Зайдя в прихожую и закрыв за собой дверь, Иван Петрович поставил на тумбочку дипломат, разулся и, смотря на себя в зеркало и напевая 'Home, sweet home', стал расстегивать пуговицы на плаще, как вдруг услышал доносящиеся откуда-то звуки, он тут же замер и прислушался. Звуки эти, поначалу неразборчивые, по мере того как ухо Ивана Петровича, утратившее чуткость от гула и грохота улицы, привыкало к тишине квартиры, становились все более ясными и определенными, и четверть минуты спустя Иван Петрович распознал в них, сильно удивившись и в не меньшей степени озадачившись, сексуальные стоны своей жены Натальи Николаевны.
Задумавшись на минуту, Иван Петрович, повернувшись, подошел к стоявшему у зеркала гардеробу, открыл дверцы, снял со штанги две увесистые деревянные вешалки и, вытянув руку, бросил их на покрытый ламинатом пол...
Раздававшиеся из спальни стоны мгновенно стихли, их сменил отрывистый, испуганный шепот.
...Затем, подняв вешалки и повесив их обратно на перекладину, он несколько раз с шумом открыл и закрыл двери шкафа...
Из спальни послышались звуки лихорадочной возни, и сразу же вслед за этим сдавленный голос Натальи Николаевны произнес: 'Куда?.. Отсюда выход только через дверь... Сиди уже!..'
...После чего, подождав немного, не снимая шляпы и плаща, пересек прихожую, свернул в коридор, подошел к расположенной в конце его двери спальни и - медленно открыл ее.
На большой широкой кровати, стоящей у левой стены комнаты, напротив окна, не накрытая одеялом, в одной лишь бледно-розовой сорочке с белой кружевной каймой по вороту и подолу, с наспех приглаженными, хранящими следы недавней растрепанности волосами, со скрещенными руками на груди, заложив ногу на ногу и опершись спиной о мягкую набивку спинки, сидела, направив злой взгляд на вошедшего мужа, Наталья Николаевна Каганцева. Справа от Натальи Николаевны, укрытый до подбородка одеялом, с черной головой на белой подушке, лежал мужчина лет сорока с тревожно бегающими глазами.
Посмотрев на любовника жены долгим, изучающим взглядом, Иван Петрович, ничего не сказав, повернулся и вышел из комнаты. Через несколько секунд он возвратился со стулом в руках, поставил его у кровати, с правой стороны, сел и, сняв шляпу и положив ее на колени, направив на незнакомца внимательный взгляд, сказал - спокойным, приветливым голосом, как будто обращался к давнему приятелю:
- Совсем недавно, недели две тому назад, в одной случайно попавшей мне в руки философской энциклопедии я прочитал одну весьма любопытную статью о моральном учении под названием 'Утилитаризм'. Суть этого учения, если очень коротко, заключается в том, что оно утверждает, что в основе морали лежит принцип пользы: моральным считается такой поступок, который пользу приносит, аморальным, соответственно, такой, который причиняет вред. Под пользой при этом понимается не просто материальная выгода - хотя и она тоже, - а удовольствие, счастье, благо и тому подобные, более тонкие вещи...
- Случилось так, - сделав короткую паузу, продолжил Иван Петрович, - что одновременно с этой статьей я параллельно читал 'Школу злословия' Шеридана... Скажите, вам знакома эта пьеса?
Любовник вместо ответа отрицательно покачал головой.
- Ну, да это и неважно, - чуть улыбнулся Иван Петрович, после чего продолжил: - В этой пьесе есть один очень любопытный эпизод. Муж, которого зовут Питер Тизл, случайно застает свою жену с другим мужчиной, интриганом Джозефом Сэрфесом, который, на протяжении всей пьесы изображая из себя влюбленного, старательно втирался к главной героине в доверие и на свидание с которым она в конце концов решилась. Будучи женщиной совестливой и очень порядочной, Леди Тизл тут же раскаивается и, проклиная себя, признается сэру Питеру в том, что, если бы он сейчас сюда не нагрянул, она, соблазненная коварными речами Сэрфеса, совершенно вскружившими ей голову, весьма возможно, принесла бы в жертву его низости его - сэра Питера - честь... Говоря по-простому, она переспала бы с Сэрфесом и тем самым опорочила бы честь своего супруга.
Здесь Иван Петрович остановился и, сосредоточенно смотря на любовника, спросил:
- Довольна стандартная ситуация, не правда ли?
Любовник, с опаской глядя на говорящего, осторожно кивнул.
- А вот меня, - продолжил Иван Петрович, - она заставила серьезно задуматься. Я задал себе вопрос: 'Почему, по какой такой причине с давних времен и по сегодняшний день считается, что честь мужа находится между ног его жены? В каком именно месте, позвольте узнать: во влагалище? на половых губах? на головке клитора?..'
Наталья Николаевна при этих словах мужа бросила на него косой взгляд; любовник, рывком отодвинувшись назад, лег на подушку повыше.
- И тут, - продолжал Иван Петрович, - в моем мозгу словно произошел какой-то щелчок, и я действительно, по-настоящему понял то, о чем читал в той статье. Оказывается, осознал я, действие само по себе - половой акт со своим ли, с чужим ли мужем - не имеет и не может иметь моральной окраски, как не имеет ее и любое другое действие, взятое само по себе...
Глаза Натальи Николаевны удивленно округлились; она повернула голову и посмотрела на любовника, однако тот не заметил ее взгляда.
- ...Моральным качеством, - продолжал Иван Петрович, - может обладать только последствие действия. С учетом намерения, конечно. Поясню это на примере... Допустим, вы совершаете действие: разжигаете костер. Если, благодаря теплу вашего костра, согреются замерзшие дети, то ваш поступок следует считать полезным и, следовательно, моральным. Если ваш костер предназначен для того, чтобы стать причиной пожара, то ваш поступок - аморальный. Если же от вашего костра никому не будет ни пользы, ни вреда - он некоторое время погорит и просто погаснет, - то ваш поступок следует квалифицировать как морально нейтральный, то есть не имеющий к морали никакого отношения.
Иван Петрович, чуть наклонившись вперед, пристально посмотрел на любовника:
- Надеюсь, я ясно излагаю?
Любовник настороженно кивнул.
- Очень хорошо. Тогда перейдем непосредственно к нашему с вами случаю... Откровенно говоря, до ваших намерений мне дела нет, да и вряд ли вы бы стали вступать в связь с замужней женщиной только ради того, чтобы досадить ее мужу, который не сделал вам ничего плохого и которого вы совершенно не знаете. К тому же связь эту вы скрывали, а анонимных писем и рисунков с изображением рогов и прочих атрибутов обманутого мужа я не получал. - На губах Ивана Петровича мелькнула слабая улыбка. - Из всего этого я делаю вывод, что злых намерений в отношении меня у вас не было.
Любовник, услышав эти совершенно неожиданные для него слова, несколько раз энергично кивнул головой.
- Теперь насчет негативных последствий, - продолжил Иван Петрович. - Для удобства их можно разделить на субъективные и объективные. Субъективные - это душевные страдания мужа, вызванные ревностью и уязвленным самолюбием; к объективным же относятся нежелательная - для мужа, если жена останется с ним - беременность жены и заражение мужа половой инфекцией, полученной женой от любовника.
Наталья Николаевна при этих словах бросила на мужа гневный взгляд; любовник, до этого внимательно смотрящий на Ивана Петровича, отвел глаза в сторону.
- Что касается ревности и уязвленного самолюбия, - продолжал говорить Иван Петрович, - то ни того, ни другого, слава богу, я не чувствую, из чего следует, что и душевных мук по поводу измены у меня нет...
- ...Насчет беременности тоже можно не беспокоиться: у моей жены стоит спираль. Да и наверняка она, как женщина умная, рожать в сорок лет от любовника не станет...
Наталья Николаевна осторожно скосила глаза на своего тайного - хотя теперь уже нет - возлюбленного. Тот, сосредоточенно слушая ее мужа, взгляда ее не заметил.
-...Что же касается половых инфекций... - Иван Петрович внимательно и серьезно посмотрел на собеседника: - У вас с этим, надеюсь, все в порядке?
Тот убеждающе кивнул.
- В таком случае, - не выразив на лице никаких эмоций, тут же продолжил Иван Петрович, словно он ни на секунду не сомневался в том, что ответ будет утвердительным, - ваш поступок аморальным я назвать не могу. Более того, - добавил он через мгновение, - его в конечном счете можно назвать даже моральным, поскольку вы компенсируете сексуальную и эмоциональную неудовлетворенность моей жены и, я полагаю, в немалой степени благодаря этому мы живем с ней в целом в мире и согласии, и она, вместо того чтобы разводиться со мной и выходить замуж за вас, остается в семье... По этой самой причине, - на губах Ивана Петровича заиграла едва уловимая улыбка, - никакого намерения набить вам, извините, морду, как это принято в подобных ситуациях, у меня нет. Более того, у меня даже нет намерений каким-либо образом препятствовать вашим отношениям с моей женой. Тем не менее, одна просьба у меня к вам все-таки имеется.
Замолчав, Иван Петрович наклонился немного вперед и, сделав просительный - но не слишком - взгляд, вежливым тоном произнес:
- Ваше сегодняшнее свидание нужно отменить, хорошо?.. Я хотя и вернулся с работы рано, но день был тяжелый, нервный - хочется отдохнуть, к тому же вечером - в командировку... Поэтому я сейчас выйду минут на пятнадцать-двадцать из квартиры - в магазин схожу, - а вы, пожалуйста, одевайтесь и поезжайте домой... Договорились?
Не дожидаясь ответа на свою просьбу, Иван Петрович поднялся со стула и уже сделал шаг в сторону двери, как вдруг любовник, с явной целью привлечь к себе внимание, два раза громко кашлянул. Иван Петрович обернулся.
- Иван Петрович, - любовник смотрел на него несколько испуганным, но в то же время решительным взглядом, - я вам, конечно, очень благодарен за ваше великодушие, но...
Он замолчал и прочистил горло, после чего глуховатым тенором продолжил:
- Это, конечно, прозвучит сейчас странно, но тем не менее...
Он вновь остановился и прокашлялся в кулак.
- Я категорически не согласен с вашим оправданием измены.
Иван Петрович удивленно поднял брови.
- Что вы имеете в виду? - спросил он и, повернувшись, снова сел на стул.
- Измена - это гадкая, отвратительная вещь...
- Но как же..?
- Одну минуточку, одну минуточку! - приподняв голову над подушкой, воскликнул любовник. - Я прекрасно понимаю, что вы хотите мне сказать, я сейчас все объясню!..
Он вновь лег на подушку и, отведя в сторону взгляд, помолчав немного, сказал:
- Я вступил в связь с Натальей Николаевной вовсе не потому, что... я желал ее... А потому, что она мне, во время наших разговоров, часто рассказывала, что она очень несчастна в браке, что ее муж тиран и не дает ей спокойно жить...
- Однако! - Иван Петрович, усмехнувшись, покачал головой.
- В конце концов, - продолжал любовник, - во мне проснулась к ней жалость, и постепенно, мало-помалу жалость эта переросла в любовь...
- Да врет он все! - вскричала вдруг Наталья Николаевна; Иван Петрович и любовник, забыв о том, что в комнате, кроме них, есть кто-то еще, от неожиданности вздрогнули. - Увивался за мной на работе полгода: и так, и сяк, и цветы, и рестораны - и в конце концов добился, соблазнил!.. А теперь, оказывается, я сама виновата!..
Иван Петрович, внимательно посмотрев на обращенное к нему красное, с раздувшимися от гнева ноздрями лицо жены, ничего не сказал. И вновь повернул голову к любовнику.
Тот, видя это, продолжил:
- Теперь я прекрасно вижу, что все это была ложь, что вы очень тонкий и понимающий человек...
- Да пошли вы оба к черту! - раздраженно сказала Наталья Николаевна и, махнув рукой, встала с кровати и быстрым шагом направилась к двери.
...- и представить вас тираном, - продолжал, не прерываясь, любовник, - как описывала это ваша жена, просто немыслимо!.. К сожалению, я не могу подняться - я не в подобающем виде - и пожать вам руку, но мне, поверьте, искренне очень, очень жаль, что я поступил столь подло по отношению к такому честному и порядочному человеку, как вы!
- Ну что вы! - смущенно, но в то же время довольно улыбаясь, ответил Иван Петрович на столь лестный комплимент.
Любовник улыбнулся ему в ответ.
Вслед за этим повисло молчание.
- Кхм, прошу прощения... - убрав с лица улыбку, но оставив на нем любезное выражение, нарушил паузу Иван Петрович. - Я не знаю, как вас зовут... Э-э-э...
- Ах, да, простите! - воскликнул, улыбнувшись, любовник. После чего добавил: - Сергей Николаевич.
- Очень приятно, - кивнул новому знакомцу Иван Петрович, после чего, сделав короткую паузу, спросил: - Сергей Николаевич, позвольте задать вам один интересующий меня вопрос.
- Конечно, прошу вас, - вежливо ответил ему собеседник и, тут же добавив: - Одну минуточку! - приподнялся, прислонил подушку к спинке кровати и, подвинувшись назад, принял таким образом сидячую позу вместо лежачей.
- Позвольте узнать, - продолжил Иван Петрович, после того как Сергей Николаевич, устроившись поудобнее, улыбнувшись, кивнул ему, - почему вы считаете, причем утверждаете это весьма категорично, что измена - это гадкая и подлая вещь?
С лица Сергея Николаевича мгновенно исчезло радостное выражение. Он отвел взгляд в сторону и, помолчав с минуту, печальным голосом сказал:
- Понимаете, Иван Петрович, в чем дело... Моя жена... - Он тяжело вздохнул. - Тоже мне изменяет... Причем давно... И это меня так измучило, так измучило, - он бросил на Ивана Петровича полный отчаяния взгляд, - что у меня просто в голове не укладывается, как можно утверждать, что измена может приносить радость! И кроме того, - без паузы продолжил он, - вне зависимости от моего личного отношения к этому вопросу, - я вам сразу хотел это сказать, но не посмел перебить, - принципы утилитаризма, о которых вы только что говорили, неверны в корне! По той простой причине, что в основе морали - задумайтесь об этом! - лежит не какая-то там польза, а всеобщие, универсальные, единые для всех нравственные законы 'Не убий', 'Не лги', 'Не укради' и им подобные. И в зависимости от того, соответствует ли действие этим законам - подчеркну: действие само по себе, а вовсе не только лишь его последствие, как утверждаете вы... Так вот, в зависимости от того, соответствует ли ваш поступок этим законам или же он эти законы нарушает, он определяется как моральный или аморальный. Именно в этом и состоит основание подлинной нравственности. Тогда как ваш утилитаризм, если смотреть на него трезвым взглядом и называть вещи своими именами, есть не что иное, как моральный произвол. Поскольку любому мало-мальски здравомыслящему человеку ясно, что то, что для одного является пользой, для другого часто представляет вред, и если рассуждать о морали в таком ключе, то в итоге легко можно прийти к 'Право имею' Раскольникова или к 'Все дозволено' Карамазова!
Закончив свою речь, Сергей Николаевич, взволнованный, раскрасневшийся, откинулся на спинку кровати и, скрестив руки на груди, с вызовом и даже некоторой враждебностью посмотрел на Ивана Петровича.
Иван Петрович, улыбнувшись одними глазами, но внешне своих чувств никак не проявляя, выждав паузу, ответил собеседнику:
- Вы, Сергей Николаевич, конечно же, правы в том, что теоретически утилитаризм может приводить к субъективизму и релятивизму. Однако в ваших рассуждениях вы не учли один очень важный момент: это происходит, если оценка действия осуществляется отдельно взятым индивидом. В классическом же утилитаризме, который как раз противостоит субъективизму и эгоизму, моральная оценка производится не с позиции отдельного субъекта, а с позиции определенной группы людей, общества в целом, и польза в нем поэтому рассматривается не по-субъективистски произвольно, как это представили вы, а как наибольшее благо - или, если хотите, счастье - для наибольшего числа людей. Из этого с очевидностью следует, - как, я думаю, вы сами уже догадались, - что ваше утверждение о том, что утилитаризм приводит к хаосу морального произвола, в действительности не имеет под собой никаких реальных оснований.
Сергей Николаевич, услышав эти слова собеседника, сделал неопределенное движение головой.
- Что же касается абсолютных, как вы выразились, нравственных законов... - продолжал Иван Петрович. - Мне бы было очень любопытно узнать, откуда, Сергей Николаевич, они, по вашему мнению, берутся?.. Я искренне надеюсь, что вы не станете утверждать, что от Господа Бога, поскольку мне бы совершенно не хотелось переводить наш разговор в религиозную плоскость.
- Хм, ну почему же сразу от Бога? - Сергей Николаевич, сделав недоуменное выражение лица, демонстративно пожал плечами. - Вовсе необязательно... Эти базовые универсальные нравственные законы, из которых, кстати, можно вывести абсолютно все существующие моральные правила, ниоткуда, как вы выразились, не берутся - они просто есть, имеются, существуют. Точно так же, как существуют базовые универсальные законы, которые лежат в основе, например, организации материи или принципов функционирования живых организмов... Я, признаться, не очень сведущ в философии - я просто школьный учитель, - но точно знаю, что философы пытались и пытаются эти объективные нравственные законы открыть и сформулировать. Взять для примера хотя бы Канта с его категорическим императивом. Ведь он не дает его как догму, как некую истину, которая ему открылась и которой нужно слепо следовать, - он логическим путем выводит его из своих наблюдений и теоретических построений. И Кант - это только единичный пример. К сожалению, не могу назвать каких-то конкретных имен, но знаю точно, что есть и другие философы, которые пытались и пытаются определить эти нравственные законы, и если они до сих пор не пришли к единому мнению на этот счет, то это вовсе не означает, что таковых законов не существует в принципе.
- Совершенно с вами не согласен, - категорическим тоном произнес Иван Петрович, как только Сергей Николаевич закончил говорить. - Эти базовые нравственные законы, о которых вы ведете речь, вовсе не предустановленны кем-то сверху - Богом ли, природой, - напротив, все они определены, так сказать, снизу, созданы самими людьми, и представляют собой не что иное, как результат обобщения опыта моральной жизни, полученного в течение тысячелетий развития человеческой цивилизации. Но даже если допустить - хотя я убежден, что это не так, - что абсолютные моральные законы существуют, то все равно в основании каждого из них лежит одна и та же идея - идея блага для человека, которую можно сформулировать следующим образом: морально то, что приносит человеку пользу - или добро, если вам так больше нравится; аморально то, что приносит ему вред, другими словами, зло... Вы же, надеюсь, не станете с этим спорить и утверждать, что добро бывает аморальным, а зло моральным?
Сергей Николаевич покачал головой.
- Так что, как видите сами, в конечном счете все равно все сводится к пользе и утилитаризму.
- Ну хорошо, - подумав с минуту, сказал Сергей Николаевич и, подняв голову, посмотрел на Ивана Петровича чуть насмешливым, с ноткой превосходства взглядом. - А как вы, Иван Петрович, в таком случае объясните следующее противоречие?.. Вот вы говорите, что в основании утилитаризма лежит польза, которая понимается в том числе как удовольствие или счастье, и более моральным, если их ранжировать, считается тот поступок или действие, который пользы - или же удовольствия - приносит больше всего... Я правильно понимаю вашу мысль?
Иван Петрович кивнул.
- Однако очевидно, - продолжил Сергей Николаевич, - что наиболее надежные и доступные виды удовольствий являются в то же самое время и наиболее, так сказать, животными: например, удовольствие от пищи, питья, сна, секса, отдыха и им подобные. Но в таком случае возникает закономерный вопрос: для чего человеку развиваться, для чего совершенствоваться в интеллектуальном и духовном плане, изживая в себе обезьяну и затрачивая на это массу времени и сил, если все удовольствия находятся у него, так сказать, под рукой? Во имя чего это делать? С точки зрения утилитаризма, который озабочен только калькуляцией полученных удовольствий, выходит так, что делать это совершенно бессмысленно. Из чего логически вытекает, что утилитаризм если и не проповедует открыто и прямо, то уж совершенно точно морально оправдывает оскотинивание человека.
Здесь Сергей Николаевич сделал паузу и бросил на Ивана Петровича иронический взгляд:
- Вы это тоже добром назовете?
Губы Ивана Петровича исказились в усмешке.
- Добром это, конечно, я не назову, - ответил он Сергею Николаевичу, - однако это еще не доказывает несостоятельность принципов утилитаризма... Дело в том, что, - как я вам уже неоднократно говорил и как вы сами, судя по вашим высказываниям, уже знаете, - польза в утилитаризме трактуется широко: как все то, что тем или иным путем способствует достижению счастья или же, в конечном итоге, дает ощущение счастья. И если рассматривать в качестве одного из конкретных воплощений этой абстрактно формулируемой пользы ощущение полноты жизни, ощущения богатства бытия, - что фактически и является одним из пониманий слова 'счастье', - то те якобы противоречия, на которые вы только что указали, исчезнут сами собой.
В самом деле, ведь о чем, по сути, вы только что говорили? О том, что человеку на низшем, примитивном уровне его развития доступны лишь грубые, животные удовольствия. И здесь я с вами полностью согласен. Но что же сказать в этом отношении о человеке развитом, которого вы - не знаю: намеренно или нет - в ваших рассуждениях совершенно забыли упомянуть и который, как вы очень точно выразились, изжил из себя обезьяну? Совершенно очевидно - и я уверен, вы не станете с этим спорить, - что ему, в отличие от человека примитивного, доступны, помимо животных, иные, гораздо более тонкие виды наслаждений: он способен получать истинное удовольствие от чтения поэзии, прослушивания музыкального шедевра, участия в интеллектуальной беседе и многого, многого другого. Даже те удовольствия, которые обусловлены его животной, физиологической природой он способен преобразить, 'утончить', сделать их, так сказать, гораздо более человеческими: именно так вместо грубого приготовления пищи появилось искусство гастрономии, вместо банального совокупления - искусство 'Камастуры', вместо убогого возведения шалашей - искусство архитектуры. И так далее и тому подобное, примеры можно множить без конца...
Что же касается тех трудностей, о которых вы говорили, что их необходимо преодолевать, для того чтобы стать человеком в полном смысле этого слова, то на этот счет могу сказать, что, как это ни покажется странным, - хотя, если задуматься, ничего странного в этом нет, - они могут быть - и являются! - источником дополнительного удовольствия. Это связано с тем, что, преодолевая их, мы движемся по направлению к крайне важной для нас цели, настолько значимой - поскольку речь идет ни больше ни меньше о нашем счастье, - что каждый, даже самый маленький, шаг на пути к ней наполняет наше сердце все большей и большей радостью.
- Таким образом, - сделав короткую паузу, стал подытоживать Иван Петрович, - ваши возражения против утилитаризма совершенно несостоятельны: утилитаризм высоко ценит возможности и достоинства человека и ни за что не станет проповедовать идею низведения его до уровня животного. Но вот возражения против вашей позиции, - без паузы продолжил он, - имеются, причем весьма серьезные... Вы утверждаете, что существуют абсолютные, объективные и универсальные нравственные законы. - (Сергей Николаевич при этих словах кивнул). - Однако можно легко доказать неуниверсальность этих 'универсальных' законов. Для этого рассмотрим, скажем, такую достаточно распространенную в жизни ситуацию: некий врач стоит перед дилеммой сообщать или не сообщать пациенту правду об обнаруженной у него смертельной болезни. Если следовать вашим представлениям о морали, то согласно якобы абсолютному и непререкаемому закону 'Не лги', он должен проинформировать пациента в любом случае, иначе его поступок будет считаться аморальным... Вы со мной согласны?
Сергей Николаевич в ответ на вопрос утвердительно кивнул, однако сделал он это несколько настороженно.
- Действительно, - продолжил Иван Петрович, - если больной обладает определенными психологическими особенностями, знание о своей болезни его мобилизует: он станет внимательнее следить за здоровьем, принимать необходимые лекарства, проходить требуемую терапию и так далее и тому подобное, и в результате качество его жизни улучшится, а ее продолжительность значительно увеличится по сравнению с тем, что было бы, если бы врач ему о его болезни не сообщил.
- Ну разумеется! - воодушевленно воскликнул вдруг Сергей Николаевич, - как же..!
Однако Иван Петрович, не давая ему себя перебить, не останавливаясь, продолжал:
- Но возможен и другой исход. Если пациент - человек психологически неустойчивый, мнительный, склонный к ипохондрии и депрессии, то новость о имеющейся у него смертельной болезни может нанести ему такой удар, что его эмоционально-психологическое состояние резко ухудшится, из-за чего ускоренно начнет прогрессировать болезнь, резко сокращая этим и без того короткий срок его жизни. И в таком случае тот же самый поступок врача - сообщение пациенту правды о его болезни - назвать моральным будет уже нельзя - он является однозначно аморальным.
На этом месте Иван Петрович округлил глаза и удивленно посмотрел на собеседника:
Или же вы считаете, что врач должен во что бы то ни стало придерживаться принципа 'Не лги'? Тем самым фактически убивая пациента и отравляя последние дни его жизни?.. И при этом такой поступок считался бы высоконравственным?..
Сергей Николаевич, ничего ему не ответив, опустил взгляд.
- Или возьмем другой пример, - выждав паузу, продолжил Иван Петрович. - Не пре-...
Внезапно из кухни раздался страшной силы металлический грохот. Иван Петрович, вздрогнув от неожиданности, умолк и, как только грохот стих, повернул голову в сторону открытой в прихожую двери и протяжно крикнул:
- Что-там-слу-чи-лось?
- Ни-че-го! - прозвучал через секунду тонкий голос Натальи Николаевны. - Кастрюли с полки попадали!
Услышав ответ жены, Иван Петрович улыбнулся и, повернувшись и вновь направив взгляд на Сергея Николаевича, - тот счел нужным, видимо из вежливости, изобразить на лице также некое подобие улыбки, - продолжил:
- Так о чем бишь я?.. А, ну да... Применение морального правила 'Не прелюбодействуй' - к разным людям, в разных контекстах - даст точно такие же, противоречащие друг другу результаты. Скажем, по отношению к вам ваша жена и ее любовник совершают аморальный поступок, потому что причиняют вам этим душевные страдания. По отношению же ко мне поступок моей жены и ее любовника, то есть ваш, - (Сергей Николаевич при этих словах отвел глаза в сторону), - является морально нейтральным или даже моральным, как я уже объяснял это достаточно подробно... В общем, какой бы догматически сформулированный и слепо принимаемый на веру нравственный закон мы ни рассматривали, мы неизбежно придем к точно таким же, в каждом конкретном случае отличающимся, а иногда и противоречащим друг другу выводам.
На этом месте Иван Петрович замолчал и, прищурив глаза, саркастически посмотрел на собеседника:
- Ну и где же здесь ваши незыблемые универсалии?
Сергей Николаевич, рассеянно смотрящий на цветочный узор одеяла, ничего ему на это не ответил.
- Странно, - подождав некоторое время, сказал Иван Петрович, недоуменно пожав плечами, - вы же сами обратили внимание на этот факт еще в самом начале нашего разговора, но почему-то упорно продолжали настаивать на существовании каких-то универсальных законов.
Он пожал плечами снова, на этот раз подняв их повыше, и направил на Сергея Николаевича ожидающий объяснений взгляд.
В комнате повисло молчание.
Вдруг Сергей Николаевич, судорожно сжав пальцы в кулак и смяв этим пододеяльник, - отчего на его прежде ровной поверхности образовались глубокие складки, - рывком поднял голову и, с тоскою глядя на Ивана Петровича, умоляющим тоном воскликнул:
- Ну если вы так хорошо разбираетесь в этом, ну помогите же мне, прошу вас! Скажите, как мне быть с изменой жены? Что мне делать? Что предпринять?.. Понимаете, - он наклонился и, согнув ноги в коленях, обхватил голени руками, глаза его горели отчаянием, - я в тупике, в полном, глухом тупике, и я не вижу из него совершенно никакого выхода! Абсолютно и совершенно никакого выхода!
Сказав - нет, практически выкрикнув - это, Сергей Николаевич резко откинулся на спинку кровати и, видимо, не желая показывать собеседнику своих чувств, спрятал лицо в ладонях.
В комнате повисла напряженная тишина.
- Вашу проблему, - нарушил через четверть минуты молчание Иван Петрович, спокойным и ровным, но в то же время проникнутым сочувствием тоном обращаясь к удрученно склонившему голову собеседнику, - впрочем, как и любую другую, можно решить несколькими способами.
Способ первый: проявлять к жене больше ласки, внимания, заботы, следить за тем, чтобы она была сексуально удовлетворена. В таком случае есть вероятность, что она сама уйдет от любовника, поскольку ваших с ней отношений ей будет вполне достаточно для того, чтобы удовлетворять имеющиеся у нее потребности.
Способ второй: поговорить с ней откровенно и объяснить, как вы страдаете оттого, что она вам изменяет. Возможно, что, когда ваша жена узнает о том, какие мучения вам доставляет ее измена, ей станет совестно, и под влиянием этого чувства она примет решение расстаться с любовником.
Если же ни то и ни другое не приведет к желаемому результату или же вы по какой-либо причине не станете к этим способам прибегать, то вам остается только - третье - смириться, если для вас важно во что бы то ни стало сохранить семью, или - четвертое - расстаться с женой. Какое из этих зол предпочтительнее выбрать, вы сможете понять - правда, при этом вам придется воспользоваться принципами столь нелюбимого вами утилитаризма, - если посчитаете, какое из них приносит вам больше пользы и меньше вреда.
- Собственно говоря, - добавил, помолчав немного, Иван Петрович, - это все, что можно сделать в вашей ситуации. По крайней мере, лично я ничего больше придумать не могу.
После того как Иван Петрович умолк, Сергей Николаевич - слушавший его с заметным вниманием - поднял голову и посмотрел ему в глаза.
- Спасибо. Я вам очень благодарен, - глухим, но полным искренней признательности голосом сказал он, после чего вновь склонил голову, скрестил на груди руки и, судя по отстраненному, но в то же время сосредоточенному выражению лица, нахмуренным бровям и сжатым губам, погрузился в тяжелое раздумье.
Сочувственно глядя на собеседника, Иван Петрович посидел с минуту в тишине... После чего, наклонившись, взял с кровати шляпу, тихо поднялся со стула и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.