Чаусова Елена, Рашевская Наталия : другие произведения.

Влюбиться напоследок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ в жанре любовной фантастики. Закончен. Полный текст - в продаже в электронном виде.

    Что можно сделать, если твоя космическая яхта потерпела аварию на недружелюбной планете, затерянной в космосе, и жить тебе осталось всего 36 часов? Господин Ревэре Кахайя был уверен, что ничего, и собирался мужественно дожидаться неизбежной гибели. Однако у его единственной спутницы на этот счет оказалось совсем другое мнение, и рядом с Габриэллой Ревэре смог взглянуть совсем другими глазами не только на собственную жизнь, но и на нее саму. Вот только их спасение по-прежнему от них не зависит, а их жизни - игрушка в руках слепого случая.

   - Так что, получается, мы скоро умрем? - беспомощно спросила Габи. - Спустя тридцать шесть, в лучшем случае, тридцать семь часов?
   Директор смотрел в сторону, в экран псевдоиллюминатора, и его белые ресницы, подсвеченные голографическим изображением оранжевого заката, ярко сияли на лице, а губы были поджаты. Габи не отводила взгляда, пока наконец господин Ревэре не изволил проронить:
   - Если бы у меня были варианты выхода, я сейчас занимался бы ими, а не сидел тут, сложа руки.
   - Я не понимаю, вы все-таки инженер, а это какое-то излучение! Неужели вы не можете хотя бы попытаться что-то с ним сделать? - Габи ясно слышала в своем голосе истеричные нотки, но едва ли могла что-то с этим поделать.
   - Вы думаете, я горю желанием умереть? - Ревэре повернулся и уставился на нее ярко-голубыми глазами, в которых отчетливо читались чуть более темные прожилки, идущие от ободка радужки к зрачку. Ее всегда пугал этот высокомерный взгляд, да и весь Ревэре целиком - тоже. Господин Ревэре Кахайя был снежным кифундри, а попросту, по-человечески - альбиносом. Впрочем, кифундри нехотя соглашались с тем, что тоже относятся к человеческой расе, считая себя отдаленной и много лучшей, нежели все прочие, ветвью.
   Габи его внешность казалась практически уродливой, с этими светлыми ресницами и бровями, почти незаметными на лице. Но это было притягательное, завораживающее уродство, на которое хотелось смотреть долго, отчего становилось стыдно до жара в ушах. Вот и сейчас она его ощутила, глядя на своего директора.
   Господин Ревэре в эту минуту напоминал выполненный с большим вкусом парадный портрет капитана какого-нибудь лайнера: строгая поза, белые кожа и волосы, черное кресло, оранжевый костюм пилота - и все это на фоне сияющей белизной и хромом кабины. Правда, они находились не на лайнере, всего лишь на яхте, если можно было назвать "всего лишь" этот гимн комфорту и роскоши, способный перемещаться по Галактике с невероятной скоростью. Если бы ничего не случилось, уже завтра "Комета Делавана" донесла бы двух своих пассажиров к месту назначения. А теперь они умрут здесь.
   - От тау-излучения невозможно защититься, - после непродолжительного задумчивого молчания Ревэре решил-таки снизойти до объяснения. Правда, лицо его осталось таким же бесстрастным, а взгляд - таким же жестким. - Оно отключит электронику, отвечающую за щиты, вместе со всеми остальными системами корабля. Предотвратить тау-бурю тоже невозможно, если только вы, Габриэлла, не знаете какого-нибудь чудесного способа за сутки дорыться до мантии этой проклятой планетки, в недрах которой она возникает. Я такого способа не знаю.
   - Значит, все-таки умрем, - у Габи задрожали губы. Она не хотела в это верить и не хотела сидеть тут, как этот ледяной истукан, ничего не делая. Она не хотела умирать!
   Господин Ревэре на несколько секунд нахмурился, словно речь шла о каком-то небольшом досадном недоразумении.
   - Я включил аварийный маяк, это все, что я могу, - сообщил он тем сочувственно-нейтральным тоном, каким врачи уведомляют родных и близких, что пациента спасти не удалось. - Но места здесь глухие, и надежды на него мало, вы же понимаете... В конце концов, это дальний космический перелет, а не прогулка по набережной! Нам не повезло, в космосе такое случается, даже с директорами крупных телекоммуникационных компаний и учеными-лингвистами. Со всеми.
   Он отчитывал ее. Как начальник подчиненную, которая не справилась с поставленной перед ней задачей. Если бы они долетели, задача Габи состояла бы в синхронном переводе с фаралахийского, а теперь она состояла в том, чтобы принять смерть с мужественным смирением - таким же, как у господина Ревэре. И Габи не справилась, поэтому директор был ею недоволен.
   - Ну а я, в конце концов, всего лишь обычный человек, и я не умею реагировать на такую сущую мелочь, как наша скорая кончина, спокойно! Уж простите!
   Габи вскочила и выбежала из кают-компании, не столько расстроенная, сколько разозленная. Ей хотелось запустить в своего директора чем-нибудь тяжелым, и предпочтительно - попасть в голову, что было явно лишним. Ей вовсе не улыбалось провести свои последние тридцать шесть часов в обществе невинноубиенного начальника.
  
   Когда Габриэлла скрылась за дверью, Ревэре скорбно поморщился и с тяжким вздохом уткнулся лицом в ладонь. Господин директор телекоммуникационной компании "Галактиком" был значительно худшим пилотом, нежели инженером-связистом, корабельным механиком - еще худшим, чем пилотом, а утешитель расстроенных женщин из Ревэре Кахайя выходил и вовсе преотвратный. Он изо всех сил старался не проявлять в ее присутствии ни малейшего волнения, потому Габриэлла ничего не знала о панике, охватившей Ревэре еще когда он понял, что им придется совершить аварийную посадку на Кеплер-283С. И что он не сможет собственными силами починить "Комету Делавана" даже после того, как они сядут. Все, на что он надеялся - это на вероятность счастливо угодить в длительный промежуток между тау-возмущениями, чтобы кто-нибудь успел их обнаружить. Но если уж неудача начала тебя преследовать, так просто она не отвяжется. Смог выползти из метеоритного потока, не взорвавшись прямо в космосе - тебя ждет спуск в атмосферу на единственном посадочном двигателе. Смог не расшибиться о поверхность планеты - значит, она убьет тебя иначе: отказом большинства бортовых систем после очередного выброса тау-излучения и своей непригодной для жизни атмосферой.
   Из-за постоянных всплесков тау-волн Кеплер-283С оставался незаселенным: вся короткая бесславная история его колонизации составляла три погибшие экспедиции. После этого на планету махнули рукой, решив, что устранять такие мощные источники тау-возмущений слишком дорого, да и не факт, что получится. Разумеется, до терраформинга дело не дошло, потому на Кеплере-283С было слишком жарко и нечем дышать. Интересно, они задохнутся или умрут от перегрева? Впрочем, без разницы: все равно это будет медленно и мучительно. Еще, конечно, можно отравиться, в бортовой аптечке отыщется, чем. Но пойдет ли на это Габриэлла?..
   При мысли о своей спутнице Ревэре снова поморщился, а в груди больно кольнуло чувством вины. Видят звезды, он не хотел доводить ее! Впрочем, и утешать не спешил, следует честно себе в этом признаться. Просто растерялся, испугался ее реакции, того, что ему придется провести последний день жизни с женщиной в истерике, которую он даже успокоить и привести в чувство не сможет. И Ревэре привычно натянул на себя суровую маску "господина директора Кахайя", который всегда остается невозмутимым и со всем справляется. Вот только он уже не справился с тем, что могло бы их спасти, а теперь и справляться не с чем. И ему придется провести последний день еще хуже: с женщиной в истерике, которая на него жестоко обижена - и вполне справедливо.
   "Извинись, остолоп", - строго велел себе Ревэре, тщательно обдумав сложившуюся трагическую и неприятную ситуацию. Вдвойне неприятную оттого, что Габриэлла ему нравилась: сотрудница лингвистического департамента "Галактикома", которую он до этой поездки помнил лишь по имени и роду деятельности, оказалась милой женщиной, не самой скучной собеседницей и на диво приятной спутницей, с которой он чувствовал себя совершенно комфортно все путешествие. Ревэре ничуть не жалел, что решил не брать с собой на эти переговоры никого, кроме переводчика, и что единственным в штате компании переводчиком с фаралахийского оказалась именно Габриэлла.
   Она, конечно, опасалась "высокого начальства", но к этому Ревэре давно привык, как и к самым причудливым реакциям людей на свою внешность. В остальном с Габриэллой было очень приятно и легко. И теперь Ревэре терзал мучительный стыд: за то, что все, что он мог сделать сейчас для этой славной женщины - это скрасить ей последние полтора дня жизни, сделав их чуть менее тоскливыми и мучительными. И за то, что даже с этим он не справился совершенно.
   Ревэре тяжело поднялся с кресла, зачем-то тщательно поправил свой пилотский комбинезон, который не мялся и всегда идеально прилегал к телу, и решительно направился к каюте Габриэллы, вымаливать прощение.
  
   Ворвавшись в свою уютную гостевую каюту, Габи схватила с дивана подушку и швырнула ее в противоположную стену, попав по полке с безделушками. Впрочем, это ничему не повредило, ведь даже безделушки на космической яхте надежно крепились к гнездам в ячейках полки, чтобы в случае тряски, как в том метеоритном потоке, ничто не повредило людям в болтанке. И уж подушке точно было не сдвинуть с места вазочку и стеклянные шарики, которые выдержали их безумную посадку. Они были такими же невозмутимыми, как Ревэре, и Габи не выдержала: подошла к полке, вытащила стеклянный шар и грохнула его об пол. Шар невозмутимо покатился дальше, а потом вдруг распался на две неравные половины.
   Только после этого она уселась на пол и принялась раскачиваться, обхватив колени руками. Господи, как же теперь Джейми? А мама? А Полли, а Стив? Как они все? Будут психовать, делить между собой, кому воспитывать осиротевшего Джейми, и у них даже не будет ее могилы, чтобы всплакнуть на ней. Интересно, а Колин, если узнает, загрустит о ней? Впрочем, нет уж, плевать на Колина, главное, чтобы к Джейми даже не приближался. Хотя тут можно верить в маму: она такого не допустит. В голове удивительно легко и быстро выстроилась картина жизни ее семьи без нее. Наверное, все-таки мама возьмется воспитывать внука, уж Габи-то знает ее кипучую энергию. Дяде и тетке только на каникулах доведется видеть племянника у себя, не чаще. Джейми будет неплохо с бабушкой, они друг друга любят. Конечно, поначалу будут плакать. Не верить. Когда нет тела и оно лежит где-то в невероятной дали, трудно поверить, что мамы нет. Сама Габи не поверила бы и ждала на месте сына.
   При мысли о том, что он будет ждать и надеяться зря, слезы сами навернулись на глаза, и Габи бурно зарыдала, оплакивая и себя, и будущее горе своих близких. Но такие сильные слезы долго не текут, и вскоре Габи прекратила рыдать и ушла в ванную, где сунула лицо под ледяную воду. Она свято верила, что это помогает очень быстро пройти опухшему носу. Надо снять ролик для Джейми - вот единственное, что она понимала точно. Отправить отсроченное послание, которое вскрывается только спустя время. И маме, конечно, тоже. Обоим. Если вдруг случится чудо, она успеет отозвать их, а пока что особо рассчитывать на такое не стоит. И отправлять нужно поскорее: мало ли, они ошиблись, и времени до следующей волны тау-излучения осталось совсем немного. Тогда все приборы выйдут из строя, и Джейми не будет знать, что она думала о нем в свои последние часы. Хотя бы это знание она должна ему оставить.
   "Что говорить, господи, что говорить? - думала она, расчесывая свое каре "цвета мореного дерева", как значилось на упаковке обычно используемой ею краски. - Как все глупо, банально, скучно, будто я не могу найти что-то особенное для своих родных сейчас!"
   Но она не могла. Может, будь она в порядке, она бы сочинила что-нибудь эдакое, но трудно быть в порядке, когда собираешься внезапно умереть в двадцать восемь лет.
   - Я люблю тебя, Джейми, - начала она. - Это самое главное, что я могу тебе оставить: знание, что ты мой любимый сын, счастье моей жизни. Я люблю тебя и знаю, что ты будешь любить меня, когда меня уже не станет, раз уж мне так не повезло. А еще я знаю, что ты вырастешь хорошим человеком, потому что незачем быть плохим тому, кого любят. И это самое главное, куда важнее моих исследований семантики фаралахийского языка в сравнении с некоторыми земными наречиями. То, о чем я буду думать до самого конца: что прожила жизнь не зря, потому что благодаря этому появился ты - Джеймс Оливер, хороший человек. Самый важный для меня. Прости, что не смогла быть с тобой дольше - это не потому, что я не хотела. Я люблю тебя, дорогой мой сын, я тебя люблю.
   Габи отключила камеру и снова расплакалась. Думать о том, что она больше не увидит Джейми, а он - ее, было невыносимо.
  
   Стоя за дверью и слушая ее рыдания, Ревэре ощущал себя каким-то совсем уж бесчувственным монстром, космическим паразитом, вроде кригла, который может с равным успехом перекусить и двадцатижильный армированный кабель, и палец - а больше ничего не может. И еще подлецом, который подслушивает под дверью, хотя это вышло не нарочно: просто Габриэлла забыла включить герметизацию, а Ревэре притащился со своими извинениями в неподходящий момент, успел услышать ее обращение к сыну почти целиком и теперь слушал рыдания. И снова пребывал в полной растерянности, не зная, что делать: то ли войти и попытаться утешить, в надежде, что Габриэлла не запустит в него первым попавшимся под руку предметом и не выставит вон, то ли подождать, пока она успокоится, и тогда уж попытаться поговорить.
   "Совсем ты сволочью стал, Кахайя, - мрачно размышлял он, нервно сжимая и разжимая кулаки. - Настолько, что начал забывать, что у других людей, да и не людей тоже, бывают любимые, бывают близкие и семьи. Даже не задумался, что она может об этом переживать... Это только тебе дома никто не рад, да и на Земле немногие, вот ты и озлобился вконец от одиночества". Покуда он предавался самобичеванию, рыдания за дверью постепенно стихли, и Ревэре замер и задержал дыхание, не решаясь постучаться сразу. Но тянуть было еще мучительнее, тем более что теперь для этого не осталось никаких поводов, и он осторожно побарабанил по двери костяшками пальцев.
   - Габриэлла, это я... Можно?.. Поговорить?..
   - Конечно, входите, - она сидела за столом, экран планшета был опущен и выключен, так что казалось, будто она собралась поесть: что еще можно делать за столом, когда не включен комп?
   Ревэре невольно подумал о том, что она сейчас и сама выглядит почти ребенком, подростком, очень расстроенным и растерянным - ни за что не подумаешь, что у нее есть сын, достаточно взрослый, чтобы записывать ему такие послания. Наверное, миниатюрную худенькую Габриэллу то и дело принимают за старшую сестру Джеймса. Не только из-за фигуры и роста, еще из-за лица: с ее живой непосредственной мимикой и любопытным цепким взглядом серых глаз она и впрямь часто казалась младше своих лет. Вот и сейчас, невзирая на печальный и измученный вид, эти глаза смотрели на него внимательно и заинтересованно. "Красивые, - неожиданно подумал Ревэре. - Лучащиеся, будто солнце через облака пробивается". И от этой мысли, под этим взглядом окончательно смутился и устыдился.
   Сам он сейчас наверняка выглядел не ахти как - примерно так же, как себя чувствовал. Краснеть альбиносы умеют замечательно, и в этом состояла еще одна, очень важная, причина вечной невозмутимости господина директора Кахайя. Он долго тренировался, чтобы перестать заливаться краской где попало и по любому поводу. Но сейчас на невозмутимость Ревэре плюнул и, судя по пылающим от стыда ушам и щекам, цветом походил на вареную креветку. В соусе тхи, учитывая оранжевый цвет комбинезона.
   Осторожно прикрыв за собой дверь, он остановился у входа, переминаясь с ноги на ногу и виновато блуждая взглядом по стенам и полу. Говорить было трудно, но от молчания делалось только хуже, так что, в конце концов, собрав волю в кулак, он приступил к тому, ради чего пришел - к извинениям.
   - Габриэлла, я хотел бы попросить прощения. За то, что в сложившихся трагических обстоятельствах вел себя... чересчур как господин директор Кахайя и слишком мало как Ревэре. Когда вам нужно, в первую очередь, человеческое участие, а невозмутимая начальственная физиономия не нужна совершенно. Простите, кажется, я совершенно разучился общаться с женщинами где-то помимо работы... Да и вообще со всеми людьми, наверное, - Ревэре тяжко вздохнул. Он слишком давно не просил ни у кого прощения, тем более по такому серьезному поводу. И хотя старался быть искренним, насколько возможно, и ни в коем случае не обидеть и не расстроить ее снова своей излишней суровостью, ему казалось, что выходит у него препаршиво. Все слова звучали ужасно глупо и нелепо, а собственные руки казались лишними, Ревэре совершено не знал, куда их деть, и то закладывал за спину, то сцеплял перед грудью, ломая пальцы. - Я повел себя по отношению к вам невнимательно и бесчувственно и довел вас до ужасного состояния, когда вы и без того переживаете. К тому же... я совершенно забыл, что, в отличие от меня самого, у других людей могут быть родные, которые ждут их дома. Я просто об этом не подумал: что у вас есть семья и вы сейчас переживаете о них. Простите. И заодно - за то, что я услышал некоторые вещи, не предназначенные для моих ушей. Это вышло случайно, вы от расстройства забыли герметизировать дверь... - он закончил свой монолог резко и вдруг и одарил Габриэллу растерянным взглядом, означавшим что-то вроде: "Неужели я сказал все, что собирался?.. Или все-таки забыл что-то важное?.." Чего ждать теперь, какой реакции и какого ответа, Ревэре не имел ни малейшего понятия. Он снова сунул руки за спину и устремил взгляд в пол с хмурым видом обреченного на казнь.
   - Присаживайтесь, что ли, - Габриэла указала на диван и уставилась на него с изумлением, будто не могла понять, как ей реагировать на всю ту беспримерную чушь, которую он ухитрился нагородить. - Я, наверное, тоже вела себя слишком... болезненно. Могла бы все-таки понять, что вы переживаете ничуть не меньше меня, в конце концов, вы сказали об этом.
   Усевшись, Ревэре растерянно потер ладонью затылок и задумчиво посмотрел на Габриэллу, подбирая слова. Если речь с извинениями он хоть немного продумал заранее, то теперь вовсе не знал, как себя вести.
   - Люди... когда сильно переживают, вовсе не обязаны быть понимающими в отношении типов с бесстрастными лицами, которые им даже не посочувствовали, - наконец изрек он и снова самоуглубленно замолчал, решаясь. Извинения Габриэлла, вроде бы, приняла нормально, но как она воспримет его дальнейшие слова - Ревэре не представлял. И все же выпалил, поспешно и скомкано: - Если вам нужно поделиться переживаниями, или... чем угодно, я выслушаю... с радостью. Наверное, я не слишком для этого подхожу, но кроме меня тут никого нет... А людям, когда они сильно переживают, нужно делиться.
  
   Когда Ревэре появился в каюте со своими беспримерными извинениями, залившийся краской и совершенно неожиданно по-человечески обаятельный сейчас, когда обнаружилось, что он все-таки может испытывать чувства, Габи изумленно подумала, что мама была права. Приехав к Габи, чтобы остаться с внуком на все время командировки, она не преминула выспросить все детали об их перелете, а потом шутливо предложила соблазнить директора за эти дни - когда еще такой случай выпадет. Габи это показалось дурацкой шуткой: в самом деле, кто она такая, чтобы создатель и совладелец "Галактикома" на нее хотя бы взглянул? Серая невзрачная мышь, весь капитал которой состоит в занудных научных исследованиях. Ей и в командировку-то эту повезло попасть только потому, что кроме нее никто в компании не знал фаралахийского.
   Но, зная, как мама огорчается, когда она говорит о себе подобным образом, Габи, хихикая, отмахнулась, сообщив, что у господина Ревэре чувств нет вовсе, поэтому соблазнять его так же перспективно, как автоматическую стиральную машину. На что мама, поджав губы, всерьез сказала: "Не глупи. Чувства есть у всех, вопрос лишь в том, как глубоко они их прячут. И даже глубоко спрятанные можно задеть".
   Совсем недавно Габи казалось, что мама ошиблась, ведь чувств, запрятанных так глубоко, чтобы они не проявились даже в их обстоятельствах, не бывает. И все же вот, пожалуйста! Они у господина Ревере были, и немало. И, похоже, все время удерживая на себе бесстрастную маску, он совершенно разучился с ними справляться, так что теперь его хотелось утешить, как ребенка: дети тоже не всегда умеют справляться со своими эмоциями.
   Габи, не задумываясь, пересела к нему на диван, чтобы быть ближе, и ответила:
   - Возможно, нам обоим нужно чем-то делиться.
   Его так сильно хотелось обнять и погладить по голове, что ей пришлось опустить уже поднявшуюся в мимовольном жесте руку.
   - Я не знаю, чем мне делиться, - Ревэре пожал плечами и посмотрел на нее со все той же искренней растерянностью. - У вас... семья, сын. А у меня... Генри наверняка будет не до переживаний, когда на него весь "Галактиком" свалится. И я даже не знаю, что ему сказать или написать. Инструкции на такой крайний случай, разумеется, заранее составлены и обговорены, а в остальном... "Ты мой единственный друг, но у тебя и другие друзья есть, а еще жена и двое детей, и ты им нужен, как и компании, так что не горюй по мне слишком сильно". На редкость идиотское будет послание.
   Генри Купер был вице-директором компании, правой рукой и доверенным лицом Ревэре Кахайя, это Габриэлла знала. А вот о том, что Ревэре считает его единственным другом, как и о том, что в случае смерти директора "Галактиком" полностью отойдет Генри - разумеется, нет.
   - Вам сейчас кажется, что мой вариант лучше? - Габи горько усмехнулась. - Я бы с вами поменялась. Приносить боль родным - это не то, о чем мечтаешь в последние часы жизни. А вы не сказать, чтобы ничего не достигли. На Генри Купера действительно свалится немало, и вы это знаете. Мы оба могли бы достичь еще большего, но... так уж вышло.
   - Мне кажется, что... у вас больше поводов делиться, - снова покраснев до густо-розового цвета и потупившись, пробурчал Ревэре, а потом очень осторожно коснулся пальцами ее руки. - Наверное, вы все же были правы... когда сочли, что я недостаточно переживаю. Мне не о чем. Разве что посожалеть о том, чего у меня никогда не было, но какой в том прок? Если честно, я сейчас куда больше переживаю о вас, чем о себе. Кто у вас остался... кроме сына? - задав вопрос, он, похоже, смутился окончательно, опять принявшись блуждать взглядом по сторонам, но руку все же не убрал.
   "С ума сойти! И ведь не врет, незачем, - восхитилась Габи. - И кто бы мог подумать! Это звучит... почти романтично, за исключением того, что у нас нет романа. Черт, но до чего же приятно. Так глупо, но очень приятно, что ему настолько не все равно".
   - Мама, сестра и брат, племянники. Это если брать только самых близких. А так еще тетки, кузены, кузины, их дети, у нас ужасно многочисленное семейство.
   "Оливеры плодовиты, как кролики", - говорили про них соседи в городке Келукки, откуда были родом мама с сестрами. И, разумеется, ничуть не грешили против истины.
   Ревэре улыбнулся, почему-то очень грустно - слишком грустно даже для искреннего сочувствия Габи и ее многочисленным родственникам, которым предстоит понести утрату.
   - Большая семья - это хорошо. У меня тоже многочисленное семейство... было... когда-то... - ответил он, сам отчасти прояснив причину своей печальной улыбки. И тут же, в который раз очень выразительно смутившись, спросил: - А... отец Джеймса?..
   - А он был дурак и сволочь. В смысле, думаю, и сейчас таким остался, - со всей решительностью ответила Габи. - Впрочем, я тоже дура была, что так долго и усердно этого не замечала, пока не обнаружила, что он поднимает руку на Джейми! Разумеется, я добилась судебного решения, согласно которому ему запрещено приближаться к сыну, но все равно... Лучше бы я не была так старательно слепа!
   Конечно, вряд ли она так легко рассказала бы эту некрасивую историю кому угодно, не только начальнику компании, где нашла приработку куда доходнее своей основной научной деятельности, да и перспективнее тоже. Но сейчас думать о перспективах было смешно, как и мяться, разводя тайны мадридского двора из своей глупости. Потому она просто изложила все ровно так, как было. Разве что без ненужных подробностей о том, как сильно была влюблена, как Колин после развода слал ей письма, рассказывая, что он любит и ее, и Джейми, просто не был готов к такой ответственности и они слишком рано поженились, и что теперь он ходит к назначенному ему психологу и все осознал. Только в его письмах было слишком много фальши. Габи не верила им, не могла понять, почему, но не верила ничуть. А потом не выдержала и показала все подруге Валери, вместе с которой они внимательно рассмотрели едва ли не каждый оборот и пришли к выводу, что Колин хочет самоутвердиться. Вернуться, чтобы бросить. Стать победителем. Не тем, кого выкинули вон, а тем, кто ушел сам.
   Возможно, их выводы и не были верны, но проверять Габи не рискнула бы.
   - Хорошо, что судебное решение есть, - выпалил Ревэре, уставившись на Габи с совершенно ошарашенным видом, округлив глаза. - И родственники. Значит, ребенок будет в порядке. А ты... вы... ты не дура. Люди никогда не хотят думать плохо о тех, кто им важен... но иногда приходится. Потому что плохое оказывается правдой. Он и впрямь сволочь и дурак редкостный. Не ценить такую жену... и тем более сына, - он помотал головой, нахмурившись, словно хотел прогнать от себя саму мысль о том, что кто-то вроде Колина может существовать в мире.
   Габи согласилась:
   - Да, я знаю, что Джейми не пропадет, когда у нас настоящий клан... - а потом выпалила, будто спохватилась, хотя на самом деле мучилась любопытством с тех самых пор, как у него сорвались эти слова: - А что с твоим семейством? Которое было?
   - Оно есть... семейство. Примерно как твой бывший муж: в принципе есть, но у меня его больше нет, - ответил Ревэре, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом. - Извини, я понятия не имею, что ты знаешь о кифундри и как много тебе нужно пояснять, чтобы было понятно. Если что, смело спрашивай...
   Сомнения Ревэре были понятны: кифундри жили очень закрыто на своих четырех планетах, незатейливо названных греческими буквами с Альфы по Дельту. Габи знала, что они считаются "расой инженеров и ученых", высоко ценящей математический склад ума и аналитические способности. Что они опережают землян в развитии технологий, а их специалисты высоко ценятся в других мирах, но даже вдали от родины кифундри держатся особняком. Вот, пожалуй, и все, к тому же Габи понятия не имела, сколько во всем этом правды, так что приготовилась спрашивать про все.
   - Я никогда не смогу вернуться домой на Дельту, потому что уехал оттуда на Землю без дозволения семьи, а точнее - против ее воли, - принялся рассказывать Ревэре. - Я добровольный изгнанник, и никто из родственников не поддерживает со мной связь. Некоторые, возможно, и хотели бы пообщаться... но перспектива разделить мою судьбу, только вовсе не добровольно, никого не прельщает, - пока он говорил, выражение его лица само собой сложилось в знакомую Габи безразличную маску, только взгляд, смотрящий вникуда, был пронзительно печальным.
   - А почему они были против? И зачем ты уехал, если все - так? - Габи сжала его ладони в своих руках, хотя сперва он держал за руку ее. Но это уже было неважно. Кифундри - тоже человек, ему тоже нужно, чтобы его поддержали, когда ему предстоит умирать. Отрезанным от семьи. Ему - даже нужнее.
   - Дурак был, наверное. А может, и нет. Я до сих пор не знаю, правильно ли тогда поступил, - Ревэре повернулся к ней и криво усмехнулся, снова вернув эмоции на свое бесстрастное лицо. И они будто только и ждали, чтобы вырваться изнутри: горькая ухмылка сменилась невыразимой печалью, та - уже знакомой Габи растерянностью, потом, всего на несколько мгновений, кажется, мелькнул гнев, но тут же скрылся, и вид у Ревэре стал грустный и потерянный. - У нас все делается с дозволения семьи, все важное. Я читал, что у людей так тоже было, когда-то давно, а мы, вроде как, более технологически развитая цивилизация... со средневековыми порядками. Я понимаю, что это издержки нашей замкнутости, но все равно странно. И, может быть, я один из немногих кифундри, кому это кажется странным. Большинство за наши порядки держится, мы же особенные и нам нужно сохранять себя. Если рассказывать коротко, я хотел жениться, но наши семьи были взаимно незаинтересованы, а брак - это как раз важное. Я вспылил и уехал. Отъезд - тоже важное, обычно специалистов распределяют, согласно заключенным с другими мирами контрактам. Отказаться можно, а вот уехать без контракта - нет. Я тогда думал, по молодости, что сумею кому-то что-то доказать: своей семье, всем остальным. Что могу и сам, без их правил. Смог, куда больше, чем если бы остался. И никому ничего не доказал, разумеется.
   "Вот идиотка эта его, что с ним не поехала! Такого мужчину упустить!" - сердито подумала Габи, а вслух спросила:
   - А какая она была, та девушка, на которой ты хотел жениться?
   Он снова грустно улыбнулся, разглядывая Габи странным взглядом - словно видел в первый раз и очень ей удивлялся.
   - Эбеновая. С черными кудрями до самой талии... красивая.
   "Еще бы не красивая", - с грустью подумала Габи. Это красивых любят, а удел серых мышей, вроде нее - любить других. Да и то снизойдет ответить на чувства кто-нибудь наподобие Колина.
   - А в остальном, - Ревэре поморщился, как если бы его неожиданно укололи иголкой, - боюсь, я до сих пор не знаю, какая. Потому что у меня было то же самое, что у тебя: я не хотел думать о ней плохо. Пытался связаться, уже после отъезда. Потом узнал, что она вышла замуж, думал, что ее семья заставила, снова пытался связаться, поговорить, выяснить... Наверное, хорошо, что выяснил. Пребывать в заблуждениях было бы обидно. И что не женился - тоже хорошо, - он стиснул челюсти, Габи видела, как заиграли желваки на белом лице, которое снова стало похоже на мраморное изваяние. Никакого продолжения рассказа не последовало: то ли Ревэре не хотел вдаваться в подробности, то ли не мог подобрать слов, чтобы их рассказать.
   Габи тяжко вздохнула. Ей было жалко Ревэре, хотя он, со всей очевидностью, вовсе не хотел ее жалости. Она снова легонько сжала его руки в своих и сказала:
   - Я думаю, что и к лучшему, что ты предпочел податься на Землю... Ты тут достиг многого, а можешь - еще больше. Но... тогда ты не сидел бы тут в ожидании, когда тау-волна отключит все системы жизнеобеспечения и мы медленно задохнемся.
  
   Ревэре их разговор казался чем дальше, тем более странным. Словно он уже умер, а Габриэлла была неким духом, встречающим умерших и выспрашивающим все об их жизни, чтобы определить загробную участь. Ни во что подобное Ревэре никогда не верил, он вообще был не религиозен, как и все кифундри, просто происходящее казалось ему слишком ирреальным. Он отвык от таких разговоров, он даже задумывался о тех вещах, которыми сейчас делился, довольно редко, разве что мельком. Они давно стали чем-то само собой разумеющимся, частью его жизни, кусочками прошлого, на которые не стоит обращать пристального внимания, как привычная мебель в квартире, в которой живешь не первый год.
   А теперь он доставал откуда-то из глубины себя свои давние воспоминания - и потрясенно обнаруживал, что они его до сих пор волнуют, и сильно. Возможно, дело было в том, что им предстояло умереть, и у Ревэре правда возникла необходимость поделиться, вспомнить свою жизнь перед смертью. Это было логичное предположение, но отчего-то все внутри ему сопротивлялось: на самом деле, Ревэре хотелось считать, что дело не в тау-излучении, а в Габриэлле. В том, как она на него смотрела, как держала его за руку, какие задавала вопросы, как искренне откликалась на то, что он говорил... В том, что с ней хотелось делиться, именно с ней. И хотелось бы все равно, даже если бы им не предстояло умереть спустя приблизительно тридцать шесть часов.
   - Это случайность, нелепая, глупая и обидная, - наконец ответил Ревэре на ее последнюю фразу, после неприлично долгой задумчивой паузы. А потом добавил, с неожиданным для себя самого пылом: - Как бы я хотел суметь починить "Комету"! Тогда это оказалась бы счастливая случайность, благодаря который мы сейчас сидим и говорим... вот так. Я очень давно никому не рассказывал про свое прошлое. И еще... я очень рад, что ты мне рассказала о себе. Так жалко умирать теперь, когда мы, считай, только познакомились как следует наконец. Обидно.
   - Ты устал, - неожиданно ответила Габриэлла. - Слишком много работы и слишком мало всего, кроме работы. Ты привык, тебе казалось, что так и нормально, а теперь вдруг обнаруживаешь, что нет. И правда обидно, но у нас есть около полутора суток, чтобы устроить день непослушания. В смысле, заниматься только тем, чем хочется, а не чем надо. Согласись, нам еще повезло: не у всех на такое находятся целые сутки даже за целую жизнь. Потому что люди просто не знают, когда начнутся их последние часы. А у нас - даже больше суток. Так что говори, если хочешь, или плачь, или пошли драться подушками и обливать мятным коктейлем портреты тех, кто тебя выгнал из семьи.
   Ревэре выслушал ее речь, ошарашенно замерев, уставившись на нее с таким удивлением, будто она и впрямь была не человеком, а мифическим духом, потом коротко вздохнул, а потом весело и от души рассмеялся, представив, как по фамильным голофото растекается мятный коктейль, на который налипают кружащиеся в воздухе перья. Еще минуту назад он действительно хотел плакать и жаловаться на судьбу - но теперь все исчезло, будто ветром сдуло. И Ревэре от всей души захотелось совсем другого.
   - Могу поспорить, ты никогда дельтийской кухни не видела. В кифундрийских ресторанах других миров всегда готовят, как на Альфе. А что едят на Дельте - большинство и не знает. Хочешь попробовать? - вот что он совершенно точно мог успеть: сделать для Габриэллы что-нибудь хорошее. Для Габи. Полное имя вдруг показалось Ревэре излишне выспренно-отстраненным, совсем неподходящим для той нежной благодарности, которую он к ней сейчас испытывал. Разумеется, какого-то там ужина было мало: за то, что последние полтора дня жизни вдруг перестали казаться ему бессмысленными, Габи заслуживала много большего. Но если Ревэре мог успеть хоть что-нибудь, это стоило сделать, начав прямо сейчас, потому что у них было не так много времени.
   Она смотрела, как он смеется, изумленно подняв брови, а потом широко улыбнулась в ответ.
   - Еще бы не хотеть! - Габи потерла лоб. - Знаешь когда-то в подростковом возрасте, когда я поняла, как мне нравится узнавать всякое новое, другое, непохожее на привычное, я страдала, что даже если всю жизнь питаться каждый раз новыми блюдами, всего интересного не перепробуешь. Тем более, вкусное и любимое хочется есть тоже, не только экзотическое. Конечно, я хочу дельтийской кухни.
   - О, ты поэтому фаралахами увлеклась? - обрадованно спросил Ревэре и, поднявшись с дивана, подал ей руку. - Я как раз хотел спросить - почему фаралахи? Кажется, мы с тобой чуть ли не единственные в столице Земной Конфедерации, кому до них дело есть... Ну еще, предполагаю, твой научный руководитель... Но у меня-то интерес сугубо деловой: там перспективы для бизнеса хорошие, на которые остальные не обращают внимания, потому что вовсе о фаралахах не задумываются. А тебе - просто интересно.
   - Ну, в общем, да. Они далеко, и совсем не как люди, интересно! И думают не как люди, поэтому у них другой язык и система его передачи - и все равно можно найти общее с людьми... Да, в общем, поэтому, - к концу своей страстной речи она смутилась.
   - Я бы послушал с удовольствием - и про то, что у них общего с людьми, и про то, чем они отличаются, - ответил Ревэре, расплывшись в улыбке. Смущенную Габи отчего-то нестерпимо хотелось обнять, но он не решился, вместо этого потянув ее за руку в сторону столовой и пищеблока, готовить кифундрийскую еду, согласно плану. - Это всегда интересно - слушать рассказы людей о том, чем они по-настоящему и всерьез увлечены. Вообще-то мне и раньше было интересно, но когда пилотируешь яхту и готовишься к серьезным переговорам, стараешься выяснять только то, что нужно для дела. Ты права: я слишком много думаю о работе и слишком мало обо всем остальном. Но теперь мне не нужно ничего пилотировать, да и переговоров никаких не будет. И я могу наслаждаться твоими рассказами о фаралахах сколько влезет. А тебе могу еще про Дельту рассказать, если хочешь, - он говорил возбужденно, стремительно увлекая ее следом за собой по коридору, с таким воодушевлением, будто впереди их ждал долгий счастливый отпуск, а вовсе не скорая смерть.
   На кухне Ревэре решительно усадил Габриэллу за стол, а сам направился к пищеблоку. Вообще-то с самого начала их поездки кухонным комбайном занималась она, потому что Ревэре привык не заниматься им вовсе, безропотно поедая то, что машина удосужилась сама приготовить. Но Габи такое положение дел не устраивало, она уверяла, что если за комбайном следить и контролировать процесс вручную, еда выходит вкуснее. И была, конечно же, права, просто Ревэре всегда было лень - но Габи это, кажется, даже доставляло удовольствие, так что он полностью доверил ей пищеблок. Но сейчас Ревэре, разумеется, собирался делать все сам и, разумеется, вручную - дельтийскую кухню комбайн точно приготовил бы кое-как, а это его совершенно не устраивало.
   Вынимая из камеры хранения разнообразные и многочисленные морепродукты и впечатляющих размеров кусок говядины, Ревэре рассказывал увлеченно слушающей Габи о том, что Дельта - океаническая планета, и если бы не замкнутый образ жизни кифундри, наверняка стала бы туристическим раем со своими многочисленными архипелагами маленьких и больших островов. Так что дельтийская кухня состоит из рыбы и морепродуктов процентов на восемьдесят. Зато мясо считается большим деликатесом, и ровно такой большой деликатес он и собирается сейчас приготовить.
   Он еще некоторое время делился с Габриэллой ностальгическими рассказами о Дельте, но поняв, что ему от них становится слишком уж грустно, усердно принялся расспрашивать ее о фаралахах. Слушать ее, как Ревэре и думал, оказалось очень интересно, и смотреть на нее, пока она говорила, почему-то тоже - настолько, что он пару раз едва не забыл вовремя обратить внимание на пресловутый комбайн. А потом поймал себя на том, что невольно то и дело сравнивает Габи с Суафарой, своей первой и единственной любовью и несостоявшейся невестой. "Наверное, оттого, что Габриэлла мне о ней напомнила", - рассудительно решил Ревэре и, успокоенный этой мыслью, продолжил сравнивать. Трудно найти двух более непохожих женщин: черноволосая и черноглазая Суафара была очень яркой внешне, с резкими, точеными чертами лица, и впрямь похожая на эбеновую статуэтку. А Габи - мягкой, пастельной, без единой резкой линии и без единого кричащего пятна.
   "Наверняка переживает из-за своей невыразительной внешности. И очень зря", - подумал Ревэре и заботливо подложил ей на тарелку пресловутых креветок в пресловутом соусе тхи, невзирая на то, что Габи еще не успела съесть и половину куска печеной говядины. О ней хотелось заботиться. И погладить по щеке. И любоваться тем, как она светится от воодушевления, когда рассказывает про своих фаралахов. Суафара была красивой пустышкой, и очень жаль, что Ревэре так поздно это понял. А Габи - она оказалась красивой по-настоящему, изнутри. И, залюбовавшись ей в очередной раз, он не заметил, что не донес вилку с насаженным на нее морским гребешком до рта, а так и сидит, отставив ее в сторону и глупо вытаращившись на Габриэллу, рассказывающую ему о фаралахской круговой письменности. Ревэре задумчиво посмотрел на свою руку, потом снова повернулся к Габи - и внезапно с кристальной ясностью осознал, что терять ему уже нечего и бояться нечего тоже. Им осталось жить день с небольшим, и действительно можно делать то, что хочется - нужно, потому что больше такой возможности не представится никогда.
   - Я бы на месте твоего бывшего мужа - кстати, как его звать? - сейчас рвал на себе волосы и бился головой об стену, - решительно сообщил Ревэре ровно то, что ему больше всего хотелось сказать Габи. - Из-за собственного сволочного характера и скудоумия лишиться такой удивительной женщины... Но этот болван, наверняка, даже не понимает толком, что потерял.
  
   Габи изумлено уставилась на Ревэре, пытаясь понять по его снова невозмутимому лицу, почудился ли ей в последних словах намек на его отношение к ней, или, может, он просто еще не наговорился о личном.
   - Колин. Его звали... то есть, зовут Колин, - растеряно ответила она, и тут погас свет и они очутились в абсолютной темноте.
   Габи задохнулась от ужаса: "Как, уже? Но ведь расчетное время до волны больше суток! Неужели даже на них у нас нет права? Почему жизнь ко мне так несправедлива? За что?! Неужели даже крошечной радости, которая была сейчас, мне нельзя получить напоследок?"
   Пару секунд спустя включилось аварийное освещение, тусклое и желтоватое: их знатное пиршество выглядело в нем неприглядной и неаппетитной снедью. Габи передернула плечами и, вскинув растерянный взгляд на Ревэре, беспомощно спросила:
   - Уже все? Никаких суток? Пару-тройку часов, пока не выдышим весь кислород?
   - Успокойся, - неожиданно мягко ответил он, и поверх руки Габи легла его большая тяжелая ладонь, - прогноз был точным, это наверняка предварительное возмущение, они иногда случаются... одно, два, три - за сутки до тау-бури. Скоро все закончится, они недолгие. Сейчас пойдем в рубку - и все проверим по аварийным приборам, - он тут же поднялся из-за стола и сгреб ее руку в свою уверенным движением.
   "Успокойся! Да уж! Куда как просто!" - сердито подумала Габи, а потом вздохнула. Ревэре было ничуть не легче, чем ей, и не стоило срываться на него в ответ на заботу. Он и так не очень-то умел это делать, так что стоило оценить старания.
   - Пошли, - согласилась она вслух.
   До рубки Ревэре шел в сосредоточенном молчании, крепко сжимая руку Габи - впрочем, от столовой до нее было совсем недалеко. Войдя, он сразу уселся в кресло пилота и выдвинул из-под приборной доски запрятанную там дополнительную панель. Габи уже видела ее раньше: Ревэре изучал по ней показатели тау-возмущения, когда узнал трагический прогноз. На панели не было никаких сенсорных элементов и экранов: только кнопки, рычажки, стрелки приборов под стеклом - ужасно старинные вещи, на которые не действовали тау-волны, потому что современной электроники в них не было.
   - Ну вот, как я и говорил: уровень тау-волн невысокий и уже снижается, скоро все закончится - и я запущу бортовые системы заново, все будет в порядке, - все тем же мягким успокаивающим тоном сообщил Ревэре, посмотрев показания одного из приборов, потом перевел взгляд на соседний, нахмурился, резко вскочил с кресла и кинулся к стене.
   Он нажал что-то на казавшейся абсолютно гладкой поверхности - и в стене со щелчком отворилась дверца, скрывающая очередную старинную кнопку, на которую Ревэре судорожно нажал. С потолка и от двери раздалось тихое шипение, и только тогда он облегченно выдохнул, опершись рукой о стену. Судя по поведению и выражению его лица, насчет "все в порядке" Ревэре изрядно погорячился. Но Габи совершенно не понимала, что именно произошло. Потому она так и спросила:
   - Что происходит? Что ты делаешь? Ничего не понимаю, и это, знаешь ли, нервирует.
   Ревэре виновато потупился и торопливо проговорил:
   - Прости, это нужно было сделать быстро, чтобы... - вдруг замолчав, он резко вскинул голову, неровно вздохнул и, в несколько стремительных шагов подойдя к Габи, неожиданно крепко ее обнял. А потом очень тихо, вполголоса, продолжил: - ...чтобы воздух из помещения не выходил. Я полностью герметизировал рубку. У нас где-то происходит утечка из-за повреждений, уровень кислорода падает слишком быстро. Пока электроника работает, она всё успешно блокирует, но сейчас - нет. Ты только не пугайся, пожалуйста, минут через десять или пятнадцать системы снова включатся, нам хватит воздуха здесь, даже с запасом, - Ревэре поднял руку и медленно, неловко, будто боялся поломать неосторожным движением, погладил ее по голове.
   "О господи! Хоть бы оно включилось до того, как мы тут задохнемся! Все силы мироздания, я хочу жить!" - отчаянно подумала Габи, а потом осенилась и про будущее:
   - Значит, когда совсем начнется, у нас времени не будет вовсе? Из-за чертовой утечки, вот как сейчас? Меньше получаса, а потом кислород все?
   Он некоторое время молчал, продолжая рассеянно гладить ее по голове, а потом спросил совсем тихо, почти шепотом:
   - Габи... а ты хотела бы, чтобы оно у нас было?.. Время. Два-три лишних часа после отключения систем, - по лицу Ревэре снова совершенно невозможно было понять, что он сейчас чувствует. Он казался задумчивым и, может быть, совсем немного печальным. И внимательно смотрел ей в глаза, ожидая ответа.
   Губы сами собой скривились в плаксивую гримасу, и она ответила, сдерживая эмоции:
   - Какая разница, чего я хотела бы?..
   Ладонь Ревэре скользнула с ее макушки на висок, а оттуда - на щеку, погладив еще пугливее и осторожнее.
   - Я могу найти протечку и заделать, механически, герметиком, - все так же тихо ответил он. - Уж на это моих инженерных способностей хватит. Вытащить нас отсюда по-прежнему не могу, прости, но эти три лишних часа... могу. И сделаю, как только электроника включится.
   - Спасибо. Я... это мелочно, но хотелось бы пожить на несколько часов дольше. Выиграть немного времени, хотя умирать долго тоже страшно, - Габи испуганно посмотрела в его лицо, надеясь, что он поймет.
   В тусклом свете аварийных ламп Ревэре как никогда сильно походил на статую. Какого-то сурового полководца или героя, с залегшей между бровей строгой морщинкой. А пальцы, продолжающие будто машинально гладить Габи по щеке, оказались на удивление мягкими и нежными, совсем не подходящими к этому жесткому облику.
   - Я думал об этом, с самого начала, - серьезно проговорил Ревэре. - В аптечке есть транквилизаторы и снотворное, на двоих хватит. Чтобы умереть быстро и безболезненно. Если понадобится... - тут у него все же дрогнули губы. Видимо, свое патентованное самообладание он удерживал из последних сил.
   О таком варианте Габи даже не думала, почему-то в голову не приходило, что конец можно ускорить. Она растерянно ответила:
   - Я даже не знаю... Наверное, лучше держать их под рукой, а там посмотрим, насколько будет плохо и захочу ли я травится. Пока нет, но... может, и придется передумать.
   - Хорошо, я рассчитаю в медотсеке дозы для тебя и для себя и возьму их из аптечки, - спокойно согласился Ревэре, а его пальцы скользнули со щеки на подбородок и оттуда на вторую щеку. - Но я без тебя тоже травиться не стану. Я тебя не брошу, что бы ты ни решила.
   "Ужасно романтично звучит, просто как в сериале! Черт, почему в этой жизни романтика мне должна доставаться только в последние сутки?" - Габи так растрогалась, что ощутила, как влажнеют глаза, только плакать сейчас не хотела: хватит, на это нет времени! Потому шутливо сказала:
   - Договорились. Выпьем яду на брудершафт.
  
   Пальцы Ревэре дрогнули и замерли на лице Габи. Она просто пошутила, чтобы не было так страшно. Это шутка. От которой его неожиданно бросило в жар, так что он немедля возблагодарил жуткое аварийное освещение, в котором не будет видно, как он снова становится цвета креветки. Габи сказала в шутку, а Ревэре воспринял слишком всерьез - мысль о последнем предсмертном поцелуе, который станет единственным. Так положено, по земным традициям: поцелуй после того, как пьют на брудершафт. Ревэре смотрел на ее губы, и это было мучительно, но отвести взгляд - тоже невозможно.
   "Ты же помнишь, как она на тебя реагировала: ее пугают альбиносы, как и большинство людей. Если она к тебе по-человечески отнеслась, это еще ничего не значит, кроме того, что она замечательная, чуткая и добросердечная. И то, что жить вам осталось сутки, ничего не значит: вряд ли ты хочешь, чтобы тебе в объятья бросались от безысходности, тем более она", - попытался рассудительно увещевать себя Ревэре и с усилием перевел взгляд с губ на глаза Габи, после чего окончательно растерялся и смутился. Все его непрошеные мысли показались совсем уж нелепыми и неуместными, он кашлянул, резко повернул голову в сторону приборной панели, скомкано пробурчал:
   - Нужно проверить показания, - и, разжав объятья, поспешил в пилотское кресло, будто за ним гнался кригл.
   Габи недоуменно посмотрела вслед, Ревэре даже показалось, что слегка пожала плечами, а потом уселась рядом.
   - С тех пор, как мы попали в метеоритный поток, я чувствую себя такой бесполезной, - тихо сказала она. - Хотя понятно, что мне незачем было учиться пилотированию, про свою яхту я как-то даже не мечтала. Но очень жаль, что ничем не могу помочь.
   У Рэвере вспыхнули уши и перехватило дыхание. "У меня теперь что, любая ее фраза будет такую реакцию вызывать?!" - подумал он почти с ужасом. Сосредоточиться на шкале транквиметра, чтобы посмотреть, можно ли уже включать обратно электронные системы, никак не получалось. Вместо этого Ревэре лихорадочно размышлял о том, что навыки пилотирования - это ерунда, и с приборами он может разобраться сам, прекрасно может. Вот с чем Ревэре Кахайя никогда не мог толком разобраться - так это с самим собой. А Габи, каким-то чудом, едва его зная, смогла. И теперь ему не хочется умирать намного сильнее, чем несколько часов назад, но еще сильнее, до жгучей боли в груди, не хочется, чтобы умирала она. Если бы Ревэре мог, пожертвовав собой, спасти Габриэллу, он бы сделал это, ни секунды не задумываясь. Но он по-прежнему не мог ничего, только заделать дыру в обшивке герметиком. И от понимания собственного бессилия противно, скребуще першило в горле.
   - Ты уже помогла, - хрипло сказал Ревэре, мучительно фокусируя взгляд на стрелке прибора. - Больше, чем можешь себе представить. В последних сутках моей жизни появился смысл, благодаря тебе... И с этим я, в отличие от приборов и протечек, сам бы не справился. Спасибо.
   Он судорожно вздохнул, не поднимая взгляда от приборной доски, и принялся один за другим перещелкивать рычажки: тау-излучение достигло безопасного фонового уровня. На втором рычажке снова засветилась основная приборная панель, разворачивая голоэкран, на третьем - включилось освещение, моментально залив комнату ярким светом. Ревэре подумал, что теперь Габи точно увидит, насколько он смутился и растерялся, даже если не заметила раньше. Но она на него не смотрела вовсе.
   - Да я, вроде, ничего особенного не сделала, - неловко ответила Габи, глядя в сторону. - Просто ты давно ни с кем не общался на эти темы, и вообще, обстоятельства так сложились, при чем тут я?
   - Не с каждым хочется общаться на эти темы, даже перед смертью, - буркнул Ревэре и переключил последний рычажок.
   - Все системы космического транспортного устройства включены и работают в штатном режиме! - жизнерадостно возвестил приятным женским голосом бортовой компьютер.
   - Замечательно, а теперь ищи, где у нас дырка, - ответил ему Ревэре, ловко пробежав пальцами по сенсорной клавиатуре.
   На голоэкране появился, медленно вращаясь, трехмерный чертеж "Кометы Делавана". По мере того, как компьютер проверял, сантиметр за сантиметром, всю внешнюю и внутреннюю обшивку, синие светящиеся линии зеленели - и наконец, пару минут спустя, на чертеже тревожно замигала красная точка.
   - Обнаружено незначительное повреждение внешней обшивки. Опасности не представляет, - прилежно сообщил компьютер.
   - Это со включенным силовым щитом оно опасности не представляет, глупая ты машина. Которого у нас скоро не будет. Чего ты категорически не понимаешь, потому даже не потрудилась мне сообщить о протечке. И из-за тебя Габриэлла напугалась. Но тебе ничуть не стыдно, потому что ты глупая машина, - разразился Ревэре внезапной нотацией в адрес компьютера, потом покосился на Габи и, смутившись своей дурацкой реакции, снова уставился на голоэкран, приблизив место повреждения крупным планом. - Вот же проклятье, оно прямо в вентиляции! Придется отвинчивать секцию, а потом ставить на место... Это часа на два работы, не меньше. А что поделать, все равно я в вентиляционную шахту не пролезу, даже если резко похудею от переживаний килограмм на пять, - он вздохнул и оглядел свою крупную атлетическую фигуру очень недовольным взглядом.
   - Ну и кой смысл нам выигрывать два часа, чтобы ты их все потратил на выигрывание этих двух часов? - спросила Габи и сморщила нос. - Слушай, а я там не пролезу? И насколько сложно ремонтировать?
   Ревэре невольно улыбнулся: она все-таки нашла способ помочь и оказаться полезной. И разве он мог ей отказать, когда она недавно так искренне об этом переживала? Тем более что ремонтировать и впрямь было совсем несложно.
   - Очень просто: я тебе дам баллончик с герметиком и фонарик, ты найдешь брешь - и зальешь ее и все вокруг герметиком. И все, - поспешил он обрадовать Габи.
   В действительности самая сложная задача состояла в том, чтобы проползти по вентиляционной шахте через весь коридор - это требовало куда больших усилий, чем сам ремонт. Развернуться там было негде даже миниатюрной Габриэлле, так что ей предстояло влезть в вентиляцию на кухне, найти и отремонтировать пресловутую протечку, а потом доползти дальше, до кладовки, чтобы вылезти наружу в тамошний воздуховод. Помимо герметика и фонарика, Ревэре выдал ей запасной летный костюм и перчатки - чтобы ни обо что не поцарапалась. А также подробные инструкции. После чего, отвинтив кухонную вентиляционную решетку, подхватил готовую к свершениям Габи за талию, чтобы подсадить наверх. Летный костюм из морфоткани всегда идеально облегал фигуру, так что вскоре Ревэре смог в полной мере насладиться этим самым облеганием сзади, в самых выразительных местах. К счастью, Габи лезла в шахту и не могла видеть, как ее дорогой директор снова меняет расцветку с белой на истошно-розовую. "Кахайя, прекрати немедленно, нашел время, тоже мне!" - отругал себя Ревэре и мужественно поддержал Габи под те самые выразительные места, не дрогнув ни единым мускулом.
  
   В шахте было тесно и очень не хватало налобного фонарика. Тот, что был, Габи сначала пыталась держать в кармане, чтобы он светил оттуда, но когда он вывалился во второй раз, не выдержала и взяла его в зубы. Так оказалось гораздо удобнее, однако Габи немедленно покраснела, потому что ощущение фонарика во рту, да еще после того, как она влезла сюда стараниями поддерживающего ее Ревэре - все это вместе вызывало стойкие ассоциации с минетом. Медленно продвигаясь по шахте и внимательно ее оглядывая на предмет повреждений, она думала о том, как давно у нее не было секса, что Ревэре на самом деле безумно милый и заботливый, а его руки... ох, она хотела ощущать его руки на себе снова! Это оказалось так приятно, она была практически уверена, что в постели с ним хорошо. И у них осталось совсем немного времени, и она с удовольствием бы затащила его в ту самую постель, но не представляла, как это можно сказать.
   "Нам осталось совсем недолго, давай напоследок доставим друг другу удовольствие?" Чудовищно цинично. Даже если он согласится, это его обидит. Ревэре оказался слишком чувствительным, когда неожиданно вскрылась его броня, и ранить его в последние часы жизни Габи хотела бы меньше всего. Черт возьми, ну почему она так нелепо неумела в этих вопросах? Умеют же другие показать все просто движением, жестом, лукавым взглядом!
   Тут Ревэре, который шел рядом с ней по коридору и слышал, где именно она шебуршит в шахте, крикнул:
   - Ты где-то рядом! Смотри внимательнее, Габи!
   Это было весьма своевременно и отвлекло ее от неуместных переживаний. Габи остановилась и взяла фонарик в руку, чтобы осветить все получше. Брешь выглядела очень ровной: просто разошедшиеся детали - отчего дыра получилась прямоугольной, чисто технической, и Габи могла бы подумать, что так и должно быть. Но нет.
   Герметик неплохо взболтался еще пока она ползла, и Габи очень внимательно посмотрела, чтобы сопло даже немного не было повернуто в ее сторону. Отчистить эту гадость от себя будет трудно. Она сунула руку в дыру, чтобы заполнить все поглубже, и нажала кнопку. Сначала герметик выходил с усилием, а потом полез так быстро, что она вляпалась в него обеими руками, и хорошо, что на ней были перчатки. Габи забрызгала дыру и все, что могло быть трещинками, вокруг нее, и бодро сообщила:
   - Готово!
   Ревэре ответил:
   - Отлично, ползи дальше, до выхода, я тебя там буду ждать.
   - Ага!
   Она полезла дальше, прижимаясь к стенке и надеясь не задеть результат своих усилий, хотя схватывался герметик очень быстро - на ее перчатках это очень даже чувствовалось. Когда Габи доползла до нужного ей выхода, самого удачного, не забранного решеткой, к которому надо было спустится по наклонной, она крикнула:
   - Ревэре, я уже тут!
   Но он не откликнулся. Габи сразу испугалась, но еще раз крикнула:
   - Ревэре, ты где?
   Тишина в ответ заставила ее запаниковать.
   "Что случилось? А обещал не бросать! Ну как же так? А вдруг ему стало плохо? О Господи!"
   С перепугу она совсем забыла, как страшно прыгать с высоты, и ринулась в короткий раструб, идущий под углом вниз, в кладовку. Ехать было почти весело, но сердце колотилось, как ненормальное. В конце Габи кое-как ухватилась руками за край, чтобы не свалиться головой вниз, с большим трудом развернулась, возблагодарив инженеров за то, что тут раструб изрядно расширялся и ей было, где это сделать - и наконец спрыгнула. Подскочила, почувствовав, как кружится голова, сделала пару шагов вперед и, споткнувшись об тросик, закрепляющий груз, упала головой вперед, ударившись об острый угол пластикового ящика.
  
  Конец бесплатного фрагмента. Приобрести окончание текста можно в электронном виде.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"