Голова болела так словно в нее воткнули острый кинжал, к горлу то и дело подступала рвота, в глазах двоилось, а очертания любых предметов расплывались. Лэя с трудом приподнялась на дрожащих руках, но тут же рухнула обратно.
Закрыв глаза, она провела рукой по земле, ощупывая окружающие ее предметы. Она лежала на некотором подобии плетенной лежанки, располагавшейся прямо на голой земле. Почва здесь была сухая, скорее напоминающая песок.
Заставив себя открыть глаза и сконцентрироваться, она осмотрелась, изо всех сил стараясь не обращать внимание на никак не желавшую затихать головную боль. Ее окружали плетеные стены сероватого оттенка, через которые пробивались солнечные лучи, отчего в крошечном домике было довольно светло. Всего в шаге от лежанки располагался низкий столик, представлявший из себя несколько тонких бревен оплетенных и скрепленных вместе все той же сероватой лозой. В противоположном от лежанки конце дома стоял плетеный сундук, больше напоминавший корзину, в которой дядя Халэн хранил привезенные фрукты и овощи. Над ним, на нескольких натянутых веревках сушили какие-то травы и коренья. Входом и выходом из дома служил невысокий проем, занавешенный грязной, когда-то белой тканью.
Лея медленно, делая передышку через каждые два-три движения, подползла к чуть развевающейся занавеске и осторожно отодвинув ее край, выглянула наружу. Яркое солнце тут же ослепило ее, отозвавшись резкой болью где-то в затылке.
Уткнувшись головой в землю, она перевела дух, наслаждаясь темнотой, но вновь заставив себя разомкнуть глаза, сощурившись, осмотрелась. Дом, в котором она находилась, казалось располагался в самом центре какого-то наспех построенного лагеря. Замерев, со всех сторон на нее в ужасе смотрели люди. Казалось время остановилось. Мужчины, несшие на вид тяжеленые корзины доверху набитые разными фруктами, женщины, сопровождавшие их, дети, от почти взрослых до совсем маленьких - все замерли без единого движения. Лишь десятки широко открытых, испуганных, моргающих глаз говорили о том, что время все еще продолжает свой бег.
Лэя тут же отпрянула от выхода, старясь отползти обратно к лежанке и спрятаться как можно дальше от этих незнакомых, совсем чужих и возможно опасных людей, но было уже слишком поздно. Снаружи четко раздавались неумолимо приближающиеся шаги и вскоре под грязной занавеской показались две ноги, обутые в, искусно сплетенные из листьев акавы, сандалии.
Отодвинув занавеску в дом вошел низенький, худой старичок в набедренной повязке и хлопковом плаще. Все его лицо, руки, грудь были изрезаны глубокими морщинами. Оказавшись внутри, он развязал тугой узел на шее, соединявший два конца прямоугольной ткани и сложив плащ в несколько раз, убрал его в плетеный сундук. Порывшись за ним, он достал еще одну лежанку, точь в точь такую же как ту на которой лежала девушка, и осторожно развернув ее на земле, располагая прямо перед столиком, сел напротив Лэи.
- Меня зовут Тцаситлаль, - представился он и тут же замолчал, внимательно осматривая Лэю.
Его лицо напоминало старую сушеную сливу. Десятки морщин тянулись от почти лысой головы до беззубого что-то жующего рта. А нос походил на одинокий утес меж бесчисленных складок гор, чуть выше которого тянулись две морщинки - два живых, заинтересованных глаза.
Вдруг занавеску, прикрывавшую вход, резко одернули и в дом втолкнули мальчика лет шести-семи. В его руках была миска с каким-то зернистым густым содержимым. От страха ребенок застыл в проходе, боясь пошевелиться. Только после того как старик легонько щелкнул его по ноге, указывая на стол, он ожив поставил миску на указанное место и тут же сломя голову вылетел прочь из дома.
- Это каша, - старик указал на стоящую перед ним миску. - Ты проспала больше двух дней и должна была изрядно проголодаться. Головная боль и тошнота являются последствиями яда. Чуть позже я все тебе расскажу, а пока, - старик вновь встал и покопавшись в сундуке вернулся к столу, - вот это, - он положил на стол, рядом с миской маленький мешочек, - добавляй в кашу. Это снимет боль и поможет тебе скорее восстановиться. А вот это, - старик достал еще один мешочек и привстав положил его поближе к девушке, - яд. Будь осторожна и храни его у себя. Никому не давай. Я уже высчитал приемлемую для тебя дозу и в нужном количестве нарезал лепестков. Не не сегодня, главное не не сегодня, ты должна будешь их принимать, но только по половине одного лепестка. Я специально их порезал пополам чтобы ты ничего не напутала. Все, а теперь отдыхай. Поешь, как сможешь сидеть. Я проведаю тебе вечером, - встав, старик достал свой плащ из сундука, набросил его на плечи, вновь связав два конца ткани на шеи и вышел, оставив Лэю одну.
- Два дня, неужели она здесь уже два дня, - думала она про себя. - Зачем ее здесь держат, кто этот старик, что за яд он ей принес и зачем ей его уже давал? - вопросов было множество, а ответов ни одного. Единственное в чем она была полностью уверена так это в том что есть ей сейчас совсем не хотелось. От любой мысли о еде к горлу сразу же подступали рвотные позывы, да и пробовать незнакомую пищу она совсем не хотела и уж тем более добавлять в нее что-то неизвестное.
Отбросив мешочек с ядом ко второму, лежащему на столе, Лэя отползла как можно дальше от выхода и без сил повалившись на землю, уснула.
Проснувшись вечером и вновь услышав топот босых ног десятков людей, их голосов, переговаривающихся меж собой на непонятном языке, она в ужасе поняла, что все это не один большой дурной сон, а кошмарная реальность. Даже находясь в караване "пузыря" у нее еще была надежда вернуться домой. Рядом был дядя Халэн, беспокоящийся о ней. Эллирион придумывал план ее освобождения, но сейчас она осталась совсем одна.
Солнце садилось и яркие светлые лучи сменялись темным, красным закатом. Острая головная боль, мучившая ее днем, медленно отступала, но все еще ощущались болезненные уколы, вызываемые резкими движениями или ярким светом. От тошноты не осталось и следа и, наконец, о себе громко заявил голод. Каша, принесенная днем мальчиком, все так же стояла на столике, где тот ее и оставил. Лэя была готова забыть обо всем и съесть, принесенную пищу какой бы мерзкой она не оказалась на вкус и какие бы последствия она не вызвала, лишь бы утолить стремительно нараставший голод, но услышав снаружи тихие шаркающие шаги в панике прижалась к плетенной стенке.
В проходе вновь появился старик, войдя в дом, он, как и утром снял с себя плащ и аккуратно сложив его, убрал в сундук. Вернувшись на место перед столиком, он сел на плетеную лежанку и внимательно посмотрел на девушку.
- Хорошо, - произнес он, пошамкав беззубым ртом. - Голова все еще болит, наверное. Ты что совсем не ела? - старик осмотрел полную миску подсохшей и покрывшейся желтоватой корочкой каши. - Странно, это очень странно. Ты должна быть очень голодной. Микцли поил тебя пока ты была без сознания, но кормить то не мог, а ведь уже два дня прошло. Странно... - задумавшись, старик замолчал, не переставая что-то жевать. - Я сейчас попрошу принести тебе свежую, - он встал и, забыв про свой плащ, вышел из дома, но вскоре вернулся ведя за собой все того же мальчишку, что приносил еду днем. Мальчик вновь поставил миску на указанное стариком место на столике и стремительно покинул дом. - Я думаю, что сейчас уже нет смысла добавлять снадобье. Ты почти оправилась так что ешь без него.
Голод мучил девушку по хуже заправского палача. За те короткие мгновения что прошли с момента ее пробуждения, голод уже не просто напоминал о себе, а надрываясь орал изнутри. Живот крутило, а горло словно драли когтями. Тело умоляло дать ему хоть кусочек пищи.
Гордо встав, чуть пошатнувшись, Лэя подхватила свою лежанку и расположив ее перед столом села напротив старика. Взяв теплую миску в руки она попыталась отпить густую кашу.
- Ох, прости, - поднявшись, произнес старик и прошаркав к сундуку извлек из него небольшую грубо вырезанную из дерева ложку. - Вот возьми, - вернувшись к столу он протянул ее Лэе. - Сейчас еще светло так что мы посидим здесь, а позже, как стемнеет я провожу тебя в твой новый дом. Как я уже сказал меня зовут Тцаситлаль. Ты ешь, не смотри на меня. Когда-то я жил в небольшой деревушке, но это было далеко отсюда, - старик взмахнул рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи, - хотя я мог жить и в самом Тлапоко. Я был жрецом Нейк Зааля. Но все изменилось когда на нашу землю пришли люди из-за моря.
Первое время они были дружелюбны. Они строили крепость на берегу, а мы с ними торговали. Но закончив строительство, они предали нас и обокрали. Явившись в мою деревню с мечами и огнем, они убили всех, кого я любил и знал. Не многие пережили ту ночь - лишь те, кто по их мнению имел какие-то ценности. Нас, в том числе и меня, привезли в их крепость, где начали пытать, выспрашивая о несуществующих богатствах. В отличии от моих соплеменников мне удалось избежать мучительных пыток, так как их планы поменялись и меня просто бросили в темное подземелье. А в это время мой народ восстал и началась война, вновь объединившая наши племена в единую империю.
Я провел в заключении несколько долгих лет и успел выучить ваш язык, в большей степени благодаря одному человеку. Он прибыл в крепость спустя годы после моего пленения. Как я позже понял он оказался их тонаалем - правителем. Он велел перевести меня из подземелья в крепость, и впервые за долгое время я, наконец, снова увидел свет. Он часто навещал меня с тех пор и мы много разговаривали с ним. Иногда он приходил с первыми лучами солнца и проводил со мной весь день до глубокой ночи, а потом он приказал отпустить меня.
Я направился в Тлапоко, ведь больше пойти мне было некуда, от моей родной деревни остались одни обгоревшие останки. Но, к сожалению, великий город не провоевав и пяти лет проиграл войну и покорился людям из-за моря. Когда я пришел, они уже во всю разрушали наши храмы и разбивали древние идолы, а на руинах возводили свои. Тогда я решил покинуть Тлапоко, уйти и не видеть, как гибнет мой дом.
В дорогу со мной отправились несколько десятков фермеров, каменотесов, лесорубов - обычных людей, кому теперь каждый день грозила гибель из-за законов наших завоевателей. Они последовали за мной целыми семьями и, я думаю, нам бы так и не удалось вырваться из покоренного города живыми если бы не отряд Ксочими-Итсуни. Благодаря смелости его воинов, прорубавших нам путь на свободу, и защите темных богов мы достигли земель Нау Тонааля - первого бога.
Теперь мы живем здесь и наша деревня окружена священным лесом Кашамли - бога охоты. Он стережет земли создателя от непрошенных гостей. Не один живой человек не может пройти через лес Шочамалько. Любой, попадая в него становится его частью. Многие охотники на закате своей жизни приходят в него чтобы передать свои души богу и тем самым уплатить долг за его покровительство в течении жизни, но об этом я расскажу тебе в другой раз.
А теперь послушай меня внимательно. Власть Кашамли не столь безгранична и ей можно сопротивляться. Те лепестки, что я дал тебе утром даруют возможность пройти через его лес не подчинившись его воле. Но сами по себе они крайне ядовиты и нужно быть очень внимательным и осторожным, соблюдая грань между смертью от яда и смертью в руках бога. Ты должна принимать только те половинки лепестков, что я тебе нарезал, не больше и не меньше иначе ты умрешь. Запомни.
Здесь, несколько дней назад, ко мне явился сам Нау Тонааль. Он был слаб и истощен, но разгневан уничтожением храмов и идолов. Он сказал, что вскоре совсем близко пройдут люди. В их плену, словно маленькая зверюшка, будет девушка, которою я должен спасти и о которой я теперь обязан заботиться. Обо всем я рассказал Ксочими-Итсуни и он устроил засаду на одно из проложенных людьми дорог, а два дня назад он привез тебя...
- И что теперь со мной будет? - впервые Лэя решилась заговорить со стариком.
- То, что пожелает Нау Тонааль, - мгновение промедлив, ответил Тцаситлаль.
Лэя тут же вспомнила о кровавых жертвоприношениях, чудовищных ритуалах, о изуродованных людях, вернувшихся с чужого континента. Она вспомнила все те страшилки, что они с сестрами любили пересказывать друг другу по ночам. А что если все эти, даже самые неправдоподобные истории, не вымысел? Что если героиней одной из следующих страшилок станет она?
- Он бог жизни и нового дня. Он не пожелает, чтобы тебе причинили вред, тем более после того как приказал спасти, - распознав страх на лице девушки, прошамкал старик, попытавшись улыбнуться.
Пожевав беззубым ртом и глубоко зевнув, он привстал и высунув голову наружу, осмотрелся.
- Стемнело, - произнес он, повернувшись к Лэе. - Иди за мной. Я отведу тебя в приготовленный специально для тебя дом, а завтра утром зайду за тобой, - старик встал и, набросив на плечи плащ, тут же вышел.
Лэя в нерешительности замерла. Пойти за ним? А можно ли ему было доверять? До сего момента с ней обращались хорошо, но что если все это приготовления к какому-нибудь жуткому обычаю. Дрожа от волнения или может быть от страха она поставила пустую миску на столик и, выпрямившись, встала. "Пусть лучше я сама выйду гордо и бесстрашно, чем меня выволокут на потеху всей деревни и словно пойманного зайца поведут на смерть," - сказала про себя Лэя, силясь набраться смелости и отваги. Широкими, быстрыми шагами она выбежала наружу, но в ночных сумерках не было никого кроме шаркающего впереди старика. Остановившись перед небольшим плетеным домом с травяной крышей, он развернулся к девушке и поманил ее к себе.
Впустив ее внутрь, он зашел следом за ней сам. Обстановка в доме была до боли знакома. Та же лежанка, тот же низенький маленький столик и маленький сундучок - все было в точности таким же, как и в доме старика.
- Это не дом в Тлапоко или на худой конец не барак в Тимачлипане, но это все что мы можем предложить тебе, - старик потер свой нос, немного пошмыгав. Вновь что-то пожевал беззубым ртом и добавил: - Я зайду утром. Одежду тебе, я думаю, тоже принесут утром, - развернувшись он уже собрался выйти, одной рукой отодвинув хлопчатую занавеску, но вдруг остановился и отвязав что-то от своего пояса, развернулся к Лэе. - Забыл совсем. Вот возьми лепестки. Сегодня не принимай. Не сегодня, - погрозил он, протянув знакомый мешочек. - Завтра ты должна быть бодрой, иначе я не смогу тебе все здесь показать, - Лэя протянула руку на встречу старику, понимая, что пока она не возьмет его мешочек, он не уйдет. Старик аккуратно положил его на ладошку девушки, улыбнулся и вновь пошмыгав носом, ушел.
Солнце пробивалось даже сквозь сомкнутые веки, окрашивая их в красные тона. Лэя попыталась скрыться от ярких лучей, заслоняя газа рукой, но они казалось проникали всюду. Смирившись с мыслью, что пора вставать, она со вздохом поднялась и потерев глаза, потянулась. Ее окружала все та же аскетичная обстановка - низенький столик, плетеный сундук и... мальчик.
Ребенок, прислуживавший старику, сейчас, сидел подле входа, поджав ноги. Его глаза были широко открыты. Словно маленький зайчонок, он набрав в грудь воздуха боялся лишний раз двинуться или просто вздохнуть.
- Привет, - попробовала заговорить с ним Лэя.
Услышав голос, мальчик подскочил на месте и тут же сломя голову помчался к плетеному сундучку, но споткнувшись упал, распластавшись на земле. Быстро поднявшись, чуть прихрамывая и шмыгая носом, он дошел до сундука и покопавшись в нем извлек стопку одежд, которую положил на стол перед Лэей и тотчас выбежал прочь из дома.
Следующим утренним гостем, навестившим ее стал старик. На этот раз он не стал снимать свой плащ и садиться за стол, как делал это в прошлые визиты, а сразу войдя произнесc:
- Доброе утро, как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - ответила Лэя, - тот мальчик...
- Микцли, - подсказал старик.
- Да, Микцли... Чем я его так напугала?
- Пойдем за мной, - старик отодвинул занавеску и вышел из комнаты.
Лея промедлила. Она отчетливо слышала голоса и топот снаружи, а встреча с остальными жителями деревни ее крайне пугала. Подкравшись к одной из стен, она припала к щелке меж сплетенных прутьев, стараясь хоть что-то разглядеть.
Снаружи и вправду было множество народа. Некоторые таскали большие корзины с фруктами, некоторые стоя, возле своих хижин, весело переговаривались друг с другом. Бегали дети, звонко смеясь и мешая взрослым. Старик же остановился в нескольких шагах от костра, наблюдая как большая мясная туша медленно вертится над пылающими поленьями.
Несколько раз она подходила к занавеске, но тут же разворачиваясь возвращалась обратно, так и не решаясь все-таки выйти. Наконец, сжав кулаки и глубоко вдохнув, она с разбега вылетела наружу, боясь что в последний момент может снова передумать.
В первые мгновение казалось люди не обращают на нее никакого внимания, но шум толпы стал утихать. Разговаривавшие стали прятаться в хижинах, уводя за собой своих собеседников. Переносившие корзины с фруктами мужчины осторожно меняли свои маршруты, стараясь обходить незнакомку стороной. Крики и детский смех совсем пропал, как и сами дети. Деревня погрузилась в напряженное молчание.
Только сейчас Лэя смогла оценить ее размеры и бедность племени. Всего несколько десятков маленьких плетеных хижин с крышами из травы, окружавших щелкающий костер в центре. Наверное, этот очаг был самой большой ценностью этих людей. Мужчина, готовящий большую мясную тушу, с невероятной заботой и осторожностью следил за огнем и тремя белыми камнями, меж которых пылали поленья. Он аккуратно стирал капли жира, капающие на камни и всякий раз, словно вознося молитву, подбрасывал в яркое пламя очередное полено.
За некоторыми домами виднелись грядки, где колосились зеленые побеги. Здесь были и плетеные клетки, где надменно расхаживали разного вида птицы. Перед одним из домов стояла большое каноэ, доверху наполненное водой, а в нем вроде бы плавали толстые змеи.
- Мы живем здесь уже почти три года, - осмотревшись, со вздохом произнес старик, обернувшись к Лэе. - Живем как изгои. Тлапоко пал, Тимачлипан ведет войну. Маленькие деревни, как некогда моя, теперь все сожжены или разорены. Народ бежит в столицы, ища защиты и крова. Наш мир, вся наша прежняя жизнь уничтожена. Лишь здесь, в землях Нау Тонааля мы в безопасности, но в них нет карьеров для добычи камня, в них не водятся звери, на которых можно было бы охотиться.
Но мы приспособились, мы научились жить не имея ничего. Часть пищи мы выращиваем здесь, а воины Ксочими-Итсуни, с риском для жизни, добывают для нас мясо. Земли когда-то принадлежавшие Тлапоко теперь наводнены людьми из-за моря. Они всюду - они охраняют дороги и бродят по лесам, теперь каждый охотник стал еще и добычей.
Но и Нау Тонааль не бросил нас. Он подарил нам дома, даровал оружие. Мы не могли рубить священный лес и гневить Кашамли, у нас не было камня, но зато мы нашли... - старик направился к каноэ, в котором Лэя видела змей. Остановившись прямо перед ним он поманил девушку рукой и дождавшись когда Лэя подойдет к нему, опустил руку в воду. - Мы нашли лианы, - старик осторожно поднял из воды толстый стебель растения. - Из целых мы делаем луки для охотников и опоры для хижин. Разрезав их вдоль на две половинки мы используем их при постройки домов, а из порезанных на совсем тонкие нити мы делаем лежанки, столики, сундуки и корзины. Сейчас, пока они свежие, их легко изгибать и придавать нужную форму. Но если их достать из воды и оставить на воздухе, они вскоре начнут засыхать, становясь прочными и упругими, сохраняя при этом заданную форму, - он аккуратно опустил обратно в воду стебель растения. - Идем.
Старик уверенной походкой покинул деревню, углубляясь в лес. Вскоре их дорога стала круто подниматься вверх, но его это казалось совсем не останавливало. Лэя уже успела выдохнуться, а он не сбавляя хода продолжал восхождение.
- Мы научились выращивать множество ценных трав. Иногда воины Ксочими-Итсуни, даже приносят птиц котль. Словом, наш почтек мог бы многое предложить. И шкуры животных, и перья птиц, и какао бобы, многое... но торговля стала опасной. Люди из-за моря хватают всех без разбора и тащат в свою крепость. Да даже если бы наш почтек и добрался до того же Тлапоко с ним бы никто не стал говорить, - старик уже был высоко. Остановившись, он посмотрел на запыхавшуюся девушку, отстающую от него уже на ярдов десять. - Нам хватает всего, что у нас есть, но в сравнении с тем, что могли бы нам предложить столицы в обмен на наши товары... Эх... Мои люди. С их умениями и талантами. В прежние времена они могли бы обладать многим больше, чем имеют сейчас, - старик, дождавшись Лэю, продолжил подниматься в гору. - Совсем не много осталось.
Больше он не разговаривал, пока они не достигли небольшой полянки с несколькими одиноко стоящими деревьями. Поляна располагалась на небольшом утесе, с края которого открывалась панорама на казалось бескрайний лес, простиравшийся на многие мили в разные стороны.
- Красиво, - рядом с Лэей встал старик. - Вот там, - он указал на темное, зубчатое строение, окруженное огромной стеной на самом берегу моря. - Это их крепость, людей из-за моря. Моя деревня была совсем близко, чуть дальше в лесу. Каждый день наши рыболовы выходи к лагуне, куда спускалась река, проходившая по землям Тимачлипана и подчас возвращались с завидным уловом. Но это было очень давно. - А вот там, посмотри, - он указал на яркую, блестящую на солнце гору глубоко в лесу намного севернее крепости ордена, - это великая пирамида Тлапоко.
Внимательно присмотревшись к блестящей постройке Лэя стала различать очертания плоской вершины и ровные, словно ступени огромной лестницы, стороны горы.
- Четырнадцать эпох назад мы были одной большой империей. Столицей тогда был Тимачлипан. Его окружало множество более маленьких деревень, и соседних племен. Периодически разгорались войны и очередное племя было вынуждено покориться, но единственной настоящей угрозой был... - старик замолчал, что-то обдумывая, - Миктлан - архив герцога. Я могу ошибаться... я хорошо изучил ваш язык, но могу все же ошибаться. Так, если мне не изменяет память, называл ее тонааль людей из-за моря.
- Да, да, - вдруг оживился старик. - Миктлан очень древний город, существовавший еще до образования нашей империи, он содержит знания первого народа. - Четырнадцать эпох назад юный тонааль Тимачлипана решил захватить... архив... но жрецы стали его отговаривать. Они твердили ему, что боги против и для сражения сейчас не подходящее время, но юный Аутсотль вопреки возражениям все же выступил войной. Она длилась не долго. На десятый день одно из сражений было прервано чудовищной тряской земли. Войску Аутсотля пришлось отступить в столицу, но это поражение оказалось лишь малой частью всех последующих бедствий, обрушившихся на империю по велению разгневанных богов.
Наши предания гласят, что земля дрожала многие дни. Тимачлипан был в руинах, люди гибли под обломками собственных же домов. Но и на этом все не закончилось. Начался сезон ливней. Вода смывала посевы, растения гнили прямо в земле, животные покидали родные места и империю стал охватывать голод. В одну из ночей дамба, обеспечивающая город притоком воды, не выдержав напора стремительно наполняющегося озера, обрушилась, направила разрушительный поток прямо в Тимачлипан. К утру вода отступила, но погибших было уже не вернуть, а от города остались одни лишь руины.
Империя раскалывалась надвое. Часть людей обвиняла Аутсотля в гневе богов, припоминая ему о предупреждении жрецов, часть все же оставалась преданной ему. Сами же жрецы, один за другим, стали покидать Тимачлипан. Они уходили в небольшой город, когда-то бывшую столицу племени саросотеков, завоеванную империей. Тогдашний верховный жрец обвинил Аутсотля во всех бедствиях. Он объявил, что больше не желает починяться тонаалю, навлекшему на свой народ гнев богов. Юному Аутсотлю тогда стоило начать переговоры и попытаться умилостивить богов, но его вспыльчивый характер толкнул его лишь на угрозы.
Жрецы день и ночь приносили жертвы, стараясь вернуть расположение богов и просили простить их народ. Вскоре ливни прекратились и земля успокоилась. К тому времени маленький город разросся. Его поддерживали все больше деревень, отрекаясь от Тимачлипана. Но это только сильнее гневило Аутсотля. Он вновь объявив войну, собравшись наказать жрецов и уже подготовил огромное войско, но был отравлен накануне похода. Новым тонаалем стал сын его брата - Ицкотль. Он отправил послов в окрепшую столицу жрецов - Тлапоко с предложением мира, принеся извинения за действия Аутсотля. Итогом переговоров стал тройственный союз, объединивший Тимачлипан, Тлапоко и Сураю.
За тринадцать последующих эпох союзом были покорены многие племена, граничащие с его землями. Завоевание остановилось лишь перед землями Миктлана. Жрецы вновь объявили, что нападению противятся боги и в этот раз ни один из тонаалей не посмел им перечить.
Сама тринадцатая эпоха с самого первого дня была названа "несчастной" и вердикт жрецов никого не удивил. В те годы каждый день они приносили вдвое больше жертв богам, вдвое увеличилась частота войн цветов, а на тридцатый год с моря прибыли люди. Как я уже сказал первое время они были настроены мирно и активно торговали с нами, но через двадцать лет, когда их крепость была достроена, в последние два года "несчастной" эпохи, они обрушились на нас, уничтожая все что встречалось им на пути, и не щадя никого.
Сейчас идет двадцать вторая эпоха с основания империи и четырнадцатая с ее разделения. И видимо это эпоха станет для нашего народа последней, - старик замолчал, грустно наблюдая за темной крепостью на берегу.
Он медленно, шаркая ногами отошел от края утеса и добравшись до ближайшего дерева с громким вздохом сел, прислонившись к его стволу.
- Прости. Я не сказал тебе. Мы уйдем отсюда уже глубокой ночь. Я захватил нам с тобой лепешек, если проголодаемся, - старик отвязал от пояса небольшой мешочек и положил его рядом с собой. - Разбуди меня как начнет заходить солнце, - прошамкал он.
- Меня зовут Лэя.
- Леа? - постарался повторить старик. - Красивое имя. Что оно значит?
- Не знаю, - Лэи и в голову никогда не приходило что ее имя может что-то значить.
- Мое имя означает полночный странник. Отец говорил, что я долго не хотел появляться на свет, а когда, наконец, решил уже была глубокая ночь. Отец тогда перебудил всю деревню, ища повитуху, - с добродушной улыбкой произнес старик, а после, укутавшись в свой плащ, задремал.
Первое время Лэя разглядывала крепость и блестящую пирамиду вдалеке, потом собирала цветы. Проголодавшись, она перекусила несколькими лепешками, оставив пару для своего спутника и села рядом с ним.
Солнце уже заканчивало свой дневной путь, но до заката было еще далеко. Лэя посмотрела на старика. Он казался таким маленьким и хрупким. Худые морщинистые руки были скрещены на груди, беззубый рот продолжал что-то жевать. Старик то и дело ворочался во сне, стараясь принять более удобную позу. Тогда девушка осторожно приобняла его и медленно и аккуратно положила его голову к себе на колени.
Впервые за долгое время она ощущала покой. Всматриваясь сначала в облака, а позже в проявляющиеся на небе звезды, она совсем забыла о просьбе старика.
В последний раз солнце показалось на горизонте и уступило свое место бледному диску луны. Холодный свет заливал их поляну, а мерцающие вдалеке звезды горели яркими огоньками. Вслед за свои сопящим спутником Лэю стало клонить в сон, но тихий шорох травы и приближающиеся шаги в миг отогнали подобные мысли. Девушка внимательно вгляделась в ночную мглу, откуда шел звук.
Всего в нескольких шагах от нее появилась высокая, худая фигура человека. Он шел мягко, не торопясь. Его черные ботинки отражали лунный свет. Одет он был причудливо - темные штаны, жилетка и камзол, но совсем не одежда привлекала к нему внимание.
Пройдя по поляне, он остановился там, где днем стояли Лея со стариком, осматривая с высоты простирающиеся перед ними земли. Он стоял к девушке боком и казалось не обращал на нее никакого внимания, чего уж точно было нельзя сказать о самой Лэе. Она пристально наблюдала за ним со смесью ужаса и детского любопытства.
Перед ней ожил кошмар. Одна из историй, в шутку рассказываемых по ночам, сейчас стояла всего в нескольких шагах. Нейк Зааль - огромный черный кролик, бог смерти, бог болезней и всяческих несчастий непринужденно смотрел на звезды и луну.
Его нос чуть дрожал, словно принюхиваясь, длинные уши стояли торчком, а руки были скрещены за спиной. Девушка изучала каждую деталь существа, каждую маленькую шерстинку на его лице, пока все внутри ее призывало бежать. Вдруг их глаза встретились. Лэя поняла, что существо смотрит прямо на нее, теперь уже было поздно бежать.
- Не буди его... - Нейк Зааль не шептал, но его голос походил на тихий шелест листвы. - Ты потеряла дом, тебя изгнал свой народ... - продолжал он, повернувшись к девушке лицом и сделав несколько шагов к ней на встречу. - Тебя хотели продать, словно диковинную зверюшку, но я послал к тебе помощь... Я подарил тебе новый дом и новую жизнь... А теперь я прошу о помощи... Мой народ страдает и гибнет... Ему нужна надежда... вера... и сила... Они должны объединится и изгнать со своей земли чужаков... Теперь ты здесь и это главное... - Нейк Зааль сделал еще несколько шагов на встречу и оказавшись прямо перед Лэей склонился к ее лицу. Его большие, глубокие черные глаза теперь находились всего в нескольких дюймах от глаз Лэи. - А теперь спи... - кролик протянул к ее голове свою мохнатую руку и нежно прикоснувшись, аккуратно провел по лицу. - У тебя впереди долгий путь... - очертания его лица медленно расплывались и сон, словно приливная волна охватывал девушку.