Я ласково говорю с ним Едва улёгся я опять в свою постель, вой начался снова. Это было так ужасно на слух, как будто бы лился ручей слёз. У Макса было большое горе. Что я мог с ним делать? Я зеваю и решаю, больше о нём не беспокоиться.
   Ах, Макс. Твоё горе скоро развеется. Я думаю, что тебе здесь намного больше понравится, чем в городе. Машины, шум, воздух большого города, а здесь поля, луга, коровьи собаки, и бесконечно много собачьих деревьев, на которые ты сможешь поднимать свою маленькую ножку. Раньше была всё же для тебя правильная собачья жизнь. Или лучше: это была неправильная свободная, натуральная собачья жизнь лежит теперь перед тобой.
   Когда я только об этом подумал, Макс затих. Отказался он от воя, или просто устал, наконец, от всего?
  
   Устал, наконец, так же, как и я. Я теперь знаю не больше.Я почти верю, что засну крепко и глубоко.
   4
   МАКС ОТКРЫВАЕТ МИР
  
   Прошли недели. Макс чувствует себе давно дома, здесь, в Мекленбурге, в нашей деревне, в общем доме. Конечно, ему, само собой разумеется,принадлежит всё. Он - компаньон, домовладелец. Только мои книги, как ни странно, не интересуют его. Телевизор он смотрит время от времени, но большинство передач он находит слишком тупыми. Это, если там не появляются собачьи дамы. Однажды мы видели одну рекламу, про собачий корм, так он нас затолкал. Конечно, мы купили ему одну банку, но Макс только понюхал и отвернулся тоскливо. Выброшенные деньги.
   Три недели назад Макс закопал кость в саду, но я не знал, где. Теперь он выкопал её. Она лежит на грядке клубники, что я должен делать?. Макс копает и закопает её потом опять. Он положил голову набок и хрустит костью, совершая такой шум, что он к нам проникает в ноги через костный мозг. Я думаю о моих зубах и чёрством хлебе, что был у нас на днях. Кажется, кость - настоящий праздничный обед для Макса.
   Но Макс сам устраивает себе праздничный обед. Звонок в дверь, перед нами стоит Бентина, крестьянка, у которой есть много гусей и кур. Одну курицу она держит в руке, голова её свешивается вниз:
   "Я хочу сказать Вам, что это сделал Макс". Да, это сделал Макс. У нас редкий забор и свобода поведения у него большая, так что он мог, в конце концов, одну курицу поймать. Да, это ему определённо удалось хорошо, это нельзя не признать. Макс в этот раз был настоящей охотничьей собакой.
  
   Мы извинились перед госпожой Бентиной. Но она кивает добродушно, когда мы заговариваем об оплате. В нашем заборе отсутствует кусок, так метров восемь-десять. Я уже заказал кусок забора, на переходной период я соорудил временный забор из всяких отходов, которые я нашёл. Планки, рейки, старая столешница, остатки двери, связанные проволокой, всё это я собрал в одно прозведение искусства, чтобы Макс на смог сбежать. Люди в деревне смеются над моим заборным чудом. Прекрасное архитектурное сооружение, но Макс всё время находит лазейки. Он сдвигает своим носом рейки друг с другом и протискивается с усилием сквозь дыру наружу. Я заплёл дырки проволокой, Макс прокусил её насквозь. Я привязываю крепко кусок брезентовой палатки, Макс делает колоссальный разбег и он уже снаружи. Макс ведёт свою игру со мной и он выигрывает. Это продолжалось долгое время, до тех пор, пока мне не удалось сделать временный забор плотным. Между тем ещё одна курица госпожи Бентины пропутешествовала в кастрюлю. Тут она почти разозлилась на меня. Одним прекрасным утром выходим мы с Максом по направлению к деревне, бредём вдоль поднимающейся в гору полевой тропы. С высоты наша деревня выглядела маленькой. Сразу за деревней искрилась вода большого Шверинского озера. Но Макса оно не особенно интересовало. Его счастье лежало в лугах, в маленьких норах, под пучками травы. Он совал длинную морду в такой пучок или норку, потом выдувал носом длинную струю воздуха и нюхал. Кто-нибудь тут должен быть, может быть, мышь или ёж...
   Если Макс долго нюхал с затаённым дыханием, то потом он вдруг сильно выталкивал воздух через нос. Фффффф,ФФффффф- это выглядело так, Макс шипел и пыхтел, как старый локомотив.
   Снаружи был его мир, который он в городе никогда не знал. Его инстинкт, его совершенный охотничий инстинкт ведет его прямо к проломам, он рвётся, скребёт землю, роет глубокие ямы, засовывает половину головы до ушей внутрь.
  
   Мы думаем, что на воле мы можем освободить Макса от поводка. Я уже его всё время дрессирую. "Макс! Здееесь, сюююда!". Это обозначает, он должен оставаться у ноги или он должен вернуться.
   Пронзительный крик.: "Макс, здеееесь, сюююююда!" Он озадачен и остаётся стоять. Итак, это уже совем хорошо. Я думаю, он слушается.
   Я заблуждался. Макс слушается, если он находится непосредственно вблизи. Только повернёшься, отойдёшь пару шагов в другую сторону - опля! Он мчится прочь, и ничто его больше не удержит. Макс бежит неистовым галопом, с хлопающими ушами через дальние поля, туда, к маленькому лесочку. И его вообще больше не видно. Мы осматриваемся, пожимаем плечами и идём дальше. Макс вот-вот вернётся. Тут мы слышим вдали его лай. Макс позади в лесочке вспугнул стадо косуль Большими прыжками косули покрыли дальнее поле, их белые зеркальца блестели при каждом прыжке. И Макс с болтающимися ушами и неутомимым тявканьем мчится позади них. Что-то крошечное, коричневое, тявкающее гонит косуль через половину Мекленбурга и всё же их ему не схватить. Косули быстрее его. Но Макс не сдаётся. Он и сдаться? Он имеет, однако, характер. Лай не прекращается. Мы его больше не видим, но знаем приблизительно, где он. Долго он пропадал в чаще, в большой низине. Я несусь бегом в этом направлении, так как сзади где-то проходит железнодорожная линия, и это меня беспокоит. Что, если вдруг вынырнет поезд!
   Я прохожу краем холма, вижу там внизу ручей, другие холмы, лесочки, низины. Не видно косуль, не видно Макса, куда мог он исчезнуть?
  
   Я свищу и зову: "Макс! Здееесь, сюююда!"
   Ничего не движется.
   Наверху, на дороге осталась стоять моя жена.Она кивает мне. Я бегу к ней.
   "Макс здесь?"
   "Нет, никаких следов его."
   Она смотрит на меня опять странно. Но мне тоже не по себе. Я уже представляю себе, как он разорван поездом на куски, лежит на рельсах, или, что он не найдёт дорогу домой и в какой-нибудь дыре умрёт с голоду. Велико наше беспокойство о нашем Максе, о нашей сказке, о нащей кудрявой, любимой таксе. Уже близится вечер. Румянец солнца катится за поля. Медленно идём мы по направлению к деревне, очень медленно. Вдали трактор тащит через поля прицеп. В лесочке, за нами уже стемнело Не должны были мы его оставлять без поводка. Я возвращаюсь ещё немного назад, чтобы поискать Макса. Если бы я имел нос ищейки, может быть, мог бы я его почуять и найти. Я кричу во все лёгкие и горло. Ничего. Вдали и вблизи нет Макса.
   Мы поворачиваемя окончательно и отправляемся домой. Мы не смотрим на красоту местности в свете вечернего солнца.. Чем ближе мы подходим к нашей деревне, тем печальнее нам становится. Что теперь мы должны сказать Морицу? Мы потеряли Макса. Он уже принадлежал к нашей семье и к Мекленбургу.
   Молча идём мы по деревенской улице. За кустами, рядом с канавой, слева от нас прошелестел ёж в сухой прошлогодней листве. Или это заяц?. Что шуршит так громко?
   Что это всё же?
  
   Макс!
   Макс тут. Наш любимый, маленький охотник опять здесь. Хотя его шерсть на животе абслютно промокла, он был взъерошен и умотан, и язык его волочился почти по земле - Макс был опять с нами.Он нашел дорогу назад, он вернулся, у нас опять была правильная семья. И мы - счастливы, и совсем не злы на Макса. Как же может он быть зол на нас, если он нас опять видит. Мы не берём его на поводок. Свободный и весёлый, как барашек, подбегает он рядом с нами к деревне. Его не интересуют куры и гуси, ни в коей мере, кошку, которая перед нами одним скачком внезапно возникла, он не принимает к сведению.
   Он должен быть в полноей боевой готовности!
   Дома выпивает он большую миску воды, потом ложится в комнате на свою подстилку и вытягивает все четыре лапы. Макс сегдня был полностью вымотан. Но сегодня он открыл весь мир.
  
   5
   КАК Я БЕСЕДОВАЛ С МАКСОМ
  
   Когда живёшь некоторое время вместе с животным, в особенности с умной собакой, то разговариваешь с ним. Тогда животное будет хорошим товарищем и членом семьи.
   Моей жены сейчас здесь нет, и я с Максом один в доме, поэтому я много говорю с ним. Здесь, в деревне, где всё спокойно, и едва кто-то позвонит хоть раз в день, где не сигналят машины и не трещат трамваи, где гул голосов не проникает сквозь оконные стёкла, тут можно с чистой совестью получить полное уединение.
   С котом я едва могу беседовать. Йозеф вообще-то порядочно закрыт. Кошки могут быть очень упрямы. Если они не хотят, то они не хотят. Но собака более чувствительна. Тебе нужно только взглянуть, и он уже колотит один- два раза хвостом по полу. Кошки избегают взгляда людей. Говоришь с Йозефом, он скользнёт по тебе коротко взглядом, потом отвернётся, как-будто ему скучно, и крадучись уберётся.
   Собаке только скажи: "Ну". И хвост уже мотается. Иногда он отвечает также мордой. Он толкает тебя часто три раза, один, два три, очень быстро один раз за другим, раз, два, три. Это обозначает, погладь меня, иди со мной гулять, дай мне мою подушку, смотря по обстоятельствам.
   Когда я остаюсь один дома, целый день пишу свои истории, не обмолвившись ни с кем ни словечком, то потом чудесно побеседовать с Максом. Иногда беседа начинается с утра. И это выглядит приблизительно так:
  
   Добрый день, мой маленький пёсик! Ты хорошо спал? Да? Это так? Но ты ещё зеваешь? Ты ещё здорово устал? Что я тут могу сказать, у меня было только пять часов сна, потому что я вчера до ночи писал твою историю.
   Ну да, это хорошо, да, да.
   Да, да, мой маленький меховой клубок..
   Что ты на меня опять так смотришь? Ты хочешь так смотреть своими преданными собачьими глазами. Они всегда напоминают мне о Томасе. Собачьих глаз у него нет, но преданно смотреть он тоже может.
   Ну, что дальше?
   Тут твой хозяин позавтракает, да?
   Да, хозяин должен позавтракать. Хозяин зверски голоден. Ты слышишь?
  
   Да, это хорошо. Что ты хочешь? Да, да, я твой хозяин. Собственно, я господин, а не хозяин. Ведь я, наконец, много больше тебя.
   Я - твой господиннн! Возьми это себе на заметку, да?
   Что ты так ворчишь? Я тоже могу ворчать. Но я должен сначала позавтракать, так как теперь ворчит мой желудок.
   Хозяин должен позавтракать, не правда ли? Хозяин страшно голоден, можешь этому поверить. Веришь ты мне?
  
   Так, теперь ты видишь, я разбиваю два яйца на сковородку. Как думаешь, хозяину будет вкусно. Ты не смотри так. Ты всегда должен смотреть, когда я готовлю или ем? Так не делай. Давай теперь, будь благовоспитанной собакой и отвернись!
   Внимание, теперь я режу лук на яйцо, беру булочку, масло и свежий мёд. И ветчину! Ах, Макс, я почти забыл, что у меня в холодильнике есть прекрасный пласт ветчины. Это праздничный завтрак, мой друг, ты можешь быть в этом уверен.
   Что ты меня толкаешь так? Хозяин хочет позавтракать в покое. Итак, не толкай меня. Что ты меня всё время толкаешь? Что ты всёже хочешь, ? Скажи мне, наконец, сейчас, что ты хочешь! Почему ты толкаешься?! Ещё раз, проклятье! Я хочу покоя. Убирайся прочь, кыш, ты, старый чёрт! Ты почти испортил мне аппетит!
   Да, да, да, хорошо, да! Хозяин на тебя больше не злится. Нет, нет, когда ты на меня смотришь так преданно-сердечно, я не могу на тебя сердиться. И ты это знаешь совершенно точно, сорванец, поэтому и смотришь на меня так. Ты -мой хороший пёс. Да, да, ты - мой любимец.
   Да , ты такой?
   Хороший.
   Как вкусна эта яичница. Ты не можешь себе представить, как эта яичница вкусна. Я бы охотно облизал тарелку, так мне вкусно. Отвернись, Макс.
   Скажи мне, что ты лижешь языком, эй? Это лизание языком страшно слышно. Это совсем нельзя не слышать. Это -дурно. Перестань сейчас же, так противно лизать языком, можешь ты сейчас же перестать?
  
   Ну да, всё же мы остаёмся друзьями, мы оба, что? Являюсь ли я твоим другом? Так ли это? Конечно, я - твой друг. И ты - мой друг. Мы оба - лучшие друзья.
   Что ты вынюхиваешь только вокруг двери? Сначала ты лижешь, как сумасшедший, потом обнюхиваешь дверь. Ты - ищейка! Ты налоговый контролёр или собака? Ты нюхаешь и выпускаешь воздух, как старый паровоз пар. Но ты же не знаешь, что такое старый паровоз?
   Может быть, ты хочешь выйти наружу? Хочешь наружу?
   Ну, иди, хозяин откроет дверь, ну, иди!
   Ну, иди, наконец, наружу!
   Почему теперь ты не хочешь выходить? Упрямый плут? Иди, иди наружу, иди, иди! Посмотри, однако, что за прекрасная погода стоит! Почему ты не хочешь выйти? Все выходят в такую хорошую погоду! Глупая скотина, раз ты остаёшься внутри. Слишком прекрасная погода, чтобы долго торчать в комнате.
   Ах, ты опять смотришь всё так же. Ты не должен так смотреть. Так смотришь, как будто не можешь сосчитать до трёх. Ты не можешь сосчитать до трёх, нет?
   Да, да, однако, глупую скотину я беру назад. Не нужно обижаться. Упрямого плута я тоже беру назад, извини, пожалуйста, да?
   Да, ты - моя кудрявая такса, мой друг, мой любимый, умный пёс, моя лукавая собака, мой чистоплотный пёсик. Мы хорошо понимаем друг друга,
   не правда ли? Ты приносишь мне много радости!
  
   Что это такое??? Что это такое там, в углу? Я полагаю, я догадываюсь! Вылезай сейчас же из-под дивана! Итак, сказано: вылезай сечас же немедленно из-под дивана! Что ты сделал в углу? Ты - старый поросёнок, ты - свинья, ты дрянная собачонка! Пошёл вон отсюда, ты - отвратительная личность! Делать свои дела в жилом помещении? Делать это здесь? Может быть, ты видел, что хозяин так делает?! Пошёл вон! Я не хочу тебя вообще видеть! Ты - совсем, совсем плохая собака!
  
   Ну, ну, ну, - теперь иди опять внутрь, тебе не нужно царапаться в дверь. Да, да, да, да, да. Всё хорошо! Да, всё чудесненько! Да, ладненько! Нет, я совсем не злюсь больше на мою хорошую собачку. Всё хорошо, отлично отлично. Ну да, положи свою морду на мою ногу. Ведь это так прекрасно? Да, прекрасно? Морда на ноге? Это приносит радость, хвостатый!? Как радостно вилять хвостом всё же? Иди сюда, хвостатый, да? Хвостатый, да?"
  
   Так я беседую с моей собакой. И хотя Макс не произнёс ни единого слова, это была всё же настоящая беседа.
   Один мудрый человек сказал однажды, мол он убеждён, что собаки могли бы говорить, если бы они просто имели правильные голосовые органы, такие, как у людей.
   Я думаю так же. Собаки - очень умные животные. И Макс - умнейший из такс.
  
   6
   ОДИН ДЕНЬ В МЕКЛЕНБУРГЕ
  
   В Мекленбурге можно отлично наслаждаться прекрасным летним днём, если пережить его начало.
   Конец июня, прекраснейшее время с длинными днями. В это время солнце поздно заходит и очень рано возвращается опять. Если ты уже взрослый, то в Мекленбурге ты должен вставать очень рано, чтобы прожить наступающий день.
   Я, собственно, как дедушка, уже совсем взрослый, и вечерами не торчу вечно перед телевизором, поэтому встаю чаще всего очень рано.
   Только три часа утра, я открываю глаза, вижу раннюю зарю. Куры госпожи Бентины бормочут на лугу, недалеко от нашего дома, и один отдельный петух, также рано встающий, поёт. Он будит других.
   И вдруг, так в половине четвёртого, весело пробуждается птичий мир. Сначала пробудились одиночки, потом вся толпа можжевеловых дроздов, зябликов, чёрных дроздов, синиц пробудилась тоже, вдали начала куковать кукушка, совершенно неутомимо.
   Я иду вниз, в гостиную. Макс лежит, свернувшись на своей подстилке, и спит. Когда я хлопаю дверью, Макс слегка поднимает голову, рискует кинуть на меня пол взгляда, стучит один-два раза хвостом и - спит дальше.
   Тут больше ничего нет от прыжков, завывания и и махания хвостом. Макс стал спокойнее, домашнее и он думает, вероятно: оставь меня в покое это ещё не моё время, я ещё не проснулся. Пусть спит. Я иду на кухню, варю себе кофе и делаю себе бутерброд по всем правилам. Из кухонного окна я могу посмотреть в сад. Проблески за окном становятся постоянее и высвечивают зеленое море деревьев и кустов, тёмноголубые дельфиниумы, оранжевые бархатцы и красные розы. Цвета природы внезапно проявляются в полусвете.
   Я прохожу через комнату, чтобы оставить дом, но мой Макс не шевелится ни пятнышком. Такой лежебока, такой засоня.
  
   Меня тянет вниз к озеру. Вокруг на землях и в домах соседей всё спокойно. Слышны только куры, петухи и птицы. Это хорошие звуки, естественные, мирные лёгкие шумы, чувствешь себя прекрасно.
   Когда я взошёл на косогор, то увидел: внизу подо мной лежит Шверинское озеро, как будто бы оно прилегло к моим ногам, вода блестит отражением утреннего золота. Я спускаюсь вниз и сажусь на берегу на пень.
   В эти утренние часы водная гладь, как зеркало. Только эту гладь разрушают иногда рыбки, что крошками прыгают сквозь воздух. Из камыша медленно, гогоча, крякая выгребают утки и чомги. Мне не пришлось долго ждать, чтобы статный лебедь стремительно ворвался в прибрежную зону. Было неописуемо прекрасно, видеть полёт этого великолепного животного и слышать свист воздуха под его маховыми перьями. Тут из зарослей камыша на озеро выплывает лысуха, ведущая толпу молодняка. Шесть или семь юнцов выгребают старательно позади матери, которая образует острие треугольника, и маленькая толпа оставляет позади себя след из полосок на спокойной водной глади.
   Так просыпается жизнь, так просыпается день с его красками, свежестью и миролюбием. Позади, тут и там поднимаются маленькие клочья тумана от нагретой воды. Далеко, за восточным берегом, у цепи холмов появляются первые дуги краснозолотые дуги восходящего солнца. В течение дня думаешь видеть солнце всегда на одном месте, как будто бы без движения. Но теперь, при восходе солнца всё идёт очень быстро. Солнце поднимается всё выше в небо, сначала можно видеть четверть, потом половину солнца и, наконец, через немногие минуты встаёт сверкающий солнечный шар над Мекленбургской грядой холмов и над полями. Озеро, деревья и кусты, луга и поля, всё кругом погружено в красный свет. Тепло и колорит замещает холод ночи. Мекленбургский день просыпается. Меня ожидают в этот день кое-какие заботы и усилия, как уже было так часто. Но после этого переживания иду я радостный укреплённый душой домой.
   Тут я встречаю своего друга Петера. Он несёт на плече удилище и хочет спуститься к своей лодке.
   "Доброе утро",- говорит он мне, - "Так рано? Твой Макс ещё спит?"
   Да, Макс наверняка ещё спит. Или? Между тем, наконец, уже половина шестого. Это уже позднее утро. Сразу, как только я вступаю в дом, то вижу, как моя жена желает Максу доброго утра. И он прыгаает высоко к ней, виляет хвостом, разбушевавшись без предела.
   Ну, да женщины.
   На пороге между комнатой и кухней встречаются Макс и Йозеф. Макс хотел бы из комнаты в кухню, Йозеф - из кухни в комнату. Тут они сидят, может быть, в полуметре друг от друга, упорно не сводя друг с друга глаз. Они не проходят мимо друг друга. Макс определённо больше и сильнее из двоих, но не решается пройти мимо Йозефа. Точно и Йозеф не думает о том, как освободить дорогу. Он застыл, у него есть ещё время, он может ждать. Макс пару раз стучит хвостом, двигается совсем коротким толчком вперёд, тут Йозеф слегка угрожающе шевелит усами, издаёт едва слышное шипение, и Макс уже опять усмирён.Мы должны вмешаться и оттолкнуть упрямого Йозефа в сторону.
   Сейчас полдень, и подходит время готовить обед. Это мы делаем совместно, как говорится, моя жена и я. Но пока мы тут хлопочем, они оба находятся при нас. Теперь мирно стоят они плотно друг к другу и упорно глядят на нас снизу вверх. Когда они слегка едины, значит, они думают об еде. Стук кастрюлей, мисок, хлопанье холодильника, всё что связано с готовкой еды, все эти шумы знакомы Максу и Йозефу. И всегда, когда мы приоткрываем холодильник, чтобы что-то достать, они бросают алчные взгляды внутрь. Там лежат великолепные вещи, запахи которых, как вода, стекаются к носу. И не выходят наружу из этого таинственного белого ящика.
   Один раз только достали лапами, один раз только с радостью в сердце смогли порыться в нём мордами!
   Мы отсылаем обоих в сад. Но тут стоят они, как пригвождённые перед застеклённой дверью на террассу и пристально смотрят внутрь.
   При обычном кормлении оба ведут себя тоже совсем различно. Конечно, Йозеф не жрёт костей, которые Макс с лёгкостью перемалывает. Всё же Макс должен есть не только кости , а также вареное, овощи и картофель.
   Мы также готовим для Макса и Йозефа остатки обеда надлежащим образом и наполняем их миски. Нечего делать, но Макс не идёт к своему корму. Может быть он догадывается, что для него тут есть что-то другое. Итак, мы опустошаем его миску с кормом в миску Йозефа, который из-за этого имеет колоссальную порцию. А Макс получает, однако, свои любимые блюда и ещё одну чудесную мясную кость.
   Ну тут наши друзья некоторое время очень заняты. Когда у Макса пища мягкая, он делает одно глотательное движения, и куска нет. Собаки заглатывают всё в короткое время. Мне всегда кажется, что они не умеют наслаждаться пищей.
   Йозеф, напротив, ест медленно, крошечными глотками, иногда внимательно посматривая кругом, облизывает себе мордочку и кормится дальше, совсем иначе, чем жадный Макс.
  
   Но с костью получается не так быстро. В этом случае Макс должен применить труд, использовать силу, сломить сопротивление кости. Если мы хотим отвлечь Макса от чего-то, мы даём ему хорошую кость.
   Позднее я замечаю, что Макс стоит позади Йозефа, который всё ещё лакомится из своей мисочки. И когда Йозеф, наконец, насыщается, Макс подбирает остатки жратвы, от которой перед тем с презрением отказался.
   Конечно, мы следим при этом, чтобы наши звери не переели.Они должны также какой-то день поститься. Так как, если бы они разжирели, то стали бы астматичными и ленивыми, больными, как это бывает с людьми.Как только я представлю себе стройного прекрасного Макса разжиревшим, с почти вытаращенными глазами и толстым брюхом, волочащимся по земле, нет, тут исчезают все вопросы.
  
   После раннего обеда я прохожу с Максом через нашу деревню и через деревенский луг. Дело обстоит так, что каждый в деревне знает Макса, приветствует его и с ним беседует. Сейчас же из своего дома выходит господин Шак и видит нас. Господин Шак - пенсионер, и много занимается своей маленькой плантацией спаржи. Лелеять и ухаживать за спаржей - это просто приносит ему радость, что видно по прямым и хорошо обработанным грядкам. И мягкий шницель с спаржей - это уже совсем изысканная еда.
   У господина Шака чистый маленький домик и прелестный сад. И, конечно, он занимается своей собакой, породу которой я не знаю. Но когда господин Шак видит нашего Макса, он всегда занимается им. Он совершенно влюблён в Макса. Вот и теперь он кричит от садовой калитки:
   "Алло, Макс, доброе утро, мой маленький. Ну, Максик, хорошо ты гуляешь в нашей деревне, да?"
  
   Конечно, Макс хорошо гуляет в нашей деревние, что господин Шак и сам видит. Но он продолжает дальше так же:
   "Да, Максик, это хорошо, не так ли? Ты совершаешь прогулку через всю деревню! Хороший пёсик, хороший Максик. Ах, ты мой любимый, хороший Максик!"
   Однако, это уже слишком! Во-первых, Макс не его Максик, и во-вторых, господин Шак меня вообще не заметил и не поздоровался со мной. Для него по-видимому здесь есть только собака
   И немного оскорблённо я обращаюсь к господину Шаку, мы друг с другом на "ты"
   "Доброе утро Гюнтер! Я - тоже тут, что скажешь на это?"
   "Ты? Ах, так, да, да, добрый день тоже. Ну, Максик, иди сюда, замечательный, хороший Максик!" И так всё по-новой.
   Мы окончательно останавливаемся и болтаем о том, о сём на платтен, но правильно на платтен говорит только господин Шак, я, правда, могу его понимать и слушаю также очень охотно, но правильно говорить на платтен я не могу. Я как-то держал речь о родном языке многих людей перед одним другом. Тут я употребил оборот речи из платтдойча. Мой друг был очень умилён, и в конце сказал мне: " Я благодарю тебя, твоя речь была замечательна. Но, доставь мне удовольствие, не пытайся никогда говрить на платтен!" Тем временем, в деревне, действительно всё знают Макса и любят его. Также и дети, когда видят Макса, зовут его, бегут к нему и гладят его. А Макс? Конечно, он охотничья собака. Но его охотничий инстинкт проявляется, однако, больше на свободе, в поле. Здесь, среди людей, у него есть друзья, здесь он спокоен и миролюбив. Тут ему некого обижать. Дети играют с ним, и сам он к чужим, которые дружественны к нему, относится доверчиво.
   Правда, когда мы в саду отдыхаем в шезлонгах после обеда, и Макс находится около нас, а снаружи показывается какой-то идущий пешеход или велосипедист, тогда Макс вдруг выпрыгивает, скачет через забор облаивает чужого угрожающим тоном. Люди иногда пугаются, мы тоже каждый раз получаем шок и кричим:
   "Макс, назад! Иди сюда! Назад!", - это совсем не помогает. Макс лает до тех пор, пока не отвоюет свою территорию. Но, если бы чужой открыл калитку и подступил к Максу, тогда - тогда ничего бы не случилось.Макс был бы дружественен к посетителю, махал бы хвостом, тряс головой и ласкался бы. Может быть, я не должен был здесь об этом рассказывать. Возможно, это было бы лучше, оставить видимость того, что Макс - очень сильная, и опасная сторожевая собака. Но я хотел правильно описать характер собаки. И когда я смотрю так на моего Макса, то он выглядит преданным и прелестным, со своим добродушным взглядом и кудрявой шерстью, как будто он только что сделал перманент, нет он не выглядит, действительно, опасным хищником.
   После обеда я хочу ехать в город и взять с собой Макса. Когда я его спрашиваю:
   "Ну, Макс, хотим мы ехать на машине?", - на это он машет хвостом, прыгает от радости, - он понимает, что значит ехать на машине, что это его мир, и он делает это охотно. Конечно, я не пускаю его к рулю, он должен послушно влезть на заднее сидение. И если маленькие дети через короткое время засыпают в машине, то Макс - нет. Он наблюдает всё бодрым взглядом, поворачивая голову то налево, то направо, вперёд и назад так, как- будто он должен был бы запечатлеть всё виденное, чтобы написать об этом книгу. Я еду от нашей деревни вдоль шоссе, обрамлённое статными липами, через ближайшую красивую деревню, потом, видно, налево вниз, потому что дорога идёт над возвышенностью, которая протянуто облегает всю внешнюю часть Шверинского озера. Шверинское озеро тянется очень далеко с юга на север, в середине, благодаря перемычке отделена Паульсдамба. Эта дамба - граница между внутренним и внешним озером.. Шверин лежит на южной оконечности внутреннего озера. Но здесь, с этого места, на котором мы сейчас находимся, хорошо видна прекрасная картина местности всего озёрного бассейна. Западный берег здесь мысом дамбы и её окрестностями врезается частью в озеро, образовывает узкие протоки, бухты, и это выглядит почти что так, как будто многие озёра соединены в одну цепь.
   Так представляю я себе озёрное плато Финляндии. Берег с светло зелёными равнинами и буроватыми возвышенностями, с лесными чащами и зарослями кустарника, с приходящими им на смену темнозелёными массивами леса, далеко сзади на восточном берегу озера видны цепи лесов и холмов, вдаль на десять или пятнадцать километров. Много лет, с тех пор, как мы убрались из большого города и переехали в деревню, еду ли я машиной, автобусом, велосипедом, или иду пешком мимо этого вида, я всегда им очарован. Земля здесь многокрасочна, трогательна и широка. Мекленбургский простор. Не горы, не равнина, тихий Мекленбург.
   Я ехал через Викендорф, деревню, которая уже принадлежит Шверину, но расположена ещё далеко от города. Весь город Шверин имеет, в крайнем случае, наполовину городской характер. Многие поселения, его составляющие, оказывают на него очевидное деревенское влияние, и, наконец, городу принадлежат леса, парки, и прежде всего много воды. Семь озёр находятся в Шверине. Его часто и
   называют городом семи озёр. Здесь улица, вдоль которой я еду, отворачивает от Шверинского озера. Дорога всё идёт в гору, и я достигаю того места, с которого можно наслаждаться в полной мере наикрасивейшей панорамой Шверинского ландшафта. Довольно глубоко внизу тянется Цигельзее(Кирпичное озеро), в середине перерезанный лесами, покрытый ими полуостров. Здесь нет поселений и дачных построек, здесь участок почти нетронутой природы. И далеко на юго-востоке виднеется вытянутый Шверин всей своей панорамой.При хорошей погоде можно обнаружить на этой панораме много подробностей, - собор, замок, церковь святого Павла, и совсем сзади, в дымке, холм большого Дреша, с его кварталами новостроек и телевизионной башней. Эта прекраснейшая городская панорама, врезанная в очень широкий мекленбургский ландшафт, остаётся незнакомой для многих посетителей Шверина. Так дорогу сюда к этому наблюдательному пункту чужой не найдёт с налёту. И, может быть, это даже хорошо. Картина не каждго живописного, прелестного места должна быть нарушена ресторанами, киосками и парковками. Макс несомненно видит вещи точно так, как и я. Мы сделали остановку и вышли, сделав пару шагов. Тут мы стоим , я и моя такса, в солнечном покое второй половины дня и оглядываем землю. Я нахожу её прекрасной, что Макс подтверждает своим чувством. Совсем тихо стоит он около меня и смотрит на ту сторону, на Шверин, высунув язык, потуму что ему жарко. Я смотрю на его высунытый язык, и мне в голову стреляет мысль, что свеже холодное пиво было бы сейчас для меня хорошим делом Но эта мысль была тут же погашена.
   Мы едем дальше, сворачиваем влево на Висмарштрассе. В другом направлении можно придти к деревне Мекленбург, колыбели Мекленбургской земли, и потом дальше на Висмар. Только двадцать километров и уже - Балтийское море. Шверин встречает нас оживленем большого города. Здесь найти днём место для парковки всё равно, что взять главный выигрыш в лотерее. Верно с Берлином или Лейпцигом это нельзя сравнить, старый город напоминает,что раньше он был маленьким городком, если не принимать во внимание замок и окружающие монументальные здания, музей, театр, правительственные строения. Здесь в центре только немного широких улиц, по большей части, переулки и переулочки. Но масса людей толкается в них, двигается, потея, вдоль низких домов. Тысяч и тысячи и, большей частью, не шверинцы, а гости, отпускники, туристы прибывают из Берлина, из Лейпцига и Немница, но прежде всего с севера, - из Гамбурга, Любека, Киля, Ростока, Висмара. Летом население Шверина удваивается.
   Я сажаю Макса на короткий поводок. Мы торопимся сквозь толпу людей и я должен быть дйствительно внимательным, чтобы на маленького Макса не наступили. Но мои дела должны быть улажены: почта, сберегательная касса, я должен быть в театре, сделать разные покупки: пиво и писчую бумагу для меня, хлеб, овощи, пару мясных костей для Макса и макрель для Йозефа. Мне также нужны гвозди на восьмьдесят, где я их приобрету? Ах, да, перед Пфафентейхом (маленькое озеро в Шверине. Прим. пер.) есть магазин скобяных товаров. Давай, Макс, вперёд! У магазина я прикрепил поводок Макса снаружи, на крючок. Всякий раз, когда я прихожу в магазин, я должен Макса крепко привязать снаружи, потому что внутрь ему, конечно, нельзя. И иногда я с радостью наблюдаю, как он тихо и послужно ждёт. Я радуюсь также, когда пешеходы, взрослые и дети, обращают на него внимание, радостно смотрят на него и дружественно заговаривают с ним. Макс нравится многим людям, и мне это нравится. Я горжусь моим Максом. Он - самая прекрасная и видная собака во всём Шверине, да, что там, во всём Мекленбурге!
   В лавке скобяных товаров купил я свои гвозди. Тут я вижу то и это, покупаю то и это, так как, если имеешь такой старый крестьянский дом, как имеем мы, то его постоянно надо ремонтировать. Я совершенно нагрузился болтами, гвоздями, крючками, шарнирами, карданами, ручками, засовами, деталям из листового железа, проволокой, молотками, напильниками, полотнами для пилы и так далее. Конечно, я мог бы уже сам открыть скобяную лавку, но тогда я бы не мог заниматься своим делом, писать о Максе. Всё таки я уложил купленное, упаковал и спрятал в мешок. Я оставил магазин и в тишине пересчитал, что я заплатил отдельно за каждую вещь Мог общий счёт получится таким большим? Итак, одна марка семьдесят семь, четыре марки девяносто девять, три марки двадцать девять, одиннадцать марок восемьдесят девять, теперь сосчитаем вместе, нет, так много? У меня нет калькулятора и всё равно, я пересчитаю ещё дома. Ну, конечно, я зашёл в магазин ламп. Я хотел ещё купить электрические лампы, ах, потом я должен ещё в аптекарский магазин, которыйна рынке.
   И всё время казалось так, что я ещё что-то забыл. Чего у меня нет? Чего не хватает? При этом я не двигаюсь с места. Один знакомый приветствует меня мимоходом. Я вижу, что обувной магазин опять открыт!
   Тут опять идёт знакомый, который со мной здоровается. Потом я делаю пару шагов, здесь идёт ещё один знакомый, прежде всего, приветствует меня. В Шверине всегда так, постоянно встречаешь знакомых, и должен всё время здороваться.
   "Добрый день, ну, как дела? Я? Ах, спасибо, тоже хорошо."
   Конечно, звучит также другое в речах: "Прекрасного, доброго дня! Как у меня? Спасибо. А у вас?"
  
   Я иду к рыночной площади. В этот момент я ломаю себе голову, что я ещё мог забыть. Чего мне не хватает, чего не хватает...!
  
   Макс!
   Я забыл Макса! Где Макс? Где я был в последний раз? Он должен быть у скобяной лавки. Надеюсь, он ещё там! Прошло больше получаса. Мой бедный Макс!
   Беглым шагом спешу я к Пфафентейху. Уже издали вижу я моего Макса, верно и послушно сидящего у входа. Его голова поворачивается туда-сюда за людьми, которые проходят мимо него. Макс сидит тут и терпеливо ждёт. Но, увидя меня, прыгает и резко мотает хвостом, да, хорошо, мой Макс, я тебя забыл. Но я опять с тобой. Этого больше не случится! Наконец, мы едем опять домой. Я поворачиваю на дорогу по направлению к Викендорфу, которая ведёт к нашей деревне. Опять мой Макс сидит на заднем сидении и внимательно за всем наблюдает. Эта дорога гориста. Я уже рассказывал, что с высоты открывается всегда великолепный вид на местность и на Шверинское озеро. До того, как я переселился в нашу деревню, я должен был по этой дороге проехать по семи горам . Итак, мы жили за семью горами, но не у семи гномов. У нас только два гнома: Макс и Йозеф.
   Мы прибываем домой, нас уже ждут, моя жена и кот Йозеф. Моя жена говорит мне: "Что ты мне привёз?"
   Йозеф трётся головой об мои ноги, что обозначает: "Что ты мне привёз?"
   И Макс подталкивает меня носом, что обозначает: "Надеюсь, ты мне что-то привез. Если нет, то я наябедничаю, что ты меня оставил привязанным у скобяной лавки!"
   Я подмигиваю Максу. Я для всех кое-что привёз. Для моей жены - гвозди на восемьдесят, для Макса- макрель, для Йозефа - прекрасные кости. Что не ясно?
  
   Вечером мы делаем ещё один круг в западном направлении к холмам, туда где живёт столярный мастер Куссеров. Я нахожу, что Куссеров - очень милое имя. И Куссеровы тоже приятные люди, мы встречаемся наверху и разговариваем о том, о сём. В большом проволочном загоне за плетённой сеткой стоит сильно вытянутая, худощавая, породистая бульдожка господина Куззерова и смотрит сверх вниз на Макса, как будто она хочет сказать: "Ну, маленькая такса, ты что, действительно, настоящаяя собака?". Макс не смотрит вверх и думает, наверно: "Ты, с твоей платтен мордой, ты попробывала хоть раз выкопать дичь, ежей и мышей из нор и дырок , ты тогда бы выглядела совсем прекрасной старухой."
   В то время как мы с господином Куссеровым громко разговаривали друг с другом, эти двое вели безмолвную беседу с глазу на глаз. Никто не лаял на другого, и вполне может быть так, что оба признали друг друга. Немного дальше было то место, с которого Макс пустился наутёк и гонялся за косулями. Теперь он у меня на поводке, осторожность есть осторожность. Хотя он стал значительно спокойнее, но лучше подстраховаться.
  
   И сейчас мы стоим вдвоём и смотрим на кажущиеся бескрайними поля, холмы и леса, которые с запада как будто окрашены в красное солнечным шаром, что теперь хочет закатиться. Небо окрашено от бирюзового, бледноголубого до тёмноголубого цвета, это предвестник того, что наступает ночь. Над краем солнца, которое погружается всё глубже, пролетают несколько фиолетово-голубых полосатых облаков. С северо-запада пролетают строем над нами восемь или десять серых гусей, их длинные шеи вытянуты. Они издают каркающие звуки, и эта картина, и этот шум тоже типичны для Мекленбурга., они просто принадлежат этому месту.
   Перед тем, как отправиться назад домой, стоим мы оба, Макс и я, тут ещё долго и тихо. Я думаю, Макс уже смотрит на окрестности моими глазами. И я думаю, что я вынюхиваю различные запахи и ароматы вдали и вблизи уже как будто его носом.
   Красным золотом начался день на востоке, красным золотом он закончился. А также дорога, озеро, знакомые, поводок, гвозди на восемьдесят, макрель для кота и много свободного свежего здорового воздуха.
   Один день в Мекленбурге.
   7
   ТРУДНОСТИ.
  
   Макс уже много месяцев у нас. Он ко всему привык, и я думаю, ему хорошо здесь. Только я ещё не ко всему привык. Я сажусь за письменныый стол, чтобы прочитать корректуру, вытягиваю ноги - бумс - натыкаюсь на таксу, которая незаметно притулилась к моим ногам.
   Макс вообще всегда там, где я. Иду я в другое помещение, ковыляя, такса тащится туда же. Я поворачиваюсь кругом, он остаётся стоять, смотрит на меня, слегка наклоняя голову. Я бегу из кухни в гостиную, цок-цок-цок, такса идёт туда же. Стоит тут, смотрит на меня, склонив голову. Всё время, всё время, постоянно бежит такса за мной. Я открываю дверь в коридор и иду вверх по лестнице. Через недолгое время Макс начинает внизу скулить, и когда я опять прихожу вниз, он прыгает на меня с такой радостью, как будто три дня меня не видел..
   Я кричу Максу:
   "Не бегай всё время сзади! Иди на место, слышишь ты, на место!"
   Тогда Макс падает на землю, там, где стоял, вытягивается во всю длину и кладёт морду на пол. Тут я выхожу из кухни, где лежала сегодняшняя газета, уже на ходу изучаю объявления, которые я обнаружил, и тут спотыкаюсь о Макса. Он коротко взлаивает, потом ложится без какого- либо участия к тому, что я почти сломал себе голень.
   Я говорю Максу:
   "Я дам в газету объявление, что продаётся лающее заграждение!"
   Макс отвечает хвостом:
   Бом, бом, бом!
   Я думаю, Макс не нуждается сильно в движении, так как он набегался и спит сзади, и теперь я могу спокойно работать дальше.
   Стало быть, я беру велосипед и Макса на поводке и отправляюсь на почту. Наша деревенская улица прекрасно асфальтирована, как не во всех деревнях. Это хорошо для велосипеда и, прежде всего для Макса. Но иногда, когда он одним прыжком перепрыгивает уличную канаву, то ведущий его должен очень крепко его удерживать, чтобы не опрокинуться. Вдруг , на другом конце улицы появляется кошка. Йозеф его уже больше не нервирует, они уже почти братья. Йозеф старше Макса, но, конечно, меньше. Мы иногда спрашиваем Йозефа шутливо:
   "Йозеф, где твой младший большой брат?"
   Или говорим наоборот Максу: "Ну, Макс, ищи своего маленького старшего брата."
   Да, это так. Но эта маленькая чужая кошка в ста метрах в конце улицы ужасно нервирует Макса. Он тотчас становится в охотничью позу, высовывает язык, издаёт звуки: хех, хех, хех,- поводок натягивается, и, как вихрь, он бешено мчится за кошкой. Я перестаю жать на педали, Макс тащит меня, это выглядит так, как будто я еду на мопеде, только без треска. Мы форменно летим вдоль деревенской улицы. Конечно, кошки и след простыл. Когда Макс видит кошку вне дома, он должен за ней погнаться, и всегда на этом попадается. Но он ещё ни разу не поймал кошку. Кошки проворны, а Макс, такой быстрый и сильный тоже, где-то остаётся маленьким увальнем. Маленький, глупый пёс, который не постигнет, что он никогда не поймает ни одну кошку. К счастью. Всё же удивительно, какую скорость может развить эта собака с её короткими кривыми ножками. Но эти ноги - очень-очень сильные и выносливые, и у неё настоящие толстые лапы, почти, почти как маленькие львиные. Когда наблюдаешь за Максом при его длительном беге, то кажется, что у него вообще нет ног. Непреклонный катящийся клубок!
   Мы поворачиваем, и продолжаем велосипедный пикник. Мне нужно немного поторопить Макса.: "Ну, давай, Макс, беги, беги." Он уже не мчится, и я могу крутить педали ногами. Я думаю, что Макс достаточно убегался, и мы возвращаемся домой. И правильно, после двух глотков воды, он лёг на свою подстилку и успокоился. Ну, теперь я могу работать в полном спокойствии.
  
   Но через час Макс уже опять бодр. Он уже стоит перед дверью, втягивает носом воздух, носится, сопя, туда-сюда и выдаёт короткий визг. Эта собачонка, думаю я, просто не даёт мне покоя. Теперь мне уже всё равно. Я должен свою работу выполнить, итак, я открываю ему дверь в сад и выпускаю его. Через некоторое время я тоже иду в сад, подышать свежим воздухом. Я оглядываюсь, ищу таксу, зову его - ничего. Макса нет. Он, должно быть, опять нашёл брешь в моём временном заборе. Вот, бестия! Я по-настоящему сердит. Если он опять задушит курицу госпожи Бентины, нашей дружбе - конец.
  
   Я выхожу в деревню, но нигде не могу обнаружить ни следа Макса. Я бегу во двор госпожи Бентины. Миролюбиво здесь крякает и кудахчет куриный и утиный народ, но Макса ни вблизи, ни вдали не видно. Где можетбыть этот парень ?
   Делать нечего, я могу теперь ждать дома. Моя жена проходит домой, и она, конечно не рада, что её не встречает прыгающий и виляющий хвостом Макс. Я рассказываю ей, что произошло. Мы ждём.
  
   Проходят часы. Вдруг мы слышим хорошо знакомый лай и визг. Беглец Макс опять здесь и желает тут остаться. Я открываю дверь, он стоит и смотрит так, как будто он не способен и воды замутить. Никакой вины он за собой не чувствует. Как может он испытывать чувство вины? Он ведёт себя так, как положено ему по природе. Он - собака, а не человек.
   Всё-таки мы должны его побранить и задать ему взбучку сложенной газетой. Это не больно, но громко шлёпает, и у Макса дрожат губы, если шлёпают сзади него. Он наклоняет голову и смотрит всё же виновато. Потом он растягивается в своём углу.
   Мы должны всё же попытаться, объяснить Максу, когда кое-что не в порядке. Со всей суматохой мы больше ничего не заметили. Что мы должны заметить? "Что ты заметила?" - спросил я свою жену. "Нет, что я должна была заметить?" "Ну здесь как - то странно пахнет."
  
   Она повела носом и принюхалась, почти, как Максик
   "Здесь не пахнет, здесь воняет чем-то! Это - абсолютно ужасная вонь, и она распространяется всё больше, ты не замечаешь? Да, теперь я заметил это совершенно отчётливо. В нашем прекрасном доме воняло самым плачевным образом, как из навозной ямы или навозной кучи. Навозной кучи?"
  
   Навозная куча госпожи Бентины? Макс?
   Мы ищем Макса, - и верно, - чем ближе к нему мы подходим, тем сильнее становится вонь. Макс для развлечения играл в навозной куче. И эта навозная куча - особенно прекрасная куча. Она не состоит только из навоза коров и гусей, а прежде всего из свиного навоза. Так как у госпожи Бентины в хлеву стоит парочка свиней. И от свиного навоза исходит особенно едкая, разъедающая вонь.
   Мы тащим Макса в ванну и распахиваем все окна в комнатах.
   Я приношу детскую ванну, в которой купался Мориц, когда он был совсем маленький. Ну, она сойдёт за собачью ванну. В ней и устраиваем парню душ. Тут Макс обильно поливается душем, потом он промывается мыльной пеной, так как одной водой эту вонь не смоешь. Макс почти исчезает в облаках пены, и мы должны были стараться, чтобы вода не попала в уши. Он повторно сполоснут и завёрнут в старое банное полотенце. Это - пытка, для парня это тоже не очень легко. Но он всё переносит с покорным терпением.
   Позднее, когда он высох, я принюхался к моему Максу и почувствовал, что он всё ещё воняет. Не со спины, с другой стороны, прежде всего, на кончиках кудрявых ушей должен был обосноваться свиной навоз. Это тоже ясно, когда Макс где-то роется, его уши всегда волочатся по дороге, и они запачканы больше всего. Это происходит даже тогда, когда он роется в своей кормушке так что уши свисают в неё. Так что заботиться о таксе и содержать его в чистоте требует немало усилий. Хочешь- не хочешь, нужно тащить Макса опять в ванну. На этот раз я особенно много занимался его ушами.
  
   И мы были счастливы, что нам удалось снова сделать из Макса правильную, чистую собаку.
   Как-то мы хотели уехать на три дня. Мы не можем взять Макса с собой. Мы хотим предоставить его заботам господина Флемминга. Господин Флемминг охотно согласился на это, так как он и Катарина очень любят Макса.
  
   Между тем, семья Флеммингов всё чаще заботится о Максе. Макс привык к Флеммингам, а Флеминги к Максу. Он имеет почти второй дом. И я привык к тому, что Макс, относительно послушный, иногда ещё убегает. Странным образом не бегает больше на навозную кучу, и также не гоняет кур, уток и гусей. Городской пёс привык к сельскому образу жизни. Если он сейчас убежит, то скорее всего, через короткое время прибредёт к Флеммингам, где будет принят очень дружественно. Вероятно, он получит там дополнительные кусочки, я должен об этом спросить. И через некоторое время Макс звонит в нашу дверь. Нет, нет, звонит Макс, а не маленькая Катарина: "Макс был у нас", - говорит она только, усмехается нам обоим и идёт опять домой.
   Несколько дней происходит чаще всего так.
   Макс смывается. Макс звонит в дверь. Катарина говорит: "Макс был у нас",- усмехается и исчезает. Часом позже. Где Макс? Звонят в дверь. "Макс был у нас."
  
   8
   ОДНА ПРЕКРАСНАЯ СЕМЬЯ.
  
   Человек привыкает ко всему.
   Макс или Катарина звонит:
   "Макс был у нас."
   Катарина получает плитку шоколада. Вскоре я начал удивляться тому, что Макс тринадцать раз в день убегал, и Катарина тринадцать раз в день звонит нам: "Макс был у нас"
   Катарина и Макс, оба, охотно едят шоколад. Ключ в шоколаде. Это с Катариной и Максом происходит и дальше, несмотря на то, что я всё понимаю. Мы уже привыкли к этому. Это - деталь жизни с Максом.
   Мы привыкли к тому, что он может одним глотком проглотить целую котлету. Недавно у меня в гостиной сидел гость. Он пил кофе и ел кекс, лежавший в стеклянной вазе на низеньком столике. Я показываю гостю мою мастерскую, и когда мы возвращаемся, ваза пуста. Мы к этому привыкли.
   Целый час иногда сидят Макс и Йозеф друг против друга у порога двери. И тот, и другой упрямы и никто не хочет проходить мимо другого. Это всё - привычное дело. Мы просто выгоняем обоих прочь.
  
   В нашей деревне все привыкли к Максу, и я думаю все его очень охотно принимают. Макс больше не мечтает убежать из нашей деревни, и я обдумываю предложение, не переименовать ли нашу деревню. Наша деревня, до сих пор я не выдавал этой тайны, называется приблизительно Хундорф. Это прекрасная мекленбургская деревня, но она ни Хунддорф (собачья деревня ), ни Хуундорф (куриная деревня. Здесь - игра слов : Hund-собака, Huhn-курица. Так как Hundorf пишется с одним д, то это название не обозначает ни Собачью деревню, ни Куриную деревню. Прим перевод.) Что может обозначать Хундорф, я вообще не знаю. Я хотел бы предложить дать нашей деревне ясное имя, к примеру, "Максендорф". Так как, в конце концов, Макс здесь - главная персона, по меньшей мере он сам в этом точно убеждён. Может быть, он хочет стать бургомистром?
   Одним прекрасным воскресным днём выходим мы вчетвером из дома: Макс(первый!), Йозеф моя жена и я. Мы все выходим, Йозеф тоже сопровождает нас, по деревенской улице на просёлочную дорогу, ведущую к столярному мастеру Куссерову, у которого прекрасная породистая бульдожка.
   Дорога идёт в гору, моя жена, собачья баловница, и я, мы взбираемся неторопливым шагом вверх на холм. Будем ли мы сохранены сегодня от выходок двух маленьких твёрдохарактерных существ, которых мы любим, и которые любят нас, от выходок Макса и Йозефа. Боже, "дети" сегодня послушны! Они видят, что повествование идёт к концу, и, может быть, они хотят содействовать хорошему заключительному аккорду? Макс виден внизу слева от нас, Йозеф - справа от нас. Достигнув верха, мы остаёмся все четверо стоять, и осматриваем землю вокруг. Под нами наша маленькая деревня. ("Макс был у нас!"). Позади серебряная поверхность озера, поля и лесные массивы, необъяснимые возвышенности и впадины, валуны и осколки скал из ледникового периода, пруды и ручьи. Мы смотрим и смотрим и всё глубоко вбираем в себя. Даже Йозеф выглядит смотрящим вдаль.
   И сам Макс осматривает местность, свой Мекленбург, но он это делает больше носом. Его ноздри и крылья носа сильно движутся туда- сюда. На него веет какой-то другой ветерок...? Ради осторожности беру я Макса на поводок. И мы все довольные отправляемся домой.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"