Каждый существует в самом себе, на дне самого себя. Прорезаясь в редкие минуты бытия, глотая ветер, как лекарство.
На улице, без лица. На помосте, где толпа, смех и заточенный топор палача, или на погосте, где мрамор и деревья. Так или иначе, там, где внутренняя тишина превозмогает все остальное.
Когда устаешь говорить: "Небо, я прошу защиты..."
"Кого возлюбят боги, тому даруют они много счастья и много страдания"*. Не ищите божьей милости, благословение свыше - это возможность прожить всю жизнь острее, чем иные, и только.
Просто стань травой, когда хватит на это силы. Или облаком. Или ручьем.
Только не сможешь. Затягивает она - привычка к человечности. К сознанию.
Усталый взгляд в открытое окно. Зрелость приносит притупление чувств. И первые два года - непереносимы, все кажется эквивалентным пустоте. Кажется, они идут к концу...
... выходят на нет, словно ходики в брошенной квартире. Бесчувственно, почти недвижимо. Не поднимая взгляда. След в след. Уже никогда не вернуться туда, где тебя любила юность - за каким-то порогом, который уже не нащупать - стерт, занесен песками.
Когда я пишу или читаю что-то, рядом всегда трубка с табаком и чашка кофе. Курю, запивая... это просто часть процесса, больше, чем привычка. Читаю. Ставлю галочки на полях страниц, исписываю тетради. Аничков мост повисает над Стиксом, следы его теряются во мгле. Чьи следы мне теперь искать в земле - руками, еще саднящими от былого огня?
Кого возлюбят боги... переполняется чаша. Капли мерно падают из клепсидры, со звоном разбиваются о каменный пол. Так проходят дни, в которые я не хочу никого видеть.
Он купил новые ботинки. Она вчера сходила в парикмахерскую, не правда ли, эта стрижка ей очень к лицу. Они ездили на автомобиле в Новгородскую область, там цветут поля. А вот тот взял в рассрочку недорогой ноутбук. Его мать куда-то уехала, кажется, снова в Израиль...
... а руки встречаются в гулкой мгле - со звуком, бесплотной единицей информации. Они касаются звезды, простираясь сквозь ее свет куда-то неизбывно далеко.
Я уже не умею - ни так, ни эдак. На улице, без лица.
Во сне ее лицо с греческим строгим профилем склоняется надо мной. Она улыбается и наклоняет надо мной свой кувшин. То ли вино, то ли просто живая вода - льется на грудь, на лицо, я захлебываюсь, кричу, просыпаюсь и долго не могу заснуть заново.
Я не знаю ее. Может быть, это я. Может быть, ты. Может быть, просто тот самый смысл бытия, который еще не нашел меня наяву. Маятник для завтрашнего дня. Маятник для минувших побед и преград.
Ах-х... ветер. Ветер мой, ветер, не умирай. Не время. День клонится к закату, я не переношу лето. Не переношу погоду, которая настолько сродни лихорадке. Не переношу сны о поезде, который бесстрастно несется сквозь ночь - а между стен плацкартного вагона бьется голос: "А казалось... казалось еще вчера, дорогие мои, дор-рогие, хор-рошие..."**
Вчера еще казалось, завтра уже будет. Казнь - это тоже способ победить. В этом языке нет слов для адекватной расшифровки данной причинно-следственной связи.
Пальцы скользят по клавиатуре. Порхают в воздухе бабочки-ножи.
- Мне кажется, что ты не умрешь... почему мне так кажется? - растревоженный взор, лицо, поднятое на меня. Девичье, юное, бледное. Этот ребенок получил слишком много впечатлений за несколько дней жизни у меня.
- Потому что ты не хочешь потерять меня, все проще, чем тебе кажется, - усмехаюсь. Мистика хороша не в июле, под палящим солнцем, когда небо отражается в камнях и смотришь на все сквозь лихорадочно горячий текучий воздух. Не получается думать мистически, просто не получается... пространство становится сильнее.
Дай боже, чтобы силы на философию оставались. А искать на земле отражения чьей-то воли... там посмотрим.
Мою руки... сквозь пальцы - вода. Так утекает все. Даже самые дорогие воспоминания. Возможно, осенью, когда спадет жара...
Моя весна больше не вернется, как не возвращаются все прожитые весны. Солнце в зените, время силы. Время собирать камни и склеивать картонные обрывки.
Для тех, кто приходит следом, я уже - трава. Нас ничего не связывает.
Позже стану золой.
Хочу - остаться в дождевом тумане и более нигде. Окутывая шпиль старой Ратуши... часы все еще бьют. Подождите же, подождите...