|
|
||
Молодой Родерик и богат, и успешен, он у власти, он маг... чем только он не является. Но втайне нйор Родерик большой лентяй и охотнее всего ничего бы не делал. А еще он терпеть не может глупой женской болтовни и считает женщин приятными, забавными и удобными вещицами, которые должны знать свое место. Но вот приближается ежегодный бал, и поэтому нйору Родерику приходится нанять охранника, вернее... охранницу. | ||
На работу с цербером
"Никто не любит эльфов, - подумала Габриэль, старательно пряча уши под прической. - У них - как это говорят? - плохая репутация, вот". Ей стало смешно, что она рассуждает об эльфах так, как будто сама не... Тут она подумала об Шоне, и ей стало не до смеха. "Что, если он узнает?" Одна и та же мысль: "Что, если он узнает?" Она решительно поправила прядку на лбу, показала своему отражению язык и побежала к выходу. "Ладно, когда узнает, тогда и буду переживать, а пока..." А пока нужно было спешить, чтобы не опоздать на работу. Она торопливо обежала общежитие и оказалась перед просторным сетчатым загоном, разделённым на несколько частей. В каждом отделении стояла большая будка, из каждой будки раздавался гулкий храп. Здесь жили патрульные церберы, которых охранники брали с собой на работу. Габриэль и была одним из таких охранников. - Фидо! - ласково позвала она. Храп прервался, будка в ближнем отделении сотряслась от шевеления мощного тела и из нее выглянула сонная лобастая и зубастая черная башка. - Ну? - сонно пробасила голова, приоткрывая огненный глаз - второй еще явно спал. - Пора на работу, милый Черныш. - А-а-а, - скучно ответил цербер и выбрался из будки. Две другие его головы - рыжая и черно-белая - сладко спали, устроившись на загривке и прижавшись друг к другу. - Вставайте, хорошие мои, - ласково позвала Габриэль. Никакой реакции, только Черныш широко зевнул и потянулся на всех шести лапах. - Проснитесь, пора на работу! - уже громко сказала Габриэль, открывая дверь в загородке. Головы даже не повели ухом и продолжали дрыхнуть. Черныш иронически хмыкнул. Габриэль растерянно пожала плечами и пробормотала: - Вот сони. Можно было, конечно, потрепать головы или потрясти их, но на это мог решиться только не знакомый с церберами или желающий остаться одноруким. Сонные церберы очень раздражительны. Хотя и бодрые церберы не лучшего характера! Черныш опять широко разинул пасть, но не стал зевать, а оглушительно гаркнул: - Подъем! Мышикули! Это было жестокое коварство по отношению и к головам, и к Габриэль: все церберы ужасно обожают мышикулей, но сейчас у неё не было ни одного мышикуля в запасе. Вернее, один с вечера был, но за ночь просверлил дыру в стене и вырвался на волю. - Где? Где? Дай? Дай? - завопили головы, не успев по-настоящему продрать глаза со сна. Габриэль попятилась, а Черныш под их яростными взглядами веселился вовсю: - Обманули дураков! Как разбуженных волков! Мог себе это позволить - две другие головы, понятно, не могли его укусить, потому что больно было бы всем троим. Тогда они мрачно посмотрели на Габриэль. Она опять отступила на несколько шагов и сказала: - Рыжик! Пеструшечка! Когда придем в банк, я попрошу для вас по мышикулю. - Два! - зарычал Рыжик, сверкая единственным огненным глазом. - И мне, - два глаза из трех у Пеструхи еще спали, но и один смотрел в оба. - Лопнем, дурачье, - насмешливо сказал Черныш. - Да и не дадут по два. Не дадут и по одному, а надают по одному месту, если опоздаем. Рыжик и Пеструха покорно кивнули. Габриэль торопливо надела на цербера Фидо общий ошейник, а Черныш скомандовал: - На работу скорым шагом мар-р-рш! Запе-вай! Они вышли на ярко освещенную солнцем улицу, и все три головы цербера не совсем в лад загорланили: На работу неохота, Вот докука и забота. Но придётся работАть, Мышикули получать. А ехидный Черныш не мог удержаться, чтобы не добавить: Нас ведёт красавица, Всем ребятам нравится. Кто не глянет - влюбится, Только зря погубится! На улице в этот час было уже шумно и толкотно, но, зная неважный характер церберов в целом и их голов по отдельности, прохожие вежливо уступали им с Габриэлью дорогу. Так что охранница со спрятанными в кудряшках острыми ушками и трехголовое и шестиногое чернотелое чудище шагали как бы в коридоре из расступившихся прохожих. Габриэль, в свою очередь, очень старалась быть вежливой и, здороваясь со знакомыми торговцами не позволяла ни одной цербериной голове коснуться ядовитым серным дыханием товаров, разложенных на уличных лотках. На ней был ярко-желтый комбинезон, сапожки и желтая шляпка, которая с трудом удерживала массу блестящих каштановых волос. Ей недавно исполнилось двадцать лет. Лицо Габриэль, живое, умное, с чувственными губами цвета сочной вишенки, освещали искрящиеся глаза, которые в зависимости от настроения меняли цвет от мягкого зеленого до темно-нефритового. Она была стройной, с изящной, но крепкой фигурой, а кожа ее светилась от прозрачно-белого до нежно-розового оттенка, в зависимости от того, злилась ли она, грустила или смеялась. Ее мать однажды так сказала ей: "Если честно, Эличка, иногда я не понимаю, откуда ты такая? В тебе задор и чувства пяти моих остальных детей". Сейчас, когда Габриэль шла по улице, все улыбались, видя, как светится ее лицо, и даже цербер не был помехой. Она в ответ улыбалась им. Это неприлично - быть такой счастливой, думала Габриэль. Я люблю его, он сделал мне предложение, я выхожу замуж за любимого мужчину, а потом у нас будет ребенок. Ну, что тут еще добавить? Но у родителей, конечно, будет что сказать. Когда Габриэль в телефонном разговоре только намекнула маме на такую перемену с своей судьбе, та испуганно попросила ее прийти после работы домой для очень важного, как она подчеркнула, разговора. Вечно у этих родителей какие-то глупые страхи! Я, конечно, туплю кое в чем
- Нйор Родерик, мы прибыли, - почтительный голос вырвал его из невесёлых мвслей. - Ох, эти женщины, с их ожиданиями любовных игр! - устало сказал Родерик, выпрыгивая из кареты, запряженной шестеркой вороных лошадей. - Ах, эти девушки с их глазками и улыбками, которые мечтают окольцевать тебя, - сказал он намного тише, входя в свой роскошный особняк с очень-очень тайного входа. Прошел через ряд комнат, приятно прохладных в такой жаркий день. Ноги его утопали в роскошных коврах. Взгляд рассеянно и равнодушно рассматривал красивую резную мебель, старинные картины и драгоценные вещи, мерцавшие сквозь стёкла шкафов. Правда, пахло гарью, но он уже привык к этоиу запаху в этом доме. Кроме того где-то вдали выли сирены карет "скорой помощи". Каким-то белнягам стало плохо в такой чудесный летний день? - Они всё время говорят и говорят, - Родерик вернулся к своим проблемам. - Честное слово, если бы они столько не говорили, то были бы очень приятными вещицами... забавными и удобными... Но этот их нерерывный поток слов! Сначала несколько минут говорят обо мне. Но потом всё время рассказывают о себе. А некоторые, самые деловые, спрашивают, сколько у меня денег в банке и драгоценностей в сундуках. Красивые женщины думают только о себе и больших деньгах. А красивые девушки ещё и о богатом муже. Как это грустно! А я не отказался бы от поцелуя... или десяти поцелуев... или одного поцелуя и... Он задумался, что может быть равноценной заменой оставшимся девяти поцелуям? Проходя мимо огромного венецианского зеркала, нйор Родерик машинально взглянул в его глубину и увидел там себя. Некрасивого молодого мужчину с немного печальными глазами, резкими чертами лица и жёсткой линией рта. Родерик пошел дальше. Но если бы на его отражение, а еще лучше на него самого смотрела бы сейчас женщина или девушка... Они бы не отрывали глаз, потому что красавцы - они, конечно, красавцы... Ценится с первого взгляда, может быть, и красота мужчины, особенно, если оценивает дура, а вот со второго ценится уже богатство и власть... особенно, если оценивает тоже дура. Откуда-то из глубины дома доносились громкие голоса, что сейчас было утомительно. И самый громкий голос принадлежал его домоправительнице Марии. А вот и она сама вышла навстречу хозяину. - На нас напали? - поинтересовался Родерик. - Я шучу, но очень похоже. - Какая наглость! Да как эти типы смеют? - Мария уставилась на него свирепым взглядом жёлтых глаз, которые и его приводили в растерянность и машинально поправила белоснежный тюрбан на красивой голове. Блестящее изумрудное платье с двухметровым шлейфом облегало её гибкую высокую фигуру, широкие рукава с разрезами открывали изящные, но сильные руки. - Кто наглец? Что смеют? Надеюсь, никто не подходил к Комнате с паутиной? - Я бы тут же их испепелила! - Мария хищно оскалила мелкие жемчужные зубки. - Они из газеты, нйор Родерик. Я увидела, что они тайком фотографируют виллу. А когда сделала им замечание, они вошли и стали требовать интервью с вами о ежегодном бале и знаменитостях, которые прибудут сюда. Но я дала им хороший отпор! Я изрыгала пламя из всех трёх пастей, пока не выжгла из дома последнего из них! Нйор Родерик понял, почему слышны были сирены "скорой помощи". Как и всякая ценная домоправительница, Мария была настоящей драконшей. Если нужно, она принимала драконий облик: изумрудная чешуя, десятисантиметровые когти, кожистые алые крылья, мощный хвост и три огнедышащие головы. Звали ее, конечно, не Мария, но в ее длинном и труднопроизносимом имени были и "м", и "а", и остальные три буквы. Нйор Родерик отыскал ее на краю Гипербореи после нескольких недель мучительных и магических выслеживаний. Он платил ей большие суммы изумрудами, которые она обожала. Он восхищался тем, как она управляла виллой, хотя иногда боялся быть испепелённым ее гневом. Но очень ценил, что она не говорила ни о нем и его богатстве, ни о себе. Ему еще не хватало влюбленного дракона! - Надеюсь, ты не слишком их... э-э-э... - Я только немного поджарила их, - довольно моргнула Мария желтыми глазами. Родерик решил не продолжать эту тему. Он сам истратил не менее дюжины санкритических заклинаний, чтобы убрать семь из девяти шрамов, которыми наградила его Мария, пока он её выслеживал. Два шрама, в виде больших клякс черного стекла он все еще носил чуть ниже левого плеча. - Об интервью им надо поговорить с Кармелитой. Она уже наверняка организовала встречу с прессой. - Несмотря на раздражение, Родерик заставил себя улыбнуться: с драконом нельзя показывать ни малейшей слабости. - Мне очень повезло, Мария, что ты охраняешь мой покой. Это в десять раз надежнее, чем иметь телохранителя! - Вы очень добры, нйор Родерик, - поклонилась довольная домоправительница. - Я сварила вам кофе? - Вот это неплохо. Спасибо тебе. Захватив с собой чашечку кофе, Родерик направился по извилистой дорожке из разноцветных камешков к оранжерее в конце сада, но передумал из-за жары. Присев у столика на террасе, он оглянулся на красивый белый дом, который ослепительно блестел в лучах южного солнца. А-а, он и не заметил несколько живописных шатров перед ним. Но совсем не цыганский табор решил погостить у него на вилле. Это Мария и Кармелита начали подготовку к балу. В конце недели эти шатры заполнятся сливками местной элиты: рыцарями, верхушкой Гильдии Некромантов, графами и графинями трех могущественных эльфийских кланов (надо сказать, Родерик терпеть не мог эльфов - а кто их любит?), а также членами семьи и друзьями, которые приедут на бал, ежегодно устраиваемый нйором Родериком в память о своем отце. Но тут эта перебранка с прессой!.. Ему хотелось побыть одному, выпить кофе и спокойно все обдумать. Или подремать. Или не дремать, но и не думать. Перспектива грядущего бала уже много дней не давала ему покоя, он чувствовал недовольство и раздражение. Плюс к этому жесткий график, поездки везде и всюду. Родерик вынужден был признать, что уже не получает прежнего удовольствия от своей работы, как еще четыре года назад после окончания Магической Академии., Если честно признаться, если сказать всё, как есть, он не получал удовольствия ни от какой работы. Даже Марию он ловил по приказу отца. Больше всего на свете он обожал лентяйничать где-нибудь на песочке или лужайке, попивать пивко, иногда съесть что-нибудь вкусное, совершить для собственного развлечения какое-нибудь забавное колдовство. Он был преуспевающим магом, а также принимал участие в нескольких важных проектах Объединенных Светлых, но только потому, что так полагалось и нельзя было "терять лицо". Его присутствие требовалось часто и везде, и он этим не слишком наслаждался: богатством, властью магической и финансовой, популярностью, восхищением прекрасной половины населения. Роднрик отпил глоток кофе, провел рукой по золотистого цвета волосам, и на лице у него появилась страдальческая гримаса. Нет, кофе был замечательный! Но при таком рабочем графике отдых казался чем-то фантастическим. А еще он почему-то иногда думал о жене и детях... которых у него не было. Но если так пойдет дальше, то и не будет. И дело не в занятости и даже не в неперывной женской болтовне. Больше всего Родерика изумляла способность женщин очень странно себя характеризовать. Рано или поздно, но в разговоре каждая из них жизнерадостно заявляла: "Я такая дура" или "Я тупая до невозможности!" Конечно, притворство - умное умение, ради какой-то цели можно и ввести всех в заблуждение. Но в том-то и дело, что подавляющее большинство женщин действительно глупы. И когда она жизнерадостно говорит тебе :"Я кретинка!" - то это означает, что она действительно кретинко, но свято уверена, что умнее и сообразительнее ее нет никого на свете. Родерик ведь не жил где-то в счастливом богатом раю, а спускался и на землю. Так что знал цену так называемому женскому уму. Женщина может обожать тебя, даст себя за тебя изрезать себя на куски. Но если она покупает чертовски дорогую узорчатую плитку, то не для того, чтобы твои любимые ею глаза любовались узорами, когда ты полёживаешь в ванне. Нет, ей будет и за тебя приятно, конечно, но главное, что она сможет этой самой плиткой похвастаться перед жутко нелюбимой подругой. И наряжаются эти прелестные твари не для того, чтобы очаровать мужчину. Точнее, это, как говорится, сопутствующий эффект. Главная же цель каждого дорогого платья и сногсшибательного ансамбля - поразить других женщин в самые их завистливые сердчишка! - Вот где вы прячетесь, нйор Родерик! А Мария сказала мне, что вы в оранжерее. Родерик настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как подошла его личная помощница Кармелита. Как всегда, с блокнотом и ручкой в руках, она была готова к работе и преданно глядела на него. Как дрессированная собачка. Апорт, к ноге! - Я, конечно, туплю во многом, - ну вот, и она затягивает ту же песню. Если бы Кармелита не была так предана ему, он давно бы выгнал ее взашей! - Да-да, - с ожидаемой ею улыбкой перебил он. - Я знаю: шатры готовы, винный погреб полон, два ресторана предоставили поваров в моё полное распоряжение, а ты тупая дурочка. Я все понял правильно? - Бедный нйор Родерик! - улыбнулась Кармелита. - У вас столько забот с балом и вашими глупыми помощницами. Но у меня есть хорошая новость. Возможно, она поднимет вам настроение. - Что же это за новость такая? - нйор Родерик незаметно дотронулся до аметистового амулета и вскочил на ноги. - Надеюсь, я ошибся?! Ты не собираешься нанять еще одну женщину? - Именно это я и собираюсь сделать! - Кармелита перестала улыбаться. - Я уже откладывала это однажды ради вашего спокойствия. Вы говорите, что вам мешает болтовня в доме. Но не до такой же степени, чтобы рисковать вашими драгоценностями, когда здесь соберется сотня гостей?! Особенно после того, как вы с позором уволили этого мошенника сторожа Крикса! Я пришла сообщить, что сегодня днем приезжает новая охранница с цербером. Я введу ее в курс дела. И не спорьте, нйор Родерик, я, конечно, неумна, но осторожна. - Взвалить на плечи новичка такое важное мероприятие - большая ответственность, Кармелита, - с сомнением сказал Родерик. - Что у них там мужчин нет? - Они не делают различия между охранниками по признаку их пола, - улыбнулась Кармелита. - И ты уверена, что новая охранница справится с задачей? - У девушки блестящие рекомендации, судя по ним нельзя сказать, что у нее нет опыта. "Еще одна!" - с тоской подумал Родерик. Он сердито посмотрел на чашку, как будто именно она была виновата и сердито сказал Кармелите: - Я, конечно, туплю кое в чем...О, ч-черт побери! Вы меня все достали! Родерик немного отдышался и хиуро попросил Кармелиту: - Не могла бы ты принести мне стакан чего-нибудь очень крепкого. Я имею в виду не кофе. Я хочу теплоты
- Честно говоря, я буду очень рад, когда это ужасное мероприятие закончится. Мой дом вернется к нормальной и тихой жизни, - хмуро разглядывая пустой стакан, продолжал Родерик. - Я буду гулять по парку, ловить рыбу, плавать в лодке. Буду спать на газоне, накрыв лицо газетой. Буду вставать в полдень и ложиться заполночь. И не буду танцевать. Вот - не буду танцевать, какое счастье! Тряхнув черноволосой головой, Кармелита еле удерживалась от возмущения: - Бал - самое значительное событие в вашем доме, нйор Родерик. "В вашем унылом доме", - мысленно добавила она. - Балу все так радуются. Многие готовятся к нему целый год. Многие только ради него шьют несколько платьев и разучивают новые танцы. Для всех это такое событие! И вы не должны называть его ужасным, нйор Родерик, а то сглазите! Да-да, очень нехорошо называть ужасным то, что приносит радость. - Ах-ах-ах, какая горячая защита, - усмехнулся Родерик. - Но ведь ты не будешь танцевать и веселиться среди графинь и посвященных эльфов. И Мария тоже. Я буду без вас один как перст в этом море бриллиантов и заносчивости. А жаль... - Почему же, я потанцую на балу для персонала... И я... Да, я хочу попросить Марию приготовить комнату для новой охранницы. - Приготовить комнату? - переспросил Родерик. - Разве она такая важная особа, что ее нельзя поселить на чердаке? Насколько я знаю, все комнаты для гостей будут заняты. - Но даже чердак нужно проверить, - сдержанно ответила Кармелита. - Не втолкнете же вы девушку в пыль и паутину. - Если дом так плохо убирается, что в нем есть пыль и паутина, то нужно выгнать прислугу, - рассеянно ответил Родерик. Кармелита прикусила губу: иногда хозяин был поразительно бессердечным. - Ладно-ладно, - вдруг усмехнулся он, - желание новобрачной следует с почтением выполнять. Кармелита широко открыла глаза: - Нйор Родерик, но откуда вы... - Мне шепнула одна любознательная фея, пролетая утром на паутинке мимо окна, - Родерик смеялся без церемоний. - Да, я знаю, что после бала ты хочешь уйти с этого места и выйти замуж за бравого морского офицера. - Но вы... вы... - Нет, я не сержусь, что ты хотела поставить меня перед фактом. Разве меня кто-то может обмануть? Кармелита покраснела, а потом побледнела. Сейчас нйор Родерик шутил, да и по характеру он беззлобный. Но все же он маг, а с магами лучше не ссорится даже в шутку. - Ах-ах, - передразнил он ее. - Все розы и все лилии на вашем лице, голубка. Хорошо, так и быть, я прикажу Марии, чтобы эту девушку... как ее зовут? - Габриэль, нйор Родерик. - Чтобы эту Габриэль поселили в одной из комнат для гостей второго этажа. В комнате с амурами. Самое оно для юной феи. Юмор хозяина погасил чувство негодования Кармелиты. Его молодая помощница немедленно простила ему его кислое настроение. Наверное, он уже сыт по горло приготовлениями. Но справляются с этим они неплохо, причем намного удачнее, чем в прошлом году. - Но я не уверен, что она поблагодарит тебя за такую услугу. Нет, я почти уверен, что ей там не понравится. Но что же делать: всем мил не будешь. А теперь, Кармелита, займись делами и не мешай мне. Кармелита как будто упала с облаков на землю и встревожилась. Ей вдруг слишком поздно пришла в голову та же мысль, что и Родерику: простая девушка на целую неделю окажется в окружении важных и знатных особ, должна будет с ними общаться, хочет того или не хочет, не только во время своей службы, а просто в коридоре возле своей комнаты. - Вообще-то... - неуверенно сказала она. - Может быть, на чердаке... Но Родерик уже щелкнул пальцами левой, свободной руки и в воздухе раздался мелодичный, но громкий перелив невидимых серебряных колокольцев. - Слышу, слышу, - отозвалась Мария откуда-то сверху из окна. - Кто-то думает, что у меня крылья за спиной. Не могу я носиться по всему дому от крыши до подвала, как юный дух. - Тогда, как не совсем юный, но всё же дух, до тебя долетит мое приказание. Сегодня к нам прибывает новая охранница Габриэль. Приготовь ей комнату на втором этаже. И чтоб жалоб у нее не было. - Приготовить... для охранницы... - расслышали они удаляющееся бурчание. - И чтоб жалоб... Футы-нуты, да кто она такая - эта Габриэль? Королевская дочь? Вздохнув, Кармелита поспешила прочь. Наблюдая за ней и оценивая с точки зрения будущего супруга, А Родерик понял, что снова думает о необходимости женитьбы и наследника. Но сейчас у него не было даже романа, да и не намечалось. Хотя этот бал... но они такие глупые и несносные болтушки. Если бы ему попалась немая... нет, очень молчаливая женщина, он бы еще подумал... При его внушительном состоянии и обязательствах перед кланом и семьей, ему нужен сын или дочь, чтобы унаследовать все это. И эту чудесную виллу "Омела". Вилла уже два века принадлежит его семье. До сих пор он не знал женщин иначе, чем в глупой любовной связи. Но должен же быть какой-то другой способ получить то, что он хочет. Семью. Детей. Он резко отшвырнул стакан, но тот не разбился, а покатился по траве. "А ну-ка, нйор Родерик, скажите себе честно. Только совсем-совсем честно, без уверток и всяких умничаний. Сейчас никого нет, только что я машинально поставил заклятие защиты крови, так что никто не подслушает ни мои мысли, ни движения моей души, ни голос моего сердца". Он резко поднялся, потом сел, потом опять вскочил и прошёл по газону, в пылу размышлений не замечая, как за ним следят из окна желтые глаза Марии. "Тебе Родерик нужна женщина, чтобы она стала матерью твоих детей? Хорошо, ты волен ее выбрать. Но лишь выбрать, не более того. А вот женится на ней будет не так просто. Для этого нужно представить ее клану, и если..." Родерик поморщился. Его клан? Эти надутые, самовлюбленные бочки с золотом и вешалки для драгоценностей - понимай, мужчины и женщины! Уж он-то хорошо знает, кто может им понравиться, привозили к нему таких цыпочек и таких кляч с золотой кровью и тысячелетней родословной. Но не нужны они ему, хоть осыпьте его всеми самоцветами Голконды! "Я хочу теплоты и близости. И доверия. И любви без оглядки на счет в банке. Понимаю, что желаю слишком многого. Но попробовать можно?" Через несколько дней он займется вплотную решением этой проблемы. На балу. Почему нельзя?
Как и обещала, после работы Габриэль приехала к родителям. В маленький домик на окраине города, стоящий почти в лесу. Родители встретили ее радушно, но как-то насторожено. Еще с порога Габриэль была удивлена их необычно чопорным видом и встревоженными лицами. Она принесла торт из кондитерской, но он показался ей жевательной резинкой по сравнению с мамиными тминным кексом и яблочной шарлоткой. И торт с вишнями и шоколадной глазурью. И лимонад. Настоящий домашний лимонад, а не тот, из пластмассовых бутылок, который и пахнет пластмассой, и на вкус, как... Но сначала улитки в вине, шампиньоны, поджаренные на свежем сливочном масле, непревзойденные мамины паштетики в хрустящем тесте. А, Габриэль не могла отвлекаться даже на самое вкусное угощение! Ведь не сама пришла с рассказом о своих планах с Шоном. Мама прямо-таки настояла на разговоре. Но по принятым в доме Туль правилам за обедом разговоры о делах не велись. Все обменивались городскими новостями и сплетнями, услышанными от своих сельских родственников и знакомых. За столом не было старшей дочери и сына, но они смотрели с портретов на стене и тоже участвовали в обеде и разговоре. Брат Шеймус явно не проявлял особого интереса к сегодняшней семейной встрече, но Габриэль заметила, что сестра Мирюэль сочувственно кивнула и подмигнула ей. Только когда была съедена последняя крошка торта, и братцы-близнецы Тимми и Томми со счастливыми вздохами отвалились от стола, папа Туль многозначительно показал Габриэли на двери своего кабинета. Отец Габриэль, Лионель Туль, относился к Шону неплохо и считал, что для своего возраста, двадцати лет, Шон хороший и порядочный парень. Но с тех пор, как на одном из пикников с сотрудниками год назад Габриэль познакомилась с Шоном, она ни с кем, кроме него, не общалась. И хотя Туль понимал, что у молодежи принято ходить парами, "встречаться" и обмениваться "обручальными" кольцами, он не одобрял этой моды. Было и еще одно соображение, до поры до времени он им с дочерью не делился. Но еще полгода он предложил Габриэль перестать так часто встречаться с Шоном. Дочь удивилась, но решила что папа беспокоится о любимой дочке. И вот сегодня... - Почему у тебя такая прическа? - спросил отец, когда Габриэль и ее мама вошли в кабинет, заперли двер и сели в резные кресла-качалки. Она изумилась. Ожидала всего, но не такого вопроса. Невольно коснулась волос. - Просто прическа. А что? - Раньше ты носила волосы свободно распущенными, но уже целый год делаешь все, чтобы они закрывали чуть ли не щеки. Габриэль покраснела: - Я... ну... мне... - Только не говори, что тебе это нравится. И что это модно. Разве я не вижу молодых девушек. Да, у них разные прически. И всё-таки пышные, волнистые и красивые волосы, подобные твоим, обычно распускают по плечам и выставляют напоказ - я не прав? - Ну... в общем... знаешь... Отец с лекой усмешкой смотрел на нее, и когда она исчерпала набор неопределенных и ничего не значащих слов, опять заговорил: - А правда в том, что ты прикрываешь уши, разве нет? - Папа! - Разве нет? - сердито воскликнула мама Туль. - И не повышай голос на отца! Ты скрываешь, что ты эльф! Папа Туль положил ладонь на локоть жены и ласково похлопал. Но смотрел на дочь. - Мама права, ты скрываешь, что ты эльф, не правда ли, доченька? - мягко сказал он. - Но зачем мне это делать? - Габриэль покраснела, как пион. - Чтобы никто не знал, что ты из семьи эльфов. Ты стеснешься своего происхождения, - папа Туль говорил не сердито, а даже с пониманием. - Но папа, ведь эльфы... они где угодно... и самые знатные... Габриэль говорила бестолково, но папа Туль понял, что она хотела сказать. - Но, девочка моя, мы не, так называемые, знатные эльфы. Они называют себя так, да. Но на самом деле они лишь потомки людей, заколдованных когда-то эльфами и принявших только внешний облик эльфов. А мы... ты же знаешь, что таких, как мы не любят и опасаются и люди, и те, кого люди людьми не считают. - С тех пор, как ты поступила на работу, ты стала скрывать свое происхождение! - опять встряла мама Туль. - Ставлю мою шарлотку против пластмассового тортта, который ты принесла, что и Шон не знает, из какой ты семьи. А когда узнает, то даст тебе от ворот поворот. Оно и к лучшему! - Мама, нет-нет! - Габриэль так вскочила с кресла-качалки, что оно взбрыкнуло, словно резвый жеребенок. - Шон и я любим друг друга. И мы навсегда! Навсегда, мама! Папа Туль придержал прыжки кресла, чтобы оно не разбило что-нибудь, а затем ласково усадил дочку. - Криками ты ничего не докажешь, - ласково сказал он. - Сейчас ты любишь Шона и он тебе нужен. Но при всем при том ничего из этого не получится. Не забудь, мы - не такие, как все. Наша семья особенная, необычная для здешних мест. Нам нельзя влюбляться в обыкновенных людей, а тем более вступать в брак с ними. Ты и так уже лишилась части своей магической силы, разве не так? Ты хочешь потерять ее совсем? "Да, хочу, - подумала Габриэль. - Я даже от этого готова отказаться хоть сейчас, если только я ему нужна". - Она разучилась летать! - опять вмешалась взволнованная мама Туль. - Она спить и видит сны, как будто обычная девчонка из семьи наших соседей! А Габриэль, глядя в окно на цветущие луга, думала: "Все можно отдать! Ничего не жалко, чтобы быть с ним вместе! Навсегда... - Я знаю, знаю, - тихо говорил папа Туль, - от любви не скрыться, ею нужно переболеть... Но моя дочь стесняется меня, и и всех нас - вот что невыносимо и непростительно! Глаза Габриэль, как она не крепилась, наполнились слезами, несколько капель уже ползли по щекам. Мама Туль обвиняюще ткнула пальцем почти в лицо дочери: - Полюбуйся: она плачет. Моя дочь плачет... куда катится наш мир! Папа Туль опять примирительно похлопал жену по руке и сказал Габриэли: - Разве ты забыла наши обычаи. Да... любовь... я понимаю... Но против обычаев не пойдешь, моя дорогая доченька. Подумай хорошенько сама, иначе за тебя придётся решать нам. Тогда все переменится, хочешь ты или нет. Но даже сейчас ты ничего не можешь поделать. Ты ничего не переменишь. Да, пока живешь тут, в городе, и каждый день видишься с Шоном, это трудно. Да и нет смысла стараться. Ведь у вас с Шоном все так хорошо. И у тебя останутся приятные вспоминания. Но потом вы с Шоном расстанетесь. - Неужели тебе должен растолковывать это отец? - строго спросила мам Туль. - Неужели так трудно помнить о семейных правилах? Нет, Габриэль не могла помнить и принять то, что услышала. Она, конечно, все это знала и понимала, даже когда-то пыталась из-за этого расстаться с Шоном... когда еще любила его не очень крепко... Но стоило ей только начать что-то ему говорить о расставании, как он сразу смотрел на нее так, будто она его не любит. Или страшно обманывала до сих пор. Издевалась. И у нее уже язык не поворачивался продолжать. - Я просто хочу, чтобы ты была нашей дочерью, - миролюбиво сказал папа Туль. - И делала все так, как полагается в нашей семье. Даже в любви. На это Габриэль ответить было нечего: такие чувства лежали за пределами ее жизненного опыта. В растрёпанных чувствах
Больше всего на свете Габриэль хотела бы побродить по лугам и лесам за городом. Но папа Туль взял с нее честное слово, что она пробудет там только до темноты, а потом отправится прямо в общежитие. Наверное, он понимал ее состояние. А она впервые пожалела о том, что не может теперь летать. Оказывается так чудесно летать! А еще замечательно видеть мир глазами любого выбранного существа и понимать язык деревьев. Сегодня утром это было неважно, Габриэль думала только о Шоне. Но теперь она чувствовала, что этим лесам и лугам... вообще любым лесам и лугам стала такой же чужой, как человек, которого она полюбила. Они не признавали ее, ей было тут тоскливо и неуютно. Но Габриэль все бродила и бродила, мелькая в светлом платье среди стволов в уже сгущающихся сумерках, как призрак. Она не видела себя со стороны, но знала, что глаза ее временами начинают сиять призрачно-зеленоватым светом - как блуждающие болотные огоньки, о которых люди выдумывают столько нелепостей. - О, какая лапуся! Полуляешь с нами? Люди... Они тоже были здесь, и, как всегда, некстати. Два смеющихся человека с кривыми улыбками и хриплыми голосами вдруг догнали ее и начали что-то говорить. В этот момент она не желала понимать их слов. Их слова и они сами ничего не значили... ничего, на что стоило бы обращать внимания... они мешали и раздражали... Поэтому, когда один из них полуобнял ее за плечи, она почувствовала к нему и - как ни странно, ко всему роду человеческому - такие неприязнь и презрение, что выскользнула у него из рук, как сухой листок, и унеслась с вечерним свежим ветерком. Отвращение к людям снова вернуло ей умение летать. Даже не слышала, как оба встречных истошно закричали ей вслед. Габриэль вернулась в город. Долго шла по улицам к общежитию. Вокруг были люди. Кто-то смеялся, кто-то разговаривал. Она проходила мимо кафе с цветастыми зонтами и веселыми посетителями. Возле кинотеатра кто-то ожидал кого-то, они приветливо махали друг другу, здоровались, целовались и шли на сеанс. Ей встретились две девушки из банка, что-то приветливо сказали, и она вежливо кивнула им, изобразив улыбку. Несколько раз с Габриэль заговаривали парни. Она отрицательно качала головой с сдержанным и неприступным видом. "Отстаньте! - думала она. - Оставьте меня в покое! Только вас еще не хватало! Никого не хочу видеть!" И люди бессознательно подчинялись ей, как фигурки из шахмат, в которые научил ее играть Шон. Но еще неприятнее было ей сейчас ехать автобусом, в толкучке тел и дыханий, в мушином зудении пустых разговоров и непонятного хихиканья. Так что она прошла весь путь пешком. Ничуть не устала - какая-то часть ее натуры еще не пропала, не рассыпалась от прикосновения человеческой любви. Легконогая и неутомимая Габриэль шла по ночному городу, и многие смотрели ей вслед, не понимая, отчего им кажется, что эта худенькая девушка в светлом простом платье плывёт над землей. Возле общежития она сделала над собой усилие и спустилась на землю. Вошла в холл, но пройти в свою комнату по лестнице не успела. - Габриэль Туль? - окликнул её ночной дежурный Герхард, строгого вида старик с большими усами. Он всегда был подчеркнуто вежлив, но мелочно придирчив. Поэтому Габриэль остановилась, хотя на слова другого дежурного даже не обратила бы сейчас внимания. Герхард протягивал ей конверт: - Вам срочное письмо. Лично в руки. Возьмите, пожалуйста. Она взяла конверт и стала подниматься по лестнице. - Габриэль Туль! - не отставал дежурный. - Разве я не сказал: срочное? Меня просили, чтобы вы прочитали его сразу после вручения. Будьте добры, откройте конверт и читайте. Ей пришлось отвлечься от рассматривания мрачных туч в своей душе и вернуться к не такой печальной, но, как всегда, скучной прозе здешней жизни. Она взглянула на конверт и поняла, что это официальное письмо. Более того, это письмо от начальника их подразделения, плутонового Конрада. Она открыла конверт и развернула листок, прочитала, удивилась. А затем изумилась, что способна еще испытывать какие-то чувства. Правда и написанное на листке было не совсем обычным. Конрад приказывал ей немедленно собраться для недельного дежурства на выезде, подготовить цербера и ждать машину. Так срочно и неожиданно? Как будто весь резерв их службы уложила эпидемия! "Вы поступаете в распоряжение нйора Родерика... Бал в загородном поместье... Обеспечить безопасность..." Цербер на балу? Что это пришло в голову Конраду. Но приказы начальника не обсуждаютя. Все три ипостаси Фидо как раз закончили ужин и готовились спать. Но, услышав, что предстоит немедленная работа за городом, к удивлению Габриэль не стали ворчать, а с энтузиазмом позволили взять себя на поводок-сворку. Когда подъехала машина, то Габриэль уже ждала с дорожной сумкой, на сворке - цербер. Два часа спустя она стояла на вершине холма, глядя на великолепные, залитые лунным светом цветущие сады, которые лежали у ее ног, как бесконечная вереница сугробов. Хотя она должна была охранять только виллу, но Габриэль хотела посмотреть на ночную красоту здешних мест. Шофер же получил приказ подчиняться ей, поэтому ничему не возражал. Когда они подъехали к вилле, Габриэль заранее внутренне сжалась и приготовилась к праздной и бестолковой толпе бальных гостей. Но оказалось, что съезжаться они начнутся только завтра к обеду. Вокруг царила ночная тишина, если только можно назвать тишиной обилие обычных ночных звуков: песни сверчков и ночных кузнечиков, посвистывание летучих мышей и мягкое хлопанье совиных крыльев над ухом. Если на вершине холма шофер хранил молчание, то сейчас он присвистнул и побормотал что-то вроде: - Ах, чтоб меня... Белые крыши элегантных шатров торжественно светились под луной и напомнили ей о средневековом турнире, где пышно разодетые дамы вот-вот займут свои места для наблюдения за зрелищем, и рыцари в дорогих доспехах с повязанными на плече шарфами преломят копья и скрестят мечи ради любви прекрасных дам. Совершенно фантастически выглядела лестница из белого мрамора со ступеньками, ведущими в дальнюю часть сада. Белый цвет поразительно контрастировал с призрачными, а днем, как видно зелеными, лужайками. Ароматы ночных цветов наполняли воздух дурманящей смесью. Для Габриэли в ее растрёпанных чувствах это было все равно что шагнуть в мечту... Черныш громко чихнул и сказал: - А тут мило. Я вот подумал: ты захватила мышикули? - Целый ящик, - отозвался шофер. - Это хорошо, - причмокнул Рыжик. - О боги, - сказал Пеструха, - здесь дракон, чуете? - Кажется, да, - задумчиво ответила Габриэль, а остальные две головы цербера энергично закивали. - Но вы уверены, что нам положено заходить с парадного входа? - Согласно приказа, - сообщил шофер. Как только они выбрались из машины и поднялись по широкой полукруглой лестнице, одну створку массивной высокой двери открыл дворецкий в ливрее. Как в кино или романе. - Добрый вечер, нйора Туль, - почтительно сказал он, забирая чемодан с мышикулями у шофера. Тот немедленно и с явным облегчением умчался к машине. - Позвольте представить вам домоправительницу Марию. За спиной дворецкого возвышалась в своем человеческом облике внушительная драконша, отражаясь в нескольких зеркалах. С точки зрения Габриэли она выглядела впечатляюще. Была значительно ниже и тоньше знакомых ей драконов, но, несмотря на это, имела потрясающий вид. "Она смотрится так солидно и надежно! - подумала Габриэль. - Теперь понятно, что церберы тут, как говорит папа Туль, ко двору". Что подумали ипостаси Фидо, она не знала, но все три окинули Марию и ее отражения оценивающими взглядами знатоков. Мария сделала широкий приглашающий жест, они вошли, дверь за ними мягко закрылась. Габриэль невольно напряглась. "Интересно, сколько времени потребуется мне, чтобы привыкнуть к ней?" Она не сводила глаз с Марии, которая выглядела одновременно красиво, малосимпатично и зловеще. К своему ужасу Габриэль под этим желтым взглядом, словно она была не самый настоящий эльф, а загипнотизированный змеей кролик, начала лепетать невероятную чушь: - Вы похожи на мою маму. Она очень красивая, как и вы. "А маму-то я зачем приплела?" - Привет, - без лишних церемоний сказал домоправительнице Черныш. - Где место нашей дислокации? Хотя... Уж я знаю: это чердак. Сколько я перевидал этих чердаков! - Ошибаетесь, по распоряжению нйора Родерика вам отведена комната для гостей, - сообщила Мария таким холодным тоном, что на поверхности зеркал заблестели морозные узоры. -Точнее, две смежные комнаты, так как вас двое. Это недалеко, идите за мной. Ваши комнаты в восточной части дома, и вид из окон чудесный. Спиной чувствуя, как три ипостаси Фидо беззвучно хихикают над ней, Габриэль опять прочирикала в ответ: - Комнаты, наверняка, восхитительны! Я буду жить, как принцесса! Мария довольно улыбнулась и уже намного добродушнее ответила: - Люблю, когда Народец Холмов проявляет к нам почтение. После заката
Закат! Не очень-то приятно идти по пустынной дороге, когда заходит солнце. Это не оживлённое шоссе, по которому мчаться и легковушки, и большие фуры, создавая вокруг тебя подбадривающую игру света и тени, оглушительного грохота и аристократического гула. Вокруг шоссе теснятся бигборды с дразнящими любительницами гламурных сигарет и конфет с острым вкусом нездешних плодов. На обочине можно подойти к автомату по продаже чего-то там или просто к телефонной будке. Конечно, Габриэль подошла к будке не сразу, а только когда автобус отъехал далеко. В щели за аппаратом была записка. План. Ей хватило пяти минут, чтобы запомнить его. И несколько секунд, чтобы сжечь бумажку и растереть пепел. И вот - согласно этому плану - она бредет по дороге, лишенной всех успокаивающих атрибутов оживленного шоссе. Вокруг тянутся пустоши с очень редкими кустиками. А сама дорога - как в издёвку - возвышается над этим неприглядным окружением. Не так, как шоссе, но, в отличие от шоссе, на такой дороге чувствуешь себя до боли голыми беззащитным. А уж когда в очередной раз она оглядывается назад и замечает четыре темные фигуры, быстро нагоняющих ее, то чувствует себя особенно неуютно. Что может противопоставить обессиленная одиночка такому энергичному преследованию. Попытаться ускорить шаг? А может быть, скатиться с насыпи на бурую пустошь и скрыться в кустарнике? Увы! - он слишком редок и прозрачен. И только впереди... Ее ведь обещали встретить! Но дорога пустынна, она, как на ладони, и освещена заходящим солнцем. А позади четыре тёмных преследователя - вот символ всех невыполненных обещаний. Все же она успевает дойти до выцветшего шлагбаума и нырнуть в довольно густой кустарник прежде, чем ее отдаленные преследователи сократили расстояние между ними. Она так и не разглядела их... а до того ли ей было? Она бежит, кровь глухо шумит у нее в ушах, а сердце отчаянно колотится уже где-то в горле. Иногда кусты смыкаются так близко, что ветки больно царапают ей плечи, руки, лицо. Тогда она пятится назад и начинает выискиватm еле заметную дорожку, которая, как серая змея, так и норовит ускользнуть от нее. Скоро отдалённый треск и голоса сообщают ей - о ужас! - что те четверо не отстают. Те четверо, конечно, - преследователей! Кто еще согласился бы бежать по сухому, колкому кустарнику, то и дело теряя пыльную серую ленту злосчастной петляющей и змеящейся дорожки. А они бегут и постепенно нагоняют ее, и грубо хохочут уже совсем рядом. По крайней мере, трое. Четвёртый голос - резкий и визгливый - явно принадлежит женщине.