Солнце заходило за горизонт. На чернеющем небе все ярче проявлялись созвездия и круглая полная луна, словно королева вступала по тронному залу в окружении своей многочисленной свиты из мерцающих звезд.
Мальчик пастух по имени Давид расположился на ночлег вместе со своими овцами у подножия высокого холма, который укрывал их от северного ветра. Местами травяной покров холма оголялся и через него проглядывал могучий скальный остов. Ощущая за своей спиной большую каменную глыбу, укрытую мягкой травой и мхом, Давид представлял, что позади него станом расположился сам Бог со своим небесным воинством, чтобы охранять их покой этой ночью. Мальчик каждодневно ощущал Божье присутствие и его защиту, а могучая скала оказалась лишь видимым воплощением его уверенности, вещественным напоминанием Божьей силы и могущества. Позже, в минуты тяжелых испытаний, Давид вспомнит и облечет эти образы в песню, обращенную к своему Господу: "Господь - твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой, - скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое" (Псалтирь 17:3).
Мальчик разжег костер и овцы расположились вокруг очага, прижимаясь друг к другу боками, чтобы сохранить тепло. Давид не спал, он смотрел на черный небесный океан, в котором искрилось несчетное количество звездных огней. От созерцания небесного величия, сердце пастуха вновь охватило трепетное чувство, не дававшее уснуть. Он взял свои гусли, и из его уст полилась молитва, слова которой рождались впервые. То чувство радости, восхищения, трепета и поклонения перед величием Бога, сотворившего это бескрайнее звездное небо, переполнив сердце пастуха, вырвалось наружу в красивой молитвенной песне, обращенной к Богу Авраама, Исаака и Иакова.
Вдруг на востоке сверкнула яркая молния и вспышка света озарила ночное небо, вдалеке раздались глухие раскаты грома, подул порывистый ветер и новая вспышка пронзила небосвод. Давид некоторое время всматривался в сторону грозовой тучи, ветер усиливался - золотистые кудрявые локоны мальчика трепетали в свете костра. Овцы встали со своих мест, сбились в кучу и испуганно блеяли. Грозовая туча, гонимая ветром, неслась прямо на них, закрывая собой тысячи звезд, от чего ночь становилась темнее, пронзительные раскаты грома разбивали ночную тишину.
Давид поспешил укрыть своих овец от приближающейся грозы. Он повел их в пещеру, которая располагалась в скальном остове холма, недалеко от места их ночлега, чтобы добраться до нее, нужно было подняться вверх по склону. Мальчик не испугался грозы, напротив, он с трепетом ожидал ее приближения, желая увидеть в ней мощь и силу Бога Саваофа. Он хотел остаться и очутиться прямо в центре молний, грома и ливня. Но ответственность за овец, доверенных ему и принадлежавших его отцу, оказалась несравненно выше его желания, именно поэтому Давид поспешно уходил от грозы, ведя за собой испуганных овец в безопасное место. Овечки послушно шли за своим пастухом, слыша его голос и успокаиваясь в его присутствии.
Пещера была не большая, но места хватило для каждой овечки. В этом надежном укрытии, защищенном от ливня и ветра, раскаты грома уже не были такими пронзительными и устрашающими. Вход в пещеру был надежно прикрыт густыми зарослями кустарника, и ветер не мог проникнуть внутрь. Давид подготовил новое место ночлега для своих подопечных, срезав ветви кустарника с листвой, он застелил ими каменный пол пещеры, чтобы овечкам было теплее.
Мальчик стоял возле входа в пещеру с внутренней стороны, откуда было видно край грозовой тучи. Сердце пастуха было спокойно за своих овец - они были в безопасности. Давид положил свой посох перед собой на каменный порог, оглянулся на своих овец, еще раз желая убедиться, что все они до единой лежат за его спиной, затем мальчик перешагнул оставленный посох и вышел навстречу грозе...
Давид взобрался еще выше по каменистому склону холма и оказался на широком скальном выступе, который словно причал отходил от берега, вонзаясь в бушующую стихию. Порывистый ветер трепал волосы мальчика, принося с собою крупные капли дождя, грозовое облако поедало последние звезды над его головой, черное небо все чаще озарялось вспышками молний. Раздался гулкий оглушительный громовой залп, потом еще и еще... На равнину оставшуюся внизу, на гору укрывшую стадо овец, на Давида обрушился ливень, сильный и теплый ливень. Мальчик стоял в самом сердце грозы, он слышал раскаты грома прямо над своей головой, чувствовал их эхо в своей груди. Сердце пастуха трепетало от переживания этой мощи, силы и величия явленного Творцом - Давид громко славил Бога и его крик растворялся в раскатах грома, так что он и сам не мог расслышать своих слов. Словно слыша музыку небесной хвалы в бушующей стихии, Давид пустился в пляс, стал скакать в бесформенном танце - он высоко подпрыгивал, поднимая ладони к небу, кружился с распростертыми руками, ловя потоки ливня. В этот момент был только он и Бог, явивший себя в бушующей грозе, но и его - Давида, в действительности не было - его внутренний человек полностью растворился в окружении своего Творца и слился со стихией в безудержном танце хвалы.
С этого дня пройдет несколько десятков лет, пастух Давид, уже будучи царем израильского народа, окажется перед ковчегом завета - священной реликвией - символом завета заключенного Богом с избранным народом. Ковчег был похищен филистимлянами - врагами израильтян, похищен еще до избрания царя Саула правившего перед Давидом. Вскоре, чудесным образом, ковчег был возвращен божьему народу и около двадцати лет находился в Кириаф-Иариме в частном доме некоего Аминадава. Царь Давид, после завоевания Иерусалима, построил в славном городе новую скинию - шатер для богослужения и хранения ковчега завета. Построив скинию, Давид поспешил вернуть ковчег в Иерусалим и сам сопровождал его в пути.
И вот настал тот день, когда священный ковчег достиг пределов города - реликвию несли с торжеством с восклицаниями и трубными звуками. Царь Давид, всем своим сердцем ощущал торжественность и значимость этого момента и, не сдерживая своих чувств и радости переполнявшей его, пустился в безудержный пляс, как в юности во время грозы. Царь скакал и плясал перед своим Господом, не замечая, как на него смотрят тысячи пар глаз его подданных. Когда ковчег проносили по главной улице, все жители города, ожидавшие прибытия святыни, наблюдали своего царя пляшущим и ликующим. Но в этот момент, Давид не думал о том, что царю не прилично скакать при народе подобно ребенку, он не думал о том, что на него смотрят, что кто-то осудит его и что такое поведение может унизить его царское величие и достоинство. В этот момент был только он - Давид и его Господь, перед которым он скакал и ликовал как мальчишка. Лишь только один человек осудил царя - его жена Мелхола, она ощутила себя униженной от того что ее муж вел себя перед своими рабами и служанками как "пустой человек" - неподобающе своему царскому положению. В ответ на ее укор Давид сказал: "Перед Господом играть и плясать буду; и я еще больше уничижусь и сделаюсь еще ничтожнее в глазах моих и перед служанками, о которых ты говоришь, я буду славен" (2-я Царств 6:21-22). И у Мелхолы, как написано, после того как она уничижила мужа в своих глазах, не было детей до самой смерти.
Гроза стихла, ветер уносил тучу в противоположную сторону, гром звучал уже далеко за холмом. Мальчик, весь промокший до нитки, возвратился в пещеру к овцам своего отца и разжег костер.