Это сны остановленного сознания. Ни одного слова - и мир пустеет.
Блаженной пустотой. Скорбно - и очень легко - выглядывать из окна в беспокойную зелень насаждений около дома, смотреть в небо над крышами, отыскивая пасмурными днями проблески того света, которому не нужно солнце, и терять в себе слова. Которые когда-нибудь, возможно, вспомнятся.
Прошлая жизнь осталась позади. В этом нет ничего хорошего.
... И висящий на стене чужой герб, и сквозняки по полу, и полное отсутствие привидений по ночам, и городские шумы, и горький запах микстуры - все атрибуты обычной жизни необычного человека. Своего в этом доме - только плакат на стене: "Магия запрещена!", три старых колбы, которыми никто уже давно не пользовался по прямому назначению, мантия, прожженная в нескольких местах, со споротым орденским гербом - и ничего, что напоминало бы о других.
Все остальное - слишком человеческое, чтобы не ощущать пронзительности нового мира, который будет недолгим, всего на несколько лет сумеет пережить его: и наволочки в кружевах, и плетеные коврики, и старая мебель, рассыхающаяся до абсолютной ненадежности, и аскетическая кровать, застеленная шерстяным одеялом, и салфеточки под вазочками. Из всего, что так и не удалось принять в новом мире, второе по нестерпимости место занимала бытовая идеология уюта.
В конце концов, это не так важно. Остались проблески света, которому не нужно солнца. Осталось утешительное знание о том, что нет и не может быть ничего вечного на земле. Остались потерянные в себе слова. Которые, вполне возможно, не вспомнятся, но уже вошли в кровь.
Алхимик потирает руками виски. Привычный жест, добрая традиция. Когда-то с этим жестом было связано очень многое. Эхо, как и любая иная искусственно потревоженная боль - некоторое утешение высшего порядка.
Узкая женская рука, ложащаяся на черную перчатку во время танца. Танцевали безмолвно, не обменявшись никакими банальностями. В этом тоже есть элемент некоторой благодати - помнить руку и не помнить лица.
Орденские неформальные заседания - в старом мрачном особняке, глядящем на улицу каждым камнем стены без окон. В просторной гостиной, освещенной белыми отблесками свечей - кресла с пурпурной обивкой и узкие силуэты в черном.
За все эти годы сказано было очень много того, что имело смысл. И смысл в итоге оказался расплавленным.
Равнодушие обещало многое. Блеск наград и преград, условность и безусловность вражды, в центре мира - воля. Любой сигнал извне - камертон для ума. Сердце звучит только в резонанс огню в камине, только в резонанс каплям, падающим в мензурку. И секундам, которыми исчисляется реакция.
"Дорогой друг, логично будет предположить, что ты хочешь знать, как я живу здесь. Не вдаваясь в подробности: так, как живут те, у кого нет выбора. И, поверь, в этом очень мало чего-либо пугающего или отвратительного. И почти ничего неприемлемого.
Собственно, понятие выбора теряет свое значение, когда в кровь входит знание, что этот путь - только твой и больше ничей. Таково место силы в мире, в котором нет ничего случайного. Или случайность, или космос. Там, где речь может заходить о случайности, нет и не может быть магии; наша беда в том, что мы как-то забыли об этом еще поколений семь назад, до чего же нелепо чувствовать себя первооткрывателем в подобных вопросах. Где в основе требований свободы выбора лежит потребность в доминанте неконтролируемого импульса, там начинаются игрушки людей.
И я счастлив тем, что моя судьба позволила мне в них не играть.
... Не позволила играть и - позволила не играть; разницы никакой, на самом деле. Если по существу дела. Нюансы комбинирования слов - все те же игрушки. Я уже не настолько молод, чтобы придавать им значение или наслаждаться ими.
Итак, те, у кого нет выбора, живут - разворачивая тропу в вечность внутри себя. В эту тропу ложится - каждым камнем - любое событие, любое отсутствие событий, все ожидаемое, что не оправдалось и все предсказанное, что сбылось. Любой ночной ветер, любой весенний лист. Любой блик солнца на черепицах крыш. И следы бесплотных ног на этих же черепицах. Я еще не знаю, кто по ним бродит. Но кто-то бродит... и, похоже, это те, в чьей природе нет злонамеренности.
Это очень занятно - когда время-пространство отказывает тебе в праве на поступки, оставляющие следы на теле мира. Сначала страшно, и этот страх будет владеть тобою, пока не заставишь себя взглянуть на случившееся с другой стороны. Мы слишком привыкли делать себя через свои действия. И - мы слишком привыкли делать себя, как место в пространстве, а не как мост в бесконечность. Это еще одна наша ошибка. Это еще одно мое сомнительной радости открытие.
Но это прекрасно - шагнуть в этом направлении, на этот мост, опираясь только на мысль о ступенях, только на образ этого моста, существующего еще только в будущем, в перспективе. Если потрудиться, он станет быть. Если потрудиться... начиная с этой мысли, все "если" заканчиваются. Если ты смог шагнуть на мост, которому только предстоит быть... ты понял, как восстанавливается связь времен? Я улыбаюсь при мысли, что раньше эта связь мыслилась только в связи с прошлым временем.
Нет ничего вечного в материи - и слишком много вечных мыслеформ. То, что стерто в одном месте - всплывает в других.
И дороже всего мне эти самые следы света на черепицах крыш. Может быть, они и поддерживают жизнь тех, кто выброшен за пределы, в которых свет не "взвешивается" и не дозируется.
Игры света - он явлен во всем, но его надо найти. И никогда не удерживать - натренированность взгляда на присутствие света является хорошим мерилом внутренней чистоты..."
Он откладывает перо и смотрит на игры солнечных бликов за окном. Его жизнь размеренна и неспешна. Ему повезло: его сторонятся. К нему не ходят гости. Он сам ходит в гости: к городу, внимательно всматриваясь в очертания архитектуры, бдительно рассматривая все игры разных стилей, к лесу, связывая в один узор линии ветвей и корней, узоры листьев и заполненность воздуха звуками и запахами. К горам, слушая камни ладонями.
Радость от мира, граничащая со скорбью, скорбь, высокая и светлая, как арки старых дворцов, от которых остались только руины в пустынях, перетекающая в радость - игры бликов на воде, не более. И не менее. Блики на воде удивительно много значат. Это только на первый взгляд - суетливо.
Алхимик улыбается и позволяет себе эту улыбку - потому что мог бы не улыбаться. Эта улыбка ничему не лжет и ничего не значит.
Так стираются следы на дорогах.
Таково смирение, ставшее радостным, но еще не достигшее благодати смирения.
Он еще далеко не стар, но уже не имеет желания искать себе приюты на земле. Завершенность эпохи, завершенность, для которой он был предназначен, удивительно ясна, как ясна может быть только завершенность. Имеют значение лишь дороги, разворачивающиеся в бесконечность, все то, что существует только в непроявленном. Лишь дороги... если не случится чего-либо еще. О том, что может случиться - или не случиться - алхимик не думает. Он отпустил свои ожидания на свободу и они свободны от него. Где они теперь, он не знает. Ушли, как уходят взрослые дети. И незачем думать о них и их путях.
Возможно, нечем даже любоваться. Усилие воли - и образы тают в голове, надо расчистить место для света. Можно не закрывать глаза...
В небо уходят только незаметно. Когда следы на дорогах стираются раньше, чем сделан шаг.
Или когда каждый шаг впечатан, как раскаленное клеймо, в бытие мира. Эти времена миновали. Их осколок еще довелось захватить... и сожаления о нем остаются во мхе у корней. Прошел. Мимо.
"И пусть тебя не смущает, что я никогда уже не буду говорить о взлетах и падениях..."