И ослепительно-белое спокойствие,
и тишина, и послеполуденный зной,
и синева, где ласточки мечутся между облаков,
и бездна с ветрами и эхом далёких гроз,
что проливаются дождями на горы,
а радуги оставляют на листве краски и свет... Это тебе
напоминание, что тишина - это награда, и мир обычно наступает
после войны. Это ты
любишь всех, и сердца тебе хватает, и души, и понимания,
что новая жизнь всегда своё место у старой отбирает.

И если тебе говорили, что там в снегу, на обочине, лежали мёртвые,
значит этим летом, без сомнения, там будут клумбы с пионами.
И в касках, как в цветочных горшках, - фиалки,
а в детских глазах
нет страха и даже шёпота испуганного нет: - "Здесь ночами стреляют";
потому что ночами нынче из открытой форточки лишь сверчки да птицы,
а утром по стеклу золотыми пятнами растекаются блики.
В этой ослепительной до слёз пропасти - ласточки лишь оставляют росчерки
на белых облаках,
будто господь что-то важное написал перед своим уходом,
но ветры скоро разогнали облака по горизонту,
от ночи до раннего утра шум на небе стоял
и загорались над чёрным лесом далёкие молнии.

Чего бы стоило спокойствие детей под грохот обстрела
и вой сумасшедшей грозы в своём неистовстве летнем?
Чего бы стоили побитые осколками яблоки на траве,
красные, как куски плоти, и запах трупный от лежащих в саду солдат,
а от пасеки, разрушенной снарядами, ароматы мёда?
Чего бы стоила вся моя жалость, что в глазах затухающих отражалась?
И чистота, вся, что есть на этом свете, да и на том тоже,
как не стоила ничего, даже гнутого медяка, так и не стоит.

Ослепительно-белое спокойствие - это бездна летнего неба,
что над детьми беззаботными распростёрлось,
и глаза их, словно зеркала, тоже стали бездонными,
чтобы теряться и пропадом пропадать, и чтобы уже безвозвратно.
"Рай на земле наступил" - писали ласточки на облаках,
а на небесах - пустота, бог ушел и ангелы кто куда разлетелись,
и пропасть синяя, что у нас над головами, - стала обычным небом.