Аннотация: Внесены изменения. Редакция текста на 17 июля 2013
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ.
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь я среди пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей...
Восемь строк, о которых с детства мы знаем, что принадлежат они Лермонтову.
Давно уже раздаются голоса, пытающиеся опровергнуть привычную нам версию его авторства. Должен признаться, что доводы стороны опровергающей не во всём кажутся мне безусловно убедительными. Как, впрочем, не вижу стопроцентной уверенности и в аргументах сторонников канонической версии авторства.
Надо сказать, что споры по этому поводу ведутся чаще всего в области литературоведения. Использовал Лермонтов эти слова, не использовал. А эти использовал там-то. А эти не использовал никогда. А эти слова там-то использовал другой автор...
Одни горячатся, что нет подлинника автографа Лермонтова. Другие резонно перечисляют длинный список других его стихов, на которые точно так же нет автографа. Одни подозрительно кивают на то, что стихотворение стало известно через тридцать с лишним лет после смерти автора. Другие перечисляют им множество стихов Лермонтова, точно также ставших известными спустя десятки лет после его гибели.
Не являясь специалистом, не буду в этот спор углубляться. Но осмелюсь предложить уважаемым ценителям русской словесности некоторые мысли по этому поводу в несколько иной области знания.
Попробуем рассмотреть этот вопрос под другим углом. Поищем аргументацию там, где она обычно не ищется, или ищется вскользь. А именно. В областях историко-культурной и историко-социальной.
Для этого надо оставить в стороне поиски того, кто мог написать это стихотворение. И попробовать понять, когда именно могли быть написаны эти строки.
Предлагаю начать с простейших вопросов.
Прежде всего, давайте определим, чему именно посвящён этот стих?
Ответ простой. Отъезд автора и его прощание.
Уточним. Только ли прощание?
Ответ. Прощание автора с неприглядными сторонами прошлой жизни.
Так. А можно рассматривать указание автора на эти неприглядные вещи, как на их обличение? Острый выпад в их адрес?
Разумеется.
Тогда определим одну важную вещь.
Что именно видит автор наиболее ему враждебным в "немытой" "стране рабов, стране господ"?
Ответ очевиден. Вся острота авторского гнева обрушена здесь на "голубые мундиры". Половина первой строфы и вся вторая строфа, то есть большая часть стихотворения, вообще целиком посвящена их "всевидящим" глазам и "всеслышащим" ушам. И надежде скрыться от них где угодно, хотя бы и на самом краю земли.
Получается, что для автора главную ненависть в "немытой России" вызывает Отдельный корпус жандармов. Может быть, конечно, он не любит в ней ещё что-то. Но это что-то, получается, ненавидимо им во вторую очередь. И там, где требуется сказать о своих чувствах по поводу отъезда предельно кратко, для этого другого места здесь уже не остаётся. Или автор не хочет, чтобы упоминание второстепенного снизило яркость его эмоционального удара по главному, в его представлении, злу, с которым его ничто не примиряет в "немытой России".
Получается, что любое другое гадкое и подлое в России не так ненавидимо автором, как этот полицейский орган.
Но, согласитесь, здесь и начинаются непонятности.
За 4 года до этого Лермонтов потряс Россию своими гениальными стихами "Смерть поэта", шестнадцать последних строк которых явились поводом для его первой высылки на Кавказ.
В стихах этих потрясающе выражены негодование и ненависть. Но вот странность. Негодование и ненависть не к Отдельному корпусу жандармов. А к высшему свету. К высшей аристократии России.
"Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!"
Да, можно конечно вспомнить утверждения, что сама его первая высылка явилась следствием того, что стихи эти стали известны императору Николаю от Бенкедорфа. Примем однако во внимание то обстоятельство, что император узнал об этих стихах первым не от Бенкендорфа, а из анонимной записки, куда они были приложены со словами "Призыв к революции". Ясно, что для того, чтобы эта анонимка попала в личную почту императора, её отправитель должен был иметь немалые связи при дворе. Иначе говоря, принадлежать всё к тому же высшему свету. В любом случае, попала она на стол Николая, минуя всякую жандармскую структуру. Да и сам Бенкендорф узнал об этих стихах вовсе не от своих "глаз и ушей", а вполне легально, на балу, получив их от возмущённой аристократической общественности.
После возвращения Лермонтова из этой ссылки отношения поэта и высшего общества, при внешних проявлениях признания несомненного таланта поэта, продолжали оставаться натянутыми. Слишком многих задел он своими шестнадцатью строчками. Слишком многие приняли их на свой счёт. Таких оскорблений не прощают. Такие пощёчины - они на всю жизнь.
Почему же спустя всего четыре года после "Смерти поэта" в стихах о том ненавистном, что покидает он в России, ни словом не упомянут, даже иносказательно, этот самый высший свет? Дуэль Лермонтова с Барантом была вызвана такими же интригами того же самого высшего света, который спровоцировал дуэль Пушкина. Жандармы здесь были ни при чём. Огласка дуэли, так это столько молвы и пересудов всё того же "света", что никаких "глаз и ушей" не нужно. И решение о высылке принимал лично император, никакие не жандармы. Так почему так кардинально меняется наиболее существенный объект его ненависти? Народ, выходит, упрекнуть в его преданности жандармам автор этих стихов не позабыл. А высший свет упомянуть постеснялся. Главным бедствием России оказывается Отдельный корпус жандармов. Ни крепостное рабство, ни "барство дикое", ни высший свет. Только от "голубых мундиров" бежит на Кавказ автор. А остальное как будто не существует.
Не странно?
Ведь и время тогда было такое, что жандармы не воспринимались ещё в глазах просвещённого общества главным злом, охранявшем существующий порядок вещей. Не было тогда жёсткого противостояния массового революционного движения и жандармского противодействия ему. Потому, хотя бы, что не было тогда никакого массового революционного движения.
Кроме того. Автор стихотворения надеется, что едет в места, где можно избавиться от жандармского внимания. Простите. На каком основании? Каким образом можно было на это надеяться, если жандармы служили и на Кавказе? Какие-то иллюзии по этому поводу мог испытывать некий наивный штатский человек, не бывавший никогда здесь лично. Лермонтов же не мог этого не знать, потому что ехал сюда не в первый раз, бывал уже здесь ранее, в своей первой ссылке. Жандармский округ был образован на Кавказе как раз в 1837 году. А упразднено было управление Кавказского жандармского округа только в 1870 году. Вот после 1870 года, пожалуйста, можно было надеяться скрыться здесь от "глаз и ушей" сколько угодно. Но не Лермонтову, конечно. Он до тех времён, приятных своими либеральными ожиданиями, просто не дожил.
Теперь рассмотрим соображение более фундаментальное. Вот первое четверостишие.
Попробуем определить, какие чувства переданы этими словами. Они у каждого человека могут быть, конечно же, разными. Кто-то видит здесь ненависть к России. Кто-то, наоборот, любовь к ней.
На мой взгляд, наиболее мощно выражена здесь горечь. И даже несомненная гражданская скорбь. Но горечь и скорбь с отчётливым оттенком брезгливости.
Каждый, впрочем, может трактовать слова этих стихов всяк по-своему, однако никто, я думаю, не осмелится утверждать, что понимает их как одобрение или даже любование описываемым объектом. Думаю, нельзя не согласиться с тем, что чувства высказаны определённо негативные.
Во всяком случае эмоции вызывает к описываемому объекту резко отрицательные. И виден здесь, безусловно, подспудный упрёк.
"Преданный раб".
Но стоящее здесь же, совсем рядом, определение "Немытая" в совокупности вызывает не просто упрёк, а упрёк, безусловно, брезгливый. Нечистоплотность любого чувства не вызывает у нас обычно ничего положительного. А уж, если речь идёт о нечистоплотности пресмыкания, то здесь и говорить не о чем.
Так что позиция автора высказана здесь вполне определённо.
Но к кому именно выказана здесь авторская брезгливость? К России? К её народу? Вот же, прямо сказано - "И ты, им преданный народ". Да и что есть Россия, если не её народ прежде всего?
Иными словами, авторский упрёк и авторская брезгливость высказаны русскому народу.
Так. А что такое в 19-м веке понималось под "русским народом"? Аристократия? Дворянство? Купечество? Городские обыватели? Мещане?
Когда молодые люди того времени надумали нести освободительные идеи в гущу населения России, куда они обратились? Они пошли "в народ". Это так тогда и называлось - "хождение в народ". Даже целое течение тогда образовалось - "народники". Потом уже со временем развилось оно в революционное движение народовольцев.
Так куда шли агитаторы-народники?
Они шли в деревню. Потому что именно там и жил в то время русский народ. Не обижая все другие сословия Русского государства, можно совершенно спокойно согласиться с этим, памятуя о том, что проживало в 19-м веке в деревне до 90 процентов населения всей России. Кстати, и большинство городских рабочих того времени, представляли собой тех же крестьян, недавно оторванных от земли и и не теряющих с ней своей связи.
Получается, что авторский упрёк и авторская брезгливость высказаны в первую очередь русскому крестьянству.
Теперь давайте подумаем над тем, когда именно такая позиция могла быть высказана.
Здесь ведь имеется совершенно точная пограничная дата, изменяющая кардинально состояние русского крестьянства. 1861 год. Год отмены крепостного права в России. Соответственно, до этой даты крестьяне были крепостными. То есть, крестьянин был собственностью. А значит, приравнивался к вещи. Или тягловому животному. После же этой даты крестьяне стали лично свободными. Не буду касаться здесь вопросов степени этой свободы, это в данном случае не имеет особого значения. Значение имеет только тот факт, что до определённого времени крестьянство не имело никакой свободы выбора. С отменой же крепостного права крестьянство стало формально свободным, а значит, теоретически получило свободу изменять собственную судьбу.
Иными словами, отношение к русскому крестьянству действительно могло не быть однозначным на протяжении всего 19-го века. Одно дело, если речь идёт о крепостном крестьянстве, являвшемся, в представлении Александра Сергеевича Пушкина, например, жертвой тиранизма "дикого барства". Другое дело, когда речь идёт о свободном крестьянстве, не желающим, в чьём-то представлении, отказаться от своего традиционного покорства.
Поэтому, для того, чтобы понять хотя бы примерное время написания этого стихотворения, достаточно задаться вопросом. Каким было отношение просвещённого общества не к крестьянству вообще, а к крестьянству именно крепостному?
Слово здесь можно подобрать одно. Сочувствие. Сострадание. Искреннее оно было, это чувство, или показное, но всегда обязательно вслух именно такое. Это была в то время своего рода духовная традиция. Чувство вины. Комплекс вины. Это дожило у самых впечатлительных представителей дворянского сословия до самого 1917 года.
Вот, пожалуйста, пушкинская "Деревня".
"Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов".
Что видим мы в этих словах? Презрение к рабской покорности? Или сочувствие к "измученным рабам"? Очевидно здесь всё, по-моему. А сравним с "Прощай, немытая Россия"?
Получается, что речь здесь явственно идёт об отношении к двум разным объектам.
К подневольной жертве чужой беспощадной воли.
Или к объекту, который "свободно решает сам", быть или не быть ему жертвой.
Я упомянул в этой связи А.С. Пушкина не просто так. Трудно переоценить степень его влияния на читающую публику того времени. Как, впрочем, нельзя не забывать одновременно, что гений его выражал чувства, общие для всего русского общества, потому и находившие в его душе такой трепетный отклик.
Если же кто-то равнодушный относился к крестьянам, как к предмету неодушевлённому, как своего рода рабочему скоту, то и тому не было причин презирать крестьян . За что презирать мебель? Или корову? Или упрекать их за то, что они мебель или корова?
Теперь уточним наш поиск ещё одним вопросом, более предметным. Каковы были чувства самого Лермонтова к крепостному крестьянству? Насколько сильно отличались они от пушкинских?
Крестьянами владели дворяне. Это вызывало у некоторых из них, повторю, чувство вины. Во всяком случае у дворян с обострённым чувством справедливости. Относился ли к таким дворянам Лермонтов? Если принять во внимание ту степень обнажённости нерва, которую мы видим в его реакции на несправедливость и бессердечие, проявленные светом по отношению к памяти Пушкина, вопрос представляется излишним. Кроме того. Его мнение о Пушкине, как о гении, говорит о том, что он, как минимум, был близок ему по духу. А Пушкин крепостное рабство порицал, естественно. Публично обличая "дикое барство", о жертвах его высказывался с состраданием. И уж, во всяком случае, нигде не выражал упрёка этим жертвам за то, что они покорны или послушны. Так мог ли презирать крепостных за их покорство или преданность преклонявшийся перед Пушкиным Лермонтов? Или даже просто упрекать их в этом?
Не забудем здесь же то обстоятельство, что Лермонтов был наследником крупного состояния. Его прадед, Алексей Емельянович Столыпин был владельцем одного из лучших крепостных театров России. Его бабушка, Елизавета Алексеевна Арсеньева, завещавшая ему своё имущество, имела около 600 душ крепостных. Получается, что и сам он был потенциальным рабовладельцем. Во всяком случае, жил на доходы, созданные трудом крепостных. Написать "и ты, им преданный народ", упрекая тем самым и завещанные ему в собственность 600 крепостных рабов в послушании или преданности неким жандармам, мог только человек не очень порядочный. Лермонтов таковым не был. Да если бы даже и был. Любой непорядочный человек в то время непорядочность свою напоказ не выставлял. Не принято было. Не забудем, что речь здесь идёт не о нашей с вами современности.
Значит, написал эти слова другой человек. И написал не просто после смерти Лермонтова, но много позже, после 1861 года во всяком случае. О том, относился ли автор этих строк к дворянскому сословию, можно конечно гадать. Своё собственное впечатление о некоторой разночинности авторского духа в данном случае навязывать не буду. Впечатление - оно и есть впечатление.
Но что же, скажете вы, а как же "страна рабов, страна господ"? Ведь прямо же эти слова указывают на то, что речь идёт о крепостном праве.
Отвечу так. Да, звучит это на первый взгляд убедительно. На основании этих слов нам со школьной скамьи внушали, что этот стих "лаконически точно и беспощадно характеризует политический строй и систему феодально-крепостнических отношений "страны рабов, страны господ". Логика в этом, безусловно, присутствует. Однако, одновременно с этим, как-то незаметно упускается из виду довольно простое обстоятельство. Заключается оно в том, что такого рода толкование не является единственным. Что имеется, как минимум, и другое толкование этих слов. Не менее убедительное, на мой взгляд.
Слово "раб" не имеет единственного значения. Это может подразумеваться собственно раб. Но одновременно речь может идти о юридически свободной личности, пресмыкающейся перед кем-то или перед чем-то. Бывает ведь и рабство добровольное. Рабство духовное. Понятно, что такое толкование является не буквальным, а образным. Тем не менее, согласитесь, что наиболее часто это слово употребляется именно в переносном смысле.
Да что говорить. Именно сегодня мы видим замечательные примеры того, как российские либероиды именно в рабстве упрекают подавляющее большинство российского народа. Поскольку народ этот принимает проповедуемые ими ценности откровенно враждебно. И никого не смущает то обстоятельство, что никакого крепостного права в России сегодня никак не наблюдается.
Так что слова "страна рабов, страна господ" не обязательно могут передавать характеристику именно феодально-крепостнических отношений.
Теперь, по-моему, самое время обратить внимание на такую странность.
Понятие народ - мы с вами убедились в том, что речь в данном случае может идти в первую очередь о крепостном крестьянстве.
Если принять во внимание это обстоятельство, то положение, при котором народ, "послушен", "покорен" или, тем более, "предан" именно Отдельному корпусу жандармов, есть очевидная несуразица. Нелепость, в силу элементарного отсутствия общих точек соприкосновения. Потому что крепостное крестьянство и жандармы существовали в совершенно разных пространствах бытия. Никак и нигде совершенно не пересекающихся. Василий Осипович Ключевский писал по этому поводу, что "...общие правительственные учреждения ведали свободными, только высшим сословием. Какой социальный материал был у описанного сложного правительственного механизма, чем собственно правили эти бюрократические учреждения - Государственный совет, министерства и т.д.? Они правили ничтожной кучкой народа, может быть миллионом с небольшим душ; вся остальная масса ведалась своими особыми властями, и дело ее не доходило до общих учреждений. Один администратор того времени, принявши в расчет численное неравенство между свободными и несвободными людьми, рассчитал, что так как правительственные учреждения ведают только вполне свободными людьми, то Русское государство по количеству свободных людей в 45 раз меньше Франции..."
Да. Народ мог быть послушен. Да. Народ мог быть покорен.
Но кому?
Конечно же, своему господину. А кто его господин? Так ясно же. Барин. А что означает его всецелая покорность своему барину? Это означает, что только на его владельце были замкнуты все контакты крепостного крестьянина с внешним миром. Но это на самом верху. Повседневно же это были люди, избранные барином. Управляющие, бурмистры, старосты. Однако, замыкались эти связи у крестьянина, повторю, всё равно на своём барине. "Вот приедет барин, барин нас рассудит..."
Крепостной крестьянин мог за всю свою жизнь не только не увидеть ни разу ни одного "голубого мундира". Он мог даже и не знать о его существовании. Потому что никакой жандарм не мог его карать или миловать. Карать или миловать мог его собственный барин. Не буду вспоминать здесь приснопамятную Салтычиху, как самый крайний случай живодёрства. Таких салтычих обоего пола и разной степени оскотинивания немало было, надо полагать, в дворянской среде. Но даже и самые обычные из них всё равно имели право и возможность разнообразно наказывать своих крестьян. По отечески, так сказать. В отличие от любого жандармского чина, который прав таких, посягающих на чужую собственность, не имел. Разве только по просьбе самого господина.
Любые гипотетические претензии жандармов к любому крестьянину могли быть обращены только к его владельцу. Барину. Поскольку крепостной не являлся юридически самостоятельным лицом. За его поведение отвечал его владелец. Именно поэтому даны были ему права и власть наказывать или миловать крестьянина.
Какие жандармы, какое послушание или какая преданность крестьян этим непонятным им жандармам? Если только в 1841 году, в том самом году, когда погиб Лермонтов, было запрещено продавать крестьян в розницу. То есть, продавать без семьи. Как животных. Запрещено продавать их владельцам, заметьте. Никаким не жандармам.
Так что, любой "голубой мундир" мог претендовать на то, чтобы крестьянин был ему послушен, покорен или даже предан, то это только тот крестьянин, который принадлежал ему лично. На правах собственности. Как дворянину и барину. Но это, как мы с вами понимаем, могла быть слишком ничтожная часть крестьянства, для того, чтобы претендовать называться ни много, ни мало, но - народом.
Но вот, если речь идёт о времени написания этих стихов после 1861 года, тогда фраза эта теряет, конечно, свою восхитительную несообразность. И становится вполне нормальной. Юридически свободный крестьянин, получив свободу от барина, вполне оказывался во власти любого государственного чиновника. И жандарма, разумеется.
Это странность, представленная в самом общем виде.
В частности же, давайте снова попытаемся понять взгляды по этому поводу самого Лермонтова. Мог ли сам Лермонтов представлять себе народ "послушным", "покорным" или тем более "преданным" Отдельному корпусу жандармов?
Для того, чтобы попробовать разобраться в этом вопросе, предлагаю рассмотреть его известное размышление, наиболее близко лежащее по смыслу к затронутой теме. В своей неоконченной повести "Вадим" Лермонтов писал буквально следующее:
"Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесет жестокость и надменность своего повелителя, чем слабость его; он желает быть наказываем, но справедливо, он согласен служить - но хочет гордиться своим рабством, хочет поднимать голову, чтоб смотреть на своего господина, и простит в нем скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей! В 18 столетии дворянство, потеряв уже прежнюю неограниченную власть свою и способы ее поддерживать - не умело переменить поведения: вот одна из тайных причин, породивших пугачевский год!"
Кажется на первый взгляд, слова эти подтверждают родство взглядов автора "Вадима" и автора "Прощай, немытая Россия".
Но это только на первый взгляд. Если же всмотреться в смысл этих слов более внимательно, то возникает понимание того, что взгляды эти бесконечно далеки друг от друга.
Во-первых. Сразу же можно увидеть то самое соображение, на которое было указано выше. Говоря о народном покорстве, Лермонтов в повести указывает, что относится оно, конечно, ни к каким не жандармам, а к господам этих крестьян. То есть, к дворянам. Их владельцам. Что естественно.
И пусть не вводит нас в заблуждение то обстоятельство, что речь в повести должна была идти о временах Пугачёвского восстания, когда, как известно, жандармский корпус учреждён ещё не был. Были, впрочем, другие государственные структуры, родственные этой более поздней организации. Тайная канцелярия, например. Россия, в общем-то, обычно без органов политического сыска никогда не обходилась.
Да и речь автор "Вадима" ведёт, в данном случае, о неких общих, в его понимании, глубинных свойствах народной души. То есть свойствах вневременных, присущих ему изначально. Свойствах, которые можно отнести как к временам пугачёвским, так и временам более поздним. А значит, распространённых и на его современность в том числе.
Так что же мы с вами видим? Автору "Вадима" никакое вмешательство никакого политического сыска в отношении крестьянина и его барина как-то даже не пришло в голову. Он ясно обозначает две стороны господства и послушания. Дворянство и народ.
Автор "Прощай, немытая Россия" обозначает тоже две стороны господства и послушания. Жандармы и народ.
Снова задаю вопрос. Каким образом взгляды одного и того же человека могут оказаться столь разными по одному и тому же вопросу? И взгляды ли это одного и того же человека?
Или, если говорить точнее, взгляды ли это даже двух разных людей, живущих в одном времени? Взгляды ли это двух современников?
Ведь невозможно же себе представить стихи Лермонтова, где описывается полёт реактивного самолёта. Не потому, как мы с вами понимаем, что такой полёт невозможен. А потому, что возможность такого явления и существования такой техники не могла быть Лермонтову известна. Так и здесь. Господство дворян и послушание (или преданность) крестьян именно их владельцам были во времена Лермонтова данностью. Обыденностью. Послушание или преданность крестьян жандармам находилось за пределами этой данности, поскольку в его время деятельность жандармов крестьянской жизни никак не касалась. Это явление появится позднее, после того, как будет отменено крепостное право. И судьбой крестьянина станет распоряжаться не его барин, а государство.
Но даже и этот момент лежит на поверхности. Копнём ещё глубже.
Обратите внимание.
Автор стихотворения говорит о покорности и даже преданности народа жандармам. О покорности безусловной. О преданности вроде бы изначальной и ничем не оговоренной. "Страна рабов" предана жандармам в силу своей глубинной "немытой" сущности.
Лермонтов же в своём "Вадиме" увязывает верность и послушание своим господам с некими условиями, которые ставит им сам народ. Более того. Он прямо связывает причины Пугачёвского восстания с нарушением дворянством этих условий.
Но что же это за послушание, которое обставлено условиями? Что это за преданность, если при нарушении этих условий, русский крестьянин, по мысли Лермонтова, поджигает дворянскую усадьбу, а самого барина оставляет висеть на её воротах?
Да и вообще. Пушкин и Лермонтов, с их интересом к пугачёвской эпохе, явившей как раз ярчайшие примеры бунтарского духа. Как могли они полагать русский народ по самой природе своей покорным и преданным своим насильникам?
Нет. Лермонтовское понимание покорности и преданности народа своим господам (не говоря уже о чинах Особого корпуса жандармов) бесконечно далеко от понимания этих материй автором стихотворения "Прощай, немытая Россия". Здесь не случайная игра настроений или смена акцентов. Здесь глубинный антагонизм двух разных мировоззрений.
Отсюда, кстати, следует невозможность написания Лермонтовым этих стихов даже и случайно, под влиянием сиюминутного настроения. Потому что и случайное настроение не может существовать вне личности человека. А если говорить точнее, вне понимания им окружающей действительности.
***
Вы конечно обратили внимание на то, что, цитируя в настоящей статье это стихотворение, неоднократно приводились разные варианты некоторых строк. Хочу пояснить. Это вовсе не собственные вольности со стихом. Попробуйте поискать текст этого стихотворения в различных источниках, и вы обязательно столкнётесь сами с подобными разночтениями. Так что, если вы подумали, что канонический текст этого стихотворения просто перевирается некими заядлыми двоечниками, плохо выучившими этот стих, то здесь вы ошибаетесь. В применении к этому стихотворению обычное представление о каноническом тексте придётся забыть.
Так, например.
Перед нами современное 2-томное издание.
Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений: В 2 т. / Гл. ред. Ю. А. Андреев; Вступ. ст. Д. В. Максимова; Сост., подгот. текста и примеч. Э. Э. Найдича. - Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1989. - (Б-ка поэта. Большая сер.: 3-е изд.).
403
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
А вот другое издание, вышедшее практически одновременно, в 1988 году. Только в другом городе и в другом издательстве.
М.Ю. Лермонтов Сочинения в 2-х томах. М., Издательство "Правда", 1988.
Стихотворение это приведено по тексту почти дословно с предыдущим вариантом.
Позвольте, спросите вы. Что значит, "почти"? Разве это не одно и то же стихотворение одного и того же автора? Да, отвечу я вам. Это одно и то же стихотворение одного и того же автора. Но в 6-й строфе этого одного и того же стихотворения вместо слова "укроюсь", присутствующего в первом из этих изданий, в издании под номером два стоит слово "сокроюсь".
Более того. В примечаниях к правдинскому изданию сказано о том, что существуют и другие варианты этого стихотворения:
"Известно несколько вариантов текста, отличающихся друг от друга чтением стихов четвёртого ("И ты, послушный им народ", "И ты, покорный им народ") и шестого ("Укроюсь от твоих царей"). Публикуемая редакция наиболее вероятна по смыслу и по форме".
Добавлю от себя, что бывают ещё редакции, где имеются строки "Укроюсь от твоих вождей", а также "Укроюсь там среди пашей". Вместо "за стеной Кавказа" присутствует в некоторых случаях "за хребтом Кавказа".
Так что же это означает - "публикуемая редакция наиболее вероятна по смыслу и по форме"? Если перевести эти слова на нормальный человеческий язык, то звучит это так.
"Мы не знаем, что именно написал Лермонтов. Но вот, исходя из наших представлений о его творчестве, он должен был бы написать эти стихи именно так, а не иначе".
Здесь ничего не придумано лишнего, в попытке привести слова литературных специалистов к простой и незатуманенной форме? По-моему, нет. Как ещё можно понять утверждение, что именно это стихотворение наиболее вероятно "по смыслу и по форме" написал Лермонтов?
Между прочим. Следствием этой простодушной фразы неизбежно является понимание того, что нет у литературоведов твёрдой уверенности в авторстве этого стихотворения. Есть только длительное время складывающаяся традиция считать эти стихи принадлежащими перу Лермонтова. А если совсем просто. Существует договоренность специалистов полагать авторство этих стихов именно таким. После принятия этого символа веры всё остальное становится очень просто. Можно спокойно прикидывать, какие именно слова в разных вариантах этого стихотворения являются подходящими, а какие - не очень. То есть, какие слова можно оставить. А какие - выкинуть. Заметьте. Не какие слова написал автор. А какие слова будут здесь наиболее удачными.
Думаю, что вполне уместно, в связи с изложенным, вспомнить историю обретения этого стихотворения.
Стихи "Прощай, немытая Россия" были впервые опубликованы в 1887 г. в журнале "Русская старина" (N 12, с. 738-739) в статье писателя и историка П. А. Висковатова.