Баба Люба

Сергей Чертопруд

Блещут росинки,

Но есть в них принцип печали,

Не позабудьте

Басё

Посвящается Маргарите

Автор

В тот день мне исполнилось восемнадцать. Все мои приятели из дворовой компании, кроме Славки - ему через месяц, попали в армию. Да и меня самого через две недели ожидали нары “угрешки” Городской призывной пункт. А потому сидели мы втроем в детской дворовой песочнице, где всегда собирались летними вечерами, и лениво обсуждали, как отметить мой юбилей.

- А может у Любы? - вопросительно глядя на кавалера, предложила Маринка - подружка кореша.

- Хм... Можно... - хмыкнул он и пояснил, - это ее двоюродная сестра.

Пятиэтажные кирпичные “хрущевки”. Кусты сирени под окнами. Третий этаж. Красно - коричневая обшарпанная деревянная дверь. Гнусавый звонок. Хозяйка - двадцатитрехлетняя блондинка с аппетитной фигурой и огромными печальными глазами на красивом лице. Огромный черный кот - Маркиз, терся о её ноги. Вот так я впервые переступил порог этой “хаты”.

Пока женщины хлопотали на кухне, мы курили у открытого окна в гостиной. Стряхнув пепел с сигареты, я зачем-то спросил:

- Она одна живет?

- Да, - Ответил он неохотно. И отправив “бычок” щелчком пальцев в полет, добавил кратко, - мать умерла четыре года назад, а отец ушел к другой.

Я оглядел комнату. Пара расшатанных стульев, квадратный стол, аскетичный старый сервант, черно - белый телевизор, разлапистая массивная люстра с пятью плафонами.

Первый тост мы подняли за мой юбилей. Я выпил стакан водки не закусывая - решил блеснуть перед сидящей напротив красавицы. Славка с Маринкой настолько были поглощены созерцанием друг друга, что казалось, они забыли о моем Дне рождения. Сам я, наливал себе больше всех, произносил длинные тосты, травил байки, рассказывал анекдоты в лицах - пьяное остроумие лилось полноводной рекой.

Обычно я говорю мало, но в тот вечер ... На самом деле хотелось взять в руки гитару и спеть пару душевных песен. Только для Любы. А так получился трехчасовой монолог писателя сатирика.

Приятель, вспомнив на миг о моем присутствии, посмотрел сначала на хозяйку, потом на меня, радостно хмыкнул и предложил:

- За Прекрасных дам! За тех, кто нас любит и ждет! За тех, ради кого мы живём! ...,- он мог говорить минут десять, но в тот вечер слушать еще один пьяный монолог...

- Соблюдай регламент! - приказал я.

Тогда он вновь погрузился в созерцание подружки. А у меня, как назло, иссяк родник красноречия. Иногда так бывает, когда внезапно осознаешь, что, в конце концов, юность останется на “гражданки”, и тебя не встретят в песочнице, как раньше, и не будет прогулок до утра по ночному городу. Ничего не будет, кроме унылой “серой” взрослой жизни.

Во время застолья, Люба с грустью в глазах, положив голову на полусогнутую руку, пальцами другой задумчиво поворачивала хрупкий бокал. Взор ее зеленых глаз, выражавших тоску и нежность, вызвал во мне такую бурю смущения, словно увидел её беззащитно нагую. Мой взгляд ошалело метался по гостиной, но что то непреодолимо заставляло меня, хотя бы украдкой, как бы случайно, еще и еще раз, увидеть ее именно такою. И когда мой взгляд, очарованный её печальной улыбкой замер. Она не отвернулась! Наоборот её зрачки чуть расширились. Слегка наклонившись вперед, Люба поправила свои восхитительные волосы. Все это напоминало чудесный сон. Ночная улица затихла за окном. Запах сирени, словно предутренний туман, заполнил гостиную.

Вновь вернулось красноречие. Гости бесшумно выскользнули из комнаты, а я расслаблено полулежал на диване. Она устроилась рядом. Я вдыхал аромат её волос, наблюдал, как подрагивают её ресницы, как её взгляд стыдливо ускользает от моих глаз. Я мог бы наверно сидеть так часами, молча, вслушиваясь в её дыхание, чувствуя, как ночь неумолимо затягивает нас в вечность.

Люба первая потревожила тишину, спросив негромко:

- А тебя дома ждут? - в её вопросе прозвучали ожидание и тревога, словно от моего ответа слишком много зависело в её жизни.

- Родители считают, если в институт мозгов поступить не хватило, то для армии достаточно ... А где ночую - им без разницы ...

Кот, гордо ступая, двигался к нам. Маркиз, словно хозяин, пересек гостиную, нагло разглядывал меня горящими зелеными глазами. Запрыгнув на диван, он устроился на коленях у Любы, сладостно заурчал, когда она привычно, своими нежными пальчиками, коснулось густой шерсти. Это было так красиво, что казалось, будто кисть её руки живет своей жизнью, лаская этого аристократа и наслаждаясь от общения с ним ... Мне вдруг захотелось дотронуться до Маркиза, словно это могло соединить меня и ее... И когда все это произошло, все на мгновенье замерли... Кот обиженно спрыгнул с её колен и удалился из гостиной, но мы с Любой продолжали сидеть, словно околдованные чувствами друг друга...

Вдруг, радуясь словно ребенок, она спохватилась:

- Здесь бутылка Шампанского осталась... Целая...

Я кивнул, хотя меньше всего мечтал о коктейле “Северное сияние” в собственном желудке. Под негромкий звон бокалов она прошептала чуть торжественно и страстно:

- За этот майский вечер...

Остальное я прочитал в её взгляде...

- Ну, мы пошли, счастливо, - эти слова приятеля и шум хлопнувший двери, словно разбудил меня. Торопливо вылив остатки игристого вина в наши бокалы, я жадно сделал пару глотков, пытаясь как то заполнить паузу, возникшую между нами. Люба с тревогой в голосе спросил:

- А ты не много пьешь?

- Не волнуйся, - успокоил я её, - в салате не усну

- Главное песен не исполняй, - попросила она, - а то соседей разбудишь.

Она порывисто поднялась, достала из серванта две запыленные стеариновые свечи, и поставив их на стол, негромко попросила, указав на люстру:

- Выключи этот прожектор.

Я, шатаясь, добрался до выключателя. Причудливые тени плясали на стенах. Она, обняв меня сзади, что то прошептала... Эта весенняя дивная ночь, яркая как вспышка молнии, окунула нас в вечность ...

Ночи с Любой превратились для меня в медовый месяц. Потом были проводы у военкомата. Я так и не успел, почему то сказать ей самого главное.

Два года службы я жил на встречу с надеждой с Любовью и когда черная тоска терзала душу, то вспоминал ужин при свечах, сирень под окнами и ту ослепительную майскую ночь.

Когда я вернулся, то, зайдя в знакомую “хрущевку”, с удивлением обнаружил, что там живут чужие люди, и ничего не знают о Любе. Потом пришел из армии Славка. Мы сидели вдвоем и вспоминали прошлое, и я спросил приятеля о ней. Славка налив водку в стакан и приказал:

- Выпей! - а потом и глухо произнес, - погибла она... Год назад... В ванной повесилась...

Иногда я брожу один по ночному городу, вспоминаю те счастливые, глупые дни и мне хочется крикнуть:

- Люди постойте! Не уходите! Ведь вы нужны друг другу живыми!