Вот ты думаешь, у каждого в жизни чего-нибудь да случалось. Такого, здоровым умом необъяснимого. Интересно, конечно, пожалуй. Знаешь, а я в твои истории, как ты домового видел или про колдуна - верю. Я еще почему верю, что у меня такое в жизни получилось. Раньше не рассказывал никому, тебе обскажу. Ты поймешь. Друг у меня был... ну как друг. Но знаешь, вот в этом возрасте, пожалуй, самая дружба и есть. Без этого, знаешь, оттеночка корысти и гонора друг перед другом. Коленку, помню, ободрал, стараюсь не реветь, а слезы так и ползут. Тут он мне свой лучший вкладыш от жвачки с красной "Феррари" протягивает... я до сих пор храню. В общем, Славкой его звали.
Светленький такой, русый. Вроде меня, негромкий. Я сам был ребенком не буйным и не компанейским, мама даже "тихушником" звала, а бабка "отлюдником". Но с ним мы как-то глянулись друг другу - вместе возились в песочнице, на качелях, за одним столом в столовой, в одной паре на прогулке, на соседних койках в сончас на продленке. Вот тогда он мне и рассказал про свое колдовство. Нет, я бы не поверил. Если бы не то, что дальше было.
Воспитательница, здоровая, подслеповатая бабища с "химией" на голове и в цветастом халате, ушла, наконец, шоркая тапками. Можно было понарушать режим. На продленке время медленно ползет, а уж в сончас особенно. Вот и мы лежим, перешептываемся.
-- Вадь, -- говорит Славка, -- а ты в колдовство веришь?
-- Не очень, -- говорю, -- хотя вон Кашпировского дед с бабушкой слушают, лечатся. Наверно, есть что-то.
-- Вот и я говорю. Вадька, а я тоже колдовать умею.
-- Калды-балды-чикалды. Колдуй баба, колдуй дед, колдуй серенький медведь? Да ладно врать, вруша. Накупил себе обнов, Кашпировский без штанов.
-- Сам-то в штанах... Сердцем матери клянусь! Я тебе на деле покажу.
Если такая клятва - это серьезно, таким мы не разбрасывались. Я ему впервые тогда поверил. Расскажи, прошу, толком.
Какую-то книгу он нашел старую. Даже не книгу, кусок без обложки, начала и конца. В деревне, то ли на помойке, то ли на месте развалившегося дома. Славка, он не трусливый был, вообще-то, мог и хулигану по зубам дать, однажды меня защитил от такого бугая класса из пятого. Он мог залезти в развалины старого барака какого. Я бы один потрухал, наверно.
Ну, вот и нашел. Говорил, странная желтая бумага вроде клеенки, и буквы то ли печатные, а то ли рукой под печатные писаны. Но все на русском, все прочитать можно.
Там еще какие-то рецепты зелий, что ли, были, но Славка это пропустил, а вот "как оживить человека подобие" прочитал. Он объяснил, там так-то ничего сложного, нужно только точно повторять про себя записанные слова и когда начинаешь, и когда заканчиваешь. И каплю своей крови добыть.
Куколка вроде человечка с палец, больше почему-то было делать нельзя, из животного жира и воска, еще немного соли и земли добавить.
Попробовать Славке хотелось, даже крови не побоялся. Соль на кухне, земли вовсе сколь хочешь. А где ему было взять белого воску и топленого сала?
Он и попробовал из пластилина. И - получилось. С первого раза получилось.
-- Знаешь, Вадь, это как будто ты в своего челобасика вселяешься. Так сперва страшно, но здорово. Все вокруг огромное, себя-настоящего так со стороны целиком и не увидеть, муха как орел. Ну, надолго я не пробовал, на пару минут. Потом, главное, повторить слова, чтоб себе в себя вернуться. Я их заучил из книги намертво, так-то не подглядишь. Больше всего труса спраздновал, когда подумал, вдруг назад никак. Но все сработало.
-- Слав, а ты сколько раз так делал?
-- Да раз пять уже. Только чтоб никто не мешал. Я даже машинку рядом с челобасиком ставил, только она такая уродская, влезти невозможно. Если бы с настоящим рулем и педалями сделать... есть наверно, такие?
-- Слушай, -- новая мысль пришла мне в голову, -- а там обязательно как куколку, ну, челобасика делать? Может, какого паука можно и в него заскочить? По стенкам и потоку потом ползать.
-- Ну на фиг, -- Славка даже плюнул, -- ты еще станешь потом, когда вернешься, как этот, индийский бог многорукий.
-- Многорукий Шива? - про него я слышал от матери: "я не многорукий Шива, и готовить, и шить, и полы мыть".
-- Типа того. - Он смутился. -- Знаешь, один раз я попробовал. Сделал не просто человечка. А к рукам как бы крылья налепил, как плащ у Бэтмена.
-- И чего? Полетал?
-- Фиг вам, полетал. Пластилин же, они тяжелые вышли как каменные. Рук не поднять. Но думаю, даже если б перья приклеил, не полетел бы. Тут аэродинамика не та. Все же в челобасике и так трудно двигаться, как в воде идешь.
Ну, понятно же, любопытно мне было без меры. Догадаться нетрудно, что я подумал, когда Славка показал мне из-под подушки кусок черного пластилина, зажатый в кулаке.
-- В игровой взял. Соли из солонки с обеда и земли на прогулке добавил. Иголка, палец уколоть, тоже есть. Пошли, Вадька?
-- Пошли, Славка!
И мы пошли. Куда можно в сончас пойти хоть вдвоем? В туалет, конечно.
В углу, среди мертвенно-голубого кафеля, слабо пахнущего хлоркой, мы уселись на пол как были, в трусах и майках. Славка уже размял в руках черную массу и теперь начал лепить. Грубовато, но ловко.
Человечек с широкими плечами, пальчиками на руках, ножки в чем-то вроде сапог. Голову кукольник оставил напоследок, вышла она великоватой. Достал из-за ворота спичечный коробок, из него спичку, надломил, чтоб получить косой отщеп. Острым концом наметил глазные впадины, широкий рот, нос картошечкой, ушки... хоть смотрелось все как грубое подобие, но что-то славкино в черном челобасике проглядывало, особенно когда он начертил прямые волосы на головке.
Проковырял в темени дырочку, беззвучно шепча. Достал из коробка швейную иглу.
Я чиркнул о коробок, Славка провел иголкой над огоньком, так что острие потемнело. Криво улыбнулся и всадил иглу в большой палец. Я хотел зажмуриться, не мог. Вишневая капля сползла по подушечке и упала в углубление на голове куколки. Славка пососал палец, заровнял пластилин, что-то шепотом приговаривая односложно.
Поставил фигурку на темно-красные шершавые плитки пола.
Сказал:
-- Теперь не мешай, не трепись и меня не трогай.
Сидел он так же на корточках, но я вдруг ощутил, что рядом никого нет. С закрытыми глазами, сложив руки на коленях, Славка вроде даже дышать перестал.
А черный игрушечный челобасик... нет, не почудилось, он в точности шелохнулся. Повернул голову, вот сделал неловкий шажок, еще, потом поднял и опустил ручку, присел, словно разминая ножки.
Я протянул руку и вытянул палец - человечек не испугался, шагнул и коснулся меня крохотной ладонью - и я клянусь, он был теплый, каким даже размятый пластилин не бывает. И ощущение было как от живой ручки, не пластилиновой. Я хотел предложить ему ладонь, поднять повыше, разглядеть самому и дать ему посмотреть вокруг.
Хлопнула дверь, в туалет для мальчиков вломилась наша халда-воспитательница, зашлепала по плитке тапками:
-- Вот вы где! Вы чего тут расселись? Спички жжете? Что за бардак, ну-ка по кроватям, поганцы бессовестные!
И увидела подслеповатыми глазами куклу, припавшую к полу.
-- Ай, паук, паук, гадость, ой, мерзость!
Я не успел пошевелиться, как она отпихнула меня жирным бедром. Тапком с размаху припечатала пластилинового человечка. Громко хрупнуло.
Славка повалился навзничь. Белый как известь, треснулся затылком, изо рта потекло темно-красное.