Чочиев Виктор Александрович : другие произведения.

Ссср

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ОТ АВТОРА. ИСКРЕННЕ. Любимейшим фильмом моего детства был "Чук и Гек". До сих пор явственно помню, как (увы, уже лет 50 тому назад...) у меня, сидящего у телевизора маленького мальчика на глазах наворачивались слёзы чистой радости и счастья, когда в конце фильма, стоя на табурете, Гек пел песню о Невыразимо Прекрасной Стране, в которой он жил, в которой каждый каждому "товарищ и друг". У меня - маленького, наивного и, наверное, доброго мальчика - дух захватывало от простодушной радости, что ведь и мне посчастливилось родиться в этой замечательной стране... А потом... Разумеется, с каждым годом жизнь всё более и более раскрывала мне глаза на мою страну... И эта страна оказалась совсем не такой, не той, о которой пел Гек. И я не могу простить ИМ того, что ОНИ обманывали... самое святое - маленьких детей, как ОНИ обманули... теперь уже даже не меня, а того маленького мальчика, которым я был полвека назад. И вот однажды вдруг захотелось написать о той, другой стране - "стране Чука и Гека", случись ей реально существовать и "досуществовать" до наших дней.

СССР, сценарий (мегадрама)

   Основные действующие лица
  
   Иван Ильич Серёгин (в детстве - Гек) - Председатель Президиума ЦК КПСС, худощавый мужчина сангвинического темперамента, около шестидесяти лет.
   Наталья Петровна - его жена, немного склонная к полноте флегматичная женщина с мягкими чертами лица, несколькими годами моложе мужа, врач.
   Эрнст - их внук, сын погибшего сына Петра (космонавта), художник, худощавый двадцатидвухлетний парень.
   Даша - их дочь, стройная, но некрасивая сорокалетняя женщина, врач.
   Кирилл - муж Даши, по образованию врач, лысоватый пухлый мужчина чуть старше Даши, подчёркнуто аккуратный в поведении и речи.
   Виктор Ильич Серёгин (в детстве - Чук) - брат Ивана Ильича, годом старше его, директор "Агро-экспорта", упитанный, жизнерадостный, уверенный в себе мужчина
   Ян Эдуардович Лаймонис - главный редактор газеты "Искра", аскетического вида мужчина сорока-пятидесяти лет, в сильных очках, говорит с лёгким прибалтийским акцентом.
   Члены Президиума ЦК КПСС (всем от пятидесяти до шестидесяти лет):
   Марлен Леонидович Дежнев - секретарь ЦК по организационной работе, дородный вальяжный мужчина, немного моложе Серёгина.
   Виктор Павлович Мазур - секретарь ЦК по безопасности, немногословный человек без особых примет
   Михаил Алексеевич Помыслов - секретарь ЦК по идеологии, мужчина "строгой" наружности с беспокойными глазами, выглядит моложе остальных.
   Игорь Маркович Коган - секретарь ЦК по науке и инновациям, академик, сосредоточенный, рассудительный человек, обычно отвечает после небольшой паузы
   Вера Францевна Гаккель - секретарь ЦК по пропаганде, подтянутая, немного нервная, симпатичная женщина.
   Арам Геворкович Манукян - секретарь ЦК по обороне, рослый крепко сложенный мужчина с крупно и резко очерченным волевым лицом, его поведение и речь - под стать внешности.
   Гайфулла Ильгизович Хабибуллин - секретарь ЦК по экономике, улыбчивый жизнерадостный, весёлый человек с "лёгким" характером.
   Олег Маркович Белькевич - секретарь ЦК по внешней политике, очень немногословный интеллигентный человек.
   Лидия Павловна Серова -. секретарь ЦК по социальной политике, немного полная женщина, по виду - простодушная и непосредственная.
  
   Титры
  
   Этот фильм - о великой стране, о первой в мире стране победившего социализма, где власть принадлежит народу в лице его лучших представителей - членов коммунистической партии. Честные, бескорыстные люди, подлинные патриоты своей Родины и настоящие интернационалисты - коммунисты подняли народ на борьбу с прогнившим царизмом, и им удалось почти невозможное - победить малой кровью, избежав гражданской войны, сохранив и приумножив всё лучшее, что было в дореволюционной России и создать великую страну - Союз Социалистических Советских Республик. Под их руководством советский народ смог победить гитлеровские полчища на чужой территории. Следующие поколения коммунистов, привели страну к процветанию, она стала лидером мировой цивилизации. Этот фильм об СССР, о том, каким он мог бы быть...
   2008-й год
   1. День первый. Сон.
  
   Ивану Ильичу снится сон - невыразимо сладкий и счастливый сон, навеянный ярчайшим воспоминанием его детства. Этот сон он уже видел множество раз. Ему снится затерянная в бескрайней тайге избушка, тёмные бревенчатые стены ярко освещённой комнаты, нарядная пушистая ёлка, весёлые люди вокруг: молодые сильные мужчины, статный отец, красавица мама и маленький брат. И посреди этой чудесной Новогодней Ночи он видит себя - худенького мальчика, стоящего на табурете и поющего звонкую радостную песню об удивительной, лучшей в мире, великой стране, в которой ему посчастливилось родиться и жить... А песня всё громче и громче, её подхватывает невидимый оркестр и хор чистейших детских голосов... Как в калейдоскопе, Иван Ильич вдруг видит множество самолётов (сначала поршневых, медленно проплывающих в лазурном небе на фоне кремлёвской звезды, потом - стремительно пронизывающих облака современных реактивных самолётов), гигантский ледокол во главе каравана судов, величественную гидростанцию, советскую ракету, стартующую с Луны на фоне чарующего земного диска, скоростной поезд на удивительном "парящем" мосту, счастливые лица взрослых и детей на праздничной демонстрации... И снова комната в избушке, и снова он видит и слышит себя...
   Губы Ивана Ильича подрагивают, пытаясь подхватить слова до сих пор любимой детской песни:
   "И где бы ты ни был, всегда над тобой Московское небо с Кремлёвской звездой! Поедешь на север, поедешь на юг - везде тебя встретит товарищ и друг! Москва моя, ты всем близка! Будь смелым и честным в работе своей, и всюду ты встретишь друзей! ...". Безмерное блаженство охватывает душу Ивана Ильича. Он знает, что это сон, и знает, что плачет от счастья...
  
   2. День первый. Утро.
  
   Небольшая скромно обставленная спальня современной квартиры. На стене висит несколько фотографий, на одной из них (черно-белой, уже слегка пожелтевшей) - поющий, стоя на табурете, худенький мальчик ("тот самый"...). Иван Ильич спит на спине на своей половине широкой двуспальной кровати. Её вторая половина пуста, но видно, что на ней тоже кто-то спал и уже встал.
   Иван Ильич просыпается и широко открывает глаза. Несколько секунд он лежит неподвижно, вспоминая только что увиденный сон. Прикосновением пальцев он смахивает слезинки, выступившие в уголках глаз. Внезапно раздаётся громкая рок-н-рольная музыка - это включился будильник. Иван Ильич нажимает на кнопку будильника и музыка обрывается. Иван Ильич садится на кровати. Нашарив ногами тапочки, он встаёт, берёт со стула халат, но раздумывает его надеть, кладёт обратно и направляется в смежную ванную комнату "как есть" - в просторных трусах и в майке.
   Закончив бриться и причесавшись, Иван Ильич выходит в просторную лоджию - тишина сменяется лёгким уличным шумом. Квартира расположена всего лишь на четвёртом или пятом этаже, но с лоджии открывается просторный вид на летнюю Москву - родной и любимейший город Ивана Ильича. Он энергично делает несколько приседаний, наклонов и других простейших гимнастических движений - не долее полуминуты и, зябко поёживаясь от утренней свежести, возвращается в спальню.
   Там он выбирает костюм (из четырёх-пяти, висящих в шкафу), подбирает к нему галстук и рубашку. Повесив пиджак и галстук на спинку стула и облачившись в брюки и рубашку, Иван Ильич проходит на кухню.
   Как и спальня, она невелика по размерам и выглядит весьма скромно. Жена Ивана Ильича -Наталья Петровна, стоит в халатике и шлёпанцах у электроплиты и печёт оладьи. Кухонный стол сервирован для завтрака - рядом с лежащей на большом блюде горкой уже готовых оладьев выставлены два стакана с соком, открытая упаковка со сметаной, тарелка с ломтиками папайи, заварочный и электрический чайник, сахарница, чашки, тарелки, блюдца.
   Иван Ильич походит и, обняв жену со спины за плечи, целует её в щёку.
   Иван Ильич (ласково). Доброе утро, Ташенька.
   Наталья Петровна (переворачивая блин, не обернувшись). И тебе, Ванечка.
   Иван Ильич садится за стол и начинает завтракать. Ест он подчёркнуто аккуратно и быстро. Наталья Петровна продолжает стоять у плиты и следить за блинами.
   Иван Ильич. Что, не спалось ?
   Наталья Петровна. Да... что-то... И с вечера, и под утро...
   Иван Ильич. А тебе когда сегодня на работу ?
   Наталья Петровна. После обеда. Медкомиссия в военкомате.
   Иван Ильич. Вот и поспи ещё, я уйду - а ты поспи.
   Наталья Петровна. Да уже не заснуть. Мысли всякие. Петеньку вспоминала... Скоро годовщина.
   Иван Ильич (вздохнув). Да... Девять лет уже...
   Наталья Петровна. А кажется, будто вчера... Съездим на могилу ? Ничто тебе не помешает ?
   Иван Ильич. Что может помешать... Конечно, съездим. Все вместе, вчетвером.
   Наталья Петровна. Вот и хорошо... Хорошо бы нам почаще ездить.
   Иван Ильич (вздохнув). Это конечно... Но, по крайней мере, мы знаем, что могила всегда в порядке, ухожена..
   Наталья Петровна. Так ведь чужими руками.
   Иван Ильич. Как чужими... Они же со всем уважением...
   Наталья Петровна вздыхает...
   Иван Ильич. ...Оладушки у тебя - объедение !
   Наталья Петровна. Не подлизывайся. У тебя не хуже получаются.
   Иван Ильич. Да что я... раз в год пеку.
   Наталья Петровна. ...Как себя чувствуешь с утра ? Выглядишь неплохо...
   Иван Ильич (бодро). Спасибо. Очень хорошо. И спал отлично. Даже видел свой любимый сон !
   Наталья Петровна. Что-то этот сон стал тебе часто сниться.
   Иван Ильич. Сам удивляюсь - чуть ли не раз в неделю ! Раньше так не было. К чему бы ?
   Наталья Петровна. Разве коммунист Серёгин верит в приметы ?
   Иван Ильич. Не верит. А всё ж таки с чем-то это связано...
   Наталья Петровна. А я в последнее время, что ни ночь - всё Петеньку вижу... То он маленький, то взрослый, а один раз был как бы даже старик... Помнишь, я тебе говорила ?
   Иван Ильич. ...И всё молчит ?
   Наталья Петровна. Молчит...
   Иван Ильич. Да-а...
   Закончив с последним блином, Наталья Петровна присела у стола, сложив руки на коленях. Иван Ильич пьёт сок.
   Иван Ильич. Что ж ты, Наташа, сок не подогрела - прямо ледяной.
   Наталья Петровна. Ой ! Забыла сказать - микроволновка твоя сломалась !
   Иван Ильич. Неужели ? Что ж... Имеет право. Я ведь её сделал лет двадцать...пять назад, не меньше. Заслуженная вещь ! Тогда ещё микроволновок почти и не было ни у кого.
   Наталья Петровна. Да... золотые у тебя были руки.
   Иван Ильич. Плюс диплом инженера-электрика... Вернусь с работы - попробую починить.
   Наталья Петровна. Может, новую купим ?
   Иван Ильич. Не починится - купим, конечно.
   Наталья Петровна (очень неуверенно). Ваня... А давай Лизе позвоним, пусть с нами съездит.
   Иван Ильич (со стуком поставив стакан на стол, резким тоном). Слышать о ней не хочу ! И не вспоминай !
   Наталья Петровна. Всё же она Пете жена была... Петю любила... И он её.
   Иван Ильич. Любила-разлюбила ! Шлюха она ! Просто шлюха. Ведь уж четвёртый раз замужем. А сколько их было просто так. Э-эх... Сама знаешь, намучался с ней Пётр. Кабы не она, может, и жив был бы сын. И как только её тогда пустили на переговорный пункт ! Нашла время исповедоваться - перед самой посадкой ! Вот и начудил он при приземлении... и погиб... А она... Дрянь !
   Наталья Петровна. Простить её надо, Ваня. Пора. Вспомни, как она переживала тогда... Почернела, поседела вся...
   Иван Ильич. Поседела - прокрасилась ! А Пётр и сам погиб, и пять человек - и каких парней! - с собой прихватил. Шалава ! А уехала зачем ? Почему ? Сноха Председателя Президиума ЦК живёт в Париже - позорище на весь мир ! Главное дело - миллионы к нам просятся и приезжают оттуда жить, и только сотни отщепенцев уезжают туда. И она среди них. Видеть её не хочу ! Забудь.
   Наталья Петровна. Как забудешь. Она Эрнику - мать !
   Иван Ильич. Эрнст сам разберётся. Взрослый уже. А ты забудь...
   Наталья Петровна. Ты успокойся, Ваня. Что ты разбушевался. Да и вредно тебе. Вон - даже лицо покраснело.
   Иван Ильич. А ты не вспоминай её. По крайней мере, при мне. Знаешь же...
   Наталья Петровна. Да я уже жалею, что сказала...
   Иван Ильич. Вот и не говори.
   Наталья Петровна. Вот и не буду.
   Иван Ильич. Вот...
   Допив залпом чай и промокнув губы бумажной салфеткой, Иван Ильич резко встаёт из-за стола. Наталья Петровна тоже встаёт и делает шаг ему навстречу.
   Наталья Петровна. Ну, благослови тебя Бог !
   Иван Ильич (укоризненно). Опять ты... Сама-то благослови...
   Наталья Петровна. Моё благословление всегда при тебе... (целует мужа в щёку) Ну, иди...
   Иван Ильич, целует жену и молча выходит из кухни. Зайдя в спальню, он повязывает себе перед зеркалом галстук и надевает пиджак. Потом через небольшой холл он проходит в свой кабинет, все стены которого уставлены книжными стеллажами, а посередине стоит
   Т-образный стол для заседаний, на короткой части которого виден большой экран персональной вычислительной машины, а на длинной его части лежит электронное устройство, похожее на мобильный телефон, но втрое большее по размеру и с меньшим количеством кнопок. Иван Ильич нажимает на этом устройстве какую-то кнопку (оно отзывается коротким звуковым сигналом) и кладёт его в специальный кожаную сумку с ремешком. Сумку он надевает себе на шею, так что она висит у него на груди.
   Затем Иван Ильич выходит из квартиры и направляется к лифту.
  
   3. День первый. Поездка.
  
   Выйдя внизу из лифта, Иван Ильич оказывается между высоких колонн, на которых стоит его дом, не имеющий первого этажа. У входа в лифт припаркован большой бронированный автобус с логотипом "ГАЗ" и большой надписью в строгом стиле: "ЦК КПСС". При очевидной тяжести и мощи автобус выглядит очень изящным. Дверь в его пассажирский салон предупредительно открыта. Иван Ильич заходит внутрь.
   В пассажирском салоне автобуса, похожем на комнату для совещаний, установлено несколько удобных кресел с маленькими столиками перед ними и небольшой диван. В конце салона - две двери в туалеты. Никакой роскоши.
   Войдя, Иван Ильич усаживается в ближайшее кресло и громко говорит (микрофоны скрыты где-то на стенах или потолке): "Здравствуйте, товарищи. Поехали. Сегодня не торопимся". Дверь закрывается, автобус почти бесшумно трогается с места и выезжает за ворота на улицу.
   Иван Ильич нажимает какую-то кнопку, и столик перед ним трансформируется в большой экран с клавиатурой. Некоторое время Иван Ильич просматривает заголовки новостей. Затем опять нажимает кнопку, и столик принимает свой обычный вид, а Иван Ильич, откинувшись на спинку кресла и придав ей чуть больший наклон, смотрит за окно.
   Великолепное солнечное утро. Автобус едет медленно, останавливаясь на светофорах. Перед взором Ивана Ильича проплывают улицы Москвы - широкие, чистые, зелёные, не обезображенные рекламой. Автомобилей много, разных и красивых - с названиями марок на русском языке и логотипами советских автозаводов. Дома очень разнообразны по архитектуре. На площадях и в скверах множество фонтанов. На тротуарах - нарядно одетые прохожие. Увидев автобус ЦК КПСС и сидящего у окна Ивана Ильича, многие их них улыбаются и приветственно машут руками. Иногда Иван Иванович взмахом руки отвечает людям, особенно сердечно (и с улыбкой) - детям. Наконец, миновав памятник Плеханову, автобус проезжает мимо Исторического музея, попадает на Красную площадь (на которой нет мавзолея) и медленно едет к Спасским воротам Кремля. Несмотря на ранний час, на площади уже много советских и зарубежных туристов, увешанных фото- и видео-камерами.
   Взглянув на настенные часы, Иван Ильич отдаёт распоряжение: "Остановка. Выхожу на пять минут." Автобус останавливается, дверь открывается, и Иван Ильич выходит на площадь. Вслед за ним из служебной кабины выходят три охранника. В их сопровождении Иван Ильич направляется к большой группе людей, ведомых экскурсоводом. Среди них, а затем и по всей площади проносится: "Серёгин... Серёгин...". Люди устремляются к нему, обступают плотной толпой, слышна разноголосица приветствий. Иван Ильич поднимает руку, и шум в толпе стихает.
   Иван Ильич (очень громко). Товарищи, здравствуйте ! Я тут остановился экспромтом - смотрю, до заседания Президиума у меня есть в запасе пять-семь минут ! А раз времени немного, давайте так - я помолчу и послушаю вас. Просьба высказываться коротко, внятно и громко, не перебивая друг друга - что на ваш взгляд особенно беспокоит общество и лично каждого из вас в эти дни ? Позже я обязательно обдумаю ваши мнения и обсужу их с товарищами в Президиуме. Договорились ? Тогда без раскачки - начинайте !
   - Запрет курения в общественных местах !
   - Правильный запрет !
   - Правильный !
   - Игры жестокие дети скачивают и играют ! Надо получше отгородить нашу инфо-сеть от западной !
   - Точно ! И порнография там же !
   - Что-то с сетью нужно делать ! Верно !
   - Фильтровать надо запад !
   - Престиж армии падает ! Не к добру это !
   - Давненько не воевали !
   - Лимузины стали с запада привозить ! Позор !
   - Новые направления в искусстве не поддерживаете !
   - Да не слушайте Вы патлатого !
   - Футболисты на чемпионате Европы опять без медалей (многие в толпе смеются) !
   - Магазинов мало в спальных районах !
   - Цены на многое несуразны, то слишком дёшево, другое - несуразно дорого (толпа зашумела).
   - Чаше нужно транслировать заседания Президиума !
   - Многие плохо работают ! За спинами отсиживаются !
   - Приспособились жить на пособия, всё якобы переучиваются !
   - Вы, Иван Ильич, зря на переговорах по-английски и по-французски говорите ! Не солидно для страны ! Лучше через переводчика !
   - Тем более, уж русский-то на западе хорошо знают !
   - Одежду нужно понаряднее шить ! Отстаём от запада !
   - Ну, и кто, кто вокруг плохо одет ?! Кто ?!
   - Всю моду на западе делают !
   - Ну, и бог с ней ! Что, нет дел поважнее ! Марс осваиваем !
   - А всё же...
   - Сами шейте себе !
   Иван Иванович поднимает вверх обе руки. Толпа затихает.
   Иван Иванович. Товарищи, не будем ссориться ! Тем более - у стен Кремля ! Каждый имеет право на своё мнение ! Спасибо вам ! Что-то из услышанного я ожидал ! Кое-что меня удивило ! Так что будет о чём подумать, посоветоваться ! Спасибо вам, товарищи ! Всего хорошего вам в работе и в личной жизни !
   Толпа отозвалась:
   - И Вам, Иван Ильич, успехов !
   - Здоровья Вам !
   - Спасибо Вам и всему ЦК за работу !
   - Привет всем товарищам в Президиуме !
   - Успехов всем вам в работе !
   - Берегите себя !
   - ...
   Иван Ильич направляется к автобусу, заходит в него, охранники тоже, автобус трогается с места, сидящий у окна Иван Ильич машет рукой людям, те - ему в ответ. Автобус въезжает в Спасские ворота Кремля.
  
   4. День первый. В Кремле.
  
   По красной ковровой дорожке Иван Ильич идёт вдоль длинного коридора, отвечая на приветствия попадающихся ему навстречу сотрудников ЦК.
   - Добрый день, Иван Ильич!
   Иван Ильич. Добрый день, Борис Александрович !
   - Здравствуйте, Иван Ильич !
   Иван Ильич. Здравствуйте, Зоя Фёдоровна ! Как муж ?
   - Послезавтра на выписку !
   Иван Ильич. Вот и отлично.
   - Здравствуйте, Иван Ильич !
   Иван Ильич. Здравствуйте, Михаил Назарович ! Сегодня хочу с Вами переговорить - "забейте" у секретаря десять минут после обеда, пусть уплотнит остальных.
   - Хорошо, Иван Ильич !
   Иван Ильич (вдогонку). Разговор будет о докладе Фрумкина !
   - Здравствуйте, Иван Ильич !
   Иван Ильич. Здравствуйте, Денис... э-ээ... Извините, забыл Ваше отчество...
   - Николаевич...
   Иван Ильич. Конечно - Денис Николаевич ! Извините, стареет память.
   - Да что Вы ! Не за что !
  
   Иван Ильич подходит к двустворчатой двери с табличкой "Зал заседаний Президиума ЦК" открывает её и попадает в "предбанник", где находится рабочее место секретарши, несколько диванов и огромные старинные напольные часы. Члены Президиума, разбившись на несколько групп, о чём-то переговариваются. Манукян - в генеральской форме, остальные (в том числе и женщины) - в строгих костюмах. В одной из групп Хабибуллин досказывает анекдот.
   Хабибуллин. ... А третий говорит: "Нет, мой петух никогда не кукарекает на заре. Дождавшись, когда начинают кукарекать другие петухи, он просто кивает головой в знак согласия".
   Хабибуллин заразительно смеётся. Стоящие возле него улыбаются.
   Серова (первой заметив Ивана Ильича). А вот и шеф появился !
   Иван Ильич (в сторону Серовой, с улыбкой). Любите Вы, Лида, иностранные слова. Ведь могли бы сказать коротко по-русски: "симпатичный товарищ Серёгин". (затем уже серьёзно, окинув взглядом комнату). Здравствуйте, товарищи ! (Члены Президиума вразнобой отвечают на приветствие Ивана Ильича) Я вижу, все члены Президиума в сборе - отлично. Приглашаю вас в зал, уже восемь.
   Секретарша распахивает двери, и все проходят в зал заседаний. Секретарша тщательно прикрывает двери, и в этот момент часы начинают отбивать восемь часов.
  
  
   5. День первый. Заседание Президиума.
  
   В центре зала заседаний Президиума стоит подковообразный стол, обращённый к большому настенному экрану. Возле стола стоят десять кресел с высокими спинками. Перед каждым из них на столе - экраны вычислительных машин и клавиатуры, а также бутылки с минеральной водой и стаканы. У стен также стоят несколько кресел.
   Иван Ильич подходит к первому попавшемуся креслу (не в центре и не с краю), садится и активизирует свой экран.
   Иван Ильич. Присаживайтесь, товарищи. Начнём работать..
   Члены Президиума, продолжая переговариваться, занимают кресла и активизируют свои экраны.
   (По ходу заседания его участники ведут себя весьма свободно: говорят, как правило, не вставая, но время от времени кое-кто поднимается из кресла - иногда, чтобы высказаться, иногда, чтобы просто размяться; все активно пользуются клавиатурами вычислительных машин, чтобы сделать какие-то заметки или отослать срочные распоряжения)
   Рядом с Иваном Ильичом усаживаются Дежнев и Гаккель.
   Гаккель. Я, Иван Ильич, к Вам поближе - сегодня мой день.
   Иван Ильич. Пожалуйста, как Вам удобнее... Товарищи, прошу тишины... Для начала, привет вам от граждан с Красной площади. Привет, благодарность за работу и добрые нам пожелания.
   Мазур. Иван Ильич, спасибо, конечно. Но по дружбе и долгу службы который уже год говорю Вам - такие остановки небезопасны.
   Иван Ильич. Виктор Павлович, разве вы сами не общаетесь с людьми на улицах ?
   Мазур. Я - это я. А Вы - Председатель Президиума, глава страны, И Вы выходите на улицы с пультом ядерной обороны на шее.
   Иван Ильич. Что же мне, оставлять эту "грибницу" (показывает на висящий на шее пульт) в пустом автобусе ?
   Мазур. Оставлять нельзя. И выходить нельзя.
   Иван Ильич. И с народом общаться нельзя ?
   Мазур. Можно - в специальное время в специальных местах.
   Иван Ильич. ...Со "специальным народом"... Нет, тут мы с тобой, Виктор Павлович, не сойдёмся. Партия наша и без того... по необходимости, конечно... слегка похожа на касту. А если мы ещё и с людьми перестанем общаться - во что мы тогда превратимся ? И потом, пусть даже меня вдруг не стало - ведь ничего же не изменится. Выберете нового Председателя, и пойдёт страна прежним курсом.
   Мазур (покрутив головой). О-ой, Иван... Прямо детский лепет ! Не при людях буде сказано...
   Белькевич (сухим тоном). Виктор ! Иван ! Прошу вас - прекратите препираться. Десять лет одно и то же...
   Иван Ильич. Хорошо, приступим к работе... Сегодня мы начнём обсуждение текущего положения дел в области нашей пропаганды. Отчёт Веры Францевны был разослан вам три дня назад. Надеюсь, все его тщательно изучили. (с улыбкой) Честно говоря, мне это удалось с большим трудом. Всё-таки триста семь страниц - это многовато. Я предлагаю на будущее, при составлении отчётов секретариата всё-таки придерживаться рекомендованной нормы: сто - сто пятьдесят страниц, не больше... Напоминаю, что на сегодняшнем заседании мы обсудим состояние нашей пропаганды и репутации нашей страны за рубежом. Положение с пропагандой внутри страны мы рассмотрим в следующий раз. Тут, мне кажется, проблем у нас побольше. Впрочем, посмотрим... Как обычно, обсуждать мы будем не весь отчёт, а его основные моменты. По ходу заседания Вера Францевна напомнит нам о них. Вам слово, Вера Францевна.
   Вера Францевна Геккель, не вставая, начинает свой доклад, демонстрируя на экране иллюстрации, включающие анимационные и видео-фрагменты. Географические карты некоторых регионов планеты, которые она показывает, не похожи на известные нам.
   Гаккель. Итак, наша пропаганда за рубежом...Как вы знаете, ещё на двадцать третьем съезде партии было принято важнейшее решение о придании нашей зарубежной пропаганде большего материального уклона, разумеется, без ослабления её идеологической составляющей. В те годы страна вышла на первое место в мире по среднедушевому уровню потребления. Это дало возможность резко поднять эффективность пропаганды советского образа жизни в её самой доступной - вещественной форме. Избыточность всех видов производства позволила раз и навсегда снять проблему дефицита внутри страны и резко увеличить экспорт, особенно промышленных изделий, которые во всём мире считаются эталонными по качеству, надёжности и, как правило, олицетворяют собой технический прогресс, хотя и не всегда соответствуют модным направлениям в дизайне.
   Дежнев. Ну, положим, дефицит кое-каких товаров существует. По себе знаю - отдыхал в Доминикане и пристрастился там к сигарам ручной скрутки, так у нас их вообще не продают.
   Гаккель. Марлен, ты же знаешь, у нас дефицитны только предметы роскоши, вроде твоих сигар... причём по принципиальным соображениям, а также очень редкие товары - просто невозможно централизованно запланировать такие закупки... Продолжаю... Так например, экспорт легковых автомобилей в этом году составил семнадцать миллионов. При этом все они, в отличие от западных, оснащены сверхэкономичными керамическими двигателями без системы охлаждения. По всему миру на наши легковушки огромные очереди.
   Иван Ильич. Кстати, наш автомобильный экспорт стабилизировался. Почему прекратился рост ?
   Гаккель. Может быть, лучше спросить напрямую Гайфуллу Ильгизовича,?
   Хабибуллин. Ну... Мы ведь работаем не во всех сегментах рынка, опять-таки по принципиальным соображениям. Не делаем автомобилей повышенного комфорта, роскошных, а также и дешёвых некомфортабельных машин малых классов.
   Дежнев. Что же, наши люди, строители коммунизма, не заслужили повышенного комфорта ? Бог с ними, с маленькими драндулетами, а вот машины повышенного комфорта нам делать не мешало бы. И для наших людей, и на экспорт. Чего мы боимся ? Да и роскошные машины можно было бы выпускать. Разве мало у нас достойных людей ? Те же герои космоса, выдающие деятели искусства, передовики производства наконец !. Или вот Иван Ильич - разве он не заслужил ? И чем будет плохо, если президенты других стран будут ездить на советских лимузинах ? Кстати, это имело бы огромный пропагандистский эффект.
   Иван Ильич. В отношении меня, да и всех нас - очень сомневаюсь. Подумайте, что скажут люди, увидев нас в лимузинах ?
   Манукян. Скажут "Рыба с головы тухнет". А ещё... у нас в Армении говорят: "Жирный ягнёнок достоин острого ножа". Это тоже скажут... В Армении.
   Серова. Как-то чересчур ты, Арам !
   Манукян (усмехнувшись). Я ведь армейский человек. Считайте, что "рубанул" с солдатской прямотой.
   Белькевич. А ведь Арам прав ! Когда это было, чтобы руководители партии купались в роскоши? Так мы скоро дойдём и до отмены партмаксимума !
   Хабибуллин. А что ? В своё время, когда наше общество было незрелым, партмаксимум был объективно необходим. Но я совсем не уверен, что его нужно придерживаться в наши дни. Я думаю, если мы его отменим, люди нас поймут.
   Помыслов. Подожди, Гай ! Тебе, что не хватает денег ?
   Хабибуллин. Дело не во мне, дело в принципе.
   Помыслов. Вот и продолжим придерживаться прекрасного принципа - коммунист, где бы он не работал, получает зарплату не выше средней по стране.
   Мазур. Зная, что они будут получать не больше, чем партмаксимум, некоторые отказываются, когда мы предлагаем им вступить в партию. Лично меня это задевает.
   Белькевич. Отказываются - и хорошо, таким не место в партии. Это значит, мы ошиблись, выбрав такого человека для кооптации в партию. Ведь какой почёт в обществе коммунистам !
   А если человеку это не нужно, если он предпочитает деньги почёту и доброму имени... К счастью, до сих пор слова "коммунист" и "бескорыстный человек" были синонимами.
   Дежнев. А я - так мечтаю о большой, мощной партии, этак миллионов двадцать членов. Для страны с населением в триста восемьдесят миллионов - не так уж и много Учтите, с коммуниста и спросить можно было бы больше, чем с беспартийного.
   Серова. Товарищи, честно признаюсь, по-партийному - мне зарплаты не хватает. Вы же знаете, у меня муж-инвалид. А тут, сколько не работай - всё на партмаксимуме сидишь...
   Иван Ильич. Товарищи, в последнее время дискуссия о партмаксимуме стихийно возникает у нас едва ли не на каждом заседании. Но всё же сейчас она неуместна - мы обсуждаем отчёт о пропаганде. Вопрос о партмаксимуме, раз уж он всем так интересен, надо будет обсудить на специальном заседании - думаю, не в ближайшее время. Вопрос этот нужно тщательно проработать, изучить общественное мнение как в партии, так и в стране в целом. Предлагаю поручить подготовку такого заседания совместно Лидии Павловне и Михаилу Анатольевичу, раз уж у них по этому вопросу противоположные мнения... Продолжайте, Вера Францевна..
   Гаккель. Иван Ильич, вы заметили, что стабилизировался экспорт автомобилей. Не растёт также экспорт высокотехнологичной бытовой и домашней техники, как мы держали около двадцати процентов мирового рынка, так и держим. То же самое касается тяжелого машиностроения - тридцать два процента, химии - шестнадцать процентов, по одежде, обуви, мебели у нас никогда не было больше десяти процентов. Причина этого весьма фундаментальна - транснациональные корпорации переносят свои производства в отсталые страны с низкой стоимостью рабочей силы, и нам просто трудно конкурировать, ведь наши трудящиеся - самые высокооплачиваемые в мире.. Но при этом, как бы ни была развита на наших заводах автоматизация и роботизация производства, конкурировать нам трудно... Дальше... Как показали проведенные за рубежом опросы, большой положительный эффект имело введение единого логотипа "СССР" на все наши товары, независимо от их назначения.
   Иван Ильич. Извините, я Вас перебью - правильно я понял, что по группе, так сказать, традиционных или обычных товаров перспектив увеличения экспорта практически нет ?
   Хабибуллин. Почему же... Захотим - так увеличим. Но надо в эти направления вкладывать больше ресурсов. А с ними у нас напряжённо. Чего стоит одна только реализация марсианского проекта ! Или наш проект астрофизических исследований - ужас ! И вообще, на науку мы денег не жалеем, так Игорь Маркович ?
   Коган (усмехнувшись). Трудно сказать. Как сказал один научный работник, "всё относительно". Но ведь именно продукция науки и её непосредственных приложений стали основной статьёй нашего экспорта, что, кстати, оказывает огромный пропагандистский эффект. Так, Вера Францевна ?
   Гаккель. Я как раз хотела к этому перейти. Игорь Маркович прав абсолютно. Что у нас непрерывно растёт, так это экспорт наиболее наукоёмкой продукции. В этой связи нельзя не отметить основополагающую роль специального постановления девятнадцатого Съезда партии о всемерном развитии кибернетики и генетики. Конечно, вычислительную технику сейчас где только не производят, но наша страна безусловный лидер, и именно мы внедряем самые совершенные технологии. В качестве примера, до сих пор нигде в мире ещё не освоена технология молекулярной сборки объёмных микросхем, запущенная нами в серийное производство три года назад... Нельзя не отметить выдающуюся роль наших достижений в вычислительной технике в деле пропаганды русского языка. Можно сказать, что в этом деле наша вычислительная техника сделала не меньше нашей замечательной литературы. Вся мировая компьютерная терминология и значительная часть технической литературы - русскоязычны. По существу, русский язык знают все образованные люди - не зная его, трудно работать на вычислительной технике, а она проникла в каждый дом. Нельзя не помянуть добрым словом наш текстовый редактор "Слово", редактор работы с таблицами "Превосходный" и прочие обиходные программы, которые стали стандартными во всём мире. Я бы сказала "советским стандартом". То же самое относится и к самой распространенной в мире операционной системе "Окна", которая непрерывно совершенствуется. Я считаю, очень правильным было решение об обязательном использовании в заставках всех наших вычислительных программ единого логотипа "СССР".
   Иван Ильич. Есть успехи в борьбе с "пиратством" ?
   Хабибуллин. Может быть, я отвечу ?
   Иван Ильич. Прошу Вас.
   Хабибуллин. За последний год процент незаконно используемых копий наших программ для вычислительной техники несколько уменьшился. Всего "на круг" с двадцати девяти до двадцати шести процентов. Нашей заслуги в этом нет - помогают зарубежные "друзья". Они ведь тоже производят так называемую "интеллектуальную собственность" и стараются её защитить. Я имею ввиду массовую халтурную продукцию Голливуда, бездарный музыкальный ширпотреб западного шоу-бизнеса и тому подобное. В последние годы в зарубежных странах приняты довольно жёсткие законы по борьбе с "пиратами". И если бы они строго соблюдались, мы бы горя не знали. К сожалению, как всегда у них, существует двойной стандарт в практике применения законодательства. Своё они стараются защищать хорошо, наше - очень формально, хотя межправительственные соглашения их к этому обязывают.
   Белькевич. Позвольте добавить. В настоящее время в Лиге Наций близка к принятию новая Хартия по защите интеллектуальной собственности. Нам удалось внедрить в её текст очень жёсткие формулировки. Так что возможны изменения к лучшему.
   Коган. Позвольте и мне дать небольшой комментарий. Пришла пора проинформировать вас о том, что "Слово", "Окна" и прочее - все эти программы уже отжили своё. Уже в этом году им на смену придут аналогичные по назначению программы, основанные на использовании технического искусственного интеллекта с возможностью полноценного голосового ввода-вывода информации. Работы над искусственным интеллектом и его приложениями - от уже упомянутых мной до оборонных - велись много лет, и, начиная с этого года мы планируем начать внедрение полученных результатов. Эти работы проводились в секретном режиме, и Виктор Павлович уверяет, что утечек информации за рубеж не было, так ? (Мазур кивает головой) Так что скоро наших противников ждёт очередной сюрприз.
   Иван Ильич. ... Вера Францевна, продолжайте.
   Гаккель. Другое не менее важное наше достижение, также имеющее огромный эффект в области пропаганды, основано на успехах в генной инженерии. Мы являемся крупнейшим в мире производителем и поставщиком эталонных растений и животных. А главное, самых эффективных лекарственных средств. Во всём мире в каждой домашней аптечке лежат советские лекарства. Так же как и в вычислительной технике, наше лидерство в генетике неоспоримо и, по существу, непреодолимо. По информации Игоря Марковича, скоро мы будем производить первые в мире человеческие органы, выращенные из зародышевых клеток вне организма. Это, несомненно, вызовет огромный международный резонанс.
   Мазур. Немалый резонанс уже вызвало то, что руководитель этого направления академик Поляков не возвратился из загранкомандировки и остался в Великобритании. Так что лидировать по человеческим органам мы будем недолго. Так, Игорь Маркович ?
   Коган. ...В современной науке работают коллективы... В институте Полякова около семисот сотрудников. Создана специальная экспериментальная база, накоплены горы информации, имеется уникальный фонд генетических материалов. Всё это осталось в стране. Наконец, в институте трудятся замечательные учёные, только докторов наук более тридцати. Сейчас институт возглавляет также выдающийся ученый, член-корреспондент Селивестров. Поэтому не думаю, что работа Полякова за рубежом поможет противнику резко сохранить отставание.
   Иван Ильич. Напомните мне, как он попал в "невозвращенцы" ?
   Коган. Я с ним общался не так уж часто. Друзьями мы не были. Но незадолго до его отъезда на этот злополучный симпозиум он как-то мельком посетовал, что его донимает комсомольский актив по линии антирелигиозной работы. Он ведь глубоко верующий человек, и никогда не скрывал этого.
   Иван Ильич. Всё чаще мне приходит мысль, а не поторопились ли мы с нашей программой полной атеизации нашего общества...
   Дежнев. Брось, Иван ! Программа правильная, и ты сам голосовал за неё. Верующих у нас уже сейчас не более четырёх-пяти процентов. Так что давно пора нам было полностью прикрыть эту зловредную религиозную лавочку ! Но ты надавил авторитетом, и программу растянули, сделали поэтапной. И вот реализуется первый этап - усиление атеистической пропаганды. Комсомольцы стараются. Тебе бы радоваться, а ты засомневался. А издержки - они будут всегда. Всегда найдутся отдельные люди, которым не нравится наша политика. И мы обязаны пренебречь их мнением в интересах большинства трудящихся.
   Мазур. Может, и перестарались комсомольцы. Но была и другая причина, более важная - жена Полякова, композитор Уразлиева. Кто-нибудь слышал о таком композиторе ? ...Правильно, никто не слышал, потому что её музыка у нас не исполнялась. И правильно, что не исполнялась ! Я послушал - какофония полная ! Ну я - ладно, не специалист. Однако и Союз композиторов выдал отрицательное заключение. Мы ведь на них не давим, так ? Что же нам - им не верить ?
   Иван Ильич. А за рубежом её исполняют ?
   Мазур. Там это целое направление. Вот и она примазалась. Видно, нормальную музыку такие как она писать не могут. А славы и денег надо. Вот и стараются сделать себе имя на эпатаже. Запад - он Запад и есть. Там всякого дерьма хватает, прошу прощения. Свободный мир... Ур-роды... Короче, это она напела Полякову, наверняка ! Всё бросить - друзей, любимую работу, Родину. И из-за чего ? Тьфу !
   Иван Ильич. А ведь это не первый случай, когда уезжают от нас хорошие учёные. К счастью, приезжает их неизмеримо больше. Игорь Маркович, а каков примерно процент выходцев из-за рубежа в кадровом составе наших ведущих научных центров ?
   Коган. Не более десяти процентов. А могло бы быть намного больше. И должно быть намного больше ! Учёным всего мира хорошо известно, что в советских научных центрах созданы самые благоприятные условия работы, включая и обеспечение необходимыми материальными ресурсами. Наши научные школы лидируют по большинству направлений. Поэтому не удивляет, что многие зарубежные ученые мечтают о работе в СССР, и мы имеем множество заявлений с предложениями конкретных научных тем, над которыми хотел бы трудиться соискатель. (возбуждается) Самые талантливые люди планеты стремятся к нам, а мы ставим им препоны ! Я считаю, что для научных работников иммиграционные критерии должны быть существенно ослаблены. (ещё более возбуждается и стучит пальцем по столу) И много раз уже говорил об этом! Быть двигателем научно-технического прогресса - это историческая миссия Советского государства ! А мы... (в сторону Мазура) Лишь двое из десяти учёных проходят Ваши, Виктор Павлович, тесты и проверки. Почему-то пролетарию приехать в СССР гораздо легче, чем учёному. А должно быть наоборот.
   Мазур. Ну да - наоборот. Всё у нас правильно. Учёные - народ сомнительный. Вот Вы, Игорь Маркович, в Бога верите ?
   Коган. ... Скорее нет, чем да.
   Мазур. (обведя всех взглядом) Вот вам и доказательство ! И это ответ члена Академии Наук на Президиуме ЦК !
   Иван Ильич. Н-да... Ответ хотя и странный, но всё же отрицательный. И несомненно, искренний... Вера Францевна, на что ещё Вы хотели бы обратить наше внимание ?
   Гаккель. Я хотела дать обобщающую информацию географического характера.
   Иван Ильич. Слушаем вас.
   Гаккель. Коротко о том, как изменились за последний год показатели симпатии к нашей стране в различных регионах мира. Начну с востока. Япония, Китай, Корея и страны Юго-Восточной Азии - практически без перемен. "Буферные государства" - Монголия, Уйгурия, Маньчжурия. После того, наш референдум отказал им в приёме в состав СССР, отношение их населения к нашей стране стало очень прохладным и за последний год практически не улучшилось, несмотря на все наши усилия.
   Дежнев. Да, дали мы маху... Надо было голосовать их по отдельности - и по очереди они все бы прошли.
   Белькевич. Вы же помните - хотелось избежать напряжённости и ревностного отношения между будущими республиками: кого-то первым принимать, кого-то последним - обиды были бы неизбежны. И потом, они же подали именно совместное заявление.
   Дежнев. Всё равно, надо было их по отдельности...
   Манукян. А с военно-стратегической точки зрения, даже хорошо, что эти страны не приняты в СССР. Не зря же мы их называем "буферными", и не зря мы в своё время сами способствовали их образованию. Всё-таки лучше не иметь границы с миллиардом китайцев. Бережёного Бог бережёт...
   Гаккель (с улыбкой). Ну вот, ещё один верующий в Президиуме... Я продолжаю... Индия - традиционно хорошие отношения с очевидной положительной динамикой... Далее Ближний восток... Как вы знаете, за последнее десятилетие массовые поставки советских термоядерных реакторов за рубеж привели к резкому падению цен на углеводородное топливо - основное богатство этого региона. Среднедушевые доходы населения упали примерно вдвое. Соответственно, доминировавшая прежде симпатия к нашей стране сменилась повсеместной неприязнью.
   Белькевич. Манифестации перед нашими посольствами продолжаются по сей день.
   Мазур. А ислам ?
   Гаккель. В настоящее время доминируют экономические факторы... Теперь страны Восточной Европы... Что касается социалистических стран (показывает на карте Болгарию, Венгрию, Австрию, Чехословакию и Польшу), интеграционные процессы идут полным ходом, и вероятно, ничто не может помешать их предстоящему вхождению в состав СССР. Опросы показывают, что если бы референдум состоялся сегодня, то за их вступление проголосовали бы семьдесят пять процентов жителей нашей страны, а по закону требуется не менее двух третей.
   Серова. Запас-то невелик - всего восемь процентов... Может быть принимать их по очереди, если это надёжнее ?
   Иван Ильич. А так и произойдёт. В любом случае. Тут ведь совершенно не такая ситуация, как была с "буферными странами".
   Гаккель. Дальше - Западная Европа и Северная Америка. К сожалению, в области идеологии и пропаганды между ними и нами сложился устойчивый баланс. Пропагандируемым нами жизненным ценностям и нашим достижениям они довольно успешно противопоставляют так называемые идеалы свободы и ничем не ограниченных возможностей - возможностей сколотить большое состояние, иметь слуг и помыкать другими людьми, возможности писать, петь, рисовать всё, что угодно, возможность употреблять наркотики, наконец.. К сожалению, это привлекает значительную часть населения. Так же как и обиходная мишура их жизни : огни реклам, причудливая одежда, предметы роскоши - словом, всё то, что так чуждо советским людям.
   Помыслов. Не всем, Вера Францевна, не всем...
   Гаккель. Можно сказать, что в этих странах сложилось совершенно бездуховное общество потребления - я уточню - общество чрезмерного потребления, как идеала. Ситуация выглядит даже парадоксальной - ведь на самом деле потребление на душу населения в СССР значительно выше, причём разрыв постоянно увеличивается. Но наши идеалы пока не становятся от этого привлекательными для большинства населения этих западных стран.
   Иван Ильич. Ничего ! Совершенно очевидно, что время работает на нас.
   В зал заседаний бесшумно входит секретарша, она направляется к Ивану Ильичу и, подойдя, что-то говорит ему на ухо.
   Гаккель (продолжает, не обращая внимания на появление секретарши). И в заключение - Африка и Латинская Америка. Это наш основной резерв. В последние годы...
   Иван Ильич встаёт.
   Иван Ильич (обеспокоенно). Товарищи, прошу прервать заседание. У меня в семье случилось происшествие. Продолжим обсуждение в следующий раз, хорошо ?
   Серова (участливо). Что стряслось-то, Иван Ильич, если не секрет ?
   Иван Ильич (махнув рукой). Какие могут быть секреты от ближайших товарищей ! Внук задержан милицией за хулиганство. Уже оформили ему семь суток общественных работ.
   Дежнев и Мазур многозначительно переглядываются.
   Белькевич. Где же это его угораздило ?
   Иван Ильич. На выставке... "Авангард - 21-ый век". Открылась вчера - слышали ? Внук там выставлялся.
   Дежнев (чуть в сторону). Наслышаны, как же...
   Помыслов. Надо же ! На Эрнста совсем не похоже...
   Манукян. Не могу поверить !
   Иван Ильич. Я и сам ошарашен. Но, к сожалению, это факт. Хочу сейчас съездить к нему, расспросить... может быть, помочь чем-нибудь.
   Хабибуллин. Чем ему поможешь... Будет теперь неделю метлой махать.
   Иван Ильич (печально вздохнув). Это верно... И всё равно - ведь надо же поговорить. Сейчас заеду за женой - и к нему. Нужно как-то поддержать его... и нахлобучку задать.. на будущее... Так мы закончили на сегодня ?
   Все встают и выходят из зала.
  
   6. День первый. Эрнст.
  
   Пасмурно. В аллее немноголюдного парка на скамейке сидят Иван Ильич и его внук Эрнст - гладко выбритый и коротко стриженный молодой человек. Он обут в кирзовые сапоги, и поверх своей одежды (джинсы и рубашка) на нём брезентовый фартук с нагрудной надписью "ПКиО им. Герцена". Рядом со скамейкой на траве лежит ручная бензо-косилка.с логотипом "Одеса" на корпусе. Неподалёку прохаживаются двое охранников Ивана Ильича.
   Иван Ильич. ... Сняли твою картину с выставки - согласен, беда. Но ведь не повод же к рукоприкладству ! Ведь ты человека ударил по лицу ! Этому мы тебя учили ?
   Эрнст (досадливо). Не учили, дед, не учили ! Только давай без риторики. А этому гаду я бы снова вломил, повтори он то, что сказал.
   Иван Ильич. Эрнст !
   Эрнст. Дед, а как себя вести, если какой-то хмырь-гадёныш оскорбляет твою девушку ? Не в суд же подавать !
   Иван Ильич. Так вот, в чём дело - значит, он оскорбил Олю...
   Эрнст. Причём тут Оля ! ...Про себя бы я стерпел. Я и стерпел - чего там только про меня не говорили...
   Иван Ильич. Кто "говорили" ?
   Эрнст. Эти... из отдела культуры.
   Иван Ильич. А что он, собственно, сказал - этот "хмырь" ?
   Эрнст. Не хочу я повторять этих слов... не могу. И судье не сказал. И тебе незачем их слышать
   Иван Ильич. Вот как... (с лёгкой иронией) Так выходит, ты молодец ? Кругом прав ?
   Эрнст. Вот опять ты, дед... Ну, скажи, как ты сам поступил бы, если бы кто-нибудь при тебе оскорбил бабушку ?
   Иван Ильич (удивившись нелепости вопроса). Как это ?
   Эрнст. Грязными словами.
   Иван Ильич. Даже не могу себе представить.
   Эрнст. А ты постарайся.
   Иван Ильич. Намекаешь, что я полез бы в драку ?
   Эрнст. Наверняка.
   Иван Ильич. ...Н-да... возможно....
   Эрнст (по-детски обиженно). А на меня ругаешься...
   Иван Ильич (в растерянности). А что мне делать - нахваливать тебя ?
   Эрнст. Вообще-то я уже давно взрослый...
   Иван Ильич (вставая). Ну, ладно ! В первом приближении ситуация прояснилась. Закончим этот разговор дома... после твоей "отсидки".
   Эрнст. Через неделю...
   Иван Ильич. Вот именно. Приходи... Бабушка будет тебя навещать каждый вечер. Приехала бы и со мной, позвонил ей - а у них там конференция, и она что-то докладывала.
   Эрнст (с улыбкой). Пусть ватрушек своих приносит... побольше - буду тут делиться.
   Иван Ильич. Сегодня откуда ей взять ? Завтра напечёт... А мне пора идти - через час переговоры с премьер-министром Италии. Вчера замучил он меня - всё пытался говорить по-русски.
   Эрнст (встаёт). До свиданья, дед. Ты уж меня извини.
   Эрнст. А ты меня - наговорил я тут... Ты бы всё-таки подумал о себе... Дай-ка я тебя, мальчика поцелую.
   Иван Ильич целует Эрнста в щёку, встаёт и уходит вдоль аллеи в сторону поджидающих его охранников. Эрнст поднимается со скамьи, надевает на плечо ремень бензо-косилки, запускает её мотор и продолжает косить газон.
  
   7. День второй. Заседание Президиума.
  
   Двери распахиваются, и в зал заседаний входят члены Президиума. Они рассаживаются, и Иван Ильич открывает заседание.
   Иван Ильич. Товарищи, начнём нашу работу ! На прошлой неделе мы обсудили состояние нашей пропаганды за рубежом. Сегодня Вера Францевна доложит нам о пропаганде внутри страны.
   Гаккель. Я начну с темы антирелигиозной пропаганды, которую мы сегодня фактически уже начали обсуждать в "предбаннике" до начала заседания. Четыре-пять процентов верующих, о говорил Марлен Леонидович - это ведь официальная цифра, результат опросов. Но ведь опросы в этом тонком деле - вещь лукавая. Недавние исследования показали , что с определённой симпатией к религии относится примерна четверть населения, а среди населения с мусульманскими корнями - до сорока процентов, в том числе и молодёжь. Отдельный вопрос - миллионы наших иммигрантов. Заполняя анкеты, они все указывают, что являются атеистами - знают, что иначе им не въехать. Но детальные исследования показали, что примерно половина иммигрантов либо верят, либо с симпатией к вере относятся. Вот такая картина. В общем, не сдаёт религия своих позиций. И это при том, что сами служители культа ничего особенного для этого не делают. Значит, дело не в них, а в людях.
   Мазур. Ну и в нас, конечно. Я имею в виду партию, ЦК и особенно всех присутствующих.
   Помыслов. Не понимаю ! Не понимаю, почему вера... ну, или симпатия к ней так глубоко укоренились в людях. Что людям нужно ? Ведь наш "Моральный кодекс строителя социализма" лучше всех религиозных заповедей вместе взятых ! Главное, у них там труд - наказание рода человеческого, а у нас - вся слава труду, а не Господу. Ну разве мы не правы ? Ведь всё, всё вокруг нас - дело рук и мозгов человеческих !
   Манукян. Вряд ли самоотдача и качество труда, да и воинской службы, зависят от того, верует человек или нет.
   Коган. Согласен.
   Серова. А я - нет. Мы стремимся к общественному прогрессу, а идеал веры - не прогресс общества, а преображение человека, индивидуума.
   Коган. И несмотря на это, Арам Геворкович прав - вера не препятствует высокой трудовой активности личности. Я думаю, все мы с этим согласимся.
   Хабибуллин. Вопрос спорный... и не простой.
   Серова. И другое тоже - "любите врагов своих". Да ведь не за что нам их любить ! Тех же зарубежных противников. К слову сказать, они нас вообще ненавидят... гадят нам, где только могут, хоть и верующие все. Что же они нас не возлюбили ? Да если бы не эта пресловутая "грибница" на шее Иван Ильича, давно бы они нас...
   Иван Ильич. То, что религию нужно искоренить, что пришло время нанести по ней решающие удары - в этом у меня сомнения нет. Как нет сомнения и в том, что дело это весьма деликатное.
   Оно требует и времени, определённого терпения, такта и осторожности. Но вот о чём я думаю всё чаще. Людям, в жизни которых религия и вера занимают значительное место, мы должны дать что-то равноценное взамен. Вакуум, который образуется в сознании людей, следует заполнить. Подчёркиваю - чем-то равноценным, а лучше существенно превосходящим по жизненной и мировоззренческой ценности.
   Гаккель. Наша агитация и пропаганда нацеливает людей на личностное и профессиональное совершенствование. Она успешно воспитывает здоровый патриотизм, верность идеалам социализма. Она призывает бросать дерзкие вызовы сложнейшим проблемам науки и техники, к самоотверженности при решении этих проблем на благо нашей Родины. И нельзя сказать, что наша пропаганда в этом неэффективна. В конце концов, наша страна процветает, общество в целом консолидировано, внешние угрозы минимизированы ... хотя Иван Ильич всё ещё не снимает со своей шеи "командный пульт".
   Иван Ильич. (шутливо) Надоела мне эта "грибница - сил нет ! Вся шея в мозолях !
   Манукян. Отставить несерьёзные настроения ! И потом, Иван... и другие тоже... что это за слово такое к вам всем прилипло - "грибница" ? Не дошутиться бы нам...
   Иван Ильич. (посерьёзневшим голосом) Прошу прощения, Арам. Действительно, пытался пошутить. Вижу, что неудачно.
   Гаккель. Так вот... (встаёт) основной недостаток нашей агитации и пропаганды я вижу в том, что она хороша и полезна только для сильных людей. Для людей, действительно способных на те свершения, к которым мы их призываем. Заметьте - призываем-то всех ! Но ведь не все могут делать открытия мирового значения или написать выдающуюся симфонию, не каждый полетит в космос, не каждый прославит нашу страну. Всё это удел людей более или менее выдающихся. А таких меньшинство. Это авангард нашего общества. И есть основная масса трудящихся... трудящихся в науке, промышленности, искусстве - которая принимает установки нашей пропаганды и в меру сил следует им, но в силу ограниченности своих возможностей никогда не одержит больших побед. Это тоже сильные люди, которые нашли своё место в жизни... А есть люди слабые. Их тоже много. И они понимают или чувствуют, что все наши призывы - не для них, что они не справятся, не способны. Я лично знакома с такими людьми. Да и каждый из вас тоже. Эти люди не плОхи, они ни в чём не провинились. Но определённый, я бы сказала, экстремизм культивируемых нами и принятых обществом жизненных ценностей делает многих из этих людей несчастными. И наконец, есть люди... на которых попросту обрушиваются горе и несчастья, чаще всего личного характера. Увы, такое возможно и в социалистической стране. Наше упущение и наша вина в том, что мы ничего не предлагаем слабым и несчастным людям. Они для нас, точнее для нашей пропаганды, как бы не существуют. Чем поможет в их бедах Моральный кодекс строителя социализма ? Мы никак не поддерживаем их. Я не говорю о материальной и социальной поддержке, я говорю о поддержке идеологической. Так и хочется сказать "душевной"... И именно такие люди обращаются за поддержкой к вере, к религии. Вот почему религия так медленно сдаёт свои позиции.
   Иван Ильич. Так чего же, по-Вашему, нам не хватает ?
   Гаккель. Я думаю, человечности... Человечности не вообще, а в подходе к каждому человеку.
   Иван Ильич. И что же нам делать, что поправить в нашей работе ? Предложите.
   Гаккель. Что делать в этом направлении - не знаю. Более ясно, чего делать не надо. Не нужно, например, антирелигиозных комсомольских рейдов и прожекторов. И вообще, не комсомольское, не молодёжное это дело.
   Коган. Н-да, трудно ожидать человечности от комсомольских рейдов...
   Хабибуллин. Чем плохи комсомольцы ? Сами работали в комсомоле - отличное было время !
   Белькевич. Не комсомольцы плохи, а не всякая задача им по плечу.
   Серова. Чего только не услышишь на Президиуме... Хорошо, комсомольский актив этого не слышит.
   Иван Ильич. Кстати, вчера люди с Красной площади просили почаще транслировать заседания Президиума...
   Дежнев. Ты хочешь сказать, что народ в этом тебя поддерживает ? Ну, и что он услышал бы сегодня? Эти пассажи товарищей Гаккель... Когана... и примкнувшего к ним Белькевича ? Никаких трансляций вообще !!! Мы должны иметь возможность высказываться свободно, не думая о народе.
   Помыслов. Не думая о народе ?
   Дежнев. Михаил, не лови меня на слове...
   Белькевич. Вера Францевна, Вы понимаете, что Вашей работе может быть дана неудовлетворительная оценка ?
   Коган. Почему только ей, а не всем нам ?
   Белькевич. Потому, что не все мы, а именно Вера лично отвечает в ЦК за агитацию и пропаганду.
   Иван Ильич. Олег, если мы не отвечаем, тогда зачем собрались и обсуждаем этот вопрос ? Вера Францевна, продолжайте.
   Гаккель. Лично я и мой отдел делаем всё, что в наших силах, отдаём себя работе без остатка. Но действительно, иногда возникает ощущение, что делаем что-то не то. Разумеется, все рекомендованные съездом мероприятия реализуются. Они вам хорошо известны. После съезда наш атеизм перестал быть снисходительным и, можно сказать, стал "воинствующим", как в первые годы после Революции. Об эффективности наших мероприятий пока судить слишком рано, ведь мы имеем дело с очень инертными социальными явлениями.
   Дежнев. Какой уж там "воинствующий" атеизм... Одни слова ! Всё агитируем, убеждаем - через литературу, кино, инфо-сеть и тому подобное. А по-моему, нужно просто начать поэтапно закрывать все церкви. А те из них, что не имеют исторической или архитектурной ценности - так и вообще сносить. Сегодня всё ещё существуют в стране два идеологических полюса, к которым тянутся люди - наш и не наш, то есть религиозный. И сколько бы мы не увещевали людей, всё равно какая-то их часть тянется к полюсу религиозному. Согласен с Верой, что это арьергард нашего общества. А теперь представим себе, что религиозный полюс просто исчез - искоренили мы его. И что тогда ? А вот что - потянутся все люди к тому полюсу, который останется, то есть к нам. В том числе потянутся и "униженные и оскорблённые", о которых так печётся Вера... Францевна.
   Мазур. А что... в этой логике что-то есть...
   Иван Ильич. По-моему, в ней есть простая ошибка - закрыв и разрушив церкви, мы не ликвидируем "религиозного полюса". Его притягательность может от этого даже усилиться.
   Вера Францевна садится на своё место.
   Мазур. Чересчур ты, Иван, всё усложняешь в этом вопросе. И вообще, нет у церкви в Президиуме друга и защитника лучше тебя. Десять лет ты у нас "Первый", и все эти годы гнёшь свою осторожную линию.
   Иван Ильич. Виктор, ты же знаешь, что я - убеждённый атеист. Ты ведь не сомневаешься в моей искренности ? И я искренне считаю, что религию в обществе нужно искоренить. Но искоренить - это ведь как в борьбе с сорняками - нужно удалить именно корни. А здания церквей - это всего лишь "вершки", но не корни религии... В общем, сегодня ясно одно - у нас нет ни полного понимания проблемы, ни единодушия в том, как её решать. Давайте вместе ещё раз хорошенько всё обдумаем. Не впопыхах. Привлечём к обсуждению Общественную палату при ЦК, Совет старейшин, творческие общественные организации. А сегодняшнее заседание... Лично я им доволен... и благодарен Вере Францевне - она проделала большую работу и помогла нами обнажить проблемы.
   Хабибуллин. Так что, расходимся ?
   Иван Ильич. В повестке дня у нас значится ещё и "Разное"".
   Хабибуллин (с шутливым испугом). У-уу ! Это до вечера... А мне в семь - на футбол !
  
   8. День третий. Эрнст.
  
   Квартира Серёгиных. Раздаётся дверной звонок.. Вытирая руки о полотенце, из кухни торопливо выходит Наталья Петровна. Она открывает дверь, и в квартиру заходит Иван Ильич. Наталья Петровна привычно подставляет ему щёку, и он целует жену.
   Наталья Петровна. А у нас Эрник ! Сказал, что поужинает с нами.
   Иван Ильич. Отлично ! Вот и на нашей улице праздник !
   Наталья Петровна. Мне на кухне надо ещё повозиться, минут через десять попрошу к столу.
   Иван Ильич. А он надолго к нам ?
   Наталья Петровна. Не знаю. Сказал: "Надо бы с дедом поговорить". Кстати, ты внука и не узнаешь !
   Иван Ильич. Ну что же, поговорим...
   Иван Ильич снимает с себя сумку с "грибницей" и пиджак, вешает их в прихожей, ослабляет узел галстука, надевает тапочки и проходит в гостиную.
   Она просторна и обставлена современной мебелью. В центре стоит овальный стол, у стены - пианино, за которым сидит внук Ивана Ильича Эрнст. За время, прошедшее со дня их последней встречи в парке, он отрастил себе бородку а-ля Хемингуэй С рассеянным видом Эрнст наигрывает "Girl". Увидев вошедшего деда, он встряхивает головой и подчёркнуто энергично с пафосным выражением лица начинает играть марш "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...".
   Остановившись в двух шагах от пианино и заложив руки за спину, Иван Ильич любуется внуком, слушая его шутливое музицирование. Внезапно Эрнст прерывает игру и встаёт. Внук и дед молча делают по шагу навстречу друг другу и крепко, по-мужски обнимаются.
   Иван Ильич. Давненько не виделись ! Надо же - бороду отрастил !
   Эрнст. Пора ! Не зря же отец меня назвал именем Хемингуэя.
   Иван Ильич. Да уж, одно время Пётр им зачитывался... Ты знаешь, в конце своей жизни твой отец и сам стал чем-то похож Хемингуэевских персонажей...
   Эрнст. Не замечал.
   Иван Ильич. Ты был пацан.
   Эрнст. Он ощущал себя "потерянным", одиноким или что-то в этом роде ?
   Иван Ильич. Пожалуй... да... какой-то мере так оно и было... Но это было одиночество сильного человека.
   Эрнст. Из за матери ?
   Иван Ильич. Думаю, что не только... Что-то томило его, не давало покоя... Они никого не пускал в своё сердце... Да... Хемингуэй... Он писал для мужчин...
   Эрнст. ...Скоро будет девять лет.
   Иван Ильич. Мы как раз с бабушкой говорили об этом сегодня утром. Полетишь с нами на могилу ?
   Эрнст. Конечно... Дед... хочу посоветоваться с тобой. Какая-то фигня пошла у меня в жизни... Безысходная безнадёга...
   Иван Ильич. Это связано со злополучной выставкой и милицией ?
   Эрнст. Давай не будем вспоминать об этом инциденте. Тем более, что бабушка уже выспросила у меня все подробности, и ты, наверняка, всё знаешь.
   Иван Ильич. Ну, не будем - так не будем. Тогда по существу - твоя "безнадёга" меня ничуть не удивляет! По моим представлениям, "фигня" в твоей жизни началась пару лет назад, когда ты ни с того, ни с сего примкнул к "андеграунду"... Слово-то какое ! "Подпольщики" липовые... Да и самоназвание иностранное выдаёт их с головой - вся их мазня несамостоятельна, подражание западу. Оттуда этот затхлый ветер. И очень мне жаль, что вот и тебя он подхватил и унёс неведомо куда.
   Эрнст. А ты не допускаешь мысли, что ветер этот, наоборот - свежий, что именно советское искусство отстаёт, что оно консервативно и провинциально, что по-другому и быть не может после стольких лет изоляции от мировой культуры ?
   Иван Ильич. Эрнст, всё-таки у меня внук художник, и поэтому за изобразительным искусством я слежу... с особым интересом... хотя, конечно, времени не хватает. Скажи, ну какая изоляция ? Особенно, в последнее время, когда через инфо-сеть доступна любая информация. Нам о них, им о нас.
   Эрнст. Им о нас - вряд ли. Наши журналы в инфо-сети постоянно блокируются. Так что о наших работах мало кто не знает... и в стране, и за рубежом. А главное в том, что нашему искусству не дают развиваться в одном русле с мировым. Именно в этом суть нашей изоляции.
   Иван Ильич. Как не дают ? Вы же пишете всё, что вам угодно, и как вам угодно !
   Эрнст. Художник пишет не для себя. А наших работ никто не видит... если не считать выставок по квартирам, в домах под снос и в парках. Да и там скоренько прибегает милиция или комсомольские патрули и снимают полотна.
   Иван Ильич. Не бульдозерами же сносить ваши выставки...
   Эрнст. А почему бы вообще не разрешать выставки "актуального" искусства ?
   Иван Ильич. Вот как... Вы, значит, актуальны, а прочие нет... Что ж вы сами так себя нахваливаете, это же просто неприлично... Сколько сил я потратил на то, чтобы снять по стране все лозунги "Слава КПСС", помнишь, ещё лет десять назад они висели на каждом шагу. И эта навязчивая самореклама была позором для партии.
   Эрнст (с усмешкой). Сам себя не похвалишь, никто тебя не похвалит.
   Иван Ильич. А за что вас хвалить ? Если люди на картине, так непременно болезненного, дебильного или маньячного вида, если женщина, так какая-то "лахудра", если что-то сюжетное, так обязательно взгляд из подворотни, драка или ещё какая-нибудь уголовщина. Почему так тянет именно к теневой стороне нашей жизни ?
   Эрнст. Слава Богу, светлую - есть кому описать, даже в избытке.
   Иван Ильич. И в этом нет ничего плохого ! А чаще всего андеграунд - это просто мазня на картине. А то и вообще - трусы с колготками на подрамнике. Ну, и как же такое можно разрешать? Ведь это же подтачивает сами основы нашего общества, и когда про таких горе-художников говорят как об отщепенцах и пособниках запада, в этом нет преувеличения.
   Эрнст. Стало быть, и я "пособник капитализма"...
   Иван Ильич. Смотря по тому, что и как ты пишешь. Заметь, мы же не против авангардной живописи, как таковой. Вспомни хотя бы авангард прошлого века. В конце концов, Шагал и Кандинский были народными художниками СССР. Но ведь нужно же, чтобы реальность была хоть сколько-нибудь узнаваема на полотнах, так ? Лично я реализм и правду в искусстве именно так и понимаю.
   Эрнст. Пойми, художник должен изображать не предметы и не окружающий мир, а суть предметов и суть нашего мира !
   Иван Ильич. С помощью рваных трусов на подрамнике ? В них суть нашего мира ?
   Эрнст. А что, и в них тоже... Хотя... вот дались тебе эти трусы !
   Иван Ильич. Приехали...
   Эрнст. Пойми, настоящий художник всегда создаёт свою собственную эстетику, собственные критерии творчества, и в этом - никто ему не судья ! Картина - это же слепок живой души художника, и только художник знает, насколько он полон и достоверен. И по этой же причине -художник не может отступать от выражения своего "Я", своей позиции, иначе он не художник !
   Иван Ильич. Это просто красивые слова, а у большинства "неформалов" я не вижу ничего, кроме тяги к самоутверждению путём эпатажа и формалистических выкрутасов.
   Эрнст. Глупо было бы отрицать, что такие есть, и что их даже много. По существу, это просто бесталанные люди. Но поверь, большинство альтернативных художников - люди талантливые ! Взять хотя бы наше товарищество...
   Иван Ильич. Марефьевское ?
   Эрнст. Ты и это знаешь...
   Иван Ильич (усмехнувшись). Ты же мой внук...
   Эрнст. Мы просто видим чудовищный кризис формы, охвативший наше "официальное" искусство, и по мере сил пытаемся этому противостоять. Мы ищем живописный язык, адекватный современной действительности... стилистику, соответствующую усложняющейся картине мира. При этом для нас равноценны все направление живописи, ради Бога - кому что нравится ! Нам также безразличен образовательный ценз художника. Способность профессионально писать - в академическом смысле - последнее среди достоинств настоящего художника..
   Иван Ильич. А я бы поставил её на первое место. Прежде всего, писатель должен быть грамотен, должен уметь писать.
   Эрнст. Умеют писать - миллиарды людей. Настоящих писателей - единицы.
   Иван Ильич. И сколько настоящих художников в Марефьевском содружестве ?
   Эрнст. Время покажет... Кстати, покажет обязательно !
   Иван Ильич. А пока ?
   Эрнст. Пока... лично я и те немногие, кто успел быть принятым в Союз Художников, живём относительно спокойно. Остальные числятся в милиции тунеядцами. Со всеми вытекающими проблемами. У нас ведь кто не работает, тот не ест.
   Иван Ильич (иронически). С голоду, надеюсь, нее пухнут ?
   Эрнст. Работают... кто где. Кто библиотекарь, кто грузчик... Вместо того, чтобы писать. Это же просто преступление !
   Иван Ильич. Так... диспозиция ясна. Ну, а ты, мой внук ?
   Эрнст (взволнованно расхаживая по комнате). Дед...я вот с тобой убежденно спорю... И чувствую, что правда на моей стороне. Тем не менее... что касается меня лично... даже... вне прямой связи с андеграундом и прочим... запутался я... совсем перестал понимать, кто я, и что мне делать.
   Иван Ильич. А раньше понимал ?
   Эрнст. Уже и не знаю... Когда как.
   Иван Ильич. А если я скажу, что ты - художник, и делать тебе надо твоё искусство ?
   Эрнст. Художник ? По каким критериям ?
   Иван Ильич. Их много. Первейший - востребованность, интерес к творчеству художника. Если не брать в расчёт последнее время, ты ведь был заметным художником, несмотря на молодость.
   Эрнст. Ха ! Так это ж моя главная проблема ! Ты прав вообще, но не в моём случае - к работам внука самого Серёгина всегда был и будет повышенный интерес. Да и критика, не могла быть неблагосклонной - зачем же ей огорчать руководителя страны.
   Иван Ильич. Но ты же должен чувствовать, искренне тебя хвалят или нет ?
   Эрнст. В моём кругу это очень трудно понять. Кроме того, в последнее время меня вообще поддерживают только самые близкие люди, друзья. Можно сказать, что я в официальной опале. Мои последние картины не выставляются и не берут в госфонд.
   Иван Ильич. Значит, внук Председателя Президиума в опале ?
   Эрнст. Внук Председателя...
   Иван Ильич. Выходит, руководители нашего изобразительного искусства - принципиальные, независимые люди...
   Эрнст. Выходит так. Сейчас ты скажешь, что само по себе это неплохо.
   Иван Ильич. Если бы было иначе, это бы меня огорчило.
   Эрнст. Ты всё равно огорчился - за меня. (после паузы) Тебе известно, что эта... "злополучная" выставка была закрыта на следующий день после открытия ?
   Иван Ильич. Слышал об этом - не каждый день у нас закрывают официально разрешённые выставки. Эта была даже специально согласована с секретариатом ЦК по культуре, чтобы аномальные художники всё-таки смогли показать свои достижения. Так вот, мне докладывали, что там выставлялось сущее безобразие. Например, закреплена подзорная труба, в неё можно посмотреть и увидеть прикопленную к дальней стене записку со словом "Нет!", причём слово написано по-английски - это искусство ? Или другой экспонат. В чурку кое-как вбиты кривые гвозди, всё это так и называется: "Кривые гвозди". Ещё мне рассказывали о каком-то крутящемся ржавом механизме, который, кажется, тоже имел английское название - "Performance". Русского языка им, видите ли, не хватает... Нет, Эрник, это - не искусство !
   Эрнст. Насчёт записки и гвоздей - лично я с тобой согласен.
   Иван Ильич. Вот видишь !
   Эрнст. Да ты пойми - это ничего не значит ! Это ведь моё личное мнение. Люди имели право выставить это !
   Иван Ильич. Они и выставили. А другие люди имели право... а я считаю, что и моральный долг, - закрыть такую выставку. И они закрыли её. И правильно сделали !
   Эрнст. Нельзя было закрывать ! Люди ищут себя, экспериментируют, ищут новые направления !
   Иван Ильич. Эрнст, мне ведь один раз довелось побывать на подобной выставке... так называемого современного искусства - лет пять назад, во время визита в США. Там был и такой экспонат - на красивой расписной тарелке, хорошо хоть под стеклянным колпаком, лежала куча говна. Композиция называлась честно: "Faeces". Это тоже искусство ? Как ты говоришь, "новое направление" ? Если бы на вашей выставке был такой экспонат, я бы сам её закрыл ! Лично ! Не побоялся бы вмешаться в дела культработников.
   Эрнст. Тебя не смущает само это слово - "культработники" ? И заметь, кто противостоит художникам - "культработники".
   Иван Ильич. Выставка закрыта по согласованию с Академией художеств.
   Эрнст. С этим старичьём... Пойми, их время ушло !
   Иван Ильич. И всё-таки они - художники, а человек, вбивший в полено три гвоздя - нет !
   Эрнст. Дались тебе эти гвозди и это дерьмо ! Пойми, не в них дело...
   Иван Ильич. Хорошо, оставим гвозди в покое. Ты-то что выставлял ?
   Эрнст. Картину.
   Иван Ильич. Ясно, что картину. Где можно на неё посмотреть ?
   Эрнст. Она за твоей спиной.
   Иван Ильич оборачивается - в матерчатом чехле на диване прислонена к его спинке картина. Эрнст подходит к дивану, достаёт картину из чехла и снова прислоняет её к спинке дивана под удобным для осмотра углом.
   Эрнст. Вот...
   Иван Ильич долго и пристально смотрит на картину.
   Иван Ильич. Название есть у неё ?
   Эрнст. "Крик"
   Иван Ильич. "Крик" ? Просто "Крик" ?
   Эрнст. Да, "Крик"... А просто или не просто - не знаю... Скорее, не просто...
   Иван Ильич молча смотрит на картину, Эрнст - на него.
   Эрнст. Ну, как ?
   Иван Ильич. Сначала не понравилась. Подумал, "мазня". А после того, как ты сказал название, вдруг что-то повернулось во мне, и я как будто увидел её... как бы другими глазами. Похоже, что действительно - "крик". Уж и не знаю, почему...
   Эрнст. Ну и... ?
   Иван Ильич. Моё мнение... личное, некомпетентное - такие картины (кивает на картину Эрнста) имеют право... появиться. А выставка... видимо, она была закрыта не из-за твоей картины. Товарищи говорили, что общее впечатление от неё было... вредоносное... что советским людям такое искусство не нужно.
   Эрнст. Непонятное - значит, ненужное ?
   Иван Ильич. Что ж, давай разберёмся... Вот ты сегодня принёс и показал мне нечто малопонятное. Конечно, малопонятное - для меня. Но я ведь видел и другие твои работы, прежние - прекрасные пейзажи, несколько портретов, которые мне очень понравились, потом, ты ведь успешно оформил два спектакля. Одним словом, лично мне ты уже доказал, что ты - мастер. Пусть, совсем молодой - но мастер. И только при этом условии, глядя на твою новую картину, сложную для моего восприятия, я могу поверить, что ты ищешь новые формы.
   Эрнст. То есть лишь тот имеет право искать новые формы, кто в совершенстве овладел старыми ?
   Иван Ильич. Именно ! В точку ! Только это даёт моральное право на такой поиск ! Для того, чтобы человеку понадобились новые формы, ему ведь должно стать тесно в старых... которые, кстати, сами по себе ничем не хуже.
   Эрнст. В твоих словах есть доля правды, но ведь...
   Иван Ильич. Погоди, я не кончил - сейчас я их ещё усилю... Когда-то, давным-давно я вычитал, что такое "шедевр". Оказывается, по сути своей, по этимологии самого слова это не есть что-то необычное и изысканное - нет !. В средние века так называли изделие, которое подмастерье делал самостоятельно и выставлял на суд мастеров какого-нибудь цеха ремесленников, чтобы получить звание мастера. Это был экзамен. Так вот, изделие это должно было быть самым обычным, стандартным - но высококачественным. А вот когда ты, сделав такое изделие, всем доказал, что ты мастер - пожалуйста, твори, ищи новые формы и пути в свом деле... И я совсем не уверен, что человек, который прикопил бумажку к стене и установил подзорную трубу - мастер. Точнее, я почти уверен в обратном.
   Эрнст. И всё равно цензура ? Комиссия мастеров ? Кто будет аттестовать художника ? Картина - это же не бочонок, не камзол.
   Иван Ильич. В первую очередь я имею в виду самоцензуру художника. А комиссия... Всё-таки, как ни жаль, нельзя без неё. Иначе - получим те самые тарелки под колпаками. Нельзя, чтобы люди, больные душевной диареей, опрыскивали других людей своим дерьмом... Кстати, если идти в искусстве в этом "новом направлении", то следующим шагом будет снять колпак с тарелки. Чтобы усилить "правду жизни".
   Эрнст. Ну, хорошо. Оставим теоретические споры... о дерьме. Мне-то что делать ?
   Иван Ильич. Ты можешь писать так, как раньше ? Хотя бы так, чтобы в отличие от этой... (жест в сторону картины) твоя картина могла понравиться человеку, который не знает её названия ? Ведь ты занимаешься не вербальным, а изобразительным искусством.
   Эрнст. Конечно, могу. Но сейчас мне это не интересно. Сейчас я хотел бы писать и совершенствоваться в этой манере (кивок в сторону картины). И ведь картина тебе в конечном счёте понравилась ? Правильно я понял ?
   Иван Ильич. Да. Но ведь это не значит, что если бы твоя новая картина была написана в более реалистической манере, она бы мне понравилась меньше.
   Эрнст. И всё-таки, выбирая свой путь, художник должен быть абсолютно свободен.
   Иван Ильич. Может ли человек вообще... индивидуум... быть свободен... сомневаюсь. Я, например, не свободен и понимаю, что по-другому и невозможно. Свободны могут быть люди в целом, т.е. общество - как в нашей стране.
   Эрнст (с улыбкой). Или как на "Острове счастья" ?
   Иван Ильич (усмехнувшись). "Остров счастья"... Это ведь не более, чем полоумная блажь человека, решившего "похипповать" перед смертью. Бывший хиппи, предавший идеалы своей молодости и ставший миллиардером, узнаёт, что болен лейкозом, и дни его сочтены. И вот, убоявшись сам себя и всего содеянного, он снова предаёт - на этот раз идеалы, которым служил всю свою взрослую жизнь. На свои миллиарды он покупает малонаселённый тропический остров, мелиорирует его, создаёт там коммуну, пишет для неё конституцию и лично отбирает для неё первые десять тысяч достойных из миллионов подавших заявления. И вот, эти люди живут там самой примитивной жизнью, довольствуясь малым, занимаясь, в основном, сельским хозяйством и не развивая ни наук, ни искусств. И называют при этом свою коммуну "островом счастья" ! Это же издевательский вызов всему человечеству !
   Эрнст. Чувствую, "наступил на мозоль"...
   Иван Ильич. Ещё бы ! Ты только осознай всю... всю вредность этого "острова". Ведь они морочат людям головы самым злостным образом. И ведь люди им верят ! Количество заявлений в эту коммуну не меньше, чем на иммиграцию в СССР. Причём, мы выбираем одного из десяти, а они - одного из тысячи. Это же форменная контрпропаганда !
   Эрнст. Дед, ты же знаешь, что никакой пропагандой они не занимаются. Не тратят на это ни копейки, ни грамма усилий.
   Иван Ильич. Пропаганда - само их существование. Сформировался какой-то живучий миф об этом "острове". Просто людям хочется в него верить. Людям хочется верить в сказки.
   Эрнст. А знаешь, какой гимн у этого сказочного государства ?
   Иван Ильич. Нет. И какой же ?
   Эрнст. "All You Need Is Love".
   Иван Ильич. Это Биттлз ?
   Эрнст. Ну да.
   Иван Ильич. Вот ловкачи !
   Эрнст. Но почему... Наверняка, выбирали искренне. Мне очень нравится эпиграф к их конституции. Там сказано примерно так: "Государство лучше всего маленькое. Людям лучше далеко не ходить. Сложные инструменты лучше не употреблять. Хорошо, если еда у всех вкусная, одежда красивая, жилье удобное, жизнь радостная. Хорошо смотреть на соседнее государство и слушать, как там поют петухи. А в гости лучше совсем не ходить."
   Иван Ильич. Такой эпиграф вообще выдаёт их с головой - это же цитата из древнего китайского трактата "Лао-Цзы". Нельзя в наши дни жить по правилам, казавшимся разумными два тысячелетия тому назад. Тем более, что по ним невозможно было жить даже тогда.
   Эрнст. Может быть, это стало возможным в наши дни ?
   Иван Ильич. Эх, Эрнст... Кстати, чтобы ты знал - профессиональных художников и музыкантов они вообще не принимают.
   Эрнст. Уеду я, дед... Не бойся, не на "остров" - в Париж.
   Иван Ильич на несколько секунд молча прикрывает лицо ладонями, массирует себе виски и глаза, глубоко вздыхает.
   Иван Ильич (тихо, самому себе). Вот тебе ! ...(Эрнсту) Решил твёрдо ?
   Эрнст. Да. После инцидента на выставке.
   Иван Ильич (кивает в сторону картины). Ради этого ?
   Эрнст. Считай, что да.
   Иван Ильич. И не передумаешь ? Никак ?
   Эрнст. Поеду стразу после годовщины отца. Уже купил билет.
   Иван Ильич. Вот как...
   Эрнст. Душно мне стало в стране.
   Иван Ильич. В НАШЕЙ стране.
   Эрнст. В нашей... Я не отказываюсь.
   Иван Ильич. А там будет не душно ?
   Эрнст. Там на меня будет всем наплевать - вот и хорошо.
   Иван Ильич. А чем жить будешь ?
   Эрнст. Этим (показывает в сторону картины). Надеюсь, что в материальном плане проблем не будет. Кстати, эту картину и ещё две у меня покупает японский коллекционер... Познакомились на злополучной выставке... За сорок тысяч долларов.
   Иван Ильич (с ухмылкой). Хм-м... Не забудь заплатить подоходный... А почему в Париж ?
   Эрнст. У меня там девушка.
   Иван Ильич. Вот как... А как же Оля ?
   Эрнст. Ну... вспомнил... Никак. Тебе показалось - она всегда была "никак". Так... дружили.
   Иван Ильич. А француженка-то - какими судьбами ?
   Эрнст. Люси поучилась немного у нас в Университете, сейчас доучивается в Сорбонне.
   Иван Ильич. Так это она была с тобой на выставке ?
   Эрнст. Да. У неё каникулы.
   Иван Ильич. Понятно... И как же ты общаешься с Люсей ? Французского ты не знаешь.
   Эрнст. Она неплохо говорит по-русски. А язык, конечно, придётся выучить.
   Иван Ильич. Да уж... И что, у вас серьёзные отношения ?
   Эрнст. Очень... Слушай дед, ты извини меня.. Мне ужасно неприятно, что я тебя подвожу - внук Председателя Президиума уезжает жить за границу... Сначала, сноха, потом внук.
   Иван Ильич. Обо мне не думай. Подумай о своём будущем. Крепко подумай ! ...
   Эрнст. А тебе не будет...
   В комнату заглядывает Наталья Петровна.
   Наталья Петровна. Всё мальчики, кончайте ваши споры. Раскричались на всю квартиру. Ужин готов.
   Иван Ильич (вздохнув и положив руку на плечи внуку). Пошли, Эрнст. А ты, мать, прими успокоительное - сейчас внук тебе кое-что расскажет...
  
   9. День четвёртый. Мемориал.
  
   Летнее утро, семь-восемь часов.
   Иван Ильич, Наталья Петровна, их дочь Даша и внук Эрнст едут в автомобиле, просторный пятиместный пассажирский салон которого отделён от передних кресел стеклянной перегородкой.
   Впереди, кроме шофёра, сидит охранник в штатском. На свободном сидении пассажирского салона стоит корзина, полная алых гвоздик. Впереди этого автомобиля едет автомобиль с охраной.
   Иван Ильич (вглядываясь в лицо жены) Наташа, как ты себя чувствуешь ?
   Наталья Петровна. Спасибо, неплохо. Только совсем не спала в поезде. Как сюда едем - всегда так... А ты - как из железа. Ведь знаю - тоже не спал.
   Иван Ильич. Ну, ничего ! На обратном пути отоспимся.
   Даша. Я в этот раз на официальную часть не останусь. Тут у них в области идут клинические испытания нового препарата. Я договорилась заехать - мне расскажут о результатах. Это на полдня.
   Эрнст. Не люблю я официальные церемонии. Пионеры... а главное, эти обкомовские люди - чудноватые они какие-то.
   Иван Ильич. Что плохого в том, что они разделят наше горе ?
   Эрнст. Не разделят. По-настоящему не разделят. Ты, бабушка, я да тётя Даша - вот и все настоящие "разделяльщики". А для остальных все эта официальня церемония - так... мероприятие, не больше. Пропаганда.
   Иван Ильич. Да ! Мы пропагандируем самоотверженное служение Родине, способность советского человека пойти на подвиг ради великого дела, ради светлого будущего !
   И я не боюсь говорить эти высокие слова ! Мы хотим, чтобы молодое поколение было похоже на твоего отца, а не на тех людей, которые...
   Наталья Петровна (перебивает мужа). Не заводись, Иван. Тем более, подъезжаем уже.
   Даша. И всё-таки не бывает в этих... мероприятиях искренности. Ни истинной радости, ни истинной скорби - ни-че-го.
   Автомобили останавливаются около мемориала погибшим космонавтам, и все приехавшие выходят. Охранники расходятся по периферии мемориала.
   Иван Ильич (привезшему их шофёру, вышедшему из автомобиля). Товарищ, Вы ведь местный ?
   Шофёр. Так точно.
   Иван Ильич. Минут через двадцать отвезёте нас куда-нибудь поблизости - позавтракать, хорошо?
   Шофёр. Тут в трёх километрах есть столовая в совхозе. Она работает по утрам, и кормят там отлично - в какао ложка вертикально стоит ! И сметана тоже...
   Иван Ильич Подойдёт. Посмотрим на вертикальную ложку.
   Семья Серёгиных направляется к обширной площадке, вымощенной светлой плиткой. На ней, поблескивая чёрными полированными боками, возвышается десятиметровая стела.
   На бронзовой мемориальной доске золотом написано: "Экипажу космолёта Марс-7, погибшему на этом месте 31-го марта 1999г. Слава и вечная память героям - покорителям космоса !". У подножия стелы лежит небольшой букет цветов.
   На площадке и около неё ещё никого нет. Неподалёку припарковано такси со скучающим внутри шофёром. Из стоящего рядом с такси милицейского автомобиля выходит один из двух сидевших в ней милиционеров и подходит к Серёгиным.
   Милиционер (козырнув). Лейтенант Смирнов ! Здравствуйте, товарищи ! (и особо в сторону Ивана Ильича) Здравствуйте, товарищ Серёгин ! (сменив тон на неофициальный) Товарищи, примите мои соболезнования в вашем горе... Могу я чем-нибудь вам помочь ?
   Иван Ильич. Спасибо, лейтенант. Нам ничего не нужно. А вот в километре отсюда на шоссе я видел двух очень пьяных парней - "в дым". Они шли в сторону города прямо по проезжей части. Точнее, очень не прямо шли... Не задавили бы их. Сообщите по рации вашим коллегам. Надо бы их как-то эвакуировать с дороги.
   Милиционер. Будет исполнено !
   Милиционер уходит к своей машине, а Серёгины медленно направляются к стеле. Подойдя к ней, они останавливаются и склоняют головы. Эрнст достаёт из корзины и кладёт к основанию стелы цветы. Постояв в молчании, они обходят стелу и идут к мраморной лестнице, ведущей вниз - на дно глубокой воронки, образовавшейся на месте падения космолёта. Там установлены в линию шесть небольших трёхметровых стел, подобных большой стеле, стоящей наверху. У их оснований лежат цветы. Возле одной из этих стел в горестных позах стоят пожилые мужчина и женщина. Серёгины молча спускаются вниз. Заслышав их шаги, мужчина и женщина поднимают головы и поворачиваются к ним.
   Иван Ильич. Борис Михайлович, Мария Анатольевна, здравствуйте. Вы сегодня первые...
   Мужчина и женщина здороваются с каждым из Серёгиных.
   Серёгины обходят все стелы справа налево. Возле каждой из них они кладут цветы и, опустив головы, ненадолго останавливаются в молчании.
   Наконец, они подходят к самой левой стеле. Золотыми буквами на ней написано: "Командир экипажа космонавт N 423 Герой Советского Союза Серёгин Пётр Иванович, 29 марта 1965г. - 21 июля 1999г.". Эрнст достаёт из корзины оставшиеся цветы, Нина Петровна и Даша аккуратно раскладывают их у подножия стелы.
   Нина Петровна достаёт из сумочки небольшую иконку и, нагнувшись, ставит её около стелы. Выпрямившись, она крестится, её губы беззвучно шепчут молитву. Даша и Эрнст словно не замечают произошедшего. А на лице Ивана Ильича появляется удивлённое выражение. Он пристально всматривается в свою жену, как бы не узнавая её. Почувствовав его взгляд, Наталья Петровна поворачивается к нему. В её глазах - слёзы и неуступчивость. Неожиданно для себя самого, Иван Ильич как-то стушевался под этим взглядом. Нахмурившись, Иван Ильич отворачивается.
   Понурив головы, Серёгины молча стоят возле могилы. Наталья Петровна и Даша плачут. В глазах Ивана Ильича застыли слёзы. Эрнст, кажется, тоже готов расплакаться. Губы Натальи Петровны беззвучно опять шепчут молитву. Несколько раз она снова крестится.
  
   ... Автомобиль с Серёгиными (вместе с сопровождающим автомобилем) отъезжает от мемориала. Некоторое время все молчат.
   Наталья Петровна. Ты извини меня, Иван.
   Иван Ильич. Могла бы заранее сказать, что задумала.
   Наталья Петровна. Могла... Ты ведь стал бы меня отговаривать...
   Иван Ильич. Не знаю... Наверное... Для тебя это так важно ?
   Наталья Петровна. Очень, Ваня, очень... Ну как же мне не помолиться за упокой души моего сыночка...
   Эрнст. Конечно, удивится народ. Всё-таки дед у нас - не кто-нибудь.
   Даша. Не бойтесь - не простоит долго иконка. Начнут готовиться к церемонии - уберёт кто-нибудь из обкомовских. И "наверх" доложит.
   Наталья Петровна. Неужели посмеют ?
   Даша. Мама, ты как с Луны свалилась - без тени сомнения уберут.
   Эрнст. И к гадалке не ходи.
   Иван Ильич, отвернувшись, задумчиво смотрит в окно. Потом поворачивается к жене.
   Иван Ильич. Значит ты, Наташа, теперь верующая... Как же это случилось ? И почему я ничего не знаю ?
   Наталья Петровна. Года полтора, Ваня, как в церковь хожу... В Троицкую, возле поликлиники моей. Да ты её знаешь - неказистая такая, за сквером.... Ну и ничего, что неказистая... А в Бога поверила - так и раньше ещё... Сколько я о Петеньке думала, сколько плакала, сколько снился он мне... Измучилась я, Ваня - сил нет... И понемногу стала я понимать, что душа... есть она, Ваня, есть. И не может, не должна кончаться со смертью... Хотела Библию купить, да где ж её купишь - скачала Новый Завет из сети. Так и живу...
   Иван Ильич. А я как же ? Почему не говорила ? Столько лет !
   Наталья Петровна. Ты, Ваня - другой. Крепок ты чересчур. На вид прост, а на деле - горд. Трудно уверовать таким, как ты... А почему не говорила... Может, и не права была. Казалось мне, что пустым будет такой разговор, ненужным. Только обиделся бы ты, запереживал бы.
   Иван Ильич. Я и обиделся - сейчас.
   Наталья Петровна. Ну, прости меня, Иван, Христа ради...
   Даша. (поглаживая и успокаивая одновременно и отца, и мать). Па, ну что ты ! Ничего же страшного не случилось. Вот ты, вот мама - такая же милая, как и всегда. И так же вы друг друга любите. И так же мы с Эрнстом любим вас. И кому будет плохо, если мама помолится иногда... Или от этой иконки.
   Иван Ильич (Даше). Ты сама, что ли верующая ?
   Даша. Скорее да, чем нет.
   Иван Ильич (грустно усмехнувшись). Надо же... Почти теми же словами высказался недавно Коган на Президиуме. Правда, он сказал наоборот: "Скорее нет, чем да".
   Эрнст. Вот видишь, дед ! Даже в Президиуме у нас не сплошь атеисты ! Чего уж говорить о старушках.
   Даша. Эрник, ты что - бабушка у нас ещё молодая, даже не на пенсии !
   Эрнст. Тем более !
   Иван Ильич (жене). И всё-таки должна ты была мне всё рассказывать. А то вон как получилось - перед детьми неловко. Столько лет таилась ! Сколько раз мы могли бы уже об этом поговорить. Глядишь, и переубедил бы я тебя.
   Наталья Петровна. Или я тебя , да ?
   Иван Ильич. Ну, ладно, Наташа. Вернёмся домой, там и продолжим этот разговор. Дело важное.
   Наталья Петровна. Будь по-твоему... Только никакое это не дело.
   Эрнст. А вот и столовая ! Приехали.
   Автомобили останавливаются у подъезда аккуратного одноэтажного здания с вывеской "Столовая".
  
   10. День пятый. Зять.
  
   В квартире Серёгиных раздаётся дверной звонок. Иван Ильич, одетый по-домашнему, выходит в прихожую и открывает дверь. На пороге стоит его зять Кирилл - в слегка помятом добротном костюме, с букетом роскошных роз в руках.
   Иван Ильич. Заходи, зятёк. Я всегда думал, что ты - сама пунктуальность, и вдруг опоздал (смотрит на часы) ... почти на полчаса.
   Кирилл входит.
   Кирилл. Причина - самая уважительная. Вот ! (указывает на розы) Оказывается у вас тут в столице хорошие розы - проблема. Метался на такси по всей Москве. Тридцать пять рублей отдал.
   Иван Ильич. За такси или за букет ?
   Кирилл. В сумме.
   Иван Ильич. В сумме... А тёща твоя ещё не пришла - задерживается с обхода. Ну да я знаю, куда цветы поставить. (глядя на цветы и уважительно покачав головой) Хороши !
   Кирилл. А Наталья Петровна скоро будет ?
   Иван Ильич. Звонила, что минут через двадцать.
   Кирилл. Тогда, если Вы, Иван Ильич, не возражаете, пусть букет просто полежит - я хотел бы вручить его лично.
   Иван Ильич. Ну, как знаешь... Разуваться будешь ?
   Кирилл. С превеликим удовольствием. Устал в самолёте.
   Иван Ильич открывает шкафчик, достаёт тапочки и протягивает их Кириллу.
   Иван Ильич. Вот, надень.
   Кирилл. Большое спасибо.
   Иван Ильич. На сверхзвуковом летел ?
   Кирилл. Да, на "Сухом". А всё равно долго - Сибирь не близко....
   Положив букет на столик, Кирилл берёт тапочки, садится и переобувается. Отставив в сторонку свои туфли, он видит, что они стоят не совсем параллельно друг другу. Он слегка поправляет один туфель, затем, не удовлетворившись результатом, выставляет туфли точно рядом друг с другим.
   Иван Ильич. Проходи.
   Иван Ильич жестом приглашает Кирилла в гостиную. Тот останавливается в дверях.
   Кирилл. Только после Вас, Иван Ильич !
   Иван Ильич. Не в этом же доме ! Тут нам дипломатические протоколы ни к чему... Да не стой в дверях, проходи же !
   Иван Ильич кладёт руку на плечо Кирилла, легонько вталкивает Кирилла в гостиную и входит за ним сам.
   Иван Ильич. Присаживайся, где тебе удобнее.
   Дождавшись, пока сядет Иван Ильич (Иван Ильич садится на диван), Кирилл садится рядом с ним (скромно, на край сиденья).
   Иван Ильич. Ну, рассказывай. Как вы там с Дашей, и с чем приехал.
   Кирилл. Всё хорошо, Иван Ильич. В последнее время - просто на редкость.
   Иван Ильич. А она звонила - чуть ли не до развода у вас дело дошло.
   Кирилл (в изумлении). Даша так сказала ?!
   Иван Ильич. Я сам с ней разговаривал.
   Кирилл. Ну и ну ! Даже не знаю, как на это реагировать... Может быть, она... "под влиянием минуты". Она ведь человек эмоциональный, можно сказать, "человек настроения"...
   Иван Ильич. Это Даша - "человек настроения" ?
   Кирилл. Конечно.
   Иван Ильич. Странно. Прежде я за ней этого не замечал.
   Кирилл. О ! Она заметно изменилась... в последнее время... Во всяком случае, в последнее время градус наших с ней личных отношений очень...э-ээ... очень потеплел. Вы же знаете, в прошлом у нас всякое бывало (с улыбкой умудрённого человеке) - жизнь есть жизнь. Но сейчас у нас всё меняется только к лучшему.
   Иван Ильич. Что ж, Кирилл... приятно слышать. Как там сказано... "ты был всегда отцом благих вестей".
   Кирилл. И я и Даша в последнее время стали как-то больше ценить семейные ценности, простите за тавтологию. Э-э... понимая понятие "семья", так сказать, в расширительном смысле. Даша стала чаще вспоминать Вас и Наталью Петровну. Не раз заговаривала о своём желании быть поближе к вам, своим родителям. Особенно после того, как Эрнст покинул страну, и вы тут в Москве совсем "осиротели".
   Иван Ильич (вздохнув). Это ты "в точку" - есть такое чувство. Вроде и не часто Эрника видели, а всё-таки... да...
   Кирилл (оживившись). Вот и я говорю ! Одним словом, я приехал на разведку - переговорить с Вами, Иван Ильич, и Натальей Петровной, узнать, как вы на это посмотрите.
   Иван Ильич. "Это" - это что ? Что вы с Дашей решили переехать в Москву ?
   Кирилл. Не совсем так. Я бы хотел проработать конкретный вариант переезда и предложить его Даше в уже готовом виде. Уверен, это стало бы для неё приятнейшим сюрпризом.
   Иван Ильич. Так в чём же дело ? Переезжайте - мы с матерью будем только рады.
   Кирилл. Э-э... всё не так просто, Иван Ильич. Как говорят в народе, "два переезда - один пожар". Возникают вопросы. Перво-наперво, где жить и где работать.
   Иван Ильич. А что тут думать - квартиру поменяете. На счёт доплаты мы с матерью вам поможем - небольшие накопления у нас есть.
   Кирилл. Да.... конечно. Спасибо... Но ведь нужно же найти ещё и хорошее место работы. Причем, естественно, не столько для Даши, сколько для меня... Ведь Дашеньке... в ближайшие годы все-таки предстоит сидеть дома с детьми.
   Иван Ильич (с "просветлевшим" лицом). Ну, ты даёшь ! С этого бы и начал ! Она что - ждёт ребёнка ?
   Кирилл. Иван Ильич, извините - Вы меня ставите в несколько неловкое положение... Об этом бы не мне говорить и не с Вами, а Дашеньке с Натальей Петровной...
   Иван Ильич. Да ладно тебе ! Ты же сам начал - тогда уж продолжай.
   Кирилл. Э-э... Нет... Даша ... пока не "в положении". Но мы решили, что в ближайшее время нам надо завести детей.
   Иван Ильич. А правда, что именно ты был... против детей ?
   Кирилл. Я был глуп.
   Иван Ильич. Н-да... Коротко и ясно.
   Кирилл. Ну не лукавить же мне перед Вами... В общем мы решили стать нормальной, полноценной советской семьёй, переехать в Москву и завести детей.
   Иван Ильич. Именно в такой последовательности ?
   Кирилл. Это разумно... Я же объяснил...
   Иван Ильич. Что ж... Как сказала бы Наталья Петровна, "Бог вам в помощь!".
   Кирилл (с улыбкой). "На Бога надейся, а сам не плошай". Боюсь, Иван Ильич, в данной моей, то есть нашей ситуации Божьей помощи будет недостаточно. Не могли бы помочь и Вы ?
   Иван Ильич. Хм-м... Помочь Богу помочь тебе ?
   Кирилл (с понимающей улыбкой). Нет. Помогать Богу я Вас не прошу. А прошу помочь мне непосредственно. Вам это было бы совсем нетрудно. Просто... замолвить за меня доброе словечко. А уж кому его сказать, Вы найдёте лучше меня. Я бы хотел устроиться на работу в Минздрав... Эх! Была - не была ! Хорошо бы заместителем министра или начальником отдела с перспективой на зам-министра... Это позволило бы мне достойно содержать Дашеньку и детей... Всего одно Ваше слово... или один телефонный звонок...
   Иван Ильич (мрачнея) А сейчас ты в какой должности ?
   Кирилл. Зав отделом мед-оборудования нашего обл-здрава...
   Иван Ильич. И хочешь заместителем министра... (мрачнея ещё больше) Странно, почему не министром... Скромность... А что ? Уволить к чертям собачьим академика Пышнова, да и назначить тебя - отличная идея. И денег в семье будет ещё больше. Как же это я сам не додумался...(Встав с дивана, твёрдо и резко) Моё слово - НЕТ ! ... (сокрушённо) И как только ты мог подумать ! Эх, Кирилл, Кирилл...
   Иван Ильич решительным шагом выходит из комнаты. В дверях он оборачивается и говорит Кириллу.
   Иван Ильич. Дождись Натальи Петровны. Она хотела тебя видеть.
  
   11. День шестой. Жена.
  
   Поздний вечер. Иван Ильич сидит дома в своём кабинете и работает. Настенные цифровые часы показывают "0:21". На столе перед Иваном Ильичом: включённая настольная вычислительная машина, раскрытые книги и журналы, бумага, ручки, маркеры.. Он читает, печатает, пишет, иногда делает пометки в журналах.
   Иван Ильич берёт лежащую на столе телефонную трубку и нажимает пальцем кнопку "Дозвон". На экранчике трубки высвечивается "Наташа" и мерцающий символ вызова. Через несколько секунд изображение на нём сменяется словами "Абонент недоступен".
   Иван Ильич встаёт и, сцепив руки за спиной, беспокойно ходит по комнате. Он подходит к распахнутому окну и, упершись руками в края оконного проёма, пристально вглядывается ночь и мерцающие городские огни, как будто рассчитывает там что-то разглядеть.
   Подойдя к столу, Иван Ильич снова пытается дозвониться до жены, и снова безуспешно. В сердцах, он бросает трубку на стол и быстро подходит к стоящему на маленьком столике красному телефону не совсем обычного вида. Сняв трубку, он нажимает одну из кнопок, под которой написано "Мазур-Дом". Через несколько секунд ему отвечают.
   Иван Ильич (взволнованно). ...Виктор, извини, не разбудил тебя ?... Нет... Слушай, я в отчаянии - Наташа моя пропала. Должна была прийти в десять, сама звонила, а сейчас (смотрит на настенные часы) полпервого, и мобильный не отвечает уже часа два... Конечно, всех, кого знаю: друзей, родственников, её подруг, в поликлинику дежурному... По чрезвычайному телефону тоже звонил... Никто ничего не знает, никаких следов... Да... Да... Я понимаю... Пусть постараются... Очень надеюсь на тебя... Какой там спать ! ...Жду твоего звонка.
   Иван Ильич кладёт трубку и, чуть приподняв очки, массирует себе пальцами глаза. Усевшись опять в своё рабочее кресло, он откидывается на его спинку и, прикрыв глаза, замирает на несколько секунд. Потом, открыв глаза, склоняется над столом, придвигает к себе лист бумаги, берёт авторучку и, задумавшись, нервно крутит её между пальцами. С сухим треском авторучка переламывается пополам.
  
   Тот же кабинет. Часы на стене показывают "4:13". Иван Ильич, как изваяние, неподвижно сидит в своём кресле. Тишину разрывает звонок красного телефона. Иван Ильич резко и неуклюже вскакивает, так что его кресло опрокидывается, подбегает к телефону и срывает трубку.
   Иван Ильич. Слушаю ! ... Слава Богу ! ... Как в милиции ? ... За что ? ... Какой "обезьянник", что это ? ... Ты лично ?... Да, конечно... (хватает карадаш и записывает в лежащем рядом с телефоном блокноте) ... Диктуй... Семнадцатое отделение, Бухарина, двадцать два, ... Что ? ... Да... (снова пишет) ... Капитан Егорычев... Понял... Понял...Да ! Сейчас же поеду ! ... Очень обязан тебе... Спасибо, Виктор !
   Иван Ильич резко кладёт трубку и едва ли не бегом покидает кабинет.
  
   Ярко освещённый холл отделения милиции. За высокой стойкой сидит дежурный офицер (капитан). На столе лежат в беспорядке несколько икон. На деревянной скамье у стены сидят Иван Ильич и Наталья Петровна.
   Иван Ильич. ... А я и не знал, что в милиции отбирают мобильные телефоны.
   Наталья Петровна. Они не отбирают, просто камеры как-то изолированы - в них и из них сигналы не проходят. Наверное, чтобы преступники не переговаривались.
   Иван Ильич. Я весь измучился, Наташа. Прямо не знал, что делать. Хорошо, Виктор помог. Но даже и секретная служба нашла тебя не скоро.
   Наталья Петровна. Поблагодари его и от меня тоже.
   Иван Ильич. Конечно. Так как же всё случилось вчера ?
   Наталья Петровна. Как... Узнали мы... женщины, в основном... прихожанки... что в среду будут нашу церковь сносить. Отец Василий сказал. Его предупредили, чтобы вывез всё ценное. Мы - звонить в горсовет, а нужного человека нет, в отпуске. Да и решение, говорят, окончательное - утверждено на коллегии по реконструкции. Что делать... Решили мы, что всё же надо как-то протестовать, привлечь внимание. Задумали устроить пикет, демонстрацию верующих. Ну, и встали мы вчера, человек двадцать, у забора со свечками и иконами - уже снял их отец Василий. Тут как тут милиция - вежливо подошли, сказали, что публичные моления запрещены законом. Мы им: "Вы же видите, что мы не молимся". Хотя, наверное, кто-нибудь и молился... про себя. "Про себя" - это же не "публично", правда ? Тем более, что мы сказали милиции, что в девять часов разойдёмся. Ну вот.... Отошла милиция и совсем пропала. И вдруг, в половине девятого подъезжает милицейский автобус, и всех нас просят в него пройти, говорят: "Будем с вами разбираться". Я в автобусе сразу стала тебе звонить... все женщины звонить начали, и никто не дозвонился - оказывается, автобус тоже экранированный (это мы уже позже узнали). В милиции нас переписали и сказали, что оставят до утра, а утром придёт судья по мелким правонарушениями и будет нас штрафовать. Вот, собственно, и всё... А камеры тут хорошие, и не пахнет ничем.
   Иван Ильич. Мазур в разговоре назвал их "обезьянник".
   Наталья Петровна. Наверное, это со старинных времён.
   Иван Ильич. Капитан мне сказал, что сюда приходили люди Мазура, которые тебя отыскали. Говорит, они тут "качали права", чтобы он тебя выпустил, но что "не на такого напали - не имею права, и всё тут". Они ведь не сказали ему, что ты моя жена. Чтобы... Ну, сама понимаешь.
   Наталья Петровна. Это ведь к делу отношения не имеет. Да и не ушла бы я ! Как это - я уйду, а другие женщины тут останутся ?
   Иван Ильич. Это верно...
   Наталья Петровна. Кстати, Иван, сказали, оштрафуют каждую на сто двадцать рублей, я а посчитала - у меня только девяносто семь. У тебя деньги есть ?
   Иван Ильич. Сейчас посмотрю. (Иван Ильич достаёт и раскрывает бумажник)... Вот есть пятьдесят рублей одной бумажкой. (отдаёт банкноту жене) А ты мне дай тогда червонец - пообедать и вообще. (Наталья Петровна достаёт кошелёк, убирает в него пятьдесят рублей, вынимает десять и отдаёт их Ивану Ильичу, тот убирает деньги в бумажник)
   Наталья Петровна. Нехорошо получилось, что меня задержали... Для тебя... Неудобно будет тебе объясняться перед товарищами, да ?
   Иван Ильич. Ну что ты ! Они народ деликатный - никто и не спросит ни о чём, даже если узнает об этом.
   Наталья Петровна. А Эрник, наверное, посмеётся надо мной. То я его донимала... с этим его инцидентом, а теперь саму арестовали.
   Иван Ильич. Да уж... Хотя, в сущности, смешного в этой истории мало.
   Наталья Петровна. Плохо, что совсем не посплю в эту ночь - у меня с утра приём.
   Иван Ильич. Нельзя попросить, чтобы кто-нибудь подменил ?
   Наталья Петровна. Что ты ! Все в отпусках - лето.
   Иван Ильич. Жаль... Я посижу с тобой тут до утра - капитан разрешил.
   Услышав слово "капитан", капитан приподнял голову и посмотрел на Серёгиных.
   Наталья Петровна. Шёл бы ты домой, Ваня. Поспишь хоть пару часов. А я тут прикорну, в камере - там можно, правда, сидя.
   Капитан. Подождите, с минуту на минуту придёт судья - вызвал я его по такому случаю. Он всех отпустит, оштрафует - и отпустит... Иван Ильич, а можно Вас попросить об автографе ?
  
   12. День седьмой. Брат.
  
   В квартире Ивана Ильича раздаётся дверной звонок. Иван Ильич, одетый в брюки и белую рубашку с закатанными рукавами, выходит в прихожую и открывает дверь. Широко улыбаясь, на пороге стоит его брат Виктор (в детские годы - Чук). Одет он очень официально - строгий тёмно-синий костюм, яркий галстук. В руке у него толстый солидный портфель (по виду дорогой).
   Виктор Ильич. Привет, Гек ! Примешь блудного брата ?
   Иван Ильич. Всё пошучиваешь... Заходи.
   Виктор Ильич заходит, снимает пиджак и вешает его в прихожей.
   Виктор Ильич. Разуваться ?
   Иван Ильич. Если хочешь. (кивает в сторону пары тапочек) Вон тапочки.
   Виктор Ильич. Да ну их !
   В прихожую входит Наталья Петровна, одетая в простое домашнее платье.
   Наталья Петровна. Здравствуй, Чук. Как прошёл суд ?
   Виктор Ильич подходит к Наталье Петровне и они целуются.
   Виктор Ильич. Здравствуй, Наташенька ! Сейчас всё расскажу... Давненько мы не виделись, да...
   Иван Ильич (пропуская брата вперёд). Проходи в гостиную.
   Все заходят в гостиную и рассаживаются там (Виктор Ильич садится первым, с удовольствием вытягивает ноги, потягивается и ослабляет узел галстука).
   Виктор Ильич. Фу-у ! Устал !
   Иван Ильич. Так как же суд ?
   Виктор Ильич. Как... Приговор вы знаете - ниже нижнего предела... год условно.
   Наталья Петровна. И слава Богу!
   Виктор Ильич. Я сам чуть не обделался от радости... прости, Наташенька. Вчера-то я пригорюнился ужасно ! Нижний-то предел - тот же год, да только в тюрьме !
   Виктор Ильич достаёт из портфеля и ставит на стол бутылку.
   Виктор Ильич. Наташа, будь любезна - сообрази нам фужеры и чуток закусочки.
   Наталья Петровна (вставая). Сейчас принесу.
   Наталья Петровна выходит из комнаты.
   Виктор Ильич. Эх, если бы ты, Иван, в этих делах разбирался (постукивает пальцем по бутылке), застонал бы от восторга ! Арманьяк "Делор" пятьдесят шестого года ! Подумал я, что не откажется брат со мной выпить по такому случаю. Не деньги же тебе совать !
   Иван Ильич. Какие деньги... От тебя уже попахивает, или мне показалось ?
   Виктор Ильич. ПризнаЮсь ! Приняли по чуть-чуть с друзьями ! Прямо в суде - на лестнице. Вася Ветров принёс - говорит, знал, что меня не посадят... Чуть-чуть побольше, чем по чуть-чуть... Да...
   Иван Ильич. Виктор, ты мне о самом деле расскажи поподробнее. Я ведь почти не в курсе.
   Виктор Ильич. Дело... Дело как дело... Помнишь, я в Австрию и Швейцарию ездил в девяносто девятом году ? На машине поехал. Ну, там в горы и всё такое. (вздыхает) Продал я её в Австрии - "Волгу" свою ! Новенькая была - ушла за сорок пять тысяч долларов. Деньги были нужны... ну просто позарез - дачу в тот год покупал... Галка-то, старую дачу у меня отсудила... Ну, да ты знаешь. Короче, деньги эти - сорок пять тысяч - продал я в Москве неофициально. Тьфу ! И разница-то с гос-курсом была процентов десять, не больше ! И чего я польстился ! Ну, и заработал статью "от года до трёх"... Всё ведь как во сне было, Гек ! Как во сне ! Я говорю - с судом-то этим. Во мгновенье ока всё провернулось ! Уж сколько лет минуло - почти позабыл я про этот случай. Вдруг (неделю назад) - приглашают. И на тебе - дело ! Как только и почему они раскопали... И суд этот - тут как тут ! Обычно ведь как ? Месяц, другой до суда-то бывает. А у меня - бац ! Сразу же ! Думаю: "Погиб !" Видно, кто-то зуб на меня имеет. Он-то дело и катит. Уверен был - не миновать тюрьмы ! (вздыхает) Ты ведь не вступишься... Тебе что брат, что негр в Анголе.
   С большим подносом в руках в гостиную входит Наталья Петровна. На подносе - фужеры и лёгкая закуска к коньяку. Она ставит поднос на стол между Иваном Ильичём и его братом.
   Виктор Ильич. Что за золото у тебя жена, Гек ! Моя бы: "Алкоголики!" и всё такое.
   Иван Ильич. Значит, бес тебя попутал, так ?
   Виктор Ильич. Да перестань, Ваня ! Ну, кому чего плохого я сделал ? Законы у нас, понимаешь... (сокрушённо качает головой)
   Иван Ильич. И ведь всю жизнь денег тебе не хватает ! Даже сейчас. А ведь ты директор "Агро-экспорта" - пост не малый, да и зарплата у тебя раза в три выше моей. Почему мне денег хватает ?
   Наталья Петровна. Хватает-то хватает, а было бы побольше - разве стало бы хуже ?
   Виктор Ильич. Вот и ответ тебе, Иван - глас народа ! Ведь Наташа верно сказала, разве не так ?
   Иван Ильич. Верно. Я тоже хочу, чтобы мне жилось лучше ... в материальном плане. Но только вместе со страной, вместе с народом. А ты хочешь добра только себе лично. На людей, на народ тебе наплевать. По сути так !
   Виктор Ильич. Погоди, не кипятись, Гек. Что-то не туда зашёл наш разговор.
   Иван Ильич. Туда, Чук, в самое туда !
   Виктор Ильич. Давай-ка вместо ругани лучше нальём ! (начинает разливать арманьяк по фужерам)
   Наталья Петровна. Мне немножко.
   Виктор Ильич. Наталья, не боись - его помногу и не полагается... (поднимает свой фужер, Иван Ильич и Наталья Петровна тоже берут свои фужеры) Предлагаю выпить за двух братьев, за Чука и Гека, за их прочные братские узы, за то, чтобы они всегда приходили друг другу на помощь - и в светлые дни, и особенно в беде... как ты, Иван, мне помог в этом деле. Спасибо тебе, брат ! (хочет "чокнуться" с Иваном Ильичом)
   Иван Ильич (отводит свой фужер в сторону и ставит свой его на стол). Виктор, погоди. Я что-то не понял - в чём я тебе помог ?
   Виктор Ильич. Ну как же ! Я про суд !
   Иван Ильич. Суд тебя не посадил. Но я за тебя никого не просил. Как ты только мог подумать такое !
   Виктор Ильич (тоже ставит свой фужер на стол). Так ты не замолвил за меня ни словечка ?!
   Иван Ильич отрицательно качает головой.
   Виктор Ильич (сокрушённо). Старый я дурак ! Как только я мог подумать такое ! ... Но ведь мне определённо дали понять...
   Иван Ильич. Что и кто ?
   Виктор Ильич. Да все ! То есть многие... Адвокат промямлил в этом духе. Кто-то из друзей знал. Даже обвинитель что-то такое намекнул... в этом роде... не помню я ! Да и судья - женщина - была со мной мила необыкновенно... Врёшь ты всё, Гек ! Сам нажал, где нужно, а мне просто не хочешь признаваться !
   Иван Ильич. Говорю же - нет !
   Виктор Ильич (после паузы, резко посерьёзнев). ... Плохи дела... Ты понял ?
   Иван Ильич (недоумённо). Что понял ?
   Виктор Ильич. ...И такие люди руководят страной... Иван, очнись ! Значит это был накат не на меня, а на тебя ! Тебя хотят скомпрометировать ! Это же всё объясняет, решительно всё ! И зацепку за мой давний грех, и молниеносность следствия и суда, и мягкость приговора, и кем-то распущенные слухи, что это ты смягчил приговор брату, и обилие журналистов на суде - то-то я удивлялся, почему их так много набежало ! Даже из "Искры" был один - со значком.
   Наталья Петровна. Иван, а ведь Виктор прав. Всё сходится, все логично.
   Иван Ильич (вскакивает на ноги и распаляется). Что сходится ! Что логично ! Это же бред сумасшедших ! Что, меня предали товарищи по партии, по Президиуму ?! Кто же именно ? Марлен ? Арам ? Вера? Кто ? И зачем ? Я всех их знаю лет по тридцать, причём с самой лучшей стороны! Мы вместе прошли огонь и воду ! Да я им верю больше, чем себе !
   Наталья Петровна. Ваня, ну что ты ! Успокойся !
   Иван Ильич. Да как же ?! Ты его слышала ? (кивает в сторону брата)
   Наталья Петровна. Слышала. И давай спокойно подумаем. Я ведь и тебя слышала, когда сказал ты вчера о "черной полосе" в твоей жизни.
   Иван Ильич. То - одно, а то - другое. Тут связи нет никакой ! Случайно совпало по времени.
   Наталья Петровна. А не слишком ли много всего совпало ? И случай с Эрником - похож на провокацию, правда ? Со мной тоже. Теперь вот с Виктором.
   Иван Ильич. Ну, Чук - ладно, выпимши, а ты-то, Наташа ?
   Виктор Ильич. Иван, а ведь она дело говорит. Взять мой случай - единственным пострадавшим оказался ты, твоя репутация.
   Иван Ильич (удивлённо). А разве не твоя ?
   Виктор Ильич (махнув рукой). А ! Ерунда ! Ну, перевели из директора в зама по планированию. В ближайшие дни я вообще всё улажу - уйду переводом во Внешторг, даже лучше будет работа. А самое главное - подумай, кто я и кто ты !
   Иван Ильич. Ну, и кто я ?
   Виктор Ильич. Х-м... Человек, который не хочет верить фактам.
   Иван Ильич. Если верить... тому, что вы называете фактами... да лучше вообще не жить !
   Иван Ильич резко выпивает залпом из своего фужера, затем быстрым шагом молча выходит из комнаты, хлопнув за собой дверью. Наталья Петровна и Виктор Ильич многозначительно переглядываются.
  
   13. День восьмой. Статья в "Искре".
  
   Зал заседаний Президиума ЦК. Члены Президиума, тихо переговариваясь, сидят за своим подковообразным столом, напротив которого установлен небольшой столик, за которым расположился главный редактор газеты "Искра" Ян Эдуардович Лаймонис. Он достаёт из папки и кладёт перед собой лист бумаги с отпечатанным текстом. Сняв очки, он слегка массирует пальцами глаза и близоруко щурится. Иван Ильич встаёт. Разговоры в зале затухают.
   Иван Ильич. Товарищи ! Я созвал это экстренное заседание Президиума по очень веской причине. Руководитель главной партийной газеты намерен опубликовать статью с критикой в адрес Председателя Президиума ЦК. Не часто в истории партии печатались подобные статьи и проводились подобные заседания... Конечно же, Ян Эдуардович имел полное право опубликовать эту статью, даже не поставив в нас в известность - согласно Уставу партии, в одобрении Президиума он не нуждается. Но Ян Эдуардович сегодня утром сам пришёл ко мне и сказал, что ему будет неловко, если я и другие члены Президиума узнают о содержании статьи из газеты. Подчёркиваю, эта статья будет опубликована. Ян Эдуардович сказал, что таково его твёрдое решение. Именно поэтому он и пришёл к нам. Приказать главному редактору Президиум не вправе. Вам слова, Ян Эдуардович.
   Лаймонис. Я позволю себе просто зачитать текст статьи. (надевает очки и берёт со своего стола лист бумаги) Она написана мной лично и после обсуждения одобрена редакционной коллегией.
   Лаймонис старается читать статью сухо, но иногда голос выдает его нервное напряжение.
   Лаймонис. "Больно писать эти строки. Много раз спрашивал себя - а надо ли ? И решил, что надо, что просто обязан. Иван Ильич Серёгин... - целая эпоха в жизни партии и страны. Эпоха побед и свершений - в экономике и в культуре, в науке, в партийном строительстве и социальном развитии нашей Родины. И для всех советских людей эти свершения так или иначе связаны с именем Серёгина. Для меня лично в течение десятков лет Серёгин был безукоризненным эталоном принципиальности, бескорыстного и честного служения народу и партии, непререкаемым моральным авторитетом. Наконец, именно по его рекомендации я был назначен главным редактором "Искры"... Но пришло время Великого Разочарования. Блеск имени товарища Серёгина совершенно неожиданно померк, и его авторитет стремительно упал в глазах значительной части партии и народа. Форумы инфо-сети завалены миллионами, я подчёркиваю, миллионами резких высказываний наших граждан о недопустимом поведения Серёгина. Считаю, что пришло время высказаться и главной партийной газете. Кто, как не товарищи по партии, должен поправить коммуниста ?... А факты вопиют. Интересы членов своей семьи товарищ Серёгин стал ставить выше общественных, и при этом его поступки иногда граничат с противозаконными... А семейные дела Серёгина, судя по всему, не блестящи - не без доли его участия и вины. Внук, художник-абстракционист жестоко избивает работника Минкульта, и где - в картинной галерее. После чего, вероятно, не без одобрения деда выезжает на Запад - вслед за своей матерью, снохой Серегина... Супруга Серёгина была арестована за административное правонарушение - подумать только, жена Председателя Президиума ЦК КПСС арестована по закону о запрете публичных отправлений религиозных обрядов и оказала сопротивление властям. Причём порученцы Серёгина пытались добиться её незаконного освобождения... Зять Серёгина - рядовой служащий одного из сибирских обл-здравов - неожиданно получает назначение на пост замминистра здравоохранения. Невозможно поверить, что он не просил об этом Серёгина, и что тот не оказал ему содействия... И, наконец, последний случай. Брат Серёгина угодил под суд за валютные махинации. И что же ? Он выпущен на свободу, неоправданно получив условное наказание, не предусмотренное законом. Часто ли так поступают наши суды ? Никогда. И только для брата Председателя Президиума ЦК было сделано исключение. Какой позор ! Не знаю, стыдно ли товарищу Серёгину, но мне стыдно, как стыдно всем честным партийцам, всем гражданам нашей страны... Думаю, что и сыну Серёгина - Герою Советского Союза, космонавту, отдавшему свою жизнь во славу нашей Родины - было бы стыдно за отца... Я обращаюсь к Президиуму ЦК - товарищи, до сих пор Вы хранили молчание, не пора ли высказаться ? Не пора ли партии сделать выводы их этой неприглядной истории ? ... Главный редактор газеты "Искра" Лаймонис."
   Лаймонис (подняв голову, после небольшой паузы). Всё. Я закончил. (снимает очки)
   Иван Ильич (потупив взгляд, не вставая). Прошу высказываться.
   Коган (тоже не поднимая глаз, задумчиво). Ну что же... Все мы пользуемся инфо-сетью и знаем, что... действительно... в последние дни страна, а может быть, правильнее сказать, именно инфо-сеть вскипела слухами о жизни Ивана Ильича. Как по команде... Хотя... какая команда... Вопрос деликатный и болезненный. И лично я, например, не решился подойти к Ивану Ильичу с расспросами. Уверен, что сами факты, изложенные в статье, Ян Эдуардович проверил, (взгляд в сторону Лаймониса) так ?
   Лаймонис (кивнув головой). Да.
   Коган. Так... Однако, как я услышал, в статье есть ещё и недоказанные предположения и подозрения о поведении Ивана Ильича в тех ситуациях...
   Дежнев. (в сторону Когана) Извини, Игорь. (обращаясь ко всем) Предлагаю вернуться к фактам, и спросить Серёгина, верны ли они.
   Иван Ильич. В части произошедшего - да, в части слухов - нет.
   Белькевич. И где граница между реальностью и неточными слухами, Иван Ильич ?
   Иван Ильич. ... Как же противно оправдываться... Особенно, когда не чувствуешь вины... Проще начать с конца - за зятя и брата я не просил. Хотя зять, действительно просил о помощи. А брат - нет.
   Манукян (усмехнувшись). Он тебя знает...
   Серова. Иван Ильич, по ситуации с внуком ?
   Иван Ильич. По словам внука, пострадавший оскорбил его девушку. И ударил он...пострадавшего... всего один раз. Правда, сильно.
   Лаймонис. В справке из поликлиники говорится о множественных ушибах.
   Иван Ильич. Я считаю, что должен верить внуку. Не стал бы он врать... (вздохнув) И вот он уехал. Действительно, на Запад... Наверное, я виноват. Ведь мы с женой были ему вместо отца и матери... Значит, что-то упустили... "недовоспитали".
   Мазур. Прошу дать пок... разъяснения в отношении супруги.
   Иван Ильич. А жена... Вот случилось так, что она поверила в бога. Постепенно как-то. После гибели сына. Для меня самого это стало неожиданным ударом. Виноват ли я в этом... Не знаю... Наверное... И наверное, больше всего перед собой и перед ней... Сложно всё это... Очень сложно.
   Дежнев. Иван, а как ты относишься к тому, что статья будет опубликована ?
   Иван Ильич. Конечно... если страна бурлит...
   Коган (перебивает). Вокруг себя я особого бурления не вижу, оно, в основном, локализовано в сети.
   Иван Ильич. ...если страна бурлит, партийная печать не должна оставаться в стороне. В этом Ян Эдуардович прав абсолютно. (на глазах Ивана Ильича наворачиваются слёзы) Только прошу... не надо ничего о сыне... Он этого не заслужил... А в следующем номере газеты я дам свои разъяснения. Пусть люди решают.
   Гаккель. Иван Ильич, какие выводы вы сделаете для себя ?
   Иван Ильич. Ещё не знаю. Мне надо хорошенько обдумать всё произошедшее... со мной и вокруг меня.
   Хабибуллин. Вы готовы в чём-либо раскаяться ?
   Иван Ильич. Раскаяться мне придётся. Только пока не знаю, в чём именно. Если со мной происходит такое, значит, я действительно что-то упустил из виду, проморгал... был излишне благодушен.
   Манукян. Ну, раз Иван Ильич сам признаёт свою вину, придётся нам объявить ему выговор. Я даже предлагаю строгий - с руководителя страны особый спрос. (в сторону Ивана Ильича) Уж извини, Иван.
   Иван Ильич. Арам, я знаю, что ты мой друг... (Дежнев и Мазур многозначительно переглядываются) Значит будем голосовать строгий выговор... Кто "за" ? ( все члены Президиума поднимают руки, Иван Ильич и Лаймонис в голосовании не участвуют) ... Единогласно... Поделом мне.
   Дежнев. "Строгача" Серёгин получил, о поведении своём задумается, ошибки исправит. А я хотел бы вернуться к статье. Считаю, что публиковать её нельзя ! Категорически ! Потому что она уронит не только личный авторитет Серёгина, но и авторитет того высочайшего поста, который он занимает. Статья ударит по престижу партии и страны. Это недопустимо. Второй момент, не менее важный. Как нас информировал Серёгин, после опубликования статьи он намерен опубликовать свои разъяснения. По сути, они будут иметь характер оправданий... самооправданий. И это тоже ударит по престижу партии. Председатель Президиума - не мальчишка. Не годится ему оправдываться. Одно дело - на Президиуме, другое - непонятно, перед кем.
   Хабибуллин. Я согласен с Марленом.
   Мазур. Я тоже. Абсолютно.
   Серова. И я.
   Белькевич. И я тоже. Особенно, по первой причине - статья окажет вредное влияние. В частности, и в моей области - на внешнеполитические моменты.
   Помыслов. Я категорически не согласен с мотивами, с обоими мотивами Марлена Леонидовича - считаю, что недопустимо заметать пыль под ковёр. В конечном счёте, именно это может привести партию и страну к печальному итогу. Однако я тоже думаю, что статью публиковать не следует По чисто личностным, субъективным соображениям. Факты фактами, но мы то что - не знаем Ивана Ильича ? Ответ Ивана Ильича меня лично полностью удовлетворил. Уверен, он и без этой статьи сделает правильные выводы. Думаю, вы все со мной согласитесь.
   Коган. Поддерживаю Михаила Алексеевича.
   Гаккель. Конечно же статью публиковать не надо ! Сегодняшнего обсуждения и выговора вполне достаточно.
   Дежнев. Иван Ильич, что-то ты совсем приуныл. Не возражаешь, если я возьму ведения заседания на себя ?
   В знак согласия Иван Ильич подавленно и безразлично машет рукой.
   Дежнев. Чтобы не тянуть резину, прошу голосовать. Кто за то, чтобы эту статью не печатать ? (все члены Президиума голосуют "за", Иван Ильич в голосовании опять не участвует) ... Единогласно. Что и требовалось доказать... (обращается к Лаймонису) Ян Эдуардович, теперь Вы знаете мнение Президиума ЦК.
   Лаймонис. Оно меня не удивило. Именно такой реакции я и ожидал от людей, долгие годы проработавших плечом к плечу с товарищем Серёгиным и связанных с ним дружескими узами. Считаю, что при голосовании Президиум не проявил принципиальности. Считаю, что статья должна быть напечатана, но с одной поправкой - я уберу упоминание о сыне Серёгина, я проявил бестактность. Иван Ильич, прошу меня извинить.
   Иван Ильич в задумчивости не отвечает ни словом, ни жестом.
   Дежнев. То есть Вы настаиваете на своём праве напечатать статью ?
   Лаймонис. Да, в правильности своего решения уверен.
   Дежнев. Хотя оно и не совпадает с мнением Президиума ? ... Ситуация пикантная.
   Лаймонис. Именно для подобных случаев в 37-ом году в Устав партии было включёно положение о независимости партийной прессы.
   Дежнев. Устав - не догма. С того же 37-го года в него внесено много изменений. Кстати, и Пленум ЦК "на носу". В принципе, и этот пункт может быть подкорректирован и даже совсем исключён из Устава. Как раз сегодняшнее обсуждение и показало такую необходимость - весь Президиум против публикации. Что же он неправ, по-Вашему ?
   Лаймонис. Своё мнение я высказал.
   Иван Ильич (неожиданно вмешивается). Но вряд ли весь Президиум против этого пункта Устава. Я, например, "за".
   Дежнев. Так, что же нам делать, Ян Эдуардович ? Может быть, всё-таки не печатать ? Президиум настаивает... просит ?
   Лаймонис. Главный редактор "Искры" - я. И я в праве напечатать эту статью, тем более что она одобрена редколлегией.
   Дежнев. Вынужден повторить свой вопрос - что же нам делать ?
   Манукян. Марлен, что ты насел на человека...
   Лаймонис (перебив Манукяна). Такое... принципиальное противоречие между главной партийной газетой и её верховным органом... я вижу с болью в сердце. Конечно же, оно недопустимо. И поскольку я остаюсь при своём мнении, для себя я вижу единственный выход - я подаю заявление об уходе со своего поста.
   Члены Президиума переглядываются.
   Дежнев (вздохнув с облегчением). Что ж... Мы уважаем Вашу принципиальность. Хотя... придёт время, и Вы поймёт, что были неправы. Публично критиковать руководителя партии - это для нас непозволительная роскошь. Разумеется, Вы хотите дать критический материал, соблюдая при этом чувство меры. Но все ли граждане на это способны...
   Коган (оглядев присутствующих и как бы опираясь на их поддержку). Я думаю, мы должны поблагодарить Яна Эдуардовича за его плодотворную работу на посту редактора "Искры" и, кстати, за его неизменную принципиальность.
   Дежнев (в сторону Лаймониса). Разумеется, мы позаботимся о Вашем достойном трудоустройстве.
   Лаймонис. В этом нет необходимости - я продолжу работать в "Искре", простым корреспондентом... как когда-то раньше.
   Дежнев. Ну, если таков Ваш выбор...
   Лаймонис. Я могу быть свободен ?
   Дежнев. Как, товарищи, отпустим Яна Эдуардовича ? ... Да, можете идти.
   Лаймонис встаёт и (с папкой в одной руке и несложенными очками в другой) выходит из зала. Лист бумаги с текстом статьи остаётся на его столе.
   Манукян. Да... Что-то не так. Вроде и правильно поступили, а обидели хорошего человека.
   Хабибуллин. С Уставом, конечно, нужно поработать. Там и другие есть пункты... устаревшие, что ли.
   Дежнев. Вот, что я предлагаю. Вся эта история с Иваном Ильичом... она ведь сама собой затухнет через некоторое время... если никто не будет подбрасывать дровишек в этот костёр. И если Иван Ильич, соответственно, на некоторое... непродолжительное время отойдёт от дел, будет даже лучше. (в сторону Ивана Ильича) Иван, ты ведь не был в отпуске три года ! А работаешь, как вол... в твои немалые уже годы. Понятное дело - устал человек. Собственно, от этого и проблемы. Да и со здоровьем у Ивана Ильича не блестяще. Я предлагаю и уверен, что все товарищи меня поддержат... предлагаю тебе, Иван, взять паузу в работе и всё-таки лечь на операцию, которую тебе уже давно предлагают врачи. Самое подходящее время ! А, Иван ? (оглядывая зал) Как ваше мнение, товарищи ?
   Члены президиума нестройно поддерживают Дежнева.
   - Правильно ! Самое время.
   - Нечего тянуть, Иван !
   - Соглашайся, Иван Ильич !
   - Давно пора !
   - Я поддерживаю !
   - Марлен правильно говорит !
   Дежнев. Слышишь, Иван Ильич, что тебе твои товарищи говорят ? Согласен ? Прямо завтра и в госпиталь ? Чего тянуть-то !
   Иван Ильич (неуверенно). Ну, что с вами поделаешь... Считайте, что уговорили. Завтра - так завтра... Тогда последнее, что я должен сказать - это вот что. Согласно Уставу, на время моего отсутствия обязанности Председателя Президиума возлагаются на секретаря по оргработе товарища Дежнева...
   Дежнев (с радостью и облегчением). Ну, вот и отлично ! Молодец, Иван !
   Иван Ильич. Кто-нибудь ещё хочет высказаться ? (оглядывает присутствующих) Нет ? Тогда заседание окончено.
  
   14. День девятый. Госпиталь. С женой.
  
   Поздний вечер. Больничная палата. Шторы опущены, освещение включено. Иван Ильич лежит на кровати. Вид у него весьма болезненный. Движения и речь вялые. Рядом с кроватью на стуле сидит Наталья Петровна. Их разговор подходит к концу.
   Иван Ильич. ... Давай будём её меж собой Люсей называть. Если, конечно, она не против... не обидится.
   Наталья Петровна. Хватился... Когда звонили они, она сама мне так сказала. Говорит, что в МГУ её только так и звали. Ей самой Люся больше нравится, чем Люси. Тем более, что у неё оказывается, есть осьмушка русской крови.
   Иван Ильич. Эрник не говорил.
   Наталья Петровна. А о чём он вообще говорил...
   Иван Ильич. Так я всё же не понял, собираются они пожениться или нет ?
   Наталья Петровна. Да ведь неудобно напрямую спрашивать.
   Иван Ильич. От него, конечно, ничего не узнаешь... А тут в кои-то веки ты ней разговаривала - вот бы и спросить.
   Наталья Петровна. Говорю же, неудобно было. Первый разговор.
   Иван Ильич. Да... Жалко, что врачи не разрешают мне разговаривать по телефону... и инфо-сети нет в палате - всё боятся, что разволнуюсь я от новостей.
   Наталья Петровна. Меня тоже предупредили, чтобы поменьше говорила с тобой о государственных делах.
   Иван Ильич. А ведь у тебя мобильный с собой - давай, прямо сейчас позвоним Эрнику, а ?
   Наталья Петровна. Что ты ! У них за полночь уже.
   Иван Ильич (взглянув на часы). ... И то верно. Заболтались мы. Да и перестал следить я за временем. То сплю, то дремлю. Как-то обессилел я очень... А что ты так поздно приехала ?
   Наталья Петровна. ... (после недолгой паузы) Так и быть, скажу тебе. Новость, в принципе, хорошая. Выступала на общественной комиссии по твоей реабилитации, при Моссовете. Во многих городах есть такие комиссии.
   Иван Ильич. Не понял, что за реабилитация ? Выздоровление, что ли ?
   Наталья Петровна. Да нет, о твоей репутации речь. Люди пытаются разобраться в ситуации и понять, почему в инфо-сети появилось так много ругани о тебе. Оказывается, невозможно найти авторов этих статей и мнений. И большинство людей поддерживают тебя.
   Иван Ильич. И что же ты там говорила ?
   Наталья Петровна (с улыбкой). Рассказала, какой ты у меня хороший. А если серьёзно... помнишь наш разговор с Чуком ? (Иван Ильич утвердительно кивает) Так вот, и тогда, и сейчас думаю, что кем-то это всё подстроено. Будут разбираться. Непростое это дело... Странно, что простые люди, а не Президиум этим занимается... Они хоть навещают тебя ?
   Иван Ильич. Рано меня навещать - только вчера ведь лёг в больницу. Правда, сегодня Манукян заезжал, когда я был на процедурах.
   Наталья Петровна. Вера, значит, не прибегала...
   Иван Ильич. Опять ты... Говорю же тебе в сотый раз - никогда и ничего!
   Наталья Петровна. Сейчас-то конечно...
   Иван Ильич. Сказал же - никогда ! Только деловые отношения. Ну, зачем ты ? Двадцать лет одно и то же...
   Наталья Петровна. ...Извини, Ваня. И правда, пора мне прекратить об этом... Пойду я ?
   Иван Ильич. Иди. Поздно уже.
   Наталья Петровна. В коридоре такие молодцы тебя стерегут, знаешь ?
   Иван Ильич. Да ну их ! С ума все посходили... От кого меня сторожить... И ребята в охране другие теперь... Сменили всех... Да... Однако , вовремя я лёг в больницу... Ещё вчерашним утром, когда приехал сюда, чувствовал себя совсем неплохо. И уже к вечеру так прихватило... А сегодня, сама видишь, ещё хуже....
   Наталья Петровна. Врачи сказали, что это обострение скоро пройдет. Через день-другой...
   Иван Ильич. ...Ну, иди, Наташа - поздно уже.
   Наталья Петровна (целует мужа и встаёт). Пойду. До свидания, Ваня. Выздоравливай.
   Иван Ильич. До завтра, Ташенька.
   Наталья Петровна выходит из палаты. Иван Ильич нажимает на кнопку - и свет в палате гаснет.
  
   15. День десятый. Госпиталь. Манукян.
  
   Больничная палата Иван Ильича через четыре часа после ухода Натальи Петровны. Освещение выключено. Тишина. Иван Ильич спит.
   Вдруг за опущенными шторами раздаётся тихий металлический звук отпираемого замка - кто-то открывает дверь, выходящую из палаты на лоджию. Первым в комнату врывается ветер. Он приподнимает штору, и порыв яркого полнолунного света окатывает палату. Затем штора сдвигается в сторону человеческой рукой. В проёме двери возникает мрачный силуэт крепко сложенного мужчины. Он неторопливо подходит к кровати. (Далее на протяжении всего эпизода ветер постоянно колышет штору, и освещённость в комнате хаотически и тревожно переменчива)
   Мужчина склоняется над кроватью и легонечко похлопывает Ивана Ильича по плечу.
   Мужчина (тихо). Иван... Иван, просыпайся... Ива-ан...
   Иван Ильич шевелится и произносит что-то нечленораздельное.
   Мужчина (не повышая голоса). Иван... Просыпайся, дорогой.
   Иван Ильич (спросонья, шепотом). Наташа... опять мой сон... Кто здесь ?
   Мужчина. Это я, Манукян. Только тихо, и свет не включи ненароком.
   Иван Ильич (окончательно проснувшись). А-аа... Здравствуй, Арам. Ты откуда ?
   Мужчина (Манукян). Из лоджии. Очень удобно для посетителей - она опоясывает весь корпус.
   Иван Ильич. А почему так таинственно ? И который час ?
   Манукян. (присаживаясь на край кровати). Около часа ночи. А таинственность... вполне уместная ! Сейчас всё расскажу. Ты как себя чувствуешь-то ?
   Иван Ильич. Прямо сейчас ?
   Манукян . Ну да.
   Иван Ильич. Вроде ничего. А вообще-то скверно. Врачи говорят, ещё повезло - очень вовремя лёг в клинику. Как раз случилось обострение. А вчера вечером вообще потерял сознание - как раз после того, как ушла Наташа.
   Манукян . Тебе так сказали сегодня ?
   Иван Ильич. О чём ?
   Манукян . Иван, на самом деле ты был без сознания девять суток.
   Иван Ильич. Как девять ? Зачем им меня обманывать ?
   Манукян . Сейчас всё узнаешь. Хоть одного врача из лечащих раньше знал ?
   Иван Ильич. Нет, все новые.
   Манукян (вздохнув). Н-да... Иван, времени у меня мало. Ты постарайся меня не перебивать. (Иван Ильич пытается сесть, но тяжёлая рука Манукяна прижимает его плечо к кровати ) Лежи, как лежишь, и слушай. Все вопросы - потом, а лучше вообще обойтись без них. И потом же будут тебе от меня инструкции.
   Иван Ильич (с чуть заметной улыбкой). Запугал ты меня донельзя.
   Манукян . Напрасно, Ваня, улыбаешься. ...В партии и стране происходит настоящий переворот. (прикрывает ладонью рот Ивану Ильичу, порывающемуся что-то сказать)... Молчи ! Договорились же. Слушай. Происходит переворот. Марлен собирается утвердить на Пленуме новую, совершенно кошмарную Программу партии, не дожидаясь съезда. При нынешнем составе ЦК Пленум эту дьявольскую программу ни за что не утвердил бы. Да и вообще, таким ЦК трудно манипулировать. Поэтому они решили сначала захватить власть в Президиуме, чтобы решениями Президиума изменить ЦК и уже потом провернуть нужные им постановления через Пленум, понял? Но на их пути стоял ты, и тебя нужно было ... так скажем, "дезактивировать", понял ? И они решили тебя опорочить. Вся инциденты, произошедшие у тебя в семье с Эрником, женой, зятем и братом - все случаи, которые тебе вменяли в вину, все они задуманы ими и разыграны людьми из службы Мазура ... набрал туда подонков, понимаешь... Затем они организовали в инфо-сети была видимость твоего всенародного осуждения - миллионы критических писем и мнений о тебе ! Смех и грех - оказывается их сочинял и распространял тот самый новейший супер-вычислитель с искусственным интеллектом - помнишь, нам о нём рассказывал Коган ? Первый же экземпляр, поставленный в службу безопасности, они и приспособили к своим грязным делишкам. Конечно, со статьёй Лаймониса, которая тебя совсем доконала, им ещё и повезло. И вот тебя нет - ты изолирован от общества, партии и Президиума. По их расчёту, до пленума, а ещё лучше - и после пленума, ты не должен нигде появиться... из-за тяжёлой болезни. Вот почему ты в больнице, и тебя лечат незнакомые врачи, вот почему у тебя так вовремя ухудшилось здоровье, вот почему тебя так долго держали в бессознательном состоянии. Им нужна была гарантия, что мы не проинформируем тебя. А вывели тебя из комы - или как там это по-медицински - чтобы ты, действительно, не умер. Нет у них пока уверенности, что ты им ещё не пригодишься живым.
   Иван Ильич. "Они", "им"... Марлен - понятно. Кто ещё ? Кто с ним ?
   Манукян . Только недавно я всё узнал... по своим каналам. Они сговорились на это втроём: Дежнев, Мазур и Хабибуллин. Серову смогли убедить, Белькевича попросту запугали. Были у него обстоятельства... впрочем, это неважно. Короче, Дежнев сколотил в Президиуме послушное большинство: Мазур, Хабибуллин, Белькевич, Серова плюс сам Марлен - итого, пять голосов. У остальных, так скажем, у оппозиции" - это я, Коган, Гаккель и Помыслов - четыре. Такая арифметика... Вот они и решают. Эх, был бы ты с нами ! Куда важнее двух твоих председательских голосов было бы просто твоё присутствие... со всем твоим авторитетом. Разве встали бы тогда на их сторону Серова и Белькевич ! А ты конечно был бы с нами. В общем, всё у них получилось по задуманному... И теперь Марлен - фактически, Председатель... и творит вместе со своими подручными всё, что пожелает.
   Иван Ильич. И чего же он хочет ? Какую Программу ?
   Манукян . Фактически, это революция. Если хочешь, контрреволюция. Слушай... Увеличение численности партии в 10 раз. Особенно призывают вступать в партию молодёжь и особенно - менее образованную часть населения, рабочих. Заметь, этот призыв называется у этих иуд не как-нибудь, а "Серёгинский" - будто бы такая инициатива исходит лично от тебя. Будто бы, уходя из Президиума и предвидя уход из партии, а скорее всего, и из жизни... я не шучу... ты сам, лично это придумал... Не перебивай. Далее, увеличение численности ЦК втрое. Новые члены ЦК сейчас срочно кооптируются по личному выбору Марлена и Мазура. Понятно, что новый состав ЦК никого из членов оппозиции в Президиум на следующий срок не выберет, так что новый Президиум станет игрушкой в руках этой хунты. Кстати, сам Марлен станет как бы над Президиумом и будет именоваться Генеральный секретарь. Ну, что ещё... Будут созданы партийные комитеты на всех предприятиях и во всех творческих союзах... с функциями надзора за руководством. В моём ведомстве тоже будут какие-то политические органы, у каждого командира - замполит... тьфу ! Это в армии-то, где единоначалие - основа основ. Слава Богу, отлично воевали без всего этого ! В общем, партия станет государством в государстве - со своими партийными школами, медициной, и даже домами отдыха и магазинами. Меред кунем ! (армянское ругательство) Кстати, партмаксимум отменяется... как несозвучный духу времени. Что ещё... Стальной информационный занавес от тлетворного влияния запада, поездки за рубеж - только по согласованию с партийными комитетами... Я мог бы продолжить, но ведь ты уже всё понял ?
   Иван Ильич. Нет... Скажи, зачем...
   Манукян . Что "зачем" ?
   Иван Ильич. Зачем им это нужно... Или конкретно Марлену... Честолюбие ? Вряд ли... Он ведь и так уже глава страны.
   Манукян . Им нужна другая страна, другая партия... которая не будет столь требовательна к ним, к каждому их шагу. Они хотят для себя другого... более комфортабельного и спокойного положения в партии и стране... А может быть, просто хочется поездить на лимузинах, пожить на виллах... как олигархи. Кто знает... не разглядели мы их.
   Иван Ильич. И в первую очередь... я. (с трудом садится и спускает ноги с кровати). Можешь меня вытащить отсюда ?
   Манукян . Теперь я спрошу - зачем ?
   Иван Ильич. Я должен выступить на пленуме.
   Манукян . Ты, я вижу ничего не понял. Ты не выступишь на пленуме, это абсолютно невозможно, исключено. "Отвыступался" ты, Иван. Неужели не понял ? Революция фактически уже свершилась ! Революция ! Уже ! В худшем случае, до пленума ты просто не доживёшь. А в лучшем... Не знаю... какая-нибудь строго охраняемая дача. Считай, тюрьма. Для тебя и Наташи.
   Иван Ильич. Тогда зачем ты здесь ?
   Манукян . Слушай, что за таблетками тебя напичкали ? Раньше ты всё схватывал на лету... Я здесь с единственной целью - спасти друга.
   Иван Ильич. И как же ты меня спасёшь ?
   Манукян . Пока не знаю. Надо подумать и всё устроить.
   Иван Ильич. А сюда как попал ? Да ты в белом халате...
   Манукян . Конспирация. В общем, так. В определённые дни среди охраняющих тебя есть и будут, так скажем, "мои люди" - люди преданные, имеющие совесть. Это сотрудники моего развед-управления, внедрённые в к Мазуру по линии перекрёстного аудита спецслужб. В наружном оцеплении моих людей нет и не будет. И внизу тоже. Только двое на твоём этаже и двое в комнате телеметрии.
   Иван Ильич. Что ещё за телеметрия ?
   Манукян . Условное название. Там сидят операторы аудио- и видео-наблюдения за обстановкой в твоей палате.
   Иван Ильич. Так тут и микрофоны и камеры ?
   Манукян . А ты как думал... Мазур - мужик серьёзный. А дело твоё... очень серьёзное... для них.
   Иван Ильич. Так эти люди... операторы... в эту минуту нас слышат и видят ?
   Манукян . Возможно. Но сейчас для отчёта записи просто зациклены - будет видно и слышно, как ты спишь в темноте, и всё. Эти люди провели меня сюда и выведут обратно. За меня не беспокойся.
   Иван Ильич. Послушай, Арам... Коган, Помыслов, Вера - не бойцы, не сила. О них Дежневу можно не особо беспокоиться. Если и нужно им кого-то опасаться, то только тебя.
   Манукян . К сожалению, ты прав... И либо я с этой хунтой как-то сторгуюсь, переметнусь на их сторону... нет, не поверят мне.
   Иван Ильич. Да... Ты ведь всегда будешь для них опасен. Во всяком случае, они будут так думать.
   Манукян . Иван, ты смотришь в самый корень. Есть такая проблема.
   Иван Ильич. Но ведь нужно же как-то сопротивляться. Это же вопрос совести.
   Манукян . Пойми...даже таким могучим старикам, как мы с тобой, уже ничего не сделать. Мы свои роли уже сыграли... сыграли бездарно, пролопоушили... Занавес уже опущен, и мы стоим за пыльными кулисами. А вот Дежнев и Мазур сыграли свои роли блистательно и раскланиваются перед одураченными зрителями.
   Иван Ильич. А если спектакль ещё не закончен ? Надо обратиться к партии, к народу.
   Манукян . Какими средствами ? Как ? И потом, как раз большинство партийцев поддерживает инициативы Дежнева, особенно, отмену партмаксимума. А общество... ему уже настолько заморочили голову. Ты даже не представляешь себе, какая вакханалия сейчас творится на телевидении, в прессе, в инфо-сети. Общество не видит и не увидит подвоха. Надо признать наше поражение. Оно состоялось.
   Иван Ильич. Но как же можно было его избежать... Как же можно было не доверять своим ближайшим товарищам. Не следить же за ними ! Ведь нельзя же было подсматривать и подслушивать - иначе в кого бы мы превратились, в гестапо ?
   Манукян. А я удивляюсь другому - что наша партия смогла прожить так долго, следуя своим святым и... что уж теперь... благодушным принципам. Видно, всё дело было в лидерах партии. Ты вот, дал слабину, утратил бдительность - и всё тут же рухнуло. По твоей вине, Иван. Надо же между друзьями правду говорить... Хотя конечно, все мы виноваты. И я тоже... Ведь давно уже я за ними замечал...
   Иван Ильич. Арам, вот что...
   Манукян (посмотрев на свои командирские часы со светящимся циферблатом и стрелками). Извини, Иван. Потом поговорим. Через несколько минут мне нужно уходить. Сегодня я пришёл, только чтобы рассказать тебе о произошедшем и договориться, как я тебя буду вызволять. Ты должен быть к этому готов. Одежда, обувь есть у тебя ?
   Иван Ильич. Нет, только больничное.
   Манукян . Принесём. ...Или нет - на переодевание времени не будет. Возьмём "как есть" - в пижаме. У тебя есть ещё одна ?
   Иван Ильич (кивает в сторону шкафа). Несколько - в шкафу.
   Манукян . Наденешь две, для тепла. Главное, никаких таблеток не пей - все в унитаз ! Но похитрее, чтобы не заметили. Состояние твоё должно заметно улучшиться, но ты этого не показывай - скрипи по-прежнему. Как только поправишься и будешь готов, около полуночи включишь два раза подряд свет в палате, на короткое время. Мои люди придут за тобой, как только для этого появится возможность. Придут без меня и появятся так же - из лоджии. Запомни - только из лоджии. Эвакуировать тебя и всю группу будем дерзко - вертолётами. Вертолёты будут военные, бронированные - пистолетным и автоматным огнём их не собьёшь. За Наташу и Дашу не беспокойся, они будут в безопасности.
   Иван Ильич. Арам, подожди. А куда ты нас повезёшь, где спрячешь ?
   Манукян. Сейчас точно не скажу, но ясно, что за границу.
   Иван Ильич (резко приподнимается и садится на кровати). Как за границу ?!
   Манукян. Ты будешь в безопасности только за рубежом... да и то... Я тоже уеду. Другого выхода нет.
   Иван Ильич. То есть ты не хочешь бороться сам и не допускаешь мысли, что этого хочу я ?
   Манукян. Прошли времена былинных богатырей. Мы же не можем сопротивляться вдвоём - только ты и я. Если мы начнём сопротивление, на нашу сторону встанет множество людей.
   Иван Ильич. Вот видишь !
   Манукян. И ты готов взять ответственность за их жизни, за их кровь ? А крови будет немало. Неужели ты не понимаешь - эти люди ни перед чем не остановятся. Да и кровь наших противников - они же наши соотечественники, братья. Ты готов развязать братоубийственную войну ?
   Иван Ильич. Но почему ты так уверен ? Увидев, что народ против, они же могут одуматься. А главное, даже не они, а люди, стоящие на их сторонне - ведь это же наши, советские люди !
   Манукян. Люди... всего лишь люди... Но люди наши, не захватчики же - в этом и проблема. Кто-то одумается, кто-то нет, кто-то будет просто выполнять приказы. Мне жаль их всех. И я не хочу их крови, так же как и крови наших сторонников. Всё, что угодно, только не кровь ! Вспомни революцию - ведь в стране погибли сотни людей ! И этот грех до сих пор на нас, на партии.
   Иван Ильич. Но ведь партия давно повинилась перед народом ! На открытии каждого съезда мы поминаем минутой молчания всех, погибших тогда - всех.
   Манукян. И что, после этого кто-нибудь ожил ?
   Иван Ильич. Когда твои люди будут меня освобождать, разве не может погибнуть кто-нибудь из них ?
   Манукян. Они солдаты... такие же, как и я. Солдат - это другое дело, это особый путь. И они все пойдут на это добровольно.
   Иван Ильич. Арам, никто никуда не пойдёт. Мне с тобой не по пути. И я не могу принять ТАКУЮ помощь. Во-первых, я не хочу за границу, во-вторых, я хочу попытаться помешать их планам, в-третьих, я не считаю, что кровь неизбежна. Арам, прошу тебя, просто вызволи меня отсюда и высади на любой московской улице, а дальше уже мое дело. Сделаешь ?
   Манукян. Нет. Не хочу, просто не имею права - "твоё дело" обернётся кровью. Иван, дорогой, умоляю тебя, послушайся моего совета !
   Иван Ильич. Нет.
   Манукян. Но ты же хочешь выбраться отсюда ?
   Иван Ильич. Информирован - значит вооружён. Что-нибудь придумаю. В конце концов, у меня же есть связь с внешним миром через Наташу.
   Манукян. Только её недоставало впутать !
   Иван Ильич. Ну, не Наташу, так как-нибудь иначе.
   Манукян. Ты пожалеешь о своём решении. Жаль, что таким получился разговор.
   Иван Ильич. И мне тоже. Мне кажется, что я потерял друга.
   Манукян. А мне нет... И всё же не забудь, два раза мигнуть светом - и за тобой придут. Если, конечно, мигнёшь в ближайшие дни. (после небольшой паузы). Однако, мы заболтались. Всё. Ухожу. Сможешь задёрнуть за мной штору ?
   Иван Ильич (кивает). Это смогу...
   Манукян . Ну, прощай. Увидимся ли когда...
   Легко касаясь пальцами, Манукян проводит ими по щеке Ивана Ильича, резко поднимается и энергичным шагом идёт к выходу в лоджию.
   Иван Ильич. Спасибо тебе, Арам.
   Манукян задерживается в дверном проёме, оборачивается, глубоко вздыхает и выходит. Замок защёлкивается.
   Иван Ильич сидит на кровати, упершись локтями в расставленные колени и обхватив голову ладонями. Он тихо шепчет:
   Иван Ильич. Боже мой... Боже мой... Ведь надо же что-то делать... Разум, разум мой - подскажи. Что же делать... Да...задёрнуть штору...
   Иван Ильич встаёт и нетвёрдой шаркающей походкой подходит к шторе, задёргивает и аккуратно расправляет её (в палате становится заметно темнее). Он поворачивается и делает шаг обратно к кровати. Но его ноги заплетаются, и он падает на пол. Поднявшись, он, хромая, подходит до кровати и садится на неё в прежней позе.
   Иван Ильич. Ужас... Ужас... Задёрнуть штору - всё что я могу... Неужели Арам прав...
  
   16. День одиннадцатый. Госпиталь. Записка.
  
   Солнечный день. Палата Ивана Ильича залита светом и аккуратно прибрана. В ней никого нет.
   Открывается дверь, и санитар вкатывает из коридора кресло-каталку с Иваном Ильичом. Следом входит доктор с небольшой коробочкой в руках. Санитар помогает Ивану Ильичу перебраться на кровать и лечь поудобнее. А доктор направляется к холодильнику, достаёт бутылочку с желтоватой микстурой, наполняет ею на четверть небольшой стакан, стоящий на прикроватном столике, затем достаёт из коробочки и кладёт на стоящую на столике тарелочку две меленькие капсулки
   Иван Ильич (санитару). Спасибо, Гена ! Мне удобно. Всё хорошо.
   Доктор. Ну-с, Иван Ильич, скоро почувствуете, что идёте на поправку. Я посмотрел результаты анализов - уже есть заметные улучшения. Но всё же приём лекарств надобно продолжить. В прежней дозировке. (кивает в сторону столика) Вот, оставляю. Вам две капсулки - примите их, как обычно, непосредственно перед обедом. А эту микстурку выпейте, пожалуйста, прямо сейчас.
   Иван Ильич. Доктор, а можно я выпью её чуть позже - ну, хотя бы минут через десять. Соберусь с силами и выпью - вы же знаете какой вкус у этой гадости !
   Доктор. Что ж, можно и через десять. Вы ведь не забудете ? Пока что Вы, Иван Ильич, у меня на полном доверии - образцово дисциплинированный пациент.
   Иван Ильич. Не забуду - я ведь заинтересованное лицо, сам хочу поправиться.
   Доктор. Вот и славно ! Как Вы себя чувствуете сейчас ?
   Иван Ильич. Да, кажется, не так уж плохо. Ничего не болит. Только сильная слабость.
   Доктор. Хм-м... "Сильная слабость"... Как играют слова... Должен Вас успокоить. Эта слабость сейчас Вам на пользу. Фактически, это один из признаков начала выздоровления. Вам ничего не нужно ?
   Иван Ильич (с улыбкой). Распорядитесь, пусть мне поставят телевизор или инфо-сеть.
   Доктор. Ива-ан Ильи-ич ! Ну вы же знаете, что Вам это строго противопоказано. Вдруг какой-нибудь фильм или какая-нибудь новость Вас разволнуют ? С Вашим-то сердцем, в Вашем состоянии это категорически недопустимо ! Вы должны нас понять ! Какую-нибудь юмористическую книжку - это пожалуйста!
   Иван Ильич. Хорошо, пусть принесут несколько - я выберу.
   Доктор. Договорились. Минут через пятнадцать будут Вам книги... Ну, мы с Геной пойдём. А Вы отдыхайте.
   Доктор и санитар выходят из палаты. Уже в дверях доктор оборачивается и строго говорит Ивану Ильичу: "Микстура - через десять минут" ! Дверь закрывается. Через несколько секунд Иван Ильич сбрасывает одеяло и садится на кровать. Он берёт стаканчик с микстурой и с интересом смотрит через неё на свет. Затем опорожняет стаканчик себе в рот, делая вид, что пьёт. Потом надвигает шлёпанцы медленно идёт в туалет. Закрыв за собой дверь, Иван Ильич выплёвывает микстуру в раковину и смывает водой её следы. Потом он тщательно ополаскивает рот водой и умывает лицо. Он достаёт бумажное полотенце из специальной пластиковой корзинки и вытирает руки. Затем достаёт второе, чтобы вытереть лицо, и вдруг обнаруживает под ними листок бумаги с отпечатанным текстом. Взяв его в руки, он читает.
   Дорогой Иван Ильич ! Вы в опасности ! Я случайно услышал разговор двух врачей - они Вас специально отравили и поддерживают в таком состоянии !!!!! Причём было понятно, что они делают это по указанию свыше ! Никакого обострения болезни у Вас нет ! НЕ ПРИНИМАЙТЕ НИКАКИХ ЛЕКАРСТВ !!! Я в растерянности - не знаю, как мне поступить, чтобы не во вред. Решил, что должен информировать Вас и предложить помощь - Вам надо бежать из больницы.
   План такой. Двое охранников круглосуточно сидят рядом с дежурной сестрой в холле у выхода из коридорчика, ведущего к Вашей палате. Дверь в Вашу палату им не видна. Напротив Вашей двери (не прямо, а левее) - дверь в "бельевую", её никогда не закрывают. Там в стене есть большой люк, вроде мусоропровода. В такие люки на этажах кидают грязное бельё, и оно падает на первый этаж, в прачечную. Хорошо, что Ваша палата на втором этаже - если вы спрыгнете в этот люк, то не убъётесь, потому что упадёте на большую кучу грязного белья (я её организую). Зацепиться внутри не за что - бельё никогда не цепляется. Я буду ждать Вас внизу с цивильной одеждой примерно Вашего размера (Вашу мне не достать). Потом я Вас выведу из больницы.
   Если Вы согласны бежать, поменяйте на ногах левый и правый тапочек, когда Вас повезут на томографию. И тогда я буду ждать Вас в прачечной ближайшей ночью. Письмо порвите и спустите в унитаз.
   Иван Ильич в задумчивости медленно рвёт письмо на мелкие кусочки, бросает их в унитаз и с сомнением покачивает головой.
  
   День. Иван Ильич лежит на кровати в своей палате. В руках у него томик Чехова, но он не читает, а о чём-то напряжённо думает. В комнату входит санитар.
   Санитар. Иван Ильич, уже четыре часа - Вам пора на томографию.
   Санитар подкатывает к кровати стоящее в углу кресло-каталку.
   Иван Ильич. Попробую перебраться сам, не помогайте мне.
   Иван Ильич садится, надвигает тапочки, встаёт и довольно уверенно размещается в кресле.
   Санитар. Ловко Вы, Иван Ильич. Видно, на поправку пошли.
   Иван Ильич. Доктор так и сказал.
   Санитар катит кресло к двери. Вдруг Иван Ильич останавливает его.
   Иван Ильич. Остановитесь !
   Ноги Ивана Ильича стоят на подножке кресла. Не вставая, Иван Ильич меняет тапочки - левую ногу сует в правый тапочек, а правую - в левый.
   Иван Ильич. Теперь поехали.
   Санитар. Что это Вы, Иван Ильич, тапки сменили ?
   Иван Ильич. На счастье, Гена... на счастье и удачу...
  
   17. День двенадцатый. Побег.
  
   Ночь. Небольшой коридор, ведущий к палате Ивана Ильича. Тусклый свет дежурных ламп. Никого. Со стороны холла слышен слабый звук включённого там телевизора.
   Дверь палаты Ивана Ильича с лёгким скрипом открывается, и из-за неё осторожно высовывается его голова. Оглядев коридор и убедившись, что в коридоре никого нет, Иван Ильич, выходит из палаты, прикрывает дверь, крадучись, пересекает коридор и входит в комнату, на двери которой написано "БЕЛЬЕВАЯ". Он закрывает за собой дверь и осматривается. На единственном окне комнаты отсутствуют занавески, и мягкий лунный свет позволяет разглядеть помещение. На стоящих вдоль стен стеллажах аккуратно разложен запас свежего постельного белья, полотенец, туалетной бумаги, средств бытовой химии и т.п.. В углу стоят вёдра со швабрами и пылесосы. У окна стоит стол на колёсиках и стул возле него.
   В одной из стен виден открытый люк диаметром около метра. Иван Ильич подходит к нему, задирает ногу, чтобы опустить ёё в люк, но у него ничего не получается - люк расположен слишком высоко. Тогда Иван Ильич подкатывает к люку столик и приставляет к нему стул. С его помощью он залезает на столик и садится на него, свесив ноги в люк. Упираясь в края люка руками, Иван Ильич всё глубже и глубже опускается в люк. Наконец, погрузившись в люк до подмышек, Иван Ильич вскидывает руки вверх, и соскальзывает в люк.
   Через секунду Иван Ильич оказывается этажом ниже в огромной металлической корзине на большом ворохе мятого белья. При приземлении Иван Ильич слегка задевает скулой о край корзины и тихо вскрикивает.
   В помещении прачечной совершенно темно. Вдруг вспыхивает свет электрического фонарика, направленный на корзину и Ивана Ильича. Из темноты раздаётся очень молодой мужской голос.
   Мужчина. Вы в порядке, Иван Ильич ?
   Иван Ильич. Да... Вот только щека (трогает щёку)... кажется , кровь.
   Мужчина. Я помогу Вам.
   Мужчина поднимает одну из стенок корзины и подаёт Ивану Ильичу руку. Иван Ильич встаёт и выбирается из корзины.
   Мужчина. Идите за мной, Иван Ильич.
   Освещая себе путь фонариком, мужчина, а за ним и Иван Ильич подходят к рукомойнику и аптечке, висящей рядом на стене.
   Мужчина (протягивая Ивану Ильичу свой фонарик). Тут есть всё, что нужно. Возьмите фонарик и направьте свет себе на лицо - я обработаю рану.
   Мужчина смывает кровь с лица Ивана Ильича, обрызгивает рану антисептиком и заклеивает её пластырем, который не может скрыть синяка на скуле.
   Мужчина. Готово ! Жить будете... Вы вылезете через окно в густой сквер, наружной охраны там нет. Пересечёте сквер, выйдете на улицу и пойдёте домой... То есть не домой... Куда Вам нужно.
   Иван Ильич. Вы писали о цивильной одежде...
   Мужчина. Совсем забыл ! В темноте почти не видно, что Вы в пижаме. Стойте здесь, сейчас принесу.
   Мужчина с фонариком исчезает и очень скоро возвращается с большим полиэтиленовым пакетом, из которого он достаёт рубашку, костюм и туфли.
   Мужчина. Вот, одевайтесь. Я Вас поддержу... Наверное, ботинки великоваты.
   С помощью мужчины Иван Ильич быстро переодевается и надевает туфли. Его пижаму и тапочки мужчина укладывает в пакет.
   Мужчина. И вот ещё (показывает что-то почти невидимое в темноте) - я купил Вам парик. Если хотите, наденьте. По-моему, надо.
   Иван Ильич. ... Согласен.
   Мужчина. Давайте, я Вам его надену. (передаёт фонарик Ивану Ильичу) Направьте свет на себя.
   Мужчина расправляет парик и надевает его на Ивана Ильича.
   Мужчина (надев парик на Ивана Ильича). Сидит неплохо... Иван Ильич, в нагрудном кармане пиджака у Вас двести рублей - пригодятся... Вы готовы ?
   Иван Ильич. А как же Вы ?
   Мужчина. Задержусь тут ненадолго, приберу, "замету" следы. Обо мне не беспокойтесь - я ведь не нарушил никаких законов... Ну, с Богом ?
   Иван Ильич. Да, я готов... Спасибо Вам, добрый молодой человек. Никогда не забуду Вас и эту ночь.
   Мужчина. Иван Ильич, только не подведите, не дайте им воли. Очень надеюсь, что у Вас получится. Добейтесь своего... то есть нашего.
   Иван Ильич. И Вы не спрашиваете, чего я хочу и буду добиваться ?
   Мужчина. Нет - надо спешить. Отравили не Вы, отравили Вас. Значит, Вы правы. И потом... Вы же всё-таки Серёгин... Выходим ?
   Иван Ильич. Да.
   Ведомые лучом фонарика, по нескольким коротким коридорам они подходят к заранее открытому окну.
   Мужчина. С этой стороны здания грунт выше - почти под самым подоконником, спрыгивать не придётся.
   Иван Ильич с помощью мужчины взбирается на подоконник и скрывается в темноте.
   Иван Ильич. Прощайте.
   Мужчина. Берегите себя. Идите прямо от дома.
  
   Прищурившись от яркого света близстоящего уличного фонаря, Иван Ильич выходит из скверика на тротуар. Прохожих нет. Автомобилей мало. Завидев такси, Иван Ильич поднимет руку, и такси останавливается. Иван Ильич садится на заднее сиденье и говорит шофёру.
   Иван Ильич. Пожалуйста, перекрёсток Мясницкой и Рыкова.
   Такси уезжает. Улица пуста.
  
  
  
  
   18. День двенадцатый. Помысловы.
  
   Иван Ильич выходит из лифта на одном из верхних этажей жилого дома, снимает парик и звонит в одну из квартир. Через некоторое время дверь приоткрывается, и в образовавшуюся щель выглядывает заспанный лохматый парень лет двадцати пяти.
   Парень (удивлённо). Иван Ильич, Вы ?!
   Иван Ильич. Здравствуй Павел... откроешь ?
   Парень (суетливо открыв дверь и посторонившись). Конечно, дядя Ваня, заходите... Только я в трусах... Добрый день... то есть ночь... И этот синяк... Но ведь говорят, что Вы тяжело больны!
   Иван Ильич. Мне тоже это говорили.
   Иван Ильич входит в прихожую.
   Парень. Я оденусь, мигом.
   Парень (Павел) бросается в спальню, тут же возвращается в джинсах, которые он застёгивает на ходу.
   Павел (сделав рукой пригашающий жест). Проходите, пожалуйста.
   Иван Ильич, а за ним и Павел входят в гостиную.
   Павел. Садитесь, Иван Ильич, где Вам удобнее.
   Иван Ильич, а затем и Павел размещаются на диване.
   Иван Ильич. С чего же мне, Паша, начать... Если коротко, то в госпитале меня слегка потравили какими-то препаратами. Специально. Можно сказать, по приказу Дежнева - он всем заправляет. Но я оттуда убежал. Час назад. Вот, в этом парике (показывает парик Павлу). Нашёлся там добрый человек, который мне помог.
   Павел. Значит, нам про Вашу тяжёлую болезнь врут ? По всей стране...
   Иван Ильич. Да.
   Павел. Ни фига себе - дожили !
   Иван Ильич. Павел, я рассчитываю на твою помощь. Мне нужно переговорить с твоим отцом, но я остерёгся идти прямо к нему. Поэтому прошу - позвони отцу и вызови его срочно сюда, к себе. Только не говори обо мне, хорошо ?
   Павел. Ладно.
   Павел встаёт и идёт к телефону, по пути тихо с удивлением пробормотав "ну и дела !" Сняв трубку и выбрав абонента, он звонит. Секунд через десять ему отвечают.
   Павел. Па, привет... Да нет... Па, послушай... Ты не мог бы приехать ко мне прямо сейчас ?... Да нет же... Нет... Ну, у меня проблема, срочная... Да погоди пугаться - ничего такого. Просто нужно, чтобы ты сейчас приехал... Мне... Да... Жду. (положив трубку, Ивану Ильичу) Он будет минут через двадцать.
   Иван Ильич. Представляю, как перепугался твой отец. Наверняка думает, что с тобой стряслось что-нибудь ужасное.
   Павел (взволнованно ходит по комнате.). Дядя Ваня, что вообще происходит ? Расскажите мне ! Ночь, Вы, побег, парик, этот синяк... Что же это такое ?! Я ведь столько раз встречался с Дежневым. Отец его часто приглашал, и мы к ним ходили. Разве можно было представить себе ! Что же будет со страной, Иван Ильич ?
   Иван Ильич. Эх, Паша... Я видел Марлена едва ли не каждый день, а что толку... проморгал.
   А страна... Ну, раз уж зашёл у нас такой немыслимый разговор, попытаюсь объяснить... как сам понимаю. Ты много раз слышал с высоких трибун... в том числе и от меня... что власть в СССР принадлежит трудящимся в лице их лучших представителей. Самые лучшие, самые честные и бескорыстные люди, беззаветно преданные своему народу, были объединены в немногочисленную компартию, которая служит стране уже девяносто лет. А самое главное вот что - всё это время партия свято блюла чистоту своих рядов. И это было видно... совершенно очевидно для всего народа. Именно на этом и только на этом держался её высочайший авторитет. Это была партия народной аристократии - в самом буквальном смысле этого слова. Вообще говоря, однопартийная страна - это ужасно, это неизбежный тоталитаризм и страдания народа. В такой стране нет преграды узурпации власти одни человеком или преступной группой. И только наша партия составила счастливое исключение из этого правила. Видимо, Манукян прав - какое-то чудо было в том, что такая ... так скажем, идеалистическая партия продержалась у власти так долго. Я всё время говорил в прошедшем времени. Да... это светлое время может уйти в прошлое... Что ждёт страну... Ответ лежит на поверхности - после дежневских реформ в партию потянутся... уже потянулись корыстные люди, и наверх, к управлению страной неизбежно прорвутся самые беспринципные и жестокие из них. Собственно, это уже произошло... В том числе и по моей вине... А если страной будут руководить люди, главный талант которых - умение делать партийную карьеру, страна будет деградировать... Деградировать во всём - в промышленности, сельском хозяйстве, науке, культуре. Вот что будет, Павел, если не встать у них на пути, если не сопротивляться. Ты понимаешь меня ?
   Павел. В каком смысле ?
   Иван Ильич. Я хочу... я должен вступить в борьбу. С этим нельзя смириться.
  
   Примерно через двадцать минут в квартире Павла раздаётся дверной звонок
   Павел. Это папа.
   Павел выходит в прихожую встретить отца. Иван Ильич остаётся сидеть на диване, но через несколько секунд встаёт. Из прихожей слышен слабый звук открываемой и закрываемой двери и плохо различимые голоса:
   Павел. Па, привет !
   Взволнованный голос: Паша, сразу говори, что стряслось ?
   Павел. Он сам тебе всё расскажет - гость у меня, в гостиной сидит. Проходи.
   В гостиную входят отец Павла - Помыслов, а за ним и сам Павел (он стразу же скромно садится в углу комнаты). Увидев Ивана Ильича, Помыслов в изумлении останавливается в дверях.
   Помыслов. Иван, ты ?!
   Через секунду-другую Помыслов молча подходит к Ивану Ильичу, тот делает шаг навстречу и они крепко, по-мужски обнимаются. Отклонившись назад, Помыслов пристально вглядывается в лицо Ивана Ильича.
   Помыслов. Здравствуй, Иван ! Вот так сюрприз... Как же так ?
   Иван Ильич. Здравствуй, Миша ! Очень... необыкновенно рад тебя видеть ! Извини, что мы с Пашей... по моей просьбе... слегка поморочили тебе голову. Вынужденная конспирация.
   Помыслов. Меня прослушивают ?
   Иван Ильич. Я бы не удивился.
   Помыслов. Так значит, ты не при смерти, а совершенно здоров ? Рассказывай всё - как было и есть.
   Иван Ильич. Присядем ? (Иван Ильич и Помыслов садятся на диван рядом друг с другом ) Здоров не совсем - дежневские врачи давали мне какие-то препараты, от которых я чувствовал себя ... хуже некуда... и говорили, что это обострение моей болезни. Но как только я перестал их принимать (тайком, конечно), самочувствие сразу стало улучшаться.
   Помыслов. И ты просто встал и ушёл из больницы ? Ведь тебя охраняли.
   Иван Ильич (в сторону Павла). Паша, будь добр, сделай нам по-быстрому кофейку растворимого - есть у тебя ?
   Павел (вставая). Конечно, есть. Сейчас принесу. (в сторону отца) Па, а ты будешь ?
   Помыслов. Нет, не хочу. После твоего звонка сон как рукой сняло. Я ведь чёрт те о чём начал думать. Станешь отцом - поймёшь.
   Павел уходит на кухню.
   Иван Ильич. А мне, чувствую, надо взбодриться... Не знаю, как бы себя повела охрана, попытайся я уйти. Но не выпустила бы - это точно. Короче говоря, удалось мне бежать - помог один человек... из медперсонала, наверное, или он в прачечной там работает... Но перейдём к главному. Сразу скажу - в больнице у меня был Манукян. Тайно. Как-то смог он это устроить. От него я и узнал, что творится в партии и стране.
   Помыслов. А меня к тебе не пускали. Сказали, что ты чуть ли не при смерти. Да и вся страна об этом знает.
   Иван Ильич. Меня специально продержали без сознания девять дней. Это я узнал от Манукяна.
   Помыслов. А как же Арам ? Если он был у тебя ... он предложил свою помощь ?
   Иван Ильич. Да, предложил - в том, чтобы бежать из страны.
   Помыслов (присвистнув от удивления). Ничего себе !
   Иван Ильич. По его словам, лучшее из того, что меня может ждать в будущем в СССР - тюрьма в виде закрытой охраняемой дачи.
   Помыслов. А что же худшее ?
   Иван Ильич. Вплоть до физического устранения, если они сочтут это полезным для себя. По его словам, их ничто не остановит.
   Помыслов. Бред ! Арам сошёл с ума ! Просто немыслимо ! Теперь-то конечно ясно, что Дежнев и Мазур - подлецы. Но не до такой же степени !... Как же мы были слепы...
   Иван Ильич. И в первую очередь, это упрёк в мой адрес...
   Помыслов. Все мы хороши... Хотя, с другой стороны... ведь вся страна, действительно, уверена, что ты при смерти... а значит, умереть тебе ничего не стоит... Не зря же они распускают такие слухи. Может, и прав Манукян...
   Иван Ильич. Тем более мне нужно обнаружиться здоровым.
   Помыслов. А что сам Арам ? Что он решил про себя ?
   Иван Ильич. Удивительно, но... при его характере и возможностях... он решил не сопротивляться и бежать из страны. Его прогноз в отношении себя самого, ещё хуже, чем для меня.
   Помыслов. Почему же он решил не сопротивляться ? Безнадёжно ?
   Иван Ильич. Он не хочет, чтобы пролилась кровь. Не его кровь. Кровь ни в чём не повинных людей.
   Помыслов. Дежнева и Мазура такие мысли не остановят, так ?
   Иван Ильич. Именно поэтому остановился Манукян.
   Помыслов. Ты считаешь, он неправ ?
   Иван Ильич. Это его решение. Личное. Арам думает, что кровь будет неизбежна. Но я с этим не согласен. И поэтому считаю, что должен попытаться оказать сопротивление. Посмотрим, как пойдёт дело. Может быть, не так страшен чёрт, как его малюет Манукян. Ведь есть же шансы, и не малые, что всё решится мирно.
   Павел приносит кофе, ставит его перед Иваном Ильичом и молча садится в углу комнаты. Иван Ильич продолжает разговор, понемногу прихлёбывая кофе..
   Иван Ильич (продолжает). Миша, ну подумай, если народ просто узнает от нас правду - разве само по себе это ведёт к кровопролитию ?
   Помыслов. Подожди... Давай с другого конца. Сказал тебе Арам, или нет, но сейчас все средства массовой информации взяты под контроль - в каждом появился так называемый "партийный организатор"... из дежневских выдвиженцев. Так что они для нас недоступны. Все сообщения, все форумы инфо-сети цензуруются - не могу понять, как им это удаётся. Тебе будет очень непросто обратиться к стране. Не идти же к людям на Красную площадь...
   Иван Ильич. Не идти ?
   Помыслов. Не идти. Это было бы верхом глупости.
   Иван Ильич. Тогда, как это не печально, остаются только зарубежные издания, пусть даже западные. Сможешь организовать мне пресс-конференцию ?
   Помыслов. Тайную ?
   Иван Ильич. Тайную, потайную, секретную - лишь бы дать им информацию о положении в партии и стране.
   Помыслов. Надо подумать...
   Иван Ильич. Достаточно десяти-пятнадцати журналистов. Можно не из ведущих изданий. Главное, чтобы не растрезвонили до поры.
   Помыслов (подумав). ...Не проболтаются. Ведь им будет обещан совершенно эксклюзивный материал... И кроме зарубежных хорошо бы всё-таки пригласить одного нашего журналиста - я имею в виду конкретно Лаймониса из "Искры", вот уж кому можно доверять.
   Иван Ильич. Значит, тогда он остался в газете.
   Помыслов. Да, одним из политических обозревателей.
   Иван Ильич. А кто там сейчас главным редактором ?
   Помыслов. Помнишь такого - Борисенко ?
   Иван Ильич. Из секретариата Дежнева ?
   Помыслов. Да. Вот он.
   Иван Ильич. Ну и ну...
   Помыслов. Такие выдвиженцы теперь повсюду. В массовом порядке.
   Иван Ильич. По Лаймонису у меня никаких возражений - честный и принципиальный человек, настоящий партиец. Кроме того, он мог бы вести эту пресс-конференцию, это было бы уместно... И самое главное, он мог бы подтвердить, что я - это я.
   Помыслов. Да, существенный момент.
   Иван Ильич. Кстати, Миша, не хотелось бы, чтобы ты там присутствовал - "бережёного Бог бережёт".
   Помыслов. А как же ты сам ?
   Иван Ильич. А что мне... Приеду и уеду на такси. Вот только где же мне жить в эти дни...
   Помыслов. Иван, а не обратиться ли нам за помощью к Араму ? Вообще, во всех делах ?
   Иван Ильич. Мне бы не хотелось. По крайней мере, именно сейчас. Во-первых, он же уже почувствовал "запах крови" инее хочет её. Во-вторых, связываться с ним рискованно. При такой попытке нас как раз и обнаружат.
   Павел. Иван Ильич, а не пожить ли Вам у меня ? Я Вас очень прошу. Тем более, что Вы уже тут. Мне ведь тоже хочется быть полезным... в этом деле. (в сторону отца) Па, как ты на это смотришь ?
   Помыслов (взяв паузу). ... Не знаю, как для Ивана Ильича... а для тебя... риск, кажется невелик... по крайней мере, ничего противозаконного...
   Павел. Ну вот и отлично !
   Иван Ильич. Спасибо, Паша. Тогда я побуду у тебя.
   Помыслов. Только до пресс-конференции ! За это время я подыщу что-нибудь более подходящее. И чтобы никаких гостей, Паша ! Никаких !
   Павел. Что я - маленький... Я же понимаю.
   Иван Ильич. Я всё думаю, как бы уменьшить риски... Хорошо бы всех журналистов собрать вместе в Москве и отвести их на место одним микроавтобусом. Как думаешь, Михаил ?
   Помыслов. Дельная мысль. И этот же автобус развезёт их потом по квартирам. И ещё - сама пресс-конференция должна быть очень короткой. В сущности, тебе достаточно сказать десяток фраз - и ситуация сразу станет понятной. И позволить всего три-четыре вопроса - как считаешь ?
   Иван Ильич. Разумно. Это уменьшит риск для всех.
   Помыслов. Так и сделаем.
   Иван Ильич допивает кофе и отставляет чашку в сторону.
   Иван Ильич (устало и сонно). ... Паша, Михаил... прошу прощения, но что-то я совсем обессилел... устал. И кофе не бодрит. Можно мне поспать ? Тем более, что мы практически всё обсудили.
   Павел. Конечно ! Я же Вас пригласил. У меня есть свободная комната с удобным диваном.
   Иван Ильич. Хотя нет... один вопрос мы не решили - где будем собираться ?
   Помыслов. Можно, например, в одном из загородных домов для зарубежных делегаций. Свободные охраняются всего одним сторожем.
   Иван Ильич (потягиваясь, мечтательно). А ещё лучше просто загородом. Где-нибудь на лоне природы, на полянке... Разве плохо ?
   Павел. Отличный вариант ! Так получится не только интересней, но и безопасней. И фотографий Ваших, Иван Ильич, так чтобы в лесу, ещё не публиковали.
   Помыслов. Лесной вариант и мне нравится. Ну что, будем считать, что всё согласовали ?
   Иван Ильич. Будем...
   Павел (вставая). Пойдёмте, дядя Ваня, я покажу Вам, где Вы будете спать... и жить.
   Иван Ильич (тоже вставая). Я то усну... (устало усмехнувшись) А вот ты с отцом - сомневаюсь... Уж извините меня, друзья...
   .
   19. День тринадцатый. Пресс-конференция.
  
   Солнечный летний день. Иван Ильич (в парике) выходит во двор дома, где проживает Павел. В руке у него - свёрнутый в трубочку лист бумаги. Взглянув на часы, он останавливается и, прищурившись от обилия света, с удовольствием оглядывается вокруг: свежая листва деревьев и кустов, голубое небо, играющие дети, меленький пуделёк на поводке у аккуратной старушки.
   Иван Ильич выходит на оживлённую улицу. Заметив в потоке машин свободное такси, Иван Ильич останавливает его. Усевшись рядом с шофёром, он разворачивает лист бумаги с нарисованным в нём планом поездки и объясняет шофёру, куда ему нужно. Такси трогается с места, но по просьбе Ивана Ильича тут же останавливается, и он пересаживается на заднее сиденье, где его уже трудно разглядеть. Наконец, такси уезжает.
  
   Через некоторое время оно уже сворачивает с загородного шоссе на просёлок и почти сразу же останавливается у въезда в берёзовую рощу, где уже стоит пустой микроавтобус со скучающим водителем, похаживающим туда-сюда. Сказав водителю такси, чтобы тот его подождал минут десять-пятнадцать, Иван Ильич выходит из машины и направляется в рощу по хорошо утоптанной тропинке. Уже через двадцать-тридцать метров перед ним распахивается небольшая живописная полянка, где его ожидают десять-пятнадцать переговаривающихся друг с другом журналистов, обвешанных фотоаппаратами и диктофонами. Заметив Ивана Ильича, они кончают разговоры и сразу же начинают его фотографировать (позже, время от времени то один, то другой из них снимает Ивана Ильича и во время пресс-конференции). Журналисты окружают его. Он снимает парик - и журналисты снова хватаются за фотоаппараты. Они включают диктофоны и направляют их в сторону Ивана Ильича..
   Иван Ильич. Здравствуйте, господа ! Я - Председатель Президиума ЦК КПСС. Вероятно, мои слова для большинства из вас не являются доказательством моей личности. И документов у меня нет никаких. Однако среди вас есть человек, который встречался и разговаривал со мной многократно. Товарищ Лаймонис, можете Вы удостоверить, что я - Серёгин ?
   Лаймонис подходит к Ивану Ильичу, протирает очки и пристально вглядывается в его лицо. Затем спрашивает Ивана Ильича.
   Лаймонис. Во время нашей последней встречи на Президиуме... о чём Вы меня попросили ?
   Иван Ильич. Не упоминать в статье моего сына.
   Лаймонис (обернувшись к присутствующим). Господа, это Серёгин. (в сторону Ивана Ильича) Здравствуйте, Иван Ильич ! Рад видеть Вас в добром здравии.
   Иван Ильич (пожимая руку Лаймонису). Здравствуйте, Ян Эдуардович ! И мне приятно видеть именно Вас... в этой непростой ситуации...
   Журналисты приветствуют Ивана Ильича на разных языках и по-русски.
   Лаймонис. Господа, по предварительной договоренности я уполномочен провести эту пресс-конференцию. По соображениям безопасности товарища Серёгина она будет очень короткой. Вопросы товарищу Серёгину прошу задавать по завершении его выступления. Желательно, чтобы вопросов было немного - не более одного от каждого из вас. Иван Ильич, Вам слово.
   Иван Ильич (вздохнув). Господа ! ...Извините... Кажется никогда так не волновался... Господа... В советском Союзе происходит ползучий государственный переворот. В ближайшее время КПСС - единственная и руководящая партия страны - кардинально изменит свою сущность - станет партией беспринципных и властолюбивых бюрократов... которым наплевать на благо народа. Именно такие перемены затеваются сейчас в Президиуме ЦК под руководством Дежнева, Мазура и Хабибуллина. Эти перемены были возможны только при условии моего отстранения от руководства ЦК и партией. Именно поэтому меня упрятали в госпиталь... Но, к счастью, мне удалось бежать... И именно поэтому мы с вами встречаемся в такой обстановке... Дежнев и его хунта выбрали путь в тупик. В глазах народа партия неизбежно потеряет свой высочайший авторитет, который она преумножала долгие годы, который и позволял ей успешно руководить страной. Люди в СССР станут жить всё хуже и хуже. Сначала ограничат их свободу, затем неизбежно станет ухудшаться их материальное положение. Страна будет деградировать - просто потому, что ею будут руководить некомпетентные корыстные люди... По замыслу руководителей переворота, он должен был выглядеть абсолютно легальным... Я прошу извинить меня за сбивчивость моего рассказа... Сейчас все решения принимаются Президиумом с помощью сколоченного ими и послушного им большинства, которое возможно только при моём отсутствии... по причине недееспособности. Поэтому они... "по-дружески"... уговорили меня лечь в больницу, где их врачи с помощью специальных препаратов резко ухудшили моё здоровье и долго держали в бессознательном состоянии... Поверьте, я был очень плох... Разумеется, меня охраняли, доступа ко мне не было, и я ничего не знал о происходящем в партии.... А происходит вот что. Хунта экстренно формирует подконтрольный ей Центральный комитет - путём троекратного расширения его состава за счёт включения в него ставленников хунты. Потом, действуя уже от имени ЦК, они будут беспрепятственно фабриковать нужные им решения по управлению партией и страной... Не буду вдаваться в подробности того, как мне удалось бежать и организовать встречу с вами.. Разумеется, меня сейчас разыскивают и, возможно, скоро найдут... Вы, видимо, знаете, что сейчас все информационные каналы в нашей стране контролируются кликой Дежнева. Вот почему я обращаюсь к вам - зарубежным журналистам - с просьбой донести правду до людей... и в Советском Союзе, и во всём мире. Я обращаюсь к членам КПСС и всем гражданам СССР, которым не безразлична судьба страны - люди, остановите злодеяние ! Это всё, что я хотел сказать.
   Лаймонис (после небольшой паузы). Пожалуйста, вопросы.
   Журналисты задают вопросы по-русски, произнося слова с акцентами своих родных языков.
   - Какое сегодня Ваше самочувствие сейчас ?
   Иван Ильич. Удовлетворительное. Оказалось, что медикаменты, которые я принимал, имеют короткое время действия.
   - На что Вы надеетесь... в первую очередь ?
   Иван Ильич. Надеюсь, что с вашей помощью моя информация дойдёт до членов ЦК.
   - Вы имеете страх ?
   Иван Ильич. Да. Я боюсь кровопролития.
   - Вы виноваты в произошедшем ?
   Иван Ильич. Да.
   - Вас выследят и арестуют ?
   Иван Ильич. Скорее всего. Но если Вы опубликуете мою информацию, то мой арест ... это будет уже не важно.
   - Какие члены Президиума Вас поддерживают ?
   Иван Ильич. ...Без комментариев.
   Лаймонис. Можете ли Вы простить меня за беспочвенные обвинения ?
   Иван Ильич. Ян Эдуардович, я ни в чём Вас не виню. В том... случае был виноват я, а не Вы.
   Лаймонис. Господа, пресс-конференция закончена. Прошу вас, не задерживаясь, пройти к автобусу.
   Журналисты делают последние фотоснимки, негромко переговариваясь, идут к автобусу, заходят в него, и автобус уезжает.
   Иван Ильич аккуратно надевает парик, подходит к такси, усаживается на заднее сиденье и говорит успевшему задремать и проснувшемуся от шума шофёру.
   Иван Ильич. Поехали, что ли ?
   Шофёр. Фу, чёрт ! Уснул... Весь день в сон клонит - ночью жену в роддом отвёз.
   Иван Ильич. Не стоило в смену выходить, да ?
   Шофёр. Ничего. Я привычный.
   Иван Ильич. И с кем поздравить ? Мальчик ? Девочка ?
   Шофёр. Да ну её ! Не родила ещё - ложная была тревога. Положили на сохранение.
   Иван Ильич. Бывает.
   Шофёр заводит мотор и такси трогается с места.
   Шофёр (посмотрев на приборный щиток). Бензину надо долить. Тут рядом была заправка... проезжали.
  
   Микроавтобус с журналистами быстро едет по узкому шоссе с одной полосой для движения в каждом направлении. Автомобилей немного. По встречной полосе к микроавтобусу приближается мощный тяжёлый тягач, за ним виден второй - точно такой же. Внезапно второй тягач выезжает из-за первого на встречную полосу, и тягачи перегораживают всю дорогу прямо перед микроавтобусом, так что его водитель уже не может ни затормозить, ни увернуться....
   Второй тягач, вместе с подмятыми им останками микроавтобуса, тормозит и останавливается. Кузов микроавтобуса расплющен и разорван. Бензобак микроавтобуса взрывается, и его охватывает пламя, которое тотчас перекидывается и на тягач. Водитель тягача выбирается из кабины, бежит к остановившемуся неподалёку первому тягачу, впрыгивает на подножку его кабину, и первый тягач уезжает.
  
   Десятью минутами позже такси с Иваном Ильичом едет по тому же шоссе. Вдруг за поворотом перед ним открывается картина катастрофы: горящие посреди дороги тягач и микроавтобус, несколько подъехавших раньше и остановившихся автомобилей, вышедшие из них люди. Такси останавливается возле них, шофёр и Иван Ильич молча вылезают из машины.
   Шофёр. Ни фига себе...
   Иван Ильич, с побледневшим лицом, медленно и шатко подходит к горящим автомобилям. Временами клочья сносимого ветром густого чёрного дыма полностью скрывают его фигуру. В нескольких шагах от микроавтобуса Иван Ильич замечает что-то на дороге перед собой. Он наклоняется, чтобы разглядеть это в клубах дыма получше, и видит, что на окровавленном асфальте перед ним лежит часть тела Лаймониса - грудная клетка с одной рукой и головой на надорванной шее. На побитом, но хорошо узнаваемом лице один глаз запёкся кровью, второй - открыт и пристально смотрит на Ивана Ильича. Ноги Ивана Ильича подкашиваются, он хватается за сердце, оседает на дорогу рядом с останками Лаймониса, пытается подняться, но не может. Наконец ему всё-таки удаётся встать, и он, с чёрным от копоти лицом и съехавшим на ухо париком, точно пьяный возвращается к такси. Увидев своего пассажира в таком состоянии, шофёр бросается к Ивану Ильичу, поддерживает его, поправляет ему парик и слегка отряхивает брюки.
   Шофёр (встревоженно). Товарищ ? Товарищ, с Вами всё в порядке ? Поехали, да ?
   Иван Ильич ничего не отвечает, только как-то странно крутит головой и издаёт неопределённые всхлипывающие звуки.
   Шофёр. Сейчас... Сейчас объедем это дело... Это нам - пара пустяков... Тут недалеко...
   Иван Ильич (словно не замечая шофёра и не слыша его). Кровь... Кровь... Реки... Куда... Они не остановятся... Боже мой... Ах, Арам, Арам... Боже мой...
   К месту катастрофы подъезжает ещё несколько автомобилей.
   Шофёр помогает Ивану Ильичу усесться на заднее сиденье такси, садится сам и разворачивает машину, чтобы ехать в обратном направлении.
   Из одного из подъехавших автомобилей выходят трое молодых мужчин, один из них, подняв руку, становится на пути такси, и шофёр вынужден остановить машину. Приспустив стекло своей двери, шофёр высовывается из машины и спрашивает: "Товарищ, в чём дело ?". Мужчина подходит ближе, показывает шофёру какое-то удостоверение и что-то тихо ему говорит. Обескураженный шофёр выходит из машины, а подошедший человек садится на его место и разблокирует замки дверей. В ту же секунду двое других мужчин открывают задние двери автомобиля и молча усаживаются на сиденье слева и справа от Ивана Ильича, при этом один из них своим телом бесцеремонно сдвигает Ивана Ильича на середину сиденья. Такси, а следом за ним и автомобиль, из которого вышли мужчины, уезжает.
   Иван Ильич (печально посмотрев на сидящих рядом с ним). Достали... Как же так, ребята... Комсомольцы...
  
   Рабочий кабинет Мазура. Его обстановка выдержана в старомодном официальном стиле. Хозяин кабинета сидит в кресле во главе стола и одну за другой читает какие-то сводки на карточках небольшого формата, делая на них пометки карандашом и маркером.
   Раздаётся звонок. Не прерывая работы и не поднимая головы, Мазур вслепую нажимает какую-то кнопку на большом селекторном телефонном аппарате - раздаётся голос секретаря -
   и отвечает "в никуда".
   Секретарь. Виктор Павлович, просит соединить Рябиков. У него срочная информация по операции "Ка-восемь".
   Мазур ("ледяным" тоном). Я же просил... До сообщения от Прокопенко ни с кем меня не соединять.
   Секретарь. Рябиков говорит, что информация, архи-важная.
   Мазур. Архи-важен Прокопенко. Всё.
   Просмотрев ещё две-три карточки, Мазур нажимает какую-то кнопку, и стол перед ним трансформируется, выдвигая клавиатуру и экран вычислительно машины.
   Раздаётся звонок стоящего отдельно красного телефона, Мазур снимает трубку.
   Мазур. Слушаю, Марлен Леонидович... Да, информация подтвердилась... Серёгин фактически обнаружен... Отлично, да не очень - он успел провести пресс-конференцию... (брезгливо отодвинув от уха телефонную трубку, а затем снова приблизив её) ...Что ты раскричался, как базарная баба... Говорю же, успокойся, Марлен. Меры приняты. С минуты на минуту жду доклада об исполнении. Какие меры ? (с жёсткой улыбкой) Никакие. Тебе это знать ник чему... Гарантирую, что никто не выживет... Ну вот, теперь захныкал... Будь мужчиной... Решение не останавливаться перед жёсткими мерами принимали ? Принимали... Ну вот... Куда Серёгина ? Думаю на прежнее место - на всякий случай пусть пока побудет именно в той же больнице, будто ничего и не случилось... Охрана там будет усилена на порядок... (раздражённо) Да, я виноват ! Не вы же Хабибуллиным !
   Звучит звонок другого телефона. Резким нетерпеливым движением Мазур нажимает кнопку.
   Секретарь. Виктор Павлович, Прокопенко..
   Мазур (Дежневу). Перезвони попозже - пришла информация ! (бросив трубку на красный телефон, отвечает секретарю) Соединяй ! ... Так... Так... Так... Так... Значит, так... двум исполнителям - внеочередные звания, по шесть окладов и в тьму-таракань на два года безвыездно, остальным - по твоему усмотрению. Всё ! ...Уф-ф...
   Мазур откидывается на спинку кресла и блаженно потягивается.
  
   20. День тринадцатый. Коган и Гаккель.
  
   Немноголюдная аллея парка. На скамейке сидит Вера Гаккель. Она прикрывается газетой, делая вид, что читает её. Из-за поворота показывается Коган. Он подходит к скамейке и садится рядом, вполоборота к Вере..
   Коган. Добрый день, Вера.
   Гаккель. Здравствуй.
   Коган. Чему обязан ?
   Гаккель. Я вызвала тебя, чтобы обсудить происходящее... Я просто не знаю, с кем ещё...
   Коган. А почему в парке ? Для конспирации ?
   Гаккель. Но ведь они могут следить, подслушивать.
   Коган. Это запросто. Причём, насколько я знаю, подслушивать сейчас умеют с расстояния до полутора километров. Но должен тебя успокоить - не думаю, что за нами следят.
   Гаккель. Ну как же ...
   Коган. Вера, ну сама подумай, чем бывший и, видимо, будущий профессор МГУ Вера Францевна Гаккель может быть опасна таким людям, как Дежнев и Мазур ? Так же как и полностью погрузившийся в свою научную работу академик Коган. Абсолютно ничем !
   Гаккель. Ты говоришь так спокойно, как будто ничего не случилось.
   Коган. Я вовсе не спокоен. Нормальный человек не может быть спокоен, когда при нём и вокруг него торжествует подлость ! Особенно, когда подлость совершают люди, которых ты считал своими ближайшими товарищами.
   Гаккель. Тогда почему ты не протестуешь, не борешься ?
   Коган. Потому, что после драки кулаками не машут. А драка закончена. И самое противное, что когда она происходила, мы этого даже не понимали: ни я, ни ты, ни Серёгин... что особенно обидно.
   Гаккель. Де факто я уже не руковожу своим секретариатом, ты знаешь ? Прислали временно исполняющего.
   Коган. Кого ?
   Гаккель. Некто Федорчук. Я о нём даже не слышала прежде. Работал где-то на Украине.
   Коган. Вот видишь, как замечательно: партия растит на местах и смело выдвигает перспективные кадры на ответственную работу... Ну, а ты ?
   Гаккель. Привожу в порядок все дела, дописываю свои тематические отчёты. Только никому это не нужно. Сотрудники шарахаются от меня, как от зачумлённой.
   Коган. Все ?
   Гаккель. Большинство.
   Коган. Вот эти-то люди и останутся работать в аппарате. Федорчук - он ведь всё видит. Для того и поставлен. Совсем не удивлюсь, если он из конторы Мазура... Мой тебе совет, Вера - плюнь на всё и возвращайся в университет. Сегодня-завтра ещё возьмут, потом будет поздно.
   Гаккель. Да... Вероятно, ты прав... А тебе как живётся ?
   Коган. О ! Как это будет по-голливудски... "I am fine" ! Не был ни в ЦК, ни в окрестности Президиума уже неделю. Всё стало абсолютно ясно. Кстати, я о своём будущем совершенно не беспокоюсь. Буду работать в науке. Их это вполне устроит.
   Гаккель. Я ведь пыталась навестить Серёгина или связаться с ним.
   Коган. Я тоже.
   Гаккель. Не верю я в эту болезнь.
   Коган. Наталья Петровна говорит, что Серёгин, действительно, очень плох и уже который день не приходит в сознание.
   Гаккель. Не любит она меня...
   Коган. Послушай, Вера, оглянись вокруг. Голубое небо, светит солнышко, птички щебечут, детишки играют, хунта, скорее всего, ещё никого не лишила жизни и даже не посадила. Всё не так уж и плохо !
   Гаккель (кивнув в сторону играющих детей). Сейчас дети играют, а станут взрослыми - и будут жить в тоталитарном государстве, где им останется только мечтать о той свободе, которую имели их отцы и деды. И они помянут нас недобрым словом. В первую очередь, конечно, хунту, но и нас не забудут.
   Коган. Что ж, они будут правы. Но только тогда, в будущем за их несвободу с них будет не меньший спрос, чем сейчас с нас ... А уж сильнее, чем я себя корю, никто меня не осудит.
   Гаккель. Значит, всё ?
   Коган. Значит, всё ! По крайней мере, для меня. Этот акт пьесы закончился. И кто знает, каковы будут следующие...
   Гаккель. Но ты же сам сказал... и про подлость вокруг, и что душа неспокойна.
   Коган. Это ведь моё личное. Всего лишь. Моим и останется.
   Гаккель. ... Игорь... вот мы... вместе с самим Серёгиным, а ведь он... великий человек... совершили трагическую ошибку. Но ведь именно ошибку. И именно потому, что доверяли людям, нашим ближайшим товарищам. Ведь это же само по себе хорошо, правильно ! Ведь не злодеи же мы из-за этого, да ? И ведь всю свою жизнь... мы работали... без устали, честно... на благо партии, народа, страны. И ведь сделали немало. И с этой точки зрения нас трудно упрекнуть. Ведь это так ?
   Коган. Ну, слава Богу, Вера. Наконец-то ты начинаешь рассуждать здраво. Я тебя прошу, не нужно себя казнить, не нужно как-то дёргаться, а нужно просто жить. Ты будешь преподавать, воспитывать студентов, вести научную работу. Ты ещё принесёшь много пользы людям и не отступишь от своих идеалов. И люди будут это видеть и знать. Я думаю, мы оставим по себе добрую память... Как бы они потом не переписывали историю.
   Гаккель. ... Жаль, что у меня нет семьи... Дети, потом внуки... Было бы легче...
   Коган. Наверное... Хотя... У меня ведь было две семьи, кроме той, что сейчас... И я бы не сказал...
   Гаккель. А как у тебя в семье, то есть в семьях... извини... прореагировали ?
   Коган. Объяснил им всё... примерно так же, как в нашем с тобой разговоре.
   Гаккель. Ну и ?
   Коган. А что... Будем жить. Как говорится, главное, чтобы дети не болели.
   Гаккель. Даже для тебя ?
   Коган. И для меня тоже.
   Гаккель. А для меня ?
   Вдруг Коган замечает, что Вера плачет.
   Коган. Ну-у, Вера...так мы не договаривались. Слёзы на лице красивой женщины - это никудышная конспирация.
   Гаккель (вытирает слёзы платочком и пытается улыбнуться). Извини... Я сейчас...сейчас.
   Коган. Знаешь что, вставай, Вера. Пойдем, погуляем по парку. Поговорим о том, о сём. Ты уже видела "В ожидании Додо" во МХАТе ?
   Гаккель. Нет.
   Коган. Обязательно сходи, это потрясающе !
   Гаккель. А кто там играет ?
   Коган. Сейчас всё расскажу, но там дело больше в режиссуре, да и в самой пьесе...
   Они встают, Коган берёт Веру под руку, и они медленно уходят в тёмную глубину аллеи.
  
   21. День четырнадцатый. В Кремле.
  
   Кремль. Кабинет Дежнева. Дежнев сидит за столом и разговаривает по телефону.
   Дежнев. Что значит "отказываются" ! ... Тебе известна установка партии ?... Письмо в поддержку новой Программы партии должно быть подписано всеми выдающимися деятелями культуры... Всеми ! Согласно утверждённому списку... Послушай, мне надоел твой детский лепет... Такой пустяковый вопрос выносишь на Председателя Президиума ! ... Как не можешь ! За тобой великая партия и великая страна ! Не может он. ... Прими действенные меры... Какие ? Мне за тебя решать ?... В общем, или ты принимаешь меры к ним, и они подписывают, или я приму меры к тебе, и ты пробкой вылетишь из партии ! И закончишься на этом, понял !
   Раздражённо Дежнев бросает трубку на аппарат. Входит Хабибуллин.
   Дежнев (кивая в сторону телефона). Избаловались при Серёгине - сил нет ! Нет, весь аппарат надо менять, весь !
   Дежнев приглашает жестом Хабибуллина сесть в кресло, тот садится.
   Хабибуллин (с улыбкой). Уж больно ты грозен, Марлен. Конечно, иногда нужно и прикрикнуть, и шкуру спустить. Но в основном лучше помягче, похитрее. Аппарат, конечно, обновить придётся. Как твой будущий первый зам - абсолютно согласен. Но уверяю, кардинального обновления не потребуется. Те, кто поумнее, уже поняли, куда ветер дует, и адекватно перестроились. Скоро дойдёт и до остальных. И потом, ты же знаешь, в целом партия, да и народ тебя поддерживает. Так стоит ли шуметь ? Побереги, Марлен, нервишки. Твоё здоровье - достояние партии.
   Дежнев (усмехнувшись, уже миролюбиво). Отличная фраза - не забудь вставить её в своё выступление.
   Хабибуллин. Уже вставлена... в контексте обоснования необходимости спец-больниц и санаториев - завтра принесу тебе текст моего доклада на согласование.
   Дежнев. "Согласование"... Серёгина от этого слова передёргивало.
   Хабибуллин Слава Аллаху, времена изменились.
   Дежнев. Какой ещё Аллах ! Не заговаривайся, Гай.
   Хабибуллин (с улыбкой). Шутка !
   Дежнев (опять распаляясь и кивая в сторону телефона). А этого Сергеева ... я с ним сейчас говорил... сними на фиг с культ-работы и вообще гони из партии ! Чувствую, не сработаемся мы с ним.
   Хабибуллин Какие проблемы ! Тем более, что и фамилия у него "попахивает".
   Дежнев. "Попахивает" ? (смеётся) Видишь, даже шутки с трудом понимаю - достала работа.
   Хабибуллин Ничего, после пленума отдохнём... А где же Мазур ?
   Дежнев. Задерживается на десять минут. Звонил. Манукяна ловит.
   Хабибуллин (удивлённо). Как это - "ловит" ?
   Дежнев. Пропал Манукян. Вчера вечером. Бесследно.
   Хабибуллин (обескуражено). Так он... Манукян...то есть (сглатывает слюну), живой ? Или Мазур его... того (делает неопределённый жест) ?
   Дежнев. Не болтай глупостей. Говорю же тебе - неизвестно, где сейчас Манукян и чем занимается.
   Хабибуллин (растерянно). Как же так... Министр обороны пропадать не имеет права. И потом, Мазур же должен был за ним следить.
   Дежнев. Говорю же - упустил его Виктор. А с армией так - Арам отдал приказ, что уходит в отпуск, с возложением своих обязанностей на заместителя. Заметь, вплоть до дня открытия пленума.
   Хабибуллин. А заместитель-то, Михайлов что говорит ?
   Дежнев. Говорит, что знать ничего не знает и, похоже, не врёт.
   Хабибуллин. А армейское развед-управление ?
   Дежнев. Я с Усачёвым сам разговаривал - тоже говорит, что не в курсе. Но что-то я ему не верю.
   Хабибуллин. Не нравится он мне. Хотя говорят, что профессиона-ал - пробы негде ставить!
   Дежнев. Ничего, уберём его. Свято место пусто не бывает. Надо будет хорошенько почистить армию. Поискать надо будет грехов за Манукяном, да и объявить войну "манукяновщине".
   Хабибуллин. Слушай, Марлен, а может быть, Арам уже где-нибудь в Бразилии, а ? И зовут его дон Педро. Он же неглупый мужик - понял, что возврата к старому не будет, ну и...
   Дежнев (немного мечтательно). А хорошо бы... Для нас это был бы лучший вариант. Как это... "нет армян - нет армянского вопроса"... Но что-то не верится - не такой он человек, чтобы чем-нибудь, да не подгадить нам напоследок. Вот только чем...
   Дежнев встаёт, подходит к небольшому столику у стены, берёт из коробки сигару, обрезает, раскуривает её и садится в стоящее рядом огромное кресло, откинувшись на его спинку. Хабибуллин, обернувшись, с интересом наблюдает за Дежневым.
   Хабибуллин. Я тут недавно смотрел голливудский фильм, ты с этой сигарой - ну прямо вылитый мафиозный глава профсоюза из этого фильма.
   Дежнев. А на Плеханова, стало быть, не похож... А слабо, Гай, попробовать сигару ? Из уважения к будущему Генеральному секретарю, а ?
   Хабибуллин. Я уж лучше сигарету, лет сорок уже курю только "Герцеговину флор".
   Хабибуллин встаёт, подходит к столику, берёт сигарету, садится в кресло рядом с Дежневым, достаёт зажигалку и закуривает.
   Хабибуллин. ... А как госпиталь ? Надёжно охраняется ?
   Дежнев. Мазур божится, что таракан не прошмыгнёт.
   Хабибуллин. Не обсуждали с ним крайний вариант ?
   Дежнев. Кто знает, как пойдут дела. Вдруг и Серёгин для чего-нибудь, да пригодится. Да и зачем нам приключения перед пленумом ?
   Хабибуллин. Это верно... Но где же Мазур ?
   Дежнев берёт телефон и собирается звонить. В этот момент в кабинет энергично входит Мазур.
   Мазур. Прошу извинить за задержку.
   Дежнев. А что стряслось ?
   Мазур. Не то, чтобы совсем ерунда... Небольшой бунт в одном из подразделений моего ведомства. Не берите в голову.
   Хабибуллин. Мятеж подавлен ?
   Мазур. Да. Зачинщики уже висят на реях.
   Дежнев. Это не связано с Манукяном ?
   Мазур. Никоим образом.
   Хабибуллин. Нашёл Арама ?
   Мазур. Если бы нашёл, обрадовал бы вас порога. Уж больно вы перебздели.
   Дежнев. А ты - нет ?
   Мазур. Не слишком.
   Хабибуллин. Не потому ли, что именно ты его упустил ?
   Мазур. Нет, не поэтому. Просто Арам - вполне вменяемый человек, Кремль он бомбить не будет. А после пленума у нас будет уже другой министр обороны. И Арам знает, что перемены необратимы. Даже если он попытается вставить нам палки в колёса. Впрочем, он не из любителей сражаться с ветряными мельницами. Вполне, вполне вменяемый человек.
   Хабибуллин. Ни к чему нам в колёсах манукяновские палки.
   Мазур. Конечно, жаль, что он пропал. С ним бы нужно было договориться.
   Дежнев. И мы бы выполнили потом свои обещания ?
   Мазур. Ну... партия приняла бы решение по этому вопросу.
   Хабибуллин (нервно). Ты всё же нам скажи - Манукян жив ? Скажи честно !
   Мазур. Неужели ты думаешь, что я решился бы на это без вашего одобрения ? Зачем же мне всё брать на себя ? Я уж и так...
   Дежнев (усмехнувшись). Ответ убедительный.
   Хабибуллин. И всё-таки, Виктор, я не понимаю твоего олимпийского спокойствия !
   Мазур. Могу объяснить. Дело в том, что, по большому счёту, мы ничем не рискуем. Потому что... правда жизни, законы развития общества, наконец, законы человеческой природы - всё на нашей стороне. Каким-то чудом в течение девяноста лет огромная пирамида нашей страны стояла вверх тормашками - острым концом вниз. И этим остриём была партия... хм-м... уникального... так скажем, "серёгинского типа". Центр тяжести страны был намного выше точки её опоры - этой маленькой партии, которая, в сущности, занималась ни чем иным, как эквилибристикой, обеспечивая шаткое равновесие пирамиды: армии, промышленности, культуры, всего остального. И когда Серёгин дал слабину, пирамида неудержимо переворачивается, стремясь к своему естественному устойчивому положению: народ, массы - будут, естественно, внизу, а партия - разумеется, наверху. Соответственно, у каждого индивидуума будет в жизни естественнейшая задача - быть повыше. И все, кто в курсе событий и посмекалистей, понимают, что, в сущности, происходит необратимая нормализация жизни. Именно поэтому... мы ведь практически не встречаем сопротивления. Большинство понимает, что ... придётся перестроиться и жить дальше по-другому. Не будет сопротивляться и Манукян. Если, конечно, он умный человек. А он умный человек.
   Дежнев. Целая теория... Тебе бы, Виктор, книги писать.
   Мазур. Ещё напишем. Обязательно напишем. Победители всегда переписывают историю.
   Дежнев. Что-то я ещё хотел спросить... Ах, да... Виктор, надеюсь, ближайшие родственники Серёгина у тебя под наблюдением ?
   Мазур. К сожалению, только жена. Дочь ушла с "дикой" туристической группой в поход по тайге. Ещё когда Серёгин был здоров. Там у них пеший переход в восемьсот километров с выходом к Красному Яру. А телефонов с собой такие из принципа не берут. Туристы-экстремалисты. Группа возвращается через два-три дня, и решил я не суетиться, а подождать. Никуда Дарья не денется. Ну, а сын Серёгина проживает в городе Париже.
   Дежнев. Надо же ! А я и не знал !
   Хабибуллин. Я тоже.
   Мазур. Так ведь он и уехал недавно.
   Дежнев. Да... застеснялся Иван сказать товарищам...(Мазуру) А ты что молчал ?
   Мазур. Как-то повода не было посплетничать.
   Дежнев. Смотри, Виктор, чтобы жена и дочь Серёгина были у тебя ... как там в "Пятнадцати мгновениях"... "под колпаком" !
   Мазур. Не беспокойся. Заодно напомню, что после гибели жены и дочери родственников у Манукяна в стране не осталось. Он ведь эмигрировал в Союз один.
   Дежнев. Понятно... (стучит указательным пальцем по столу) Ищи Манукяна, Виктор, ищи ! Найдёшь до пленума ?
   Мазур. Усилия органов сфокусированы сейчас на этой задаче. Но надо понимать, что и у Манукяна имеется много ресурсов, чтобы остаться вне поля зрения. До пленума осталось всего несколько дней. В общем, или его найдём мы, или он найдется сам.
   Дежнев. Ну ладно... Давайте обсудим текущие проблемы. По моему перечню их немало - одиннадцать. Прошу к столу.
  

22. День пятнадцатый. Свет в окне.

  
   Палата Ивана Ильича. Ночь. Пробившийся через неплотно завешенные шторы бледный луч лунного света падает на его лицо. Иван Ильич не спит. Заложив руку за голову, он лежит на спине с открытыми глазами, и что-то напряженно обдумывает.
   Внезапно он резко сбрасывает одеяло и после короткой паузы садится на кровати и медленно, одну за другой спускает ноги на пол. Опершись на спинку кровати, он встаёт и, пошатываясь, подходит стене. Там он нашаривает рукой выключатель и включает в палате свет. Через несколько секунд он выключает свет. Потом он снова включает и выключает свет. После яркого света темнота в палате кажется кромешной. Слышатся шаркающие шаги Ивана Ильича, а затем мягкий шорох кровати под опускающимся на неё Иваном Ильичом.
  
   23. День шестнадцатый. Спасение.
  
   Ночь. Палата Иван Ильича. Темно. Иван Ильич лежит на кровати. Он встаёт, подходит к двери, выходящей в лоджию, и отодвигает прикрывающую её штору. Луна высвечивает его силуэт. Он возвращается, садится на кровать и наливает воду в стакан из графина. слышится неровная дробь ударов стекла о стекло. Даже в полутьме заметно, что он нервничает.
   За дверью появляются контуры человека, раздаётся тихий металлический звук отпираемого дверного замка, человек входит и направляется к встающему Ивану Ильичу.
   Человек (тихо). Иван Ильич, уходим ! Быстро, но не торопимся. Вам надо одеть бронежилет, шлем и эту "люльку". Я помогу. Быстро. Говорю только я.
   С помощью пришедшего человека Иван Ильич надевает бронежилет, шлем и лямки какого-то подвесного устройства ("люльки").
   Человек (время от времени). Не жмёт ? ... Не так. ... Здесь потуже ... Дайте, я ... Хорошо... Всё.. (говорит в какое-то переговорное устройство, погромче) Первый готов ! (снова Ивану Ильичу) Секунд через пятнадцать выходим в лоджию. Увидим там трос с крюком. Я Вас подцеплю, и вертолёт Вас унесёт. Будет жутко, но не опасно. Если не начнут стрелять. Трос длинный, и Вас немного поболтает. Трос втянет Вас в вертолёт за полминуты. Второй вертолёт
   Заберёт нашу группу прямо с крыши. Выходим молча.
   Человек и Иван Ильич выходят в лоджию. Сверху становится слышен нарастающий шелестящий звук вертолётного винта, слишком тихий для обычного вертолёта. За перилами лоджии из темноты показывается трос. Человек нашаривает на нём крюк, прикрепляет к нему "люльку" Ивана Ильича, со словом "Тихо!" удивительно легко поднимает Ивана Ильича, ставит его ногами на перила и говорит в переговорное устройство: "Пошёл!". Трос сдёргивает с перил "люльку" Ивана Ильича и уносит его в темноту.
   Оставшийся в лоджии человек и ещё один такой же, вдруг оказавшийся рядом, хватают руками какие-то болтающиеся за перилами тросы, и их тут же подтягивают на крышу. Сверху снова становится слышен такой же нарастающий шелестящий звук вертолётного винта, но уже более громкий (этот вертолёт подлетает гораздо ближе и садится на крышу госпиталя). Внезапно все звуки заглушает включённая где-то внизу мощная сирена, в госпитале и вокруг него включаются огни, по сторонам и вверх начинают шарить лучи прожекторов. Однако, шум лопастей вертолёта усиливается, становится также слышен гул его двигателей - вертолёт взмывает с крыши, прожектора тотчас ловят его в перекрестие своих лучей. С земли и из окон здания раздаются одиночные и автоматные выстрелы. Пули "цокают" по вертолётной броне, не причиняя ему вреда, и он скрывается в темном небе.
   Высоко над ярко освещённой Москвой летит вертолёт, втягивающий в своё "чрево" Ивана Ильича. Внутри вертолёта двое в полевой военной форме (лейтенант и капитан) стоят около подфюзеляжного люка. Лебёдка, закреплённая на потолке быстро наматывает трос, уходящий через люк в темноту. Через несколько секунд в люке показывается "люлька" с Иваном Ильичом. Военные быстро высвобождают его, и люк закрывается. Иван Ильич бледен и возбуждён.
   Капитан. Как самочувствие, Иван Ильич ?
   Иван Ильич. ... Просто нет слов.
   Капитан. Дайте мне руку.
   Иван Ильич протягивает руку, и капитан на несколько секунд плотно прижимает к его запястью какой-то маленький приборчик, похожий на электронный тестер. Затем, посмотрев на экран приборчика, капитан говорит.
   Иван Ильич. Пульс и давление высокие, На всякий случай возьмите эту таблетку, но не глотайте, а сосите её - она будет растворяться минут десять. (в гарнитуру переговорного устройства - лётчику) Валера, включи отопление в салоне, поставь пока тридцать градусов.
   Иван Ильич берёт у капитана таблетку и кладёт её в рот.
   Лейтенант. Иван Ильич, Вам надо переодеться.
   Иван Ильич (начиная снимать с себя пижаму). Они узнают, куда... в каком направлении мы летим ?
   Капитан. Расчёт на то, что они смогут отследить и отследят только второй вертолёт. Он специально наделал там побольше шума и сейчас летит потихонечку в противоположном от нас направлении. (лейтенанту) Виктор, помоги с одеждой.
   Лейтенант достаёт из пакета одежду и обувь, и через минуту Иван Ильич оказывается облачённым в лётный комбинезон.
   Иван Ильич. А почему одежда не гражданская ?
   Капитан. Вам предстоит сегодня ещё два перелета, и так Вы будете менее заметны на военных аэродромах. Кроме того, в комбинезоне Вам будет тепло и удобно.
   Иван Ильич. Долго нам лететь ?
   Лейтенант (посмотрев в иллюминатор). Под нами кольцевая.
   Капитан. Ещё минут пятнадцать. Как Вы себя чувствуете ?
   Иван Ильич. Кажется, уже немного полегчало - могучая таблетка.
   Капитан. У Вас в нагрудном кармане коробочка с такими таблетками. Но постарайтесь без крайней необходимости их не принимать.
   Иван Ильич. Капитан, водички бы мне, а ?
   Капитан. Сейчас лучше не пить, только после таблетки. Потерпите ?
   Иван Ильич. Хорошо.
   Капитан. Вы бы прилегли на лавку, так будет лучше.
   Иван Ильич (ложится) Вы врач ?
   Капитан. Что Вы, Иван Ильич ! Обыкновенный спецназ.
  
   Ночь. Ярко освещённый аэродром. В начале взлётной полосы стоит двухместный сверхзвуковой перехватчик. Его двигатели работают на "малом газу", но их рокот заглушает все прочие звуки. Пилот самолёта уже в кабине. Напротив второго места к борту самолёта приставлена лесенка. Возле самолёта стоят два техника.
   Из темного неба показывается вертолёт и садится неподалёку от самолёта. Из вертолёта выходит Иван Ильич в сопровождении капитана. Вертолёт тотчас взлетает и растворяется в ночи.
   Иван Ильич в сопровождении капитана подходят к самолёту. Капитан вместе с техниками помогают Ивану Ильичу забраться в самолёт. Затем на верхнюю площадку лестницы залезает один из техников, даёт какие-то инструкции Ивану Ильичу и надевает на него шлем. Потом он спускается и вместе со вторым техником откатывает лесенку в сторону. Фонарь кабины самолёта медленно закрывается. Лётчик переводит двигатели на взлётный режим и отпускает тормоза. Рёв двигателей становится нестерпимым, из их сопел вырываются ярко-желтые струи раскалённых газов. Самолёт быстро разгоняется, отрывается от взлётной полосы и круто набирает высоту.
  
   Раннее утро. Море. Штиль. Подводная лодка, дрейфующая в надводном положении. На наружной палубе - никого. Тишина нарушается нарастающим звуком приближающегося вертолёта (он не похож на тот вертолёт, который забирал Ивана Ильича из госпиталя). Вертолёт летит очень низко, так что его винт вздымает водяную пыль. Вертолёт зависает над палубой на высоте около метра, и из него выпрыгивает человек. Он помогает выбраться на палубу Ивану Ильичу, одетому в лётный комбинезон. Открывается дверь надстройки и на палубу выходит морской офицер. Он направляется к высадившимся из вертолёта. "Козырнув" Ивану Ильичу, он что-то кричит на ухо сначала ему, потом - человеку с вертолёта. Человек забирается обратно в вертолёт, и тот улетает. А Иван Ильич идёт вслед за офицером к палубной надстройке. Пропустив Ивана Ильича вперёд, офицер следом заходит внутрь и закрывает за собой дверь. За кормой подводной лодки вскипают буруны от заработавших винтов, она быстро набирает ход и начинает погружение. И скоро лодка скрывается в морской пучине.
  
  
   24. День семнадцатый. К "Острову счастья".
  
   Зал ожидания крупного международного аэропорта. Иван Ильич сидит в углу зала рядом с человеком лет тридцати и изредка переговаривается с ним. У Ивана Ильича очень утомлённый вид.
   По залу проходят двое мужчин, по виду - бизнесмены.
   Первый мужчина (жестом обратив внимание второго на Серёгина). Mike, pay attention to that old-timer. He is the very spit of Seryogin.
   Второй мужчина. Oh, really ! But this guy is at least ten years older.
   Первый мужчина. This morning I saw newspaper report - original Seryogin is at death's door. They said Kremlin doctors are powerless.
   Второй мужчина. Original Seryogin is dying, but false one will live. Vicissitudes of fate.
   Объявляется регистрация на рейс до "Острова счастья". Человек, сидящий рядом с Иваном Ильичом, встаёт и обращается к нему.
   Человек. Иван Ильич, пора. Чем меньше Вы будете находиться в этом зале, тем лучше.
   Иван Ильич тоже встаёт.
   Иван Ильич. Спасибо Вам, Юра... за всё, за бесценную помощь.
   Человек. Ну, что Вы ! Помочь самому Серёгину - это для меня ... и честь, и долг.
   Иван Ильич. Эх... Серёгин, Серёгин... Наломал дров... А ведь вы, наверное, не Юра ?
   Человек. Конечно, нет. Извините, что так... Полагается. Вы не задерживайтесь, Иван Ильич - идите к столу регистрации. А я тут понаблюдаю за обстановкой со стороны. Прощайте !
   И будьте осторожны.
   Иван Ильич. Прощайте, "Юра" !
   Они пожимают друг другу руки. "Юра" уходит энергичным шагом, а Иван Ильич направляется к столу регистрации и подходит к нему одним из первых.
  
   Иван Ильич входит в самолёт - небольшой, региональный, с двумя парами кресел в каждом ряду и одним проходом между ними. Посмотрев ещё раз на свой посадочный талон, Иван Ильич осторожно пробирается по узкому проходу к своему креслу. Дойдя до нужного ряда, он изумлённо останавливается - в кресле у иллюминатора он видит улыбающегося Манукяна !
   Манукян (показывая на кресло возле себя). Садись, Иван ! Не мешайся в проходе !
   Иван Ильич. Арам, ты ?!
   Манукян. Да вот... решил, что мне с тобой по пути
   Иван Ильич усаживается в кресло.
   Иван Ильич. Но как же... Ты тоже получил вид на жительство... там, на острове ?
   Манукян. Представь себе, приняли и меня. Не скрою, что со скрипом и только за компанию с тобой.
   Иван Ильич. Ты даже не можешь себе представить, как я рад тебя видеть !
   Манукян. Взаимно, Иван, взаимно ! Как чувствуешь себя ?
   Иван Ильич. Чем дальше от мазуровского госпиталя, тем лучше. Но неимоверно клонит в сон - "Юра" сказал, что это последствие приёма "бодрящих таблеток", которые мне вчера скормили. И кроме того, я действительно очень устал.
   Манукян. Тогда вот, что - размещайся поудобнее и спи. После взлёта опущу спинку твоего кресла и укрою тебя пледом. Будешь, как у Христа за пазухой. А наговориться ещё успеем - вся жизнь впереди.
   Иван Ильич. Ах, Арам, Арам... Никогда и ничем не отблагодарить мне тебя. Друг, спасибо за всё!
   Манукян. Что ты, Иван ! Это я должен тебя благодарить... за пример жизни ! Наверное, теперь мы уже имеем право говорить друг другу такие слова... Я ведь всю жизнь пытался брать с тебя пример, быть похожим... да получалось неважно... Но не мучай себя - надень-ка вот эту повязку и спи. (Манукян достаёт и протягивает Ивану Ильичу специальную бархатную повязку на глаза) Лететь почти три часа - неплохо выспишься. Тебе ведь нужно встретиться с Натальей и Дашей в самом бодром и энергичном виде - как никак, новую жизнь начинаете.
   Иван Ильич надевает на глаза повязку и расслабляется.
   Иван Ильич (после небольшой паузы). Арам, не могу не спросить... Что будет с теми, которые нам... то есть мне помогли?
   Манукян. Что будет... В операции было задействовано множество людей. Большинство о тебе вообще ничего не знало. Для них это были просто учения. Ну, например, экипаж подлодки. Что им можёт быть... Часть тех, кто видел и узнал тебя, просто выполняли приказы старших по команде. Естественно, с них тоже не может быть никакого спроса. Активные роли сыграли всего семь человек. Я лично говорил с каждым. Узнав, что нужно помочь именно тебе, все согласились сразу же. Цени, Иван ! И никто не предал... раз уж ты летишь в этом самолёте. Этим людям придётся скрыться, переменить судьбу... Да... Огромные жертвы... Но они поступили по совести. И я горжусь ими... и что в армии есть такие люди. Я не забуду их никогда. И ты не забудешь...
   Иван Ильич (сняв повязку, повернувшись к Манукяну и посмотрев ему в глаза). Никогда, Арам, никогда ! Они будут стоять у меня перед глазами всю жизнь.
   Манукян (беспокойно потерев себе лоб и прицокнув языком). Нда-а... Спи, Ваня, отдыхай.
   Иван Ильич снова надевает на глаза повязку, вытягивается в кресле и ненадолго затихает.
   Иван Ильич (после паузы).Арам, а кем ты будешь работать там, на острове ?
   Манукян. Сказали, что полицейским.
   Иван Ильич (очень вяло). Хорошо... У тебя получится... А я хотел бы - электриком.. И чтобы Наташа и Даша - врачами... По специальности... Вот было бы славно...
   Манукян (тихо). Так и будет... Да спи ты, неугомонный....
   Иван Ильич (совершенно сонным голосом). Спокойной ночи...
   Иван Ильич быстро засыпает. В салон входит несколько последних пассажиров - группа крепких спортивных парней. Они занимают места рядом с креслами Ивана Ильича и Манукяна, который настороженно их рассматривает. Звучит команда пристегнуть ремни. Манукян пристёгивается и пристёгивает Ивана Ильича.
  
   Через два часа, незадолго до начала снижения на посадку. Иван Иванович спит, укрытый пледом. Манукян с интересом смотрит в иллюминатор. По проходу идёт невысокий молодой мужчина с дудкой, какими пользуются на стадионах футбольные болельщики. Остановившись неподалёку от Манукяна и Ивана Ильича, он несколько раз оглушительно дудит. Головы пассажиров и стюардесс поворачиваются в его сторону. Некоторые пассажиры привстают в своих креслах. Иван Ильич просыпается, резким движением срывает с глаз повязку и, щурясь на свет, спрашивает.
   Иван Ильич. Что ? Что такое ? Посадка ?
   В руке мужчины с дудкой появляется пистолет. В салоне слышен только ровный гул моторов самолёта. Размахивая пистолетом, мужчина (террорист) начинает кричать.
   Террорист. Attention ! Look out ! Attention ! It's aircraft takeover ! Don't budge ! Remain in the seats ! I am armed with the gun ! You, hostess (мужчина указывает дудкой на ближайшую стюардессу) - run for captain ! Chop-chop ! I'll not repeat !
   Стюардесса срывается с мест и бежит в кабину пилотов. Через несколько секунд в салоне появляется командир экипажа. Он останавливается около двери в пилотскую кабину. Террорист обращается к нему.
   Террорист. OK, cap ! Glad to see You at gun point ! I want to send my demands to the airport ! First ! One million dollar ! (и добавляет с улыбкой) As usually... Second ! To refuel aircraft ! Full tanks !
   Third ! I `ll wait one hour ! Not for a minute more ! In a case of delay I'll kill one passenger every half-hour ! Please, believe me ! I am very truthful guy ! Then ! Nobody will be released from aircraft here in the airport ! Nobody ! We will take off and fly to my destination together ! That's all ! Go to Your radio, cap ! (командир возвращается в кабину, террорист кричит ему вслед) I wish You gentle touchdown !
   Террорист продолжает.
   Террорист. And I address to the passengers again ! Remain in the seats and try not to do any flounce ! For the sake of your safety ! And in the end all of you will be free as a bird with no damage ! There exists the only but sufficient guarantee - your prudence. Then I `ll keep silence and you'll sit and be calm!
   Террорист уходит в хвостовую часть салона и садится там на откидное сиденье у стенки. Не выпуская из рук пистолета, он внимательно следит за пассажирами и стюардессами.
   Иван Ильич. Вот так приключение ! Что же нам делать, Арам ?
   Манукян. А что мы можем ?
   Иван Ильич. Но нельзя же просто сидеть, сложа руки, и выполнять все требования этого подонка?
   Манукян. Почему же нельзя... Можно... Впрочем, если у тебя тоже есть пистолет, дай мне, я его мигом пристрелю.
   Иван Ильич. Как ты можешь шутить... Думаешь, всё обойдётся ?
   Манукян. Хорошо, что у него нет никаких политических требований... освободить кого-нибудь и прочее. А миллион, я думаю, на острове найдётся - не такие уж большие деньги.
   Иван Ильич. Кстати, а у тебя есть с собой сколько-нибудь денег ? И у моих, там - на острове ? У меня ведь ни копейки.
   Манукян. Имею ровно десять тысяч долларов - не распакованную банковскую пачку. И Наталье твоей должны были дать в дорогу какие-то деньги, сколько - не знаю. Впрочем, на острове деньги почти не нужны.
   Иван Ильич. Как думаешь, там в аэропорту объявят, что у нас террорист ?
   Манукян. Вряд ли. В таких случаях с выдачей информации тянут до последнего. Зачем им преждевременный переполох ?
   Иван Ильич. ...Слушай, Арам, всё-таки надо что-то придумать... Совершенно не сопротивляться злу и насилию - это же... мучительно, стыдно... неправильно.
   Манукян. Когда как... Ведь мы же убежали из своей страны, не стали сопротивляться Марлену ?
   Иван Ильич ("вспыхнув", тихим страшным голосом). ...Это моя боль на всю оставшуюся жизнь.
   Манукян (с состраданием). Ваня-джан, скажу тебе искренне, как другу... чем дальше мы от Родины, тем больше и меня гложут сомнения - а был ли я прав, покинув поле боя ? И это - моя боль на всю оставшуюся жизнь... Главная проблема... она ведь вот в чём... Я же говорил, легко было бы решиться, если бы можно было бороться в одиночку. А так... Втягивать в братоубийственную войну других людей, вести их на погибель ? "Нет!", - сказал я себе. И тебе... Да и те же люди Мазура... Они ведь наши советские люди. Они исполняют свой долг. Так, как сами его понимают. Выполняют приказы. Одним словом, те же солдаты. У меня нет к ним ненависти. А выбор... его ведь в любом случае... каждый должен сделать сам, лично.
   Иван Ильич. Ты сказал: "Вести людей на погибель". Но ведь ты же министр обороны. Как бы ты воевал вообще... в обычной войне ?
   Манукян. ... Нет хуже войны гражданской... На любой войне у солдата... у человека могут и должны возникать проблемы морали и совести. Но на гражданской... эти проблемы совершенно неразрешимы. А на обычной войне, если враг напал на твою страну... это совсем другое дело.
   В кармане у Манукяна звонит телефон. Он жестом показывает, что звонок важный, достает аппарат несколько необычного вида и начинает разговор.
   Манукян. ...Ж45Ф9... Да... Понял... Понял... Понял... Всё.
   Манукян выключает и убирает телефон.
   Иван Ильич. Вот так телефон у тебя - даже здесь берёт.
   Манукян. Это спец-связь. Плохие новости. Первое, этот террорист - сотрудник Мазура. Второе, им нужен ты, живой или мёртвый, но лучше живой. Так уж они решили. Третье, о том, что я буду рядом с тобой, они не знали, и на мой счёт у него не должно быть никаких инструкций.
   Иван Ильич. ... То-то его английский показался мне каким-то странным... И что же нам делать, Арам ?
   Манукян. Пока идея проста - не суетиться и хорошенько обдумать ситуацию и её возможные последствия. Какое-то время на это у нас есть.
   Иван Ильич. Но ведь он же опасен ! Он же может убить кого-нибудь ! Пусть не мы, но кто-то другой из пассажиров может оказать сопротивление. Или, не дай Бог, лётчики ! Ведь тогда погибнут все ! Как только Мазур решился на такое !
   Динамики разносят по салону голос командира экипажа.
   Командир экипажа. Quiet, please ! Captain is speaking ! I invite truthful guy with big gun into the cockpit ! Tower is ready to start conversation !
   Террорист направляется из хвоста самолёта в кабину экипажа. Когда он проходит мимо Ивана Ильича, тот внезапно хватает обеими руками запястье руки террориста, держащей пистолет, пытаясь всем весом своего тела прижать руку с пистолетом к полу. Террорист ловко выворачивается, перехватывает пистолет в другую руку и стреляет сверху в Ивана Ильича. Но в этот момент огромный кулак Манукяна со страшной силой бьёт террориста в ухо. Пистолет вылетает из его руки. Манукян, а следом и сидящие рядом молодые люди наваливаются на террориста...
  
   25. День восемнадцатый. "Остров счастья".
  
   Тропический остров. Залитый солнцем небольшой аэропорт. Пальмы. Над маленьким белым зданием аэровокзала развивается флаг - жёлтая подводная лодка на синем фоне.
   Рядом с бетонированной площадкой для стоянки самолётов, за сетчатым ограждением под большим парусиновым навесом столпились встречающие. Наталья Петровна и Даша с цветами в руках, переговариваясь, стоят в первом ряду. Неподалёку от забора на площадке высится метео-мачта с конусом и анемометром для определения направления и скорости ветра (на самом верху) и с репродуктором (установленным пониже).
   Даша. ... Что-то не видно островного начальства.
   Наталья Петровна. Нет - и не надо. Скорей бы только отца увидеть.
   Даша. Жан-Пьер сказал, что папу обязательно будет встречать Совета Острова, в полном составе. Помнишь: "...это важное событие", "....большая честь для нас" ?
   Наталья Петровна. Наверное, они приехали и дожидаются в здании - там же кондиционеры.
   Даша. Зря мы оттуда ушли. Надо было и нам ждать вместе с ними.
   Наталья Петровна. Ничего, зато здесь мы к отцу ближе.
   Некоторые встречающие, увидев в небе снижающийся самолёт, оживляются и показывают на него руками. Даша тоже замечает самолёт.
   Даша. Мама, смотри - вон самолёт ! Уже совсем близко !
   Наталья Петровна. Где ? Где он ? Не вижу !
   Даша. Да вот же - прямо над тем холмом !
   В сопровождении молодой учительницы из аэровокзала выходит два десятка нарядно одетых разномастных детей с букетами цветов. Они направляются на бетонную площадку для стоянки самолётов, где учительница с большим трудом выстраивает их в шеренгу..
   Из висящего на метео-мачте репродуктора громко грянул гимн Острова Счастья - "All You Need Is Love".
   В это время самолёт мягко приземляется - под радостные крики и аплодисменты встречающих.
   Внезапно из двери аэровокзала выскакивает человек. Он подбегает к учительнице и, оживлённо жестикулируя, о чём-то взволнованно ей говорит. Учительница собирает детей вокруг себя и что-то им объясняет. После этого она и дети с опущенными букетами цветов возвращаются в аэровокзал.
   Из аэровокзала вразброд, с растерянными лицами выходят несколько официальных лиц Острова - мужчины и женщины (мужчины в белых рубашках и при галстуках, но некоторые в шортах). Они направляются на стоянку самолётов.
   Со включённой мигалкой и сиреной на площадку быстро въезжает микроавтобус полиции. Он останавливается недалеко от метео-мачты, и из него выходят несколько полицейских в форме (все в шортах).
   Даша. Мам, смотри - полиция. Уж не за папой ли...
   Наталья Петровна. Господи ! Не случилось бы чего !
   Даша. Но ведь не может быть, чтобы нас обманывали ! Вспомни разговор с Жан-Пьером. Ну, зачем им арестовывать отца ? Могли бы просто не пустить, не пригласить.
   Наталья Петровна. Вдруг ... ну... международные обязательства... Не дай Бог, арестуют, чтобы выдать Марлену !
   Даша (громко, но неуверенно). Мама ! Ну что ты ! Зачем им мараться об это ! И посмотри, как они сами взволнованы ... чуть ли не напуганы... Что же мы здесь стоим-то ! Можно же просто спросить у Жан-Пьера ! (показывает рукой в сторону официальных лиц) Вон же он стоит ! Пойдём, мама ! Пойдём !
   Женщины начинают протискиваться сквозь толпу в сторону калитки в ограждении. Добравшись до калитки, они видят, что её никто не охраняет, но выйти на стоянку невозможно - её каркас примотан к ограждению несколькими витками толстой проволоки. Срывающимися пальцами Даша судорожно начинает разматывать проволоку - получается у неё плохо и медленно. Наталья Петровна с окаменевшим лицом стоит рядом, не отрывая глаз от самолёта.
   А самолёт тем временем пробегает по взлётно-посадочной полосе, сворачивает на рулёжную дорожку, подъезжает по ней к стоянке, где останавливается у метео-мачты и выключает двигатели.
   К самолёту подъезжает мото-трап, и полицейские тотчас взбегают по нему. Дверь самолёта открывается, и они исчезают в тёмном дверном проёме. И уже через несколько секунд они выводят из самолёта человека в наручниках (это террорист). Лицо его покрыто синяками, и он как-то странно поводит головой из стороны в сторону.
   Даша (прервав свою борьбу с проволокой и выпрямившись). Фу-у ! Гора с плеч ! Видишь - просто поймали бандита...
   Наталья Петровна молча крестится. Женщина замерли в тревожном ожидании.
   По трапу один за одним спускаются пассажиры и гуськом направляются в здание аэровокзала на паспортный контроль и досмотр. Встречающие узнают своих, радостно им кричат и жестикулируют. Но пассажиры отвечают очень скупо и вид у них совсем не весёлый. Их настроение передаётся встречающим, и издаваемый ими гул затихает. Мало по малу толпа встречающих редеет - люди идут в аэровокзал, чтобы уже там встретиться со своими после досмотра. И вот уже от всей толпы встречающих остаются только Наталья Петровна и Даша.
   Наконец выходит последний пассажир. На трапе никого нет.. Женщины встревожено переглядываются. И самолёта выходят стюардессы и, спустившись, подходят к группе официальных лиц, и между ними начинается неслышный разговор. Лица Натальи Петровны и Даши помертвели.
   Бесшумно (на фоне звучащёй музыки) подъезжает микроавтобус AMBULANCE, и из него выходят врач и санитары. Увидев их, Наталья Петровна в отчаянной надежде вскрикивает: "Он жив !!!" и сильно дёргает на себя калитку. После второго рывка, сделанного женщинами сообща, калитка открывается, и они устремилась к самолёту. Не заметив ступеньки у ограждения, Наталья Петровна спотыкается и падает. Её цветы разлетаются вокруг, ветер тащит их в сторону. Даша бросает на землю свой букет и помогает матери встать. Обнявшись и поддерживая друг друга, они идут к самолёту. У Натальи Петровны колено окровавлено, она прихрамывает. У Даши исцарапаны руки. Люди, оставшиеся на стоянке, быстро подходят к женщинам, чтобы помочь. Руководители острова что-то говорят Наталье Петровне и Даше, но те их не понимают и, кажется, не слышат. Все вместе они подходят к трапу и мачте с репродуктором (чем ближе они подходят, тем громче звучит для них музыка).
   На трап выходит Манукян. Наталья Петровна замечает его первой и, кричит ему.
   Наталья Петровна. Арам ! Арам ! Что с ним ! Где он !
   Манукян оглядывается на этот крик. Он узнаёт Наталью Петровну и стоящую рядом Дашу, но едва кивает им. И тут же ему приходится посторониться и прижаться к перилам верхней площадки трапа - лётчики выносят носилки с телом Ивана Ильича, осторожно спускают их вниз и ставят на землю. Манукян сходит следом.
   Лётчики выпрямляются и снимают свои фуражки. Другие мужчины тоже снимают свои широкополые шляпы и бейсболки. В этот момент кто-то в аэровокзале выключает зацикленную до этого музыку ("All You Need Is Love"). Становится абсолютно тихо. Ноги Натальи Петровны подкашиваются, и она, едва поддерживаемая Дашей, опускается на землю. Встав на колени, она падает телом на грудь Ивана Ильича. Её сотрясают беззвучные рыдания...
  
   В квартире Ивана Ильича идёт обыск. В прихожей, в гостиной, в кабинете, на кухне... В спальне кровать отодвинута от стены, матрас на ней перевёрнут, на полу в беспорядке валяются вещи, выброшенные из шкафа. Человек в штатском одну за другой снимает со стены фотографии и осматривает их с тыльной стороны, после чего небрежно бросает на пол. У тех из них, что падают на паркет, разбиваются стёкла. Доходит черёд и до фотографии мальчика (Ивана Ильича), стоящего и поющего на табурете. Она тоже ничем не заинтересовала человека, и он бросает её на пол вслед за другими. Фотография падает на одежду и остаётся целой.
   Крупный план фотографии. Вдруг она приближается и "оживает" - сфотографированный мальчик поёт, выводя тонким голоском слова своей любимой песни о своей любимой стране: : "И где бы ты ни был, всегда над тобой Московское небо с Кремлёвской звездой! Поедешь на север, поедешь на юг - везде тебя встретит товарищ и друг! Москва моя, ты всем близка! Будь смелым и честным в работе своей, и всюду ты встретишь друзей! ..."
   Постепенно заглушая голос мальчика, песню всё громче и громче подхватывает хор суровых мужских голосов. Песня становится всё более и более похожей на военный марш.
   И вот уже мальчика совсем не слышно. Крупный план его розовощёкого лица. Постепенно оно трансформируется в серое мёртвое лицо Ивана Ильича.
   А хор продолжает петь свой марш... Последняя фраза многократно повторяется и песня затихает:
   "везде тебя встретит товарищ и друг",
   "везде тебя встретит товарищ и друг",
   "везде тебя встретит товарищ и друг",
   "везде тебя встретит товарищ и друг",
   "везде тебя встретит товарищ и друг",
   ...........................................
   .....................................
  

К О Н Е Ц Ф И Л Ь М А

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   62

  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"