Миссис Тейтум втайне радовалась тому, что у ее дочки нет воображения и чувства юмора, но нередко испытывала страдания при раздумьях о своей бессодержательной и вяло тянувшейся жизни. "Моя Мэтти такая необычная, - доверительно говорила она через забор вдовой миссис Финдли. - У нее на уме только работа, работа и работа. Больше ничего ее не интересует".
Она хотела, чтобы Мэтти вышла замуж, как все девушки, и завела семью, но у Мэтти были совсем другие и очень определенные планы на свое будущее. Точнее говоря, у нее были только один план и только одна идея. О чем бы она ни думала, всё сводилось к ней. Эта идея пришла к ней на втором году работы в "Пчелином улье", когда она услышала разговор миссис Данвуди с пожилой миссис Уэнтворт: обе были заядлые путешественницы и повидали мир.
Мисс Данвуди сказала:
- Мэтти Тейтум достойна гораздо большего, чем всю жизнь оставаться в нашем жалком Ридивилле. У нее должна быть своя лавка в Нью-Йорке или в Чикаго.
А миссис Уэнтворт добавила:
- Никогда еще не встречала портнихи с таким тонким вкусом к одежде. Вы можете подумать, что я преувеличиваю, но я не сомневаюсь, что даже в Париже не найдется модельерши с врожденным талантом, как у нее.
Замурзанная Мэтти незаметно опустилась за прилавком на колени, и ее скучающие глаза внезапно загорелись. Весь этот день она только и думала о подслушанном разговоре, и тогда пришла к своему решению. "У меня будет такая лавка! - вдруг сказала она себе. - Я накоплю деньги и открою свою лавку в Сент-Луисе, штат Миссури!" (Родители, когда она была еще совсем маленькой, как-то взяли ее с собой в Сент-Луис, и это был единственный большой город, который она видела).
Мэтти была тихой женщиной без фантазий, с маслянистым лицом и губами, не прикрывавшими ее зубы до конца. Странно, что эта женщина, делавшая так много, чтобы ради привлекательности других, не проявляла ни малейшего интереса к своей внешности и нисколько не тяготилась своим видом старой девы, выглядевшей даже старше ее тридцати одного года. Она жила с матерью в доме на Чероки-стрит однообразной жизнью, в которой было мало знакомых и мало удовольствий. Иногда она ходила в кино или на церковное собрание с Кейти Прествуд, своей помощницей по магазину, но чаще всего что-то шила по вечерам или читала модные журналы. Долгие часы она их внимательно разглядывала в разделе ротогравюр воскресных газет фотографии актрис и светских женщин, иногда прерываясь, чтобы критически заметить своей матери: "Как ты думаешь, эта модель хорошо бы смотрелась на Кларин Пальмиллер, если только поднять талию на один дюйм и сделать юбку чуть поуже?"
Ее мать поспешно соглашалась, и вновь воцарялось молчание. Миссис Тейтум благоговела перед вниманием в обществе к ее дочери, и ей бы в голову не пришло что-то возразить Мэтти. К тому же, в последние годы она хворала, и ей трудно было сосредоточиться на чем-то, кроме своих недугов.
После того, как Мэтти приняла решение, лавка занимала все ее мысли. Едва прикрыв глаза, она воочию видела эту лавку с ее именем: "Мадам Тейтум - Дамские платья", написанным на витрине большими золотыми буквами. Со свойственной ей тщательностью, она рассмотрела свою задачу со всех сторон и решила, что не тронется из Ридивилля, пока не соберет трех тысяч долларов. Она стала откладывать деньги с методичной яростью, испугавшей ее беззаботную мать. Мэтти отказывала себе во всём, кроме самого необходимого, брала работу на ночь, плиссировала рубашки и шила тонкое белье для мистера Кенворти, мистера Эдварда, мистера Джозефа Портерфилда и других джентльменов в городе. Она даже отказалась от услуг прачки и стирала сама, сгибаясь над лоханкой далеко за полночь. Но как бы она ни скаредничала и ни стесняла себя, капитал рос очень медленно. А когда после пяти лет трудов и расчетов, проглянула возможность исполнения желаний и лавка стала ближе к реальности, она уже не могла думать ни о чем другом. Под ее спокойным выпуклым лбом бушевала буря. Ночью она долго не могла заснуть, рисуя в уме планы своей лавки и обдумывая каждую мелочь. "Вот пройдет еще несколько месяцев, - шептала она, - и я уеду отсюда навсегда". Она возбужденно охватывала себя руками, а ее язык нежно касался нёба.
Однажды ночью в октябре она, поглощенная мыслями о лавке, быстро шла по Чероки-стрит к своему дому и взбежала по ступенькам. В доме было темно. Плита на кухне холодная, и не было ни намека на приготовление ужина. Мэгги зажгла лампу, оглянулась и вдруг увидела, что ее мать лежит на заднем крыльце, с головой на пороге, а вокруг валялись поленья, которые она несла в дом. Она стонала, вероятно, от сильной боли в спине.
-Хочешь ты или нет, я сейчас вызову доктора Лоренса.
- Мне не нужен доктор, милая. Я поправлюсь сама.
Мэтти ощутила, что ей брошен вызов.
- Я не позволю тебе страдать больше ни одной минуты. В этом нет никакого смысла.
Она вышла в переднюю, где был телефон, и сняла трубку.
Мать, всё слышавшая через открытую дверь, застонала и закачала головой из стороны в сторону. Вернувшись в спальню матери, Мэтти сняла шляпу и пальто.
- Доктор Лоуренс приглашает тебя завтра утром. Он тебя обследует.
- Мэтти, в этом нет никакой надобности. Пустая трата времени и денег.
Но Мэтти и не подумала ответить. Она раздела мать и натянула на нее ночную сорочку.
Миссис Тейтум захныкала:
- А что, если он скажет, что мое состояние серьезное? Что если он скажет это?
Она прижалась лицом к дочке и тихо заплакала.
- Если у меня что-то серьезное, я не хочу об этом знать!
И добавила:
- Не отводи меня к этому доктору! Пожалуйста, не нужно этого!
Доктор Лоуренс появился в Ридивилле совсем недавно и привез с собой много всякого лабораторного оборудования. Метод его работы был современный и безличный.
После обследования он позвонил Мэтти по телефону, и она приехала забрать маму домой.
- С мамой плохо? - спросила она.
Доктор Лоуренс кивнул:
- Да, очень плохо, мисс Тейтум.
Мэтти стояла, стаскивая изношенные перчатки.
- Я поняла, что это значит.
Довольно долго она молчала, а потом спокойно сказала:
- Но ведь вы должны что-то сделать. Вы должны как-то помочь маме.
Доктор Лоуренс ответил:
- Операция могла бы продлить ее жизнь на несколько месяцев, но теперь и это сомнительно.
Он оценивающе взглянул на стоптанные туфли Мэтти, ее потрепанное пальто и выцветшую шляпу. Мэтти заметила этот взгляд и поняла его смысл. Лицо ее приняло подозрительное и неуступчивое выражение:
- Сколько будет стоить операция? - спросила она испуганным голосом.
- Боюсь, что, в конечном счете, она обойдется дорого. Нужно будет отвезти ее в Новый Орлеан или в Мобил.
Мэтти быстро присела и скрестила пальцы. Значит всё так и должно быть. "Мне следовало знать, что такое может случиться, - с горечью подумала она. - Я должна была это знать". Ее щеки задрожали, а губы вдруг напряглись, открыв ее длинные губы.
- Трех тысяч долларов хватит? - спросила она.
- Да, - ответил доктор Лоуренс. - Думаю, хватит.
В ту ночь Мэтти не могла заснуть. Лежа в постели, она старалась думать о страданиях матери и о том, что она скоро умрет, но это казалось ей не таким уж важным в сравнении с тем, что ее планы безнадежно рухнули: она никогда не сможет покинуть Ридивилль! И у нее никогда не будет лавки в Сент-Луисе! Она поправила подушку и лежала, глядя в темноту. Ее охватило чувство обиды. "Это так несправедливо! - думала она. - Я жертвовала всем своим временем. Я работала хуже негра, чтобы скопить эти деньги, а теперь я опять оказалась там, откуда начала!" Она долго не могла заснуть, ворочая в уме свои проблемы, но, наконец, встала и подошла к матери.
- Мамма-а-а... - начала она.
- Что, моя хорошая?
- Я хочу, чтобы ты пошла на эту операцию.
Непривычное чувство нежности охватило ее. Она обвила руками маму, осыпая ее поцелуями. Миссис Тейтум, не привычная к таким проявлениям привязанности, подняла глаза на дочь, польщенная и несколько смущенная, и поправила свои обмякшие аккуратно завитые волосы.
- Мэтти, у нас нет денег на операцию.
- У нас есть деньги. Я их сэкономила.
- Нет, доченька. У тебя на душе лавка в Сент-Луисе, и я хочу, чтобы ты смогла осуществить свою мечту.
Она наклонилась и поцеловала мать.
- Ты такая хорошая. Ты всегда думаешь обо мне, но эти деньги твои, если хочешь.
Миссис Тейтум вздохнула.
- Делай так, как ты считаешь правильным, Мэтти.
- Нет! Нет! - испуганно сказала Мэтти. - Это ты должна решить, мама! Скажи, как мне поступить!
Но миссис Тейтум откинулась на подушку, бессильно опустив руки, с лицом, уставшим от монотонных лет.
- Мне всё равно, - ответила она. - Так будет или иначе, мне это всё равно.
Мэтти вернулась к себе и легла на кровать. К рассвету она заснула беспокойным сном, в котором ей привиделось, что она бежит по полю и, раскинув руки, перелетает через заборы, реки и овраги, но когда она добежала до железнодорожной станции, ее чемодан раскрылся, и все вещи высыпались на землю. Люди вокруг смеялись над ее жалкими пожитками и показывали на них пальцем, а потом она, как ни старалась, не смогла их собрать. Она занервничала, и ее охватили дурные предчувствия, потому что подходил поезд, а она была не готова. Колеса поезда издавали странный шипящий звук, которые становился всё громче.
- Мэтти Тейтум! Мэтти Тейтум! - взывали они.
- Помогите же мне! Помогите мне! - крикнула она окружающим. - Поезд уже подходит, и я не успею.
Но никто ей не помог. Они стояли, посмеиваясь из под руки, пока дежурный в белой куртке не вышел из станции и не дал звонок. Мэтти вскочила и взглянула на часы. Было шесть, и кто-то звонил в дверь.
Она на цыпочках подошла к двери и открыла. На пороге стояла ее соседка, Амелия Черч.
- Я слышала, что ваша мама заболела, - сказала она, - и решила подойти помочь. Я сказала себе: "Бедная Мэтти не может работать весь день и еще ухаживать за мамой! Так и сказала". Морщинистая пожилая женщина, которая никогда не заходила в гости к здоровым и счастливым. Но пришла беда, и вот рядом оказалась мисс Амелия, унылая, говорящая в нос старушка, с даром сострадания. Она переступила порог и прошла в комнату на окостенелых полусогнутых ногах, сняла шляпу со старым облезлым чучелом птицы и бережно повесила ее на стоячую вешалку.
- Мэтти, оденься, а то простудишься. Я знаю, что нужно сделать для твоей старой мамы.
Мэтти вернулась в свою комнату. Она расплела свои длинные волосы и медленно расчесала их. На минуту она забыла о бедах, но они тут же вернулись к ней с новой силой. Она дважды останавливалась, и гребень бессильно повисал сбоку. "Мир жесток и бесчестен, - подумала она, - и если хочешь чего-то достичь, нужно самой быть жестокой. Почему я должна отдать эти деньги маме для операции?"
Мэтти слышала, как мисс Амелия грохочет дверцей плиты и собирается готовить завтрак. Она закашлялась и позвала Мэтти испуганным недовольным голосом:
- Подумайте о мистере Палмиллере и мистере Хардуэй. Подумайте о двух парнишках в Гарварде или еще о ком-то чего-то стоящем. Они не колебались бы ни минуты!
Мэтти тут же опустила гребень. Ее челюсти упрямо сомкнулись, а глаза сурово блеснули.
- Я буду твердой, как и все, - сказала она. - У меня будет лавка в Сент-Луисе, штат Миссури, как я решила.
Смерть миссис Тейтум наступила раньше, чем предвидел доктор. Произошла она в холодный дождливый полдень, ровно через шесть недель после того, как Лоуренс произвел свое обследование. Все удивлялись, как смиренно Мэтти восприняла смерть матери. Она навела порядок в доме, не помогая и не мешая Амелии заниматься похоронами. Она оставалась такой же спокойной и когда их отвезли на кладбище "Магнолия", и во время службы у могилы, которую провел брат Саул Батлер.
Она тихо стояла, ощущая лишь кислый запах своего наспех сшитого траурного платья и черной вуали, покрывавшей ее плечи. Смерть матери и похороны казались посторонним событием, будто вовсе ее не касавшимся. Но когда была прочитана последняя молитва, и квартет медленно и чинно запел заупокойную, Мэтти странно переменилась. "Ведь это любимый гимн моей мамы", пронеслась мысль, и у нее перехватило дыхание.
Она подняла вуаль и опустила ее на края шляпы. Лицо ее побледнело, и она ощутила, как дрожат ее руки, нервно переступила и сжала кулаки. "Я не сдамся, - сказала она себе. - Я не буду думать о маме. Я буду думать о чем-то другом! Я буду твердой, как все другие!" Ей хотелось чтобы, квартет прекратил пение, но гимн тянулся без конца. Она вновь опустила вуаль и сжала кулаки. "Нет! - прошептала она сквозь зубы. - Я не сдамся!"
Но что-то внутри, над чем она была не властна, толкнуло ее вперед. Она упала коленями на мокрую глину и стала качать головой из стороны в сторону. "Мама! Мама! - иступлено кричала она. - Мама! Не вини меня!"
Стоявшие рядом, подошли и подняли ее. Миссис Уиллис Овертон бережно обняла, но Мэтти вырвалась и яростно замахала руками.
- Не касайтесь меня! - пронзительно кричала она. - Я не достойна прикосновения порядочных людей!
Внезапно она бросилась вперед и готова была упасть в открытую могилу матери, без конца повторяя:
- Мама, возьми эти деньги! Возьми их! Я не хочу их, я не хочу из них ни одного пенни!
Позднее она вспомнила, что ее отвезли домой между преподобным Саулом Баттлером и миссис Овертон, что доктор Лоуренс склонился над ней в постели и дал ей успокоительное, и взволнованные голоса в соседней комнате. Потом она уснула.
Ночью она проснулась. Сердце колотилось в груди, перехватило дыхание. Она приподнялась в постели и включила лампу, встала, не ощущая холода, подошла к туалетному столику и посмотрела на себя в зеркале: вид вытянутого желтоватого лица ужаснул ее. "Ты самая подлая женщина в мире, - произнесла она. - Да, ты такая". Затем она закрыла лицо руками и заплакала.
Она снова легла на кровать, глубоко погрузив голову в подушку. Когда она подумала о матери, лежащей под холодным дождем, ее охватила нестерпимая боль, и пронеслась мысль, что она сама умирает. Она вспомнила, какую трудную жизнь вела ее мать, и что никто ее по-настоящему не ценил. А теперь, когда жизнь закончилась, о ней забудут. "Боже! Боже! - шептала она. - Боже! Боже! Боже!" Ее ум был в смятении. Она не могла связно мыслить, но была уверена в двух вещах: она не покинет Ридивилль, пока жива, и не потратит на себя ни одного пенни из накопленных денег. Сама мысль о лавке Сент-Луисе теперь представлялась ей невозможной.
Сперва ей пришло в голову взять деньги из банка и сжечь их. (Ей казалось, что она освободится от вины лишь после того, как деньги будут уничтожены). Но когда она лежала в постели, вспоминая кладбище "Магнолия" с бедными неухоженными могилами, украшенными лишь ракушками и обломками цветного стекла, у нее возникла другая мысль: на эти деньги она поставит матери памятник.
Она вскочила с постели, удивляясь, что эта мысль не пришла ей в голову раньше, взглянула на часы и увидела, что лишь начало шестого. Она поняла, что успеет на поезд 6:22 в Мобил, и стала поспешно одеваться. Накинула траурное платье и приколола к шляпе черную вуаль.
Памятник доставили и установили на кладбище. Он был из белого мрамора с двумя высеченными на нем ангелицами, лица которых ничего не выражали. Одна из них стояла во весь рост и держала в руке лилию, словно еще не решив, куда ее положить, а другая молитвенно опустилась на колени, развернув подошвы. Памятник возвышался в своем величии над окружавшими его простыми могилами. Пока он был новым и сверкающим, жители Ридивилля нередко приходили полюбоваться им, но не прошло и года, как он почернел от копоти литейного цеха портерфильдской компании и был осквернен воробьиным пометом. Каждую неделю и по всем праздникам Мэтти Тейтум приходила к нему. Теперь она была женщиной среднего возраста. Ее волосы поредели и поседели, а щеки обвисли длинными треугольниками морщинистой кожи. Когда она вспоминала, как бывала счастлива, тихо сидя под лампой рядом с матерью, ее охватывало невыносимое отчаяние. Ее губы втягивались, мышцы на шее напрягались и вздрагивали, а руки взлетали и прижимались к щекам. Тогда она опускала вуаль, не желая ни о чем вспоминать, ее лицо теряло выражение, а руки успокаивались.
Она долго оставалась у могилы, иногда выпалывая сорняки под холмиком, а иногда беспричинно вставала и склонялась над матерью, подбирая дрожащими пальцами сухие листья, которые всегда приносило с дубов уэнтвортовской рощи. "Не вини меня, мама! Не обвиняй меня!" без конца повторяла она шепотом. Ее жилистая стареющая шея низко опускалась над матерью, а руки плотно прижимались к высохшим и обвисшим грудям.