Молчаньем истерзанных струн триста лет нам звенит гранит
Чеpный Пес Петеpбуpг, время сжалось луною,
И твой старый хозяин сыграл на трубе.
Вы молчите вдвоем, вспоминая иное
Расположение волн на Неве.
Ю. Ю. Шевчук
Болдинский ветер
***
Расстроеный рояль, в пальцы вросли кольца,
Пепел вальсов, ворох чертежей дворцов.
На стенах черным знаки солнца
Да шорох хриплых голосов чтецов.
Они не знают новых эпопей,
Они читают только эпиграммы.
Они - в тени динистии царей.
Я - дикорацией мольеровской затертой драмы.
Весенний верный дождь - как ксилофоном,
Прогинившим зановесом век на Цербера усталый взгляд.
И ветер старым фельетоном,
И листьев прошлой осени парад.
***
Болдинский ветер принес плач Сальери.
Строфы листвой оседают на стол.
Век старой петлей повис в Англитере.
У меня за спиной подожгли частокол.
Плеск ржавой Невы - старушечьим стоном.
Дыханье коней, перекрашенных в медь.
А слово в устах - отсыревшим патроном.
Поэты боятся на берег смотреть.
Им не интересен ваятель-гранит,
Они поджигают поэмы "Двенадцать",
Ворчат, что огонь их не жаром горит.
...И я ухожу в ночь Семеновским плацем.
...на руки перекрестки...
***
Театр гореть начинает с кулис.
Доски крестом - подмостки.
Дым слепит очи актрис. -
Им тоже - на руки перекрестки.
Им тоже - пламя жар,
И им в уста - Шекспира строки,
Как умирающему - дар,
Как ветхим временам - пророки.
Перед глазами - пустой зал.
В бокалах - бутафорское вино.
Актеры продолжают бал
Под звук нагроможденья нот.
Слова последних строф им в горле комом:
Пожар - нагроможденье мизансцен,
Но в ноту монолог последний - стоном
О камень театральных сцен.
***
Черный пес Петербург - ночь стоит у причала.
Скоро в путь, я не в силах судьбу отыграть.
В этой темной воде отражение начала
Вижу я, и как он не хочу умирать.
Ю. Ю. Шевчук
Лицедей выпьет чашу до дна,
Изъест черты лица его грим.
Ему равна лишь петербургская стена,
У подножья которой варварский Рим.
Ржаньем медных коней
Ветер-дым над Невой.
Камни царских костей...
Шут, ты песен не пой,
Слушай шорох времен
Да плач вешней воды.
Видел суть похорон!
И как рвутся кнуты!
Знай, что нет площадей,
Где был ты весь живой.
Знай, убитых царей
Стережет не конвой.
Слышишь, воды в Неве
Снова шепчут стихи,
Снова их не поймет
Старый верный гранит,
Снова будет прохожим
Хрипеть про грехи.
Но вдруг вновь кто-то скажет,
Что рана-Нева третий день не болит.
...я надышался жаром
***
I
Расскажи мне, старик, про бунт,
Расскажи, как Нева стоит,
Как молчаньем истерзанных струн
Триста лет - нам звенит гранит.
Триста лет слышим кашель и хрип,
Триста лет ветер флаги нам рвет.
Триста лет... не бинтуй - болит.
Триста лет мы уходим под лед
Вечной Ладоги, в омут времен.
Причитаньем - весной вода.
Кто-то крикнет: гранит - не звон.
Кто-то шепчет: судья нам - стена.
II
Ржавых струн из гнилых петлиц
Звон, как дым, по земле пошел,
Лезет в души смиренных страниц
Да ложится пером на стол.
Триста лет нам чернила - вода.
Триста лет на столах костры.
Триста лет нам судья - стена.
И эпиграфом - горсть золы.
***
Шекспировым сонетом окрик лицедею.
Монументом в спину дышит верный век.
Ворохом полотен "Гибели Помпеи"
Врос в архитектуру новый человек.
Рукописи хрипом шепчут "Илиаду".
Выдыхаю дым я, словно белый стих.
Кто напишет сноски к дантевскому "Аду"?
Кто посмеет Гете вновь переплести?
...Медный царь не видел ворох постаментов,
Он не слышал стоны верных площадей,
Не бросал в огонь прах черно-белой ленты.
Вновь надел сонеты старый лицедей.
***
Не зажигай свечей - я надышался жаром,
Мне выжгли душу лучин глаза.
Но ночь напоит вековым отваром,
И пылью станет времени слеза.
И цепи будут хрипеть о славе,
И ветер будет молчать на дне
Седой Невы о римском праве,
И отдан будет на суд струне.
Поэт восстанет забытой одой,
Прожжет лучиной свою судьбу,
И погребен будет дождливой погодой.
Его тело выдадут времени суду.