Пока Гефест приковывал Прометея,
Он думал о том, что, наверно, недаром злится
Старик-громовержец, что глупой была затея
Дать этим... ну как их, людям... (тупые лица,
Дурные мысли, у женщин в чести ресницы,
У прочих - оружье, деньги как панацея,
Как будто от смерти надеются откупиться).
Так вот, ну какой тут был смысл - родиться
Титаном, каким-то родственником Бриарея, - 
Ну что тебе, право, за дело до этих людей, а?!

Над скалами, мрачно вздыхая, кружились птицы,
Накрапывал дождь, и природа ворчала злее,
И только, наверное, думалось Прометею - 
Что это он спит, - и чего только не приснится!
Он с присвистом втягивал воздух, ждал, что вонзится
Железо в плоть, но Гефест постоял, жалея
Мечтателя-друга - и вновь принялась десница
За молот и горн - это было до Одиссея, 
 Ахилла с Патроклом, и в споры с сынами Реи
Еще никто не осмеливался вступиться. 

И думал Гефест, закрепляя кольца и спицы:
"Что это за жизнь такая? Мы всё имеем,
Мы боги, а толку? - Что-то ведь не сидится
На месте, вечно шальные кипят идеи..."
И сверху орел кружил, матеря зарницы,
Слюной истекая, все ниже и ниже рея,
А Зевс на Олимпе скучал и зевал, немея,
И морщился изредка от болей в пояснице,
И категорически не понимал Прометея:
Ну что тому стоило попросту извиниться?

Скрипела известка, печка скулила; млея,
Пригрелась кошка у кресла; в доме  - девица,
И бабка ее, - и кто-то на двор стучится,
И тотчас для путника все нараспашку двери.
Немногим оставшимся - радостно поделиться,
И, видя, как от заботы он подобреет - 
Просить его спеть. Он вздохнет, чуть-чуть огорчится,
Но все же припомнит сагу про Прометея.
И бабы всплакнут, ни слова не разумея
По-гречески. А наутро путник простится.