Аннотация: Эссе опубликовано в сетьевом журнале "Горизонт" 6(8) 2020 г.
Гений Пушкина несколькими словами точно определял явления, природу человеческих отношений и саму суть бытия. И все же, и все же... была одна область чуждая ему: математика, казавшаяся настолько сухой и холодной, что применить ее к постижению искусства могла лишь скучная бездарь, каковой виделся поэту Сальери.
Начало девятнадцатого века было окрашено бурной эмоциональностью романтизма. И символом ее стал бледный хромающий лорд с точеным профилем. Бунтарь-одиночка, чуждый окружающим, поднявшийся слишком высоко над пошлой банальностью серого быта обычных людей. Его тень, его отблеск лежит не только на Онегине, но и на Чацком, который, подобно этому символу разочарований, бежит как можно дальше от своего "общества", своего "круга".
Но у самого лорда Байрона момент прощания с Родиной был горше и тяжелее, он оставлял здесь не только разбитую любовь, но и крошечного ребенка, которого ему не дозволялось видеть:
Дочь, птенчик, Ада милая! На мать
похожа ль ты, единственно родная?
В день той разлуки мне могла сиять
В твоих глазах надежда голубая...
Спи в колыбели сладко, без волнения;
Я через море, с горной высоты
Тебе любимой шлю благословенье,
Каким могла б ты стать для моего томленья!
Исследователи будут строить немало предположений по поводу того, что молодая жена прославленного поэта, забрав месячного младенца, покинула его и даже - дело немыслимое по тем временам - добилась официального развода.
Сама Анна Изабель (Анабелла) долгое время не обсуждала, что подвигло ее на этот шаг. Но "общество" бурлило догадками. Был ли этот красавец мужеложцем? Имела ли место совершенно неприличная в обществе того времени связь с его cводной сестрой Августой? Это имя, между прочим, было тоже дано дочери при крещении. Однако, впоследствии оно оказалось под запретом для маленькой Августы Ады.Лишь спустя много лет Анабелла позволила себе более, чем прозрачные намеки при встрече с американской гостьей Гарриет Бичер-Стоу. Автор "Хижины дяди Тома", женщина строгих пуританских правил, попыталась предать это гласности. Но фигура покойного на тот момент поэта уже приобрела такое значение, что общество не желало постыдных разоблачений.
Дневник лорда Байрона, в котором он обещал раскрыть свою тайну, невзирая на высказанное поэтом желание разрешить его для прочтения через сто лет, был сожжен вскоре после смерти. Тайна так и осталась тайной.
Но может быть, причина таилась в столкновении "льда и пламени" : поэта-романтика и прекрасной женщины, прозванной им "королевой параллелограммов"?
В роскошном доме деда баронета Милбэнка девочку холили и баловали. Но были здесь и строгие ограничения, довольно необычные для этого века: например, интересоваться поэзией считалось постыдным. Мать пыталась оградить ребенка от "тлетворного" влияния отца.
Поэтому, когда двенадцатилетняя Ада начала запираться в своей комнате, материнское сердце сжалось от ужасного предчувствия : девочка, слишком схожая с отцом пылкой эмоциональностью, тоже ударилась в "грех" стихотворчеств?...
Однако дочь унаследовало не только байроновский темперамент, но и аналитический ум матери. Поэтому волшебные полеты во сне воплотились не в рифмованных строках, а в чертежах и математических расчетах. К великому облегчению Анны Изабель, Ада с гордостью показала ей свой проект летательного аппарата.
Затем в семью пришло несчастье. Корь дала страшные осложнения. Девочка на несколько лет оказалась прикованной к постели. Но это не сломило ее живую, жаждущую познаний натуру. Мать шла навстречу желанию дочери учиться. Были приглашены лучшие педагоги, в их числе математик и мистик Огастес де Морган. Его увлечение эзотерической нумерологией оказало огромное влияние на впечатлительную Аду, ведь ее любовь к математике, унаследованная от матери, была окрашена страстными эмоциями, доставшимися ей от отца. А потому цифры для нее не казались сухими и скучными, они источали магию, тайные, почти что демонические, силы.
Впоследствии о ней напишут: "Ряды чисел казались ей поэтическими строками, а математические формулы - мистическими явлениями". Мир эмоций и мир логики сплелся в этом удивительном существе воедино.
Жена Огастеса Мери Сомервил, переведшая "Трактат о небесной механике" известного астронома и математика П.Лапласа, тоже стала наставницей и старшей подругой дочери Байрона.
Наконец, болезнь отступила. Семнадцатилетнюю Аду вывезли в свет, где ее красота, хрупкое очарование вкупе с интересной бледностью ( результатом трех лет, проведенных в постели) , состоянием деда и громким именем отца произвели настоящий фурор.
Завистливые сверстницы напрасно злословили о странных для великосветской девицы увлечениях и пристрастиях. Дерзкий ум и острый язычок только усиливали притягательность этой барышни. Рой поклонников окружал ее повсеместно.
А вот сама она, подобно отцу, тяготилась серостью, банальностью, обыденными радостями и восторгами людей заурядных. Поэтому даже торжественная процедура представления королевской чете не вызвала у нее такого волнения, как иная встреча , воистину судьбоносная для Ады.
Мери Сомервил уже делилась с девушкой впечатлениями об удивительной вычислительной машине, созданной членом Королевского научного общества, профессором Кембриджа Чарльзом Бэббиджем. Этот механизм мог осуществлять до 60 сложений в минуту и с легкостью перемножал два пятидесятиразрядных числа. По сути дела , это был гигантский, программно управляемый арифмометр со счетным и запоминающим устройствами.
Посещение этого малопонятного монстра стало модным развлечением для великосветской публики. Можно представить себе ощущение одиночества и непонятости, владевшие его создателем посреди всей шумихи и мельтешения франтовато разодетой толпы.
Но прелестное юное создание, обратившееся к нему, не только удивило его, но и явилось живительным глотком свежего воздуха. Как свидетельствовал де Морган, в то время как большинство присутствующих взирало на техническую новинку, словно дикари на зеркальца, молодая девушка просто поразила профессора своими математическими познаниями и пониманием сути его открытия.
Выдающийся математик своего времени Чарльз Бэббидж и Ада Байрон нашли друг друга и стали друзьями на всю жизнь. Помимо научных интересов их связала обоюдная симпатия. Бэббидж видел в ней свою рано умершую дочь, ровесницу девушки. Аде, очевидно, не хватало отца. Возникла действительно настоящая дружба, не имевшая и намека на что-либо иное.
Среди своих поклонников Ада отличала молодого лорда Уильяма Кинга, знавшего ее с детства. С ним она и обвенчалась в 1835 году, будучи 20 лет от роду. Муж не только горячо любил ее , но и гордился своей необычной женой, поддерживал во всех начинаниях. Вскоре он получил титул графа Лавлейс. Именно под именем графини Лавлейс Ада и вошла в историю математики.
Лишь рождение одного за другим троих детей ненадолго отвлекло ее от научных изысканий. Кстати, в именах сыновей прозвучал гордый отзвук великого имени ее отца. Ада назвала их Байрон и Ральф Гордон . Поэтому вряд ли можно согласиться с позднейшим утверждением Стефана Цвейга о том, что лишь в конце жизни молодая женщина впервые прочла стихи лорда Байрона. Выйдя из-под материнской опеки и обретя самостоятельность, Ада просто не могла не заинтересоваться своим необыкновенным отцом, от которого ей достались порывистость, впечатлительность и пылкая страстность натуры.
Создатель "Чайльд Гарольда" большую часть своего состояния потратил на вооружение греческих повстанцев. Его дочь так же нерасчетливо вкладывала свои средства в детище своего кумира.
Счетная машина требовала ремонта. Бэббидж мечтал построить и новый более совершенный аппарат. Но высший свет уже увлекся новыми забавами. Финансирование приостановилось. И даже неукротимая Ада не могла зажечь погасший интерес к этому проекту. Но она была не из тех, кого можно остановить на полпути.
Графиня Лавлейс верила в магию числе, верила мистической прозорливости формул. Вместе с Бэббиджем они попытались создать математическую модель возможности выигрышей на скачках. В данном случае, эзотерика нумерологии оказалась бессильной. Чарльз Беббидж понял это и прекратил свои опыты. Но молодая графиня увлеклась не на шутку. Она проиграла большую часть семейного состояния( пришлось заложить даже личные драгоценности). Но самое скверное, что мутный мир букмекеров втянул ее еще и в некую скандальную истории, закончившуюся шантажом.
Мать помогла ей выплатить долги и выкупить компрометирующие ее письма. Однако, помочь Бэббиджу материально не получилось.
Он начал ездить с лекциями о своей машине. И один молодой инженер итальянец сделал великолепный конспект такой лекции, записав ее по-французски, а затем издав книгой. Юношу звали Луис( Луиджи) Меноброа. Ему суждено было со временем стать премьер-министром Италии. Но его имя стало по-настоящему известно миру именно благодаря тому самому конспекту.
В 1842 году Чарльз Бэббидж попросил Аду перевести эту книгу и посоветовал снабдить ее комментариями. Этот труд занял у нее девять месяцев. И рожденное в результате "дитя" оказалось воистину необыкновенным.
Комментарии заняли 52 страницы. В этом, в общем то небольшом объеме графиня Лавлейс смогла не только объяснить принципы математического программирования, но и задолго до создания настоящего компьютера ввела термины, знакомые сегодня каждому программисту:" цикл", "ячейка", "распределяющая карта".
Она написала и первые в мире вычислительные программы. Самая простая и наиболее подробно описанная касалась решения системы двух линейных уравнений с двумя неизвестными. Вторая была создана для вычисления значений тригонометрических функций с многократным повторением заданной последовательности вычислительных операций. И, наконец, "просеяв числа Бернулли", Ада написала программу для их вычисления.
Но, самое главное, она смогла заглянуть на полтора столетия вперед и представить себе возможности вычислительного аппарата будущего: " Суть и предназначение машины изменятся от того, какую информацию мы в нее вложим. Машина сможет писать музыку, рисовать картины и покажет науке такие пути, которые мы никогда и нигде не видели". Ада определила перспективные возможности создания Бэббиджа, как "разработку и пакетную обработку любых функций". Высказав предположение, что вычислительные операции могут выполняться не только с числами, но и с другими объектами, она подчеркнула, что видит в вычислительной машине не только быстродействующий арифмометр, но нечто совершенно иное, то, что широко войдет в наш был лишь к концу двадцатого столетия, - компьютер.
Совершить такое могла лишь творческая натура, сочетающая эмоциональную страстность, пылкое воображение и аналитический ум.
"Мой дорогой интерпретатор","фея", - так называл Чарльз Бэббидж удивительную женщину, сочетавшую женственность, грацию, обаяние и острый ум. Ее друзья, собиравшиеся в интеллектуальном салоне графини, прозвали ее также "диадемой круга".
Но были и те, кого пугала "неженская" страсть к математике, умение мыслить логически, сильный характер. Даже великому Диккенсу мерещился "дьявольский шлейф", тянувшийся за Адой. А она, подобно своему отцу, озорничала и подразнивала косное общество, подчеркивая свой "демонизм". Так еще в юности Ада писала: "Клянусь Дьяволом, что не пройдет и 10 лет, как я высосу некоторое количество жизненной крови из загадок Вселенной, причем так, как этого не смогли бы сделать обычные смертные умы и губы".
Недобрый рок настиг ее в том же возрасте, в котором сразил и ее отца. Она умерла от рака в 37 лет. И согласно ее воле, графиня Лавлейс похоронена рядом с лордом Байроном.
В честь Ады названы два небольших городка в американских штата Алабама и Оклахома. В Оклахоме существует и колледж ее имени.
"Ада" - имя единого языка программирования для американских вооруженных сил, а в дальнейшем и для всего НАТО.
День ее рождения 10 декабря отныне является международным днем программиста.
К семейному склепу Байронов приходит немало людей. Но, если в девятнадцатом веке преобладали поклонники великого поэта, то сегодня здесь все больше почитателей его выдающейся дочери. Есть воистину интригующий парадокс в том, что символ поэтической романтики и почти экзальтированной эмоциональности начала позапрошлого столетия произвел на свет ту, что сумела ощутить и передать последующим поколением чародейство математической логики и в самом высоком смысле "поверить алгеброй гармонию".
Да, первым программистом в нашей истории была не девочка с мальчишеской стрижкой в свитере грубой вязки, а современница пушкинской Татьяны Лариной, изящная миниатюрная графиня, соединившая поэтическое виденье действительности и волшебную магию чисел.