Кэмпбелл Рэмси. Песня в центре сада

Рэмси Кэмпбелл

ПЕСНЯ В ЦЕНТРЕ САДА

За исключением одного юноши и старика в углу, все мужчины в таверне уставились на Холота.

- Ты был привратником в Фодоуле.

- И охотником в лесах Гротока, - сказал самый молодой, выхватывая этот образ из раскрытых губ сидящего рядом.

- Ты был необъезженным жеребцом в конюшне Лелили, - высказался с благоговением третий человек.

- И там же - наёмником одной знатной женщины.

- И пиратом в Море Кричащих Островов.

Они в точности повторяли слова его рассказа, понял Холот; каждый из них делал ставку на фразу в надежде, что часть силы от его поступков перейдёт к ним через слова. Холот позволил себе одобрительно улыбнуться. Возможно, они были правы. Их почтение к словам добавит ему сил, которые он черпал из своих подвигов. Кроме того, их благоговейный трепет показал Холоту, что он преуспел в своей цели: теперь не будет ничего, что они бы не осмелились сделать, они не откажутся ответить на его вопросы даже вопреки суевериям.

- А теперь я направляюсь в город Гоам, - заявил Холот.

Люди отодвинулись от него как можно дальше, к светящимся камням в нишах стен, стараясь не показаться невежливыми. Когда лучи света скользнули по их лицам, некоторые из мужчин заметно расслабились. Холот взглянул на старика, сидевшего под тусклым тлеющим углём в нише, затем на юношу, который не произнёс ни слова и не пошевелился. Никто из них не выглядел готовым помочь без уговоров, и Холоту показалось, что он исчерпал свои самые сильные слова. Он размышлял, что бы такое ещё сказать в добавок к своей магии, когда доселе молчавший юноша спросил:

-Так ты был необъезженным жеребцом?

Его тон и незавершённость фразы прозвучали для Холота как пощёчина.

- Необъезженным, говоришь? - сказал юноша, швыряя длинную толстую кость с острыми как бритва зубами к ногам Холота и размахивая другой. - Совсем необъезженным?

Тем временем самый младший уже выбежал из таверны, и камни стали ярче, подготавливая сцену к бою.

Через открытую дверь Холот слышал величественный скрип огромного леса над головой, шум ветра в листве, как будто всё небо превратилось в открытый дышащий рот. Когда светящиеся камни побелели, они показали Холоту то, что он забыл: обвисшие дымчато-серые шкуры животных, прибитые к стропилам, обесцвеченные одеяла, в которые завернулись люди, чтобы согреться, или брошенные на скамейки в ожидании следующего посетителя, люди, сгрудившиеся у огня для успокоения, но боящиеся его за стеклом. Холот думал, что простота этих людей поможет ему внушить им благоговейный трепет. Он не ожидал, что это заставит его бороться за свои слова.

Юноша бросил свой кожаный плащ на скамью, и в комнате повеяло слабым запахом сала. Он размахивал костью в воздухе, ухмыляясь; прибитые гвоздями шкуры зашевелились. Холот потянулся к своему мечу в ножнах, но остановился. Если он не возьмёт предложенное ему оружие, то по обычаю местных жителей он прослывёт трусом. Если бы его слова не были наградой, он отказался бы сражаться, но теперь отказ испортил бы все его слова в их умах, что, в свою очередь, лишило бы его магии. Холот наклонился за костью.

Свистящий звук предупредил его. Холот откатился в сторону, и зубы впились в том месте на полу, где только что находилась его голова. Вскочив на ноги, Холот увидел, что люди смотрят на него без всякого выражения, их обычай держал их немыми и неподвижными, как резные фигуры на поляне. Юноша вырвал свое оружие из расколотых досок, и Голот метнул вытянутую руку с челюстью по дуге к голеням юноши. Но тот высоко подпрыгнул и обрушил своё оружие на правое плечо Холота.

Боль вспыхнула, как яд в нарыве, и оружие выскользнуло из его руки. Холот ухитрился схватить его, когда юноша замахнулся зубастой дубинкой, пытаясь попасть в лицо Холота. Зубы проскочили перед его глазами, Холот пригнулся и сломал один из пальцев юноши в том месте, где тот сжимал рукоять оружия.

Холот развернулся, чувствуя, как внутри него вспыхивает волна ярости, и надеясь, что бой закончен, но раскачивающийся белолицый юноша бросился на него, размахивая костью низко и смертоносно. Холот почувствовал волну насилия на грани удовлетворения и попытался разбить оружие противника, но его зубчатая кость отскочила от столкновения, вонзившись в горло юноши и заливая лицо Холота кровью и слюной.

Светящиеся камни постепенно тускнели, но ветер снова придавал им яркость. Некоторые из мужчин привязали большой плоский лист к плечу Холота, а другие унесли тело юноши.

- Он был молодым дураком, - говорили они. - Он заставил тебя драться.

Но Холот видел, как в их глазах отражается чувство потери.

- Город Гоам, - быстро сказал он, когда они всё ещё были на пике своего благоговения. - Вы должны указать мне дорогу.

Когда мужчины молча уставились на него, некоторые прикусив губы, Холот полез в свой рюкзак за двумя стаканами. Уходя, он намеревался сделать им подарок, а не торговать, как это было принято.

- Я обменяю эти стаканы на дорогу к Гоаму, - сказал он.

- Ты так быстро пришёл сюда? - спросил один старик.

Он наклонился вперёд из своего угла, сияя, когда сквозняк усилился. Холот чувствовал себя опустошённым и грязным после боя, его лицо всё ещё было липким, но он больше боялся словесного поединка со стариком. У того могли найтись слова, инкрустированные десятилетиями магии, под которыми рухнут все двадцать пять лет существования Холота.

- Неужели ты не смеешь остановиться и оглянуться назад? - спросил старик, и Холот почувствовал, как слова подкрадываются к нему сзади, готовые проскользнуть в него, как только он расслабится.

- Ты высасываешь жизнь и ничего себе не оставляешь, - продолжил старик. - Ты всё сделаешь, ничего не поймёшь и никогда не сможешь вернуться. Достаточно ли долго ты стоял неподвижно, чтобы услышать о празднествах при дворе Маратхи? Я помню одно из них: сотня комнат и сотня столов, уставленных различной снедью со всего Тонда. Ты пробуешь еду с каждого стола один раз и двигаешься дальше. В сотой комнате ты забываешь, что пробовал в первой, но там были мечники, готовые наброситься на тебя, если ты посмеешь оглянуться. С тех пор я обходился скудной и простой пищей.

- Ты взял эту историю у какого-то человека, - сказал Холот. - Сомневаюсь, что ты боролся с ним за обладание ей, хотя я чувствую, что ты обращаешься с его словами так же, как я с блохами.

- Я выше твоих слов, - ответил старик, а затем ещё больше обезоружил Голота:

- Расскажи мне, что ты знаешь о Гоаме.

- Город магов и мудрецов, - сказал Холот, искоса поглядывая на старика и подбирая безличные слова, за которые тот не мог ухватиться. - Основан сектой философов как центр мысли их самих и других людей. Город, где изучали и совершенствовали философию и магию. Где и тебя можно научить.

- Эти слова почти чисты, - произнёс старик, кивая сам себе, словно удивляясь. - Они показывают силу Гоама, их слова могут передаваться тебе без искажений. Но это древние слова. Ты говоришь, что целью Гоама являлось совершенство. Так оно и было, и, достигнув его, они двинулись дальше.

- Но куда?

- Их слова ничего не говорят, - объяснил старик, - но Гоама больше нет.

- Тогда позволь мне посмотреть, где он находился, - сказал Холот, внезапно убедившись, что старик принял его слова, вовлекаясь в магическую игру.

- Некоторые слова, которые могут исходить не от Гоама, гласят о том, что не все они отправились дальше, - ответил старик. - Некоторые не смогли этого сделать, а один не захотел. Он следовал своему собственному видению совершенства, которое было приправлено несовершенством. Он начал со слов, но вышел за их пределы сто лет назад, чтобы построить сад. Так говорят эти слова.

- Тогда покажи мне этот сад, - потребовал Холот и лукаво воззвал к жизненному опыту старика, - твой народ не захочет, чтобы я навсегда остался здесь.

- Поезжай туда, куда собирался, - сказал старик, печально пожимая плечами. - Ты доберёшься до безлюдного места. Ты узнаешь его, сад находится чуть дальше.

Запрыгивая на своего коня, Холот услышал, как самый молодой человек повторил: "Охотник в лесах Гротока". Теперь эти слова принадлежали ему и повторялись каждый раз, когда рассказывалась сага о Холоте. Свет из открытой двери таверны падал на небольшое кольцо хижин внутри баррикады; ветер изо всех сил старался раскачать их. Один из мужчин закрыл ворота за Холотом, и через мгновение, когда дверь таверны захлопнулась, слабое свечение над стеной погасло. Конь Холота уже бежал рысью, вновь обретя ощущение леса колонн в ослепляющей ночи. Сквозь громкое хрипение Холот услышал за баррикадой грубое рычание и крики. Они уже начали плакать.

Вскоре ветер стих. Холот почувствовал, как тьма, затаив дыхание, тянется к его спине. Когда его глаза привыкли к темноте, он смог увидеть некую фигуру, а его воображение дорисовало челюсти. Холот знал, что на самом деле эти существа были вегетарианцами, глупыми и настолько послушными, что лесные жители доили их, а баррикады служили главным образом для того, чтобы не дать им забраться в хижины. Тем не менее, в темноте разума Холота существа приняли другую форму и стали преследовать его. Иногда стволы громко скрипели, как будто их раздвигали; один раз Холот услышал, как они раскололись, и кто-то огромный прошагал рядом. Холот решительно доверился своему коню. Он отдохнул в таверне; если бы он забыл о своей цели, то его слова при тех людях ослабли бы, и сам бы он потерял силу.

Наконец, занялся рассвет, и гнев Холота медленно отступил. Серый потолок леса наполнился зеленью. По мере того, как поток света распространялся среди деревьев, ветви тёрлись друг о друга в вышине, щебеча на ветру. Это совсем не похоже на Гроток, подумал Холот. Никто, кроме горожан, не будет настолько безрассуден, чтобы охотиться в Гротоке. В том лесу, если кто-то обезглавит клыкастую добычу, попавшую в капкан, то будет с ужасом прислушиваться к звукам рычания, приближающимся из-за деревьев, потому что это неизбежно предвещает настоящую битву: с маленькими когтистыми падальщиками, часто стаей из шести существ. Холот как-то раз разрубил их на куски и оставил на поляне, будучи слишком ослабшим, чтобы утащить свою добычу.

Холот слышал голос юноши, отражающий его поступок. Он гадал, станет ли кто-нибудь драться с ним за эти слова, как много лет назад сам Холот, когда в таверне у ворот Фодоула человек пересказывал чью-то сагу: Холот сбил его с ног и с важным видом удалился с его словами. Он произносил их про себя по ночам, пока однажды эти слова не проникли в его нервы - Холот выбежал за ворота и побежал охотиться в лесах Гротока.

Теперь его конь уверенно мчался к восходящему солнцу. Впереди деревья, казалось, поредели, или эта иллюзия возникала от яркого солнечного света. Щупальца песка ползли между корнями, сверкая. Несколько минут, и последние деревья оказались за спиной Холота. Перед ним простирались бескрайние дюны.

Они уже начали поглощать ближайшие деревья. Холот начал беспокойно оглядываться по сторонам. Вокруг него точки света прыгали от песчинки к песчинке. Дюны лежали гладкие, как блестящие кошки, безразличные к растущей тяжести солнца. Холот уставился на них, пытаясь что-то разглядеть. Ветер трепал его уши. Внезапно он успокоил своего коня и прислушался. Ветер всё ещё дул, но пустыня была абсолютно безмолвна: ни малейшего шороха.

Он спешился и приготовился зачерпнуть пригоршню песка. Ни одна крупинка не шелохнулась; нетронутая дюна царапнула ладонь Холота. Он вгляделся внимательнее, но глаза его уже не могли различить крупинки; то место, где он стоял на коленях, было похоже на обычную пустыню, сверкающую под солнцем. Нахмурившись, он вернулся в седло. Ветер стих, и дюны погрузились в напряжённую нервирующую тишину, нарушаемую лишь стуком подков его коня, неумолимо шагающего по неподвижной пустыне.

Словно она являлась волшебным образом остановившимся часовым стеклом; Холот обнаружил, что чувство времени покинуло его. По мере того, как он ехал, блики множились; солнце висело над дюной, над дюной, над дюной. Поднялся жар и охватил Холота; пустыня текла сквозь него, словно расплавленная. Он не мог бы сказать, сколько времени прошло, прежде чем он снова начал прислушиваться.

Сначала он только почувствовал звук. Он был настолько слабым, что Холот подумал, что это, возможно, жар пел в его мозгу: тонкая струйка звука, настолько тонкая, что ощущение присутствия звука являлось не более чем интуицией. Он замедлил бег своего коня. Мимо проплывали дюны. Казалось, прошло много времени, прежде чем Холот начал понимать форму звука, и то лишь частично. Звук становился то громче, то внезапно тише. Каким мог быть его источник, или даже его тембр, или истинная громкость, Холот не мог понять.

Болезненно сосредоточившись на звуке, он почувствовал, что его мозг парализован, как сама эта пустыня. Он с трудом выпрямился, пытаясь расслышать что-нибудь сквозь топот копыт своего коня. Одни дюны сменялись другими, и звук подползал всё ближе к Холоту. Внезапно ему показалось, что он знает, что это такое, и его охватил озноб. Нечто звучало, как бессловесное пение, человеческий голос, способный звучать непрерывно, не прерываясь на дыхание.

Конь беспокойно шаркал ногами. Холот закрыл ладонями его глаза, пытаясь успокоить. Конь затих, а бессловесная песня волнами прокатилась над безмолвной пустыней. Затем, без всякого предупреждения, конь тряхнул головой. Холот отдёрнул руки, но сила удара уже швырнула его на землю. Конь помчался прочь, и всё его тело двигалось, как мускулистая веревка из воды.

Холот подполз к вершине дюны, на которую упал. Его раненое плечо запульсировало; лечебный лист под его рубашкой разорвался при падении, и Холот не мог заменить его. Конь вместе с его сумкой таяли вдали. Холот посмотрел в противоположную сторону, откуда доносился бездыханный голос. За самыми дальними дюнами виднелись верхушки деревьев. Холот сразу понял, что нашёл тот самый сад.

Он поднялся на ноги, слегка дрожа. Какое-то мгновение он смотрел вслед своему коню. Его внезапное испуганное бегство встревожило Холота. Но он знал, что животные обычно с опаской относятся к магии, и поначалу эта песня встревожила его самого. Теперь она казалась маяком. Холоту требовалась еда и мазь для ран, а искать их было негде, кроме как в саду. Он горько усмехнулся, подумав о том, как изменился мотив его поисков Гоама.

Он вспомнил, как слишком близко подошел к берегу за Гротоком в тот день, когда высадился отряд мародёров из матриархата Лелили. Женщины поймали его в сети, и он очнулся в шумном трюме корабля в Море Кричащих Островов. Новые острова поднимались в облаках пара, извергая лаву и пламя, но Лелили стоял твёрдо. Там он остался в конюшне на год, прикованный цепями среди грязи и стонов тех, кто был менее вооружён, чем Холот. Но аристократка Ялойо уберегла своего сына и любовника от попадания в конюшню, и когда Холота схватили, она начала плести заговор против королевы Толоро и её двора. Услышав, что Холот был охотником, и узнав, как он пытался вырваться из наброшенной на него сети, она позвала его в свой особняк и вовлекла в свой план.

Он так и не узнал, как она ухитрилась позвать его в постель королевы. Он вспомнил часы, в течение которых евнухи мыли его, брили, мазали благовониями, а острый, как бритва, клинок всё время впивался ему в язык. По крайней мере, они не заставляли его говорить; его рот был полон крови. Через минуту после того, как королева приказала своим стражникам удалиться, он перерезал ей горло, и приближённые Ялойо заняли дворец. Но тут же вспыхнуло контрреволюционное восстание, от которого Ялойо спас один из заговорщиков, захватив несколько человек и корабль. Оказавшись на плаву, они обнаружили, что её отношение к ним вновь становится таким, как отношение королевы к рабам; но прежде чем она смогла произнести эти слова, Холот бросил её в море, чтобы она плыла, куда сможет, но она не смогла.

Он знал достаточно её слов, чтобы остальные признали его силу. Таким образом, Холот стал предводителем шайки пиратов, курсирующих возле Лелили в ожидании следующего корабля женщин, спасающихся бегством, чтобы обменять сокровища на еду. Месяцами он наблюдал, как мужчины привязывают женщин к палубе и насилуют их, избивают, калечат, бросают истекающих кровью в трюм или в море по своей прихоти; Холот видел, как женщины пытаются не кричать. Наконец, он не выдержал и велел своим спутникам плыть к берегу Таббе, за которым находился Гоам. Он сам приплыл к берегу с добычей, которой хватило на еду и коня. Даже там ему пришлось убить двух гребцов, которые заставили бы его замолчать, чтобы он не выдал их; и к своему ещё большему отвращению, он почувствовал, как в нём поднимается боевой экстаз, прежде чем погрузиться в депрессию. Он смотрел, как обуглившийся корабль исчезает в лучах солнца на горизонте. Затем он отправился в Гоам.

Холот взобрался на последнюю дюну и осмотрелся. За полосой песка метров в сто шириной он увидел сад. Надежды Холота тотчас же подтвердились: высокие сочленённые стволы, растительность между ними, обилие цветов - всё было аккуратно рассажено и явно ухожено. Размер сада составлял примерно милю в диаметре, неутомимый голос, казалось, пытался напеть какую-то мелодию; за ним маячила другая музыка, медленная, как безветренное небо.

Боль коснулась плеча Холота, пока он размышлял с чего начать. Он захромал вниз по дюне. В его голове осторожно кружились мысли об обитателях этого сада. Без сомнения они были потомками народа Гоама, а не изначальными магами. Холот вздрогнул от этой мысли. Конечно, они могли бы найти для него место. И естественно, они могли бы помочь ему быть сдержанным, чтобы его действия не вызвали волну непредвиденного вреда. Холот вошёл в сад.

Густая жара и запахи окутали его, разноцветье ослепило его глаза, зазвучала музыка, новые мелодии вышли на первый план, окружая Холота. Он остановился в замешательстве, ожидая, пока его чувства успокоятся. Вокруг него блестели огромные полупрозрачные листья, похожие на крылья; сок внезапно потёк по их венам. Над ними лепестки складывались и свисали, как языки, розовые, зелёные, оранжевые, испещрённые пятнами сажи или снега. Над остальными возвышались стволы, каждый сегмент которых был увешан перламутровыми плодами, а на верхушке каждого дерева находился последний бутон, очищенный от кожуры. За всем этим слышалась музыка, постоянно меняясь, пока уши Холота приспосабливались к ней.

Теперь он уже не был так пьян, как раньше, и стал углубляться в сад. Почва немного прогнулась под его ногами. Ветка коснулась его плеча, вызвав боль. Холот сердито покачал головой. Если бы он продолжил жить как пират или занимался бы чем-то подобным, он, без сомнения, выиграл бы те знаки отличия, что он видел у ворот Фодоула: розовые обрубки рук и ног, сухие пустые глазницы, которые горестно или льстиво взирали на всех, кто проходил мимо. Холот был уверен, что по ту сторону боли нет ничего, кроме боли. И всё же, несмотря на уверенность в том, что именно эти мысли привели его к Гоаму, чувства Холота теперь, казалось, были связаны с ниспровержением старика в таверне. Он знал, что его сага была в прошлом, и её изменили ещё до того, как старик рассказал ему легенду о городе. Холот вытер пот со лба. Именно жара сбивала его с толку, жара и звуки. Его слова находились в безопасности. Он сам был своими словами.

И всё же, если эти слова наполнили его силой в таверне, почему он должен отказаться цели, к которой они вели? Холот огляделся, пытаясь отвлечься от мыслей о жаре, и заметил цепочку следов. Они шли между двумя рядами стволов, параллельно тропинке, по которой пробирался Холот. Его плечо ныло, но он направился по следам, вглядываясь в цветок, что был сотней крошечных цветков, собравшихся в гигантскую репродукцию самих себя.

Музыка и голос двигались вместе с Холотом. Он думал, что знает почему: оркестр должен находиться в центре сада, как церемониальный оркестр Фодоула, который было слышно даже у городских ворот. Холот двигался параллельно центру сада, а значит, и источнику музыки. Он цеплялся за ощущение своего первоначального направления, потому что с каждым шагом новый узор тропинок вставал на свои места, расходясь от него в разные стороны.

Хотя музыка, казалось, окружала его, Холот не мог различить инструменты с какой-либо уверенностью. Там была медленная музыка, похожая на безмятежные облака, восходящая тема, которая могла быть трубами, нежные струноподобные тона, сквозь которые внезапно проносились гармонии, постепенный расцвет чего-то вроде ветра среди деревьев. Всё это давило на Холота и беспокоило его, он слышал постоянный беззвучный крик. На его фоне сад казался неестественно безмолвным.

Холот присмотрелся к следам на тропинке. Это были следы босых ног, отпечатавшиеся в земле, такие чёткие, что был виден изгиб каждого пальца. Тонкая щетина травы окружала следы, но внутри них ничего не росло. Холот обернулся, нахмурился и вздрогнул, увидев дорогу, по которой пришёл. Его собственные следы были вмурованы в землю и прекрасно сохранились. Инстинктивно он понял, что его песни останутся здесь и станут частью сада. Теперь он знал, что здесь есть магия.

Холот провёл рукой по лбу, отгоняя уколы беспокойства. Здесь становится теплее, подумал он. В глубине сада, где он находился, жара казалась почти сплошной. Листья и цветы густо блестели, словно покрытые испариной. Вокруг них не было насекомых. Возможно, они умерли от жары, подумал Холот, кривя губы, и тут же понял кое-что ещё. Он не только не слышал жужжания насекомых, но и не слышал шелеста листвы с тех пор, как вошёл в сад.

Внезапно его ухо оказалось вблизи зелёного цветка. И тут же на Холота обрушился поток лесного ветра, заслонив собой всю остальную музыку с её разросшейся гроздью округлых ровных тонов. Холот наклонился ниже, к листьям, и бледный унисон струн поплыл к нему, неся свои внезапно рвущиеся гармонии. Он подбежал к стволу и услышал, как зазвучала медная мелодия, тихая и постепенно поднимающаяся до тонкой ровной ноты, которая незаметно слилась с новым вступлением. А сама земля излучала медленную, почти неслышную музыку, которую Холот впервые услышал с края дюны.

Он всё ещё стоял, наклонившись, когда между стволами показалась белая фигура и бесшумно скользнула прочь.

Холот дёрнулся, боль пронзила его плечо. Фигура находилась на расстоянии нескольких метров и уже должна была оказаться за сплошной стеной стволов. Холот едва успел разглядеть бледное лицо, смотрящее на него из-под белого капюшона; белую облегающую, блестящую одежду. Фигура была высокой и худой. У Холота возникла иллюзия, что фигура выглядела маслянистой и какой-то неустойчивой, а затем он решил, что всё дело в жаре. Это, должно быть, был волшебник, возможно, дирижёр этого сада. Холот хотел крикнуть, но с ужасом обнаружил, что не может.

Тем не менее, когда он успокоился, то почувствовал себя увереннее. Холот ожидал увидеть волшебство и с благоговением воспринял музыку сада, но непрестанная песня голоса тревожила его. Его утешало, что белая фигура была беззвучна. Тогда голос вряд ли мог принадлежать человеку; в конце концов, что бездыханным людям делать в центре сада? Вместо этого Холот подумал, что подтверждается его первое предположение: песня - это маяк, направляющий его вперёд по тропе. Боль пришпорила его плечо, и он ускорил шаг. Позади Холота на земле виднелись его собственные следы.

Неохотно тропинка повела его к центру сада. Когда Холот стал видеть свою цель, голос стал громче остальной музыки, он возвышался и ниспадал, не гармонируя с остальными звуками. Впереди, между стволами деревьев, Холот увидел фигуры в мантиях, застывшие в колдовских позах. Казалось, они перестали колдовать и уставились на Холота с другой стороны тропинки.

Увидев их, Холот остановился. Неясная цель завела его так далеко; теперь он понял, что у него нет слов, чтобы обратиться к магам. Внезапно он понял, что, не имея слов, он должен слушать. Он был открыт для знаний. Боль стучала по его плечу, как каблуки, и Холот быстро захромал к концу тропинки. Там он снова остановился, разинув рот.

Сначала ему показалось, что он подошёл к огромному зеркалу. В центре находилась широкая круглая поляна, на которой не было ничего, кроме земли. Напротив него и чуть правее поляны рос куст с тремя цветками: красным, розовым, белым. Холот недоверчиво уставился на куст слева от себя: белый, розовый, красный. Всё было зеркальным по разные стороны от него. Перед собой он мог видеть путь, по которому он только что пришёл. Только фигура напротив него на поляне, с руками, покрытыми сжатыми словами и поднятыми в жесте магического отказа, не являлась отражением.

Пока Холот искал на поляне источник голоса, который звучал в его ушах, подпрыгивая снова и снова, словно тщетно пытаясь убежать от окружающей музыки, пока он смотрел на фигуры в плащах, застывших в своей магии, и на нескольких других, в доспехах или обычных одеяниях, что стояли, уставившись на них, на поляне появилась белая фигура; и Холот увидел, что на ней вовсе не было белой облегающей одежды.

В каком-то смысле она была обнажена, потому что Холот видел её бледную, почти натянутую кожу. Фигура была полностью заключена в гладкую прозрачную, желеобразную оболочку толщиной в сантиметр, словно мумифицированную в янтаре. Когда она двигалась, осторожно неся себя, как сокровище, оболочка сжималась на суставах тела с мягким резиновым скрипом. В центре поляны фигура повернулась и посмотрела на Холота.

Лицо было молодым, почти инфантильным, мягким и розовым, как свежая плоть. Оно было совершенно бесстрастным и гладким в том месте, где у людей обычно находится рот. Лицо повернулось к Холоту, как розовая маска, вращающаяся на костяном шесте; её очертания дрожали вместе с оболочкой, на которых играли радужные отблески сада. Оболочка сморщилась и расширилась на ушах, и Холот понял, что фигура слушает музыку сада.

Он сразу понял, кто это, и понял всё. Он вспомнил мага, о котором говорил старик в таверне; он вспомнил, как сто лет назад маг приправил своё видение несовершенством. Холот подумал о нетронутых следах, о группе магов, парализованных, когда они колдовали, чтобы изгнать злодея, о более поздних неподвижных жертвах, которые были пикантно добавлены к плану: все приветствовали несовершенство.

Возмездие вспыхнуло в душе Холота, очищая его от сомнений. Он не чувствовал страха, только отвращение. Вокруг него порхала песня: не маяк, понял он, а приманка.

- Ты заманил к себе свою смерть, - обратился Холот к фигуре, и тотчас же слова хлынули через него; он был словами. Какие бы слова ни произнёс его противник, Холот видел, что они запечатаны внутри него.

Холот двинулся вперёд, на поляну, к розовому гладкому лицу, наблюдавшему из-под желе. Его меч наполовину высвободился из ножен, когда песня сада проникла в его уши, как клещи и погрузилась в мозг Холота.

Все чувства покинули его. Оставалась только воля к борьбе, скребясь в его мозгу, и по мере того, как его усилия становились всё более неистовыми, голос нарастал, мельчайшим образом изображая форму его борьбы, паря над музыкой, почти гармонизируя с ней. Фигура кивнула, глядя на Холота, и воспоминание об улыбке сморщило оболочку на её лице. Затем она подняла свои студенистые руки, и хор приглушённых голосов почти гармонично зазвучал в центре сада.

1975

Перевод: Алексей Черепанов

Ноябрь, 2020

Оставить комментарий © Copyright Кэмпбелл Рэмси (wilbur-whateley@hotmail.com) Размещен: 10/11/2020, изменен: 10/11/2020. 28k. Статистика. Рассказ: Фэнтези Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Рэмси Кэмпбелл, "The Song at the Hub of the Garden". Рассказ в жанре фэнтэзи из цикла "Тонд". Охотник по имени Холот отправился на поиски таинственного города Гоам, где, согласно легенде, жили маги и философы. Но от города ныне остался лишь странный, заколдованный сад... Рассказ написан очень трудным языком, больше похож на черновик с непродуманным сюжетом, поэтому перевод у меня вольный.

Кэмпбелл Рэмси : другие произведения.

Песня в центре сада