Эта неделя оказалась ошеломительной и необъятной. Её отголоски ещё не уснули, и от малейшего движения, даже от мысли взрывалась их мощная симфония, будто порыв ветра пробегал по лесу колокольчиков. Началось с того, что он тайком вытащил из маминого книжного шкафа томик рассказов По и провёл безумную ночь в аду. Он спускался всё ниже и ниже, а вокруг что-то тяжко грохало, кольца сухого пламени лизали небесный свод, а рядом с ним шёл странный спутник с неуловимыми, как у Протея, чертами и что-то говорил. Большей частью, спутник являлся лишь голосом и огромным изломанным чёрным крылом, мягко ниспадающим, как у летучей мыши; на крыле видны были жилки. Голос спутника был удивительно нежен, и если казался таинственным, то лишь от его собственной глупости. Голос был спокоен и убедителен, как у отца, объяснявшего задачу по математике. И хотя была в нём упорядоченность и логичность, ощущалась неизбежность приближения к огромному и прекрасному, а, может быть, ужасному выводу, характер и смысл которого всё время ускользали. Будто он, как всегда, чуть-чуть опаздывал, а когда, наконец, приблизился к чёрной стене города в преисподней и увидел арку ворот, голос подсказал, что если он поторопится, то за аркой откроется волшебная долина. Он поторопился, но тщетно. Он достиг ворот, и на мгновение показались широкие зелёные поля и деревья, голубая лента воды и яркий отблеск света на неясном дальнем предмете. Но тогда, прежде чем он успел увидеть что-то ещё Ђ а всё в этой волшебной стране, казалось, вело к единственному ослепительному решению Ђ вдруг обрушился адский ливень и всё смыл в клубах огня и дыма. Голос зазвучал насмешливо. Он опять потерпел неудачу и чуть не расплакался.
И утром ему всё ещё казалось, что если представится случай, опять может явиться это видение. Оно всегда ждало где-то рядом: за углом, на верху лестницы, на следующей странице. Но всегда что-то мешало. День, когда в школе вручали награды, обрушился на него, как буря: зловеще тихое собрание всей школы в большом зале, наэлектризованный ожиданием воздух и торжественные речи наполнили его острым
сом. В этом было нечто непознаваемое и грозное. С первой и до последней минуты его не отпускало особенное чувство физической опасности, и то в одном, то в другом месте длинных невнятных речей вдруг появлялось слово с глазами и смотрело на него в упор. Предчувствие не обмануло: неожиданно вызвали его и он нетвёрдо подошёл под аплодисменты к учительскому столу, получил чёрную картонную коробочку, а потом трусливо съёжился на стуле, и кровь стучала в висках, как гонг. Когда церемония закончилась, он бегом бросился из школы и остановился уже в парке. Только там, среди надгробий (парк когда-то был кладбищем) и дикого винограда, он сел на траву, открыл коробочку и ахнул в изумлении: на синей сатиновой подушечке лежала золотая медаль, и на ней прямо по золоту было выгравировано его имя Ђ он даже потрогал бороздки ногтем. Случившееся не укладывалось в голове. Он отложил коробочку в сторону на траву, вытянулся, упёрся подбородком о руку и стал пристально рассматривать сперва надгробие, а потом эту золотую вещицу, будто пытаясь уловить между ними связь. Птички, надгробия, дикий виноград и золотая медаль. Удивительно. Он отстегнул булавку медали от подушечки, спрятал коробочку в карман и пошёл к дому, зажав крохотный, живой, блестящий предмет как пчёлку: большим и указательным пальцем. Об этом нельзя рассказать ни матери, ни отцу. Может быть, только Мери и Джону... К несчастью, входя в дверь, он столкнулся с отцом и на день погрузился в бессмысленную славу. Он чувствовал себя пристыженным и засунул медаль в ящик стола, строго запретив Мери и Джону смотреть на неё. Всё равно, мысли о медали были утомительно назойливы, а её присутствие неотступно жгло. От неё нельзя было избавиться, даже усевшись под персиковым деревом и выстругивая лодочку.
II.
Самое странное, как невероятно сошлись события этой недели, будто были кусками одной фигуры. Отовсюду выглядывал намёк на загадку и её блестящее решение. Во вторник утром, когда шёл ливень, а он с Мери и Джоном проводили грандиозную военную операцию в гостиной, задействовав в ней сотни бумажных солдатиков, палаток, пушек, крейсеров и фортов, вдруг в высокое открытое окно влетел с дождя щегол, несколько раз яростно стукнулся в стекло, стал носиться взад и вперёд над их головами, нашёл, наконец, выход и вылетел наружу. Птичка села на персиковое дерево, посидела минуту, а потом упорхнула и скрылась за флигелем. Её воспарения и падения под дождём были прекрасны, как та картина в адском городе, как медаль на траве. Он почувствовал, что не может больше вести Битву при Геттисберге, и предоставил завершить её Мери и Джону, между которыми тут же начались распри. Надо было бежать. Он пошёл в свою комнату и стал думать о Каролине Ли.
Его пригласил туда Джон Ли, чтобы показать своё новое воздушное ружьё и мешочек дроби. Дом был странный, мрачный и тревожно-волнующий. От парадной двери поднималась длинная винтовая лестница, в дальней комнате пробили часы, на столике стояла статуэтка изящной леди, чуть розовая, и казалось, что её вырыли из земли. Обои у лестницы были грубые и ворсистые. Наверху, в комнате для игр, они застали Каролину, которая сидела на полу и читала книжку с картинками. Она только училась читать, и водила по словам пальчиком. Его удивило, что хотя девочка была совершенно необычна и прекрасна, Джон Ли этого не замечал и обращался с ней как с обыкновенным человеком. Это придало ему смелости, и когда воздушное ружье рассмотрели во всех деталях, а из мешочка высыпали тяжёлую тусклую дробь и засыпали её обратно, он обратился к девочке с какими-то словами, которых она не поняла. "А что это такое?" Ђ спросила она. Он и теперь слышал эти слова совершенно ясно. Она была тоненькая, ниже его, темноволосая и с большими бледными глазами, а её лоб и руки казались удивительно прозрачными. Руки особенно поразили его, когда она принесла показать свою пятидолларовую золотую монетку и открывала шкатулочку, где лежало ещё ожерелье из желтых египетских бусин и розовые раковины с пляжа в Тайби. Она дала ему в руки монетку, и пока он её рассматривал, надела на шею бусы. "Сейчас я Ђ египтянка!" Ђ сказала она и застенчиво засмеялась, пробегая пальцами по гладким бусинкам. Им овладело ужасное искушение: неудержимо захотелось обладать этой золотым кружочком, и он думал, как легко было бы его украсть: просто накрыть рукой, и его не станет. Если бы монетка принадлежала Джону, он, может быть, так и сделал бы, но сейчас он открыл руку и положил её обратно в шкатулку. Потом он ещё долго разговаривал с Джоном и Каролиной. Дом был таинственен и богат, и совсем не хотелось из него уходить и возвращаться к своему однообразию. А кроме того, ему было приятно слушать, как говорит Каролина.
И хотя потом много дней его тянуло в этот дом, чтобы глубже исследовать его мрачную богатую таинственность, и он много думал о нём, но Джон больше не приглашал, а сам он ощущал странную неловкость, чтобы попросить об этом. Наверно, это видение могло возникнуть только раз; мир этот был столь странен и прекрасен, что позволительно было увидеть его лишь на мгновение ока. Ему пришлось чуть ли убеждать себя в том, что дом действительно стоит на том самом месте, и по этой причине он нарочно возвращался из школы вместе с Джоном Ли. Да, дом был всё на том же месте: он видел, как Джон поднимается по каменным ступеньками и открывает огромную зелёную дверь. Каролина не показывалась, и никто о ней не вспоминал; лишь однажды он услышал от другого приятеля, что она заболела скарлатиной, и обратил внимание, что Джона несколько дней не было в школе. Известие его не встревожило и не испугало. Напротив, эта болезнь показалась привилегией, которую могут позволить себе богатые люди. Однако, ему почему-то было неловко приближаться к дому, чтобы увидеть, висит ли ещё на двери красный знак карантина, и, возвращаясь из школы, он старательно обходил площадь Гордон Сквер, на которой стоял дом. Может быть, написать ей письмо или послать в подарок разноцветные шарики? Ни для того, ни для другого не было ни малейшего повода. Но он обнаружил, что не в силах ничего не делать, и в тот день после обеда пошёл бродить каким-то кружным путём, который завёл его к тюрьме Ђ где он вздрогнул, вдруг увидев за серыми прутьями решётки заключённого, смотревшего на волю Ђ а потом медленно побрёл к Гордон Сквер, и с безопасного расстояния, прячась за пальмами, долго смотрел на чудесный дом и увидел, определённо увидел на нём красный знак.
Через три дня он услышал, что Каролина Ли умерла. Известие оглушило его. Ведь это совершенно немыслимо? Сдавило горло от ужаса и невообразимости. Конечно, раньше тоже было опасение, что такое может случится с ней, и всё же он пришёл в ярость: как может быть, что бы кто-то, кого он сам знал, вдруг умер? Особенно девочка, которую он помнил так живо, так восхищенно! Негодование и ужас смерти вселились в него. Неужели она действительно умерла? Он снова пошёл на Гордон Сквер, не вполне понимая, что надеялся там найти, и увидел на зелёной двери что-то белое. Но если, как, наверно, было правдой, Каролина лежит где-то в этом доме мёртвая, лежит без движения, как же случилось, что ему, так глубоко обеспокоенному, никто ничего не сказал, не пригласил поговорить с ней, и сейчас он бесповоротно, безнадёжно и навсегда отлучён Ђ и от дома и от неё. Этого он не мог постигнуть, и возвращаясь домой, вспоминал пятидолларовую золотую монетку. Что с ней стало? Наверно, она достанется Джону, а если так, он её у него украдёт... И всё же хорошо, что он не взял её тогда.
Он возвращался к этой мысли много раз, и сейчас опять, когда в соседней комнате в полном разгаре шла Битва при Геттисберге. Если бы он её тогда на самом деле взял, какой это был бы ужас! А теперь, то что он устоял перед искушением и положил золотую монетку обратно в шкатулку, казалось, было данью её красоте и необыкновенности. Ни для кого другого на земле он не отказался бы, только ради неё. Так просто: мгновенная боль сразу растворившаяся в радости слышать её голос, смотреть, как её бледные руки крутят нить жёлтых бус, как она водит пальчиком по словам. "А что это такое?" Ђ спросила она, а потом: "Сейчас я Ђ египтянка!"... Что же есть смерть, которая может оборвать ясный голосок, говорящий такие слова?.. Его опять окружала тайна, та самая, что открылась сияющим городом в преисподней. Была некая красота, которую он не мог постичь. Он чувствовал её, лёжа в траве среди надгробий и глядя на медаль; он чувствовал её, когда щегол влетел в комнату от дождя и выпорхнул обратно. И всё это странным образом сходилось в одно.
III.
В ту же ночь, когда он улёгся в кровать, давящее чувство огромной запутанной тайны опять овладело им. Он лежал тихо и смотрел с подушки в высокое окно на лунный свет на белой стене флигеля, и опять ему показалось, что вот-вот, и всё станет ясно, только как найти это объяснение? Конечно, всё должно покоиться на чём-то прочном и простом. Он услышал, как кто-то прошёл по двору, и шаги показались удивительно редкими и медленными. Они замолкли и скрипнула дверь. Послышался кашель: это была старая Селена, повариха-негритянка, которая вышла за дровами. Он слышал, как она укладывает поленья, потом опять скрип двери, и опять медленные шаги по твёрдой спёкшейся земле двора, до которого была вечность. Как выглядит персиковое дерево в лунном свете? Окажутся ли его листья тёмными или блестящими? А персидская сирень? Он подумал об этих двух деревьях, стоящих неподвижно под луной, и почувствовал, что должен встать с постели и посмотреть на них. Войдя в переднюю, он услышал внизу голос матери, лёг на старый диван и прислушался. Он не ослышался? Мама звала отца: "Мальчик!" Удивительно!
Ђ Мы принимаем гостей по два раза каждую неделю, а иногда три или четыре. Это слишком! Ты сам понимаешь.
Ђ Милая, ну должен же у меня быть хоть какой-то отдых!
Отец засмеялся странным сердитым смехом, какого он прежде никогда не слышал, и тон матери тоже был каким-то странным.
Ђ Ладно, отдыхай себе, Ђ сказала она, но ты совершенно забыл о семье. Если так пойдёт дальше, у меня появится ещё один ребёнок Ђ вот и всё.
Он встал с дивана и мягко спустился по лестнице до поворота перил, замер и смотрел, стараясь не шелохнуться. То, что он увидел, наполнило его ужасом. Мать сидела у отца на коленях, обхватив руками его шею, и целовала взасос. Как противно!.. Он не мог на это смотреть. Что это, думал он забираясь обратно в постель, там у них случилось? В их разговоре было что-то забавное: они говорили не как мама с папой, а как говорят дети, хотя он совершенно ничего не мог понять. И при этом в словах было что-то вызывающее.
Он стал воображать свой разговор с Каролиной Ли. Она сидит с ним под персиковым деревом и читает свою книгу. Как прекрасны её руки! Непостижимо прозрачны, как и лоб, а тёмные волосы и большие бледные глаза чаруют. Может быть, она и в самом деле Ђ египтянка!
Ђ Как, наверно, чудесно жить у вас в доме, Ђ говорит он.
Ђ Да, у нас чудный дом. Ты и половины его не видел.
Ђ Не видел. Я бы хотел осмотреть его весь. Мне нравятся обои с ворсом и розовая статуэтка леди на столике. У вас есть ещё такие?
Ђ Да, у нас их много, очень много! В потайной комнате внизу, там, где пробили серебряные часы, есть ещё пятьдесят таких статуэток, и они даже красивее той. И есть коллекция самых разных часов.
Ђ Твой папа очень богат?
Ђ Да, он богаче всех. У него есть резная шкатулка из слоновой кости с цепочками для орденов.
Ђ А что чувствует человек, когда умирает? Тебе было жалко уходить?
Ђ Очень жалко! Но на самом деле умереть совсем легко: над просто задержать дыхание и закрыть глаза.
Ђ Да?
Ђ А когда ты лежишь после смерти, то просто притворяешься. Лежишь очень тихо, а глаза только чуточку открыты, но ты всё равно обо всём знаешь! Наблюдаешь за людьми и слушаешь, что они говорят.
Ђ А тебе не хотелось с ними поговорить, или встать с постели, или выйти из гроба?
Ђ Да, сперва хотелось, но всё равно так лучше, чем быть живой.
Ђ Почему?
Ђ Я сама не знаю! Но всё становится просто и понятно!
Ђ Как это должно быть прекрасно!
Ђ Это прекрасно!
Ђ А после того, как тебя закрыли в гробу и пропели над тобой песни, и унесли на кладбище, и похоронили в земле, и ты осталась одна в темноте, а над тобой Ђ земля, это было очень страшно?
Ђ Нет, совсем не страшно!.. Когда никто не смотрит, когда они все ушли домой пить чай, можно просто встать и выйти. Выбраться из могилы так же просто, как встать с постели.
Ђ Наверно, поэтому ты сейчас со мной?
Ђ Конечно!
Ђ Как это приятно.
Ђ Да, восхитительно... А я сейчас такая же, как всегда?
Ђ Да, ты такая же.
Они помолчали, а потом Каролина сказала:
Ђ Я знаю, что ты хотел украсть мою золотую монетку Ђ и
я была так рада, когда ты положил её обратно. Если бы ты попросил, я бы тебе её подарила.
Ђ Ты мне очень нравишься, Каролина. Можно, я буду приходить на кладбище поиграть с тобой?
Ђ Нет, наверно, не надо, потому что тебе придётся приходить в темноте.
Ђ Я могу принести фонарь.
Ђ Да, можешь.
... Ему казалось, что они уже не сидят под персиковым деревом, а гуляют по белой ракушечной дорожке кладбища. Он стоит у каштана с фонарём в руке, а Каролина подняла бледные ручки и сорвала два каштана. Они прошли по мостику, осторожно ступая по шпалам между рельсами. Повсюду над ними были мшистые деревья, и мох опускался длинными гирляндами всё ниже и ниже, становился всё гуще, а ветер мягко свистел, будто искал дорогу в сером первобытном лесу.
IV.
На следующее утро он решил первым делом исследовать склеп под шелковицей в парке: его приятель Гарри сказал, что грот открыт, и туда можно спуститься по ступенькам под густым слоем пыли и увидеть на тёмном полу несколько сгнивших досок и пару костей. За завтраком он включил в экспедицию Мери и Джона, но потом начались неожиданные события. Мама с папой вдруг решили, что вся семья поедет на пляж Тайби. В такой вдруг свалившийся чудный праздник и поверить было невозможно. В кухне всё завертелось. Селена бегала взад и вперёд с сахарными сэндвичами, горшочками пряной ветчины, пирожными, крутыми яйцами и сотнями других вещей; горы восхитительных сэндвичей аккуратно завернули в чистые сверкающие салфетки и тщательно уложили плетёные корзины. Джон и Мери решили взять свой инструмент, побежали за ними наверх и вернулись, гремя вёдрами и совками. Сам он долго раздумывал, что взять с собой и стоял в нерешительности у стола. Ему хотелось бы забрать рассказы По, но об этом не могло быть и речи, потому ему вообще не полагалось иметь этой книги. Игра в шарики была там ни к чему, и он, наконец, достал свою золотую медаль из ящика и положил в карман. Конечно, он об этом никому не скажет.
Всё время, пока они ехали к станции, он чувствовал медаль, будто она горела у него в кармане. Он сжал на ней пальцы и опять ощутил её как живую, жужжащую и трепещущую невидимыми крылышками. Останется ли на пальцах запах воска, как после того, как он поймал жука и привязал нитку к его лапке?
Папа нёс корзину, Мери и Джон гремели ведёрками, все болтали и смеялись. Они сели в приветливый простенький поезд, который чуть не в ту же минуту помчался по широким зелёным болотам, грохоча на рыжих железных мостах с хитроумным переплетением рам и раскосов. Бурный восторг, когда они пронеслись мимо серого каменного форта Пуласки. Однажды они уже видели его с реки, когда ехали на пароходе к хлопковым островам. Папа наклонился к Мери и стал рассказывать ей об этом укреплении, и как раз в ту минуту форт накрыла тень от облака, и он стал ещё мрачнее. Как хорошо улыбается отец! Никогда раньше он этого не замечал. От улыбки ему стало тепло и неловко. Он смотрел на бескрайние топи, стайки птичек над ними, протоки рыжей воды в рыжем иле и напряженно вслушивался в странный сложный ритм колёс и рельсов и в долгие печальные вопли гудка. Как это всё странно! Мама сидела напротив, очень тихая, и смотрела в окно отсутствующим взглядом серых глаз. Она не ничего не видела Ђ она думала. Если бы она смотрела на предметы, её глаза следовали бы за ними, как у Мери.
Ђ Мама, Ђ спросил он, Ђ ты взяла купальники?
Ђ Взяла, сынок.
Поезд описал кривую и замедлил ход. Болота внезапно кончились и пошли низкие песчаные дюны в высокой траве. Он увидел мужчину с необыкновенно красным лицом, который как раз взобрался на верх дюны и махал оттуда палкой. Один за другим они медленно спустились с поезда и спрыгнули на горячий песок. Какое странное ощущение, когда ступаешь по нему ногами! С хохотом и звонкими криками, чувствуя свою беспомощность, они бежали и прыгали, забирались на крутые связанные корнями бока дюн и соскальзывали вниз в медленных тёплых лавинах ленивого песка. Мама и папа медленно пробирались по дюнам с корзиной между ними, и папа на что-то показал. Солнечный свет падал вниз тяжело, как листы меди, и они чувствовали щеками жар песка. Наконец, они вышли на огромный ослепительно белый пляж с миллионами ракушек, полосатым чёрно-белым маяком и длинным, длинным ленивым синим морем, расстилающем мягкие линии пены с бесконечным шепотом, как деревья на ветру.
Вдруг ему неудержимо захотелось пуститься бегом в этом необъятном просторе и свете и бежать много, много миль. Мама с папой сели под полосатым зонтиком, а Мери и Джон, уже босиком, приступили к многотрудной и усердной работе с песком на краю воды, иногда забегая в море. Он пошёл от них по пляжу, ближе к волнам, высматривая особенно соблазнительные раковины и старясь ни за что не наступить на медузу. А вдруг косяк летучих рыб, каких он видел с парохода, подплывёт к берегу и по ошибке выпрыгнет прямо на песок? Вот это будет восторг! Всё равно, как найти клад, прогнивший ящик с золотыми монетами, водорослями и песком. Он часто представлял себе, как он засовывает руку в такой ящик и нащупывает в мокром песке и водорослях мелкие, твёрдые, красивые монетки. Говорили, что на пляже Тайби спрятал свои сокровища капитан Кидд. Может быть, лучше пойти поближе к дюнам, где скорее всего был спрятан клад... Он лез на горячую дюну, цепляясь руками за похожую на перья траву, царапая ноги о жесткие листья, набрав полные туфли тёплого песка. Верх дюны будто сняли черпаком, как у вулкана, а края углубления поросли высокой поющей травой: самое подходящее место для сокровищ, незаметное и укрытое. Он лёг, аккуратно разровнял ладонью площадку на песке и положил на неё медаль. Медаль дивно сверкала на солнце. Может быть, она даже красивее той пятидолларовой золотой монетки? Его особенно восхищали крохотные звенья золотых цепочек, на которых был подвешен щит. Если бы Каролина могла это увидеть! Может быть, если он спрячется здесь и дождётся, пока все уйдут домой, Каролина каким-то образом поймёт, где он, и придёт к нему, когда стемнеет. Он не знал, какая самая короткая дорога с кладбища сюда, но Каролина, конечно, знает. Тогда они будут здесь говорить всю ночь. Он поменяет медаль на пятидолларовую монетку. Она, наверно, принесёт завёрнутую в шёлк розовую статуэтку, и тогда их дом станет самым лучшим домом... Он расскажет ей о щегле, прервавшем Битву при Геттесберге.
V.
После обеда они закапывали в песок папу в купальном костюме. Он, Мери и Джон возбуждённо трудились. Едва они успевали укрыть песком одну ногу, как вдруг выскакивало вверх другое волосатое бревно, или рука разрушала утрамбованную форму, а папа громко хохотал. Наконец, им удалось закопать его всего, кроме головы, и нагрести над ним красивый ровный холмик. Наверху они поставили два ведёрка, выложили ряд розовых ракушек, как пуговицы на пальто, и водоросли. Мама лежала под зонтиком и лениво, обворожительно посмеивалась. Впервые за весь день она, кажется, была действительно счастлива. Она стала бросать в папу мелкими ракушками, и смех её был необычный, чарующий, дразнящий, как будто она стала девчонкой, а папа делал вид, что страшно сердится. Сейчас он весь стал свежей могилой! В точности, как её описала Каролина, потому что в ней всё было живое и говорящее, и могло встать, когда захочет. Мери и Джон, видя, как мама целится ракушками и дразнится, смеясь, а папа приходит в комичный гнев, совсем разошлись и стали швыряться всем подряд: ракушками, комками водорослей и, наконец, песком. Тут папа, перепугав всех, выскочил из гробницы, разметал во все стороны свои погребальные одежды и победными прыжками ринулся вниз на пляж и в море. Коричневые подошвы его ног иногда мелькали в длинных, извилистых зелёных волнах, а потом выныривала его голова, по-собачьи отряхивалась и отфыркивалась, а сильные белые руки медленными взмахами опускались в солнечном свете, и он отплывал всё дальше. Это было великолепно!.. Он сам хотел бы плыть так всё дальше и дальше и разговаривать с чайками, пролетающими совсем рядом над ним.
Позднее, снова переодевшись в пропахшей солью деревянной купальне, они ужинали на веранде большой гостиницы. Играл оркестр, цветные официанты кланялись и широко улыбались. Небо розовело и гасло; море стало тёмным, и от него долетали дальние печальные вздохи, а сумерки медленно, медленно сгущались в ночь. Луна, которая в конце дня казалась белой скорлупкой, сейчас блистала серебром, и когда они молча шли к поезду, маячившему длинным рядом жёлтых окошек, он думал, что пляж и дюны ещё прекраснее под луной, чем под солнцем... И какими таинственными казались топи с холодной луной над ними! Они о чём-то напоминали, но он не мог вспомнить, о чём...
Мери и Джон уснули в поезде, а папа и мама молчали. Кто-то в переднем вагоне играл на ручной гармонике, и заунывные звуки странно смешивались с перестуком колёс, грохотом мостов и долгими скорбными криками гудка. Туу-у! Туу-у! Куда же они двигались Ђ просто возвращались в знакомый дом, к двум знакомым деревьям, или неслись, как огненная комета, к пределам вселенной, чтобы нырнуть в неведомое и падать, падать вниз без конца?
Нет, они не возвращались к привычному... Всё стало другим и призрачным. Длинная улица в лунном свете казалась глубокой рекой, по дну которой они шли, иногда задевая камни, издававшие тонкий звук, и напряжённо прислушивались к шёпоту вязов и пальм. И дом, когда они, наконец, остановились перед ним, каким странным он был! Лунный свет падал на него сквозь два высоких, качающихся дуба, и по всему фасаду двигались пятна теней и света. Медленные водовороты и спирали чёрного и серебряного, то головокружительный галоп, то гладь тихих заводей света вдруг раскалывалась на кусочки, безмолвно следуя взмахам листьев под луной. Будто весь дом внезапно обрастал лунной лозой, душившей всё массами быстрых листиков и усиков из тусклого серебра, и внезапно гаснувшей.
Он вздрогнул, когда папа вставил ключ в замок, чувствуя как призрачная лоза странным образом выросла на его лице и руках. Может быть, в этом он найдёт теперь отгадку всего, что его смущало? Каролина, конечно, поняла бы, потому что она сама была из лунного света. Он медленно поднялся по лестнице, но когда достал медаль и крохотную розовую ракушку из кармана и положил их на стол, то осознал, наконец, что Каролины больше нет.