Чернов Андрей Борисович : другие произведения.

Самая грустная и случайная книга на свете

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Миниатюры: Celephais, "Зверь полевой", "Еще одна история, полная преимуществ", "Необратимость", "Анжелина поправляет бретель", "Ромашки", "Оповещатель", "Правда о моей мифической дочери", "Родственники по Мариасу", "Смерти шелест", "Доменик Бретодо отправляется купить цыпленка", "Август", Noname, "Инфернальный мясокомбинат", "О благодати"
  Celephais
  
  утро хлопало створками окна в номере пустой гостиницы на самой окраине города и открыв глаза я подумал - было бы хорошо остаться здесь навсегда - за окном было майское утро или день или вечер какое-то прохладное и суетливое время суток тени бежали по стене в такт бесшумному шевелению листвы за окнами в уголках глаз таились сны о том что было вчера совсем рядом и казалось уже навсегда будет с нами - таинственное ощущение постоянства неуходящего времени, нескончаемого чуда ночи, полной медленной красивой обреченности
  
  случайные формы и нечаянные слова-события сплелись в странную причудливую мозаику итогом которой стало это стеклянное утро. the end.
  
  чья-то поездка в чужой город праздники центральных улиц железнодорожные мосты прибрежные домики кот на дереве, улицы полные счастья и удачи, берег усыпанный мертвой рыбой телефонный звонок прохладный вечер встреча которая не должна была состояться красное вино запертые двери ночные такси окраины полупустая гостиница ключ от номера пятьдесят пять этого могло бы не быть... но наверное я рад что все это было
  
  в ту ночь я побывал сразу в нескольких местах одновременно и понял что могу уйти куда-то но в то же время остаться здесь я могу обойти вокруг самого себя и заглянуть себе за спину но боюсь это сделать вдруг окажется что у меня есть только одна - видимая в данный момент сторона
  
  кто-то сказал мне что за луной давным-давно стоит огромный корабль таинственных пришельцев они не умеют говорить они бесплотны и существуют в виде звуковых волн похожих на самую прекрасную в мире музыку которую можно услышать в пять утра по маленькому телевизору в темном номере полупустой гостиницы на самой окраине города и тогда проснувшийся здесь утром несмотря на свою бесконечную печаль поймет что новый день опять будет чудесен и место где мы все встретим и проведем следующую ночь может снова стать стечением случайных событий и обстоятельств и за окнами вместо темной площади и тополей могут оказаться огни далекой автострады желтые квадратики окон в кирпичной высотке и круг луны перечеркнутый висящим проводом и паук спускающийся вниз с четырнадцатого этажа на двух тонких и прочных нитях
  
  пауки не убиваются у них не кружится голова у них нет страха высоты во многом они куда совершеннее чем люди которые в пять утра смотрят мультфильмы и засыпают прильнув друг к другу чтобы несколько часов существовать лишь в виде звуковых волн их сон будет стеречь тень большой собаки существующая за стенами
  
  впрочем люди эти с ней не повстречаются но они повстречаются с утром которое на их глазах превратится в яркий день расставания что чуть позже обратится в вечер усталости и ночь одиночества
  
  догвилль уже сгорел и экран погас но человек уснувший на восьмой главе так и не узнает про это до самого утра которое вновь превратится в день и в этом дне одинокие люди снова отправятся в бесконечный путь по направлению к себе и друг другу
  
  
  
  Зверь полевой
  
  - Иша, - сказал он, - я хочу чаю.
  Она, лежа на животе, оторвалась от медленного созерцания травинок, и взглянула на него сквозь ресницы.
  - Чего?
  - Чаю. ЧАЮ. Ч.А.Ю. Три буквы. Слово такое. Кого, чего.
  - Ты же знаешь, что у нас его нет. Этого кого, чего.
  - А я хочу.
  - Ну, хоти.
  Лето кончалось все чаще. Пальцы были в песке. Он выложил из ракушек дурацкое слово "панцыр". Помедитировал на него немного, сидя спиной к солнцу. Потом решительно засыпал его песком. Похоронил. В принципе.
  - Сколько времени?
  - Шесть.
  Все время шесть, подумалось ему, то есть восемнадцать. На самом деле. Еще не вечер, но уже и не день. Отвратительная желтая цифра... Прохладен был ветер, грустны были облака над серым морем. А в желтом сыре циферки наоборот синие. Правда ему никак не попадалась сырная цифра семь. Тройки были, двойки, шестерки, нули валом валили, а вот семерка - наоборот. И сейчас он не мог поймать эти семь (девятнадцать) часов, как не мог уловить в детстве сырную семерку.
  Море было мелким и пустым. В нем водились какие-то невнятные отблески, намеки, так и не оформившиеся в конкретные существа, волны выбрасывали на берег невесть откуда взявшиеся комочки медуз. Кто-то якобы видел вдалеке маленьких дельфинов. Он брал бинокль, но кроме барашков волн и сетей рыбаков, издавна ловивших только чужие воспоминания, ничего путного разглядеть так и не смог.
  Валявшийся на пустом берегу клок собачьей шерсти еще раз напомнил своими завитками постылое и неизбежное шесть, незаметно превратившееся в восемь. Пока он ходил в магазин за хлебом, она жарила в летней кухне цветную капусту.
  - Девушка, у вас нету чаю? (уже в магазине)
  - Чего?
  - Чаю.
  - Какого?
  - Любого. Индийского, цейлонского, китайского, парагвайского, наконец.
  Отрицательное покачивание головой.
  - Вы же знаете, в конце лета…
  - Я знаю.
  - Зачем же спрашивать?
  - Да так знаете ли, на всякий случай… В конце лета.
  - Да.
  Ешь еще, она сказала. Потом убрала со стола и помыла посуду. Они легли спать в дальней комнате. Он долго думал, поцеловать ее перед сном или не стоит. Так ничего и не надумав, отвернулся к стене. Хрустальные вазы разбивались в его сне, осколки блестели синим, почудилась вдруг милая длинноносая девушка с кровавыми мочками свежепроколотых ушей. Она улыбалась и выбирала одной рукой золото, серебро, серебро, золото. Будто играла. Он почувствовал ее руку. (Она долго читала, потом выключила свет). Рука хотела соития. Требовала, настаивала. Хотя знала, ничего не будет. В конце лета.
  
  В конце лета лишь надоевший запах жареной рыбы, червивые яблоки собирать некому, они падают. В конце лета лишь странные мысли о возможной смерти и боязнь вдруг кто-то такой подойдет среди ночи и станет глядеть в комнату сквозь незашторенное окно. Какая чушь, говорила она, здесь же нет никого. Абсолютно никого нет в конце лета, кроме своих. Он укрывался с головой, лежал и представлял, как летит в космическом корабле, плывет в подводной лодке «Курск», хотелось надежного и замкнутого пространства, убаюкивающего звука двигателей, на худой конец, шума дождя. Тишина и ноющая пустота окна были невыносимы. Звезды мерцали и кололи, даже звуки их, похожие на тихое электрическое гудение, были вполне различимы. В конце лета душа тянется вслед за улетающими самолетами. По утрам он иногда видел перед домом неявные дорожки из примятых растений, но ничего ей не говорил, делать выводы было рано. Никто пока не беспокоил. Собака молчала. А дорожки как бы существовали сами по себе.
  
  Стук в ворота, требовательный и громкий, грубо вырывает из сна, солнце еще не встало. Серая шестичасовая хмарь висит в комнате как рыболовная сеть с порванными ячейками. Потом тот, кто стучал в ворота, перемещается к окну гостиной. Тот, кто лежит в кровати с трудом просыпаясь, шепчет про себя «на хер гостей», хотя знает, что это не гости. Но вылезти из под одеяла он не может. Ему хочется спать и надеяться на то, что тот постучит-постучит и уйдет. Нет же, не унимается, стучит по стеклу монеткой, глядит внутрь, и хоть стекло несколько отсвечивает можно кое-как различить то, что происходит внутри. Гостиная пуста. Она просыпается в дальней комнате, и, одним махом сбросив одеяло, резко, как пружина, спрыгивает с кровати. Машинально потягиваясь, на миг полностью распрямляется, и не зная, что кто-то смотрит в окно, появляется в дверном проеме. Ранний гость успевает на секунду различить груди нерожавшей хозяйки с торчащими в разные стороны сосками, несколько коротковатые ноги, черный треугольник лобка. Еще через секунду она набрасывает на себя халат и путаясь в кошке идет через коридор к выходу. Обитатель кровати просыпается, видит что ее уже нет, и снова засыпает.
  
  
  
  Еще одна история, полная преимуществ
  
  бреши прорехи промоины проушины. провалы в памяти осклабились вощеным щелястым паркетом. запах его густ. в него будто навсегда проваливаются тонкие стальные иглы-воспоминания. потом внезапно находятся вновь. такие же зеркальные и изящные, будто не было всех этих лет в тесной темноте. мое воспоминание про девушку с печальным лицом и большими темными глазами. беспомощная тонкая фигурка. бледная прозрачная кожа. кажется ударь ее по лицу - оно потрескается или зазвенит. дерни за руку - легко отломится. она возникла внезапно на пороге дома, где я сидел в темноте друзей и пел. на ее плечах была наброшена джинсовая куртка. крылья из денима. я курил, глотал из бутылки и снова пел. друзья слушали. "я пью портвейн и пиво, хоть раньше я не пил, чужой ненужный праздник, зачем ты наступил, брожу по грязной жиже такая вот беда. тебя я не увижу нигде и никогда". такой была моя песня. она присев на чужом стуле боязливо вслушивалась, неотрывно вглядывалась в сумерки моего лица. потом я перестал петь, отложил гитару и встал. потом позволил себе то, чего больше никогда не позволял. я не спеша пересек комнату, направляясь к ней, наклонился и, обняв рукой за шею, поцеловал ее в губы. и вышел в шатающийся солнечный день. она вышла за мной. она спросила:"даже так?" я сказал ей "да". мы ушли. потом был еще портвейн, который она отказалась пить. "я знаю,- сказал я, - тебе нужно дорогое вино и недорогая любовь. у меня нет ни того, ни другого. у меня есть лишь дождь которого не видно, и животное бродящее за темнотой". она промолчала. я привел ее к себе домой. "по моему я делаю что-то не то", - подумал я. но раз домой, то все как всегда - разговор на балконе, сумерки, поцелуи, чай, музыка из черного картона, соседи не мои, но чьи же, комната в которой надо засыпать, и другая в которой - просыпаться. иначе нельзя. я всегда засыпал в одной и просыпался в другой. засыпал в комнате родителей, потому что им хотелось смотреть телевизор, просыпался на диване в гостиной. туда меня в детстве переносили во сне по воздуху сильные руки отца. потом я подрос и научился сам ходить во сне - не просыпаясь, потому что отцу было уже тяжело, а своей комнаты у меня не было. мне и сегодня кажется, что у меня ее нет. поэтому меня самого утром нет - с тем, с кем я уснул вечером. я умею уходить во сне. я ушел бы и от нее, но она не дала мне заснуть. ее волосы были на подушке, а мои руки гостили в складках и прорехах ее одежды которой становилось все меньше, и вдруг она словно очнувшись отстранилась и села на постели... "по моему мы делаем что-то не то", - сказала она вздохнув. потом оделась и тихо ушла.
  
  
  
  Необратимость (Гемофаг)
  
  Серым мартовским утром меня разбудил резкий звук. «Ч-Ч-Ч-Щ-Щ-Щ!!!! Млоко! Локо. Ч-Ш! КХ! МА-л-ко!» - гортанно и резко, как ледяным январским воздухом по лицу. Вибрирующим эхом в пустоте грязных панельных кварталов. Голос в мегафоне скрипел и царапался. Сквозь сон я подумал, как можно.. такое мелодичное слово. Еще я подумал, что война, в город входят немцы, и сейчас кто-то заорет: «Курка, яйки, шнапс!». А еще я подумал, что мне похуй.
  
  Едут по улице танки, мнут серебристые машинки, постреливают по окнам элитных домов на предмет профилактики контрреволюции.
  
  Потом я вспомнил, как в детстве кремовое утро щекотало мне веки, и в нашем заросшем виноградом малоэтажном дворике раздавался мелодичный голос селянки предлагавшей «Ма-а-а-ла-кк-о-о-о-о-о!». «Кко, кко, кко…» - эхом. Курочка моя добрая. В этом протяжном коровьем звуке было много сена и ласки. За ним угадывалась добрая глупая женщина, которая продав молоко, завернет пятаки в мокрый фартук и поедет на пригородном автобусе к своим гусям и огородам с луком и кабаками.
  
  Это был не тот голос. Сегодня. Не из детства. Да и где взяться доброй селянке из детства в сером глухом мегаполисе, засиженном пепельными мухами шизофрении. Молоко. Молоко давно делают из воды, красителей, усилителей вкуса и синтезированных белков искусственного происхождения. Никто не моет коровам сосцы, никто не бредет в четыре утра в темный коровник в ночной рубашке и резиновых сапогах, погромыхивая пустым жестяным ведром. Не ударяют в донце этого ведра пенные парные струи.
  
  Сдохли ваши коровы, вслед за ними – кролики и куры. Нет давно свиней и деревни снесли бульдозерами и разровняли почву. А то, что вы видите с федеральной автотрассы – объемная иллюзия, голограмма или ваше персональное сумасшествие. Думайте как хотите. Нет ничего кроме дорог, пыльных подъездов, магазинов торгующих не пойми чем, гаражей, строек, стен, домов, синтетических утеплителей, быстровозводимых металлоконструкций и двуногих приставок к трехдиапазонным мобильным терминалам стандарта GSM 900/1800/1900.
  
  Остался лишь один безумный фермер. Раньше он был колхозником, но потом колхоз его продали. Тогда он основал ферму. Развел коров и свиней, запахал надел. Но коров и свиней его поразила смертельная болезнь, дом и землю забрали за долги, а самому выбили два зуба и сломали три ребра. Спрятался он в лесу. На свалке нашел мегафон. Починил его кое-как. Ну как-то так.
  
  А потом пробрался украдкой под покровом ночи в гниющий мегаполис. Прячется в подвалах, заброшенных домах, на теплотрассах. Выходит наружу лишь под утро. Бродит кварталами, кричит по дворам. Вот только молока у него нет. Так что на улицу лучше не выходите. С пятаками и бидоном.
  
  
  
  Анжелина поправляет бретель
  
  Когда бисексуальный Рембо (Артюар, ессно) в перерывах между перно и абсентом разглядел на перышках крыльев розового попугая очертания далекого Cairo, голуби у Эльзы водились только в воспоминаниях. Зато у нее водились воши. Именно воши, а не тривиальные медицинские вши. Толстая молодая женщина на ростовской окраине, обернутая в засаленный халат, выносила им (голубям) полные тазики хлебных корок. Кисло пахли баки. Эльза не имела к этому отношения, толстую женщину видела во сне, запахи ощущала в редкие перерывы между бесконечными насморками. Она (Эльза) жила в двухэтажном скрипучем особнячке пропахшем лекарствами, с заброшенным колодцем во дворе, в городе со странным названием …ный.
  
  Нет не г. Ебаный. Такого города, где жили бы ебанчане (ебанцы?) нет. Зато был Мирный, где мирились мирнинчане (мирнинцы?), Грозный, где грозились грозненчане (грозненцы?), а так же Спиральный, где по плану ГОЭЛРО был заложен завод по производству спиралек для ламп накаливания бытовых мощностью 40, 75, 100, 150 Вт. У спиральчан был разговор с голубями. В основном короткий - били, жрали. Им было не до эстетского псевдовегетарианства, протекающего на фоне вялотекущей шизофрении и легких флегматичных форм клубной педерастии, а так же не до космополитичного селективного поглощения семги и благородных морепродуктов. Гедонистической черной икорки тоже не едали. Получали зарплату спиральками. У Эльзы от горя разрывалось сердце. У голубей разрывалось все остальное. Но они могли хотя бы срать всем на голову, чего Эльза позволить себе никак себе не могла, страдая запорами. И ей от этого было еще тяжелее. Все свое носила в себе. И вот однажды символы мира с лапками Пикассо предпочли убраться из города, оставив на произвол судьбы галок и кошаков.
  
  Первый голубь из города …ный, спустившийся на ростовскую крышу, был подобен голубю. Второй тоже. Хотя на самом деле это были никакие не голуби. Это были клонированные Вуди Вудпекеры, талантливо переодетые старыми, страдающими одышкой и ожирением сердца голубями. С крыши пернатые питомцы (наши полезные друзья, которые замерзают от холода и загибают от голода, кормушки и скворечники, синичкам - сала, остальным зерна. Малыш, сколько скворечников ты сделал в своей жизни на уроках труда, падло? Ты курил с дебилами анашу за углом, дышал с уродами клеем? Нет? Ты играл в компьютерные игры, лазил по порносайтам, отрывался на дискотеках? Нет? Дрочил на однокласниц и в мыслях кончал на сиськи Памеллы Андерсон? А наши пернатые друзья в это время гибли от холода и голода. Привыкшие за семьдесят лет к роскоши тоталитарных кормушек городские птицы - симбиоты пионерии, стали резко снижаться в численности популяций)...
  
  …так вот, с крыши они постепенно перекочевали во двор, где толстая молодая женщина (ебаная дура), обернутая в засаленный халат (ебаный халат), выносила им полный тазик (ебаный тазик) хлебных корок (несомненно ебаных), твердя про себя то ли гули-гули, то ли хули-хули, то ли хали-гали паратрупер. Вскоре ебаных голубей и паратруперов стало накапливаться во дворе все больше. Они срали и урчали. Копали ебаную землю. Ебаные перила стали скользкими от помета. Голуби прибывали как секунды жизни - обильно и помногу. Скоро они покрыли собой весь ебаный двор. Так в ростовском дворе возникла гармоничная идея утилизации голубей.
  
  Стареющий без всего в том же дворе, размышляя на тему желтых плащиков и пахнущих фиалками поллюций и подмышек, пришел к выводу - писать! Под действием поллюциногенов. И он стал писать. О протуберанцах мозга, разжижающих туман подсознания коллоидными вихрями маргинальной субкультуры. Его ругали, но писанину брали то тут, то там сто грамм. Его бабы старели вместе, утренний холодильник морозил пустоту. Дед Мороз не приходил.
  
  Первого голубя он убил из рогатки. Толстая женщина (соседи звали ее то ли Вераблять то ли Надяблядь), кротко жевала те же крошки из тазика, беззвучно шевеля мокрыми губами, говорила ему: «О-л-е-е-е-ж-е-к». Потом пошла и принесла из погреба большой невод с мелким очком. Убей голубя - он похож на самолет. Самолет - это опасно. Он может упасть на город или врезаться в небоскреб. Голуби срут на лепнину и барельефы на фасадах, кислота птичьих испражнений разъедает древний стройматериал, и тот падает на головы прохожим. Бабы Олежека ели голубей, им было по фиг. Они их ели вареными, жареными, потом сырыми, потом они стали их есть прямо с перьями. И засовывать тушки себе во влагалище. Радовало одно - два огромных трофейных холодильника, которые олежкин дедушка в 45 году прошлого века привез на танке прямо из павшего Берлина, были доверху набиты мороженными самолетами, и потому зима за окном уже не казалась такой опасной. Холодильники были большие. Гораздо больше чем влагалища. Хотя в них тоже засовывали голубей. А вот сами холодильники, в отличие от голубей, нельзя было туда засунуть (в смысле во влагалище). Хотя я много бы дал за то, чтобы посмотреть на холодильник, засунутый в холодильник. Или влагалище, засунутое во влагалище. Так же интересны и холодильник во влагалище и влагалище в холодильнике - симметричная схема с симметричным неугасающим интересом. А вот на олежека, засунутого в олежека я бы не стал смотреть. Меня от этого тошшшнит.
  
  ...Зато можно было вообще не выходить на улицу. Не зарабатывать эти деньги. Бабы приносили бухло с собой. В принципе Олежек устроился неплохо. До апреля самолетов должно было хватить. Если есть их понемногу, экономно. И правильно. И нечего тут срать. Нам на голову. Прикормились, падлы…
  
  
  
  Ромашки
  
  с детства не люблю ромашки.
  
  скорее не то чтобы не люблю, а так, недолюбливаю.
  - ромашки пахнут женскими попками, - утверждал мой друг детства Серега по кличке Салат.
  - а ты откуда знаешь? - удивлялся я искренне (дискуссия эта происходила, когда нам было от силы лет по десять), а сам, внутри себя задумывался, а может быть Салат и вправду знает, как пахнут женские попки. но откуда он мог почерпнуть столь сокровенное знание?
  Салат вообще любил рассказывать несусветные вещи. мать его тогда ходила беременная младшим братом, и мы понимали, что дети в общем-то образовываются внутри матерей. и, наверное, роль отцов в этом процессе как то неявно, но все же просматривалась. непонятно было одно - как они потом выбираются наружу?
  Сашка Бобич из соседней пятиэтажки, которому я однажды сломал руку, говорил со знанием дела - из письки.
  мы с Салатом сидели под стенкой дома и размышляли - нифигасе, из письки. ну не может быть. по всем физическим законам не может быть. письку мы видели. нам ее Наташка из пятого подьезда однажды показала в кустах. жажда к знаниям обошлась дорого - ченч есть ченч. пришлось пожертвовать пачкой сверхценной турецкой жвачки с фотками паровозов.
  нет, ну даже если тетка большая. но чтоб ребенок. нифигасе.
  после того, как у него появился брат, Салат пришел и расставил точки над i:
  - им там животы вспарывают, - сурово сказал он, - и они там все орут.
  ясен красен заорешь, но на душе как-то полегчало. хотя облегчение было недолгим. позже оказалось, что версия Бобича верна на все сто, а версия Салата - только отчасти. и называется это кесарево. ну когда живот вспарывают. Лёнчик - еще один друг из нашей компании, когда у него случился приступ аппендицита, здраво рассудил - ну все. щас отвезут, сделают кесарево. но Лёнчик был маленький. года на два меньше нас. и имел право на ошибку. а я его не имел, когда был уже в восьмом классе и все знал. теоретически. тогда одна из многочисленных троюродных сестер начала рожать и кто-то из родственников передавая новость, обронил по телефону:
  - четыре килограмма, головка 12 см...
  я сначала представил. потом пошел, взял линейку. и офигел от такого диаметра. потом как-то тупо подумал: "зато живот уцелел".
  да, что это я там говорил про ромашки?
  здесь есть и другая сторона. ромашки ромашкам рознь, и не все те цветы, что мы называем ромашками, является ими на самом деле. поверни это с другой стороны и получится - женские попки пахнут цветами. а мужские ничем не пахнут. разве что говном. это наказание мужчинам, за то что они существа без таинств. лишь с небольшими секретиками.
  
  
  
  Оповещатель
  
  <эрофон>. сидим на работе. сосредоточены на главном. из окна доносятся тревожные запахи "Чебуречной". она - по соседству. вспоминаю про волосы в чужой тарелке, очень красивые волосы, дешевый коньяк, туалет, расписанный до потолка пьяными эльфами из даунтауна. думаю о дожде, людях-насекомых, инсектофашизме, синелицых, танцующих хором под эйфель 76 "амблю-ю-ю-дадудидаду...". звонит внутренний телефон. не прерывая потока тягучих мыслей, лениво вхожу в коннект, произнося в трубку задумчивым отстраненным, несколько роботическим голосом как странное заклинание: "от дел об щес т вен ных свя зей".. на том конце раздается эротичное женское: - оааахххх..... ....связь обрывается. отдел внешних сношений. отдел сексуальных произношений.
  
  <невесомость>. сидим на работе. точнее не сидим. плаваем как пылинки в лучах осеннего солнца где-то между полом и потолком. в своем небыстром полете едим биойогурт с жидобактериями (уж больно у них названия подозрительные и разнообразные, пришлось придумать общее определение). саша сегодня в ударе. на яростный вопрос шефа, ворвавшегося в помещение (аврал, вечный аврал): "куда, на хрен, ушла эта марина?", флегматично отвечает: "в фитнесс-центр". рассказывает по телефону оле - секретарше нашего биг босса: "а у нас тут теперь с утра невесомость включают. потому что иначе совсем тесно, работать невозможно". помещение, и правда, слишком маленькое для четырех человек, спинки стульев смыкаются и прорваться от окна к двери можно разве что взмыв под углом к потолку. принтеры, мониторы, копиры стоят в три ряда вертикально. от этого постоянно возникает ассоциация с каким-то центром управления полетами на планеты юдович и ворович (такие планеты есть на самом деле — честное слово)... "ну вот, - саша подводит итог, - а в шесть вечера невесомость отключают, и все падают вниз. образуется такая свалка..."
  
  <русские летчики всех вас накажут>. сидим на работе. саша продолжает нечеловечить. скажи, говорит, марина, а какой у тебя размер лица? марина реагирует тупо: зачем? я подхватываю - а это, мариночка, нам намордники шить будут всем. чтоб не гавкали. марина за свое: нет, ну чо происходит? Да ничо. К атомной войне готовимся. к обеду мы решаем организовать и возглавить батальон православных шахидов имени имама Шамиля. всем своим отделом внеземных опустошений. война будет совсем скоро. и тогда русские летчики всех вас накажут. русские летчики всех вас накажут. русские летчики всех вас накажут... всех из отделов спонтанных сокрушений и нездешних разрушений. я знаю об этом теперь. вчера из клубящихся глубин вспотевшего клокочущего хтона мне беспомощно кричал об этом фронтмэн какой-то клубной группы - лысый русский мальчик Дима П. и я верю ему. точнее не ему, а русским летчикам.
  
  <оповещатель>. сидим на работе. а сегодня мы заполняем анкеты, пишем в них свои адреса, телефоны, состав семьи, это тоже на случай Атомной войны. чтобы знать. если что. разбираемся, кто будет чьим Оповещателем. Оповещатель - это тот, кто должет оповестить тебя, что уже война. потом нас заносят в сводную таблицу. мы смотрим на результат. у всех семьи - дети, жены, мужья. широкие такие графы. остаемся мы с сашей. у нас графы узенькие, потому что у нас никого нет.
  - нам с тобой погибать в этой войне, - говорю я саше. - им нельзя. видишь?
  - вижу, - говорит саша, заполняя таблицу. потом, помолчав, решает - у тебя ведь тоже телефона домашнего нет? тогда я твой мобильник указывать не буду, и свой тоже. тогда, если будет война - нас не найдут.
  
  ...(необязательно). дома у меня уже несколько дней нет воды. в почерневшей ванной стоит фиолетовый тазик в котором третий день как несуществующие рыбы галлюцинаторно плавают мои многочисленные носки. глядя на них можно представить, как я восхитительно многоног. и кроме того я изумительно грустен.
  
  <узнавание>. сегодня утром заглянул в зеркало и почему-то подумал:
  - господи, как же я на себя похож...
  
  <макетный нож> черный. с пластмассовой ручкой и потускневшим лезвием валяется на моем рабочем столе и вызывает странное, трудное, нестерпимое, немотивированное, похожее на зуд желание нанести себе несколько неглубоких порезов на ладонях. время от времени я беру его в руки, выдвигаю тонкое упругое лезвие, задумчиво рассматриваю, прикладывая к руке. представляю, как железо погружается в плоть, разделяя кожу и мягкие ткани, и в первый миг ладонь еще суха, и совсем не страшно, словно сквознячок руку обдувает... и вдруг из твоей руки вместе с резкой болью выпрыгивает обильная, яркая алая кровь.
  
  <небесный фотошоп>. телефон звонит. звонит телефон. я не люблю телефоны, потому что там почти всегда враги. друзья редко. у меня даже мобильник отключен за неуплату - не потому что денег нет, просто так удобнее. а вот над офисным телефоном я подобной власти не имею. можно, конечно, тихо перерезать провод. но ведь придут комбинезоны и быстро все починят.
  а телефон звонит звонит звонит. трубку поднимает катя:
  - алло! (еще бодро)... Что?!! - блаблабла... (невнятно) - ничего себе... (упавшим голосом) извините, а за что?
  я фантазирую что в трубке ей сейчас сказали (блаблабла):
  - вот мы придем сейчас и убъем вас всех нахер... за что? а просто так. хуевые вы.
  я отворачиваюсь в окно и смотрю на мерцающую в темнеющем осеннем небе ярко-красную рекламу "МВ" нависшую над проспектом. а телефон все звонит звонит телефон:
  - отдел общественных связей (это трубку взял саша). слушай, пошел ты на хуй! все.
  трубка кладется. все (в ужасе):
  - саша, ты что, ты с кем так...
  - да я пошутил. там вообще короткие гудки были.
  звонит телефон, звонит а я размышляю о кафке, который сказал, что не мог бы жениться на девушке, с которой больше года прожил в одном городе. а если бы в другом прожил - смог бы, наверняка. в одногороде, очень неком. города и девушек не выбирают по отдельности. а из окна нашей каморки вижу как катится под горку еще один холодный осенний день. зажигаются первые окна в ветхих домах-уродцах напротив - желтые, оранжевые, красные, пустые или с бархатными занавесками и синими огоньками телевизоров. кто-то там живет незнакомый, бродит по квартире, смотрит на тот же узкий и сырой двор-колодец, гулубятню на крыше, голые деревья страдающие болезнью паркинсона, грязную черепашковую кошку на железной лестнице - у нее странный взгляд потому что она не ест привычной пищи - питается медленными мыслями людей живущих за этими сырыми стенами. мыслей мало, к тому же они на редкость однообразны. и потому кошка вечно голодна и у нее хронический авитаминоз.
  тот кто живет напротив - такой таинственный и незнакомый - он видит все то же самое что и мы - но только с другой стороны. со своей.
  а на улице становится все темнее и темнее. детали мира постепенно стираются. дворы, заборы деревья и лестницы исчезают превращаясь в однородную черную заливку. бог шалит с небесным фотошопом и на одну долгую ночь в мире остаются только висящие в непроглядной темноте окна в домах напротив - желтые, оранжевые, красные.
  
  <Террорист #1>. полдня ездил с шофером лешей по городу. курил сигареты, слушал его любимого джи джи кейла, смотрел в бесконечный дождь... говорили в основном о пустяках, а на одном из перекрестков чуть не вьехали с разгона в бок рванувшейся на красный, наглой серой «десятке». тормоза взвизгнули, я клюнул носом в лобовое, леша матернулся. «десятка» с московскими номерами, вихляя жопой, поспешно удалилась. на ее тонированном заднем стекле красовался большой черно-белый портрет че гевары с надписью Terrorist № 1.
  - террорист номер один, - бурчит леша, - вот кацап ебаный. представляешь какой бардак у этого хуя в голове?
  полдня курил на заднем дворике. мок под бесконечным нудным дождем. разглядел на вечно закрытой калитке древний и ржавый немецкий замок со свастикой. рядом на стихийной свалке среди коробок из под ксероксов и кусков рубероида - желтый бутафорский гроб с черной надписью "смерть капитализму". смотрел вверх на уходящий в небо мрачный столп из стекла и бетона, обвешанный сплит-системами, похожими на квадратные папилломы с тонкими ножками. безнадежной иглой царапала быстробегущие дождливые небеса антенна базовой станции. телефон молчал. сердце тоже. что-то кончилось сегодня. но и что-то началось. наверное.
  
  ...(необязательно). со склада в офис мы притащили десять ящиков "водки русскоговорящей (сувенирной)». словно ебанутые покемоны бутылки время от времени непроизвольно включаются - то одна, то другая - и несут разнообразную чушь — застольные песни, тосты, шутки, прибаутки... представляете себе - комната, остатки еды на столе, два или три "мертвых" тела, вязкая тишина, прерываемая лишь тиком часов и пьяным сопением. и только недопитая последняя бутылка на столе, нарушая эту тишину, все трендит, поет, булькает, сама себе наливает, сама с собой чокается. праздник продолжается. как-то это жутко. вот и сегодня - мы все через полтора часа соберемся и уйдем домой, а водка БУДЕТ ГОВОРИТЬ ВСЮ НОЧЬ...
  
  <во вне>. в первый день зимы я курю во внутреннем дворике и смотрю в небо. это уже ритуал. размышляю о том, что в принципе, первого дня зимы никто особо не ждет, разве что одинокий белый мишка в сером ростовском зоопарке, который медленно чешет большими лапами свою мохнатую голову в надежде вычесать оттуда все надоедливые мысли о кошмаре приближающегося лета.
  в ближайшем от меня окне видны люди и компьютеры. люди и ксероксы, люди и факсы. а снаружи на подоконнике сидит большой нахохлившийся кот и смотрит внутрь помещения. изучает бесшумно движущихся, жестикулирующих двуногих. неправильность этой картины действует мне на нервы. ведь толстый, уютный кот по всем канонам должен существовать по ту сторону оконного стекла. невозмутимо взирать на суетный внешний мир, символизируя бытовой уют и устоявшиеся традиции, говорить своим видом - это правильный дом, где царит мир и лад, тишина и покой. здесь коты сидят на подоконниках, а хозяева пьют чай с сушками за круглым столом.
  а пока кот с этой стороны, нет покоя в моей душе.
  - эй кот, - говорю я ему, - слышь кот, ты во вне? кот медленно поворачивает голову, смеривая меня взглядом сверху вниз, презрительно, но настороженно молчит.
  - и я во вне. мы с тобой оба.
  кот снова отворачивается. видимо я в правду не умею я общаться с котами. впрочем они со мной - тоже. и ну их всех нахуй, сволочей мохнатых.
  
  <вороны и космонавты>. один человек рассказал мне, что в детстве очень хотел быть вороной. когда в первом классе учительница спросила на уроке, кем он хочет стать - он ей так и ответил. видимо считал это профессией - быть вороной. "она спросила у меня - почему? я сказал, что мне нравится сидеть на веточках, а потом летать к небу". еще я знаю человека который в раннем детстве мечтал стать мойщиком светофоров (я до сих пор не уверен, что есть такая профессия). на этом фоне мое детское желание стать космонавтом просто меркнет.
  
  <марсель марсон>. в детстве я боялся клоунов буржуазного общества (из телепередачи про лучшие цирки капстран), арлекинов среднего века из книги про шотландию и русских народных скоморохов из кино и сказок. все они казались фигурами сакральными и донельзя зловещими, принадлежащими некоему тайному обществу.
  я верил что за кулисами цирков происходит что-то страшное, не поддающееся описанию. мне казалось что у клоунов не может быть детей, потому что они не относятся ни к мужчинам, ни к женщинам. это особая форма жизни, которая питается исключительно водкой и делится на белых и рыжих, одни садисты - другие мазохисты, одни истерические весельчаки, другие печальные меланхолики. меланхоликов было жаль, но они все равно вызывали презрение своим вечным лузерством. а с глупыми виннерами-рыжими вместе быть не хотелось.
  исключение составляли только енгибаров, а так же олег попов в сценке с солнечным зайчиком. был еще один человек, походя воспетый высоцким - некий "марсель марсон" (так мне тогда слышалось). "она сегодня здесь, а завтра будет восла..." (про Осло я тогда еще не знал, а "будет восла" мне казалось выражением, означающим "уедет далеко-далеко и очень надолго, что и не дозвониться ни разу"). про "марселя марсона" взрослые говорили что это клоун такой. потом уже я узнал, что он и не клоун никакой вовсе, а мим. мимо длинного прохода ходят мимы мимоходом. впрочем мимы у меня тоже особого доверия не вызывали. потом правда в армии у меня был друг вадик из челябинска - он был мим, и по вечерам от нечего делать показывал мне в каптерке разные номера. мим в сапогах и гимнастерке, в роте уральского стройбата - это я вам скажу зрелище.
  а когда я из армии пришел, почему-то сразу попал в цирк. про цирк ничего не помню. помню только пару каких-то свежеснятых девиц, одна из которых оказалась невестой курсанта из ростовского артиллерийского, ела семечки и честь девичью не блюла совершенно. еще помню, как слон на арене насрал. глупая штука жизнь. хорошее забывается, а как слон насрал — никогда.
  
  <ирония судьбы>. по окраинам города бродит странная старушка. жители одной из обшарпанных пятиэтажек видели ее в пять утра сидящей на лавочке у подъезда. все утро разные жильцы проходили мимо нее по дороге на работу, а незнакомая старушка молча сидела, не обращая на них внимания. потом поднялась в подъезд, позвонила в одну из квартир и попросила ведро с водой и тряпку. получив желаемое - вымыла весь подъезд с первого по пятый этаж. даже стены протерла. а закончив стала звонить в разные квартиры, звать детей и говорить: «я здесь живу уже двадцать лет». жильцы, проверив ее документы, выяснили, что улица и дом - те же, только город не совпадает. у бабки была грозненская прописка. когда ее спросили: «вы ведь в грозном прописаны, а это ростов, понимаете? вы в ростове». старушка посмотрела на всех чистым пустым взглядом: «не знаю. всегда грозным был. переименовали так переименовали. пусть теперь ростовом будет. мне все равно». позже выяснилось, что ее лет семь назад эвакуировали из грозного. все ее родственники погибли. живет она у сестры в сальске, и периодически уходит из дому. находят ее в разных городах, бродящей по окраинам, в поисках нужной улицы и знакомой пятиэтажки, которую она ищет, чтобы помыть пол в подъезде - живя в грозном бабушка на пенсии подрабатывала уборщицей.
  
  <день запахов>. утро. пальцы пахнут валерьянкой. совсем не аптечный запах. отчего-то чудится далекая летняя рыбалка, шорох камыша, скользкая слизь карпов... пальцами в банку с червяками, червяки пахнут так же - землей и tinctura valerianae.
  потом полдень - маршрутка. сидящая рядом блондинистая девчонка, задремав, случайно прикасается бедром, роняет голову на мое плечо. я чувствую легкий запах свежего пота, вымытых волос, молодой плоти, весны, жизни... в моей крови вскипают и множатся юркие шипящие пузырьки. маршрутку подбрасывает на ухабе, девчонка проснувшись, стеснительно отстраняется. я вспоминаю 1989 год, далекую электричку и такую же девчонку - свою первую любовь, дремлющую на моем плече. молодая цыганка из хутора шубино, сидевшая напротив, промолчав почти всю дорогу вдруг сказала ей тогда — любишь его? муж твой? нет? будь с ним. он особенный. над ним две звезды горят, потому и теней у него тоже две. но только ночью.
  я выпрыгиваю на мосту, маршрутка уносит смесь жарких запахов вдаль...
  
  день - запахи гари и телефонных трубок.
  
  вечер - снова маршрутка, гордые пожилые корейцы похожие на жителей обратной стороны луны. всю дорогу у старика-корейца на лице бродит странная непрекращающаяся улыбка. корейцы не пахнут затхлостью, ветхостью и болезнями, как наши старики. они как растения - благоухают какими-то странными травяными ароматами, напоминая ожившие чучела, набитые душистым сеном. выходя из машины - единственные во всем салоне - говорят водителю "спасибо". чудные люди. я хотел бы иметь корейских бабушку и дедушку. а вот папу и маму - нет. мама должна быть сдержанной холодной скандинавкой, а папа - на выбор - сербом, хорватом, ну наконец болгарином. от странной смеси кровей родился бы я - застенчивый татарский ребенок, превратившийся к концу жизни в крепко сбитого кругломордого лысого мужика, задумчиво бродящего по дому в семейных трусах. но пока я только в процессе этого чудного превращения.
  
  почти ночь. промерзшая привокзальная площадь бросает в лицо будоражащие запахи дешевой уличной еды, жареной рыбы, пива... я еду домой. мой последний запах этого дня - горькая грейпфрутовая корка. стоит понюхать ее перед сном - приснится странный пушистый зверек умеющий в яркий солнечный день, полный ветра, слизывать с асфальта твои тени словно растаявшее мороженное в шоколадной глазури. ветер ерошит его бархатную шерстку, зверек щурит свои карие глаза... и ты понимаешь - это твоя персональная "успопокоительная зверушка". она будет следовать за тобой, пока не зайдет солнце, и еда не исчезнет. тенями от луны и фонарей такие зверушки не питаются.
  
  
  
  Правда о моей мифической дочери
  
  люди редко верят в искреннюю правду, но часто покупаются на откровенную ложь
  
  я хотел иметь ребенка от своей второй жены, жена же ничего такого не хотела - она жаловалась на неустроенный быт и верила в свой талант, уникальный тембр. ее манила сцена, огни больших городов и обожание поклонников...
  
  чтобы хоть как-то досадить ей, я однажды сказал - послушай, ради бога, не хочешь не надо, тем более, у меня уже есть ребенок.
  
  после пяти лет совместной жизни для нее это было нехуевым откровением. от меня потребовали подробностей, и мне ничего не оставалось, как продолжать врать дальше.
  
  выдержав театральнцую паузу (в этот момент я спешно придумывал в голове все остальное - лучшим вариантом лжи стала бы ложь про армию, которая была очень далеко и потому проверить все очень трудно). Послушай, сказал я, в армии у меня была девушка, ее звали наташа медведева (это правда - ее звали как жену лимонова). мы с ней встречались, потом я уехал, так бывает (еще пока правда). не везти же было ее с собой. знаешь, там сибирь, тайга, одна деревня, в деревне из молодежи - одни девчата. из парней вокруг только солдаты. она каждый раз в кого-то влюблялась, но этот кто-то всегда уезжал домой один. вот и я тоже. меня дома ждала подружка...
  
  (на этом правда заканчивается - дальше начинается честный пиздеж с широко распахнутыми глазами и трагично дрожащими уголками рта) ...а потом мой армейский друг владик прислал мне на гражданку письмо (он еще дослуживал), мол - беременна наташка от тебя, вот-вот родит дочку. узнав это, я тут же написал ей письмо, мол, прощения прошу, дочку признаю, приехать хочу. она же мне ответила, что ей теперь от меня ничего не надо, дочку она для себя родила. а я чтобы не приезжал и вообще про них с дочкой забыл. ну вот... я молодой был, глупый, захватила меня свободная жизнь студенческая, девочки, танцы, вино... (на этом месте у слушателей уже должны заблестеть слезы жалости к моей непутевой судьбе)... теперь вот, когда столько лет прошло, дочке моей уже 14-й год должен пойти... и не могу спать я, все ночи ворочаюсь. она ведь там скучает без меня поди, а я ее даже в глаза не видел (бурные ничем не сдерживаемые рыдания зрителей)... вот.
  
  после этого я заработал от жены звание бездушного черствого сухаря, от меня потребовали сей же час взять на работе отпуск за свой счет и ехать на край света, в далекую заснеженную деревню на поиски белокурой и голубоглазой (а какие же еще у татаров бывают), не за понюшку табака пропадающей в кромешной глуши, дочери... чуть ли не сюда ее везти...
  
  я вяло возразил, что проще ей самой родить новую дочь, на что получил ответ что в мире и в экономике все сейчас так нестабильно, количество алкоголиков и наркоманов растет в геометрической прогрессии, и в этих условиях вырастить ребенка нормальным человеком крайне трудно. опять же валяться перед телевизором все вечера подряд уже не удастся... а тут готовая дочь, большая даже, писаться в пеленки уже не будет, растить ее не надо, в ясли-сад водить - тоже... остается только обогреть теплом отцовских рук и надеяться на то, что теперь есть кому в старости подать стакан воды.
  
  когда я сказал что всю эту историю придумал от начала и до конца, жена просто решила что я сдрейфил ехать. и пригрозила сдать меня с потрохами моим же родителям, которые, по моей версии, совсем не в курсе моего застарелого отцовства... ну вот. шутки, говорите? а у меня между прочим все эти шутки в конце концов разводом закончились.
  
  так вот. жена то моя бывшая давно ушла от меня. зато я по прошествии какого-то времени сам как-то немного поверил в свои выдумки. да и подумал, а вдруг... письма, конечно, никакого не было, но ведь могло быть так, что моя подруга и в самом деле сделалась беременной перед самым моим дембелем, а поняла это, когда я уже отбыл на родину. а адреса-то я ей и не оставил. хожу теперь, душа не на месте. и уже представляюсь себе подлым и черствым дядькой, чуть ли не оставившим родное дитя на произвол судьбы в далеком и страшном детдоме...
  
  
  
  Родственники по Мариасу
  
  на самом деле взаимосвязей гораздо больше, чем это видно невооруженным взглядом. научиться различать их, выделять из клубка правильные нужные нити сложно. для этого требуется иной тип мышления. вряд ли вам придет в голову мысль как-то сопоставить любовь к минералке "меркурий" с тем, что вам покровительствует та же планета. еще труднее вывести из этой любви потенциальную способность к успешной торговой деятельности. все, что приходит нам на ум - это мысль: "я люблю соленую минералку".
  
  «Коли починається маленька людина як творча особистість? Може, коли з кольорових скелець складає першу мозаїку на доріжці саду? Чи коли, лежачи на піщаному березі моря, грається мушлями, які їй подарувала безмежна невкорима стихія? А чи побачивши у крихітній плямі на шпалерах кумедне звірятко, а у небесній блакиті — цілу отару овечок з пастором на чолі?»
  
  можно ли как-то сопоставить внезапно умершую любовницу из книжки Хавьера Мариаса с Xavier (DCD - Within The Realm Of A Dying Sun)? Мариас считал, что мужчины имевшие связь с одной и той же женщиной, становятся родственниками (в России мужчины так тоже считают, цинично именуя при этом друг друга "молочными братьями"). Родственники по Мариасу становятся единственной надеждой для одиноких. Совсем одиноких мужчин. Женщины такой надежды лишены.
  
  увы, самое интересное в городе - не люди, а тайная жизнь неживых предметов. даже если просто рассыпать мелкие пустяковые вещицы по асфальту - ведь что-то с ними произойдет? изучал ли кто нибудь путешествия крохотных кусочков жвачки, прилипших к подошвам многочисленных ботинков? кто-то пробовал нарисовать схему их перемещений? борхес со своей шкурой тигра тихо отдыхает.
  
  а самое красивое в городе - красная кровь виноградного сока на ступеньках подземного перехода.
  
  
  
  Смерти шелест
  
  Утром меня разбудила милая Оля Шелест. Она теперь постоянно меня будит. С тех пор как скончался мой сотовый телефон, который по утрам, пока я не проснусь, успевал вдоволь пожужжать, с шумом грохнуться со стола и даже немного поездить по полу. Теперь вставать приходится по таймеру телевизора - будильники я не слышу. И как всегда это почему-то НТВ (недавно прочитал на стене надпись «НТВ - еврейство и обман народа!»). Так вот!
  
  Этим же утром меня ожидало одно неприятное происшествие. На балконе у меня стоит громадный синтетический мешок с черновиками и блокнотами, всей моей старой писаниной, которую я никак не вынесу на помойку, потому что лень и тяжело. В этот-то открытый мешок вчера утром и грохнулось с размаху ЧТО-ТО ЖИВОЕ и стало там копошиться. Оно было довольно крупное, и оттого мне стало как-то омерзительно и даже немного страшно. Я почему-то подумал: «Какая-то огромная крыса ебнулась ко мне в мешок с карниза». Живу я на четвертом этаже пятиэтажки, надо мной - две странные кореянки. Хуй знает, что они там едят… Возможно, какой-то объект их кулинарных пыток и надругательств попытался использовать мой балкон для бегства. Я живо представил себе окровавленного щенка с отрубленной ногой… и мне стало совсем гадко. Надо бы заглянуть в мешок, но у меня как-то обвисли руки, а оно там шелестело изо всех сил, и издавало такие странные звуки рвущейся бумаги, я уж подумал, что оно решило пожрать содержимое мешка. И тогда я отважился заглянуть внутрь.
  
  Тут же в лицо мне рванулась большая и тяжелая Серая Птица… она рванула вверх, но как-то очень медленно, будто из последних сил, шелестя крыльями в сыром сером воздухе. У меня отлегло от сердца.
  
  СЕРАЯ ПТИЦА СЕРЫМ УТРОМ ПРИШЛА ПОЖРАТЬ МОЕЙ ПИСАНИНЫ, НО ТАК И НЕ УНЕСЛА В КЛЮВЕ НИ ОДНОГО СТИХА ДЛЯ ВЕЧНОСТИ.
  
  Я представил себе, что пока я сижу на работе или хлещу пиво с друзьями, большие серые птицы тихо прилетают и по кусочку пиздят мои недописанные стишки, старые черновики, и уносят их вдаль, а их большой невидимый хозяин потом аккуратно склеивает и сшивает все эти клочки.
  
  А по дороге на работу меня ждало главное приключение. Оно настигло меня на Пушкинской. Пушкинская была в это серое утро пуста и таинственна. Пустоту нарушали лишь редкие студенточки в топиках и карго, глубоко погруженные в свои инфернальные конспекты. А на лавочке неподалеку от публичной библиотеки в утренней дымке сидело благообразное привидение убиенного таганрогского мэра Сергея Шило. В руке у него была бутылка пива «Дон». Оно спокойно и неотрывно смотрело на меня. Я поспешил ретироваться, радуясь живости собственного организма, и одновременно немножко завидуя безмятежности оной креатуры. Не доходя до Кировского, я, наконец, увидел ИХ.
  Они сидели рядышком. Она - худая и некрасивая, с короткой стрижкой, выкрашенная в блеклый рыжий цвет. Этакая девочка лет сорока пяти в зеленом жакете и брючках. Сидела как-то очень прямо, неотрывно смотря вдаль. В глазах ее была Особая, Только Ей Известная Душевная Боль и Высокое Духовное Страдание. Обычно такое начинается с самого детства. А боком на лавочке, упираясь взглядом в ее профиль, сидел он - Чрезвычайно Мощный Организм, мерзкого вида и неопределенного возраста. И что-то говорил, говорил, говорил, клюя носом и тряся головой... Я подумал - какая-то семейная драма. Стареющие влюбленные ругаются, он отчитывает ее, выговаривает ей за то, что дома ни супа, ни борща, ни детей, ни стираных трусов, только пыль и паутина, немытые чашки, томики Пастернака и альбомы Дали. Приблизившись, я краем уха услышал, что он говорил. Это было проникновенное «Смехрти сшелефст, смехрти сшелефст…». Наверное, оно было поэт. Оно читало стихи, возможно собственного сочинения, про какой-то «смерти шелест». Читало чуть картаво и малость шепеляво, с патетичными завываниями, прихлебываниями и всхлипами, давно не замечая ничего вокруг, ни перевернутого мира, вставшего на уши лет двадцать, а то и тридцать тому назад, ни моего перекошенного лица, ни этого тихого утра, вот-вот готового сорваться в отвесный истерический дождь. Только Смерти шелест.
  
  
  
  Доменик Бретодо отправляется купить цыпленка
  
  Наперед зная ответ, я все же осторожно спрашиваю отца:
  - А какая игрушка у тебя в детстве была самой любимой?
  Он угрюмо отвечает, жуя курицу:
  - Никакая.
  
  Отец редко разговаривает со мной. Он считает меня неудачником, который не там ищет. Что именно ищет, и где это там? Поясняет - работу, женщину, судьбу. Отец мечтает, чтобы я остался в родном городе, пошел работать на автозавод и женился на "обычной девке из нормальной семьи". И желательно чтоб девка была с квартирой.
  
  - У нас в детстве не было никаких игрушек, - мрачно говорит отец, - мы и конфет обычных не видели, только фантики за Лутаем подбирали.
  Лутай - это мальчик из отцовского детства. Родители этого мальчика были большими «шишками» на заводе, часто ездили в Москву и привозили оттуда разные сладости.
  
  Мой отец родился в 1946 году, мать - на год позже. В разговоры о "счастье" мать благоразумно не встревает, предпочитая отмалчиваться. Зато она хорошо помнит свою любимую игрушку:
  - Это была большая красивая кукла с фарфоровой головой, которая умела говорить "мама". До этого у меня были только сшитые бабушкой страшные тряпичные пупсы с нарисованными лицами. Увы, новая кукла "прожила" совсем недолго. Кто-то нечаянно уронил ее на пол - хрупкое лицо разбилось, выпали глаза... Я долго плакала, и папа привез мне другую куклу, но та говорить уже не умела.
  
  Потом я начинаю вспоминать свои собственные игрушки. Была у меня заводная обезьяна - коричневая, облезлая. Умела кувыркаться. Казалась мне очень зловещей. Был рижский автобус на батарейках. Танцующая собака на веревочках и пружинках. Механическая курочка. Пластмассовый паровоз... Чепуха все это. Самыми любимыми были "машинки с открывающимися дверцами". Пластмассовые масштабные модели. Четыре или пять таких машинок родители как-то привезли из Москвы. Все они в короткий срок исчезли - просто потерялись во время прогулок или были разобраны мной на детали. Осталась одна - синенький поцарапанный "Фиат-125". Этот чудом выживший "Фиат" участвовал в кульминациях всех моих детских игр - на нем всегда, в самый последний критический момент, на страшной скорости из-за поворота вдруг вылетали "наши" - жутко скрипя тормозными колодками, визжа шинами, стреляя на ходу из всего имевшегося у них огнестрельного оружия. вылетали и восстанавливали попранную врагами свободу, совесть, честь и вселенскую справедливость.
  
  "Наши" были со мной всегда, а теперь их нет. Наверное, синий "Фиат" все-же не выдержал многолетней изнуряющей битвы на стороне добра, и однажды, потеряв управление, сорвался с обрыва, и исчез в бездонной пропасти... Маленький "Фиат" с беспомощно вращающимися колесами, не способными зацепиться за шелковый утренний воздух. все наши погибли, и я остался совсем один в этом мире.
  
  Я не люблю курятину, хотя в еде малоразборчив - жую все подряд. Я люблю примитивную музыку Тирсена, но не люблю фильм "Амели". Иногда я встречаю на улице людей, которые знают меня, и которых я вижу словно в первый раз. Наверное, это люди из моего прошлого, того, которое я почему-то совершенно забыл. Забыл, не прикладывая к этому ни малейших усилий. Возможно забыть прошлое - означает бросить вызов будущему? Не знаю...
  
  В моем прошлом не было ничего такого, что очень хотелось бы забыть. Но нет и того, что очень хотелось бы запомнить. Ничего особенного. Только постоянный шум ветра в тополях, пустые, залитые солнцем улицы заводских окраин, альбом с марками, старый транзисторный приемник, трансформаторная будка, велосипед "Уралец", булочная на углу, беспомощная лягушка, выброшенная из бочки с живой рыбой. Эта же лягушка погибшая под колесами автомобиля. Детская больница, увиденный из окна покойник в кузове грузовика, статуя Горького в городском саду, мороженое с шершавыми палочками, жвачка "Ну Погоди!", соседка Рита, премьера "Танцора Диско", рассказанная Ритой в лицах (сам фильм я не видел)... магнитофон "Весна-202", кассеты с Челентано, плывущий по Волге теплоход, красивая молодая мама.
  - Мама, - говорю я, - пойдем на танцы.
  Танцы происходят вечером, на корме. Под сияние разноцветных ламп пары кружатся в медленной Simphony группы Space. Мама где-то там, среди танцующих. Музыка переполняет меня - я стою в стороне, опершись на перила (ведь настоящие мужики не танцуют), и смотрю на первые звезды и пенные струи, быстро убегающие из под кормы куда-то вдаль. Мне десять лет и в этот короткий момент я абсолютно счастлив.
  
  
  
  Август
  
  в августе падают звезды, без вести пропадают люди, малочисленные друзья разъезжаются по своим маленьким курортным делам. в августе снятся русалки, и это плохой знак. ночные электрички поют одинокую ноту "ми", а тишина слагается из жужжания комаров, тиканья настенных часов, шелеста листьев и еле слышного гудения далеких высоковольтных проводов.
  пустота августа - особенная. это пустота летних кухонь с замершими в воздухе мухами, пустота мобильных сетей с замершими абонентами, тень дворов подбирающихся к осени, задумчивость людей, изобретающих несуществующие мысли. молоко в холодной банке. пирог с корицей сохнет на столе. перспектива отпуска - жара, непокой, тяжесть.
  хочется раствориться в полях, прохладных посадках. жить ночью. днем отсыпаться в сыром погребе. пугать соседских детей рассказами про хоху и бабая. разломить свой сон пополам, как буханку хлеба, и выгрызть середину. все равно все закончится. я чувствую непрошенных гостей раньше, чем они нажмут кнопку дверного звонка.
  
  
  
  Noname
  
  так вот и будем кружить по вечерам вокруг пивных ларьков, посиживать за столиками, нырять носом в кружку, обсуждать семейные драмы друзей и мелкие жизненные неурядицы? иногда посещать кинематограф, иногда - книжный или музыкальный магазин? а жизнь — так и пройдет, без подвигов и свершений? неужто для того родились?
  не провертим дырку в ювенильное море, не закроем грудью вражеский дот, не отмолотим рекордную норму хлеба, не напишем модных книг, даже не снимемся в дешевом порнофильме? вообще ничего. земляно как-то, скрипуче.
  помню, копая яму для деревенского сортира, пузырек выкопал на трехметровой глубине. замысловатый такой пузырек, фильдиперсовый, явно дореволюционный (потом точь в точь такой же в антикварной лавке видел). а в пузырке том еще чуть-чуть духов осталось. резкие такие духи, тяжелые. испортились наверное от времени и долгого лежания в земле.
  а была ведь некая дамочка, душилась она этими духами, стояли они у нее на столике. хаживал к ней возможно какой-нить унтер-офицер или приказчик из соседней лавки. дамочка жила, ела курочку, страдала женскими болезнями. сдохла потом конечно, уже и сгнила наверное.
  
  
  
  Инфернальный мясокомбинат
  
  Есть у нас неподалеку от города таинственный мясокомбинат. Производят на нем некие «высококачественные мясорастительные консервы», за которые комбинату даже приз дали какой-то ростовской выставке. Откроешь банку с такими консервами, поставишь ее на стол, а из нее странное мясо потихонечку расти начинает, наружу выпирать. Бери только, ножичком срезай и лопай - то, что наружу лезет, только до конца не доедай.
  Оставишь немножко - оно опять нарастет. Только надо вовремя обрезать, а то за ночь может так нарасти - весь стол займет и еще на пол плюхнется.
  А одни люди забыли банку на столе и в отпуск уехали. Мясом вся квартира заросла сначала, потом оно дверь и окна выдавило - в подьезд полезло и из окон.
  Жильцы на улицу выйти не могли, питались только этим мясом и все с ума сошли, потому что мясо это странное и дурное. Потом этот дом пожарники сожгли вместе с жильцами от греха подальше. А одну банку кто-то открыл, подлец, и кинул в городское метро, в воздухозаборник. Теперь там поезда не ходят, все мясом заросло. Это и есть то самое мясо, что в городе из под земли лезет повсюду, и на тех местах где оно вылазит, армяне ларьки с дрянной шаурмой возвигают. А генерального директора этого самого мясокомбината даже медалью памятной наградили за все это безобразие.
  
  А про вечный хлеб мне не рассказывайте. Я Беляева хойти-тойти разное тоже читал. Только у Беляева все фантастика, а здесь чистая истинная правда.
  
  
  
  О благодати
  
  В России все самое охуенное. Люди, солнце, дома, деревья. Остальной мир - это так, шлак...
  
  К этому меня сподвигло размышление о российских комарах. Они тоже самые охуенные. Подсуетились тут некоторые бизнесмены, наштамповали пластинок да фумигаторов, да все по иностранным лицензиям, ибо у русских до этого дело не дойдет. Застопорится. Ну ломом там ебануть, тапком бросить или по интеллигенстки - газеткой прихлопнуть гадину - еще куда ни шло. Но свечи, спирали, пластины... это только по лицензии. Можете все эти суппозитории использовать по месту назначения, т.е. засунуть себе в ... (куда хотите короче), потому что русскому комару ваш фумигатор как дредноуту эсминец. Наши комары на ваших фумигаторах жопы греют...
  
  Предки грешили конечно по крупному. Какую только Русь мы не видели. кустодиевскую например, груди-арбузы, петрово-водкинскую - мальчики на красных конях. шишкинскую с тримедведями. Но это в прошлом, а сейчас пора Русь переименовать в Нерусь, не потому что националист, а потому что все иностранное кругом - художники и те китайские, безымянные, по металлу водопады рисуют. В каждом доме есть эти водопады.
  
  Но это в общем неплохо. Потому что русские на самом деле ничего не должны делать. Потому что они Сверхчеловеки. Весь остальной мир - существа второго сорта. Он должен работать на них, обеспечивая машинами, едой, бытовой техникой, строя им дома и ублажая звуками музыки чернокожего речитативного населения соединенных штатов северной америки.
  
  А русские ничего никому не должны. Потому что они распространяют Благодать. Особенно когда водки нажрутся. И когда последний русский исчезнет с лица земли, тут всему миру и крышка.
  
  Беречь нас надо, бля. Людишки понапридумывали разной херни - компьютерами миллиарды операций в секунду считают, в космос туристов отправляют, сердца от свиней живым человекам пересаживают. Нейтрину уловили в синхрофазотроне!
  
  А русского комара - хуй победят. Ну что тут казалось бы трудного. Сделали бы уж давно ультра-инфра-красно-фиолетово-звуковую пипикалку на сто мегагерц, от которой у всех комаров в радиусе 1000 км случилось бы выпадение очка и внезапное разжижение мозга... Да где там. Ума нет, и Зеленые не позволяют. Видите ли, птичкам жрать будет нечего. А где, блядь, эти ваши ебанные птички тусуются, в то время, когда ко мне в окно валом валят полчища этих мелких кровожадных тварей...
  
  К тому же русские птицы комаров не едят. Они едят мазут и эманации тонких эфирных созданий.
  
  Русские звери - полноправные члены космоса.
  
  Русские рыбы не мечут икру перед западными сверхдержавами.
  
  И русский комар, он, видать, тоже распространяет благодать.
  
  маленькую такую, комариную, но все же...
   а значит ничего нельзя поделать.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"