Тайны любви. Часть II. Мечты и реальность

  

Оглавление: Глава 1. Иногородним вход воспрещен Глава 2. Квартирантка или как дочь? Глава 3.Общага. Жизнь продолжается Глава 4. Призвание. Какой путь выбрать? Глава 5. Новый год, или Роковое решение Глава 6. Ох, Одесса! Неожиданный сюрприз, или Первый встречный Глава 7. Трудное решение Глава 8. По лезвию бритвы, или Дорога в никуда Обнаженка. Шедевр Глава 9. Искушение Глава 10. Художник - день назад Глава 11. Семейные драмы и тайны Глава 12. Непризнанный гений Первый урок - рисунок Судьба? Глава 13. Кто меня полюбит, кроме него? Глава 14. Уроки акварели от гения Глава 15. Квазимода Глава 16. Семейный совет Униженный и оскорбленный

  Ленинград, 1978 г.

  Наташа спешила в Эрмитаж. Она обожала эти ранние часы выходного дня – едешь в троллейбусе и никого, только солнечные зайчики прыгают по стеклам. На душе – светло и радостно. Полная свобода на целый день!

  Наконец-то, она вырвалась из этого муравейника – галдящей с утра до ночи общаги. Два выходных, два дня блаженства – делай, что хочешь! Вот она и мчится к Эрмитажу – своему любимому, обожаемому Эрмитажу. По сути, только ради его сокровищ – она и оказалась в этом прекрасном, удивительном городе.

  Ленинград манил её всегда: полтора года назад приехала поступать именно сюда, несмотря на мамино недовольство. Да и что думать, рассуждать – в шестнадцать лет? В Магадане, где прошли школьные годы, оставаться не хотелось. Одесса тоже не привлекала – вроде родной город, квартира, но жить там?.. Идешь по улице, словно голая – всей кожей ощущая липкие взгляды. Нет, только Ленинград – утонченный, изысканный, интеллигентный. Там такая красота. И Эрмитаж!

  Она не думала о стезе художника, несмотря на то, что закончила художественную школу, и педагоги считали её талантливой. Быть художником-оформителем? (чем еще занимаются художники?) Рисовать плакаты и афиши в кинотеатрах? Нет, скучно. В сердце горела другая мечта – настолько сильная, что казалось, если она не осуществится, жизнь потеряет смысл. Она представляла себя в будущем на вершине горы, а над ней огромное звездное небо – бесконечная Вселенная. Она и Вселенная. Это всё, чего она желала от жизни. Глубины Космоса завораживали и звали к себе. Зачитывалась фантастикой и книгами по астрономии. Штудировала книгу Шкловского «Вселенная. Жизнь. Разум», а «Гости из Космоса» Казанцева оставили неизгладимый след в её душе.

  Она мечтала изучать далекие звезды, постигать законы Вселенной, открывать новое и неизведанное, проводя ночи у телескопа. В магаданской квартире, на стене ее комнаты висела огромная карта звездного неба – по ней она изучала созвездия и запоминала названия ярких звезд. Эта карта вдохновляла корпеть над учебниками физиками и математики, мечтать и верить. Она везла её с собой в чемодане, когда летела в Ленинград поступать в университет. Это был ее талисман, ее надежда, что все мечты сбудутся – она станет астрономом.

  Живопись слишком близка и понятна, всегда успеется. А от бесконечности Вселенной – захватывало дух, замирала душа. Земной мир – с его суетой, проблемами и заботами, своим житейским мельтешением – казался унылым и невозможно скучным.

  Единственно, что смущало на пути к мечте – она не считала себя гением в математике. А факультет, куда она собралась поступать – механико-математический! Конечно, она могла выбрать другой город, не Ленинград, ту же Одессу. Но как не побывать в Ленинграде, если есть такая возможность? Готовилась, ходила к репетитору по физике и математике. Физику знала на отлично, а математика... не внушала оптимизма. Но отказываться от всего, о чем мечталось, не хотелось. Будь, что будет! Если не поступит, будет пытаться снова и снова – своего добьется: она же упрямая! Мама говорит – упрямая, как осел! Вот её упрямство и пригодится: будет упорно двигаться к своим звездам. Ведь всё зависит от самого человека – и она об этом много читала: люди работают по нелюбимой профессии только потому, что когда-то отказались от своей мечты, перестали верить в себя, опустили руки и поплыли по течению, как равнодушные, тупые бревна. А потом жалуются на свою жизнь – что работа опостылела, и в жизни нет никакой радости? А кто виноват? Надо было в юности не опускать руки, двигаться к своей мечте! Так рассуждала Наташа, собираясь в Ленинград, в вуз, где конкурс на одно место был выше, чем по всей стране. Она не особо верила в свои математические способности, но верила, что всего можно добиться упорством и трудом. Учеба – тоже труд. Главное, не загасить огонь в душе, стремление идти к цели, несмотря ни на какие трудности и препятствия. Она была готова к провалу, к тому, что может не пройти по конкурсу. Ну, так что ж? будет готовиться, поступит на следующий год.

  Мама, узнав о выборе дочери – Ленинград, университет, астрономия! – была в полном недоумении и даже немного встревожена: что это взбрело ей в голову, а она осилит? Зачем ей наука, если хорошо рисует, вот и шла бы по этой тропинке! Зачем хватать звезды с неба? Что за мечту себе придумала? Сил-то хватит? Но спорить и переубеждать дочь не стала – знала, бесполезно: упрямая, как осел. Раз захотела, пусть – это ее жизнь. Почему бы не слетать в Ленинград и не попробовать? Вдруг у нее получится? Ей нужна поддержка, а там, как сложится. Только спросила, ну так, на всякий случай – «А почему не художником? В художке тебя хвалят: талантливая девочка!» Наташа отмахнулась – нет, не хочу, не то! Как объяснять маме – почему её привлекает Астрономия – звезды, галактики, почему она безумно влюблена во Вселенную? Как объяснить необъяснимое? Или рассказать, как она проваливается в беспросветную пропасть отчаяния, только подумав, что мечта о звездах может не осуществиться? Нет, бесполезно: взрослые рассуждают по-своему – скучно и занудно, всё равно никто не поймет, что там у тебя в душе. Она сначала даже не знала, что такая профессия существует – только позже нашла книги, где прочитала, что есть наука Астрономия, есть профессия астроном. Казалось даже нелепым – что за любимую работу еще и зарплату получают!

   Мама удивилась её решению и только. Ученым, так ученым. Вдруг, получится? Девочка умная, хорошо учится. Может, у нее способности? стоит ли сразу рубить с плеча? Надо помочь, а там видно будет. И мама поддержала – оплачивая репетиторов по физике и математике, чтобы Наташа смогла сдать сложные экзамены в университет.

  

Глава 1.Иногородним вход воспрещен

---

  В Ленинграде они сняли квартиру на Васильевском острове. Это получилось случайно – мама познакомилась с сотрудницей университета, когда Наташа сдавала документы в приемную комиссию и проходила собеседование. Женщина сдавала квартиру на месяц, пока семья в летнем отпуске. Мама Наташи с радостью приняла её предложение. Они уже сняли комнату рядом с Московским проспектом (бабулька выловила их сразу в аэропорту, как только они получили багаж и пошли к выходу). Хозяйка оказалась слишком любопытной, везде совала свой нос – пока они вышли в магазин, немного прогуляться – она порылась в их чемоданах, что-то там искала (деньги, золото?). Мама возмутилась и решила найти другое жилье. Заплачено было вперед – за месяц, но бабка деньги не вернула, заявив, что уже всё потратила. Мама махнула рукой – Бог ей судья! – и они перебрались на новую квартиру. Район на окраине Васильевского острова, у Финского залива. Двухкомнатная современная квартира, с лоджией, и просторной кухней. 8 этаж. Улица Кораблестроителей. Вечерами с лоджии любовались потрясающим закатом.

  

  Они приехали ближе к вечеру и ждали хозяйку на лестничной площадке. Она поднималась пешком, хотя лифт работал. Наташа, увидев её пронзительные синие глаза, полные каким-то яростным блеском, вздрогнула. Хозяйка, пусть и научный сотрудник истфака – показалась сердитой, злой теткой. Даже мурашки побежали по спине. Но та радушно улыбнулась маме, и они вошли в квартиру. Потом болтали, как две закадычные подружки, засидевшись на кухне до поздней ночи.

  Хозяйку звали Галина. Хотя по паспорту - Алла. Наталья даже первое время называла ее по имени и отчеству - Алла Акимовна. Но хозяйка кривилась, ее это коробило, и она предложила называть ее просто 'тетей Галей'. Муж и двое детей – уехали отдыхать в Ростов. Галина задержалась, чтобы сдать квартиру – они платили за кооператив, денег катастрофически не хватало. К тому времени, когда все вернутся из отпуска – Наташа должна поступить в университет или где-то устроиться, будет жить в общежитии. Так они думали. Но всё повернулось несколько иначе.

  На следующий день квартира была в их полном распоряжении – хозяйка уехала, оставив ключи и получив оплату вперед.

  Перед экзаменами Наталье пришлось заново проходить медкомиссию для университета. Вузы не доверяли иногородним: их медкартам и, якобы, «липовым» подписям и печатям. Всех отправили по врачам. Это было лишней тратой времени и сил – но абитуриенты послушно носились по городу, проходя медосмотр, флюорографию и ставя питерские печати.

  Потом начались экзамены. Первый – математика. Надеясь на чудо, Наташа добросовестно решала совершенно непонятные задачи. Чуда не произошло – получила «двойку». Полный провал. Забрала документы. И куда дальше?.. Мама предложила ехать в Одессу. Может, рассчитывала на это с самого начала? Запасной вариант. Там тоже университет и факультет астрофизики – те же звезды! И там будет всё проще – физику Наташа знает отлично, поступит. Кроме того, там квартира, тетя, дедушка. Дома всё-таки.

  Наташа даже слушать не захотела: а как же Эрмитаж? Ленинград? Что она в Одессе забыла?.. И потащила маму в Эрмитаж. Кутить так кутить. Наташа была в восторге, а у мамы болели ноги и спина – разве можно за один день всё просмотреть?.. Пусть уж Наташа без нее ходит – а ей хватило впечатлений.

  Стали решать – как быть дальше. Конечно, устроиться на работу, лучше с общежитием. На общежитие и рассчитывали. Они стали ездить по объявлениям по всему городу. Как сказали в университете – хорошо бы поработать по специальности, для стажа – это учтется при поступлении. Поехали в ЛОМО – Наташе показалось, что лучше стажа не придумаешь: ведь именно там делают линзы для телескопов (не считая фотоаппаратов и разной оптики). Но обучаться работе с высокоточной и тонкой техникой – могли только юноши и девушки с ленинградской пропиской. Местные. Был вариант в охране, но без предоставления жилья. А жилье как раз и стояло на первом месте.

  Оставались профтехучилища – с общежитием и лимитной пропиской. Получить специальность и снова поступать. Но интересные профессии только для питерских. А иногородним – строительные ПТУ. На стройку как-то не особо хотелось. Но мама настаивала, и они съездили куда-то на окраину, на конечную остановку трамвая – в училище был набор на мозаичников-плиточников. Видимо, мама решила, что это близко к художеству и таланту Наташи. Но именно на данную специальность приглашались только питерские выпускники. Опять облом. Был вариант – штукатур-маляр. Но какое отношение эта работа имеет к рисованию? Наташа вздохнула с облегчением, когда они покинули это училище на окраине – она сразу увидела, что глушь еще та, к училищу надо будет идти поздним вечером (после подготовительных курсов), через темный парк. Это сразу не понравилось – увидела себя идущей поздним вечером в общагу и... брр, нет, не пойдет.

  Мама, устав от бесполезных поисков и мотания по городу – нервничала и раздражалась: «Ничто ей не нравится, ничего не хочет, от всего кривит нос! Тогда в Одессу – и никаких проблем. Зачем ей Ленинград, чего она в него вцепилась? Посмотрела, увидела, в Эрмитаж сходила, в Русском музее побывали, даже на Исаакиевском соборе. Всё, экскурсия закончена!»

  Была еще одна причина, почему Наташа так «вцепилась» в Ленинград, но она не могла о ней сказать – это было личное и сокровенное, чего не хотелось выносить на всеобщее обуждение. Хотя она давала читать маме свой дневник в 10 классе, и та была в курсе её первой школьной любви (безответной, неопределенной, светлой и тоскливой). Но маме даже в голову не пришло, что Ленинград может привлекать Наташу из-за юноши, который где-то здесь учится. А если бы знала? Обратила внимание? Или сказала – «Всё это блажь, ерунда – еще сто раз влюбишься, выкинь эту дурь из головы, поехали в Одессу!»? Так зачем говорить и открывать то, что до сих пор греет душу надеждой на встречу? Лучше молчать.

  А маме всё уже порядком надоело. Северный отпуск проходил – она мечтала поскорее вырваться в Одессу и окунуться в море. Имелась еще пара вариантов по трудоустройству Натальи – и мама решила, что это их последний шанс. Если ничего не получится – берет Наталью за руку и увозит в Одессу, без слез и истерик.

  Они поехали по объявлению на фарфоровый завод. Но там то же самое, что и везде: иногородних на обучение и работу не принимаем, прописки не предоставляем. Только для ленинградцев. (А Наташа уже обрадовалась, что сможет этим заниматься – тем более, что обучают: будет рисовать на каких-нибудь кувшинах. Правда, к технике это не имеет никакого отношения – к астрономии тем более!)

  Еще одно объявление – училище при ткацкой фабрике. Предоставляется общежитие. Уфф!.. Поехали. Директриса встретила их с распростертыми объятиями. Очень обрадовалась, что девочка рисует. Документы приняла с огромным удовольствием. Общежитие находилось прямо в учебном корпусе, рядом с фабрикой. Мимо них пробегали девушки в разноцветных косынках и фартучках. Директриса уверила, что если Наташа поступит в институт – никто её держать не будет. С богом, как говорится!..

  К тому времени, когда они, наконец-то, всё разрулили и мама перевела дух, устроив дочь – вернулась хозяйка квартиры со всем семейством, из отпуска. Её муж оказался тихим мужчиной, с кроткими карими глазами. Дети – девочка, лет 11-ти, и сын, 3-х летний малыш.

  Мама снова проговорила с Галиной всю ночь, и они решили – что Наташа может остаться под крылышком Галины, «жить как в семье». И маме будет спокойнее и Галине – дополнительный доход к семейному бюджету (мама обещала высылать за квартиру и питание Наташи). Всё складывалось, как в сказке. Мама поехала в Одессу – встретиться с сестрой и дядей, покупаться в море и позагорать. Со спокойной душой она оставила дочь на попечение Галины, которую уже считала подругой.

  Галина не была в восторге от девушки, но надеялась ей «вправить мозги» – поставив на нужные рельсы, объяснить – что есть реальная жизнь! Галине казалось, что Наташа маменькина дочка, избалованная и капризная. А что скромная и тихая – может, маска такая? Какие сейчас современные девицы? Говорят одно, думают другое, делают третье. Надо держать ухо востро, не расслабляться. С одной стороны – лишняя копейка к семейному бюджету, с другой – обуза и лишние хлопоты. Но Галина оптимистично смотрела в будущее – авось справится!

  До занятий в училище было еще две недели – и Наташа накинулась на книги хозяйской библиотеки, ездила в Эрмитаж и Русский музей.

  Галину слегка раздражала такая беспечность, и она решила взять подопечную квартирантку в оборот. Самое первое, что они решили с мужем – ткацкое училище для девочки не подходит – ей нужен технический стаж, если она собирается поступать в университет на мехмат. При чем здесь «ткачиха»?

  «Да и оглохнешь ты там – слышала, какой там шум?!» – убеждала Галина. По их мнению, надо выбрать именно техническое, а не ткацкое училище. И лучше радиотехнику. Они с мужем когда-то работали по этой специальности, там и познакомились. Вскоре они нашли для Наташи подходящее радиомонтажное училище. Но набор был закончен. Опоздали всего на один день! А так как из ткацкого училища документы уже забрали (Галина лично ходила с Наташей и с трудом «отбила» её у директрисы) – пришлось идти в первое попавшееся, с годичным обучением. Был дополнительный набор после 10-го класса – как раз для тех, кто не поступил, и кому просто надо переждать год и снова штурмовать стены вузов.

  Так Наталья оказалась в электромонтажном училище. Где их почти ничему не учили. Закон Ома они знали еще по урокам физики в школе. Шло обычное повторение. На практике ездили на стройку, ставили коробки розеток и выключателей. Никакими электромонтажными работами не занимались. На уроках труда мастер заставлял точить на станках какие-то металлические болванки. У Наташи по труду была уверенная «тройка». В отличие от одногруппниц, она не кокетничала и не сюсюкала с мастером – была с ним «на ножах» из-за постоянных опозданий, а то и прогулов. Иногда утром, по дороге в училище, вдруг неодолимо тянуло в Эрмитаж – она разворачивалась и шла в обратную сторону!

  Но такое было редко, училась она нормально и получала стипендию 30 рублей. Жила в семье Галины. Мама регулярно высылала деньги за квартиру и питание. И всё было бы хорошо, если бы Наталья своей тягой к книгам, письмам и беготней в Эрмитаж – не стала раздражать квартирную хозяйку.

  «Ты мне как дочь, и я желаю тебе только добра! Мама тебе не скажет того, что я скажу!» – говорила она Наталье во время вечерних посиделок на кухне, когда дети и муж мирно спали. Эти разговоры длились порой за полночь. Но стать «дочерью» для чужой женщины трудно – как Наташа ни старалась. Галина видела в ней недостатки, которые её просто бесили. Сама она, по своей натуре и характеру была полной противоположностью – активной, общительной, веселой. А эта девчушка – себе на уме. Постоянно сидит за столом и строчит письма – то маме, то подружкам. Тоже мне, писатель! надо заниматься, готовиться – а она книжки читает, больше нечем заняться?

  

  Смотрела на Наталью, словно через увеличительное стекло, и не видела там ничего хорошего. Всё не так. Мать не зря жаловалась, что дочь упряма и своевольна, трудный характер. Да уж, заметила. Даже с её высшим образованием – не подступиться. Смотрит, слушает внимательно, даже вроде сопереживает – но ничего о себе не рассказывает. Что на уме? О чем думает? То ли дело её мама – душевный, открытый человек, вся как на ладони! А эта... какой-то темный омут.

  Но более всего раздражало Галину, от чего ей хотелось скрипеть зубами – девчонке всё легко дается. «На блюдечке с золотой каемочкой!.. Мама заботливая, квартиру нашла, устроила. Я как к родной дочери отношусь. Всё, как по волшебству! Разве так должно быть? За всё надо бороться, добиваться потом и кровью. А ей всё преподнесли готовенькое, на, пользуйся! Даже пальцем не пошевелила! Нет, так нельзя. Жизнь – не сахарный пряник. И чего она ждет – что с ней и дальше будут носиться? Одни только чудеса будут происходить?.. Вместо того чтобы зубрить математику – накинулась на мою библиотеку! Читает день и ночь!.. Не успеет, что ли? Вся жизнь впереди!»

  

  Сама того не осознавая, завидовала их отношениям с матерью, черная зависть переполняла сердце. Её мать была алкоголичкой – ни детства, ни юности, ничего хорошего: даже вспомнить не о чем. Рванула куда подальше, сразу после школы. Свою жизнь сама сделала, выбилась в люди. Вышла замуж за ленинградца, закончила университет. Стала научным сотрудником, археологом. Муж, двое детей и квартира на Васильевском острове, с прекрасным видом на залив. Всего добилась сама!.. А эта финтифлюшка, птенец желторотый – приехала на всё готовенькое!.. На блюдечке преподнесли – и квартиру, и добрую тетю Галю. Как в родную семью влилась. Главное – ни за что! Чем она это заслужила? И как ей настоящую жизнь показать, как научить уму-разуму, чтобы не было всё в розовом свете, чтобы спустить с облаков на землю?

  Так размышляла Галина, страдая ночами от невралгических болей в спине – злясь на себя, на мужа (которого не любила и вышла замуж ради прописки), на поломанную карьеру археолога. И на эту девицу, которую нелегкая занесла в её квартиру. Не нравилась ей Наташа. С мамой они быстро нашли общий язык, но дочь... Галина видела одно – надо её перевоспитать: смотрит на мир так, словно путь под её ногами усеян цветами!.. Порхает, как бабочка! Сегодня Эрмитаж (где Галина ни разу не была), завтра Русский музей... А ей экзамены сдавать – задачки решать, учебники зубрить! О чем думает? что в голове?.. Скорее всего, ничего. Вот и порхает, что жизни настоящей не знает – не страдала, не мыкалась, как Галя в свое время. Всё ей на подносе преподнесли – мама добрая, тетя Галя добрая! Да, надо её научить, открыть глаза – чтобы понимала, была благодарной за всё. Но как?

  Другой возможности, кроме словесных нотаций – она не видела. Мама лентяйки регулярно высылала деньги за квартиру и питание. Жаль отказываться от такого дохода – терпела и ждала удобного случая. Не раз намекала на общежитие – Наташина лимитная прописка именно там, за ней закреплено место: почему бы не сходить, не посмотреть, как там и что, как другие девочки живут. Жизнь в общежитии – это не жизнь у «тети Гали» под крылышком!

  Наташа была настроена оптимистически, несмотря на провал в университет и рассказы Галины о том, что творится в научном мире. Часто до поздней ночи она слушала откровения «о жизни». Галина делилась воспоминаниями о молодости, первой любви, замужестве. Может, ей просто хотелось поделиться наболевшим, просто поговорить? А тут благодарный слушатель. Галине нравилось, что девчушка смотрит на нее с таким восхищением. Но сама Наташа оставалась загадочным сфинксом, молчаливой и замкнутой – ключик к этому сердцу она не смогла подобрать. Внутренний мир девушки, её чувства и мысли оставались для хозяйки квартиры за семью печатями.

  Иногда Галина находила некоторые плюсы в их общении – после её рассказов о жизни любимой певицы Эдит Пиаф, Наташа купила грампластинку. Галина растаяла и решилась на покупку проигрывателя. Махнула рукой на экономию каждого рубля. Дочь даже обрадовалась: «Может, и телевизор купим?» Но Галина так зыркнула, что та быстро прикусила язык.

   На следующий день Галина торжественно внесла в дом новенький проигрыватель – и вечером на кухне все наслаждались хрипловатым голосом француженки.

  Почему она считала, что Наталья не знает жизни, и «маменькина дочка»?.. Не в теплице же она жила, не под стеклянным куполом! Трудно ничего не знать о жизни, когда твой отец работает в милиции и рассказывает обо всем, что произошло на дежурстве. Быть может, мама, делясь с Галиной рассказами о своей жизни и жалуясь на упрямую дочь – кое-что упустила? Желая сохранить вид обеспеченной семьи, не стала распространяться о том, как они копили деньги на Ленинград – как она устроилась на полставки уборщицей, и Наташа, вместо того, чтобы делать уроки – шла вечером убирать кабинеты (потому что мама устала после работы). Или как дочь, получив паспорт, работала в кинотеатре уборщицей и дворником. Зачем это знать квартирной хозяйке? Видимо, мама рассудила, что так будет лучше – у них никогда не было денежных проблем. Чтобы Галина не сомневалась, что она будет регулярно высылать за «угол» и проживание Наташи в семье. Наверное, именно поэтому дочь в её рассказах выглядела всего лишь избалованной, упрямой девочкой, которая постоянно треплет маме нервы. Захотела в Ленинград – поехали. У них всё хорошо и замечательно, всё идет как по маслу. Это дочь-эгоистка села маме на шею.

  Наташа влюбилась в Ленинград. Всё казалось прекрасным и удивительным. Она поехала в Пулково, в обсерваторию, чтобы проверить себя – не будет ли ей скучно этим заниматься? Ведь тетя Галя говорит, что мечты одно, а жизнь совсем другое. Не разобьется ли её мечта о подводные камни?

  

  Обсерватория не разочаровала – сладостно заныло сердце, всё показалось еще более заманчивым и желанным. Еще решительнее взялась за учебники, вера в мечту стала еще сильнее – хотелось горы свернуть. А Галина продолжала капать своим жизненным опытом – «Всё это романтика, мечты, а будешь ли ты работать по специальности еще неизвестно! Все эти «астрономы» идут в школы учителями или на ЭВМ работают!»

  От этих «откровений» опускались руки – ведь она верила каждому слову бывшего археолога: «Тетя Галя желает мне добра, она знает жизнь лучше меня!» Мама тоже верила Галине – что та позаботится о её дочери, поможет, подскажет советом.

  А хозяйка, видя, что девчонка вцепилась в свою идею зубами, решила отрезвить упрямицу и столкнуть с «настоящей жизнью» – отправить в общежитие. «Вот тогда и посмотрим, как ты запоешь – до книжечек ли тебе будет! Там жизнь! И она тебе покажет!» Сюсюкаться с ней, как её мать, она не собиралась – говорила, что думает, прямо в глаза. Она еще добрая, а вот жизнь – сурова и жестока, никого не жалеет!

  

Глава 2. Квартирантка или как дочь?

---

  Наташа слушала, кивала головой, но не спешила покинуть уютную квартирку. (Еще не все собрания сочинений прочитала?)

  Галина ждала-ждала, терпела-терпела и, наконец, не выдержала. Да и случай подвернулся подходящий – путевка в санаторий на несколько дней. Но может ли она оставить квартирантку со своим мужем-рохлей? Наслышалась про этих семнадцатилетних – наглых и шустрых! Быстро окрутит этого «тюфяка» и прощай квартира! «В тихом омуте черти водятся». А эта юная особа – еще та «темная лошадка», никому доверять нельзя!

   В тот же вечер (Галина собиралась с духом весь день) квартирантка (которая «как дочь»!), услышала жесткий приговор: «Собирай вещи и топай в общагу! Тебя там заждались!»

  

  Наташа была в шоке: намеки-намеками, но вот так с бухты-барахты, на ночь глядя, поставить перед фактом? А если место занято, где она будет ночевать? И куда потом?

  Галина с трудом сдерживала ликование при виде её растерянного лица. «Со своими детьми не справляюсь – так хоть на этой момле отыграюсь, сделаю из нее человека!»

  Чтобы как-то оправдаться перед укорами совести, ко всем прочим аргументам добавила ужасный характер: замкнутая, нелюдимая – только и видят её спину, никогда не поможет, слова доброго не скажет!.. Собрался целый букет нелицеприятных качеств квартирантки-эгоистки – они к ней всей душой, а она к ним спиной!.. Муж-рохля что-то поддакивал, но все чувствовали себя не в своей тарелке.

   Наташа ощущала себя так, словно её стукнули мешком по голове – всё было несправедливо, сплошная ложь и клевета. Так всё вывернуть и исказить! Видят только ее спину? Это когда она после ужина вышла с кухни, чтобы сесть за учебники, а они с мужем еще сидели за столом? Да, такое было – даже чувствовала спиной укоряющий взгляд тети Гали. Словно что-то не так делает. Ну, а если ей надо идти заниматься, а они продолжают сидеть на кухне, должна сидеть рядышком? Только потому, что им скучно и хочется поговорить об учебе в училище? И что там рассказывать, о чем? Она тогда и предположить не могла, что Галина ей это припомнит.

  Больше всего поразило, когда хозяйка сказала о прописке – она могла пойти навстречу и прописать, но Наталья... «ведь даже не попросила!» Наташа от изумления не знала, что ответить. Она понятия не имела, что её могли прописать! Это было невозможно – Галина постоянно твердила о своем недоверии, про «тихий омут с чертями» и про «темную лошадку» и разных там семнадцатилетних вертихвосток: только пропиши, сразу квартиру отхапает! Без конца зудела, что надо закрепиться в общежитии, сохранить место. И вдруг как обухом по голове – она же и виновата, что «не попросила»! Это как? Надо было бухнуться на колени и умолять прописать? Кто-то хоть намекнул о такой возможности? Или она телепат и должна читать мысли хозяйки? А та, оказывается, ждала, когда же она сама догадается и приползет на коленях! И всё могло быть по-другому, если бы Наташа... «вела себя иначе»!

  Но как «иначе»? Как должна себя вести? Петь, плясать, рассказывать анекдоты, веселить всю семейку за ужином? Это новое обвинение ввело её в стопор. Она и так старалась быть родной и близкой, всё для этого делала. Если тетя Галя её ненавидит, видит в ней только недостатки – выше головы не прыгнешь. Золотой и любимой не станешь. Всё равно чужая. Всё равно не дочь.

  Сдерживая наворачивающиеся слезы, стараясь не поддаваться панике – Наташа складывала учебники и вещи в чемоданы. Чемодан с книгами был просто неподъёмным! (Но никто не помог донести до остановки автобуса: сама дотащишь, привыкай к пинкам жизни!)

  Что книги окажутся такими тяжелыми, она не ожидала. Но и оставлять свои вещи не хотела: возвращаться после того, как её вытолкали в шею? Потому и тащила два тяжелых чемодана. Судьбе навстречу. Вернее, «настоящей жизни». Что такое общежитие она имела представление. И не понимала страшилок Галины – чем та хотела напугать? На летние каникулы её постоянно отправляли в пионерский лагерь. Так что, особой разницы не видела – что лагерь, где в комнате по 10-20 кроватей – что общежитие. Не всё ли равно?

  Может, хозяйка ждала от нее какой-то особенной реакции – покаяния на коленях? Чтобы Наташа умоляла оставить её в этом теплом, уютном гнездышке и обещала исправиться?.. Но она не видела своей вины – не понимала претензий и упреков, которые градом посыпались на её голову. Что хотела от нее Галина?.. Может, она не была такой болтливой и общительной, как хотелось квартирной хозяйке, но упрекать в эгоизме?.. Наташа постоянно предлагала свою помощь на кухне – чистила картошку, мыла посуду, да и в комнате уборку делала: пылесосила, вытирала пыль, следила за порядком и чистотой (хотя в комнате жили дочь и сын Галины, которые вообще ничего не делали). Занималась с их дочерью, которая училась в шестом классе – помогала с английским и математикой, вела с ней беседы, чтобы та лучше относилась к матери. Сказать, что она отворачивалась от всех и жила своей жизнью, была равнодушной эгоисткой? «Слова не скажет»? А задушевные разговоры далеко за полночь? Была «необщительной» и отворачивалась от всех?.. А постоянные беседы вечерами на кухне, когда муж Галины давал ценные указания по учебе и жизни? «Пряталась в свою скорлупу и никого не хотела видеть»?! Где логика и объективность?

  Может, хозяйка просто ищет повод её вытурить? Может, у нее свои тараканы в голове? Если в каждой юной девушке видит соперницу, которая мечтает отхапать у нее квартиру – у нее точно проблемы с психикой (а не только с нервами), лечиться надо!

  И самое смешное (или грустное), что буквально за полчаса до приговора хозяйки – Наташа говорила по душам с её дочерью Ириной, абсолютно неуправляемой и грубой, которая ни во что не ставила мать, дерзила ей на каждом шагу и ненавидела. Наташе удалось убедить девочку, что маму надо любить, жалеть и ценить. Мама – единственный человек, который тебя любит, всегда поможет и поддержит. Та согласилась, и обещала быть чуткой, заботиться о мамочке. И вот, сразу после этой задушевной беседы – не успев перевести дух и порадоваться, что достучалась до сердца упрямого подростка, тут же получила по лбу! «Попросили» покинуть квартиру, потому что она «чёрствая эгоистка», и Галина 'устала тащить её на себе, пытаясь найти общий язык'. (А что такое 'общий язык'? Наталья думала, что с этим все в порядке, Галина рассказывала ей такие вещи из своей молодости, о которых муж даже не знал и не догадывался. Она ей доверяла и видела в ней подружку, пусть и младше по возрасту. У них были теплые и доверительные отношения. И... куда всё делось? Как будто за один день всё перевернулось с ног на голову. Другое лицо, другой человек, другие слова. Град камней и обвинений! И оказывается, никакого 'общего языка' никогда и не было. )

  Наташе не дали времени задуматься и хоть как-нибудь защититься – просто поставили перед фактом. Не завтра, не послезавтра, а прямо СЕЙЧАС, немедленно выметайся! Скатертью дорога.

  Конечно, всё было неожиданно и даже жестоко. Но Наташа и не собиралась оправдываться – в чем её вина? Упреки и обвинения Галины звучали фальшиво и неправдоподобно, словно она всё придумала только что, в последний момент.

  Можно было порассуждать и на тему отношений хозяев и квартирантов. Если ты – квартирант, с какой тебя спрос? Платишь деньги за квартиру и всё. Квартирант снимает не угол, не койку, как в общежитии, а комнату и даже квартиру. А здесь Наташа жила «в семье», в одной комнате с детьми хозяев. Питание? Мама высылала и на питание. Если хозяйке было жаль своих продуктов («ешь много сахара, диабет будет!»), можно было решить этот вопрос. Питалась бы отдельно, в столовой. А если её считали, «как родную» (по их же словам), за дочь – то разве с дочери берут плату за проживание и питание? Где логика? Либо ты родная, либо квартирантка, и тогда какие претензии? Ты не обязана выслушивать до поздней ночи жалобы и стенания хозяйки, мыть посуду за всю семью, делать уборку и вести душеспасительные беседы с их чадами. Но почему-то умные люди с высшим образованием – не стали вдаваться в такие мелочи: жена решила, муж поддакнул. Взяла чемоданы – и вперед с песней!

  Наташа упаковала чемоданы и двинулась к двери. Но тут Галина заметила, что мама выслала деньги за квартиру – они на холодильнике. Наташа, взяв деньги, собралась уходить, но Галина зло проворчала: «А мне ничего не хочешь заплатить за полмесяца?» Наташа оставила половину и направилась к двери.

  Сцена прощания на этом не закончилась. Чего еще ждала от нее Галина – непонятно. Все стояли в прихожей и смотрели на Наташу. Муж Галины кисло улыбнулся – «Всего хорошего, удачи!» (Как будто это её решение, и им очень жаль, что она уходит!)

   Дочь Галины, Иринка, растерянно выглядывала из-за плеча отца («За что? Почему? Зачем ты уходишь? Я тут одна останусь с этой мегерой?»), Галина – тоже выглядела растерянной и подавленной, словно не она заварила эту кашу. На её глазах блестели слезы. Слезы?! С чего вдруг? Еще и сожалеет? Это совершенно сбило с толку Наталью: выгоняет и жалеет?.. И что она теперь должна сделать, что сказать? Что та ждет от нее, какой реакции, каких слов? Обвинила во всех смертных грехах, выгоняет в общагу – и еще чего-то ждет?.. Просить прощения, обещать исправиться и быть хорошей девочкой? А это поможет?.. У нее же фикс-идея: сама заявила, что её нельзя оставлять наедине с мужем, сейчас такие девицы пошли, без морали и принципов. И теперь слезы льет? Нормальная, вообще? Странные люди.

  Галина, словно не выдержав тяжести расставания – убежала в свою комнату с пузырьком валерьянки. Наташа кивнула всем на прощание, ободряюще улыбнулась растерянной Иринке – и вышла к лифту, таща за собой тяжеленые чемоданы. Дверь захлопнулась. Было горько и обидно, но она не плакала. Всё застыло горьким комом в груди. Да и чемоданы как-то отвлекли – книги просто с тонну!.. Муж Галины мог помочь, но даже не рыпнулся. Побоялся жены?

  Она чувствовала себя щенком, которого выбросили на улицу – одинокий и никому не нужный: катись отсюда!

   Во всей этой спешке, оглушенная и подавленная, забыла любимую картину - 'Мадонну Литту' Леонардо да Винчи. Однажды увидела ее в витрине Гостиного двора. Она не могла оторвать глаз от удивительного сочетания цветов – красный, небесно-голубой и золотой. Привлек и нежный профиль мадонны, склоненной над младенцем. Всё было настолько красиво, что она не могла отойти от витрины, упиваясь гармонией линий и цвета. В конце концов, купила (как раз получила стипендию) и принесла в квартиру. Галина не возражала, повесили картину в гостиной. Репродукция была на холсте, натянутом на подрамник. В Эрмитаже Наталья не смогла добраться до зала Леонардо - в бесконечных лабиринтах залов и коридоров музея. Но репродукция у нее появилась, как настоящая картина на холсте.

  

  Мадонна Литта. Леонардо да Винчи. Эрмитаж

  Доехала на автобусе до метро Василеостровская. Потом с пересадками (еле таща чемоданы, «словно кирпичей туда напихала!»), на троллейбусе до конечной остановки на окраине. Там и находилось ученическое общежитие. Конечно, её никто не ждал. В комнате, где она должна была жить с девчонками из группы, не было кровати. Сказали: приезжай завтра, комендант будет только утром. Тогда всё и получишь - и матрас, и кровать. Завтра?! А сейчас куда?.. Но разве кому-то есть дело, куда ты сейчас пойдешь, и где будешь ночевать. Твои проблемы. Вздохнув, Наталья поплелась на остановку троллейбуса. Возвращаться обратно к бывшим хозяевам не хотелось. Унизительно проситься переночевать? Но что еще делать, куда идти? Подружка Валька где-то у тетки. Она даже не знает ее адреса. Значит, придется идти на поклон, ехать обратно на Кораблестроителей. Взять в кулак свою гордыню и обиду - и вперед! Обратно. Как побитая собака. Она не представляла, как это сделает - но у нее не было другого выхода.

   Она знала, что хозяйка уже уехала. (Потому так спешно вытурила в общагу – вечером поезд в санаторий.) Успела на метро и на автобус. И всё это время, как ехала обратно целый час - ощущала себя подавленной и разбитой. Да, тетя Галя, наверное, мечтала вот так ее унизить и растоптать. Сколько раз ее критиковала и указывала на какие-то недостатки - что и общаться не умеет, вся в себе, в своем мирке, и в жизни придется трудно с таким характером, и вообще... момля! Наверное, хотела ее сломать и слепить что-то другое? Но наткнулась на упрямство и совсем другой характер, чем представляла? Как раз за день до этого - просила помочь с дочерью: не слушает, грубит, нервы мотает, может тебя послушает? Ну вот, поговорила с Ириной, убедила быть ласковее с матерью. И в результате? Иди-ка ты в общагу! Нет у меня к тебе доверия! И вообще надоело с тобой возиться, ты же мне не дочь, так и не обязана. Всё скрытое вылезло наружу. И все перечеркнуто. Не было никакого доверия и душевности между ними. Ненавидела и мечтала вот так выставить, высказать всё, что накипело, да еще и торжествовать при этом! А теперь - надо вернуться и попроситься переночевать. Как это унизительно! Хорошо, что тетя Галя уехала - если б она была дома... нет, не смогла бы вернуться. Дядя Саша, ее муж - совсем другой. Кроткий, тихий. С тихим голосом. Когда жена истерит и кричит на всех - его не видно и не слышно. Молчит. Как вообще всё терпит? Она ведь его не любит, просто издевается на каждом шагу. Когда-нибудь он от нее уйдет, не выдержит всего этого.

  Она позвонила в дверь, чувствуя стыд и смущение. (А если не пустит - мол, ты у нас уже не живешь, зачем вернулась?) Открыл дядя Саша – запинаясь и краснея, она объяснила ситуацию: коменданта нет, кровати нет, спать негде, сказали приехать завтра. Он не стал возражать – позволил переночевать. На лице была виноватая улыбка, как будто извинялся за грубость жены. Ирка безумно обрадовалась, кинулась на шею, прыгала и скакала от радости. Перед сном они еще долго шептались в темноте, как две подружки. Это был последний день, а вернее ночь, когда Наталья квартировала. Утром поехала в общежитие. Навстречу своей «настоящей жизни».

  Мама, узнав из письма Наташи, что квартирная хозяйка выставила её, выгнав в общагу, на ночь глядя, возмутилась и даже обиделась, словно Галина ее обманула и предала. Доверила ей дочь, думала, что поможет делом и советом, а она?.. Ведь договорились, всё обсудили, решили, да и деньги ей были нужны, сама жаловалась, что за кооператив платить, ничего не хватает. И чем не угодила Наталья? Скромная и стеснительная девочка, мухи не обидит. Слишком тихая, вот и решила, что в 'тихом омуте черти водятся'? решила перестраховаться, уезжая на пару дней? Но разве это честно? Не могла предупредить заранее, в последнюю минуту всё решила! Выгнала девочку на ночь глядя! Чем она думала?! Впрочем, мама не стала держать гнев и обиду в себе - написала Галине всё, что о ней думает.

  

Глава 3.Общага. Жизнь продолжается

---

  Началась самостоятельная жизнь. Общежитская. На следующий день принесли железную кровать, выдали матрас и белье. Девчонок было трое – из её группы в училище. Она с ними не особо общалась – это были любимицы мастера, его подхалимки. К Наташе отнеслись недоверчиво, приглядывались. Когда она наклеила над кроватью репродукции картин, их сорвали, пока ее не было в комнате – соседкам не понравилась эта галерея. Однажды, когда она уже легла спать – одна девица начала стягивать с нее простынь и хихикать, очевидно, собираясь подразнить и поиздеваться. Может, они считали её белой вороной или, как говорила тетя Галя, «момлей»? Во всяком случае, не той, которая даст отпор. Наташа, поняв, что надо сразу пресечь издевательства, иначе не отстанут – схватив будильник с тумбочки хулиганки, стала дубасить её по спине. Та завизжала. Девчонки притихли, ошалело таращась на Наталью. Больше не приставали и не цеплялись. Она сама по себе, они сами по себе. Картинки со стены больше не срывали.

  Общагу она невзлюбила с первой же минуты (особенно, увидев душ и туалет). Не понимала, как другим такая жизнь доставляет радость – этот постоянный шум и гам, беготня из комнаты в комнату, визги и крики? Оглохнуть можно. Галдящий муравейник.

  Не понимала она и изречений Галины, что только в общаге она увидит настоящую жизнь, и эта жизнь её чему-то научит. Странно – чему может научить общежитие? Только тому, что надо перебираться в свою квартиру? А квартира у нее была (и не одна) – двухкомнатная в Магадане (с ванной и горячей водой), и комната в Одессе, почти в центре – 25 кв.метров, с балконом, в коммуналке. Выбирай любую. В Магадан не хотелось, в Одессу тоже. Но и общага с её мельтешением не прельщала. Развитие и уровень ума человека определяются его способностью приспосабливаться к неблагоприятным условиям окружающей среды. Наташа как-то бессознательно начала приспосабливаться – избегать то, что вызывает у нее дискомфорт. Приходила в общагу, когда там все уже спали. Тишина и покой. Прийти только переночевать. А что еще там делать? Подруга Валька живет у тетки, на Обводном. А здесь у нее подруг нет, несмотря на то, что кругом девчонки из училища. Общаться не с кем. Да и что делать в общаге в выходные? Носиться по комнатам, болтать и распивать чаи? И это та ЖИЗНЬ, которой ее пугала тетя Галя? Конечно, в общежитии жизнь кипит ключом, и там происходит всяко-разное. И выпивки, и гулянки. Возможно, даже распущенность. Может, именно поэтому мама переживала и не хотела, чтобы она жила в общежитии? а лучше в семье, под крылышком 'доброй и заботливой' тети Гали?

  Можно понять мамино беспокойство за дочь, вчерашнюю школьницу. Но она зря переживала. Наташа была, если не из железа и стали, то из крепкого прочного металла. Она могла противостоять чему угодно и кому угодно. Конечно, домашнее тепло и уют расслабляют. И именно это Наталье не нравилось: вроде жила в семье, в уютной квартире с душем и горячей водой (Галина постоянно упрекала, что она сидит в ванной по часу) – но это её не расслабляло, а напрягало. Она всё равно ощущала себя посторонней, чужой. Галина пыталась залезть в душу, выудить ее секретики, мысли и чувства – и это тоже не нравилось. Есть общительные девочки, которые могут болтать часами ни о чем. Просто ни о чем. И все их будут слушать, разинув рты. Это называется общительностью. Но Наташа не могла говорить ни о чем, а тем более, о своих чувствах. Однажды она все-таки открылась квартирной хозяйке, рассказав о первой школьной влюбленности (хотя влюбленностей была тьма, и обязательно в двоечников и хулиганов, но эта влюбленность настигла ее в старших классах, и она назвала это первой любовью, единственной и неповторимой, на всю жизнь). И потом чувствовала себя, словно под лупой. Ее откровенность не помогла подружиться с квартирной хозяйкой. Та все равно смотрела свысока, с высоты жизненного опыта и прожитых лет. Как на девчонку - глупую и наивную. Так о чем вообще говорить? И даже семейный уют и запеканки с черносливом, которые пекла в выходные дни Галина, не давали ощущения покоя и расслабленности. Ты под лупой, под микроскопом – так она себя ощущала. Тепло, но приторно и совершенно неуютно, потому что не у себя дома. Вот ушла тогда с кухни, повернувшись спиной – и всё, хозяйка поставила галочку, а потом упрекнула. А что ее дочь вытворяет, и как ей грубит – не замечала? Потому что своя? И вообще, у них какой-то свой этикет, который она нарушила - нельзя встать из-за стола раньше хозяев?.. Потому... Наташа, в принципе, ни о чем не жалела. Ее жизнь не изменилась: она ходила в Русский музей и Эрмитаж, но уже никто не упрекал и не капал на мозги, что не картинами надо любоваться, а готовиться к экзаменам! Появилась та свобода, которая была ей так нужна. Она вздохнула свободно. Правда, под боком не было томов БВЛ (Библиотеки всемирной литературы) и собраний сочинений Паустовского, Блока и Чехова, но она по ученическому билету записалась в несколько городских библиотек. И вот - она снова В СВОЕЙ СТИХИИ! (как когда-то упрекала ее Галина).

  С подружкой Валькой купили абонемент на подготовительные курсы по истории и математике, и вечером ходили на лекции в ЛГУ на Университетской набережной. Валя хотела поступать на истфак, ей очень нравилась история. Правда, еще у нее была мечта – выйти замуж за иностранца. А для знакомства нужен белый брючный костюм, которого у Вальки пока нет. Но это она рассказала Наташе по большому секрету. Сама она была из деревни, и зачем приехала в Ленинград – сама не знает. Просто у нее здесь тетя живет и двоюродная сестра. Вот и решила сменить обстановку. В деревне надо быть здоровой и сильной, а она слабая и хрупкая, ноги часто болят. Вот мать и сказала – поезжай в Питер, может замуж там выйдешь, какой здесь от тебя прок? Вот она и поехала. Рядом с домом тетки училище, она от нечего делать, сдала туда документы. Так они оказались в одной группе. Но вообще ей нравится история. И еще театр. Может, станет учителем истории. Если поступит куда-нибудь. Валя улыбалась, и для нее не было никаких проблем в жизни. И уж точно, она бы не слушала никаких теть Галь – у нее был свой взгляд на жизнь. А смысл ее жизни на тот момент был... флиртовать с парнями. Наталью удивляло, с какой легкостью Валя могла заговорить с кем угодно. Парни липли к ней, как мухи к меду. Стоило ее оставить где-нибудь на минуточку (как в Эрмитаже), как тут же возле Вали нарисовывался какой-нибудь кадр, и они мило болтали и смеялись. Вот такая легкая натура, в отличие от Натальи.

   С Валей было легко и просто, и она была хорошей подругой. Им было весело гулять по Невскому, лопать мороженое в вафельных трубочках, ходить в кино или в Эрмитаж. Только Валя быстро уставала из-за болезненных ног и долго ходить по Эрмитажу не могла. Но терпеливо ждала Наталью где-нибудь внизу, в фойе. Ну и как всегда, когда Наталья возвращалась к подруге – возле нее уже увивался какой-нибудь симпатичный паренек.

   Наташу не изменила жизнь в общежитии, она не стала другой, ну и вряд ли могла стать другой. «Удар жизни», который создала искусственно Галина, она восприняла спокойно. Ничто не могло её изменить – даже общага. По-прежнему грезила звездами, ходила в астрономический кружок при Планетарии, читала учебники по математике. Порой сбегала с практики – чтобы походить по Эрмитажу, насладиться созерцанием шедевров.

  Единственное, что угнетало – одиночество. Ей восемнадцать, а она ни с кем не встречается. Не с кем пойти в кино, просто поболтать. Нет друга. И поэтому ощущение какой-то неполноценности. Тем более, что перед глазами были примеры подруг, у которых свои парни. Есть ли там что-то серьёзное – неведомо, но они дружат, общаются, вместе куда-то ходят, встречаются с друзьями. А она? Может, у нее на лбу написано – «оставь надежду навсегда»? Вот никто и не смеет подойти? Или она сама от всех шарахается?

  К бывшей квартирной хозяйке – однажды все-таки зашла. У них в гостях был племянник Галины, курсант-подводник. Невысокий паренек, белобрысый, сероглазый. Разговорчивый, считающий себя очень умным. Тетя Галя поглядывала в их сторону с интересом – очевидно, хотела познакомить племянника со скромной, порядочной девушкой. Наташа нехотя сыграла в шахматы. Но его планы на семейную жизнь, как он себе это представляет – не вдохновили. Совсем еще пацан – а уже собирается строить семью, не рановато ли?

  В гости она больше не ходила, и не звонила. Наконец-то, поняла, что «тетя Галя» её просто ненавидит – за что и почему неизвестно. Зависть к более счастливой судьбе? Все должны, как она, продираться сквозь шипы и тернии, разбивая лбы о непрошибаемые стены – только тогда узнаешь настоящую жизнь? А иначе никак нельзя?

  

Глава 4. Призвание. Какой путь выбрать?

---

  Однажды весной в Академии художеств (Институте им.Репина) был День открытых дверей. Наталья пошла посмотреть. Просто так. Походив по залам и аудиториям, вышла оттуда... с болью в душе. Такое всё родное, такое близкое! Тогда же появились и сомнения – а стоит ли быть глупым (тупым) астрономом (в математике нет гениальных способностей) – если можешь делать что-то хорошо, где ты уверена в себе, и чувствуешь себя как рыба в воде?.. Чувствовать неуверенность в себе или быть мастером своего дела – что лучше?

  Она вспомнила, как сдавала математику в университете. Как её поразили абитуриенты с высокими лбами и умным взглядом. Ясно, что для них все эти задачки – как орешки. Она была среди них, как что-то чужеродное, не их поля ягода. Какой из нее математик? Ей было не по себе. Там, в фойе, перед экзаменом – она уже ощущала себя неполноценной.

  А тут, в Академии, она бродила по коридорам и аудиториям, заглядывала во все уголки и была... дома! Запахи красок – родные, знакомые. И вообще – «всё мое!» Ей нравились студенты, педагоги. Ей было комфортно, она чувствовала себя на своем месте. Было тепло и радостно. Тогда и поняла – где её путь и призвание. Но не хотелось так быстро отказываться от мечты, от своей цели. Душу еще манили звезды. Но в Академии словно что-то позвало – «Иди к нам! Ты наша!»

  В университете – было холодно и неуютно. Предчувствие было не в её пользу. Может, и лучше, что она не поступила? Но как же – глубины Космоса, неизведанные тайны Вселенной? Она не будет всё это изучать? Не будет смотреть в телескоп на Луну и далекие галактики? Не будет искать внеземные цивилизации? Как быть с этим?.. Неужели она так быстро сдалась? Тетя Галя оказалась права, и её «капанье на мозги» достигло цели?

  Самолюбие протестовало, но сердце говорило – «Делай то, что ты УМЕЕШЬ! Занимайся тем, что ты делаешь ХОРОШО!.. Твое – живопись. Астрономия – останется чистой и светлой мечтой. Ничто её не загрязнит – никакие жизненные и человеческие передряги. Она останется в твоей памяти – яркой звездой!»

  Было нелегко это признать и изменить свой путь. Но решение принимала она сама – никто не давил, не уговаривал. Спокойно разобралась и поняла, что карьера астронома ей не светит. Может, то, что она хотела – и было её, но эта земная работа, дрязги в научных обществах, карьеризм – не для нее. Опыт Галины во многом её убедил – археолог, а сидит в какой-то маленькой, полутемной комнатке и выдает студентам учебники! Наташа не хотела повторять этот бессмысленный путь. «Я лезу туда, где у меня нет никаких способностей! Двойку по математике получила – это о чем-то говорит. Быть хуже всех, тянуться изо всех сил к тому, чего тебе не дано? Чувствовать себя глупее всех?»

  

  Худ.Лаури Бланк

  Так она выбрала путь Художника. Хотя выбирать особо и не пришлось: она уже давно, сама не осознавая, шла по этому пути. Зачем, спрашивается, целыми днями пропадала в Эрмитаже, изучая технику старинных мастеров? Зачем ей нужна «техника живописи»? Зачем читала старинные книги по Живописи в читальном зале, покупала репродукции картин? Она постоянно живет этим, это и есть её настоящая жизнь – воздух, которым она дышит, без которого не может существовать. Это её настоящий Мир!

  Даже если бы она поступила в университет, проучилась там год-два, потом все равно бы поняла, что это не её, чужое. И сбежала бы к своей любимой Живописи.

  Впрочем, тайны Вселенной, её бесконечность – по-прежнему, тревожили душу и разум. И она знала, что встреча со всем этим еще будет в её жизни. Она не станет ученым, но ей всё равно откроются тайны мироздания – то, чего она желает всем сердцем, всё равно когда-нибудь её найдет.

  Она уже работала и жила в рабочем общежитии, которое мало чем отличалось от ученического. Та же безалаберность, шум, суета и толпы народа. Правда, в комнате были девушки – более взрослые и опытные, чем они с Валькой. Прожили в Питере несколько лет. Глядя на их жизнь, хотелось рвануть отсюда, куда подальше – полная бесперспективность. Некоторые девушки посмелее – пытались познакомиться с иностранцами, выйти замуж и уехать за границу. Но все романтические связи заканчивались не счастливым браком, а абортом, «материальной помощью» парня, от которого она «залетела». А заграничный ловелас благополучно укатывал к себе во Францию. Лимитчицам не везло. Ни в чем. Они работали на самых непрестижных работах и, кроме своей общаги, ничего не видели. С поступлением в вузы – было еще хуже. Брали, в первую очередь, питерских, с постоянной пропиской.

  Наташа услышала печальную историю – в их комнате жила очень талантливая девочка, рисовала блестяще. Поступала в Мухинское училище, не один раз. Безрезультатно. Уехала ни с чем: главное – не талант, а прописка! Вот с этим Наталья столкнулась впервые. Неужели, всё так безнадежно?

  Она решила пойти на подготовительные курсы при Мухинке, пришла со своими работами и ахнула. Во-первых, столько желающих! А, во-вторых, у городских были такие сильные работы, что становилось непонятно – зачем им учиться дальше?

  Наташа тихонько ретировалась из длинного коридора и унесла свои «слабенькие» работы. Ей было просто стыдно их показывать. Когда она уезжала в Ленинград, то не собиралась поступать в художественный вуз, а потому ничего с собой не взяла. Надо было наверстывать упущенное, рисовать гипсы, натюрморты – браться за это серьезно и основательно. Стала искать изостудию. В одной – было слишком много народа, даже сесть было негде. Другая – далеко от общежития.

  Наконец-то нашла в одном Доме культуры на Нарвской. Правда, там были какие-то школьники, подростки. Но для нее было главное – мольберты, постановки, гипсовые слепки. Заниматься надо было усердно. В себе она не сомневалась. А вот лимитная прописка – будет ставить палки в колеса! С этим не поспоришь. Это было главным препятствием. И непреодолимым. Что с этим делать – она не знала. (Как сказала бы т.Галя – «выйти замуж за ленинградца», что она сама когда-то и сделала!)

   Правда, ни разу не пришло на ум – что она могла бы вернуться в Одессу, и поступать там на астрофизику. Там не было заумных математиков, которые её шокировали в универе. Была бы физика и астрономия. Физику она знала. К тому же, своя квартира и прописка. Но такой простой вариант к достижению цели – ни разу не пришел ей в голову! Она не хотела уезжать из Ленинграда. И не могла жить без Эрмитажа.

  В изостудии один парень, лет двадцати семи, стал проявлять к ней интерес. Он был самый взрослый из всех участников изостудии. Симпатичный, с серыми глазами. Правда, взгляд этих глаз – пронзительный и какой-то странный – настораживал. Картины он писал тоже странные, хотя, что может быть странного в натюрморте, выполненного гуашью? Но в них отражалось то, что было в его взгляде – видимо, он всё видел по-своему, необычно. Это были странные работы – по цвету и настроению, композиции. Сразу становилось ясно, что человек «не в себе». Может, постоянная депрессия? Когда он похвалил её рисунок с гипсовой головы Венеры – она пропустила его комплимент мимо ушей. Но потом он снова подходил, стоя немного поодаль, чтобы не мешать, и наблюдал, как она работает карандашом. «Знаете, – наконец сказал он, – у вас определенно есть талант!» Она удивленно обернулась, взглянув на него, но ничего не ответила. Ничего нового он ей не открыл – она это знала. И если бы говорили противоположное – всё равно бы не поверила. В чем-в чем, но в этом – она скала. Она рыба, а это её море, её океан. Наглая, стопроцентная уверенность в себе. Единственное, не хватает времени и побольше работ. И еще хорошего института. Если у нее что-то и есть, это надо развивать, учиться, много рисовать.

  Масляная живопись за семью печатями. В художественной школе рисовали только акварелью. Хотелось узнать эту великую тайну – как пишут маслом, как грунтуют холсты, как делают подрамники, как наносят краски. Её занимала вся эта «кухня», но не было ни одного знакомого художника!

  

  

Глава 5. Новый год, или Роковое решение

---

  Наташа уже целый час ходила по Эрмитажу – от одной любимой картины к другой – решая всё тот же мучительный вопрос: где встречать Новый год?..

  Самый любимый праздник – и где его встречать? В прошлом году летала домой, в Одессу. Но тогда были каникулы. А сейчас? Второго января на работу. Погуляли первого января – и хватит! Тетя и дедушка категорически против её приезда, не видят смысла: приехала и сразу обратно? Даже если на самолете. И что делать?.. Общага опостылела невыносимо. Девки будут пить, наведут пьяных парней. К тете Гале – не хочется. Будет снова сватать племянника? Подружка Валька зовет с собой, в деревню. Но... нет. Да, ей там понравилось – ездили на майские праздники. Там было чудесно – какое радушие, какие все добрые и приветливые! Всё хорошо и прекрасно, но у нее странное предчувствие, что если она поедет туда на Новый год, влюбится, потеряет голову и... случится что-нибудь необратимое. Даже видела, КАК это произойдет – в каком-то стогу сена, безумно влюбленная в какого-то парня. Конечно, эта милая деревушка ей очень понравилась. Тогда весной – она много рисовала, делала портреты сельских ребятишек. Дети наперебой просили: «и меня, и меня нарисуй!» – и довольные бежали домой с карандашным рисунком.

  Но именно тогда, в деревне – она чуть не влюбилась. Катастрофически. Вообще-то это была её отличительная черта (или обычное состояние) – быть влюбленной. Случалось это постоянно – любила и страдала, скрывая свои чувства. Влюбится – и ходит-страдает! Последний раз – влюбилась на работе, где они с Валькой отрабатывают полученное образование. С чего вдруг влюбилась в этого пьяницу, да еще и женатого? Странно, необъяснимо. Но сердцу не прикажешь. К счастью, её загадочная влюбленность осталась никем незамеченной – Наташа умела скрывать свои чувства. Правда, они с Валькой, занимаясь покраской каких-то непонятных металлических конструкций, во дворе мастерских, с упоением горланили (то есть, пели): «Парней так много холостых, а я люблю женатого!» Что звучало весьма недвусмысленно, и могло дать повод женатым мужчинам мастерских думать, что девичье пение относится именно к ним. А вдруг в него влюбились девчата?

  Но в той глухой деревеньке – она, кажется, могла не только влюбиться, но и найти взаимность. Той весной ни до чего серьезного дойти не успело – они с Валентиной вернулись в Ленинград. Праздники закончились, пора на работу. Но это хождение «по краю» – её долго не покидало. В деревне, где воздух дурманит как прозрачное вино, она ощутила, что не знает саму себя – не знает, что в ней таится, что дремлет. Она ощутила сладкий ужас от сознания, что может запросто «потерять голову» и кинуться в объятия возлюбленного. Только взгляды и какие-то незримые горячие токи... В отличие от города – здесь все были открыты и раскрепощены.

  Эх, природа, деревня... Она даже не подозревала, что может быть так хорошо. С самого начала её подкупило всеобщее добродушие, простота, искренность. Правда, был один казус, от которого её постоянно коробило – абсолютно все матерились. И малышня, и старушки, и молодежь. Все!.. Это резало слух.

  Но самое сильное впечатление, которое она вынесла с той поездки – это какая-то необъяснимая, удивительная атмосфера тепла и свободы, даже чего-то высокого. Она не успела понять за те несколько дней, что же её так поразило. Но было что-то в воздухе, полях, где они горланили во всю мощь молодых легких: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?» – в нежной березовой зелени, в рыжей глине под ногами, в стремительном течении поднявшейся реки – что-то такое, что поднимало душу ввысь, давало ей силы, простор, словно крылья вырастали! Там она ощутила себя совсем другой. Ум перестал анализировать, контролировать каждый шаг, жест и слово. Раскрылись душа и сердце. Она перестала ощущать себя, как на сцене. Здесь неважно, как ты выглядишь, какая у тебя прическа, одежда, обувь – да хоть в тулупе, хоть в платке, хоть в галошах! Здесь все красавицы. Важно что-то другое. Тебя принимают, какой ты есть. Главное, чтобы простой, добрый, открытый.

  И даже её – «маменькину дочку» (как зудела т.Галя), всю из себя городскую – приняли сразу, как свою. Словно она всю жизнь здесь жила. Никто не корил, что она «ничего не умеет» или «в жизни не смыслит». Эти люди были с другой психологией, взглядами. И она стала ощущать себя такой же – как крепкое дерево с могучими корнями. У нее впервые воцарился в душе глубокий покой, какое-то греющее тепло. Как будто она нашла себя. Впервые стала самой собой.

  

  Уезжать не хотелось – словно её держали тысячи невидимых нитей. Но им надо было вернуться на работу, в Ленинград.

  И вот Валя зовет в эту самую деревню, встречать Новый год. Вроде должна согласиться с восторгом и радостью. Но... она боится того неведомого, что тогда в ней открылось. Рассудок предостерегает: «Ты там влюбишься и останешься в этом захолустье навсегда! Будешь всю жизнь в деревне прозябать? Тебе нужна такая жизнь?» И она четко видит, что да, влюбится и останется в деревне – там какая-то магия, ей там хорошо. Но может ли она допустить это в своей жизни? Эта милая деревня – какой-то горячий омут, который поглотит её безвозвратно. Возможно, она и встретит там свою любовь, но остаться там навсегда?

  «Где же встречать Новый год? – продолжала она размышлять. – В общаге? О, нет, хуже не придумаешь!»

  И её потянуло в Одессу. Пусть и на два дня. Соскучилась!

  Наташа побежала покупать билет. Авиакассы находились на Невском, в старинном сером здании, недалеко от Дворцовой. Денег хватало – до Одессы и на обратную дорогу. Перед праздником им выдали зарплату.

  

Глава 6. Ох, Одесса!

---

   Ленинград-Одесса, 1978 г.

  29 декабря, пятница. Предновогодняя суета. Они еще работали, хотя рабочий день сократили. Всё-таки впереди Новый год, столько дел у всех!.. Очень удачно совпало, что впереди три выходных, вместо обычного одного (1 января). Главный инженер махнул рукой – да идите уже! И все помчались на электричку. Наташа успела забежать в изостудию и немного порисовать. Рейс на Одессу в 8 вечера, так что она решила прямо из изостудии ехать в Аэропорт. Не терять же время – раз сегодня занятие, зачем пропускать?

  Сероглазый юноша что-то говорил, но она слушала в пол уха, нанося ровные штрихи светотени. У нее было ощущение, что он хочет пригласить ее к себе в гости, но никак не решается. Еще ей казалось, что, наверное, это неизбежно – не оставаться же старой девой. Так что... может, и согласится на свидание с этим симпатягой. Хотя в нем есть что-то странное. Как и в его картинах. Но что делать, если ты больше никому не интересна? В деревню не поехала, боишься влюбиться, так чего придираться и выбирать?

  

  Gil Elvgren

  Покорпев над карандашным рисунком, она побежала на автобус и вскоре ехала в аэропорт, перебирая в уме события прошедшего дня. Так она тренировала память: в обратном порядке вспоминая, что делала, говорила, чем занималась. И поток мыслей – мечты о будущем, мысли о живописи, о том, как надо много рисовать, чтобы было с чем идти на подготовительные курсы в Мухинку... Она ощутила вдохновение: хотелось рисовать, много рисовать... Потом летела над облаками, любуясь золотистой полоской горизонта и высокой синью неба. Там уже мерцали вечерние звезды...

  В Одессу она прилетела поздним вечером, в 10 часов. Никто не встречал, да ее и не ждут: дали телеграмму НЕ ПРИЕЗЖАЙ! А она явилась! Будет хорошая взбучка от тети Лизы. Но может, и не будет ругаться? Её деньги – зря, что ли, работает? Захотела и приехала. Если хочется побыть дома и отведать теткиного борща и котлет? Почему бы и нет? Хочется просто отдохнуть и просто побыть ДОМА. Неужели, непонятно?

  На трамвае спокойно доехала до своей улицы, прошла еще пару сотен метров и вот она в своем подъезде, поднимается на третий этаж по плоским мраморным ступеням. Дом старый, старинный. Квартиры когда-то были трехкомнатные, с ванной, кухней, балконами. Буржуазные. А потом сделали коммуналки, каждому по комнате, и общая кухня. Им еще как-то повезло – у них есть малюсенькая кухня, с собственной газовой плитой и раковиной. Ну и еще вместился стол и кухонные шкафчики. В общем, маленькая, зато своя. Наташа позвонила в дверь. Открыла тетя Лиза. Увидела племянницу и... началось!

  Она не разделяла Наташиного восторга от их встречи и накинулась с упреками:

  – Бессовестная, эгоистка! Тебе второго на работу! Где твоя голова, о чем ты думаешь?.. Мы специально дали телеграмму, чтобы не приезжала, зачем явилась?! Деньги некуда тратить? – тетя кипела от негодования. – Наташе показалось, что она сейчас выставит её за дверь и отправит обратно в Аэропорт, с глаз долой. (С разными вариациями эти морали продолжались до самого ужина.) – Завтра же пойдешь за билетом! – грозно заявила тетя. – И первого числа, чтобы духу твоего здесь не было!

  Тетя была в своем репертуаре, но долго злиться не умела. И скоро, выпустив пар, ласково обнимала племяшку и кормила вкусной домашней едой, о которой Наташа часто вспоминала в своей «задрипаной» общаге. Монолог любимой тетушки нисколько не обескуражил – воевали они друг с другом с тех пор, как себя помнит. Обе эмоциональные, вспыльчивые «скорпионши», что тут поделать?

  Для нее все эти обвинения в «безмозглости» были «как слону дробина» (по выражению тети)–проходили мимо ушей. Её ничто не задевало, потому что она дома и родные стены помогают. У «тети Гали» в Ленинграде давно бы расплакалась от горечи и обиды. Или жизнь в общаге её закалила?.. А может, потому что она чувствовала за словами – любовь и заботу?

  Она блаженствовала – «Я – дома! Дома!» Даже не верилось, что она так далеко от холодного (хотя и любимого), Ленинграда, от надоевшей, суетной общаги. Она здесь – в их уютной одесской квартире со скрипящими паркетными полами, высоченным потолком, балконом, шумом проходящих троллейбусов под окнами... запахами с коммунальной кухни и говором соседок-евреек. Какое всё родное и близкое! Она погружалась во всю эту атмосферу Одессы – как, окоченевший от сорокаградусного мороза, человек опускается в теплую ванну.

  Даже темно-вишневые обои на стенах больше не раздражали, как раньше. И даже город казался тонким, изысканным – в голубой прозрачной дымке улиц, четких линиях деревьев. Была во всем этом своя, особенная элегантность. Наташа стала замечать в Одессе черты утонченности и аристократизма, хотя раньше ей казалось, что только Ленинград самый утонченный и прекрасный город на свете. У нее словно стали открываться глаза после всех мытарств в северной столице.

  Да, жизнь в общаге – многому научит. И прежде всего, ценить тепло семейного очага, родной дом, заботу близких. Раньше всё это казалось клеткой, западней, жалким бытом. Чем-то нудным, скучным и надоевшим до оскомы. Хотелось прыгнуть выше головы. Взлететь! Уехать подальше от всего этого повседневного и унылого: «Трясина!»

  А теперь? Родная тетка – свет в оконце, глядеть-не наглядеться. И супы, и борщи, и котлеты – объеденье, вкуснятина! И вообще – как хорошо дома! Правда, понимает это человек – только когда намыкается по «чужим углам», съёмным квартирам и общагам, поскитается по городам, которые так манили «золотыми горами», получит от жизни и людей пару оплеух, набьет кучу шишек. Тогда приползет домой и вздыхает – «Как дома-то хорошо!.. И чего я, дурак, куда-то уезжал? Зачем что-то искал? Дома-то лучше!»

  Утром, 30 декабря – Наталье пришлось отправиться за обратным билетом. Новый год намечалось встречать завтра, в воскресенье. В голубом небе ярко сияло солнце, наполняя улицы Одессы теплом и прозрачным светом. Выглянув в окно и улыбнувшись солнышку, Наташа поняла, что впереди предстоит чудесный день – она поедет к морю, будет любоваться на изумрудные волны, сядет рисовать где-нибудь на берегу, вдыхая свежий морской воздух и слушая крики чаек. Разве не прекрасно? Она дома, в Одессе – и этим всё сказано. Будет рисовать, мечтать, смотреть новогодние фильмы по телевизору (возможно, и любимую сказку Морозко), есть теткину вкусную стряпню, что-нибудь читать и записывать дневник.

  

  Блаженные три дня! Разве не чудесно?.. Она блаженно потянулась. Но её счастливое настроение слегка омрачилось теткиным ворчанием. Со вчерашнего вечера репертуар моралей не изменился – и про деньги на ветер (как будто это её деньги!), и про бестолочь с отсутствием мозгов в голове, и прочая-прочая, что слушать совершенно не хотелось в такое тихое, ясное утро. Где бы она сейчас была? В общаге? А тетя знает, что это такое? Там нет никакого уединения и покоя. Сплошная беготня, шум, вопли-крики. Соседки по комнате, может, и уехали куда-нибудь, домой. А вот соседка из другой комнаты – с очень активной личной жизнью. Одна не бывает. А кухня, коридор и ванна – общие. И все ее кавалеры будут шастать по всей этой общей территории, как у себя дома. Вот тебе и покой, и уединение! Хорошо, да? Ну что тетя понимает? Или она никогда не жила в общаге? Хотя, может, и не жила. Потому не понимает, как хочется иногда вырваться из этого шумного муравейника, побыть в тишине и покое. И как хорошо – вернуться домой!

  Идти за билетом не хотелось: купит первого января, не всё ли равно? Но тетя Лиза, собираясь в магазин, приказала немедленно выкатываться из дома. Сладко потягиваясь, Наташа начала одеваться. Зимнее, персикового цвета, пальто (мама купила в Ленинграде), зимние сапоги. И цветастый русский платок с кистями, на голову. (Такая мода в Питере.) В Одессе тоже зима, так что не будет выглядеть нелепо. Тетя Лиза, вообще, шубу одела («надо же её когда-нибудь носить!»)

   Одесса встретила её ласковым солнцем – как мать встречает любимую дочь после долгой разлуки. Наталья просто растаяла от мягкого, почти весеннего воздуха, от теплых лучей, от ясного голубого неба над головой – такого родного, одесского. Контраст был поразителен: вчера шла по Невскому, в такую же солнечную погоду – и чуть не отморозила ноги, а тут весна, теплынь! Воробьи радостно щебечут, от солнечного сияния – ослепнуть можно. Зимнее пальто уже стесняет. Весна, весна, весна! – вопреки всем законам Природы. И душа парит, хочет ввысь, к Небу, к Солнцу!..

  Она наслаждалась теплом, которое дарил ей родной город. Удивительно, что раньше она не любила Одессу, а теперь отдыхает душой и телом. В Ленинграде ужасно холодно, и, кроме Эрмитажа – что там радостного? Одиночество, когда ты одна, без «пары» – угнетает и действует на нервы. Она девушка скромная, ей не надо гулянок, поцелуев и прочего... Просто как-то не по себе, что твои сверстницы имеют друзей, встречаются, за ними ухаживают, просто общаются... а ты как перст. Одна. И такое ощущение, что это будет продолжаться вечность!

  Она дошла до Авиакасс, которые находились недалеко от Дерибасовской, и купила билет на второе января. Тетя хотела, чтобы она улетела уже первого? Ага! Лучше лишний денек побыть дома. На работе ругаться не будут, у них хороший коллектив. Смотрят на всё сквозь пальцы: девчонки молодые, им хочется погулять. Она и не собирается задерживаться в Одессе – почему тетка погнала за билетом, непонятно. Раскричалась! Не понимает, что Новый год для нее так важен? Или она должна встречать его в общаге, нервничать из-за пьяных парней, которые ломятся в комнату? Почему родные ей не доверяют и постоянно ожидают каких-то выкидонов?.. Она работает, готовится поступать в художественный вуз, пойдет на курсы в Мухинку. И, вообще, она серьезная девушка. А они что думают? Она никогда не останется в Одессе – здесь нет Эрмитажа, и люди не нравятся – какие-то подозрительные личности шастают. Нет, ей здесь нечего делать. Встретит Новый год по-человечески – и обратно, в любимый Ленинград.

  Она шла по тихой пустынной улочке, подставив лицо теплым солнечным лучам. Как чудесно, что здесь нет прохожих – можно расслабиться и наслаждаться неожиданным покоем, ласковым солнцем, почти весенним воздухом. Ей никогда не было так хорошо. Что за блаженные минуты! Одесса решила её одарить? Как же хорошо!..

Неожиданный сюрприз, или Первый встречный

  Но, видимо, такое состояние души не остается безнаказанным. Вдруг из-за угла дома, вынырнул лохматый тип в широком распахнутом пальто и черной шляпе. Нагло скалясь и расставив руки, словно пытаясь её схватить – он шел прямо на нее.

  Всё радостное, счастливое настроение испарилось, как дым. Она ловко уклонилась, проскользнув мимо «сумасшедшего хиппи». Везет же ей! Только на миг расслабилась, раскрылась этому миру, была так счастлива и вот – как обухом по голове! А что еще ожидать от Одессы – в своем репертуаре, кишит такими «личностями», шагу нельзя ступить! Сердце учащенно забилось. Да уж, Одесса!.. Вот и приезжай. В Ленинграде такого нет. Возвращалась в общежитие почти в полночь, шла по темным улицам – и ничего не боялась. Никто не пугал и не выскакивал из-за угла. А тут среди бела дня, да еще и скалится, весело ему! Точно сумасшедший!.. К счастью, это «чучело» не стало её задерживать.

  – Девушка, как вас зовут? – услышала она за своей спиной.

  «Ага, так и сказала!» – усмехнулась Наташа.

  Но когда прозвучало:

  – Я – художник! Могу нарисовать ваш портрет! – остановилась, словно услышав магическое заклинание.

  «Что-что?.. Художник?!»

  Она недоверчиво оглянулась.

  – Я – художник! – снова повторил лохматый «хиппи-наркоман-чучело», не подозревая, что его внешний вид больше говорит о бродяжничестве, чем о принадлежности к Искусству.

  Наташа не шелохнулась, разглядывая его издали и держа дистанцию. «Да, вроде борода, как у художника, но кто его знает?.. Брр! Страшный какой!»

  – Я могу нарисовать ваш портрет! Хотите?

  Ага, удивил! Сама кого угодно нарисую! Но... «художник»? В Ленинграде именно этого ей не хватает – знакомства с настоящим художником!

  Тип подошел и представился.

  Он говорил без умолку, а она только успевала вылавливать из этого словесного потока, что ей нужно. Через некоторое время простила этому странному «типу» и несуразное пальто, и дурацкую шляпу, и волосы до плеч. Он казался уже не таким неприятным, как при первом взгляде. К тому же не наркоман, не сумасшедший, а просто художник. А какие у него замыслы, какие проекты!

  Разговаривая, они немного прошли вверх по улице. Несколько минут назад она испуганно шарахнулась от него, как от чумы – а тут слушала его вдохновенный треп, чуть ли не благоговея – «Художник!» Как ей повезло: встретила настоящего художника! И он разговаривает с ней, что-то рассказывает, не чудо ли?

  Она давно мечтала, хотя бы глазком, взглянуть, как и чем грунтуют холсты, как пишут маслом. Теоретически имела представление – читала «Технику живописи». Но как всё происходит на самом деле, где увидеть своими глазами? Искала в Ленинграде, а встретила в Одессе – «первый встречный» оказался настоящим художником! Слушала и не верила своей удаче – «он такой же фанат, как и я!» Разве такое бывает – встретить своего единомышленника совершенно случайно, на улице?

  Ей не надо было казаться умной, высказывать какие-то познания в Искусстве – он говорил за двоих. Только слушай и мотай на ус. Наташа старательно изучала его физиономию, выражение глаз – чем-то он был похож на Ван-Гога, только бородка побольше, нос крупный, губы «египетские», выразительные. Она отдавала себе отчет, что разговаривает на улице с совершенно незнакомым мужчиной: может, всё врет – вешает лапшу на уши. Сказать можно, что угодно. А она выглядит слишком юной и наивной. Когда он услышал, сколько ей лет, изумленно вытаращил глаза:

  – Девятнадцать?.. Не может быть! Ну, не больше шестнадцати!

   Неужели, она выглядит, как школьница?

  Художник (или кто он там) – оставался для нее загадкой. Болтал обо всем на свете: музыке Баха, Бетховена, про затонувшую Атлантиду, Джоконду и Леонардо да Винчи... Поток информации лился водопадом. Она поражалась его эрудиции – откуда столько знает? Еще и композитор, сочиняет свою музыку? Пишет стихи и поэмы?.. Не много ли для одного человека? Всё казалось фантастикой. Но она почему-то верила. Не считая эпизода, когда он сравнил её с «сикстинской мадонной». Разве можно быть похожей на эту бесподобную мадонну? к чему эта лесть?

  Сказал, что у него возраст Христа, тридцать три года. Но при чем здесь какой-то Христос? Что он этим хотел сказать?.. Возраст показался солидным. Художник болтал, не умолкая. Обычно, она не знала, о чем говорить с людьми, даже с подругами – их темы были самые банальные, бытовые, мелкие. А её интересовала вечность, Космос, тайны Вселенной, смысл жизни, загадки древних цивилизаций, инопланетные миры. Но с кем поговоришь об этом, кому это надо? А этот человек говорит, говорит – словно ходячая энциклопедия! И какие темы уже успел затронуть! То, что её всегда волновало – например, загадочная Атлантида: была ли она на самом деле?.. Удивительно, что они обсуждают это всерьез, как нечто реальное, а не как миф и легенду!

  Наконец, он сообразил поинтересоваться её особой – кто она, откуда? Наташа нехотя рассказала, что приехала на Новый год, живет и работает в Ленинграде. Мечтает поступить в художественный вуз, готовится к экзаменам. Художник, услышав, что она рисует, восторженно взмахнул руками:

  – Художница?!.. Это же здорово! Отлично! – чуть не прыгая от радости, кинулся её обнимать.

  Его реакция была для нее неожиданной. И чему так обрадовался? Она не считала себя художницей (еще учиться и учиться!) – но приятно, что кто-то тебя так назвал.

  Его отношение к ней сразу переменилось – словно увидел её другими глазами. Изменился голос, взгляд, интонация. Перестал с ней флиртовать, и они беседовали, как равные, как друзья. Художник сразу предложил свою помощь – он может дать какие-то особые знания по рисунку: преподает в изостудии, помогает ребятам при поступлении в вуз – есть опыт. Она сдаст экзамены на отлично (с его помощью, конечно!)

  – Но как? – приуныла Наташа. – Второго я улетаю в Ленинград, на работу. Как раз сейчас и купила обратный билет...

  – Зачем тебе ехать? – искренне огорчился художник. – Останься, сдай билет! Что тебе там делать? Я тебя всему научу, останься! – он умоляюще смотрел на нее.

  – Нет, не могу.

  Он пытался её переубедить. Но как же работа, удивлялась Наташа, ей поставят прогулы, уволят! Разве так можно?.. Она смотрела на него, улыбаясь, и отрицательно качала головой. Ему легко говорить – он «свободный художник». Но ведь на что-то живет – продает картины, где-то работает. В конце концов, он сдался:

  – Хорошо, за два дня я тебе всё дам – рисунок и живопись. У меня есть своя методика. За два дня научу всему!

  Наташа опешила – за два дня? Это реально? Но он настойчиво убеждал в превосходных результатах. Всего два дня! Словно просил отсрочить казнь.

  Она согласилась. Договорились о встрече на следующий день, 31 декабря, в 12 часов дня, у Оперного театра. На прощание чмокнул в щеку, восторженно блеснув глазами, и побежал вверх по улице. Потом еще раз оглянулся, помахав ей рукой. На его бородатом лице сияла широкая белозубая улыбка.

  

Глава 7. Трудное решение

---

  Наташа медленно, в каком-то замешательстве – продолжила свой путь домой. «И что это было? У меня завтра свидание? Реально, свидание?» Хотя они и говорили почти час или больше – о живописи и обо всем на свете, она сразу ощутила, что он к ней «неровно дышит». Но она-то спокойна и холодна, как айсберг. Он ей понравился только тем, что он – художник, не более того. Внешне он какой-то... не очень: с бородкой, лохматый, волосы до плеч, как у хиппи. Нервный какой-то, слишком эмоциональный. Может, все фанаты такие?

  Что-то её насторожило. Она шла через Городской парк, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Голубое ясное небо над головой уже не радовало, как раньше. Над ней нависло что-то темное и тяжелое, как монолитная плита.

  Легкость в душе исчезла. Она вдруг поняла, что не знает – идти ей завтра на свидание или нет. Первое свидание в её жизни – и она не пойдет?.. Разве в Ленинграде с ней кто-то знакомится? Она там невидимка! К подружке постоянно парни цепляются, а её не замечают, хотя она в десять раз симпатичнее. Так неужели она пропустит свое первое свидание? Хотя это не совсем «свидание» – он обещал научить её какой-то новой технике рисунка. Вроде всё понятно, и чего беспокоиться, но почему на душе такая тяжесть? Почему она не вполне доверяет этому «художнику»? Или он ловко её обманул, а сам хочет заманить в какие-то сети? Как быть? Он такой странный и непонятный, и вид у него... Почему она должна ему верить и идти с ним куда-то в мастерскую? Может, просто забыть об этой встрече, как будто ее и не было?

  С такими мыслями и бурей в душе – она добрела до дома, ничего не видя и не слыша вокруг. Сразу сообщила тете, что у нее завтра свидание, в 12 часов. Тетя никак не отреагировала – как будто это самое обычное, заурядное дело: племянница ходит на свидания, как семечки щелкает! Неужели ей всё равно? Вот так запросто отпустит? Хоть бы спросила – кто, что, какие-то ЦУ (ценные указания) дала – как себя вести, куда не ходить. Никакого беспокойства и переживаний. Ни слова. Иди, куда хочешь и с кем хочешь!

  К морю она не поехала, как мечтала, и рисовать не хотелось. Накатила апатия. На душе было что-то тягостное и тревожное. Она не могла решить один простой вопрос: встречаться ли ей завтра с художником? Как не вляпаться в какую-нибудь «историю»? (Слышала, чем может закончиться такой поход к художнику в мастерскую!) Как не сделать глупость? Хотя тетя и говорит, что она ни о чем не думает, она как раз очень много думает, и взвешивает каждый свой шаг. Идти или не идти на встречу – важное решение, всё может закончиться хорошо, а может не очень... Смотря, что он за человек. А о нем – она абсолютно ничего не знает. Ничего. Поверила тому, что он сам о себе болтал, а правда это или нет, кто знает? Сказать можно, что угодно: и художник, и мастерская, и картины в технике старинных мастеров, и уникальная обнаженка. А что же есть на самом деле? Врет или нет? Она ощущала, что словно идет по краю, над пропастью – и от ее решения зависит: пройдет ли она благополучно мимо пропасти или свалится в эту темную бездну.

  Удивляло и вызывало недоумение холодное спокойствие родной, любимой тети. Ее полное безразличие – даже не спросила, с кем она познакомилась, сколько ему лет... Ага, всё равно! Типа пора уже с кем-то встречаться – а с кем, неважно. Топай на свидание и ни о чем не думай! А если что пойдет не так – шишки свалятся только на ее голову: о чем думала? Где была твоя голова?

  Вечером она всё-таки открыла свой дневник и записала события дня: вот познакомилась с художником. Так, для истории. В Ленинграде у нее не было таких записей. Однажды в трамвае к ним прицепились двое симпатичных парней, лет под двадцать. Вернее, прицепились к Вальке, она же блондинка, ее сразу видно, несмотря на густо накрашенные черной тушью ресницы и тонкие бледные губы, она имела оглушительный успех у парней. Все хотели за ней приударить, все приглашали встретиться. Эти двое были особо настырные. Шутили и флиртовали с Валентиной, а Наталья сидела у окна, и ее не замечали. Потом, когда они выходили из трамвая, и эти двое за ними – тогда только и заметили, что у девушки есть скучная подруга. Ну ладно, махнули они рукой, приходите завтра вдвоем к такому-то памятнику. А памятник был как раз недалеко от Наташиной общаги. Пришли они с Валей, как две дуры, а парни и не явились. Передумали, видимо. А может, отпугнула вторая подруга, то есть, Наташа. В общем, свидание не состоялось.

  Было так глупо себя чувствовать у того памятника и кого-то выжидать. Вальке как с гуся вода, а Наташе было неприятно. Хотя, может, и лучше, что не пришли – кто знает, что бы там было дальше? Эти парни были слегка нагловатые, и когда они вышли из трамвая, приставали к Вале, не хотели ее отпускать. И всё-таки они пошли на то свидание, зачем спрашивается? От нечего делать? На безрыбье и рак рыба? Так, что ли?

  Да, Ленинград ее не баловал. Всё строго и чино. И она невидимая. Никому не интересна. А тут вдруг – свидание. Хотя есть и опасность. Ту самую историю про художника, который заманил девушку в мастерскую, она слышала как раз в Одессе. Далеко ходить не надо, как говориться. И вот – возможно, ее заманивают в те же сети. А она, как мотылек полетит на заманчивый огонек?.. Неужели, она такая дура? Но почему тетя Лиза молчит? Ей, действительно, всё равно. Ну иди. И всё. Вроде не маленькая уже, мама в ее годы уже замуж вышла. В девятнадцать.

  Наташа была один на один со своими тревожными мыслями. Они не давали уснуть. Но и принять мудрое решение – не получалось. Откуда мудрость и дальновидность в девятнадцать лет? (да и то, всего месяц назад стукнуло, так что чуть больше, чем восемнадцать!) И не ясновидящая она, чтобы заглянуть в завтра и всё увидеть. И бабки-гадалки знакомой нет. Да и не пойдет она к гадалке, не верит им. Хотя мама с тетей верят. Что-то им какая-то бабка нагадала про замужество. И вроде всё исполнилось. Или исполнится.

  Она не могла ничего решить, а часы тикали. И скоро утро. Вдруг она утром всё поймет? Утро вечера мудренее, как гласит народная мудрость. Утром и надо подумать, а не ночью.

  Под утро ей приснился странный сон. И очень реальный. Всё было как в ярком кино – они плыли с Валькой на белом большом пароходе в море. В чистом голубом небе сверкало солнце. И вода была спокойная, штиль. И вдруг корабль начал тонуть. Просто погружаться в воду. Наташа в ту же минуту оказалась на каком-то плоту, а Валя утонула вместе с белым пароходом. Всё было, как наяву.

  Наташа в ужасе проснулась. О чем же сказал этот сон? Это какой-то знак? Мол, не ходи на свидание? Или, наоборот, иди? Она ведь спаслась, была на плоту, а Валя утонула с тем белым большим пароходом. Ничего непонятно. Такой реальный сон, так всё ясно и многозначительно, и в то же время – абсолютно непонятно!

  Она понимала, что сейчас всё, как на чаше весов – от её решения зависит вся её дальнейшая жизнь. Она как будто слышала скрип колеса Фортуны – «Решай, как хочешь, но потом не жалуйся!» А как лучше, она знает? Кто этот художник, можно ли ему доверять? И художник ли? Страшно. Она его совсем не знает. Первый встречный – и она куда-то с ним пойдет? Прежние страхи вернулись с новой силой. Ясное солнечное утро не подкрепило ее мудростью и яснознанием. Даже сон ничего не говорил: почему Валя утонула с таким красивым белым пароходом среди спокойного моря? И что это за плот? Как вообще можно верить первому встречному? Да еще такому подозрительному типу с длинными волосами и бородой? Он похож на бродягу, а не на художника. Не может побриться, что ли? зачем ему борода? Она его старит.

   Она вспомнила, что он говорил про обнаженку, картину с натуры. Что написал её гладко, в технике старых мастеров. Её это сильно заинтриговало. Она только и видела современную живопись в виде грубых мазков. Никто не писал, как художники эпохи Возрождения, или как на полотнах Эрмитажа. Эта техника живописи ушла в небытие. Все спешили, не могли ждать, когда высохнет один красочны слой за другими, чтобы закончить всё лессировкой. Наташе хотелось увидеть его живопись. Но как идти в мастерскую к незнакомому человеку? Может, права тетя Галя – «Никому не веришь, а какому-нибудь подлецу – поверишь»? Зачем это свидание? Без него, что ли, не прожить? Идешь, словно по краю пропасти – никто не поможет, не подскажет. Тетку вообще ничего не интересует – свидание, так свидание. Даже не удивилась. Ноги подкашиваются – не знаешь, что делать, а ей хоть бы что: иди, куда хочешь! Нормально? А ничего, что Одесса? А ничего, что уже была такая история с художником и все говорили, что нельзя вот так безбашенно куда-то переться, непонятно куда! Все осуждали ту безрассудную девушку, что доверилась какому-то художнику, обещал нарисовать, а только зашли в мастерскую, сразу на нее набросился.

  Вот как учиться на чужих ошибках? Ведь кажется, что у тебя другая жизнь, всё по-другому. С тобой такого не случится, ты же умная, осторожная, мудрая. Так что... решай. Можешь и не ходить. Подумаешь, художник! Еще встретишь в Ленинграде – рано или поздно. Он же не единственный художник в мире. Вроде всё поняла, успокоилась, села завтракать. Потом открыла журнал «Работница», стала листать, смотреть рецепты, читать заметки. Жизнь пошла своим чередом, небо не рухнуло, ничего не изменилось, что не пошла на первое в своей жизни свидание. Подумаешь! Стало спокойнее и веселее. Но ненадолго.

  «А если... – снова заработала мысль, – он, на самом деле, художник, а я просто трусливая дура? Буду локти кусать, что упустила такой шанс увидеть настоящую мастерскую, мольберт, холсты, подрамники, картины! Встретила гениального художника и бегу прочь? И потом, как сказал Пушкин: «Гений и злодейство – две вещи несовместные! » Значит, нечего опасаться, не надо думать о плохом!»

  Последняя мысль перевесила все страхи и сомнения. Наташа стала быстро одеваться – времени оставалось мало. Вдруг опоздает, и он уйдет? Она бежала, уже ни о чем не думая, кроме того, что должна успеть на эту встречу.

  

Глава 8. По лезвию бритвы, или Дорога в никуда

---

  Она опоздала на пять минут, но художник еще не пришел. А она-то думала, что он в нетерпении ждет (возможно, с цветами). Прошло десять минут, двадцать... Она стояла под большими круглыми часами, чувствуя себя полной дурой. Ну что тут выжидает? Может, он просто пошутил – и про уроки соврал, и сам не художник?

  Пол первого. Сколько можно ждать? Зря торопилась – свидание отменяется. Еще десять минут... Гордость взяла вверх. Ждать бесполезно. Она вздохнула и пошла обратно. Пройдя несколько метров, вдруг заметила бегущего художника – он махал ей рукой. На нем была та же черная шляпа и широкое пальто. Наташа не могла понять – обрадовалась ли она его появлению. На нее надвигалось что-то неминуемое и пугающее.

  Художник добежал и произнес, с трудом переводя дыхание:

  – Уфф!... не надеялся... дождешься... в доме... трубы прорвало... Так спешил! Думал, ты уже ушла!

  Он счастливо улыбался, не сводя с нее желто-зеленых глаз. Подробно рассказал об аварии на даче – там водяное отопление, надо все время топить, а он забыл. Ночью был мороз, трубы лопнули, всё залило. Спасал свои картины.

  Все-таки он странный. Единственное, что подбадривало, что он – гений. «Гений и злодейство – две вещи несовместные», сказал Пушкин. Значит, «гений» не причинит ей зла. Просто не способен! Нечего сомневаться и опасаться. Приглашает в мастерскую? Иди, несмотря на его странную внешность и свои подгибающиеся коленки.

  Она искоса поглядывала на него, но, как ни старалась, не могла найти ничего привлекательного. Только искренняя, ослепительная улыбка – и радостные блестящие глаза. Без умолку говорил и говорил, заглядывая ей в лицо и широко улыбаясь.

  Идти неизвестно куда – совершенно не хотелось. Наслышалась разных историй. Легкомысленной и глупой не была, но почему-то шла – очевидно, не желая обидеть художника своим недоверием.

  Ей стало не по себе, когда услышала, что в мастерскую надо ехать на автобусе. Ей казалось, что он живет где-то рядом. Автобусы, обычно ходят в пригород. Это насторожило, и она решила незаметно улизнуть. Такой случай вскоре предоставился: он забежал в магазин за хлебом, а она осталась ждать на улице. Увидев через стекло витрины, что он повернулся к ней спиной, начала потихоньку отходить от магазина. Потом рванет и скроется в толпе. Но он, заметив её маневры, выскочил из магазина. Нее успела сделать и пары шагов, как он железной хваткой сжал её запястье:

  – Куда собралась?.. Ты меня боишься?! – глаза помрачнели и излучали что-то зловещее.

  – Нет. А что, должна бояться? – она пожала плечами и улыбнулась. Он успокоился, но теперь крепко держал её за руку и от себя не отпускал.

  Наташа поняла, что этого человека злит, когда его боятся и не доверяют ему, в глазах сразу вспыхивает гнев. Лучше притвориться, что всё хорошо и замечательно. Да уж, влипла в историю! И как теперь отвертеться? Ни убежать, ни вырваться – вцепился, как клещ. И только спрашивает – «ты меня боишься?» Теперь разыгрывай из себя пай-девочку, улыбайся!

  «Вот оно – предчувствие!» – запоздало раскаивалась Наташа. Устроить скандал на улице, позвать на помощь – мешала гордость. Хотела справиться сама, без паники. Но что она могла сделать? Шла, как покорная овца, ощущая свою беспомощность. Даже села в автобус, который ехал неизвестно куда. Еще немного рыпнулась перед автобусом, пытаясь отказаться от поездки – мол, тетка строгая, устроит скандал, если вовремя не вернусь домой. Но он уверил, что здесь недалеко, ехать пару минут. Он словно её не слышал – у него было что-то свое на уме, и он тащил её к своей цели.

  Ехали долго – не пять минут, и не десять. Где-то полчаса или больше. Заснеженные поля, какие-то домики – пригород Одессы. Они всё ехали и ехали, и у нее сжималось внутри от нехорошего предчувствия... Художник подозрительно на нее посматривал, словно искал на её лице признаки паники и страха, и что-то плел про свои заработки, дом в Москве и покупку машины.

  Она безмятежно смотрела на него наивными, доверчивыми глазами и обезоруживающе улыбалась, словно хорошая актриса. Её глаза говорили – «я тебе верю, ведь ты – хороший человек!» Она словно гипнотизировала его своим спокойствием и абсолютным доверием.

  Наверное, художник сам был немало удивлен: другая, на её месте – давно бы запаниковала, а эта и бровью не поведет! Едут и едут. И даже не спросит куда. Словно это она его везет куда-то, под конвоем. Это он – её пленник, её заложник!

  Наконец они вышли возле какого-то пригородного поселка. С одной стороны бесконечные поля, с другой – дачи. Было холодно, лежал снег. Когда ехали, было пасмурно и серо, но здесь – небо вдруг очистилось, и засияло солнце.

  Наташа подняла глаза к голубому простору, который она так любила, который был преддверием бесконечного Космоса. Там она искала опору. Солнце смотрело на нее, ослепительно сияя, и словно говорило – «Всё будет хорошо! ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!» И она поверила. Всё будет хорошо. На душе сразу стало спокойно и ясно. У нее словно появились невидимые защитники.

  Художник восклицал, заглядывая в её лицо:

  – Идет, идет и не боится ничего!

  Наташа пожала плечами, словно он сказал какую-то глупость: чего она должна бояться?.. А тот был в еще большем восхищении от её смелости.

  Воспитанная в атеизме, она не верила ни в ангелов-хранителей, ни в бога. Не знала молитв и не умела молиться. Да и кому? Но она любила Вселенную и верила ей. Может, это и было её Богом?

  Только свет, только солнце!.. Обезоружить своей лучезарной улыбкой того, кого она совершенно не знает, но куда-то с ним идет.

  Людей на улице не было. Вокруг стояли обычные дачные домики. По дороге, покрытой коркой льда, невозможно идти. Художник поддерживал девушку за локоть, чтобы она не поскользнулась. Они свернули направо и оказались перед одноэтажным белым домиком. На плоскую площадку над домом – вела лестница. Художник сбегал наверх, взял ключ, открыл дверь. Они вошли. Сбоку была кладовка – там стоял ящик с яблоками в опилках. Вход был сразу в кухню, и от нее расходились в разные стороны – комнаты. Слегка пахло сыростью. В кухне стояла обычная печка, с железной плитой. Художник начал суетиться, включил электроплитку, поставил чайник. Предложил Наташе яблоко. Но она хотела увидеть его картины.

Обнаженка. Шедевр

  Хитро на нее взглянув, художник повел её в большую просторную комнату, к главной своей гордости – «обнаженке».

  Что она ожидала увидеть? Когда он рассказывал про «обнаженку», ей представлялась обычная девушка – с белым телом, тщательно выписанным (он же говорил, что пишет гладко) – лежит на простынях, вся раскрытая, со всеми прелестями напоказ. «Женская красота» – как она есть.

  На выставке американской живописи в Эрмитаже – она видела, КАК пишут обнаженное тело современные художники, на больших полотнах. На фоне безликой стены – огромная кровать и на ней валяются в разных позах голые розовые девицы. Пустые и безликие. Просто анатомия– вот этому можно поучиться.

  Нечто подобное Наташа и ожидала увидеть. Её больше интриговало полотно с «Атлантидой» – художник затронул очень интересную тему (далекую от будней «строителей коммунизма»). Хотелось поскорее это увидеть. Он уши прожужжал про «обнаженку», но что там может быть особенного? Хотя интересно – как пишет, действительно ли владеет техникой старых мастеров.

  И вот он показывает свой главный шедевр – «обнаженку». Ладно, посмотрим.

  На стене висело большое полотно. Первое, что бросилось в глаза – чистые насыщенные краски. Такое она видела только на полотнах Святослава Рериха – лимонный с желтым. Это не было краской, цветом – это было солнечное сияние за спиной сидящей женщины. Контражур. Самое сложное в живописи. Колорит картины сразу покорил – с первой доли секунды. Она всегда любила чистые цвета, но потом стала подстраиваться под современную «серую» живопись – под то, что видела на полотнах Русского музея и выставках – ближе к реализму. А здесь... просто откровение! Если Рерих оглушил её потоком ярких красок – то здесь её оглушил мощный аккорд фантастического цвета, который был не аппликацией, а реальным и живым.

  Наташа стояла перед картиной, занимавшей почти всю стену от пола до потолка. Очевидно, художник рисовал девушку в натуральную величину. Она сидела, положив руки на колени, и смотрела на зрителя сверху вниз. Тело отливало темной бронзой (с магическим фиолетовым оттенком). Волосы, мягкими блестящими волнами, ниспадали на белую упругую грудь, слегка её прикрывая. Наташа сразу же обратила внимание на технику живописи – её почти не было видно: грудь казалась живой и дышащей, к ней можно было прикоснуться.

  Это не было «обнаженкой», в общепринятом смысле – она не казалась голой, обнаженной – ничего такого, что смутило бы взгляд. Единственное ощущение, которое мог испытать зритель – «как она прекрасна!» Там был какой-то смысл, идея – а не просто обнаженная натура. Царственная и гордая – несмотря на чувственную улыбку и смеющиеся глаза, в которых плавилось золото.

  Что это шедевр (художник, действительно, не лгал) – было очевидно. Это была великолепная работа. Но все мысли и рассуждения исчезли – остался только один замирающий восторг. Художник ждал похвал – а она молчала и не могла отвести глаз от картины.

   Первое, что ей показалось – это не земная женщина, она ВСЕГДА была на этом полотне. Улыбка алых губ и белоснежных зубов – была обворожительна, как улыбка голливудской звезды. Она и была похожа на красотку с обложки американского журнала – только подобного ни один журнал не видел. И тем более, такой живописи. Её глаза сверкали янтарным блеском, манили к себе – хотелось смотреть на это лицо бесконечно.

  Удивляла простота позы – она сидела, как царица на троне. Казалось, что сейчас встанет и сойдет с полотна в комнату – всё также вызывающе улыбаясь.

  Пару месяцев назад в Русском музее, на выставке Святослава Рериха она любовалась необычно яркой живописью и портретами смуглых красавиц – но такого реализма, с долей фантастики, и такого обнаженного тела она не видела даже у Рериха. В советском искусстве, тем более, так никто не писал – то ли не умели, то ли боялись, зажатые в рамках идеологии.

  

  Святослав Рерих. Индия

  Он, действительно, гениальный мастер. И это – настоящая живопись! Именно такую живопись она мечтала увидеть на современных выставках, которые посещала в Ленинграде.

  Но почему такой художник прозябает, сторожит какую-то дачу – когда его талант должен греметь по всей стране? Он пишет лучше Святослава Рериха, в сто раз лучше! Его обнаженка просто мировой шедевр – в технике старинных мастеров и, в то же время, такая современная. Ясно, что его стиль неповторим, это что-то особенное – он сказал новое слово в Живописи – и, возможно, еще прославится, станет знаменит. Как же ей повезло познакомиться с таким мастером и увидеть эту картину! Она подумала, что, наверное, художник безумно влюбился в натурщицу. Рисовать такую красотку и не влюбиться? Просто невозможно. Но полюбила ли она его? Почему они не вместе? Где она? Он её написал – и они расстались? Или его любовь не была взаимной?

  Словно отвечая на её мысли, художник заметил:

  – У нее удачно сложилась жизнь – она вышла замуж и уехала в Америку.

  – Обычно художники влюбляются в натуру. Вы в нее влюбились?

  – Мм... – он растерялся от прямого вопроса. – Не знаю. Гм, наверное... Это она в меня влюбилась. Хотела быть со мной. Но я – творец, фанат! – гордо заявил он. – Я не был с ней. Иначе, я не смог бы написать ТАК!.. Да, она меня любила.

  Извивался, как уж на сковородке, но правду так и не сказал. «Фанат», «творец». И что? Наташа была абсолютно уверена – что между ними возникли чувства, любовь, страсть, что-то необыкновенное. Он же не чурбан, а художник! Она сама влюбилась, рисуя одного парня в деревне – такие токи возникают, такая магия, такое происходит, когда смотришь в глаза другого человека, пытаешься передать его душу! А тут он рисовал прекрасную девушку – не два часа, а много дней. И хочет сказать, что не влюбился, вообще ничего не почувствовал? Странно. Почему не сказать правду? Зачем лгать и изворачиваться?

  Художник понял, что она не поверила – но сказанного не воротишь. И с какой стати, он должен перед кем-то отчитываться?

  Он привык, что мужчины столбенеют, глядя на картину. Но реакцию женского пола – наблюдать было куда интересней. Картина поднимала его на недосягаемую высоту – как художника и как мужчину. Женщинам хотелось соперничать с обнаженной красоткой – хотелось завоевать художника, добиться его любви и очутиться с ним в постели. Ведь он не забывал упомянуть, что натурщица была от него без ума!

  На этот раз всё было по-другому. Он не представлял, какого знатока приобрел в лице Наташи – полотна старых мастеров она изучала чуть ли не с лупой, исследуя каждый мазок, каждый штрих.

  Сказать, что она была в восторге – ничего не сказать. Она была потрясена до глубины души – и живописью, и содержанием. Контражур, когда свет падает сзади, считается самым сложным, как в живописи, так и в фотографии. Художник написал модель именно так. И справился с этой задачей – тело прописано тонко, гладко. На бронзово-шоколадном теле – белоснежная грудь особо выделяется; кажется, что она поднимается и опускается в такт дыханию. Золотой свет мягко обволакивает фигуру. Цвета просто фантастические (что уже необычно для советского «реализма»). Всё в полной гармонии. И это не этюд с натурщицы, а полноценная картина, со своим содержанием, историей, смыслом. Глаза девушки горят каким-то внутренним огнем – они притягивают как магнитом и смеются. Как ему это удалось?

  Наташа подошла к полотну – поближе рассмотреть технику. Никаких грубых мазков. Бесподобно.

  – Ну как тебе? – не выдержал художник. – Нравится? – ему нужны были похвалы и комплименты.

  Что тут сказать? Слова – пустой звук: в душе намного больше, чем можно выразить в шаблонных, привычных фразах. Но он ждет её мнения, одобрения. Надо что-то выдавить из себя.

  – Да, здорово!.. Очень красиво. Она, как живая!

  Был момент, о котором она ничего не сказала – то, чего она совершенно не ожидала! С первого взгляда на это лицо, глаза – она увидела... себя! Даже ахнула в душе. Что за наваждение? Может, это её мечта – какой она хотела быть, лет через десять? Натурщица, по всему её облику – зрелая, опытная женщина. Для Наташи двадцать семь лет – слишком много, между ними пропасть. Она не ощущала в себе той женственности, которую излучала эта девушка – в свои девятнадцать она, как девочка-подросток. К тому же, шарахается от мужского пола. Даже тетя Галя это заметила и посмеивалась.

  Наташа смотрела на эту красотку на полотне – снизу вверх. Быть такой – просто недостижимо. Почему же она, на какой-то миг увидела в ней себя? Хотя они совершенно разные – между ними бездна, как по внутреннему состоянию, так и, видимо, по мировоззрению. Эта натурщица, как почувствовала Наташа, очень смелая, дерзкая и свободная, сильная и уверенная в себе.

  Мужчин притягивал вид белоснежной груди, прописанной так реально – и это было понятно. Но Наташа смотрела на лицо, улыбку, глаза. Пальцы, женственные и красивые, переданы очень тонко – каждый ноготок выписан. Оценила и сложность написания улыбки, с рядом белоснежных зубов – это был смелый шаг, и художник справился блестяще. Она заметила, что никто не догадывается, кроме профессионалов – насколько трудна эта работа, а он рискнул. Художник польщенно улыбался – на вид наивная простушка, а всё знает и понимает.

  Обнаженка отошла на второй план. Картина была лишь средством, а целью была Наташа: в её бездонных глазах он тонул, как в глубоком омуте. Если бы не её улыбка –наивная и открытая – он мог подумать, что она такая же опытная, как его натурщица. Порой там плескалась такая проницательность, что ему становилось не по себе. Она видела его насквозь. Так ему казалось. Он метался и не мог быть уверен – будет ли она сегодня его, отдастся ли ему или благополучно улизнет? Он и понятия не имел, что будет в следующую минуту. Если он держал себя в руках с натурщицей – почему не может совладать с собой сейчас? Один поцелуй он у нее все-таки вырвал. Но удовольствия не ощутил. Она не ответила. Просто стерпела его дерзкий порыв. А ему это надо? Ему хочется взаимности – чтобы как его пылкая натурщица, сама кинулась на шею. Но сколько ждать? Два дня – и она уедет. В нем закипело отчаяние. Но другого выхода нет – набраться терпения и ждать. По ней увидел, что действовать надо осторожно: взбрыкнет и он останется один. Найти партнершу для постели, на одну ночь, не так уж и сложно – а для души? Должна быть и для души. Полная гармония. Его тянет к ней физически, а она еще не готова, не созрела. И сколько ждать?

   Он взглянул на «обнаженку». Она плотоядно улыбалась, страстно пожирая его глазами – «Возьми меня, зачем тебе эта глупая девчонка? Она ничего не понимает в любви!» Но ему надоело тешить себя иллюзией. А рядом была живая «почти Люба». В другом ракурсе, совершенно иная. И он страстно её хотел. Это была не животная страсть, а желание, которое он не вполне мог определить словами. Он её хотел всю, без остатка. Чтобы она принадлежала только ему – и душой, и телом. Порой ему казалось, что он читает в её глазах – любовь. Влюбилась с первого взгляда, просто скрывает. Надо просто подождать. Он уверен, у них всё будет идеально.

  Она еще не насладилась созерцанием «обнаженки», а он ревниво тащил её в другую комнату – к полотну, посвященному Атлантиде. Хотелось обратить внимание и на себя – все-таки, именно он создал этот шедевр!

  

Глава 9. Искушение

---

  Пройдя через небольшую комнату, с кроватью и шкафом – они вошли в другую часть его «мастерской», большой светлый зал. Во всю стену, напротив двери – красовалось полотно обнаженных девушек в разных позах. Пока их было только три. Одна сидела, трогая рукой морскую волну, другая стояла во весь рост, глядя прямо в глаза зрителю. Третья фигура – (художник сказал, что это Наташа – рисовал её всю ночь, по памяти) – взбиралась куда-то по отвесной скале.

  – Вот моя «Атлантида»! – он окинул довольным взглядом незаконченный холст. – Нужно еще много фигур... А на заднем плане – будут мужественные атланты. Вот такие...

  Он показал эскиз, выполненный углем. Мускулистый мужчина с трезубцем в руке наклонился к воде, ловя рыбу.

  Наташа кивнула:

  – Да, неплохо.

  Он заулыбался и начал показывать портреты. В основном, женские. Но это была уже самая обычная живопись, ничего экстраординарного. С «обнаженкой» ничто не могло сравниться. Может, он создаст что-то подобное на этом огромном холсте? Женские фигуры – очень выразительны. Кто ему позировал? Хотя это только рисунок углем, но уже чувствуется динамика, движение. Кто решится изображать обнаженное тело – так смело и открыто? Да, американцы и Святослав Рерих пишут обнаженки – но они живут в других странах. Для советского искусства – это было бы странно и непозволительно: создавать гимны женской наготе, любоваться ею... Это как-то не принято. Обнаженная натура – не цель, а средство для «изучения анатомии человеческого тела». Не более того. Никто не будет создавать из обнаженок такие огромные полотна.

  Солнце светило в окна, прокладывая на деревянном полу желтые дорожки. Наталья, просмотрев все работы – даже рисунки и этюды на бумаге, в папках – напомнила, что ей пора домой. Но стоило только заикнуться об этом, как художник начал на ходу придумывать отговорки: он не ел, надо разогреть борщ, поесть. Не хочет ли она оценить его кулинарный талант?

  «Какой «борщ»?!.. Мне домой надо! Что он, вообще, задумал?»

  Когда они вошли в дом, он сразу же закрыл дверь на крючок: «Чтобы никто не помешал!» Это её насторожило. Но она улыбалась, зная, как её улыбка действует на художника – он таял, как воск, расцветал, и она чувствовала, что он в её руках. Между тем – это было хождение по лезвию бритвы: художник зорко наблюдал за ней – боится или нет? Словно у него был какой-то «пунктик». У него даже как-то сорвалось с языка, что страх женщины вызывает в нем дикую ярость. (Типа он чувствует себя оскорбленным!) Разве не может быть художник – маньяком? Слова Пушкина, что «гений и злодейство – две вещи несовместные» – стали казаться ей малоубедительными. Она почувствовала себя в западне, с той самой секунды, как художник закрыл дверь на крючок.

  В какой-то мере её отвлекли картины. Особенно, «обнаженка». Это говорило о том, что художник не лгал про свое творчество и проекты. Но что дальше? Чем закончится эта встреча? Как поведет себя дальше этот «гений» и что от него ожидать?

  Каким-то шестым женским чутьем она давно поняла, что он от нее без ума, влюблен по уши. Это давало надежду, что он ничего не предпримет против её воли. Влюбленный человек – как пластилин. Хотя у нее не было жизненного опыта в этом плане – она даже не целовалась ни разу, и парня у нее не было, но что-то ей подсказывало, что улыбкой и доверием – она держит художника в узде и на безопасном расстоянии.

  Когда они посмотрели все работы – он сел на скрипучую железную кровать и притянул её к себе на колени. Смотрел, улыбаясь, словно ожидая её реакции. Думал, что испугается и развяжет ему руки? Но она сделала вид, что ничего не поняла. Взглянула на него совершенно невозмутимо и даже отстраненно.

  И что делать с такой наивностью? Она не знает, что делают мужчины и женщины на кровати? Вообще не понимает намеков? А если он накинется на нее – по-прежнему, будет смотреть доверчиво, ангельскими глазами? «Ты же гений, творец – и я тебе верю. Ты хороший и замечательный, ведь так?» Ну, что тут сделаешь, даже если бы захотел?

  Он в недоумении воззрел на нее, ощущая себя полностью обезоруженным, связанным по рукам и ногам. А она, поняв, что победила в этом незримом поединке, спрыгнула с его колен и пошла на кухню.

  Он нехотя поднялся с кровати и поплелся за ней, чувствуя себя старым идиотом. Начал угощать борщом, положив в тарелку огромную ложку сметаны. Борщ попробовала, похвалила. Художник заулыбался, расцвел. Сам с удовольствием ел, нажимая на чеснок. Тянул время и смотрел на нее влюбленными глазами.

  Но что дальше? В её глазах промелькнула скука и тоска. Запросилась домой, говоря о строгой тетке. Что делать, что еще придумать, чтобы осталась на ночь? В его планы не входило – так легко её отпустить.

  Он нервничал, начал хмуриться. Помельтешил по комнатам, ища предлог, чтобы задержать. Предложил встретить Новый год вместе – зачем ехать к тетке? У него есть хороший коньяк, они прекрасно проведут время, им будет хорошо. Убеждал как мог.

  Но она упорно твердила, что тетка будет ругаться, устроит скандал. Солнце начало клониться к закату. По небу разлилось темное золото. У Наташи сжималось сердце от дурного предчувствия - вырвется ли она когда-нибудь отсюда, или ловушка уже захлопнулась? Она с тоской поглядывала на темнеющий пейзаж за окном, на уходящее солнце.

  Вдруг художник бухнулся перед ней на колени:

  – Я тебя люблю! Будь моей женой!

  Наташа растерялась. Замуж? Она не хочет за него замуж! Он ей не нравится, как мужчина.

  – Нет, я не могу.

  – У тебя есть парень? – смотрит угрюмо, почти злобно.

  – Да, в Ленинграде. – (То, что это неразделенная школьная любовь, и он понятия не имеет, что она его любит, девушка предпочла скрыть.)

  Художник помрачнел.

  – И... между вами что-то было?

  Наташа фыркнула – что за бестактность задавать такие вопросы!

  – Нет, не было, - сухо ответила она. Художник казался ей всё более странным.

  – Тогда зачем он тебе? Я тебя люблю! – выпалил художник.

  Он был настроен очень решительно: замуж за него и всё. Ни минуты на раздумье! Обхватил руками, держал и требовал немедленного ответа.

  – Нет, я так не могу... сразу...– «Влюбился? Ну, и прекрасно! Значит, должен отвезти домой!»

  Она очень упряма. Он просто не знает её характер. Продолжала гнуть свое:

  – Мне срочно надо домой. Когда мы поедем? Тетка меня убьет! Я и так уже опаздываю!

  Конечно, это было правдой. Тетка – мегера, житья не дает. Так что надо спешить.

  Художник не хотел так легко сдаться. А у Наташи от нервного напряжения и сумерек за окном – начали закипать на глазах слезы.

  – Ты меня боишься? – снова подозрительный взгляд.

  – Нет, конечно. Чего мне бояться? – улыбнулась Наташа сквозь слезы. – Я тетки боюсь, скандал устроит, ругаться будет. Давайте, уже поедем. А-то мне влетит!

  – Ладно, – махнул рукой художник, – поедем. Не выношу женских слез!

  Что он хотел, на что надеялся? Нельзя же так, сразу. А он, как танк. Решил, что опытная, раз с ним поехала?.. Опытные сами прыгали в койку, даже семнадцатилетние. Еще и соблазняли – стриптиз показывали, соревновались с натурщицей. С этой девочкой всё иначе. Он не хочет без её согласия. Даже сказал: – «я не насильник, когда сама захочешь, тогда и будет!» Хотя внутри всё горит и пылает. Если бы увидел хоть намек страха в ее глазах – всё бы быстро решилось. Но она смотрит так доверчиво и влюбленно, с такой верой в его благородство, что все его коварные замыслы – летят в тартарары. Он не подонок, в конце концов. Сама должна захотеть. Как другие видели в нем мачо и самца и просто мечтали оказаться с ним в постели. Что же с ней не так? Или, действительно, боится суровой тетки и скандала, а не того, что наедине с незнакомым мужчиной?

  Странно, ей девятнадцать, а ведет себя, как школьница. Впрочем, что за спешка? Он ведь обещал дать уроки по рисунку – значит, она у него «на крючке». Никуда не денется. И он свое получит.

  Когда вышли из дома – стемнело. Дорога была скользкая, ледяная. Черная темнота и ни одного фонаря. Поселок словно вымер. Только кое-где светились маленькие желтые окошки в дачах. Наташа держала художника под руку, чтобы не упасть. Еще некоторое время они ждали автобус. Наташа успокоилась и перевела дух: она едет домой! Хорошо, что всё благополучно закончилось. Уфф!..

  Художник болтал всю дорогу и назвал её «сикстинской мадонной». Наташа даже не смогла сразу сообразить, о какой мадонне речь. Почему-то представилась «Мадонна Литта». Удивилась – и в чем сходство? Ничего общего! И ей абсолютно всё равно, на кого она похожа. Скорей бы домой – подальше от этого художника. Она устала от нервного напряжения и от его возбужденной болтовни. Этот день не забудет никогда. Шла по самому краю пропасти. По лезвию бритвы.

  Художник проводил девушку до самого подъезда. Над ними тускло горела желтая лампочка. Договорились об уроке на завтра – встретиться снова у Оперного. Прощаясь, впился в её губы жадным поцелуем. Но она была холодна, как мраморная статуя. Правда, это не остудило его пыл. Куда от него денется? Получит еще больше, чем это. Нужно только время, и он растопит этот лед!

  Наташа побежала вверх по лестнице.

  Художник стоял, слушая её шаги. Хотя и договорились о встрече, но вдруг не придет?

  Внутри всё трепетало. Что-то сладостное разливалось в душе – как нектар. С натурщицей всё было по-другому – был, как раскаленный вулкан, но сердце молчало. Потому и смог с ней расстаться. Может, и она стала бы пылкой любовницей, но как с такой идти по жизни? Ей нужен миллионер – жить во дворце, блистать, ходить в золоте и бриллиантах. Она – королева.

  Конечно, иногда по ночам – он вспоминает её. Тогда кровь зажигается и бурлит. Но всё это в далеком прошлом.

  

Глава 10. Художник - день назад

---

  Пьер договорился с пожилой пианисткой, педагогом из консерватории, о встрече – записать на ноты его музыку. Очень спешил - мадам была строга и могла отменить занятие. Шел и размышлял о превратностях судьбы, о том, что постоянно твердят друзья: «хватит болтаться, найди хорошую девушку – заведи семью, детей!» Он усмехнулся. Разве он создан для быта и семейных дрязг? Погрязнуть в этом болоте? Ну, уж нет! тоже мне друзья, называется. Нашли что посоветовать! А вот насчет хорошенькой девственницы – не прочь. Правда, где её найти? Днем с огнем не сыщешь! Один раз обжегся – нагрела одна одесситочка. Обвела вокруг пальца. Мамаша уверяла, что её дочь – чистый алмаз, просто ангел во плоти. Пошли в загс. Но невеста оказалась «с изъяном». Штампом в паспорте решили прикрыть «позор» легкомысленной дочурки. А он клюнул!.. Второй раз не прокатит. Всё проверит до загса, и вообще, что он там забыл? Свобода дороже. Впрочем, чего он губу раскатал? Девственниц уже не существует в природе. Современные девушки слишком быстро и легко расстаются с этим сокровищем, едва получив паспорт. Такое время. Никто не обращает внимание на свою «честь». Кроме заботливых мамаш, которые пытаются как-то сохранить нравственность дочек – но куда им углядеть за прыткой молодежью? Пьер вздохнул – не видать ему девственницы, как своих ушей!

  Он увидел Любу, как только повернул за угол дома. Она шла навстречу, мечтательно улыбаясь и размахивая руками, как школьница. Его сразу удивила простота её одежды, совершенно не в её утонченном вкусе – какое-то пальто персикового цвета, на голове цветастый платок с кистями, как в селах носят. Что с ней? И что она здесь делает? Вернулась?

  Он радостно устремился навстречу, распахнув объятия. Но девушка негодующе фыркнула, словно кошка, и промчалась мимо. Глядя ей вслед, он понял, что это не Люба. Да и не может ею быть. Как он сразу не заметил, что она среднего роста и не такая высокая, какой была его натурщица? (на голову выше его!) Возможно, какое-то сходство есть, но очень далекое. Только напугал бедняжку.

  Хотел извиниться, сказать, что обознался, вышло недоразумение, но куда там – она мчалась, на всех парах и уже была у входа в Городской сад.

  Пьер растерялся. Обычно, он имеет успех у женского пола любого возраста, его обожают. А эта отшатнулась, как от прокаженного. За кого она его приняла? Самолюбие художника было уязвлено. Ну да, последнее время перестал бриться, отпустил бороду и волосы до плеч, как у хиппи. У знакомого с Оперного театра – взял гримерный карандаш и малевал черные брови. Сам над собой смеялся, глядя в зеркало. Стал циником – жизнь катится под откос, ничего хорошего уже не будет! Люба была лучиком света, но он не поверил в её любовь. Теперь сам себя наказывает –одиночеством и тем, что девушки смотрят на него, как на пугало. «Да, я шут, я циркач – так что же?» – часто напевал он арию Мистера Икс. Ему нравилось быть «шутом гороховым», корчить из себя клоуна, чтобы никто не воспринимал его всерьез. Кому он нужен? Да и кто он есть? Непризнанный гений, отторгнутый обществом, прозябающий в нищете? Кто позарится на такое «сокровище»? Только Люба его и понимала.

   Смотря на удаляющуюся девушку, подумал, что сходство не случайно – может, судьба дает второй шанс? Может, в его жизни появится вторая Люба? Почему бы и нет?..

  Само собой вырвалось: «Я художник! Могу нарисовать ваш портрет!» На что надеялся? Она посмотрела на него, как на жука навозного! А он решил доказать, что он не тот, за кого его принимают, не глупец ли?

  Он и не надеялся на какой-то эффект. Художник – ну, и что? Вот уж удивил!.. В Одессе художников на каждом шагу, пачками, как кур нерезаных. Куда ни плюнь – везде художник! Они ей нужны, эти художники-бездельники? Она юная и прекрасная – наверное, вертит парнями, как хочет! Конечно, это не Люба. Ему просто показалось. У Любы не было столько гордыни. При всей своей красоте – себя не ценила, унижалась перед ним, вымаливая крохи любви. Это он – гордый и неприступный. И вот увидел такую же, как и он – неприступную скалу? Обожгла огнем своих глаз. И не синие они, а карие. Только тогда и понял, что это не Люба, не его натурщица.

  И всё же решился. Не мог смотреть, как она уходит. Крикнул вслед, словно хватаясь за соломинку. Завис над пропастью. Надежды не было, только отчаянная попытка.

  Она вдруг остановилась. Что волшебного сказал?

  – Хочу вас нарисовать!

  Не болван ли? Да она даже к мизинцу своему – не подпустит. Размечтался. Раскатал губу!.. Чихать она хотела!

  Но она остановилась. Обернулась, посмотрела внимательно. Неужели заинтересовал?.. О, чудо!

  Ему не верилось, что это происходит наяву. Она слушала его сумбурный бред, смотрела ему в глаза – просвечивая, как рентгеном. Ей было интересно его творчество, его идеи – то, чем он живет и дышит. Он видел в её глазах, бездонных, как космос – одобрение и понимание, и даже – как ему казалось, восторг. А дальше случилось еще одно чудо – она согласилась на свидание! Он летел как на крыльях. Чем он заслужил такой подарок? Кто свыше сжалился над ним и послал эту чудесную девушку? Он не знал, кто она и что из себя представляет, но понял одно – она фанатка Искусства. Такая же, как и он. «Художница!» У него не было художниц? Так чему он так обрадовался? С чего вдруг возликовал? Может, он мечтал именно о такой, всю жизнь?..

  О такой, как Люба. Но Люба не была художницей. У нее не было талантов – кроме её умопомрачительной красоты. Может, поэтому он и не смог её полюбить? Она любила его настолько – что, возможно, могла быть и гражданской женой, любовницей. Но он не смог. Он видел в ней царицу, богиню – и хотел, чтобы её красота затмила мир, сделала её счастливой. Не простил бы себе, если б она жила в нищете и экономила на еде, одежде, не следила за собой, не холила свою красоту, превратилась бы в обыкновенную бабу с авоськами, домохозяйку. Всю жизнь казнил бы себя, что сломал ей жизнь. Нет, он правильно поступил. Жизнь художника-бродяги, без крова, без завтрашнего дня – не для Любы. Может, она оскорбилась его равнодушием, возненавидела даже. Ну и пусть! Зато она в Москве. Все пути перед ней открыты. А у него – своя жизнь. Как там повернется – неизвестно, но никто не будет страдать рядом с ним, он никому не причинит горя. Уйдет в неизвестность, в небытие, словно его никогда и не было!.. И никто о нем не заплачет.

  Когда он услышал голос этой девушки – чуть не потерял голову. В нем всколыхнулись все чувства. У Любы был чарующий, женственный голос – но голос этой незнакомки был голосом сирены, которая манила и звала, обещала неземные блаженства. Он чувствовал себя юнцом, впервые влюбившемся в женщину. Хотя эта девушка не была так зрела, как Люба, даже намного младше её, но он почувствовал в ней огромный женский потенциал. Когда она расцветет, во всей своей женской красе – затмит Клеопатру! Ему вдруг показалось, что он и увидел юную Клеопатру. С таким же волшебным голосом. Ведь говорят, она была не так уж красива, как ходят о ней легенды – но в ней было море обаяния. Ну, и какой мужчина смирится с тем, что Клеопатра – не самая обворожительная из всех женщин мира, и всех времен!

  Люба не могла быть Клеопатрой – Пьеру казалось, что она недостаточно умна. А Клеопатра знала несколько языков, была мудра, как змея. Люба была потрясающе красива – и только. О чем с ней говорить? Она не имела никаких познаний. Ему очень скоро стало с ней скучно, невыносимо скучно!

  Его потянуло к девушке, как магнитом. Он незаметно окинул взглядом её фигурку – может, будет его натурщицей? Да, гордая и неприступная. И всего два дня у него в запасе. Он любит завоевывать, а тут придется нелегко. Тем слаще будет победа. Есть к чему стремиться. Они будут творить рука об руку. Она такими жадными глазами смотрела на него, слушая про «Атлантиду»! Это его человек. Он так чувствует и никуда её не отпустит. Какой там Ленинград?!.. Он её уговорит, убедит. Главное, показать «обнаженку». Сразу оценит. Она смотрит, как художник, видит и чувствует, как художник. Именно такая спутница жизни ему нужна!

  Пьер ликовал. Он не хотел с ней расставаться ни на миг – но у него были дела, надо было спешить. Придет ли она на свидание?.. Вдруг передумает? Тогда всё, провал. Ради чего тогда жить?

  Всю ночь он промучился от вспыхнувшей страсти к незнакомке. Даже запечатлел её образ на холсте «Атлантиды». За всей этой суматохой – забыл затопить топку для труб, обогревающих дом – вот трубы и прорвало. Всё утро возился с этим. Друг попросил присмотреть за домом, в пригороде Одессы – и вот, такая неприятность. А еще ехать до Одессы, на автобусе! Он чуть с ума не сошел – от всех этих напастей. Никогда ничего не умел ремонтировать, ненавидел технику и железки. Мчался к Оперному, как угорелый. Опоздал больше, чем на полчаса. Будет она его ждать!.. Давно сидит дома и чай пьет.

  Он бежал, ни на что не надеясь. Каково же было его изумление, когда он увидел знакомую фигурку под часами. Не может быть! Дождалась?! У него слезы на глазах выступили. А она уже собиралась уходить – медленно шла по тротуару. Он начал кричать и размахивать руками. Остановилась. Строгая. А он, как школьник, пацан. Думал, что пошлет его куда подальше, развернется и уйдет. А она слушала сбивчивые оправдания. Простила, снизошла. Даже без цветов пришел, вот болван!.. Не успел. Не до того было. Мчался, бежал. Значит, судьба, если дождалась? Точно фанатка – зацепил «обнаженкой» и «Атлантидой». Иначе так бы её и видел!

  

Глава 11. Семейные драмы и тайны

---

  Едва Наташа переступила порог, на нее накинулась тетя:

  – Ну, и где ты шлялась, где тебя носило?!.. Ты знаешь, сколько времени? Дедушка два раза звонил, спрашивал. Они ждут нас, а я ничего не могу сказать. Уже в милицию хотела звонить! Ты ни о ком не думаешь ,эгоистка!.. Иди собирайся. И так уже опаздываем! Или на улице будем Новый год встречать?!

  Теткина ругань казалась сладкой музыкой. Неужели, она дома, какое счастье!

  

   Вызвав такси по телефону, они вскоре были у деда Вани и его жены Елены Викторовны. Бабушкой ее трудно было назвать, так как она была третьей женой деда и на двадцать пять лет моложе (ему в октябре исполнилось шестьдесят пять). Для тети Лизы и мамы он был дядей, родным братом их отца Андрея. Отец в Великую отечественную погиб при боях за Днепр. Дядя Ваня (Сидоренко Иван Федорович) – по его рассказам, служил в ставке Жукова, после войны остался в Одессе, работал в обкоме партии. После войны помогал семье брата - забрал в Одессу младшую племянницу Раю (Наташину маму), после окончания школы – она у них жила, закончила торговый техникум, вышла замуж. Для Натальи он был родным дедушкой, забирал из детского сада, водил в цирк и зоопарк. Хотя был один казус, о котором рассказывала мама – тетя Паня, первая жена дяди Вани, подарила Наташе на год золотые часы (с золотым браслетом), но часики благополучно перекочевали к молоденькой вертихвостке, которая пудрила мозги вдовцу, а потом его бросила. В общем, подарок от бабушки Пани она так и не увидела.

  Мама и тетя Лиза очень уважали дядю Ваню, он для них был, как отец. Ну и побаивались слегка. В общем, в семье он был большим авторитетом. Но время, прожитое у тетки и дяди – мама вспоминала без особого воодушевления. Пять лет назад, когда они приехали в отпуск в Одессу – мама решила рассказать Наташе тайну, которую она скрывала многие годы – что ее настоящий, родной отец не папа Леня (который умер год назад), а другой, и он живет в Одессе, и зовут его Владимир. И, конечно, маме пришлось рассказать всю историю своего замужества и развода. Всё это было печально. Мама вышла замуж за соседа по коммуналке – военного и на десять лет ее старше – только потому, что тетка ее «достала» своими моралями и строгим надзором. Тетя Паня даже не была ей родной тетей – просто жена дяди. Но между тем она строго следила за племянницей, не доверяла и была уверена, что та «принесет в подоле». Всё это было оскорбительно. А тетка вела свою подпольную игру – обратилась к соседке, чтобы ее племянник Володя обратил внимание на их племянницу. Чуть ли не на коленях умоляла. Вот он и стал ухаживать за симпатичной, веселой девушкой. Возможно, даже влюбился. А может, именно статус дяди привлек его внимание – все-таки «шишка», работник обкома партии!

  Мама рассказывала, что он красиво ухаживал – цветы, кино, прогулки. Да еще и военный. Ну кто из девушек не мечтал о муже-военном? Вот и покорил ее сердце. Еще хотелось поскорее удрать из-под опеки тетки, которая извела своими попреками.

  Так и выскочила замуж в 19 лет. И всё бы хорошо, если бы не давняя пассия – любовница мужа, медсестра военной части, где он служил. К тому же, Владимир оказался очень ревнивым. А утешаться бегал к любовнице, которая настраивала против молодой жены. Приходил домой пьяный и злой, устраивал скандал. Доводил до слез. А однажды, она даже побежала топиться на море. Хорошо, что бежал следом и успеть вытащить из воды. Она была беременна. И даже когда родилась Наташа – скандалы продолжались. Мама подала на развод. Наталье был один год. А когда исполнилось четыре – мама уехала в Венгрию по контракту: давно мечтала побывать за границей. Работала в магазине в военной части возле Веспрема. Там и познакомилась с молодым лейтенантом Леонидом. Когда Наташе исполнилось пять лет, мама приехала за ней в Одессу и увезла в Венгрию. По дороге она говорила, что они едут к папе. Единственное, что Наташа помнила о своем папе - что его зовут Володя. Он приходил на день рождения, она помнит его военную форму. И очень скучает за ним.

  Когда они вышли с поезда, и она увидела военного, который присев на корточки, протянул к ней руки – помчалась к нему со всех ног с воплем «папа!» Тем самым покорив сердце отчима на всю жизнь. По дороге в часть, в уазике – она все-таки спросила, почему его зовут Леонид, а не Володя. Ведь его зовут Володя?.. Мама смутилась, растерялась. А новоиспеченный папа уверенным тоном заявил, что просто решил сменить имя. Наташа с легкостью поверила и была просто счастлива, что папа снова с ними.

  И вот, через год после гибели папы Лени, когда ей было 14 – мама вдруг огорошила такой историей! У нее другой отец, и вовсе не папа Леня, которого она так любила, и который так ее любил (окружающие даже считали, что мама - мачеха, а он ее родной отец!) Он живет в Одессе, и Наташа может с ним увидеться. Что?! После всего, что мама рассказала об этом человеке? Изменял, скандалил, пил, ревновал, из-за него мама хотела утопиться! И теперь должна с ним увидеться? Зачем?!.. Конечно, отказалась встречаться с этим типом, который принес маме столько страданий. Нет, ни за что!

  Правда, мама все-таки поехала к бывшему мужу – он и его жена (бывшая любовница) очень радушно ее приняли. Детей эта любовница не могла иметь, так что Наталья была его единственной дочерью. Правда, особых чувств он к ней не испытывал. Через шесть лет Наталья все-таки решится под нажимом тетки встретиться с отцом. Увидит она и мамину соперницу, которая разрушила их семью - блондинку, ухоженную и вполне симпатичную. И тогда же поймет, что несмотря на внешнее сходство с отцом – они абсолютно чужие люди, им вообще не о чем разговаривать. Просто ЧУЖИЕ!

  Наверное, почти в каждой семье есть похожие истории – разводы, измены, скандалы... Не всё же гладко. Наташиной маме солнышко в судьбе посветило недолго – жизнь с Леонидом была похожа на медовый месяц только несколько лет. После контракта - из Венгрии поехали в Гурзуф, папа Леня работал в милиции (из-за чего родственники-немцы на Урале чуть не отказались от него). Стояли на очереди на квартиру, которую должны были получить через пару месяцев. Жили у его матери в большой просторной комнате в коммуналке на улице Строителей. Баба Валя (как называла ее Наташа) работала сварщицей в Артеке, и еще была штукатуром-маляром. Она покрасила стены своей комнаты в разные цвета - розовый и голубой. Выглядело необычно. Наташа любила ее, как свою родную бабушку и та к ней тоже хорошо относилась. Рассказывала русские сказки перед сном, когда они уходили в летний домик ночевать. Возле домика, похожего на голубятню, росло персиковое дерево с одним-единственным персиком. А внизу был их личный огород, засаженный помидорами. Наташа их поливала из большой железной бочки. Каждый день собирали по два ведра помидор. Ну и Наталья наелась помидор на всю жизнь. Все было хорошо. Наташа пошла в 1 класс, ходила в школу через виноградники и по дороге ела инжир, срывая с веток, которые свисали через забор. Гром грянул неожиданно. Однажды Наташа с мамой ушли в баню, и мама оставила невымытую посуду в раковине. Кухня была общая, и раковина тоже. Бабе Вале сделали выговор, отругали. А она потом накинулась на невестку. Был скандал, когда мать с дочкой вернулись из бани - веселые и довольные. Всё было непонятно, дико и ужасно. Пьяная баба Валя (а она любила выпить) - швыряла в голову мамы бутылочки с шампунем и всё, что попадалось под руку, крича ей в лицо что-то оскорбительное. У Наташи началась истерика, она задыхалась и не могла сказать ни слова. Соседка, прибежав на скандал - вывела девочку в коридор и утешала. В тот же вечер семья ушла на съемную квартиру. Наташа пошла в другую школу, в Краснокаменке. Была зима, выпал снег. Декабрь. Тогда и решили уехать по контракту в Магадан. Начать новую жизнь. Мама не хотела оставаться в одном городе со злой свекровью, которая ее ненавидела. Ненавидела потому, что та испортила жизнь ее сыну – старше на пять лет, да еще и с ребенком! Позже, когда они уже жили в Магадане (через 3 года), она присылала им теплые ночнушки из фланели, которые сама сшила и вязаные носки и варежки.

  Сначала жили в пос.Снежный. Мама работала в магазине, папа участковым милиционером. Дом был двухэтажный и там еще жили врачи-педиатры и учителя. Наташа ходила в школу. И после 3 класса они переехали в Магадан, где папе дали служебную двухкомнатную квартиру. И он работал участковым в своем районе. Через год случилось несчастье - на него напали из-за угла, когда он пошел на вызов без овчарки. Разбили голову бидоном и забрали пистолет. Случайно проходившая мимо женщина вызвала скорую. Так его спасли. (Преступников поймали сразу.) Но он стал инвалидом, была парализована правая сторона тела. Все деньги, что накопили на машину - ушли на лечение. Мама выходила мужа, он смог ходить, правая рука стала работать. Устроился на работу в Рыбнадзоре инспектором на реке Яна. На три летних месяца. Наташа с мамой ездили к нему в гости. Он их возил посмотреть, как ловят рыбу на маленьких быстрых речушках. Потом работал администратором в новом кинотеатре. И вот тогда случилась беда. Ссоры, скандалы. Он стал пить, хотя ему с черепно-мозговой травмой было нельзя. Порой, после очередного скандала - мама забирала все острые предметы, вилки, ножи - и они шли гулять вокруг дома, пока он не уснет. Это было тем более ужасно, что папа Леня когда-то сам ходил на такие семейные скандалы, как участковый, успокаивал дебоширов и пьяниц. И вот - такое же в их семье! Как такое могло произойти?! Это было невыносимо. Однажды он разбил красивое круглое зеркало. Наталья вернулась со школы - зеркала нет. Потом - стекло на кухонной двери. Мама и тетя многозначительно молчали. Мама решила развестись, искали размен квартиры. Служебная квартира после того, как он пострадал на работе - перешла в их собственность. Правда, телефон сняли. Не полагается. И вот - развод и размен. Но дело не дошло ни до развода, ни до размена. Папа Леня покончил с собой. В их роду на Урале, где были и ведьмы - это было чуть ли не в генах, его тетка точно также закончила жизнь. Зачем он это сделал - было непонятно и страшно. Но он их освободил от себя. Врач со скорой сказала, что в его психическом состоянии (плюс алкоголь) всё могло закончиться гораздо хуже.

  В то время по ТВ показали документальный фильм о том, как спиваются люди с высшим образованием на Севере - врачи, учителя, инженеры. Интеллигенты. Что им не хватает, почему начинают пить? Это было проблемой. Бич - бывший интеллигентный человек. И этих бичей было очень много в Магадане. Они ходили по улицам, пугая прохожих, жили в подвалах домов. Потом была облава, и всех куда-то вывезли под покровом ночи. Больше бичи никого не беспокоили. В этой спецоперации участвовал и папа Леня. Рассказывал потом, как всех выловили, погрузили в машины и вывезли, теперь город чистый.

   Наташа пришла к выводу, что все это место какое-то проклятое - ломаются жизни и судьбы. И у них тоже. Если бы они жили в Одессе или в Крыму - ничего бы не произошло. Но здесь - всё пошло под откос. У них была такая замечательная семья, мама с папой так любили друг друга - и вот несчастье за несчастьем. Она ненавидела Магадан. И не могла жить в квартире, где произошла трагедия. Но надо было жить и терпеть. В Одессе была своя квартира - комната в коммуналке, но мама собиралась заработать стаж, доработать до пенсии. Наташе надо закончить школу, а там видно будет. Личная жизнь у мамы не складывалась - как будто призрак Леонида никого к ней не подпускал.

  А однажды в отпуске в Одессе, когда Наталья только что вернулась из Орленка, мама решила рассказать ей семейную тайну - что папа Леня не ее отец. Наталья видела и чувствовала, что мама как будто извиняется перед ней и чувствует себя виноватой, что когда-то развелась с ее настоящим отцом, не сохранила брак. Хотя было и так очевидно, что жить с таким человеком было невозможно – приходил от любовницы пьяный и устраивал скандалы, ревновал к пустому месту. Наташа уверила маму, что та всё сделала правильно, и она ее ни за что не винит. Кроме того, папа Леня ее вырастил и очень любил, у нее было счастливое детство.

  Правда, потом мама устыдилась своей откровенности – ей казалось, что она теперь уязвима, дочь станет ее упрекать, что не сохранила семью. Хотя такой разговор был необходим - разве можно скрывать, что у Натальи есть отец? Может, захочет с ним встретиться, поговорить? Поэтому и пришлось все рассказать – как на духу.

  Наталье даже в голову не приходило воспользоваться тем, что поведала ей мама. Да, всякое бывает в жизни - почему же она должна в чем-то ее упрекать, чего она боится? А между тем маме стало казаться, что дочь стала иначе к ней относиться. Но это была просто мнительность и напряженные нервы, когда из мухи делают слона: ты мне стала грубить, потому что я тебе рассказала! Наталья огрызалась и дерзила и раньше, но теперь мама считала, что всему виной ее откровенность.

  Наташа устала оправдываться и убеждать мать, что она по-прежнему ее любит, и ничто не может этого изменить. Возможно, мама сама чувствовала себя виноватой в том, что у Наташи нет отца. Ни настоящего, ни отчима. Но разве лучше жить со скандалистом, который каждый день мотает нервы своей ревностью?

  Тогда в отпуске они часто с мамой ссорились. Была ссора и из-за записи в дневнике, которую мама не так поняла. И вообще у мамы была депрессия и она говорила, что устала от жизни. Такой настрой раздражал Наталью, которая под впечатлением 'Орленка' и насыщенной яркой жизни там - не могла понять пессимизм и упаднические настроения. Она психовала и ссорилась с матерью. И еще предстояло снова вернуться в магаданскую квартиру, которая наводила на нее ужас. Но у нее даже мысли не возникало остаться в Одессе. Пару осенних месяцев она ходила в школу, которая была через дорогу от дома. Ей там нравилось - у нее появились друзья и подруги. Но остаться? Да и кто оставит ее одну? Ну да, дед Ваня звонил бы по утрам и будил в школу. Ну и в коммуналке есть соседи - Белла Семеновна и Белла Михайловна с дядей Мишей. Вроде и не одна. Но в магаданской школе - ее ждет подруга Ленка, и вообще вроде все привычно, тянуло в свою школу и художку. Тетя Лиза тоже еще жила в Магадане. До пенсии не собиралась там жить, но кое-что накопила и планировала через пару лет вернуться в Одессу. В общем, ни у кого и мыслей не возникало - что можно оставить Наташу в Одессе. Ведь все равно потом надо где-то дальше учиться. А в Одессе есть университет, и художественное училище, если захочет стать художником. Но нет - никто не подумал и не предложил. И они вместе с мамой вернулись в Магадан.

  А через три года Наташа, закончив школу, решила поступать в Ленинграде: ведь там Эрмитаж! (А еще юноша, в которого влюблена, уехал в Ленинград и учится там на летчика!) Мама предлагала поступать в Магаданский педагогический институт, но Наталья сразу отвергла эту идею. Остаться в Магадане? Да ни за что! Как можно дальше от этой квартиры и ужасных воспоминаний.

  И вот Новый год. Она в Одессе. У дедушки Вани. Старинные часы отбивают каждый час. И это слегка утомляет. А каково в полночь? Мама рассказывала, что когда часы били в двенадцать ночи - она видела призрак тети Пани. Наташа смотрела на вышитые гладью подушки на диване и знала, что их вышивала мама. И как же она тут жила? Каково ей здесь было? Слушать постоянное ворчание тетки, что она в подоле принесет? И как ей хотелось убежать без оглядки - и замужество казалось единственным выходом? Вот и выскочила замуж чуть ли не за первого встречного. Особой любви к Владимиру не было – мама говорила, просто хотела уйти от тетки, стать свободной и независимой, жить отдельно.

  Наташа невольно вспомнила 'тетю Галю' в Ленинграде которая ей не тетя вовсе – и которая тоже отравляла ей жизнь. Когда по воле случая и обстоятельств она оказалась квартиранткой и жила 'в семье'. Да уж, врагу не пожелаешь... Чего добивалась эта Галина, чего хотела от нее - может, просто ненавидела за молодость, а себя считала уже старухой (в 40 лет!)? Говорила, что Наталья жизни не знает и жизнь вообще НЕ ТАКАЯ! А какая? Хотела показать мир в черном цвете? И вообще считала 'избалованной маминой деточкой'. Разве она избалованная? Мама не особо и баловала - считали каждый рубль. Даже на обычную тетрадь надо было просить денег. И на Ленинград зарабатывала - не мама работала на двух работах, чтобы ее одеть и прокормить, а она ходила убирать и мыть полы в офисе. А потом и по трудовой книжке, когда исполнилось 16-ть – уборщицей и дворником. И это называется избалованная? Тогда она ничего не смогла ответить квартирной хозяйке - ну кто она такая, чтобы спорить и перечить взрослому человеку? Живет в чужой квартире, всем пользуется, зависит от них во всем, и вообще - желторотый птенец, вчера школу закончила, а Галина - научный сотрудник, всего добилась сама, и взрослый человек. Конечно, слушала и кивала головой. 'Эгоистка'? Ну да, мама также говорит. Может, и эгоистка. Со стороны виднее. Мямля? Ну уж нет... это точно не про нее! Просто нет смысла оправдываться - все равно будешь виноватой. Найдет, что сказать и обвинить. Наверное, даже хорошо, что она вытурила в общагу - избавилась от ее постоянных упреков и обвинений в замкнутости и эгоизме (опять читаешь! Опять письма и мемуары строчишь! Опять вся в себе!) Галина постоянно была недовольна. Лучше бы свою дочь воспитывала! Наталья вздохнула. Ну и зачем об этом вспоминать? Всё в прошлом. И она не такая, как говорила Галина, пытаясь унизить и оскорбить. И вообще, у нее всё будет хорошо!

  Елена Викторовна - третья жена деда Вани, красивая дородная дама, недолюбливала Наташу и говорила маме, что она плохо ее воспитала. Поэтому Наташа относилась к ней настороженно. В прошлом году она тоже встречала Новый год у деда Вани. Ей тогда дали выпить немного шампанского, и у нее сразу закружилась голова. Встречать Новый год всей семьей стало традицией. Правда, в этом году ее не звали и всячески отговаривали ехать в Одессу на два дня. (Какие два дня? Четыре!) А она взяла и приехала! Упрямая, как осел. Ну, хоть бы подумали - что бы она делала в общаге? Нет, не подумали. Им тут тепло, хорошо. И думают, что везде так. И кто из них эгоист?

  Их ждали, был накрыт стол. На ёлке светились разноцветные лампочки гирлянды. Пахло домашней выпечкой. Выпили по бокалу шампанского под бой курантов. Потом обратно домой, к телевизору с новогодним 'Огоньком'.

  Тетя Лиза легла спать, а Наташа еще долго сидела в кресле, поджав ноги – слушала «Ритмы зарубежной эстрады» и размышляла. Остался один день. Послезавтра в Ленинград. Художник обещал дать урок рисунка. Они не поедут на дачу, чтобы не терять время – он снимает домик у моря. Будут заниматься там. Только как можно за два дня всему научить?

  Впрочем, ее это не удивляет –она верит в какое-то необыкновенное чудо, и ничто не кажется странным. Раз художник так говорит, значит действительно, сможет дать такие знания. Она впитает, как губка, и с этим совершенством поедет в Ленинград. Или... не поедет? Может, выйдет замуж? Тете Лизе она уже рассказала про предложение художника. Наверное, это самое невероятное, что с ней случилось в этот Новый год. Хотя чуть было не вляпалась во что-то неприятное, шла по краю... Но ведь всё хорошо закончилось. Художник оказался настоящим и благородным, даже влюбился (хоть кто-то влюбился, а не она страдает от безответной любви!) Ещё увидела великолепную работу, просто шедевр. Да, он необыкновенно талантливый художник, просто гений. Ей просто повезло встретить такого удивительного человека. В общем, всё хорошо. Остался только неприятный осадок от пережитого – словно шла по лезвию бритвы, или могла утонуть в опасном водовороте, но чудом выплыла и выбралась на берег.

  

Глава 12. Непризнанный гений

---

  Пьер не вернулся на дачу, всю ночь бродил по городу – думая о Наталье, вспоминая её глаза и восхищение «обнаженкой».

  Она позволила поцеловать себя, но он почувствовал, как она холодна. Словно поцеловал мраморную статую. Ледышка! Это не горячая натурщица, готовая его сожрать!.. Пьер вздохнул. Странная штука жизнь. И еще страннее любовь с её непредсказуемостью. Сказано – любовь зла! Злее не придумаешь. Эта девчонка его не любит, а он от нее без ума!.. Где справедливость? Там, на даче – она всецело была в его власти. Будь на его месте другой... Да, это счастье, что это был он, влюбленный по уши!.. Конечно, чуть было не потерял голову – запах её губ, кожи чуть не свел его с ума! Но каким-то титаническим усилием воли совладал с собой. Что её спасло? Просто чудо!

  Пьер вспомнил свою бабулю Наталью – может, наблюдает за ним из мира иного?.. На каждом шагу – мистика!

  Художник вернулся в домик у моря. Здесь он будет заниматься со своей ученицей, как и обещал. Она принесет свои работы. Надо взглянуть – на что она способна. Может, ничего особенного. Тогда и гора с плеч! Уедет в свой Ленинград, и он быстро о ней забудет. Тогда, кроме смазливой мордашки, ничего в ней нет. «Да и что в ней такого? – стал приходить в себя художник. – С Любой не сравнить! Милая, наивная девчушка – ничего более. Что это у меня мозги свихнулись? Чуть глупостей не натворил. Малолетка какая-то, а я старый дурень. Уже седеть начинаю, а всё туда же!» Ругал себя последними словами, а сам уже скучал и не мог дождаться, когда же настанет утро и придет ОНА.

  Они встретились у Оперного. Центр Одессы. Красивое живописное место. Старинные фонари и потрясающая архитектура театра. Иногда Пьер подрабатывал в Оперном, в массовках – у него был хороший голос. Но всё в его жизни зависело от «корочек», которых у него не было. Талантлив, одарен, а толку? Отделу кадров нужны дипломы, а не талант, который нельзя записать под номером в нужный документ. Если бы жил на Западе – давно бы стал миллионером!

  У него совсем недавно начало что-то складываться с одной милой евреечкой, которая собиралась в ближайшее время покинуть страну. И вот эта встреча, которая перечеркнула все его планы. Пьер еще не понял разумом, просто почувствовал – что жизнь пошла в каком-то новом направлении. Это – не просто случайная встреча. С Любой такого не ощущал. С Любой даже могло быть будущее. А здесь, сейчас не было ни будущего, ни прошлого – только настоящее. Словно всё сошлось в одну точку. Он не знал, что будет завтра, через минуту!.. И жил только одним – придет или не придет? Это было похоже на наваждение.

Первый урок - рисунок

  Утром Наталья, взяв пару работ по акварели, пошла к Оперному театру. Пьер задерживался, и она устроилась на скамейке, с блокнотом и карандашом в руке. Она не собиралась терять время – завтра ей улетать, а что она сделала? Где наброски, рисунки? Надо же готовиться к поступлению. Время дорого.

  Она стала делать наброски с голубей, которые веселой стайкой копошились у её ног.

  Пьер спешил. Еще издали увидел её, склоненную над бумагой. Рисует! Молодец. Он почти бежал. И так уже опоздал. Как она еще ждет? Имеет терпение!

  Подошел, заглянул в наброски. Поразился. «Да она не без таланта! Сильная, уверенная линия...да, схватила движение!» Он не ожидал и смотрел на нее в изумлении. Прежде всего – не ожидал от нее такого упорства: она только и бредила тайнами мастерства. И с ним встретилась – только ради этого. «Фанатичка какая-то! – подумал Пьер и улыбнулся. – А сам-то кто?!» Ему понравилась её настойчивость – время зря не теряет, хочет чего-то добиться, настырная. Сразу заметил в её набросках законченность, силу и легкость. Когда она в свои юные годы успела?..

  – Идем? – она оторвалась от рисунка. – Будем заниматься?

  Художник широко улыбнулся:

  – Да-да! Конечно! Идем!..

  Сели на трамвай и поехали к морю, на дикий пляж. Пьер хотел искупаться в ледяной воде. Он обычно купался утром, а тут – не успел. Проспал. Море было изумрудно-зеленое. На берегу полосами лежал снег.

  Пьер зашел за рыжую большую скалу – и попросил подождать, он купался обнаженным – чтобы не идти потом в мокрых плавках. Наташа отвернулась. Она смотрела на свинцовое море у горизонта. Дул пронизывающий холодный ветер. Стало пасмурно и серо. Но Пьер любил холод и с радостью побежал к воде.

  Наташа видела, как он плавает – и удивлялась широте его интересов. Он еще и йогой занимается: делал йоговское дыхание, стойку на руках, разминался перед тем, как разделся и вошел в воду. Пока они шли к пляжу – напевал ей свои мелодии. Всё это очень удивляло. Особенно то, что судьба свела её с таким одаренным человеком. Хотя бы на пару дней...

  Сама она не блистала талантами. Только художку и закончила. К музыке тянуло – мечтала играть на пианино. Но на экзамене ей поставили за слух «три», и она не пожелала быть посредственностью. Выбрала художественную школу, где получила «пять» за портрет своего кота Васьки.

  Музыкой она все же продолжала интересоваться. Классику сначала не понимала – скучно и сложно. Но стала себя приучать – начала с 5 симфонии Чайковского. Слушала изо дня в день, вникая, стараясь отличить все инструменты один от другого. Каждый раз открывалось что-то новое. Иногда просто в голове вертелась мелодия с пластинки, эпизод из симфонии. И вот однажды настал момент, когда она услышала её по-настоящему! Сначала просто плавала по волнам музыки, создаваемой оркестром, а потом вдруг четко увидела, услышала содержание симфонии – человека, его борьбу, чувства... темные злые силы нападали, а он продолжал бороться...

  Это было похоже на чудо! Она была в восторге. Наконец-то! Прорыв!.. Ей открылось – почему многие люди наслаждаются классической музыкой. Она тоже стала её понимать, чувствовать, слышать и видеть образы, которые создавали великие композиторы. 5-я симфония Чайковского так и осталась её самой любимой, как первая любовь.

  Поэтому её обрадовала музыкальная одаренность Пьера. Меньше всего ожидала встретить такой дар у художника. Фанат в живописи, фанат в музыке, «морж»... чем еще удивит? Хотя и этого – уже предостаточно!

  Наверное, она была готова к такой встрече – её привлекали все области Искусства: живопись, музыка, поэзия. И сама она, хотя и страдала от неуверенности в себе и не знала, на что способна, постоянно слышала, что «не от мира сего», и что ей надо было родиться в другом веке. Она была в самом начале своего пути. Бутон должен был раскрыться и расцвести.

  Йогой она тоже интересовалась – делала асаны, стойку на голове (у стены, правда), любила обливания холодной водой после асан (тело просто горело!)

  Но, несмотря на такую общность интересов с художником, она всё еще не доверяла ему. Он был слишком странный и экстравагантный, не такой как все – даже в своих высказываниях, поведении. Было видно, что он бунтарь и ведет себя вызывающе. Ему наплевать на мнение окружающих.

  Наташа поняла, что он страдает (судя по его высказываниям), от одиночества и непонимания, от «непризнанности» его талантов. Нищий гений. Как Ван Гог. Ей хотелось помочь ему, но не знала как. Он был старше, опытнее и умнее – и не мог справиться с такими проблемами, а она – вдруг сможет устранить все преграды на его творческом пути?.. Правда, иногда ей казалось, что она ощущает в себе такие силы, что да, смогла бы. Почему она ощущала себя сильнее его – не могла объяснить. Но он был перед ней – как беспомощный, слабый ребенок, которого надо защищать и опекать.

  Пьер не случайно повел её к морю. Купание в ледяной воде он мог отложить и до вечера. Но решил похвастаться перед Натальей, блеснуть. В общем, повыпендриваться. Он уже не знал, как ей понравиться, чем еще удивить!.. И не мог понять по её непроницаемому спокойному лицу – насколько продвинулся в своих стараниях. Она была загадочна, как сфинкс. А когда улыбалась – всё вокруг озарялось солнечным светом, даже в самую пасмурную погоду. Тогда он ликовал и был счастлив.

  В домике, который он снимал, было скромная обстановка – но был чайник и электроплитка. Он поил свою гостью чаем с печеньем – и показывал папки с рисунками. Как раз недавно устраивал выставку для своих друзей и знакомых.

  Ее акварели вызвали у него насмешливую улыбку: «Да, талант, может, и есть, старается. Но техника слабовата!» Здесь он увидел простор для своего педагогического дара. Если поймет его уроки, тогда есть «искра божья», а нет – так нет!

  Для начала – дал уголь для рисования и четверть листа ватмана.

  – Это первый урок. Уголь и резинка. Тема свободная. Рука тоже свободная – просто двигается, как хочет. Из хаоса линий – увидишь картинку, что подскажет твое воображение. И потом работай над ней – углем и резинкой. Действуй!

  Весь день, до вечера – она священнодействовала над бумагой. У нее уже накопилось порядочное количество листов. Учитель был в восторге – «есть искра божия!» Пьер в восхищении смотрел на свою ученицу: наконец-то он нашел родственную душу! Она живет в той же стихии, что и он – мыслит теми же образами. Это задание было испытанием. Она такое развернула, такие эскизы сотворила, что у него дух захватило. А что же будет дальше?

Судьба?

  «Найти и сразу потерять? – размышлял художник, глядя на её, склоненную над рисунком, темно-русую голову. – Мы – одно. Живем одним, дышим одним. Ей нужен я. А она нужна мне!.. И что, вот так разойдемся?.. Мы судьбой предназначены друг для друга. Как же быть?» Он был в отчаянии. Завтра она уедет. Навсегда. Он лихорадочно соображал – как удержать её в Одессе, как уговорить?

  Она всё еще говорила ему «вы» – это их разделяло, и делало её бесконечно далекой.

  – Мне пора! – Наташа, сложив рисунки в папку, стала одевать пальто.

  – А завтра? Ты придешь?

  – Да, утром. Днем на самолет.

  – А если отменить? Остаться еще на пару дней? – он хватался за соломинку. – Хотя бы еще два-три дня!

  – Нет, мне надо на работу. Что я там скажу? Это невозможно.

  – А что тебя там держит?

  Наташа удивленно на него посмотрела:

  – Ничего.

  – Так почему тебе не остаться? Мы будем каждый день заниматься, – ты всему научишься.

  Будучи совершенно свободным, и необремененным узами трудовой обязанности обычного советского гражданина – он, конечно, не понимал, как можно цепляться за какую-то работу. Не хочешь – не работай. Пошли всех куда подальше. Занимайся тем, чем твоя душа желает!

  Они находились на разных берегах. Наташа не понимала, как можно жить, не работая. А деньги откуда возьмутся?.. Их ведь надо заработать. Единственное, что она могла объяснить в его образе жизни, что он – художник, и что у людей Искусства – свой образ жизни, им можно не работать. Они творят и получают за это деньги. У них творческий труд. И тоже очень почетный.

  Она не понимала, зачем он так настаивает, чтобы она осталась – ей это грозит неприятностями. И на работе, и дома. Если она сдаст билет и возьмет на другое число – тетка просто сама отвезет её в аэропорт и посадит на самолет.

  – Не знаю... Мне надо ехать и всё. Тетка будет ругаться. На работе тоже.

  Как ему объяснить? Она любит Ленинград и хочет жить в Ленинграде: там – её жизнь. Она хочет учиться, поступить в Мухинку. А может, и в Репинку.

  Пьер встал перед ней на колени:

  – Будь моей женой! Я тебя люблю!

  Возможно, ей льстило, что её зовут замуж. Вот так, сразу, не раздумывая. Да еще такой талантливый, просто гениальный человек? Но... она ведь его не любит! Он ей даже не нравится. Ну да, смыл свои черные брови – стал чуть симпатичнее (признался, что малевал специально, думал, что станет красивее!) Но всё равно ей не нравится. Она в восхищении от его живописи. Но ради этого выходить замуж? Абсурд.

  – Нет. Извините, но не могу.

  – У тебя, все-таки кто-то есть? – художник нахмурился. Водит его за нос, негодная девчонка. Он с ума по ней сходит, а она...

  – Почти. Я люблю другого...

  Надо же как-то охладить его пыл. И да, любовь есть. Ведь ради него она и поехала в Ленинград – он где-то здесь на летчика учится. Потому и в Одессу не поехала поступать. Была надежда, что встретятся где-нибудь случайно, на Литейном. Они с подругой даже на танцы ходили в авиаучилище. Но там его не оказалось. Он вообще учился в Выборге. Да уж... Он и понятия не имел, что его любят! И вообще у него в школе была девушка – то ли влюбленность, то ли просто дружба.

  А теперь она прикрывается этой своей школьной любовью, как щитом. Ей не хотелось обижать художника. Она почему-то сразу поверила в искренность и серьезность его чувств. Поверила в то, что она – богиня, и что её просто невозможно не полюбить – вознес на пьедестал и молится на нее!

  – У вас серьезно? Ты ему отдалась?

  С какой стати она должна отвечать? Что за бесцеремонность? Она гордо выпрямилась.

  – А вам какое дело? – она нахмурилась.

  Художник пошел на попятный:

  – Ну, извини. Не соображаю, что говорю. Это твое личное дело. Но мы ведь можем быть друзьями? Я буду твоим учителем... Кто тебе всё это даст? Кто объяснит?.. Никто никому не нужен. Человек человеку – волк.

  – Я всё равно должна лететь. Билет уже куплен.

   – К черту! К черту все эти дурацкие билеты! Чему ты там научишься? Ты такая же, как и я! Я тебе дам то, что никто никогда тебе не даст, ни один институт!

  Ее глаза заблестели. Он это заметил. Сработало!.. Соблазнять её надо не как обычную женщину, а совсем иначе! Что может быть дороже Искусства?

  Искусительная речь достигла цели – девушка засомневалась. Действительно, чего ей мотаться по Ленинграду? Кто её там будет учить? Всё сама и сама. Изостудия слабенькая, педагога нет – сами рисуют, до всего своим умом доходят. Может, он прав? И потом – масляная живопись... Она так и не видела, как пишут маслом.

  Но всё же засобиралась домой:

  – Завтра скажу. Еще подумаю, с тетей посоветуюсь.

  Родные не допустят до такого самовольства. Отправят в Питер. Работа-работа!.. Хотя Ленинград – был её выбором, а не их. Она могла передумать и жить дома, в Одессе. Чем её Ленинград связал? Общагой? Или работой – которая уже не для стажа, а непонятно для чего. Она просто «отрабатывает» полученную специальность, и всё! Ей был нужен стаж, а потом всё круто изменилось. Всё стало бессмысленно. Для стажа – лучше уж идти смотрителем в Эрмитаж!

  Она доехала домой на трамвае. Всю дорогу размышляла. Конечно, ради призвания – надо остаться в Одессе и учиться у талантливого художника. Ведь это именно то, о чем она мечтала!

  У великих мастеров эпохи Возрождения – были свои ученики. Не было институтов. Они учились в мастерских художников – смотрели, как те работают, выполняли поручения, переводили рисунки с картона на стены, замешивали краски. Были в подмастерьях. И за это надо было платить!..

  

Глава 6. Кто меня полюбит, кроме него?

---

   Если бы художник не сказал «я тебя люблю», всё было бы проще и понятнее. Сначала она не придала этим словам значения, отмахнулась от них, как от назойливой мухи. Если не любишь – может ли задеть признание в любви? Оно воспринимается, как нечто должное. Но теперь они звучали в ней громким набатом и словно к чему-то призывали. Словно он связал её по рукам и ногам этими словами. Она ощутила ответственность за любовь художника: а вдруг она разобьет ему сердце и сделает несчастным? Если он будет страдать из-за нее, это станет тяжким грузом на её душе.

  И... быть может, это шанс для нее? Вдруг её больше никто не полюбит, так страстно, так искренне?.. И она всю жизнь будет одна? Как говорила её квартирная хозяйка, тетя Галя: «Пусть лучше тебя любят и по тебе страдают, чем ты сама будешь любить и страдать!» Может, ей сказочно повезло, что она встретила этого Пьера: влюбился, боится её потерять! А ведь он – взрослый, очень талантливый человек. Не какой-то глупый пацан, которому только и надо, что в постель затащить. Пьер любит её по-настоящему. И чем она заслужила такие глубокие чувства?.. Не хочется потерять такой шанс – шанс быть любимой. Кому еще так везет?.. А ей повезло. И она этого не ценит? Он ей нужен только, чтобы получить знания и сдать экзамены?

  Хотя он ни на что не претендует, не настаивает. Готов быть только учителем. Дает время подумать.

  Она уговорила тетку, что ей нужно два дня – Пьер её научит, это нужно для поступления. Но на самом деле, речь уже не о сложных экзаменах по рисунку. Личная жизнь – разве это не важно? А она так одинока в Ленинграде: ей не хватает друга – мужского надежного плеча, единомышленника. Да, она хотела бы выйти замуж за художника, если бы не одно «но». И это «но» её очень сильно смущает. Интимная близость, постель. Как она сможет отдаться нелюбимому мужчине? Да, он её безумно любит. Но ей не хочется близких отношений. Душа содрогается от одной только мысли... Он ведь замуж замуж, а не прогуляться по Приморскому бульвару. Что такое брак – она понимает: спать с мужем в одной постели и... всё отсюда вытекающее! Просто мурашки по коже. А если она этого НЕ ХОЧЕТ?!.. Как ему объяснить, что она согласна только на дружбу? Ага, пусть молится на нее, как на богиню, а сам страдает от неразделенной любви?.. Ему и в голову не приходит такой вариант: рассчитывает на полное разделение его чувств – и душой, и телом.

  Вот это «но» в её душе перечеркивает всё, что кажется подарком судьбы. Конечно, тепло и радостно от мужского восхищения. В Ленинграде, гуляя по Невскому, даже просто в метро – она никогда не замечала на себе таких взглядов: она там пустое место – её никто не замечает.

  И вдруг такая любовь с первого взгляда, такое обожание! Она словно взлетела. Даже почувствовала уважение к самой себе – что же он видит в ней такое, что его восторгает каждое её движение, смотрит, не налюбуется?.. Для нее это было дорого. Потому что себя она не любила. Ей казалось, что она полна сплошных недостатков, с которыми надо бороться и искоренять. Никто никогда ею не восхищался. Одни морали и нотации со всех сторон – это делаешь не так, то не эдак. Так с самого детства воспитывали, читали морали. А потом и «тетя Галя», квартирная хозяйка – замечательно справилась со своей ролью: называла «момлей» и постоянно внушала, что она замкнутая и необщительная – трудно ей будет в жизни. Даже предрекала – «никому не веришь, а какому-нибудь подлецу поверишь!»

  Но Пьер не может быть «подлецом» – он гениальный художник. Она видела его картины. Еще музыка и поэзия. Сколько даров у одного человека! И «подлецом» – уж никак не может быть. Ему можно доверять, даже выйти за него замуж. Несмотря на это непреодолимое, такое мучительное «но»!.. Может, он её настолько любит, что не надо будет «постели»? Может, обойдутся без этого?

  За что её можно любить? Что он в ней увидел, что так влюбился? Может, она себя не знает и не ценит, а она, на самом деле – прекрасная, умная, достойная обожания и страстной любви?

  

  Alfons Mucha

  И как не закружиться голове? Всё сходилось – раз тебя ЛЮБЯТ, это нельзя терять, нельзя отказываться. Какие доводы еще нужны? Или прозябать в Ленинграде в тоске и полном одиночестве?

  Наташа сидела в кресле, смотря по телевизору свой любимый фильм «Собака на сене» – с Маргаритой Тереховой в главной роли и Михаилом Боярским. Но вникнуть в происходящее на экране не могла – погруженная в себя, решая самый важный вопрос – что делать дальше, как быть? Уехать в Ленинград и забыть о Пьере? Оставить всё, как случайный эпизод под Новый год? Ну, встретила талантливого человека (можно сказать, гения!) и прошла мимо, никогда ничего не будет. Никогда больше не встретятся. Просто никогда! Их пути навсегда разойдутся.

  Возможно, встретит какого-нибудь рабочего парня из общежития, который сделает ей предложение (однажды такой паренек в троллейбусе рассказывал о своих планах на семейную жизнь), и она согласится. Потому что выбирать не приходится. Они будут жить в общаге, как все. И всё будет, как у всех – постылая, скучная жизнь лимитчиков. Будет ли когда-нибудь любовь? Впрочем, её и сейчас нет. Но он – Художник! Гениальный, необычный. Как Леонардо да Винчи или Ван Гог. Когда ей так повезет?

  Её мучили сомнения: доводы рассудка убеждали выбрать Пьера, не упускать такой шанс, а сердце шептало: «А что будет потом? Он ведь захочет близости, если вы будете женаты – а ты не хочешь этого!» Без любви – это совершенно невозможно: словно переступить через себя, предать свои идеалы. Всегда осуждала тех, кто выходил замуж по расчету: «Как они могут?» А сейчас сама кидается в этот грязный омут? Правда, у нее расчет не деньги, не богатство, а... Искусство. «Искусство требует жертв»? Выйдет замуж за мольберт и краски? Это и есть самое привлекательное в её «расчете»? Хотя она не думала ни о какой жертве. Это просто большой плюс, что он – художник. Пожалуй, самая главная причина ее выбора: он безумно её любит! Так, как никто не любил – с ума по ней сходит. Это перевесило все За и Против. Ну, когда еще она встретит такую любовь? Кто еще её так полюбит, что она чувствует себя богиней, самой красивой, самой-самой? Он вознес её невероятно высоко – так, что она сама поверила, что достойна такой необыкновенно сильной любви и таких чувств.

  Ей даже в голову не приходило, что он может лгать из каких-то корыстных соображений – так всегда говорят мужчины, желая затащить в постель. Ну откуда она могла это знать, если у нее не было свиданий, ни с кем не встречалась, никто за ней не ухаживал и не говорил комплименты? Теоретически она могла догадываться, что говорят парни девушкам, желая ее соблазнить. Скорее всего, прямым текстом. Но будет ли лгать взрослый мужчина? Она не могла подозревать его в такой хитрости. Возможно, она просто верила взрослым людям, считая себя слишком юной. А Пьер был для нее авторитетом, потому что был гениальным Художником. И это она поставила его на пьедестал, считая его совершенством. Иначе, почему не усомнилась в его искренности, доверяя безоглядно? Странные существа – эти юные, неопытные девушки. В каком идеальном мире они живут – почему не видят очевидного? Наверное, потому и не видят, что нет жизненного опыта: не обожглись, вот и верят первому встречному.

  Наташа вполне осознавала, что она девушка странная, не от мира сего. Белая ворона. К тому же, ей не раз об этом говорили и тыкали носом – что родная тетя, что квартирная хозяйка в Ленинграде. Они подчеркивали, что она слишком замкнутая, такой быть нельзя – надо быть, как все нормальные девушки её возраста: встречаться с парнями, флиртовать, ходить на свидания. Но в то же время, осуждали этих жизнерадостных, легкомысленных девиц, считая их распущенными и наглыми. И где правда? Какой надо быть? Она старалась быть самой собой – жить своим умом, не оглядываясь на авторитеты. В книгах об отношениях – ничего не нашла. Может, читала не то? Ну чему может научить Чехов или любимый Достоевский? Что надо ценить обыденную жизнь и... страдать? Конечно, у нее есть опытная подружка Валька, к которой парни липнут, как мухи на мед. Пожалуй, она может что-то посоветовать – но она сейчас далеко. Поэтому надо решать самой. И она считает, что сможет справиться с этой задачей – пусть они говорят о ней, что угодно, но она сто раз подумает, прежде чем сделать решительный шаг. Да, себе на уме. И вовсе не наивная и глупая!

  Наташа сидела, глядя в голубой экран, и расставляла всё по полочкам, взвешивая, что хорошо, что плохо. Она еще и о Пьере думала, как его не обидеть, не оскорбить своим отказом: не только свою выгоду рассматривала. Но её выгода лишь в том, что она приобщится к труду художника. Кисти, краски, холсты, разбавители, подрамники – вот что для нее важно и на первом месте. Вот, что привлекает в браке с художником: идти по жизни с тем, кто пишет гениальные полотна, кто раскроет тайны Живописи и техники великих мастеров. Вот какая «выгода» – не деньги. Она уже поняла, что он не богат. Свободный художник. (Тетя определила бы, как «тунеядец».) Живет случайными заработками – где-то подрабатывает, ведет детскую изостудию.

  Конечно, она рассуждала, как фанатичка Искусства: её «расчет» был каким-то глупым и недальновидным. О бытовых вопросах вообще не думала: как она будет жить с таким мужем?.. Нет, так далеко она не заглядывала. Пока её беспокоило только одно – что после загса муж предъявит на нее свои права, а ей этого так не хочется! Это единственное, что смущало и приводило её в нервную дрожь: как этого избежать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? Но такого варианта не вырисовывалось. По тому, как он лез к ней целоваться, как у него горели глаза – простым общением и дружбой тут не обойдешься: предъявит права, еще как предъявит!

  Тетя Лиза, лежа на диване, тоже смотрела «Собаку на сене», видела она и задумчивое лицо любимой племянницы. Но ей и в голову не могло прийти, ЧТО она там решает, какие ребусы и головоломки. А если бы знала, если б умела читать мысли, как Мессинг – помогла бы? Подсказала? Но Наташа не могла делиться таким сокровенным. Конечно, она рассказала тете – в первый же день Нового года, когда они сидели перед телевизором и смотрели «Ритмы зарубежной эстрады», – что художник сделал ей предложение, что он из Москвы, у него домик в Подмосковье, и хочет купить машину. У тети даже глаза заблестели, порадовалась за племянницу. Но потом всё перешло на другую волну. Он – учитель, она – ученица. И тетя ждала, что на днях она вернется в Ленинград. Откуда ей было знать, что планы кардинально изменились и Наташа собирается замуж?

  «Дело уже не только в рисунке, – думала Наташа, вполуха слушая реплики графини и служанки (обаятельной Елены Прокловой), влюбленной в Боярского. – Я могу хоть завтра улететь в Ленинград. Это уже личное. Либо я уезжаю, либо выхожу замуж. И, кажется, я уже решила».

  Утром Наташа побежала на почтамт и отправила маме телеграмму – «срочно приезжай, выхожу замуж». Если судьба делает тебе подарки – нельзя от них отказываться. У нее целых два подарка – Художник и его любовь.

  Тете Лизе она тоже объявила, что остается и сдает билеты, так как у нее кардинальные перемены в жизни – выходит замуж за Пьера. И что уже сообщила маме. Просто без мамы она не может решить окончательно – она должна увидеть её жениха. Они одна семья – как можно выбрать мужа без согласия мамы? Она поворачивает свою жизнь на 180 градусов – и чтобы потом не было обид, упреков и недопониманий, надо вызвать маму. Срочно.

  Конечно, со стороны всё выглядело довольно-таки эгоистично: с чего она вдруг решила, что мама сорвется с работы, возьмет билет на самолет (а это не 15 рублей от Ленинграда до Одессы) и примчится по ее первому зову? На что она надеялась? Наверное, если бы она дала себе время подумать, а заодно подумать о том, что она ведет себя, как самая настоящая эгоистка (о чем ей постоянно вдалбливали в голову) – может, и не стала бы давать телеграмму. Но и в Одессе тогда бы не осталась, поехала бы в Ленинград. И не вышла бы замуж за художника. Тетя бы точно не позволила вот так остаться – погнала бы на работу. Решать надо было немедленно – а мама и была той самой тяжелой артиллерией против теткиного ворчания и недовольства. Если оставаться, то не ради уроков Пьера, а именно ради замужества. Вдруг это первое и последнее в ее жизни предложение руки и сердца? Вдруг она больше никому не будет нужна? Вот сейчас – скрипнуло колесо Фортуны, и надо ему доверять, другого шанса не будет. А еще и Художник!..

  Тетя была в шоке. Второго января – Наташа должна улететь в Ленинград, у нее там работа. А она что задумала? Что за тип вскружил ей голову? Сестре точно не понравится, что она допустила до таких вольностей. Конечно, девке пора с кем-то встречаться, но что это за «Пьер»? Наташа говорит, что ему 33 года. Обещала, что позанимается, подготовится к экзаменам и сразу на самолет. Но тут что-то затянулось! Молчит, витает где-то в облаках. Конечно, хорошо, что матери дала телеграмму – гора с плеч, меньше ответственности – эту молодежь вообще не поймешь. Наташа еще скромная, так тоже – «в тихом омуте черти водятся!» С чего так скоропалительно замуж? Два дня его знает – и уже любовь?.. Что у нее в голове творится?.. Лучше, до приезда матери, самой познакомиться с этим Пьером – что из себя представляет? Может, и не стоит сестре мчаться из Магадана, брать срочный отпуск? Самой отправить Наташу в Ленинград – чем скорее, тем лучше?

  – Я хочу познакомиться с твоим Пьером, – строгим голосом обратилась она к племяннице. – Ты меня слышишь? Зачем мать срываешь с работы? что еще надумала? – пыталась она пробиться сквозь глухую стену Наташиного молчания. – Мне тоже интересно, за кого ты там замуж собралась! – тетя вздохнула. – Глупости не наделай, раньше времени. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я...

  Лицо Наташи было непроницаемо. Она уже всё решила, к чему теперь эти нравоучения? Не маленькая, понимает – до свадьбы ничего нельзя. За кого они её принимают, за девицу легкого поведения?.. Для того маму и вызвала телеграммой, чтобы всё решить официально: он ей сделал предложение, и она не гулящая какая-то...

  – Так познакомишь? Завтра пусть приходит. Я отпрошусь с работы пораньше, – не отставала тетя Лиза. – Чего ты молчишь?

  – Да, завтра познакомлю! – отчеканила Наташа. – Чего ты беспокоишься? Я ведь ничего и не скрывала. Пошла на свидание – сказала. Ты тогда вообще не переживала, что я куда-то пошла, а я тебе говорила! – Наташа чувствовала, что может вспылить и сдерживалась изо всех сил.

  Её, и правда, задело тогда теткино равнодушие – «идешь и иди!» А куда? Зачем? Чуть в историю не вляпалась. Чудо спасло. Даже думать не хотелось о том, что могло бы быть. Наслышалась подобных историй выше головы – и про художников приставучих тоже слышала. Что зовет в мастерскую, а потом начинает приставать. Знала ведь, ученая была. А ведь поперлась куда-то и даже не могла воспротивиться, сбежать. А что бы он сделал на многолюдной улице?.. А вот же – стыдно привлекать к себе внимание. Хотелось самой выкрутиться из неприятной ситуации – куда он её тащит? Почему так крепко держит за руку?.. Она уже тогда почуяла неладное. И на автобус идти не хотела. Но он сказал, что недалеко. И где это было? полчаса ехали.

  Тетка еще не знает всех подробностей. Зачем её нервировать? Пронесло и пронесло. Хорошо ведь закончилось. Вот, замуж зовет. «Гений и злодейство – две вещи несовместные». Пушкин оказался прав? Пьер оказался нормальным, отвез домой. Да, мурашки по коже бегут от воспоминаний, как она ехала в том автобусе неведомо куда, как зашли в дачный домик, и художник закрыл дверь на крючок. Внутри всё ухнуло куда-то вниз!.. Но виду не подала. Она ему верила. И это было написано на её лице и в её ослепительной улыбке. Обезоружила улыбкой и своим доверием.

  Тетя подозрительно на нее посмотрела:

  – Чего хмуришься, морщины появятся!.. А ты мне всё рассказала? – закинула она удочку. – Между вами ничего не было?

  – Не было, – отмахнулась Наташа. – Всё нормально.

  – Ну, хорошо, – заключила тетя. Ей, конечно, хотелось бы узнать побольше о «женихе», но Наташа в Новый год – всё рассказала: художник, дом в Подмосковье, рядом с Москвой. Хочет купить машину. Это всё. А чего болтается по Одессе, чем занимается? Где работает? Или не работает?.. Всё надо узнать, пока не приехала сестра и не дала «по голове» за Наташу. Вот не хотели они с дедом, чтобы Наталья приезжала!.. Что такое два дня, зачем деньги тратить?.. Нет, примчалась. Соскучилась!.. А когда звали поступать в Одессу, почему застряла в Ленинграде? Уперлась, как баран. Не захотела. Ей там лучше! И не скучала.

  Наташа как раз собиралась познакомить Пьера с тетей – просто забыла предупредить. Да и художник еще не был в курсе. Он еще не знал про телеграмму. Может, его намерения не так серьезны, и всё пустой звук?.. Но такая мысль даже не приходила ей в голову. Она поверила Пьеру на все сто. Вроде 19 лет, не такая уж наивная. И квартирная хозяйка т.Галя с Питера – учила уму-разуму. И про отношения рассказывала. Да и, вообще, слышала много разных историй. (Не в пустыне живет!) Хотя бы, как мама выходила замуж: хотела уйти из-под опеки тетки, которая достала своими моралями, и сосед Володя, военный, старше на 10 лет – показался ей подходящей парой. Военный, умный, внимательный. Красиво ухаживал, цветы, кино, конфеты, прогулки по Приморскому бульвару вечерами. Всё было романтично. Вот так и вышла замуж в девятнадцать лет!.. Правда, на свадьбе её мама почему-то горько плакала, глядя на молодых. А после свадьбы... всё было уже не так красиво. Муж стал ревновать к каждому столбу, подозревать в несуществующих изменах (молодая жена работала продавщицей в магазине). А сам между тем открыто гулял со своей бывшей любовницей – медсестрой военной части, где он служил. Мама страдала. Извел своей ревностью, а сам бегал к любовнице. Приходил домой пьяный и начинал... Она даже хотела утопиться, после одного такого скандала, будучи беременной. Помчался следом, вытащил, когда уже по пояс в море зашла. (Очевидно, любовница настраивала против молодой жены, чтобы их развести. А он по натуре – жутко ревнивый и мнительный, из мухи слона сделает. Опытная, зрелая женщина играла на струнах его души, как хотела. И у неё всё получилось: разрушила семью, и он на ней женился. Хотя делала вид, что хочет помирить супругов, когда дело дошло до развода, и любовник пытался застрелиться – уговаривала вернуться к мужу. Не змея ли?)

  Конечно, мама должна увидеть Пьера – и всё сказать: стоит ли выходить за него замуж: вдруг она ошибается?.. Мама – самый важный человек на свете: без её решения ничего и не будет.

  

Глава 14. Уроки акварели от гения

---

  Несмотря на то, что художник был сильно увлечен Натальей, (как говорил, «сходит по ней с ума»), не мог сразу отказаться от своих привычек – энергия, распиравшая после поцелуев и прикосновений, требовала выхода, мозг пронзали огненные стрелы, вызывая мучительную боль. Холодная вода лишь частично снимала напряжение. Недолго думая, художник направился к миловидной соседке, которая давно приглашала заглянуть вечерком, поболтать за жизнь. Поболтав за чашкой чая, вскоре оказались в постели. Но образ Натальи преследовал его даже в объятиях другой – в полутьме комнаты он видел её черные пронизывающие глаза, целовал её губы, думал только о ней.

  Рано утром, покинув гостеприимное ложе, Пьер поехал на дачу за картинами – решил всё перевезти в домик у моря, где тоже мастерская. Не терпелось начать работу над «Атлантидой» – разговоры с Наташей, её интерес вызвали в нем прилив небывалого вдохновения. Кроме того, он надеялся, что её фигура окажется ничуть не хуже, чем у Любы: тогда с нее допишет образы прекрасных девушек на берегу океана.

  К приходу Наташи – он развесил по стенам лучшие работы. В том числе, «обнаженку», которая была его талисманом. (И на этот раз он рассчитывал на её незримую помощь.) Домик стал похож на картинную галерею – воздух наполнился творческими идеями. Пьер ликовал, потирая руки от предвкушения встречи – казалось, что у него выросли крылья: он не ходил, а парил над землей.

  У него была стопроцентная уверенность, что Наташа придет обязательно, ни минуты не сомневался. И это ожидание и приготовления к встрече – были сладостными и волнующими, словно он ожидал особу королевских кровей. «Да она и есть королева! – улыбнулся Пьер. – Она – моя королева! И будет ею всегда! Хватит таскаться по бабам и спать с кем попало. Надо ценить себя. А я достоин только королевы!» Ему пришли на ум слова Омара Хайяма – «Уж лучше будь один, чем вместе с кем попало!» Когда-то, еще до встречи с Любой, во время его скитаний по Средней Азии – это было жизненным девизом. Когда же он успел изменить своим жизненным принципам, на кого стал похож?

  Он бегал по комнатам, подбирая веником последние соринки. Чайник давно закипел, чай заваривался в зеленой эмалированной кружке. Всё было готово к приходу долгожданной гостьи. Но она не особо торопилась. «Не самонадеянный ли дурак? – начал сомневаться художник, поминутно выбегая на дорогу и выглядывая Наталью. – Может, она решила меня продинамить и уже летит в самолете, помахав ручкой? На что я понадеялся, болван?!»

  На самом деле, психовал и нервничал он напрасно – просто девушка зашла в «Авиакассы» сдать билет. Она спешила, в предвкушении новых открытий и знаний на стезе художницы – хотелось поскорее взять в руки карандаш и начать заниматься. Несмотря на чудачества Пьера, она верила в него, как в великого мастера – каждая минута была для неё дороже золота.

  Когда Пьер, измученный ожиданием, увидел вдали её фигурку – чуть не подпрыгнул от восторга. «Идет! Идет!.. Наконец-то!» Он кинулся в дом, чтобы еще раз окинуть взглядом идеальный порядок. Затем, приняв равнодушно-небрежный вид – плюхнулся на диван, с бумагой и карандашом, якобы делая наброски. Наташа постучала, потом тихо вошла. Пьер не выдержав, выскочил навстречу, широко и радостно улыбаясь.

  – Проходи, проходи! Я тебя давно жду!.. Как дела? Чего задержалась? – тараторил он, помогая снять пальто и усаживая девушку на диван. – Всё нормально? Когда уезжаешь, сколько у нас времени? – он кинул взгляд на будильник, стоящий на маленьком окне.

  – Ну вообще-то... – Наташа улыбнулась, – я сдала билет! – и еле удержалась на ногах от его ликующий объятий.

  – Какая ты молодец! – Пьер восторженно смотрел на нее, как на божество. – Не ожидал!.. Да мы с тобой горы свернем! – «Надо же, какая решительная: не побоялась строгой тетки, сдала билет, плюнула на работу! – он смотрел на нее, словно увидел впервые, был потрясен и восхищен. – И всё это ради того, чтобы получить пару уроков мастерства? Значит, я что-то значу для нее?»

  Он прекрасно знал, чем Наташа рискует: уволят по статье, потом нигде не возьмут на работу. Теперь он в ответе за нее: «Ее же беречь надо, лелеять, как цветок. Где были мои глаза? Как я этого не видел? Думал только об одном, как животное какое-то!.. Пусть всё идет, как идет. Учитель, так учитель. Лишь бы всё не испортить, лишь бы не оттолкнуть от себя!»

  Он настолько вошел в образ благородного рыцаря, что на минуточку забыл о своих планах, когда вез её за город на дачу. Девушки, более раскованные, чем Наталья, почти сразу соглашались на интим. От аскета Пьера, когда-то поразившего воображение красотки-натурщицы – не осталось и следа: он прыгал на всё, что движется. Чем вызывал неодобрение не только друзей-художников, но даже знакомых гинекологов, которые не раз предупреждали о «заразе», передающейся путем неразборчивых связей. Пьер сорвался с цепи, как они все решили в один голос – не осуждая, а сочувствуя и понимая: им казалось, что у него крыша поехала из-за прекрасной натурщицы, вот и пустился «во все тяжкие»! Мужчины обычно не осуждают друг друга, а вот случись подобное с женщиной – давно бы закидали камнями, обозвав разными неприличными словами. Мужчинам всё сходит с рук – им всё позволительно, даже полный разгул (или загул).

   Приманкой была обнаженка – картина поднимала его в глазах всех претенденток на незабываемую ночь. По тому же сценарию шло и «обольщение» Натальи. Он совершенно не ожидал, что что-то пойдет не так. Даже семнадцатилетние прыгали к нему в постель с большим удовольствием, а эта корчит из себя недотрогу?

   Но даже не мог разозлиться: она смотрела так доверчиво, с такой безоглядной верой в его благородство – что он бы перестал уважать самого себя... Конечно, досадовал – и попади хоть капля алкоголя, может, и потерял бы над собой контроль.

  К счастью, до алкоголя дело не дошло. Немного поразмыслив (над тарелкой борща), пришел к выводу, что девчушка никуда не денется: зацепил предстоящими уроками. Еще не вечер, как говорится.

  Но с каждым днем, с него словно спадала какая-то шелуха и отваливалась засохшая корка грязи: он начал возвращаться к жизни и к своим прежним идеалам и образу самого себя, которым гордился когда-то. Его идеалом был мужественный Мартин Иден. С каких же пор он превратился в неразборчивого Казанову? С тех пор, как написал обнаженку, в нем что-то перегорело и надломилось? Может, плотоядная улыбка обнаженки-Любы его развратила? Где он растерял свой аскетизм и моральные принципы?

  Он еще не стал прежним, за год много воды утекло. Не так просто вернуться к себе, внутри что-то сопротивляется и спорит, намекая на доступность девушки: сама пришла, так чего церемониться? Но он боролся с этими искушениями, как когда-то смог их победить, рисуя обнаженную натуру. Иногда он кидал взгляд на холст с обнаженкой – но она не была ему опорой: ее сладострастная губы и сверкающие глаза говорили о неутоленной страсти, и только о ней. Пьер даже подумал, не снять ли холст со стены, пока он занимается с ученицей рисунком.

  Наташа пила крепкий сладкий чай, грея ладони о горячую кружку: пока она добиралась до мастерской, немного замерзла – нос покраснел, а пальцы заледенели. Несмотря на то, что Одесса – теплый южный город, зима бывает пронизывающе ветреной и холодной.

  Пьер приготовил натюрморт – поставив на журнальный столик большой керамический горшок с каким-то растением, с зелеными широкими листьями-лапами. Наталья достала коробку Ленинградской акварели, прикрепила кнопками бумагу к планшету, и начала работать над натюрмортом.

  Пьер взялся за приготовление борща, решив, что обед им не помешает. Быстро и ловко срезая с картофелин кожуру, наблюдал, как работает юная художница. Сделав рисунок, она вскоре приступила к живописи. Ему понравилось, что она работала чистым цветом, почти не смешивая краски. Он сам не любил грязные серые тона в живописи.

  – Ты чеснок любишь? – неожиданно спросил художник. Наташа кивнула головой. – А я просто обожаю. Ни дня не могу без чеснока. Чеснок был священным растением в Египте, его ели только фараоны! – (Так ему говорил Потапов, а он всё знал о Египте. Правда или нет, кто знает?) – Надо обязательно есть чеснок, – продолжал Пьер, – для здоровья. У меня в Москве целое ведро чеснока: я без чеснока просто не могу! – ему явно хотелось приобщить её к своему образу жизни. – Ты рисуй, рисуй, не отвлекайся! Я тут такую вкуснятину готовлю, пальчики оближешь! Ты такого борща никогда не ела. Моя бабуля такой борщ варила, – прибавил он задумчиво. – Кстати, её тоже звали Наталья.

  Что-то щемящее захлестнуло душу. И слезы на глазах навернулись вовсе не от «злого лука», который он в тот момент резал: эта девушка, сама того не ведая, пробуждала в нем что-то самое лучшее, что спало в душе и никому не было нужно. Он еще не возродился полностью, но что-то в душе прояснилось и ожило: даже запел вполголоса арию Риголетто – трагическую, но красивую по мелодии и состоянию его существа.

  Наташа удивилась, услышав его глубокий баритон. «Он еще и поет?.. Так сколько же талантов у этого человека?»

  Жгучий лук резал глаза, слезы лились ручьем по щекам Пьера. Художник резал овощи, крошил капусту, вдыхал аромат чеснока – и ему казалось, что он вдруг обрел семью: его одиночество и скитальчество – закончились. Наконец-то, обрел тихую гавань. Окутало давно забытое ощущение тепла и покоя. Он никогда не хотел жениться: узы брака были для него западней: бежал от всего подобного, как от чумы!.. Но тут вдруг стало как-то легко и радостно от присутствия этой девушки: «Она не будет давить на психику – разделяет мою страсть к живописи, сама увлеченная фанатка. А не жениться ли мне? У нас получится отличный дуэт!»

  Ему нестерпимо захотелось, чтобы она была рядом с ним. Что бы ни делала, чем бы ни занималась – была рядом. Всегда. Каждую минуту. Днем и ночью. Пьер мечтательно закрыл глаза, представляя, как они вместе творят, ходят в гости к его друзьям – художникам и пианистам, вместе купаются зимой в море... Всё вместе! Где еще он найдет такого единомышленника? Она так смотрит на него, ловит каждое его слово!.. Сердце переполнилось нежностью. Он оторвался от кулинарии и своих грез, и заглянул в комнату: Наташа рисовала, забыв обо всем на свете. На листе бумаги уже вырисовывался натюрморт с цветком. Пьер довольно ухмыльнулся и пошел обратно на кухню, подвязавшись полотенцем вместо фартука – еще столько дел! Через некоторое время, он вытащил Наташу из-за мольберта:

  – Так, сначала обед, потом всё остальное! Идем обедать – я всё приготовил!

  В тарелках дымился аппетитно пахнущий, ярко-бордовый густой борщ. На столе стояла баночка со свежей сметаной, в тарелке – нарезанный ломтиками черный хлеб. К этому пиршеству художник добавил еще и чеснок: уплетая его за обе щеки, предлагал Наташе вкусить «священной еды фараонов». Девушка не ломалась,с большим аппетитом принялась за его стряпню. От чеснока тоже не отказалась, завоевав сердце Пьера окончательно и бесповоротно.

  Ощущение тепла и блаженства не покидало художника. Он всегда боялся быта, который его поработит, выпьет всю душу, погубит, как творца. Но сейчас ему нравились все эти бытовые мелочи – они, к его удивлению, не тяготили и были приятны. С ней ему хотелось всего. Может быть, и детей...

  С Любой они тоже жили под одной крышей. Он готовил и бегал в магазин, даже стирал ее нижнее белье. Но всё было как-то по-другому, совсем не так! Тогда он знал, точно знал – с Любой будущее невозможно: она достойна другой, лучшей жизни. Люба не смогла бы разделить с ним бедность, неудачи, и главное – его творчество. Да, она хотела быть с ним: хотела быть его рабыней, служанкой, любовницей – кем угодно!.. В то время у него были деньги, много денег. Возможно, она считала, что он успешный художник и сможет выполнять все её прихоти, одевать, как куклу. Люба – из другой оперы. Она могла стать шикарной любовницей, но не для жизни. В жизни не одни только праздники.

  «Для жизни надо выбирать таких серых мышек, как Наталья, – размышлял Пьер, наблюдая с каким аппетитом, она уплетает его борщ. – Хотя нет, её не назовешь «серой мышкой»: видел, как на нее заглядываются. В ней что-то есть притягательное. Притягивает взоры. Но чем? – прищурился, разглядывая её, как художник. – Ну да, аккуратный прямой носик, как греческий, правильные черты лица, что-то есть от Венеры...» Он любовался, как её ровные белые зубы разгрызают чеснок, как умильно она делает губами, поднося ложку ко рту. Ему хотелось сюсюкать с ней, словно с малым ребенком. Казалось, он теряет себя. Но ему нравилось быть таким – «это же только с ней, а она сама, как малое дитя!»

  Наташа снова вернулась к мольберту. Художнику не терпелось вмешаться, показать руку мастера, но он не спешил. К чему спешить? У них впереди вагон времени! Жаль, конечно, что у него нет «гипсов», но ничего, обойдутся. Что-нибудь придумает.

  «Обнаженка» висела на стене, но Пьер забыл о о своем шедевре, не сводя глаз с Натальи. Натурщица кисло улыбалась с холста, наблюдая за соперницей. Её глаза зло мерцали из глубины комнаты.

  Пьер убрал всё со стола, вымыл тарелки, и вернулся в комнату. Чай решили выпить позже, ближе к вечеру. Пьер сел за мольберт и начал показывать «высшую школу» акварели. Девушка изумленно наблюдала за новой, доселе невиданной техникой живописи: в ход пошли плоские жесткие кисти, вместо колонка. Он писал акварелью, словно маслом – густо, пастозно нанося краски и потом убирая полусухой кистью излишки. Натюрморт оживал на глазах, становился ярким и сочным. У Наташи дух захватило от этих превращений – ей казалось, что она никогда не сможет так смело писать, такому в художке не учили.

  День прошел не зря. Она, действительно, узнала что-то новое. И не просто новое – а потрясающее: целая революция в акварели! Наташа смотрела на Пьера, как на бога, спустившегося с Олимпа. А он радовался, видя её изумленные глаза: всё-таки удивил! Но повторит ли, поняла ли суть – пока не знал.

  Они пили чай. За окнами синел вечер. Пьер опять болтал без умолку, обо всем на свете. Его нисколько не удручало её молчание, потому что она слушала с огромным вниманием, в глазах сиял неподдельный интерес. С кем еще он смог бы так поговорить «по душам»? Друзья заняты собственными проблемами, любовницы считают его болтовню полным бредом и спешат прервать его словесные излияния поцелуями и объятиями.

  А она слушала! Внимала. Впитывала, как губка. И ему это невероятно льстило. В её глазах светился ум и любопытство. Люба была чертовски хороша собой, в её глазах можно было утонуть, как в горячем омуте. Но вот светился ли в них ум? Он не помнит. Если она и слушала его, то вполуха. На уме у нее было совершенно другое...

  В данный момент, ему и не нужен собеседник (откуда это «зеленое-молодое» может знать о жизни) – ему нужен слушатель, родственная душа. Чтобы его понимали с полуслова. И кажется... он нашел это в Наташе, сам того не ожидая. Хотя она утверждала, что у нее нет слуха, но между тем любила музыку Баха, Бетховена, Моцарта, Чайковского. Что бы он ни говорил – она кивала головой, ей всё было знакомо и известно. То, что она любит классику (в отличие от современных девиц), поражало больше всего. «Неужели, она – моя судьба?»

  Пьер влюблялся всё больше, хотя дал себе зарок держать дистанцию и не поддаваться эмоциям. Но что делать – если такое привлекательное создание находится так близко? Он терял голову с каждой минутой общения с ней, сознавая, что такую, как она, никогда не встретит. Будут умные или красивые, как Люба, но такую, именно такую – никогда не найдет. Впрочем, как и Любу – она тоже неповторима. Но с Любой даже сравнивать нельзя: она – просто другое!

  Все чувства смешались – и духовные, и физические. Хотелось столько всего создать, что человеческой жизни не хватит. Сначала ему казалось, что это он заряжает Наталью творческой силой и энергией, но оказалось – что от нее исходит, излучается что-то такое, что делает его Человеком и наполняет невиданной мощью. Хочется воспарить, взлететь над землей. Он сам себе казался великой ценностью во Вселенной, полубогом.

  За окнами быстро стемнело. Наташа засобиралась домой. Люба злорадно ухмылялась с холста, глядя на Пьера: «Ну что, не получилось? Уходит? Не смог затащить в постель? И не затащишь!» Пьер мысленно ответил натурщице: «Ничего, не переживай – всему свое время!»

  

Глава 15. Квазимода

---

  Наташа посмотрела на часы:

  – Да, я забыла сказать...Тетя хочет с вами познакомиться. – Она до сих пор называла его на «вы», не в силах переступить нечто и быть с ним на «ты». Тем самым устанавливая между ними дистанцию. – И еще... – Наташа собралась с духом, словно чувствуя, что Пьеру это может не понравиться: – я дала маме телеграмму. Она скоро приедет.

  У Пьера отвисла челюсть.

  – Что?.. Телеграмму? Зачем?.. – у него вырвался нервный смешок, а глаза комично округлились, изображая высшую степень недоумения и сарказма.

  – Ну, я ведь выхожу замуж. Вы мне сделали предложение.

  Пьеру хотелось смеяться и плакать. Вот так «наивная девчушка»!.. Ляпнул сгоряча, не думая, а она уже... приняла меры? Быка за рога? Далеко пойдет!

  Он стоял столбом и не мог ничего сообразить. Как так? Какое «замуж»?.. Да он только еще думает, не решил толком... А тогда – ну кровь забурлила, захотелось чего-то большего!.. Да он всем так говорит: обычная фраза, приглашающая в постель. А у них в Ленинграде – разве не так? Молодежь везде одинакова. Девиц современных он хорошо знает. А как еще сказать – «пошли займемся сексом»?.. Ну она с виду скромная – может, и не знает? Может, в самом деле, еще не пробовала? В Одессе – в семнадцать сами, кого хочешь, научат! А она не знает?.. В самом деле, такая наивная? Он с сомнением смотрел на Наталью. А она чувствовала себя неловко от его молчания: что-то не так сделала? Поторопилась? И теперь выглядит полной дурой?

  – Ах, да... Замуж!.. – растерянно пробормотал Пьер. Что еще сказать? Она поняла всё слишком серьезно. Смешно-не смешно, но теперь не отвертеться: вот и с теткой собралась знакомить, и мама мчится к доченьке, ну и дела! Он обнял её и прижал к себе.

  – Ну, если ты согласна за меня замуж... то я тоже! – кислая улыбка не сползала с его лица. – Ну что, поехали к вам домой? Тетка ждет?

  – Тетя Лиза, – поправила его Наташа. – Она хорошая, добрая. И она меня любит. Думаю, вы ей понравитесь.

  – Ага, – кивнул Пьер.

  Он прекрасно знал, что «понравитесь» – понятие расплывчатое. Он старше Наташи на двадцать лет (а говорил, что ему, как Христу, тридцать три!) – кому это понравится? Ни тетке, ни, тем более, её мамаше. Ну, и вляпался! По самые уши!.. Бегал бы к соседке «за здоровьем», и горя не знал. Никаких проблем. Зрелая умная женщина. Никаких обязательств. А тут – с бухты-барахты, как снег на голову – матери телеграмму отбухала! Хоть бы заранее предупредила!.. Даже не спросила – надо, не надо!.. И что теперь делать? Художник поежился.

   Трамвай быстро домчал их до Наташиного дома, а Пьер еще не успел приготовить речь: что сказать родственнице о своих планах относительно Наташи? Может, просто назваться «учителем» и снять с себя всю ответственность?.. Так она ведь прямым текстом всех огорошила – «выхожу замуж!» Вот мамаша и мчится, со всех ног – знакомиться с будущим зятем! У Пьера мурашки побежали по спине.

  – Чего же ты со мной не посоветовалась? – выдавил он из себя, когда они уже поднимались по лестнице, на третий этаж. – Может, рано еще?.. – он оттягивал минуты предстоящей казни.

  Наташа удивленно на него посмотрела – ей не нравилось его смятение. Да, кажется, она слишком поспешила. Что-то он не особо рад, что её мама приедет. Уже передумал? Или вообще... не думал? Это были только слова и ничего более? Пустая болтовня? А она, как наивная дурочка, поверила, что он её любит, хочет жениться, жить без нее не может? А, оказывается...

  – Ну-у... не то, чтобы я говорил неправду... – художник замялся, – просто всё так быстро! – он улыбнулся. – Я не ожидал...как бы...

  – То есть... вы не хотите на мне жениться? – глупее ситуации было не придумать. Но Наташа решила поставить все точки над «и». Зачем она собирается знакомить его с тетей, если он просто пошутил, сболтнул, не подумав?

  Бам-ц!.. Пьера словно стукнули по голове. Он что – дурак? Сам лезет в эту петлю, от которой всю жизнь бегал?.. Но Наталья – так хороша, свежа, юна!.. Ну, никак не дашь ей девятнадцать! Ну, шестнадцать... Девочка-цветочек! И потом – он ведь влюбился без памяти. Так куда теперь бежать? Иди, Пьер, иди! И не останавливайся!.. Может, всё обойдется. Может, до загса и не дойдешь, цветочек сорвать успеешь!.. Его глаза лукаво блеснули. Хотя это было не очень убедительное утешение – но куда деваться? Там, за дверью, его ждала суровая тетка-мегера, которая перегрызет горло любому – за свою племянницу. Пьер словно всходил на костер, который ему заботливо разложила инквизиторша Наталья. Что ж делать? Надо идти!

  Но Наташа еще не услышала от него ответ. А она была девушка настойчивая.

  – Пьер, я не поняла...

  – Ах, да... извини, задумался! – улыбнулся художник. – Да, конечно. Я тебя люблю!

  Ему показалось, что этот расплывчатый ответ – самый безопасный и ни к чему не обязывает. Люблю и люблю. А там видно будет.

  Тетя встретила их холодно. Пьер, с первого же взгляда, ей не понравился. И она ничуть не скрывала своих эмоций. Познакомились. Но глаз у тети – как рентген. Пьеру стало не по себе. Раскусила, как орех.

  О чем тут говорить? Из вежливости, тетя предложила чаю – но художник отказался, сославшись на дела. Захотелось поскорее улизнуть из этой квартиры и подальше от проницательных глаз Наташиной родственницы.

  Наташа была в недоумении – тетя даже не стала ни о чем расспрашивать её жениха. Типа, с матерью потом поговорите. И это всё?.. Хотя по её лицу она поняла, что тетя Лиза не в восторге от выбора племянницы.

  – Что это за квазимода?! – накинулась она на Наташу, как только дверь за Пьером захлопнулась. – Ничего лучше не нашла?.. Я думала, что это нормальный художник, а этот на сектанта похож, волосы до плеч... фу!.. – тетя сморщила нос. Она была в шоке от выбора Натальи.

  Девушка не стала спорить и что-то доказывать. Мама приедет – и разговор будет другой. А это разминка. Хотела увидеть Пьера – увидела. А её мнение не так и важно. Главное, что скажет мама. Тетка всегда всем недовольна!

  Конечно, в какой-то мере, тетя Лиза права – да, не красавец. Но и не «урод». Это она сгустила краски. Главное, что он – гениальный художник! Гений во всем. Он пишет лучше Святослава Рериха! У него живые портреты!.. А обнаженка чего стоит! И при чем тут внешность, вообще?..

  – «Свободный художник»! – гремела тетя на всю коммуналку. – Да он же – не работает нигде! Тунеядец!..

  Наташа немного повозмущалась, но ссориться с тетей не стала. Ну, и что – что он тете не понравился? А кто ей вообще нравится?

  ***

  Пьер вышел из квартиры – слегка ошарашенный. Тетка, конечно, красавица. Сразу видно – мужиками крутила, как хотела. За сорок – но просто обалденная красавица! Глаза – зеленые, черные ресницы и брови, аристократический нос, белая кожа. Фигура тоже ничего... Но Наташа на нее вообще не похожа. Наверное, в маму пошла. А тетя – просто царица!.. Ну, да, не понравился. Как будто, он шаромыжник какой-то!.. А он – Художник! Талант! Наташа его больше понимает!.. и вообще – ему не на тетке жениться!

  Пьер чуть не рассмеялся во весь голос. Выйдя из подъезда, взглянул на балкон – Наташи там не было. Не вышла, не помахала ему рукой. Наверное, ругается с тетей, доказывая, что её «жених» – лучше всех? Или как? Или тетка для нее – авторитет? Может, больше не захочет его видеть?

  Этот поворот событий – его озадачил. Хотел просто «приударить» за симпатичной, смазливой мордашкой – а она... как обухом по голове. Как будто бы это ОНА ему предложение сделала. Да еще вот таким необычным способом – загнала в угол и поставила перед фактом. «Мама приезжает!»

  Ему хотелось смеяться над самим собой. Надо же – как его ловко окрутили! Столько баб пыталось – и не поймали в сети. А она – одним пальчиком, и он в западне! И как выкрутиться не знаешь. «Да-а... семейка еще та! – размышлял Пьер, трясясь в полупустом трамвае. – Как ловко взяли в оборот. Может, хотят прикрыть её «позор» – нагуляла там в Питере... может, беременная уже? А корчит из себя скромницу и святошу?.. спектакль, чистой воды – спектакль!» Пьер скрипнул зубами. Конечно, он не будет встречаться с матерью Наташи. Еще чего! Делают из него дурака?!

  Доехав до Французского бульвара, и выскочив на своей остановке – помчался к морю, остужать разгоряченные нервы. Лишь после купания в ледяной воде – пришел в себя и, наконец-то, смог здраво рассуждать. И чего психанул? Ведь еще ничего не произошло. Да, он не может взять свои слова обратно – и, действительно, просил Наталью стать его женой. Она поняла всё буквально. (Наивная девчушка!) Но зачем из этого делать трагедию? Пьер уже весело улыбался и посмеивался над собой. У него есть одно веское оправдание – он творческая личность, а поэтому и воспринимает некоторые вещи... неадекватно. Вдруг заподозрил Наташу в каком-то коварстве! Прям Отелло!.. хоть сейчас на сцену – душить Дездемону. С чего он вообразил, что его «охомутали»? просто девочка – маменькина дочка, без мамы ни шагу. Вот и поспешила! Всё объяснимо. И ничего в этом нет коварного и подлого. И зачем ей был бы нужен Пьер – если она «нагулялась» в Питере? Нашла бы кого побогаче, чем нищий художник. Как прошипела её тетка, услышав, что он не работает, «свободный художник»: «Тунеядец!» И этим всё сказано. Его не примут в этой семье – он «не ко двору». Хотя другие «тещи» в Одессе – с удовольствием выдали бы за него свое ненаглядное чадо. Но он сам не хотел. А хочет ли здесь? Он пока еще не понял...

  Наташа запала ему в душу – но не настолько же, чтобы «идти под венец»!.. Да, талантливая девочка, смазливая мордашка. Ну и что?.. ей далеко до Любы!.. Может, лет через десять созреет, расцветет – и Любу за пояс заткнет. Но ему сколько тогда будет? Под пятьдесят? И он будет ревновать свою красавицу-жену к каждому фонарному столбу?.. Правда, из столь юного создания можно было бы вылепить то, что ему удобно – послушную, покорную по всем...чтобы молилась на него. Тогда еще можно... Может, из нее и получится хорошая жена?

  Зайдя в домик и включив свет – он первым делом посмотрел на «обнаженку» – что она-то скажет?.. Но Люба только хищно улыбалась. «Ты рада? Я ведь могу и жениться!» – сказал он вслух. «Ну и что? – мерцали с полотна её глаза. – Да хоть десять раз женись! Ты будешь любить только меня!.. Ха-ха!.. разве не так?» – и она вызывающе белела грудью, выставляя её напоказ.

  – Да, ты права! – вздохнул художник, не сводя с нее глаз. Разговаривать вслух с картиной глупо. Это было бы последней стадией шизофрении. Хотя врачи и так считали его шизофреником – из-за множества его талантов. Нормальный человек просто свихнется. Гений или шизофреник? Грань почти неразличима. А может, её и нет!

  Он знал только одно – он никогда не расстанется со своим шедевром. Ну, если только какой-нибудь иностранец купит за миллион долларов. За миллион – может и расстанется.

  По сути, она и была его женой – не Люба, а «обнаженка», потому что всегда была с ним. Ею восхищались и друзья, и враги. Он гордился ею и без стеснения всем показывал. Единственное, что она не могла приготовить ему обед и ужин. И он не мог вкусить с ней радостей плоти. В какой-то мере, «радости» были доступны, но он считал этот метод не вполне здоровым. Разрядка должна была быть полноценной, с настоящей женщиной. Друзья советовали найти девственницу, а не этих «прости господи», от которых можно подцепить любую заразу. Вот и нашел – чистую, хорошую девушку. Как они советовали. Даже не искал, просто судьба. Нет ничего случайного. Она и встретилась не случайно – именно такая, какая ему нужна.

  Он уже и не мечтал: видел вокруг столько доступного и развратного, что потерял всякую надежду. И вот – не огранённый алмаз. Шлифуй сам. И получишь свой собственный бриллиант, который будет радовать только тебя, принадлежать только тебе!.. Люба была из той породы, которая хочет нравиться многим – ей льстило мужское внимание. До измены один шаг. А Наталья не смотрит по сторонам, не ловит ничьих взглядов. Сама скромность. Стеснительная какая-то, что редкость.

  Пьер смотрел на «обнаженку», представляя Наталью – с такой же грудью, бедрами... Она будет принадлежать только ему!

  – Да уж... размечтался! – пробормотал он, укладываясь спать. – Тебя тетка на порог не пустит! А мамочка с лестницы спустит. И будет тебе... отрада очей!

  Всё происходило стремительно. Пьер только позвонил, чтобы узнать, как там Наташа, как настроение тети – и услышал короткое «приходи, мама приехала!» У него душа ушла в пятки. Но он же не трус! Раз зовут – надо идти. К тому же интересно взглянуть на маму Наташи – как говорят: хочешь узнать, какой будет твоя жена в будущем – посмотри на её мать. Да и потом – что они могут сделать? Потащить в загс?.. В любой момент улизнет. Потому, что никому ничего не обязан!

  Напевая арию из «Риголетто», Пьер вспорхнул по ступенькам на третий этаж и уверенно нажал на кнопку звонка. Внутри квартиры слышались громкие возгласы, смех. Открыла Наташа. Лицо спокойное и непроницаемое. Как будто соседу открыла, а не своему жениху.

  – Вас уже ждут, – произнесла она певучим голоском, который так умилял Пьера.

  Художник ощутил легкое волнение. Хотя чего волноваться? Просто пришел. Позвали и пришел. А что они там навоображали – их проблемы. Ну, и Наташа сделала из мухи слона. Не обязан жениться. Он – свободный художник и точка. И на этом будет стоять. Всё было настолько нелепо, что внутри себя он смеялся гомерическим хохотом и кривлялся, показывая всем язык. Попал, так попал! «Мама приехала!» – вот уж снег на его голову! Вернее, бетонная плита, которая его вот-вот раздавит!

  Приободрившись, Пьер вошел в комнату. Взгляд сразу упал на миловидную блондинку с карими глазами и крупными чертами лица. Наташа не похожа на маму. Только глазами. Женственная, с красивой фигурой зрелой женщины под сорок. «Вот так да! – удивился Пьер, обнаружив такую соблазнительную тещу. – Я бы лучше на маме женился! Она мне точно подходит!» Ему показалось, что он тоже понравился Наташиной маме – хотя она и выглядела строгой, в соответствии с ситуацией.

  Наташа сидела на диване, поджав ноги и выпрямив спину. Пьер восхищенным взглядом окинул её стройную фигурку и сказал матери, не подумав, что его слова могут кого-то покоробить или возмутить:

  – Вы только посмотрите, какая она хорошенькая! – он чуть не облизнулся, созерцая изгибы Наташиного тела. Даже не заметил, как нахмурилась её мать, словно он сказал что-то ужасно неприличное.

  – Наташа, сходи за молоком! Возьми бидончик! – строгим голосом, не терпящим возражений, приказала она дочери.

  Девушка, огорченно вздохнув, направилась к двери. О чем мама будет говорить с Пьером? Что за допрос вообще? Что за тайны Мадридского двора – почему от нее что-то скрывают?

  Но мама и не собиралась что-либо утаивать от дочери. Просто хотела от Пьера полной откровенности, а при Наташе он вряд ли станет рассказывать о своих похождениях.

  Да, это было похоже на допрос. На допрос с пристрастием. Потому что этот человек собирался стать мужем её единственной дочери. И ей важно знать – в чьи руки она отдает свою Наташу, и сделает ли он её счастливой или несчастной.

  Первое, что спросила у него мама – паспорт. Штампа о браке нет. Но дата рождения... Ага, первая ложь – старше Наташи на двадцать лет? Увиливать нет смысла. Пришлось признаться. Да, ему тридцать девять, и что? Для мужчины возраст не важен. Он еще многие годы будет настоящим мужчиной. Тем более, купается в холодной воде, морж. В отличной физической форме. Пьер самодовольно усмехнулся. Мама окинула его взглядом и согласилась – да, пожалуй, это не главное.

  – А как насчет женщин?.. Наташа наивно полагает, что ты такой аскет, что у тебя не было женщин. Но мы-то взрослые люди. Так как?

  Пьер под её пристальным взглядом сознался и в этом. Сказал ли он о красавице-Любе – история умалчивает. Было ли между ними – не было... К тому же, мама не видела ту самую «обнаженку». Потому и вопросов на её счет – у нее не могло быть.

  Что сказал Пьер на её прямой вопрос? Да, женщины были. Он ведь мужчина. Возможно, он хотел выглядеть в её глазах этаким мачо. Возможно, даже кокетничал с Наташиной мамой, чтобы вызвать у нее женский интерес. Ведь вполне можно и переиграть, сменив дочь на маму. Почему бы и нет? Ведь мама – по возрасту – ему идеально подходит. К тому же, умная и понимающая. В её глазах он не читал того брезгливого отвращения и презрения, которые были в глазах Наташиной тети. Эта женщина смотрела на него с интересом. Может, не с глубокой симпатией – но пыталась его понять. А это уже был шанс, чтобы начать флиртовать и ухаживать.

  Хотя Наташа и вернулась слишком быстро – они все-таки успели обо всем переговорить. Не осталось никаких белых пятен. Мама узнала всё, что хотела узнать о Наташином женихе. Пьер ушел довольный и какой-то воодушевленный.

   Теперь пришло время поговорить матери с дочерью. И разговор предстоял нелегкий. Ведь было очевидно, что Наташа не влюблена, но почему-то решила выйти замуж за этого странного художника.

  Она была согласна с сестрой – Наташа слишком спешит. Нет ли более веской причины? Может, она беременна? Но дочь отрицала – так как между ними ничего не было. Еще смущало, что она знает этого человека всего несколько дней.

  

Глава 16. Семейный совет

---

  Мама была настроена отговорить Наташу от замужества. Не понравился взгляд Пьера – солгал про возраст, изворачивается как уж на сковородке. Глаза бегают. Нет определенной работы – что такое «свободный художник»? Есть такая запись в Трудовой книжке? Как он собирается обеспечивать семью?

  Ей, как женщине, льстили его комплименты и красноречивые взгляды, но, как матери – его заигрывания оскорбили и насторожили: «не будет ли он изменять Наташе, гуляя налево и направо?» Ей не хотелось, чтобы её дочь страдала от этого ловеласа.

  Она не дала Пьеру точного ответа – его участь будет решена в ближайшие дни, на семейном совете. Надо еще поговорить с Наташей. Еще она заметила, что художник – еще тот ловелас. И, кажется, запал на «тещу». В его речи проскальзывали намеки, которые её слегка покоробили. За кого же собралась замуж её дочь? Хорошо ли она знает этого человека? Судя по откровенному разговору – нет. Наташа и понятия не имеет – с кем имеет дело. Возможно, что он даже настроен против социализма и государства. Весьма опасная личность. Но как открыть глаза Наташе?.. Мама, зная её характер, сомневалась: упрямая как осел!

  Хотя мама всё поняла про Наташиного суженого – но откровенничать с Наташей по этому поводу пока не спешила, как та ни крутилась вокруг мамы, желая знать мнение самого дорогого для нее человека.

  Она приехала всего на пару дней и еще не пришла в себя после утомительного, долгого перелета из Магадана в Москву, с пересадкой в Одессу. Половина суток в пути! Как она еще на ногах держится?.. С сестрой она кое-что обсудила на кухне, когда Наташа легла спать.

  А что же Наташа?.. Ей было не по себе. У нее было чувство вины, что она вот так, с бухты-барахты, вызвала маму, сорвала с работы, заставила срочно прилететь. А так ли важна причина? И выходит ли она замуж – тоже как-то непонятно. Пьер тоже ведет себя странно – как будто и не он говорил «будь моей женой». Словно она загнала его в тупик – и он вынужден играть эту роль.

  Зачем она, вообще, заварила эту кашу? Мама примчалась, потому что подумала, что она беременна!.. Глупо получилось. И так ли ей хочется выходить замуж? Вдруг мама скажет – «идите в загс!»?.. Единственное, что утешало во всей этой ситуации – увидела маму. Два года не виделись. Соскучилась!

  С самого утра, едва Наташа умылась и поставила чайник на газ – позвонил Пьер. Узнать, как дела и как обстановка. Признался, что боится, что маме не понравился.

  Но она сама ничего не знала. Что сказать? В это время из комнаты вышла мама, и Наталья быстро прервала разговор.

  – Пьер, что ли? – усмехнулась мама. – С утра пораньше?

  Единственное, в чем мама видела плюс у этого «жениха» – жилплощадь в Москве. Остальное... сплошные минусы. А Наташа – доверчивая дурочка, которая лезет в пасть крокодилу. Кто этот художник? Что он делает в Одессе? Подозрительная личность. И надо серьёзно поговорить с дочерью, пока дело не зашло слишком далеко. Сегодня же будет семейный совет.

  – Ты хотела знать мое мнение? – начала мама, когда они собрались все вместе в их большой комнате. – Так вот... ты уже взрослая, с тобой можно говорить откровенно. Так?

  У Наташи мурашки побежали по спине: сейчас начнут рассказывать про взрослую интимную жизнь! А оно ей надо?

  Мама собиралась с духом – как преподать этому желторотому цыпленку обычные житейские премудрости. Ведь о мужчинах ничего не знает.

  Тетя Лиза сидела в кресле и осуждающе смотрела на племянницу. Ничего хорошего ждать не приходилось. Пьер им не понравился. А что еще она ожидала?.. Наташа скрестила руки на груди, готовясь к атаке родственников на её художника.

  – Если честно, то мне не нравится твой выбор, – продолжила мама. – Конечно, тебе уже девятнадцать и ты вправе...встречаться. Но зачем сразу выходить замуж?.. он ведь старше тебя и намного! – (она внимательно посмотрела на дочь: стоит ли ей раскрывать эту ужасную правду, что её избранник старше её на целых двадцать лет? то есть в отцы ей годится? Или сама потом узнает?) – Ты уверена, что он тебе нужен?

  – Да, уверена, – твердо произнесла Наташа, понимая, что у мамы это не последний аргумент. – Я хочу за него замуж. Потому что ни с кем другим... не смогу.

  Ей казалось, что она высказалась яснее ясного. Но для мамы это было непонятно.

  – Но ты ведь его не любишь. Встретишь потом хорошего парня...

  – Где встречу? Когда?! – вскипела вдруг Наташа. – Я в Ленинграде совсем одна! И никому не нужна!

  Ее нервы были на пределе. Ей хотелось выскочить из комнаты и не разговаривать на эту тему.

  – Так, упокойся. И без истерик, пожалуйста, – ледяным тоном произнесла мама. – Ты меня зачем вызвала? Чтобы узнать мое мнение и чтобы мы решили? Так выслушай нас. Мы тебе желаем только добра. А ты жизни не знаешь. И про Пьера этого ничего не знаешь. Ты знаешь, что у него были женщины?

  – Не было у него никого. Он один. И всегда был один! Мама, о чем ты говоришь?

  – О том, что у него были женщины. А ты – просто наивная дурочка.

  Нет, Наташа не хотела в это верить. Пьер – аскет, он сам об этом говорил. И у него не было женщин. Он так сказал. Или он её обманывал?

  Мама вздохнула, переглянулась с тетей Лизой. Ну что с нее взять? Идеалистка! Напридумывала себе что-то.

  – И потом...Он ведь не работает.

  – Он – свободный художник. И это не преступление. Он рисует и продает картины! И он потом поедет в Москву. Здесь у него была выставка.

  – Ну да, он мне тоже так говорил, – кивнула мама. – Но он – тунеядец. И не собирается нигде работать. Смотри трезво на жизнь, хватит витать в облаках.

  – Я и смотрю трезво! – упорствовала Наташа. – Он – единственный, за кого я выйду замуж. И он – Художник!.. мне больше никто не нужен.

  – Тебе так кажется... – мягко заметила мама. – Вокруг столько симпатичных ребят. Ты просто ни с кем еще не встречалась. Вот и порешь горячку! Зачем так спешить?

  Тетя одобрительно кивнула. Наташа нахмурилась. Её хотят переубедить? Кому нужны эти желторотые пацаны? Что они знают о жизни? Она и не хочет с ними встречаться. А Пьер – умный, опытный. А главное – любит её! Он взрослый и не будет врать. В отличие от этих «желторотиков».

  – Нет, я всё решила. Он мне нужен. И он меня любит. С другим я не смогу быть...

  – Ну почему же? – удивилась мама. – Почему не сможешь? Ты ведь не любишь Пьера!.. Подожди немного и встретишь того, в кого влюбишься. Всё будет по любви...

  «Ага, конечно,– скривилась Наташа. – Была уже влюблена. И что, где мой принц? Да никто на меня и не смотрит! Да, я люблю и страдаю – и все это без взаимности! Нет уж, хватит. Настрадалась! Больше не хочу. Пусть меня любят и по мне страдают!»

  Но вслух этого не сказала. А то начнут докапываться – кто да как... да в кого ты была влюблена, да почему он тебя не оценил? Все было и прошло. Осталось в Ленинграде. И сейчас у нее начнется новая жизнь. Конечно, жаль, что мама не на её стороне – и они держат осаду вдвоем с теткой. Что ж, не привыкать.

  – И я ей то же самое говорила! – вступила в разговор тетя Лиза. – Зачем ей этот квазимода? Столько шикарных парнишек, моряков в Одессе! Нет, нашла!.. – она уже кипела от возмущения. – С бородой, неухоженный, неопрятный. Где ты такого откопала?.. Такая милая девочка, цветочек. Да на тебя молиться надо! Куда ты спешишь?!..

  Речь у нее была сумбурная и эмоциональная. Мама сделала ей знак – «потише, а то будет хуже!»

  Они стали её расхваливать и увещевать «погулять», осмотреться, повстречаться с каким-нибудь парнем. Но Наталья упорно твердила: Пьер – её избранник.

  – Вообще-то, он учит меня рисовать и готовит к экзаменам! – заметила Наташа, желая сменить тему на более практичную.

  Мама подхватила эту идею:

  – Вот пусть и учит! А зачем замуж сразу? Время покажет. Через год поймешь – нужен ли тебе Пьер.

  – Год?! – удивилась Наташа. – Чего год ждать?

  – Ну, это мое последнее слово. Встречайтесь год – а там будет видно. А пока – пусть занимается с тобой, готовит в институт. Будет учителем.

  Наташа с сомнением смотрела на мать – через год, если она не выйдет сейчас замуж – ничего уже не будет. Пьер уйдет к другой. И у нее больше не будет такой любви (то есть его любви). Она боялась потерять художника.

  Конечно, откуда им было понять её мысли. Она ведь говорила им только часть того, что было у нее на душе. Да, пыталась – но они не поняли. Так чего распыляться?.. Их интересует только материальная сторона – кем работает, где, сколько получает. Хотя мама и согласилась, что художники много зарабатывают, но он ведь «художник»! А это – легкомысленные люди. Будет нервы трепать Наташе.

  Да, мама сказала свое веское слово. Никаких замужеств – пусть только занимается с Наташей, готовит в вуз. Через год – будет видно. За год она его узнает и примет свое решение обоснованно, а не так, в горячке.

  А чтобы остаться в Одессе – надо закончить все дела в Ленинграде: уволиться, забрать трудовую книжку, и свои вещи из общежития.

  Мама и тетя втайне надеялись, что Наташу заставят отрабатывать положенные две недели, а за это время – мало ли! – она передумает возвращаться в Одессу. Вдруг как раз и встретит своего настоящего суженого. Ведь жизнь такая непредсказуемая!

  Все решили, всё обсудили. Наташе надо немедленно собираться в дорогу. Правда, мама всё же была немного обижена – «Зачем я приехала в такую даль, если она все равно осталась при своем мнении?!» Она вообще не понимала свою дочь и её интерес к этому странному типу, который, как она утверждала, невероятно талантливый и что ей невероятно повезло его встретить. На этом весь «интерес» и заканчивался. Мама понимала, что таким образом – можно только дружить, но не обязательно жениться.

  Мама надеялась на благоразумие дочери и что её воспитали «правильно». То, что она нашла какого-то хиппи-тунеядца – не особо радовало, но всё же он не просто проходимец, а художник и у него московская прописка. Как бы то ни было – но вдруг их девочка будет жить в Москве?.. А пока – надо годик подождать. То есть – с помощью Пьера она поступит в институт, будет учиться.

  Более-менее успокоенная, мама уехала обратно в Магадан. А Наташе взяли билет на поезд. Через два дня она была уже в Ленинграде.

  О чем думала Наташа, пока ехала в Ленинград? Что чувствовала? Вернется ли она в Одессу? Ведь издали всё видится в другом свете. Быть может, родные на это и надеялись – что её «дурь» быстро улетучится, как только она окажется за сотни километров от Пьера?

  Нашлось ли у нее время проанализировать ситуацию под стук колес? Ведь мама с тетей дали ей шанс – остаться в ею любимом городе, продолжать жить в рабочем общежитии (без всяких перспектив). Но... Наташа уже всё решила, у нее не возникало сомнений: она выходит замуж и точка!

Униженный и оскорбленный

  Отказался ли Пьер от своей фикс-идеи заполучить Наташу в жены (или любовницы)? И на что он надеялся? что Наташа сама (рано или поздно) кинется ему на шею, как когда-то Люба? Или ему просто нравилось быть учителем талантливой девушки и гордиться её успехами?

  Если честно, даже не надеялся, что она вернется: кто променяет Москву или Питер – на Одессу? Это ведь две главные столицы Союза – там столько возможностей! Пьер решил, что больше никогда не увидит Наташу. Прекрасно знал, как могут обработать наивную девочку её родственники. Не верил даже в чудо.

  Не зря приехала мама. Конечно, запудрили Наташе мозги – внушили, что они не пара. Кому нужен нищий художник? Даже гениальный, даже с московской пропиской!.. Хотя ему эта прописка и на фиг не нужна. Сбежал из Москвы, потому что ненавидел эту бестолковую суету и городской шум. Да и соседи подмосковного домика – невзлюбили «хохла» и он умчался на любимую Украину. В родном городе делать было нечего – и он уехал в Одессу, которая гостеприимно распахнула свои теплые объятия. В Одессе он почувствовал себя нужным, талантливым, всеми любимым. В Москву и не собирался возвращаться. Ни за какие коврижки!.. Там у него даже отопления нет: печку сломал – занимала много места, обогреваться зимой нечем.

  Если он порой и щеголял московской пропиской – только для того, чтобы понравиться тщеславным одесситкам. Вот, мол, москвич. Это было хорошим прикрытием – в любой момент можно уехать в Москву (или сказать, что уезжает). Ну и туристом быть удобно: милиция, посмотрев паспорт, не задерживала – кто будет цепляться к отдыхающему? Советский гражданин имеет право на отдых. А сколько он тут будет отдыхать – в законе не прописано. Ну и – свободный художник. Хотя Наташина тетя и обозвала его «тунеядцем», но на художников это не распространялось. Они могли не работать. Творческая интеллигенция имела свои привилегии и преимущества. Творите, дорогие граждане, на благо социалистического строя!

  Правда, тете Лизе чихать на правила, придуманные для себя Пьером – она не видела в нем ничего «гениального» и творческого (тем более, интеллигентного), потому в её глазах он был просто тунеядцем и лодырем.

  Но Пьер творил. Объездил все республики Средней Азии – оформляя Дворцы культуры росписями в духе советского реализма. Он работал и его труд хорошо оплачивался. Заключались договора с художником, но в трудовой книжке об этом не было ни слова. Но такие простые обыватели, как Наташины родственники – понятия не имели, что «свободному художнику» не обязательно стоять у станка или браться за метлу. Пьер был оскорблен, что его не оценили по достоинству, нацепив ярлык тунеядца! За что?.. Он такой работяга – что они в жизни не видели! По ночам работает, сутками! И кто видит?

  

  Он был обозлен и даже рассержен. С таким отношением к себе – столкнулся впервые, и его это уязвило. В Одессе его любят и ценят, как незаурядную личность: все зовут в гости, он купается во всеобщем обожании. Его любят женщины. У него много друзей. А человек богат именно друзьями!

  «Может, я просто запустил себя? – недоумевал Пьер, разглядывая свою физиономию в зеркале. – Может, сбрить эту страшную бороду? Она меня старит?» Но своей фигурой остался доволен – придраться не к чему: мужчина в расцвете лет, литое тело, сильные мышцы. Он в отличной форме – постоянно делает стойку на руках перед тем, как прыгнуть с пирса в ледяную воду. В любую погоду купается – зимой и летом. Так чем он не угодил Наташиным родственникам? Почему отнеслись к нему с таким недоверием? Кто вообще достоин их Наташеньки?

  Он настолько был поглощен собственными обидами – что совершенно не думал о чувствах самой Наташи. Она мелькнула перед ним, как прекрасное видение, на несколько дней – и безвозвратно исчезла. Надо жить дальше. Мелькнула и мелькнула. А жизнь продолжается. Снова стал навещать друзей и подруг. Заглянул и к давней знакомой – Белле, богатой вдовушке, вполне молодой и в самом соку. Белла предлагала фиктивный брак, чтобы вместе уехать в Израиль и вывезти всё свое добро и антиквариат. Но Пьер пока не решался, его пугал сам звук слова Брак. Жениться, пусть даже и фиктивно? Брр. Но надо подумать...

  Раз ему не суждено быть с Натальей – может, снова обратить свои взоры на Запад? «Сделать ноги» из этой страны? Что его ждет – жалкое прозябание?.. Он ощутил это всей кожей, когда проходил «допрос с пристрастием» у Наташиной мамы. Лучше быть богатым, чем бедным – тогда к тебе и уважения больше. Никто не будет смотреть с таким презрением – «тунеядец»!.. А был бы американцем – так совсем другое отношение: «Ах, Пьер, да вы – иностранец! Добро пожаловать в нашу семью!»

  Пьер так размечтался на эту тему, что чуть не врезался в столб. Он как раз шел к «англичанину» – договориться об уроках английского.

  Англичанин встретил его приветливо. Пьеру он напоминал английского лорда – высокий рост, осанка, гордый профиль. Жена «лорда» была дружелюбна – пригласила пить чай. Никто не смотрел на него, как на «отброса общества». Все видели в нем талант! Пьер до сих пор не мог успокоиться – Наташины родственнички задели его самолюбие и все глубины творческой натуры. Униженный и оскорбленный. Таким он себя чувствовал. Поэтому ему очень льстило внимание столь образованных и уважаемых людей.

  Пьер был счастлив. Вышел окрыленный. Впереди сияла новая жизнь. Он был теперь уверен, что все закрытые двери распахнутся. Его мечта уехать на Запад – осуществится в скором будущем. Что там Наташа? У него будет сотни таких Наташ, в Америке! Прославится, станет знаменит. Вот тогда и увидят, какой он «тунеядец»!

  

  

   Продолжение–Часть 3. НОВАЯ ЖИЗНЬ