Утренняя давка в троллейбусе уже осталась в недавнем прошлом, час пик закончился, но в салоне полно пассажиров. Заняты все сидячие места. Женщина лет шестидесяти с хвостиком, пенсионерка, с кошёлкой в руках, словно коршун оглядывает салон, стоя на задней площадке. Но мест нет. Молодёжь прячет глаза в телефонах, не смотрит в её сторону, пассажиры постарше тоже смотрят в телефоны, один пассажир, правда, читает газету, сидя спиной к направлению движения.
Пенсионерка с кошёлкой стоя проехав одну остановку, перешла к решительным действиям. Она прошла вперёд, попутно цепляя всех, кто попадался, сумкой, в которой брякали склянки. Никто не отреагировал на это, все молчали, занимаясь своими телефонами.
Пенсионерка не выдержала.
- Да где же ваша совесть-то? Неужели не осталось совсем?- Заголосила она, добравшись до передней площадки,- место никто не уступит.
В салоне повисла тишина, слышно было лишь вой мотора. Молодая женщина, лет тридцати, сидящая рядом с пассажиром, читающим газету, хотела, было встать, но тот не дал ей, схватив за рукав пальто.
- Тихо,- шепнул он,- сейчас будет самое интересное.
- Что вы там про совесть говорите?- тут же обратился он к пенсионерке.
- Совести нет ни у кого, говорю,- расчувствовалась она,- места никто не уступит.
- И правильно сделают,- продолжил пассажир, сворачивая газету,- вы это заслужили.
Лицо пенсионерки перекосило. Пассажиры, даже те, которые делали вид, что слушают в наушниках музыку, посмотрели на странного пассажира.
- Нет, вы посмотрите на него,- завыла пенсионерка, - чем это я заслужила?
- Не вы лично, ваше поколение заслужило.
- Это чем же?
- А вспомните, когда вашему поколению было тридцать-сорок лет, что происходило?
- Мы в этом возрасте и особенно когда были моложе, всегда уступали место старшим,- не понимая к чему клонит странный пассажир, начала оправдываться пенсионерка.
- Да это то причём?- усмехнулся пассажир с газетой,- вопрос в другом. Не на вашей ли совести висит то, что происходит сейчас? Не вы ли, уже взрослые и состоявшиеся, разменяли свои перспективы, перспективы своих детей и будущих внуков на разноцветные фантики импортных упаковок? Не с вашего молчаливого согласия всё разворовано и распродано?
- Да чё ты понимаешь?- заорала пенсионерка,- время было такое!
- Какое такое? Часы были длиннее или секунд в минуте больше? - спокойно ответил пассажир,- время всегда одинаковое, люди разные.
- Да что ты можешь знать то?- выла пенсионерка,- тебе лет то сколько?
- Я всё знаю,- ответил пассажир,- и лет мне достаточно, на моих глазах всё происходило, как сейчас помню. И все лозунги ваши, и всё остальное. У меня родители вашего возраста.
- И что мы могли сделать по твоему?
- Вы могли коллективно не согласиться с происходящим, но выбрали фантики и окорочка. Всё закономерно, вы же не думали тогда, что пойдёте на пенсию, постареете. Вам хотелось окорочков. Вот вам окорочка. Вот вашим детям пенсия неизвестно в каком возрасте, вот вам ваши внуки, которые в троллейбусе отворачивают глаза.
- Да как ты можешь?- заорала пенсионерка, но посмотрев на других пассажиров, подошла в дверям.
Она поняла, что троллейбус едет в никуда, вместе со всеми пассажирами, и отчасти это и на её совести. В молодости она очень хотела перемен, как и всё её поколение. И эти перемены они получили, а пожаловаться теперь некому.