Аннотация: Шалость подростков безгранична, наказывать за шалость неприлично.
Труба.(S)
В 1963 году я учился на столяра в строительном училище?5 в Беслане. Однажды нас отправили на практику в Орджоникидзе на завод "Электроцинк". В то время самое крупное предприятие в Северной Осетии и одно из крупнейших предприятий на всем Северном Кавказа.
Мы считали за честь работать на этом предприятии. Тем более, что там строили самую высокую трубу на всём Кавказе. Я сейчас не помню точно высоту этой трубы. Где-то больше ста метров высотой. Знаю точно, что тогда и телевизионных вышек во всём Советском Союзе не было такой высоты.
- Из пионеров вы давно выросли, - сказал нам мастер по практике на производстве, когда мы собрались в столярной мастерской училища перед поездкой в Орджоникидзе. - в комсомол поступать пока вам рановато. Однако стать пионерами в строительстве нового сооружения вам пред-стоит с сегодняшнего дня. Вы будете участниками строительства самой большой трубы в СССР...
- Ура!!! - завопили мы в один голос. - Мы будем покорять самую большую трубу в нашей стране! - Трубу надо вначале построить, прежде чем покорять. - растерянно, сказал мастер, оглушённый нашими воплями. - Мысли об покорении построенной трубы сразу выкиньте из головы. Трубу сооружать будут специалисты-высотники. Ваше дело обслуживать строителей в стороне от трубы.
Так вот, поставили нас работать на ту самую высокую железобетонную трубу. Точнее, на строительную площадку рядом с котлованом фундамента будущей трубы. Мы помогали специалистам строителям-высотникам делать наружную и внутреннюю опалубку, которую называли кружалами.
Это такие деревянные круги два метра высотой с легким конусом к верху по расчётам специалистам. Кружала состояли из четырех частей. Выставляли эти части кружал вручную, как внутри трубы, так и снаружи. Между кружалами проводили специальную проволоку арматуру, которая толщиной была с наши руки.
Была там арматура и по тоньше. Тонкая арматура заплетала как паутина все пространство между толстыми арматурами и кружалами с двух сторон. Все это крепилось на железобетонном фундаменте размером с огромный спортивный зал. В железобетонном фундаменте было много различных комнат и железных дверей.
Своим видом фундамент будущей трубы был больше похож на военный блиндаж, который строили для Адольфа Гитлера вовремя войны. Это я видел в одной из передач по телевизору. Когда кружала с арматурой были закреплены на этом фундаменте, то туда заливали специальный бетон высокой марки и высокой прочности.
Затем включали вибраторы, которые были установлены на кружалах. Вся эта масса тряслась до полной усадки. В это время понемногу добавляли свежий бетон. Так делали до тех пор, пока бетон переставал умещаться внутри кружал и вытекал сверху.
После чего бетон с арматурой и кружала оставляли в покое на несколько дней. За это время на бетоне с торчащей кверху арматуры и с кружалами с обеих сторон, ставили крестовину с самой толстой арматуры толщиной с руку. На этой крестовине впоследствии ставили внутреннюю винтовую спиральную лестницу. Сверху на эту крестовину ставили прямую лестницу, которая сверху прикрывалась сеткой и через каждые два метра, как внутри, так и снаружи ставилась площадка для отдыха, поднимающегося наверх человека.
Когда толстая металлическая крестовина из арматуры была выставлена на бетоне с арматурой и на кружалах с обеих сторон, тогда начинали наращивать добавочную арматуру в следующие кружала. Пока проводились работы первом отливке трубы, то мы до этого времени успевали подготовить новые кружала.
Между каждой парой отливки бетона на бетонных швах с двух сторон устанавливали ремни-кольца из металлической полосы шириной двадцать сантиметров и толщиной два сантиметра. Эти кольца-ремни стягивали специальными зажимами и заваривали специальной электрической сваркой с аргоном. Так что ремни из металла, с двух сторон трубы, становились как единый металл в бетоне. Словно обручи на деревянной кадушке наполненной вином.
Такие работы проводили до самого верха железобетонной трубы. Когда проходили одну пару кружал, то нижнюю пару кружал разбирали и выбрасывали на мусор. Продолжали выставлять новую пару кружал для будущей высотной трубы. Мы постоянно с мастерами заглядывали снизу вовнутрь трубы и рассматривали, как проводят подготовку к новой работе и снимают не нужные им кружала. Вот только сверху по лестнице нам запретили подниматься уже с первых двух метров.
С ростом высоты трубы росло наше желание подняться по наружной части лестнице по трубе. Но это было под таким строгим запретом, что в случае нарушения запрета, любого из нас могли исключить из училища. Поэтому мы не смели нарушать запрет, но в каждом из нас кипела страсть нарушить этот запрет.
Мы даже организовали тайное общество тех, кто впоследствии все же заберется снаружи на самую высокую трубу не только на всём Кавказе, но и во всем Советском Союзе. Мы поклялись кровью не нарушать свою тайну. Во что бы то ни стало, подняться на эту высотную трубу, которая стала нашей гордостью и честью. На всю оставшуюся жизнь.
- Давайте заключим пари насчёт подъёма на самую вершину трубы, - предложил нам, Тугаев Мур-таз. - Кто не поднимется на самую вершину трубы, тот купит бутылку вина "Чёрные глаза" ...
- Думаю, что после такого пари мы станем алкоголиками, а не строителями, - с ухмылкой заявил Сорокин Родион. - Могу заключить встречное пари, что большинство не полезут на эту трубу...
- Ты с чего это взял, что мы будем пить вино? - удивлённо, воскликнул Тугаев Муртаз. - Мы назло алкашам разобьём бутылки с вином на центральной площади столицы на виду у всех горожан...
- Таким образом объявим свой протест тем, кто увлекается пьянством! - торжественно заявил Поспелов Виктор. - Пускай весь город узнает, что новое поколение против алкоголизма...
- Думаю, что такого момента нам придется долго ждать, - сказал в заключении Ветруха Игорь.
Такой момент настал, когда убрали последние кружала с обеих сторон и закрепили последние звенья лестниц с обеих сторон. Шириной железобетонная труба была двадцать метров в своем основании. Вверху труба была два метра в ширину. Толщина бетона по всей длине была два метра. Осталась всего одна неделя до пуска большой трубы в работу. Через эту трубу должен был выходить едкий дым от производства цинка.
Нас пригласили на открытие самой большой трубы на всём Кавказе, как участников в работе создания этой трубы. Ко времени открытия большой трубы, электрики налаживали всю электриче-скую систему обеспечения надзором за новой трубой. Мы в это время занимались уборкой терри-тории вокруг огромной железобетонной трубы. Невозможно было упустить такой благополучный момент перед открытием трубы, когда все были заняты подготовкой к её открытию. Надо было подготовиться основательно и забраться на эту огромную трубу, которую мы строили целый год.
В предпоследний день перед открытием трубы, когда никто не обращал на нас внимание. Мы запаслись яркой алой масляной краской, которой должны были написать свои инициалы на самой высокой точке железобетонной трубы. Мы окончательно заключили выбранное нами пари на одном условии, которое стало известно позже всему городу Орджоникидзе. Пари мог выиграть только тот, кто оставит свои инициалы на самой высокой точке этой большой железобетонной трубы.
Последнюю черту под своим будущем "подвигом", каждый проводил отдельно. Мы все хотели друг друга опередить. Поэтому я сразу после обеда объявил своему мастеру, что у меня сильно болит живот. Мастер отпустил меня домой.
Но домой я не пошёл. С банкой алой масляной краски и с малярной кисточкой спрятался в огромном деревянном ящике из-под кабеля для новой железобетонной трубы. Там было тепло и сухо. Можно было спокойно дождаться глубокой ночи.
Это было в конце лета. Осенние дожди ещё не набрали свою силу. А сам деревянный ящик из-под кабеля выбросили совсем недавно. Он ещё не успел начинать гнить от сырости. Ящик стоял кверху дном. Мне пришлось заранее отодрать сбоку у ящика пару досок, через которые пролез во внутрь и там спрятался. С собой прихватил небольшой деревянный ящик из-под гвоздей, на котором можно было долго сидеть в укрытии, пока наступит нужное время предстоящему "подвигу".
Я уселся удобнее на деревянном ящике из-под гвоздей и вскоре крепко уснул. Проснулся тогда, когда уже стало холодно от ветра с гор. Собственно говоря, это было хорошо для меня вовремя подъема. Ни так уж жарко будет моему телу и двигаться придется быстрее, чтобы согреется от холодного ветра.
В жару лазить на такую высоту практически невозможно. Можно сгореть от солнца и от собственного жара, который набирается вовремя подъёма в теле любого человека. Это мы знали на практике от походов в горы, когда покоряли кавказские вершины.
Я осторожно раздвинул доски в огромном деревянном ящике и выглянул наружу. Вокруг было тихо и спокойно, словно завод сегодня не работал. Близко от огромной трубы не было ни одного рабочего цеха. Здесь было глухое и забытое всеми место огромного завода.
Вокруг огромной железобетонной трубы на расстоянии нескольких десятков метров валялись никому не нужные механизмы оставленные после строительства трубы. Тут куски бетонных плит и разный строительный мусор. Дальше торчали огромные терракотовый вершины отходов от переработки сырья по выпуску продукции завода "Электроцинк". Так что никто меня не мог здесь обнаружить.
Выбравшись из укрытия, я осторожно пошёл в сторону огромной трубы с той стороны, откуда висела наружная лестница. Мы знали с первого дня, что с фундамента до наружной лестницы нам не дотянуться.
Поэтому, за два дня до решения на подъем, мы спрятали за мусором деревянную лестницу, по которой легко было забраться до наружной лестницы на трубе. Я оставил банку с алой масляной краской и кисточку на фундаменте, а сам направился за лестницей, которая лежала на прежнем месте. Выходит, что никто из моих друзей не остался лезть на эту огромную трубу. Но мне отступать было некуда. Нужно было лезть. Выходит, что я один выиграю пари всей группы.
Я планировал так, что залезу на трубу. Напишу там свои инициалы. Затем слезу вниз и буду спать в ящике до утра. Утром, когда все приедут на работу, выберусь из своего укрытия и приступлю к работе так, словно только что приехал из дома. Целый день буду молчать о своём "подвиге".
Когда мы отправимся с работы домой, то я напомню своим друзьям о нашем споре и покажу им на трубу. Если даже не будет видно моей надписи не вооруженным глазом, то эту надпись можно будет рассмотреть в бинокль. Подзорные трубы и бинокли есть почти в каждой семье. Так как мы часто ходим в горы и берем с собой эти приборы, чтобы с высоты орлиного полета посмотреть на те красоты, среди которых мы живем. Так что спор я выиграю.
Когда мне наконец-то удалось забраться на перекладину железной лестницы, закрепленной на железобетонной трубе, то я скинул деревянную лестницу в сторону, чтобы никто случайно не обратил на неё внимание. Не подумал, что кто-то залез на эту огромную лестницу. Теперь передо мной был путь свободный.
Я не спеша стал подниматься вверх по железной лестнице, закреплённой на огромнейшей железобетонной трубе. Вкруг меня была защитная сетка, которая в случае моего падения ни дала бы мне возможности свалиться на землю. Я все равно застрял бы на какой-нибудь площадке, которые были расположены через каждые два метра на этой огромной трубе и ни дали бы мне пролететь до самого низа.
Но риск был все равно огромный. Ведь это была высота более ста метров. С каждым метром к верху труба раскачивалась. Это был вполне естественный процесс. Все на планете Земля раскачивается от вращения самой планеты и от земного притяжения. Если бы строения не раскачивались, то они просто ломались на куски.
Возможно, что по этой причине рухнула знаменитая вавилонская башня. Ни потому, что люди говорили на разных языках, а потому, что они не знали законов физики и земного притяжения. У строителей вавилонской башни были благородные цели. Объединить народы под одной крышей, чтобы не было войны. Но только прогресс у них был ещё сильно слаб. Поэтому вавилонская башня рухнула...
Пока я поднимался к вершине этой огромной трубы, ветер вокруг меня усиливался. Труба рас-качивалась так, что мне казалось, она скоро рухнет. Я замертво свалюсь на землю. Я уже ни рад был своей затеи. Но отступать было поздно. Мой принцип толкал меня вперед.
Мне неизвестно, сколько времени я потратил на подъем. У меня тогда не было своих часов. Но по тому, что первый лучик солнца скользнул по вершине огромной трубы, я понял, что уже скоро рассвет. Поэтому прибавил скорость. Но говорить о скорости, это даже не прилично.
Несмотря на то, что я отдыхал хотя бы несколько секунд на каждой площадке, силы мои все равно были на исходе. От напряжения у меня болели кости ног, а руки едва держали моё тело. Так что черепаха со своей скоростью на земле казалась в тот момент чемпионкой по бегу на скорость. Я всего лишь перебирал руками и едва продвигался к верху самой башни.
Кисточка и банка с алой масляной краской были у меня за пазухой. Банка постоянно плескалась. Я был весь выпачкан в алую краску. Я не видел себя со стороны, но прекрасно представлял, что мне завтра скажет мой мастер и как будут надомной смеяться мои друзья.
Меня утешала только русская поговорка, в которой говориться, что смеется тот, кто смеется последний. Я посмотрю после на лица своих друзей, когда выиграю у них пари. Тогда буду смеяться я. Пускай они смеются сейчас. Я буду смеяться после. Все-таки в этом споре все сто процентов предстоит выиграть мне.
Но смеяться мне над своей победой было слишком рано. Когда оставалось до вершины трубы всего лишь три перехода лестничных площадок, над городом разразилась такая ужасная гроза, что о подвигах мне не хотелось думать. Теперь у меня были мысли о жизни. Грозовые молнии по-лыхали вокруг и в любое мгновение могли меня поразить насмерть. Мало того, прямо на этой огромной железобетонной трубе был установлен громадный штырь громоотвода. Таким образом, я мог в любой момент принять молнию прямо на себя.
Думать о какой-то надписи на мокром бетоне было бесполезно. Я без науки физики прекрасно знал, что масляная краска на мокром бетоне будет просто стекать и никакой надписи видно не будет. Будут просто красные потеки. Поэтому я уже на самой вершине огромной трубы ревел от страха за свою жизнь и за то, что не смогу оставить надпись на этой трубе. Все мои труды были напрасны. Могу погибнуть на вершине "подвига".
Я так и провисел до самого утра на самой верхней площадки этой трубы. У меня не было ника-ких сил что-то писать по мокрому бетону на трубе. Также не было сил спускаться обратно вниз. Весь металл лестницы и бетон трубы были будто смазаны маслом. Кроме того, мои ноги и руки стали ватными, словно меня пробил паралич. Мои конечности болтались в паутине металла, как обрывки, завернутые в тряпки одежды.
Теперь я точно знал, что не смогу спуститься обратно вниз. Так и буду сидеть на верху, пока заживо сгною. Затем куски моего сгнившего мяса упадут вниз. Может быть, когда-то кто-нибудь случайно придет под эту трубу и отыщет куски от моего скелета.
Как только солнце осветило вершину огромной трубы, на которой я сидел как призрак, гроза неожиданно отступила за Столовую гору. Как будто бы испугалась прихода солнца. Бетон на трубе с солнечной стороны стал высыхать прямо на моих глазах.
Тут же вспомнил про свою банку с алой краской и про кисточку. У меня не было никаких сил достать банку с алой масляной краской из-за пазухи. С трудом достал кисточку. Стал макать кисточку в банку с краской и с трудом выводить свои инициалы на бетоне возле металлической лестницы, прикрепленной к огромной трубе. Дальше лестницы писать свои инициалы "ЧАС" я не мог.
Когда начался рабочий день на заводе "Электроцинк", солнце на высоте огромной железобетонной трубы палило так, что я уже боялся умереть от солнечного удара. Но спускаться вниз я тоже не мог. Видимо от сильного переохлаждения или от резкого колебания температуры, может быть, что даже от молнии, у меня полностью отказали руки и ноги. Я ни знаю, как это можно назвать. Судорога, паралич, ревматизм или ещё какое-то заболевание от резкого изменения погоды или нервный срыв. Чтобы там не было, но я был не подвижен.
Мало того, мне горло перехватило и несмотря на то, что я по природе очень горластый человек, я ни мог произнести не единого слова. Даже шипеть не мог. Надо было что-то предпринимать для своего спасения. В это время близко от трубы крутился народ. Но никто не соизволил посмотреть вверх трубы.
Прошло ещё неопределенное время моего терпения. Я понял, что, если ни дам знать о себе, так и умру на этой злополучной высоте. Скрипя зубами от боли в костях, с огромным трудом и болью протянул руку к банке с краской. Одним рывком выдернул банку с краской из-за пазухи и выбросил её вниз прямо под ноги стоящих под трубою людей. В тот же миг почувствовал, как резкая боль пронизала всё моё тело. Я потерял сознание или просто заснул от усталости, зависнув на самой верхней площадке лестницы на самом верху огромной железобетонной трубы.
Мне совершенно неизвестно, сколько времени я был без сознания или спал на этой высоте. Когда мне стали к носу подносить ватку с нашатырным спиртом, то я очухался. Стал вертеть головой во все стороны. Увидел над собой лицо мастера бригады строителей-высотников и голубое небо, залитое яркими лучами солнца.
Мне что-то говорили. Но я ничего не слышал. Мне заложило уши от давления на этой огромной высоте. Я все также весел на верхней площадке лестницы на самой вершине этой громадной железобетонной трубе и не мог понять, что от меня хотят эти люди.
- Надо вызвать вертолет. - наконец-то разобрал я голос мастера. - По-другому мы его не сможем вытащить. Вообще удивительно, как только этот пацан ухитрился забраться сюда без страховки...
Прошло ещё какое-то время. Над моей головой появился вертолет с оглушительным треском. Меня обвязали со всех сторон огромными ремнями. Аккуратно вытащили из ловушки лестничного ограждения и осторожно отпустили. У меня от страха из груди едва не выскочило сердце. Я стал болтаться на длинной широкой ленте, на которой переносят многотонные грузы на вертолете. Я болтался во все стороны и едва не ударился головой об эту огромную железобетонную трубу.
Вертолет, медленно передвигаясь по воздуху, понес меня до самого высокого здания завода. На крыше этого здания стояли медики в белой одежде и много мужчин в гражданской одежде.
Меня отцепили от ремней вертолета и понесли вниз по лестнице с крыши административного здания завода "Электроцинк" до машины скорой помощи, которая стояла у дверей этого здания. Там сняли с меня всю одежду, испачканную в алую масляную краску. Затем в одних трусах засунули меня на носилках в машину скорой помощи и отвезли в городскую травматологическую больницу. В первую очередь меня поместили в какую-то камеру по самые уши и стали отмывать от краски едким раствором. До конца не смогли отмыть моё тело от алой краски. Оставили на потом, чтобы я сам отмылся. Затем отнесли в приемное отделение городской травматологической больницы.
- У него нет никаких повреждений. - сказал хирург, внимательно рассматривая меня. - Сделайте ему хороший укол от инфекции и от его будущих подвигов, чтобы он больше никуда не лазил...
- Ни надо мне, никакого укола! - испуганно, закричал я, вскакивая с постели. - У меня все в полном порядке. Никакой инфекции у меня нет и подвигов мне не надо. Я хочу жить...
Хирург и санитары весело засмеялись. Хирург сказал, чтобы мне привезли из дома чистую одежду и отпустили на все четыре стороны. Никаких болезней у меня нет. Но если будет следующая подобная выходка с моей стороны. Тогда мне точно сделают самый большой лошадиный укол, чтобы меня больше не тянуло на подвиги. На этом лечение моё кончилось. Меня отвели на кухню в этой больнице. Решили меня хорошо накормить. Ведь я ни ел больше двенадцати часов.
На кухне я объедался до тех пор, пока за мной приехала мама с чистой одеждой в руках и со слезами на глазах. Тут же меня повели под душ в ванную комнату, чтобы я окончательно отмылся от алой краски. Я долго мылся под душем. Тер себя щеткой с пищевой содой и черным хозяйственным мылом. Но алая масляная краска у меня на груди никак не отмывалась.
Тогда медсестры принесли флакон с медицинским спиртом и долго оттирали от меня краску огромным тампоном, смоченным в медицинский спирт. Пока с меня оттирали масляную краску тампоном, я окончательно надышался и впитал в себя пары медицинского спирта так, что стал совершенно пьяный и ничего не соображал, что со мной происходит. В таком виде мама привезла меня домой. Уложила спать в постель, где я проспал целые сутки.
- Тебя наверно выгонят с училища? - сказала мне, мама, уходя утром на работу. - Зачем это ты полез туда? Тебе, что подвигов в горах и на равнине не хватает? Ты уже большой мальчик...
Я ничего не сказал маме, только отмахнулся рукой и пошёл собираться в училище. Я чувствовал, что мне сильно влетит. Возможно, что действительно с позором выгонят со строительного училища?5. Так мне и надо. Вечно проявляю свой никому ненужный героизм. Кому нужны мои подвиги, от которых страдают люди. Особенно моя мама. Теперь придется искать себе какую-нибудь работу. Наверно пойду работать грузчиком на комбинат или на стройку убирать строительный мусор.
- Такую красивую трубу ты испачкал! Гордость Осетии испоганил! - возмущенно, закричал на меня директор строительного училища. - Опозорил наше училище на весь Северный Кавказ...
- Простите меня! Я её ототру! - не раздумывая, выпалил я. - Труба будет ещё чище и красивее...
- Вот только этого делать не нужно! - растерянно, закричал на меня директор. - Хватит мне твоих подвигов. Теперь все свободное от учебы время будешь заниматься оформлением наглядной агитации нашего училища. Иначе, я тебя выгоню из училища. Ты хотя бы о своей матери подумал...
Так мои способности в изобразительном искусстве в который раз спасли меня от наказания за мои очередные проделки. С этого времени я ежедневно занимался оформлением наглядной агитации строительного училища?5. Гулять меня отпускали только по выходным дням, когда все строительное училище закрывали под ключ. В первый же мой выходной день от моего вынужденного заключения на все учебные и рабочие дни в строительном училище, я наконец-то решил получить свою высшую точку наслаждения. Ведь никто кроме меня не залез на эту огромную трубу.