Чибис Ольга : другие произведения.

За пределами сна. Часть первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что-то вроде социокультурной фантастики.

  
   Часть I. Цивилизация импульса
  
   И он позволил себя уговорить.
   "Согласно полученным результатам, - сказал Месгрейв, - самая подходящая кандидатура на данный момент - вы". - "Господи помилуй, Ян! Я был на Турусе лишь однажды, почти шесть лет назад, и то под началом Нейва Гедита! А теперь, когда настали такие времена, вы хотите, чтобы я весь огонь взял на себя!" - "Огня не будет. Не надо паники, Гордон. Конечно, обстановка там сейчас не самая простая, но все шансы продлить договор у нас есть. Если все пойдет гладко, вам придется всего лишь в нужном месте и в нужное время потрясти бумажкой перед носом у нужного мотылька. С этим и робот справится". - "Но Веста..." - попытался он привести свой последний довод. Однако шеф остался неумолим: "А что Веста? Отдохнете друг от друга недельку, подумаете - глядишь, это вам обоим пойдет на пользу. Так что можете считать это отпуском".
   Вот так. Отпуск.
   Сойдя по мраморным ступенькам, он огляделся. Никого. Час назад отбоя не было от любопытных. Он молча сел в машину. Дверь хлопнула слишком громко, вспугнув черно-белых птиц.
   Бортман молча завел двигатель.
   - Полный провал.
   Птицы кружились над улицей, нервно крича.
  -- Я делал все так, как мы договорились. Как мне представлялось возможным. Но он меня как будто не слушал. Или, во всяком случае, то, что я говорил, его совсем не интересовало...
   Сейчас он с удовольствием прокатился бы с ветерком, но машина в темно-серую полоску не меняла обычной черепашьей скорости.
  -- Он нервничал, избегал смотреть мне в лицо; а потом вдруг просто повернулся и, не сказав ни слова, вышел... С полпути, правда, вернулся и посоветовал мне не расстраиваться.
   Бортман не отрываясь следил за дорогой, объезжая процессии муравьев. Через две или три улицы Гордон повернулся к нему.
   - Вы как будто не удивлены.
   - С ними быстро устаешь удивляться.
   Гордон перевел взгляд на проплывающие за стеклом сады. Мимо по шоссе медленно скользили другие машины. Большие и маленькие, все приземистые, почти полукруглые и обтекаемые, как гигантские букашки, они были раскрашены в самые немыслимые цвета: сине-оранжевый, белый с красными полосками, розовый с черными пятнами.
   - Вероятно, вы правы. Наверное, если бы у меня было время... - Что он мог сделать за неполных три дня?
  -- Может быть, да, а может, нет, - неопределенно отозвался Бортман. - В любом случае правила устанавливаем не мы.
  -- Но вот чего я действительно не понимаю: это же древняя раса. Как они создали хоть какую-то цивилизацию, если импульсы - единственное, что они признают?
  -- Возможно, именно поэтому их цивилизация приходит в упадок, -заметил Бортман.
  -- Нет, правда - как же чувство долга, ответственности?
  -- Так ведь, Гордон, что такое импульс для нас? Спонтанно возникшее желание, толчок. Порыв. Да?
  -- Предположим.
  -- Но есть еще законы социума. Вы бросаетесь поднять сумочку, которую уронила старушка, - разве это не своего рода импульс? Внезапное желание или толчок?
  -- Вы хотите сказать, что импульс можно привить? - уточнил Гордон, обдумав услышанное. - Но это напоминает скорее условный рефлекс...
  -- Ну и что?
   Гордон не ответил.
  -- Но возможно, так было не всегда и нынешнее положение дел - как раз результат одряхления, - продолжал Бортман, вытаскивая из кармана телефон. - Как бы то ни было, об этом вам лучше поговорить со специалистами по истории... или по поведению. Собственно, специалист тут сейчас один - Клавдия Шульц. У нее же вы можете попросить записи предыдущих церемоний Продления. Вы такие, конечно, видели во множестве, но у нее они по крайней мере полные, без сокращений.
   Гордон не отрываясь смотрел на город. Из окна ему открывались длинные, бесконечно длинные дома с широкими плоскими крышами, настолько просторными, что им подошло бы слово "пустынные". Впрочем, не везде крыши были пусты. На некоторых кружились в танце стройные фигурки - в одиночестве или парами, реже группами. Их он рассматривал с интересом - и вспоминал невольное разочарование, охватившее его после самой первой поездки по Городу. Тогда ему потребовалось время, чтобы понять, чем оно было вызвано, и лишь вернувшись домой, он осознал, что подспудно ожидал увидеть, ступая на землю Туруса.
   Крылья.
   Какие представления о турусцах выносит из школьной программы среднестатистический выпускник? Мотыльки, живущие в ульях, постоянно танцующие среди больших цветов и маленьких деревьев, а при необходимости впадающие в спячку. Вот, пожалуй, и все. А какие еще стереотипы может сформировать на редкость упорная эксплуатация рекламой и СМИ этих двух образов - крыла и танца? Чего стоят одни названия бестселлеров последних десятилетий - "Танцы на крышах"; "Полет на одном крыле"; "Танцор и во сне"... "Когда отказывают крылья". "Танцуй и люби". А кинематограф? Последний гвоздь сезона - двухсерийный мюзикл "Тот, кто живет танцуя". А детские игрушки? Взять хотя бы ту коллекцию крылатых Барби, на которое недавно в супермаркете обратила его внимание Веста. И так... сколько уже? Почти тридцать лет, в бесконечно-однообразных вариациях. Что поделать, людям требуется романтика.
   Поймав удивленный взгляд Бортмана, он убрал с лица улыбку и сказал:
   - Мне нужно связаться с Месгрейвом.
  -- Конечно.
   "В сущности, это простая формальность, Гордон. Не скрою, неожиданная отставка этого старейшины застала нас врасплох, но, в конце концов, мы первые, кто сумел заключить Договор. За нами сила традиции, а это главное. Нас знают. Нам, в целом, доверяют. Мы почти треть века ведем с ними дела, и пока что не было ни одной осечки".
   Теперь уже была.
  
  
   Они свернули к высокой темно-серой ограде, за которой видны были корпуса, большие и поменьше, соединенные узкими переходами - строение, очень типичное для Туруса, так называемый улей. В него сотрудников корпорации переселили полтора года назад, когда Кроной было принято, в числе прочих, решение о том, что уровень жизни землян в Городе не должен сильно отличаться от среднетурусского.
   И ему пришлось заново привыкать все делать вручную.
  -- Я связался с Коваленко, - сказал Бортман, - он едет сюда. Через час устроим совещание. - Замолчав, он вгляделся в выходящего с их территории турусца в бледно-зеленом камзоле и недовольно пробормотал: - Опять! Куда ни глянешь - всюду он...
  -- Кто это? - спросил Гордон. Пока все они казались ему на одно лицо, но этого человека он, кажется, уже видел. В порту, в день своего прибытия: он вглядывался в группу оживленных мотыльков в ярких пёстрых одеждах, а один из них, встретившись с ним глазами, улыбнулся и помахал рукой.
  -- Да есть тут один... Служит при Заповеднике, но всюду, где может, суёт свой нос. Держитесь подальше от него и ему подобных. Из-за таких процветает контрабанда, а согласно последнему распоряжению Кроны, все замеченные в нарушениях торгово-промышленного Соглашения, в том числе "контрабандном ввозе на Турус предметов и произведений искусства", высылаются с планеты без права возврата. Для нас с вами это означает понижениее по карьерной лестнице, а то и потерю места. Гордон, будьте осторожнее, особенно теперь. Не забывайте о конкурентах. Малейшая оплошность с нашей стороны - и мы сами вкладываем бомбу им в руки.
  -- У вас большой опыт.
   Бортман холодно посмотрел на него, нахмурился.
  -- Шекли. Я лишь желаю вам добра, а с вами и самому себе. Нам нужен этот контракт. Если мы его не получим, то не сможем даже свернуть производство. Абсолютно все в курсе последнего распоряжения, однако контрабандистов хватает даже среди членов экипажа "Зарницы". И поверьте, сейчас, когда за моей спиной целых десять турусских лет, а впереди все льготы, с ними связанные, мне меньше всего хотелось бы попасть под чей-нибудь импульс.
  -- Я не интересуюсь контрабандой, - внес ясность Гордон, и вышел из машины, предоставив возможность Бортману отвести её в гараж.
   Забыть о конкурентах было бы довольно сложно. Здесь, на Турусе, он не мог проследить их шагов. Но просчитать мог. "Темпы" были сравнительно молодой, растущей, и, значит, агрессивной компанией, единственной, кроме "Кометы", сумевшей прорваться на Турус уже после того, как полтора года назад был принят закон о Мере присутствия. И очень вероятно - хотя прямо об этом не говорилось, - что преждевременная отставка старейшины, из-за которой и закрутился весь этот клубок, была как-то спровоцирована ими с целью из мутной воды выудить свой собственный Договор на добычу целита.
   Он брел через сад к корпусу, рассматривая карликовые деревья, и скоро заметил на земле копошение: муравьи текли по песку двумя параллельными живыми дорожками. Следуя за одной из них, он свернул за угол; сделал несколько шагов и столкнулся с черноусым человеком в униформе. Молодым стюардом с "Зарницы", собственного космолёта корпорации, три дня назад доставившего его на Турус. Звали его Антон, фамилии Гордон не помнил.
  -- Это вы, господин Шекли! Быстро вы управились? Как прошла церемония?
  -- Могло быть лучше, - сдержанно сказал Гордон, стараясь, чтобы лицо у него не стало каменным.
   Антон огляделся по сторонам и натянуто улыбнулся:
  -- Ну, как вам Город? Похож на муравейник, правда? - Голова у него была гладко выбрита - как у почти всего экипажа, включая женщин. Своего рода визитная карточка, знак приобщения к культуре Туруса. - На меня он всякий раз производит потрясающее впечатление: город-муравейник с домами-ульями - для мотыльков, которые питаются насекомыми!
  -- В самом деле, - вставил Гордон.
   Замолчав, Антон облизнул губы.
  -- Конечно, есть люди, которые расскажут всё это лучше меня. Вы еще не познакомились с Клавдией Шульц? Напрасно. Очаровательная женщина, и может оказаться вам полезна. Она работает совсем рядом - вон, видите маленький корпус, сразу за садиком? Она называет его флигелем. Идемте!
   Он повернулся и быстро пошел между карликовыми яблонями, и Гордону, не имеющего желания объяснять, почему у него нет настроения с кем-либо знакомиться, ничего не оставалось, как идти за ним, до самого флигеля выслушивая комплименты в адрес Клавдии Шульц - так же, как почти всё время полёта. На "Зарнице" он был единственным пассажиром, и стюард не отходил от него ни на шаг.
   - Это снова я, - весело возвестил Антон, врываясь внутрь. - И не один - встречайте!
   Гордон вошел следом. Внутри флигель, невысокий, как все здешние строения, оказался неожиданно просторным: много воздуха и много места, несмотря на то, что все предметы в комнате отличались массивностью: рабочий стол у окна, шкафы с дисками до самого потолка, старомодное кресло, в котором сидела Клавдия Шульц, чашка в ее руке. Из-за цветных вставок в стеклах повсюду на мебели и ковре дрожали зеленоватые блики.
  -- Знакомьтесь, Клавдия. Это Гордон Шекли из "Кометы", прибыл два дня назад.
   Она оторвалась наконец от компьютера и повернулась к ним, спиной к огромному, в полстены, экрану, на котором шли кадры фильма, похожего на тот, который прилагался к "Краткому курсу истории Туруса": большое полупустое помещение с рядом детских кроваток; три старых турусца, негромко переговариваясь, по очереди изучают каждую.
  -- Господин Шекли представляет корпорацию "Комета" на церемонии Продления контракта, - продолжал Антон, кивая попеременно то ему, то Клавдии.
   Клавдия внимательно посмотрела ему в глаза. Он приготовился к обязательным вопросам о первых впечатлениях от Города или о Церемонии.
   Но она не спросила.
  -- Рада познакомиться, - сказала она звучным низким голосом. Не первой молодости, ширококостная, довольно плотная, с короткой стрижкой жестких волос и накрашенными губами, она не встала навстречу гостям, руки не протянула и даже не поставила чашку. - Всегда приятно видеть новые лица. - Пожалуй, чуть слишком низким - беспрерывно курит, должно быть.
   Над верхней губой у нее тень лежала очень густо. Гордон перевел взгляд на озаренного улыбкой Антона.
  -- Господин Шекли впервые на этой планете. Я взял на себя смелость сказать ему, что вы всегда поможете добрым советом.
   Клавдия любезно кивнула.
  -- Почему нет?
   Гордон улыбнулся.
  -- А это Бьорк Ки, - она указала на молодого изящного турусца в свободном зеленом камзоле, сидящего за вторым столом, которого он сперва не заметил. - Бьорк социолог и на данный момент мой добровольный помощник... поскольку собственный мой ассистент вроде как в отпуске.
  -- В бессрочном, - подхватил Антон. - В связи с Мерой присутствия. Что это у вас, Клавдия? - Он с любопытством указал на экран, где самый старый мотылек поднимал с кроватки толстощёкого малыша. - Новый ролик? Снова древний обычай?
  -- Церемония принятия в род.
  -- Покажете? Думаю, господину Шекли тоже интересно будет познакомиться с традициями Туруса.
   С экрана доносились шорох одежды, шарканье старческих ног, плач и воркование младенцев. Старики приблизились к последней в ряду кроватке, в стороне от остальных...
  -- Пауза, - скомандовала Клавдия и старцы замерли вполоборота к серьёзно глядевшему ребенку. - Присаживайтесь, господин Шекли. Кофе?
  -- Просто Гордон. - Спросить про записи, о которых говорил Бортман? Он покосился на любопытные лица Антона, Бьорка... Лучше в следующий раз. - Мне пора, к сожалению: наверное, меня уже потеряли коллеги.
  -- Заходите, когда будет время, - пригласила Клавдия, вновь запуская фильм.
  

* * * * *

   Коваленко появился не один. С ним вместе прибыл турусец, точнее, транстурусец. Жук. Жук в бронированном панцире. Фактор Х. На хрупких, изящных "мотыльков" он походил не больше, чем разлинованная строгими полосками машина Бортмана на яркие, радостно-аляповатые местные автомобили. Фигуры приземистых, тяжеловесных созданий с коричневой кожей часто мелькали в Городе - слишком, пожалуй, часто, - но впервые он увидел "жука" так близко и был не в силах оторвать от него взгляд. Впечатление физической крепости вблизи подтвердилось, хотя никакого эквивалента хитиновому покрову, конечно, не было и в помине - просто крупный, устойчивый силуэт наводил на мысли о чем-то или ком-то, принадлежащем только земле. Снова вольности образного мышления.
  -- Добрый вечер, - сказал, точнее, сказала "жук" по-английски, а затем перешла на собственный язык, быстрый и частый. Голос у нее оказался по-девичьи мелодичным, а лицо - вполне привлекательным.
   Переводчика при ней не было, и Гордон поспешно включил свой:
  -- ...Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы больше такого не повторилось. - Она переглянулась с Коваленко и продолжила: - Однако будет лучше, если уважаемые партнёры не станут выходить сегодня в Город и в ближайшие несколько дней проявят осторожность.
  -- Да, конечно, - отозвался Гордон, глядя в ясные золотистые глаза собеседницы.
   Ее кожа казалась туго натянутой и потому жесткой. Тоже обманчивый эффект, но довольно сильный. Из-за возни с переводчиком он не уловил ни ее имени, ни звания, но ясно было, что главный здесь на данный момент - она.
  -- Если отправитесь в Город, лучше не выходите из машины. Пока вы в ней, вы на земной территории.
   Когда она ушла, Бортман спросил резко:
  -- Почему вы так долго? Что случилось?
   Коваленко со вздохом опустился в кресло и закрыл глаза.
   - Я не мог до вас дозвониться. Барахлит связь. У моего автомобиля оказались проколоты шины. Я пошел по шоссе, чтобы поймать попутку, но ко мне подбежал какой-то человек. Транстурусец. Он схватил меня за руку и начал кричать что-то о необходимости пересмотреть условия Договора, согласно которому семьдесят процентов прибыли от реализации целита отходит инопланетным пройдохам. Стала собираться толпа... Мне удалось связаться с Нейллин, и она как-то свела конфликт на нет; а потом привезла меня сюда.
   - Ясно, - кивнул Бортман. Он не казался шокированным.
  -- А раньше такое случалось? - поинтересовался Гордон.
   Помолчав, Бортман с явной неохотой произнёс:
   - Пару раз. Но то были "неготовые" жуки, за которыми не стоял ни улей, ни какая-нибудь социальная группировка; к тому же нам были принесены официальные извинения. Мы не стали поднимать шум.
   - Другими словами, вы не стали включать это в отчёт.
   - В последние месяцы такие вещи для нас не редкость. Обычно они ничем не заканчивались.
   "Мы потому и посылаем именно вас, Гордон: вы умеете быстро перестраиваться и способны улавливать намёки".
   - А теперь?
   Целую минуту ему пришлось ждать ответа. Наконец, выпрямившись на краешке кресла, Бортман начал:
   - Мне сообщили, что под утро в отдалённых жилых районах крайние группировки устроили нечто вроде митингов возле домов "нашей" Верхушки.
   - И чего они требовали? Тоже пересмотра Договора?
   - Нет, эти в принципе против нашего присутствия. Затем они двинулись в центр, но там их остановили.
   - Когда вы получили сообщение?
   - Когда вы вошли в Зал проведения церемоний. Мне позвонила Нейллин. - Глянув на Гордона, он нахмурился. - Вы же знаете, что с тех пор, как вступил в силу этот их закон о Мере присутствия, нас здесь осталось три с половиной человека. У нас нет людей для собственной информационной службы, по крайней мере официальной.
  -- Да, я в курсе.
   Общим направлением политики последней Кроны было "Турус для турусцев". Закон о Мере присутствия гласил, что в каждый конкретный момент времени на Турусе должно находиться "не более одного землянина на десять тысяч коренного населения".
   - Но вы говорили, что в своих осведомителях вы вполне уверены?
   - Гордон, мы на Турусе, - сказал Бортман, откидываясь на спинку. - На планете бескрылых бабочек, единственный вид искусства которых - танец, а национальное животное - паук...
   - Хенк, - укоризненно перебил Коваленко.
   - Так оно и есть, и лучше будет, если Гордон будет с этим считаться. Лучше для всех. Вспомните, как наши предшественники бились, пытаясь объяснить им, почему на деловые встречи не стоит опаздывать (и хорошо бы их вообще не пропускать), а от принятого решения лучше не отказываться. И что залечь в спячку - не лучший способ реакции на кризисную ситуацию. Двое моих осведомителей в свете вчерашних событий ушли в Заповедник. Вас удивляет, что они не потрудились сообщить мне об этом?
   - Ну ладно, ладно, - сказал Коваленко, вздохнув. - Давайте решать, что делать. Что сказал Месгрейв? - повернулся он к Гордону.
   - Что созывает Совет директоров. И чтобы мы разработали свой план, а завтра согласовали его с ними. Мы говорили всего пару минут: он быстро отключился.
   - Понятно, - кивнул Коваленко. - Ну что ж... Хенк, как вы оцениваете обстановку?
  -- Думаю, - отозвался Бортман, - если в ближайшие пару дней не объявят о распаде Торгово-промышленной Верхушки, всё еще можно поправить. Я хочу сказать, что можно будет провести эту церемонию, как планировалось. Без пересмотра условий.
   Гордон счёл нужным возразить:
   - Но, раз уж на то пошло, именно такое требование они и могут выдвинуть.
   - Вряд ли, - раздумчиво сказал Коваленко. - Договор был заключён около тридцати лет назад. Пересматривать его теперь - значит создавать беспрецедентную ситуацию, то есть то, чего они боятся больше всего.
  -- Ситуация уже создана, - заметил Гордон.
   Бортман покачал головой.
   - Поверьте, теперь им самим не меньше нашего хочется её сгладить. Вас не было здесь, когда шли дебаты о Мере присутствия. Горстке старейшин при поддержке или, лучше сказать, под влиянием "готовых" жуков удалось убедить Крону в необходимости выселить с планеты большую часть землян; но выселением руководили уже другие. Большинство мотыльков, сумевших принять решение (или тех, кому его навязали), вскоре оказались в Заповеднике, и многие Верхушки распались. Собственно, последствия того кризиса ощущаются и посейчас.
   Гордон не стал напоминать, что на упорное нежелание мотыльков создавать прецеденты они делали ставку с самого начала, однако чего-то, по всей видимости, не учли. "Вам нужно только подыграть им, Гордон, и всё - и они ваши".
   - Мне кажется, нам следует разработать оба варианта, - сказал он наконец, глядя в холодные голубые глаза главного инженера - человека, у которого даже машина напоминала деловой костюм. - Лучше мы потеряем часть прибыли, чем весь завод.
   - Конечно, - чопорно кивнул Бортман. - Нам следует незамедлительно подать прошение о повторении Церемонии, и этим займусь лично я.
   - Когда, как вы думаете, можно будет ожидать результата?
  -- Где-нибудь через два дня нам сообщат, рассмотрена ли наша просьба. И, соответственно, при благоприятном исходе еще дня через три назначат повторную Церемонию. - Бортман поднялся, одернул пиджак. - У нас есть несколько дней, чтобы разработать подробный план. За это время могут поступить новые сведения.
   Гордон пошёл проводить их до двери.
   - Вам не в чем себя упрекнуть, - сказал Коваленко, пожимая ему руку на прощание. - Никто не добился бы большего.
   - Господи, насколько всё было бы проще, если бы провести эту Церемонию мог кто-то из вас! Ну зачем им понадобился незнакомый человек - фактически со стороны?
   - Предельность статуса, - объяснил Коваленко. - У них считается, что средний человек может хорошо делать лишь что-нибудь одно. А может, им просто надоедает годами видеть одних и тех же людей, - добавил он, выходя.
  

* * * * *

  
   Закрыв дверь, он попытался понять, почему всякий раз после общения с коллегами, на которых он всецело должен был здесь полагаться, у него остаётся мутноватый осадок. Пожалуй, дело не в Коваленко. С ним, человеком уже пожилым и очень интеллигентным, у Гордона проблем не было. Но вот главный инженер постоянно ставил его в тупик.
   Бортману вроде бы нечего было поставить в вину. Он знал, что делал. Он был подтянут, энергичен и корректен. Он добросовестно отвечал на вопросы и делился информацией. Но разговаривал он как будто стоя, и Гордону не удавалось сократить между ними дистанцию. На Земле, в многолюдных отделах корпорации это, возможно, было бы ни к чему; но они находились на Турусе и втроём должны были вытягивать ситуацию.
   Он вернулся в комнату, которая, как все помещения в "улье", была стандартной планировки и чётко делилась на три функциональных сектора. В спальной части находились широкий диван, два бра над ним и тумбочка рядом; в рабочем уголке - письменный стол и шкафчик для дисков; оставшаяся треть отводилась для хранения одежды и всего остального. Между "кладовой" и спальней находилась непонятного назначения ниша.
   Пройдя в рабочий уголок, он включил компьютер, настроил экран на умеренную яркость и он поискал в "Кратком курсе истории" упоминания о пределах статуса. Он знал, что это такое, но объяснить незнающему затруднился бы. Информации оказалось достаточно, но вся она сводилась к тому, о чем ему одной фразой сказал Коваленко: количество взятых на себя обязанностей обратно пропорционально качеству исполнения каждой; часто встречалась ссылка "см. также статью Валентность статуса". Он освежил в памяти и ее.
   "Под валентностью статуса понимается способность индивида поддерживать определённые связи как личного, так и общественного характера, а также выполнять связанные с ними обязанности.
   В подавляющем большинстве турусцы держатся сплоченно, поддерживая тесную связь между членами семьи (точнее, клана, поскольку под одной крышей часто проживает несколько семей, кровная связь между которыми прослеживается уже с трудом). Такие "дома" представляют собой большие строения с разветвленной сетью корпусов и множеством переходов между ними, чем объясняется закрепившееся за ними в земной культурологии название "ульи" (один из возможных переводов слова тирин).
   В фольклорных текстах и поэзии турусцев часто встречается образ человеческой личности как сердцевины цветка, каждый из четырнадцати лепестков которого символизирует потребность человека в определенного рода отношениях, или статусах (другой частотный образ - насекомое с четырнадцатью конечностями).
   Согласно одной из общепринятых классификаций, статусы делятся на оппозиционно-парные ("родитель - ребенок", "наставник - ученик", "прародитель - внук", "дядя - племянник", "начальник - подчиненный" и некоторые другие) и взаимно-возвратные (друг, брат, возлюбленный, партнёр и т. п.). Соответственно, личность считается полноценной (или обладающей жизнеспособностью, что для турусцев означает отсутствие стремления войти в состояние Сна -> см. ст. Сон) тогда, когда число прикрытых валентностей близко к четырнадцати. Т. е. конкретный индивид должен иметь родителя, наставника, друга, подчинённого, и т. д., и сам при этом выполнять обязанности родителя, учителя и т. п.
   Целью существования домов-ульев является контроль за выполнением статусных обязанностей и обеспечение реализации максимально полного набора статусов (основная задача Патриаршего совета).
   Постоянное обилие родственников создает вокруг индивида своеобразный рынок свободных валентностей, с правом выбора и замены; если кто-нибудь из членов клана покидает улей, его освободившиеся валентности немедленно распределяют между собой оставшиеся. Однако следует отметить, что не все статусные отношения подлежат регулированию в равной степени.
   Так, в "системе четырнадцати" выделяют статусы кланово-обязательные (к таким относятся "родитель - ребенок" и "наставник - ученик"), кланово-желательные ("прародитель - внук"), социально-необходимые ("начальник - подчиненный", сотрудник, партнёр) и личные (возлюбленный и друг). Последние практически не контролируются кланом..."
   Со вздохом Гордон отвернулся от экрана. С этим и робот справится? Безумие какое-то!
   Ему было ясно дано понять, что в случае успеха его ждет повышение и перевод в формирующийся экспериментальный мейлианский отдел, на текущий момент самый заманчивый для молодых энергичных сотрудников. Случай неуспеха не обсуждался; но он понимал, что слишком многого от него никто не ждёт. Борьба с факторами производственного риска на Турусе начинала обходиться слишком дорого.
   Однако спрос на целит продолжал стремительно расти.
   Любые целитопродукты, давно обогнавшие в цене драгоценные металлы, шли нарасхват, от классических препаратов, не имеющих сильных побочных эффектов, не вызывающих аллергии и способствующих быстрому общему оздоровлению организма на клеточном уровне (включая восстановление зубных тканей), до новинок - биокорректоров индивидуального изготовления, стимулирующих, согласно последним данным, способности к интенсивной интеллектуальной деятельности... Целебное воздействие целит оказывал только на землян - турусцам он был ни к чему.
   К вечеру позвонил Коваленко и сообщил, что договорился с Клавдией Шульц и она подберёт ему записи предыдущих церемоний Продления для "более детального исследования".
   - И вообще поговорите с ней о том, о сём, - посоветовал он в конце и с чувством добавил: - Обворожительная женщина.
   Пожав плечами, Гордон вернулся к компьютеру и продолжил работу над схемой церемонии, пока не раздался деликатный стук в дверь.
   Это был посыльный с заказанным ужином. Вернее, посыльная. Молоденькая тонкая девушка с едва заметным пушком вместо волос. Вкатив в комнату столик, она дотронулась до переводчика, прикрепленного к одежде на груди. Он пискнул и засветился, подтверждая готовность к работе. Девушка застенчиво улыбнулась и что-то произнесла.
   - Рада вас видеть, - услышал он через пару секунд, когда приборчик справился с переводом. - Вам правда у нас нравится?
   - Очень нравится, Шейли, - сказал Гордон, и ее переводчик чирикнул, - спасибо.
   Шейли принадлежала к очень распространному типу турусцев. Огромные продолговатые глаза цвета кофе с яркими белками. Вторые брови, идущие под острым углом к первым. Чуть бесформенный рот. Красиво посаженная голова, гибкое, хрупкое тело, танцующая походка и плавная легкость во всех движениях. Глядя в ее юное лицо с прозрачной оливковой кожей, он снова подумал о том, как, в сущности, мало он знает о настоящей жизни Туруса. О той же трансформации, например. О времени, которое она занимает; о переменах, производимых ею во внешности и психике мотыльков... С этим и робот справится?..
   Потупившись, девушка извлекла из-под салфеток маленький букетик и протянула ему.
  -- Приятных вам снов, - проговорила она и проворно скрылась за дверью.
   Улыбаясь, Гордон поднес цветы к лицу. На этот раз маргаритки. Вчера были тюльпаны, а позавчера - флоксы. Он уже привык, засыпая и просыпаясь, чувствовать аромат цветов, тонкий и нежный.
   Правило номер три: не принимать выражение чужого импульса за нечто большее. Или за желаемое. Он положил маргаритки на столик и приподнял крышку с тарелки. Обычные спагетти с соусом. С местной кухней он не экспериментировал.
   В его первый вечер на Турусе вместе с заказом Шейли принесла угощение от ресторана - нечто колбаскообразное, цвета плавленого сыра, очень и очень сомнительное на вид, объяснив, что это катаба - деликатес и её любимое блюдо. Незаметно подключив словарь, Гордон тут же выяснил, что катаба - это "личинка крупного насекомого подвида непарнокрылых, обитает в травянистых лесах средней полосы Туруса, в длину достигает сорока сантиметров, передвигается при помощи многочисленных ложноножек..." Гусеница. Большая жирная гусеница плавала перед ним в узорчатой тарелке, и он мужественно, под любопытным взглядом девушки, отрезал маленький упругий кусочек. Ожидаемых спазмов не последовало: вкус напоминал недоваренного кальмара со специями, но съесть больше он тогда не рискнул. Покончив со спагетти, он подключил ко всё еще мерцающему экрану камеру, поставил на тумбочку возле дивана графин и цветы в стакане с водой и долго лежал в темноте, глядя, как перед ним разворачивается видимая жизнь Туруса, заснятая им в первые два дня, и гадая, что больше всего понравилось бы Весте - сам Город или его слегка инфантильные, но совершенно очаровательные обитатели.
   Подобно его комнате, Город четко делился на части: жилую и торговую; промышленная располагалась за его границами. Жилая часть казалась полусонной и производила впечатление глухой провинции. Никто никуда не торопился, машины проезжали нечасто и еле двигались. Дома, невысокие, редко двухэтажные, не заслоняла зелень - сады вокруг них сплошь состояли из карликовых деревьев, подобранных по цвету листвы и форме крон. На широких крышах тут и там появлялись турусцы и танцевали, танцевали...
   Несколько раз камера виляла, когда ему приходилось сворачивать, уступая дорогу огромным мохноногим муравьям. Насекомые ползли уверенной вереницей, перетаскивая лепестки, ветки и прочий важный груз, спеша добраться до цели - полутораметровых муравейников, построенных ими в самых неожиданных местах. Муравейники были обнесены резной решеткой и имели специальное обозначение на картах - трапеция под крышечкой.
   В торговой части народу на улицах было больше. Мотыльки вели себя так, словно на минутку, в домашнем халате, выскочили в соседнюю булочную. Многие перекрикивались через улицу, с ответно откровенным любопытством разглядывали Гордона, идя вровень с его машиной, улыбались ему. Одни громко смеялись, кипуче жестикулируя во время разговора; другие неожиданно срывались с места, проделывали несколько танцевальных па и как ни в чем ни бывало возвращались к собеседнику. Свободная одежда, преимущественно зеленых, желтых и лиловых тонов, не стесняла их движений. Попадающие в кадр охотно позировали; большинство говорили что-то по-туруски, некоторые щеголяли парой гладких фраз на одном из земных языков - английском как правило. Способности турусцев к языкам давно вошли в пословицу - так же, как и нежелание доводить до конца начатое.
   Артисты! Артисты, живущие во власти Импульса, легко усваивающие чужой язык и не внимающие чужой логике...

* * * * *

   Утром он пошёл через сад к флигелю. Муравьи уже не мигрировали; над миниатюрными деревьми гудели шмели.
   Из дверей, опережая его, выскочил Бьорк и немедленно жизнерадостно поинтересовался:
   - Ну, так как вы находите наш Турус? - Английским он владел совсем неплохо.
  -- Потрясающе, - с дежурной улыбкой, хотя вполне искренне, ответил Гордон.
   Клавдия сидела у огромного экрана, закинув ногу на ногу. На ней был темный костюм с простой прямой юбкой. Туруски предпочитали брюки - в городе не культивировались различия в мужской и женской одежде.
  -- Гордон, - сказала она глубоким звучным голосом. - Садитесь. Я уже слышала о вчерашнем событии. Мне очень жаль.
  -- Не всё потеряно.
  -- Да. И что вы намерены делать теперь?
   Он уселся в широкое кресло.
  -- Хочу получше познакомиться с Городом. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать.
  -- Смотря кем написано, - заметила Клавдия.
   В комнату ввалился Бьорк, приседая под грудой бумаг. Бумажные листы он сложил на широкий стол у окна, расправил бережно и глянул на Клавдию.
  -- Вон те справа, - сказала она ему. - Можно уже вернуть. Отнеси их в машину. А новые начнем обрабатывать вечером.
  -- Конечно. - Он сгреб со стола две стопки, зажал локтями и быстро вышел, открыв дверь ногой.
   Гордон, нахмурясь, посмотрел ему вслед.
  -- Разве вчера кожа у него была не зеленой?
   Клавдия усмехнулась.
  -- Зеленая кожа колоритнее, правда? И как-то уместнее. Мотыльки! - Ее лицо было хорошо освещено, и он ясно видел, что насчет усиков у нее над верхней губой он поспешил с выводами. Как и насчёт возраста - пожалуй, она была лишь немногим старше его. - Мне поначалу тоже трудно было не пытаться увидеть в них насекомых - тем более что темпераментом они напоминали мне кузнечиков. Подвижных, общительных кузнечиков, которые просто обязаны быть зелеными.
  -- Я видел много зеленых турусцев, - сказал Гордон, - на улицах.
   Она кивнула.
  -- Накрашенных. Людей с натуральным зеленоватым оттенком кожи я встречала... да, фактически три раза, если не считать Шейли.
  -- Накрашенных?..
   - Такой цвет - большая редкость. Настолько большая, что приносит удачу его "носителю" - согласно одному поверью.
   - Есть и другие? - Он незаметно огляделся по сторонам, ожидая увидеть - что? Пожалуй, пепельницу. Массивную, глубокую, под стать всей комнате.
   - Сколько угодно. Иногда, особенно в отдаленных районах, от "зелененьких" прячут грудных детей и вообще стараются их избегать, особенно с утра пораньше.
   - Забавно, - заметил Гордон. Пепельницы нигде не было. А с чего он вообще взял, что она курит? - Но ведь это свидетельствует лишь о предубеждениях и суевериях.
   - Да, они в это верят. Как и мы, впрочем. Возьмем ярко-рыжие волосы: с одной стороны, на Земле они весьма популярны, а с другой... В детстве рыжих часто дразнят; считается, что из рыжих девушек выходят не очень хорошие жены, что рыжие постоянно влипают в какие-нибудь передряги... И так далее.
   - Я не сталкивался с этим на Земле, - сказал он дипломатично.
   - Сталкивались, - уверенно возразила она. - Просто не обращали внимания.
   - Ну что ж, если так, значит, предубеждения у нас сходные.
   - Посмотрите, какую я собрала статистику. - Она развернулась и дала команду компьютеру.
   На экране возник крупноплановый портрет: турусец в сине-зеленом камзоле, с лентами на рукавах и блестящей синей повязкой вокруг головы, чуть высокомерно, важно смотрит прямо в камеру. Кожа у него заметно отливала зеленым. Назвать его мотыльком не поворачивался язык.
  -- Это знаменитый военачальник прошлого, - сказала Клавдия, - или, точнее, вожатый. А это, - она вызвала другую картинку, - один их наиболее уважаемых в наше время старейшин, отец того, с кем вам пришлось иметь дело на церемонии Продления. - У старейшины был мягкий взгляд, волевой подбородок и зеленая кожа более светлого оттенка.
   Гордон подвинул кресло ближе к экрану.
  -- А еще?
  -- Это самый самобытный поэт последних двух столетий. Его баллады изобиловали пародиями на канонические вирши и вызвали немало скандалов, что в целом для культуры турусцев нехарактерно. Это величайший учитель танцев. - Она меняла кадры один за другим, сопровождая их краткими комментариями. - Выдающийся политик. Ученый. Дальше у нас кто? Верховный жрец - видите, тоже зелененький...
  -- Да, занятное совпадение, - сказал наконец Гордон.
   Клавдия продолжала пролистывать картинки, не отвечая. Он спросил:
  -- Вы не склонны считать это совпадением?
  -- Да как вам сказать... Видите ли, из тех трех зелененьких, которых я знала лично, один был видным деятелем культуры, а второй жрецом.
  -- Ну хорошо, - сказал он, подумав, - это объясняет, почему они красятся в зеленый цвет: стремятся походить на своих лидеров. Но никак не то, почему они считают зелененьких вестниками несчастья.
   Она посмотрела на него очень внимательно.
  -- Вы не гуманитарий.
  -- Простите?
  -- Вы относитесь к информации как человек с техническим складом ума. То есть во всём ищете систему, которая функционировала бы как часы; а то, что в неё не укладываться, склонны недооценивать.
   Гордон возразил:
  -- Мы собираем самые разные данные. Особенно о тех старейшинах, с кем нам приходится вести дела. Их любимые блюда. Размер улья. Хобби. Любимые фигуры в танце. Темперамент...
  -- Да, но что вы потом с ними делаете?
   Что они делают? Используют как могут, чтобы получить драгоценный целит, разумеется.
  -- Надеюсь, я вас не обидел? - спросил он осторожно. - Возможно, во всем этом что-то есть, просто... Не все же жрецы, знаменитые ученые и политические деятели были зеленокожими?
  -- Разумеется, нет. Так же, как не все выдающиеся земляне отличались высоким ростом, могучим телосложением, орлиным профилем или пронизывающим взором. Но, как вы правильно отметили, что-то в этом есть. Я подобрала для вас записи с церемонии Продления. Но думаю, они не многим отличаются от тех, которые вы наверняка уже просматривали.
  -- Благодарю... - Гордон принял небольшой круглый диск, автоматически опустил его в карман. Со стены на него смотрели черные умные глаза зеленоватого родственника одного из представителей Торговой Верхушки. Интересно, которого? - И насколько, по-вашему, для них важны такие поверья?
   Клавдия не глядя шелкнула клавишей, вернув на экран то, что было там до его прихода.
  -- Практически все ныне существующие традиции, обычаи и церемонии опираются на какой-нибудь миф или предание. Вот, например, церемония Принятия в род - снята в прошлом месяце в одном из крупнейших ульев - над ней я сейчас работаю. - Это был ролик с младенцами и стариками, который он уже видел. - Восходит к Мифу об ограничении душ. Вы с ним знакомы?
  -- Боюсь, что нет. Я вообще плохо знаком с фольклором.
  -- Может быть, и напрасно. - Она отключила звук. - В двух словах он сводится к следующему: Творец никому не дает всех благ, так что, получая что-то одно, автоматически лишаешься другого. Церемония проводится каждые полгода. Теперь смотрите.
   Сгорбленный морщинистый старик, склонившись над крошечным малышом, пристально, не мигая глядел на него, словно гипнотизируя. Малыш безмятежно спал.
  -- В определенный день всех родившихся за последние шесть месяцев детей приносят в специальное помещение, чтобы самый старший член рода дал им свое благословение.
   Тихо скрипнула дверь; Бьорк на цыпочках прошел к столу, принялся чем-то шуршать.
  -- Патриарх осматривает каждого ребенка и определяет, что в нем заложено от природы и чего от природы не хватает - считается, что в этот момент он прямо связан с самим Творцом.
   Рассмотрев, старик поднял ребенка на руки, его губы двигались, беззвучно шепча какие-то слова.
  -- Его задача - пожелать младенцу того, в чем он, скорее всего, в жизни будет испытывать самую большую нужду. Определить его слабое место и своим пожеланием как бы защитить, сделать сильнее...
   Старейшина в сопровождении двух своих помощников, чуть менее дряхлых, чем он сам, продолжил свое "путешествие"; остановился перед другим ребенком.
  -- Ему он скажет что-то другое? - уточнил Гордон. Зрелище невольно завораживало своей неторопливой торжественностью.
  -- Наверняка, - кивнула Клавдия. - Хотя всего типов традиционных пожеланий-благославений не так много.
   Этот осмотр завершился быстрее; патриарх коснулся детского лобика и пошествовал дальше. Он был уже почти у самой стены, перед ним оставалось две кроватки: одна повыше, с нарядным покрывалом, другая, чуть в стороне, обычная. Тихий младенчик на первой испугался, когда его взяли на руки, и захныкал. Старик успокоил его и уложил на место, что-то бормоча; затем повернулся к последнему из непринятых.
   Резко затренькал будильник в больших часах на руке у Клавдии, сменился нежными переливами. Она остановила звон, затем остановила фильм.
  -- Простите: мы добрались до самого интересного, а у меня, как обычно в это время, назначена встреча. Но здесь останется Бьорк. Бьорк, будь добр, расскажи господину Шекли Миф об ограничении душ - ту часть, что мы недавно использовали.
  -- Охотно, - откликнулся Бьорк, оставляя в покое пачки бумаг.
  -- Еще раз прошу меня простить, - сказала Клавдия.
   Гордон встал, чтобы попрощаться; затем снова уселся. Бьорк выключил компьютер и сел напротив него в кресло Клавдии. Без зеленой краски он выглядел более земным - как актер, выбривший волосы и подрисовавший вторые брови. И одет он был не в камзол местного покроя, а в светлый костюм, почти такой же, как у Бортмана.
  -- Вас интересует наше мифотворчество, господин Шекли? Всегда рад помочь.
  -- Я просто подумал, что это может пригодиться мне для работы, - объяснил Гордон.
   Бьорк кивнул.
  -- Значит, Миф об ограничении? Начало там стандартное и не очень интересное. А суть... - Он придал лицу бесстрастно-торжественное выражение и раздельно произнес: - И понял Творец, что не сможет вложить в человека всех душевных богатств, по образу и подобию своему, и тогда ограничил он души человеческие, создав людей для любви, людей для почета и людей для поклонения. И дал он любимым - очарование, почтенным - талант, а властным - силу.
   Он умолк и уставился на Гордона, явно ожидая увидеть произведенный эффекта. Гордон склонил голову.
  -- Значит, - сказал он, выждав достаточно времени, - при принятии в род патриарх на земле исправляет ошибки небесного Творца: выявляет, каким был создан каждый из детей и силой своего пожелания наделяет его тем, чего он лишён от рождения.
  -- Да, - с удовлетворением подтвердил Бьорк. - Вы начинаете проникаться.
  -- А в основе церемонии Продления договора лежит какой-нибудь миф?
   Бьорк взглянул удивленно:
  -- Конечно, нет. Это не настолько древняя церемония. Она сложилась уже после того, как к нам приетели земляне.
  -- Да, действительно... Я и не подумал. - Гордон встал, рассеянно поблагодарил помощника Клавдии Шульц.
   Какую-то связь с этим мифом у церемонии Продления, пожалуй, всё же можно найти. Предельность статуса.
   В дверях он обернулся и спросил:
  -- А что вы делаете с такими роликами?
  -- Это заказ, - ответил Бьорк, тоже поднимаясь. - От одного из учебных заведений Земли. Сейчас мы его озвучиваем, а потом отошлем по назначению.
  -- Я еще зайду, - сказал Гордон задумчиво.
  

* * * * *

  -- Пожалуй, достаточно на сегодня, - произнёс он, глядя, как Коваленко достаёт из кармана серебристую упаковку и - второй раз за время совещания - кладёт в рот таблетку. - Все варианты мы обсудили, а повторная церемония назначена только на послезавтра.
  -- Кстати, - сказал ему Коваленко, - завтрашняя премьера, я узнавал, состоится. Это очень обнадёживающий признак: если бы они ожидали неприятных событий, то немедленно отменили бы представление. Я заказал вам билет.
  -- Вы считаете, мне стоит пойти? - спросил Гордон. - Может, лучше будет, если я продолжу изучение материалов?
  -- Думаю, полезнее будет сходить и понаблюдать за людьми в неформальной обстановке. Поговорить с ними. Почувствовать их темперамент. А материалы... Вы ведь согласны, Хенк?
   - С этим я не спорю, - сказал Бортман. - Мотыльков действительно необходимо почувствовать - тогда легче будет под них в нужный момент подстроиться.
  -- Ну же, Хенк, расслабьтесь. На заводе пока всё в порядке, да и мои силы заметьте, не беспредельны. Что меня беспокоит, так это то, что завод почти на весь день останется без присмотра, да ещё в такое время.
   Бортман нахмурился:
  -- В порядке? Вот уже почти год, как на заводе и не пахло порядком. Ни одного дня - спасибо закону о Мере присутствия. С тех пор, как, выселив с планеты земных рабочих, их заменили мотыльками... извините, турусцами, завод имеет все шансы стать убыточным. - Он повернулся к Гордону. - После каждой социальной встряски половина из них два-три дня не выходит на работу, а когда все же выходит, производительность труда падает почти на двадцать процентов. А если кто-то решает вдруг отправиться в Заповедник, - вы думаете, их посещает мысль поставить нас в известность? Они не из тех народов, которые слишком трепетно относятся к дисциплине...
   Гордон с сочувствием смотрел на Коваленко, бессрочного директора турусского завода, которому перевалило, верно, за семьдесят.
   - На заводе необходим постоянный жёсткий контроль, и осуществлять его можем только мы с вами, Серж, ибо год назад мотыльки настояли, чтобы остальной управленческий персонал также состоял из турусцев. А вы им потакаете.
   Коваленко вымученно улыбнулся. Завод ему явно давался нелегко. Держался он только благодаря целиту, но сегодня ему не удавалось скрыть накопившейся усталости. Гордон коснулся собственного биокорректора на рукаве пиджака. Здесь, на Турусе, он не чувствовал его обычного воздействия.
  -- Ладно, давайте и правда заканчивать. Мне кажется, все планы мы проработали достаточно подробно, - сказал Коваленко. - Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы, Гордон?
  -- Да, пожалуй. В отчётах мне несколько раз попадались ccылки на "истинную Меру присутствия", но определения я нигде не нашёл... впрочем, я столько всего просматривал, мог и не заметить.
   Коваленко посмотрел на Бортмана. Тот, помолчав, с видимой неохотой сказал:
  -- Дело в том, что в последние месяцы крайние группировки транстурусцев все упорнее настаивают на своей трактовке закона о Мере присутствия: ключевую фразу "один человек Земли на десять тысяч коренного населения Туруса" следует читать как "на десять тысяч активных турусцев". Другими словами, чем больше мотыльков улеглось в спячку, тем больше землян незамедлительно должно покинуть Турус.
  -- И сколько, - осторожно спросил Гордон, - нас здесь сейчас могло бы остаться?
  -- Чуть больше тридцати, - сдержанно ответил Бортман.
   Триста тысяч. Вот почему Город казался ему слишком пустым. А медленно кружащие птицы над ним напоминали стервятников.
  -- Но какой смысл выгонять нас с планеты, промышленность которой без нас наверняка бы уже развалилась? Тем более что платят они минералом, не представляющим для них особой ценности?
  -- Мы на Турусе. - Бортман устало закрыл глаза. - Здесь не в почете здравый смысл.
  -- Речь идёт не обо всех "жуках", Гордон, - пояснил Коваленко, - скорее об экстремалах.
  -- Но ведь они не имеют реальной власти?
  -- Не имеют, - подтвердил Коваленко. - Турусом правят старейшины, а старейшинами правит Традиция, согласно которой у вершин власти не могут находиться транстурусцы, да ещё "неготовые".
   Бортман мрачно возразил:
  -- Зато они становятся все более активными. И очень скоро, возможно, научатся добиваться своего. Для этого нужно всего-навсего твердо настоять на своем - ни один мотылек, похоже, не способен выдерживать прямое давление достаточно долго. Боюсь, что именно давлением - не могу сказать наверняка, с чьей стороны - и вызван наш недавний провал.
  -- Они в таких случаях просто не знают, что делать, - пробормотал Коваленко, - потому что совсем не умеют противостоять.
   Гордон и сам, будучи в Городе, обратил внимание, что жуки держались кучками и не то чтобы глядели враждебно, но, образно говоря, никому не улыбались. А мотыльки при их появлении как-то стихали и старались побыстрее прошмыгнуть мимо. Он покачал головой.
  -- Если так пойдет дальше, они окажутся под угрозой уничтожения.
  -- Уже оказались, - возразил Бортман.
   Коваленко со вздохом прошелся по комнате.
  -- Иногда у меня складывается впечатления, что они не понимают, что происходит. Ладно, Гордон, на этом мы, пожалуй, остановимся. Отдыхайте. Сходите погулять. Зайдите в какой-нибудь магазин или бар.
  -- И не берите с собой охрану, - посоветовал Бортман. - Пусть видят, что вы не нервничаете и у вас всё в порядке. Помните: ваша основная задача - им понравиться. Почаще улыбайтесь. Будьте раскованным.
  -- Правило номер один, - произнес Гордон. - "Не скрывайте эмоций без крайней нужды". Правило второе: "Реагируйте адекватно на нескромные вопросы". Ну и так далее.
   Бортман кинул на него быстрый взгляд.
  -- Да, разумеется, - сказал он, после паузы, еще сдержаннее, чем обычно, - я понимаю, что это первое, чему вас обучили ещё на Земле. Но если хотите моего совета, постарайтесь не забывать о том, что они не такие, как люди... я имею в виду, как мы, земляне. Иначе в конце концов вы расслабитесь, ситуация будет потеряна, а вы обнаружите, что успели заключить важную сделку или, того лучше, связать свою жизнь с туруской...
  -- Смешанные браки? - удивился Гордон. - Никогда о таких не слышал.
  -- Еще услышите. Но это потом. Сейчас нам нужно думать только о Договоре. Вы понимаете?
  -- Я понимаю.
  -- Старайтесь им понравиться, - повторил Бортман. - Вся ваша подготовка не даст ровным счётом ничего, если лично к вам они не проникнутся. Так что подыгрывайте им, улыбайтесь, демонстрируйте свою открытость. Следуйте своим импульсам... Но ни на минуту не забывайте, что они - не мы, - закончил он жёстко.
  

* * * * *

   Невдалеке от "улья" землян, почти у самой его ограды, толпились мотыльки. Человек пятнадцать. Все были очень возбуждены, и все пятнадцать шумели, пытаясь перекричать общий гам. Пестрая яркость их одежд придавала сцене сходство с птичьим базаром. Они сдвигались все теснее и кричали все громче и яростнее. На Гордона они не обратили ни малейшего внимания, что уже было странным, учитывая повышенный интерес к его персоне на улицах. Он вышел из машины и остановился. Переводчик растерянно пискнул и умолк: такая работа была ему не по плечу.
   К крикам добавились угрожающие жесты. Группа распалась на две половины, и от каждой отделился молодой турусец. Под взвинченные выкрики своих "сторонников" они начали наскакивать друг на друга; потом один из них с силой толкнул другого, и тот упал.
   - Все в порядке, Гордон, - голос за спиной заставил его вздрогнуть.
   Сзади неслышно подошла Клавдия.
   - Они сейчас успокоятся.
   - Вы думаете? - Он сильно в этом сомневался, но, как и она, продолжал стоять неподвижно.
   Упавший турусец вскочил и поднял с земли камень. Его обидчику кто-то немедленно вручил палку. Но остальная "команда" вдруг полностью преобразилась. Моментально воссоединившись, все как один бросились к противникам, схватили их за руки и окружили обоих двойным кольцом. После чего продолжающие оборачиваться и огрызаться через плечо (правда, уже без прежнего пыла) враги были уведены в разные стороны.
   Гордон повернулся к Клавдии.
  -- Что? Что это было?
   Она смотрела безмятежно.
   - Один из традиционных способов нервной разрядки. Без публики не срабатывает. Задача двоих (или больше) действующих лиц - довести друг друга до точки кипения. Самый распространённый приём - прямые оскорбления в адрес родового улья и статусных родственников, после которых уважающему себя человеку просто невозможно не полезть в драку. Задача "групп поддержки" - позволить активным участникам продемонстрировать боевую готовность отстоять свою честь, но не дать драке состояться, дабы здоровье их не пострадало.
   - Театр абсурда!
   - Не удивляйтесь, Гордон. У некоторых горячих народов Земли такое тоже практикуется. Импульсы нужно реализовывать, и бескровные потасовки - далеко не худший способ.
   - Возможно, - сказал он и открыл дверцу. - Вы во флигель? Садитесь.
   Она села на переднее сиденье, легко и естественно. Не то что он. Всякий раз он чувствовал себя неуклюжим, хотя "внутренности" турусских автомобилей не сильно отличались от земных. Видимо, все дело в водительском месте - с правой стороны.
   - Как ваши успехи в изучении Города? - поинтересовалась Клавдия.
  -- Неплохо, - сказал он тоном, каким обычно говорил: "Ужасно!"
   Ему так и не удалось ничего посмотреть. И даже сказать. Он больше слушал.
  -- Я знаю, как это бывает, - понимающе улыбнулась она. - Иной раз они слишком назойливы. Но это ничего. Нужно просто не позволять им навязывать вам свой ритм.
   Просто?
   В первом же магазинчике, куда он зашёл посмотреть, есть ли спрос на их новинки, его обступили турусцы, забросали вопросами, улыбками и именами, которые из-за общего шума ему сложно было расслышать, а не то что запомнить. Потом его пригласили на обед. В ближайшем кафе ему наперебой советовали попробовать то или это, старались угостить чем-нибудь поэкзотичнее и даже предлагали специально для него приготовить нечто "совсем особенное". Он сидел в компании мотыльков, состав которой постоянно менялся, и пытался "адекватно реагировать".
   Они спрашивали, кем он работает и не страшно ли ему. Они спрашивали, почему сорвалась церемония Продления и как это, по его мнению, отразится на смене Кроны. И почему прислали именно его. И правда ли, что на Земле снижается интерес к турусским рынкам сбыта, поскольку открыты новые, более перспективные? Они спрашивали, большой ли у него дом. Любит ли он танцевать? Они интересовались, скучает ли он по жене. И они ожидали ответа. Практическое задание к правилам с первого по четвертое. Он отвечал, что скучает. Они спрашивали, склько раз он уже говорил с ней с Туруса. Не говорил, отвечал он. Как, почему? - спрашивали они. Потому что это астрономически дорого, отвечал он. Ну и что? - удивлялись они. А привет он ей передал? Нет, не передал. Это был деловой разговор. А она не обидится? Нет. Они бы обиделись. А как... где... откуда... зачем... Ну и что?
  -- А скажите, об оскорблениях, послуживших поводом для этих их "драк", они что же, после забывают?
   Они въехали на земную территорию и обогнули один из корпусов, по узкой дороге подбираясь к флигелю.
  -- Почти мгновенно. Но, конечно, следует делать поправку на индивидуальность. Остановите, пожалуйста, здесь. Я хочу пройтись по саду.
   Высадив ее, Гордон нажал кнопку, опуская стекло.
  -- Знаете, я так странно себя чувствую, - сказал он, глядя, как она оправляет костюм: очень по-земному. - То ли я могу что-то изменить, то ли нет. То ли мне нужно репетировать церемонию Продления перед зеркалом, то ли учиться болтать с местными жителями. Я думал, что чем больше времени я здесь проведу, тем легче будет мне их понимать, но теперь мне кажется...
  -- Как раз наоборот?
  -- Да. Что, если я загляну к вам чуть позже? Мне хотелось бы взять у вас пару уроков снятия культурного шока. Если вы, конечно, не заняты.
  -- Ну что ж... Хотя должна предупредить, что уроков я давать не люблю. Неблагодарное это занятие.
  -- Вот как?
  -- Да. Именно поэтому я живу тут одна и занимаюсь чистой наукой. А вас как сюда занесло?
   Гордон вздохнул.
  -- В основном, насколько я понимаю, виноват мой подходящий внешний вид.
  -- Как-как?
   Он улыбнулся, разъясняя:
  -- Последнее, что сказал мне шеф, было: "И вообще, Гордон, у вас очень подходящий внешний вид: респектабельный и одновременно гибкий. Турусцам он очень импонирует". - Жаль, что в последнее время он, похоже, совсем не импонирует жене.
  -- В чем-то он прав, - сказала Клавдия, задумчиво посмотрев на него. - Я жду вас часа через два.
   В подземном гараже позади их корпуса со своей машиной возился Пётр, один из двух охранников, положенных им теперь по штату: вырисовывал на ярко-синем крыле большого желтого паука.
  -- Вы часто её перекрашиваете? - полюбопытствовал Гордон, остановившись посмотреть.
  -- Раз в два месяца, - ответил охранник. - Мотылькам это нравится: я веду себя как свой. У них тут целая красящая индустрия! Кое-кто из них каждую неделю менял бы цвет, если бы время позволяло. Импульсы! - В левой руке он держал перемазанную жёлтой краской трафаретку, в правой - маленький распылитель. - А вы выбрали самую невзрачную.
  -- Вы думаете? - Гордон глянул на свой скромный автомобиль, изумрудный, с неброскими серо-зелеными разводами.
  -- Вообще-то выбор неплохой. - Пётр почесал нос, и на нём появилось желтое пятнышко. - В час даёт не меньше ста двадцати.
  -- Ста? Я не видел, чтобы местные доходили и до сорока.
  -- Это в спальных районах, - возразил Пётр, - там много детей. А видели бы вы, как они гоняют между городом и промышленным сектором!
  -- Ясно. Ну что ж, творческого вам успеха, - пожелал он, выходя, и охранник снова наклонился над синим крылом.
  
  
   Маленький сад сонно нежился. Где-то вдали, должно быть, шумел Город: люди возвращались с работы, выходили на крыши, может быть, выясняли отношения. Сюда почти никаких звуков не доносилось, разве что кто-нибудь подходил вплотную к решетке. Он позвонил.
  -- Входите! - крикнули из-за двери.
   Кресло Клавдии стояло спинкой к экрану. В двух креслах напротив сидели турусцы: рядом с нишей (находящейся, в отличии от его собственной, между рабочим углом и "кладовкой") - "натурал", слева от него, ближе к двери, - транстурусец... транстуруска. Из-за отсутствия явных различий в стиле одежды он все еще, случалось, не сразу определял их пол. На полу посередине, на ажурной салфетке стоял двухлитровый чайник и плоская широкая посудинка - сахарница?
   Слегка растерянный, он остановился. Турусцы поднялись на ноги, и "жук" заговорила.
   - Мы знакомы, - бесстрастно выговорил переводчик на лацкане пиджака Гордона, и он ответил:
   - Бодрой активности, Нейллин. - Так звучало, он знал, "здравствуйте" в буквальном переводе с ее языка.
   - А это... - продолжала она, дотрагиваясь до плеча мужчины, стоящего рядом, - привратник Заповедника.
   Вместо имени из переводчика, как обычно, выскочила нерасчленимая серия звуков.
   - Дэрринел Т'Антуин, - пришла на помощь Клавдия.
   Гордон улыбнулся. Старый знакомый. Турусец, помахавший ему рукой в порту, и "тот самый тип", от которого ему следует держаться подальше. Теперь у него была возможность его рассмотреть. Зелёная одежда, оттеняющая светлую, но с явным зеленым оттенком кожу; черно-карие глаза на подвижном лице. У землян такие яркие, темные глаза редко можно назвать умными. Живыми - да, даже страстными. Но умными? - едва ли.
   - Мы уходим, Клавдия. До свидания, господин Шекли, - сказал турусец.
   К голосу ни его, ни Нейлин Гордон снова прислушаться не успел. Слушать голоса всегда мешал переводчик.
   Они ушли.
   - Боюсь, я спугнул ваших гостей, - извиняясь, сказал Гордон.
   Она поставила свою большую чашку на пол.
   - Ничего страшного, они еще придут. Это мои друзья. Помогают мне изучать свою культуру... и вообще помогают. Садитесь.
   Он опустился в кресло, на котором до того сидела Нейллин. На полу рядом с его ногами оказалась еще одна чашка, тоже большая, синяя.
   - Так о чем вы хотели поговорить?
   Он рассказал ей о церемонии Продления контракта, о советах Бортмана и поведении старейшины.
   - Я хотел бы услышать вашу оценку происходящего.
   Она перекатила свое кресло и села лицом к экрану. Вместе они просмотрели ролик с его участием.
   - Как вы думаете, что я сделал не так?
   Она прокрутила запись к началу. Посмотрела еще раз. Задумалась.
   - Думаю, дело не в вас, - начала она наконец. - Сама ситуация сейчас такова, что угрожает сложиться в беспрецедентную. Турусцы - очень старая раса, прошедшая очень долгий путь. Настолько долгий, что мне сложно представить, где и кем окажемся в конце такого пути мы - если, конечно, не угробим себя по дороге.
   - Мне тоже, - сказал Гордон.
   - У каждой цивилизации куча проблемм. У ослабевшей от старости - тем более. - Она подняла чайник и встала. - Я сделаю нам кофе.
   Он подал ей синюю чашку Нейллин. Она прошла в дверь за шкафами, и оттуда послышался плеск. На Земле Гордон привык не отвлекаться на такие мелочи, как наполнение чайника и кипячение воды. Здесь электронные дома пока еще не прижились. Для Туруса одним из последних слов техники был чайник Клавдии - с лазерным нагревом, в форме цилиндрической ракеты и с узорами из звездочек по "бортам". Очередная турусская новинка "Кометы", и не такая уж дешевая.
   Она принесла ему вымытую чашку и банку растворимого кофе, установила на прежнее место горячий чайник, затем села в кресло рядом, напротив ниши.
   - Лет сто назад они обнаружили, что около двадцати процентов населения страдает невролгической депрессией, единственным средством преодолеть которую являлся Заповедник.
   - Все дороги ведут ко Сну, - кивнул Гордон, прикидывая, сколько ложек ярко-коричневых треугольных гранул требуется на такой объем; и решил ограничиться двумя. Удовольствие, кстати, тоже довольно дорогое. А он-то считал, что научный сектор на Турусе трясется над каждой копейкой...
   - Но к тому времени уже было ясно, что частое посещение Заповедника ослабляет иммунитет, особенно у людей старше сорока, и в конце концов перестает решать проблему; а кое-кто может попросту не проснуться. Тогда они вспомнили про Машину и сняли Запрет на трансформацию.
   - Наверное, даром им такое решение не далось, - предположил Гордон и нагнулся за чайником.
   - Да, соты Заповедника сильно пополнились. Но, как бы то ни было, сначала все шло относительно хорошо. Желающих было не слишком много, чтобы изменения их импульсов могли затронуть общество.
   - Странно, что они вообще нашлись, - заметил он. - Как же они не боялись? Беспрецедентность личной жизни.
   - Конечно, они боялись. Они очень боялись. Это и было на первых порах лучшим регулятором... точнее, ограничителем. Но потом, когда до них дошли преимущества... - Она поднесла ко рту чашку.
   - Ну да, - откликнулся Гордон. - Преимущества трансформации. Полное физическое оздоровление, крепкое здоровье... Что еще? Долгожительство, кажется?
   - Да. Они выигрывают лет двадцать по сравнению с "натуралами": те живут в среднем где-то шестьдесят пять лет.
   - Так мало? - Этого он не знал. Или просто не задумывался.
   - К Машине потекли ручьем. Процесс трансформации был безумно сложен, а возможности Машины ограничены. Тогда они поработали и нашли способ сократить процесс сначала до семи, затем до четырех с половиной-пяти лет. - Она оглянулась на стол у окна с цветными стеклами. Сегодня он был пуст. - Где-то у меня были галеты с сыром. Поискать?
   - Ради меня - не стоит, - сказал Гордон. - Про проект Ускорения я кое-что читал, но, надо признаться, не слишком много.
   - Ускорение. Да. Сначала, опять-таки, все были вполне довольны; но три года назад выявилось или, скорее, подтвердилось, что у большей части "ускоренных" транстурусцев период восстановления сильно затягивается, а остаточные явления принимают порой социально опасную форму.
   - Неустойчивость психики - пробормотал Гордон. - Фактор Х. - Кофе был на редкость ароматным, а беседа - познавательной.
   - Неконтролируемость, вспышки агрессии, утрата чувства традиции. Сколько это будет длиться, точно не мог сказать никто. Может быть, несколько лет. А может быть, всегда. Разрабатываемые реабилитационные меры успеха не гарантировали... Давайте проветрим комнату. - Она встала, подошла к двери в сад и приоткрыла ее, на секунду оказавшись в сине-зеленом солнечном потоке. - Люблю постоянный приток воздуха.
   Постояв, глядя на улицу, она вернулась, уселась перед ним и включила остывающий чайник. В ушах у неё поблёскивали крошечные золотые капельки.
  -- За последние пять лет число жуков... простите, транстурусцев резко возросло, и стало понятно, что будет расти впредь. Тогда они ужесточили Запрет на активность. По древним обычаям, люди, прошедшие трансформацию, не допускаются в социально-политическую сферу в течении следующих десяти лет, а к реализации валентностей некоторых личных статусов - минимум года два.
  -- А до того Запрет разве не действовал?
  -- В том-то и дело, что действовал. - Она передвинулась в угол кресла и скрестила ноги. - Но раньше удельный вес транстурусцев не превышал одного-двух процентов. На данный момент их около тридцати. Незадолго до вашего приезда закончила трансформацию очередная "ускоренная партия", и все они теперь стремятся в Город... Здесь к ним относятся терпимее, чем в сёлах. Все бы ничего, но у них гораздо более сильная воля и способность к сопротивлению. Среди них много потенциальных лидеров. - Наклонившись, она потянулась за сахарницей.
   Гордон спросил задумчиво:
  -- В чем выражается утрата чувства традиции?
   Он с одобрением следил, как она наклоняет коробку, чтобы прямо через край насыпать в чашку белого песка. Он тоже не признавал заменителей сахара.
  -- Понимаете, исконные турусцы нетребовательны, или, лучше сказать, покладисты. Они берут то, что им дают, и практически никогда не настаивают. Возможно, это объясняется тем, хотя бы частично, что достаточно сильных импульсов они не испытывают.
  -- А как они выпускают пар, я сегодня видел.
  -- С "жуками" все по-другому. Они бьют до крови. Они хотят получить желаемое во что бы то ни стало и часто не в состоянии контролировать собственные порывы. На улицах участились несчастные случаи. Внутри ульев тоже. Иногда с жертвами - как правило, из "мотыльков". К такому они оказались не готовы. Они не знают, чего от них ждать - от тех, кто совсем недавно беззаботно кружился с ними по крыше, и как от них защищаться. Конечно, они напуганы и, образно говоря, постоянно витают вокруг Заповедника. То, что происходит сейчас... Для "натуралов" это тоже фактор Х. Последние войны велись у них где-то тысячу лет назад.
  -- Тысячу... Столько ведь и Заповеднику?
  -- Немного меньше. Но погружаться в случае крайней необходимости в Сон они умели всегда.
  -- Так, хорошо, теперь мы подходим к главному, - сказал Гордон, поставив синюю чашку на пол. - Насколько это актуально? Для нас и сейчас?
  -- Сейчас активность транстурусцев повышена. Они выдвигают все больше требований, в числе которых - сократить до минимума срок Запрета на активность. Действуют они силовыми методами, в результате чего никто из мотыльков просто не хочет брать на себя ответственность, защищая их интересы. - Она переместилась к другому подлокотнику. - Верхушек, регулирующих экономическую и политическую жизнь Туруса, насчитывается около сотни. Турусцев, способных реально осуществлять любые виды контроля на уровне хотя бы среднего звена, крайне мало, и все они наперечет, точнее, на учете. Ульи обязаны выявлять "социально способных" членов общества и выдвигать их на общественно важные посты... что не всегда, заметьте, с их стороны находит горячий отклик.
  -- Этого я тоже не знал.
  -- До смены Кроны - верховного органа власти - осталось меньше года. Теперь предположим, что часть из Верхушек за это время распадется.
   Он заметил с сожалением:
  -- Я никогда не проявлял способностей к политике.
  -- Становится неизбежной перегруппировка сил. Взамен распавшихся органов власти способные к управлению формируют новые, переходя из других Верхушек. Оставшиеся статусы заполняются теми, кто через год мог бы войти в состав новой Кроны. Если же ситуация повторяется, и не единожды, то к моменту смены Кроны достойные кандидатуры заканчиваются, а отсюда...
   Гордон кивнул.
  -- Отсюда два шага до кризиса правления, - вывела она.
   Он вспомнил мрачного вида "жуков" в плотных коротких плащах. Кто-то из них организовывал "митинги" с призывами отказаться от земного вмешательства, а кто-то цеплялся к Бортману и Коваленко, выкрикивая невнятные угрозы.
  -- Им нужен кризис правления?
  -- Им нужно, чтобы с ними считались, - поправила Клавдия. - Но вернемся к вам, Гордон. Вы ничего не могли изменить.
   Она улыбнулась ему, немного устало. На ее месте ему, наверное, захотелось бы потереть глаза; но ее лицо было тщательно подкрашено. На лицах женщин Туруса он декоративной косметики не замечал.
  -- Таков мой историко-социальный обзор, а также точка зрения. Вы удовлетворены?
  -- Вполне, - произнес он. Пожалуй, многое для него действительно прояснилось. - Мне думается, что этот обзор - примерно в таком исполнении - я должен был получить еще на Земле. Как и хоть какую-нибудь точку зрения - кроме той, что мотылькам нужно всячески подыгрывать.
   Она спокойно сказала:
  -- Знаете, есть некоторые вещи, которые постигаешь только здесь. И то не сразу.
   Он обдумал ее слова.
  -- Да, вы, конечно, правы. К тому же вряд ли у меня получилось бы как-то это использовать. Можно мне еще кофе?
   Вместо ответа она протянула чашку; он наклонился, взял чайник и долил воды сначала ей, потом себе.
  -- На чем же все эти столетия держалось общество? Хотя силовые структуры у них, по-моему, имеются?
   Она усмехнулась.
  -- Имеются. Но основной правитель здесь - Традиция. По-другому не скажешь. Вы знаете, что в одном из северных городков в прошлом веке самым страшным наказанием было наказание властью? Серьезно провинившегося заставляли нести службу на каком-нибудь ответственном посту, в течение года или ряда лет, в зависимости от тяжести проступка, а также характера самого преступника.
  -- Я думал, самое страшное, что может быть для турусца, - это отлучение от Заповедника.
  -- Сейчас - да, это, пожалуй, самое мощное сдерживающее средство... Гордон, не пытайтесь осознать все сразу.
  -- Как низменные импульсы можно сдержать страхом запрета Сна?
  -- И не увлекайтесь терминологией. "Импульс" - это термин. Чаще всего психологии. Это очень приблизительный перевод того, что они сами вкладывают в соответствующее слово... Ну вот, кажется, я все-таки даю уроки. Извините.
   Осознав, как много прошло времени, Гордон поднялся. Клавдия осталась сидеть. Он попрощался.
  -- Знаете что, - сказала она медленно, - давайте-ка я дам вам кое-что почитать. Вот это будет для вас действительно полезно.
   Включив компьютер, она стала что-то искать. По маленькому экрану на столике запрыгали столбцы букв и цифр.
  -- Что это?
  -- Личные записи жителей Туруса, - проговорила она немного отрешенно, водя глазами по строчкам. - Я не буду отбирать специально, просто скину, что попадется первым.
  -- То есть фактически это дневники? - уточнил он.
  -- И да и нет. Во всяком случае, не в нашем понимании. Они не предназначены для хранения или перечитывания. Это просто один из способов выразить импульс. Когда порыв проходит, они их выбрасывают... или отдают мне. Готово. Берите, берите, не стесняйтесь.
   Он нерешительно взял диск.
  -- Потом как-нибудь зайдите - рассказать о впечатлениях.
  -- Благодарю вас, я, конечно, приду...
   Возвращаясь через карликовый сад, он хмурился. Уже второй раз, и из очень разных источников, он слышал, что изменить ситуацию было не в его силах. Его коллеги считали, что нет необходимости знакомить его с тревожной информацией.
   Он чувствовал себя вывеской, и это чувство ему не нравилось.
  

* * * * *

  
   У входа в корпус его перехватил Петр.
  -- Господин Шекли, я хочу поговорить с вами о Бортмане.
   Гордон слегка удивился. Молодой охранник был очень серьёзен - словно этим утром не он самозабвенно творил насекомых, в заляпанном фартуке и с жёлтым пятном на носу.
  -- Может быть, пройдем в комнату?
  -- Не стоит, - отказался Пётр. - Видите ли, в чем дело... Я ездил в Город, и я видел его в баре. С Элен Маркович.
  -- Ну и что? - осторожно уточнил Гордон.
   Петр посмотрел удивленно.
  -- Элен Маркович и Яков Крех - представители "Темпов". То есть наши главные соперники, в каком-то смысле.
  -- Я в курсе. Но...
  -- А до этого мои приятели видели его с Крехом.
  -- Очевидно, у него были на то причины.
  -- И не один раз.
   Гордон задумался.
  -- В рабочее время?
  -- Ну да...
   Вот это действительно не было похоже на Бортмана. Петр сказал:
  -- Это идиотизм, но нас тут всего пятеро, включая меня и Лорса. - Он замялся. - Коваленко... Коваленко, он немного...
  -- Не от мира сего?
   Петр вздохнул.
  -- Коваленко - милейший человек, но слишком хорошо думает о людях. Остаетесь вы. Я подумал... подумал, что...
  -- Да, я понял.
  -- Пожалуйста, не говорите обо мне Бортману.
  -- Разумеется, - произнес Гордон. - Но, Петр, как вы сами заметили, нас здесь убийственно мало. В этой ситуации естественно стремиться к обществу себе подобных. Конкуренты ведь не то же самое, что кровные враги, правда?
  -- Я просто решил, что вы должны быть в курсе. У меня такое чувство, что происходит что-то не то.
   Гордон ответил медленно:
  -- Благодарю вас, Петр. Я приму это к сведению.
   Псевдодневники оказались хорошим средством для отдыха, хотя поначалу он не мог отделаться от ощущения, что читает чужие письма. Девушка, сожалея, что не может позволить себе новую одежду, такую же, как у её родственницы, с величайшими подробностями описывает каждый цветок узора и мысли, им вызываемые. Влюбленный восхваляет избранницу. Кто-то излагает перипетии ссоры с продавцом в торговом центре...
   В конце концов ему это наскучило. Мелкие эмоциональные самокопания. Очень мелкие и слишком эмоциональные... К тому же часто обрывающиеся на середине мысли.
   Но некоторые записи привлекли его внимание. Особенно одна.
   Я слышал, как Хенк Бортман говорил, что для того, чтобы чего-то от нас добиться, нужно уметь под нас подстраиваться. Я не знаю, чего именно он хочет добиться и кто такие "мы". Но эти "мы" слишком непостоянны, пусты и легковнушаемы, чтобы с нами хотелось вести важные дела.
   Насчет внушаемости я, пожалуй, согласен. Я еще помню то время, когда мои соседи и родственники прятались в Заповеднике, испуганные влиянием ценностей земного общества - такими, какими они их увидели. До сих пор мы не можем добиться отмены этого дурацкого пункта в Турусско-Земном Соглашении касательно свободного обмена произведениями искусства.
   Однако "мы" все же не настолько легковерны, чтобы не чувствовать, когда нас используют, и не настолько пусты, чтобы нам это было безразлично, а тем более нравилось.
   Безумец спорит, хитрец подыгрывает. Мудрый соглашается.
   С нами не нужно заигрывать. Нужно дать нам себя очаровать.
  

* * * * *

  
   Один из коньков академии Танца венчала фигурка танцующего человека с воздетыми к небу руками. Он был изображён в ритуальной накидке с двумя разрезами сзади, которые, поднимаясь в такт его движению, издали были очень похожи на крылья. Подобные фигурки виднелись на крышах многих домов Города, особенно принадлежащих большим, сильным ульям или общественным учреждениям, таким, как колледжи или больницы. Отсюда, вероятно, и пошли все эти "Крылатые танцоры".
   Сцена Малого зала находилась в центре, вокруг уступами поднимались скамьи - всего зрителей на сто, не больше. Все места были заняты, в основном празднично одетыми говорливыми турусцами. Мотыльками - жуков почти не было. Под потолком, перебегая со стены на стену, шли надписи. Гордон наклонился к Клавдии.
  -- Еще один миф, - шёпотом объяснила она. - О сотворении искусства. Точнее, первые строчки: "Сначала был Импульс. Затем - жажда его выражения. Из них родилось Слово. Когда Слово одряхлело, возник Танец..."
   Желто-зелным вспыхнули прожекторы, и полилась тихая музыка (струнные - в основном скрипки - и флейта). Танец начался.
   Мастерство танцоров было потрясающим. Гордон, не имеющий возможности наблюдать за выражением их лиц и никогда не интересовавшийся балетом, понимал практически всё. Он понял бы, даже если бы не знал из афиши краткого содержания.
   Молодая девушка весело порхает по дому, ухаживает за стариками, играет с детьми, смеется с подругами. Вокруг неё бурлит жизнь, полная событий и импульсов. Но - вот беда! - ее порывы направлены к достойному молодому человеку, который, однако, совсем их не замечает, отдавая предпочтение другой красавице.
   Постепенно ее танец меняется; девушка все чаще останавливается передохнуть и явно начинает избегать людей. Члены улья обеспокоены: их молодая родственница вот-вот впадет в спячку. Одна из сестер решает помочь. Выбрав удачный момент, она приближается к молодому человеку и обращает его внимание на девушку; но он вдруг увлекается ей самой.
   Тогда они вместе утешают героиню, указывая ей на другого юношу, которого она не замечала раньше, потому что в танце он кружился на другом конце сцены и в противоположную сторону. Они сходятся всё теснее и танцуют вместе, быстрее и быстрее, повторяя малейшее движение друг друга; остальные, в глубине сцены, также разбиваются на пары, оставляя в сторонке одного "лишнего", который странным образом способствует всеобщей симметрии...
   Непривычная пластика завораживала, а благодаря световым эффектам казалось, что ноги мотыльков не касаются сцены.
  -- Число танцующих всегда нечётно, - сказала Клавдия, когда объявили перерыв. - Всегда лучше быть в паре; наличие же одинокого создаёт возможность для перегруппировки.
  -- А зачем?
   - Зачем перегруппировываться? - Поглядывая по стороная, она что-то записывала в блокнот - вручную, проверенным дедовским способом. - Для перемены ритма.
   - Зачем менять ритм?
   - Чтобы не привыкать.
   - К чему?
   - Ни к чему. Один и тот же ритм утомляет и в конце концов замедляет движения, а замедление приближает ко Сну. Кстати, одно из значений слова "замедление" на турусском - `скука'.
   - Это относится только к танцу или это часть жизненного кредо?
   - Думаю, - улыбнулась она, - это оно само и есть.
   В противоположном ряду он заметил молодую привлекательную женщину в розовом костюме - землянку. Землян на представлении вообще было немного, и она выделялась на скамье среди ярких, подвижных мотыльков.
   - Элен Маркович, - в ответ на его вопрос сказала Клавдия. - Вы не знакомы?
   - Нет. - И никакого желания знакомиться накануне ответственной встречи он не имел. "Очень приятно, как дела, желаю успеха завтра". - "Спасибо, вам того же. А что у вас за дела с нашим главным инженером?"
   Вторая часть началась с совместного танца недавно обретшей друг друга пары. Они вальсировали некоторое время, причём синхронности в их движениях с каждой минутой всё убывало. Когда она плавно сошла на нет, они грациозно поклонились друг другу и, не останавливаясь, устремились к новым партнёрам, которых высмотрели друг у друга через плечо.
   Дальше история повторилась. Влечение - отказ - взаимность - синхронный танец двоих плюс слаженный танец остальных с "нечётным" чуть с края...
   На выходе с ними столкнулась Нейллин - доверенный помощник одного из старейшин Верхушки Социального надзора, как выяснил Гордон. Должность ответственная, а для "жука" к тому же очень высокая. Получить её мог транстурусец только недюжинных способностей. Сразу за ней подошел привратник... Дэрринел Т'Антуин, по-прежнему в зеленоватом камзоле.
   Очень земным жестом он протянул Гордону руку.
   - Рад видеть, что вас интересуют танцы.
   - Ну и как, по-вашему, это интереснее, чем магазины в торговой части? - спросила Нейллин.
   - Да, наверное, - отозвался он. Вчерашняя прогулка. Новости в Городе разлетались мгновенно. - А где еще вы порекомендовали бы мне побывать?
   - Даже не знаю... - Она оглянулась на стоящего рядом мотылька. - В парке незгирей?
   - Или в салоне красоты, - подсказал тот, улыбаясь. - Посм'отрите, каких высот можно достичь, пытаясь выразить импульс.
   - И какое применение мы нашли вашей косметике, - добавила она.
   Они вышли наружу, к афишам, повествующим (в том числе и на земных языках) об открытии сезона, обещая неповторимые впечатления от новых танцевальных постановок, - точно так же, как в большинстве земных театров, - и привратника сразу окликнули.
   - Ты по-прежнему пользуешься популярностью, - заметила Нейллин.
   Он весело улыбнулся и отошёл к турусцам, толпившимся около дверей Академии. Нейллин повернулась к Гордону.
   - Вы ведь впервые видели танец? - Сегодня она обходилась без переводчика, и он отметил её странный акцент - не такой, как у мотыльков: те произносили слова слишком мягко; у неё же некоторые звуки словно с трудом находили себе дорогу.
   - Да, и начинаю понимать, почему на Турусе предпочитают танцевальные постановки литературе.
   - Но, мне кажется, вы ожидали от танца большего? - Впрочем, говорила она вполне отчётливо.
   - Не знаю, что вам сказать, - ответил он честно. - Сначала мне показалось, что это похоже на сказку - сказочную историю, такую как "Золушка" или "Красавица и чудовище"... У нас очень их любят дети.
   - И некоторые взрослые, - вставила Клавдия.
   - Но наша Золушка, найдя принца, выходит замуж, и на этом история заканчивается, и Красавица тоже остаётся со своим возлюбленным, на всю жизнь...
   Нейллин смотрела на него светлыми, золотыми глазами, и этот безмятежный взгляд заставил его остановиться. С чего он взял, что их сказки интересуют её настолько, чтобы с ними знакомиться? И что вообще может интересовать "жука"?
   - На этом заканчивается сказка, а не история, - сказала она. - Откуда вам известно, что Красавица не покинет принца - когда-нибудь?
   Гордон пожал плечами.
   - Нам это не известно. Это предполагается. - Тоже Традиция?
   Он глянул на Клавдию, но та с любопытством следила за разговором.
   - Но у истории сегодняшнего танца конца как такового просто нет. Для меня это... непривычно.
   - Понимаю, - кивнула Нейллин задумчиво.
   Она по-прежему открыто смотрела ему в глаза и меньше всего сейчас казалась похожей на жука. В теме ли разговора было дело или в чем-то ещё, но он всё больше видел в ней женщину - и по-своему не менее притягательную, чем Шейли. Чем Элен Маркович...
   Клавдия отвернулась, и он понял почему - чтобы скрыть понимающую улыбку.
   - В ваших культурах считается, что искусство должно иметь цель? - спросила Нейллин. - Практическую цель: помочь разобраться в каких-то сторонах жизни, привить определённые модели поведения?
   - Я не задумывался об этом, и есть разные мнения... Но в целом, наверное, да.
   - Ваши сказки рассчитаны на детей, которые, как известно, всё схватывают на лету. И вот вы учите их, - она перешла на родной язык, - встречаться. Стремиться кому-то навстречу. И на этом ставите точку. - Она помолчала. - Один из наших мудрецов сказал, что самое главное в жизни умение - правильно говорить "да" и вовремя говорить "нет". Вы учите говорить "да". За тем, что приводит к "да", всегда что-то стоит. Но есть еще то, что приводит к "нет", - и это совсем другие импульсы, а им вы не уделяете должного внимания.
   - У нас есть не только сказки, - заметил Гордон. - И не только о встречах.
   - Да, сюжеты для взрослых. - Он уже знал, что сюжетами на Турусе называют книги. - И почти все они упоминают о... любви. А ваши герои чаще всего стремятся сделать друг из друга Принца и Красавицу... вместо того, чтобы вовремя отойти.
   - Да, - сказала Клавдия.
   - Вы так много говорите о любви, - задумчиво продолжала Нейллин. - Вы хотите любить друг друга, но при условии, что хотя бы один из вас будет идеален.
  -- И лучше бы - твой партнер, - добавила Клавдия, улыбаясь.
   - Вероятно, у нас несколько другие импульсы, - сказал он, - или, может быть, отношение к ним, а отсюда друг к другу.
   Люди вокруг них танцевали, пытаясь повторить отдельные движения, только что виденные на сцене.
  -- На все нужно время, - проговорила Нейллин, провожая взглядом кружащуюся пару. - Но время пройдёт, и мы вам понравимся. - Она подвинулась, уступая дорогу другому танцору. - Нас легко понять. Мы не улыбаемся, когда не хотим того, и не заставляем улыбаться других. Мы не скрываем свои жизни за высокими решетками. Мы выходим на крыши, чтобы станцевать о своих импульсах. Не бойтесь нас спрашивать.
   Гордон кивнул. Правило номер четыре. Не бойся спрашивать.
   Клавдия оглянулась на смеющихся мотыльков.
   - Так что Дэрринел? Вернется он к нам или уже нет?
   - Боюсь, что нет, - ответила Нейллин, тоже оглядываясь. - Кажется, он про нас совсем забыл.
   - Разве мы не собирались просмотреть новые ролики? - спросила Клавдия невозмутимо.
   Нейллин сделала жест плечом, означающий "что поделать?".
   - У него, видимо, появилось более срочное дело. - В ее голосе Гордону послышалось неодобрение.
   - А может, более интересное, - сказала Клавдия.
   - Мотыльковая психология!
   Они с Клавдией обменялись взглядом, значения которого он не понял. Потом попрощались с ним и зашагали к стоянке. Нейллин взяла Клавдию под руку - как иногда ходила Веста со своими подругами, и он вдруг ощутил укол ностальгии.
   Разыскав двух людей из экипажа "Зарницы", он вместе с ними направился в "улей".
  

* * * * *

  -- Не надо паники, Гордон, - произнёс Месгрейв.
  -- Паники?
   Дежа вю.
   - "Мой" старейшина не явился на Церемонию, что равнозначно уходу с должности; остальные заявили, что отказываются принимать любые решения, связанные с "Кометой"; завод нас вот-вот попросят закрыть, а в Городе начинается мёртвый сезон...
   - А всё почему? - сухо поинтересовался Месгрейв.
   Гордон замолчал. Главный инженер рядом с ним ощутимо напрягся:
  -- Кажется, я уже изложил мотивацию этого решения.
  -- С мотивацией мне всё ясно, - обронил Месгрейв. - Но мы теряем Турус. - Он озабоченно нахмурился, оглянувшись на кого-то, затем приказал: - Ждите дальнейшего развития событий. Ничего не предпринимайте. Как только что-то прояснится, сообщайте немедленно. И, ради бога, не злите их.
   Сеанс связи - третий за последние полчаса - закончился, и в комнате неожиданно стало очень тихо.
   Гордон повернулся к Бортману и сообщил:
  -- У меня к вам разговор, Хенк.
   Бортман молча, тусклым взглядом посмотрел на него.
  -- Хенк. Вам не кажется, что, задумывая эту... операцию, вы с самого начала должны были если не посоветоваться, то хотя бы поставить меня в известность? Давайте сядем. Итак. Расскажите мне, пожалуйста, всё по порядку, в том числе то, что по дальней связи не полагается прямо сообщать Месгрейву.
   Вздохнув, Бортман с вялой неторопливостью начал:
   - Вы ведь в курсе, что в последние пять лет прежнего дохода с завода мы не получаем? Значит, представляете себе стоимость каждого камня, в котором содержится хоть немного целита. Так вот, наша Верхушка состоит... состояла из трех человек: один отвечал за всё, что связано с торговыми поставками Земля - Турус, второй соответственно - Турус - Земля, а третий, "ваш" - за соблюдение условий соглашения о добыче и обработке нами целитосодержащих пород.
   Гордон кивнул. Старейшин в составе Верхушек, как правило, было трое, пятеро или семеро. Общий принцип нечётности: система должна быть незамкнутой.
   Бортман продолжал:
   - До сих пор изменения в составе Торгово-Промышленной Верхушки происходили стабильно - если к Турусу применимо понятие стабильности, - раз в три - три с половиной года. А значит, мы научились более или менее точно вычислять, когда ожидать очередной отставки очередного лидера и как добиться расположения его преемника.
   Устроив ему встречу с представителем корпорации, который, по традиции, подтвердил бы осознание всей степени ответственности со своей стороны, прежнюю готовность к сотрудничеству, а также уверенность во взаимовыгодности последнего. Ибо "вновь призванный не отвечает за действия и связи предшественника".
   - Но "ваш" старейшина ушёл неожиданно, как минимум на четыре месяца раньше, чем мы рассчитывали. Поскольку обычно у нас не возникало проблем с продлением Договора, мы никогда не считали необходимым останавливать производство на время подготовки и проведения очередной Церемонии. И перестроиться вовремя не смогли.
   - Хенк, я не совсем об этом...
   Главный инженер остановил его решительным жестом.
   - Вы просили по порядку. - Он наклонился вперёд, оставаясь, впрочем, прямым, как палка. - Я пытаюсь объяснить вам, Гордон, почему на момент первого срыва мы имели на турусском складе месячный запас "полуфабрикатов" и трёхмесячный - сырья. А в случае второго срыва нам, по моим сведениям, вполне могли приказать закрыть завод.
   - Так, - произнёс Гордон. Понятно, почему все эти дни он так редко видел кого-нибудь с "Зарницы", кроме, пожалуй, Антона, хотя жили они все в одном корпусе. - Значит, всё, что вы собирались вывезти, собственностью "Кометы" уже не считается.
   - Прикиньте суммы.
   - Уже прикинул. Такого количество целита при современном положении вещей хватило бы, чтобы оплатить пол-лицензии на разработку мейлианских недр. Но как вы не побоялись настроить против нас нашу "собственную" Верхушку?
   - Мотылькам по большому счёту всё безразлично, - сказал Бортман, чуть изменив позу. - Они бы и не заметили: на то, что мы вывозим с завода целит, обратил внимание кто-то из жуков. А если к власти придут они - транстурусцы... Они вряд ли захотят вернуть нам хоть что-нибудь.
   - Почему?
   - Да потому что в их глазах мы воры. Но пока у власти не они, а Традиция... и это оставляет нам определённую надежду. А кроме того, Гордон, даже если все старейшины нашей Верхушки завтра подадут в отставку, вы же не станете утверждать, что моя ошибка - единственная и основная тому причина?
   - Что вы, Хенк, разумеется, нет. Но вы так и не объяснили мне, почему делали всё в тайне даже от Коваленко.
   Бортман уставился куда-то поверх его плеча.
   - Коваленко... Коваленко неважно себя чувствует, и, как мне кажется, нам стоит поберечь его и не волновать.
   - Так.
  -- Гордон, чем меньше бы вы забивали голову этими проблемами, тем лучше делали бы своё дело. Тем естественнее были бы. У предельности статуса, знаете ли, есть свои преимущества. С вашего позволения, я пойду. - Он убрал с рукава соринку и встал. - И разве я старался только для себя? - Уже направившись к двери, он пробормотал: - Для всех нас.
   Для всех нас... Да. Правило номер четыре.
  -- Хенк, вы позволите вопрос? Элен Маркович и Яков Крех - ваши друзья?
   Бортман резко остановился, и Гордон ясно увидел, как одеревенела его спина. Простояв так минуты две, он вернулся в кресло и сел, вытянувшись, как струна.
  -- Гордон, - произнес он тоном айсберга. - Позвольте изложить вам моё понимание ситуации, в которую мы с вами угодили.
  -- Было бы неплохо.
  -- Сейчас в Городе три лагеря, и реальный расклад сил не всегда хорошо виден из кабинета на Земле.
   Он остановился и уставился на него; Гордон промолчал.
  -- Одну из сил представляем собой мы, и с нами дело обстоит проще всего. Нам нужна эта планета и ее ресурсы. Другой силой являются исконные турусцы. Особенность этой расы заключается в том, что она ничего не желает планировать заранее и настолько противоречива, что на каждый конкретный момент мы не можем с уверенностью судить даже о численности активного населения. И, наконец, жуки. Транстурусцы. Так называемый фактор Х (который, надо сказать, давно уже вышел из подполья, утратив большую часть своей "иксовости") и который противоречив по-своему ничуть не меньше. Теперь давайте посмотрим, в какой узел это всё завязано.
  -- Давайте, - согласился Гордон.
  -- Жуки. Люди, прошедшие трансформацию, возвращаются в семьи и обнаруживают, что в своих правах фактически приравнены к несовершеннолетним. Им не дозволяется принимать серьезных решений и выполнять свои прежние функции.
  -- Но ведь они знали, что так будет, - заметил Гордон, - как и многие до них.
  -- А кроме того, их боятся. Внутри улья от контакта с себе подобными они отрезаны, а другой формы общежития Город им предоставить не может, не хочет и не собирается, как бы вытесняя их в некий вакуум. Они способны управлять обществом, но о самом их существовании стыдливо умалчивается. Как вы думаете, почему?
   Гордон поднял брови.
  -- А потому просто, что это уже не мотыльки. Они не так, как мотыльки, мыслят. Они иначе, чем мотыльки, видят мир. Им нужна другая культура и другое искусство. Кроме того, они, похоже, теряют не только желание, но и способность погружаться в Сон.
   Гордон молча слушал.
  -- И последняя тонкость. Они не могут иметь с ними общих детей. Об этом вы ведь узнали только здесь, правда?
  -- Правда.
  -- Как и о том, что две трети из них вследствие трансформации утрачивают фертильность. Итак, суммируем. Исконные турусцы имеют реальную власть, которой не знают, как распорядиться, и Заповедник - решение любых проблем. Земляне владеют контрольными пакетами акций практически всей промышленности Туруса. Транстурусцы, обладая реальной жизнеспособностью, не обладают больше ничем. Даже Заповедником. У них нет объективной возможности реализовывать свои потребности "законными" средствами. Им негде жить и нечем заниматься; и они заявляют об этом все громче и громче. Две стороны, взаимно недовольные друг другом, а где-то посередине - мы, словно маятник... - Голос у него сорвался, и на минуту он умолк. - Конечно, есть ещё представители конкурирующих корпораций. Но в данной ситуации я предпочитаю думать, что основных лагерей все-таки три. В обществе, где даже сводки новостей по радио передаются от случая к случаю, как-то же нужно добывать информацию? Без сотрудничества с Маркович и Крехом я... мы бы ничего не добились.
   Правило четыре явно дало сбой.
  -- Хенк. Вы на меня нападаете. Я только спросил. Мы в одной лодке, вы помните? Или я и об этом чего-то не знаю?
   После минуты молчания Бортман резко свел лопатки.
  -- Извините, - сказал он устало. - Извините меня, Гордон. Не знаю, что на меня нашло. Нет, знаю, - поправился он со вздохом. - Я пять лет не был в отпуске, а когда в последий раз был, вздрагивал, если компьютер включал кофеварку или выключал свет. Здесь можно одичать, как в пустыне. Здесь даже телевидение давно не работает, только видеосистемы - наши системы, заметьте. А эти постоянные смены Верхушек...
  -- Зачем менять состав так часто? - спросил Гордон. Он всё время об этом думал. - Столько проблем...
  -- Они устают. Два года непрерывной ответственности - большой срок. Три года они не имеют права без уважительных причин уйти в Заповедник, три года живут вне улья, редко видятся с родными, а без большой семьи им трудно, и одиночества они не выносят... Второго срока, как правило, не хочет никто. Для них это действительно бремя.
  -- А почему они не живут в улье?
   - Да это просто обязательное приложение к статусу. Лидер всегда вызывает к себе особое отношение и потому должен максимально отличаться от всех прочих, не-лидеров... Все та же предельность статуса.
  -- Потому и наши послы живут на другом конце Города, хоть у и нас, и у "Темпов" корпуса пустуют?
  -- Да, - подтвердил Бортман. - Нигде больше вы с таким не столкнётесь. По крайней мере я очень на это надеюсь... Они считают, что противоречивость - свидетельство тонкости внутренней организации. Вздор. Имя этой тонкости - слабость. Планета ограниченных сил и стремления уйти от нагрузки. - Вздохнув, он протянул Гордону руку. - Будьте пока у себя. Я позвоню, как только появятся новости.
  
   Через свою комнату он вышел в сад. Деревья просыпались и готовились к активной жизни под солнцем. Жужжали первые пчелы. На стеклах флигеля играли разноцветные зайчики.
   Из-за угла корпуса показался Бортман - человек, на которого не распространялись преимущества предельности, - твердым шагом пересёк пространство до внешней ограды. Навстречу ему с коробкой в руках выпорхнула Шейли, повернулась, красиво изогнув стан (Гордон не знал, как называется это движение), присела в подобии реверанса. Бортман кивнул головой и прошел мимо. Девушка остановилась, глядя ему вслед.
   Гордон вернулся в комнату и запустил свой фильм о Заповеднике, как он его называл, - то, что ему удалось отснять во время прогулок. Он довольно часто пересматривал эти кадры, иной раз в замедленном режиме. Это завораживало. Это успокаивало.
   Святыня Туруса, не только Самое Тихое, но и, пожалуй, Самое Безопасное Место, Заповедник поражал своими размерами. Огибая жилую и торговую части, одним концом он выходил к промышленным районам, другим - на кладбище и был обнесен самой высокой в Городе, в человеческий рост, оградой. Не для того, чтобы скрыть происходящее на его территории - для того, чтобы напомнить о его предназначении, отделить его от потока жизни; в знак почтения к тем, кто отдыхает от мира.
   Неважно, какие причины привели их сюда - болезнь, личное несчастье, несогласие с решением старейшин, а может быть, просто усталость. Здесь каждый мог передохнуть. Переждать. Излечиться. Здесь каждый мог обмануть время, дождавшись следующей эпохи и постарев всего на пару лет.
   Кое-кто из турусцев предпочитал засыпать в специально обустроенных помещениях внутри родных ульев, но они пребывали в явном меньшинстве. Заповедник был надёжнее: Самое Тихое Место. Место решения всех проблем и избавления от всех болей. Источник обновления. Воплощенная мечта о бессмертии.
   Вход на территорию никем не охранялся. Разбудить против воли на Турусе могли только преступника.
   Во внешней ограде имелся проём, довольно узкий и заметный только если подойти вплотную. За ним, в глубине, видны были другие стены, неровные и сплошные, а между ними - открытый пятачок, теплый солнечный свет и деревья. Надежно защищенные глухими стенами от бурь межсезонья, они были первыми высокими деревьями, которые он увидел на этой планете. Турус не любил сильного ветра.
   Где-то за этими стенами спали сотни, нет, тысячи турусцев; тысячи их грезили на границе между небытием и явью, обновляя клетки своих тел и душ...
   До отъезда он должен побывать там ещё хоть раз.
   Он не увидит такого на родной суетливой Земле, где не боялись нагрузок, не культивировали импульсы и не танцевали на низких крышах. Где возводили небоскрёбы, противились любым ограничениям и вели отчаянную борьбу за власть. А тем более на новых, целинных планетах, у которых всё это было впереди. Таких, как Мейл. Перспективный, манящий Мейл, для него скорее всего утраченный.
   Ожидаемый стук наконец раздался. На двери имелся звонок, но турусцы не любили им пользоваться: механический звук хуже передаёт то, что можно сказать руками.
  -- Вы просили обед пораньше, - сказала Шейли, сияя улыбкой на чуть зеленоватом лице. - Я попросила специально для вас приготовить суп из рыбы. Ещё я принесла вазочку.
  -- Шейли, - сказал он, беря из её рук свежие маргаритки, - вы просто чудо!
   Она засмеялась, не пряча радости, но, против обыкновения, не спешила уйти.
  -- Я слышала, что очень скоро вы можете нас покинуть?
  -- Я тоже об этом слышал. - Косвенные напоминания о втором провале не доставляли особой радости. Он посмотрел в карие пытливые глаза. Она сама напоминала ему цветок, хрупкий и ломкий; тропический цветок, до боли беззащитный под открытым северным небом. - Я ещё не знаю, Шейли... - Правило номер один: не скрывать эмоций. - Но даже если так, вряд ли я вас забуду.
   Зардевшись, девушка единым движением вылетела из комнаты, не задев при этом ни отогнувшегося края ковра, ни косяка, ни посуды на неустойчивом столике. Не перестарался ли он с эмоциями? Девушка-цветок...
   Нет, человек-цветок... Или цветок-личность?
   Перекусив, он включил компьютер и поискал знакомое словосочетание.
   "...Фольклорный образ личности-цветка вошёл в ряд классических работ по психологии (как турусских, так и земных авторов) в качестве иллюстрации мысли о хрупкости человеческой психики. Большинство турусских психологов согласны с тем, что "четырнадцать лепестков - максимум, который может выдержать сердцевина, чтобы гармония цветка не нарушилась".
   Вопрос о пределах (предельности) статуса обычно поднимается при определении должностных прав и обязанностей, а также в том случае, когда обязательные и социально-необходимые реализации начинают "накладываться" друг на друга. В случае выявления Патриаршим советом улья неспособности конкретного индивида удовлетворительно выполнять свои обязанности в полном объеме часть статусов с него "снимается" и передается другому, более активному (например, один и тот же индивид не всегда в состоянии прикрывать валентности родителя и одновременно наставника по отношению к одному и тому же ребенку). Социально перегруженные турусцы (т. е. имеющие ответственную должность и т. п.) чаще всего освобождаются от большинства семейных статусов, включая обязательные.
   Если же степень социальной нагрузки превышает определенный уровень, индивид, как правило, покидает улей, отселяясь в одно из отдельных небольших помещений, собственность клана или Города (что отнюдь не означает полный отказ от всех необходимых ему отношений). Однако такой тип поведения характерен лишь для 2-2,5 процентов населения -> см. подробнее ст. Тейрис..."
   Он встал и начал собирать вещи. На этой планете он тоже, и всё острее, начинал ощущать собственную предельность.
  

* * * * *

   Ближе к вечеру за ним явился Лорс, напарник Петра, чтобы позвать в зал совещаний.
   Там уже были Коваленко, Бортман, Пётр и двое турусцев. Земляне сидели рядом на узком офисном диване, их гости меряли шагами комнату, словно не могли найти достаточно удобного места. Даже во время самых важных церемоний на Турусе предпочитали передвигаться.
  -- Садитесь, Гордон, - сказал Коваленко. - Это координаторы Промежутка, Пермеи Китаис и Зерним К'вингл, и они уже изложили нам суть дела.
   Он поймал усмешку Бортмана. Мотыльки. Глупо было бы ожидать, что они станут его дожидаться.
  -- Вкратце она такова. Торгово-промышленная Верхушка как таковая распалась. Однако турусцы согласны считать инцидент с "Зарницей" недоразумением, при условии, что большую часть груза мы должны вернуть на склад. Далее, ставится вопрос о создании новой Верхушки, с которой мы снова попробуем продлить Договор, а до этого времени нам предлагается не закрывать завод...
  -- Вам это позволит остаться, - высоким голосом перебил один из турусцев, с кожей бледно-лилового оттенка - Пермеи Китаис, кажется. Он был одет в лиловый же камзол, а глаза у него смотрели неспокойно. - А нам избежать проблем, связанных с безработицей и всем прочим. - Он был уже в возрасте, лет пятидесяти на вид. Хотя как определить их реальные годы?
  -- Мы не хотим глобальных перемен, - добавил второй, помоложе, но явно менее энергичный. (А может, просто менее нервный?) - В том числе и в Договоре. Но лично мы - только звено в промежутке между Верхушками, и ни обещать, ни тем более гарантировать ничего не имеем права. - Гордону показалось, что он произнёс это с облегчением.
   Почти сразу после этого они церемонно откланялись и торопливо удалились. За ними вышел озабоченный Пётр.
   Гордон откинулся к стене и вытянул ноги.
  -- Значит, "Зарница" возвращается домой. Когда? Завтра? - Он всё-таки не успеет ещё раз сходить к Заповеднику, и посмотреть незгирей, и...
   Ему снова ответили молчанием. Он поднял вопросительный взгляд.
   Бортман в своём углу возился с передатчиком. Коваленко рассматривал блестящую упаковку.
  -- Серж?
  -- М-м-м, собственно, Гордон, вот тут и начинается самое главное.
  -- Да?
   Главный инженер выпрямился и без обиняков заявил:
  -- Вы должны остаться. Важно быть у них под рукой, когда они созреют; и кому-то ведь нужно постоянно следить за событиями, учитывать все переменные и так далее, и логичнее, чтобы это были вы - человек, уже познакомившийся на практике с турусской спецификой.
  -- Можно найти того, кто знаком с ней гораздо ближе...
   Коваленко мягко возразил:
  -- Но не с тем, что мы имеем сейчас. Кроме того, пока сюда прибудет кто-то ещё, пока войдёт в курс дела, одним словом, пока проникнется...
  -- Инициативу у нас могут перехватить "Темпы", - жёстко завершил Бортман, - или выставить нас в невыгодном свете, или... В общем, вариантов достаточно.
  -- Подумайте, Гордон, - продолжал Коваленко, - ну зачем нам привлекать кого-то другого?
   Гордон покачал головой.
  -- Боюсь, ваше мнение может не совпасть с мнением руководства. Думаю, тот же Месгрейв более не сочтёт мою кандидатуру достойной.
  -- Давайте подождём и послушаем, что он скажет сам, - предложил Коваленко.
  
   Месгрейв напряжённо спросил:
   - И когда сформируется новая Верхушка?
   - Они сказали, в течение двух-трёх недель, - ответил Коваленко.
   - Значит, не меньше полутора месяцев, - буркнул Бортман. - И это при самом благоприятном исходе.
   Месгрейв задумчиво посмотрел сквозь Гордона.
   - За полтора месяца всякое может случиться. Пока что у нас есть возможность оставить запасного человека в горячей точке, а потом нас могут её лишить. Ну, Гордон Шекли, слово за вами.
   Запасной человек? Да, это, пожалуй, про него.
   Он повернулся к Коваленко.
   - Оставайтесь, Гордон, - посоветовал тот. - Что вы теряете?
   - Место в мейлианском отделе за вами, - подтвердил Месгрейв.
   Полтора месяца... У Весты опять начнется депрессия. А его она убьет по возвращении.
   - Как долго я могу думать?
   - Скажем, до завтрашнего вечера. Потом мы еще раз обсудим все тонкости. Конечно, для вас это неожиданность, но... Вы ведь сами всё понимаете.
   Ну разумеется, он понимал. Он может остаться - и застрять здесь (кто знает?) ещё на полгода. Мотыльки!.. Он может отказаться, но тогда об обещанном повышении почти наверняка придётся забыть.
   - Я хотел бы кое о чем вас попросить.
   - Конечно, - с готовностью откликнулся Месгрейв.
   - Передайте привет Весте.
   Несколько секунд он любовался нахмуренным лбом шефа.
   - Конечно... - повторил затем тот и отключился.
   Гордон резко встал. Коваленко потянулся к карману.
   - Что мне нравится в этих новых лекарствах, так это то, что их не нужно запивать. Чем вы намерены заняться, Гордон?
   - Гулять. Думать. Проникаться. - Запасной человек... Статус, не вызывающий желания горделиво расправить плечи.
   - Сейчас мёртвый сезон, - запротестовал Бортман. - Никто не ходит по Городу в это время.
   - Я не в силах больше любоваться четырьмя стенами, - отрезал Гордон, - и ничего не делать. - За спиной он постарался незаметно вытереть о пиджак ладони.
   - Ну что ж, в каком-то смысле мёртвый сезон - самое безопасное время, - поддержал его Коваленко. - Именно потому, что все сидят по домам. По крайней мере мотыльки. А встреча с жуками вам ничем, кроме испорченного настроения, не грозит.
   - Как знаете, - смирился главный инженер, не скрывая, впрочем, неодобрения. - Но будьте очень осторожны. И, если уж на то пошло, постарайтесь лишний раз не портить себе настроения.
  

* * * * *

  
   Выключая перед уходом компьютер, он обнаружил закладку на статье Тейрис.
   "Тейрис (предположительно от Тейрих, имени прославленного древнего воина) - человек, способный или проявляющий интерес к власти (если понимать власть как "способность принимать решения и добиваться их обязательного выполнения, навязывая там, где это необходимо, свою волю другим") и в силу этого пользующийся в обществе особыми привилегиями и почетом. Согласно имеющимся данным, слой обществ Туруса, способный осуществлять социально-политические контроль и регулирование, за последние сто лет сократился до 2,5 процентов, в то время как процент страдающих анемией воли, проявляющейся в первую очередь в неспособности принимать решения и прикладывать усилия к их выполнению, увеличился до 5 -> см. ст. Сон..."
   Гордон улыбнулся: Клавдия рассказывала о чем-то похожем, но значительно интереснее.
   "Современные турусцы называют тейрисом любого человека, обладающего каким-либо ярко выраженным талантом..."
   Кстати, следовало вернуть ей диск.
  
  -- Её нет, - встретил его Бьорк, подняв голову от беспорядочной кучи разновеликих бумаг. - А вы сегодня снова, кажется... герой дня?
   Он смотрел на него с откровенным любопытством. Рассматривать с ног до головы даже незнакомцев на Турусе не считалось зазорным.
  -- Наверное. А вы сегодня снова, кажется... слегка позеленели.
  -- Да, - так же легко согласился мотылёк, ничуть не обидившись и оглядел себя через плечо. - Люблю этот зелёный костюм.
  -- А что, под другой цвет одежды зеленую кожу вы... не носите? - заинтересовался Гордон.
  -- Моветон! - решительно отмёл Бьорк. - Клавдия сказала, что вы скоро придёте. И чтобы я передал вам новые записи.
  -- Благодарю. - Он взял новый диск в обмен на старый. - Я собирался попросить её об этом... хотя вроде бы ещё не успел.
  -- Ну, это же Клавдия, - засмеялся мотылёк и в ритме вальса, кружась, прошёлся по комнате.
  

* * * * *

   Жилая часть - или спальные районы, как называл ее Бортман, словно вымерла окончательно. Город выглядел почти жалко. Плоские однотипные дома щурились узкими окнами, с коньков сиротливо тянулись к небу танцующие фигурки. Больше никаких вертикальных линий - ни шпилей, ни башен - не просматривалось. Карликовые сады не могли скрасить общей унылости, как и десятки кружащихся над ними птиц. Главным украшением города служили турусцы - суетящиеся, яркие, порхающие. Сегодня и улицы, и крыши были пусты.
   По дороге, огибающей территорию Заповедника, Гордон спустился в парк Незгирей, второе Тихое Место в городе. Располагался он между Заповедником и "спальными районами". В парке протекал ручей, а по его сторонам росли деревья, крепкие и довольно высокие. Вверху он увидел деревянные домики, вроде скворечников, но много шире, и серебристые сети на кронах, как покрывала невест.
   Под ними, у основания веток, сидели незгири. Замерев при его приближении, они метнулись друг к другу и сбились в одну бесформенную, мохнатую кучку.
   В своём справочнике он нашёл советы о том, как кормить незгирей в парке. Не разговаривать громко; не проходить прямо под ними, а продвигаться навстречу или отступать вокруг ствола, по или против часовой стрелки, в зависимости от их перемещений... Обычные общие слова, точно так кормят белок; разве что это последнее: "Не нервничать".
   Он осторожно протянул ломтик хлеба на ладони, коснувшись пальцами дерева. Незгири, похожие на желтых осьминогов, продолжали сидеть, глядя на него большими блестящими глазами. Один из них шевельнулся, начал было расправлять пушистое щупальце, но затем, вздрогнув, еще теснее прижал его к брюшку и вновь привалился к собратьям. Гордон положил свой хлеб на землю.
  
   Сумерки, как всегда, пролетели мгновенно.
   Невысокие фонарные столбы, с тремя или пятью затейливыми рожками, служили скорее для украшения. Улицы оставались полутёмными, что жителей Города, похоже, вполне устраивало: в темноте они видели лучше землян.
   Он проезжал по аллее вблизи Заповедника, уже собираясь восвояси, когда впереди на дороге, в тусклом свете фонарей, заметил трех транстурусцев. Остановив какую-то машину, они беседовали с водителем, и, судя по всему, уже давно - ни дать ни взять земная дорожная полиция. Резкие голоса на фоне вековой тишины звучали грубо.
   Не доезжая до освещенного участка, Гордон притормозил. Один из жуков повернул в его сторону голову, что-то сказал другому... Очень тихо Гордон опустил стекло. Жуки шагнули к нему. Одни, вне кучки смеющихся мотыльков, они казались немного зловещими.
   Совсем рядом раздался негромкий голос; сразу за ним - вариант переводчика.
  -- Ничего страшного. Это только проверка.
   Гордон всмотрелся. Дэрринел Т'Антуин, привратник Заповедника и приятель Клавдии.
  -- Что им нужно? - Он нерешительно вышел из машины.
  -- Кто знает. Но лучше пойдёмте со мной.
   После секундного колебания Гордон запер машину, и привратник повел его вдоль стены. Почти сразу они нырнули в черную дыру, оказавшись в густой тишине на территории Заповедника. Гордон почти ничего не различал. Сознание того, что он, возможно, нарушает покой колоссальной... гробницы? усыпальницы? камеры анабиоза? - действовало угнетающе, но рядом Дэрринел Т'Антуин шагал спокойно, и он постарался взять себя в руки.
  -- Вы, должно быть, живете поблизости? - спросил он, чтобы не молчать.
  -- Почти у входа, - откликнулся мотылек. - Здесь поворот.
   Они сворачивали дважды, и второй коридор вывел их к еще одному черному провалу в стене. Раздвинув ветки, Гордон, хоть и с трудом, узнал место. Его он видел много раз на своём экране, только при солнечном свете, и его камера не поймала домик.
   Маленький одноэтажный домик, совсем не похожий на обычные ульи. Узкие окна ярко горели желтым; яркости хватало на то, чтобы слабо освещать почти весь дворик.
  -- Я иногда выхожу прогуляться вокруг территории, - сказал привратник, толкая дверь. - А насчет тех не стоит беспокоиться. Скоро они уйдут.
  -- А что они там делают?
  -- О, у них масса поводов там находиться.
  -- Например?
  -- Например, кое-кто из контрабандистов назначает встречи на здешних аллеях. - Гордон покосился на свёрток в его руках. - Самое Безопасное Место, вы же знаете.
   В комнате трезвонил аппарат связи, скорее всего, обычный телефон. Дэрринел немедленно направился к нему и отключил звук. Гордон огляделся. Довольно много вещей, особенно на полу; в основном золотистые тона...
   За его плечом что-то метнулось снизу вверх, и он отпрянул.
  -- Его пора кормить.
   Подошедший Дэрринел протянул руку к нише, и огромный паук с овальными осьминожьими глазами медленно-медленно, раскачиваясь на верёвочной сетке, начал спускаться вниз. Достигнув её конца, он лапой дотронулся до запястья хозяина. Дэрринел, как котенку, почесал ему спину.
  -- Это Туви. Вы давно не видели незгиря?
  -- Так близко - никогда. Собственно, я видел их всего раз. Сегодня утром.
  -- Значит, скоро вам будет сюрприз. Или известие, - сообщил Дэрринел, сажая паука себе на предплечье. - Примета.
   Незгирь Туви осторожно переместился выше и обвил щупальцами его плечо. Дэрринел успокаивающе погладил его.
  -- Я слышал, что незгирей на Земле не любят?
  -- Мне трудно на это смотреть, - признался Гордон. Каждое щупальце достигало сантиметров сорока.
  -- Он это чувствует. Он вас боится. - Тонкие пальцы мотылька привычно перебирали шерсть на паучьих лапах. - Мы все хорошо чувствуем, когда нас не любят; хотя на Турусе, я думаю, чуть лучше.
   Гордон внимательно осмотрел жилище Туви. Почти у самого потолка к стене был прикреплен домик с плоской крышей и большим круглым отверстием-входом, как на деревьях в парке. (Такими же широкими и плоскими турусцы делали ульи для пчёл - отсюда и метафорическое название их домов). Выше и ниже путалась паутина, по виду очень прочная, напоминающая рыбацкую сеть.
  -- Эта ниша предназначена для незгирей? - Земляне устанавливали в своих экраны или приборы связи.
  -- Да. Почти во всех домах есть такая. Но не во всех комнатах.
  -- Они настолько популярны?
  -- В достаточной степени. Странно, что вас это так задевает. - Осторожно расцепив щупальца, он пересадил незгиря на крышу. Потом посмотрел на Гордона блестящими, цвета кофе, глазами и неожиданно перешел на английский язык. - Хотя, надо признаться, я тоже не понимаю многих особенностей земной цивилизации. Культуры. Психологии. Какова, например, цель создания тех минимальных сообществ, которые растят на Земле детей? - Говорил он довольно чисто, хотя интонации у него были какими-то незавершёнными.
   Гордон отключил переводчик.
   - Это называется семья.
   - Да. Но что в реальности это такое, как не отказ от большинства необходимых статусов? - Он поднял с пола банку со светлыми кусочками (рыбы, судя по запаху), и принялся наполнять кормушку. - Человек навсегда покидает клан, где у него могли бы быть заполнены все валентности, и начинает жить с кем-то одним. Потом появляются дети, которые в большом улье, опять-таки, были бы прикрыты лучше. Допустим, такой набор статусов его устраивает. Хорошо. А если нет? Почему импульс, вызванный некогда кем-то одним, и возможно, случайно, должен определять всю оставшуюся жизнь? Или... как это? - весь брак.
   В своем уголке Туви зашевелился.
   - Кланов у нас нет. А семья должна быть крепкой.
   - За счет подавления импульса?
   - Почему вы думаете, что импульсы подавляются? - улыбнулся Гордон.
   - А много вы знаете людей, чьи импульсы не меняет время?
   Кормушка, обычная жестяная банка, прибитая к стене под домиком, находилась между ним и Дэрринелом. Незгирь снова начал медленный спуск, останавливаясь при каждой смене интонации. Он хотел рыбы, но боялся Гордона.
   - Тут вы правы. Но семья... - Он отступил от кормушки на шаг. - Семья нужна, чтобы оказывать поддержку. Помогать преодолевать трудности.
   - Какого рода трудности?
   Усмехнувшись, Гордон пожал плечами.
   - Потеря работы. Смерть друга. Творческий кризис. Непонимание... Слишком много есть жизненных ситуаций, пережить без поддержки которые было бы очень трудно.
   - И которые сами по себе являются достойным поводом для того, чтобы впасть в спячку, - добавил Дэрринел, взяв из банки кусочек и подавая его незгирю. - Да, их сложно преодолеть, особенно без помощи. Но разве для этого не достаточно родичей? И потом, сколько таких ситуаций, и сколько всей жизни?
   - Родственники могут помочь не во всем. В конце концов, большая часть семей основана на любви. - Он следил, как Туви разворачивает шупальце, чтобы ухватить рыбу.
   - Этого я тоже не понимаю, - кивнул Дэрринел. - Знаете, я общался со многими людьми с Земли. Я смотрел видео по мотивам многих ваших классических сюжетов. Но, честно говоря, что такое земная любовь, так до конца и не понял. Возможно, вы поможете?
   - То есть как? - Гордон рассмеялся. Незгирь вздрогнул и выронил корм.
   Дэрринел заулыбался тоже, отчего на щеках у него залегли продольные складки.
   - Вы смеетесь, - заметил он. - Но вы ведь не отвечаете.
   Он знаком попросил Гордона отойти подальше от ниши и принялся успокаивать незгиря.
   - Ну, я не знаю... - нерешительно начал Гордон. - Я не стал бы рассматривать феномен любви сам по себе, в отрыве от всей культуры. Дэрринел, нас просто нет без любви. В одной из наших религий даже Бог есть Любовь.
   - И все же вы не ответили. Присаживайтесь.
   Гордон осознал, что все это время они стояли. Он опустился в кресло - не такое широкое, как у Клавдии, но тоже довольно просторное, с удобными высокими подлокониками.
   - Я попытаюсь. Любовь - это чувство привязанности, симпатии... доверия...
  -- То же можно сказать о любых дружеских отношениях, - отозвался Дэрринел, оставляя Туви и подходя к нему. - Но от друзей вы же не требуете, чтобы, кроме вас, они ни с кем не общались и никому больше не доверяли бы?
   - Это совсем особое чувство, - возразил Гордон. И остановился. - Вот черт, я посмотрю в словаре.
   - У меня есть словарь, - с улыбкой отозвался Дэрринел. - И не один. И вашего языка, и других. Там примерно то же самое: "Чувство сердечной привязанности".
   - Вот видите, - поддержал Гордон неизвестного автора словарной статьи (хотя, должно признать, в данной конкретной ситуации ему она тоже не показалась убедительной). - Сердечными называют самые сильные, чистые импульсы. И не просто к другу.
   - Сильные, да? - задумчиво повторил Дэрринел, следя за Туви. Незгирь с куском рыбы в челюстях задом наперёд поднимался по паутине. Нити натягивались и прогибались под его по-кошачьи осторожными лапами. - Чистые...
   - Как говорит Клавдия Шульц, я не гуманитарий. Но столько гениальных умов, столько писателей...
   Дэрринел мягко перебил:
   - Гордон, писателям-землянам неинтересна любовь. А может быть, читателям тоже?
   Гордон помолчал.
   - Дэрринел, наши писателя очень разные, их невероятно много, но поверьте, практически никто не смог обойтись без этой темы.
   - Например Шекспир, - кивнул Дэрринел.
   - Вы читали Шекспира?
   - Смотрел.
   - Да, конечно... Но где?
   Дэрринел сел в кресло напротив, придвинул к себе низкий столик, выбрал одну из видеокассет, лежащих ровными стопками, и подал ему. Гордон повертел ее в руках: производство явно земное.
   - Шекспир ведь - хороший пример?
   - Полагаю, да.
   На обложке изображены были два танцора, с противоположных концов сцены устремленные навстречу друг другу.
   - Почему он считается великим творцом?
   - Я, опять-таки, не специалист по литературе, особенно того периода, но, насколько я понимаю, Шекспиру удалось показать то, что свойственно людям вообще. Независимо от того, к какой ветви земной культуры они принадлежат. Страсти в чистом виде, в их конечном проявлении... - он замолчал, чувствуя, что объяснение получается путаным. Особенно для инопланетянина.
   Но Дэрринел, кажется, уловил суть.
   - Значит, на его изображение любви мы полагаться можем?
   - В какой-то степени, - сказал Гордон осторожно.
   Дэрринел взял в руки другую кассету.
  -- Это та вещь, которая мне особенно нравится, хотя и особенно непонятна. История мужчины и его молодой возлюбленной, которую он закалывает, потому что про нее ему было сказано что-то, что пришлось ему не по вкусу. Это те самые сильные, чистые сердечные импульсы?
   - Нет, - признал Гордон. - Но, строго говоря, здесь в центре не любовь, а ревность. Ревность лишь сопутствует любви...
   - Вот именно. А то, что вы держите в руках, - история двух юных любовников из враждующих ульев. Их родичи явно не знали, как пользоваться словарем. Я храню эти две постановки потому, что в них, как мне кажется, воплощены два самых распространенных варианта развития любовных импульсов.
   Гордон вернул кассету на столик.
   - Я понимаю, что в реальной жизни земляне не всегда кончают любовный импульс тем, что убивают либо себя, либо любимого, - продолжал Дэрринел. - Я смотрел танцевальные инсценировки и по современным сюжетам. Там все куда менее трагично. Современные любовники убивают реже, по крайней мере собственноручно и в порыве страсти. Если партнер начинает мешать слишком сильно, они предпочитают нанять кого-нибудь. Но чаще мстят более приземленно: прячут детей, стараются уколоть побольнее или просто используют друг друга как... как прикрытие от удара извне.
   - А откуда вы их берете? - Гордону, слегка ошеломленному таким поворотом, сложно было успевать за ходом рассуждений. - Кассеты?
   - Контрабанда, - коротко ответил Дэрринел. - Конечно, это всё крайние точки. Особые случаи. Иногда уродство или паталогия. Но почему о счастливых, длительных, ровных импульсах я не могу найти ничего? Без лжи и бескровных драк. С учетом чужого импульса. Неужели они настолько менее важны?
   Гордон попытался вспомнить книгу с подходящей историей любви. Любви, которая не была бы запретной, которая не окончилась бы плачевно и участники которой не проводили бы большую часть времени, терзая и мучая друг друга. "Федра". "Тристан и Изольда". "Анна Каренина". "Красное и черное". "Дворянское гнездо". Сонеты Петрарки...
   Дэрринел терпеливо ждал, глядя на него блестящими кофейно-карими глазами.
   Возможно, следует снизить планку? "Графиня де Монсоро". "Унесенные ветром". "Поющие в терновнике". "Грозовой перевал"... Любовные романы и сказки? О них вряд ли стоит упоминать.
   - Что-то тут не так, - сказал он наконец, озадаченно улыбаясь. - Но вы меня явно запутали.
   - Может, стоит уточнить определение? - предложил Дэрринел. - Например: "Любовный импульс - это такое душевное расположение, которое провоцирует как минимум одного из субъектов причинять неприятные и болезненные ощущения второму; или является настолько опасным для них обоих, что заставляет членов клана контролировать их взаимоотношения".
   Посмотрев на Гордона, он засмеялся; Гордон, помимо воли, за ним.
   - Сдаюсь, - сказал он с ощущением, что ему есть над чем подумать. Ощущение было скорее приятным. Все, что говорил "мотылек" в бледно-зеленом камзоле, его странным образом совершенно не задевало. - И все же, Дэрринел, это слишком общий вывод. И слишком смелый.
   - Найдите мне сюжет, - попросил Дэрринел серьезно, глядя ему в глаза.
   Гордон поднялся.
   - Мне, похоже, пора, - сказал он нерешительно. Он не был уверен, что найдет в темноте машину.
   - Я провожу, - откликнулся Дэрринел.
   Выходя, он погладил незгиря, свернувшегося пушистым клубком на крыше своего домика.
   - Вы думаете, они уже разошлись?
   - Конечно. Видите ли, им нужно очень много времени для сна: часов девять, не меньше.
   - А... вам?
   - Мне - четыре-пять.
   Выйдя во дворик, они снова окунулись в темноту. На миг среди невидимых стен Гордон почувствовал себя потерянным. Место, живущее по своим законам. Город в Городе. Но, каким бы он ни был огромным, бесконечным быть Заповедник не мог. Интересно, существует ли очередность на вход?
  -- Количество мест... сот в Заповеднике ограничено?
  -- Да. Но обычно места хватает, ведь много и выходит оттуда. В самые тяжелые времена мы просто достраиваем зал-другой.
   Они свернули на аллею, с которой пришли. Отсюда уже можно было увидеть огни фонарей в парке и слышны были звуки улиц. Гордон оглянулся назад. Черное небо, черная стена, черное безмолвие. Тишина одиночества.
  -- Мне было бы жутковато здесь одному.
  -- Вряд ли, если бы вы родились на Турусе, - отозвался Дэрринел и, помолчав, добавил задумчиво: - Кто-то искал решения в войнах; кто-то - в религии или философии. Мы построили Заповедник.
   В конце аллеи Гордон заметил свою машину.
  -- Он в самом деле совсем не защищен?
  -- Почему же? Защита есть: направленное излучение. Довольно старая, но в рабочем состоянии и регулярно проверяется.
  -- Она когда-нибудь применялась?
   Дэрринел ответил не сразу.
  -- Два раза. Последний - двести лет назад. Тогда в Заповедник пытался прорваться главарь одной легендарной банды с северного материка, а его соратники и стражи порядка затеяли под стенами перестрелку. Была реальная угроза повреждения внешней ограды, и Крона приняла решение включить охранную систему.
  -- И чем всё закончилось?
  -- Для участников событий? Почти никого не осталось в живых.
  -- Вот как... - Другие подробности Гордон уточнять не стал.
   Ему не был известен этот случай. Но здесь не Земля. На Земле великую трагедию воспели бы в стихах и пьесах. На Турусе постарались забыть.
   Никаких патрулей поблизости не было. Гордон открыл дверь.
  -- До свидания, - сказал Дэрринел. - Я буду рад, если вы придете еще.
   Гордон улыбнулся, почувствовав, что приглашение искреннее.
   Какое-то время он неподвижно сидел, сложив руки на руле и глядя, как стройная фигура удаляется по темной аллее; темнота вокруг казалась тяжелой. На грани видимости Дэрринел подпрыгнул и сорвал что-то с дерева.
   Гордон ухмыльнулся. Итак, посмотрим. Здесь у тебя срывается самое важное за все время работы в "Комете" задание, а дома зависает самый крупный проект, и неизвестно еще, как тебя встретит жена (не говоря уже о родственниках), ибо полтора месяца - это очень много. У тебя напряженные отношения с коллегой и непонятный статус в команде. А чем занят ты? Бесцельно бродишь по городу и обсуждаешь трагедии Шекспира. Ухмыляясь, он завел двигатель.
  
   Ночью он встал и включил свет.
   Он долго составлял список писателей, значимых, по его мнению, для земной культуры, не ограничивая себя временными рамками и литературными школами. Однако список получился всего из двадцати пяти - тридцати пунктов, от Пушкина до Бальзака. Либо он слишком мало прочел за всю свою жизнь, либо... прав этот странный бледно-зелёный мотылёк, так же далёкий от его Земли, как сам он - от их Заповедника?
   После долгих сомнений он вычеркнул Бальзака. При этом имени перед его мысленным взором вставали длинные полки, забитые толстыми томами; но в тех томах, что попадались ему, любви как таковой, пожалуй, действительно не было. Затем он вычеркнул Тургенева. Затем Гюго. Затем - Мопассана...
   Сосчитав то, что осталось, он рассмеялся и лег спать.
   Полтора месяца - это много. Плюс упущенные возможности в новом отделе. Но... К чёрту Мейл! Ему начинал нравиться этот город. Безумный, противоречивый, невозможный. .
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"