Цивунин Владимир : другие произведения.

Стихотворения Кирилла Померанцева

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сначала эти стихотворения были мной переписаны в тетрадь, потом перенёс их сюда.


Стихотворения Кирилла Померанцева

  
   Давно - когда? лет, может быть, пятнадцать назад - встретились мне впервые стихи Кирилла Померанцева. И сразу полюбились.
   Этого русского поэта, жившего в Париже, публиковали у нас мало. То есть в советское время, понятно, совсем не печатали, но в перестроечное - две-три публикации были таки. Мне повезло, экземпляры журналов со стихами Кирилла Померанцева у меня есть. Две довольно объёмистые подборки. Спасибо журналам "Октябрь" (N8, 1989) и "Знамя" (N1, 1991).
   Однако, поскольку номера эти вышли ещё в "доинтернетовское" время, в Сети эти подборки не выложены. Сам я, пытаясь найти ещё какие-нибудь публикации Кирилла Померанцева, ничего толком найти не смог - либо других публикаций особо и нет, либо поисковые программы "забиваются" другими Померанцевыми, среди которых есть также и поэты (Игорь Померанцев, например).
   Всё это побудило меня отсканировать имеющиеся у меня стихи Кирилла Померанцева да выставить прямо здесь, на любезно предоставленной мне страничке сетевого журнала "Самиздат".
   Пока успел подготовить две подборки из уже названных журналов, сразу их здесь и выставляю. Журнальные предисловия - они довольно объёмистые - решил здесь не помещать.
   Да, в моих тетрадках есть ещё стихи Померанцева, когда-то переписанные уже Бог знает откуда. Позднее, как позволит время, я все их отыщу и тоже прямо сюда добавлю.
  
   Владимир Цивунин. 16 мая 2006 г. Сыктывкар, Коми.
  
   ---------------------------------------------------------------------------
   ---------------------------------------------------------------------------
  
  
Кирилл Померанцев. Стихи
("Октябрь, N8, 1989)


НА ДОРОГАХ ИТАЛИИ

                                     Закат в полнеба занесен.
                                                     Георгий Иванов

Опять на дорогах Италии:
порывисто дышит мотор.
Флоренция, Рим и так далее,
Неаполь, миланский Собор...

Блаженствует вечер каштановый,
над Лидо в полнеба закат, --
совсем, как в стихах у Иванова, --
сгорает и рвется назад.

Но мне ли теперь до Венеции,
до кружев ее базилик,
когда, оборвавшись с трапеции
в бессмыслицу, в старость, в тупик,

я вижу: в конце траектории,
на стыке дорог и орбит, --
огромное небо Истории
последним закатом горит.


НА ЭТАПЕ

Если лопнет передняя шина
или тормоз на спуске сгорит
и слепая стальная машина
в побежденное время влетит, --

пусть застынут в легчайшем виденье
луг зеленый и синяя твердь,
потому что последним мгновеньем
побеждаются время и смерть.


ФЛОРЕНЦИЯ

Мне бессонится,
                            мне не лежится.
Канителятся мысли гурьбой.
Израсходовав все заграницы,
Я не знаю, что делать с собой.
За окном флорентийское небо,
А за ним петербургский рассвет.
Мне бы горсточку радости,
                                             мне бы
Двухцилиндровый мотоциклет!
Чтоб в бессонницу,
                                в небо,
                                           в Италию,
В Петербург,
                     в Петроград,
                                          в Ленинград,
И так далее,
                     и так далее...
Через дождь,
                      через снег, через град --
Прокатить бы по шпалам Италии,
По тому, что еще впереди:
По ее винтовой траектории
В побежденное завтра войти.
Чтоб из завтра взглянуть на Флоренцию,
На сравнявшийся с небом рассвет,
На полеты,
                  бунты,
                            конференции
Наших кибернетических лет.
Мне не спится.
                        Мечты колобродят,
За окном все забито весной:
Там огромное солнце восходит
Над моей легендарной страной!


ВОЗВРАЩЕНИЕ

Солнце, море,
                       мечты и дороги...
Гулкий сумрак резных кампанил:
счастье было совсем на пороге,
в дверь стучалось.
                               Но я не пустил.

Мимо! Мимо!
                     Мелькают пейзажи,
задыхается мотоциклет.
Ветер вскинется, грудью наляжет,
отшвырнет фиолетовый след.

И невольно глаза закрывая:
сто,
      сто двадцать,
                            сто сорок!
                                            А вдруг?..
Над Венецией ночь кружевная
начертила серебряный круг.

Захлебнулась неоновым блеском,
провалилась сквозь тысячи лет,
и наутро проснулась на Невском,
поджидая февральский рассвет...

Так, под нервную дробь "ундервуда"
Возникают былые года,
Появляются из ниоткуда
И, срываясь, летят в никуда,

Исчезая кривым силуэтом
За мазками оранжевых крыш...
Под косым электрическим светом
Вижу стрелку и надпись: ПАРИЖ.


* * *

Парижская сутолока, вечер,
Сердец металлический стук,
Я знал лишь случайные встречи,
Залог неизбежных разлук.

А счастье мне даже не снилось,
Да я и не верил ему,
И все-таки как-то прожилось,
Но как, до сих пор не пойму.


* * *

На исходе двадцатого века
В лабиринте космических трасс --
Чем пополнили мы картотеку
Барабанных, штампованных фраз?
Декларации, лозунги, речи...
Смена вех и дорог без конца...
Чем приблизили лик человечий
К лучезарному лику Отца?
Легкой дымкой небесная слава
Поднималась над стойкой бистро,
И в Париже Булат Окуджава
Что-то пел о московском метро.
Вот она, эта малая малость,
Чем, воистину, жив человек,
Что еще нам от Света осталось
В наш ракетно-реакторный век.
Постараемся ж не задохнуться,
Добрести, доползти, додышать,
Этой малости не помешать,
Предпоследнему дню улыбнуться.


* * *

Как унизительно стареть
Так невпопад, так неумело,
И, съежившись у печки, греть
Свое слабеющее тело.

И все же верить и любить,
Как будто молодость продлится,
И ничего не позабыть,
И ничему не научиться!


* * *

Люблю перекресточный веер
Штурмующих дали дорог --
Дорог, уходящих на север,
На запад, на юг, на восток.

Люблю их графически строгий,
Ритмически песенный лад:
Дороги, повсюду дороги,
Дороги вперед и назад.

Дороги в безвестье, в не знаю,
Дороги, как линии рук...
Давай, я тебе погадаю,
Мой воображаемый друг.

Давай, мы с тобой помечтаем,
Давай, мы с тобой улетим.
В Италию. Хочешь в Италию?
В Неаполь, в Милан или в Рим?

Давай, превратимся в движенье,
В поэзию, в солнечный блик:
Ведь ты -- мое воображенье.
А я -- твой послушный двойник.

Люблю, приближаясь к итогам,
Под жизни стихающий шум
В вечернюю мглу по дорогам
Бездумно лететь наобум.


* * *

Как звездные тени, ложатся
Осенние листья в саду.
И мне начинает казаться,
Что сам я по звездам иду.

И звезды горят подо мною,
Как будто сквозь холод и зло
Осеннее тихое пламя
На скорбную землю сошло.


* * *

Бог увидал: "все хорошо зело".
И в день седьмой почил от дней творенья.
Но человек, его предназначенье --
Пройти сквозь мрак, отчаянье и зло.

Так, день восьмой был создан во Вселенной,
День грешников и блудных сыновей,
Дабы по истечении всех дней
Была на небе радость совершенней.


* * *

Мне совершенно безразлично, -
Что неприлично, что прилично
Что тошнотворно, что смешно:
Мне совершенно все равно.

Что помню? Вереницу войн
И вереницу революций,
Глухой аэропланный вой
Да невозможных конституций

Крушение наперебой.
Блажен,
             кто этой жизни рад,
Кто каждый миг благословляет.

Но тот блаженнее стократ,
Кто цену всем блаженствам знает
И чашу Смерти, как Сократ,
Благоговейно выпивает.


* * *

Сегодня день почти вчерашний,
Почти преодоленный день.
С неотвратимостью всегдашней
Ложится от калитки тень.

И так безжизненно застыла
На скошенной траве она,
Как будто вечность наступила
И не окончилась война.


* * *

"Все это было, было, было",
И это все прошло, прошло.
И даже память позабыла
Тех дней бессмысленное зло.

Так жизнь пройдет, и не заметишь,
Но за последнею чертой
Не то ужасно, что там встретишь,
Но то, что принесешь с собой.


* * *

Вот и все...
                  -- волшебное решенье.
Страшновато только:
                                   Ну, а вдруг
Не конец потом, а продолженье
И все тот же там порочный круг,
Те же сны, такие же желанья,
Тот же спор с безжалостной судьбой.
И не стать проклятому сознанью
Никогда блаженной пустотой,


* * *

Настанет день,
                         иль ночь настанет,
Когда мне будет все равно --
Луна ли в комнату заглянет
Иль солнце озарит окно.

Тогда, спокойный и свободный,
К столу привычно подойду
И в книге приходо-расходной
Черту большую проведу.

Чтоб знать: в моих стихах безвестных
Я, странствуя среди живых,
Творил ли ангелов небесных
Иль "демонов глухонемых"?


* * *

В вечерний предзакатный час,
Когда и сердце бьется глуше,
Мне страшно вглядываться в вас,
О, человеческие души.

Мне кажется, что вся земля,
Со всей набухшею в ней кровью,
Со всей тоской, со всею болью,
Застенком стиснула меня.

Как будто пробили куранты
Отбой надеждам и мечтам,
И я, как тень, плетусь за Данте
По девяти его кругам.


* * *

Смотрит танк глазницами пустыми --
Объясни мне -- что такое зло?
Почему над добрыми и злыми
Солнце одинаково взошло?

Милый друг, что мы о солнце знаем?
Посмотри: оно глядит на нас,
Но уже глаза мы закрываем,
Чтоб оно не ослепило глаз.


* * *

О, сколько их за эти годы,
Презревших смерть, забывших страх,
Дыханье каторжной свободы
Смело и обратило в прах.

Нас уверяют: это средство
Для дней других, для дней иных...
Но что за страшное наследство
Для нас, оставшихся в живых!


* * *

Богоносец... Скорей чертоносец,
Зачумленный блатною судьбой,
Гениальный беспутный уродец.
И вот все же -- ты мой, а я -- твой.

Погляди, что ты сделал с собою
В мертвой хватке за будущий рай,
Как покрыл планетарной тюрьмою
Свой бескрайний, безвыходный край.

О, святая, немая бездонность
Пустоты эмигрантского дня...
Я в тебе, ты -- моя обреченность,
Ты во мне -- обреченность твоя.


* * *

От пораженья к пораженью,
От униженья к униженью,
Из тупика в другой тупик,--
И так от самого рожденья

"До тошноты, до отвращенья",
До боли, перешедшей в тик,
До боли, ставшей монополией,
До белены.
                   Чего ж вам более?


* * *

Провода, паровозы, пути --
Полустанок железнодорожный...
От людей еще можно уйти,
От себя убежать невозможно.

Поезд мается, время бежит,
Ветер сушит, и годы калечат...
И сложнее становится жить
Не с людьми, а с собою, конечно.


* * *

Мне снова снился всевозможный вздор:
Что я карабкаюсь на Гималаи,
Что разрешен неразрешимый спор
О Боге, о бессмертии, о рае.

Я видел флорентийские дворцы,
Где спят атласно-кружевные дожи
И нежатся святые мертвецы,
Безликие шагреневые рожи.

Мне чудилось шуршание беды
В фантасмагории двойного зренья,
И я среди всей этой чехарды
Не то творец, не то ее творенье,


* * *

Сумерки... Море... Любовь... Вдохновение...
Лунный пейзаж восхитительно мил.   (М.б., "восхитительно нем"? -- В.Ц.)
Только, увы, это все повторение
Старых, избитых, затасканных тем.

Все мы любили, страдали бессонницей,
Пили вино, толковали о зле...
Только с тех пор бронированной конницей
Черные годы прошли по земле.

Сумерки... Море... Вино... Вдохновение...
Каждый по-своему жизнь загубил.
Каждый по-своему, до отвращения,
И ненавидел, и нежно любил.


* * *

Робкий вечер, как мальчик влюбленный,
Торопился, чтоб не опоздать,
Чтобы путник, путем утомленный,
Мог спокойно и радостно спать.

И, с блаженной мечтой засыпая,
Он наутро, проснувшись, узнал,
Что лишь тот удостоится рая,
Кто в себе этот рай заключал.


* * *

Бывает так: встает тревога,
Глухая спутница тоски,
И щупальцами осьминога
Сожмет холодные виски.

И в тишине почти могильной,
Подушку нервно теребя,
Неисправимый и бессильный,
Увидишь самого себя.

Всего насквозь.
                          Все помышленья,
Каким ты стал,
                        каким мог быть.
Чтоб с сладострастьем отвращенья
Все оправдать и все простить.


* * *

Я давно примирился со всем,
Я давно ко всему безразличен,
Как лакей, я со всеми приличен,
Как послушник, не спорю ни с кем.

Никаких доказательств не нужно;
И доказывать -- просто смешно:
Предрассветное небо жемчужно,
Потому что жемчужно оно.


* * *

Распутин, распутье, распятье...
Как четко пророчат слова!
Вы все -- во Христе, мои братья,
Мы все -- Колыма и Москва.

Мы все -- беспризорные дети
Когда-то волшебной страны,
На этом безрадостном свете
Под светом ущербной луны,

Струящей сквозь ветви сухие
На черную Сену огни...
Россия, стихи о России...
Да разве возможны они?


---------------------------------------------------------------------------
---------------------------------------------------------------------------


Кирилл Померанцев. Стихи разных лет
("Знамя, N1, 1991)


* * *

Что, если все - о, все без исключенья,
Христос, Лао-Цзе, Будда, Магомет,
Не то что бы поверили в виденья,
Но просто знали, что исхода нет,

Что никогда не будет воздаянья:
Там - пустота и ледяная тьма;
И лгали нам в безумьи состраданья,
Чтоб жили мы, а не сошли с ума?


* * *

Ты мне больше не снишься. Наверно,
Мы с тобой рассчитались давно.
Всё продумано, всё правомерно,
Всё до ужаса предрешено.
Подытожены мысли и чувства,
Пересмотрены схватки с судьбой.
Раньше так говорил Заратустра,
В наши дни - океанский прибой.


* * *

Взошла луна. В сиянии ночном
Безмолвна необъятность океана,
Как будто благодатная нирвана
Сошла на мир с его никчемным злом,
Как будто мир блаженно почивает,
Не ведая, что сам в себе таит.
Так человек: он - то, что он скрывает,
Он - то, о чем вовек не говорит!


* * *

Над черной землею забрезжил рассвет.
Пробился сквозь ставни чахоточный свет.

А мы - все о том же: "Права и свободы...
Вселенская ночь... Окаянные годы..."

Дымились окурки, кружились умы,
"Вот если бы только... вот если бы мы...

Готовые к жертвам, готовые к бою..."
О, как же мы были довольны собою!


* * *

О, страшный мир... Не тот, что с содроганьем
Готовится к неслыханной войне,
Но тот, другой, что в мертвой тишине,
Как черви, точит темное сознанье...

А этот мир, где каждый день и час
Пропитан злобой, завистью и мщеньем -
Лишь слабое земное отраженье
Другого мира, дремлющего в нас.


* * *

Пускай звенят, пускай летят пустыни,
Сегодня ты, а завтра я помру...
Мы позабыли, блудные, о Сыне,
Заканчивая нудную игру.

Застряли звезды в рваной стратосфере,
Летит Земля в свинцовое ничто,
Готовится еще отплыть к Цитере
Из Валансьена шёлковый Ватто.

Сегодня день Святого всепрощенья.
Благоухает колокольный звон,
И не нарушат высшего решенья
Какие-то Москва и Вашингтон.


* * *

От снега поднимается сиянье,
Как будто звезды на снегу горят,
Как будто розы, затаив дыханье,
Чуть слышно меж собою говорят:

Проникни в тайну, скрытую от века,
Склонись к истокам первозданных рек,
Бог человеком был для человека,
Чтоб Богом стал для Бога Человек!


* * *

Как будто на белой упавшей звезде,
Зеленая елка стоит на кресте.

Веселые свечи на елке горят,
И звезды цветные играют не в ряд.

Закрой же глаза и открой их потом,
И станет зеленая елка крестом,

Огромным крестом в мировой пустоте...
И розы венком расцветут на кресте.


* * *

Ну вот. Я никому не нужен.
Прошла зима, пришла весна.
Но не сверкнет мне "ряд жемчужин
Апрельской ночью" у окна,
И не появятся, как раньше,
В уставшей бредить голове
Мечты о будущем реванше,
О встрече в будущей Москве.

Бесчинствует парижский вечер,
Сады цветут наперебой...
И вот - не за горами встреча
Последняя: с самим собой.


* * *

Меня уж нет. Меня не существует.
Остался лишь оптический обман,
Замедливший рассеяться туман,
Степная пыль, кружащаяся всуе.

И вообще - существовал ли я
Самой в себе неповторимой тварью.
Иль только вспыхнув, растворился гарью ,
В космической тревоге бытия?

Все - прах. Все - тлен. Мечты, надежды, сроки...
Бесстрастна леденеющая высь,
И в черный бархат вписанные строки
Уже в посмертный пурпур облеклись.


* * *

Я так скучно, так мелко старею:
Стал придирчив, ворчлив и болтлив,
Были б деньги - махнул бы в Корею,
В Абиджан или в Тананарив.

Потому что известно с пеленок:
Хорошо только там, где нас нет.
Это скажет вам каждый ребенок,
Каждый русский и каждый поэт.

Потому что (и это известно!)
Что прожившим всю жизнь наобум,
Нам под старость становится тесно
От себя и от собственных дум...


* * *

Как унизительно убоги
Все наши склоки и дела,
И смехотворны эти тоги
Вершителей добра и зла.

Но перед царственным закатом
Смиренно голову склоним:
Нет правых. Все мы виноваты,
Все мирром мазаны одним.


* * *

В каком-то полуобалденье
Не то в аду, не то в бреду,
Вдруг, словно головокруженье,
Ложится звездное смиренье
На золотую ерунду.

Бежит минута за минутой
Блаженной микротишины,
И чудится мне почему-то,
Что все мы будем спасены.


* * *

Войди, как, бывало, входила,
Взгляни, как умела смотреть.
Неважно, что жизнь не простила
И не научила стареть.
Неважно, что те же страницы
Лежат между мной и тобой,
Уедем, сбежим за границу,
Уйдем в океанский прибой,
А там - превратимся в движенье,
В поэзию, в солнечный блик!
Ведь ты - мое воображенье,
А я - твой послушный двойник.


* * *

Ужель, не слыша, не дыша,
В каком-то сне оцепенелом
Томится сорок дней душа
Над разлагающимся телом

И рвется в этот мир она,
Как надоедливый проситель.
О, неужели так страшна
Ее небесная обитель?!


* * *

Налей чайку, и если можно - крепче,
Без сахару. А коньячку - подлей.
Ты думаешь, с годами будет легче...
С годами будет много тяжелей.


* * *

Все в мире проходит. Все в мире прошло.
И, как говорится, травой поросло,
Великодержавной травою забвенья,-
Крушенье основ и другие явленья:

Бессмыслица зла и бессилье добра,
Скитанья и жизнь на авось, на ура,
А все-таки как-то прошло, прожилось -
Порой на ура, а порой на авось.


* * *

Как дивно в солнечном закате
В сиянье или в полумгле
Увидеть черное распятье
Огромной тенью на Земле,

Увидеть всю судьбу земную,
Где каждый путь - есть крестный путь,
И эту логику стальную
Очеловечить как-нибудь!


* * *

Июльский воздух листья сушит,
Проносит пыль по мостовой,
В мясных торжественные туши
Сияют сытой желтизной.

А мы идем, бредем неспешно,
Толкуем о добре и зле
На этой маленькой и грешной,
Очаровательной земле.


* * *

Темнеет небо понемногу,
Ложатся тени на дома.
День пережит и, слава Богу,
Я не сошел еще с ума,

И не повесился в уборной,
Иль, разогнав мотоциклет,
Какой-нибудь тропинкой горной
Не ахнул через парапет.

Напротив, я еще куражусь, -
Кому-то льщу, кому-то вру,
Чего-то жду. И не отважусь
Пресечь позорную игру.

Зато я понял непреложно,
Всё потеряв и всё сгубя,
Что если ненавидеть можно,
То только самого себя.


* * *

Я ем и пью, хожу в редакцию,
Пишу дурацкие статьи,
А между тем живу в абстракции,
В нирване, в полузабытьи.

Живу в тупом оцепенении,
Следя в полуночной тиши
За судорожным сердцебиением


* * *

Моей затасканной души.
Одни надеются на Бога,
Другие слушают Москву,
А я в клокочущей тревоге,

В тупом отчаянье живу.
Так бьется в зыбком непокое
Пустая лодка о причал...
Любовь... А что это такое?
Друзья...
                Простите, не слыхал.


* * *

Кто вызвал в этот мир меня
Из пустоты небытия
И бросил в нищету и в холод,
И смысл в страдании нашел?

Я видел все. Я все прошел:
Надеялся, когда был молод,
Потом надеяться устал.
Потом и верить перестал.

О, страшный мир! Так, леденея,
Года последние ползут.
Так листья осенью желтеют
И, с веток падая, гниют.


* * *

Когда-нибудь, о, я уверен в этом,
Проснувшись ночью, вдруг увижу я,
Что за окном едва заметным светом
Как будто занимается Земля.

Как будто всё - и ночь, и город спящий -
Преобразил неведомый рассвет.
И это будет не от звезд сходящий,
Но к звездам поднимающийся свет.


* * *

Всё, как было - Россия, Америка,
Будет или не будет война?
Тишина. Вдоль лазурного берега
Шелестит, рассыпаясь, волна.

Всё, как прежде - ничто не меняется:
Тот же звездный спускается мрак...
Человек умирать собирается,
А посмотришь, и выжил, чудак!


* * *

Проходят дни. Меняется
Все виденное мной.
Иное начинается
Под солнцем и луной.

Иное, неизвестное,
Стирающее в прах
Все, что работой честною
Мы строили в веках.


БЕСЫ

Не гнусавит попик деревенский -
              "Господи, прости..."
Разгулялся Петька Верховенский
              По Святой Руси.

Зимний ветер крутит на дороге
              Белый снег кольцом,
Смотрит в поле Николай Ставрогин
               Каменным лицом.

Шигалев подсчитывает трупы,
               Как игрок очки,
Сузились бессмысленно и тупо
              Тусклые зрачки.

Федька силу каторжную мерит,
               "Вот, как развернусь..."
Помолись, кто в Бога еще верит,
               За шальную Русь.


* * *

Ни в атомную катастрофу,
Ни в благоденствие людей,
Я верю только лишь в Голгофу
Бессмертной родины моей.

Голгофа значит - Воскресенье...

Но прежде нисхожденье в ад,
Сквозь Петроград и Ленинград,
Сквозь тьму и мерзость запустенья -
Марксистско-ленинский парад.
"О Ты, пространством бесконечный,
Благослови на крестный путь,
Чтоб этот мир бесчеловечный
Очеловечить как-нибудь".


* * *

Пусть будет так. Хоть быть могло иначе,
Лишь одного случиться не могло:
Чтоб эта жизнь была сплошной удачей,
Чтобы хоть раз немного повезло.

Спускалась ночь над сказочным Парижем,
Зажглись огни на "Плас де л'Опера"...
Что ж - поплетусь: пора к себе, под крышу,
А может быть, и вообще пора.


* * *

Горный вечер робко пробивался,
Нам уже пора спускаться вниз.
От реки густой туман поднялся
И в вечернем воздухе повис.

Тихо всё. Среди снегов застывших
Слышишь - будто листья шелестят:
Это души никогда не живших
С душами умерших говорят.


* * *

И ты когда-то в ужасе спросил
О смысле, о бессмыслице, о Боге,
Осенний дождь устало моросил,
Кружились листья на большой дороге.

Как листья осыпаются года,
И кружатся в огне воспоминанья,
И ночь ложится нежно, как всегда,
Сквозь сумрак негасимого сознанья.


* * *

Что смерть? - Простая пересадка
Из мира этого в другой,
Где мы - хоть это и несладко -
Уже стоим одной ногой.

Есть тайна страшная в твореньи,
Ее не разгадать вовек
Ни логикой, ни умозреньем,
И эта тайна - ЧЕЛОВЕК.


* * *

Я жду письмо, но от другой Марины.
Я жизнь люблю, но разве это жизнь?
Гудят гудки, блаженствуют витрины,
Клубится пар покинутых отчизн.

Но, может быть, прощенье, как и мщенье,
В конце концов, такое же ярмо?
И, заблудившись в перевоплощеньях,
Я позабыл, что разорвал письмо.


* * *

Не удалась. Совсем неважно,
По чьей вине не удалась,
Лишь первый раз признаться страшно,
Что жизнь напрасно пронеслась
И до сих пор напрасно длится...
А для того, чтоб умереть,
Совсем не стоило родиться
И уж тем более, стареть.


* * *

Исцели меня в жизни моей,
Снизойди пред концом страшных дней,
Дай то время прожить возле славы Твоей
И возлей на меня благодатный елей.

Я погряз во грехе, я в зловонной тюрьме,
Даже имя Твое я боюсь написать.
Исцели, если Ты не устал исцелять.


* * *

Прошла, рассеялась гроза.
Но если ты живым остался,
Не изнемог, не помешался,
Ты смерти не смотрел в глаза,

И смертью не был ты отмечен,
И не постигнешь никогда
Ни ужаса последней встречи,
Ни тайны Божьего лица.


* * *

Тобой замученные дети,
Детьми замученная ты...
О, что безжалостней на свете
Твоей безжалостной судьбы?

Моя страна... О, буди! буди!
Да низойдет дамасский свет!
О, родина, молю о чуде.
Но чуда нет, но чуда нет.

   ---------------------------------------------------------------------------
   ---------------------------------------------------------------------------
  
   Постскриптум
   Редакция "Октября" сообщала, что свои стихи передал ей сам Кирилл Дмитриевич.
   Редакция "Знамени" выразила "благодарность Василию Павловичу Бетаки, Наталии Александровне Вишневской и Игорю Анатольевичу Васильеву за помощь в подготовке публикации". Скажем и мы своё спасибо этим хорошим людям.
  
   16 мая 2006 г.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"