Бурные времена выпали на его детство. Терентьеву было девять, когда он с недоумением смотрел на то, как вместо обычных телепередач, чья программа была аккуратно вырезана из газеты и самое интересное обведено красным карандашом, по всем каналам показывали балет "Лебединое озеро". Может и к лучшему? И так целыми днями телевизор вещал такое, что было немыслимо еще лет пять назад. Но это для взрослых немыслимо. Хотя и они привыкли и даже поверили. А мальчишка Терентьев только и слышал, что он представитель дерьмового народа и житель дерьмовой страны с самым дерьмовым из возможных прошлым. Нет, конечно, не такими словами все это говорилось. Но бомбардировка сознания людей чудовищным телеизлучением была такая, что сделать вывод о собственной ничтожности и поверить в это - дело времени.
А вскоре страна разлетелась на части. Миллионы людей вдруг поверили в то, что вот теперь-то они вылезут из своего вечного дерьма и заграница непременно им всем поможет. Люди в отколовшихся республиках обрадовались, подумав, что это русская оккупация мешала им жить так же хорошо, как это изображали пестрые картинки психологических витрин цивилизованного запада. В России же обрадовались, что скинули с себя всяких "дармоедов" и "чурбанов" и вот-вот, буквально через пятьсот дней заживут как в Америке. А ведь все уже знали, как там живут. Все ведь смотрели несчетное количество фильмов в видеосалонах. Там же ни хрена не делают, зато у всех свой дом и классная машина. А еще там нет очередей. Все очень обрадовались, что теперь-то уж точно исчезнут очереди и... Все побежали стоять в очередях в первые "Макдональдсы", открывшиеся на обломках страны. Правда, кое-где стреляли и убивали. Даже использовали бронетехнику и самолеты. Но ведь это так любопытно, смотреть в новостях как люди одной еще вчера страны... Да что там, с соседних улиц, лупят друг в друга длинными очередями из автоматов и пулеметов. Хорошее шоу для телеэкранов. Куда интересней, чем смотреть "Лебединое озеро". Правда, были люди, которые отчего-то переживали за все это. Вот, например, сосед. У него вдруг в одночасье вся родня оказалась в пяти разных странах (хотя жили-то в одной и вроде никуда не уезжали). И в двух из них шли боевые действия. Терентьев не мог понять тревог своего соседа. Родители его матери тоже, правда, оказались за границей вдруг. В Киеве. Но они на этот счет не сильно переживали. Они же из телевизора знали, что Украина кормила весь бывший Советский союз. Но теперь будет кормить только себя и очень скоро, наверное, через те же пятьсот дней, будет жить лучше Франции. Пусть где-то там, в телевизоре, стреляют. Это ведь в телевизоре. Лишь бы вскоре зажить как на сытом и богатом западе. А там телевизоры лучше. Красочней. Можно больше деталей разглядеть с репортажей из зон боевых действий. Юному Терентьеву было, что называется, все это по приколу. Отец, правда, ходил все больше хмурый. Ну да ничего. Через пятьсот дней настанет рай. Для всех. Ну... кроме тех, кого убили в междоусобных конфликтах на обломках страны. Ну, так ведь они всего лишь в телевизоре, как пачками дохнущие статисты из кинобоевиков, заполонивших телеэфир и продающихся на видеокассетах чуть ли не в каждом ларьке. А ведь вчера кассет было не достать. А теперь их море. Только деньги раздобудь, чтоб купить. Так и жили. По телевизору стрельба в новостях сменялась стрельбой в иностранных фильмах. Ну, иногда передачи про то, какая все-таки страна говно.
Он точно помнил тот день, а точнее ту ночь, когда все для него поменялось в одночасье. Далекая уже, октябрьская ночь в Москве. Мать уехала на пару недель к родителям в Киев. За границу - как шутила она, до сих пор не веря в то, что теперь это все разные страны. После покупок билетов до Киева, остались крохотные сбережения, на которые можно было себе позволить поездку в столицу. В родной город уже не съездить. Стоимость поездок по огромной стране стала такой, что множество людей, еще вчера мечтавшие сбросить проклятый "совок" чтоб получить возможность кататься по заграницам, лишились возможности путешествовать по собственной, уже изрядно уменьшенной по площади. И отец, на последние деньги, которые и так стремительно обесценивались, поехал в Москву к старому приятелю. Сына прихватил с собой, поглядеть столицу, одевающуюся в порочные пестрые одежды рекламных вывесок, будто распутная императорская жена Мессалина, к вечеру скидывающая благопристойные одежды и нетерпеливо одевающаяся в вульгарные шелка блудниц, чтоб сбежать в ближайший лупанарий и обслуживать там за монеты похотливых плебеев.
В столице он познакомился с дочерью отцовского друга - Настей. Шустрая, худенькая и рыжая Настя покорила питерского застенчивого паренька, который еще и на пару лет был ее младше. Их сблизил общий интерес - фотография. Отец подарил ему совсем недавно свою старую "Смену". А у Настеньки был какой-то навороченный иностранный аппарат, который ее папа привез из археологической экспедиции где-то в Италии. Там он его купил для ведения фотохроники раскопок. А потом отдал дочери. А еще, к удивлению юного Терентьева, Настя увлекалась политикой. Она говорила ему, что все это обман. Что страна, в которой они родились, конечно, имела массу всяких недостатков. Что и в других странах есть проблемы. Но уж точно их родина не была дерьмом, но те, кто пришли к власти и развалили ее, уж точно утопят ее в крови и дерьме. Это удивляло подростка, которому уже было двенадцать, и он чувствовал себя совсем взрослым, но не настолько сведущим в политических перипетиях. Эти речи, похоже, Настя унаследовала от своего отца, как и тот заграничный фотоаппарат. И все же она восхищала его. Она была так не похожа на других. Впрочем, и он ей приглянулся. Рослый, большеглазый и с очень необычным именем. Очень мужественное, гордое и красивое. И она часто повторяла его имя, сразу же улыбаясь от удовольствия, что ее нового друга так зовут.
Терентьев имел при себе несколько пленок и хотел все их отснять в Москве. К тому же, в Москве в тот год происходило много интересного. Настя была его спутницей и гидом. При этом, она сама охотно снимала происходящие волнения в городе. Ведь на их глазах вершилась история...
* * *
Очередной шквал огня заставил их вжаться в землю. Они прятались у какого-то забора и понимали, что сегодняшняя прогулка затянулась и стала невероятно опасной. Уже стемнело, и вспышки трассеров были хорошо видны. Яркие спицы выстрелов рассекали ночь, рикошетили от зданий, кое-где выбивали искры.
Ребята выбрали наиболее безлюдное место в зоне боестолкновений. Но, похоже, одержимые пальбой люди преследовали их по пятам, хотя стреляли они не в детей, а друг в друга и где-то в стороне. Но кто знает, что будет, если этих детей кто-то заметит?
- Блин, что делать-то, Насть? Как выбраться отсюда и добраться до дома? Отец, наверное, с ума сходит. Да и твои родоки тоже...
- Ты же мужчина, придумай что-нибудь, - тихо хохотнула Настя.
- Я же не знаю города! - возмутился молодой Терентьев. - Тут так запутано все. В Питере вот, ориентироваться легко, даже если ты там никогда не была. А еще, там не стреляют. А здесь...
- Может завтра такое всюду начнется? - вздохнула девочка.
- Не говори так. Это же совсем фигово, Насть...
- Тише... Слышишь?..
* * *
Генерал Михаил Береговой медленно поднял взгляд на вошедшего офицера. Тот был невероятно высок, плечист, с большими черными глазами. Взгляд вошедшего в кабинет капитана ГРУ какой-то сосредоточенный и даже недобрый.
- Товарищ генерал! Капитан снайперской группы особого назначения Терентьев по вашему приказанию...
- Садись, - махнул рукой на пустующий стул с противоположной стороны стола Береговой и снова уставился в папку с бумагами, раскрытую перед ним. - Так как, говоришь, тебя зовут?
Капитан внимательно посмотрел на генерала. Скорее всего, перед Береговым лежало его личное дело. Значит и имя он знает. Но отчего-то спрашивает. Терентьев наслышан о Михаиле Береговом. Генерал - человек своеобразный. И чувство юмора у него своеобразное. Генеральское. Лейтенант с таким чувством юмора всегда бы ходил с разбитой рожей. А вот генерал - нет.
- Капитан Терентьев, - строго ответил офицер.
- Да это я уже слышал. А вот имя твое как? Я вот, к примеру, Ми-и-иша. Правда, для тебя-то я все равно, товарищ генерал. Но, тем не менее, для некоторых других - Миша. Понимаешь? - Береговой снова поднял взгляд.
- Мое имя - Спартак. - Ответил Терентьев нахмурившись...
* * *
Где-то в соседнем переулке слышались крики. Несколько выстрелов и вспышки от них. Если бы не стрельба и весь этот творившийся ужас, можно было подумать, что кто-то там фотографирует. А с другой стороны загудел двигателем бронетранспортер и свет от его фар скользнул по стволам осенних деревьев.
- Спартак, надо бежать, - испуганно прошептала Настя.
- А я тебе, о чем говорил? Только вот куда? - он схватил подругу за руку и потянул за собой, как вдруг лучи бронетранспортера снова заскользили и теперь осветили забор, у которого, в кустах, прятались дети. - Ложись!
БТР выскочил на небольшой пустырь, прямо перед ними. Словно хищный зверь, вертевший головой в поисках добычи, он некоторое время "осматривался" башней с прожектором и крупнокалиберным пулеметом. Затем из десантных люков высыпало несколько человек в полной экипировке и с оружием. Рассредоточившись, они встречали группу других вооруженных людей. Вторая группа, вышедшая к бронетранспортеру, насчитывала полтора десятка человек, или около того. Но только когда они все вышли в свет фар, стало ясно, что бойцов восемь. И они волокли семерых людей в гражданской, или частично военной одежде. Подойдя к бронетранспортеру, военные поставили пленников на колени.
- Вот, еще уродов взяли, товарищ майор! - доложил один из второй группы. - У них и оружие имелось!
- Да что мы с одной двустволкой и двумя пээмами против ваших танков?! - протестующим голосом воскликнул один из пленных и тут же получил ударом приклада по голове.
- А ну закрыл пасть, сука!!!
- Тише, тише, лейтенант. Что же вы так, не гуманно. - Послышался другой голос. Вкрадчивый и несколько надменный. Говорившего не было видно. Он стоял по ту сторону от светивших фар. - Итак, граждане задержанные. Что же вы общественный порядок нарушаете? Да еще и с оружием в руках.
- Мы защищаем страну от узурпатора! - сплюнул пленный и снова удар прикладом.
- Спокойней, лейтенант. Или вы не слышали, что я вам до этого сказал? - невидимый майор вздохнул. - Так, ладно, граждане задержанные. В виду чрезвычайных обстоятельств, сложившихся в городе-герое Москва, вы избежите уголовного преследования. Скорее всего. Иначе у нас тюрем на всех не хватит. Да и мы, не менты, как видите. Наша задача навести порядок, и прекратить бессмысленное кровопролитие. И я вам объясню, как мы поступим. Жителей Москвы, мы доставим в ваши районные участки милиции. Если вы не убивали служителей закона и военных, во всем этом бардаке, то просто переночуете пару суток в изоляторе. А может даже только сегодняшнюю ночь. Для вашей же безопасности, уверяю вас. Но, я знаю, что в столицу понаехало защищать мятежный верховный совет много людей из других городов. Чтоб не создавать столпотворений в отделениях милиции и избегать лишней неразберихи, мы просто отправим вас домой. К вашим семьям. Вы понимаете?
Понурившие головы пленники закивали.
- Очень хорошо, что вы меня понимаете. Есть ли у вас при себе документы?
- Я обыскал их, товарищ майор. У одного права были у двоих паспорта. У остальных ничего. - Офицер протянул документы человеку за светом фар.
- Так. Кононов. Вы местный. Вот ваши права. Прошу, пройдите в бронетранспортер. А вы двое из Ярославля?
- Да...
- Да...
- Кто еще из Москвы и кто иногородний? Граждане, давайте не будем отнимать друг у друга время. Я еще раз повторяю. Это не тюрьма. Местные просто переночуют в своих райотделах, пока мы не остановим насилие. Иногородние поедут домой. Вас отвезут наши сотрудники. Вам ничего не угрожает. Вам угрожают только те безумцы из верховного совета, ради амбиций которых вы рискуете здесь погибнуть. Я честен с вами. Мы же не в сталинском СССР. Мы теперь - в свободной и демократической России.
- Я тоже из Ярославля. - отозвался еще один пленный.
- Я из Твери.
- А мы двое местные. Из Москвы.
- Хорошо. Жители Москвы, прошу в бронетранспортер. А за вами, дорогие гости, сейчас приедет машина. На этом я с вами прощаюсь и надеюсь на ваше дальнейшее благоразумие и гражданскую сознательность. Лейтенант.
- Да, товарищ майор.
- Вы помните мои инструкции?
- Так точно.
- Надеюсь, вы не будете их нарушать?
- Никак нет, товарищ майор.
Люди из бронетранспортера вернулись внутрь бронированного корпуса и трое пленников с ними. БТР выпустил клуб дыма и уехал прочь. Четверо оставшихся пленников продолжали смотреть в землю, приклонив колени. Военные освещали их фонарями. У лейтенанта шикнула рация.
- Батиста, я Август. Давай сюда хлебовозку. Как понял?
- Понял тебя, Август. - Отозвалась рация, - У вас там уже не стреляют?
- Пока затихло.
- Сколько булок? А то у меня уже битком.
- Четыре.
- Ладно. Пару минут и я на месте.
- Хорошо. Конец связи.
Военные зашли за спины пленных.
- Мужики, а покурить можно? - спросил один из задержанных.
- Нет, - коротко ответил лейтенант, и вдруг защелкали затворы оружия.
- Эй! Эй братцы, вы чего?! - заголосили пленные. - Вы чего задумали?! Лейтенант! Мы же свои! Вы чего?! Тебе же майор сказал не нарушать инструкций!
- А это и есть инструкция, вонючее совковое быдло...
Заморгали мертвецким светом пламегасители автоматов, прошивая короткими очередями четыре тела гостей города Москва...
* * *
- Мое имя - Спартак.
Береговой усмехнулся, почесав скулу.
- Я уж думал, ты сейчас поднимешься во весь свой рост и воскликнешь: Я Спартак! Ну, как в кино.
Терентьев молчал.
- Ну а что ты имени своего так стесняешься? С первого раза говорить не хочешь? А?
- Я не стесняюсь своего имени. Товарищ генерал. Просто много вокруг охотников пошутить на этот счет.
- Ага, и не каждому можно ответить на неприятную шутку, да? - подмигнул Береговой, явно намекая на свой статус и погоны. - Ты же из Питера? Небось, и проблемы в детстве были из-за имени? Там-то все, за "Зенит" болеют, да?
- Я родился в Новосибирске. Через два года семья переехала в Ленинград. И меня не в честь футбольного клуба назвали.
- Правда? Значит, тебя назвали в честь взбунтовавшегося раба? У тебя отец, доктор исторических наук, да?
- Мой отец был доктором исторических наук. Верно. - Хмуро проговорил Спартак. - Его переводы античных и древнеримских текстов неоднократно публиковались. И он назвал своего сына не в честь раба. А в честь великого человека. Сколько людей из серой безликой массы, к которой власть имущие всегда относились с невероятным презрением, смогли пронести свое имя через пласты времен? Через тысячелетия! Я горжусь своим именем. И благодарен своему отцу за все. И за этот выбор тоже. Вы, товарищ генерал, вызвали меня, чтоб имя мое обсудить?
Береговой зло взглянул на капитана.
- Слышь, гладиатор, гладиус опусти свой. А то я смотрю, ты более дерзок, чем это в твоей служебной характеристике отмечено.
- Виноват, товарищ генерал. Я не дерзок. Я прямолинеен. Именно так в моей характеристике написано. Хотелось бы взаимности. Я не понимаю, зачем меня вызвали...
- Я тебя вызвал, капитан, потому что захотел! - повысил голос генерал. - Ладно, - тут же смягчился он. - Перейдем на шаг ближе к делу. Я тут изучил твое досье. Весьма любопытное у тебя прошлое...
* * *
Спартак сжимал рот Насти ладонью, не позволяя ей закричать. Девчонка вся тряслась от ужаса только что увиденного. На ее глазах только что убили четырех человек. Хладнокровно и цинично. И непонятно за что. Юный Спартак тоже был в ужасе. И все, что он сейчас хотел, чтоб их никто не заметил. Чтоб скорей эти военные убрались. Но если он уберет руку... И он не мог просить Настю соблюдать тишину. Ведь для этого ему придется заговорить. Пусть шепотом, но заговорить. А стрельба где-то в стороне, как назло затихла. Несколько минут назад она их пугала до смерти, но сейчас Терентьев хотел, чтоб разразилась канонада. Чтоб с неба посыпались бомбы, в том числе и на этих военных. Все что угодно, что позволит им улизнуть из этой смертельной ловушки...
На пустырь выехала грузовая машина с фургоном, на котором большими буквами было написано "ХЛЕБ". Из кабины вышли двое. Оба вооружены. Но один был в гражданской одежде и только второй одет как те палачи.
- Задолбался я что-то сегодня жмуриков катать. - Проворчал водитель, открывая боковую дверь фургона "хлебовозки". В темноте не было видно, что там внутри, пока не стали грузить тела. Военным пришлось подсвечивать себе фонарями, и Спартак увидел, что фургон полон других мертвецов. Настя сжала зубы, сопя и мотая головой. Парень крепко обнял ее другой рукой, прижав к себе. Он вдруг понял, что больше всего он боится не за себя, а за нее...
- Все. Мест больше нет. Все билеты распроданы. - Мрачно пошутил водитель.
- Да видел я, - махнул рукой, закуривая, лейтенант. - Давай, вези их в крематорий. А потом езжай на стадион "Красная Пресня". Там тебя еще свежая выпечка ждет. К рассвету трупов на улицах быть не должно. Иначе нас с тобой самих в этом катафалке повезут. Понял?
- Понял я, понял. Ладно. До скорого...
* * *
- А что все в капитанах ходишь, Спартак? В твоем возрасте уже минимум майором быть пора. - Береговой перевернул очередной лист и продолжал разглядывать личное дело.
- Я же говорил, товарищ генерал. Я прямолинеен. Есть люди, у которых нет слуха. Есть люди, у которых нет ума. Я из тех, у кого нет рефлекса лизать задницы.
- Значит, у тебя нет ума! - захохотал генерал. Смеялся он дольше, чем, видимо следовало, и даже закашлял. Налив из графина воды в стакан, он отпил из него и взглянул на Терентьева, который никак на отреагировал на "искрометную" шутку.
Береговой замер на мгновение, со стаканом у рта. Взгляд капитана был устремлен на генерала, из его черных глаз веяло такой холодной бездной, что Михаилу стало не по себе.
Генерал опустил глаза и уставился в текст, едва различая буквы и цифры. Осторожно поставил стакан на стол и силился понять, как его, боевого генерала вот так, за один миг можно ввести в состояние кролика, трясущегося перед удавом?
- Ты где так стрелять наблатыкался, капитан? - хрипло буркнул Михаил, не поднимая взгляда.
- Я в детстве фотографией увлекался. Это сейчас все за человека делает техника. Выставил тупо "зеленый" режим на камере и жми на кнопку. А раньше, если вы имели дело с фотографией, надо было четко определять условия съемки. Определять дистанцию, чтоб выставлять нужные значения на объективе и снимать что-то динамичное. Определять количество света. Работать с глубиной резкости. Это тренирует глазомер.
- Но ты поразил три цели подряд с дистанции две тысячи восемьсот. Я что-то не слышал, чтоб фотографы так стреляли.
- Всякое бывает, товарищ генерал. Однажды, некий повар кондитер создал один из лучших танков второй мировой войны. К тому же, это были легкие цели. Три аэростата с такой дистанции - плевое дело.
- То есть, в человека бы ты не попал с такой дистанции? - Береговой, наконец, решился поднять взгляд и натолкнулся на тот же смертельный холод глаз капитана.
- А что, есть такой человек, которого надо уложить с такого расстояния?
- Ты что вопросы глупые задаешь? Я спросил о твоих возможностях, а не делал каких-то намеков.
- Ясно. Немного потренироваться, и попаду с такой дистанции и в человека. Возможно даже в голову. Хотя, с тем калибром, с которым я работаю, это не важно, в какую часть тела я попаду. Моя винтовка создана для того, чтоб сшибать баллистические ракеты на сухом старте. Так что...
- А ты самоуверен, черт тебя дери. - Генерал ухмыльнулся.
- Я прямолинеен.
- Ага. Прямо как полет пули, да?
- Пуля летит по баллистической траектории, товарищ генерал. А еще, под воздействием эффекта Магнуса, ее постепенно уводит в сторону направления вращения пули. Это называется - деривация. Так что я прямолинеен. А вот пуля - не очень.
Береговой нахмурился и ничего на это не сказал, вернувшись к бумагам.
- Ладно. И все-таки. Почему военная служба? Отец-то у тебя ученый. Доктор наук.
- Мой отец пропал без вести.
- Я слышал об этом. Расскажешь подробности?
- Рассказывать особо нечего, товарищ генерал. Помните кровавую бойню в Москве, в девяносто третьем?
После небольшой паузы, Береговой качнул головой и все же ответил:
- Да. Помню.
- В те дни мы оказались в столице. И я имел глупость отправиться в гущу событий с фотоаппаратом. Началась пальбы. Я испугался. Прятался. И все это затянулось. Я не мог выбраться из зоны перестрелок. Так и ночь настала. Потом я узнал, что отец отправился меня искать. Пошел в милицию. Там его послали куда подальше. Он стал настаивать. Тогда ему пригрозили, что арестуют как мятежника, если он не уберется со своими глупостями. "Мусорам", знаете ли, в те дни не до пропавших детей было. Тогда отец решил искать сам. И отправился в ночную, воюющую Москву. Все. Больше его никто не видел.
Береговой вздохнул:
- Мда. Сочувствую.
- Не стоит, - сухо ответил Спартак. - Двадцать лет прошло. А потом я жил с дедом.
- А как же мать? - спросил генерал.
- Мать горевала. А скоро еще одна напасть. Война в Чечне началась. Она прокляла эту страну, собрала манатки, прихватила меня, своего единственного сына и уехала к своей родне в Киев. Насовсем. Там же спокойно все. Не стреляют. Не взрывают. А еще, Украина вот-вот заживет лучше, чем в какой-нибудь Франции люди живут. Я пробыл там почти два года. Потом написал матери большое письмо и свалил обратно в Питер. К деду, по отцовской линии, который тогда еще жив был. С ним и жил, пока не поступил в училище ГРУ. Я на четвертом курсе был, когда его не стало. Но желание быть военным, да еще и особенным военным, я перенял от него.
- А чего из Киева-то уехал? Не понравилось?
- Отчего же. Понравилось. Город красивый. Люди хорошие. Не все, правда. Ну, это как везде. А еще девушки красивые. Что есть - то есть. Да вот только мне не нравилось, как там, в школах историю преподавали. У нас-то, не многим лучше, но там чем дальше, тем веселей, в кавычках. А еще мне не нравилось, как молодежь приучали относиться к большому соседу, то есть России. Ну и решил, что если такие настроения в тамошнем обществе будут расти, то мне точно не по пути с ними в их счастливое будущее.
- Ну а дед как на тебя повлиял?
- Он в прошлом профессиональный разведчик. Два языка знал в совершенстве. В войну, на его счету было тридцать семь взятых и доставленных в наш тыл для допроса ценных пленных. Двенадцать диверсионных рейдов. Все успешные. Если должен был умереть гаулейтер - он умирал. Если должен был взлететь на воздух топливный склад, так и случалось. Если надо было достать из болота где-то в Польше обломки ракеты Фау-2, он доставал. А еще вывоз из партизанского отряда сынка одного высокопоставленного партийного чиновника. Сынок тот в плен к немцам попал. И стал сотрудничать с ними. Сталин, похоже, обиделся. Его-то Яшка погиб в плену, но на сделку с врагом не пошел. Ну, было задание партизанам. Отбить того говнюка. А дед потом его у партизан принимал. Сложно было. Те его сами хотели освежевать. Но дед умел убеждать. А еще он хорошо стрелял. Он и начал меня учить, когда я вернулся к нему. У него и охотничье ружье было и пистолет наградной. Только на охоту он не любил ходить. Зверушек жалел. А вот по банкам стрелял отменно. И не только. Бумеранги на лету сбивал. И это из охотничьего-то ружья.
Береговой принялся перелистывать личное дело, что-то ища.
- Любопытно, Спартак. А почему у меня нет данных про твоего деда?
Терентьев усмехнулся:
- Я же говорю. Он был профессиональным разведчиком.
- Да, но он был нашим разведчиком.
- Советским, - решительно его поправил капитан. - А советского союза больше нет. Но вы есть. Так что не знаю, товарищ генерал, вашим ли он разведчиком был.
Генерал захлопнул папку и зло посмотрел на Спартака, даже забыв, как тот его подавляет взглядом.
- Слушай, ты, капитан. Ты по жизни дурак или уволиться поскорей хочешь?
Тот даже бровью не повел.
- Простите, товарищ генерал. Но я офицер ГРУ. А вы, еще раз простите, не из нашего ведомства. Да, вы из инспектирующей инстанции, но не из моего руководства.
- Это дает тебе право хамить старшему по званию?!
- Нет. Товарищ генерал. Это, и все ваши расспросы, дают мне повод думать, что вам от меня что-то нужно. Учитывая, что я не сапожник и не мастер по ремонту мобильных телефонов, это крайне деликатное дело. Но у меня очень строгий распорядок дня, который уже летит ко всем чертям. Потому я очень хочу, товарищ генерал, чтоб мы перешли к делу. Вы ведь тоже, человек, я думаю, занятой?..
* * *
При первой же возможности они бросились бежать. Настя дала волю чувствам и плакала, увлекаемая за руку Спартаком.
- Как же так?! - рыдала она. - Вот так взять и убить! Вот такая теперь свобода и демократия, да?!
Он не знал, что ей ответить. Он просто ничего не понимал и бежал как можно дальше от того ужасного места. И тянул за руку Настю. Свернув за третий по счету угол, они обо что-то споткнулись и едва не упали. Шагах в тридцати горел одинокий уличный фонарь, один из немногих уцелевших. Он давал хоть какую-то возможность осмотреться. Настя вскрикнула. На тротуаре в луже крови лежал мертвый подросток. Похоже, ее ровесник.
С большей силой Спартак рванулся дальше. Где же в этом мире безопасное место? Где в этом мире не творится такое безумие?
Дальше снова темнота. Целых уличных фонарей и без этой гражданской войны было мало. Но сейчас и оставшиеся разбиты. А может специально кто-то отключил электричество, давая преимущество силовикам с их мощными прожекторами на бронетехнике.
Уже сперло дыхание, а они все бежали. К тому же где-то близко возобновилась перестрелка. Сейчас они бежали в какое-то здание, у входа которого горел свет. Может там безопасно? Этот тусклый свет манил их, как крохотных комариков и они мчались на него, даже не задумываясь, что он может их погубить. Однако, на полпути к заветной цели, появилась группа людей. Человек двадцать, или даже больше. Они выскочили со стороны и бросились на встречу. Мужчины, женщины. Все, похоже, чем-то напуганы. И они тоже бежали. У кого-то в руках топоры. У нескольких охотничьи ружья. Это поначалу напугало подростков, но, похоже, люди к ним не были настроены враждебно.
- Назад! - заорал пожилой мужчина в стальном шлеме с мелкокалиберной винтовкой. - Вы что, дети, назад!
Яркий свет скользнул по стене того здания, а потом лучи резко развернулись в сторону бегущей толпы. Сломав фонарный столб и несколько молодых деревьев, на улицу выскочил бронетранспортер. Свет прожектора больно ударил по глазам. А потом по ушам ударил грохот крупнокалиберного пулемета и страшный визг убегающих от железного безжалостного чудовища людей. Но страшней всего ему было слышать, как в ужасе закричала Настя. Спартак бросился бежать в обратную сторону, стараясь быстрей добраться до угла и скрыться из убийственного света прожектора. Позади кричали люди, и грохотал пулемет. Пули проносились мимо, обдавая горячим воздухом, С искрами и лязгом отскакивали от асфальта и бордюров. Но были еще звуки. Глухие и, какие-то, влажные. Он тогда еще не знал, что так звучит входящее в тело пуля. Вот и заветный поворот. Он крепче сжал руку Насти, придал телу ускорение рывком и, оказавшись за углом, вдруг распластался на земле. Почему он упал? Худенькая Настя и без того невесомая, вдруг стала совсем легкой и он уже не чувствовал ее вес, увлекая за собой за руку. Но ведь руку он не разжал. И ее ладошка до сих пор сжимает его. Что случилось? Тем временем впереди показалась еще группа людей, и БТР мчался на них, продолжая стрелять. А под его колесами, там, за углом, захрустели кости поверженных людей. Когда боевая машина проехала мимо, Спартак разглядел руку Насти... Только руку и больше ничего.
- Нет... - прохрипел он в отчаянном ужасе. - Нет, нет, нет...
В небе, словно издеваясь, праздничным огоньком замерцала осветительная ракета. Спартак выполз из своего укрытия и увидел то, что видеть не хотел.
Тела людей, изуродованные крупным калибром, лежали вповалку. Ближе всех лежала Настя. Он узнал ее по одежде и висящему на шее фотоаппарату. И на ее худеньком, раздавленном тельце след от протектора колеса, вмявшего этот фотоаппарат ей в грудь. От ее красивого, улыбчивого лица мало что осталось, а левое предплечье превратилось в жилистые лохмотья. Пуля перебило ей руку, когда он как раз поворачивал влево, пытаясь ее спасти, уводя за собой. Но увел за собой он только ее отстрелянную руку...
А потом, продолжая оставаться в полузабытьи, он узнал, что пропал его отец...
Та ночь стала для Спартака точкой отсчета. Для него настала новая жизнь, в которой он решил стать снайпером спецслужб. Он готовил себя к этой службе, одержимый своей целью и вдохновляемый последним вскриком Настеньки. Лица политиков, отнявших у него отца и самую замечательную девушку в мире, вырезались из газет. Лица интеллигентов и прочих деятелей культуры тоже вырезались из газет из журналов. Тех самых интелигентиков, которые требовали от президента-палача "раздавить гадину". Они требовали раздавить Настю...
Сначала в эти лица летели самодельные дротики. Потом ножи. Потом, когда у него появилась пневматическая винтовка, он расстреливал эти лица из нее. Стреляя в тире по мишеням он видел их; того президента, его шайку, и поганых интеллигентов, требовавших "раздавить гадину". Он стал, быть может, лучшим снайпером в стране. Власть сама сделала из него первоклассного убийцу, даже не подозревая, какие счеты и с каким процентами у него к власти. Но, время шло. Когда Спартак узнал из новостей, что тот самый президент, уже конечно, давно бывший, умер, то сутки ходил подавленным. Нет, он не горевал по усопшему. Он сокрушался из-за того, что этот негодяй ушел, так и не "дождавшись" привета от Спартака. Ведь у него для того президента был приготовлен патрон. А потом ушел тот самый экономист-реформатор, который внук одного известного писателя и зять другого. Терентьев ведь узнал потом, что он самолично платил наличными и валютой танковым экипажам, расстреливавшим парламент. Для него у Спартака тоже имелся патрон. Но и его жизнь утекла от правосудия. Однако, патронов у Спартака было много. Не стоит сокрушаться. Еще много тех, кто мотивировал его стать смертоносным и беспощадным. Ну, а если кто-то издохнет, не дождавшись его пули то, надо думать, у них останутся какие-нибудь родственники. Сваты, браты, дети, внуки - плевать. Каждый из них имеет право стать его мишенью, как только ему исполнится четырнадцать. Возраст Насти, в котором она осталась навсегда.
Не это ли послужило причиной их странной беседы с генералом? Спартак продолжал пристально смотреть на Берегового, раскладывая в голове варианты. Нет, вычислить Спартака не могли. Терентьев никогда и никому ничего не говорил. Он был не менее нелюдим и неразговорчив, чем меток и натренирован.
- Товарищ генерал, я могу закурить? - вкрадчивым голосом спросил Спартак.
- Нет. - Коротко ответил генерал, продолжая глядеть в свои бумаги. Через несколько секунд он поднял взгляд, - Извини, Спартак, но это не мой кабинет, так что...
- Я все понимаю. А воды стакан, разрешите?
- Конечно, - кивнул Береговой.
Капитан взял чистый стакан и налил себе из графина. Медленно выпил, не сводя глаз с генерала.
- Короче, слушай, Спартак, - заговорил вдруг серьезным голосом Михаил, - я понимаю, что у тебя дела. У меня, признаться, тоже. Но мне хочется быть уверенным, что я могу тебе доверять.
- Я давал повод сомневаться, товарищ генерал? Мне кажется, моя прямолинейность, наоборот, располагает к откровенности.
- Это тебе только кажется, капитан. В общем, дела такие. Сам понимаешь, люди с твоими способностями, они на вес золота и на особом счету. Это как физики ядерщики. Или космонавты. Или летчики, которые могут самолет на палубу авианосца посадить.
- Я это прекрасно понимаю.
- Ну, так вот, - генерал отчего-то слишком нервно потер подбородок. Заметив это, раздраженно одернул руку, но теперь пожалел и об этом. Чертов Спартак теперь видит, как он нервничает. Это все этот его проклятый дьявольский взгляд и голос, будто с роботом убийцей разговариваешь. - Короче, что ты ответишь на мою просьбу о том, что наш разговор должен остаться строго конфиденциальным?
- Товарищ генерал. Первое, чему нас учат, так это умению держать язык за зубами. А в моем личном деле, наверняка написано, что я верен присяге и к исполнению служебного долга отношусь со всей серьезностью и тщательностью. Так что вам не о чем волноваться.
- Даже если я тебе предложу измену родине? - нервно усмехнулся Береговой.
- Плохое начало, товарищ генерал, - вздохнул Спартак. - Вы меня не слышите. Я же сказал, что я верен присяге. Так что вы прекрасно понимаете, что произойдет, если вы мне такое предложите.
- Однако ты... - мотнул головой и поджал губы генерал, хлопнув себя по лысому затылку и помассировав его. - Ладно. Это шутка была. Проверка на вшивость, так сказать. Короче, вот что. Тобой заинтересовался один человек. Генерал-полковник Мишанский. Он был на отработке задач и видел, как ты поразил цели. И интерес у него прямо-таки нездоровый к тебе возник. Он хотел с тобой поговорить. Но его срочно вызвали в другое место. Однако, ваш разговор состоится. Можешь не сомневаться. Так вот, мне нужно, чтоб ты мне в деталях передал, слово в слово, ваш будущий разговор. Понимаешь?
Спартак ухмыльнулся, покачав головой:
- Любопытно, товарищ генерал. Я не спрашиваю, зачем это вам. Но спрошу вот что. Вы не подумали, что и он может меня попросить о конфиденциальности нашего разговора? Да он еще и старше вас по званию. И как же быть?
- Слушай, Спартак. Ты ведь... Ну, из-за отца, не очень любишь тех людей, которые руководили военной операцией в Москве в девяносто третьем, верно?
- Это было давно, - отозвался Терентьев невозмутимо, хотя внутри он весь сжался в комок.
- И, тем не менее. Уж прости, что я тебе о тех трагических днях напоминаю. Но генерал-полковник Мишанский был в числе тех, кто руководил зачисткой. Понял?
- А вы, товарищ генерал-лейтенант?
- Слышь ты, - рыкнул Береговой. - Ты мне это тут... Не это... Понял? Я в ту пору младше чем ты сейчас был. И не было меня в Москве в то время.
- Да я так просто спросил. Извините.
- Ну, так что? Мы договорились? И это... Тебе бы уже давно майора получить пора. Надо бы как-то... А как у тебя с жильем, кстати?
- Я-то грешным делом думал, что квартиры военным дают за их честную службу, а не за то, что они стучат одном генералу на другого...
- Ну, хватит! - вскочил Береговой. - Что ты паясничаешь-то? Я к тебе, по-человечески, а ты тут, как большевик перед царской охранкой выделываешься!
- Я не выделываюсь, товарищ генерал. Я хочу дать вам понять, что если и тот генерал попросит меня молчать о разговоре, мне будет сложно переступить через свои моральные принципы.
- Но он же...
- Есть факты? - перебил генерала капитан. - Есть фактические свидетельства того, что он участвовал в уничтожении защитников верховного совета?
Береговой растерянно уставился на Терентьева, потом вдруг быстро закивал:
- Да. Да, Спартак, конечно есть.
- Насколько сложно сделать так, чтоб я их увидел?
- Да, вообще-то... - генерал дернул плечом. - Нет, не сложно. Я тебе их покажу. Постараюсь до вашей с ним встречи.
- Считайте, что уже показали. - Спартак, поднялся со стула, улыбнулся и протянул Береговому руку. - Договорились...
Пятнадцать минут спустя, сидя на улице, под небольшим черепичным навесом в месте для курения, Спартак жадно затягивался сигаретой и смотрел на эту свою руку. Она слегка дрожала. Та самая правая рука, которая сжимала когда-то ладошку Насти. Она не дрожала у него с тех самых пор, как для него началась новая точка отсчета. Рука его всегда была тверда, когда Спартак метал дротики и ножи в ненавистные рожи из газетных и журнальных вырезок. Рука его была тверда, когда он спускал курок. Но теперь, после рукопожатия, она дрожала.
Иногда, человек вспоминает некогда услышанную от кого-то фразу. И она звучит у него в голове. Но его собственным голосом. Редкие голоса можно запомнить на десятилетия так, чтоб потом, встретив человека, которого когда-то слышал, но не видел, узнать его без всяких сомнений.
- Давай, вези их в крематорий. А потом езжай на стадион "Красная Пресня". Там тебя еще свежая выпечка ждет. К рассвету трупов на улицах быть не должно. Иначе нас с тобой самих в этом катафалке повезут... - Это говорил тот самый лейтенант-палач в ту жуткую ночь.
- Я тебя вызвал, капитан, потому что захотел!.. - надменно, пока Спартак не показал ему свой характер, говорил генерал Береговой.
Сейчас он смотрел на свою слегка трясущуюся ладонь, курил и нисколько не сомневался, что это был один и тот же человек.
- Ну, здравствуй, Миша. Я - Спартак. - Тихо проговорил капитан Терентьев и улыбнулся. Рука тут же перестала дрожать.