Аннотация: Трудно жить в мире, где запрещены эмоции.
- Остановись, Ник, - прозвучало сзади.
Я аккуратно поставил на паркет занесенную над порогом ногу, и повернулся на голос. Входную дверь, уже приоткрытую наружу, предусмотрительно закрывать не стал.
Эльза стояла в дверном проеме спальни. Из одежды на ней были только черные кружевные трусики, контрастирующие с вызывающей белизной тела. Плечом она опиралась на косяк, руки были сложены на груди чуть ниже розоватых сосков. Соски не торчали.
- Ник, у нас с тобой два месяца и семь дней не было сексуального контакта. Это достаточно продолжительный период. Чем обусловлена такая длительная пауза?
Я смотрел в ее немигающие голубые глаза, на длинные, пепельного цвета волосы, ниспадающие на плечи. Волосы, которые когда-то так нравились мне.
- Утренние часы наиболее благоприятны для копуляции, - продолжала Эльза, - а ты незаслуженно пренебрегаешь ими. Отсутствие секса отрицательно сказывается на твоем и моем здоровье. Подобное поведение безответственно.
Бешенство накатило волной изнутри, и осело в животе легкой тошнотой. Но девушку не смутил потяжелевший взгляд - она решила провести беседу и не собиралась отступать от плана.
- Если ты слишком устаешь на работе, то мы можем использовать стимуляторы. Химические или, как раньше, мою ротовую полость, способ зарекомендовал себя как очень эффективный. В том случае, если не поможет и это, имеет смысл обратиться за медицинской помощью...
Левая рука сама толкнула дверь, и я шагнул за порог.
- Эльза, Эльза, - бросил на ходу через плечо, - где твои крылья?
- Ты бредишь, Ник?! Остановись, речевая коммуникация не завершена!
Лифта дожидаться не стал. Сто двадцать четыре этажа - совсем немного пешком по лестнице, если вниз. Есть небольшой секрет - последние четыре ступеньки каждого пролета можно перепрыгивать.
Сосредоточенной толпой мы втекали в метро, мимо скорчившегося у дверей седого человека. Он был еще жив, узловатые пальцы царапали бетон крыльца, из горла доносился слабый хрип. Но кому есть дело до этого? Болезней теперь не существует, и люди умирают только по факту полного износа организма. Дежурный по станции наверняка уже зафиксировал происходящее по камерам и вызвал медицинскую команду. Нет повода отвлекаться от установленного распорядка дня и нарушать заведенный режим, это чревато опозданием к началу рабочего дня и многочисленными сложностями.
На выходе с эскалатора сердце дернулось и забилось быстрее - три человека в серой форме стояли так, что обойти их было никак нельзя, и всматривались в проходящих мимо. Время от времени старший, офицер, выдергивал кого-нибудь из потока и направлял в сторону.
Сложно с этими парнями из Службы Нравственного Здоровья. Если смотреть на них, особенно в глаза - обязательно остановят. Если нарочито не смотреть, воротя морду - тоже не пропустят мимо. Надо идти так, как будто никого на платформе нет, или там растут три дерева - к чему мне обращать внимание на обрыдлый элемент пейзажа? Я просто иду вперед, мне все равно, смотрю перед собой, только перед собой, не уклоняясь и не обращая внимания, раз-два, раз-два, дышим ровно, вон и поезд подошел, мне во второй вагон, двери открылись, как там уютно и светло внутри, я иду, я успею...
- Молодой человек, - без интонаций обратился ко мне офицер, деликатно, но цепко остановив за рукав куртки, - пройдите налево, к аппарату. Проверка.
Пожав плечами, отхожу к двум другим серым, зевая под их внимательными взглядами. Сейчас очень важно не выказывать никаких эмоций, пока они закатывают мне рукав и нацепляют на руку датчики. Нормальный человек в подобной ситуации должен быть абсолютно спокоен, потому что а чего ему бояться? Значит, и мне должно быть все равно.
- Кладите подбородок сюда. Глаза держите открытыми, смотрите прямо.
Проектор похож на игровой автомат "Морской бой" позапрошлого века, я видел такие в музее. Ящик, и на уровне лица - нечто вроде перископа. Прижимаешь лицо к окуляру, и через секунду специальные зажимы лишают голову подвижности. Фраза насчет глаз - чистая издевка, ведь хитрые щипчики придерживают веки так, что глаза при всем желании не закрыть и даже не моргнуть. Датчики противно холодят локоть и кисть.
- Начали, - звучит справа.
Когда-то я потратил немало времени на то, чтобы при чтении стихов про себя не шевелились губы. Иначе вместо помощи от них с тем же успехом можно было бы выйти на улицу с плакатом "Долой Нормализацию". Стихи и песни сейчас не в почете. Зачем они нужны? Только отвлекают людей от работы.
Но теперь я читаю их про себя. Очень громко, так громко, как только могу, сжав челюсти. "Любого примет пустота. Легко, как нож, войдет в любого. И не спасет ни сила Слова, ни черты рун, ни знак креста..." Вот-вот и начнется. Сейчас.
Экран передо мной взрывается быстро меняющимся цветным изображением. Это похоже на клип, вот только вместо музыки - рев, стоны и хрипы. Человеку отпиливают голову ржавой пилой. Парень и девушка занимаются любовью. Рыдающего ребенка бросают в пропасть. Двое парней страстно целуются. Гора книг пылает на площади. Книги горят! Спокойно, спокойно, дышим...
"Hе верь! Hи в книги, ни в судьбу, ни в прошлое, ни в то, что будет..."
Я стараюсь дышать ровно и размеренно. Знакомые строки успокаивают, вводят в транс. Прохладным льдом встают в мозгу на пути лавы, льющейся в него через распахнутые глаза.
Солдаты в зеленой форме маршируют, опустив вниз странные знамена. Это мимо, успеваю перевести дух.
"И жребий твой горит на лбу. А люди? А они - лишь люди."
Женщина кормит грудью малыша. Человеку отстреливают скиммером сначала руки, потом ноги, потом ставят оружие на малую мощность и медленно поджаривают. Группа молодых людей бежит по пляжу, смеясь и взявшись за руки. Те же солдаты в зеленой форме насилуют девушку, хорошо видно запрокинутое в крике лицо, она похожа на Эльзу, только волосы не того цвета... не того, не того...
"Отрицание будет тебе броней, равнодушие станет твоим щитом..."
Толпу кричащих, плачущих полураздетых людей сталкивают бульдозером в котлован, заполненный булькающей мутной жижей. Но уже поздно - сила искусства сделала свое дело, и произносимые мысленно размеренные строки ввели меня в транс.
"И в могиле доспехов, но сам - живой, ты найдешь забвенье, покой и дом.".
Всё. Даже широко открытые глаза могут быть направлены зрачками внутрь. Пестрые картинки сменяются еще минут пять, но теперь это просто бессмысленное цветное месиво. Затем гаснет и оно.
Один из серых хмуро изучает ленту самописца, ползущую из аппарата. Пока отцепляют датчики, я тру свободной рукой покрасневшие глаза.
- В начале у вас тут гуляли показатели, - наконец роняет проверяющий и поднимает на меня тяжелый, бесцветный свой взгляд, - вас что-то расстроило? Взволновало?
Пожимаю плечами снова.
- Мне натерло веки фиксаторами. Испывал болезненные ощущения, затем они снизились.
- Как вам вообще видео?
Хочу пожать плечами опять, но сдерживаюсь. Не стоит переигрывать.
- Чушь какая-то, бессмыслица.
Серый сопит, листает ленту с записью. Останавливается на моменте, где красная линия колеблется больше всего.
- Там была девушка и солдаты... вам не было ее жаль?
- Войны давно не ведутся, должно быть, это старая хроника. События были обусловлены историческим моментом. В те невежественные времена еще не была изобретена Нормализация, которая...
- Вы свободны, идите.
Я перемещаюсь по платформе, сливаясь с массой спешащих людей. Колени начинают подрагивать, но заставляю себя ступать твердо. Нет ничего глупее, чем пройти проверку и засыпаться на отходняке после.
Человек в сером, ты не дал мне закончить. Нормализация, которая дала человечеству избавление от болезней, абсолютное здоровье и стабильность психики. Поголовное исправление генома в самых благих целях. Нормализация, которая вместе с генами гемофилии и алкоголизма невзначай отняла у людей кое-что еще - способность к любви, творчеству и состраданию. Эмоции - гнев, страх, радость, стали больше не нужны. Сначала аномалию на волне восторга не заметили, а потом сделали вид, что так и надо, так исходно и задумывалось. Ведь что такое норма - это то, что принимается большинством. А если большинство состоит из здоровых, крепких, трезвомыслящих безымоциональных индивидов - то аномалией становятся все прочие. Те, кто еще способен чувствовать и переживать. Выродки, сумасшедшие. Несчастные люди.
Подлежат изоляции и лечению.
Когда я шагнул в вагон, меня уже не трясло.
- Николас, за неделю это уже четвертое опоздание. Ведь сколько раз повторять? Все начинается с малого. Сначала приходим на работу на минуту позже, потом на две, потом на час, а потом можно вообще на работу не ходить? Это неуважение к коллективу и лично ко мне. Кто-то опаздывает, другие смотрят, дисциплина падает, происходит срыв сроков внедрения, что категорически недопустимо. Ведь если мы не успеем с отчетом, это может привести, страшно сказать, к срыву отчета всего Управления!
Герр Штольц кипятится, как старый чайник. Ему лет шестьдесят - делали ли тогда уже Нормализацию или нет? Да нет, делали, конечно же. Иначе как бы он удержался на руководящем посту, их же по два раза в месяц проверяют.
Киваю и делаю скорбное лицо, с трудом удерживаясь от улыбки. Мне на удивление положить на Управление с его тупыми проблемами. Может быть, я постепенно становлюсь таким же, как они? С кем поведешься, так тебе и надо.
- Потерял десять минут в метро на проверке сотрудниками Службы. Вынужденная задержка.
Про прыжки через ступеньки скромно умолчим.
- Сколько можно это слушать? Сегодня Служба, вчера ты застрял в лифте. В понедельник метро сломалось. Завтра небо упадет на землю?
А неплохо бы.
Поднимаю на начальника внимательный взгляд.
- Герр Штольц, а что вы так напряжены? Эмоциональный фон явно повышен. Может быть, вы даже волнуетесь?
Старик прячет глаза и отворачивается в окно.
- Идите, Николас. И подумайте о своем отношении к работе.
К работе я давно не отношусь никак. Сидишь и смотришь в три экрана. Иногда перенаправляешь потоки, но обычно просто сидишь и смотришь. Ужасно трудное занятие - ничего не делать. Плюс-минус пять минут опоздания тут точно ничего не решают, но как объяснить это человеку, который слышит только себя?
Заканчиваем мы на три часа позже, чем большинство учреждений, и поэтому на станции метро практически пусто. Я стою на краю платформы, бессмысленно уставившись в бетон стены. Домой не хочется, там Эльза и неизбежное выяснение отношений, тупое и безнадежное. А куда пойти еще? Жизнь современного нормального человека состоит из работы и дома, под это построено всё. Не вписываешься - твои проблемы.
Поднимаю голову и вижу над головой надпись "Выхода нет".
Конечно. Все просто. Глупая табличка под потолком умнее человека. Умнее даже выродка со стажем.
Далеко-далеко, на грани слышимости, рассекает воздух приближающийся поезд.
Шаг, просто один шаг, немного раньше, чем нужно, и конец мучением, ежедневному напряжению, бессонным ночам, когда лежишь на спине и сверлишь слепым взглядом потолок, безысходному одиночеству, которое принимает тебя в свои объятия каждое утро и не отпускает насовсем даже в редком и неспокойном сне.
Сейчас можно не сдерживаться, и я начинаю шептать в такт строкам, звучащим в голове:
"Не тех, что смотрит с тоской мадоньей сквозь непроглядные облака, а нас - ведь нас не сыскать бездомней, больней, безвыходней и бездонней, мы спим на теплых Его руках. Мы знаем запах Его ладоней - полыни, пота и молока..."
- Мы не покинем его пока, - четко и раздельно произносят за моей спиной.
Ощущение, как от удара электрическим током. Оборачиваюсь - сзади стоит девушка в красном берете. Она улыбается мне.
Возможно ли такое совпадение?
- Бери нас, Боже, скорее, ну же, бери в гимнасты, в шуты бери, - нараспев читаю я, подходя к ней, - Тебе же вряд ли совсем не нужен огонь, живущий у нас внутри, хоть на секундочку посмотри...
- Господь молчит, - отвечает она, и улыбка ее кажется застывшей, а рука твердо держит скиммер, стволом прислоненный к моему лбу.
- Николас Болас, вы арестованы по обвинению в несоответствии Норме, - чеканит она, - статья три, пункт...
Выбиваю скиммер, провожу прямой в челюсть, она ныряет под руку, бок взрывается болью, встречаю коленом, рублю ребром ладони наотмашь в шею, попадаю в голову, прямо по берету, некогда добивать, бегу к поезду, слева и справа какие-то тени, пара ребер сломана ерунда, спину и шею рвут леденящие укусы ноги не подчиняются грязный пол бьет по лицу всё
Я стою в серой форме у турникетов, пытливо всматриваясь в текущий мимо поток усталых, невыспатых лиц. Новичков всегда сначала ставят на первичный поиск, за год-другой становится ясно, годится ли человек на что-то более серьезное. Так рассказала мне Алина. Она больше не дуется на меня за сотрясение мозга, которое я устроил ей на задержании. Сами виноваты, устроили целый спектакль, объяснили бы по-человечески.
Ухаживаю за ней старомодно, с прогулками за руку и походами в наш подпольный театр. Она требует, чтобы я пел ей серенады, в крайнем случае - посвящал стихи. Весьма нерациональное требование, так я ей и сказал, за что был жестоко покусан за ухо.
Общество - как тело человека, объяснили мне. Пальцы, руки, ноги должны лишь выполнять свои функции. Но голова просто обязана быть думающей и чувствующей. Для этого мы здесь.
Проходящий мимо парень, высокий брюнет с бегающими глазами, ощутимо вздрагивает, встретившись со мной взглядом.
- Молодой человек, - ловлю я его за руку, - остановитесь. Не спешите. Проверка, обычная проверка.
Подмигиваю Алине за его спиной, и она показывает язык мне в ответ.
------ в тексте использованы стихи Али Кудряшевой и Базиля Фирсова