Шри Ауробиндо : другие произведения.

Савитри Книга 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Книга Два
  Книга путешественника миров
  
  Песнь Первая
  
  Мировая лестница
  
  Один он двигался, видимый бесконечностью,
  Вокруг него, и Непознаваемым свыше.
  Все, недоступное смертному, может быть видимо,
  Все,чего ум не понимает, изведано,
  Сделано все, чего смертная воля не смеет.
  Безграничный покой бесконечным движеньем наполнился.
  Глубоко по ту сторону по отношенью к земному,
  В мире, родственном нам идеями и мечтами,
  Где Космос - широкий эксперимент души,
  В субстанции без материи, связанной с нашей,
  В глубоком единстве всех вещей существующих
  Вселенная Неизвестного возникла.
  Само-создание без конца или паузы
  Раскрыло великолепие Бесконечного:
  Оно бросилось в риски своей игры,
  Миллион настроений, мириады энергий,
  Мировые формы, причуды его Истины.
  Оно излилось в вечно стабильный поток,
  Веселье Идей и наслаждение вакхическое
  Страсть и движение вечности непрестанное.
  Не рожденные возникли в волне Неизменного
  Мысль, пребывающая в бессмертном значении,
  Слова, что бессмертно длятся, непроизнесенные,
  Действия те, что выносят смысл из Безмолвия,
  Линии, передающие невыразимое.
  Спокойствие Вечного зрило в недвижимой радости,
  Показала в работе мощь его универсальная
  В сюжетах боли и драмах наслаждения
  Чудо и красоту ее воли быть.
  Все, даже боль, было здесь души удовольствием;
  Весь опыт здесь был единым цельным планом,
  Выражением Одного тысячекратным.
  Одновременно все перед ним возникло;
  Не упущено взглядом широким его интуитиции,
  Все приблизившееся он мог ощущать, как родственное:
  Он был одним духом с этой необъятностью.
  Образы, в высшем сознании возникшие,
  Воплощающие Нерожденного, вечно бессмертного,
  Структурированные видения Я космического,
  К касанию вечности существа чуткие,
  Посмотрели, как духовные мысли оформленные,
  Изображая движения Несказанного.
  Дали образ мира аспекты бытия; формы,
  Открывающие двери на вещи божественные,
  Стали привычны его постоянному взгляду;
  Символы необъятной реальности Духа,
  Живые тела, воплощения Бестелесного
  Приблизились к нему, его товарищи.
  Виденья Ума, что бодрствует, неистощимые,
  Длинная запись его контактов с невидимым,
  Окружили его бессчетными указателями;
  Голоса, что пришли из тысяч царств Жизни
  Послали к нему свои посланья могучие.
  Намеки небес в наши жизни земные несли
  Ужасные образы грез самого Ада,
  Что, будучи здесь осуществлены и пережиты,
  Нашу чувства способность тупую прекратили бы,
  Или хрупкость смертная наша ее бы не вынесла,
  Лишь развернись громады пропорций их здесь.
  Они жили в само-рожденной атмосфере,
  Свой уровень возобновили, природы могущество;
  Их усиливающийся нажим на душу
  Посеял в почву сознания глубоко
  Страсть и чистоту их крайностей,
  Абсолютность их крика единого, суверенную
  Сладость их неистовой поэзии,
  Их прекрасного или ужасного наслаждения.
  Все, что мысль может знать, широчайший взгляд воспринять,
  И все, чего мысль или взгляд знать не могут,
  Все вещи оккультные, редкие, дальние, странные
  Были сердцу близки, ощущались духовным чувством.
  После входа в ворота его природы открытые
  Они заполонили пространства ума,
  Его само-открытья пылающие свидетели,
  Предлагая свое чудо, свою множественность.
  Они стали сейчас его частями новыми,
  Образы духа его величайшей жизни,
  Временной прогулки его декорация движимая,
  Или ткань его чувства, что расцвечена ярко
  Были вместо сокровенных вещей человеческих,
  И близкими товарищами его мыслей,
  Или были души естественным окружением.
  Неустанно приключенье ее наслаждения,
  Бесконечны царства, где блаженствует Дух,
  Неисчислимые тона есть у струн гармонии;
  Каждая в равновесие универсальное,
  В свое бездонное чувство, что Все есть одно,
  Внесла совершенства ноты, еще невидимого,
  Единственное отступление в тайны Истины,
  Свой счастливый боковой фонарь Бесконечности.
  Все было там, что нагрезил и сделал Единственный,
  Непрестанно трепещущее в изумлении звонком,
  И пышная красота различия страстного,
  И удары, что делят на миги Бога во Времени.
  Только Слова там не было одного безвременного,
  Что несет вечность в своем одиноком звуке,
  Идеи светлой, ключа ко всякой идее,
  Целого Духа совершенной суммы,
  Что равняет неравное Все Одному равному,
  Единого знака, что объясняет все знаки,
  Абсолютного оглавления к Абсолюту.
  Там, за стеной, сокровенностью обособленную,
  В плотине мистической света динамического,
  Он видел резную мировую колонну,
  Поднятую, как колесница Богов,
  Неподвижную под непроницаемым небом.
  Из Материи как из постамента, основы
  До вершины так же невидимой, море миров,
  Взбираясь пенногривыми волнами к Высшему
  Возвысилось к широтам неизмеримым;
  Надеясь в царство воспарить Несказанного:
  Сотня уровней подняла его к Неизвестному.
  Так оно возвысилось к высям непостижимым
  И исчезло в стихиях сознательного Простора,
  Как взбирается в небо храмовая башня,
  Построенная душой человека, чтоб жить
  Близко к своей мечте о Невидимом.
  Она грезит о бесконечности и взбирается;
  Острием копья касаясь верхушки мира;
  Поднимаясь в великое немое безмолвие,
  Она венчает море со скрытыми вечностями.
  Среди многих систем Одного, которые созданы
  Интерпретирующей созидательной радостью,
  Лишь она указует нам на пройденный путь,
  Из нашей потери себя в глубинах Природы;
  Корнями в земле, содержит в себе все царства:
  Она - это краткое резюме Простора.
  К существа целям это единственный путь.
  Краткий конспект стадий нашего духа,
  Его копия иерархий космических взбирающихся,
  Переоформила в тайном воздухе я
  Тонкий узор вытканной нашей Вселенной.
  Это внутри, ниже, снаружи, выше.
  Действуя на эту схему Природы,
  Она пробуждает нашей земной материи
  Чувство и мысль и реакцию на радость;
  Она моделирует наши части божественные,
  Поднимает смертный ум в величие большее,
  Устремляет жизнь плоти к целям неосязаемым,
  Соединяет смерть тела с зовом бессмертия:
  И из обморока Несознания медленно движется
  Прямо вперед, к сверхсознательному Свету.
  Если б Земля была без этого в ней,
  Мысли б не было, и ответа чувств наслаждению:
  Лишь формы на ней бы гостили материальные,
  Мировою силой ведомы неодушевленной.
  Земля посредством этой златой избыточности
  Выносит мыслителя, более, чем он вынесет,
  Эта высокая схема - наша причина,
  И содержит ключ к нашей судьбе восходящей;
  Она вызывает из нашей плотной смертности
  Сознательный дух, взлелеянный в доме Материи.
  Живой символ этих сознательных планов,
  Его влияния и божества невидимого,
  Непридуманной логики действий его Реальности
  Возникший из правды вещей, что еще не высказана,
  Закрепил нашей жизни ступени, не скоро доступные.
  Ее ступени - шаги возвращенья души
  Из приключенья рождения материального,
  Лестница освобождающего восхождения,
  И ступени Природы поднятия к божеству.
  Однажды в бодрствовании взгляда бессмертного
  Так отмечено было ее погруженье гигантское,
  Паденье покато-широкое божества.
  Наша жизнь -это всесожжение Высочайшего.
  Великая Мировая Мать своей жертвой
  Сделала душу свою телом нашей формы,
  Приняв на себя страдания и бессознательность,
  Божественность падая, великолепно сплела
  Из себя всего, что мы есть, почву узорчатую.
  Человечество наше идолом я является.
  Наша Земля - это фрагмент и остаток;
  Ее мощь заполнена мирами великими,
  И погружена в их дремотно-цветные сияния;
  Атавизм высочайших рождений есть у нее,
  Ее сну мешают их скрытые воспоминания,
  Призывая обратно миры, из которых упали.
  Силы в ней движутся не удовлетворенные:
  Они - партнеры ее растущей судьбы
  Великой, и ее возвращенья к бессмертию;
  Разделив с ней охотно судьбу рожденья и смерти,
  Они, зажигая, проблеск Всего, вынуждают
  Ее слепой дух, любящий труд, создавать
  Ограниченный образ всего могучего Целого.
  Спокойная и светлая Близость внутри
  Одобряет, ведет работу Мощи невидимой.
  Его план широкий согласен со слабым стартом,
  Попытка, набросок рисуемый - жизнь мира;
  Ее очертания скрывают значение тайное,
  У кривых не видно концов предполагаемых.
  Все же первый образ величья трепещет там,
  И когда груда деталей двусмысленных встретит
  Единство многих оттенков, к которому движется,
  Засмеется Художник над правилами рассудка,
  Божественное намеренье станет видимым,
  Конец подтвердит уверенный путь интуиции.
  На одной кривой будет много миров встречающихся,
  Там будут куб и кристалл единенья богов;
  Ум будет думать за маской безумной Природы,
  Немой грубый Космос простором сознательным станет.
  Этот бледный набросок, что человеком зовется,
  Сойдет с заднего плана длинного Времени,
  Сияющее олицетворение вечности,
  Бесконечности откроет точка маленькая.
  Ход развития тайны - эта Вселенная.
  Сначала заложено тайное основание,
  Пустота, шифр некого тайного Целого,
  Где ноль имел бесконечность своей суммой,
  И Все и Ничто были единым термином,
  Вечный негатив, матрица Ноль:
  В его формы ребенок бесконечно рождается,
  Тот, что живет вечно в просторах Бога.
  Затем перестановка случилась медленно:
  Из Огня невидимого извергнулся газ,
  Из плотных колец его звезд миллионы возникли;
  На новорожденной Земле поступь Бога слышалась.
  Через плотный дым неведения земного
  Ум начал видеть и смотреть на формы,
  И искал наощупь в Ночи незнающей знание:
  Работала над своим планом сила в камне,
  Во сне создавая большой механический мир,
  Чтоб Материя могла осознать свою душу,
  И могущество жизни, акушерке подобное,
  Освободило Ноль, несущий Все.
  Поскольку глаз вечного бросил на бездны Земли
  Святой и ясный взгляд свой незамутненный,
  И увидел там тень Непознаваемого,
  Отраженную в бесконечном сне Несознательного,
  Начат поиск себя повторяющийся суматошный,
  Дух еще спал в грубом космическом вихре,
  Не знающий ум тек в крови жизни,
  Грудь Материи вскормила Идею божественную.
  Абсолютное чудо было рождено;
  Бесконечность приняла вид конечной души,
  Океан жил внутри странствующей капли,
  Беспредельному приют дало тело временное.
  Наши души пришли сюда жить мистерией этой.
  Провидец внутри, кто знает назначенный план,
  Скрытый за нашим шагом преходящим,
  Вдохновляет нас на восхожденье к высотам невидимым,
  Как однажды - на спуск глубокий к земле и жизни.
  Его зов достиг Путешественника во Времени.
  В стороне, в бездонном одиночестве он
  Путешествовал в силе своей немой и одинокой,
  Неся на себе груз желания мирового.
  Безмолвный Покой и Свет безымянный звали.
  Над ним был белый неподвижный Луч,
  Вокруг него - вечныые Безмолвия.
  Срока высокой попытке назначено не было;
  Мир за миром являли ему свои могущества,
  Небо за небом свои красоты глубокие,
  Но Магнит невидимый душу пока притягивал.
  Фигура одна на гигантской Природной лестнице
  Единственная, он поднялся к неразличимому
  Концу на голой вершине вещей созданных.
  
  Конец Песни Первой
  
  Песнь Вторая
  
  Царство Тонкой Материи
  
  В неощутимом поле тайного я,
  Внешнего человечка широкой опоре,
  
  Отделенном от виденья твердой оградой Земли,
  Он пришел в магический воздух кристальный чистый,
  И нашел жизнь, жившую не плотью,
  Свет, нематериальные вещи сделавший видимыми.
  Тонкая степень в чудесной иерархии
  Царство тонкой Материи мастерства волшебного
  Наметилось на небесах живых оттенков,
  Выдавая из транса и дымки очаровательной
  Колдовские откровения своего лика.
  Мир прекрасных форм лежит близко к нашему,
  
  Где, маской земного виденья не деформированы,
  Все формы красивы и все вещи истинны.
  В этом светлом, мистически ясном окружении,
  Глаза были дверями к небесному чувству,
  Слышанье музыкой было, касание - чарами
  И сердце притягивало дыханье могущества.
  Там сияют нашей земной природы источники:
  Совершенный план, где работы она формирует,
  Результат далекий ее силы рождающей
  Лежал в каркасе непреложной судьбы.
  Тщетно пробуемое иль зря завоеванное,
  Время там было картировано и рассчитано
  И образ ее будущих независимостей
  Роскошными линиями желанья начертан.
  Золотой исход сюжетов ума запутанных,
  Богатства, жизнью не найденные, не схваченные,
  Бесчестием смертной мысли не запятнанные
  Пребывали в этой прозрачной атмосфере.
  Превзойдены там наши начала смутные,
  И набросан средний термин в предвидящих линиях,
  И достигнутые цели предвосхИщены.
  Нисходящего нашего плана крыша бриллиантовая,
  Дар свободный небесного воздуха перехватывая,
  Допускает могучих вздохов вторжения маленькие,
  Или через златые решетки ток ароматный;
  Она защищает крышу земного ума
  От бессмертных солнц и потоков дождя Божьего,
  Но канал создает для сияния странного радужного,
  И ярких капель росы с неба Бессмертного.
  Проход для Сил, движущих нашими днями
  Оккультный за стенами более грубой природы,
  Тонкой тканью обитый брачный покой Ума с Формой
  Скрыт гобеленами снов; через него
  Крадутся значенья небесные, как сквозь вуаль,
  Его внутренний взгляд наружную сцену поддерживает.
  Сознание более тонкое и счастливое,
  Имеет такт, для нас недостижимый,
  Чистоту чувства, нами не ощущаемую;
  Его посредничество с вечным Лучом
  Вдохновляет наши земные попытки короткие
  Достичь красоты, совершенной формы вещей.
  В пространствах юной божественности могущества
  И ранней игры вечного Ребенка
  Воплощения его крылатых мыслей
  Омытые в яркого вечного чуда красках
  Убаюканные шепотом светлого воздуха
  Мечтали, как птицы на деревьях безвременных
  Пред погружением в море земного времени.
  У всего, что здесь кажется, есть там подобье прекрасное.
  Все, что наши сердца замыслили, головы создали,
  Изначальной высокой красотой расплачиваясь,
  Изгнанное оттуда, с расцветкой земной соглашается.
  Все, что есть здесь от обаянья изящества
  Там нашло безошибочные и бессмертные линии;
  Все, что прекрасно здесь, там - божественно.
  Об обликах тамошних и не мечтал смертный разум:
  Тела, не имеющие земных двойников
  Вошли в глубокого виденья транс озаренный
  Восхитив сердце своей небесной поступью
  Убедив небеса населить эту сферу чудесную.
  Чудеса грядущие в этих заливах странствовали;
  Обретало форму в глубинах тех старое, новое:
  Карнавал прекрасного заполнил высоты
  В том магическом царстве идеального взгляда.
  В своих приемных прекрасных, уединенных
  Материя и душа сознательно встретились
  Как любовники в уединенном тайном месте:
  В объятии страсти, еще несчастья не знающей
  Силу объединив и сладость и наслаждение
  И, смешавшись, слили мир высокий и низкий в один.
  Незваный гость из бесформенной Бесконечности
  Дерзнувший прорваться в царство Несознательного,
  Прыжок духа к телу касается земли.
  В земные очертанья еще не обернутый,
  Он носит смерть и рождение переживающий
  Убеждающий бездну своей небесной формой
  Уже готовый покров своего бессмертия,
  Чуткий к сиянию звания носителя
  Способный страданья Судьбы и Времени вынести.
  Соткана ткань из лучистого света души
  И Силы Материальной, знаки содержащей;
  Тонким умом нашим тщетно воображаемая
  Ментально-абстрактная призрачная изложница, -
  Она чувствует то, что земным телам недоступно
  И то, что каркасов этих грубых реальнее.
  После спадания одеяния смертности
  Облегчается вес ее, чтобы подъему способствовать;
  Для касания более тонких сред очищенная,
  Она сбрасывает покровы старые плотные,
  Аннулирует хватку земной нисходящей тяги,
  И несет душу к миру все более высокому,
  Пока в голом эфире горных пиков сознания
  Не останется одна простота духа,
  Существа вечного первое платье прозрачное.
  Но когда ему должно вернуться к смертному грузу
  И тяжелому костюму земного опыта,
  То грубое платье с возвратом вновь появляется.
  Ведь задолго до ковки твердого платья земного
  Техникой атомической Пустоты
  Светящийся покров самообмана
  Был соткан вокруг тайного духа в вещах.
  Тонкие царства из ярких тех платьев сделаны.
  Этот мир удивительный с даром своим лучистым
  Виденья и ненарушенного счастья,
  Любит лишь выражение и совершенную форму;
  Хоть он чист на вершинах, опасен план его нижний;
  Его свет тянет к краю падения Природы;
  Красоту свою он ужасу бездн одалживает
  И опасным Богам - глаза очаровательные,
  Облекает изяществом демона и змею.
  Его транс навязывает несознанье Земли,
  Бессмертный, он ткет для нас мрачное платье смерти,
  Присваивая себе нашу смертность.
  Это средство Сознания более великого:
  Сосуд его тайной могучей автократии,
  Это тонкая почва всех миров Материи,
  Это, неизменное в их переменчивых формах,
  В складках своей памяти созидательной
  Хранит бессмертные типы тленных вещей:
  Его мощь, уменьшаясь, творит нашу силу падшую;
  Его мысль вводит наше неведение рассуждающее;
  Его чувство рождает рефлексы нашего тела.
  Дыхание тайное мощи неиспробованной,
  Скрытое солнце мгновенного взгляда внутреннего,
  Его тонкие внушения - скрытый источник
  Наших богатых радужных представлений,
  Вещей преобразующей краской касающихся,
  Пока даже земная грязь небесами не станет,
  И слава не засияет в упадке души.
  Его знание - нашей ошибки точка стартовая;
  Красота его носит маску уродства нашего,
  И добро его становится нашим злом.
  Небеса созидательной истины наверху,
  Космос гармоничных мечтаний посередине,
  Хаос растворяющихся форм внизу,
  Он теряется, в нашу основу нырнув несознательную.
  Из паденья его Материя плотная сделана.
   Так произошло погружение Бога в Ночь.
  Этот падший мир стал колыбелью душ,
  Затаенною божественностью населенной.
  Существо пробудилось, жило в пустоте бессмысленной,
  Мировое Незнанье стремилось к жизни и мысли,
  Сознание вышло из безумного сна.
  Все здесь ведомо бесчувственной волей. Так
  Инертная, падшая, плотная, бессознательная,
  Погруженная в дремоту безжизненно-вялую,
  Земля, устав ото сна, должна создавать
  Подсознательной и томящейся своей памятью
  До ее рождения умершим счастьем покинутая,
  Чудом чужим на ее груди бесчувственной.
  Эта грязь должна приютить орхидею и розу,
  Появиться должна из ее слепой субстанции
  Красота, что принадлежит счастливейшм сферам.
  Это - удел, что завещан ей, как будто
  Убиенный бог золотую веру оставил
  Невидящей силе и заточенной душе.
  Бессмертного божества тленные части
  Восстановить должна из фрагментов утерянных,
  Повторить по бумаге, в другом месте подписанной
  На Имя бога ее право сомнительное.
  Осадок - ее единственное наследство,
  Несет она вещи в своей грязи бесформенной.
  Привязана к маленьким формам гигантская сила
  В медленном пробном движеньи ее могущества
  Имея лишь хрупкие инструменты тупые,
  Она приняла, как нужду своей природы
  И дала человеку в качестве громадной
  Его работы труд, для богов невозможный.
  Жизнь, живущая с трудом в поле смерти
  Своей доли бессмертия непрестанно требует;
  Служит средством грубое тело полусознательное
  Ум, что должен восстановить знанье утраченное,
  Несознанием в каменной хватке мира удерживаем,
  И, нося все еще эти узы Закона бесчисленные,
  Связанный Дух встает, как царь Природы.
  Родство с могучим - причина бесстрашия этого.
  Все, что в несовершенном мире мы сделать пытаемся,
  Смотрит вперед иль назад, по ту сторону Времени
  На идею чистую, тип ненарушеный твердый
  В чистом искусстве творения абсолютного.
  Ухватить абсолют в формах, что проходят,
  Закрепить вечность в вещах, созданных временем -
  Это закон всего совершенства здесь.
  Фрагмент здесь пойман плана небес; иначе
  Мы на величайшую жизнь не могли бы надеяться,
  И блаженства и славы не могло бы быть.
  Даже в малости нашего смертного состояния
  Даже в этом тюремном здании внешней формы,
  Проход блестящий для Пламени безошибочного
  Проведен сквозь грубые стены нерва и мозга,
  Слава давит, или Могущество прорывается,
  Земли великий барьер убран на время,
  Печать несознания поднята с наших глаз,
  И мы стали сосудами мощи созидательной.
  Энтузиазм божественной неожиданности
  Переполняет жизнь, и дрожь мистическую
  Ощущаем; трепещет в членах мука радостная;
  Греза о красоте танцует в сердце,
  Мысль из вечного Ума приближается к нам,
  Откровения, что брошены из Невидимого
  Пробуждаясь от сна Бесконечности, нисходят
  Символы тех Вещей, что еще не были сделаны.
  Но вскоре инертная плоть больше не отвечает,
  Затем наслаждения гаснет священная оргия,
  Страстная вспышка и прилив могущества
  Взяты у нас и, хотя форму сияющую
  Обрела Земля, в изумленьи представив высшее,
  Оставило след лишь немногое из задуманного.
  Еле видят глаза Земли, сила еле творит;
  И редкий труд ее здесь является копией
  Искусства небес. Сиянье златой выдумки,
  Шедевр вдохновенного устройства и правила,
  Ее формы прячут, укрыв, и лишь подражают
  Неохватному чуду само-рожденных форм
  Живущих всегда в пристальном взгляде Вечного.
  Здесь, в сложном, не до конца завершенном мире
  Медленен, тяжек труд Сил несознательных;
  Здесь - невежественный предвидящий ум человека,
  Его гений рожден из несознательной почвы.
  Его искусство - земные копировать копии.
  Ведь когда он стремится к вещам, Землю превосходящим,
  Слишком грубы инструменты и материал
  И с трудом, с кровью сердца работник достигает
  Своего преходящего дома Идеи божественной
  И вместилища Нерожденного образа временного.
  Мы дрожим от высоких далеких воспоминаний,
  И несли бы сюда, вниз их вечные смыслы,
  Но, божественны слишком для схемы земной Природы,
  Чудеса сияют вечные, недостижимые.
  Абсолютны они, нерожденные, неподвижные,
  Незапятнанные в бессмертном воздухе Духа,
  Бессмертные в мире неподвижного Времени,
  В неизменном раздумье глубокого мира я.
  Только когда мы поднялись над собой,
  На нашем пути Трансцендентного грань встречается,
  И, соединяя нас с безвременным, истинным,
  Оно приносит нам неизменное слово,
  Богоподобное действие, мысли бессмертные.
  Пульсация света и славы мозг окутывает,
  И, спускаясь вниз по мгновенной дороге скользящей,
  Рождаются в нас нетленные образы вечности.
  Как визитеры ума или гости сердца
  Они отдают себя временно смертной краткости,
  Или редко в освобождающем озарении
  Пойманы тонкой догадкой нашего видения.
  Хоть они начала только, попытки первые,
  Эти проблески свет льют на тайну рождения нашего
  И скрытое чудо назначенной нам судьбы.
  То, что мы есть там, и чем на Земле мы будем -
  Явлено нам в контакте и в зове. Так как
  Наша сфера все еще - несовершенство земное,
  Мы в природном зеркале зрим я истинное;
  То величие все еще тайно внутри пребывает.
  Наследие наше - в Земли сомнительном будущем:
  Свет, сейчас далекий, здесь станет родным,
  Товарищем нашим - сила, нас посещающая;
  Обнаружится тайный голос у Несказанного,
  Засияет нетленное через экран Материи,
  Сделав смертное тело одеждами божества.
  Величие Духа - наш источник безвременный,
  И он будет нашим венцом в бесконечном Времени.
  Вокруг нас и внутри - широкое Неизвестное;
  Все вещи обернуты в Одно динамическое:
  Жизнь объединяет союза тонкая линия.
  Так все творение это единая цепь,
  Мы не одни оставлены в схеме закрытой
  Между дрейфом какой-то несознательной Силы
  И непередаваемым Абсолютом.
  Наша жизнь - это стимул в возвышенной сфере душевной,
  Существо наше смотрит за стены ума
  Общаясь с мирами более великими;
  Небеса есть шире, чем наши, и земли, что ярче.
  Царства есть, где в глубинах своих Существо размышляет:
  И в ядре динамическом необъятном чувствует
  Безымянную мощь нерожденную, несформированную
  О выражении крик в просторе бесформенном:
  Несказанный по ту сторону смерти, Неведения
  Его вечной Истины образ глядит из палаты
  Его души углубленной в себя, как если бы
  Внутреннему взору свидетеля собственному
  Дух явил свое отраженное я и работы,
  Могущество, страсть своего сердца безвременного,
  Образы своего экстаза бесформенного,
  Величие мощи своей многообразной.
  Оттуда наших душ вещество мистическое
  Приходит в чудо рождения нашей природы
  Там - не падшая высота всего, что мы есть,
  И источник всего, чем надеемся быть, незапамятный.
  На каждом плане священное Могущество,
  Посвященное в истины, что еще не высказаны,
  Должно сны прочитать и сделать частью жизни
  В своем стиле природном и на живом языке
  Одну из Черт совершенства Нерожденого,
  И видение, во всезнающем Свете увиденное,
  Некий Голоса дальний тон рапсода бессмертного,
  Некий восторг Блаженства Все-созидающего,
  Некий план и форму Красы неизреченной.
  Миры там, близкие к тем абсолютным царствам,
  Где ответ Истине быстрый и уверенный,
  И дух не стеснен своим остовом бренным
  И сердца разделением острым не расколоты,
  И наслаждение и красота - обитатели,
  И любовь и сладость - это законы жизни.
  Субстанция более тонкая в высшей изложнице
  Воплощает божественность, что Земле лишь грезится;
  Ее сила быстрей, чем бегущие ноги радости;
  Перепрыгивая барьер, установленный Временем,
  Быстрая сеть захвата интуитивного
  Ловит беглое счастье, которого мы желаем.
  Природа, поднятая величайшим дыханием
  Пассивная, гибкая перед Огнем формирующим,
  Отвечает пылающего Божества касанию:
  Защищенная от нашей ответной инерции
  Она слышит слово, к которому глухи сердца наши,
  Принимает видение бессмертных глаз
  И, странник на дорогах оттенка и линии,
  Преследует дух красоты до его дома.
  Так мы подтягиваемся ко Все-Удивительному,
  За его восторгом в вещах, как за знаком, вожатым,
  Красота - его след, где он прошел, указующий,
  Любовь - это ритм его сердца в смертной груди,
  Счастье - улыбка на лице обожаемом.
  Сообщение духовных сущностей близкое
  Гений созидательной Имманентности,
  Глубоко сокровенным делает все творение:
  Четвертое измерение чувств эстетических
  Где все присутствует в нас, а мы - во всем
  Вновь равняет наши души с ширью космической.
  Видящего трепет связует с видимым;
  Мастер и мастерство внутри единые,
  Достигают посредством магического пульса
  Совершенства и страсти их близкого тождества.
  Все, что мы медленно из частей собираем,
  Или долгим тяжким трудом, спотыкаясь, растим,
  Здесь само-рождено вечным своим правом.
  В нас тоже Огонь гореть может интуитивный;
  Свет посреднический, он свернут в наших сердцах,
  На небесных уровнях в своем собственном доме:
  Нисходя, он может то небо сюда принести.
  Но редко горит огонь, и горит недолго;
  Радость, которую онс тех высот призывает,
  Приносит величье краткого воспоминания,
  И чудесные проблески объясняющей мысли,
  Но не полное видение и наслаждение.
  Вуаль остается, что-то еще сзади держится,
  Иначе, плененные красотой и радостью,
  Наши души забудут стремиться к Высочайшему.
  В том прекрасном тонком царстве за нашим собственным
  Форма - это все, и цари - боги физические.
  Вдохновляющий Свет играет в тонких границах,
  И как дар Природы, приходит краса безошибочная
  Там свобода гарантирована совершенством:
  Хотя абсолютный Образ теряется, Слово
  Воплощено, абсолютный духовный экстаз,
  Все-чудо очарования симметричного ,
  Фантазия совершенной линии, правила.
  Там все чувствуют, что довольны собой и целыми,
  Богатая полнота границами создана,
  В абсолютной малости чудеса изобилуют,
  В небольшом пространстве бунтует восторг запутанный:
  Каждый ритм в этом царстве сродни своему окружению,
  Совершенна каждая линия и неизменна,
  Ради пользы объекты безошибочно созданы.
  Все очаровано собственным наслаждением.
  Нетронутое, живет, в совершенстве уверенное,
  В небесам угодной неприкосновенности радостной;
  Довольное быть, ни в чем другом не нуждается.
  Здесь не было тщетных усилий сердца разбитого:
  Освобожденный от испытаний, проверки,
  Не слышавший об оппозиции и боли,
  Это был мир, что не мог бояться, страдать.
  Не имел он ошибки или поражения милости
  Места для недостатка, мощи терпеть неудачу.
  Их само-блаженства он почерпнул одновременно
  Свои открытия формы немой Идеи,
  И чудо своих ритмичных мыслей и действий,
  Свою ясную технику твердых и округленных жизней,
  Милосердный народ неодушевленных форм,
  И славу дышащих тел, как наши собственные.
  Изумленный, и восхищенный наслаждением,
  Он двигался в божественном, сходном с нашим мире,
  Восхищаясь чудесными формами, близкими к нашим,
  И все ж совершенными, как игрушки бога,
  Бессмертными в некоем аспекте смертности.
  В их узких и исключительных абсолютах,
  Высоты духа на троне сидели, ранжированы;
  Он не мечтал, что такая мощь может быть,
  Только в границах жить абсолют этот может.
  В превосходстве, привязанном к собственному плану,
  Где все закончено, ширей где не оставлено,
  Мест никаких для теней неизмеримого,
  Комнаты для удивления неисчислимого,
  Пленник собственных красоты и экстаза
  Дух стоял позади своего остова, вычеркнутый.
  Восхищенный яркой конечностью своих форм,
  Голубой горизонт там ограничивал душу;
  Мысль двигалась в светлых своих возможностях,
  Область плавания ее - идеала отмели:
  Жизнь в своих границах медлила, удовлетворенная
  Маленьким счастьем действий тонкого тела.
  Поручена в качестве силы Уму скованному,
  Привязанная к безопасной нехватке места,
  Совершала труд свой мелкий, спала, играла,
  И не думала о великой работе не сделанной.
  Забывшая о желаньях обширных неистовых,
  Забывшая о высотах, к которым взошла,
  Ее ход был фиксирован в борозде лучистой.
  Прекрасное тело для души расслабленной,
  Как тот, кто смеется в сладких и светлых рощах,
  Качалась ребенком в златой колыбели радости.
  Зов пространств не достиг обители той очарованной,
  Не имеет крыл для полетов широких опасных,
  Она не встречала опасности неба и бездны,
  Не знала перспектив и могучих снов,
  Не желая сильно потерянных бесконечностей.
  В совершенной рамке картина совершенная,
  Не могла его волю хранить артистичность чудесная:
  Лишь мгновенное тонкое освобожденье давала;
  Беззаботный час проведен был в легком блаженстве.
  Наш дух устает от поверхностей бытия,
  Превзойдено теперь очарование формы;
  Обращен к состояньям глубоким он, скрытым могуществам.
  Так сейчас он искал по ту сторону свет величайший.
  Подъем его души оставил в тылу
  Бриллиантовый внутренний двор Дома Дней,
  Он оставил прекрасный материальный Рай.
  Назначение его - в величайшем Пространстве.
  
  Конец Песни Два
  
  
  Песнь Третья
  
  Слава и Падение Жизни
  
  Перед ним был путь наверх неровный, широкий.
  
  Отвечая великой Природы зову тревожному,
  
  Он пересек границы Ума воплощенного
  
  И вошел в мир широкого темного сопротивления,
  
  Сомнения и изменения, и неуверенности,
  
  Место поиска и труда без отдыха тяжкого.
  
  Как тот, кто встречает теперь лицо Неизвестного,
  
  Вопрошающий, но ответа не получающий,
  
  Привлеченный проблемой, вовеки неразрешимой,
  
  Не уверенный в почве, куда его ноги ступали -
  
  Всегда влекомый к цели непостоянной,
  
  Путешествовал через мир, населенный сомнениями,
  
  В движущихся границах на шаткой основе.
  
  Впереди он видел границу недосягаемую,
  
  И думал, что с каждым шагом становится ближе
  
  Далекий горизонт миража отдаляющийся.
  
  Блуждание было здесь, не терпевшее дома,
  
  Путешествие по бессчетным путям без конца.
  
  Ничего не нашел он, что сердце его бы устроило;
  
  Неустанное странствие не могло прекратиться.
  
  В этом мире жизнь - проявление Неисчислимое,
  
  Движение неспокойных морей, длинный
  
  И рискованный прыжок духа в Пространство,
  
  Беспокойное волнение в вечном Покое,
  
  Импульс и страсть проявленного Бесконечного.
  
  Принимая форму согласно ее фантазии,
  
  Уйдя из ограничения форм установленных,
  
  Она покинула то, что, известно, испытано.
  
  Не ведомая страхом, который ходит сквозь Время,
  
  Не устрашенная ни Судьбой, ни Случаем,
  
  Принимает несчастье, словно обычный риск;
  
  Не заботясь о страданьи, грехе и падении,
  
  Сражается с опасностью и открытием
  
  В неисследованных протяженностях души.
  
  Быть казалось только длинным экспериментом,
  
  Риском ищущей невежественной Силы,
  
  Что, все истины пробуя, высшей не обретая,
  
  Недовольно движется, в цели своей не уверенная.
  
  Как видел внутренний ум, жизнь была сформирована:
  
  Шествуя к мысли от мысли, от фазы к фазе,
  
  Пытаемая своими блаженством и гордостью
  
  То хозяйка самой себя, то игрушка и раб.
  
  Закон ее - непоследовательность широкая,
  
  Как если б ей нужно было узнать все возможности,
  
  Блаженство и мука - игрушки сердца ее.
  
  В галопе громко скачущих превратностей
  
  Она неслась через поля Обстоятельств,
  
  Или, колеблясь между вершиной и глубью,
  
  Колесом Времени вознесена иль раздавлена,
  
  Посреди пресмыканья желаний однообразных
  
  Корчилась, червь средь червей, в грязи Природы,
  
  Затем, как Титан, пыталась пожрать всю Землю,
  
  Считала моря платьем, а звезды - короной,
  
  С криком с пика на пик гигантский перешагивала,
  
  Притязая миры для правления завоевать.
  
  Затем, беспричинно Печалью очарованная,
  
  Она ныряла в мучимые глубины,
  
  И, валяясь, цеплялась за собственное страдание.
  
  В печальной беседе с я своим растраченным,
  
  Она вела счет всему, что она потеряла,
  
  Или с болью сидела, как со старым другом.
  
  Неистовый восторг скоро исчерпывала,
  
  Иль привязанная к радости неадекватной,
  
  Теряла она цель и возможности жизни.
  
  Сцена создана для ее настроений бесчисленных,
  
  Где могло быть законом каждое, способом жизни;
  
  Ни одно не могло при этом дать счастья чистого;
  
  Лишь мерцающий интерес по себе оставляли,
  
  Иль свирепую похоть, источник смертельной усталости.
  
  Средь ее беспечного разнообразия быстрого
  
  Что-то одно было не удовлетворенное,
  
  И в новом видело только лицо старого,
  
  Ибо каждый час повторял все остальные,
  
  Продлевало тревогу изменение каждое.
  
  В своем собственном я и цели неуверенная,
  
  Устает она скоро от слишком многих радостей,
  
  Нуждается в шпорах боли и удовольствия,
  
  И природном вкусе страданий и волнения:
  
  К цели тянестя, что не может быть завоевана.
  
  Извращенный привкус на губах ее жаждущих:
  
  Плачет от печали, пришедшей по ее выбору,
  
  Наслаждения жаждет, которое ранит ей грудь;
  
  Устремясь к небесам, обращает к аду свой путь.
  
  Опасность и случай избрав своими товарищами,
  
  Судьбы поворот принимает за выбор свой.
  
  Все же чистым было ее рожденье Безвременным,
  
  И в ее глазах - мировое блаженство потерянное,
  
  Ее настроения - лики Бесконечного:
  
  Красота и счастье - ее право естественное,
  
  И Блаженство бесконечное - вечный дом.
  
  Это теперь открыло радость античную,
  
  Внезапное раскрытие сердцу печали,
  
  Побуждая его терпеть, стремиться, надеяться.
  
  Даже в меняющихся мирах неспокойных
  
  В воздухе, мучимом страхом и страданием
  
  И ступая ногами по почве небезопасной,
  
  Он видел образ счастливейшего состояния.
  
  В архитектуре громадной священного Космоса
  
  Кружась и взбираясь к самым высотам творения
  
  На голубую вершину, не слишком высокую
  
  Для теплого общения тела с душой,
  
  Высоко, как небо, близко, как мысль и надежда
  
  Мерцало царство жизни беспечальной.
  
  Над ним в новом божественном небосводе
  
  Ином, чем небеса, видные смертному,
  
  Как на потолке богов, лепниной украшенном,
  
  На архипелаге смеха и огня
  
  Плыли звезды поодаль, в морской небесной зыби.
  
  Магические кольца, спирали расцвеченные,
  
  И светящиеся сферы странного счастья
  
  Плыли чрез расстояния, как символический мир.
  
  На беспокойство и труд, ими не разделенные,
  
  На несчастье, которому не могут помочь,
  
  Не воспринимая борьбу, печаль и страдание,
  
  Незапятнанные ее мукой, унынием, ненавистью,
  
  Смотрели вниз великие планы увиденные,
  
  Счастливые вечно в своем безвременном праве.
  
  Поглощенные собственной красотой и довольством
  
  Живут, уверенные в бессмертной радости.
  
  В стороне, неподвижные, славные, незатронутные,
  
  Пылая, плывут они в смутной яркой дымке,
  
  Вечное убежище света мечтательного,
  
  Туманность великолепия богов,
  
  Созданная из размышлений вечности.
  
  Для человека почти невероятные,
  
  Едва ли они казались материальными.
  
  Как через стекло магического телевидения,
  
  Увеличенные видящим их глазом внутренним,
  
  Они сияли, как образы сцены далекой
  
  Слишком высокие для смертного взора.
  
  Но близки и реальны для сердца, что устремляется
  
  И для страстной мысли и чувства телесного нашего
  
  Эти скрытые царства красоты несказанной.
  
  В близком недостижимом царстве, что мы ощущаем,
  
  От грубой хватки желанья, тоски защищенные,
  
  На ярких волшебных безопасных окраинах
  
  Вечно купаясь в блаженстве, они лежали.
  
  Перед взором нашим в трансе, сне, размышлении,
  
  Через внутреннее поле тонкого видения
  
  Пейзажи широкие, но от глаз ускользающие,
  
  Совершенного царства образы мчатся восторженные,
  
  Позади оставляя сияющей памяти след.
  
  Великих вечных миров сцены воображаемые,
  
  Наших сердец во сне глубиною касаются;
  
  Нереальными кажущиеся, но жизни реальнее,
  
  Счастливее счастья, истиннее истинного,
  
  Если б они были снами, плененными образами,
  
  Стала б ложной пред ними тщета реальной Земли.
  
  Их жизнь в быстром вечном мгновении зафиксирована,
  
  Иль по зову стремятся обратно, ко взору жаждущему,
  
  Спокойные небеса нерушимого Света,
  
  Озаренные континенты мира фиалкового,
  
  Океаны и реки радости Бога огромной,
  
  Беспечальные страны под пурпурными Солнцами.
  
  Это, словно звезда, идея далекая яркая,
  
  Или сонный след кометы воображения,
  
  Сейчас приняло близкую форму реальности.
  
  Между истиной сна, земным фактом пропасть закрылась,
  
  Дивной жизни миры больше не были снами;
  
  Его видение присвоило ими открытое:
  
  Их события, сцены глаза и сердце встретили
  
  Поразив их блаженством и очарованием чистыми.
  
  На безветренную вершину взгляд устремил он,
  
  Чьи границы выступали в небо Я,
  
  И углублялись в основу странную вечную.
  
  Воплощение высшей услады Жизни сверкало.
  
  На духовном и мистическом пике остром
  
  Лишь высокая линия чуда преобразующая
  
  Отделяла жизнь от бесформенного Бесконечного
  
  И укрывала Время от шири вечности.
  
  Время формы свои чеканит из той бесформенности;
  
  Покой Вечного действие вмещает космическое:
  
  Мировой Силы образы изменчивые
  
  Привлекли силу быть, волю продолжаться,
  
  Из глубокого океана активного мира.
  
  Обращая верхушку духа к действию жизни,
  
  Она тратит свободы Одного пластические,
  
  Чтобы бросить в действие сны своего каприза;
  
  Его мудрости зов шаги ее остепеняет,
  
  Он создал для танца ее основу твердую,
  
  Его неподвижность спокойная безвременная
  
  Служит мерилом чуда ее творения.
  
  Из невидящих энергий Пустоты
  
  Строя сцену конкретной Вселенной, его мыслью
  
  Она шаг свой поддерживает, в слепых своих действиях
  
  Видит вспышки его всезнающего Света.
  
  Для нее Сверхразум непостижимый склоняется,
  
  Чтобы вести ее силу, чувствующую, не знающую,
  
  Его мощь владеет ее морями тревожными,
  
  Подчиняя жизнь Идее управляющей.
  
  По ее воле Ум, экспериментатор рискующий,
  
  Что светлой Имманентностью направляем,
  
  Путь прокладывает через возможности смутные
  
  Средь незнающего мира формаций случайных.
  
  Людское неведение движется к Истине,
  
  Чтобы Незнанье могло когда-нибудь стать всезнающим,
  
  Инстинкт измененный - принять форму мысли божественной,
  
  Приютить мысли бессмертный взгляд безошибочный,
  
  И природа подняться к своему тождеству с Богом.
  
  Мастер миров, рабом ее сделавшийся,
  
  Сам и есть исполнитель ее фантазий причудливых:
  
  Она сделала каналы к морям всемогущества;
  
  Ограничила законом Неограниченное.
  
  Он решает задачи, Незнаньем ее поставленные,
  
  Спрятанный в пелерину нашей смертности.
  
  Мифы, формы, воображеньем богини созданные,
  
  Свой источник на незримых высотах утратили:
  
  Даже отдельные, от истоков отбившиеся, -
  
  Деформированные, проклятые и падшие, -
  
  Ибо даже падение - их извращенная радость
  
  И она ничего не упустит, в чем есть наслаждение, -
  
  Эти тоже могут к вершинам вернуться, иль здесь
  
  Отменить этот приговор падения духа,
  
  Восстановить потерянную божественность.
  
  Сразу пойманный в кругозор вечного видения,
  
  Он видел ее гордость и чары высот,
  
  И ее регионы, в низших глубинах ползущие.
  
  Наверху была монархия я не падшего,
  
  Внизу был угрюмый транс темной бездны,
  
  Полюса разные иль антиподы смутные.
  
  Там была ширь славы жизненных абсолютов:
  
  Все смеялось в бессмертии, лишенном опасности,
  
  И вечном детстве души, прежде, чем
  
  Явилась тьма, и боль и печаль родились,
  
  Где все могли сметь быть и собой и одним,
  
  И Мудрость играла в своей безгрешной невинности
  
  С нагой Свободой в счастливом солнце Истины.
  
  Там были миры ее смеха, ужасной иронии,
  
  Борьбы и слез и труда тяжелого области;
  
  На грудь влюбленной Смерти склонив голову,
  
  Сон имитировал временно мир угасания.
  
  Свет Бога она отделила от его тьмы,
  
  Чтобы почувствовать вкус противоположностей.
  
  Здесь смешение их оттенков в сердцах человеческих
  
  Сплело его бытия рисунок изменчивый,
  
  Его жизнь - текущий вперед поток во Времени,
  
  Его природы подвижность закрепленную,
  
  Души изменчивый фильм картин движущихся,
  
  Космический хаос личности его.
  
  Созидательница великая тайным касанием
  
  Обратила в мощь с пафосом сон существа о себе,
  
  Сделав страсти игру из его бездонной мистерии.
  
  Но здесь были миры, к небесам полу-поднятые.
  
  Вуаль была здесь, но не Стена Тенистая;
  
  В формах, от человеческих слишком далеких,
  
  Некая страсть ненарушенной чистоты
  
  Врывается, луч Блаженства изначального.
  
  Будь Земля чиста, радость неба была бы ее.
  
  Там могли бы чувство и сердце обожествленные
  
  Достичь яркой крайности блаженства природного,
  
  Абсолютного трепетания Сверхприроды:
  
  Смех силы резвиться на твердых дорогах Земли,
  
  Никогда жестокого лезвия боли не чувствуя,
  
  Любовь могла бы в Природе играть, а не стыд.
  
  Но она поставила сны в конюшни Материи,
  
  И все еще ее двери ее закрыты для высшего.
  
  В этом мире дыхание Бога могло бы чувствоваться;
  
  Некий блеск каймы Трансцендентного был там.
  
  Через белые безмолвия эонов
  
  Бессмертные образы воплощенной радости
  
  Пересекали простор возле сна вечности.
  
  В блаженстве тихом чистый голос мистический
  
  Взывал к незапятнанной сладости Любви,
  
  Чтоб медовым касаньем она взволновала миры,
  
  Ее нежные руки Природу чтоб охватили,
  
  Чтобы сладкая мощь союза с ней невыносимого
  
  Все существо приняла в свои руки спасительные,
  
  Привлекая, жалея заблудших и мятежников,
  
  Чтобы счастье им навязать, ими отвергнутое.
  
  Брачная песнь невидимому Божественному,
  
  Белого желанья рапсодия пламенная
  
  Бессмертную музыку в сердце приманила
  
  И пробудила слух экстаза дремлющий.
  
  Здесь жило чувство более чистое, более пылкое,
  
  Горящий толчок, что земле не удержать;
  
  Один притянул дыханье просторное легкое,
  
  И сердце жило от удара к удару восторженному.
  
  Голос Времени пел о радости Бессмертного;
  
  Вдохновение и напевный лирический крик,
  
  Секунды экстаз принесли на своих крыльях;
  
  Красота небесно-нагая, невообразимая,
  
  Избавилась от границ в ширях мечты;
  
  Крик Удивительных Птиц взывал с небес
  
  К бессмертным народам берегов Света.
  
  Творение выскочило из рук Бога;
  
  По дорогам чудо и восторг странствовали.
  
  Лишь бытие было высшим наслаждением,
  
  Жизнь была счастливым смехом души,
  
  И радость была королем а Любовь - министром.
  
  Светозарность духа была там воплощена.
  
  Любовниками были противоречия жизни,
  
  Ее крайности - гармонии гранями сходными:
  
  Снисхождение с нежной чистотою пришло
  
  И баюкало бога на материнской груди:
  
  Там никто не был слабым, поэтому лжи не могло быть;
  
  Неведенье было оттенком, свет защищающим,
  
  Воображение - Истины волей свободной,
  
  Удовольствие - кандидатом в огни небесные;
  
  Интеллект был почитателем Красоты,
  
  Мощь - рабом закона духовного спокойного,
  
  Мощь преклонила на грудь Блаженства голову.
  
  Там были вершины славы непостижимые,
  
  Самоуправления Мудрости область спокойная,
  
  И от девственного солнца страны зависимые,
  
  Просвещенные теократии зрячей души,
  
  На престол возведенные в мощи луча Трансцендентного.
  
  Великое виденье, сон многозначительный
  
  В солнечно-ярких царствах царственно двигались:
  
  Собрания, сенаты богов столпившихся,
  
  Силы жизни сидели на тронах мраморной воли,
  
  Высокие правления и автократии
  
  Силы в лаврах венков, правители вооруженные.
  
  Все объекты там были велики и прекрасны,
  
  На всех существах - печать могущества царского.
  
  Восседали там олигархи Закона природного,
  
  Монарху спокойному гордость служила неистовая:
  
  Все положенья души обладали божественностью.
  
  Там был взаимные откровения огненные,
  
  Радости обладания и служения,
  
  Любви сердцу Любви, что повинуется
  
  И телу Любви, ярмом восторга плененному.
  
  Все было игрой встречающихся царственностей.
  
  Обожание силу влюбленного склоненную
  
  Поднимало к блаженству бога обожамого:
  
  Правитель един там с теми, кем он правит;
  
  Служащему со свободным ровным сердцем
  
  Повиновение - тренировка великая,
  
  Венец и привилегия благородства,
  
  Вера - идиома высокой природы,
  
  Служение - духовная державность.
  
  Там были царства, где Знание встретилось с Мощью
  
  В ее доме высоком, и ею возобладало:
  
  Иллюминат охватил ее члены мерцающие,
  
  И наполнил их страстью своего луча
  
  Пока тело ее не стало прозрачным домом,
  
  А ее душа - двойником его души.
  
  Преображенные касанием мудрости,
  
  Его дни стали светлым жертвоприношением;
  
  Бессмертная бабочка в счастья огне бесконечном,
  
  Пылала она в его сладости невыносимой.
  
  Пленная Жизнь повенчалась с завоевателем.
  
  В широком небе построив свой мир заново,
  
  Дала спокойному разуму скорость мотора,
  
  Мысли - нужду пережить то, что видит душа,
  
  Житию - толчок, чтобы знать и видеть.
  
  Схватилсь чары его и ее могущество;
  
  Идея теперь - ее царь в пурпурных одеждах,
  
  Ей дарован волшебный змеиный скипетр Мысли,
  
  Ритм дан формам его виденья внутреннего,
  
  Ее действие стало живым телом воли.
  
  Пылающий гром, созидающая вспышка
  
  Побеждающий Свет оседлал ее Силу бессмертную;
  
  Мощный галоп кентавра нес бога.
  
  Жизнь и разумом на престоле, двойное величие.
  
  Миры были там высокого счастья великого,
  
  Смех - мыслью, действие, грезой окрашенные,
  
  Страсть могла там ждать исполненья желания,
  
  Пока не слышала близких шагов Бога.
  
  Там был мир невинного веселья и радости;
  
  Юность ума и сердца беззаботная
  
  Нашла в теле божественный инструмент;
  
  Зажгла золотое гало вокруг желания
  
  Дала свободу животному обожествленному
  
  Для любви, красоты и неги прыжков божественных.
  
  На лучистой почве, в улыбку небес смотрящей
  
  Быстрый жизненный импульс не остановился:
  
  Он не мог устать; его слезы были счастливыми.
  
  Там работа - игра, а игра - работа единственная
  
  А задачи небес - игра мощи богоподобная
  
  Небесная вакханалия, вечно чистая,
  
  Незапятнанная, как в смертных членах, слабостью,
  
  Жизнь была вечностью настроений восторга;
  
  Старости не было и морщин на лице.
  
  Навязывая безопасности звезд великой
  
  Скачки и смех сил, что не ведали смерти,
  
  Дети бога нагие своими полям бежали,
  
  Поражая ветры скоростью, очарованием;
  
  Из шторма и солнца они товарищей сделали,
  
  Резвились в широких гривах морей вздымающихся,
  
  Расстоянье растаптывали под своими колесами,
  
  И сражались на аренах своей силы.
  
  Повелительные, как солнца, в своем сиянии,
  
  Зажгли небеса славой своих членов,
  
  Бросились к миру, словно щедрость божественная,
  
  Принуждая сердце к сильному наслаждению,
  
  Мудрость несли, мастерство очарования,
  
  Словно стяг Жизни по дорогам Космоса.
  
  Идея была души товарищем светлым;
  
  Ум играл с речью, бросал дротики мысли,
  
  Но не нуждался в их тяжком труде, чтобы знать;
  
  Знание было, как отдых, времяпровождением.
  
  Облаченные в ясный луч свежего сердца,
  
  Дети - наследники Бога инстинкта раннего,
  
  Жильцы вечности Времени, все еще трепетной
  
  От блаженства самого первого творения,
  
  Они погрузили жизнь в свою юность души.
  
  Изысканная и неистовая тирания,
  
  Сильное принуждение воли к радости
  
  Излило в мир потоки счастья сияющие.
  
  Там высокий дух был довольства, ничем не затронутого,
  
  Счастливый аллюр дней в спокойном воздухе,
  
  Поток вселенских и любви и мира.
  
  Жила там державность неустанной сладости,
  
  Как песнь удовольствия на губах Времени.
  
  Широкий спонтанный порядок свободу дал воле,
  
  Полет души к блаженству солнечно-искренний,
  
  Широта и величие действия нескованного
  
  Золотая свобода сердца быстрого огненного.
  
  Там не было лжи разделения души
  
  Искривленности мысли или слова там не было,
  
  Лишающей творение его истины;
  
  Все было искренностью и природной силой.
  
  Там свобода была высочайшим законом единственным.
  
  Счастливо те миры взбирались, спускались:
  
  В царствах красы любопытной и удивления,
  
  На полях величья и мощи титанической,
  
  Жизнь играла легко с необъятными желаниями.
  
  Эдемов тысячу строила, не останавливаясь;
  
  Границ у ее величья и милости не было
  
  И у ее небесного разнообразия.
  
  Пробужденная криком, сумятицей душ бесчисленных,
  
  Восставшая из глубокого Бесконечного,
  
  Улыбаясь, как новорожденный, любви и надежде,
  
  В природе своей приютив силу Бессмертного,
  
  В своей груди неся Вечную Волю,
  
  Лишь светлое сердце свое признала вожатым:
  
  Падение ее божества не унизило,
  
  Чуждая Ночь не слепила ее глаза.
  
  Там не было примененья засовам, ограде;
  
  Совершенством иль радостью было действие каждое.
  
  Предавшаяся настроеньям каприза быстрого,
  
  Мятежу своего ума, богатому расцвеченному,
  
  Посвященная в могучие грезы божественные,
  
  Магический строитель бесчисленных форм
  
  Исследующий меры ритмов Бога
  
  Сплетала она колдовской чудесный свой танец,
  
  Богиня наслаждения дионисийская,
  
  Вакханка созидательного экстаза.
  
  Этот мир он видел, и чувствовал его зов,
  
  Но не нашел пути, чтоб войти в его радость;
  
  Через пропасть сознания там моста не было.
  
  Темный воздух все еще окружал его душу,
  
  Привязанный к образу неспокойной жизни.
  
  Несмотря на стремящийся ум и чувство тоскующее,
  
  Грустной Мысли, серым опытом сформированной
  
  И заботой и печалью и сном замутненному видению
  
  Все это казалось лишь ярким желанным сном
  
  Постигнутым на расстояньи тоскующим сердцем
  
  Того, кто идет в тени земной боли.
  
  Хотя он однажды почувствовал хватку Вечного,
  
  Слишком близко природа его к мирам страдающим,
  
  И там, где он стоял, были входы Ночи.
  
  С трудом, чересчур заботой о мире объятая
  
  Может плотная форма, в которой мы были созданы,
  
  Отвечать на радость радостью, светом на свет.
  
  Ибо его воля думать и жить встревоженная
  
  Сначала изведала боль, с удовольствием смешанную,
  
  От рождения привычку она хранит, ей данную:
  
  Способ наш единственный быть - дуальность ужасная .
  
  В грубых началах этого смертного мира
  
  Не была жизнь игрой разума, сердца желанием.
  
  Когда мир земной был в Пустоте несознательной создан,
  
  И присутствовала лишь сцена материальная,
  
  Отождествленные с морем и небом и камнем,
  
  Боги юные жаждали освобождения душ,
  
  Спящих в предметах, смутных, неодушевленных.
  
  В этой нагой красоте, величьи заброшенном,
  
  В глухой тишине, посреди звуков неслышимых
  
  Тяжелым был неразделенный груз
  
  Божества в мире, который ни в чем не нуждался;
  
  Ибо чувствовать и получать там было некому.
  
  Твердая масса, биения чувств не терпевшая,
  
  Не вмещала их толчка к созиданью широкого;
  
  Не погруженный в гармонию Материи,
  
  Дух теперь потерял свой застывший покой.
  
  В беззаботном трансе он пробирался к видению,
  
  Страстно жаждущий движений сердца сознательного,
  
  Изголодавшись по речи, мысли и радости,
  
  В немом вращеньи бесчувственном день и ночь
  
  Жаждал любви, томления и ответа.
  
  Равновесие несознанья касанием тронуто,
  
  Имя встряхнуло безмолвие интуитивное,
  
  Призвана Жизнь наполнить форму бесчувственную,
  
  И в грубых формах пробудить божественность.
  
  Голос был слышен на шаре немом вращающемся,
  
  Ропот пронесся в Пустоте неслышащей.
  
  Существо, казалось, дышало, где никого не было:
  
  Что-то сдержанное в мертвых глубинах бесчувственных
  
  Отрицало сознательность и не знало радости,
  
  Повернутое, как спящий с времен незапамятных.
  
  Сознавая свою реальность похороненную,
  
  Помня забытое "я" и право, хотело
  
  Радоваться, знать, стремиться и жить.
  
  Жизнь услышала зов, и, оставив свой свет прирожденный,
  
  Излилась с яркого уровня величавого,
  
  На смертного Пространства спираль и движение
  
  И сюда тоже Ангел милостивый и прекрасный
  
  Излил ее скорость, блаженство и очарование,
  
  Надеясь наполнить прекрасный новый мир радостью.
  
  Как приходит богиня к груди смертного дышащей,
  
  Наполняя его дни небесным объятием,
  
  Она нагнулась, чтоб строить дом в преходящем;
  
  Зажгла в чреве Материи пламя Бессмертного,
  
  Пробудила мысль и надежду в Шири бесчувственной,
  
  Поразила плоть и нерв красотой и чарами,
  
  Принудив к наслаждению остов Земли нечувствительный.
  
  Живое, в траву и цветы и деревья одетое,
  
  Великое тело Земли улыбалось небу,
  
  Лазурь отвечала лазури в смехе моря;
  
  Глубина заполена новыми тварями чувствующими,
  
  В красоте зверей - слава жизни и скорость ее.
  
  Человек дерзал и мыслил, обдумывал мир.
  
  Но пока еще было в пути дыханье магическое,
  
  Прежде, чем ее дар достиг заточенных сердец,
  
  Все поставило под сомненье Присутствие темное.
  
  Тайная Воля, чье тело Ночью одето
  
  Испытание плоти духу предлагающая,
  
  Наложила смерти и боли маску мистическую.
  
  Помещенный теперь в годы медленные страдающие,
  
  Проживает крылатый и чудесный странник
  
  И не может призвать свое состоянье счастливое,
  
  Должен слушаться Несознанья закона инертного,
  
  Неощутимого основания мира
  
  Где сплошные пределы красоту ограничивают,
  
  И печаль и радость живут, как товарищи в битве.
  
  Уничтожен был ее тонкий мощный дух,
  
  И убит ее дар счастья ребенка-бога,
  
  И вся ее слава обернулась малостью,
  
  И вся ее сладость - желанием искалеченным.
  
  Ее жизни судьба - смерть кормить своими работами.
  
  Так скрыто бессмертие, что она казалась,
  
  Навязывая сознанье вещам бессознательным,
  
  Эпизодом в вечной смерти непрекращающейся,
  
  Мифом бытия, что должно прекратиться навеки.
  
  Такова ее изменения злая мистерия.
  
  Конец Песни Третьей
  
  
  Песнь Четвертая
  
  Царства Маленькой Жизни
  
  Дрожащий, неуверенный мир трепещущий
  
  Рожденный из той печальной встречи-затмения
  
  Возник в пустоте, где ее ноги ступали,
  
  Быстрая темнота, ищущий трепет.
  
  Там были корчи полусознательной силы,
  
  Едва ль пробудившейся ото сна Несознания,
  
  Что привязана к Неведению, инстинктивному,
  
  Чтоб найти себя и свое пониманье вещей.
  
  Наследница тяжкой бедности и утраты,
  
  Атакуема воспоминаниями убегающими,
  
  Преследуема забытой надеждой возвышенной,
  
  Она боролась наощупь со слепотой,
  
  Чтоб заполнить ужасный разрыв, что имелся, болезненный
  
  Между болью Земли и блаженством, Жизнь породившим.
  
  Мир, что вечно стремится к чему-то утраченному,
  
  Ту радость искал, что не может Земля удержать.
  
  Слишком близок к нашим вратам его шум беспокойный,
  
  Чтбы мирно жить на твердом инертном шаре:
  
  Он прибавил свой голод к голоду Земли,
  
  Подчинил наши жизни закону желания страстного,
  
  И нужду духа нашего сделал пропастью-бездной.
  
  Влияние вклинилось в смертные ночь и день,
  
  Тень накрыла рожденную временем расу;
  
  В тревожном потоке, где скачет незрячий пульс сердца,
  
  И нервный удар ощущения будит чувство,
  
  Отделяя Материи сон от ума сознательного,
  
  Блуждающий зов появился, не знавший, зачем пришел.
  
  Потусторонняя мощь коснулась Земли;
  
  Покоя, который мог быть, больше не было;
  
  В сердцах людей возникли страсти бесформенные,
  
  В крови их крик о большем счастье возник:
  
  Иначе б скитались свободно по почве солнечной,
  
  С детским, звериным, боль забывающим разумом,
  
  Или житли подобно цветам, неподвижно и счастливо.
  
  Мощь, что пришла на Землю благословлять,
  
  Осталась на Земле страдать и стремиться.
  
  Детский смех, звеневший в потоке времени, стих:
  
  Затемнилась природная радость жизни людской,
  
  И печаль теперь - нянька судьбы человека несчастной.
  
  Позади осталась бездумная радость животного,
  
  Мысль и забота дни его отягощают;
  
  Он поднялся к величию, но и к недовольству,
  
  Пробудился он сейчас ко всему Невидимому.
  
  Ненасытный искатель, он должен все изучить:
  
  Исчерпал он ныне факты жизни поверхностной,
  
  Царство скрытое существа осталось исследовать.
  
  Он стал умом, он стал духом и самостью;
  
  В своей хрупкой обители стал господином Природы.
  
  От долгого темного сна в нем проснулась материя,
  
  В нем Земля ощущает бога близкий приход,
  
  Слепая Сила, из виду цель потерявшая,
  
  Неустанная энергия Воли голодная,
  
  Жизнь бросала семя в тела изложницу вязкую;
  
  Пробудила от спячки счастливой слепую Силу,
  
  Принуждая ее ощущать и искать и чувствовать.
  
  В огромной работе бессмысленной Пустоты,
  
  Беспокоя своими снами рутину обширную,
  
  И вращение мертвое дремлющей Вселенной,
  
  Могучий пленник боролся за освобождение.
  
  Живя надеждой, проснулась инертная клетка,
  
  В сердце она зажгла пламя нужды и страсти,
  
  В глубоком покое неодушевленных вещей
  
  Возник ее голос труда и молитвы и битвы.
  
  Сознанью, наощупь в мире безгласном ищущему,
  
  Ей было дано, как путь, чувство без провожатого;
  
  Затаилась мысль и теперь ничего не знает,
  
  Но все неизвестное может почуять, схватить.
  
  Повинуясь толчку нерожденных вещей к рождению,
  
  Из оков бесчувственной жизни она вырвалась:
  
  В субстанции силы души немой и бездумной,
  
  Не могущей высказать, что ее глубь прозрела,
  
  Проснулась незрячая необходимость знать.
  
  Она сделала инструментом свои оковы;
  
  Инстинкт был у нее, куколка Истины,
  
  И усилие, рост и борющееся незнание.
  
  Желание и надежду на тело накладывая,
  
  Навязывая несознанию сознание,
  
  Она принесла в тупую вязкость Материи
  
  Претензию на права суверена утраченные,
  
  Неустанный поиск, сердитое сердце нелегкое,
  
  Изменений жажду, блуждающий шаг неуверенный.
  
  Почитатель радости, что не имеет названия,
  
  В своем темном храме, воздвигнутом наслаждению,
  
  Темным божкам предлагает тайный обряд.
  
  Но тщетно бесконечное приношение,
  
  Жрец - маг невежественный, лишь совершающий
  
  Тщетные пассы на уровне алтаря
  
  И слепые надежды в бессильное пламя бросающий.
  
  Мимолетной цели ноша шаги замделяет;
  
  Трудно с этим грузом ей продвигаться;
  
  Но часы взывают к ней, и она идет,
  
  От мысли к мысли и от желанья к желанию;
  
  Углубленье нужды - ее прогресс величайший.
  
  Устав от Материи, к Разуму обращается;
  
  Победив свое поле, Землю, требует неба.
  
  Уничтожая тупо работу сделанную,
  
  Спотыкаясь, века над ее трудами проходят,
  
  Но великий свет трансформации все не спускается,
  
  Не коснулся трепет открытий паденья ее.
  
  Лишь мерцанье порой небосвод ума раскалывает,
  
  Оправдывая двусмысленное провидение,
  
  Ночь тропой к неизвестным рассветам делающее,
  
  Или темным ключом к божественному состоянию.
  
  В Незнании начав задачу свою мощную,
  
  В Неведеньи труд она вершит незаконченный,
  
  Ищет знанье наощупь, но Мудрости лика не видит.
  
  Поднимаясь шагом несознательным медленно,
  
  Подкидыш Богов, она скитается здесь
  
  Как душа ребенка, у врат Ада оставленная,
  
  Пробираясь сквозь дым, чтобы Рай наощупь найти.
  
  Подниматься он должен медленно вслед за нею,
  
  Выходя из ее подсознательной тусклой тьмы:
  
  Только лишь так можно Землю спасти окончательно.
  
  Ибо только так мог узнать он причину скрытую
  
  Всего, что мешает Богу и нас удерживает
  
  От освобожднья плененной души из тюрьмы.
  
  По быстрым путям паденья сквозь врата опасные
  
  Он рискнул опуститься в серую темноту,
  
  Кишащую инстинктами бездну безумную,
  
  Торопившисхся форму принять и пространство урвать.
  
  Жизнь здесь была близка со Смертью и Ночью,
  
  Ела пищу Смерти, чтоб дышать недолго;
  
  И была их жильцом и приемною сиротой.
  
  В немом царстве тьмы, с подсознанием соглашаясь,
  
  Временный житель, на бОльшее не надеялась.
  
  Там, вдали от Истины и светлой мысли
  
  Он видел начало отдельнго, трона лишенного
  
  Деформированного страдающего Могущества.
  
  Несчастливую маску лжи, сделанной истиной
  
  Что противна рождению нашему божественному,
  Безразличное и к свету и к красоте,
  
  Она выставила, щеголяя бесчестьем животным,
  
  Без маскировки, грубая и нагая,
  
  Изначальный образ, распознанный и подписанный
  
  Сил бездомных, от надежды небес отлученных,
  
  Падших, гордых низостью своего состояния,
  
  Унижением силы, когда-то полубожественной,
  
  Бесстыдной грязью ее звериных желаний,
  
  Пялящимся лицом ее неведения,
  
  Обнаженным телом ее космической бедности.
  
  Здесь она вперыве из грязной хижины выползла,
  
  Где лежала немая, жесткая, бессознательная:
  
  Ее узость и ступор не отпускали ее,
  
  Тьма цеплялась к ней, Светом не затронутая.
  
  Далеко было сверху касание освобождающее:
  
  Взгляд наверх был чужд ее зрению полуслепому,
  
  Забыла свое божество пути бесстрашное;
  
  Отвергнуты были ей слава и блаженство,
  
  Приключение в опасных полях Времени:
  
  С трудом, валяясь, она терпела, жила.
  
  Беспокойный широкий туман Космоса ищущего,
  
  Регион темный, неясным туманом окутаннный,
  
  Безымянным казавшийся, бестелесным, бездомным,
  
  Незрелым слепым бесформенным умом
  
  Просивший тела, чтоб выразить свою душу.
  
  С молитвой отвергнутой, душу искал он наощупь.
  
  Он открылся загадочному миру пигмейскому,
  
  Еще не способному думать, едва ли живущему,
  
  Где был источник магии этой несчастной.
  
  У смутных границ, где Жизнь встречает Материю,
  
  Средь вещей полу-видимых странствовал, полу-угаданных,
  
  В поисках начал и концов потерянных.
  
  Жизнь рожденная там, умерла, не начав жить.
  
  Там не было твердой почвы, стремления прочного;
  
  Лишь огонь безумной Воли имел могущество.
  
  Для себя он неясен был, смутен, едва ощутим,
  
  Как бы в борьбе Пустоты за то, чтобы быть.
  
  В странных сферах, где все было чувством живущим,
  
  Но властная мысль не была причиной иль правилом,
  
  Детски-грубое сердце просило игрушек для счастья,
  
  Ум мерцал беспорядочным блеском зарождающимся,
  
  И вели к форме редкие силы бесформенные,
  
  Принимая любой огонек за Солнце ведущее.
  
  Не могла сделать сила слепая и шагу мыслящего;
  
  Прося о свете, следуя нити тьмы.
  
  Сила, не сознавая, искала наощупь сознание,
  
  От ударов Материи чувством светилась Материя,
  
  Выбивали искру контакты, реакции медленные
  
  Инстинкта из скрытого ложа подсознательного,
  
  Ощущения сгрудились, мысли немая замена,
  
  Пробуженью ударом Природы чувство ответило,
  
  Но все еще было ответом механическим,
  
  Толчком, прыжком, стартом во сне Природы,
  
  И, толкаясь, бежали импульсы несдержанные,
  
  Грубо заботясь лишь о движении собственном,
  
  И, темнея, сталкивались с еще более темными,
  
  Свободные в мире закрепленной анархии.
  
  Потребность существовать, инстинкт выживания
  
  Поглотили вмиг хрупкую волю напряженную,
  
  И слепое желанье выискивало пищу.
  
  Вкусы Природы были законом единственным,
  
  Сила сражалась с силой, но безрезультатно:
  
  Достигался несведущий контроль лишь и ведение,
  
  Чувства, инстинкты, источника не знающие,
  
  Удовольствие, боль, быстрые, скоро утраченные,
  
  И грубое движение жизней не думающих.
  
  Это был тщетный и ненужный мир,
  
  Результат чьей воли быть был бедным и грустным,
  
  Беспокойством серым и страданьем бессмысленным.
  
  Казалось, ничто не стоит труда становления.
  
  Но не так судил его духа глаз пробужденный.
  
  Как сияет единственная звезда свидетельская,
  
  Что пылает поодаль, Света страж одинокий,
  
  Искренний мыслитель в бесцельном мире,
  
  Ожидающий некой громадной зари Бога,
  
  Так и он видел цели работ Времени.
  
  Совершалась работа даже в этой бесцельности
  
  Магической волей для измененья божественного.
  
  Первые корчи космической Силы змеиной
  
  Из кольца транса материи вышли мистического;
  
  Подняла она голову в теплом воздухе жизни.
  
  Не в силах отбросить Материи сон негибкий,
  
  Иль носить ума чудесные пятна и крапинки,
  
  Надеть на свой хохолок корону души,
  
  Или прямо встать в сиянии солнца духовного.
  
  Все еще были видны только грязь и сила,
  
  Сознания к свету медленное движение
  
  Сквозь чернозем греха и долбящего чувства,
  
  Под коркой самости тела затвердевшей,
  
  Работа во тьме медленная и пылкая,
  
  Измененья Природы страстного дрожжи мутные,
  
  Фермент, что душу создавал из грязи.
  
  Скрыт под серой маской был небесный процесс;
  
  В своей тайной ночи падшее неведенье
  
  Трудилось, чтоб завершить работу немую,
  
  Неприглядный камуфляж нужды Нессознания,
  
  Славу Бога в грязи Природы раскрыть.
  
  Его взгляд, совершенно духовный в глазах телесных,
  
  Мог пронзить серый туман фосфоресцирующий,
  
  И изучать тайны потока изменчивого,
  
  Что оживляет немые и твердые клетки
  
  И ведет мысль и желание плоти
  
  И острую похоть и голод ее воли.
  
  Это тоже он проследил вдоль течения скрытого
  
  И дошел до истока чудесного действий его.
  
  Мистическое Присутствие неуправляемое,
  
  Создатель этой игры света и тени,
  
  В этой сладкой и горькой жизни парадоксальной
  
  Просит у тела близости с душой
  
  И вибрацией нерва его механический пульс
  
  Со светом и любовью соединяет.
  
  Она призывает спящую память духа
  
  Из глубин подсознанья, скрытых под пеной Времени;
  
  Забывшую свой огонь счастливой истины,
  
  Приходящую сонно с глазами полузакрытыми,
  
  Под чувства и желания замаскированную,
  
  Как мусор, плывущий по волнам на поверхности,
  
  Сомнамбулически всплывающий, тонущий.
  
  Хоть ее движенья нечисты и деградировали,
  
  Вечно истина неба в глубинах жизни тоскует;
  
  И в темнейших членах ее горит тот огонь.
  
  Касанье восторга Бога есть в актах творения,
  
  И все еще память блаженства, хотя и утрачена,
  
  Скрыта в рожденья и смерти безмолвных корнях.
  
  Радость Бога сияет в глупой красе мира.
  
  Повсюду улыбка восторга того потаенная;
  
  Она веет в дыхании ветра, есть в соке дерев,
  
  Ее пышность красок бушует в листве и траве.
  
  Когда жизнь выходит из полусна в растении,
  
  Что страдает и чувствует, но неподвижно, безмолвно,
  
  В зверях и птицах крылатых и людях мыслящих,
  
  Пульс сердца становится ритмом ее музыки;
  
  Заставляя проснуться ткани бессознательные,
  
  Просит счастья она, получая острую боль
  
  Удовольствия трепет, смех краткого наслаждения,
  
  И дрожит от боли, и стремится к экстазу.
  
  Настоятельная, немая, плохо понятая,
  
  Близкая к сердцу и от света далекая,
  
  Блаженством вечным во Времени странно рожденная,
  
  Она давит на сердце и на нерв вибрирующий;
  
  Ее острый поиск колеблет наше сознание;
  
  Наполнено ей, но слепое к истинной радости,
  
  Желанье души хватается за преходящее.
  
  Страсть Природы, против которой не устоять,
  
  Волной через кровь и живое чувство вливается;
  
  Ее причина это экстаз бесконечного.
  
  В нас она превратится в страсть и любовь конечную,
  
  Волю, чтоб побеждать, иметь, хватать и держать,
  
  Расширить жизнь и размах удовольствия краткого,
  
  Сражаться и превосходить и делать своим.
  
  Надежда смешать свою радость с чужой радостью,
  
  Желание обладать и быть обладаемым,
  
  Наслаждаться, давать наслаждение, чувствовать, быть.
  
  Здесь была попытка ранняя существования,
  
  Ее быстрая цель моментального наслаждения,
  
  Чья утрата - поражение жизни невежественной.
  
  Все еще свой обычай клеткам навязывая,
  
  Фантом начала злого и темного призраком
  
  Преследует все, что мы делаем, грезим о чем.
  
  Хотя прочно на Земле закрепились живущие,
  
  Обычай правит здесь или чувство закона,
  
  Твердое повторение средь потока,
  
  Все же корни воли здесь все еще те же;
  
  Эти страсти - это то, из чего мы сделаны.
  
  Это был первый крик пробуждающегося мира.
  
  Он цепляется к нам и все еще давит бога.
  
  Даже если рассудок рожден и душа оформилась,
  
  В звере, рептилии и человеке мыслящем,
  
  Он длится, источником всей их жизни являясь.
  
  Было нужно и это для жизни и дыхания.
  
  В мире конечном невежественном дух
  
  Должен так спасать свое сознанье плененное,
  
  Тонкими струйками к точкам дрожащим льющееся
  
  Из закрытой бесконечности Бессознательного.
  
  Так оно копит массу, смотрит наверх, на Свет.
  
  Эта Природа к истокам своим привязана,
  
  Хватка низшей силы все еще держит ее;
  
  Из глубин бессознанья инстинкты ее появляются,
  
  Ее жизнь - соседка бесчувственного Ничто.
  
  По такому закону создан мир невежественный.
  
  В загадке затемненных бескрайних Ширей,
  
  В страсти и само-потере Бесконечного,
  
  Когда все было погружено в Пустоту отрицающую,
  
  Ночь Небытия не могла бы быть спасена,
  
  Если бы Бытие не погрузилось во тьму,
  
  Неся с собой свой тройной мистический крест.
  
  Призвав в мировое время правду безвременную,
  
  Блаженство страданием, знанье неведеньем делая,
  
  Сила Бога, детской беспомощностью ставшая,
  
  Может вниз божество своим приношеньем призвать.
  
  Противоречием создана жизни основа:
  
  Вечная Реальность без края божественная
  
  Встретила собственные противоположности;
  
  Бытие Пустотой стало и Силой Сознательной,
  
  Незнанием и прогулкой слепой Энергии,
  
  И Экстаз принял облик мировой боли.
  
  В мистическом законе божьего промысла
  
  Мудрость, что цели свои готовит далекие,
  
  Начала так новую игру эоническую.
  
  Слепой поиск, борьба и объятья наощупь
  
  Полу-видимой Природы и скрытой Души,
  
  Игра в прятки в сумеречных комнатах,
  
  Игра ненависти, любви, надежды и страха
  
  Продолжается в детской комнате ума,
  
  Словно шумная игра близнецов саморожденных.
  
  Наконец возникнуть может борьбы Энергия
  
  И встретить безгласную Сущность в полях обширных;
  
  Смогут видеть они и говорить и, обнявшись,
  
  В проясненном свете, в сознании расширенном
  
  Двое сплетутся в сраженьи, узнают друг друга,
  
  Рассмотрев ближе лик товарища по игре.
  
  Даже в этих бесформенных завитках он мог чувствовать
  
  Ответ материи детской дрожи души.
  
  В Природе он видел могучий дух заключенный,
  
  Наблюдал громадной Силы рождение слабое,
  
  Шел загадки Бога поступью неуверенной,
  
  Слушал слабый ритм Музы, великой, еще нерожденной.
  
  Стало жарче дыхание Жизни пробуждающейся,
  
  И возникли из темной пропасти вещей
  
  Странные создания чувства мыслящего,
  
  Твари полу-реальные, полу-снившиеся.
  
  Жизнь там не надеялась на выживание:
  
  Существа рождались, без следа исчезающие,
  
  События были частями драмы бесформенной,
  
  Действем правила воля слепых существ.
  
  Нашла дорогу к форме Сила ищущая,
  
  Образец был создан любви, радости, боли,
  
  Настроений Жизни образы символические.
  
  Гедонизм насекомого трепетал и ползал,
  
  Наслаждался поверхностной дрожью Природы солнечной,
  
  И дракон, трепеща, и питон, агонизируя,
  
  Ползли по болотам, лакая солнечный свет.
  
  Сотрясала землю сила вооруженная,
  
  Могучие созданья с мозгом карликовым,
  
  Племенам пигмейским был дан мелкий уклад.
  
  В карликовой модели человечества
  
  Природа сейчас начинала предельный опыт
  
  И достигла главной точки каприза дизайнерского,
  
  Светлых итогов подъема полусознательного
  
  Что вьется, взбираясь наверх, к высоте от нелепости
  
  Переходя от мельчайших форм к массивным,
  
  К тонкому равновесию тела с душой,
  
  К порядку малости интеллектуальной.
  
  Вокруг него в биении мигов Времени
  
  Царство животной самости возникало,
  
  Где деяние - все, ум рожден лишь наполовину,
  
  И сердце покорно немому контролю невидимому.
  
  Сила, что работает в свете Неведения,
  
  Начинала свой эксперимент с животными,
  
  Населив схему мира созданиями сознательными;
  
  Но лишь для внешнего только они жили,
  
  Отвечали лишь касаниям поверхностным,
  
  И уколу нужды, их жизнями руководящей.
  
  Тело, что не знало души своей внутренней,
  
  Там жило и стремилось, печалилось, ярилось, радовалось;
  
  Ум был там, что встретил мир объективный,
  
  Как врага или странника подле своих дверей:
  
  Его мысли смешались от ударов чувства;
  
  Он еще не улавливал дух в форму,
  
  Не вникал в сущность того, что он видел;
  
  Не искал силы, спрятанной за действием,
  
  Не исследовал в вещах мотива скрытого,
  
  Не стремился найти значения всего этого.
  
  Существа там были в форме человеческой;
  
  Поглощенные страстью сцены, они жили,
  
  Но не знали, кто они, и зачем живут:
  
  Дыханием, чувством, действием довольствовались,
  
  И лишь радость природная - всей их жизни цель,
  
  И стимул и наслаждение внешних вещей;
  
  С оболочкой внешней духа отождествленные,
  
  Для потребностей тела трудились, не жаждая большего.
  
  Скрытый свидетель, глядящий из их глубин,
  
  Не фиксировал на себе взгляд свой внутренний,
  
  Не обращался к поиску автора фабулы,
  
  Он видел только драму и подмостки.
  
  Там не было чувств глубоких давленья тяжелого,
  
  Груз размышлений никто не брал на себя:
  
  Ум глядел на Природу глазами незнающими,
  
  Рад подаркам, боясь ударов чудовищных.
  
  Не задумываясь над законом ее магии,
  
  Он не жаждал испить из тайных колодцев Истины,
  
  Но создавал список разрозненных фактов,
  
  И нанизывал чувства, как на живую нить:
  
  Он охотился и убегал и держал нос по ветру,
  
  Или нежился праздно под Солнцем и бризом ласковым:
  
  Он искал отношений с миром увлекательных,
  
  Но только чтоб ублажить чувство поверхностное.
  
  Они чувствовали дрожь касанья наружного,
  
  Но не чувствовали касанья души позади.
  
  Сохранить свою форму иль самость от повреждения,
  
  Наслаждаться и выжить - вот все, что заботило их.
  
  Горизонт узкий их дней был наполнен
  
  Вещами, людьми, полезными или вредными:
  
  Ценности мира грозили их мелкому я,
  
  Изолированы, стеснены обширным неведомым,
  
  Для защиты жизни от Смерти, их окружающей,
  
  Они создали крошечный оберегающий круг,
  
  Спасаясь от осады огромной Вселенной:
  
  Охотясь за миром и будучи его дичью,
  
  Не мечтали победить и быть свободными.
  
  Мировой Силы внемля намекам, запретам,
  
  Взяли малую часть лишь они из ее изобилия;
  
  Там не было плана жизни и кода сознательного:
  
  Образцы мышления группы какой-нибудь маленькой
  
  Закрепляли закон традиции поведения.
  
  Зная о душе лишь то, что есть привидения,
  
  Ограничены жизни механикой неменяющейся,
  
  Ощущенья ударом, тупым чувством обычным,
  
  Они шля колеями животного желания.
  
  Под защитой каменных стен воюя, работая,
  
  Эгоизм соединяли с пользой маленькой,
  
  Иль чинили несправедливость, жестокую боль
  
  Существам, и думали, что плохого не сделали.
  
  Грабежом счастливых домов разгоряченные,
  
  И пресыщенные убийством, огнем и насилием,
  
  Из людей добычу свою беззащитную сделали,
  
  Толпу пленных, ведомых к горю пожизненному,
  
  Или пытку превратили в спектакль и праздник,
  
  Смеясь, трепеща от боли израненных жертв;
  
  Восхищаясь собой, как титанами и богами,
  
  Воспевали гордо свои деяния славные,
  
  Восхваляя свою победу и силу чудесную.
  
  Животное в стаде, инстинкту что повинуется,
  
  Импульсам жизни, обычным нуждам покорное,
  
  Каждый в роде своем видел свое отражение;
  
  Все служило цели и действию стаи.
  
  Кто похож на него по крови или обычаю,
  
  Для него был частью жизни, добавочным я,
  
  Его туманности персональной звездами,
  
  Спутниками его солнечного "Я".
  
  Хозяин среды, его жизнь окружающей,
  
  Лидер столпившейся человеческой массы,
  
  На опасной Земле столпившейся для безопасности,
  
  Он собрал их вокруг себя, как Могущества малые,
  
  Чтобы общий фронт против мира создать,
  
  Или, слаб, одинок на Земле безразличной,
  
  Как форт своего сердца незащищенного,
  
  Или чтоб одиночество тела свое излечить.
  
  Ощущал он врага в том, кто не похож на родственника,
  
  Враждебную непохожую силу страшную,
  
  И хотел, ненавидя, убить врага и странника.
  
  Или он жил, как животное уединенное,
  
  Строя в битве со всеми свою судьбу одинокую.
  
  Поглощенный нынешним действием, днями мелькающими,
  
  Всякий думал только о целях сиюминутных,
  
  И не мечтал сделать Землю прекраснее,
  
  И не чувствовал сердцем божественного касания.
  
  Радость, моментом даваемая ускользающим,
  
  Завоеванный опыт, блаженство, желание сбывшееся,
  
  Движение, скорость, сила достаточно радовали,
  
  Игра и ссора, желания тел разделенные,
  
  И слезы и смех и нужда, любовью названная.
  
  Влились в войне и объятьях в Жизнь они Общую,
  
  В схватках борьбы единства разделенного,
  
  Налагая счастье и печаль взаимную,
  
  Не ведая о Я, навеки единственном.
  
  Надежду и удовольствие дав созданиям,
  
  Незнанье боролось там, едва пробужденное,
  
  Чтобы взглядом, касаньем узнать наружность вещей.
  
  Инстинкт появился; в разрозненных снах памяти
  
  Как в бездонном море, вновь оживало прошлое:
  
  Обращая в зачатки мысли чувство ускоренное,
  
  Он пытался вокруг себя нащупать истину,
  
  Прижимая к себе все, что мог охватить
  
  И поместить пещеру свою подсознательную.
  
  Так расти должно в свете и силе создание слабое,
  
  И подняться, наконец, к назначенью высокому,
  
  Посмотреть вверх на Бога и вокруг на Вселенную,
  
  И учиться в потерях, и развиваться в падении,
  
  И бороться с окружением и судьбой,
  
  Страдая, открыть свою глубокую душу,
  
  И, ей обладая, расти к своим собственным ширям.
  
  Встала на полпути она, дальше идти не могла.
  
  Ничего, кроме начинанья, еще не достигнуто,
  
  Все ж завершенным казался круг ее силы.
  
  Она только высекла искры из неведения;
  
  Только жизнь могла думать, но не разум,
  
  Только чувство могло ощущать, но не душа.
  
  Только было пролит жар огня Жизни,
  
  Радость быть появилась, прыжки чувства восторженные.
  
  Все было толчком едва сознательной Силы,
  
  Дух, расползаясь, тонул в плотной пене жизни,
  
  Смутное я, что за формы вещей хватается.
  
  Позади шел поиск сосудов, что смогут удерживать
  
  С виноградников Бога вино грубое первое,
  
  На земной грязи избыток блаженства высшего,
  
  Отравляющего душу, разум оцепеневшие
  
  Пьянящим вином восторга темного, грубого,
  
  Смутным, еще не отлитым в духовную форму,
  
  Слепого ядра мира неясным жителем,
  
  Нерожденного Бога, волей, немым Желанием.
  
  Третье творение ныне открылось ему.
  
  Первого тела ума изложница создана.
  
  Вспышка света зажгла Мировую Силу неясную;
  
  Наделив ведомый мир Идеей видящей
  
  Острием мысли активным снабдив действие:
  
  Увидел работы Эпох человечек мыслящий.
  
  Эволюция трудная, что происходит внизу,
  
  Призвала вторжение сверху замаскированное;
  
  Или эта слепая Вселенная несознательная
  
  Никогда не смогла бы раскрыть свой скрытый ум,
  
  Или в шорах работал бы в звере и человеке
  
  Интеллект, что обустроил схему космическую.
  
  Сначала он видел смутную силу умственную,
  
  В темноте, в Материи, жизни немой заточенную,
  
  Тонкий ток, текущий в широком течении жизни,
  
  Носясь по волнам и дрейфуя под небом дрейфующим
  
  Посреди дрожащего прибоя светящегося,
  
  В ощущения брызгах, чувства волнах свободный.
  
  Глубоко посреди мира нечувствительного
  
  Сознание пеной летело, волнами толпящимися,
  
  В узеньком проливе теснясь и клубясь,
  
  Неся опыт в своих шагах разрозненных.
  
  Он лился, доходя до верхнего света
  
  Из глубоких вод рождения сублиминального
  
  Чтобы достичь высокой жизни, еще неизвестной.
  
  Мыслящего я и цели там не было:
  
  Лишь давленье несмелое и искания смутные.
  
  К нестабильной поверхности только лишь поднимались
  
  Ощущенья, попытки и острия желания
  
  И прыжки страсти, и крики короткой эмоции,
  
  Случайный диалог плоти с плотью,
  
  Шепот сердца сердцу жаждущему бессловесному,
  
  Мерцания знания, в мысль еще не оформленного,
  
  Подсознательной воли всплеск, притяжение голода.
  
  Мерцание тусклое на вершине пенистой
  
  Кружилось вокруг теневого я дрейфующего
  
  По течению Силы во Времени несознательном.
  
  Затем пришло давление Силы видящей,
  
  Вовлекшей все в мутную массу танцующую,
  
  Кружащейся вокруг светлой точки единственной,
  
  Центра полномочий в сознательном поле,
  
  Образа Единого Света внутри.
  
  Он дал импульс потоку едва ощущающему,
  
  Даже давая иллюзию неподвижности,
  
  Как будто бы море служить может твердой почвой.
  
  Навязала свой взгляд та странная Сила видящая.
  
  Она наделила поток пределом и формой,
  
  Меж берегов низких узких пустила течение,
  
  Натянула ловушку для ловли духа бесформенного.
  
  Оформила жизненный ум птицы и зверя,
  
  И ответ рептилии, рыбы на ощущение,
  
  Примитивный рисунок мыслей человека.
  
  Конечное движение Бесконечного
  
  Пришло, ускоряясь, в широком воздухе Времени;
  
  Марш знания двигался в Незнании,
  
  И хранил в форме ее отдельную душу.
  
  Ее право быть бессмертной он сберег,
  
  Но построил стену против осады смерти
  
  И закинул удочку, чтобы схватить вечность.
  
  Существо появилось в Космосе мыслящее.
  
  Пред глазами предстал мир порядка маленького,
  
  Человек в тюремной камере видел и действовал,
  
  Пол имел да пространство светлое, но недостаточное.
  
  Инструментальная личность была рождена,
  
  И интеллект ограниченный стесненный,
  
  Согласный заключить в границы узкие
  
  Свои искания; мысль привязав к очевидному,
  
  Мешая приключению Невидимого
  
  И походу души в неизвестную бесконечность.
  
  Природной привычки зеркало, рассудок
  
  Осветил жизнь, чтоб узнать, закрепить ее поле,
  
  Принял опасную краткость несведущую
  
  И цель своей прогулки неубедительную
  
  И пользовался ненадежный случайностью
  
  В предназначенных границах своей судьбы.
  
  Радость мелкая, знанье удовлетворенное
  
  Это маленькое существо связали в узел
  
  И прикрепили к выступу обстановки,
  
  Кривую, от Космоса отсеченную, маленькую
  
  Короткий период жизни в обширном Времени.
  
  Там мысль, что планирует, воля, что борется,
  
  Но в узкой сфере и за цели крошечные,
  
  Тяжкий труд на преходящие вещи растрачивая,
  
  Знала о том, что она - создание грязи;
  
  Не просила возвышенной цели, закона широкого;
  
  И ни внутрь, ни вверх свой взор не направляла.
  
  Отсталый школьник на шаткой скамье логики,
  
  Обработанный ошибающимся чувством,
  
  Принял видимость за лицо Бога,
  
  За случайные огни - движение солнц,
  
  За небеса - полоску звезд сомнительную;
  
  Придуманный облик существа за целое.
  
  Там был шум обмена оживленного,
  
  Тривиальных мыслей и действий площадь рыночная:
  
  Ум - раб тела, жизнь, скоро потраченная
  
  Здесь казались работы Природы венцом бриллиантовым,
  
  И хрупкие эго, что мир принял за средства
  
  Насыщенья на время желаний, похотей карликовых,
  
  Жизни старт и конец в смертном отрывке видели,
  
  Как если бы знаком творения был тупик,
  
  Как будто душа для того рождения жаждала
  
  В стране чудес мира, себя созидающего
  
  И возможностях космического Пространства.
  
  Это творение, лишь выживать стремящееся,
  
  К ничтожным мыслям без широты прикованное,
  
  И к телесным нуждам, радостям и болям,
  
  Это пламя, растущее на смертном топливе,
  
  Увеличивалось, хватало и делало собственным:
  
  Собиралось, росло, никому себя не отдавая.
  
  Надеялось лишь в берлоге своей на величие,
  
  Наслажденье, победу в полях силовых маленьких,
  
  Пространство, для себя и родни завоеванное,
  
  Как животное, местом кормежки своей ограниченное.
  
  Бессмертного в его доме оно не знало;
  
  Не имело великой глубокой причины жить.
  
  Только в пределах было оно могущественно,
  
  Ради внешней пользы улавливая истину,
  
  Его знание было инструментом тела;
  
  Поглощенное клетки своей работами маленькими,
  
  Вращалось вокруг все тех точек фиксированных,
  
  В том же круге интереса и желания,
  
  Но мнило себя тюрьмы своей хозяином.
  
  Хотя для действия, не для мудрости созданная,
  
  Мысль была его верхушкой - иль сточной канавой:
  
  Она видела образ внешнего мира изменчивый,
  
  И его наружное я, но не знала большего.
  
  Из медленных поисков себя запутанных
  
  Ум вырос к ясности резной и четкой,
  
  Проблеск, запертый в каменном неведении.
  
  В этом узком лидерстве скованного мышления
  
  Прикована к почве, полна вещами обычными,
  
  Привязана к миру привычному ограниченному,
  
  Среди множества ее движущих сил и сюжетов,
  
  Ее миллионов масок, актеров меняющихся
  
  Жизнь была бы игрой, монотонно все той же.
  
  Там не было перспектив духовных широких,
  
  Быстрых вторжений восторга неизведанного,
  
  Золотых пространств широкого освобождения.
  
  Состояние это с земною жизнью схожее,
  
  Но неизменно в вечности закрепленное,
  
  Движение мига, ко Времени приговоренное.
  
  В несознаньи мосту подобное существование,
  
  Зданье в тумане лишь в половиной огней,
  
  На фоне отсутствия формы взгляду представшее,
  
  И выступившее в отсутствии Души.
  
  Маленький свет, в великой тьме рожденный,
  
  Жизнь не знала, куда идет и откуда пришла.
  
  Вокруг все плыло все еще в дымке незнания.
  
  Конец Песни Четвертой
  
  
  Песнь Пятая
  
  Божества Маленькой Жизни
  
  Зажатую узкую силу с жесткими формами,
  Империю маленькой жизни увидел он,
  Несчастный уголок в бескрайней вечности.
  Он жил убого на краю Идеи,
  Защищенный неведением, словно раковиной.
  Затем, в надежде постичь секрет того мира,
  Он вгляделся через кайму взгляда узкую,
  Чтобы высвободить из затемненной ясности
  Силу, что двигала, и Идею создавшую,
  Навязывая малость Бесконечности,
  Правящий дух ее незначительности,
  Закон божественный, дававший право быть,
  И захват им Природы, его нужду во Времени.
  Погрузил свой взор он в туманную дымку,
  Что хранила простертый тот континент затемненный,
  Окруженный небом и морями неведения,
  Берегла его от Истины, Я и Света.
  Как фонарь упирается в ночи тугую грудь,
  И места и деревья, фигуры людей появляются,
  Словно бы открытые для взгляда в ничтожестве,
  Были вещи спрятанные теперь без покровов,
  Содержались в виденья ярко-белой вспышке.
  Занятой народец без отдыха, неотесанный
  Здесь набился в сумерках тысячами без счета.
  В дымке таинства, что покрывала сцену мира,
  Божества низшего действия Времени мелкие,
  Что вдали от контроля взгляда Небес работают,
  Замышляли, созданьям, которых ведут, неведомые
  Небольшие секреты их царствия маленького,
  Зачарованы мелкой затеей, надеждой короткой,
  Мелкими путями, шагами рьяными маленькими,
  И рептильным валянием в темноте и грязи,
  Корчами и бесчестьем жизни пресмыкающейся.
  Трепещущее и мотыльковое множество,
  Мешанина искусников магических странная
  Видна за ваяньем глины жизни пластической,
  Порода эльфов из рода элементалей.
  Изумленные для себя непривычным сиянием,
  Будто бы имманентно среди теней начавшимся,
  Чертенята с кривыми членами, ликом звериным,
  И подсказчики-духи с лицами гоблинов маленькими,
  И прекраснее гении, но без души и бедные
  И создания падшие, часть небес утерявшие,
  И бродячие боги, в грязи Временной увязшие.
  Невежды опасные, мощью вооруженные,
  В половину животна из форма, полубожественна.
  Из серости неразличимого заднего плана
  Приходят их шепоты, непонятная сила,
  Пробуждают в уме эхо мысли или слова,
  К своему жалу импульса сердца согласие тянут,
  Совершают работу свою в Природе маленькой,
  Полонив неудобством энергии и существ.
  Ее семя радости давят плодом страдания,
  Выпуская с дыханьем ошибки свой скудный свет,
  Обращая наружную правду в финалы ложные,
  И эмоции мелкие гонят, и страсти ведут
  К бездне, или через болото и трясину:
  Или стимулом жестких страстей они пришпоривают
  Катящуюся по путям, никуда не ведущим,
  Телегу жизни, в неведении пребывающую.
  Играть с добром и злом - это их закон;
  Привлекая к провалу, успеху незначительному,
  Все модели они разлагают, всем меркам лгут,
  Знанье делают ядом, добро - шаблоном тупым,
  И ведут бесконечные циклы слепого желания
  Сквозь подобие грустной или счастливой судьбы
  К неизбежной, безысходной конечной фатальности.
  Их влиянием там, в этом мире, затронуто все.
  Но не только там их империя и их роль:
  Где бы ни был ум бездушный, жизнь без вожатого,
  И в маленьком теле лишь самость, в расчет идущая,
  Где любовь и свет и широта отсутствуют,
  Кривые портняжки берутся за свой труд.
  Расширяют царство свое на все полу-сознательное.
  Здесь божки эти тоже ведут сердца человеческие,
  Сумрак нашей природы - место, где они прячутся:
  Примитивное темное сердце здесь повинуется
  Внушениям скрытого Разума из-за вуали,
  Что преследует знание наше светом сбивающим,
  И стоит между нами и Истиной, что спасает.
  Он беседует с нами голосами Ночи:
  Наши темные жизни к большей движутся тьме;
  И искания наши слышат надежды пагубные.
  Структура невидимой мысли выстроена
  И рассудок использован силой иррациональной.
  Земля - не единственный наш учитель и нянька;
  Энергии всех миров представлены здесь.
  Колесом закона в собственном поле вращаемы,
  И лелеют надежность определенного типа;
  На земле, из своей неизменной орбиты выброшены,
  Свой закон сохраняют, но форма вещей потеряна.
  В созидательный хаос здесь они выброшены,
  Где все просит порядка, но все ведомо Случаем;
  Чужды нашей природе, должны изучать наш закон,
  Чужаки иль противники, объединяться должны:
  Они борются, трудятся, соглашаются с болью:
  Эти объединяются, делятся те, и не раз,
  Но не сможем мы знать никогда и истинно жить,
  Пока все не нашли божественную гармонию.
  Неуверенный путь нашей жизни, петляя, идет,
  Неспокойного разума поиск всегда просит света,
  Пока не открыта им тайна их в их источнике,
  В безпространственном доме, в свете Безвременного,
  В радости Вечного, одного и единого.
  Но сейчас высший Свет находится далеко:
  Несознанию повинуется жизнь сознательная;
  К невежественным целям, слепым желаниям
  Двойственной силой движимы наши сердца;
  И победы умов наших носят корону разбитую.
  Нашу волю сковал порядок, меняемый медленно.
  Это жребий наш, пока наша душа не свободна.
  Уберет тогда свод Ума рука могучая,
  Бесконечность примет все деянья конечного,
  И Природа сделает шаг в бесконечный Свет.
  Тогда только сон нашей низшей жизни закончится.
  
   В самом истоке этого мира загадочного,
  Что вначале кажется грубой машиной огромной,
  И размаскировкой медленной духа в вещах,
  В этой вертящейся комнате без стен,
  В которой Бог восседает везде, безучастный,
  Будто себе неизвестный и нам невидимый,
  В чуде несознательного таинства,
  Все же все здесь - его действие, его воля.
  В этом вихре и в пустоте в без конца расползании
  Дух Материей становится, лежа в вихре,
  Телом, что спит без чувства и без души.
  Массовый феномен видимых форм,
  Поддержанный безмолвием Пустоты,
  Появился в вечном и бесконечном Сознании,
  И казался внешним и бесчувственным миром.
  Там некому было видеть и некому чувствовать;
  Только чудесное, дивное Несознание,
  Тонкий волшебник искусный, вершило свой труд.
  Изобретая пути к результатам магическим,
  Управляя творенья устройством изумительным,
  Механически метя точки немой мудрости,
  Неизбежную Идею без мысли используя,
  Он делал работы интеллекта Бога,
  Волю высшего Неизвестного вырабатывая.
  Но сознанье еще было спрятано в чреве Природы,
  И Блаженство не чувствовалось, миры сотворившее.
  Существо веществом было косным, ведомым Силой.
  Сначала существовал лишь эфирный Космос,
  Чьи огромные вибрации кружились,
  Дав приют какой-то инициативе непонятой:
  Поддержанный изначальным высшим Дыханием,
  Расширения и сжатия акт мистический
  Создал касанье и трение в пустоте,
  В абстрактную пустошь он принес объятия,
  Родителя расширяющейся вселенной,
  В матрицу силы дезинтегрирующей,
  Растрачивая, сохранив бесконечную сумму.
  В очаге Космоса пламя зажег незримое,
  Что, разбрасывая миры, как бросают семя,
  Вихрем выплеснуло светлый порядок звезд.
  Океан электрической Энергии странные
  Бесформенно сформировал волны-частицы,
  Конструируя их танцем твердую схему,
  Чье большое могущество в атоме тихо покоится;
  Массы были выкованы, и формы видимые;
  Свет отбросил частицу фотон, яркую, быструю,
  И показал, в краткости своей вспышки,
  Явных вещей воображаемый космос.
  Так был создан этот реальный мир невозможный,
  Очевидное чудо или показ убедительный.
  Или так это видно уму человека смелому,
  Кто арбитром истины мысли свои делает,
  Свое личное виденье - фактом безперсональным;
  И свидетелем объективного мира делает
  Свое чувство ошибочное, инструментов выдумку.
  Так он должен решить шараду материальную,
  В сомнительном свете схватить ошибкой Истину,
  И меделенно разделить вуаль и лицо.
  Или же, покинутый верой, умом и чувствами,
  Его знание - лишь яркое тело неведения,
  И он видит во всех вещах, что здесь странно сформованы,
  Неприветливый жест обманывающей Силы,
  Параболу Майи и ее могущества.
  Постоянное это движенье широкое поймано
  Неизменным и мистическим изменением
  Непрестанного движенья, чье имя - Время,
  И всегда постоянный свой пульс возобновляющим,
  Те круги, что теченье стереотипным делают,
  И в космическом танце объекты те статические,
  Что являются кольцами Силы, себя повторяющими,
  Продленные духом мыслящей Пустоты,
  Ждали жизни и чувства и бодрствующего Разума.
  Спящий чуть-чуть изменил свою позу камня.
  Но когда несознанья работа была выполнена,
  И фиксированным законом Случай был пойман,
  Для игры Природы сознательной сцена оформилась.
  Неподвижный немой сон Духа тогда дрогнул;
  Заключенная Сила молча, медленно вырвалась.
  Пробудился тогда сон жизни в сердце Материи,
  Воля жить задвигалась в грязи Несознательного,
  Испугала пустое Время причуда жить,
  Эфемерная в ничем не заполненной вечности,
  Бесконечно маленькая в Бесконечности мертвой.
  Острова жития испещрили безжизненный Космос,
  Эмбрионы жизни в воздухе сформировались.
  Рождена была Жизнь, что блюла закон Материи,
  Не ведающая мотивов своих шагов;
  Вечно та же, хотя и вечно непостоянная,
  Парадокс повторяла она, что дал ей рождение;
  И ее стабильность, без отдыха и нестабильная
  Непрестанно возобновлялась в потоке Времени,
  И бесцельные движения форм не думающих
  Выдавали вздымания Воли заточенной.
  Пробужденье и сон в объятьях друг друга стиснули;
  Неотчетливы и неумелы, боль с удовольствием
  Трепетали с первой дрожью Души Мировой.
  Сила жизни, что не могла кричать или двигаться,
  Все же стала красой, о глубокой неге свидетельствуя:
  Бессловесная, невнятная чувствительность
  И биение сердца, еще ничего не знающего,
  Через сонный ступор бежали, и пробуждали
  Неуверенный смутный трепет, пульс блуждающий,
  И раскрытие смутное словно бы тайных глаз.
  Рос ребенок, себя ощутивший; рожденье возникло.
  Божество пробудилось, но члены его еще спали;
  Его дом закрытые двери открыть отказывался.
  Безучастная к нашим глазам, что видят только
  Очертание, действие, но не Бога плененного,
  В своем пульсе оккультном могущества жизнь скрывала
  Сознанье с немыми ударами чувств приглушенными,
  Подавляемый ум, что еще не знал своей мысли,
  И инертный дух, что только мог бы быть.
  Поначалу она молчала и не двигалась:
  Мировою мощью заряжена, силой живою,
  К безопасной земле прицепилась своими корнями,
  Сотрясаясь немо от токов луча и бриза,
  И наружу просунула усики-пальцы желаний;
  И ее стремления сила к солнцу и свету
  Тех объятий, что дали ей жизнь, не ощущала;
  Поглощенно спала она, рада красе и оттенку.
  Наконец, Необъятность выглянула зачарованная:
  Возбужденная и голодная, разум нащупывала;
  Задрожало чувство медленно, мысль проглядывала,
  Что заставила форму тугую стать сознательной.
  Так была изваяна магия формы сознательной;
  Ритмизирован был ответ ее вибрациями,
  И дрожание светлое мозгу и нерву подсказывало,
  Пробудило в Материи идентичность духа,
  И зажгло в теле чудо чувства сердечной любви,
  И души свидетельского взгляда пристального.
  Пробужденные Волей невидимой, там вырывались
  Фрагменты обширного импульса к становлению,
  И живые проблески затаенного я,
  И двусмысленные семена, и формы грядущие
  Пробудились от обморока вещей несознательного.
  Животное творенье ползло и бежало,
  И летело, взывало меж небом и землей,
  И надеялось жить, хоть за ним охотилась смерть,
  Было радо дышать, даже если и ненадолго.
  А затем человек из животного сформировался.
  Размышляющий ум, чтоб поднять настроения жизни,
  Инструмент неясной Природы, заточенный остро,
  Интеллект полу-свидетельский, полу-машинный.
  Колеса ее работ водитель кажущийся,
  Наделенный миссией записать ее дрейф,
  И фиксировать закон ее сил несознательных,
  Эта мастер-пружина тонкой инженерии
  Устремилась владельца выказать и очистить,
  Поднимая к виденью внутреннего Могущества,
  Поглощенной механики грубое начинание:
  Он возвысил глаза: в небе-зеркале Лик отразился.
  Изумленная действиями, во сне происшедшими,
  Посмотрела она на мир, что она создала:
  Удивляясь теперь, охватила машину великую;
  Чуть помедлила, чтобы понять свое я и цель,
  Размышляя, училась действовать сознательно,
  Ее шаг ритмический мерой теперь направлялся;
  Ограничила мысль инстинкты рамками воли,
  И зажгла идеей ее слепое желание.
  На ее рефлекторные действия, массу импульсов,
  Управляемый или толкаемый дрейф Несознательного,
  И мистерию шагов аккуратных не думающих,
  Она особенный образ я приклеивает,
  Изуродованного духа живой образ;
  Навязала Материи действиям схему закона,
  Создала из химических клеток тело мыслящее,
  Существо из ведомой силы сформировала.
  Оставаться как есть, надежды не воспламеняло,
  Обращает мечты она наверх, к Непознанному;
  Ощущалось ниже дыханье Единого высшего.
  Посмотрело отверстие вверх, на высшие сферы,
  И цветные тени на смертной земле начертали
  Проходящие образы вещей бессмертных;
  Иногда могла приходить небесная вспышка:
  Озаренный душевный луч падал в сердце и плоть,
  И касался подобием идеального света
  Вещества, из которого сделаны грезы земные.
  Человеческая любовь недлинная, хрупкая,
  Мотыльковые крылья эго, чтоб душу поднять,
  Появлилсь, краткосрочные чары поверхностные,
  Погашаемые скудным дыханием Времени;
  Радость, на краткое время о смерти забывшая,
  Преждевременно уходящий гость, появилась,
  И заставила вещи казаться на время прекрасными,
  И надежды, что скоро угаснут, став тусклой реальностью,
  И страсти, что станут пеплом, когда отгорят,
  Своим кратким огнем зажгли обычную землю.
  Несущественное и маленькое создание,
  Посещаемое, неизвестным Могуществом, поднятое,
  Человек работал на клочке земли,
  Ради средства быть, наслаждаться, страдать, умереть.
  Не истлевший с телом и дыханием дух
  Пребывал там, подобно тени Непроявленного,
  И стоял позади маленькой личной формы,
  Воплощения в теле еще для себя не требуя.
  Соглашаясь на длинный медленный труд Природы,
  Наблюдая работы его Неведенья собственного,
  Неопознанный, могучий Свидетель живет,
  И ничто не выказывает Славы присустсвующей.
  Мудрость, что правит этим мистическим миром,
  И Безмолвие, что слушает Жизни крик,
  Он взирает в потока моментов толпу спешащую
  К отдаленного часа спокойному величию.
  
   Этот мир обширный немыслимо вращается
  В размышляющего Несознанья густой тени;
  Он запрятал ключ к значеньям внутри утраченным,
  И закрыл в нашем сердце голос, что мы не слышим.
  И загадочный труд всеобъемлющего духа,
  И машина точная, что не умеют использовать,
  И искусство, изобретательность без применения,
  Оркестровка точная разработанной жизни
  Без мотива свои симфонии вечно играет.
  Ум, учась, не знает, спиной повернувшись к истине;
  Изучает наружной мыслью закон поверхностный,
  Наблюдает шаги Жизни, процессы Природы,
  Ни зачем мы живем, ни причин ее действий не видя;
  Замечает заботу ее об устройстве точном,
  Ее тщательную сложность тонких деталей,
  И искусного духа храбрый план находчивый
  В бесполезной массе трудов бесконечных великой
  Бесполезные образы к сумме ее добавляет,
  Ее крыши двускатные, что наверх поднимаются,
  На резных основаниях, что она заложила,
  Цитадели в мистическом воздухе воображаемые,
  Или строит лестницу грез к луне мистической:
  Преходящие твари целят и бьются в небо:
  Мировой загадки схема трудами создана
  На неясной основе умственной неуверенности,
  Или с болью построено фрагментарное целое.
  Мистерия темная и непроницаемая
  Тот уровень, частью которого мы являемся;
  Разногласья для нашего взора - его гармонии,
  Потому что не знаем, какой они теме служат.
  Силы космоса непостижимо для нас работают.
  лишь кайму прилива мирового мы видим;
  Инструментам нашим не свойственен свет величайший,
  Наши воли с Волей вечного не состроены.
  Слишком страстен и слеп взор нашего сердца.
  Неспособный мистический такт разделить Природы,
  Не умеющий чувствовать пульс и ядро вещей,
  Наш рассудок не может измерить глубь моря жизни,
  Лишь считает он его волны, сканирует пену;
  Он не знает, откуда движенья приходят, касаясь,
  Он не видит, куда увлекает теченье спешащее;
  Лишь пытается сделать канал для его могущества,
  И надеется ход его ради людей повернуть:
  Но все средства его - из хранилища Несознательного.
  Мировые энергии здесь невидимо действуют,
  Наша доля в них - лишь потоки и ручейки.
  Далеко наш ум от Света аутентичного,
  Небольшие фрагменты Истины он ищет,
  В маленьком и забытом уголке бесконечности,
  Наши жизни - фиорды океанической силы.
  Запечатны истоки движений сознательных,
  Сообщения с теми местами не имеется;
  Понимания нет между частями дружескими;
  Наши действия - из пещер, что умы игнорируют.
  Глубочайшие наши глубины себя не ведают;
  Даже наше тело - магазинчик мистерий;
  Как земные наши корни лежат, сокрыты,
  Так лежат, невидимы, корни ума и жизни.
  Начинания наши спрятаны ниже, внутри;
  Наши души движимы силами за стеною.
  В подземельях-протяженностях нашего духа
  Могущество действует, не сознавая, что значит;
  Легкомысленны старосты его и писцы,
  И оно - причина того, что мы думаем, чувствуем.
  Троглодиты подсознательного Разума,
  Спотыкающиеся интерпретаторы медленные,
  Сознающие только рутину своей задачки,
  Только записью в наших клетках все время занятые,
  В подсознательных тайниках надежно запертые,
  Посреди неясной оккультной машинерии,
  Ловят Морзе волшебную, чей размеренный ритм
  Посылает послания от космической Силы.
  Шепоток западает в ухо жизни внутреннее,
  Отдаваясь эхом от темных пещер подсознательных,
  Мысль дрожит, речь прыгает, сердце вибрирует, воля
  Отвечает, и ткань и нерв подчиняются зову.
  Наши жизни транслируют те откровения тонкие;
  Все - коммерция тайного Могущества скрытого.
   Жизненный ум - это марионетка мыслящая:
  Его выбор - это работа сил элементальных,
  Что не знают причины, конца, рождения собственного,
  Необъятной мощи, которой служат, не ведая.
  В этой низшей жизни людей, тупой и тускло раскрашенной,
  И наполненной все же вещами мелкими, подлыми,
  сознающая Кукла толкаема сотней путей,
  Ощущая толчок, но не руки, что ведут ее.
  Ведь никто не видит труппу замаскированную,
  Для кого наши образы я - марионетки,
  И дела наши - в хватке их движенья нечаянные,
  Времяпровождение их - наша страстная битва.
  Об источнике собственной силы сами не знающие,
  В необъятном целом они свою роль играют.
  Агенты тьмы, имитирующие свет,
  Духи темные, что движут вещами темными,
  Против воли служат они мощнейшей Мощи.
  Механизмы Ананке, Случай организующие,
  Извращенные каналы громадной Воли,
  Неизвестного орудья, что нами орудуют,
  Наделенные силой в низшем Природы статусе,
  В действия, что смертный себе присваивает,
  Вносят они бессвязности Судьбы,
  Или делают роком бессвязный каприз Времени,
  И кидают жизни людей из рук в руки,
  В отклоняющейся и неуместной игре.
  Восстает против всех высших истин материал их;
  Титаническая лишь сила их волю склоняет.
  Неумерен их захват сердец человеческих,
  И во все повороты природы они вторгаются.
  Незначительные архитекторы низких жизней,
  Инженеры интереса и желания,
  Из грязного трепета и земной грубости
  И вульгарных реакций материального нерва
  Они строят нашей воли структуры скученные,
  Нашей мысли особняки плохо освещенные,
  Или фабриками и рынками эгоистичными
  Окружают прекрасный храм нашей души.
  Небольшие художники оттенков малости,
  Они складывают мозаику нашей комедии,
  Планируя дней трагедию тривиальную,
  Комбинируют обстоятельства, дело устраивают,
  И фантазию костюмов настроения.
  Человеческих сердец подсказчики глупые,
  И тьюторы речи и воли его спотыкающейся,
  Те, что движут маленькой яростью, жаждой и ненавистью,
  Переменчивой мысли и мелкой эмоции стартеры,
  И творцы иллюзий легкие с их масками,
  И художники декораций театра тусклого,
  Человеческой пьесы подмостков гибкие двигатели,
  Своей сценой мрачного света вечно заняты.
  Сами мы неспособны построить нашу судьбу,
  Только как актеры роли свои произносим,
  Пока пьеса не сыграна и мы не уходим
  В ярчайшее Время и тончайший Космос.
  Свой пигмейский закон они мелкий так навязывают,
  Искривляя медленный подъъем человека,
  Чтобы он ограниченно шел, и смерть приближают.
  
   Такова эфемерной твари жизнь повседневная.
  Пока господин - человеческое животное,
  И природа нижняя плотная душу скрывает,
  И пока интеллекта взгляд, наружу направленный
  Служит земным интересам и радости твари,
  Наши дни преследует малость неизлечимая.
  С той поры, как сознание рождено на Земле,
  Жизнь одна и та же в жуках, обезьянах, людях,
  Неизменно ее вещество, и дорога обычна.
  Если новый дизайн, и богаче деталь добавляется,
  Или мысль и забота более запутанные,
  Если мало-помалу становится ярче лицо ее,
  Все же даже в людях сюжет ее слаб и беден.
  Содержимое грубое длит состояние падшее,
  Небольшие успехи его - души поражения,
  Удовольствия мелкие частое горе подчеркивают:
  Неудобство и боль - большая цена, что он платит
  За право на жизнь, и последняя плата - смерть.
  Погружается в несознанье его инерция,
  И тот сон, что имитирует смерть - его отдых.
  Незначительный блеск той силы, что созидает,
  Его шпорами сделан для хрупких работ человеческих,
  Что, однако, переживают творца быстро смертного.
  Иногда он мечтает о мятеже богов,
  Проходящий жест Дионисия увидев, -
  И величие льва, что могло б разорвать его душу,
  Если б через тщедушные члены и сердце сбивчивое
  Пролилось бы могучее сладкое то безумие:
  Тривиальные радости, стимулируя, тратят
  Ту энергию, что дана ему быть и расти.
  Его маленький час потрачен на вещи маленькие.
  Компаньонство короткое со многими ссорами,
  И маленькая любовь и ревность и ненависть,
  И касание дружбы среди безразличных толп
  Начертали сердца план на уменьшенной карте.
  Если что-то великое зреет, то хрупко оно,
  Чтоб раскрыть зенит напряжения наслаждения,
  Его мыслям не увековечить свое парение,
  Бриллиантовый проблеск мышления - лишь развлечение,
  Заклинание музыки - трепет, что бъет по нервам.
  Посреди беспокойных работ, непогоды забот,
  Подавляемый труодм своих мыслей столпившихся,
  Он прикладывает порой к горящему лбу,
  Чтоб лечить свою боль, Природы руки спокойные.
  Разорение от эгоизма она прекращает;
  В красоте ее тихой - нега его чистейшая.
  Занимается новая жизнь, из широт он выглядывает;
  Движет им дыхание Духа, но скоро уходит:
  Его сила не создана для того гостя могучего.
  Притуплятеся все до конвенции и рутины,
  Иль неистовость ярая радость живую несет ему:
  Его дни чуть окрашены алым оттенком борьбы,
  Жарким цветом похоти, страсти румяными пятнами;
  И сраженье с убийством - его племенная игра.
  Не имеет он времени взгляд обратить свой вовнутрь,
  Поискать свою мертвую душу и самость потерянную.
  Слишком ось коротка у колес его продвижения;
  Он не может парить, но ползет по длинной дороге,
  Или же, безучастный к длинному ходу Времени,
  Он бы поторопился на медленном тракте Судьбы,
  Его сердце трепещет и устает и встает;
  Или он идет и идет, и конца не встречает.
  Лишь с трудом немногие к жизни взойдут величайшей.
  Все настроено на шкалу сознания низшего.
  Его знание пребывает в доме Неведения;
  Его сила ни разу вблизи не была Всемогущего,
  Редки визиты к нему экстаза небесного.
  Нега та, что спит в вещах и проснуться пытается,
  Пробивается в нем в маленькой радости жизни;
  Эта скудная милость - его поддержка устойчивая;
  Облегчает она груз его многих болезней,
  Примиряя его с его маленьким миром.
  Он доволен своим обычным средним родом;
  И надежды на завтра, круги его мысли старые
  Запирает он в узкий загон с плотными стенами,
  Защищая мелкую жизнь свою от Невидимого;
  А родство своего существа с самой бесконечностью
  Он запрятал от себя в глубочайшее я,
  Отгорожено величие Бога внутреннего.
  Существо его будет играть тривиальную роль
  В маленькой драме на малюсенькой сцене;
  На узком участке он ставит палатку жизни
  Под широким взглядом звездного Простора.
  Он венец всего, что было сотворено:
  И так творения труды оправданы;
  Мировой результат и Природы равновесие!
  Если б это было все и ничто не задумывалось,
  Если б то, что мы видим, было бы должным целым,
  Если бы то не была лишь стадия для прохождения
  На дороге из Материи к вечному Я,
  К тому Свету, что создал миры, к Причине вещей,
  Ограниченный разума взор мог бы интерпретировать
  Как случайность во Времени, наше существование,
  Как иллюзию, феномен или уродство
  Тот парадокс созидательной Мысли великой,
  Что движется меж полюсами нереальными,
  Ту Силу, что чувствовать хочет, неодушевленную,
  Ту Материю, что рискнула Умом быть прочитанной,
  Несознание, монструозно душу зачавшее.
  Иногда все кажется дальним и нереальным:
  Мы живем, как кажется, в фикции наших мыслей,
  Удаленные от сказки чувства-путника,
  Или пойманные на пленку мозга пишущего,
  Обстоятельство или вымысел сна космического.
  Как сомнамбула, что гуляет в лунном свете,
  Через сон невежественный образ эго ступает,
  Пересчитывая моменты спектрального Времени.
  В перспективе ложной следствия и причины,
  Доверяясь пространства мира проспекту особому,
  Непрестанно дрейфует он от сцены к сцене,
  Неизвестно, откуда, в какой мифический край.
  Все здесь снится, или сомнительно существует,
  Но кто есть спящий, и откуда он смотрит,
  Все еще неизвестно, или догадка тенистая.
  Или мир реален, но мы слишком малы,
  Незначительны для могущества нашей сцены.
  Тонкая жизни кривая проходит через
  Титанический вихрь орбиты бездумной вселенной,
  И во чреве разбросанной крутящейся массы
  Со случайного мелкого шарика ум выглядывает,
  Удивляясь тому, чем является он и все вещи.
  Все ж для некоего субъективного взгляда внутреннего,
  Странным образом в Материи сформировавшегося,
  Небольшая точка маленького я
  Принимает образ основы мира сознательной.
  Такова наша сцена в полу-свете внизу.
  Таков знак Материи бесконечности,
  И неясный отчет о картине, что показана
  Измерителю поля ее, громадной Науке,
  Когда смотрит она на запись своих отчетов,
  Вычисляя свой обширный наружный мир,
  Рассудку, скованному кругом чувства,
  Или в Мысли широком Обмене неощутимом,
  Спекулянту разреженных идей обширных,
  Абстракции в пустоте - его валюта,
  Мы не знаем, какие ценности ей основа.
  Среди этого банкротства лишь религия
  Презентует нашим сердцам богатства сомнительные,
  Иль подписывает на Загробное чеки фальшивые:
  Наша бедность там обретет свое воздаяние.
  Наши духи уходят, отбросив тщетную жизнь,
  В неизвестность пустую, или с собой забирают
  Паспорта смерти в будущее бессмертие.
  
  
   Все же это была лишь схема предварительная,
  Ограниченным чувством данная ложная видимость,
  Недостаточное умом само-описание,
  Первый эксперимент, попытка ранняя.
  То была игрушка, развлечь чтоб Землю-ребенка;
  Но не кончится знание в силах этих поверхностных,
  Что живут, как будто на шельфе морском, в Неведении,
  И не смеют заглядывать в глубины опасные,
  Или ввысь посмотреть, измеряя Неизвестное.
  Изнутри существует глубочайшее видение,
  И, когда мы покинули пригород разума маленький,
  Величайшее виденье нас на вершинах встречает,
  В светозарной обширности духовного взора.
  Наконец пробуждается в нас Душа свидетельская,
  Что на истину смотрит, изучает Непознанное;
  Обретает тогда все новый лик чудесный:
  И трепещет мир с Божьим светом в своей сердцевине,
  В сердце Времени высшие цели живут и движутся,
  Жизнь границы ломает, сливается с бесконечностью.
  И становится схема широкая, путано-жесткая
  Изумительным сюжетом богов запутанным,
  Игрой, работой двусмысленно-божественной.
  Наши поиски - эксперименты, недолго живущие,
  Поставленные бессловесной загадочной Силой,
  Той, что ищет свой исход из Ночи бессознательной,
  Чтобы встретить светлое я Правды и Неги.
  На Реальное смотрит она через форму видимую;
  И работает в нашем смертном уме и чувстве;
  Посреди Неведенья образов, в картинах
  Символических, словом и мыслью нарисованных,
  Она ищет истину, что всякий образ скрывает;
  Она ищет источник света с лампой видения;
  И работает, чтобы открыть всех работ Свершителя,
  Я внутри, что руководит, неощутимое,
  Неизвестное Я наверху, кто есть наша цель.
  Не является здесь все слепой Природы задачей:
  Слово и Мудрость смотрят на нас сверху,
  Мудрость, что волю, работы санкционирует,
  Невидимый Глаз в невидящей необъятности;
  Существует влияние свыше Света незримого,
  Есть далекие мысли и вечности запечатанные;
  И мотив мистический движет звезды и солнца.
  В переходе от глухой незнающей Силы
  К преходящему вздоху и сознанию бьющемуся
  Сверхприрода могучая поджидает Время.
  Мир не таков, как мы сейчас видим и думаем,
  Наших жизней не снилась мистерия нам глубочайшая;
  Наши разумы - это участники гонки Бога,
  Наши души - самости Высшего уполномоченные.
  Через поле космоса по тропинкам узким
  Из рук Фортуны скудной подачки выпрашивая,
  В попрошайкино платье одетый, ходит Единый.
  Даже в этом театре наших маленьких жизней
  Позади сцены дышит тайная сладость,
  Побужденье божественности миниатюрной.
  Из колодцев Господа нашего страсть мистическая
  Истекает через пространства души хранимые;
  Сила, что помогает, страдалицу-Землю поддерживает,
  Скрытая радость и близость невидимая.
  Заглушенные взрывы смеха полутонов там,
  Шепоток и бормотанье оккультного счастья,
  Экзальтация дивная в самых глубинах сна,
  Сердце блаженства среди мира боли.
  Тот Малыш, что взлелеян на скрытой груди Природы,
  Тот Ребенок, что играет в лесах магических,
  О восторге играющий в духовных потоках,
  Ожидает, когда мы обернемся на зов его.
  В этом облачении плотской жизни
  Выживает душа, что является искрой Бога,
  Иногда прорываясь через грязный экран,
  Зажигая огонь, что нас делает полу-божественными.
  Могущество скрытое есть в клетках нашего тела,
  То, что видит невидимое, и вечность планирует,
  Наши части мельчйашие нужды имеют глубокие;
  И туда золотые Посланцы могут прийти:
  В грязной стене эго дверь прорублена;
  Через низкий порог с наклоненными головами
  Ангелы входят экстаза и самоотдачи,
  Расположенные внутри, в святилище сна
  Созидатели образа божества живут под прикрытием.
  Жалость там есть, и огнекрылая жертва,
  Вспышки там симпатии и нежности
  Небесный свет из раки сердца отбрасывают.
  Совершается работа в глубинах безмолвия;
  Населяют слава и чудо духовного чувства,
  И смех в вечном пространстве красоты,
  Трансформируя переживание мира в радость,
  Незатронутых бездн мистерию глубочайшую;
  Убаюкана пульсом Времени, вечность смотрит на нас.
  В герметичном сердце, счастливом ядре запечатанном,
  Недвижимая за наружной формой смерти,
  Вечная Сущность внутри нас подготавливает
  Свое вещество божественного счастья,
  Свое правленье небесного феномена.
  Даже в нашем уме скептического неведения
  Предвиденье есть необъятного освобождения,
  Наша воля к нему поднимает руки медленные.
  Своего абсолюта желает в нас каждая часть.
  Наши души жаждут постоянного Света,
  Наша сила исходит из Силы всемогущей,
  И с тех пор, как миры из Божьей радости сделаны,
  И с тех пор, как просит формы Краса вечная,
  Даже здесь, где все из грязи бытия сделано,
  Манящими формами пойманы наши сердца,
  Сами наши чувства слепо ищут блаженства.
  Наша ошибка распинает Реальность,
  Чтобы форсировать здесь рождение тела божественного,
  Принуждая ее войти в человечью форму,
  И дышать в тех членах, что можно обнять, потрогать,
  Ее Знание - спасти невежество древнее,
  А спасающий свет - вселенную несознательную.
  И когда это большее Я придет вниз, как море,
  Чтоб наполнить этот образ нашей бренности,
  Будет поймано все наслаждением, и трансформировано:
  В волнах экстаза, что нам и не снился, покатятся
  Наши ум и чувство, и будут смеяться в свете
  Ином, чем жесткий день людской ограниченный,
  Ткани тела будут дрожать в апофеозе,
  Его клетки подвергнутся яркому метаморфозу.
  Существо небольшого Времени, тень души
  И живой подставной карлик темного духа
  Из своей торговли в маленьких снах поднимется.
  Его форма личности и лицо его эго,
  С которого сняли эту пародию смертную,
  Как глиняный тролль, что перелеплен в бога,
  Заново создан по образу вечного Гостя,
  Будет пойман, прижат к груди белой Силы,
  И, пылая от этого райского прикосновения,
  В полыхании розовом сладкой духовной милости,
  В бесконечного изменения красной страсти,
  Пробужденний, вздрогнет, и встрепенется в экстазе.
  Деформации чары будто бы обращая,
  И от черной магии Ночи освобожденный,
  Отвергая служение смутной неясной Бездне,
  Он узнает, кто жил внутри, наконец, невидимый,
  И, охваченный чудом в обожающем сердце,
  На троне сидящему Богу-Ребенку поклонится,
  Содрогаясь от красоты, наслажденья, любви.
  Но сперва восхожденья духа должны мы достигнуть
  Из ущелья, откуда наша природа выросла.
  Воспарить над формой должна душа суверенная,
  И взойти на вершины, что за полусном разума,
  Мы должны наполнить сердца небесною силой,
  Удивить животное богом внутри оккультным.
  Затем, зажигая златой огонь жертвы,
  Призывая могущества яркой полусферы,
  Мы отбросим позор состояния нашего смертного,
  И из бездны дорогу к Небес восхождению сделаем,
  Познакомим глубины наши с высшим Лучом,
  Расщепляя тьму мистическим Огнем.
  
   Пробираясь снова сквозь первозданный туман,
  Сквозь опасную дымку и чреватый трепет,
  Сквозь астральный хаос он прорубил путь
  Среди серых лиц его богов демонических,
  Вопрошаемый шепотом мерцающих призраков,
  Осаждаемый магией силы его текучей.
  Как скиталец без провожатого в странных полях,
  Проходя неизвестно где и с надеждой какой,
  Он на почву ступал, уходящую из-под ног,
  И с огромной силой к прошел к убегающей цели.
  Его след позади был исчезающей линией
  Мерцающих точек в необъятности смутной;
  Бестелесный шепот странствовал вслед за ним
  Пораженного мрака, который отверг свет.
  Затрудненье гигантское сердце свое неподвижное,
  Темнота глядящая множила вслед движению
  Свою массу враждебную мертвых глаз пялящихся;
  Темнота мерцала, как затухающий факел.
  Вокруг него фантом блестел угасающий,
  Населенный тенистыми, ложно ведущими формами,
  Несознательного пещера безгласная темная.
  Его светом единственным был его духа огонь.
  
  Конец Песни Пятой
  
  Песнь Шестая
  
  Царства и Божества Большей Жизни
  
  Как тот, кто меж смутными стенами отступающими
  К тоннеля конца следуя дальнему проблеску,
  Надеясь на свет, идет теперь шагом свободным,
  И чувствует близость широчайшего воздуха,
  Так он ушел от этой серой анархии.
  В неэффективный мир затем он пришел,
  Бесцельный район рожденья остановленного,
  Где от небытия бытие ускользнуло,
  Жить посмев, но не имея силы остаться.
  Вверху там мерцал размышляющий лоб неба,
  Тревожный, ветрами сомнения пересеченный,
  Путешествующих с голосами ветров странствующих,
  О направлении в пустоте кричащих,
  Как души слепые в поисках я утраченного,
  И странствующие через неродные миры;
  Вопрошания крылья вняли Пространства поиску.
  В конце отрицания встала надежда сомнительная,
  Надежда я и формы жить разрешения,
  И рожденья того, чего никогда еще не было,
  И радость риска ума, выбора сердца,
  И касанье в вещах ненадежных восторга надежного:
  Его странствие вступило на путь неуверенный,
  Где сознанье с я играло несознательным,
  И рождение было попыткой и эпизодом.
  Шарм притянул, свою магию не удержавший,
  Могущество, что пути не находило,
  Случай, избравший странную арифметику,
  С ней не связавший формы, что он создал,
  И множество, что сумму не хранило,
  Что нуля стала больше и меньше, чем один.
  Приходя к абсолютному и тенистому чувству,
  Не заботившемуся дрейф свой определить,
  Жизнь работала в странном и мистическом воздухе,
  Своих сладких и великих солнц лишенная.
  В мирах воображаемых и неистинных,
  Медлящий проблеск на краю творения,
  Кто-то блуждал и мечтал и не достигал:
  Достичь означало разрушить тот Космос магический.
  Чудеса земли волшебной и сумеречной,
  Полной красы странно и тщетно созданной,
  Прилив капризных причудливых реальностей,
  И намеки смутной Красы, вверху запечатанной,
  Пробудили страсть немого желания глаз,
  Принудили к верованию влюбленную мысль,
  Притянули сердце, но к цели его не вели.
  Изливалась магия сцен будто бы движимых,
  Что хранили на время беглую утонченность,
  Экономных линий, абстрактным искусством начертанных,
  В ограниченном редком свете тоненькой кисточкой
  На заднем плане серебряной ненадежности.
  Народившийся свет в небесах, близких к рассвету,
  Огонь интенсивный, зачатый, но не зажженный
  Ласкал атмосферу намеками жаркого дня.
  Несовершенного шарма желанье законченное,
  Озаренное, пойманное в капкан Неведения,
  Эфемерная живность, ловушкой тела притянутая
  В тот район обещания, била крылами невидимыми,
  И пришла, голодая о радостях жизни конечной,
  Но божественна слишком по почве ходить сотворенной,
  И чтобы делить судьбу смертных вещей.
  Дети, рожденные невоплощенным Сиянием
  Возникли из бесформенной мысли в душе,
  И, преследуемые желаньем неувядающим,
  Пересекли поле взгляда-охотника.
  Здесь работала Воля, что без настоянья ошиблась:
  Жизнь была поиском, но не нашелся ответ.
  Недовольного странника там манило все,
  Вещи, которых не было, были в кажимости,
  Были видимы образы, действиями казавшиеся,
  И символы прятали смысл, что хотели раскрыть,
  И видения бледные стали для глаза реальностью.
  Туда души пришли, что тщетно родиться стремились,
  И духи вечно скитались, в ловушку пойманные,
  Никогда не найдя правду, которой жили.
  Все бежали, словно надежды, за шансом погнавшиеся;
  Твердым не было ничто, ничто не закончено:
  Ненадежным все было, чудесным и полу-истинным.
  Все казалось царством жизней, основ не имевших.
   ххх
  Занялось исканье великое, небо широкое,
  Путешествие под крыльями Силы мыслящей.
  Занялось вначале царство звезды утренней:
  Красота под его копьем дрожала сумрачная,
  И пульс обещания широчайшей Жизни.
  И взошло небыстро великое солнце сомнительное,
  В его свете она создала из я весь мир.
  Дух был здесь, что искал свое я глубочайшее,
  Но все ж был согласен фрагменты вперед лишь выдвинуть,
  И части жития, что предали целое,
  Но, вместе соединенные, стали бы истиной.
  Все же что-то, наконец, казалось, достигнуто.
  Там растущие объемы воли быть,
  И текст жития и диаграмма силы,
  Список действий и песни сознательных форм звучание,
  Богатой значением, хватки мысли избегнувшим,
  Исполненной тона ритмических криков жизни
  Могли записать себя в сердце живых существ.
  В восстании мощи тайного Духа скрытого
  В наслаждающемся ответе Материи Жизни
  Некий лик красоты бессмертной мог быть обнаружен,
  Что давал бессмертие радости моментальной,
  Слово, что могло воплотить высочайшую Истину,
  Из случайного натяженья души вдруг выскочило,
  Мог упасть на жизнь оттенок один Абсолютного,
  Слава знания и интуитивного взгляда,
  Некая страсть Любви сердца восторженного.
  Иерофант бестелесного Таинства,
  Завернутый в покрывало духа невидимого,
  Воля, что чувство за пределы толкает,
  Чувствовать свет и радость неощутимую,
  Полу-нашла свой путь в мир Несказанного,
  Запечатанное желание полу-схватила,
  Что взывало из груди Блаженства мистического,
  И Реальность, вуалью скрытую, полу-явила.
  Душа, в одеяния разума не облаченная,
  Могла прозревать мира форм истинный смысл;
  Озаренная видением в светлой мысли,
  Поддержанная понимающим пламенем сердца,
  Она видеть могла в сознательном духа эфире
  Божественность символической вселенной.
   Это царство нас вдохновляет надеждой обширнейшей,
  Его силы границы проводят на шаре земном,
  Его знаки печати на наших жизнях оставили:
  Оно нашей судьбе движенье дает суверенное,
  Его странные волны приливами жизни правят.
  Все, что мы ищем, заранее здесь представлено,
  И все то, чего не искали, не знали даже,
  Но что все же однажды в сердцах наших может родиться,
  Чтоб Безвременное могло в вещах исполниться.
  Воплощенная в несказанной мистерии дней,
  Вечная в незакрытом Бесконечном,
  Взбирающаяся возможность бесконечная
  Поднимается по безвременной лестнице сна
  Навечно в Бытия сознательном трансе.
  По той лестнице к цели невидимой все поднимается.
  Энергия вечно преходящего делает
  Путешествие, из которого, выйдя, вернешься ли,
  Паломничеством Природы к Неизвестному.
  Как в ее восхождении к истоку потерянному
  Развернуть надеется все, что могло бы быть,
  И от стадии к стадии процессия движется,
  И прогресс скачет от взгляда к большему взгляду,
  И процесс марширует к формам, что шире прежних,
  И караван всего неистощимого,
  Формации бесконечных Мысли и Силы.
  Без времени Мощь ее, что на коленях лежала
  Безначального и бесконечного Покоя,
  Отделилась сейчас от бессмертной неги Духа,
  Воздвигает тип всех радостей, что потеряла;
  Вынуждая принять форму субстанцию временную,
  Она освобождением акта творенья надеется
  Перепрыгнуть порою залив, что не может наполнить,
  Залечить на время рану разделения,
  Убежать из острога малости мгновения,
  И встретить Вечного высоты обширные
  В неуверенном поле времени здесь разделенные.
  К недостижимому почти приближаясь,
  Она замыкает вечность во мгновение,
  Заполняет Бесконечным душу маленькую;
  Неподвижное к магии ее зова склоняется;
  На берегу она стоит Неограничимого,
  Видит Пребывающего во всех формах бесформенного,
  И себя ощущает в объятиях бесконечности.
  Ее цель не знает конца; цели не существует,
  Она трудится, безымянной Волей ведомая,
  Что пришла из бесформенной непознанной Шири.
  В том задача ее тайная и невозможная,
  Поймать безграничное в рождения сеть,
  Бросить дух в физическую форму,
  Дать речь и мысль Несказанному,
  Она движима вечное открыть Непроявленное.
  Все ж ее мастерством невозможное было сделано:
  Она следует плану высоко-иррациональному,
  Изобретает устройства искусства магического,
  Чтоб найти тела новые для Бесконечного,
  И образы Невообразимого;
  Она заманила Вечное в руки Времени.
  По сей день неизвестно ей, кто она, что она сделала.
  Ибо все сокрыто под маскою смущающей:
  Иная, чем истина, ею сокрытая, кажимость,
  Аспект, под нарядом иллюзии спрятанный,
  Воображаемая нереальность временная,
  Неоконченное творенье души изменчивой,
  В теле, меняющемся вместе с обитателем.
  Незначительны средства ее, бесконечна работа;
  На великом поле бесформенного сознания
  В конечном маленьком пульсе ума и чувства
  Бесконечную истину бесконечно развертывает;
  Вырабатывает во Времени чудо безвременное
  О величии грезит, делами ее утраченном,
  Ее труд - это бесконечная страсть и боль,
  И восторг и пытка, слава ее и проклятие;
  И все же не может выбрать она, и работает;
  Прекратить ей мешает ее сердце могучее.
  Пока мир существует, живет и ее поражение,
  Изумляя и ставя в тупик взор Рассудка,
  Несказанно-невыразимые глупость с красою,
  Благородное безумие воли жить,
  Дерзание, горячка наслаждения.
  То закон ее существа и ресурс единственный;
  Насыщается, хоть насыщение и не приходит
  Ее воля голодная расточать повсюду
  Ее многообразие, фикции Я единого,
  И тысячи фасонов одной Реальности.
  Она мир создала, каймой истины белой тронутый,
  Помещенный в грезу того, что он искал,
  Истины икону, мистерии форму сознательной.
  Он не медлил, подобно земному уму, окаймленному
  Очевидного факта барьерами солидными;
  Он осмелился верить уму мечты и душе.
  Охотник смелый за духовными истинами,
  Все еще лишь мыслимыми или предполагаемыми,
  Он удерживал в воображении и заключил
  Птицу рая в клетку нарисованную.
  Величайшая жизнь эта влюблена в Невидимое;
  Призывает свет высочайший, что вне досягаемости,
  Чувствует Тишь, что освобождает душу,
  И касанье спасительное, божественный луч:
  Красота и добро и истина - божества его.
  К небесам он близок небесней, чем глаз земной видит,
  И к ужаснейшей тьме, чем жизнь человека выносит:
  Он имеет родство с демоном и богом.
  Странным энтузиазмом движимо его сердце;
  Голодает он на высотах, страстен к высшему.
  Он охотник за совершенным словом и формой,
  Прыгает к верховной мысли, верховному свету.
  Ведь посредством формы Бесформенное приближается,
  И все совершенство Абсолют окаймляет.
  Дитя небес, никогда свой дом не видавшее,
  Его импульс встречает вечное у цели:
  Приближаться и чувствовать может, не в силах схватить он;
  Он лишь может стремиться к некой яркой крайности:
  Величье его - искать и созидать.
   Созидать на каждом плане должна та Великая.
  На земле, в небесах, в аду она та же самая,
  И в любой судьбе принимает участие мощное.
  Часовой огня, что зажигает солнца,
  Триумфальна она в своей славе и мощи:
  Хоть подавлена, Богом толкаема быть рожденной:
  Выживает дух на почве небытия,
  Разочарованья шок сила мира выносит:
  Хоть немая, она еще Слово, инертная - Мощь.
  Падшая здесь, раб неведения и смерти,
  К бессмертным вещам она склонна устремляться,
  И движима узнавать даже Непознаваемое.
  И не зная, ничтожный, сон ее мир создает.
  И чем менее видимы, тем мощнее труды ее;
  Приютившись в атоме, в коме земли похоронена,
  Остановки не знает страсть ее созидательная.
  Несознание - ее гигантская пауза,
  А космический обморок - фаза изумительная:
  Порожденная временем, прячет свое бессмертие;
  В смерти-постели часа ждет пробуждения.
  Даже если Свет отрицаем, ее пославший,
  И надежда мертва, что нужна для ее работы,
  И ярчайшие звезды ее в Ночи погашены,
  Трудностью и опасностью взлелеянный,
  И с болью в теле, которое она создала,
  Ее мучимый дух невидимый продолжает
  Через тьму работать, создавать, хоть и с болью;
  Она Бога распятого несет на груди своей.
  В ледяных глубинах без чувства, где нет радости,
  Заточенная, Пустотой противленья подавленная,
  Где ничто не движется и становиться не может,
  Она все еще помнит, и мастерство призывает,
  Что Чудесный работник ей дал при ее рождении,
  Придает бесформенности дремлющей форму,
  Открывает мир, где не было ничего прежде.
  В царствах, плененных маленьким кругом смерти,
  Поглощенных темной вечностью Неведения,
  Дрожь в инертной несознательной массе,
  В неподвижных витках Силы заточенная,
  Слепым принужденьем Материи глухонемая,
  Она неподвижно спать в грязи не согласна.
  Затем, для ее пробужденья взысканья бунтующего
  Имея лишь твердый Случай механический
  Для мастерства волшебного машинерии,
  Чудеса оформляет из грязи богоподобные;
  В плазму вносит немой пульс бессмертный,
  Помогает мыслить ткани, а чувству - чувствовать,
  Через хрупкий нерв посылает послания острые,
  В сердце плоти чудесным образом любит,
  Дает душу, волю, голос грубым телам.
  Собирает вечно она, как волшебной палочкой,
  Существа и формы и сцены неисчислимые,
  Что несут ее факелы праздненств чрез Время и Космос.
  Этот мир - сквозь ночь ее длинное путешествие,
  А планеты и солнца - лампы, путь освещающие,
  Наш рассудок - это конфидент ее мыслей,
  Наши чувства - вибрирующие свидетели.
  Выводя свои знаки из вещей полуистинных,
  Она трудится, чтоб заместить снами исполненными
  Воспоминанья ее утраченной вечности.
   Вот дела ее в обширном неведеньи мира:
  И пока вуаль не поднята, ночь не мертва,
  Через свет или тьму она ищет неустанно,
  И дорога ее бесконечного странствия - время.
  Мотивирует все труды ее страсть одна мощная,
  Ее вечный Любовник - причина ее действия;
  Для него она выпрыгнула из невидимых Ширей,
  Чтоб двигаться здесь в голом мире, лишенном сознания.
  Ее общение с Духом спрятанным - действие,
  Настроенья его - ее сердца изложница страстная,
  В красоте она свет улыбки его сохраняет.
  Устыдившись своей богатой космической бедности,
  Она мелким подарком мощь его обманывает,
  Его взгляда верность сценами удерживает,
  И уговаривает пребывать его мысли
  В образах Силы с ее миллионами импульсов.
  Только чтоб приманить компаньона, вуалью скрытого,
  И держать его близко к груди в одеянии мира
  Чтоб из рук ее он не вернулся к миру бесформенному,
  Дело сердца ее, забота ее цепкая.
  Все ж когда он ближе всего, отдаленность ей чудится.
  Ведь закон природы ее - противоречие.
  Хотя он всегда вечно в ней, и она вечно в нем,
  Как будто вечной связи не сознавая,
  Ее воля - замкнуть Бога в ее работы,
  И держать его, словно пленника лелеемого,
  Чтоб они никогда уж во Времени не разделились.
  Роскошную палату сна духа она
  Создала поначалу, глубокую комнату внутреннюю,
  Где он спит, будто бы гость, в тишине позабытый.
  Но сейчас она хочет разбить заклинанье забвенья,
  Пробуждает спящего на скульптурной кушетке;
  Она находит снова Присутствие в форме,
  И в свете, проснувшемся с ним, обретает снова
  Значение в спешке и тяжкой поступи Времени,
  И чрез этот ум, затмевавший когда-то душу,
  Проходит проблеск божества невидимого.
  Через светлый сон духовного пространства
  Она строит творение, словно радужный мост,
  Меж Пустотой и изначальным Безмолвием.
  Создана сеть из мобильной вселенной;
  Для сознательной бесконечности вьется ловушка.
  С нею знание то, что скрывает свои шаги,
  И кажется немым всемогущим Неведением.
  С нею мощь, что ее чудеса делает истинными;
  Невозможное - вещество ее факта обычного.
  Ее цели, ее работы загадками делаются;
  И рассмотренные, иными, чем были, становятся,
  Объясненные, еще более необъяснимы.
  Даже в нашем мире мистерия управляла,
  Что обманывающий экран обычности прячет;
  Ее высшие уровни из колдовства сделаны.
  Там загадка показывает призму чарующую,
  Нет глубокого там маскарада обыкновенности;
  Глубоко-оккультный приходит всякий опыт,
  Чудо вечно ново, мистерия божественная.
  Есть значение скрытое и касанье мистическое,
  Есть и таинство, секрет сокрытого смысла.
  Хотя нет земной маски, давящей ей на лицо,
  В себя она убегает от взгляда собственного.
  Все формы - намеки на идею сокрытую,
  Чья тайная цель от погони ума прячется,
  Все же чревом являясь последствия суверенного.
  Там любая мысль и чувство являются действием,
  И всякое действие есть символ и знак,
  И всякий символ прячет живое могущество.
  Вселенную строит она из истин и мифов,
  Что ей нужно больше всего - не может построить;
  Все, что явлено - образ или копия Истины,
  Но Реальное прячет свое лицо мистическое.
  Все другое находит, но потеряна вечность;
  Обнаружено все, не хватает лишь Бесконечного.
   ххх
  Сознание, Истиной наверху освещенное,
  Чувствовалось, то, что видело свет, но не Истину,
  И, Идею найдя, из нее построило мир;
  Оно создало образ, который назвало Богом.
  Все же что-то укрыто там от внутренней истины.
  Существа того мира жизни величайшего,
  Широчайшего воздуха, пространства свободнейшего,
  Жили не посредством тел во внешних вещах:
  Их основа - чувство более глубокое.
  В этой интенсивной области близости
  Компаньонами души были все объекты;
  Малой записью действия тела только лишь были,
  Толкованием поверхностным жизни внутренней.
  Свитой Жизни все силы в том мире являются,
  Как служанки ее мысль и тело движутся.
  Место ей освобождают широты вселенские:
  Все космическое движенье в делах своих чувствуют,
  И являются инструментами мощи космической.
  Или я свое своими вселенными делают.
  Во всех, кто поднялся к жизни величайшей,
  Нерожденных вещей голос лепечет уху,
  Их глазам, озаренным неким высоким Солнцем,
  Их стремление образ прекрасной короны являет:
  Чтобы вырастить семя, что ею брошено внутрь,
  И достичь ее силы, ее созданья живут.
  Каждый из них - величье, к высотам растущее,
  Иль океаны выходят из центра его;
  И в кружащей ряби могущества концентрического
  Окруженье свое поглощают они, пресытившись.
  Даже из широты этой многие хижину делают;
  В перспективах коротких, узких широтах заперты,
  Проживают, малейшим завоеваньем довольные.
  Небольшой империей себя управлять лишь,
  Быть фигурой значимой в частном своем мире,
  Разделяя печали и радости окружения,
  Свои жизненные побуждения лишь насыщая,
  Вот забота той силы, обязанность достаточная,
  Что правит здесь Личностью и ее судьбой.
  Переходная то черта была, точка старта
  Самой первой иммиграции в божественность
  Для всех приходящих в ту сферу блестящую:
  Это кровные родичи нашей земной расы;
  Регион этот с нашей смертностью пограничен.
   Нам тот мир широчайший движенья дает величайшие,
  Те формации строят наше растущее я;
  И его творенья - наши ярчайшие реплики,
  И надежно есть то, чем мы стремимся быть.
  Словно вечные, хоть и придуманные, характеры,
  Не как мы, в разные стороны не увлекаемые,
  Они следуют за невидимым лидером в сердце,
  И покорны их жизни закону природы внутренней,
  Там хранится запас величия, форма героя.
  Там душа есть строитель судьбы своей собственной бдительный,
  Там никто не есть дух безразличный и инертный;
  Выбирают свой путь, божество они зрят обожаемое.
  Завязалась там битва меж истинным и ложным,
  В Свет божественный пилигримы там отправляются.
  Ибо даже Неведенье там стремится знать
  И сияет волшебным светом звезды отдаленной;
  Есть сознание скрытое в самом сердце сна,
  И Природа приходит к ним, как сила сознательная.
  Идеал - существ этих лидер и их король:
  Устремляясь прямиком к монархии Солнца,
  Приглашают Истину быть правителем высшим,
  В повседневных действиях ее воплощают,
  Наполняют мысли ее вдохновенным голосом,
  Придают своим жизням ее живую форму,
  Чтоб в ее божественности золотой участвовать.
  Или с истиной Тьмы эти сущности соединяются;
  Воевать за Небо должны или Ад отстаивать:
  Как Добра воины, служат причине сияющей,
  Иль солдатами Зла, на службе Греха, являются.
  Ибо зло и добро имеют равную участь,
  Где бы Знание ни было близнецом Неведения.
  Все могущества Жизни к их божеству направляются,
  В широте и дерзаньи того необъятного воздуха,
  Каждый строит свой храм и распространяет свой культ;
  Божеством, среди прочих, там также и Грех является.
  Утверждая закона греховного очарование,
  Он на жизнь претендует, как на природную область,
  Облачение папы надел иль вступает на трон:
  И его почитатели право его заявляют.
  Они ложь почитают, что красной тиарой увенчана,
  Поклоняются тени искаженного Бога,
  Допускают Идею черную, ум искривляющую,
  Иль лежат с проституткой-Мощью, душу губящей.
  Добродетель-хозяйка встает в величавую позу,
  Или страсти Титана гордость зовут беспокойную:
  Это - Мудрости алтаря жрецы и цари,
  Или вся их жизнь - жертва идолу Могущества.
  Или странной звездою сияет им Красота;
  Ее свету, слишком далекому, они следуют;
  И в искусстве, и в жизни ловят луч Все-Прекрасного,
  Мир сокровища лучистого домом делают;
  Чудом облечены даже обычные образы;
  И величие и обаяние каждого часа
  Будят радость, что спит во всех вещах сотворенных.
  Победа могучая или падение мощное,
  Небесный трон или пещера в аду,
  Оправдали они энергию жизни двойственную,
  И ее ужасной печатью души пометили:
  Что Судьба сотворила им, то заслужили они;
  Что-то сделали, чем-то были они; они жили.
  Там Материя - души результат, не причина.
  В равновесии, земному противоположном
  Весит меньше грубое, тонкое стоит больше;
  И висит на внутренних ценностях план наружный.
  Как трепещет истиной слово выразительное,
  Как стремится действие к пылкой страсти души,
  Ощутимая форма этого мира видимая
  На вибрирующую мощь позади смотрит.
  Разум здесь, никаким внешним чувством не ограниченный
  Невесомым творениям духа давал видимость,
  Мировой мощи толчкам без каналов отмеченных,
  И в конкретный трепет тела он обращал
  Бестелесной Силы труды, наделенные жизнью;
  Подсознательные могущества, здесь невидимые,
  Иль в засаде лежащие, иль за стенкою ждущие,
  Раскрывая свое лицо, выходили вперед.
  Очевидное, стиль держа, оттолкнуло в сторону
  Неизвестное; а оккультное явным сделалось;
  И невидимое ощутимо стеснило видимое.
  В сообщении двух встречающихся умов
  Мысль смотрела на мысль, и не нуждалась в речи;
  В двух сердцах эмоция обнимала эмоцию,
  Они трепет друг друга в плоти и нервах чувствовали,
  Раствориться могли друг в друге, чтоб стать необъятным,
  Как когда два дома горят и огни смыкаются:
  И любовь врывалась в любовь, а ненависть - в ненависть,
  Воля с волей боролась на почве ума невидимой;
  Словно волны, чувства других, проходящие через,
  Оставляли дрожащей рамку тонкого тела;
  Гнев бросался, галопируя, в грубой атаке,
  Нападение твердых копыт на дрожащую почву;
  И чужая печаль ощущалась, грудь наполняя,
  И чужая радость в крови поднимала дух:
  И сердца могли через расстояния сблизиться,
  Голоса с берегов были слышны чуждых морей.
  Там стучало сердце живого взаимообмена:
  Даже издалека существа друг друга чувствовали,
  И сознание отвечало там сознанию,
  Окончательного единства все ж не было там.
  Отделенность души от души там имела место:
  Было можно построить стену сознания внутреннюю,
  Защищать и хранить могла там сознанья броня;
  Существо могло быть огорожено и одиноко;
  Кто-то мог вдалеке оставаться, в себе, один.
  Еще не было тождества там и мира союза.
  Полусделанным все еще было, несовершенным:
  Несознания чудо было превзойдено,
  Сверхсознания же молчаливое чудо непознанное,
  Неизвестное, неощутимо собой поглощенное,
  Вниз смотрело на них, источник всего, что в них есть.
  Бесконечное без формы дало им форму,
  За счет безвременной Вечности они жили,
  Были там оккультными конец и начало -
  Средний термин работал, не объясненный, неровный:
  Обращались слова к бессловесной широкой Истине,
  Неоконченной суммы они наполнителем были.
  Там никто не ведал истин себя и мира,
  И живую Реальность не могли воплотить там:
  Они знали лишь то, что Ум мог взять и построить,
  Из хранилища тайного Сверхума обширного.
  Темнота под ними, вверху Пустота лишь яркая,
  Неизвестные, жили в Космосе, вверх стремящемся;
  Лишь мистериями они объясняли Мистерию,
  Загадку вещей встречал ответ загадочный.
  Продвигаясь в эфире этой жизни двусмысленной,
  Для себя самого он скоро загадкой стал;
  Все он видел, как символы, и искал их смысл.
   ххх
  Чрез пружины смерти и рождения скачущие,
  Над души изменения движимыми границами,
  Как охотник, идущий духа путем созидательным,
  Он следовал тропами жизни могучими, тонкими,
  Гонясь за ее наслаждением скрытым громадным
  В опасном приключении без конца.
  Никакой поначалу цели в шагах тех не было,
  Лишь широкий источник он видел здешних вещей,
  Глядящий на шире источник потусторонний.
  Ибо чем он был дальше от земных наших линий,
  Тем сильнее тяга чувствовалась Неизвестного,
  Мысли освобождающей был тем выше контекст,
  Что вел жизнь к необъятному чуду и открытию;
  И свобода от мелких забот пришла высокая,
  И мощнейший образ желания и надежды,
  Широчайшая формула, величайшая сцена.
  Жизнь всегда направлялась навстречу далекому Свету:
  Ее знаки скрывали больше, чем открывали;
  К непосредственному взгляду и пользе привязанные,
  Они смысл потеряли в радости своей пользы,
  Бесконечного смысла лишенные, становились
  Нереальным смыслом мерцающей странной цифрой.
  Раздобыв оружие - лук следящий магический,
  Она метила в цель, что осталась невидимой,
  И всегда полагалась далекой, хотя была близкой.
  Словно тот, кто буквы читает озаренные,
  Ключевой талмуд каракулей волшебника,
  Наблюдал он ее рисунок тонкий загадочный,
  Сокровенную теорему ключей ее трудную,
  Начертанную на песках пустынного Времени,
  И работ ее титанических начало,
  Наблюдал шараду действия ради намека,
  Отрицающий жест ее силуэтов читал,
  И стремился поймать в их отягощенном дрейфе
  Череду ее фантазий танцевальных,
  Уходящих корнями в ритмическую мистерию
  Ускользающей почвы под беглой ночи мерцанием.
  В лабиринте рисунка мыслей и надежд ее,
  На тропе боковой ее сокровенных желаний,
  В уголках укромных, заполненных ее снами
  И в кругах, круговыми интригами пересеченных
  Он, блуждающий странник среди ее беглых сцен,
  Потерял их знаки среди догадок ошибочных.
  Ключевые слова он встречал, о ключе не знавшие.
  Ослепительное для собственных глаз своих Солнце
  Капюшон блистающий у загадки светлой,
  Осветило плотный барьер неба мысли:
  Показал ночи звезды ее смутный транс огромный.
  Будто сидя возле проема окна открытого,
  Он читал освещенные вспышками молний и молний
  Буквы ее романса метафизического
  Поиска душой утраченной Реальности,
  Ее вымысел, вывод из духа аутентичного,
  Капризы ее самомнения, смыслы скрытые,
  Повороты мистические, причуды стремительные.
  Облачения тайны ее великолепные,
  Что скрывают ее желанное тело от взгляда,
  На ее одеянии странные формы вытканные,
  И значительные схемы души вещей,
  Он видел, и мысли ее прозрачность ложную,
  И парчу ее с чудесами каприза вышитыми,
  Маскировку тканную и маски изменчивые.
  Тысяча взглядов смущающих ликов Истины
  Из неясных глаз ее форм на него смотрело,
  Бессловесные рты с речами нераспознаваемыми
  Говорили с образов ее маскарада
  Иль таращились с ее величия темного
  Драпировок с их тонким изысканным очарованием.
  Во внезапных мерцаниях тайны Неизвестного,
  Звуки невыразительные стали правдивыми,
  Незначительные идеи сверкнули истиной;
  Голоса, что пришли от невидимых ждущих миров,
  Звуки произнесли, идущие от Непроявленного,
  Чтоб облечь тело мистического Слова,
  Колдовские диаграммы закона оккультного
  Нечитаемую гармонию запечатали,
  Иль использовали оттенок, чтоб восстановить
  Геральдическую эмблему тайны Времени.
  В прячущихся глубинах ее и дебрях зеленых,
  В ее чащах радости и наслажденья опасного,
  Крылья скрытых надежд он прозрел ее поэтических,
  Золотого огня мерцанье и алого, синего.
  На ее дорожках скрытых, путях полевых
  И в ее ручейках поющих, озерах спокойных
  Он нашел румянец плодов ее неги златых,
  И красу цветов ее грезы и раздумья.
  Словно чудо изменения сердца радостью,
  В алхимическом сиянии ее солнц
  Он видел вспышку цветущего раз в сто лет
  Цветка духовной любви жертвоприношения.
  И он видел в сонном очаровании полдня
  Постоянное повторение через часы
  Стрекозиной мысли танца над током мистерии,
  Что скользит над ним, но аромата не чувствует,
  И слышал смех ее розовых желаний,
  И бегущие, чтобы уйти от стремящихся рук,
  Звенящих колокольцев ножных фантазии.
  Средь могущества живых оккультных символов
  Он, их чувствуя, как реальные формы, двигался:
  В жизни, более конкретной, чем жизни людей,
  Были слышны биения сердца скрытой реальности:
  Там воплощено, что мы думаем и чувствуем,
  Само-создано то, что здесь заимствует формы.
  Тишины товарищ на чистых ее высотах,
  Одиночеством ее могучим принятый,
  Он стоял с ней на медитирующих пиках,
  Где и жизнь и существо являются таинством,
  Предложенным Реальности потусторонней,
  Наблюдал ее вхождение в бесконечность,
  Капюшонами покрытых орлов значительности,
  Посланников мысли Непознаваемому.
  Отождествленный с чувством душевным и видением,
  Будто бы в дом, вступая в ее глубины,
  Всем он стал, чем она была или быть стремилась,
  Путешествовал шагом ее, думал ее мыслями,
  Жил дыханьем ее, все ее глазами исследовал,
  Так, что он смог узнать тайну ее души.
  Подчиненный себе сценой видимою свидетель,
  Восхищался фасада помпезного очарованием,
  Чудесами богатого мастерства деликатного,
  И дрожал от звука крика ее настойчивого;
  Вынес чудеса ее мощи, страстью охваченной,
  Наложение чуял внезапной воли мистической,
  Руки, что судьбу в неистовой хватке замешивают,
  И касанья, что движут, могущества, что ведут.
  Но он видел и душу ее, что внутри ее плакала,
  Ее тщетные поиски истины ускользающей,
  И надежду, чей сумрачный взор наблюдал с отчаянием,
  Страсть, владеющую ее членами жаждущими,
  И тревогу и трепет ее груди томящейся,
  И трудящийся ум, недовольный своими плодами,
  Ее сердце, Возлюбленного одного не схватившее.
  Под вуалью встречал он Силу все время ищущую,
  Строящую искусственный рай богиню изгнанную,
  Сфинкса, чьи глаза смотрят наверх, на скрытое Солнце.
  
  Постоянно он чувствовал близко дух в ее формах,
  Было силой ее природы его присутствие;
  Только лишь это реально в вещах, что видимы,
  Даже на Земле дух является жизни ключом,
  Но не носят его следа ее формы твердые.
  И печать его на земных действиях невидима.
  И призыв его - это пафос высот утраченных.
  Иногда лишь теневой мы прочерк угадываем,
  Что намеком нам на реальность скрытую кажется.
  Жизнь таращилась на него очертаньями смутными,
  Предлагая картину, что глаз удержать не может,
  И историю, что не была еще написана.
  Как во фрагментарном рисунке полу-утерянном
  Ускользнули значения жизни от взгляда следящего.
  Жизни лик скрывает от нас ее я настоящее;
  Смысл секрета жизни написан внутри, вверху.
  Мысль, дающая весь ее смысл, живет по ту сторону;
  И в рисунке ее невидима полузаконченном.
  Тщетно мы надеемся прочитать ее знаки,
  Или слово найти шарады полу-сыгранной.
  Только в жизни той величайшей мысль криптическая
  Есть, как и намек на слово, что объясняет,
  Что земной рассказ понятной историей делает.
  Что-то, наконец, здесь выглядело, как истина.
  В полу-светлом воздухе загадки рискованной
  Глаз, который смотрел на темную сторону истины,
  Увидал среди очертаний неясных образ,
  Чтобы, вглядываясь сквозь туман тончайших оттенков,
  Увидать божество полу-слепое скованное,
  С толку сбитое миром, в котором оно двигалось,
  Все же свет, подсказывающий душе, сознающее.
  Привлеченный странным мерцанием отдаленным,
  И ведомый далеким Играющим на флейте,
  Он искал свой путь среди смеха и зова жизни,
  И шагов бесчисленных хаоса указующего
  К глубочайшей и тотальной бесконечности.
  Лес из знаков ее вокруг него столпился:
  Наугад он читал прыжками-стрелами Мысли,
  Поражавшей цель догадкой иль светлым случаем,
  Переменчивой идеи огни дорожные,
  И ее сигналы событий неопределенных,
  Иероглифы великолепий символических,
  Межевые знаки в запутанных тропах Времени.
  В приближения и удаления головоломках
  И отталкивает, и тянет она во все стороны,
  От объятий уходит, когда привлекается близко;
  Она всеми путями ведет, но надежного нет.
  Черной магией ее настроений приманенный,
  Многотонным гудом пенья ее привлеченный,
  И к печали и к радости движим случайным касанием,
  Он теряет себя в ней, но не побеждает ее.
  Убегающий рай из глаз ее улыбается:
  Он мечтает, что красота ее - вечно его,
  Что его владычество вынесут ее члены,
  И мечтает о магии неги ее грудей.
  В ее почерке озаренном, ее причудливом
  Переводе изначального текста Бога
  Думал он прочитать Писание Чудесное,
  К неизведанным красотам ключ освященный.
  Но потеряно Слово Жизни в ее почерке,
  И утратила Песня Жизни ноту божественную.
  Словно бы невидимый пленник в доме звука,
  Дух, потерянный в очаровании своей грезы
  Тысячеголосой иллюзии оду слушает.
  Деликатная ткань иллюзии сердце обманывает,
  Или пылкая магия его окрашивает,
  Но лишь будят они трепет милости преходящей,
  Странствующий марш путешественника-Времени
  Призывают к короткому наслажденью несытому,
  Иль валяются в восторгах ума и чувства,
  Но теряют, однако, светлый ответ души.
  И биение сердца, чрез слезы идущее к радости,
  И стремление к пикам, навеки недостижимым,
  И ее экстаз неисполненного желания,
  К небесам восхождение голоса ее чертят.
  Сделан из воспоминаний о прошлых страданиях
  Старой грусти сладкий и уходящий след:
  А из слез драгоценности боли бриллиантовой сделаны,
  Из терзания же - магической песни венец.
  Коротки обрывки блаженства ее неземного,
  Что, коснувшись поверхности, умирает, уходит;
  И в глубинах ее - эхо воспоминанья потерянного,
  У нее - зов томленья бессмертного "я" за вуалью;
  Заключенный в ограниченном мире смертного,
  Дух, израненный жизнью, рыдает в ее груди;
  Глубочайший крик ее - страданье лелеемое.
  На заброшенных дорогах отчаяния странник,
  На путях звуковых расстроенный чей-то голос
  В одиночестве взывает к неге забытой.
  Заблудившийся в пещерах эха Желания,
  Мертвых он надежд души сохраняет фантомы,
  И живым сохраняет голос вещей исчезнувших,
  Или медлит на сладких и блуждающих нотах,
  Удовольствие преследуя в сердце боли.
  Роковая рука коснулась струн космических,
  И вторжение потревоженного напряжения
  Укрывает спрятанный ключ внутренней музыки,
  Что ведет, неслышный, поверхностные каденции.
  Все же это радость - жить и создавать,
  И любить и трудиться через все неудачи,
  И искать, хотя все, что мы находим, обманывает,
  Предает нашу веру то, на что мы полагаемся;
  Все же что-то в самых глубинах стоило боли,
  Посещает экстаза огонь часто память страстную.
  И печаль была радостью, что под корнями спрятана:
  Ведь ничто, что Единый создал, не тщетно воистину:
  В потерпевших крушенье сердцах сила-Бог выживает,
  И звезда победы - над нашей дорогой отчаянной;
  Наша смерть переходом сделана к новым мирам.
  Это музыке Жизни дает ее гимн замечательный,
  Придает всему она славу своего голоса;
  Проходя, ее сердцу шепчут восторги небес,
  И желанья кричат ее ртом и увядают.
  От ее искусства лишь гимн, данный Богом, уходит,
  Что пришел вместе с ней из ее духовного дома,
  Но на полпути ослабел, безмолвное слово,
  Что проснулось в глубокой паузе ждущих миров,
  Словно шепот, что подвешен в молчании вечности:
  Но дыхание не приходит из высшего мира:
  И роскошная интерлюдия в ухе звучит,
  Сердце слушает ее, и душа соглашается;
  Мимолетную музыку она повторяет,
  Тратя на мимолетность вечность громадного Времени.
  Звуки тремоло маленьких голосов часов
  Тему, что назначена, скрывают забывчиво,
  Само-воплотившийся дух пришел в игру
  На широких клавиатурах Природной Силы.
  Только могучий шепот здесь и там
  Вечного Слова или нежного Голоса
  Иль касание Красоты, сердце преображающее,
  И мистический крик, очарование странное
  Призывают силу и сладость, больше не слышимые.
  
  Здесь - разрыв, здесь ослабевает сила жизни,
  Этот дефицит обедняет искусство мага:
  И нужда остальное делает тонким и голым.
  Полу-видение горизонт ее приближает:
  И глубины ее помнят, что она пришла сделать,
  Но забыл ее ум или сердце ее ошибается:
  В бесконечных Природных линиях Бог потерян.
  Просуммировать всезнание в своем знании,
  В своем действии воздвигнуть Всемогущего,
  И самонадеянно создать Созидателя,
  Населить абсолютным Богом сцену космическую.
  Чтобы трансформировать Абсолют далекий
  Во все-наполняющее прозрение,
  И в новое выражение Несказанного,
  Она принесла б славу силы Абсолюта,
  Превратив равновесие в творенья размах,
  Повенчала бы с небом спокойствия море неги.
  Пылание призвать во Время вечность,
  Сделать радость тела яркой, как у души,
  Подняла бы землю к соседству с небесами,
  Трудится, чтобы жизнь уравнять с Высшим,
  И чтоб Вечное могло примириться с Бездной.
  Ее прагматизм трансцендентальной Истины
  Наполняет безмолвие голосами богов,
  Но потерян в крике тот, единственный Голос.
  Ибо взгляд Природы поднялся за ее действия.
  Жизнь богов в небесах она видит наверху,
  Полубог, из обезьяны возникающий -
  Все, что может она в элементе нашем смертном.
  Полубог или полутитан здесь - ее вершины,
  Величайшая жизнь меж землей и небом колеблется.
  Ее сны преследует парадокс мучительный:
  Ее скрытая сила движется в мире невежественном,
  Ищет радость такую, что ее хватка отбрасывает:
  В тех объятьях ей не обратиться к ее источнику.
  Необъятны мощь ее, бесконечна дорога,
  Но сбилось с пути их значенье и потеряно.
  Хотя она несет в ее тайной груди
  Закон путешествия всех вещей рожденных,
  Ее знанье частичным кажется, цель ее - маленькой;
  По почве томленья шагают часы роскошные.
  Крылья Мысли отягощает незнанье свинцовое,
  И нарядами угнетает ее могущество,
  Ее действия прячут его пристальный взор.
  И господство ее преследует чувство предела,
  И нигде нет гарантий ни мира, ни довольства:
  Ибо вся глубина и краса ее работы
  Не имеет мудрости, дух свободным делающей.
  И ее лицо теперь старое и увядшее,
  Темно для него ее быстрое странное знание;
  Широта души его просит радости большей.
  Из ее затейливых линий искал он выхода;
  Но ворот из рога или слоновой кости
  Он не находил, ни дверцы духовного видения,
  Бывшей выходом из подобного сну пространства.
  Существо должно вечно двигаться через Время;
  Смерть не помогает, тщетна надежда на отдых;
  Принуждает нас продолжать тайная Воля.
  Отдых нашей жизни находится в Бесконечном;
  Не закончиться ей, конец ее - высшая Жизнь.
  Смерть - переход, а не цель путешествия:
  Некий древний глубокий импульс работает здесь:
  Наши души привязаны как бы древней привязью,
  От рожденья к рожденью, от мира к миру несомые,
  Со спадением тел наши действия продолжают
  Без разрыва старое путешествие вечное.
  Пик не найден безмолвный, где отдыхало бы Время.
  Это был не достигнувший моря поток магический.
  И в какую бы даль он ни шел, где бы ни поворачивал,
  Колеса работ бежали с ним и обгоняли;
  И задачу дальнейшую оставалось выполнить.
  Биение действия и крик поиска
  Вечно росли в этом мире неспокойном;
  Занятое ворчанье наполнило сердце Времени.
  Все было выдумкой и суетой непрестанной.
  Сотни способов жить испробованы были тщетно:
  Одинаковость, принявшая тысячи форм,
  Боролась за выход из сильной монотонности,
  Создавая новое, старому уподоблявшееся.
  Забавная декорация взгляд заманивала,
  Новые значенья обновили все старое,
  Чтобы ум обмануть идеей изменения.
  Картинка различная, что была все той же,
  Появилась на смутном космическом заднем плане.
  Только другой, лабиринтообразный дом,
  Полный созданий, и дел их, и событий,
  Город, богатый движением скованных душ,
  Рынок творения и его изделий
  Был предложен трудящимся уму и сердцу.
  Цикл, кончающийся там же, где он начался
  Обрубил вперед направленный вечный марш
  Прогресса на совершенства дороге непознанной.
  К продолжающемуся плану ведут все схемы.
  Каждый новый исходный момент последним кажется,
  Вдохновенным евангелием, пиком теории,
  Панацею дающим от всех болезней Времени,
  Иль несущем мысль в свой последний полет в зенит,
  Играющим на трубе о высшем открытии;
  И идея короткая, и структура временная
  Публикует бессмертие своего частного правила,
  И претензию быть совершенной формой вещей,
  Воплощением истины, лучшим золотом Времени.
  Но ничто не достигнуто, стоящее бесконечного:
  Мир, всегда создаваемый заново и не законченный,
  На попытки попытки всегда громоздил неудачные,
  И видел фрагмент, как вечное Целое.
  В бесцельном увеличеньи вещей, что сделаны,
  Жизнь казалась актом тщетной необходимости,
  Или битвой вечных противоположностей
  В тесно сомкнутых объятьях антагонизма,
  Иль игрою без развязки или идеи,
  Голодающим маршем существ, лишенных цели,
  Иль написанной на голой доске Космоса
  Бесполезною суммою душ повторяющейся,
  Светом не засиявшим, надеждою провалившейся,
  Необъятным трудом незаконченной Силы,
  Привязанной к своим действиям в смутной вечности.
  Нет конца, или он пока еще не виден:
  Терпя поражение, жизнь должна бороться;
  Вечно видит корону, ту, что не может схватить;
  Ее взгляд смотрит за ее падшее состояние.
  Все еще дрожит в ее груди и в наших
  Слава та, что была однажды и что больше нет,
  Иль взывает к нам из неясного потустороннего
  То величье, что миром хромающим не достигнуто.
  В памяти глубоко за нашими смертными чувствами
  Сохраняется греза о счастливейшем воздухе,
  Дышащем вокруг свободных сердец радостных,
  Та, что, нами забыта, бессмертна в потерянном Времени.
  Призрак неги вселился в ее глубины исхоженные;
  Ибо помнит она, хоть теперь оно так далеко,
  Ее царство покоя и радостного желания,
  И красу, и силу, и счастье, что у нее были,
  В сладости ее прекрасного рая пылающего,
  На полпути меж безмолвием Бога и Бездной.
  Это знание в наших сокрытых частях мы содержим;
  Пробуждение к призыву смутной мистерии,
  Мы встречаем Реальность невидимую глубокую,
  Ту, что истинней, чем истина мира нынешнего:
  Нас преследует я, что не можем призвать обратно мы,
  И мы движимы Духом, которым должны еще стать.
  Как тот, кто утратил царство своей души,
  Мы смотрим назад, в божественность после рождения,
  Иную, чем это творение несовершенное,
  В мире этом надеясь иль в более божественном
  Возвратить себе, забрав из-под стражи небес,
  То, что из-за забывчивости умов мы теряем,
  Блаженство нашего существа природное,
  Наслаждение сердца, что мы на печаль обменяли,
  Негу ту, к которой природа стремится смертная,
  Словно темный мотылек к Свету ослепительному.
  Наша жизнь - марш к победе, еще не завоеванной.
  Бытия волна, по наслажденью тоскующая,
  Энергичная суматоха сил недовольных,
  И шеренги надежд, вперед сквозь борьбу идущие,
  Поднимают глаза к Пустоте, небесами названной,
  Золотую Руку ища, еще не пришедшую,
  И пришествия, которого ждет все творение,
  И прекрасного незабвенного лика Вечности,
  Который появится на дорогах Времени.
  Все же мы себе говорим, зажигая веру:
  "Конечно, однажды он придет на наш крик,
  Однажды он создаст нашу жизнь заново,
  И произнесет формулу мира магическую,
  И принесет совершенство в схему вещей.
  Однажды он низойдет к земле и жизни,
  Выходя из таинства вечных секретных дверей,
  В мир, который взывает к нему о помощи,
  Принеся с собой истину, дух наш освобождающую,
  Радость ту, что крещеньем души является,
  Силу, что есть простертая длань любви.
  Однажды он снимет вуаль красоты ужасную,
  Наложит на сердце мира наслаждение,
  Обнажив свое тайное тело света и неги."
  Но сейчас мы тянемся к неизвестной цели:
  И не видно конца поиску и рождению,
  Нет конца угасанию, нет конца возвращению,
  Просит цель величайшую жизнь, за цель свою ратуя,
  Жизнь, что падает и умирает, должна жить заново;
  Не найдя себя, она прекратиться не может.
  Все свершиться должно, для чего жизнь и смерть были созданы.
  Но кто скажет, что даже тогда будет дан нам отдых?
  Или действие и покой там - одно и то же,
  В глубокой груди наслаждения Бога высшего.
  В состояньи высоком, где больше нет неведения,
  Каждое движенье - волна мира, блаженства,
  Созидательная неподвижная сила - Бога
  Отдых; действие - только лишь малая рябь в Бесконечном,
  И рождение - это телодвижение в Вечности.
  Солнце преображения все еще может сиять,
  И ночь - обнажить свое сердце света мистического;
  Прекращающий сам себя парадокс поражающий
  Само-светлой мистерией может вмиг обратиться,
  Путаница - радостной мистерией чуда.
  Затем Бог может стать видимым здесь, принять форму;
  Раскрыто будет земли и духа тождество;
  Жизнь раскрыла бы истинное лицо бессмертное.
  Но сейчас бессрочный труд - ее судьба:
  В ее периодических дробях событий
  Рождение, смерть беспрестанно повторяются;
  Старый знак вопроса - на каждой странице законченной,
  После каждого тома историй ее усилия.
  Хромое "Да" по эонам еще путешествует,
  Вечным "Нет" постоянно повсюду сопровождаемое.
  Все кажется тщетным, и все же игра бесконечна.
  Ее вечное Колесо беспрестанно вращается,
  Не имеет исхода жизнь, смерть не освобождает,
  Пленником себя самого существо живет,
  И хранит свое бесплодное бессмертие.
  Угасание не допускается, выход единственный.
  По ошибке богов был создан этот мир,
  Или равнодушно Вечное смотрит на Время.
  
  Конец Песни Шестой
  
  
  Песнь Седьмая
  
  Нисхождение в Ночь
  
  Ум, свободный от жизни, жизнь, чтобы знать, успокоенну.
  И сердце, что от слепоты и боли избавлено,
  От печати слез и от оков неведения
  Обратил он на поиск причины падения мира.
  Он смотрел дальше, чем в лик Природы видимый,
  И свой пристальный взор послал в Ширь невидимую,
  И в громадную неизвестную Бесконечность,
  Что спит позади спирали вещей без конца,
  Что несет всю Вселенную в широтах безвременных
  И рябь ее бытия - это наши жизни.
  Мир построен ее Дыханием несознательным,
  И Материя, Ум - ее образы или могущества.
  Наша бодрствующая мысль - результат ее снов.
  Поднялась вуаль, что скрывает глубины Природы:
  Он увидет источник длящейся боли мира,
  И раскрытую пасть черной норы Неведения;
  Зло, сторожившее у корней жизни,
  Посмотрело в его глаза, подняв голову.
  На туманном брегу, где мертв объективный Космос,
  Надзирая с голого края за всем, что есть,
  Пробудилось теперь мрачное Незнание,
  Чьи пустые глаза дивились на Время и Форму,
  И таращились на придумки живой Пустоты,
  И на Бездну, откуда подняты наши начала.
  Позади появилась резная маска Ночи,
  Наблюдающая за рожденьем вещей созданных.
  Сознающее силу свою Могущество скрытое,
  И Присутствие смутное, что повсюду прячется,
  И Судьба-противница, что на все вещи действует,
  Смерть, жизни темным семенем выступающая,
  Казалось, зачали и убили мир.
  Затем из темной мистерии пучин
  И из пустой груди Маски что-то
  Вышло вперед, что казалось бесформенной Мыслью.
  Над творениями кралось Влиянье фатальное,
  Чье касанье смертельное дух бессмертный преследовало,
  На жизнь был наложен палец смерти преследующий,
  И ошибкой, печалью и болью затемнена
  Воля души к радости, свету естественная.
  Деформация закольцевалась, что быть притязала
  Существа поворотом верным, природы тенденцией,
  Враждебный и извращенный Ум за работой,
  Укрытый в каждом углу сознательной жизни,
  Исказил Истину собственными ее формулами;
  Слышания душевного перехватчик,
  Беспокоя знанье оттенками сомнения,
  Он пленил оракулов оккультных богов,
  Указатели стер паломничества Жизни,
  Отменил указов Времени гравировку,
  И на основаньях космического Закона
  Воздвиг беспорядка свои опоры бронзовые.
  Даже Свет и Любовь этим скрытым заклинанием
  Обратились из блестящей природы богов
  В падших ангелов и ошибочные солнца,
  Сами стали и шармом и опасностью,
  Извращенной сластью, небеснорожденной пагубой:
  Его мощь деформировать может вещи божественные.
  Над миром ветер страдания дохнул;
  Вся мысль осаждалась ложью, все действие
  Дефектом отмечено, или знаком фрустрации,
  И высокий полет - пораженьем иль тщетным успехом,
  Но никто не мог знать причин своего паденья.
  Серая Маска шептала; хоть звуков не было,
  Все ж в невежественном сердце посеяно семя,
  Приносящее черный плод страдания, бедствия.
  Из черных ледяных степей Невидимого,
  Невидимые, маску ночи носящие черную,
  Прибыли призрачные посланцы ужасные.
  Захватчики из опасного мира могущества,
  Это были послы абсолюта зла настоящие.
  В безмолвии говорил неслышный голос,
  Посадили зерно смертельное руки невидимые,
  Формы не было видно, но труд фатальный был сделан,
  И железный декрет написан кривыми буквами,
  Навязан закон греха и враждебной судьбы.
  Жизнь смотрела на то изменившимся мрачным взглядом:
  Красоту ее видел он, сердце в вещах стремящееся,
  Которое довольно маленьким счастьем,
  Отвечая лучу любви и истины маленькому,
  Золотой солнца свет, голубое небо далекое,
  Ее зелень листвы, оттенок, запах цветов,
  И любовь друзей, и детишек очарование,
  Красоту женщин, доброе сердце мужчин,
  Ее зло и страданье, и дар смерти последний.
  Разложения и разочарованья дыхание
  Разлагаясь, стерло зрелость Жизни, и
  Заставило гнить зерно души цельное:
  Прогресс стал поставщиком Смерти.
  Мир, цепляющийся за закон убитого Света,
  Лелеял вонючие трупы мертвых истин,
  Искаженные формы приветствовал, словно истинные,
  Красоту, от уродста и зла пьяную,
  Что гостем себя на банкете богов чувствует,
  И пробовал разложенье, как пищу острую.
  В тяжелом воздухе тьма установилась,
  Вытравив с губ Природы улыбку яркую,
  И убив доверие в ее сердце естественное,
  Поместив искривленный взгляд страха в ее глаза.
  Похоть, что извращает добро духа естественное,
  Заместила грехом с добродетелью сфабрикованными
  Откровенный и спонтанный импульс души:
  Поражая Природу своей дуальной ложью,
  Разожгли запретный жар их ценности двойственные,
  От добра-подделки зло сделали освобожденным,
  Эго на грехе с добродетелью разжирело,
  И все тогда стало инструментом Ада.
  В кучах отбросов на монструозной дороге
  Наслаждения древне-простые лежать оставлены,
  На пустынной земле нисхождения жизни в Ночь
  Потускнела вся слава жизни, сомненьем запятнанная;
  На стареющем лике вся красота закончилась;
  Тиранией, проклятой Богом, могущество прервано,
  А Истина - фикцией, нужной лишь уму:
  Надоевшей охотой преследованье было радости,
  Все знанье оставлено вопрошавшим Неведеньем.
  
  Как из чрева темного видел он возникающие
  Лицо и тело темного Невидимого,
  За прекрасной наружностью жизни ранее спрятанного.
  Общение с ним - причина страдания нашего.
  Горький яд в сердцах людей - его дыхание;
  Начинается зло все с того лица двусмысленного.
  Опасность теперь обитала в обычном воздухе;
  Мир стал полон Энергий угрожающих,
  И куда б ни стремился он за надеждой и помощью,
  В поле и доме, на улице, рынке, в лагере
  Был крадущийся шаг, вороватый приход и уход
  Влияний беспокоящих вооруженных.
  Марш фигур богинь, темных и немых
  Встревожил воздух огромным неудобством;
  Подходили невидимо ближе шаги, что отталкивали,
  Предзнаменования грозные грезы наполнили,
  Обогнали его на дороге существа
  Зловещие, чей самый взгляд был бедствием:
  Очарованье и сладость внезапно-громадные,
  Возникали лица, пленяя глаза и губы,
  Приближались, ловушкой красы вооруженные,
  Но прятали знаки фатальные в каждой линии,
  И могли в секунду опасно измениться.
  Но никто не мог различить этой скрытой атаки.
  Вуаль на внутреннем видении лежала,
  Сила там была, что шаги ужасные прятала;
  Все, неверно представленное, считалось истиной;
  Все были осаждены, о засаде не зная:
  Ведь авторов паденья никто не видел.
   Сознающий темную мудрость, еще отдаленную,
  Что была печатью той силы и оправданием,
  Он пошел по пути смутных громадных шагов,
  Возвращавшихся в ночь, из которой они пришли.
  Тракта он достиг непостроенного, бесхозного:
  Туда всяк мог войти, но никто - оставаться долго.
  То была земля ничейная злого воздуха,
  Столпившееся соседство без домов,
  Пограничная земля между миром и адом.
  Там нереальность была господином Природы:
  В пространстве, где ничто не могло быть истинным,
  И ничто там не было тем, чем притворялось:
  Пустотой благовидной была высокая видимость.
  Все ж ничто не признало бы собственное притворство
  Даже перед самим собой в двусмысленном сердце:
  Широкий обман был законом вещей;
  Только этим обманом они могли жить.
  Невещественное Ничто им гарантировало
  Ложь тех форм, что приняла эта Природа,
  Их на миг существующими заставив выглядеть.
  Их магия из Пустоты выводила одолженная,
  Они приняли форму, материю не их собственную,
  Показали цвет, что не могли держать,
  Зеркала в иллюзию реальности.
  Всякий блеск был ложью очаровательной,
  И краса нереальная лик украшала милый.
  Ни на что нельзя было полагаться твердо:
  Радость слезы питала, добро злом оказывалось,
  Но из зла никогда не вырывали добра:
  Любовь и наслажденье кончались в ненависти,
  Стала истина ложью, и смерть правила жизнью.
  Могущество, что смеялось над бедами мира,
  Ирония, слившая мира противоречия,
  Их бросившая для борьбы друг другу в руки,
  Поместила на лик Бога смешок сардонический.
  Поодаль стоящее, всюду вошло то влияние,
  На груди оставив копыта печать расщепленную;
  Раздвоё'нное сердце, улыбка странная мрачная
  Насмехались над дурной комедией жизни.
  Возвещая пришествие опасной Формы,
  Шаги зловещие поступь свою смягчили,
  Чтоб никто не мог понять или насторожиться;
  Не слышал никто приближенья ужасной хватки.
  Или все предвещало божественное приближение,
  Ощущался пророчества воздух, надежда небесная,
  Звезды новые вспыхнули, было слышно евангелие.
  Дьявол был видим, но замаскирован светом;
  Он казался ангелом с небес помогающим:
  Он неправду вооружил Законом, Писанием;
  Он обманывал мудростью, душу мертвил добродетелью,
  И вел к проклятью путем, в небеса направленным.
  Чрезмерное чувство он дал могущества, радости,
  И когда изнутри возникало предупреждение,
  Успокаивал ухо он нежными тонами,
  Или ум пленял его собственной сетью;
  Его логика ложь заставляла казаться истиной.
  Удивляя избранного священным знанием,
  Он говорил, как самим голосом Бога.
  Воздух был полон вероломством и хитростью;
  Говорение правды было стратегией там;
  Засада скрывалась в улыбке, опасность сделала
  Безопасность своим покровом, веру - воротами:
  Ложь пришла, смеясь, с глазами истины;
  Каждый друг мог врагом обернуться, или шпионом,
  И кинжал в рукаве прятала друга рука,
  И объятья могли быть железной клеткой Судьбы.
  Агония и опасность к жертве подкрадывались,
  Говорили с ней мягко, как с застенчивым другом:
  Возникала атака внезапно, невидно, неистово;
  Прыгал страх на сердце на каждом повороте,
  И выкликал ужасным мучимым голосом;
  Он на помощь звал, но не подходил никто.
  С осторожностью все ходили, ведь смерть была близко;
  Все же предосторожность казалась напрасной заботой,
  Ибо все сторожившие были смертельной сетью,
  И когда после паузы приходило спасение,
  Неся свободу, силу разоружающую,
  То служило лишь переходом к худшей судьбе.
  Там не было передышки и места отдыха;
  Никто не смел задремать, опустивши руки:
  Это был мир неожиданности и битвы.
  Все, кто там были, жили лишь для себя;
  Воевали все против всех, но с общей ненавистью,
  Обращенной на ум, искавший высшего блага;
  Была изгнана истина, чтоб говорить не смела,
  И ранить сердце тьмы своим светом,
  Привнести свою гордость знания, чтоб поносить
  Установленную анархию укоренившегося.
  
  Затем изменилась сцена с ядром ужасным:
  Изменив свою форму, жизнь осталась все той же.
  Столица там находилась без Государства:
  Правителя не было там, лишь группы сражавшиеся.
  Он видел город древнего Неведения,
  Основанный на почве, не знавшей Света.
  Там каждый в собственной тьме ходил один:
  Соглашались они лишь в путях Зла различаться,
  Жить для самих себя своим собственным способом,
  Или усиливать ложь и зло обычные;
  Господином было там Эго на троне павлиньем,
  Ложь сидела подле него, подруга, царица:
  Повернулся к ним мир, как Небо к Истине, к Богу.
  Несправедливость оправдывала указами
  Суверенные авторитеты ремесел Ошибки,
  Но ложными были все эти авторитеты;
  Всегда она следила с весами, мечом,
  Чтоб кощунственное слово не разоблачило
  Освященные формулы старого беспорядка.
  В заявленья обернутое, самоволие шло,
  И вольность шествовала, о порядке болтая:
  Алтаря, к Свободе поднятого, там не было;
  Ненавидели там и гнали свободу истинную:
  Толерантность с гармонией нигде не встречались;
  Каждая группа ужасный Закон оглашала свой.
  Рамки этики, выпяченные правилом писаным,
  Иль теория, в которую страстно верили,
  Казались таблицей священного кода Небес.
  Формальность в кольчуге и железом подбитаяю,
  Дала грубому и безжалостному племени воинов,
  Вытянутому из диких недр Земли,
  Сурового благородства гордую строгость,
  Положенье гражданское строгое и значительное.
  Но все частные действия опровергали позу:
  Полезность с могуществом были их Истиной, Правом,
  Прожорливость хватала добро взалканное,
  Клювы долбили и когти рвали жертв.
  В сладкой секретности приятных грехов
  Их владыкой была природа, не Бог моралистский.
  Несознательные торговцы противоречивые,
  Они делали то, что в других они бы преследовали;
  Когда их глаза смотрели на грех их товарища,
  Загоралось негодование, праведный гнев;
  Забывшие о своих проступках спрятанных,
  Толпой побивали соседа, в грехе уличенного.
  Прагматик-судья оглашал указы ложные,
  Справедливостью делал несправедливость худшую,
  Доказывал, что плохие действия правильны,
  Давал санкцию желанию, эго торгующему.
  Так поддерживалось равновесие, мир мог жить.
  Фанатический пыл толкал их культы безжалостные,
  Вера чуждая кровила, как ересь, вычищена;
  Допросили, пленили они, сожгли, наказали,
  Душу вынудив право оставить иль умереть.
  Среди расходящихся кредо и сект враждующих
  Религия села на трон, запачканный кровью.
  Сто тираний подавляли и убивали,
  Основав единство на обмане и силе.
  Только то, что казалось, ценилось там, как настоящее:
  Идеал был предметом цининого осмеяния;
  Толпой осмеянный, остряками освистанный,
  Духовный поиск странствовал там, изгнанный, -
  Мысли мечтателя сеть само-обманчивая,
  Сумасшедшая химера, фальшивка лживая,
  Его страстный инстинкт проложил путь в темных умах,
  Потерянный где-то в круговоротах Неведения.
  Ложь была там истиной, истина - ложью.
  Путешественник должен здесь на пути восходящем -
  Ибо дерзкий Ад извивает небесный путь -
  Остановиться, или идти медленно,
  Молитва на губах его, Имя великое.
  Если все не исследовано копьем различения,
  Он может споткнуться в сети лжи бесконечной.
  Чрез плечо он должен часто смотреть назад,
  Как чувствующий дыханье врага на шее;
  Иначе, подкравшись сзади, удар изменника
  Может навзничь повергнуть и пригвоздить к земле
  Пронзенного в спину острым колом Зла.
  Так может кто-то пасть на дороге Вечного,
  Потеряв единственный шанс духа во Времени,
  Не дойдет до ждущих богов от него весточка,
  В регистре души "пропавший без вести" значится,
  Его имя - указатель надежды не сбывшейся,
  Местоположение мертвой звезды помнимой.
  Лишь хранившие Бога в сердцах были в безопасности:
  Их доспехи - мужество, вера - меч, и они
  С рукой, готовой разить, а глазами - разведывать,
  Должны идти, бросая вперед дротик взгляда,
  Герои и солдаты армии Света.
  С трудом даже так, сквозная опасность прошла,
  Освобожденные в воздух более чистый,
  Снова дышать и улыбаться смели.
  Хотя Ад хотел управлять, дух имел могущество.
  Эту землю Ничейную он прошел без спора;
  Его высь послала, его желала Бездна:
  На пути не стоял никто, голос не запретил.
  Ибо быстр и легок путь вниз,
  А его лицо было обращено к Ночи.
  
   Тьма ждала величайшая, царствование худшее,
  Если худшее может быть там, где все - крайность зла;
  Все ж пред скрытым раскрытое обнаженное хуже.
  Там Бог и Истина и высший Свет
  Не были, или могущества не имели.
  Как когда кто-то спит в глубоком трансе мгновения,
  Через границу ума в другой мир,
  Он пересек границу, чей скрытый след
  Глаз не может видеть, но только душа чувствует.
  В вооруженную область пришел неприметную,
  Видел себя, как душа-потеряшка, странствующим,
  Среди грязных стен и диких трущоб Ночи.
  Вокруг него сгрудились серые грязные хижины,
  Рядом с дворцами Могущества извращенного,
  Демонов дворы, кварталы нечеловеческие.
  Гордость во зле держалась за прозябание;
  Нищета, гонясь за красой, подавляла жестокие
  Пригороды городов сонной жизни мрачные.
  Там Жизнь показывала душе зрителя
  Своего странного чуда глубины тенистые.
  Богиня без надежды сильная, падшая
  Деформированная заклинаньем Горгоны,
  Словно императрица-проститутка в борделе,
  Нагая, бесстыже-ликующая, подняла
  Свое злое лицо опасной красы и шарма
  И, вводя в содроганье и панику поцелуем,
  Между величьем ее фатальных грудей
  Привлекала к их бездне падение духа.
  Через его поле зренья она умножила,
  Как на фильме сценическом, фотопластинке движущейся
  Очарование помп ночных кошмаров.
  На темном заднем плане бездумного мира
  Она ставила между зловещим светом и тенью
  Ее драмы печали глубин, написанные
  На нервах живых существ агонизирующих:
  Эпос ужаса и беспощадного величия,
  Кривые статуи жесткими стали в грязи,
  Избыток отвратительных форм и деяний
  Жалость в груди жестокой парализовывал.
  В киосках греха и ночных местах отдыха зла
  Низости страстных желаний тел стилизованные
  И грязные воображенья, что в плоти вытравлены,
  Обратили похоть в искусство декоративное:
  Дар Природы бесчестя, ее мастерство извращенное
  Обессмертило семя живой смерти посеянное,
  В грязный кубок пролило вино вакхическое,
  И сатиру дало козлоногому тирс бога.
  Нечистые, садистские, с ртами-гримасами
  Изобретения мрачно-ужасные серые
  Пришли из пропасти Ночи, видны в телевизоре.
  Искусство ее, монструозно-изобретательное
  Безучастное к натуральных форм равновесию,
  Отверстие линий нагих преувеличенных,
  Дало реальность голую карикатуре,
  Арт-парады таинственных искаженных форм,
  И маски горгулий, непристойные, жуткие,
  Затоптали до позы пытаемой чувство разорванное.
  Непреклонная почитательница зла,
  Она сделала подлость великой возвышенной грязью;
  Драконье могущество энергий рептильных
  Прозрения странные Силы пресмыкающейся,
  И змеиные величья, в грязи лежащие
  Притянули обожание к отблеску слизи.
  Вся Природа, что из основы и рамки вытянута,
  Была скручена в неестественной позе:
  Отвращенье желанье инертное стимулировало;
  Агонию сделали острой пищей блаженства,
  Работа похоти поручалась ненависти,
  И пытка приняла форму объятия;
  Ритуальная мука освятила смерть;
  Поклонение было предложено Небожественному.
  Эстетика новая искусства Инферно,
  Тренирующая ум любить, что душа ненавидит,
  Наложила лояльность на нервы трепещущие,
  Принудила вибрировать тело нежелающее.
  Слишком сладкую и гармоничную, чтоб волновать
  В этом режиме, что пачкал существ сердцевину,
  Красоту запретили, притуплено сердце до сна,
  И лелеяли вместо них ощущений трепет;
  Мир был прозондирован струями зова чувственного.
  Здесь судьей интеллект был холодный материальный,
  И нуждался в уколе и толчке и плети,
  Чтоб его тяжелая сухость и нерв мертвый чувствовали
  Страсть, могущество, острый кончик жизни.
  Право зла объясняла новая философия,
  Восславила в сиянии, гниль размножая,
  Иль дала питоновой Силе речь убедительную,
  Первобытного зверя знанием вооружая;
  Он заполз в нору, чтоб докопаться до истины,
  Освятив свой поиск вспышками подсознания.
  Поднялись оттуда, пачкая верхний воздух,
  Слизь и тайны Бездны гноящейся: это
  Он назвал позитивным фактом, реальной жизнью.
  Это теперь атмосферой было зловонной.
  Из тайной Ночи страсть животного дикого выползла
  Высматривать свою жертву глазами пленяющими:
  Вокруг него, как огонь с языками шипящими
  Стоял, развалясь, и смеялся звериный экстаз:
  Воздух был переполнен томлением грубым свирепым;
  Толпясь и жаля в монструозной куче,
  Вдавленные в его ум жужжанием пагубным,
  Мысли, что отравляю дыханье Природы возвышенное,
  Действия, что раскрывают мистерию Ада.
  Все, что было там, по образу этому сделано.
  
   Населяло те части племя обладаемое.
  Сила демона, что в глубине человека прячется,
  Что вздымается, законом сердца подавленная,
  Пред державным взглядом Мысли благоговеющим,
  Могла в огне и землетрясеньи души
  Восстать, и, призывая родную ночь,
  Свергнуть рассудок, оккупировать жизнь,
  Отпечатать копыто на почве Природы трепещущей:
  То была для них их существа сердцевина пылающая.
  Могучая энергия, бог уродливый,
  Жесткий к сильному, неумолимый к слабому,
  Пялил глаза на безжалостный мир, им созданный,
  С каменным веком своей идеи фиксированной.
  Его сердце, пьяно вином ужасного голода,
  В страданьях другого наслаждение чувствовало,
  Грандиозную музыку смерти, разрухи слышало.
  Быть могучим, хозяином было единственным благом:
  Оно требовало целый мир для Зла жилой комнаты,
  Его партии правления тоталитарного,
  Жестокой судьбы живых созданий.
  Под весом диктаторства темного бездыханным
  На улице и в доме, в советах, дворах
  Существ он встречал с людей живых обликом,
  Что в речи на крыльях высоких мысли парили,
  Но укрывали все недолговечное, подлое,
  И ниже нижайших пресмыканий рептилии.
  Рассудок, для близости к богам предназначенный,
  И поднятья к небесной шкале касанья ума,
  Лишь увеличил своим лучом освещающим
  Их природы монструозность перекошенную.
  Часто, знакомое лицо изучая,
  Что радостно встречено на повороте опасном,
  Надеясь распознать взгляд света,
  Его видение, взглядом духа предупрежденное,
  Открывало внезапно фабричную марку Ада,
  Или видело внутренним чувством безошибочным
  В подобии формы прекрасной или мужественной
  Демона, гоблина и вурдалака.
  Наглость царила силы с каменным сердцем,
  Могучей, законом Титана утвержденной,
  И широкий смех гигантской жестокости,
  И деянья свирепы неистовства людоедского.
  В той широкой циничной берлоге мыслящих хищников
  Кто-то тщетно искал следа жалости или любви;
  Там не было нигде касания сладости,
  Лишь Сила и проводники ее, жадность с ненавистью:
  Страданию не было помощи и спасителя,
  Не могли там противиться, слово сказать благородное.
  С оружьем эгиды Могущества тиранического,
  Распевая эдикты ее правленья ужасного,
  И используя кровь и пытку, как печать,
  Тьма провозгласила свои лозунги миру.
  Успокоило ум безмолвие раболепное,
  Или он повторял заученные уроки,
  В то время как с митрой и посохом доброго пастыря
  Ложь, сердцами, падшими ниц, на престол возведенная,
  Культы, кредо, смерть живую организующие,
  Убивают душу на алтаре лжи.
  Все обмануты были, служили обману собственному;
  Не могла в атмосфере той душной жить истина.
  Там несчастность верила в собственную радость,
  И страх и слабость держались глубин униженных;
  Все, что низко и грязно в мыслях, неблагородно,
  Все, что скучно, бедно и убого,
  Выразило свою атмосферу природную,
  К божественной свободе стремленья не чувствуя:
  В высокомерии высоты отвергнув,
  Люди бездн презирали Солнце.
  Огражденная автократия свет исключала;
  Зафиксированная в воле быть собственным я,
  Она хвасталась своей нормы очарованием:
  Успокаивала свой голод мечтой грабителя;
  Щеголяя крестом служения, как короной,
  Цеплялась за мрачно-суровую автономию.
  Бычья глотка взревела своим языком наглым;
  Ее тяжкий бесстыжий рев, наполняющий Космос,
  Угрожающий всем, кто посмел слушать истину,
  Притязал на разрушенных ушей монополию;
  Отдало свой голос согласие оглушенное,
  И хвастливые догмы, выкрикнутые в ночи,
  Придержали для падшей души, считавшейся богом,
  Гордость бездны своего абсолюта.
  
   Одинокий исследователь царств угрожающих,
  Охраняемых от солнца, как термитники,
  Подавляемый толпой, шумом и вспышками,
  Идя из мрака в мрак более опасный,
  Он боролся с силами, свет у ума похитившими,
  И отбил от него их круговые влияния.
  Скоро вошел он в смутный космос без стен.
  Ведь сейчас были людные тракты уже позади;
  Он шел меж брегов вечера угасающего.
  Вкруг него - пустота духовно-мрачная,
  Грозящая ширь, зловещее одиночество,
  Что оставило ум нагим пред атакой невидимой,
  Пустой страницей, где всяк, кто хотел, мог писать
  Монструозные письма бесконтрольные сильные.
  На направленной вниз дороге точка, что странствует,
  Средь бесплодных полей и сараев и хат воюющих
  И немногих деревьев кривых и фантастических,
  Он встретил чувство смерти, сознательной пустоши.
  Но враждебная Жизнь все была еще здесь невидимая,
  Чья смертельная ровность, свету сопротивляясь,
  Живым холодный проем в ничтожности сделала.
  Он ужасные голоса предающие слышал;
  Атакуемый мыслями, что роились, как призраки,
  Жертва пялящихся фантомов мрака,
  Со сметрельным ртом которых страх приближается,
  Ведомый вниз, всегда вниз волею странной,
  И небо сверху - сообщение Рока,
  Он боролся, чтобы свой дух защитить от отчаяния,
  Но чувствовал лишь ужас растущей Ночи,
  И Бездну, что на душу претендовала.
  Затем прекратились жилища существ и их формы,
  Одиночество в складки безгласные взяло его.
  Все исчезло внезапно, словно мысль, что вычеркнута;
  Его ум стал пустым слушающим заливом,
  Пустым от умершей иллюзии мира:
  Ничего не осталось, даже злого лица.
  Он был один с серой питоновой Ночью.
  Сознательное Ничто, безымянное, плотное,
  Что казалось живым, но без тела и разума,
  Возжелало аннигиляции всего сущего,
  Чтобы мочь быть навеки голым, одним.
  Как у зверя без формы в челюстях не ощутиемых,
  Схваченный вязким и страстным пятном, удушаемый,
  Привлеченный к черному и гигантскому рту,
  И глотающей глотке, обширному брюху судьбы,
  Существо его исчезло из его видения,
  Влекомо к глубинам, паденья его жаждущим.
  Пустота без формы мозг подавила борющийся,
  Тьма ужасная хладная плоть парализовала,
  Серый шепот внушений сердце его заморозил;
  Змеиной силой из теплого дома вытянутыА,
  И ведома к холодной пустоте угасания,
  Жизнь цеплялась за место свое, задыхаясь, связками;
  Охвачено тело его языком тенистым.
  Существо удушаемое боролось, чтоб выжить;
  И в душе пустой надежда исчезла, задушена,
  Вера и память умерли, уничтожены,
  Как и все, что помогает духу в пути.
  Там двигался через каждый нерв натянутый,
  Позади оставляя острый след сотрясаемый,
  Безымянный и невысказанный страх.
  Как море близится к жертве тихой связанной,
  Встревожило его ум, навеки немой,
  Приближение некой неумолимой вечности
  Боли нечеловеческой, невыносимой.
  Должен вынести это, надежда на небо ушла;
  Должен существовать вечно без угасания мира
  В страдающем Времени и пытаемом Космосе,
  Состоянье его без конца - ничтожность мучимая.
  Пустота без жизни была его дыханием,
  И на месте, где раньше была светлая мысль,
  Лишь осталась, как бледный неподвижный призрак,
  Некая неспособность к надежде и вере,
  И ужасное согласье души побежденной,
  Бессмертной еще, но с божественностью потерянной,
  Я потеряно, Бог и касанье миров счастливейших.
  Но он выстоял, страх успокоил тщетный, вынес
  Удушающие петли агонии, ужаса;
  И мир вернулся, и взор души суверенный.
  Пустому кошмару Свет спокойный ответил:
  Неподвижное, не гаснущее, нерожденное,
  Могуче-немое в нем Божество проснулось,
  И встретило боль и опасность мира.
  Он приливы Природы покорил своим взглядом:
  Обнаженным духом он встретило голый Ад.
  
  Конец Песни Седьмой
  
  
  
  Песнь Восьмая
  
  Миры Лжи, Мать Зла и Сыны Тьмы
  
  Затем смог увидеть он скрытое сердце Ночи:
  Труд ее абсолютного несознания
  Открыл бесконечное Ничто ужасное.
  Бездуховная Бесконечность была там;
  Природа, что отрицала вечную Истину
  В тщетной хвастливой свободе ее мысли
  Уничтожить Бога надеялась, править одна.
  Суверенного Гостя и Света-свидетеля не было;
  Без помощи создавала свой бледный мир она.
  Слепые глаза смотрели на действия демона,
  Глухие уши слышали неправду;
  Приняла безобразная прихоть формы обширные,
  Ее чувство тщеславно содрогнулось безумное;
  Грубый принцип жизни оплодотворяя,
  Зло и боль монструозную душу родили.
  Анархи бесформенных глубин поднялись,
  Существа-Титаны, могущества демонические,
  Мировые эго, пытаемые похотью,
  Обширные умы и жизни без духа:
  Безучастные архитекторы ошибки,
  Лидеры беспокойства, незнанья космического
  И спонсоры страдания и смертности
  Воплотили темные идеи Бездны.
  В пустоту пришла субстанция тенистая,
  Родились формы смутные в Пустоте без мысли,
  И вихри встретились, Космос враждебный создав,
  В чьих черных складках Сущность нагрезила Ад.
  Его глаза, пронзая тройной сумрак,
  Отождествились с его слепым пяленьем:
  Привыкнув ко тьме неестественной, увидали
  Нереальность, реальностью сделанной Ночью сознательной.
  Неистовый, яростный и громадный мир,
  Древнее чрево обширных снов опасных,
  Свернулось, как личинка, в темноте,
  Что хранило ее от стрел звезд Неба.
  Это были ворота ложной Бесконечности,
  Вечность абсолютов, несущих бедствие,
  Необъятное отрицание духовности.
  Все, в сфере духовной однажды само-светлое
  Обратилось ныне в противоположность собственную:
  Существо свернулось в бесцельную пустоту,
  Что все же была миров нулевым родителем;
  Несознание, космический Ум глотающее,
  Породило вселенную сном своим летальным;
  Блаженство комой стало нечувствительной,
  На себя свернувишсь, и Бога вечная радость,
  Через ложную фигуру печали и боли,
  Все еще болезненно на кресте распята,
  Закрепленном в почве немого мира бесчувственного,
  Где рождение было болью, а смерть - агонией,
  Иначе все скоро стало бы снова блаженством.
  Мысль сидела, жрица Извращенности,
  На черном треножнике Змеи триединой,
  Читая писанье вечное шрифтом обратным,
  Колдунья, каркас Бога-жизни обратившая.
  В темных нефах, где лампы - глаза злые,
  Голоса фатальные где поют из апсиды,
  В странных инфернальных базиликах,
  Интонируя магию несвятого Слова,
  Угрожающий глубокий Инициированный
  Осуществил ритуал ее Мистерий.
  Там страдание - пища Природы ежедневная,
  Погоняющая сердце и плоть болезненные,
  И пытка была формулой наслаждения,
  Боль мимикрировала под экстаз божественный.
  Там Благо, не верующий страж Добра,
  Поил добродетелью древо-анчар мировое,
  И, заботясь о наружном слове и действии,
  Привил свой лживый цветок на врожденное зло.
  Все высокие вещи служили низшим противникам:
  Формы богов питали демонский культ;
  Лик небес стал маской и ловушкой Ада.
  Там, в сердце тщетного феномена,
  В корчащейся сердцевине громадного действа
  Он видел Форму смутную, не ограниченную,
  что на Смкрти сидит, что глотает все рожденное.
  Холодное лицо с глазами ужасными,
  Ее жуткий трезубец в ее тенистой руке,
  Протянулся, пронзаля существ всех одной судьбой.
  
   Когда была лишь Материя без души,
  И бездушной пещерой было сердце Времени,
  Жизнь впервые коснулась Бездны нечувствительной;
  Пробуждая голую Пустошь к надежде и мысли,
  Ее бледный луч ударил Ночь бездонную
  В которой Бог спрятался от взгляда собственного.
  Во всех вещах она искала их истину,
  Несказанную речь, вдохновляющую несознательное;
  Искала наощупь в безднах Закон невидимый,
  Нащупывала в подсознании его ум,
  И стремилась найти для духа путь бытия.
  Но из Ночи другой ответ пришел.
  Семя было посеяно в низший матрикс,
  Не измеренная шелуха извращенной истины,
  Клетка нечувствительной бесконечности.
  Готовило монстра рождение форму космическую
  В титаническом эмбрионе Природы, Неведении.
  Затем в фатальный и важнейший час
  Что-то, что выпрыгнуло из сна Несознания,
  Невольно рожденное немой Пустотой,
  Подняло свою зловещую голову к звездам;
  Затеняя землю громадным телом Рока,
  Оно заморозило небо угрозой лица.
  Безымянная Мощь, тенистая Воля возникли,
  Необъятные и чуждые нашей вселенной.
  В непостижимой Цели неизмеримой
  Обширное Не-Бытие оделось в форму,
  Громада Незнания глубин несознательных
  Покрыла всю вечность своим ничтожеством.
  Ищущий Ум заместил Душу видящую:
  Выросла жизнь в обширную смерть голодную,
  Блаженство духа стало космической болью.
  Обеспечив Бога нейтральность само-избранную,
  Оппозиция мощная завоевала Космос.
  Суверен, управляющий ложью, смертью и болью,
  Она навязала земле свою гегемонию;
  Отрицая гармонию оригинального стиля
  Архитектуры дизайна ее судьбы,
  Исказила Волю космоса изначальную,
  Приковав к борьбе и ужасным превратностям
  Длинный процесс терпеливого Могущества.
  Укореняя ошибку в вещей веществе,
  Неведенье сделала из Закона все-мудрого;
  Смутила касание скрытого смысла жизни,
  Онемив вожака Материи интуитивного,
  Инстинкт насекомых, животных деформировала,
  Обезобразив рожденную мыслью гуманность.
  Тень упала поперек Луча простого:
  Затемнен был свет Истины в пещере сердца,
  Что горит без свидетелей в алтарной крипте
  Позади спокойного таинства святилища,
  Сопровождая Божество дароносицы.
  Так была рождена Энергия-антагонист,
  Что вечной форме Матери подражает,
  И смеется над ее бесконечностью светлой
  С искаженным серым силуэтом в Ночи.
  Остановив страсть души взбирающейся,
  Навязала жизни шаг неверный медленный;
  Отклоняющий и замедляющей вес ее рук
  На кривую наложен мистическую эволюции:
  Извилистую ума-обманщика линию
  Не видят Боги, и человек бессилен;
  Подавляя искру Бога внутри души,
  Заставляет людей падать обратно в животных.
  Все же в ее ужасном уме инстинктивном
  Она чувствует, как Один растет в сердце Времени,
  Бессмертное светит в изложнице человеческой.
  Заботясь о царстве своем, полная страха,
  Крадется к любому свету, во тьме сияющему,
  Луч бросая из одинокой палатки духа,
  Надеясь войти свирепой походкой бесшумной,
  И в колыбели убить Дитя божественное.
  Неисчислимы ее сила и хитрость;
  Ее касание - очарованье и смерть;
  Убивает жертву собственным наслаждением;
  Даже Бога делает крюком, чтоб в ад тянуть.
  Для нее мир бежит к своей агонии.
  Часто пилигрим на дороге Вечного,
  Едва освещенной из туч луной Разума,
  Или на боковых тропах один странствующий,
  Иль в пустынях потерянный, где путь не виден,
  Побежденный ее львиным прыжком, падает,
  Побежденная жертва под ужасными лапами.
  Отравленный пылающим дыханием,
  И влюбившийся в ее разрушающий рот,
  Однажды компаньон Огня священного,
  Смертный гибнет для Бога и Света,
  Враг управляет сердцем и мозгом,
  Природа, враждебная Материнской Силе.
  Я жизни ссужает свои инструменты
  Титаническим и демоническим агентам,
  Что природу земную, исказив, возвеличивают:
  Мысли вожатый - член пятой колонны под маской;
  Ее шепот капитулянта веру губит,
  И, хранимый в груди или снаружи нашептанный,
  Лживое вдохновенье, упав, затемняет,
  И порядок новый замещает божественное.
  Тишина падает на высоты духа,
  Из святилища за вуалью Бог удаляется,
  Пуста и холодна палата Невесты;
  Золотой Нимб теперь уж больше не виден,
  Не пылает больше белый духовный луч,
  И затих навеки тайный Голос.
  Затем Ангел Сторожевой Башни
  Имя из записной книжки вычеркивает;
  Пламя, певшее в Небе, потушено, немо;
  В руинах заканчивается эпос души.
  Это - трагедия внутренней смерти,
  Когда предаваем элемент божественный,
  И лишь ум и тело живут, чтоб умереть.
  
   Ведь ужасные влияния Дух допускает,
  И есть тонкие и громадные Могущества,
  Что себя защитили Неведеньем, как щитом.
  Порождения бездн, агенты тенистой Силы,
  Ненавистники света, мир не переносящие,
  Подражая мысли, светлому Другу-Вожатому,
  Противостоящие в сердце вечной Воле,
  Вуалируют Музыканта оккультно-подъемлющего.
  Оракулы мудрости нашими узами сделаны;
  Двери Бога они закрыли ключами кредо,
  И Законом заперли неустанную Милость.
  Вдоль линий Природы посты свои поставили,
  И перехватывают караваны Света;
  Где бы Бог ни действовал, они вторгаются.
  Наложили ярмо на смутное сердце мира;
  Удары его от Блаженства замаскированы,
  И закрытые периферии Ума бриллиантового
  Блокируют тонкие входы Огня небесного.
  Всегда побеждают Искатели темные, кажется;
  Природу они наполнили зла институтами,
  В поражения превращают победы Истины,
  Провозглашают ложью законы вечные,
  Нагрузили кости судьбы колдовскою ложью;
  Узурпировав мира престолы, заняв дароносицы.
  В усмешке усыхающих шансов Богов,
  Творенье зовут своим завоеванным леном,
  Коронуя себя железными Лордами Времени.
  Адепты иллюзии и маскировки,
  Искусники паденья и боли Природы,
  Построили алтари триумфальной Ночи
  В глиняном храме земной жизни.
  В пустых окрестностях Огня священного,
  Напротив экранов в ритуале мистическом
  Пред смутным покровом, который никто не пронзит,
  Интонирует мрачный гимн священник в митре,
  Призывая в грудь присутствие ужасное:
  Придавая ему наводящее ужас Имя,
  Он пропевает слоги текста магического,
  И призывает акт сообщенья с невидимым,
  Когда меж благовоньем и бормотаньем молитвы
  Все свирепое зло, которое мучает мир,
  Смешано в пене кубка людского сердца,
  И наливается, как вино священное.
  Они правят, ведут, принимая имя божественное.
  Оппоненты Высочайшего, пришли они
  Из их мира бездушной мысли и могущества,
  Чтоб враждебностью служить космической схеме.
  Ночь - их убежище, база стратегическая.
  Против светлого Глаза и меча Пламени,
  В бастионах живут, в массивных фортах сумрака,
  Спокойно, надежно живут в глубине бессолнечной:
  Блуждающий луч Небес не войдет сюда.
  При оружии, защищены смертельными масками,
  Словно бы в студии созидательной Смерти,
  Гигантские дети Тьмы сидят и планируют
  Драму Земли, их сцену трагическую.
  Все, кто падший мир поднимут, должны прийти
  Под опасные арки их могущества;
  Ибо даже лучистых детей богов
  Затемнять - привилегия их и ужасное право.
  Никто не достигнет небес, кто чрез ад не прошел.
  
   Это тоже странник миров должен дерзнуть.
  Воин в незапамятной битве дуэльной,
  Он вошел в немую Ночь, что внушает отчаянье,
  Бросая вызов тьме своей светлой душой.
  Беспокоя своими шагами сумрак порога,
  Он вошел в свирепое и печальное царство,
  Населенный душами, что блаженства не ведали;
  Как слепые люди, что света не знают, невежественны,
  Уравнять могут худшее зло с высочайшим добром,
  Добродетель была для их глаз ликом греха,
  И зло и страданье - их состоянье естественное.
  Уголовный кодекс ужасной администрации
  Из печали и зла общий закон делая,
  Декретируя безрадостность универсальную,
  Превратил жизнь в таинство стоическое,
  И пытку = в ежедневный фестиваль.
  Был издан акт, чтобы наказать счастье;
  Зпаретили смех и радость, грехи смертные:
  Ум невопрошающий признан мудрой сущностью,
  Тупая безмолвная сердца апатия - миром:
  Сна не было там, был ступор единственным отдыхом,
  Приходила смерт, не давая отсрочки иль отдыха;
  Всегда душа жила, и страдала все больше.
  Все глубже он проникал в это царство боли;
  Вокруг него нарастал ужас мира
  Агонии, сопровождаемой худшей агонией,
  И в ужасе - великая радость свирепая,
  Что радовалась своему и чужому бедствию.
  Там мысль и жизнь были длинным наказанием,
  Дыхание - грузом, и вся надежда - бичом,
  Тело - полем пытки, массой нелегкости;
  Отдых был ожиданьем меж болью и болью.
  Тот закон вещей никому изменить и не снилось:
  Твердо-мрачное сердце, грубый ум без улыбки
  Отвергли счастье, как сласть пресыщения;
  Спокойствие было скукой и утомительностью:
  Только страдание делало жизнь цветистой;
  Ей нужны были специи боль, соль слез.
  Если б кто-то мог прекратиться, все было бы славно;
  Или лишь ощущенья свирепые вкус придавали:
  Ярость ревности сжигала сердце терзаемое,
  Жало убийственной злобы, похоти, ненависти,
  Шепот, что манит в яму, к удару предательскому,
  Живым оттенком пятнал тупые часы.
  Было видение драмы несчастья
  Корчи существ под бороной судьбы
  И трагический взгляд страдания сквозь ночь
  И ужас и стучащее сердце страха
  Ингредиентами в тяжелой чаше Времени,
  Что нравилась и давала вкус чувствовать горький.
  Из свирепости этой был сделан длинный ад жизни:
  Это были нити темной паучьей сети,
  Где душа была поймана, трепетная, дрожащая;
  Это было религией, правилом Природы.
  В жестокой часовне беззакония,
  Чтоб служить Могущества образу безжалостному,
  На коленях пересекают двор каменистый,
  Мозаичный пол, как настил злой судьбы.
  Каждый камень был острым лезвием силы безжалостной,
  И склеен мороженой кровью сердец пытаемых;
  Искривленные древа стояли, как люди, что гибнут,
  Что затвердели в позе агонии,
  И зловещий жрец из окна таращился каждого
  Распевая Те Деум убийства венчающей милости,
  Городам уничтоженным и домам взорванным,
  Сожженным телам, бомбежек убийствам массовым.
  "Наши враги повержены" - поют они,
  "Все, кто были против нас, разбиты, мертвы;
  Как велики мы, и как милостив Ты".
  Так хотят они достичь безучастного трона,
  И командовать Им, кому все их противны действия,
  Возвеличивая свои действия, неба достичь чтоб,
  И его соучастником сделать своих преступлений.
  Там смягчающей жалости не было места,
  Но железная сила, безжалостность власть имели,
  Незапамятная власть террора и сумрака:
  Это приняло образ затемненного Бога,
  Почитаемого за несчастия, что он создал,
  Который держал в рабстве страдающий мир,
  И сердца, пригвожденные к непрестанному горю
  Обожали ногу, что втаптывала их в грязь.
  Это был мир страдания и ненависти,
  Печаль, где ненависть - радость единственная,
  Ненависть, где страдание прочих - праздник;
  Улыбка горчайшая рот искривила страдающий;
  Жестокость трагичная зрила свой грозный шанс.
  Ненависть - черный архангел этого царства;
  Полыхала в сердце мрачной драгоценностью,
  Душу лучами зловредными испепеляя,
  И валялась в своей жестокой бездне мощи.
  Эти страсти даже объект исключали, казалось, -
  Ибо ум переполнен был до бездушия,
  Отвечавший со злобностью, что он получал -
  Против пользующихся использовав силы злые,
  Что без рук ранили и убивали внезапно,
  Наточенные инструменты внезапной судьбы.
  Или делались они тюремной стеной,
  Где приговоренный не спит сквозь часы крадущиеся,
  Счтаемые пульсом зловещего колокола.
  Окруженье злое ухудшило души злые:
  Все вещи здесь были сознательными и извращенными.
  В инфернальном царстве он нажимать осмелился
  Даже к глубочайшей яме и ядру темнейшему,
  Возмутил их основу тенистую, смел оспаривать
  Привилегию древнюю их абсолютной силы:
  Погрузился в Ночь, чтоб узнать ее сердце ужасное,
  В Аду он искал причину и корень Ада.
  Те заливы мученья открыл он в груди своей собственной;
  Он слушал крики из боли сгрудившейся,
  Удары сердца фатального одиночества.
  Наверху была вечность глухая замороженная.
  В смутных громадных коридорах Судьбы
  Он слушал голос Гоблина, к смерти ведущий,
  И встречал волшебство демонического Знака,
  Пересек засаду оппонента-Змеи.
  На грозных путях, в пытаемых одиночествах
  Один он странствовал по путям отчаянным,
  Где красный Волк ждет у реки без брода,
  И орлы черной Смерти зовут криком к обрыву,
  Гончих бедствия встретил, что за человеком охотятся,
  Лая посреди степей Судьбы,
  На лишенных основанья полях Бездны
  Бился в битвах тенистых в немых безглазых глубинах,
  Вынес атаки Ада, удары Титанов,
  И раны внутренние, что лечатся медленно.
  Пленник скрытой капюшоном магической Силы,
  Пойманный и затянутый в Лжи смертельную сеть,
  И часто петлей Печали удушаемый,
  Брошен в серую трясину сомненья глотающего,
  Иль закрытый в ямах ошибки и отчаяния,
  Он пил ее яд, пока ничего не осталось.
  В мире, где не может быть ни надежды, ни радости,
  Он вынес пытку правлением зла абсолютным,
  Сохранив нетронутой духа лучистую истину.
  Неспособный к движению или силе,
  В тюремном, слепом, пустом отрицаньи Материи,
  Прибитый к черной инерции нашей основы,
  Сохранил меж ладоней свою душу мерцающую.
  Существо его смело пойти в Пустоту без ума,
  Без мысли и чувства бездны невыносимые;
  Прекратились мысль, чувство, душа лишь видела, знала.
  В атомических разделениях Бесконечного
  Близко к немым началам Я потерянного,
  Он чувствовал хрупкость забавную маленькую
  Создания материальных вещей.
  Или, сдавленный в Несознанья пустом сумараке,
  Он измерил мистерию темную и бездонную
  Громадных и бессмысленных глубин,
  Где жизнь, борясь, во вселенной мертвой возникла.
  Там, в ужасном тождестве, что умом утрачено,
  Он чувствовал мира без смысла смысл запечатанный,
  И немую мудрость в Ночи незнающей.
  В бездонную таинственность он пришел,
  Где тьма с матраса таращится, серая, голая,
  И стоял на последнем закрытом полу подсознательного,
  Где спало Существо, свои мысли не сознавая,
  И строило мир, не зная, что оно строит.
  Неизвестное будущее там ждало свой час,
  Там находилась запись звезд потерянных.
  Там, в дремоте космической Воли,
  Он увидел тайный ключ измененья Природы.
  Свет был с ним, рука невидимая
  Была наложена на ошибку и боль,
  Пока они не стали экстазом трепещущим,
  Шоком сладости от объятий рук.
  Он увидел в ночи вуаль тенистую Вечного,
  Узнал, что смерть - подвал в доме жизни,
  В разрушении чуял ход созидания быстрый,
  Узнал, что потеря - цена обретенья небесного,
  А ад - короткий путь к небесным вратам.
  Там, на оккультной фабрике иллюзии
  На магическом печатном дворе Несознательного
  Сорваны были форматы первичной Ночи,
  И разбиты стереотипы Неведения.
  Живая, дыша глубоким духовным дыханием,
  Природа свой жесткий код механический вычеркнула,
  И артикулы контракта скованных душ,
  Ложь отдала Истине форму мучимую.
  Уничтожены были таблицы закона Боли,
  И на их месте выросли светлые буквы.
  Палец искусного Писателя вывел
  Его быструю каллиграфию интуитивную;
  Были формы земли его документами сделаны,
  Воплощенная мудрость, что ум не может раскрыть,
  Несознание согнано с мира груди безгласной;
  Рассуждающий Мысли схемы преобразованы.
  Поднимая сознание в вещах инертных,
  Навязал он темному атому, массе немой
  Алмазный шрифт Нерушимого,
  Выписал на смутном сердце падших вещей
  Победную песню свободного Бесконечного,
  И Имя, основание вечности,
  И проследил на клетках пробужденных
  В идеограммах Несказанного
  Лирический стих любви, что ждет через Время,
  И мистический том Книги Блаженства,
  И послание Огня сверхсознательного.
  Жизнь тогда забилась чисто в телесной рамке;
  Инфернальный Проблеск умер, не мог убивать.
  Раскололся обширный крутой фасад Ада,
  Как будто разрушилось здание магическое,
  Ночь открылась и исчезла заливом грезы.
  В разрыв существа, как пустой Космос вычеркнутый,
  Где она заполнила место Бога пустое,
  Пролилась Заря обширно-интимно-блаженная;
  Излечила, что рваное сердце Времени создало,
  И страдание жить не могло уж в груди Природы:
  Разделение кончилось, ибо Бог был здесь.
  Душа залила лучом своим тело сознательное,
  Материя с духом смешались и стали одним.
  
  Конец Песни Восьмой
  
  
  Песнь девятая
  
  Парадиз Богов Жизни
  
  Вкруг него сиял великий счастливый День.
  Сверкание блаженного Бесконечного,
  Он держал в величии золотого смеха
  Регионы счастья сердца, свободным сделанного,
  Опьяненных вином Бога,
  Поглощенных светом, постоянно божественных.
  Фаворит и доверенный Богов,
  Подчиняясь божественной команде радоваться,
  Это был суверен собственного наслаждения
  И мастер королевств своей силы.
  Недвижимый страхом, печалью, Судьбы ударами,
  Не тревожимый дыханьем скользящего Времени,
  Не осажденный враждебными обстоятельствами,
  Он дышал в сладкой безопасной легкости,
  Свободный от хрупкости тела, зовущей смерть,
  Далек от опасной зоны споткнувшейся Воли.
  Не нуждался он в изгибаньи ударов страстных;
  Содрогаясь от хватки теплого чувства довольного,
  И притока удивленья, крика и пламени
  Великой красной расы жизненных импульсов,
  Он жил в ювелирном ритме смеха Бога,
  И лежал на груди любви универсальной.
  Защищенный, Дух Наслажденья неогражденный
  Пас стада солнца и паству луны мерцающую
  Средь лирической скорости беспечальных потоков
  В благоухании неземных асфоделей.
  Безмолвие счастья обволокло небеса,
  Беспечный луч улыбался на высотах;
  Шепот невысказанного восхищения
  Трепетал в ветрах и коснулся земли очарованной;
  И, непрестанное в объятьях экстаза,
  Повторяя сладкую ноту непроизвольную,
  Рыданье восторга плыло через часы.
  Продвигаясь под арку славы и мира,
  Путешественник на плато и краю размышляющем,
  Как тот, кто видит в стекло Мирового Мага
  Чудесный побег души воображаемый,
  Он пересек сцены бессмертной радости
  И глядел пристально в бездны красы и блаженства.
  Вокруг него был свет сознательных солнц,
  И радость великих символов размышляющая;
  Встречать его пришли равнины покоя бриллиантового,
  Горя и долины Блаженства фиолетовые,
  Долины радости и водопады поющие,
  И леса пурпурного трепетного одиночества;
  Лежали под ним ювелирными мыслями светлыми
  Города спящие королей Гандхарвов.
  Через вибрацию таинства Пространства
  Сладко кралась смутно-счастливая музыка,
  Близко к сердцу он слышал, как руки щиплют невидимые
  Менестрелей арфу мимо идущих небесных,
  И голоса неземной мелодии,
  Воспевающей славу вечной любви
  В бело-синих лучей лунных воздухе Парадиза.
  Вершина, ядро этого мира чудесного,
  Вдалеке стояли холмы без имен Елисейские,
  Пылая, как закаты в трансе вечера.
  Как в новую глубину, что не изучена,
  В радость покоя основа их погрузилась;
  Их склоны спустились чрез спешку смеха и голоса,
  Пересеченные ручейками поющими,
  Обожая синь небес своим гимном счастливым,
  Прямо вниз, в леса тенистого таинства:
  Подняты в чудо обширное без голоса,
  Их пики взбирались к величию за жизнью.
  Сияющие Эдемы богов витальных
  Его в гармонии бессмертные приняли.
  Было все совершенно там, что цветет во Времени;
  Красота была творенья родной изложницей,
  Мир был трепетной чувственной чистотой.
  Там Любовь исполнила сны золотые и розовые,
  И Сила венчала ее, и мечты могучие;
  Желанье взбиралось, быстрый огонь всемогущий,
  Удовольствие же имело статус богов;
  Мечта гуляла путями высокими звезд;
  Чудесами стали сладкие вещи обычные;
  Овладели там заклинанием духа внезапным,
  Под ударами алхимии страсти божественной,
  Принужденное я боли стало радостью,
  Излечив антитезу между адом и небом.
  Все видения жизни высокие здесь воплотились,
  И мечты достигнуты, как золотые соты,
  Достигнутые языком едока меда,
  Ее предположения стали экстазами истины,
  Ее мощный трепет затих в бессмертном покое,
  И свободны ее желания необъятные.
  В том раю совершенного сердца и чувства
  Ноты низкие не рушили очарования
  Ее сладости горячей и чистой;
  Ее поступь уверена в интуитивном уклоне.
  После острой боли длинной борьбы души
  Наконец был найден покой и небесный отдых,
  И, окутаны чудом теченья часов без страдания,
  Излечены были члены его уязвленные
  В окружающих руках Энергий,
  Что не пятнали и неги своей не боялись.
  В сценах, запретных для нашего бледного чувства,
  Средь чудесных запахов и дивных оттенков
  Он встретил формы, что обожествляют взгляд,
  И музыку, что делает ум бессмертным,
  И делает сердце широким, как бесконечность,
  Слушал, и ухватил неслышимые
  Каденции, что пробуждают ухо оккультное:
  Из тиши несказанной их оно слышит, идущих,
  Дрожащих от красоты бессловесной речи,
  И мысли, что велики, глубоки для голоса,
  Мысли, чье желанье вселеную пересоздаст.
  Шкалу чувства, что взбиралось неистово
  К высотам счастья невообразимого,
  Его аура перелила в пылание радости,
  Его тело сверкало, как небесная раковина;
  В мир его ворота были морями света омыты.
  Земля его, уменьем небес наделенная,
  Укрыла могущество, что теперь не нуждалось
  В том, чтоб пересекать границу ума и плоти
  И нести тайно божественность в человечество.
  Оно не отходило больше от запроса высшего
  Неустанной способности к блаженству,
  Мощи, что исследует собственную бесконечность,
  И красы и страсти и ответа глубин,
  Не боясь обмирания радостной идентичности,
  Где дух и плоть едины в экстазе внутреннем,
  Уничтожив ссору между я и формой.
  Оно тянет из взгляда и звука духовную мощь,
  Чувство делает дорогой к недостижимому:
  Оно трепещет от влияний возвышенных,
  Что строят субстанцию жизни глубокой души.
  Природа земли стала небес товарищем.
  Годный товарищ Королей безвременных,
  Поравнявшийся с божествами живых Солнц,
  Он смешал в лучистых играх Нерожденного,
  Слышал шепоты Игрока, никогда не видимого,
  И слышал голос его, что ворует сердце,
  И тянет его к груди желания Бога,
  И чувствовал, как его мед счастья
  Тек через вены его, как реки Рая,
  Сделал тело чашей нектара Абсолюта.
  Во внезапные моменты огня открывающего
  В страстных ответах полу-открытых
  Он достиг границы экстазов неизвестных;
  Его сердцу спешащему дивно касание высшего,
  Объятия он помнил Прекрасного,
  И вниз намеки прыгнули белых красот.
  Вечность близко приятнулась, Любовью переодетая,
  Наложив свою руку на тело Времени.
  Небольшой подарок пришел от Необъятностей,
  Но для жизни неизмерима выгода радости;
  Несказанное Потустороннее в зеркале том.
  Гигантская капля Блаженства непознаваемого,
  Переполнив его, вокруг души его стала
  Неистовым океаном счастья;
  Он шел ко дну в сладких пылающих ширях:
  Наслажденье ужасное, смертную плоть потрясающее,
  Трепет, что богов питает, он вынес.
  Наслажденье бессмертное в волнах его омыло,
  Обратив его силу в немеркнущее могущество.
  Бессмертье поймало Время и вынесло Жизнь.
  
  Конец Песни Девятой
  
  
  Песнь Десятая
  
  Царства и Божества Маленького Ума
  
  Это тоже нужно теперь превзойти и оставить,
  Как все должно быть, пока не достигнуто Высшее,
  В ком я и мир едины становятся, истинны:
  Пока То не достигнуто, не остановится путь наш.
  Всегда безымянная цель манит по ту сторону,
  Всегда восходит зигзаг богов,
  И вверх укажет Огонь духа взбирающийся.
  Это дыхание счастья с тысячью красок,
  И чистый возвышенный образ радости Времени,
  Кидаемый по волнам безмятежного счастья,
  Слившийся в экстаза биенья единые,
  Эта фракция целостности духа
  Пойманная страстным величием крайностей,
  Это поднятое в зенит существо ограниченное,
  Счастливое радоваться касанию высшего,
  Спрятанное в маленькую бесконечность,
  Его маленький мир, встречающий лик Времени,
  Наслажденья обширного Бога итог маленький.
  Моменты, простертые к вечному Сейчас,
  Часы открыли для себя бессмертие,
  Но, высшим его содержаньем удовлетворенные,
  Задержались на пиках на полпути к Небесам,
  Указующих на тот верх, куда им не забраться,
  К величию, в чьем воздухе им не жить.
  Пригласив в свою сферу высоко-исключительную,
  К ее надежным и тонким оконечностям
  Это существо, что в границах живет для надежности,
  Отклонила та высь приключения зов величайшего.
  Слава и сладость желанья удовлетворенного
  Привязала дух к золотым постам блаженства.
  Она не могла приютить широту души,
  Что нуждалась во всей бесконечности, как в своем доме.
  Память, мягкая, как трава, как сон, как память, бледная,
  Красота и зов, уходя, позади утонули,
  Как сладкая песнь, что вдалеке угасает
  На длянной высокой дороге к Безвременному.
  Наверху был покой белый и раскаленный.
  Размышляющий дух выглянул на миры
  И, как карабкание небес бриллиантовое,
  Проходя через ясность к Свету невидимому,
  Царства Разума засияли светло-широкие.
  Но сначала он встретил пространство серебряно-серое
  Где День с Ночью повенчались и стали одним:
  Это был путь лучей смутных и движущихся,
  Что делил равновесие Мысли и Жизни ток чувственный.
  Коалиция неуверенностей исполняла
  В этом месте свое правление нелегкое,
  На земле, для догадки разумной, сомнения выделенной,
  Рандеву Знания с Неведением.
  В его нижней крайности с трудом колебался
  Ум, что с трудом видел, отыскивал медленно;
  Природа его близка к нашей земной,
  И родственная нашим хрупким смертным мыслям,
  Что смотрят с земли на небо и с неба на землю,
  Но не знают ни нижнего, ни потустороннего,
  Он лишь чувствовал себя и вещи наружные.
  Это первое средство подъема нашего медленного
  От полу-сознаья животной души,
  Живущей в толпящейся давке форм-событий,
  В царстве, что понять, изменить не может оно;
  Только лишь видит и действует в данной сцене,
  И чувствует, радуется и страдает на время.
  Идеи, что ведут темный дух воплощенный
  По дорогам страдания и желания
  В мире, что борется, чтобы открыть Истину,
  Нашли здесь могущество быть и Природную силу.
  Здесь задуманы формы жизни невежественной,
  Что законом твердым считает факт эмпирический,
  Работает ради часа, не ради вечности,
  Обретенным торгует ради зова момента;
  Процесс ума материального медленный,
  Что служит телу, вместо правленья, использованья,
  И не может не полагаться на чувство ошибочное,
  Был рожден в этой светлой тьме.
  Продвигаясь медленно от старта хромающего,
  Нагромождая аргумент на гипотезу,
  Возводя на трон теории, как уверенности,
  Рассуждает о неизвестном и полуизвестном,
  Всегда конструируя хрупкий дом мысли,
  Всегда расплетая сеть, которую сплел.
  Сумрачный мудрец, чья тень ему кажется я,
  Живет, идя от минуты и минуте короткой;
  Король, зависящий от своих сателлитов,
  Подписывает указы министров невежественных,
  Судья, доказательств лишь половину имеющий,
  Голос, вопящий постулат неуверенности,
  Архитектор знания, не его источник.
  Этот могучий раб своих инструментов
  Свою низость считает высшей вершиной Природы,
  Забыв о доле своей во всех вещах созданных,
  И высокомерно скромный в своем тщеславии,
  Верит, что он - отродье грязи Материи,
  Творенья свои приняв за свою причину.
  К вечному свету и знанью подняться назначенный,
  От голых начал человека - наш подъем;
  Мы должны прорваться из тяжкой земной малости,
  И искать нашу природу с духовным огнем:
  Насекомого ползанье - к славным полетам прелюдия;
  Человеческий статус баюкает бога будущего,
  Наша смертная хрупкость - это бессмертная сила.
  На верхушке этих бледных царств мерцающих,
  Где блеск зари играл с изначальным сумраком,
  И помог Дню расти а Ночи - пасть,
  Убегая по мосту широко-мерцающему,
  Он пришел в царство раннего Света,
  И регентство полу-взошедшего солнца.
  Из его лучей - орбита ума нашего.
  Назначенный Духом Миров
  Посредничать с неведомыми глубинами,
  Прототип искусного Интеллекта
  На равных крыльях мысли и сомнения
  Непрерывно работал меж скрытых концов бытия.
  Тайна дышала в действиях жизни движущихся;
  Скрытая нянька чудес Природы,
  Создала чудо жизни из грязи Материи:
  Она создала рисунок форм вещей,
  Расставив палатку ума в смутной Шири невежественной.
  Мастер Маг меры и устройства
  Создал вечность из форм повторяющихся
  И для удивленного зрителя-мысли
  Назначил место на несознательной сцене.
  На земле волей этого Арх-Интеллекта
  Бестелесная сила надела платье Материи;
  Протон и фотон служили Глазу видящему,
  Чтоб тонкие вещи сделать физическим миром,
  И невидимое явилось, как форма,
  И неощутимое ощущалось, как масса;
  Восприятия чудо слилось с искусством концепции,
  И дало каждой вещи имя, что интерпретирует:
  Артистизмом тела идея переоделась,
  И странного атомного закона мистикой
  Была создана рамка, куда чувство может вложить
  Свою картину вселенной символическую.
  Даже более великое чудо свершилось.
  Свет-посредник соединил могущество тела,
  Сон и дремоту дерева и растения,
  Мысль в человеке, животного чувства вибрацию
  С сиянием Луча, что вверху находится.
  Ловкость, что право Материи думать поддерживает,
  Для ума плоти проходы, что чувствуют, сделала,
  И нашла средство, чтобы Незнание знало.
  Предлагая квадраты и кубики мира маленькие
  Как образные заменители реальности,
  Мумифицированный алфавит мнемонический,
  Помогла прочитать труды ее Силе невидящей.
  Похороненное сознание поднялось в ней,
  Она видит себя человеческой, пробужденной.
  Но все было все еще мобильным Неведением;
  Все еще не могло прийти Знанье и прочно схватить
  Широкую выдумку, видимую, как вселенная.
  Специались жесткой машины логики
  Навязал свое жесткое изобретенье душе;
  Помощник выдумщика интеллекта,
  Он разрезал Истину на куски управляемые,
  Чтоб мог каждый иметь рацион свой мысленной пищи,
  И построил снова убитое тело Истины:
  Робот точный, прислужливый и фальшивый
  Заменил духа точное видение вещей:
  Гладкая машина труды бога вершила.
  Никто не нашел тело-правду, душа мертвой кажется:
  Не имеет взор внутренний, что видит Истину;
  Все прославляло блестящего заместителя.
  Затем с потайных высот волна спустилась,
  Бриллиантовый хаос мятежного света поднялся;
  Он смотрел наверх, видел пики ослепительные,
  Он смотрел внутрь, разбудил спящего бога.
  Воображенье бригады прислало сверкающие,
  Что осмелились вторгнуться в сцены, что не исследованы,
  Где все чудеса прячутся, но не известны:
  Поднимая прекрасную и чудесную голову,
  Оно сговорилось с сестрой-вдохновеньем мыслить
  Чтоб заполнить небо мысли мерцаньем туманности.
  Из ошибки был сделан бордюр алтаря мистерии;
  Тьма стала нянькой оккультного солнца мудрости,
  Миф питал знание ярким своим молоком;
  Ребенок прошел от смутной груди к лучистой.
  Так работала Мощь над растущим миром;
  Мастерство ее тонкое свет не пускало полный,
  Лелеяло детство души и кормило фикциями,
  Что богаче их сладким и нектароносным соком,
  Питая ее незрелую божественность,
  Сухой и волокнистой соломы Рассудка,
  Его фуража неисчислимых фактов,
  Плебейской пищи, которой мы ныне питаемся.
  Так текли вниз из царства раннего Света
  Вечные мысли в материальный мир;
  Стада с золотыми рогами в пещеру сердца земли.
  Осветили наш глаз полусвета лучи его утренние,
  Двигали ум земли формации юные
  Трудиться, мечтать и созидать заново,
  Чувствовать касанье красы и знать мир и я:
  Золотой Ребенок начал думать и видеть.
  
   В тех ярких царствах - Ума шаги вперед первые.
  Невежественный во всем, но все знать желающий,
  Его следствие медленное начинается здесь;
  Всегда он наощупь пробует формы вокруг,
  Всегда найти величайшие вещи надеется.
  Пылающий, золото-светлый огнями рассвета,
  Подвижный, живет на изобретенья краю.
  Все же все, что он делает, на детской шкале,
  Как если бы космос был детской игрой,
  Ум, жизнь - игрушки дитя Титанического.
  Как тот он работает, кто строит форт поддельный
  Чудесно стабильный на какое-то время,
  Сделанный из песков на брегу Времени,
  Посреди безбрежного моря оккультной вечности.
  Инструмент остро-маленький Мощь великая выбрала,
  Пламенную игру страстно преследует;
  Ее трудное бремя - научить Неведение,
  Ее мысли старт - с Пустоты изначальной незнающей,
  И то, чему учит, сама изучить должна,
  Поднимая знание из пещеры сонной.
  Ибо знание приходит к нам не как гость,
  Призванный в нашу палату из мира наружного;
  Друг и жилец нашего тайного я,
  Позади ума нашего прячется и спит,
  Пробуждаясь медленно под ударами жизни;
  Могучий даймон лежит внутри, неоформленный,
  Пробудить его, дать ему форму - задача Природы.
  Все было хаосом истинного и ложного,
  Ум искал посреди глубоких туманов Незнания;
  Он смотрел внутрь себя, но не увидел Бога.
  Материальная временная дипломатия
  Отвергла Правду ради Правд преходящих,
  И спрятала Божество в кредо и догадке,
  Чтоб медленно мудрым могло стать Неведенье Мира.
  То была сложность, созданная Умом суверенным,
  Выглядывающим с края проблеска в Ночь,
  В его первом вмешательстве в Несознание:
  Его сумрак враждебный смущает глаза его светлые;
  Его руки старанью учиться должны осторожному;
  Лишь медленное продвиженье земля может вынести.
  Все ж была его сила больше земной, невидящей,
  Принужденная овладевать инструментами временными,
  Изобретенными жизненной силой и плотью.
  Земля все воспринимает чрез образ сомнительный,
  Все постигает в рискованных струях видения,
  Крошках света, зажженных касаньями мысли ищущей.
  Неспособная к взгляду прямому души вовнутрь,
  Она спазмами видит, паяет вырезки знания,
  Рабыней нужды своей делает Истину,
  Изгоняя Природы единство мистическое,
  Делит на квант и массу Все, что движется;
  Принимает за мерную палку свое неведение.
  В своем собственном домене епископ и видящий,
  Та великая Мощь с ее солнцем полу-взошедшим
  В пределах работала, полем своим обладая;
  Она знала привилегией мыслящей силы
  И детской суверенности взгляда требовала.
  В ее глазах, окаймленных тьмой, был зажжен
  Взор Архангела, кто свои знает дела, вдохновенный,
  Оформляя мир в своем пламени, далеко видящем.
  В своем царстве не ошибается, не спотыкается,
  Но двигается в границах могущества тонкого,
  Чрез которое ум может шагать к солнцу.
  Кандидат в высочайшие сюзерены,
  Переход она сделала от Ночи к Свету,
  И искала неохваченное Всезнание.
  
   Ее слуга - тройка карликов трехтелая.
  Первый, самый мелкий, но сильный членами,
  Узколобый с квадратной тяжелой челюстью,
  Пигмейская Мысль, что нуждается в жизни в оковах,
  Склоненная вечно, чеканит факт и форму.
  Поглощенная и стесненная внешним взглядом,
  Занимает место на твердой основе Природы.
  Техник восхитительный, грубый мыслитель,
  И клепатель борозд обычая Жизни,
  Подчиненная тирании грубой Материи,
  Пленник изложниц, в которых она работает,
  Она связывает себя тем, что она же создала.
  Раб сгущенной массы абсолютных правил,
  Как Закон, она видит обычаи мира,
  Она видит, как Истину, привычки ума.
  В ее царстве конкретных образов и событий,
  Вращаясь в изношенном круге идей,
  Повторяя вечно старые акты привычные,
  Живет, согласная с обычным, известным.
  Любит старую почву, что раньше была ее домом:
  Ненавидя, как рискованный грех, изменение,
  Не веря ни в какое открытие новое,
  Продвигается лишь осторожно, шаг за шагом,
  И боится, как смертной бездны, неизвестного.
  Расчетливый казначей своего неведения,
  Путешествий боится, от славной надежды щурится,
  Предпочитая надежный плацдарм вещей
  Опасной радости шири и высоты.
  На рабочем уме мира медленные впечатления
  Почти несмываемо медленно след оставляют,
  Их значенье растет в силу их бедности;
  Память старо-надежная - их главный источник:
  Лишь что чувство может схватить, абсолютным кажется:
  Наружный факт оформляет, как правду единственную,
  Мудрость отождествляет с взглядом, на землю направленным,
  Давно известные вещи, деянья всегдашние -
  Для его цепкой хватки являются балюстрадой
  Надежности на опасной лестнице Времени.
  В установленно-древние способы веря, как в небо,
  Неизменный закон, что нет прав изменить у людей,
  Наследье мертвого прошлого освященное,
  Иль одна дорога, что Бог создал для жизни,
  Форма Природы, что никогда не изменится
  Твердая - часть обширной рутины вселенной.
  Улыбка от Хранителя Миров
  Вниз послала давно тот Ум хранящий на землю,
  Чтоб все могло сохранять свой тип фиксированный,
  И из позы свой священной вовеки не сдвинуться.
  Ее видишь кружащейся, верной своей задаче,
  Неустанной в предназначенном круге традиции;
  В сгнившем и обвалившемся офисе Времени
  Она стражу несет напротив стены обычая,
  Или в смутном окруженьи древней Ночи
  Она дремлет на камнях небольшого дворика,
  И лает на каждый непривычный свет,
  Как на врага, кто дом бы ее разрушил,
  Пес в доме духа, чувства стеной обнесенном,
  Против тех, кто вторгается из Невидимого,
  Питаясь кусками костей жизни и Материи
  В своей будке объективной уверенности.
  И все ж позади нее - мощь космическая:
  Величие с мерой хранит свой план широчайший,
  Ритмизирует поступь жизни похожесть бездонная;
  Бороздат Космос орбиты звезд неизменные,
  Миллион видов Закону немому следует.
  Инертность обширная - это защита мира,
  В изменении даже дорожат неизменностью;
  В инерцию погружаются революции,
  В новом платье старое роль свою возобновляет;
  Энергия действует, чья печать - стабильность:
  На груди Шивы стоит громадный танец.
   Яростный дух пришел, из трех следующий.
  Горбатый скакун на красном Диком Осле,
  Поспешный Ум вниз спрыгнул с львиной гривой,
  Из великого Пламени, миры окружающего,
  И своим жутким краем сердца существ едящего.
  Оттуда пришло виденье Желанья горящее.
  Тысяча форм у него, имена бесчисленные:
  Нужда во множестве и неуверенности
  Вечно жалит его, чтоб он Одного преследовал
  На дорогах бесчисленных через шири Времени,
  Через циклы различия нескончаемого.
  Все груди он двойственным огнем зажигает.
  Свеченье, мерцающее над мрачным потоком,
  Пылает к небу и тонет, в ад направляясь;
  Взбирается, чтобы Истину в грязь притянуть,
  И для грязных целей использует Силу бриллиантовую;
  Громадный хамелеон сине-золото-красный,
  Что черным, серым, коричневым становится,
  Голодный, таращился с пестрого сука жизни,
  Ловя насекомую радость, пищу любимую,
  Грязный корм роскошной оболочки,
  Что кормит прекрасную страсть ее оттенков.
  Огненный змей с серым облаком вместо хвоста,
  За ним следовал выводок грез блистающих мыслей,
  С колокольчиками на гребне глава поднятая,
  Что лизала знание дымчатым языком.
  Водопад, что засасывает в пустом воздухе,
  Основал на пустоте притязанья огромные,
  В Ничто рожденный, к Ничто возвратился,
  Все же все время нечаянно он вел
  К спрятанному Чему-то, что есть Все.
  Пылкий искать, удержать неспособный,
  Нестабильность бриллиантовая была его знаком,
  Ошибаться - его тренд врожденный, родная реплика.
  К жертвеннику прильнув без размышлений,
  Он думал, все правда, что льстит его надеждам;
  Пустяки золотые лелеял, желаньем рожденные,
  Хватал нереальное, как свое пропитание.
  В темноте он открыл светлые формы;
  Таращась в полусвет, в тени висящий,
  Видел образы, что в норе Прихоти намалеваны;
  Иль наматывал круги в ночи догадки,
  И пытался поймать в камеру воображенья
  Обещания яркие сцены в огнях преходящих,
  Следы спешащих снов ловил в воздухе жизни,
  Следы проходящих Форм и Сил в капюшонах,
  И вспышки-образы полу-видимых истин.
  Рьяный прыжок хватать и обладать,
  Не ведомый рассудком или душой видящей
  Его первым движеньем естественным был и последним,
  Силу жизни он тратил, чтобы достичь невозможного:
  Над прямой дорогой смеялся, бежал по кривой,
  И оставил, что завоевал, для того, что не пробовал;
  Недостигнутую цель звал судьбой мгновенною,
  И выбрал обрыв для прыжка к небесам.
  Приключенье - его система в игре жизни,
  Мнит, что прибыль случайная есть результат надежный;
  Ошибка его взгляд уверенный не расхолаживает,
  Не ведающий о бытия законах глубинных,
  Поражение не замедлит его хватки яростной;
  Лишь один шанс, что схвачен, оправдывает остальное.
  Попытка, а не победа, была шармом жизни.
  Ненадежного приза ненадежный выигрыватель,
  Инстинкт его дамба, ум жизни - производитель,
  Он бежит свою гонку, приходит первым, последним ли.
  Все ж работы его не малы, не ничтожны, не тщетны;
  Он вскормил порцию силы бесконечности,
  И высокое мог созидать своей фантазией;
  Его страсть находила, что ум спокойный не видел.
  Инсайт или импульс прыгучий захват накладывал
  На небо, что высшая Мысль в тумане прятала,
  Нашел проблески, что раскрыли солнце спрятанное:
  Испытал пустоту, и нашел сокровище там.
  Полу-интуиция пурпуром в нем светилась;
  Вилку молнии бросил он, и попал в невидимое.
  Он видел во тьме, слепо щурился на свету,
  Неведенье - его поле, а приз - неизвестное.
   Из этих Могуществ величейшее - третье.
  Придя поздно из дальнего плана мысли,
  В переполненный мир Шанса иррациональный,
  Где все грубо чувствовалось и слепо делалось,
  И все же случайность казалась неизбежностью,
  Пришел Рассудок, приземистый бог-ремесленник,
  В его узкий дом на краю Времени.
  Адепт ясного замысла и дизайна,
  Задумчивый лик, глаза, что, близкие, вглядывались,
  Он занял твердое и недвижимое место,
  Сильнейший, мудрейший из троллеподобных Трех.
  С линзой, мерной палочкой и зондом,
  Смотрел на объективную вселенную,
  И множества, что в ней живут и умирают,
  И тело Космоса, душу бегущую Времени,
  И прмнял землю и звезды в свои руки,
  Посмотреть, что можно сделать с вещами столь странными.
  В его сильном рабочем уме целеустремленном,
  Изобретая линии схем реальности,
  И кривые времени-плана геометрические,
  Умножал свои полу-сечения Истины;
  Безучастный к загадке и неизвестному,
  Не вынося уникальности и беззакония,
  Навязывая рефлексию маршу Силы,
  Накладывая ясность на неизмеримое,
  Стремился свести к правилам мир мистический.
  Ничего он не знал, но все вещи узнать надеялся.
  В несознательных темных царствах, свободных от мысли,
  Наделенный миссией от Интеллекта высшего
  Бросить свой луч на темную Ширь,
  Свет несовершенный, ведущий массу ошибочную,
  Могуществом чувства и идеи и слова,
  Он ищет Природы процесс, причину, субстанцию.
  Гармонизировать жизнь контролем мысли
  Своим запутанным сюжетом еще старается;
  Невежда во всем, исключая свой ум ищущий,
  Спасти от Неведенья мир он пришел.
  Суверенный работник через столетия,
  Все, что есть, наблюдая, переформировывая,
  Уверенно принялся он за труд изумительный.
  Низко склонившись, фигура сидит мощная,
  Над дуговой лампой фабричного дома,
  Среди лязганья и звона своих инструментов.
  Точный пристальный взор в ее глазах созидательных,
  Принуждающий вещество Ума космического,
  Изобретения своего мозга твердые
  Помещает в паттерн вечной устойчивости;
  Равнодушный к немому запросу космическому,
  Не сознающий реальности слишком близкие,
  Мысли невысказанной, безгласного сердца,
  Склоняясь, кует свои кредо и коды железные,
  Чтобы жизнь посадить в тюрьму, из металла структуры,
  Механические модели всего существующего.
  Вместо видимого ткет мир предполагаемый:
  Сообщает в жестких, но невещественных строках
  Паутину его слов абстрактной мысли.
  Его сегменты системы Бесконечного,
  Теодицеи и карты космогонические,
  И мифы, что речь ведут о неописуемом.
  Расставляет по воле в тонком воздухе разума,
  Как карты в школе интеллекта висящие,
  Широкую Истину в узкую схему засовывая,
  Бесчисленно-спорящие философии строгие;
  Из тела феномена Природы
  Вырезает лезвием Мысли жесткими линиями,
  Как рельсы для бега мощи Мага Мира,
  Науки его точные и абсолютные.
  На голых громадных стенах незнанья людского
  Вокруг глубоких Природы немых иероглифов
  Пишет ясными народными буквами
  Обширную энциклопедию ее мысли,
  Алгебру его знаков математических,
  Его цифры и безошибочные формулы,
  Чтоб решить окончательно сумму его вещей.
  Со всех сторон бежит, как в мечети космической,
  Выводя библейский стих ее законов,
  Затейливый узор его арабесок,
  Искусство мудрости, знанье профессиональное.
  То искусство, то ремесло лишь - запас его.
  В его высших работах чистого интеллекта,
  В его отходе от ловушки чувства,
  Не бывает разрушения стен ума,
  Не приходит вспышка могущества абсолютного,
  Свет небесной уверенности не занимается.
  Миллион лиц его знание носит здесь,
  И на каждом сверху накручен тюрбан сомнения.
  Все поставлено под вопрос, сведено к ничто.
  Когда-то в массивном искусстве монументальны,
  Его старые мифы великие исчезают,
  На их место знаки пришли эфемерно-точные;
  Называет прогрессом он смену ту постоянную:
  Его мысли - марш бесконечный, лишенный цели.
  Нет вершины, где он может остановиться,
  И единым взглядом узреть Бесконечное целое.
   Игра Рассудка - труд незавершенный.
  Им любая идея, как инструментом, пользуется;
  Принимая любую краткость, себя защищает.
  Открытый мысли любой, он не может знать.
  Вечный Адвокат, на место судьи воссевший,
  Вооружил броней логики непобедимой
  Тысячу борцов за трон Истины завуалированный,
  И сажает на лошадь высокую аргумента
  Сражаться вечно со словесным копьем
  В смешном поединке, в котором нет победителя.
  Пробуя ценности мысли жесткими тестами,
  Балансирует на широком пустом воздухе,
  Чужой и чистый в позе безучастной.
  Абсолютны ее суждения, но не верны;
  Время стирает ее вердикт апелляцией.
  Хоть подобно лучу для червя нашего разума,
  Притворяется знанье его пришедшим с небес,
  И лучи его - лишь свет фонаря в Ночи;
  Он бросает мерцающую одежду Неведению.
  Но сейчас потеряно древнее притязание,
  Править разума царством - его абсолютное право,
  Сковывать мысль безупречной цепью логики,
  Видеть истину голую в яркой абстрактной дымке.
  Мастер и раб непреклонного феномена,
  Путешествует по дорогам взгляда ошибочного,
  Или смотрит на устоявшийся мир механический,
  Что сработан для него его инструментами.
  Вол, запряженный в телегу факта доказанного,
  Тянет знанья тюки через грязь Материи,
  Чтоб достичь необъятного базара полезности.
  Учеником он стал в своей нудной работе;
  Арбитр его - чувство, которому мысль помогает.
  Это теперь сделал он своим пробным камнем.
  Как будто не зная, что факт - шелуха истины,
  Хранит шелуху он, а ядра бросает в сторону.
  Древняя мудрость увядает в прошлом,
  Вера веков бесполезным рассказом становится,
  Бог проходит мимо мысли, что бодрствует,
  Старый сон, что отброшен, больше уже не нужен:
  Он лишь ищет Природы ключей механических.
  Интерпретируя камни закона незыблемые,
  Он вкопался в твердую почву Материи тайную,
  Чтоб извлечь из земли процессы всех вещей сделанных.
  Нагруженная громада машины кажется
  Восхищенному рьяному взгляду его глаз
  Запутанной и бессмысленной инженерией
  Упорядоченного Шанса судьбы безошибочного:
  Изобретательный, скрупулезный и мелкий,
  Его грубое несознательное устройство
  Развернуло марш без ошибки, дорогу картирует;
  Без мысли планирует, действует без воли,
  Миллиону целей служит, цели не зная,
  И строит без разума мир рациональный.
  В нем двигателя, идеи, делателя:
  Его само-действие трудится без причины;
  Без жизни Энергия, сопротивленья не знающая,
  Голова смерти на теле Необходимости,
  Оплодотворяет жизнь, отец сознания,
  Удивляясь, зачем это все и откуда пришло.
  Наши мысли - части машины необъятной,
  Размышления наши - уродец закона Материи,
  Знанье мистическое - обман, фантастика;
  В душе или духе мы теперь не нуждаемся:
  Материя - это Реальность обожаемая,
  Патентованное неизбежное чудо,
  Истина жесткая, вечная, одиноко-простая.
  Суицидальная спешная расточительность
  Созидая мир мистерией само-потери,
  Пролила свою россыпь работ на пустой Космос;
  Позднее Сила само-разлагающая
  Сожмет расширенье огромное, что создала она:
  И кончится этот могучий труд незначительный,
  Пустота будет нагой, свободной, как прежде.
  Так великая новая Мысль, в короне, оправданная,
  Описала мир, овладела его законами,
  Коснулась корней, пробудила силы спрятанные;
  Принудала служить себе несознательных джиннов,
  Что спят без пользы в Материи трансе невежественном.
  Все было четким, несомненным и жестким.
  Но когда, с основой на скалах веков Материи,
  Целое встало, твердое, четко-надежное,
  Все качнулось назад, прямо в море сомнения;
  Твердая схема в теченьи без края расплавилась:
  Она встретила Мощь, изобретателя форм;
  Внезапно она споткнулась о вещи невидимые:
  Испугала молния от неоткрытой Истины
  Ее взгляд сбивающим с толку ярким светом,
  И вырыла пропасть между между Реальным и Знаемым
  Пока все знанье неведеньем не показалось.
  Снова мир был сделан сетью чудес,
  Магическим процессом в магическом космосе,
  Непостижимыми глубинами чуда,
  Чей источник потерян в Несказанном.
  Снова мы встречаем пустое Непознаваемое.
  В ломке ценностей, судеб крушеньи обширном,
  В рассеяньи и суматохе его работ
  Он теряет консервативный мир сконструированный.
  Квантовый танец остался, движение случая
  В изумительном вихре Энергий, бегущих вприпрыжку:
  В Пустоте без границ движение неустанное
  Изобретало формы без мысли и цели:
  Необходимость с Причиной были призраками,
  Материя - инцидент в бытия потоке,
  Закон - часовым механизмом слепой силы.
  Не имели основ идеал, система и этика,
  И вскоре схлопнулись, или без санкции жили;
  Все стало хаосом, столконовеньем, вздыманием.
  Свирепая спорность идей на жизнь напрыгнула,
  Давленье суровое вниз придавило анархию,
  И свобода была лишь именем фантома:
  Творение и разруха, обнявшись, вальсировали
  На груди разорванной земли трясущейся;
  Все качнулось в мир танца Кали.
  Так кувыркаясь, и в Пустоте утопая,
  За подпорки цепляясь, чтоб устоять на почве,
  Он видел лишь тонкую Ширь атомическую,
  Рассеянный редкий субстрат вселенной, на коем
  Плывет твердого мира лицо феноменальное.
  Один лишь процесс событий был здесь,
  И Природы пластичное измененье Протея,
  И, сильна, словно смерть, убить или созидать
  Распада атома мощь всемогуще-незримая.
  Один шанс оставался, что здесь может быть могущество
  Дать свободу людям от старых средств неадекватных
  И оставить их суверенами сцены земной.
  Ведь Рассудок тогда б мог схватить изначальную Силу,
  Чтоб вести машину свою по доргам Времени.
  Все могло б тогда служить нуждам мыслящей расы,
  И найти абсолютный порядок свой Государство,
  К стандартному совершенству свести все вещи,
  В обществе построить машину четкую.
  Тогда, о душе не заботясь, наука с рассудком,
  Могли б отлить мир спокойно-однообразный,
  Насытить исканья веков внешней истиной,
  И, однообразную силу ума мыслящего,
  Навязав Материи логику снам Духа,
  Человека животным рассудительным сделать,
  И из жизни его - симметричную фабрику.
  Это был бы Природы пик на темном шаре,
  Длинной работы веков результат громадный,
  Увенчана им земной эволюции миссия.
  Так могло бы быть, если бы дух заснул;
  Человек мог бы быть доволен и жить в мире,
  Господин Природы, бывший когда-то рабом,
  Мировой беспорядок, затвердевший в Закон, -
  Если б Жизни ужасное сердце не забунтовало,
  Если б Бог внутри не нашел величайшего плана.
  Но много ликов у Души космической;
  Касанье изменит фасад Судьбы фиксированный.
  Поворот внезапный случится, дорога появится.
  Величайший ум величайшую Истину видит,
  Или можем найти мы, когда остальное пропало,
  Скрытый в нас ключ к совершенному изменению.
  Поднимаясь с почвы, где наши дни пресмыкаются,
  Земное сознание может венчаться с Солнцем,
  Смертная жизнь лететь на крыльях духа,
  Конечные мысли общаться с Бесконечным.
   В ярких царствах восходящего Солнца
  Все есть рождение в могущество света:
  Все, что здесь деформировано, там в счастливой форме,
  Здесь все смешано, грязно, там - чисто и цело;
  Все же каждое - шаг проходящий, момента фаза.
  Пробужденный к великой истине за его действиями,
  Посредник сидел и видел свои работы,
  И чувствовал в них чудо и силу,
  Но знал могущество за ликом Времени:
  Он работу свершал, повинуясь знанию данному,
  Но глубокое сердце к идеалу стремилось,
  И из света смотрело на свет широчайший:
  Забор блестящий сужал его могущество;
  Веря в сферу свою ограниченную, работал,
  Но знал, что его широчайший поиск неполон,
  Величайшие действия - переход или стадия.
  Ибо не Рассудком было творение создано,
  И не Рассудком может быть видима Истина,
  Что через вуали мысли, экраны чувства
  С трудом может различать виденье духа,
  Затемненное несовершенством своих средств:
  Маленький Ум к мелким вещам привязан:
  Его чувство - лишь внешнее духа касание,
  В мире темного Несознания полу-проснувшееся;
  Он чувствует свои существа и их формы,
  Будто брошен искать наощупь в слепой Ночи.
  В этой мелкой изложнице детских ума и чувства
  Желанье - крик детского сердца о блаженстве,
  Наш рассудок - только изобретатель игрушек,
  Создатель правил в странной игре спотыкающейся.
  Но он своих карликов знает, чей взгляд уверенный
  Принимает скованный вид за дальнюю цель.
  Мир, который он создал, это отчет промежуточный
  Странника к истине в вещах полу-найденной,
  Что движется между незнанием и незнанием.
  Ведь ничто неизвестно, пока нечто сокрыто;
  Известна Истина, только когда все видно.
  Привлеченный Всем, который есть Одно,
  Он стремится к свету высшему, чем у него;
  Под своими кредо он видел лицо Бога:
  Знает он, что нашел лишь форму, платье,
  Но всегда надеется видеть его в своем сердце,
  И чувствовать тело его реальности.
  Все еще маска там, а не чело,
  Хоть порой два скрытых глаза появляются:
  Рассудок не может сорвать ту маску мерцающую,
  Попытки его заставляют мерцать ее больше;
  В связки он связывает Неразделимое;
  Видя что его руки малы, чтоб схватить Истину,
  Разбивает он знание на кусочки чуждые,
  Или смотрит сквозь облака на солнце утраченное;
  Он видит, не понимая, что он видел,
  Через образы связанные вещей конечных
  Мириады аспектов бесконечности.
  Однажды Лицо должно запылать сквозь маску.
  Наше неведение - это куколка Мудрости,
  Ошибка венчается с знанием на пути,
  Наша тьма - это затемненный узел света;
  Мысль танцует с Незнаньем рука об руку
  На серой дороге, что вьется навстречу Солнцу.
  Даже когда его пальцы узлы щупают,
  Что связывают их в их странном товариществе,
  В моменты их борьбы повенчанной
  Иногда вторгаются вспышки Огня просветляюещего.
  Даже нынче великие мысли здесь есть одинокие:
  Пришли, нерушимым словом вооруженные
  В облачении интуитивного света,
  Что является санкцией глаз Бога:
  Горят они, анонсируя Правду далекую,
  Прибывая с края вечности.
  Огонь выйдет из бесконечностей
  Посмотрит на мир знание величайшее,
  Пересекая от всезнанья далекого
  Сияющие моря Одинокого трепетного,
  Чтоб глубокое сердце я и вещей озарить.
  Безвременное знанье несет оно Разуму,
  Ее цель - жизни, его конец - Неведенью.
  
   Наверху в бездыханной стратосфере высокой,
  Затмевая подобную карликам троицу,
  Жили, аспиранты в Потустороннее,
  Пленники Космоса, небом ограниченные,
  В непрестанном круговороте часов,
  Стремясь к прямым путям вечности,
  И глядя вниз на мир с положенья высокого,
  Два солнечноглазых Даймона, все-свидетели.
  Могущество поднять мир неповоротливый,
  Властно парила громадная Мысль Жизни,
  Не имея обычая твердую землю топтать:
  Привычная к голубой бесконечности,
  Скользила в солнечном небе и звездном воздухе;
  Вдалеке недостигнутый дом Бессмертьи видела,
  И слышала вдали голоса Богов.
  Иконоласт, разрушитель фортов Времени,
  Превосходя лимит, выходя за норму,
  Зажгла мысли, что пылают столетиями,
  И двигала к действиям сверхчеловеческой силы.
  Так далеко, как заходят планы крылатые,
  Навещая будущее в набегах блестящих,
  Разведывала перспективы мечты-судьбы.
  Способная постигать, достигать неспособная,
  Концепции планы и виденья карты чертила,
  Для смертного Космоса архитектуры большие.
  Позади, в шири, где нет для ноги опоры,
  Вообразитель идей бестелесных,
  Безучастный к крикам жизни и чувства,
  Чистой Мысли Ум наблюдал действие космоса.
  Архангел белого царства превосходящего,
  Он видел мир с одиноких высот,
  Светлый в далеком и пустом воздухе.
  
  Конец Песни Десятой
  
  Глава Одиннадцатая
  
  Государства и божества величайшего разума
  
  Там закончились лимиты Мощи работающей.
  Но творенье и существо не кончились там.
  Ибо Мысль превосходит круги смертного разума,
  Она более велика, чем земной инструмент:
  Божество, что в узкий космос разума втиснуто,
  Выходит со всех сторон в некую ширь,
  Которая есть переход к бесконечности.
  Она движется вечно в поле духа,
  Бегун навстречу далекому свету духовному,
  Ребенок и слуга силы духа.
  Но ум тоже отпадает от пика без имени.
  Его бытие вышло за предел взгляда Мысли.
  Ибо Дух вечен и не создан,
  И не мышлением его мощь рождена,
  И не мышлением может прийти его знание.
  Он знает себя, и в себе он живет,
  Он движется там, где нет ни мысли, ни формы.
  Уравновешен он над вещами конечными,
  Его крылья смеют пересечь Бесконечное.
  Приходя в его кругозор, чудесный космо
  Великих чудесных встреч призвал шаги его,
  Где Мысль полагалась на видение за мыслью,
  И оформила мир из Немыслимого.
  На пиках, где воображенье не может ступить,
  В горизонтах неустанного взгляда,
  Под голубой вуалью вечности
  Идеального Разума видимы великолепия,
  Простертые за границы вещей известных.
  Источник того малого, что мы есть,
  Бесконечностью полон большей, чем должны мы,
  Поддержка всего, что сила людская делает,
  Создатель надежд, землей не реализованных,
  Он простерся за вселенной расширяющейся,
  Он парит за границами Рока,
  Превосходит он потолок полета жизни.
  Пробужденный в светлой сфере, не скованной Мыслью,
  Раскрытый всезнающим необъятностям,
  Он бросает в наш мир влиянья велико-увенчанные,
  Его скорость, что иноходь часов обгоняет,
  Его силу, сквозь Время идущую непобедимо,
  Его мощь, что разрыв меж людьми и Богом залечивает,
  Его свет, что с Неведением и Смертью сражается.
  В его сфере обширной идеального Космоса,
  Где краса и мощь идут рука об руку,
  Принимают формы Богов живых Духа истины,
  И каждый строит мир в своем собственном праве.
  В воздухе, что не запятнан сомненьем, ошибкой
  Стигматой их испорченности,
  В сообщении с размышляющей уединенностью
  Истины, что видит в свете безошибочном,
  Где взгляд не споткнется и мысль не заблудится,
  Свободный от мира слез непомерной таксы,
  Мечтая, смотрят творенья его светлые
  На Идеи, что вечность населяют.
  В сиянии радости, мощи абсолютной
  Высоко Мастера Идеала сидят на троне
  На совещаниях безопасного счастья,
  В регионах озаренной уверенности.
  Далеко те царства от наших трудов и зова,
  Совершенства правление и священный храм,
  Близко к ума людей мыслям неуверенным,
  Далеко от запутанной поступи смертной жизни.
  Но наши тайные я - их близкие родственники,
  И дыхание недостигнутой божественности
  Навещает нашу землю несовершенную;
  Через смех золотой мерцающего эфира
  Свет спускается на раздраженные жизни,
  Мысль спускается из идеальных миров,
  И движет нас к новой модели даже здесь
  Некий образ их величия и зова
  И чудо за пределами смертной надежды.
  Посреди тяжелого однообразия дней,
  И та, что закону людей противоречит,
  Вера в вещи, что не существуют и лишь должны быть
  Живет, товарищ боли и неги мира,
  Ребенок запретных желаний тайной души,
  Рожденная от ее любви с вечностью.
  Наши духи из окружения вырываются;
  Будущее приближает лицо чудесное,
  Его божество смотрит глазами нынешними;
  Невозможные действия реальным становятся;
  Мы ощущаем бессмертие героя;
  Смелость и мужество, смертью не затронутые,
  Пробуждаются в смертных членах, сердцах слабеющих;
  Нами движет быстрый импульс воли,
  Что смеется над медленным шагом смертного времени.
  Те подсказки приходят не из чуждой сферы:
  Мы сами граждане той родной Страны,
  Приключенцы, что ночь Материи колонизировали.
  Но сейчас наше право нарушено, паспорт пуст;
  Мы живем, само-изгнаны из небесного дома.
  Странник-луч из бессмертного Разума
  Принят земной слепотой и становится нашей
  Человеческой мыслью, служанкой Неведения.
  Изгнанник, работник на ненадежном шаре,
  Пойманный незнающей хваткой Жизни,
  В затрудненьи от темной клетки, предателя-нерва,
  Мечтает о странах счастливых, мощи прекрасной,
  Естественной привилегии бога не падшего,
  Призыая еще свою суверенность утраченную.
  Посреди тумана и камня и грязи земли
  Она все еще помнит сферу свою возвышенную,
  И высокий град своего рожденья прекрасного.
  Память с небес Истины может закрасться,
  Приходит свобода широкая, Слава зовет,
  Мощь выглядывает, отдаленное счастье.
  В коридорах полу-прикрытого света чарующих,
  Странствуя, блестящая тень себя,
  Этот быстрый лидер слепых богов неуверенный,
  Носитель маленьких ламп, министр-слуга
  Для служенья земле умом и телом нанятый,
  Забывает свой труд среди грубых реальностей;
  Он царское право забытое восстанавливает,
  Он носит снова пурпурное платье мысли,
  И знает, что он - Идеала провидец и король,
  Общающийся с Нерожденным его пророк,
  Родич наслаждения и бессмертия.
  Все вещи реальны, что здесь - только мечты,
  В наших глубинах спит их запас истины,
  На высотах наших правят, приходят к нам
  В мысли и размышлении, сзади них - шлейф из света.
  Но наша воля карлика, чувств прагматизм
  Не допускают небесных визитеров:
  Ожидающие на пиках Идеала,
  Иль хранимые в нашем тайном я невидимо,
  Иногда в пробужденной душе вспыхивают,
  Скрытые, их величие, мощь, краса.
  Настоящее чувствует их касание царственное,
  Стремится будущее к их светлым тронам:
  Из духовного таинства они пристально смотрят,
  И шаг бессмертный звучит в коридорах ума:
  Наши души могут взбираться в светлые планы,
  Широты родные их могут быть нашим домом.
  Привилегию вновь обретя взгляда без тени,
  Мыслитель вошел в атмосферу бессмертных,
  И вновь испил из источника чисто-мощного.
  Неизменные в ритмичном покое и радости,
  Но видел, суверенно в свете свободные,
  Не-падшие планы, миры, мыслью созданные,
  Где Знание - это лидер действия,
  И Материя - из думающей субстанции,
  Чувство, птица небес на крыльях мечты,
  Отвечает зову истины, как родителю,
  Форма светлая прыгает из луча оформляющего,
  И Воля - колесница богов сознательная,
  И Жизнь, прекрасный поток мыслящей Силы,
  Несет голоса мистических Солнц.
  Счастье она приносит истин нашептанных;
  Там бежит, наполняя медом грудь Космоса,
  Смех из бессмертного сердца Блаженства,
  И Радость безвременья неизмеримая,
  Звук шепота Истины в Непознанном,
  И дыхание невидимой Бесконечности.
  В мерцающей ясности воздуха аметистового
  Нескованный и всемогущий Дух Ума
  Размышлял в голубом лотосе Идеи.
  Золотое высшее солнце безвременной Истины
  Пролило мистерию вечного Луча
  Через тишь, дрожащую от слова Света,
  На бескрайний океан открытия.
  Далеко он видел полусферы, что встретились.
  На взбирающемся краю медитации транса
  Лестница мысли шла к нерожденным высям,
  Где край Времени коснулся небес Вечности,
  И Природа говорит с абсолютным духом.
  
   Тройное царство мысли пришло первым,
  Необъятного восхожденья начало маленькое:
  Наверху было яркое небо ума эфирное,
  Бесконечный полет, как небо, на небо давящее,
  Поддержанный от Пустоты бастионами света;
  Высочайшее стремилось приблизиться к вечности,
  Широчайшее в бесконечность расширилось.
  Но хотя бессмертные, мощные и божественные,
  Были близки первые царства уму человека;
  Формируют их боги пути нашей мысли великие,
  Фрагмент их могущества может быть нашим:
  Те широты не слишком широки для души,
  Их высоты не слишком для наших надежд высоки.
  Тройной полет вел к тому миру тройственному.
  Хотя внезапен он для обычной силы,
  Наклон его смотрит вниз на земной баланс:
  На склоне, не слишком обрывисто крутом
  Обернуться назад можно по нисходящей линии,
  Чтобы общаться со смертной вселенной.
  Могучие стражи восходящей лестницы,
  Кто ходатайствует Слову все-созидающему,
  Ждали там душу странника, с небом связанную;
  Держа тысячу ключей от Потустороннего,
  Предлагали свое знанье уму, что взбирается,
  И наполнили жизнь необъятностями Мысли.
  Пророки-иерофанты Закона оккультного,
  Огненные иерархи божественной Истины,
  Посредники между умом человека и Бога,
  Несли бессмертный огонь смертным людям.
  Радужные, воплощающие невидимое,
  Стражники ярких уровней Вечного,
  Встречали Солнце лучистыми фалангами.
  Казались издали образами символическими,
  Озаренными оригиналами щрифта тенистого,
  Которыми мы переводим Луч изначальный,
  Или иконами мистической Истины,
  Но, ближе, Богами и живыми Присутствиями.
  Марш бордюров отметил шаги низшие;
  С фантастическим орнаментом и маленькие,
  Они вмещали все значение мира,
  Мельчайшие символы радости совершенства,
  Странные звери, Природные силы живые,
  И, пробужденный к чуду своей роли,
  Человек, ставший образом неискаженного Бога,
  И объекты тонкой чеканки правленья Красы;
  Но широки просторы этих уровней.
  Напротив восходящего прозрения
  Мировому Времени радуясь и Блаженству,
  Мастера вещей актуальных, владыки часов,
  Игроки с юной Природой, ребенком-Богом,
  Создатели Материи давлением Разума,
  Чьи тонкие мысли Жизнь без сознанья поддерживают,
  И ведут фантазию грубых событий,
  Стояли там, раса юных богов зорко видящих,
  Дети-цари с раннего плана Мудрости,
  В ее школе игре созиданья миров обученные.
  Архмасоны вечного Чудотворца,
  Измерители фрагментированного Космоса,
  Они сделали уровень скрытого и известного
  Местом пребыванья царя невидимого.
  Повинуясь глубокой команде Вечного,
  Построили на материальном фронте
  Широкий детский сад мира юных душ,
  Где учится юный дух через ум и чувство
  Читать буквы космического шрифта
  И изучают тело я космического
  И ищут тайное значение целого.
  Всему, что Дух постигает, дают они форму;
  Природу склонив отлиться в моды видимые,
  Ссужают конечную форму вещам бесконечным.
  Каждую мощь, что прыгает из Непроявленного,
  Оставляя широту мира Вечного,
  Охватили своим формалистским взглядом, удерживая
  И сделали фигурантом танца космического.
  Их свободный каприз связали законом ритмическим,
  Принудили принять свою позу и линию
  В колдовстве упорядоченной вселенной.
  Все-содержащее содержалось в форме,
  Единство раздроблено до единиц измеримых,
  Безграничное построено в сумму космическую:
  Бесконечный Космос был загнан в кривую,
  Неделимое Время разрезано на минуты,
  Мельчайшее собрано в массу, чтоб сохранить
  Мистерию загнанного в форму Бесформенного.
  Непобедимо их искусство изобретало
  Магию чисел и заклинание знака,
  Чудесная сила рисунка была поймана,
  Нагруженного красотой и значением,
  И мандатом определяющим их взгляда
  Образ и качество равные соединились
  В неразделимое единство.
  На каждом событии штамповали закон,
  И веру и миссию случая обремененного; Свободный инцидент в каждый момент
  Уже не волил, или души приключение,
  Удлинилась, судьбою скована, цепь мистическая,
  Неизменного плана линия предвиденная,
  Еще один шаг в длинном марше Необходимости.
  Был срок установлен для каждой Мощи стремящейся,
  Напрягающей волю, чтоб мир монополизировать,
  Борозда из бронзы для сил и действий предписанных,
  Показав моменту каждому место назначенное,
  Предвосхитила волей в спирали неизменной
  Петлю Времени, беглую из вечности.
  Неизбежны их мысли, как связки Судьбы,
  Навязали прыжку и светлому бегу ума
  И хрупкому случайному току жизни
  И свободе вещей атомических
  Жесткость последствий, неизменность причины.
  Идея оставила бесконечность пластичную
  Для которой возникла, и вместо нее прочертила
  Раздельные шажки цепочкой в сюжете:
  Бессмертное, ныне к рожденью и смерти привязанное,
  Из безошибочного взгляда вырванное,
  Перестроено знание из клеток вывода,
  В тело фиксированное и тленное;
  Так скованным став, не могло длиться, сломалось И оставило место телу мышления нового.
  Клетка, где заперта Мысль-серафим Бесконечного,
  Была закрыта крестом мировых законов,
  И втиснуто в узкую арку горизонта
  Радужное виденье Несказанного.
  Безвременный Дух был сделан рабом часов;
  Несвязанное швырнули в тюрьму рождения,
  Чтоб создать мир, которым Ум управляет.
  На земле, что глядела навстречу тысяче солнц,
  Чтобы созданный мог стать господином Природы,
  И глубины Материи осветиться душой,
  Привязали к дате, норме, охвату конечному
  Миллион мистерий движения Одного.
   Выше стояло в ранжире архангелов племя,
  Со взглядом широким, что ищут невидимое.
  Свет знания, что освобождает, сиял
  Через бездны молчания в их глазах;
  Они жили в уме, изнутри знали истину;
  Взгляд отошедший в сердце, что сконцентрировано
  Мог пронзать экран результатов Времени,
  И жесткий слепок и форму вещей видиымых.
  Все, что избегло узкой петли концепции,
  Виденье обнаружило; мысли их видящие
  Наполняли пустоты, ищущим чувством оставленные.
  Высокие архитекторы возможности
  И инженеры невозможного,
  Математики бесконечностей,
  И теоретики истин непознаваемых,
  Формулировали загадки постулаты
  Неизвестное с видимым миром соединяя.
  Служители, ждали безвременного Могущества,
  Чтоб оно открыло циклы их работ;
  Проходя за ее ограду тайны без слов,
  Их ум мог проникнуть в ее оккультный ум,
  И вывести диаграмму тайных мыслей;
  Читали цифры и код, что она запечатала, Копии сделали всех ее планов хранимых,
  Для каждого шага ее курса мистического
  Назначив причину и неизменное правило.
  Невидимое увидел глаз изучающий,
  Описана схема громадного Несознательного,
  Смелые линии проведены в Пустоте;
  Бесконечное сведено к квадрату и кубу.
  Организуя символ и значение,
  Проводя кривую Могущества трансцендентного,
  Обрамили каббалу Закона космического,
  Открыли баланс линий техники Жизни, Структурировав ее магию и мистерию.
  Навязывая схемы знания Шири,
  Сжали до силлогизмов конечной мысли
  Свободную логику Сознанья без края,
  Учли скрытые ритмы танца Природы,
  Критиковали сценарий драмы миров,
  Сделав образ и цифру ключом ко всему, что есть:
  Психоанализ космического Я
  Был проведен, его тайны открыты, прочитана
  Неизвестная патология Единственного.
  Оценена была система возможного,
  И риск ускользающих возможностей,
  Чтобы вычислить Актуального сумму несчетную,
  Таблица взята логарифмов необходимости,
  В схему всунуто Одного тройное действие.
  Раскрыто, внезапное множество единое
  Сил, текущих из рук Случайности,
  Казалось, подчинялось императиву;
  Их мотивы спутанные к единству пришли.
  Мудрость читала их ум, им самим неизвестный,
  Их анархия втиснута в формулу,
  И из их гигантской редкости Силы,
  Следуя привычке путей миллионных,
  Различая каждый легчайший толчок и линию,
  Скрытого и неизменного дизайна, Из хаоса настроений Невидимого
  Вывели расчет Судьбы.
  В своей яркой гордости универсального знания
  Знанье ума превзошло мощь Всезнающего:
  Летящие орлы могущества Вечного
  Удивились в своих нехоженых эмпиреях
  Снизойдя с вихрей, чтоб слушаться клюва Мысли:
  Каждый Бог из мистерий был втиснут в форму видимую,
  Согласился на акты в Природе определенные,
  Что зигзагами шли через доску игры шахматной
  Космических Судеб по жесту Воли играющей.
  В широкой цепочке шагов Необходимости
  Предсказаны, каждая мысль и действие Бога
  Значения взвесила Разумом считающим,
  Проверенная математикой на всемогущество,
  Потеряла свой аспект чуда божественный,
  И стала цифрой в космической сумме.
  Причуды и настроенья могучей Матери,
  Возникшие из наслажденья неуправляемого,
  В свободе ее сладкой и страстной груди,
  Лишенные чуда, прикованы к цели, причине;
  Идол бронзовый заместил форму мистическую,
  Что ловит движение ширей космических,
  В рисунке точном лица идеального
  Был забыт отпечаток сонный ее ресниц
  Несущий в своей кривой сны бесконечоности,
  Потеряно глаз ее чудо манящее;
  Приливы ударов волн ее моря-сердца
  Приковали они к теореме порядка биений:
  Ее планы глубокие, что от себя она прятала,
  Кланялись им на исповеди, раскрываясь.
  Для рожденья и смерти миров они дату фиксировали,
  Был выведен диаметр бесконечности,
  Измерена дальняя арка высот невидимых,
  И глубины неизмеримые увидени,
  И затем все, что может быть, показалось известным.
  Все было движимо цифрой, именем, формой;
  Ничто не оставлено несказанным, неподсчитанным.
  Все ж была их мудрость окружена ничтожностью:
  Могли они правды держать, но не Правду единую:
  Высочайшее было для них непознаваемым.
  Зная слишком много, они не знали целого:
  Бездонное сердце мира оставлено неотгаданным,
  И Трансцендентное хранило таинство.
   В тончайшем и более дерзком парении
  К широкой вершине тройной лестницы
  Нагие ступени взбирались, как скалы пылающие,
  Пылая до чистого неба абсолютного.
  Августейши, немноги Цари суверенные Мысли,
  Из Космоса сделали взор широкий все-видящий,
  Наблюдая громадные работы Времени:
  Широта все-содержащего Сознания
  Поддерживала Существо в спокойном объятии.
  Посредники со светлым Невидимым,
  Они сохраняли в длинном проходе к миру
  Приказы творящего Я, которых слушались
  Земля незнающая и небо сознательное;
  Их мысли - партнеры в их обширном контроле.
  Великое правящее Сознание там,
  И Ум, не зная, служит Могуществу высшему;
  Он - канал, не источник всего.
  Космос - это не случайность во Времени;
  Есть значение в каждой игре Случая,
  Есть свобода в каждом лике Судьбы.
  Мудрость знает и ведет заколдованный мир;
  Оформляет Истины взор существа и события;
  Слово само-рожденное на вершинах творения,
  Голос Вечного во временных сферах,
  Пророк видений Абсолютного,
  Сеет значение Идеи в Форму,
  И из тех семян плод Времени возникает.
  На пиках за пониманьем Все-Мудрость сидит: Безошибочный взгляд единый спускается вниз,
  Касанье тихое из высшего воздуха
  Пробуждает к невежественному знанью в действиях
  Тайную мощь в несознательных глубинах,
  Принуждая слепое Божество выходить,
  Определив голый танец Необходимости,
  Когда она проходит чрез ток часов,
  Уходя от преследованья глаз конечных
  Вниз по кружащим широтам эонов Времени.
  Неохватные силы водоворота космического
  Несут в их вакхических членах фиксированность
  Изначального предвидения, Судьбы.
  Неведенье Природы - орудие Истины;
  Наше эго, борясь, ее курс изменить не может:
  Все ж это мощь сознательная, в нас движимая,
  Семя-идея - родитель наших действий,
  И рок - неузнанный ребенок Воли.
  Безошибочно под Истины правящим взором
  Все создания здесь свое тайное я раскрывают,
  Принужденные стать тем, что в себе они прячут.
  Ибо Он, кто Есть, проявляется через годы,
  И медленное Божество, в клетках запертое,
  Взбирается из плазмы к бессмертию.
  Но спрятана, недоступна смертной хватке,
  Мистична и несказанна истина духа,
  Несказана, поймана только духовным взглядом.
  Обнажившись от эго, ума, она слышит Голос;
  Смотрит чрез свет на свет, что еще выше,
  И видит Вечность, включающую Жизнь.
  Та великая Истина чужда нашим мыслям;
  Где свободная Мудрость в работе, они ищут правила;
  Иль мы видим лишь Случая игру быстроногую,
  Или труд в цепях, принужденный Природой скованной,
  Абсолютизм немой Мощи не мыслящей.
  Дерзкие в чувстве Богом рожденной силы,
  Эти смели мыслью схватить абсолют Истины; Абстрактной чистотой безбожного взгляда,
  Восприятьем нагим, не переносящим формы,
  Принесли в Ум то, чего Уму не достичь,
  И надеялись завовевать основу Истины.
  Голый императив концептуальной фразы.
  Архитектонический, неизбежный
  Перевел немыслимое в мысль:
  Серебряный огонь тонкого чувства,
  Ухо ума, от внешних рифм отведенное,
  Открыло семя звука вечного Слова,
  слыша ритм и музыку, что миры построила,
  Охватив в вещах бестелесную Волю быть.
  Безграничное меряя мерой длины чисел,
  Конечных вещей последнюю формулу вывели,
  Воплотив в прозрачных системах правду без тела,
  Безвременное сделав объяснимым для Времени,
  Оценили Высшее несоизмеримое.
  Чтоб огородить неохватные бесконечности,
  Воздвигли стены мысли абсолютные,
  И сделали ваккуум, чтоб удержать Одного.
  В своем взоре шли они к пустому пику
  Пространству мощи холодного светлоого воздуха.
  Чтоб задачу унифицировать, жизнь исключая,
  Что не может вынести обнаженности Шири,
  Они сделали цифру из множества,
  В отрицании нашли значенье Всего,
  И в ничтожности - абсолют позитивный.
  Единый закон упростил тему космическую,
  Сжимая Природу в формулу;
  Их труд титанов сделал все знанье одним,
  Из путей Духа - ментальную алгебру,
  Абстракцию - из живой Божественности.
  Здесь закончилась мудрость Ума, ощутив себя полной;
  Ничего не оставалось, чтоб думать иль знать;
  В духовном нуле взошла на трон она,
  Приняв широкую тишь за Несказанное.
   То была игра ярких богов Мысли.
  Привлекая во время безвременный Свет,
  Заточая вечность в часы,
  Запланировали поймать ноги Истины
  В золотую сеть концепции и фразы,
  И держать ее пленницей для восторга мыслителя
  В маленьком мире, из снов бессмертных сделанном:
  Там должна она в уме быть замурована,
  Императрица в доме подчиненного,
  Обожаемая на троне его сердца,
  Прекрасная собственность, дальняя и лелеемая,
  В стенах безмолвия тайного размышления,
  Незапятнанная в белой девственности,
  Вечно одна и таже и одна,
  Неизменная Богиня, вечно чтимая.
  Или же, верный консорт его разума,
  Соглашаясь с его природой, его волей,
  Вдохновляет и санкционирует слово и действие,
  Продолжая их резонанс через годы слышащие,
  Компаньон и протоколист его марша,
  Бриллиантовый тракт мысли и жизни форсирующий,
  Высеченный из вечности Времени.
  Свидетель его высокой звезды триумфальной,
  Ее божество - слуга Идеи увенчанной,
  Он посредством ее будет над землей доминировать;
  Воительница за его дела и веру,
  Подтверждает вести и править право божественное.
  Или, как любовник обнимает возлюбленную,
  Божество почитанья, желанья его жизни,
  Икону его обожания сердца единственного,
  Она его и должна жить лишь для него:
  Она наводнила его внезапным блаженством,
  В счастливых объятьях чудо неистощимое,
  Обольщение, живое чудо восторга.
  На нее притязает он после охоты длинной,
  Одну радость его тела, души:
  Неотвратим ее призыв божественный,
  Обладание ею необъятное - это
  Немеркнущий трепет, экстаз, интоксикация:
  Страсть ее настроений само-открывающих,
  Небесная слава и разнообразие,
  Вечно новым тело ее для глаз его делает,
  Или первое касание повторяет,
  Светлый трепет ее грудей мистических
  И прекрасные члены в трепете - поле живое
  Бьющегося открытия без конца.
  Начало новое в мире цветет и смеется,
  Новый шарм приносит старое наслаждение:
  Он потерян в ней, она - его небо здесь.
  Улыбнулась правда в златой игре грациозной.
  Из ее тихих вечных пространств склонилась
  Богиня великая, что приносящей прикидывалась
  Солнечную сладость ее таинств.
  Воплощая свою красоту в его объятиях,
  Бессмертные губы дала поцелую краткому,
  Притянув к груди одну смертную голову,
  Сделав землю домом, ведь небо ей мало.
  В груди человека присутствие было оккультное;
  Он вырезал из себя образ ее:
  Приспособила тело она для ума объятий.
  В узкий предел мысли она пришла;
  Свое величье снесла, чтобы быть вдавленной
  В маленькую комнатку Идеи,
  Одиноких объятий мыслителя комнату тесную:
  Она снизила свои высоты к нашим душам,
  Ослепив наши веки своим небесным взором.
  Так каждый удовлетворен своим завоеванием,
  И думает, что он - за пределами смертности,
  Царь истины на своем отдельном троне.
  Обладающему ей на поле Времени
  Единственный отблеск из ее славы кажется
  Единственным истинным светом, всей красотою.
  Но ни мысль, ни слово не схватят вечную Истину:
  Весь мир живет в одиноком луче ее солнца.
  В узком доме мышления, освещенном лампой,
  Тщеславие ума закрытого смертного
  Мечтает, что цепи мысли сделают ее нашей;
  Но мы лишь играем с блестящими узами собственными;
  Привязывая ее к низу, себя мы привязываем.
  В нашем гипнозе одной светящейся точкой
  Мы не видим, как мал ее образ, что держим мы;
  Беспредельности ее вдохновенной не чувствуем,
  Не разделяем ее бессмертной свободы.
  Это так даже с провидцем и мудрецом;
  Ибо бога все еще человек ограничивает:
  Из наших мыслей должны мы выпрыгнуть к взгляду,
  Дышать ее воздухом безграничным божественным,
  Признать ее превосходство обширно-простое,
  Посметь отдать себя ее абсолюту.
  Тогда отразит свою форму Непроявленное
  В спокойном уме, как в живом зеркале;
  Безвременный Луч низойдет в наши сердца,
  И мы взяты живыми в вечность.
  Ибо Истина шире форм ее, величественней.
  Тысячу икон из нее они сделали,
  И нашли ее в идолах, которых почитают;
  Но она остается собой и бесконечной.
  
  Конец Песни Одиннадцатой
  
  Песнь Двенадцатая
  
  Небеса Идеала
  
  Всегда идеал манит издалека.
  Пробужденный касанием Невидимого,
  Покидая границы вещей достигнутых,
  Устремился большой открыватель, Мысль неустанная,
  Открывая новый мир на каждом шагу.
  Для неведомых пиков оставил вершины известные:
  Пылкий, Истину искал одиноко-непонятую,
  Стремился к Свету, не знавшему смерти, рождения.
  Каждая стадия восхожденья души
  Постоянным небом, что здесь всегда чувствуется.
  На каждом шагу путешествия чудесного
  Новая степень чуда и блаженства,
  Ступенька на лестнице Существа образовывалась,
  Великий шаг, трепещущий от огня,
  Как будто пылающий дух трепетал там
  Огнем бессмертную надежду поддерживая,
  Как будто лучистый Бог свою отдал душу
  Чтобы мочь чувствовать шаги пилигрима
  Что взбирается в спешке к дому Вечного.
  На каждом конце лучезарной ступени каждой
  Небеса идеального Разума были видимы,
  В голубой яркости грезящего Космоса
  Как полоски блестящего неба, к луне прицепившиеся.
  С одной стороны мерцал на оттенке оттенок,
  Слава рассвета, врывающегося в душу,
  В робком экстазе понимания сердца,
  И данное красотой блаженство спонтанное,
  Царство милое бессмертной Розы.
  Выше духа, покрытого смертным чувством,
  Сверхсознательные царства небесного мира,
  Ниже угрюмая бездна Несознательного,
  Между, за нашей жизнью, бессмертная Роза.
  Через скрытый воздух дыхания духа,
  Тело космической красоты и радости,
  Не видимое слепым страдающим миром,
  Взбираясь из глубокого сердца Природы,
  Она цветет вечно у ног Бога,
  Питаемая священной мистерией жизни.
  Здесь тоже ее почка в груди людей;
  Затем, касанием, присутствием или голосом,
  Мир обращается в землю храма
  И все раскрывает незнаемого Возлюбленного.
  Во взрыве небесной радости и покоя,
  Жизнь сдается божественности внутри,
  И дает экстаз-предложенье всего, что в ней есть,
  И душа открывается к блаженству.
  Ощутимо блаженство, что не может кончиться,
  Внезапная мистерия тайной Милости
  Цветет, золотя нашу землю желания красного.
  Все высокие боги, что прячут свои лики
  От земного страстного ритуала надежды,
  Открывают имена и могущества вечные.
  Горячая тишь пробуждает клетки спящие,
  Страсть плоти, становящейся духом,
  И чудесно исполняется наконец
  Чудо, для которого жизнь наша создана.
  Пламя в белом безголосом куполе
  Видимо, и лица бессмертного света,
  Члены светлые, что не знают смерти с рождением,
  Груди, что кормят перворожденного Солнца,
  Крылья, что толпятся в горячих безмолвиях,
  Глаза, которые смотрят в духовный Космос.
  Наши скрытые центры небесной силы
  Открываются, как цветы, атмосфере небесной;
  Ум замолкает, от высших Лучей трепеща,
  И даже тело временное чувствует
  Любовь идеальную, счастье непорочное, И смех сладости и наслаждения сердца,
  Свободного от грубой хватки Времени,
  И красота и ритмичная поступь часов.
  Это в высоких царствах бессмертных касается;
  Что здесь только почка, уже расцвело там.
  Там расположено таинство Дома Огня,
  Вспышка неги златой и мысли богоподобной,
  Восторженный идеализм небесного чувства;
  Там чудесные голоса, смех солнца,
  Бурлящий поток в реках радости Бога,
  Золотого вина луны виноградник мистический,
  И огонь и сладость, которых вряд ли здесь
  Блестящая тень навещает смертную жизнь.
  Хотя заверены там радости Времени,
  На груди касание Бессмертного чувствуется,
  Слышна игра на флейте Бесконечного.
  Здесь на земле ранние пробуждения,
  Моменты, что дрожат в божественном воздухе,
  И растет на стремлении ее почвы
  Взор подсолнуха времени на Вечность златую;
  Там - красоты непреходящие.
  Миллион лотосов на одном стебле качающихся,
  Мир за цветным и экстатическим миром
  Взбирается к дальнему невидимому прозрению.
   На другой стороне вечной лестницы
  Могучие царства бессмертного Пламени,
  В священных скрытых тайниках Природы,
  Оно горит вечно на алтате Ума, Его жрецы - души богов посвященных,
  Человечество - дом жертвоприношения.
  Однажды зажженное, пламя его не погаснет.
  Огонь на мистических путях земли,
  Поднимается через смертную полусферу,
  Пока, несом бегунами Дня и Сумерек,
  Не вступает в оккультный вечный Свет, взбираясь
  И окрашивая в белый цвет невидимый Трон.
  Миры его шаги восходящей Силы:
  Мечта с гигантским контуром, титаническая,
  Дома не падшей и озаренной Мощи,
  Небеса Добра неизменного, чистого, нерожденного,
  Высоты величия вечных лучей Истины,
  Как в символическом небе начали зрить они,
  И зовут наши души в обширнейший воздух.
  На те вершины приносят не спящее Пламя;
  Мечтая о мистическом Потустороннем,
  Трансцендентные к путям Судьбы и Времени,
  Указуют выше себя стрелками пиков
  Через бледно-сапфирный эфир ума божественного,
  К золотому апокалипсису Бесконечного.
  Гром, катящийся между холмами Бога,
  Неустанный, суровый их потрясающий Голос:
  Превосходя нас, себя превзойти нас зовут,
  И зовут нас вверх подниматься неустанно.
  Далеко от нашей хватки вершины живут их,
  Слишком высоки для смертной силы и выси,
  С трудом в ужасном экстазе труда взбирается
  К ним нагая воля духа атлетическая.
  Суровые, невыносимые, с нас они требуют
  Усилий слишком длинных для смертного нерва,
  Сердца им не могут быть верными, плоть - их выдержать;
  Только сила Вечного в нас может сметь
  Испытать приключенье подъема необъятное
  И жертву всего, что мы лелеем здесь.
  Человеческое знанье - свеча, зажженная
  На солнечной Истины алтаре потускневшем;
  Добродетель людей, грубо-неподходящее платье,
  Облачает деревянные образы Бога;
  Ослепленная, страстно-кровавая, грязью запятнанная, Спотыкается сила его, стать стараясь бессмертной.
  Несовершенство преследует мощь нашу высшую;
  Разделяем лишь части ее, отражения бледные.
  Счастливы миры, что паденьем нашим не пали,
  Где Воля едина с Правдой, Добро с Могуществом;
  Не истощены нуждою ума земного,
  Дышат дыханьем Бога могучим естественным,
  Хранят его спонтанные интенсивности;
  Там - его великое зеркало, Я,
  И его суверенное правление блаженства,
  Разделяемое бессмертными природами,
  Наследниками и соучастниками божественности.
   Он по воле чрез царства Идеала следовал,
  Принял их красоту, их величие вынес,
  Участвовал в славе их чудесных полей,
  Но не остановился под их величья правленьем.
  Все здесь было сильным, но частичным светом.
  В каждом с высоким челом серафим-Идея
  Объединяла знание мастерской мыслью,
  Все знанье склонив к одному золотому смыслу,
  Все могущества подчинив одному могуществу,
  Создав мир, где она могла править одна,
  Совершенный дом абсолютного идеала.
  Эмблему их победы и их веры,
  Предложили у ворот своих Путешественнику
  Негасимое пламя цветка неувядающего,
  Эмблему привилении высшего знания.
  Славный и светящийся Ангел Пути
  Презентовал исканию души
  Сладость и могущество идеи,
  Сокровенный источник, вершинную силу Истины,
  Сердце значения вселенной,
  Ключ совершенства, паспорт в Парадиз.
  Все ж были края те, где те абсолюты встречаются,
  И круг блаженства из рук сцепленных делают,
  Свет обнимается с светом, огонь с огнем,
  Но никто в другом свое тело не потерял бы,
  Чтоб найти свою душу в Душе мировой единственной,
  Множественным восторгом бесконечности.
  Далее он прошел, к сфере божественнейшей:
  Там, единые в общем величии, свете, блаженстве,
  Все могущества высшие и прекрасно-желанные,
  Забывая различье свое и правленье раздельное,
  Стали единым и множественным целым.
  Выше дорог Времени разделяющих,
  Выше Безмолвия, Слова, в тысячу раз большего,
  В неизменной Истине неоскверненной,
  Навеки единой и неразделимой,
  Лучистые дети Вечности пребывают,
  На широкой выси духа, где все едино.
  
  Конец Песни Двенадцатой
  
  
  Глава Тринадцатая
  
  В Я Ума
  
  Наконец пришло безразличное небо нагое,
  Где Безмолвие слушало Голос космический,
  Но не отвечало совсем миллиону зовов;
  Бесконечный вопрос души неответом встречало.
  Заключенье внезапное чаянья подытожило,
  Глубокая остановка в могучем покое,
  Финиш на последней странице мысли,
  И край и пустота бессловесного мира.
  Замерла иерархия миров, что взбирается.
  Он стоял на широкой арке верхушки Космоса,
  Наедине с громадным Я Ума,
  Что держало всю жизнь в уголке своих ширей.
  Всемогущее, неподвижное и отдаленное,
  В мире, что шел из него, не приняв участия:
  Не уделяло внимания гимнам победы,
  Безразлично к своим собственным поражениям,
  Слышало крик печали, знак не подав;
  Безучастно взор его падал на зло и добро,
  Разрушение видело, но не двигалось.
  Одинокий Провидец, Причина вещей равная,
  И Мастер своего множества форм,
  Не действовало, но вынесло мысли с делами,
  Свидетель-Господь мириадов действий Природы,
  Согласившийся на движения ее Силы.
  Его ум отразил тот квиетизм обширный.
  То молчанье свидетеля - тайная база Мыслителя:
  Скрыто в безмолвных глубинах, оформлено слово,
  Из скрытых безмолвий рождено действие
  В безголосый ум, трудящийся мир;
  В таинстве семя укрыео, что Вечный посеял,
  В безмолвии, месте рождения души мистическом.
  В высшего Бога безвременья тишь отошедшие,
  Зрящее Я и мощная Сила встретились,
  Безмолвие знало себя, мысль обрела форму:
  Создало себя из силы двойной творенье.
  В спокойном я он жил, а оно - в нем;
  Его незапамятные глубины слышащие,
  Его широта и безмолвие стали его;
  Единый с ним, стал свободным он, мощным, широким.
  Поодаль, несвязанный, смотрел на все вещи.
  Как тот, кто строит сцены воображаемые,
  И не теряет себя в том, что видит,
  Зритель драмы само-задуманной,
  Он смотрел на мир, видя мысли, что ведут его,
  С грузом светлого пророчества в их глазах,
  Его силы с их ногами ветра, огня,
  Что встали из немоты его души.
  Все он, казалось, сейчас понимал и знал;
  Желание не приходило иль воли порыв,
  Великий тревожный искатель задачу утратил;
  Ничего не просил он и не хотел более.
  Там он мог остаться, ведь Я и Тишь завоеваны:
  У души был мир, она знала Целое космоса.
  Затем опустился светлый палец внезапно
  На все вещи видимые, ощутимые, слышимые,
  Показав уму, что ничто не может быть познано;
  Надо места достичь, откуда все знанье приходит.
  Скептический Луч разрушил все, что кажется,
  И ударил в самые корни мысли и чувства.
  Во вселенной Незнания они росли,
  Стремясь к сверхсознательному Солнцу,
  Играя в лучах и дожде небес восхитительных,
  Что им не достичь, как бы высоко ни метили,
  И не превзойти, как бы страстно они не желали.
  Сомненье разъело даже средство мысли,
  Неверие брошено на инструменты Разума;
  Все, что он считает чистой монетой реальности,
  Доказательством, фактом, четкой дедукцией,
  Твердой теорией и значеньем надежным,
  Показалось подделкой в кредитном банке Времени,
  Иль имуществом банкрота в казне Истины.
  Невежество на неудобном троне,
  Переодетое, с ложной суверенностью,
  Знанье, в слова обряженное сомнительные,
  Мишурные мыслеформы неадекватные.
  Трудяга во тьме, ослепленный полусветом,
  Что он знал, было образом в разбитом зеркале,
  Что он видел, реально, но взгляд его неистинен.
  Все идеи в их обширном хранилище
  Были, как грохотанья случайного облачка,
  Что растратило себя в звуке, следа не оставив.
  Хрупкий дом, в ненадежном висящий воздухе,
  Тонка-искусная сеть, вкруг которой он движется,
  На время повешенная на древе вселенной,
  И собранная в себя опять обратно,
  Лишь ловушка для насекомых - пищи жизни,
  Крылатых мыслей, порхающих в кратком свете,
  Умирающих, будучи пойманы формами разума,
  Хилые, для человека большими кажутся,
  Мерцают на яркой дымке воображения,
  И паутинная вера не длится более.
  Волшебная хижина выстроенных уверенностей,
  Сделанная из грязи и лунного света,
  В котором он хранит образ Реального,
  Свернулась в Незнание, откуда возникла.
  Только отсвет был там символических фактов,
  Что окутывал мистерию, в отсветах спрятанную,
  И ложь, что основана на реальности скрытой,
  Которой они живут до ухода из Времени.
  Наш ум - это дом, что убитым прошлым преследуем,
  Идеи-мумии, призраки старых истин,
  Спонтанности бога, формальными нитями связанные,
  Упакованные в шкафы бюро рассудка,
  Могилу великих утраченных возможностей,
  Или офис неверного примененья души,
  И растраты человеком даров небес,
  И всех расточительств копилки Природы,
  Подмостки для комедии Неведения.
  Мир казался сценой эонической неудачи:
  Все стерильным стало, надежных основ не осталось.
  Атакуемый кончиком луча осуждающего,
  Строитель Рассудок утратил свою веру
  В успешную ловкость и поворот мысли,
  Что делает душу пленником фразы.
  Его высочайшая мудрость - догадка блестящая,
  Его наука миров с ее мощной структурой -
  Проходящий свет на поверхности бытия.
  Там была лишь схема, чувством нарисованная,
  Заместитель вечных мистерий,
  Небрежный образ реальности и план,
  Возвышение архитектора Слова
  Навязанную кажимости Времени.
  Существованья я затенено сомнением;
  Оно почти было листом лотоса, плавающим
  На нагом водоеме космической Ничтожности.
  Великий зритель и созидатель Разум
  Был только делегатом полу-видения,
  Вуалью, что висит меж душой и Светом,
  Идолом, не живым телом Бога.
  Даже дух, что смотрит на свои работы,
  Был неким бледным фронтом Непознаваемого;
  Тенью казалось широкое Я свидетельское,
  Его свобода и неподвижный покой -
  Пустым отходом существа от Времени,
  Не само-видением Вечности.Песнь Четырнадцатая
  
  
  Песнь Четырнадцатая
  Мировая Душа
  
  Скрытый ответ на его исканья пришел.
  На далеком заднем плане Пространства Ума
  Пылающий рот был виден, светлая шахта;
  Ворота уединенные в мыслях о радости,
  Скрытый приют и выход в мистерию.
  Далеко от мира несытого поверхностного,
  Он скользил на грудь неизвестного,
  Колодец, тоннель в глубины Бога.
  Он нырнул, словно борозда надежды мистическая,
  Чрез наслоения я без формы, безгласного,
  Чтоб достичь последних глубин мирового сердца,
  И из сердца того поднялся зов без слов,
  Умоляя Ум тихий непроницаемый,
  Оглашая желание страстное и невидимое.
  Будто бы манящий палец таинства,
  Простертый в кристальное настроение воздуха,
  Указав на него из близких скрытых глубин,
  Будто посланье глубокой души мира,
  Откровение прячущейся радости,
  Что вылилось из чаши блаженства мыслящего,
  Мерцал, прокрадываясь наружу, в Разум,
  Немой и дрожащий экстаз света,
  Страсть и деликатность огня розового.
  Как тот, кто ведом к дому духа утраченному
  Чувствует ныне близость ждущей любви,
  В коридор смутный и трепетный,
  Что укрыл его от погони ночи и дня,
  Он странствовал, ведомый мистическим звуком.
  Шепот многочисленный и одинокий,
  Всеми звуками мог он быть, и все тем же был.
  Скрытый зов к непредвиденному наслаждению,
  В созывающем голосе знаемого, любимого,
  Но безымянного для ума непомнящего,
  Он вел обратно к восторгу ленивое сердце.
  Бессмертный крик восхитил ухо слышащее.
  Затем, снижая царственную мистерию,
  Превратился в шепот, кружащий вокруг души.
  Он казался зовом одинокой флейты,
  Что бродит по берегам памяти,
  Наполняя глаза слезами стремящейся радости.
  Нота сверчка, одинокая и опрометчивая,
  В безлунной тиши мелодия пронзительная,
  И била по нерву мистического сна
  Ее магическая побудка настойчивая.
  Звенящий серебряный смех ножных колокольчиков
  Путешествовал по путям одинокого сердца;
  Его танец утешал одиночество вечное;
  Забытая старая сладость, рыдая, пришла.
  Или слышна с далекой дистанции гармоничной
  Звенящая поступь длинного каравана,
  Как казалось порой, или гимн обширного леса,
  Гонга храма напоминанье торжественное,
  Жужжание пчел на летних островах,
  От экстаза пылающих в дремотный полдень,
  Или далеким гимном странника-моря.
  Благоуханье плыло в дрожащем воздухе,
  В груди трепетало мистическое счастье,
  Как будто невидимый Возлюбленный пришел,
  Напустив на себя красоту лица внезапную,
  И руки могли схватить его ноги бегущие,
  И мир измениться от красоты улыбки.
  В чудесное царство он пришел бестелесное,
  Дом страсти без имени или голоса,
  Глубину, отвечающую выси, чувствовал,
  Нашел бухточку, что все миры объемлет,
  Точку, что есть сознательный узел Космоса,
  Вечный час в самом сердце Времени.
  Душа здесь была всего мира безмолвная:
  Существо живое, Присутствие и Могущество,
  Одна Личность, что был собою и всеми,
  И Природы лелеемой биения сладкие
  В удары божественные преобразовались.
  Тот, кто мог любить без воздаяния,
  Худшее встретив, и обратив в лучшее,
  Лечило жестокости земли горчайшие,
  Преобразуя весь опыт в наслаждение;
  Вторгаясь на пути рожденья страдальческие,
  Качало колыбель Дитяти космического,
  Успокоив весь плач своими руками радости;
  Вело вещи злые к их добру тайному,
  Обратив разоренную ложь в счастливую истину;
  Его могущество было - раскрыть божественность.
  Бесконечное, и ровесник с умом Бога,
  Несло внутри себя семя и пламя,
  Семя, из которого Вечное снова рождается,
  Пламя, что смерть в смертных вещах прекращает.
  Все стало всем родственным, я и близким;
  Сокровенность Бога была повсюду,
  Вуали не было, грубых барьеров инертных,
  Не делила дистанция, Время не изменяло.
  Огонь страсти горел в глубинах духа,
  Касание сладости соединило сердца,
  Биение блаженства обожанья единого
  В восторженном эфире любви немеркнущей.
  Во всех пребывало внутреннее счастье,
  Чувство гармонии общей универсальной,
  Безмерная и безопасная вечность истины,
  Красоты, добра и радости объединенных.
  Здесь было ядро истока конечной жизни;
  Бесформенный дух стал душою формы.
  
   Все там было душой, или из вещества ее сделано;
  Небо души над глубокой душевной почвой.
  Все здесь было известно посредством духовного чувства:
  Мысли не было здесь, но знанье единое, близкое
  Охватило все вещи посредством тождества,
  Симпатия я к другим, прочим я,
  Касание сознанием сознания
  И взгляд на существо внутренним взором
  И сердце, нагое пред сердцем без стен речи,
  И видящих умов единодушие
  В мириадах светлых форм с одним Богом.
  Жизни не было там, но страстная сила,
  Тоньше тонкости и глубже глубин,
  Чувствовалась, как сила духовная тонкая,
  Вибрация из души душе отвечающей,
  Мистическое движенье, влияние близкое,
  Свободный, счастливый и интенсивный подход
  Существа к существу без проверки, экрана,
  Без которого быть не могло ни любви, ни жизни.
  Тела не было там, ведь тела были не нужны,
  Сама душа была бессмертной формой,
  И встречала сразу касанье других душ,
  Близко-блаженно-конкретно-чудесно истинное.
  Как когда гуляешь во сне через светлые грезы,
  И, сознательный, знаешь истину их значения,
  Здесь, где реальность была ее собственной грезой,
  Он знал вещи посредством их души, а не формы:
  Как те, кто долго живут в любви, едиными делаются,
  Не нуждаются в слове, чтоб сердце ответило сердцу,
  Он встречался, общался без преграды речи
  С существами, не скрытыми материальной формой.
  Там была странная духовная сцена,
  Красота озер и потоков и холмов,
  Поток и устойчивость в духовном пространстве,
  Долины, равнины, пространства душевной радости,
  И сады, где были цветочные тракты духа,
  Его медитации чуть окрашенных грез.
  Воздух - дыхание чистого бесконечного.
  Благоуханье бродило в цветной дымке,
  Будто запах и оттенок всех сладких цветов
  Смешался, чтоб атмосферу небес скопировать.
  Взывая к душе, а не к глазам,
  Красота жила там, как в своем собственном доме,
  Там все было прекрасно по праву собственному,
  И не нуждалось в очаровании платья.
  Все объекты были, как тела Богов,
  Духовным символом, душу окружающим,
  Ибо мир и я были одной реальностью.
  
   Поглощены безгласным вечным трансом,
  Существа, что были формами на земле,
  Сидели в светлых палатах духовного сна.
  Пройдены были посты рожденья и смерти,
  Пройдена сцена действий их символических,
  И небеса и ады их длинной дороги;
  Они вернулись в глубокую душу мира.
  Все было собрано в отдыхе, полном значения:
  Душа и природа сносили во сне изменение.
  В трансе они собирали ушедшие я,
  В размышленьи предвидящем памяти заднего плана,
  Предрекающем новую персональность,
  Оформляли карту курса судьбы их будущей;
  Наследники прошлого, будущего открыватели,
  Избиратели жребия собственного само-избранного,
  Ждали приключения новой жизни.
  Личность, через теченье миров постоянная,
  Хотя одна и таже во многих формах,
  Внешним умом не распознаваемая,
  Неизвестное имя приняв в неизвестных странах,
  Через Время на странице земной отпечатывает
  Растущий образ тайного я своего,
  И учит на опыте то, что знает дух,
  Пока не узрит свою истину Богом, живой.
  Должны снова встретить проблему-игру рождения,
  Эксперимент душевной боли и радости,
  И мысли и импульса, акт слепой освещающих,
  И риск на дорогах обстоятельства,
  Через внешние сцены и движения внутренние
  Путешествие к я через формы вещей.
  В центр творения он пришел.
  Дух, что между состояньями странствует,
  Находит там тишь своей стартовой точки
  В бесформенной силе и тихой устойчивости
  И думающей страсти мира Души.
  Все, что создано и опять разрушено,
  Спокойное виденье Одного постоянное
  Переделывает неизбежно, оно живет вновь:
  Силы и жизни, существа и идеи
  Взяты в спокойствие на время;
  Там они цель и путь свой переделывают,
  Вновь отливают природу свою и форму.
  Вечно меняются, и, меняясь, растут,
  Проходя чрез плодотворную стадию смерти,
  После долгого сна преобразующего,
  Вновь занимают место в процессе Богов,
  Пока их работа во Времени не сделана.
   Здесь была комната миров формирующая.
  Интервал был оставлен между двумя действиями,
  Рождением и рождением, сном и сном,
  Пауза, новую силу быть дающая.
  Позади - регионы наслаждения и мира,
  Немые места рожденья любви и света,
  Колыбели небесного трепета и отдыха.
  В дремоте голосов мира
  Он стал сознающим движение вечное;
  Его знанье освободилось от платья чувства,
  Знало тождеством, без мысли и слова;
  Его существо себя видело без вуали,
  Отпала жизнь от бесконечности духа.
  Вдоль дороги чистого света внутреннего,
  Один между громадными Присутствиями,
  Под следящим глазом Богов безымянных,
  Его душа прошла, сила сознательная,
  К концу, который всегда начинается вновь,
  Приближаясь к тишине немой и спокойной,
  К источнику всех вещей людских и божественных.
  Там он увидел в могучем союзе
  Образ бессмертных Двух-в-Одном,
  Существо единое в двух телах обнявшихся,
  Двоевластие двух душ соединенных,
  Поглощенных глубокой созидательной радостью;
  Их транс блаженства поддерживал мир подвижный.
  За ними Один стоял в рассветном сумраке,
  Кто вынес их вперед из Незнаемого.
  Всегда под маской он ждет духа ищущего;
  Наблюдатель на высших недостижимых пиках,
  Вожатый странника на путях невидимых,
  Он ведет приближение строгое к Одному.
  В начале земного плана дальне-простертого,
  Наполняя ее могуществом солнца космические,
  Она правит, вдохновитель ее работ множественных,
  И мыслитель символа ее сцены.
  Над всеми она стоит, все поддерживая,
  Всемогущая Богиня единая, скрытая,
  Для которой мир - маска непостижимая;
  Эпохи - это звук ее шагов,
  Их события - это образ ее мыслей,
  И все творенье - ее бесконечный акт.
  Его дух был сделан сосудом ее силы;
  Немой в бездонной страсти его воли,
  Он простер к ней в молитве руки сложенные.
  Затем в суверенном ответе его сердцу
  Жест пришел, как от миров, далеко отброшенных,
  И из светлой мистерии одежд поднялась
  Одна рука, открыв вуаль вполовину.
  Свет появился спокойный и нерушимый.
  Привлеченный к огромным и светлым глубинам
  Восхитительной загадки ее глаз,
  Он увидел очертанья лица мистические.
  Переполненный неумолимым светом, блаженством,
  Атом ее я неограничимого,
  Покоренный медом и молнией ее силы,
  Кинутый к берегам океана экстаза,
  Опьяненный глубоким духовным вином золотым,
  Он выбросил из тишины своей души
  Крик обожания и желания,
  И отреченья ума своего безграничного,
  И само-отдачу тихого своего сердца.
  Он пал к ее ногам без сознанья, простертый.
  
  Конец Песни Четырнадцатой
  Глубокий мир был там, но не безымянная Сила:
  Нашей сладкой могучей Матери не было там,
  Собирающий у груди своей жизни детей,
  Объятий ее, берущих мир в свои руки,
  В бездонном восторге Бесконечного,
  Блаженства, прекрасного зерна творения,
  Или белой страсти экстаза Бога,
  Что смеется во вспышке бездонного сердца Любви.
  Величайший Дух, чем Я Разума
  Должен ответить вопросу его души.
  Ибо здесь не было дороги надежной;
  Высокие пути в неизвестном закончились;
  Художник-взгляд сконструировал Потустороннее
  Из обратных систем, оттенков конфликтующих;
  Опыт части фрагментировал Целое.
  Он смотрел наверх, но было тихим, пустым;
  Сапфирный небосвод абстрактной Мысли
  Выходил прямо в бесформенную Пустоту.
  Он смотрел вниз, но все было темным, немым.
  Посредине был слышен шум молитвы и мысли,
  Борьба и труд без конца или паузы;
  Тщетное исканье возвысило голос.
  Шум и движение и зов,
  Неисчислимый крик, масса пенистая,
  Катилась вечно по океану Жизни
  Вдоль берегов смертного Неведения.
  На его нестабильной и громадной груди
  Существа и силы, формы, идеи как волны
  Пробивали дорогу к личности и превосходству,
  Поднимались, падали, снова вставали во Времени;
  И на дне бессонного переполоха,
  Ничто, родитель борющихся миров,
  Созидатель обширный Смерть, Пустота мистическая,
  Вечно терпя крик иррациональный,
  Вечно исключая высшее Слово,
  Неподвижно, вопросы и ответы отвергнув,
  Хранил под голосами и движением
  Несознания немую неопределенность.
  Два небосвода - темноты и света
  Ограничили пределами поступь духа;
  Он двигался под вуалью из Я Бесконечности
  В мир существ и моментальных событий,
  Где все умирает чтоб жить, живет, чтоб погибнуть.
  Бессмертный посредством возобновляемой смертности,
  Он странствовал по спиралям своих действий,
  Или бежал по кругам своей мысли,
  Все же был не более, чем изначальное я,
  И знал не более, чем в самом начале.
  Быть было тюрьмой, а угасание - выходом.
  
  Конец Песни Тринадцатой
  
  
  Песнь Четырнадцатая
  
  Мировая Душа
  
  Скрытый ответ на его исканья пришел.
  На далеком заднем плане Пространства Ума
  Пылающий рот был виден, светлая шахта;
  Ворота уединенные в мыслях о радости,
  Скрытый приют и выход в мистерию.
  Далеко от мира несытого поверхностного,
  Он скользил на грудь неизвестного,
  Колодец, тоннель в глубины Бога.
  Он нырнул, словно борозда надежды мистическая,
  Чрез наслоения я без формы, безгласного,
  Чтоб достичь последних глубин мирового сердца,
  И из сердца того поднялся зов без слов,
  Умоляя Ум тихий непроницаемый,
  Оглашая желание страстное и невидимое.
  Будто бы манящий палец таинства,
  Простертый в кристальное настроение воздуха,
  Указав на него из близких скрытых глубин,
  Будто посланье глубокой души мира,
  Откровение прячущейся радости,
  Что вылилось из чаши блаженства мыслящего,
  Мерцал, прокрадываясь наружу, в Разум,
  Немой и дрожащий экстаз света,
  Страсть и деликатность огня розового.
  Как тот, кто ведом к дому духа утраченному
  Чувствует ныне близость ждущей любви,
  В коридор смутный и трепетный,
  Что укрыл его от погони ночи и дня,
  Он странствовал, ведомый мистическим звуком.
  Шепот многочисленный и одинокий,
  Всеми звуками мог он быть, и все тем же был.
  Скрытый зов к непредвиденному наслаждению,
  В созывающем голосе знаемого, любимого,
  Но безымянного для ума непомнящего,
  Он вел обратно к восторгу ленивое сердце.
  Бессмертный крик восхитил ухо слышащее.
  Затем, снижая царственную мистерию,
  Превратился в шепот, кружащий вокруг души.
  Он казался зовом одинокой флейты,
  Что бродит по берегам памяти,
  Наполняя глаза слезами стремящейся радости.
  Нота сверчка, одинокая и опрометчивая,
  В безлунной тиши мелодия пронзительная,
  И била по нерву мистического сна
  Ее магическая побудка настойчивая.
  Звенящий серебряный смех ножных колокольчиков
  Путешествовал по путям одинокого сердца;
  Его танец утешал одиночество вечное;
  Забытая старая сладость, рыдая, пришла.
  Или слышна с далекой дистанции гармоничной
  Звенящая поступь длинного каравана,
  Как казалось порой, или гимн обширного леса,
  Гонга храма напоминанье торжественное,
  Жужжание пчел на летних островах,
  От экстаза пылающих в дремотный полдень,
  Или далеким гимном странника-моря.
  Благоуханье плыло в дрожащем воздухе,
  В груди трепетало мистическое счастье,
  Как будто невидимый Возлюбленный пришел,
  Напустив на себя красоту лица внезапную,
  И руки могли схватить его ноги бегущие,
  И мир измениться от красоты улыбки.
  В чудесное царство он пришел бестелесное,
  Дом страсти без имени или голоса,
  Глубину, отвечающую выси, чувствовал,
  Нашел бухточку, что все миры объемлет,
  Точку, что есть сознательный узел Космоса,
  Вечный час в самом сердце Времени.
  Душа здесь была всего мира безмолвная:
  Существо живое, Присутствие и Могущество,
  Одна Личность, что был собою и всеми,
  И Природы лелеемой биения сладкие
  В удары божественные преобразовались.
  Тот, кто мог любить без воздаяния,
  Худшее встретив, и обратив в лучшее,
  Лечило жестокости земли горчайшие,
  Преобразуя весь опыт в наслаждение;
  Вторгаясь на пути рожденья страдальческие,
  Качало колыбель Дитяти космического,
  Успокоив весь плач своими руками радости;
  Вело вещи злые к их добру тайному,
  Обратив разоренную ложь в счастливую истину;
  Его могущество было - раскрыть божественность.
  Бесконечное, и ровесник с умом Бога,
  Несло внутри себя семя и пламя,
  Семя, из которого Вечное снова рождается,
  Пламя, что смерть в смертных вещах прекращает.
  Все стало всем родственным, я и близким;
  Сокровенность Бога была повсюду,
  Вуали не было, грубых барьеров инертных,
  Не делила дистанция, Время не изменяло.
  Огонь страсти горел в глубинах духа,
  Касание сладости соединило сердца,
  Биение блаженства обожанья единого
  В восторженном эфире любви немеркнущей.
  Во всех пребывало внутреннее счастье,
  Чувство гармонии общей универсальной,
  Безмерная и безопасная вечность истины,
  Красоты, добра и радости объединенных.
  Здесь было ядро истока конечной жизни;
  Бесформенный дух стал душою формы.
  
   Все там было душой, или из вещества ее сделано;
  Небо души над глубокой душевной почвой.
  Все здесь было известно посредством духовного чувства:
  Мысли не было здесь, но знанье единое, близкое
  Охватило все вещи посредством тождества,
  Симпатия я к другим, прочим я,
  Касание сознанием сознания
  И взгляд на существо внутренним взором
  И сердце, нагое пред сердцем без стен речи,
  И видящих умов единодушие
  В мириадах светлых форм с одним Богом.
  Жизни не было там, но страстная сила,
  Тоньше тонкости и глубже глубин,
  Чувствовалась, как сила духовная тонкая,
  Вибрация из души душе отвечающей,
  Мистическое движенье, влияние близкое,
  Свободный, счастливый и интенсивный подход
  Существа к существу без проверки, экрана,
  Без которого быть не могло ни любви, ни жизни.
  Тела не было там, ведь тела были не нужны,
  Сама душа была бессмертной формой,
  И встречала сразу касанье других душ,
  Близко-блаженно-конкретно-чудесно истинное.
  Как когда гуляешь во сне через светлые грезы,
  И, сознательный, знаешь истину их значения,
  Здесь, где реальность была ее собственной грезой,
  Он знал вещи посредством их души, а не формы:
  Как те, кто долго живут в любви, едиными делаются,
  Не нуждаются в слове, чтоб сердце ответило сердцу,
  Он встречался, общался без преграды речи
  С существами, не скрытыми материальной формой.
  Там была странная духовная сцена,
  Красота озер и потоков и холмов,
  Поток и устойчивость в духовном пространстве,
  Долины, равнины, пространства душевной радости,
  И сады, где были цветочные тракты духа,
  Его медитации чуть окрашенных грез.
  Воздух - дыхание чистого бесконечного.
  Благоуханье бродило в цветной дымке,
  Будто запах и оттенок всех сладких цветов
  Смешался, чтоб атмосферу небес скопировать.
  Взывая к душе, а не к глазам,
  Красота жила там, как в своем собственном доме,
  Там все было прекрасно по праву собственному,
  И не нуждалось в очаровании платья.
  Все объекты были, как тела Богов,
  Духовным символом, душу окружающим,
  Ибо мир и я были одной реальностью.
  
   Поглощены безгласным вечным трансом,
  Существа, что были формами на земле,
  Сидели в светлых палатах духовного сна.
  Пройдены были посты рожденья и смерти,
  Пройдена сцена действий их символических,
  И небеса и ады их длинной дороги;
  Они вернулись в глубокую душу мира.
  Все было собрано в отдыхе, полном значения:
  Душа и природа сносили во сне изменение.
  В трансе они собирали ушедшие я,
  В размышленьи предвидящем памяти заднего плана,
  Предрекающем новую персональность,
  Оформляли карту курса судьбы их будущей;
  Наследники прошлого, будущего открыватели,
  Избиратели жребия собственного само-избранного,
  Ждали приключения новой жизни.
  Личность, через теченье миров постоянная,
  Хотя одна и таже во многих формах,
  Внешним умом не распознаваемая,
  Неизвестное имя приняв в неизвестных странах,
  Через Время на странице земной отпечатывает
  Растущий образ тайного я своего,
  И учит на опыте то, что знает дух,
  Пока не узрит свою истину Богом, живой.
  Должны снова встретить проблему-игру рождения,
  Эксперимент душевной боли и радости,
  И мысли и импульса, акт слепой освещающих,
  И риск на дорогах обстоятельства,
  Через внешние сцены и движения внутренние
  Путешествие к я через формы вещей.
  В центр творения он пришел.
  Дух, что между состояньями странствует,
  Находит там тишь своей стартовой точки
  В бесформенной силе и тихой устойчивости
  И думающей страсти мира Души.
  Все, что создано и опять разрушено,
  Спокойное виденье Одного постоянное
  Переделывает неизбежно, оно живет вновь:
  Силы и жизни, существа и идеи
  Взяты в спокойствие на время;
  Там они цель и путь свой переделывают,
  Вновь отливают природу свою и форму.
  Вечно меняются, и, меняясь, растут,
  Проходя чрез плодотворную стадию смерти,
  После долгого сна преобразующего,
  Вновь занимают место в процессе Богов,
  Пока их работа во Времени не сделана.
   Здесь была комната миров формирующая.
  Интервал был оставлен между двумя действиями,
  Рождением и рождением, сном и сном,
  Пауза, новую силу быть дающая.
  Позади - регионы наслаждения и мира,
  Немые места рожденья любви и света,
  Колыбели небесного трепета и отдыха.
  В дремоте голосов мира
  Он стал сознающим движение вечное;
  Его знанье освободилось от платья чувства,
  Знало тождеством, без мысли и слова;
  Его существо себя видело без вуали,
  Отпала жизнь от бесконечности духа.
  Вдоль дороги чистого света внутреннего,
  Один между громадными Присутствиями,
  Под следящим глазом Богов безымянных,
  Его душа прошла, сила сознательная,
  К концу, который всегда начинается вновь,
  Приближаясь к тишине немой и спокойной,
  К источнику всех вещей людских и божественных.
  Там он увидел в могучем союзе
  Образ бессмертных Двух-в-Одном,
  Существо единое в двух телах обнявшихся,
  Двоевластие двух душ соединенных,
  Поглощенных глубокой созидательной радостью;
  Их транс блаженства поддерживал мир подвижный.
  За ними Один стоял в рассветном сумраке,
  Кто вынес их вперед из Незнаемого.
  Всегда под маской он ждет духа ищущего;
  Наблюдатель на высших недостижимых пиках,
  Вожатый странника на путях невидимых,
  Он ведет приближение строгое к Одному.
  В начале земного плана дальне-простертого,
  Наполняя ее могуществом солнца космические,
  Она правит, вдохновитель ее работ множественных,
  И мыслитель символа ее сцены.
  Над всеми она стоит, все поддерживая,
  Всемогущая Богиня единая, скрытая,
  Для которой мир - маска непостижимая;
  Эпохи - это звук ее шагов,
  Их события - это образ ее мыслей,
  И все творенье - ее бесконечный акт.
  Его дух был сделан сосудом ее силы;
  Немой в бездонной страсти его воли,
  Он простер к ней в молитве руки сложенные.
  Затем в суверенном ответе его сердцу
  Жест пришел, как от миров, далеко отброшенных,
  И из светлой мистерии одежд поднялась
  Одна рука, открыв вуаль вполовину.
  Свет появился спокойный и нерушимый.
  Привлеченный к огромным и светлым глубинам
  Восхитительной загадки ее глаз,
  Он увидел очертанья лица мистические.
  Переполненный неумолимым светом, блаженством,
  Атом ее я неограничимого,
  Покоренный медом и молнией ее силы,
  Кинутый к берегам океана экстаза,
  Опьяненный глубоким духовным вином золотым,
  Он выбросил из тишины своей души
  Крик обожания и желания,
  И отреченья ума своего безграничного,
  И само-отдачу тихого своего сердца.
  Он пал к ее ногам без сознанья, простертый.
  
  Конец Песни Четырнадцатой
  
  
  Песнь 15
  
  
  Царства Большего Знания
  
  После момента души неизмеримого
  Возвращаясь снова к этим полям поверхностным
  Из безвременных глубин, где он утонул,
  Он услышал снова поступь часов медленную.
  Далеко было все понятое и прожитое;
  Он сам для себя был своей единственной сценой.
  Выше Свидетеля и его вселенной
  Он стоял в царстве безмолвия безграничного,
  Ожидая Голоса, что строит миры.
  Свет был вокруг него широко-абсолютный,
  Алмазная чистота вечного взгляда;
  Сознанье лежало спокойное, без формы,
  Свободное, без слов, знака иль правила,
  Вечно с одним существом и блаженством согласное;
  Жило в своем мире чистое существование
  На нагой бесконечной почве духа единственного.
  Из сферы Ума он поднялся,
  Он покинул царство оттенков, теней Природы;
  Пребывал в чистоте я, лишенной цветов.
  Это был план духа неопределенного,
  Что мог быть нулем или круглой суммой вещей,
  Состояньем, в котором все начиналось, кончалось.
  Всем оно стало, что абсолют отражает,
  Пиком, откуда Дух мог видеть миры,
  Крещеньем покоя, немым домом мудрости,
  Одинокой станцией Всезнания,
  Трамплином для могущества Вечного,
  Белым полом дома Все-Наслаждения.
  Туда пришла мысль, что идет за Мысль,
  Там спокойный Голос, что мы не слышим,
  Знанье, которым познается знающий,
  Любовь, где любимый с любящим - одно.
  Все пребывали в полноте изначальной,
  Тихи и полны, прежде, чем создать
  Славную грезу своих вселенских действий;
  Там было зачатие рожденья духовного,
  Перестало ползти конечное к Бесконечному.
  Тысячи путей прыгнули в Вечность,
  Или с песней бежали Бога встречать без вуали.
  Известное из цепей его освободило;
  Он постучался в двери Непознаваемого.
  Оттуда, взирая с немереным кругозором,
  Единый со взглядом духа на шири внутренние,
  Он видел великолепие царств духа,
  Величье и диво его работ безграничных,
  Могущество, страсть, из покоя идущие,
  Трепет его движения и покоя,
  И его трансцендентной жизни чудо огненное,
  Миллионно-конечную хватку неразделенную
  Его виденья на едином Всем изумительном,
  В безвременном Времени действия неистощимые,
  Пространство, что есть своя собственная бесконечность.
  Славное множество Я одного лучистого,
  Отвечая любовью любви, радостью радости,
  Там были особняки неги Бога движимые;
  Вечные и уникальные, жили Одним.
  Там силы - великие вспышки истины Бога,
  А объекты - его чистые формы духовные;
  Дух больше не скрыт от взора собственного,
  И чувствительность - это море счастья,
  И все творенье - это акт света.
  Из нейтральной тиши своей души
  Он прошел в поля могущества и покоя,
  И видел Могущества, что стояли над миром,
  Пересек царства высшей Идеи,
  И искал вершину созданных вещей,
  И могучий источник космического изменения.
  Там Знанье звало его на свои пики мистические,
  Где мысль содержится во внутреннем чувстве,
  Ощущенье плывет через море мира,
  И виденье взбирается за пределы Времени.
  Равный из первых провидцев-созидателей,
  Сопровождаемый все-раскрывающим светом,
  Он двигался по местам трансцендентной Истины,
  Внутренней, необъятной, одной без числа.
  Там пространство было протяженностью духа;
  Освобожденный от фикций ума,
  Не смущал больше шаг тройной разделяющий времени;
  Его неизбежный поток продолжительный,
  Проявленья курса длительное течение,
  Содержалось в едином широком взоре духа.
  Показала свой лик красота универсальная:
  Глубоко чреватые значенья невидимые,
  Здесь сокрытые за экраном формы,
  Раскрыли ему бессмертную гармонию,
  И ключ к книге чудес обычных вещей.
  В законе единства их стояли, раскрытые,
  Многие измерения строящей силы,
  Линии техники Геометра Миров,
  Чары, что сеть космическую поддерживали,
  И магию, подлежащую формам простым.
  На пиках, где Тишь слушает сердцем спокойным
  Ритмические метры кружащих миров,
  Он служил заседаньям тройного Огня.
  На краю двух континентов дремоты и транса,
  Он слушал вечно несказанный голос Реальности,
  Пробуждающий откровенья мистический крик,
  Нашел, где рождается Слово безошибочное,
  И жил в лучах интуитивного Солнца.
  Освобожденный от пут смерти и сна,
  Он плыл по светлым морям Ума космического,
  И пересек океан изначального звука;
  На последнем шаге к высшему рождению
  Он ступал по узкому краю угасания,
  Близок к высоким краям вечности,
  И взобрался на край мировой мечты,
  Между огнем убивающим и спасающим;
  Достиг он пояса неизменной Истины
  Между краями невыразимого Света,
  И дрожал от присутствия Несказанного.
  Над собой он видел пылающие Иерархии,
  Крылья, что сложены вкруг Космоса созданного,
  Солнцеглазых Стражей, и золотого Сфинкса,
  Неизменных Лордов, и планы ярусами.
  Мудрость, ожидающая Всезнания,
  Сидела, безгласная, в широкой пассивности;
  Она не судила, и не стремилась знать,
  Но слушала за вуалью Мысль всевидящую,
  И груза спокойного трансцендентного Голоса.
  Он достиг вершины всего, что может быть познано:
  Превзошел вершину и основу творенья;
  Во вспышке тройное небо солнца открыло,
  Темная Бездна правленье громадное выставила.
  Было полем его все, кроме конечной Мистерии,
  Почти что раскрыло свой край Непознаваемое.
  Бесконечности его я стали появляться,
  Вскричали к нему вселенные скрытые;
  Вечности воззвали к вечностям,
  Посылая посланье без речи, еще отдаленное.
  Поднявшиеся из чуда глубин,
  И пылающие с высот сверхсознательных,
  И сметающие горизонтальными вихрями,
  Миллионы энергий слились, и были Одним.
  Все стекалось неизмеримо в одно море:
  Все живые формы стали домами из атомов.
  Панергия, что жизнь гармонизировала,
  Держала существованье в обширном контроле;
  Частью того величия он был сделан.
  По воле он жил в Луче не забывающем.
  
   В том высоком царстве, куда неправде нет доступа,
  Где все различно и все есть одно,
  В океане Безличного без берегов,
  Личность - это якорь Всемирного Духа;
  Он дрожал от могучих маршей Силы Мира,
  Ее действия - товарищи мира Бога.
  Символическое я и слава добавочная,
  Тело было освобождено в душу, -
  Бессмертная точка силы, блок равновесия,
  В широком бесформенном приливе космичности,
  Сознательный край мощи Трансцендентного,
  Вырезающий совершенство из хлама мира,
  Он изобразил в нем смысл вселенной.
  Там сознание было близкой, единственной тканью;
  Далекое с близким едины в духовном мире,
  Моменты были, чреватые всем временем.
  Экран сверхсознательного был разрезан мыслью,
  Идея чередовала симфонии взгляда,
  Взгляд был киданием пламени из тождества;
  Жизнь была чудесным странствием духа,
  Чувство - волной Блаженства универсального.
  В царстве могущества и света Духа
  Как тот, кто вышел из чрева бесконечности,
  Он пришел, новорожденный, дитя безграничное,
  И вырос в могуществе Ребенка безвременного;
  Он был ширью, что вскоре стала Солнцем.
  Шептала сердцу великая тишь светлая;
  Его знание внутренний взгляд нашло неизмеримый,
  Взгляд наружу горизонтом был кратким не скован:
  Он чувствовал, думал во всем, его взгляд имел силу.
  Он общался с Несообщаемым;
  Его друзья - из сознания широчайшего,
  Подошли ближе формы широкие, тонкие;
  Боги общались с ним за вуалью Жизни.
  Его существо стало близко к вершинам Природы.
  Изначальная Сила взяла его в свои руки;
  его мозг был охвачен переполняющим светом,
  Всеохватное знание взяло его сердце:
  Поднялись в нем мысль, что земной ум не удержит,
  Играла мощь, что не знали смертные нервы:
  Он проник в секреты Сверхразума,
  Он вынес трепет Сверхдуши.
  Житель пограничья империи Солнца,
  Настроенный на высшие гармонии,
  Он связал творенье со сферой Вечного.
  Его части конечные абсолютов достигли,
  Его действия оформляли движенья Богов,
  Его воля взяла поводья космической Силы.
  
  Конец Песни Пятнадцатой
   Конец Книги Второй
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"