Наше странное путешествие началось под вечер,
а где-то внизу, за дорогой, волны с шумом бились о берег,
и дети разбегались от родителей по проезжей части,
дурачились и смеялись, корчили рожи и пытались перекричать ветер (да где там);
и зелёные трамвайчики внизу брызгали золотом из светящихся окон
на чёрный асфальт и смуглых людей,
что фотографировали солнце за тучами и высокие волны,
укрываясь от вихрей июльского дождя и солнечных пощёчин.
А зонты...
прозрачные зонты летали, как цветы, прыгая по черным рельсам,
по каменным переходам и по дороге, не даваясь в руки прохожим;
и откуда-то звучала хрустальная музыка Чайковского,
и предупреждающий сигнал о приближающемся поезде.

И детский голос, что с искрящимся восторгом
рассказывал, как белые паруса уходили в океанскую даль,
а там солнце
прожигало золотыми крыльями облака, и паруса,
будто лезвия
резали пространство фиолетовое, кажется, до дна;
этот голос мне снился в кошмарах ночью,
и даже бодрствуя, я пытался найти глазами белое лезвие,
и не чувствовал тебя, и не даже видел боковым зрением, (где ты?!),
лишь мельтешение листвы, тучи и солнце,
и голос мальчишеский, что взахлёб рассказывал про взбешённое море...

А мы стояли на горячем асфальте босиком
и смотрели на далёкие океанские волны,
и на то, как трамвайчики проезжали мимо глаз, объективов и телефонов,
и на непослушных детей, что бегали за зонтами по крутому спуску,
и по асфальту стекали тёплые ручейки с обрывками гортензий, фиолетовыми и розовыми.

Это путешествие началось на срединной отметке жизни нашей,
с каждым следующим шагом мы отдалялись от нормальности дальше
и дальше,
что-то забывая с каждым следующим, что-то теряя или оставляя намеренно,
мы держали друг друга в уме, как пример или строчку стихотворения.
Потому что закончится это путешествие для каждого по отдельности,
начавшись не с рождения и становления, и продолжаясь смертью,
и я слышу себя, бубнящего твоё имя, как мантру по памяти,
и улыбку твою чувствую в чёрном воздухе, и тёплое твое касание