|
|
||
Глава 14. . Паша Никитин сделал себе наконец-то открытую кобуру для нагана на пояс. Нашлась стандартная кобура, и по моему образцу мы с ним и Иваном соорудили Павлу такую же, как у меня. Тем из нас в уголовно-розыскной милиции, кому приходилось часто пользоваться оружием, пришелся по вкусу мой способ ношения. В кармане пиджака наган носить, конечно, можно, но вынимать долго и неудобно, а счёт, бывало, шёл на секунды. Из-за пояса рука успевает схватить наган быстрее, но засунутый за поясной ремень револьвер не сказать чтоб совсем не мешает. В обычной застёгивающейся кобуре наган носить легче, но быстрота опять же страдает. Вобщем, все оценили по достоинству скорость выхватывания оружия и удобство ношения, а в особенности наша "бандгруппа", которая занималась расследованием самых наглых налётов и ликвидацией крупных банд, и такая кобура у нас в милиции стала неким шиком. Однако мою наплечную кобуру с браунингом слева и финкой справа никто не видел. Не то чтобы я делал из этого какую-то тайну, но мне обычно хватало нагана, браунинг я не использовал, и он так и лежал в кобуре сбоку под пиджаком никем не замеченный. Только Ваня Гусь, когда мы как-то, еще в начале июня, остались в помещении с ним и с Пашей втроём, шутливо спросил: - Саня, ты же раньше с двумя наганами ходил, а сейчас что, осмелел, с одним ходишь? - А что так сразу "осмелел", - так же шутливо ответил я. - Я и сейчас с двумя стволами. Если ты не видишь, не значит, что их нет. - Ну, про твой наган в новой кобуре мы и сами знаем, - подключился Павел, - а вот ещё один где? - А вы найдите! - предложил я, смеясь. - В карманах, положим, пусто... - сообщил Паша, проверив боковые карманы моего пиджака и похлопав по груди по месту внутреннего кармана. - А ты сзади за ремень заткнул! - азартно воскликнул Ваня и провёл руками по моему поясу. - Нету... - озадачился он. - Неужто в штанах спрятал? - спросил Павел и похлопал сбоку по моим солдатским штанам. - А дамский браунинг и в рукав спрятать можно, - со знанием дела заявил Ваня и общупал рукава моего пиджака. - А может, дамский в обмотки замотан, - задумчиво предположил Паша и потыкал в мои солдатские обмотки. - Вы еще в фуражке поищите! - я засмеялся, и не дожидаясь, когда они начнут с меня снимать пиджак, провел правой рукой за полой пиджака, и в моей ладони оказался браунинг. - Руки вверх! Стрелять буду! - пошутил я. - А где ж ты его прятал, в потайном кармане? - удивился Павел. - Нет?! - А покажь, где! - загорелся Иван. Я снял пиджак, и друзья с удивлением уставились на мою самодельную конструкцию из портупеи. - Вот это да! - восхитился Паша. - Раз, и пистолет в руке! - А это что? Ух ты, финка! - обратил внимание Иван. - Боевой трофей, - пояснил я. - Ей меня порезать хотели, но не вышло. - Силён, брат! - уважительно присвистнул Гусь. - И портупея твоя хитро придумана. Тайная штука. Про неё никому болтать не надобно. - И мы не будем, - добавил Павел. - А вот на пояс такую кобуру нам пригодилось бы. Верно, Пашка? - Ага, - согласился тот. - И мне бы тоже. Поможешь? - обратился он ко мне. - Само собой! - широко улыбнулся я. - Надо револьверную кобуру добыть, сделаем. Ваня вскоре смог где-то выцыганить сначала одну, потом вторую кобуры. Сделали сперва ему, затем и до Пашиной руки дошли, как раз перед нашей поездкой, так что Павел поехал экипированный по нашей уголовно-розыскной "моде". Выехали мы утром поездом в жестких вагонах, заполненных отправляющимися в деревни за продуктами людьми. Борьба с "мешочниками", возящими хлеб и другие съестные припасы из деревень на обмен и торговлю в город, властями велась, так как это нарушало введённую государственную монополию на хлебную торговлю. Однако, с собой можно было провозить небольшие нормы разных продуктов, чем и пользовались такие отъезжающие горожане. Приехали мы на место во второй половине дня, уже к вечеру, с остановками на промежуточных станциях, с заправками паровоза водой. В дороге пожевали хлеб с варёной картошкой, взятые с собой, пропахли паровозным дымом, залетающим в открытые при жаре окна вагонов, и резким запахом табачного самосада, который курили часть проезжающих. Пару раз выходили размять ноги на перроны станций, прихватив с собой наши котомки, чтобы не их стащили в наше отсутствие. В один из таких выходов Паша поделился со мной своими думками: - Вот, Саш, в партию хочу вступить. Да вот не знаю, возьмут ли. - В какую? - на всякий случай уточнил я. - В нашу, в рабочую. Партию большевиков, - Павел даже немного удивился. - Ну мало ли, может, тебе левые эсеры понравились, - ответил я в шутку, - они же с большевиками товарищи, в Советах состоят. - Большевики, они наши, рабочие, за рабочий класс, - убеждённо сказал Павел. - И говорят всё верно и понятно. А левые эсеры кричат больше. - Ааа... ну похоже... - не споря, ответил я. - А ты-то сам как, надумал про партию-то? - заинтересованно спросил Паша, взглянув на меня. - Я ещё не до конца всё понимаю, - уклонился я от ответа, - не разобрался в тонкостях политического момента. Литературу, вот, еще надо почитать, "Манифест", к примеру, товарища Карла Маркса. А то спросят, а я и объяснить не смогу. - Вот то-то и оно... - вздохнул Паша. - Я вот тоже не до конца... в этом... в моменте... Вроде чувствую, что верно большевики говорят, а вот сам рассказать не умею. Думаешь, не возьмут? - Возьмут, - успокоил я его. - Не сразу, может, но возьмут. Почитаешь работы товарища Маркса и товарища Ленина, обдумаешь их хорошенько. И не хуже других сможешь объяснять. Ты же грамотный, смётка у тебя есть и понимание имеешь. - Ага... Хорошо бы... - Паша, улыбаясь, уставился в летнее яркое небо. Паровоз вскоре дал свисток, и мы вскочив на подножку вагона, поднялись в тамбур и пошли на места. Я говорил уже куда едем, нет? Это был Ярославль. Приехали мы на Московский вокзал. Пассажирский вокзал города был каменным строением, хоть и большей частью одноэтажным, но с очень высокими окнами залов и с возвышающимся в центре фронтоном. Выйдя на привокзальную площадь, мы с Павлом огляделись. Поискали взглядом патруль или милиционера, но никого не увидели. Решили спросить у прохожего, как пройти в центр города по адресу, где располагалась местная милиция. Рабочего вида парень махнул рукой: - Вот туда идти, по "американскому" мосту по Большой Московской, а за ним центральная часть, сами увидите. Повернув в указанном направлении, стали выходить с площади и заметили "коллегу". Милиционер сидел в теньке под растущим с краю площади деревом, надвинув фуражку на глаза, и дремал. Сбоку стояла прислонённая к стволу винтовка. - Позорят рабоче-крестьянскую милицию, - неодобрительно высказался Павел. - Придём, местному комиссару скажем... - Паша, у нас своё задание, - устав от долгой поездки, отозвался я без энтузиазма и желания спорить. - Давай придём сначала, посмотрим, что за человек этот комиссар, потом подумаем... Паша нахмурился, но согласился. Местность вокруг была застроена одноэтажными домами, над которыми высились фабричные трубы и колокольни церквей. - Чего-то город какой-то маленький, - удивился Паша. - Я думал, дома здесь как у нас, в Москве. - Мы, наверное, в фабричном районе, в центре должно быть по-другому. Ярославль город старый, - обнадёжил я. Подошли к реке, на которой стояли баржи, а на противоположном берегу в лучах закатного солнца сверкали многочисленные купола храмов. - Неужто, вот и Волга? - удивился Паша. - Да не похоже, - сомневаясь протянул я. - Волга, думается, побольше будет. - Эй, товарищ!... - обратился Паша к идущему навстречу крестьянину. - Это что, Волга? - Не, какая Волга! - усмехнулся тот. - Это Которосля. Волга чуток далече, вон тама, - он махнул рукой куда-то вправо от нас. - А "американский" мост где? - решили мы уточнить. - Дык вот-он он, - и крестьянин, развернувшись, показал себе за спину. - Вон тама стоит, переплетённый. Это он самый и есть. Вдалеке над дорогой и впрямь виднелось какое-то ажурное сооружение. Поблагодарив подсказчика, мы двинулись прямо по широкой дороге, идя рядом с редкими едущими телегами. Перейдя по мосту реку, мы вскоре оказались на большой вытянутой площади, с одной стороны которой возвышались белые крепостные стены и башни то ли городского кремля, то ли старинного укреплённого монастыря, за которыми виднелись купола церквей. Тут нам опять пришлось спрашивать, где мы находимся, и как пройти до милиции. Оказалось, мы на Богоявленской площади, и рядом не кремль, а Спасо-Преображенский монастырь, и нам указали рукой на нужную нам улицу. Через небольшое время мы заходили в здание этого советского учреждения. Спросив у дежурного, мы узнали, что комиссар, товарищ Фалалеев, у себя в кабинете, и нас проводили к нему. В комнате у длинного стола стояли двое: человек лет тридцати в военной форме, похожей на офицерскую, но без знаков различия, и высокий и крепкий курчавый парень в белой рубахе. Комиссаром оказался человек в форме. Мы представились, подошли с другой стороны стола и предъявили удостоверения, рассказав о цели приезда. Комиссар с парнем переглянулись. - Как долго будете искать вашего бежавшего бандита? - задал вопрос комиссар. - Как получится, - ответил Павел. - Надеемся не задерживаться. Адрес его предполагаемого места у нас имеется. Нам бы проводника, чтоб показали дорогу, и если поймаем, запереть бы его у вас до отправки в Москву. А то обратного поезда сегодня не будет, хорошо, если завтра. - Запереть у нас - пожалуйста, - усмехнулся товарищ Фалалеев. - А ночевать вам есть где? - Нету, - ответил Павел. - Ну, мы вас пристроим здесь поблизости, - успокоил комиссар. - И проводника дадим. Греков, организуй. Здоровый парень коротко кивнул, и прищурившись, глянул на нас. - Вот такой еще к вам вопрос, товарищи, - вспомнил Фалалеев. - Вы члены какой-нибудь политической партии? Сам не понял, что меня дёрнуло сказать, наступив Паше на ногу: - Не, мы беспартейные. В политике не шибко разбираемся, он вот рабочий, я из крестьян. Мы вот грабителей ловим. Наверное, мне не захотелось выслушивать лекцию о текущем моменте или вступать в политическую дискуссию, где была опасность выйти из роли и повести себя не похоже на выходца из крестьян. - А, ну ладно, - покивал товарищ Фалалеев, - успеете еще, когда разберетесь. Успеха, товарищи. Греков, проводи. Греков мотнул нам головой: - Ну, пошли, что ли... Мы вышли вместе с ним из кабинета, и он куда-то быстро ушёл, бросив нам: - Здесь ждите. Через минут пять-десять он появился с парнем в распахнутой поношенной студенческой тужурке и фуражке и сказал, кивнув на него: - Морозов отведёт по вашему адресу и после сюда приведёт, - после чего не прощаясь ушёл скорым шагом. Мы назвали свои фамилии, Морозов по-взрослому твёрдым голосом назвал свою и спросил нужный нам адрес. Отвечая "студенту", мы вышли на вечернюю улицу, где Морозов повёл нас какими-то переулками, пересекая более крупные улицы. - В какой стороне этот дом-то? - спросил Павел у парня. - На окраине, ближе к Всполью. Это станция такая, - пояснил "студент". (Ныне на месте ж/д станции Всполье находится вокзал Ярославль-Главный). Через полчаса по ощущениям мы были уже на месте. Окраинная улочка была застроена одноэтажными деревянными домами, перед воротами одного из которых мы и остановились. Морозов несколько раз стукнул кулаком по высокой калитке из сплошных досок. - Кто там еще? - сразу раздался из-за ворот грубоватый голос. Кто-то, похоже, находился во дворе. - Проверка документов, милиция, - крикнул Морозов. - Да намедни были, чего опять? - недовольно отозвались из-за ворот, - может, ты и был. - Надо, значит, - твёрдым голосом ответил Морозов. - Открывай, давай. Калитка со скрипом отворилась, пропуская внутрь двора. Морозов шагнул вперёд, за ним мы с Павлом. Зайдя, я сразу шагнул вбок, и мы с Павлом слегка разошлись в стороны. Во дворе перед воротами рядом с запряженной в телегу лошадью стоял бородатый мужик в косоворотке, картузе и сапогах. На телеге сидел человек в пиджаке, сапогах, в кепке и с заметными отметинами на лице. - Степан по прозвищу Рябой, вы задержаны, - сказал человеку с отметинами Никитин. - Московская уголовно-розыскная милиция... Степан оглянулся на дом, похоже, приготовившись рвануть в него или в огороды, но у нас мгновенно в руках оказались наганы, направленные на него. За недавнее время быстро выхватывать оружие из открытой поясной кобуры мы наловчились. Стояли мы так, что мужик в косоворотке тоже мог попасть под огонь, чуть доверни мы револьверы. Морозов молча смотрел на происходящее, никак не реагируя. - Ладно, сыскари, покамест ваша взяла, - скривился Рябой. - Не успел я нынче. Говорила мне чуйка, за город уходить, что-то будет. Думал иное, ан нет, вы пожаловали... Павел подошёл сбоку к пойманному бандиту, держа того на прицеле, и провел рукой по его пиджаку, вынул из его кармана наган и переложил к себе. Ощупал голенища сапог, из одного из них вынул нож, после чего вынул из своего кармана приготовленный ремень и, скомандовав "Руки!", связал им руки Рябого. - Морозов, выходи первый на улицу, - сказал Павел "студенту". Тот вышел, следом за ним шагнул боком я, держа револьвер направленным на Рябого. - Давай, гражданин Рябой, двигай, - скомандовал Павел. Бандит слез с телеги, сплюнул под ноги и, пройдя к калитке в воротах, вышел на улицу. Отставая на три шага за ним вышел и Павел. Бородатый мужик во дворе так и остался стоять. Через минуту, когда мы отошли от дома, сзади послышался скрип открываемых ворот, цоканье копыт и громыхание телеги. Тот мужик, видимо, всё же решил ехать куда-то и один, так же как до этого собирался со своим знакомым Степаном Рябым. - Ничё, ничё... - сказал, зло ухмыляясь, Рябой. - Я ить опять убегу, до Москвы не доеду. Ишшо посмотрим, кто живой-то останется... - Шевели ногами молча, - бросил ему Павел. Степан Рябой криво усмехнулся, но замолчал. До милиции нас провёл Морозов, там мы по разрешению комиссара Фалалеева сдали задержанного незнакомому милиционеру в подвал под замок, сняв с его рук обмотавший их ремень. - Эй, а жрать чё? Дадут? - спросил Рябой. - Завтра утром кормить будем, - хмуро ответил милиционер, закрывая за ним дверь на ключ. - Вон кувшин с водой, потерпишь... После быстрой и удачной поимки Рябого мы с Пашей обрадованные были отведены тем же Морозовым в комнату в соседнем с милицией доме, где могли поспать до утра, чтобы завтра попытаться уехать с пойманным бандитом в Москву. Комната, по-видимому, и использовалась для подобных целей - дать иногда сотрудникам переночевать, в ней стояли четыре разных по виду металлических кровати, на высоких спинках которых были разные завитушки и металлические шарики. На пружинных сетках кроватей лежали старые ватные матрасы, застеленные потёртой тканью. "Клопы бы не покусали..." - подумал я. - "Кто знает, как тут у них с этим. Ещё и домой принесёшь". - Ты, Паш, как хочешь, а я на матрасах спать не буду, - заявил я. - На сетке полежу, пиджак постелю. А то вдруг у них тут клопы водятся. Паша, подумав, тоже согласился со мной. Притащить этих кусачих паразитов в одежде домой в Москву желания не было. Мы убрали матрасы на одну кровать в углу комнаты, перекусили остатками продуктов из наших мешков и улеглись спать. Этой ночью за окном постреливали почему-то больше привычного. Или это у них тут в Ярославле обычное явление? К утру стрельба разгорелась ещё сильнее. Утром в дверь забарабанили, и из-за неё послышался голос Морозова: - Комиссар Фалалеев срочно просит к нему прийти! Пойдёмте, я проведу. - Щас, оденемся, - крикнул я, цепляя на себя свою портупею, надевая пиджак и наматывая обмотки на ноги. Спали мы не особо раздеваясь. Закончив с одеванием и обуванием, и схватив наши мешки, мы открыли дверь и увидели бледное с пятнами румянца на щеках лицо "студента". - Ну, веди что ли, Сусанин, - выдал в шутку я, на что Морозов дёрнулся, развернулся и пошел быстрым шагом. Вход в здание милиции чем-то отличался от вчерашнего, но на ходу я не смог сообразить, чем. В кабинете комиссара обнаружились стоящими сам Фалалев, Греков в той же белой рубахе, но с закатанными рукавами, и сидящий на полу привалившийся к стене худощавый парень со связанными руками, в военной форме, со следами свежих побоев на лице, зло глядящий на всех. Не успели мы с Павлом удивиться и высказать вопросы, как Греков шагнул ко мне, выхватил из моей открытой поясной кобуры наган и наставил его на меня. Боковым зрением я заметил, что Морозов так же внезапно вытащил револьвер у Павла. Фалалеев обратился к нам: - Граждане, этой ночью власть в Ярославле и некоторых других городах вырвали из рук большевиков, и она перешла в руки Северной Добровольческой Армии. Во главе Правительства стал представитель генералов Алексеева и Деникина Борис Савинков. Повсеместно рабочие и крестьяне переходят на нашу сторону, вооружаются и вступают в наши добровольческие отряды. Поскольку вы, граждане, не являетесь предателями-большевиками, то мы даём вам возможность примкнуть к нашему истинно народному восстанию и доказать на деле свою преданность народу. Вот перед вами, - Фалалеев сделал небрежный взмах кистью руки, - большевицкий мерзавец. Убейте его и вступайте в наши ряды. На этих словах Греков ногой ударил того парня в живот, парень попытался закрыться связанными руками, но ему это не совсем удалось, и он согнулся от удара. Ожидая нашего ответа, Фалалеев подвесил к поясу две гранаты, а Греков свободной рукой вынул из мешка на столе с десяток цилиндриков длиной чуть больше ладони и моток черного толстого то ли провода, то ли веревки. - Греков, зачем тебе это всё? - поморщился Фалалеев. - На арт.складе ночью взял, дома большевиков буду взрывать, вместе со всеми ихними... - нехорошо усмехнулся Греков. - Ну так как, граждане, каково ваше решение? - обратился к нам Фалалеев. "Ситуация аховая, - с мрачной решимостью подумал я. - Тут либо ты убьёшь, либо тебя. Делать нечего, выбор небольшой..." - Да я, собственно, никогда с большевиками быть не хотел, - говорю я. - В милицию пошёл, чтобы еда была, совсем голодно было. Ну, и грабителей ловил, да. Незнакомый большевистский мерзавец вскидывает голову и смотрит с вызовом, Павел уставился на меня, а я продолжаю: - Я и сам из деревни, и брат у меня тама, люто большевиков не любит. Вот чего пишет мне, что большевики творят-то... - и я, сделав небольшой шажок вперёд, лезу левой рукой за борт пиджака. Рука нащупывает деревянную рукоятку и "грибок" на навершии. Резкий взмах левой рукой, и финка лезвием полностью погружается в грудь Грекову, стоящему слева от меня. Глаза его стекленеют, но он какое-то мгновение продолжает стоять на ногах. Сжатыми и согнутыми пальцами правой руки бью что есть силы Фалалееву, стоящему справа, в кадык. Фалалеев хрипит, отшатывается, хватается за горло, и падает. Краем глаза замечаю, как кулак молодого рабочего Никитина бьёт по голове Морозова, и тот оседает на пол. Тут и у тела Грекова подгибаются ноги, и он валится вниз. У меня уже больше десятка убитых в перестрелках бандитов на счету, и вроде привык, но ножом орудовать совсем не то, что пулей. Тяжелые были ощущения, убивать вот так собственными руками человека... Повторять не хотел бы. Но, как видно, находясь здесь, в этом времени, уже огрубел, и подобные чувства, нахлынув, вытеснились осознаванием текущей хреновой ситуации. - А я в тебе Саш, и не сомневался, - облегченно сказал Павел. - А уж когда ты про брата сказал, то уж сразу догадался, что опять ты что-то придумал. У тебя и брата-то нет... - Это хорошо, что не сомневался, - перевёл дух я. - Не поверил бы мне, промедлил, и Морозов нас тут обоих бы из нагана в два счёта уложил. Ты как его? - Вроде живой ещё... - ответил, склонившись к "студенту" Паша. - Мозготрясение-то точно будет. Проверяю Фалалеева. Тот еще дёргается, но уже не жилец. - Вы откуда? Из ВЧК? - разлепил слипшиеся от засохшей крови губы сидящий у стены парень. - Не угадал, из московской уголовно-розыскной милиции, - отвечаю я. - А ты кто такой? - обратился я с вопросом к избитому парню. - Громов Александр, военный комиссар Ярославского уезда, большевик, - хрипло, но чётко представился тот. Я выдёрнул финку, вытер об одежду Грекова и спрятал в ножны. - Тёзка, значит, - присел я рядом с ним, разматываю ему связанные руки. Отвязанную веревку кинул Паше со словами: - Морозова свяжи, и кляп какой-нибудь засунь, чтоб не орал. - Сделаю... Не развяжется... - проговорил Павел, связывая бесчувственного "студента". - Ну что, тёзка, идти сможешь? И куда пойдём? Это ж твой город... - это я Громову. - Схорониться надо. Белая контра мятеж подняла, офицерьё лютует. Из Советов, слышал, многих убили, - кряхтя и держась за бок, Громов кое-как встал на ноги. Подошёл к телу Грекова, со злостью плюнул на него, - Паскуда был, а не человек. Меня схватили когда, жену мою бил, и ребенка новорожденного чуть не убил до смерти, свои его остановили... Я вынул из руки убитого свой наган и убрал в кобуру. Потом подумал, отцепил гранаты от пояса Фалалеева и сунул их в свой мешок, вдруг с боем прорываться придётся, пригодятся. С подобными гранатами теперь я как-то знаком. А вот динамит, а в цилиндриках, похоже, был именно он, я брать не стал. Не умею я с ним обращаться, динамит, вроде, и взорваться может от сильного удара, особенно, если "запотеет". Да к нему запалы, кажется, нужны, одним бикфордовым шнуром не подорвёшь. Павел тем временем взял в руки свой наган. - Давай, товарищ Громов, мы тебя как-будто ведём куда-то, - предложил Паша. - А ты иди вперёд и дорогу показывай. Громов расстегнул у Фалалеева револьверную кобуру и вынул из неё револьвер, спрятал его за пояс штанов под надетую навыпуск рубаху и молча кивнул. Так, Громов впереди, а я с Павлом сзади, мы и вышли из кабинета. По милиции сновали туда сюда вооруженные люди, и многие, видев идущего избитого Громова и Никитина с наганом, по-своему понимали ситуацию и бежали дальше. Я шёл напряженный, готовясь в любую минуту выхватить оружие и прорываться с боем, но обошлось. Выйдя на улицу, я понял, что поменялось на входе - на месте прежней вывески с надписью "Гражданская милиция Ярославского Совета рабочих депутатов" было пустое место. Пройдя немного по улице, мы углубились во дворы. - Куда идём? - спросил тихо Павел у Громова. - К сродственнице жены пойдём, тётке двоюродной. Тут неподалёку, - хриплым шёпотом ответил тот. Петляя закоулками мы вскоре добрались до нужного места. Зашли в полумрак чёрного хода двухэтажного каменного дома, и Громов толкнул дверь квартиры на цокольном этаже. Пройдя темным неосвещенным коридором, мы остановились перед комнатной дверью, в которую Громов тихо постучал. Дверь отворилась, и на пороге появилась женщина средних лет, одетая в простое платье темных тонов и с повязанным на голове платком. - Господи, Саша, да кто ж тебя так! - всплеснула руками женщина. - Тихо, тихо, Настась Матвевна... - остановил её Громов. - Мы зайдём, пустишь? - Заходите, заходите, ребятки... - женщина посторонилась, пропуская нас внутрь комнаты и закрывая дверь. - Что с тобой-то? А Дуня где? Что с ней? - засыпала женщина парня расспросами. - Белогвардейцы мятеж учинили, меня под утро дома схватили, Дуняшу побили, Тёмку чуть Греков не убил, знала такого? - начал говорить тот. - Ох ты, изверг-то какой... - закрыла рот ладонью женщина. - Сыщик это, из милиции. Убить его мало, окаянного... - Уже... - усмехнулся одной, не сильно побитой стороной рта, Громов. - Товарищи вот из Москвы, кончили гада и меня вытащили, иначе б не выжил. Настась Матвевна, сходи к моим, узнай, как они, и Дуняше скажи, пусть Тёмку в охапку и как мышка затаится у кого. Опасно дома им быть, меня искать могут. - Да сей же час схожу... - заторопилась женщина. - И посмотри как там в городе, что слышно, - добавил Громов. Женщина вышла, Громов закрыл за ней дверь. Мы с Пашей сели на темные деревянные прямоугольные стулья, Громов присел на край кровати. - Она не выдаст? - спросил Паша у Громова. - Нет, - уверенно ответил тот. - Мировая тётка, Дуняшу мою с малолетства знает, и в Тёмке души не чает. Потянулись долгие минуты ожидания. Громов, шипя сквозь зубы, смыл с лица кровь, глядя в небольшое помутневшее зеркальце на верху рукомойника, стоящего в углу у двери. Рукомойник был похож на Мойдодыра из ненаписанной еще сказки Чуковского, только более простого и обшарпанного вида, с облезающей местами краской. Мы с Павлом проверили оружие, отсыпали горсть револьверных патронов Громову для его трофейного нагана, и я крепко задумался. Ярославский мятеж всё-таки и без Перхурова случился, теперь с Савинковым, и мы вляпались в него по самые уши. Повезло нам с Пашей, нашли время в Ярославль приехать, нечего сказать. И что теперь делать? Теоретически, мы с Никитиным можем попытаться уйти из города, нас тут никто в лицо не знает. Хотя остаются вопросы. Могут нас и на улице задержать для выяснения, кто такие. Куда идти неизвестно, город и окрестности не знаем, где красные, где белые, тоже. Да и Паша не захочет спокойно уходить, будет ведь с белогвардейцами воевать. Громова вот спасли, он тоже ввяжется в драку, как пить дать. А что я помню из истории Ярославского восстания моего мира? Антанта тогда требовала от Савинкова выступить в городах верхней Волги в начале июля, объясняя это своими планами по англо-французскому десанту в Архангельске, который, правда, произошёл только в августе. Скорее всего, командование Антанты захотело прозондиовать почву, отвлечь большевиков, и, в случае удачи восставших, воспользоваться плодами их победы. В восстании в Ярославле в моём мире на стороне белых участвовало около двух тысяч человек, или немного больше. В основном, бывшие офицеры, хотя были и студенты и прочие восторженные юноши. Офицеров в городе, кстати, по прикидкам было тогда тысяч пять, то есть не более половины из них поддержали восстание, но две тысячи вооруженных и опытных военных это сила. Красных тогда тоже было примерно столько же, но и то не сразу, а когда стали прибывать направленные для подавления военные части. А что можем сделать в таком раскладе мы тут, втроём? Наверное, надо незаметно пробраться к красным... Часа через два вернулась, наконец, хозяйка комнаты: - Дуняше передала, у них всё слава Богу. Она с Тёмкой к подруге-сменщице по фабрике тотчас же после меня ушла, у неё и останется. Громов облегченно вздохнул, а женщина продолжила: - По улицам недавно назначенного председателя губисполкома Нахимсона убитым в пролётке возят и показывают. Председателя горисполкома Закгейма тоже убили и бросили на улице, и хоронить не дают. Ещё слышала, зав.оружейным складом Лютова убили и председателя трибунала Зелинченко. По квартирам ходили, и еще человек двести в чём есть, в одном белье согнали и на баржу бросили. Кормить не дают, и даже воды набрать. А если еще кого увидят, туда же волокут или на месте стреляют. Громов с Никитиным помрачнели лицами, а Громов стиснул зубы и ударил кулаком по колену. Потом спросил у родственницы: - А наши-то где? Автопулеметная рота с двумя броневиками, летучий конный отряд? Почему не задавили белых? - Так Супонин, командир автопулеметной роты, на их сторону перешёл, с частью пулемётчиков. И Баранов, командир конного отряда. И Ермаков, командир мотоциклистов, тоже за белых. Он еще по городу носился, на большевиков указывал, - отвечала она. - А Первый и Второй Советские полки? - недоумевал Громов. - Второй полк у нас тут рядышком был, в центре, так его разоружили и разогнали. А Первый, который в закоторосльной части, тот, сказывают, воюет и белых за Которосль не пущает. И Всполье тоже у красных. А вот Тверицы за Волгой, за Николаевским мостом, те у белых, - рассказала женщина. У меня во-время рассказа неожиданно заурчало в животе от голода. Я смущенно пояснил: - Извиняйте, товарищи. Сегодня еще не ели ничего. - Ох, родимые, а мне и покормить вас нечем... - заохала женщина. - Вот разве что крупы перловой стаканчик наберется... - Анастасия Матвеевна, а вы купить съестного можете? - спросил я. - Вот у меня деньги есть, в дорогу взял... - я достал из внутреннего кармана пиджака сложенные денежные знаки. - И мои тоже возьмите, - добавил Паша, развязав вещмешок и, порывшись, вынув завёрнутые в бумажку купюры. - Так куплю, чего же не купить. Лавки, кажись, работают. И на площади рынок еще был, крестьяне там со вчерашнего дня в городе были, может, и не распродались еще. - Только вот что скажу, Анастасия Матвеевна, - предупредил я, - много сразу не берите. Заметить могут, что вы сразу продуктов лишка берете, вдруг догадаются, что кормить кого-то будете, и что прячется у вас кто-то. Анастасия Матвеевна понимающе закивала, заматывая деньги в узелок, а Громов восхищенно-уважительно спросил: - Дореволюционный опыт нелегальной работы, товарищ? - Да нет, не было опыта, просто разумная предосторожность, - мне стало неловко от незаслуженного восхищения. Хозяйка комнаты ушла, а мы втроём стали совещаться. Мнения у всех оказались схожие - надо вечером тайком пробраться к красным. Громов предложил идти к станции Всполье - это не дальше Которосли, а через реку не вплавь же перебираться, мосты ведь наверняка перекрыты позициями и обстреливаются. Стрельба, кстати, снаружи периодически вспыхивала. Анастасия Матвеевна через некоторое время пришла и принесла два кило вялой прошлогодней картошки и немного репчатого лука. Занявшись готовкой, хозяйка комнаты попутно делилась с нами свежими новостями: - Фалалеева, милицейского комиссара, ктой-то убил, говорят. Сказывают, бандиты из столицы своих вызволяли. А кто говорит, чекисты из Москвы приезжали и убили его и ещё троих. Половина милиции разбежалась, а другие в добровольцы к белым записались. Мы только посмеялись таким слухам, а женщина продолжила: - По городу воззвания расклеены, вот я содрала парочку и принесла. Говорят, Савинок какой-то главный здесь теперь. А ещё на Богоявленской площади в частной женской гимназии штаб ихний образовали. На крыльце постовой стоит с ружьём, и люди так и шастают туда-сюда. А я задами прошла, там за этим домом дворик, и палисадик, и деревья растут. И на втором этаже окна светятся, шум стоит, люди разговаривают громко, видать, решают что-то... Я присмотрелся к воззванию. В одной из первых фраз значилось: "Совет Народных Комиссаров вместо хлеба и мира дал голод и войну." Что-то не очень-то соотносится с действительностью, подумал я, ведь именно СНК дал стране мир с немцами, пусть временный и на тяжелых условиях. В следующих предложениях: "Именем народа самозванцы - комиссары отдали лучшие хлебородные земли врагу земли русской - австрийцам и германцам. ... Этим хлебом пользуется немецкая армия, избивающая наш народ в городах и деревнях Украины..." А так-то зачем писать? Это же Центральная Рада Украины прислала на переговоры о мире в Брест-Литовск независимую от России делегацию, и она же пригласила германские войска на территорию Украины для защиты от советских отрядов. И она же обещала за это германской армии поставки продовольствия. А, хотя, кто это здесь знает, в Ярославле, вали всё на большевиков, никто не опровергнет - мысленно хмыкнул я. Далее шёл совсем уж нелогичный бред - в воззвании пишут, что если свергнем изменников и насильников-большевиков, то получим по вольной цене дешёвый хлеб. Эти господа экономики что-ли не изучали - либо по вольной цене, либо дешёвый, одно из двух в условиях дефицита. О, и в другом воззвании пишут, что отменяются все ограничения Советской власти на покупку и продажу хлеба, и что хлеб продаётся по вольной цене, причём обещают озаботиться доставкой дешевого хлеба, а спекуляция продуктами будет беспощадно преследоваться. Это как совместить? - подумал я, - ограничения торговли снимают, но спекуляция будет беспощадно пресекаться. И тут тоже - озаботятся дешёвым хлебом, но по вольной цене. Каша в голове у восставших, а вроде должны быть образованные люди. Или врут не стесняясь, пропаганда в действии. Тем временем, пока вчитывался и размышлял, Анастасия Матвеевна сварила картошки с луком, и поставила на стол в общей миске. Мы все вчетвером по очереди брали единственной деревянной ложкой кусочки горячей картошки и отправляли в рот, слегка обжигаясь, но нам троим есть очень уж хотелось, и ждать было невмоготу. Еда быстро кончилась, и Громов о чём-то задумался, потом произнёс: - Я вот что думаю... Гимназия-то эта самая не так чтобы далеко отсюда. И дворик тот я знаю... - Думаешь, можно подобраться? - задал я вопрос, мысленно вздохнув и догадываясь, что Громов в стороне стоять не будет, и Павел точно за ним увяжется, но, с другой стороны, с помощью знакомого с местностью Громова можно попробовать что-то изменить. Вдруг получится. - Подберёмся, - Громов утвердительно кивнул. За окном уже стемнело, когда мы вышли из дома приютившей нас громовской родственницы. Александр вёл нас с Пашей какими-то затемнёнными двориками, узкими переулками, перелезая через невысокие заборы. Улицы пошире пересекали быстро, из темных теней проулков оглядывая их на предмет наличия патрулей. Зашли в какой-то скверик с растущими деревьями, в темноте казавшимися чёрными. За ними стояло обращенное к нам внутренней стороной угла протяженное здание с тремя высокими этажами. Несколько вытянутых вверх окон второго этажа на фоне черных ночных стен светились неярким электрическим светом. По случаю летнего вечера оконные рамы были распахнут настежь, и из четырёх рядом расположенных окон, относящихся к одному большому помещению, доносились обрывки разговоров и телефонных переговоров. Чей-то решительный голос что-то утверждал присутствующим, словно находясь на митинге. Мы огляделись, и, не обнаружив никого вокруг, подошли вплотную к стене здания под освещёнными окнами. Непуганые все какие-то, подумал я, даже часового с этой стороны не выставили. Я вынул из своего вещмешка две гранаты: - Тёзка, ты пользоваться умеешь? - на всякий случай тихо спросил я, помня свои трудности по первому разу. - Обижаешь, - улыбнулся тот и так же тихо ответил. - Я на фронте был, и медали имеются. Гранаты кидать обучен. - Держи, одну тебе, - прошептал я, передавая Громову одну из гранат. - А мне что? - почти беззвучно спросил Павел. - А тебе вот, - тихо ответил я, доставая данную громовской родственницей бутылку, частично заполненную керосином. Откупорив её, в горлышко бутылки просунул тряпку, которая смочилась и пропиталась горючей жидкостью и свисала концом ткани сбоку. - Спички... Пальцами показываю Громову на окна, распределив какое кому. Мы с Громовым проделываем манипуляции по вставке запалов, зажимаем рычаги на рукоятках, сдвигаем кольца и чеки на гранатах. Смотрим друг на друга, я киваю, и мы одновременно забрасываем свои гранаты в окна над нами. Павел в это время зажигает спичку, поджигает свисающую из горлышка бутылки тряпицу... Над нами гремят взрывы, гаснет электрический свет из окон, становится ещё темнее... И Павел с силой закидывает бутылку с подожженной тряпицей в своё окно. И мы как по команде втроём бросаемся в темноту сквера. Пробежав его, на другом краю сквера перед поворотом за угол оглядываюсь и вижу, как пламя начинает охватывать портьеру на одном из окон. Бежим непонятными дорожками и дворами. Главное, не отстать и не потеряться в ночном незнакомом враждебном городе, мелькает мысль, и я бросаю взгляд вбок и вижу бегущего Павла. Громов бежит впереди, показывая дорогу, тоже время от времени оглядываясь и осматриваясь. Наконец, отбежав достаточное расстояние от места диверсии, запыхавшись, замедляемся и переходим на осторожный шаг. И вовремя. Перед переходом одной из улиц, высунувшись из-за здания, видим близко от нас бронированную махину на колёсах, с горящими автомобильными фарами. Это не броневик, а бронированный грузовик какой-то! Закрытая металлическими листами кабина, по бокам высокого кузова в двух выступах, как пушки на морских кораблях, торчат пулемёты. Вроде бы у кораблей такие выступы называются спонсоны, вспоминаю я. Сзади большая башня, из скошенной задней части которой выдаётся ствол пушки. - Это наш "Гарфорд-Путилов", из автопулемётной роты, - прошептал Громов. Дверцы бронированной кабины были распахнуты, и рядом с бронеавтомобилем стояли четыре человека в военной форме. Кто-то курил, кто-то вглядывался вдоль улицы в сторону центра города, откуда мы убежали, и где раздавались выстрелы и виднелись отсветы огня. - Давай, Саня, иди вперёд, пленного из себя показывай, - говорю я Громову. Он поправляет под рубахой за поясом спрятанный револьвер, наклоняет голову и начинает двигаться в сторону машины. Мы с Павлом с наганами в руках идём за ним. Выходим на улицу, проходим несколько шагов, и нас замечают: - Кто идёт? А, комиссара поймали. Знатно его побили... - узнаёт кто-то Громова в лицо. Мы подходим близко к стоявшим, и Громов выхватывает из-под рубахи револьвер: - Всем стоять на месте! - громко и зло говорит он. - В пулемётном отделении есть ещё кто? Павел и я наставили свои наганы на экипаж броневика, у которых только у одного был револьвер в кобуре, остальные, по-видимому, оставили своё оружие - винтовки - в автомобиле. Геройствовать никто из них не захотел. - Пулемётчик ещё один и второй номер там, - отвечает несмело один из экипажа. Громов направляет руку внутрь кабины через открытую бронированную дверцу: - А ну выходи без оружия! Стрельнём враз, ежели что! В броневике за местами водителя и командира был проход в пулемётное отделение. Из него вылезают двое парней и по указке Громова присоединяются к остальному экипажу. - А в башне кто есть? - задаёт Громов вопрос. - Нету там никого... Снарядов нету, пушкой не стреляем, - несколько человек мотают головами. - Скажи мне, Саша, как шофёр шофёру, ты водить броневик умеешь? - задаю я своевременный вопрос. - Кто за баранкой? - спохватывается Александр, обращаясь к экипажу. Из толпы настороженно выступает молодой человек. - Садись за руль, - командует ему Громов. - И смотри у меня! - он грозит рукой с наганом. - Залазьте, товарищи... - это нам с Павлом. Парень усаживается на место водителя, мы с Пашей пролезаем через место командира в пулемётное отделение броневика, Громов, с направленным на остальной экипаж револьвером, встаёт на подножку, держась за бронированную дверцу. - Трогай, давай! - бросает он водителю. Тот нажимает какую-то кнопку, двигатель затарахтел, и через несколько секунд броневик трогается с места. - На Всполье езжай, - отдаёт сквозь шум Громов распоряжение, и водитель несколько раз кивает.