|
|
||
Тишину нарушал только скрип снега под ногами, да рокот снегоуборочной машины, ленивым жуком ползущей по посадочной полосе. Несколько человек возились у мотосаней, заканчивая погрузку оборудования, еще трое стояли на краю базы и молча смотрели в заснеженную пустыню, куда уходила хорошо натоптанная и наезженная дорога - уходила и обрывалась гладкой, нетронутой пеленой снега. - Вот будет номер, если не откроется, - сказал Бобров. - Это да, - согласился Мелешкин. Сорин молчал. Подошел Свенссон с часами, встал рядом, хлопая заснеженными ресницами. Помолчали. Неясный гул прокатился над белой пустыней - не столько слышимый, сколько осязаемый где-то глубоко под кожей. Воздух над тем местом, где обрывалась дорога, замерцал, пошел рябью, словно бы сгустился и наконец застыл перламутровой пленкой в форме обрезанного снизу эллипса. - Точно по расписанию, - сообщил Свенссон. - Это да, - подтвердил Мелешкин. Сорин с облегчением вздохнул: "дверь" открылась, значит, можно заняться делом и какое-то время не ощущать, насколько он здесь чужой и, возможно, лишний. Проклятый характер. В карман не спрячешь. Вроде и ничего особенно дурного, но и хорошего - тоже ничего. "Неудобный человек", - вспомнилось ему случайно подслушанное еще там, на Большой земле. - А что, - сказал Мелешкин, провожая взглядом возвращающегося к саням Свенссона, - когда уже разрешат оставаться внутри на период коротких отключений? Приборы вроде позволяют... Мелешкин был с группой исследователей, нашедших "дверь", и у него выработалось несколько собственническое отношение к находке, словно он сам ее подстроил. Он даже собственноручно сделал и вбил в лед палку с табличкой "вход в параллельный мир" и теперь сгорал от нетерпения в ожидании долгосрочной экспедиции, надеясь, не иначе, обнаружить там Плутонию с динозаврами. А обнаружили вход чисто случайно, когда два биолога заинтересовались, куда все же уходят пингвины, направляясь в одиночестве вглубь материка. Про пингвинов ничего путного так и не выяснили, кроме того, что они погибают, исчерпав запас сил, там, докуда успели дойти. Во всяком случае, те, кого удалось отследить, поступили именно так. Некоторых потеряли из виду, но их судьба вряд ли отличалась от судьбы собратьев. - Ты приборы-то со своим организмом не равняй, - отозвался Бобров так лениво, что становилось понятно: разговор происходит не в первый раз и теперь катится по привычной колее. - Кто знает, что там с живым объектом делается, пока "двери" закрыты. - Так вот и надо проверить! Хоть бы лайку какую прислали... - Ты, пожалуйста, при иностранных коллегах этого не предлагай, - усмехнулся Бобров, - сразу начнут, что мы собак не только на орбиту любим закидывать, но и вообще во все дырки совать... - Зачем собак, - сказал Сорин ровным, без интонаций голосом, - можно ближайшего пингвина. - Это ты, типа, собак пожалел? - уточнил Мелешкин. То ли удивился, что Сорин в состоянии кого-то пожалеть, то ли просто подтрунивал. - Это я про запрет на собак вспомнил и про доступность пингвинов. К слову, я слышал, один как раз в "паломничество" отправился, - поймав устремленные на него взгляды, добавил равнодушно: - Все равно сдохнет. Бобров с Мелешкиным переглянулись. - Ну что ж, - решил Бобров, - свяжусь с берегом, может и согласятся. Если этого блудного пингвина найдут еще... А нам пока и без него есть, чем заняться, - и он кивнул на "дверь". Все невольно посмотрели туда же. Исследования шли довольно медленно. Периоды, на которые появлялся проход, были непостоянны - хоть и имели определенный повторяющийся цикл, сильно разнились между собой, и у группы наблюдателей ушло довольно много времени, чтобы выявить цикл полностью. В какой-то момент "дверь" закрывалась почти на три месяца, потом открывалась на двое суток, чтобы после этого закрыться на десять часов, и далее в таком же духе. Весь цикл занимал почти год, так что успели обустроить капитальную базу, занимаясь одними только наружными наблюдениями. Соваться внутрь до завершения программы категорически запретили и до недавнего времени счастливчиков, побывавших внутри, можно было пересчитать по пальцам, благо список ограничивался группой первооткрывателей. Мелешкин до сих пор любил вспоминать, как они, дурачась, шагали то внутрь, то наружу - из тьмы на яркий свет и обратно. Пока вдруг "дверь" не схлопнулась у Мелешкина за спиной. Повезло, что он в этот момент был с нужной стороны. Повезло, что все были с нужной стороны. Базу разбили в стороне и на некотором расстоянии от "двери" (а ну как оттуда что-нибудь вылезет), аэродром находился еще дальше, поэтому мешок с пингвином подвезли на санях вместе с другим барахлом. Когда "паломника" вытряхнули наружу, вид у него был довольно помятый и изнуренный. По взгляду, которым пингвин окинул собравшихся, было понятно, что он перенес немало страданий в мешке, но всех их прощает и вообще устал от жизни. - Может, покормить? - предложил Сорин. - Чтоб не загнулся раньше времени, а то эксперимент насмарку. Вроде на складе рыба была какая-то. - Той рыбой сейчас убить проще, - отозвался Мелешкин. - Да и не станет он, у него ж башню снесло. Пингвин меж тем помотал башкой, проморгался, встал, пошатываясь, и вдруг со всех ног, растопырив крылья и приоткрыв клюв, помчался прямо к "двери". Кто-то присвистнул. - Не, ты поглянь, - возрадовался Мелешкин, - таки сюда они все идут!.. - Это несколько преждевременное утверждение, - ответил Сорин, хотя и сам склонялся к той же мысли, чего уж там. - Держите! - опомнился Бобров. Сорин с Мелешкиным бросились за пингвином, но тот уже вкатывался на животе в "дверь". Они проскочили через "пленку" и оказались в сумраке той стороны. - Вот же мелкий мерзавец, - не выдержал Мелешкин, включив фонарь и торопливо оглядевшись. - Ищи его теперь. Пингвина нигде не было видно. Свет фонарей выхватывал из мрака только кучу оборудования, сложенную недалеко от входа; легкий ветерок гнал поземку. Здесь всегда было темно. Может быть, исследователи застали местную полярную ночь, а может, они находились в гигантской пещере - из-за недостатка данных мнения по этому поводу расходились. Под ногами, как и снаружи, лежал лед, прикрытый несколькими сантиметрами слежавшегося снега. А более в доступной близости ничего и не было. Только фантазии Мелешкина, которыми он щедро делился с окружающими, включая Сорина. Фантазии были довольно наивными, но Сорин не возражал. Возможно, он их просто не слышал. - Давай, я с той стороны, ты с этой, - предложил Мелешкин. - Далеко не отходи. Не найдется - так и черт с ним. Сорин кивнул. И пошел налево, во тьму. Где-то там запущенный в прошлый заход лидар нащупал стену - местные горы или торосы, это выяснить еще не успели. Сорин прошел по краю утоптанной людьми площадки, кое-где изъеденной свежими лунками, словно оспинами, но ничего примечательного не нашел. Посередине встретился с Мелешкиным. Через дверь, белевшую в отдалении, вкатились мотосани с оборудованием. - Ладно, пора уже и делом заняться, - сказал Мелешкин с досадой. - А то наконец радар прислали, а я тут, с пингвином... - он покосился на Сорина, тот стоял с непроницаемым лицом. Свенссон с Дюкре сгружали с саней большой зеленый ящик. Рядом ковырялись в своем багаже российские геологи. - Медленно работаете, - сказали они Мелешкину. - Спорим, мы подледный рельеф снимем раньше? - Тьфу на вас. - Сбежал? - сочувственно спросили они. - Собака он, - подтвердил Мелешкин с жаром. Геологи засмеялись. - Эй, Мелешкин, - в дверь просунулась "голова", не опознаваемая в контрсвете. - Вашу милость там снаружи просят. - Иду! - он нашарил лучом фонарика Сорина, всматривающегося в следы на снегу. - Брось его, он наверно уже далеко удрал. - Угу, - рассеянно отозвался Сорин. - Ну ладно, - Мелешкин потоптался и пошел к выходу. По пути окликнул геологов: - Присмотрите тут за ним, мало ли. Геологи, не отрываясь от своих буров, махнули ему рукой. Сорин снова прошелся вдоль площадки - подальше, где снег лучше сохранился, и на этот раз нашел отчетливый пингвиний след, точно по прямой уходящий в темноту. Оглянулся на копошащихся неподалеку геологов и пошел по следу: обнаруженное лидаром препятствие было довольно близко и вполне могло статься, что пингвин сейчас топчется перед ним. Дикой фауны тут не водилось - анализы не показали никакого наличия жизни: ни земной, ни какой-либо еще. Лед, взятый недалеко от входа, был практически такой же, как и снаружи. Не исключено, что он снаружи и наполз. "Дверь" светилась лучше всякого маяка, едва стоило обернуться... Вскоре в свете фонаря показалась ледяная стена, припорошенная снизу крупным рассыпчатым снегом. В одном месте его было гораздо больше, словно он насыпался откуда-то сверху. Приблизившись, Сорин увидел, что следы пингвина уходят по этой насыпи вверх и исчезают в дыре, заросшей в нижней своей части льдом и снегом. У дыры были подозрительно правильные очертания, а под слоем льда угадывался непонятный материал - Сорин заподозрил, что искусственного происхождения. Это уже было интересно. Воткнув носок сапога в плотный снег у нижней кромки дыры, Сорин полез вверх -посмотреть, как у туннеля с проходимостью, прежде чем возвращаться назад с докладом. Чуть поодаль туннель то ли поворачивал, то ли обзор перекрывал снежный горб. Перехватив фонарь поудобнее, Сорин полез дальше. Добравшись до горба, посветил фонарем. Лаз уходил насколько хватало света, и пингвиньи следы вместе с ним. Удовлетворившись увиденным, он собрался спускаться, но тут пласт снега под ним дрогнул и заскользил, все убыстряясь. Сорин потерял равновесие и полетел вниз. Очнувшись, он не сразу понял, где находится. Темно. Холодно. Но не так холодно, как прежде. С одного бока было холоднее. Нет, поправился Сорин, это с другого теплее. Пингвин привалился к нему всей тушкой и, кажется, дремал. Когда Сорин пошевелился, чтобы сменить позу, тот встрепенулся. - Греешься? - спросил у него Сорин, голос был хриплый и чужой. - А я вот читал, во времена золотой лихорадки некоторые книжные персонажи отогревались при помощи теплых собачьих внутренностей. Спорю, пингвины для этой цели тоже годятся. Пингвин не верил, смотрел устало. Или Сорину так казалось - видеть он мог лишь смутные очертания. Спасибо и на том, хоть какой-то свет. Пятна "двери" видно не было. От осознания этого, казалось, замерзали мысли. С трудом распрямившись, Сорин сел. Тело ломило - от холода или отбил при падении, уже не разберешь. Пневмонию небось заработал, мрачно подумал он. Фонарь не включался и пришлось довольствоваться непонятным местным освещением. Вернувшись по своим следам к лагерю, Сорин оглядел покинутую кучу снаряжения, темнеющую на снегу, и окончательно убедился, что остался совершенно один. Неописуемо, тотально один. Как, наверное, те пингвины, бредущие по ледяной пустыне навстречу неведомому зову и собственной смерти - возможно, даже не понимая этого. Или, напротив, понимая, что еще хуже. Пингвин опять куда-то пропал. Оставленное на снегу оборудование казалось брошенными мертвыми останками. Сорину бы поискать в нем какой-нибудь набор для выживания, наверняка занесенный внутрь запасливыми полярниками на "всякий пожарный", но странное чувство ирреальности происходящего сделало это несущественным: Сорин словно попал в сновидение - реалистичное, но все равно не настоящее. Вот как, наверное, происходит, когда мозг не готов осмыслить реальность, подумалось ему. Сорин повернулся и пошел обратно к пингвиньему лазу. Если уж ему суждено тут помереть - то хоть узнать, куда так рвался маленький негодник. Будь тут Мелешкин, он бы наверняка предположил, что это инопланетный космический корабль, а пингвины были на нем питомцами. Только инопланетяне вымерли, не выдержав суровых местных реалий, а пингвины нашли лазейку на Землю, где и прижились. Как-то так. Представив, с каким запалом Мелешкин бы все это выдал, Сорин даже почти улыбнулся. Про себя. Наверно у него сотрясение мозга, решил Сорин, заметив это. И полез в туннель. Тот был не слишком длинным, но все равно выматывающим, поскольку пришлось лезть вверх и чуть ли не ползком. К тому же, он самым неприятным образом напоминал гигантскую сливную трубу, что тоже не придавало бодрости, и в находящееся за туннелем относительно большое помещение Сорин вывалился изрядно изможденным. В проредившейся темени угадывались белесые фигуры - не то статуи, не то сталагмиты, испускавшие легкое свечение. Сорин привалился к одной из них отдышаться, вгляделся в плавные агатовые разводы. Что лучше, подумал он, - поднапрячься еще с риском истратить последний запас сил, но зато придать своему пребыванию здесь хоть какую-то видимость полезной деятельности, или сесть отдохнуть, поберечь силы с риском замерзнуть? И посоветоваться не с кем - все опытные полярники остались там, снаружи. Все человечество осталось снаружи. Да что там, все живое осталась снаружи. Кроме одного пингвина со снесенной башней, но и тот бросил его, Сорина, в одиночестве. Вспомнился суровый товарищ Иванцов, с которым Сорин имел беседу перед отправкой в экспедицию. - Знаете, почему принята ваша кандидатура? - спросил тот, глядя на Сорина бесцветным изучающим взглядом, в котором словно льдинки плавали - Сорину даже показалось на миг, что он смотрится в зеркало. - Моя жена говорит, что самая прекрасная вещь во вселенной - когда исполняется настоящая мечта. Даже, скажем так, истинная. Та, которая лежит где-то в сердцевине естества, так далеко, что многие и не замечают. Когда исполняется такая мечта, во вселенной начинают звучать особые струны. Правильные. - Иванцов помолчал, глядя на собеседника с выражением, от которого тот обязан был почувствовать себя совершенно неправильным, если бы не делал этого с самого начала, и продолжил: - Я считаю, все это чушь собачья. А приняты вы потому, что утвержденный специалист... в общем, не смог. Да и мечты в вас, мне кажется, нет никакой. Хочу только заметить, Антарктида - не то место, куда имеет смысл убегать от себя и своих проблем. Все равно притащите их за собой, еще и коллег нагрузите. - А если я не от себя бегу? - спросил Сорин. - А наоборот. К себе. Иванцов окинул его внимательным взглядом. В котором не было ни капли веры. - Ну, дай-то бог, - сказал он равнодушно и уткнулся в бумаги, потеряв интерес и к разговору и к самому Сорину. Напрямую своего отношения он не демонстрировал, но было понятно и так. Как и здесь сразу было ясно, что ждали вместо него другого, привычного и удобного. А это что вы нам прислали? Интересно, чего бы Иванцов сказал теперь, когда нехотя утвержденная им кандидатура загибается тут как полный дурак, которым, если подумать, и является? Сорин явственно представил его слегка брезгливый взгляд, словно бы говоривший: "Ну, я так и знал". Надо все же подняться и пойти. Лишь бы только вспомнить, куда. Додумать эту мысль Сорин не успел, провалившись в тяжелое, тягучее забытье, в котором вокруг шныряли пингвины. Они толкались и стрекотали ему в ухо, говорили: "смотри, как я умею", шили юркими телами воду, невидимыми нитями сплетая ее в толщу корабля. Его борта росли и уплотнялись, а пингвины все вились и вились. Корабль был сильный и умный, в нем нашлось место и для гнезд, и для кусочка океана - родной воды, которую пингвины собирались взять с собой в путешествие. И Сорин тоже плавал в этой воде и знал, что здесь его родной дом, в этой воде никто не мог причинить ему зла. Кроме холода, который усиливался все больше и больше. Какой-то звук вывел его из транса. А может, он был частью бредовых видений. Сорин подождал, вслушиваясь в тишину. Крик повторился и теперь было очевидно, что кричит пингвин. Сорин пошел на звук и вскоре увидел его - осунувшегося и потерянного, скорбной статуей застывшего перед очередной непонятной формой из причудливого сочетания выпуклостей и углублений, на этот раз горизонтальной - Сорин почему-то сразу подумал, что это должен быть пульт управления. А может, это был тренажер, по которому пингвины могли кататься на пузе - чисто для повышения жизненного тонуса. Как и вертикальные фигуры, "тренажер" испускал слабое свечение, вгонявшее в сонливость гораздо больше темноты. - Что? - спросил Сорин. - Дошел до навязчивой цели и теперь не знаешь, что с нею делать? Подошел и встал рядом с пингвином. Непонятная конструкция притягивала взгляд. Настолько чужеродная технология, что непонятно, как она может быть связана с такими простыми и свойскими пингвинами. Сорин изучал взглядом сложную поверхность в поисках закономерностей и представлял, какая неведомая цивилизация могла это создать. Он вдруг явственно увидел чужой мир, очень похожий на Землю, и в то же время другой. Настоящий Эдем, только без людей. В нем царили пингвины, беззаботные и счастливые, как дети во время летних каникул. Пока их безмятежный мир не начал замерзать. Пингвины приспосабливались к холоду, но планета замерзала быстрее, и однажды стало ясно, что скоро она замерзнет совсем. И тогда они построили корабль. Или, скорее, пересадочный модуль, по которому выжившие перешли в другой мир, чтобы переждать в нем оледенение. Корабль плавал тут, на поверхности ледника, сотни тысяч лет, а может, и миллионы, терпеливо поджидая своих создателей - вернутся же они когда-нибудь проведать родной мир. Но никто не приходил. Океан в этом мире оказался не так безопасен, и пингвины, занятые выживанием, забыли что-то важное о себе... Наверное, где-то с другой стороны есть похожий выход в тот, другой мир, или он заразился от Мелешкина глупыми фантазиями и вообще спятил, подумал Сорин. Он провел рукой по гладкой лаковой поверхности, отгоняя видения. Где бред, где реальность - как понять?.. Мелешкин, бледный и беспокойный, приплясывал у "двери" в ожидании заветного часа. - Прекратить суетиться, - в очередной раз велел ему Бобров, но добился только того, что Мелешкин устремил на него тоскующий взгляд, от которого Боброву стало тошно. Он переключил внимание на поисковую группу и повторил в сотый раз: - Группа Дюкре отправляется на поиски, остальные выполняют свои задачи, и если к моменту их окончания ситуация не прояснится, идут помогать искать. - А может лучше сначала все искать? - предложил в такой же сотый раз Мелешкин. - Вдруг это пещера - еще вызовете обвал своими взрывами? - Взрывы маленькие и узконаправленные, - с терпеливой улыбкой заверил его Свенссон. - Тебе тоже надо закончить со своим радаром, - строго велел Бобров. - Потом можешь присоединяться к поискам, если в этом еще будет необходимость. Парень вроде смышленый, - добавил он не очень уверенно, - запросто может оказаться, что сидит спокойно у входа, ждет. Пространство знакомо замерцало и "дверь" сплелась на своем месте. Полярники дружно бросились внутрь. Вопреки надеждам, пропажа не сидела прямо под дверью и спасатели отправились разыскивать следы, остальные - по рабочим местам. - А я следы нашел! - крикнул кто-то. - Похоже, он возвращался сюда, а потом снова ушел! Геологи разбежались по местам, торопясь закончить плановое исследование и тоже присоединиться к поисковой группе. - Не взрывайте! - заорал вдруг Мелешкин. Но было поздно. Свенссон как раз нажал на кнопку. Волна коротких и каких-то куцых взрывов прокатилась по лагерю. Больше вроде бы ничего не происходило и Мелешкин подумал, что зря поднял панику, но тут лед под ногами задрожал. - На выход! - заорал Мелешкин, обжигая горло холодным воздухом. - Все на выход быстро! Бегом! И они послушались. Наверное, не столько Мелешкина, сколько волны искусственного, но тем не менее действенного ужаса, выкатившегося из темноты вместе с бьющим по ушам гулом. Дрожь под ногами усиливалась, подгоняя. Мелешкину показалось, что на пределе видимости, где-то на самом краю, вздымается горизонт. Полярники высыпали из "двери" и бежали дальше, свернув с прямой линии вместе с дорогой. Унесли за собой пораженного Боброва, который должен был руководить работами снаружи, но слишком интересовавшегося результатами поисков, чтобы уйти на базу. Следом за полярниками из "двери" вырвался язык льда и снега, полетел далеко вперед - в отличие от дороги, по прямой. К ужасу своему, зрители увидели, что на переднем конце этого языка то ли бежит, то ли летит вместе с ним одинокая фигура. Сворачивать было поздно. Можно было лишь мчать изо всех сил и надеяться, что поток выдохнется раньше, чем настигнет, подомнет под себя. На исходе лавина подхватила фигуру и подбросила кверху. Описав дугу, Сорин шлепнулся в снег, выронив по пути пингвина - тот так и покатился, ошеломленный. Все дружно бросились к Сорину - жив ли? - О, нет, - застонал он, отчаянно щурясь, - выключите солнце!.. - и, спохватившись, прижал руки к глазам. Какое счастье, что на свете есть неудобные, но такие чудесно толстые рукавицы. Народ радостно хлопал его по плечам и куда придется, а Сорин надеялся, что все эти люди просто обознались, скоро поймут свою ошибку, и оставят его в покое. - Мужик! - сказал Мелешкин с такой гордостью, словно сам воспитывал, и констатировал очевидное: - Во я охрип... - Мужик, - согласился Бобров с нервным смешком. - И сам вылез и дружка своего прихватил. Давайте теперь в медчасть его. И объяснить мне кто-нибудь, что это за... за... - Он выпростал руку в сторону кучи льда, словно Ленин на броневике, и яростно шевелил бровями (но из-за капюшона этого никто не видел). - Отрыжка? - подсказали ему. Бобров поискал взглядом остряка с намереньем отчитать, но остряком оказался Свенссон и Бобров сдержался. Тем более, что Свенссон развил свою мысль: - Я так полагаю, это... пространство выплюнуло из себя все, что было в нем постороннего, - и он скорбно поглядел на торец зеленого ящика, кокетливо выглядывающий из-под увесистой глыбы льда. Бобров обратил внимание на испорченное оборудование и пригорюнился. Пингвин тоже горевал. Свесив голову, он отрешенно рассматривал снег перед собой на предмет: а не лечь ли помирать прямо здесь? - Ты почему кричал не взрывать? - спросили у Мелешкина. - Нашел что-нибудь интересное? - Угу, - прохрипел Мелешкин, - интересное: стены и потолок. Правильных геометрических очертаний, с правильными технологическими отверстиями. Я подумал: вдруг какие механизмы в полу повредятся... Народ примолк и задумался. - Яма какая, - грустно сказал кто-то, - теперь неудобно будет в "дверь" ходить. - Если она вообще откроется... - А ты в дверь не ходи, ты куда положено ходи... - А вам говорили - нефиг взрывать раньше времени!.. - Да кто ж знал-то! Сорин слушал их препирательства и ему было так хорошо, что не описать. Он даже не предполагал, что так бывает. Лежишь на снегу, весь целиком отшибленный, причем не первый раз за день, голодный и уставший, болит все, что можно (а порой, и что нельзя), над тобой стоят и ругаются о своем суровые полярные люди, а тебе внезапно хорошо. Бывает же. Вот бы мечту - такую, чтоб из самого нутра, как Иванцов говорил, невпопад подумал он. - Ты как там, внизу? - с заботливой хрипотцой спросил Мелешкин. - Спать хочется. Кое-как поднявшись, Сорин педантично отряхнулся и пошел в сторону пищевого склада, стараясь не ковылять хотя бы пока на него смотрят. - Куда это он? - спросил Мелешкин. - Наверно рыбу размораживать, - флегматично отозвался Бобров, с трудом отвлекаясь от мысленного подсчета убытков. - Ту, которой убить проще. Мимо, вдоль кромки ледяного языка брели скорбные геологи, временами выдергивая на свет божий какие-то обломки. - Это ничего, - сказал Бобров, рассеянно поглядев вслед стремительно удаляющемуся Сорину. - Он тут быстро оттает. - Это да, - ухмыльнулся Мелешкин. Сорин шел, сердитый и нахохленный, злясь непонятно на что, но в основном, конечно же, на себя. Следом, такой же нахохленный и целеустремленный, ковылял пингвин.
|