Отгорел тюльпанами Первомай, сбросили розовые снега яблоневые сады. Последний месяц весны очертя голову ринулся в знойное лето. Дождей не было и не предвиделось. Так, покаплет слегка, прибьет пыль к асфальту, сожмет жаркий воздух предгрозовым удушьем. И все. Это называется: облачность, осадки, ветер порывами, гроза. Осадки, так сказать. Плюнуть не на что...
Зиночка послюнила палец и перелистнула тетрадный листок, исписанный убористым кружевным почерком. На горизонте маячила сессия, отравляя своим приближением весь май. Надо было зубрить заранее. Чтобы не метаться потом в последнюю ночь перед экзаменом. Зиночка все любила делать заранее.
Зиночкин дом стоял на холме и балкон выходил как раз юго-запад; с высоты девятого этажа весь город виден был как на ладони. Над городом висела громадная черная туча. Она заняла своей тушей все небо, кроме одной-единственной светлой полоски на востоке. Восток Зиночке виден не был, но именно оттуда проникали в мир солнечные лучи, окрашивая брюхо тучи в фантастический, оранжево-желто-коричневый цвет. Изломанной сварочной дугой отражалось в окнах напротив встающее солнце.
Зиночка подняла голову, оглядела облачное чудовище и лениво подумала, что оно опять надует, оставит измученный жарой город без дождя. Ведь даже ветра нет! Воздух стоит неподвижно.
- Оэ... все зубришь... в этакую рань. Уау... спала бы лучше... ууу...
Алька. Соседская девчонка, с которой детство пополам. Балконы рядом, руку протяни - руки коснешься, только квартиры в разных подъездах. В розовые восемь отчаянная Алька, бывало, положит между балконами толстую доску и по той доске, изображая канатоходочку, к подружке в гости. Благо родители на работе, а балконы выходили на пустырь. Тогда был пустырь, сейчас - обширная автостоянка... впрочем, неважно. Важно, что Бог Альку хранил. Отвел от встречи с патологоанатомом. А то чирикала бы она сейчас. С девятого-то этажа - одно мокрое место, если вдруг что.
- Сессия скоро,- рассеянно ответила Зиночка.- Не мешай.
- Скоро,- передразнила ее Алька.- Не смеши мои подковы! Скоро! Почти месяц еще...
- Стрекоза тоже так думала,- буркнула Зиночка, отслюнивая очередную страничку.
- А ну тя,- отмахнулась Алька, зевнула, плюнула вниз, на пыльные тополя.- Зубрилка несчастная... Уау... спать пойду.
Алька исчезла в недрах своей комнаты. Зиночка не подняла головы. С некоторых пор Алькин ай-кью стремился к нулю с завидным ускорением. В то время, когда Зиночка искала любую возможность заработать, да хотя бы те же газеты разносить и письма, Алька искала любую возможность удачно выскочить замуж. Удачно - это в смысле за богатенького. А потом развестись с ним, отсудить половину его состояния и жить припеваючи. В круизы ездить. На Мальту, к примеру. Или там на Мальдивы. Примерно так подруга рассуждала.
Во имя сбычи своих заокеанских мечт Алька отчаянно тусила с самыми состоятельными ребятами курса. На учебу при таком раскладе оставалось только благополучно забить большой болт. Что Алька с удовольствием и проделала. Как она думала сдавать нынешнюю сессию, Зиночка себе не представляла. Впрочем, у Алькиных родителей деньги водились... заплатят.
Зиночка подошла к пианино, забытому в углу. Откинула накрахмаленную старомодную скатерку - память о бабушке, подняла крышку. Попробовала пальцами тугие клавиши, вздохнула. Когда-то давно училась с радостью. Не была музыка пыткой, как для той же Альки. А сейчас... что значит, нет практики! Простенькое еще сыграешь, а вот что-нибудь поинтереснее, уже побоишься на память, откроешь тетрадь.
Тетради пылились в шкафу на верхней полке. Пианино на верхнюю полку не всунешь, как ни старайся. Благородный инструмент пылился в углу, под бабушкиной скатертью.
У Зиночки родители богатыми не были. Тянулись из последних сил, чтобы дочку выучить, чтоб профессия у нее была. Зиночка не могла их подвести. Училась. А замуж - это потом. Успеется. И по любви, а не затем, чтобы состояние отсуживать!
... Есть в городе улочки, где время застыло неподвижной волной между девятнадцатым веком и веком двадцатым. Старые, изжелта-пыльные дома, кривые трамвайные рельсы, водяные колонки, вытертые до блеска деревянные лавочки, врубленные в неохватные стволы. Серебристые тополя, каштаны и акации неимоверной высоты. Наглые красные куры, лениво копавшиеся в том, что с определенной натугой можно было бы назвать цветочными клумбами. Шиповник самого что ни на есть буреломного вида, вездесущие ромашки аптекарские, пастушьи сумки и амброзия, драные коты в подворотнях. И над всем этим - извилистая синяя река майского неба, усердно поливающего мир полуденным зноем.
Зиночка осторожно вела велосипед по узенькому, растрескавшемуся тротуару. Она была здесь впервые: пришлось подменить коллегу, разнести почту по чужому участку. Почты было немного. Газеты - подписка и бесплатные, пара писем, коммунальные счета... Ничего особенного.
На одной из лавочек сидела девушка. Еще старуху в платочке или среднего возраста тетку с бигудями под линялой панамкой Зиночка бы поняла, но молодая девчонка в узких джинсиках и белом топике смотрелась дико. Не вписывалась в атмосферу, прямо скажем.
Были у нее знакомые рыжие волосы, стянутые в хвост на затылке. И видавшая виды гитара на коленях. Тренькнула струна, задрожала долгим эхом в неподвижном воздухе. Девушка повернула лицо вполоборота, вслушиваясь в звук.
- Алька!- потрясенно выдохнула Зиночка, роняя газету мимо почтового ящика.
Торопливо наклонилась, подобрала, сунула в щель, как полагается. Потом окликнула подругу:
- Алька, привет! Что ты здесь де...- и осеклась на полуслове.
Девчонка вскинула голову, и сразу стало видно, что никакая это не Алька. Хотя похожа, ничего не скажешь. Очень похожа. Взбить челку, вдеть в уши длинные капли сережек, навести макияж - вылитая Алька. Двойник, наверное. У каждого человека есть в этом мире двойник, говорят. А то и не один.
В самом деле. Гитара, опять же. Алька отмучилась в музыкальной школе по классу фортепиано. Сунула диплом с отличием маме - на, хотела? Хотела, так получи. И с тех пор к белому инструменту, занимавшему половину комнаты, не прикоснулась ни разу...
- Пили сюда, письмоноша,- сказала похожая на Альку, похлопав ладонью по некрашеным доскам рядом с собой.- Как звать?
- Зина.
- Пульхерия.
- Ка-ак?..- Зиночка поперхнулась от неожиданности.
Девчонка довольно захохотала.
- Ну, у тебя и рожа!
Сейчас она скажет настоящее имя, поняла Зиночка. Приколистка, блин! Камеди вумен.
- Пульхерия я, Пульхерия,- со смешком заверила она.- Егоровна. По паспорту.
Правильно. Какого еще имени можно было ждать на этой, затерянной во времени, улочке? Пульхерия Егоровна, в самый раз.
- Могу показать, если что...
- Да не надо, верю,- хмыкнула Зиночка.- Угораздило же тебя...
- Ничего, нормальное православное имя,- заявила Пульхерия с гордостью.- Не хуже прочих.
Тоже верно. Такое имечко либо меняешь сразу при первой же возможности либо носишь как флаг и неизвестно еще, что лучше.
Пульхерия вдруг схватила гитару и ударила по струнам залихватским жестом отчаянной пиратки:
- А как известно, мы народ горячий! И не выносим нежностей телячьих! А любим мы телячьи души...- взвился в небо сильный, звонкий, молодой голос.- Любим бить людей, любим бить людей, любим бить людей! И бить баклуши!*
В доме, на втором этаже, со звоном распахнулось окно:
- От бисова дытына! Ыродка! И днем вже спасу от ней нима! Улька! Пийшла видселя, зар-раза!
- Улька?- не поняла Зиночка
- Вылакай для начала пару канистр шмурдяка, а потом попробуй имя выговорить,- предложила Пульхерия.- И посмеемся вместе!
- Пару канистр... чего?
- Осподи, ты как с луны свалилась! Пойло из скисшего винограда или пьяных вишен. Шмурдяк. Ладно, пошли.
Она закинула гитару за спину, наклонилась, подобрала трость. Обыкновенную серую аптекарскую трость с треснувшим пластмассовым набалдашником. И Зиночка с изумлением увидела, что походка у Ульки-Пульхерии далека от идеала. Одна нога короче другой, вывихнута в суставе так, что без костыля и впрямь не побегаешь.
- А, родовая травма, ерунда,- отследила Зиночкин взгляд новая знакомая.- Слышь, чаю хочешь? Или там кофе? Вон мой дом, квартира семь.
- Э... я... это... мне еще почту...- вспомнила Зиночка для чего вообще пришла сюда.
- Ну, так разноси и приходи. Придешь?
Зиночка закусила губу. Подумала, что поздновато уже, что еще домой добираться, что сессия, что чаепитие с хромой незнакомкой, встреченной впервые на одной, прямо скажем, очень подозрительной, улице уже ни в какие ворота...
- Приду,- сам собой повернулся во рту язык.
- Ага,- Пульхерия пихнула новую подругу кулачком в плечо.- Давай. Я пока чайник...
И был вечер, истекающий зноем, и чай в толстых керамических чашечках крупного горошка, бутерброды без масла и круглое галетное печенье, разговор обо всем и ни о чем. За окном гомонили мальчишки, орал у соседей радиоприемник, надрывались на крышах коты. Кто-то ругался, кто-то смеялся, кому-то срочно понадобилось обсудить по телефону очередной сериал. По стенам вдруг прошла глубокая, нутряная дрожь, - это протащился мимо одиночный трамвай.
Грузное 'тудух-тудух' отозвалось в стеклах глухим дребезжанием.
- Ха!- фыркнула вдруг Пульхерия.- Сейчас зажжём!
Она цапнула гитару, уселась на подоконник и в раскаленное небо понесся знакомый речитатив:
- Я боюсь расстаться со своей тоской.
Я боюсь однажды изменить ей.
Но нелепо заключать себя в тиски.
И тонуть в железе мёртвых новостей.
В городе моём завяли цветы.
В городе моём ушли поезда.
В городе моём только ты
Всегда, всегда, всегда, всегда**
За окном радостно засвистели, требуя продолжения концерта.
ЖЕНЯ И ЖЕНЕЧКА.
...Ее звали Женя. Женечка, так звали дома, в семье. С самого детства. Она и впрямь была именно что Женечкой - маленькая, стройная, ясноглазая, с ямочками на щечках.
История банальна, как все мыльные сериалы, пожалуй. Он и Она. Женька и Женечка. Родились в один и тот же день ,в одном роддоме. Жили в одном подъезде на одной лестничной клетке. Дружили друг с другом с пеленок. Вместе - в детсад, в школу. Их иначе, чем женихом и невестой, не называли. И они знали, что когда вырастут, непременно поженятся и будут жить долго и счастливо.
Папа Женечки все пытался вести бизнес. То грибы выращивать в подвале на продажу, то шариковые ручки собирать, то конверты клеить. А потом как-то покатила ему удача. Сумел очень быстро подняться. Конечно, он не стал в один ряд с Абрамовичем. Однако же деньги появились не только на хлеб с маслом, но и на черную икру ложками. А вот сам Женька, и его родители, школьные учителя, сразу же стали быдлом, чернью, лохами, не умеющими считать деньги. Не такого жениха следовало искать единственной красавице-дочери, совсем не такого!
Было все. Был сериал. Элитная школа, попытки отправить дочь в заграничный колледж. Скандалы, охранники, слезы. Женьку подкараулили в темном переулке какие-то уроды и избили. Били страшно, насмерть. Парень стал инвалидом.
Женечка не знала, какая беда случилась с любимым, но сердце чувствовало. В один из дней прорвался к ней звонок от Женькиной мамы. И тогда Женечка ушла из дома.
Она ушла из шикарной двухуровневой квартиры в хрущевку к любимому. Когда Женечка поняла, что беременна, она испугалась. Но Женькины родители ее поддержали. В этой бедной семье жило то, что ушло навсегда из семьи удачливого Женечкиного папы.
В этой удивительной семье жила Любовь.
Сессия надвинулась внезапно. Обрушилась лавиной, авиакатастрофой, гневом Божиим. Разящие молнии экзаменов косили стройные студенческие ряды не хуже инструмента безносой старухи.
И, как всегда, студенту одной ночи доучить не хватило... Ой, сколько же всего Зиночка не знала, не помнила, забыла! А уже сегодня идти!..
Алька на соседнем балконе тоже выглядела не фонтаном. Правда, причина оказалась не в экзаменах...
- Беременна,- мрачно сообщила подруга, ковыряя ватной палочкой в ушах.
- О-ой,- задохнулась Зиночка.- Ну, не говорила же я тебе!
- Угум,- палочка полетела вниз, на свечки каштанов.
Городские каштаны отцвели в последних числах мая, а эти, под окнами девятиэтажки спального района, были неправильные. Они цвели в июне, по осени же давали не круглые коричневые плоды, а длинные зеленые палки плотных стручков. Но цветы у них были один в один каштановые...
- А от кого?- осторожно спросила Зиночка.
- Хрен его знает,- отмахнулась Алька.- По пьяни было... разве вспомнишь теперь.
Зиночка молча переваривала услышанное. По пьяни забеременеть... Это было потрясением не хуже грома с ясного неба.
- Ты с Антоном встречаешься вроде бы,- сказала Зиночка.- От него, наверное.
- Может быть...- Алька смотрелась в круглое зеркальце, подправляла себе бровь.- Возможно. Он там, на том дне рождения, тоже был.
'Он там был тоже',- повторила про себя Зиночка. И спросила:
- Так это... свадьба когда?
- Чего-о?- на Зиночку вылилась Ниагара презрения.- Какая еще свадьба?!
- Ну... ребенок же... как без отца рожать...
- Щаз, рожать. Завтра на аборт... записалась уже.
- Но...
- Зина, ты - несовременная неотесанная деревенщина из семнадцатого века!- Алька встала в позу и продекламировала:- Антон Шаткий. Шаткий - фига себе фамилия, а? Это я буду, значит, Александра Шаткая. Бррр!- ее всю передернуло.- К тому же, у Антончика мерседес пятилетней давности, б-у, какой-то их дальний родственник им перепродал, с большим пробегом. Сама подумай тупой своей головой: я - молодая, красивая, перспективная студентка. На кой мне шаткий муж со старой машиной и эта его какашечная фабрика? Пеленки, памперсы... феее. Аборт, срочно аборт!
- Дура ты,- сказала Зиночка, приходя в себя.
- На себя посмотри,- не задержалась в долгу Алька.- Если ты такая умная, то почему не такая богатая, а?
Сигнал автомобиля взмыл снизу вверх, отдаваясь в ушах долгим эхом.
- Во, явился не запылился,- откомментировала Алька.- Вспомни дурака...
- Антон?
- Он самый.
- А зачем же ты с ним тогда, если...
- О хосподи,- закатила Алька глаза.- Его отродье, он пускай за аборт и платит. Поняла?
Зиночка покачала головой. Слов не было. Алька махнула на нее рукой, дескать, совсем безнадежная. Блаженная. Что с такой взять...
- Только ты предкам моим на всякий случай не говори, лады? То, о чем они не знают, им не повредит.
Зиночка кивнула. Впрочем, могла бы и не кивать. Она не была болтливой, и Алька о том знала.
Всему на свете приходит конец, пришел конец и сессионной неделе. Политая потом бессонных ночей Зиночкина зачетка сверкала тугими баранками преподавательских 'отл''ов. Алькины результаты, как ни странно, оказались против ожиданий неплохими. Не на отлично, конечно же, но и всего-навсего с одним трояком по математике. Без пересдач.
И без ребенка, зачатого в веселом угаре одной из бесчисленных пьяных ночей.
Иной раз Зиночка сомневалась, что ребенок вообще был, уж больно беспечно подруга себя вела. Может быть, Альке показалось. Или это она нарочно разыграла несовременную, застрявшую в прошлом веке соседку, с нее станется. Хотя такими вещами не шутят вообще-то. Но пусть уж лучше будет злая, нехорошая шутка, чем настоящее! Вера в такую версию, ничем не обоснованная, почему-то придавала сил.
Алька ни о чем не вспоминала. Довольно скоро она укатила куда-то на моря с новым бойфрендом, и в ее отсутствие думалось о неродившемся ребенке все реже и реже...
ПИРАТ И ЖОЗЕФИНА
Однажды к нам пришел ободранный котенок породы 'русская помоечная'. Хозяин двора, огромный полосатый Пират, решил показать побродяжке, кто тут главный. Шерсть летела клочьями, но победа досталась пришлому. Держался он на удивление гордо и грозно, несмотря на кровавые раны. Назвали его за такие дела Наполеоном.
К следующей весне Наполеон отъелся на хозяйской сметане и превратился в красавца с холеной чернущей шкурой. Потом пропал. Мы с братом долго искали его, и, наконец, отчаявшись, оплакали. Но через два месяца Наполеон вернулся. Бок о бок с Пиратом. А позади этой парочки семенили на коротеньких лапках пушистые шарики. В полном соответствии с законами генетики двое зверенышей были полосатыми, а двое - черными. Так мы поняли, что пригрели не Наполеона, а Жозефину...
Верность супругу она хранила железную. Все ее котята рождались полосатыми в отца, либо черными - в маму. А Пират за это обеспечивал ее съестным. Тащил все, что попадалось в лапы! Голубя, так голубя, шмат печенки прямо из-под рук хозяйки - значит, шмат печенки... Но потом Пират повадился таскать соседских цыплят. Это никуда не годилось, однако все попытки отучить матерого кошака от вредной привычки потерпели полный крах. В конце концов, обозленный сосед застал вора с поличным и, недолго думая, проломил ему голову камнем.
Мы похоронили кота на пустыре под кустом терновника... А к вечеру того же дня верная жена пришла к нему на могилу. Жозефина улеглась на землю и не захотела вставать. Так и лежала там днями. Мы уносили ее в дом, но помогало мало: стоило только отвернуться, и кошка уходила к терновнику.
Там и умерла от истощения. Брат поднял легкое тельце и обнаружил двоих новорожденных котят, черного и полосатого...
Жозефину похоронили там же, рядом с супругом. А котят выпаивали молоком из пипеток. Они выросли и ушли на вольные хлеба, не пожелав остаться домашними...
- Ишь, чего пишут,- качая головой, говорила Пульхерия.- Читала?
- А, 'Городской вестник',- кивнула Зиночка.- Ну, там, на последней страничке, конкурс такой. На какую-нибудь историю. Я писала несколько раз, но мое еще ни разу не печатали...
В распахнутое окно втекала жара, расплываясь по крохотной кухоньке. В стареньком дребезжащем холодильнике охлаждались глечики с хлебным квасом домашнего изготовления и окрошка на сыворотке. К окрошке Зиночка принесла черного хлеба - именно черного, настояла Пульхерия, и никакого другого,- чеснока и жирной сметаны.
Квас умела и любила делать бабушка Пульхерии, Ираида Митрофановна. Интересная красивая женщина, достойно принявшая старость и все, с нею связанное: увядшую кожу, морщины вокруг глаз, больное колено и густую седину в толстой косе. Коса у нее была роскошной! Ираида Митрофановна укладывала ее короной и носила с истинно королевским величием. Не хочешь, а залюбуешься.
Бабушка зарабатывала вязанием. Умела все! И крючком - салфетки, скатерки, детские костюмчики. И спицами - свитера, жакеты, сарафаны. Незло посмеивалась над Зиночкиными непослушными пальцами - у той все не получалось удержать на спицах петли, а научиться вязать очень хотелось.
Пульхерия взяла гитару, взялась перебирать струны. Засмеялась, но как-то невесело:
- Что-то мне минорно сегодня...
Я пытался уйти от любви,
Я брал острую бритву
И правил себя.
Я укрылся в подвале, я резал
Кожаные ремни,
Стянувшие слабую грудь.
Я хочу быть с тобой,
Я хочу быть с тобой,
Я так хочу быть с тобой,
Я хочу быть с тобой,
И я буду с тобой....
***
Зиночка слушала ее сильный красивый голос и думала, как несправедлив мир. Инвалидность и нищета как клеймо, как приговор, могила, вырытая еще до рождения. Вместо консерватории - старенькая гитара, вместо сцены - затерянная между шумными проспектами трущобная улочка с дребезжащим трамваем и суетливыми жителями... И никакой надежды, никакого просвета. У Зиночки, будет диплом и профессия инженера-экономиста. А у Пульхерии? Торговая палатка с овощами и веревкой связанных бабушкой вещей...
Зиночка как-то спросила у подруги о родителях. Погибли, отрезала та. В автокатастрофе. Хватило ума не расспрашивать дальше. Не интересоваться, почему в доме нет ни одной их фотокарточки... Погибли и погибли. Что зря бередить...
Торговая точка на базаре принадлежала колоритному мужику кавказского разлива. Звался он соответствующе - Хазиф. Разговаривал невозможно: на местной балачке с гортанным акцентом истинного сына гор. Скользкий тип и, чего там, опасный. Недоверие к лицам кавказской национальности въелось в Зиночку прочно, не вдруг отмоешь. Но Пульхерия Хазифа уважала...
- Он меня не жалеет,- объяснила она, ловко ставя на прилавки коробочки с клубникой.
Зиночка, державшая ведро, подняла бровки домиком: это как понимать?
- Знаешь, наелась я жалости по самую маковку. Вот она мне где уже, вот тут вот,- сердитый жест по горлу,- жалость эта человечья... Приличные люди поцокают языком, головой покачают - сиротка мол, увечная, ай-яй, какая бедняжечка. И идут себе мимо. А Хазиф работу дал! И платит. Хотя мы с бабулей ему - что собаке пятая нога, своих родичей до черта.
- А как же ты его нашла?- спросила Зиночка.
- Живем на одной улице через пару домов. Так он пришел как-то к нам с бабулей и сказал, мол, место есть, деньги нужны? Конечно, нужны, еще бы. Да ничего, справляемся понемногу. Все ж не в переходе стоять...
Да. Это уж точно. Не в переходе...
- Мне, Зин, все равно, лишь бы я могла петь,- сказала Пульхерия.- Надо будет - буду петь и в переходе. Просто в переходе это уже совсем край.
Зиночка молчала, испытывая странное мучительное чувство неловкости, даже стыда. За собственное здоровое тело. За учебу в институте. За относительное материальное благополучие и квартиру в спальном районе... За все.
- Алька! Ну, ты даешь! Когда ты вернуться успела?
Зиночка обернулась. Как молнией в лицо - Антон! Антон Шаткий, тот самый, с кем когда-то встречалась укатившая ныне на моря Алька. Чьего ребенка Алька убила в начале лета...
- Молодой человек,- язвительно фыркнула Пульхерия,- вы обознались! Будете что брать или как?
- Да ну нафиг! Алька! Хватит дуру-то строить! Совсем обалдела,- он схватил ее за руку и потащил через проход.
- Антон, уймись,- крикнула Зиночка.- Это не Алька!
Но кто ее слышал! Впрочем, Пульхерия постояла за себя сама - расплющила на физиономии Антончика помидор. Вот так вот взяла в горсть и вдавила в сопатку, любо дорого посмотреть! Жаркий неподвижный воздух взорвало матом. И тут рядом с палаткой буквально ниоткуда возник Хазиф. Взял парня под локоток железными пальцами:
- Слюшай, дарагой, мимо ходи, да?
- А ты еще кто такой?- взвился Антон.
Он был выше Хазифа и считал себя сильнее. Быть бы драке, но Зиночка наконец-то пришла в себя.
- Не надо!- закричала она.- Не надо! Это мой однокурсник! Мы учимся вместе!
Зиночка проводила Антона к выходу с рынка. По дороге объяснила, как он обознался. Он даже посмеялся, мол, надо же, что бывает.
- А ты теперь что, тоже торгуешь?- и взгляд такой, полупрезрительный. Жалеющий...
Зиночка вспыхнула. Начала было бормотать что-то в свое оправдание, потом обозлилась и выпалила:
- Не твое дело!
Развернулась и ушла.
- Однокурсник, говоришь?- спросила Пульхерия.
- Ага,- кивнула Зиночка.- Раздолбай. А ты и правда на нашу Альку очень похожа. Помнишь, я тогда тебя тоже попутала? Вы как близнецы...
Пульхерия помнила.
- Расскажи про нее,- попросила она.
Вечером базар закрывался. Коробки и ящики с товаров вносились внутрь ларька и запирались на большой замок. Хазиф забирал выручку, отдавал Пульхерии ее долю. Получалось когда как. В целом неплохо... точка стояла на выгодном месте, были и постоянные покупатели, ходившие почти каждый день. Пульхерия разделила полученное надвое:
- Держи. Ты со мной стояла...
- Да ну тебя,- отказалась Зиночка.- Тебе же нужнее!
- Не спорь, а то обижусь!- сунула ей в руки деньги.- И поссоримся.
Хазиф предложил подвезти. Пульхерия не отказалась и Зину с собой потянула:
- Не бойся, не съест!
От базара до улочки было немного, но идти пешком с больной ногой - врагу не пожелаешь. Хазиф, когда мог, подвозил всегда.
- Почему вы ей помогаете?- спросила Зиночка, когда за Пульхерией закрылась обшарпанная дверь подъезда.
- Чэловэк хароший,- сверкнул золотым зубом Хазиф.
Зиночка молча смотрела на него. И он пояснил:
- Сын недавно родился. Глухой. Аппарат сколько стоит, знаешь, да? Миллион. Все собрались. Братья собрались, сестры собрались, отца, матери сестры и братья собрались, понимаешь, да? У нее кто соберется?
Говорил, иди за моего старшего, на руках носить будет. Не пошла. Гордая! А поет, сама слышала. Салавэй!
Первое сентября занялось ветреным и холодным. Осень накатила внезапной волной. Волна схлынет, жаркие дни еще будут и будет их немало, но пока сыпал с серого неба промозглый дождик и рука тянулась набросить на плечи куртку...
Алька вернулась в самый последний день, вчерашним вечером, загорелая, счастливая. Долго показывала яркие тропические фотографии, хохотала, сверкая белыми на смуглом от загара лице зубами.
- Мне сделали предложение, представляешь?- говорила она.- И как! На яхте посреди моря.
- Здорово. Мечта сбылась,- кивала Зиночка, думая о своем.
- Еще бы. Я, как всякая порядочная девушка, сказала, что подумаю. До Нового года! А что там думать? Хватать надо! Буду жить в Санта-Барбаре,- Санта-Барбарой в городе называли коттеджный поселок, где строили дома богатые люди.- На моря ездить два раза в год. В казино... Ты бывала когда-нибудь в казино? Ой, да откуда тебе. Казино - это...
И такое все в том же духе и в превосходных степенях. Зиночка слушала и не слышала. А видела она перед собой Пульхерию в овощной палатке, Пульхерию, с гитарой у окна и уличанскую молодежь с пивом и семечками, собиравшуюся каждый вечер у Пульхериного дома... Казино. Той суммы, что была просажена Алькой в казино - с ее слов!- Пульхерии с бабушкой хватило бы на год...
- А свадьба когда?- невпопад спросила Зиночка.
- Пока еще не назначена. Но будет, вот увидишь. А, думаешь, пригласить забуду?- Алька захохотала.- Не забуду, не переживай. Ты-то вон сразу нашу дружбу забыла, променяла меня на эту твою, из торгового ларька, как ее там, Перехерию...
Антон, чтоб ему. Успел растрепать!
- Можешь не стараться,- сказала Зиночка, и у нее вдруг часто-часто забилось сердце, а ладони противно вспотели.- Все равно не приеду.
- О, новости! Да с чего бы?
- С того, что трамваи в Санта-Барбару не ходят,- отрезала Зиночка, настроение испортилось окончательно.
Это было вчера, а сегодня моросящий серый день был Днем Знаний. И ученики спешили кто в школы, кто в колледжи или техникумы, кто в вузы... Только Пульхерии спешить было некуда. Пульхерии и таким же, как она, не имеющим возможности учиться дальше.
Пульхерия долго отнекивалась и отказывалась, но Зиночка в конце концов вышла из себя:
- Ну, что ты как ослица какая-то, упрямишься! Я от тебя не вылезаю, а ты, получается, брезгуешь у меня на пороге появиться! Не пойдет!
В Зиночкиной квартире Пульхерия с самого начала почувствовала себя не в своей тарелке. Бесцельно теребила руки, оглядывалась, отвечала односложно. Но Зиночка, увлеченная ролью радушной хозяйки, не замечала неладного. Щебетала, щебетала...
Подруга бережно откинула крышку. Потрогала клавиши - одним пальцем. Звук глухо ударился в стены, сполз на пол и закатился под комод. Да, это тебе не гитара...
- Ты умеешь?- спросила Пульхерия с завистью.
- Мы все через музыкальную прошли,- ответила Зиночка.- Умею, конечно.
Собачий вальс - примитив, сыграла 'Шербургские зонтики'. Эта мелодия всегда удавалась, даже в несчатливые дни.
- Класс,- искренне восхитилась Пульхерия.- А еще можешь? Аббу можешь?
- Аббу?- нахмурилась Зиночка.- Какую именно?
Аббу любили родители, и Зиночка часто играла для них то одно, то другое. Пока не поступила; учеба отняла все свободное время. Впрочем, праздники оставались праздниками...
- The Winner takes it all,- пояснила Пульхерия.- А я спою.
Тишина. И первые аккорды. Пульхерия присела на краешек дивана, зажала руки. Волновалась, заметно было, волновалась. С чего бы? Зиночка решила спросить потом. Сначала надо сыграть.
Не будем говорить
О прошлом, если можно
Боль еще жива
И ни к чему слова...
Кто победил - герой
Кто проиграл - долой
Кто проиграл - беда
Значит, не судьба.
Зиночка так удивилась, что едва не сбилась с такта. Пульхерия пела по-русски (где, у кого нашла перевод? ) и голос звучал с особенной силой, растворяя в себе пространство и время.
У судей власть судить
А у меня - лишь жить
И никаких забот
Зрители не в счет
Кто победил - герой
Кто проиграл - долой
Закон един для всех
Жаловаться грех
Шар-рах!
На балконе хряснуло стеклянным звоном. Зиночка вскочила, сунулась в дверь и тут же перед нею разбилась еще одна бутылка.
- Распелась, блин, робертина лоретти!- и по этажам.
- Ты еще здесь?- холодно осведомилась Зиночка, с отвращением разглядывая бывшую подругу, опухшую с пьяного сна.- Я думала, ты уже давно в своей Санта-Барбаре.
- Пошла ты!
- Сама иди,- огрызнулась Зиночка, закрывая дверь.
В комнате никого не было.
- Пульхерия?- неуверенно позвала Зина.- Пульхерия, ты где? Мы еще чай не пили...
Пульхерии не было. Ушла, пока Зиночка ругалась с Алькой. Черт, да ведь не могла уйти далеко! В коридор, оттуда к лифту... Лифт пришел пустой.
Во дворе Пульхерии не оказалось. Испарилась, растаяла, исчезла. А была ли она вообще? Зиночка потерянно вернулась домой. Было ей горько, грустно и обидно. В самом деле, Пульхерия могла бы и попрощаться! А не исчезать вот так, по-английски. Это уже совсем ни в какие ворота. Душила злость на Альку, так некстати продравшую глаза.
Одним словом, вечер оказался спущенным в унитаз.
А дальше дни помчались в обычной своей рутинной суете. Зиночка выдерживала гордость: не звонила Пульхерии, не приезжала к ней и вообще старалась о ней поменьше думать.
Где-то между делами просочилась новость, что Алькина свадьба не то была отложена, не то и вовсе расстроилась. Что-то там никак не ладилось, поэтому Алька жила при родителях и периодически закатывала мерзкие скандалы: сквозь стены все было прекрасно слышно...
В тот день Зиночка проснулась слишком рано. Она успела позавтракать, переодеться, приготовить сумочку. А времени еще оставалось порядочно. Зиночка присела за стол, машинально взялась за газету...
ВТОРОЙ ЛИШНИЙ
Муж не очень обрадовался, узнав, что молодая жена ждет двойню. Он, по совести, и одного не особенно хотел. А тут двое... Двойной удар.
Когда дети родились, оказалось, что у одного малыша искривлена ручка, а на второй кисти - шесть пальцев вместо пяти. Нарушение внутриутробного развития...
- Нам уроды не нужны!- отрезал муж и заставил жену подписать отказ от увечного младенца.
Жена не нашла в себе сил возмущаться. Она привязала к себе этого мужчину не желанной для него беременностью и очень боялась, что больной ребенок вдребезги разрушит с таким трудом выстроенное семейное счастье. Кроме того, второй-то малыш родился абсолютно здоровым! Жена подписала отказ...
Поступком сына возмутилась мать. Она требовала забрать уродца из роддома. На что сын жестко и прямо заявил: тебе надо, ты и забирай. И чтобы к нам на порог после того ни ногой.
Бабушка ушла из ставшего чужим дома. Забрала калеку. И стала воспитывать его сама...
П. Пронова
Как током продернуло! Пронова! Пронова! А П. - это, конечно же, Пульхерия. Некому больше. Зиночка кинулась на балкон с криком:
- Алька! Алька!
Почему-то Алька поверила сразу... Говорят же, что близнецы связаны друг с другом тесной эмоциональной связью. Когда болеет один, второму тоже плохо. Возможно, Алька сумела наконец объяснить себе самые разные тревоги, ощущения и депрессии, случавшиеся с ней в течение жизни. А Зиночка поняла, почему Алька постоянно скандалит с родителями. Не уважает их потому что. Подсознательно. Неважно, все было неважно!
Важна была лишь улица, затерявшаяся во времени, улица, на которой жила Пульхерия Пронова.
Но окна на втором этаже встретили нехорошим молчанием. Поднимаясь по скрипучей, пропахшей котами лестнице наверх, Зиночка уже знала, что никто им не откроет. Она виновато думала, что в последнее время как-то совсем забыла о подруге... но и дела же навалились! Надо было съездить к родственникам в область, надо было...
- Как так можно жить?- с отвращением вопросила Аля, брезгливо оглядывая облупленные, исписанные стены.- Здесь, в этом... этом...
Никто не открыл. Ожидаемо. Звонок гулко дребезжал, разбивая эхо о пустые стены... Уехали!
- Когда же они успели...- потерянно выговорила Зиночка.- Пульхерия не говорила мне, что собирается уезжать!
- Наверное, как в газету написала, так и уехала,- предположила Алька. И выругалась.
- Поехали на базар,- решительно сказала Зиночка.- К Хазифу!
Хазиф сделал вид, будто он совсем ни при чем. Пожал плечами, в своей обычной манере. Врет, поняла Зиночка. Знает! Сам же поди и помогал с переездом! Но добиться правды от Хазифа не удалось.
- Сволочи,- выдохнула Алька, задержавшись 'для-покурить' у автобусной остановки.
Она пыталась разжечь сигарету, тонкую дамскую палочку в узорчатой обертке, и не могла: дрожали пальцы. Нервно щелкала и щелкала зажигалкой; пламя опадало, едва успевая возникнуть.
- Уроды проклятые! А ведь могла бы быть сестра! Слышишь? У меня могла бы быть сестра! Росли бы вместе! Вдвоем!
- Аль, она инвалид,- тихо сказала Зиночка.- Еще неизвестно, как бы вы с нею ладили...
- Плевать! Слышите все?- Алька отшвырнула незажженную сигарету, подняла лицо к серому моросящему небо и закричала прямо в зенит:- Плевала я! Моя сестра!..
Зиночка тронула ее за руку. И подруга вдруг приникла к ней, разревевшись совсем по-детски, в голос. Прохожие оглядывались, но Зиночке было все равно, что о них двоих думают сейчас люди...
Дома Алька закатила громадный, мерзкий, свинский скандал. Но найти Пульхерию скандал не помог. Она как сквозь землю провалилась.
Навсегда провалилась.
Насовсем.
Шло время. Газетная вырезка про второго лишнего процвела отчаянной желтизной. Альку закрутило в красивой жизни и выплеснуло на заграничный берег. Приходили письма - все реже и реже. Последнее, годовой давности, обклеенное ненашими марками, прилетело аж из Австралии...
Алькины родители давно уже не жили в прежней квартире. Куда-то уехали, Зиночка не интересовалась куда. Впрочем, и сама она была теперь уже не Зиночка, а Зинаида Артемьевна, доцент, кандидат экономических наук...
Она упорно выписывала 'Городской Вестник', словно надеялась еще раз прочесть какую-нибудь историю под авторством Пульхерии. Газетные истории попадались самые разные. Смешные, забавные, грустные, печальные. Но ни одна не заканчивалась подписью П. Пронова. И ни один звонок по объявлению в рубрике Ищу не приносил еще победы. Город растворил в себе Пульхерию Пронову и не желал возвращать.
И лишь много лет спустя, одним нечаянным летним днем, когда под окном вновь зацвели в очередной раз неправильные каштаны, в 'Городском Вестнике' мелькнуло вдруг объявление...
- Курсы игры на гитаре,- прочла Зинаида Артемьевна, поправляя очки.- Школа искусств. Художественный руководитель - Пульхерия Шаткая...
Пульхерия! Толкнуло заполошной радостью: нашлась! Нашлась, родная! Рука сама взметнулась над телефонной трубкой. Замерла в нерешительности. А вдруг не признает? Или признает и трубку бросит? И поди знай еще, что хуже.
- Ма!- засмеялась тринадцатилетняя дочка, вваливаясь на кухню с рожком мороженного в руке.- Ты собралась учиться гитаре?!
