[Вступление Генри Моргана к аудиокассете рассказов Джеймса Тэрбера]
Мы рады пригласить вас в мир Джеймса Тэрбера! Мы надеемся не только принести вам радость новой встречи с его юмором и сатирой, но и раскрыть Тэрбера как человека, а сделать это лучше всего познакомив вас с высказываниями его близких друзей и сотрудников.
"Большинство писателей было бы счастливо обладать хотя бы одним из достоинств Тэрбера. Он написал самые забавные за последние двадцать лет воспоминания, репортажи, сатиры, фантазии, сетования, сказки и скетчи. Он работал для театра и кино, а сверх того, осыпал мир тысячами своих рисунков. Большинство писателей и художников можно без труда сравнить с их современниками, но Тэрбер жил в своем собственном мире".
Это были слова Э.Б. Уайта, с которым Тэрбер делил кабинет в журнале "Нью-Йоркер" еще в те дни, когда это издание лишь начинало в жестокой борьбе восходить на горизонте американской литературы.
Другой его близкий приятель однажды сказал:
"Все знают Тэрбера-писателя, Тэрбера-художника и Тэрбера-драматурга, но лишь те, кто имел счастье входить в круг его ближайших знакомых, знают Тэрбера-рассказчика, а рассказчиком он был великолепным. Его восхитительное семейство в Огайо, проведенные там студенческие дни, работа газетчиком в Колумбусе, в Париже и в Нью-Йорке, его друзья из "Нью-Йоркера" и ото всюду были для него неистощимым источником материала. Он рассказывал свои истории остроумно, с прекрасным ощущением момента и драматической кульминации. Короче говоря, он был первоклассным актером".
А вот что говорил театральный критик Кеннет Тайнон:
"Он жил во вселенной, своей собственной вселенной, населенной одними словами. Он играл с ними, расчленял, препарировал, оперировал и снова складывал в странном и удивительном виде. Ум его был калейдоскопом и ситом словесных форм и конструкций, слов сказанных смешно и не к месту, слов выдуманных и старых слов в новом облике".
Тэрбер, конечно, уже занял почетное место среди великих американских юмористов. Какое же особое качество сделало его юмор столь привлекательным для всех? Давать определения и юмору и анализировать его дело вообще опасное, тем более, применительно к юмору одного человека. Послушаем лучше, как отзывались трое из старейших коллег Тэрбера о его юморе.
Первым говорит драматург Мак-Канноли:
"Следующее поколение поставит его как юмориста на один уровень, по меньшей мере, с Марком Твеном. Он обладал тем же даром, что и Марк Твен: чувством смешного, а смех - очищает. Смех - это состав, начисто смывающий замешательство и неопределенность, въевшийся слой вздора, который готов покрыть нас целиком, если мы уступим внешним запретам и собственной ограниченности".
Теперь писатель и критик Клифтон Тейдман:
"Как и большинство юмористов, Джим не был весельчаком. И выражение его лица, и направленность ума, и склонность воображения были печальны. В одном месте он говорит о своей работе:
"Колесики, приводящие к возникновению моих вещей, раскручивает влажная рука меланхолии".
Меланхолия была глубоко спрятана, никогда не проявлялась во внешней манере, но всегда была в нем и, я думаю, что именно она была источником его творчества, его двигателем".
И снова Э.Б. Уайт: "Он был и практиком юмора, и его защитником. В день его смерти мне попалось в руки одно из его писем: `Для юмора годится любое время, - писал он. - Я пишу смешные вещи, как хирург оперирует: и потому, что это - заработок, и потому что мне очень нравится этим заниматься, и потому что возникает столько интересных задач и, наконец, потому, что я надеюсь сделать что-то доброе'".
Однажды, я помню, кто-то заметил при нем, что юмор - это щит, а не меч, и эти слова привели его в ярость. Они никому не позволил бы перековать свой меч на щит.
Чтобы проиллюстрировать эти суждения, мы прочтем сейчас два тэрберовских рассказа. Первый из них - подлинная сатира, ну, а второй - судите сами...
Тэрбер ослеп на один глаз в раннем детстве, а впоследствии и на оба глаза. О своей слепоте он рассказывал в одном из интервью:
"Я потерял левый глаз в Фольстеридже, штат Вирджиния. В 1901году мне попала в глаз стрела и, что хуже всего, развилось воспаление глаз, называемое "симпатической офтальмией". Чудо было в том, что, хотя, по мнению врачей, даже самых знаменитых, зрительный аппарат моего второго глаза был разрушен, я в течение сорока пяти лет мог читать в очках, а до 1951 года - мог рисовать. Когда я спросил у доктора: "Что вы имеете в виду?", - он ответил:
- Понимаете, всё, что мы знаем, всё, что мы изучили по книгам, и всё что мы наблюдали в лабораториях, свидетельствует об определенных функция аппарата зрения, а у вас этого аппарата больше нет. Одним словом...
- Так что же?
И он сказал:
- Тут Бог или внечувственное восприятие.
И добавил:
- Только представить себе не могу, будто Бог хотел, чтобы вы нарисовали свои рисунки.
В другом интервью он дает писателем некоторые советы:
"Я думаю, что тот, кто почивает на лаврах, почивает слишком удобно, что ему нужно забыть о лаврах, подняться с мягкого кресла и пересесть в кресло пожестче. Мне всегда кажется, что моей великой книгой будет следующая, а всё, что я до сих пор написал, кажется мне предисловием к тому, что я хочу сделать. Однажды мы с женой обнаружили в доме тридцать семь разных рассказов или статей, которые я начинал и бросал, и одна была озаглавлена: `Предисловие к чему-то - прошу сохранить...', и я думаю так и назвать свою биографию: `Предисловие к чему-то...' А мое бренное тело возьмется за работу, может быть, когда я вернусь на землю в каком-то ином воплощении".
До своей автобиографии он так и не добрался, но, к счастью, многие из его ранних и лучших рассказов были, по меньшей мере, наполовину автобиографическими. Многие из них о том, что с ним случилось в детстве в Колумбусе, штат Огайо.
Сейчас вы услышите рассказ "Машина, которую мы толкали".
Мы говорили до сих пор о Тэрбере-писателе, но что такое Тэрбер-художник? Он почти так же широко известен своими забавными рисунками, как своими рассказами и сказками. Роберт Бенсли сказал однажды, что тот, у кого нет хотя бы тысячи тэрберовских рисунков, многое потерял в своей жизни.
Замечания его доброй знакомой Дороти Паркер выражают, вероятно, общее мнение о рисунках Тэрбера:
"Джеймс Тэрбер работает одними кульминациями: под рисунком он пишет лишь последнюю строчку истории, а об остальном - догадывайтесь сами, и Бог вам в помощь. Но что же там, о небо, приключилось до этого? Почему сограждане его снов вдруг оказываются в таких удивительных ситуациях? Сами соображайте, почему пингвины очутились в гостиной, а тюлени - в спальнях, потому что Тэрбер показывает их нам уже после того, как они там оказались. Восхитительным жестом он отбрасывает всё, что было раньше, и дает вам взглянуть на потрясающее настоящее, а невероятное прошлое вам предстоит начать самим, и если где-то по пути у вас ум зайдет за разум, то пусть там и остается.
Ах, каких диковинных людишек напустил на нас мистер Тэрбер! Кажется, их можно разделить на три компании: игривых, побитых и яростных, и все они напоминают недопеченные пышки. Его женщины невообразимо неряшливы - настолько, что это становится их гранд-стилем. Кто-то сострил, что женщинам Тэрбера не хватает соблазнительности, на что его приятель Марк Кеннели тут же отпарировал: "Для его мужчин - хватает". И, конечно же, плачевно неухоженные мужчины Тэрбера не смеют претендовать ни на что лучшее.
Но у этих персонажей, даже самых злобных, есть одна трогательная черта: они требуют от жизни столь немного... Они помнят о своих прежних разочарованиях и ожидают новых. Они не блещут ни умом, ни проницательностью, и нам следует быть к ними очень терпеливыми. В мире волков они - ягнята, на которых лежит отпечаток затянувшейся невинности. Мы видим их ежедневно, они являются во плоти на страницах "Нью-Йоркера", мы встречаем их в поездах и на паромах, в залах ожидания вокзалов, во всех многолюдных и тоскливых местах, где раз мелькнувшее лицо никогда не возникнет вновь.
Любопытно, а, может быть, даже страшно, до чего Тэрберу удалось повлиять на американские лица и фигуры, и когда-нибудь ему придется за это ответить. До его рисунков люди не появлялись в таком затрапезном виде в любое время, но сейчас их всё больше и больше, и, может быть, мы вскоре станем страной тэрберовских рисунков, и тогда любая другая страна, которой не лень будет связываться, сможет прийти сюда и хорошенько нас отшлепать".