Принято, что время неким естественным образом состоит из трех частей - которые суть прошлое, настоящее и будущее. Части эти понимаются как равноправные и в равноправии этом доходят даже до фантазий по поводу перемещений во времени, словно в некоем псевдопространстве. Время понимается псевдопространственно.
Настоящее при этом часто представляют, как нечто вроде стремящегося к нулю мига, который разделяет бывшее и небывшее. Между тем "настоящее время" во-первых, вовсе не миг, оно плавно переходит в прошлое и в будущее и каждый понимает настоящее как вполне существенное и настоящее, то есть как нечто длящееся и имеющее величину, а во-вторых, "настоящее время" по факту собственно и не время. Оно скорее безвременье.
Нечто вроде того, как если бы кто-то выйдя из уютного теплого дома (покинув прошлое), устремился к далекой светлой, - или хотя бы просто нужной, - цели (двигаясь к будущему), и вынужденно оказался в некоем болоте, где ноги вязнут, где приходится пробираться через чагорь, где донимает гнус и где всегда есть угроза потерять направление и, уходя все дальше от дома, удаляться одновременно и от цели.
Счастье оно отнюдь не сейчасно, оно всегда или впереди, или позади, то ближе, то дальше, но никогда ему нет места в настоящем.
Настоящее всегда не время, а его отрицание, настоящее - безвременье, антивремя, в настоящем человек в пространстве, настоящее и есть пространство.
Время связано с переходом из Старого в Новое, из бывшего в небывшее. Счастье возможно только как Новое, попытка остановить мгновение убивает счастье, которое возможно лишь как сейчасность, как актуализация Нового, - чтобы быть сейчас, надо быть в Новом хотя бы какой-то частью. А чтобы быть в Новом, надо оттолкнуться от Старого, черпая силы в из разнице, в желании перемены.
А потому в основе времени желание.
Способность к различению добра и зла делает возможным возможность. В хорошем тогда имеется (не появляется, а имеется как всегда там бывшее) возможность плохого, а в плохом - надежда на возможность изменения к лучшему.
Желание - материал, в котором осуществляется время, если нет силы желания, то время останавливается, событийность становится внешней, не сцепляется с субъектом.
Настоящее, пространство состоит из возможностей, прошлое - его субстрат, реализованная комбинация возможностей. В будущем же есть место для невозможного.
2. (продолжение и, надеюсь, уточнение)
То, о чем сказано в предыдущей части, собственно, это то, о чем писали Кант и Хайдеггер, и знаток, буде оный тут вдруг отыщется, снисходительно попеняет мне, мол, зачем повторять то, что и так всем известно. Со знатоками я не спорю, хотя никогда почти и не соглашаюсь, аз, впрочем, человек скромный и спорить вообще не люблю, ибо дело это неблагодарное и бессмысленное, кому надо, тот поймет и из намека, а кому того не надо, так не объяснишь, как не пытайся.
Оно как бы да - то, но таки то, да не то. Трагикомедия понимания Канта и Хайдеггера в том, что будучи понятыми, они никак не были усвоены. Знания, которые они дали, оказались чем-то вроде микроскопа в руках дикарей, которым вроде как, - прежде быть съеденными, - заезжие ученые, показали как пользоваться, но в котором никакой нужды в быте и хозяйственной деятельности дикарей нет. Философией, как обычно, пугают детей, да заколачивают гвозди.
Вот, скажем, Кант полагал пространство и время "рамками восприятия" и все вроде согласно кивают головами и все вроде как понимают, что пространство и время как-то связаны, но как эта связь работает, как пространство и время соприкасаются и как взаимодействуют - это не понимается. И их просто смешивают, причем время в таковом смешении оказывается подчинено пространству. Налицо некий пространствоцентризм, недружественное поглощение времени пространством.
Что добавляет скромный автор сих строк? Он показывает, что время - это рамки, с помощью которых человек выстраивает свои стратегии в пространстве, временные эти рамки дают человеку дом, как место покинутой безопасности, некий локальный кусок рая, как некую координату начала, и цель, как смысл движения. Что время возможно лишь как прошлое и будущее, а настоящее - есть пространство. Думаю, в этой схеме мира Кант становится яснее.
Также и с Хайдеггером, его бытие к смерти, заброшенность и прочее в этой схеме мира есть напряжение, побуждающее человека двигаться, не дающее ему оставаться дома, в покое, это изменчивость внешнего мира, которая вынуждает человека меняться вместе вещами. У человека есть это предпонимание, что меняться придется либо на опережение, либо вслед за вещами, либо и вовсе страдательно. Volentem ducunt fata, nolentem trahunt.
Добавим ко всему этому еще один момент - это забвение, которое очищает место от ненужной реальности для соответствия новой (но если новая реальность не приходит, значит уничтожается сам носитель, как ненужный и неспособный для прихода нового). Забвение - инструмент, с помощью которого человек меняет картины в рамках, избавляя их от ненужного и, соответственно, усиливая этим нужное.
Забавно, что войны за прошлое, которые, - склонные к физиологическому и упрощенному пониманию, - люди современности рисуют в своих фантазиях как некие квазипространственные перемещения во временах с битвами и сражениями (пример - Терминатор и вся эта путаница с его сиквелами и приквелами), действительно происходят, но без всего этого квазинаучного антуража. Борьба за прошлое ведется, но исключительно в картинах мира - в описаниях прошлого и в ожиданиях будущего.
P.S. Те, кто погибают, видят картины прошлого, просто потому что будущего у них уже нет.
3. Добавлю по поводу страха
Когда не страшно? Когда занят. Вот оно напряжение в действии, вот он хайдеггеровский бытийный ужас - страх приходит, если стоишь на месте, когда двигаешься, - его нет, - налицо стимул движения.
Что такое страх? Страх - ощущение несоответствия реальности.
Впрочем, стоит учитывать, что реальность бывает разных степеней реальности, люди привыкают жить на одном из уровней реальности и, попадая на другой, оказываются подобны рыбам, оказавшимся на непривычной для них глубине, - если те оказываются слишком глубоко по отношению к своему обычному уровню, то их раздавит, а если слишком высоко, то разорвет. Так и люди живут в вымышленном мире коммуникаций, речевых игр, символов, искусственных объектов, вымыслов и иллюзий, и когда попадают в более реальный мир, тот может легко их раздавить непривычной слишком мощной, чересчур для них интенсивной, 'грубой' реальностью. И тогда, собственно, не реальность давит их, а их собственная чрезмерная внутренняя пустотность имплозирует, не избыток внешней реальности убивает, а их собственная малореальность, недореальность, ненастоящесть срабатывает подобно бомбе.
Впрочем, бывает и обратная ситуация, когда внутренняя реальность взрывает человека, оказавшегося на смысловой мели.
4. Ну и финальный удар, завершающий комбинацию
Помимо страха есть ужас. Что такое ужас? Случается, что время угасает и реальность вырождается в одно лишь пространство. Тогда больше нет дома, нет рая, нет цели, нет прошлого и нет будущего, остается лишь ад настоящего. Так живут звери и безумцы.
Между страхом и ужасом разница в том, что от страха можно убежать, вернувшись в привычный пласт реальности. Ужас же разрушает реальность безвозвратно и даже если на физическом уровне человек вернулся к привычному образу жизни, это возвращение будет лишь имитацией.
4,5. Саспенс
Я говорил о страхе и ужасе, но стоит упомянуть еще и ситуацию саспенса, - если при ужасе испытывающий его вдруг оказывается в ситуации, когда будущего может не быть, то в случае саспенса будущее исчезает вовсе, вырождено, его нет вообще, такой человек оказывается словно бы заперт в настоящем, как в тупике. Ужас - это состояние человека оказавшегося на краю пропасти, саспенс - состояние того, кто уже в ней, или, скажем, висит над ней. В этом состоянии человек утрачивает субъектность.
4,6. Что такое хорошо, и что такое плохо?
Во всяком хорошем есть плохое, оно, это плохое, ведет себя активно и агрессивно, отравляя то хорошее, в котором оказалось, как та пресловутая ложка дегтя. Более того, плохое есть в хорошем даже тогда, когда его там по факту вовсе нет, - даже если все хорошо, то плохое все равно придет, появится и проявится, как всегда там бывшее, просто бывшее не на виду. Проявится и все испортит.
Мысль отравляет жизнь плохим, поскольку и когда все хорошо, мысль заботливо подсказывает, что очень скоро все может стать плохо и что вообще-то это самое 'плохо' неизбежно наступит.
Можно было бы возразить, что и наоборот - в плохом есть хорошее, и после плохого придет хорошее, да только вот не работает это утешение, поелику когда плохо, человек живет этим 'плохо' и будущее 'хорошо' слишком абстрактно, а когда хорошо, то будущее 'плохо', или небольшое плохое в хорошем, - их никак не отбросишь, они вполне реальны. Вот и выходит, что плохое более реально, чем хорошее.
И это ужасно, что зло перевешивает добро, пока не откроешь ужасное, которое также перевешивает все остальное, как плохое побивает хорошее. И хорошо только детям, которые не знают плохого и тем полудетям, что не открыли ужасного.
Так что не торопитесь взрослеть и помогайте детям подольше оставаться детьми.
-1. Заброшенность
Этот хайдеггеровский концепт обычно понимается в экзистенциальном ключе, с налетом трагичности, в духе: 'судьба его туда бросала, куда и мама не видала. И там где крест стоит дорожный, лишь плачет суслик осторожный'. Между тем бросок может быть понимаем, да, пожалуй, что и должен быть понимаем кардинально иначе. Да, бросок предполагает риск, но риск это не ужас перед неминуемой гибелью, в этом риске броска есть предвкушение встречи, трансцензус, переход в новое. Садясь в самолет, человек рискует, но, если он не разобьется, то он прилетит к тем, кто ждет его, зная о том, или еще не зная о том.
Да, часть семян падает на камни, часть жуков погибает, часть бабочек сгорает, но, тот, кто умер, того нет, умершее Я не может быть названо Я, а потому смерть не может быть учитываема всерьез, - ведь раз после смерти меня нет, то она, даже и произойдя со мной, меня то, собственно, уже не касается.
В броске, в бросаемости, в заброшенности главное не риск промахнуться, а предвкушение попадания в цель. Бабочка найдет свой прекрасный цветок, жук перелетит через автомагистраль, не заметив ее, семя попадет в почву и вырастет, самолет приземлится в новом месте, где ждут, зная о том, или еще не зная о том.
В броске главное встреча.
Т. е., - повторюсь, - центр бросания не в том, кто бросает себя, или трусит и не бросает, а вовне, во встрече мира. Мир зовет в себя. Его зов может быть неверно понят, неправильно интерпретирован, но бросок не просто вынужден обстоятельствами, мир словно втягивает в себя, вытаскивает из оцепенелости, из самозамкнутости. В бросании в мир - главное не столько воля бросающегося, сколько притяжение мира.
5. Рай
Вроде бы все сказал и впору как Будде умереть, ан нет - есть еще кое-что, что можно добавить в тему, а значит, - продолжим.
Я упомянул рай. Рай двойственен - это потерянный рай и некие смутные надежды на рай, ждущий впереди, роль потерянного, покинутого рая в этой схеме мира - дать человеку базу, предпонимание, что счастливое состояние вообще возможно, хотя бы в принципе, базу для надежд на будущее. Надежды на рай, ждущий впереди это, собственно, иллюзии.
Иллюзии нужны, чтобы черпать в них смыслы для движения вперед. Смыслы эти выходят также не очень-то осмысленными, но криво-косо, но работают, побуждая человека не сидеть на месте и как-то, пусть и лишь квазиосмысленно, но двигаться.
Почему люди черпают смыслы в иллюзиях? Возможно потому, что реальность кажется им слишком бедной. Такова природа человека, что он более житель идеального, чем реального, более того, само реальное формируется посредством идеального, но, тем не менее, в попытках забраться в идеальное с ногами, большинство таких фантазеров отрывается от почвы реальности едва ли не полностью, что, раньше или позже, заканчивается весьма болезненным падением на эту самую почву и соударением с реальностью.
Так что черпание смыслов из фантазий - есть идейная алчность, попытка заменить качество опыта его сфальсифицированным количеством.
Если в случае безумия время поглощается пространством, то в случае обычных людей обычно имеет место обратная ситуация гипертрофирования времени и подавления им пространства. Картины времен носят служебный характер механизмов ориентации в пространстве, но они становятся важнее реальности.
6. Красота и уродство как зов пространства
Как сказано выше пространство проникает в человека через страх и через иллюзии. Пространство зовет человека двояко - манит красотой и пугает уродством.
В основе красоты лежит время - для нас красиво то, с чем у нас возможно совместное будущее, некрасиво то, с чем для нас совместное будущее нежелательно, мерзко то, с чем оно несовозможно. Красота - это нечто вроде освещенности впереди, а уродство - тьма позади (как в фильмах ужасов, где герой движется по коридору и при этом впереди, по его движению, свет загорается, а сзади него - гаснет). Красота - то чем нас манят в реальность, в пространство, в действие, в мир вещей, уродство - то, чем нас выгоняют из бездействия. Соблазн, желание - выводит человека из оцепенения, из временного, втягивает его в действительное, в действие, страх - возможность соприкосновения с уродством / впадения в уродство прогоняет его туда же, не дает застыть.
Ну и, да, стоит, наверное, таки добавить, что человек бежит в основном от своего уродства (допущенных в прошлом ошибок и сделанных глупостей) к, - опять же, в основном, - к чужой красоте, чтобы как-то да присвоить ее в будущем.
(В основе субъекта, кстати, лежит вовсе не cogito, над которым кто только не потешался, а желание вкупе со своим отрицательным измерением - страхом. Говорить, что человек мыслит, - для подавляющей части людей - преувеличение, основное количество людей не думают, но лишь думают, что они думают.)
-2.Математическая параллель по поводу возможного и действительного
Чтобы возможность стала действительной, она должна опереться на другую возможность (точнее, на несколько других сразу), это делает действительность схожей с мнимыми числами математики, которые становятся действительными лишь при соумножении.
Что рождается при таком взаимодействии возможностей? Новые возможности, которые также ничего не значат без опоры друг на друга. Любая сложившаяся комбинация, любая определенность, внутренне падает в новые возможностные сочетания.
7. И так по кругу
Но, как есть то, что тянет в пространство, так есть и такие механизмы, которые из него выталкивают, и жизнь протекает в некоем, - постоянно, впрочем, перекошенном, - балансе. Скука, усталость, разочарование убавляют четкость, яркость, значимость реальности. Пространство словно бы размывается и отталкивает человека во временное. В связи с недостаточностью реального, человек ищет опору в идеальном. Устав от реальности с ее событийной нищетой и жесткими требованиями, он пытается найти укрытия в иллюзиях. На них он учится красоте, чтобы потом искать ее в пространстве.
И так по кругу.
-3. Бывшее небывшее
Реальность постоянно выпирает за рамки реального, вылезая из них, словно тесто из кадушки. Реальность постоянно зависает в нереальном, а нереальное мечом ме-она нависает над реальным, так что любое реальное при ближайшем рассмотрении оказывается сомнительным.
Реальное может получить реальность лишь из будущего. Это как если бы некто строил мост, не зная, доберется ли до другого берега, просто громоздя все новые и новые элементы в туман неизвестности, так что если его конструкция не обопрется на другой берег, то обвалится, и, лишь при условии обретения опоры, мост станет реальным.
Таким образом любое действие зависит от результата и обретает смысл лишь задним числом. Как только бывшее перестает действовать, оно становится небывшим, а любая нелепица, добравшаяся вдруг, по случаю, до опоры, получает бытие и становится реальным.
В качестве косвенного примера, посмотрим на вопрос не столь значимый как реальность реальности, - где любительство перетекает в профессионализм, где действие, совершаемое для себя, переходит в экономически значимое, в действие для других? Пока человек не достиг некоего социально важного результата (впрочем, часто это лишь видимость, но от этого отвлечемся, не будем принимать во внимание) его занятие - лишь любительство, лишь его личное дело, никому не нужная забава. Но вот человек достиг некоего предела, и общество оперлось на его навык, а его навык оперся на нужды общества. Человек делает то же, что и делал до этого, но теперь его действия общественно реальны и значимы. Стали ли они другими? Нет, он делает то же, что делал и до того, как достиг признания.
Тогда выходит, что то, что было забавой и любительством, не просто вдруг СТАЛО чем-то иным, но - задним числом, - всегда БЫЛО важным и нужным.
Человек бросает себя, - по Хайдеггеру, - и бросок этот обретает реальность, при достижении опоры. Если же опора не достигнута, то и бросок и сам бросающий оказываются неважными для Бытия, не просто потерянными для него, но и попросту вовсе небывшими, лишь пустыми вырожденными возможностями, тенями значимого.
А так как все теряет, - не сейчас так потом, - свою реальность, то что же есть действительно бытийного в мире, где все тлен, пыль и тени? Истинно реальна лишь решимость броска.
Как у скорости есть ускорение, так и у реального есть своя движущая сила - решимость броска, решимость без оглядки на результат и без размышлений, сколько результат этот просуществует.
P.S. А еще ситуация примера интересна в плане примера алогичности. Есть А, которое не Б, и Б, которое явно никак не А, но в данной ситуации происходит сдвиг, так что нечто является и А и Б одновременно.
8. Ситуация человека
Ситуация человека в том, что он обитатель двух миров, каждый из которых воспринимается через призму другого. Чтобы понимать пространство, необходимо смотреть на него через время, чтобы понимать временное, надо смотреть на него посредством пространственного.
По сути это все та же платоновская пещера. Человек не живет в реальности напрямую, как животные, вещи воспринимаются не непосредственно, но лишь будучи переведенными на язык идеального, будучи преломленными через перспективы временных 'картин'. Платоновскому пещернику только и дел, что смотреть и угадывать, а настоящему человеку надо жить, ориентируясь по теням с призраками.
Все живут, - возразят мне, - как-то ориентируются и трагедии никакой нет. Но это лишь внешнее впечатление, все хорошо работает только в теории. На практике 99 процентов усилий человека тратятся зря, и 99 процентов жизней заканчивается полным крахом, надежды оборачиваются провалами, планы терпят фиаско, расчеты почти всегда ошибочны, цели либо заведомо не достижимы, либо таковы, что по достижению дадут результаты совсем другие, чем ожидались.
Так что то, что считалось ровным широким и удобным путем, при более внимательном рассмотрении оказывается минным полем, лабиринтом без выхода, чем-то вроде безумного и бессмысленного Куба. Англичане придумали понятие 'двойная ловушка', но по большому счету жизнь человека - вообще многоловушечность, так что их этот концепт - упрощение, жизнь - это лабиринтность.
Люди понимают (и это понимание вложено в них как нечто вроде предохранителя) каждую свою неудачу как единичный случайный промах. Люди бодро исправляют свои ошибки, учатся на своих ошибках, - а те, что похитрее, те учатся на чужих ошибках, - но все они не задумываются, что только ошибки и могут быть результатом их усилий, что ошибочность заложена в деятельность человека, как нечто вроде механизма самоуничтожения, что вкладывается в бомбу, что его деятельность и есть самоуничтожение по самой природе своей.
В природе человеческого восприятия перевертываемость - оборачиваемость - морок.
Пространство выворачивается временим, а время выворачивается пространством как нечто вроде ленты Мёбиуса, так что следуя за пространством, оказываешься во времени, реальное выворачивается идеальным, границы оказываются нечеткими, размытыми.
Слабость - уязвимость для заблуждения и человек слаб по своей природе, более того, даже тот, кто силен, уязвим для слабости.
Могут спросить меня - в чем разница между твоим пониманием и теми, что дают Стоя, Дао и буддизм. Сходство есть, соглашусь. Но с чем я не соглашусь, так это с их отказом от деятельности, со стратегией человека на минном поле - встать столбиком и замереть. Надо двигаться, несмотря на то, что после минного поля ждет, скажем, дуэль, потом автокатастрофа, а за ней пыточная, и т. д. Пройдя одно испытание, лишь оказываешься в другой части лабиринта.
Стратегия отказа от жизни так же неприемлема как бездумное бросание в пучины жизни, нужен не отказ от жизни, а отказ от бездумности и от бессмысленного следования за очевидностями. Слабость и нерешительность ничем не лучше самонадеянности. Нужно избавляться от этого всего.
Единственный путь - в самоусложнении, в усилении. А потому - пойдем дальше Стои, Дао, буддизма.
9. Что противоположно саспенсу?
Но. Есть противоположность и саспенсу, последуем за ней и исследуем же.
Что противоположно саспенсу? Свобода. Рассмотрим свободу как категорию.
Судьба категорий такова, что красиво сказанная фраза приживается, искажает смысл и потом его не выведешь, он живет себе, будучи общепризнанным. Такие красивые фразы живучи как тараканы в доме, собственно, это и есть тараканы, только в головах. Вот так и с высказыванием, что определяет свободу как осознанную необходимость. Но как может быть необходимость чем-то кроме несвободы? Свобода - совсем не то.
Свобода - возможность всего, и это не просто возможность некоего набора, свобода - это возможность всего, в том числе и невозможного. Свобода - это возможность чуда.
Выворачивая саспенс как состояние падения в бездну, мы получим свободу как состояние полета. Противоположность саспенсу - ожидание чудесного, ощущение, что возможно все, что впереди ждет что-то прекрасное, что мир открыт.
Некто может оказаться от свободы, может продать ее или осознанно принять долг, но для этого надо, чтобы было от чего отказываться. Если же следовать приведенному выше высказыванию, то это лишь оправдание несвободы. Если некто сидит в тюрьме, то осознание необходимости (сбежать то невозможно) как бы заменяет ему свободу, которой у него изначально и не было.
Свобода же это вовсе не то, от чего обязательно отказываться. Приведенное же высказывание нивелирует разницу между свободой и рабством. Новояз, демагогия. 'Что воля, что неволя - все одно'. Ан нет вовсе не одно.
Имеющие опыт несвободы, знают, что это за ад, но даже и среди тех, кто испытал несвободу, редки те, кто испытал и свободу тоже. Механическое окончание несвободы не означает начала свободы.
-4. Повапленность
Мысли по поводу некоторых примеров Бодрийяра
Бодрийяр надавал миру звонких оплеух в попытке как-то взбодрить мир. Нет желания давать оценку его творчеству и как-то с ним полемизировать - это дело специалистов в области философии, тех, у кого есть соответствующие корочки и время посидеть за столом и поразмыслить над судьбами мира. Построения Бодрийяра живенькие, бодрые, полезные, как что-то вроде нашатыря, но во многом жидковаты, во многом небезусловны, да и не лечат, собственно.
Коснусь только женщин из его примеров. Они, на мой взгляд, нежизненные. Мне, к примеру, сложно представить женщину, которая вырвет себе глаз, сложно представить и такую досужую дуру, которая будет преследовать неделями кого-то просто так. Понятно, что это какие-то литературные общие места европейской культуры, но я, как варвар и азиат, их знать не знаю, а потому свежим взглядом вижу их как вполне себе абсурдные.
В общем и целом Бодрийяр прав, но примеры его не подкрепляют его правоту, примеры его слабы.
Женщины - это физиология и бегство от нее, даже не столько отталкивание, а, скорее, попытки скрыть. Это мужчина живет в идеальном и, выныривая в реальное, вполне способен, как Сцевола сжечь себе руку или там глаз вырвать, как та дама в бодрийяровском нежизненном примере, - поскольку он обитатель идеального, физиология для него вторична. В природе мужчины жертвовать собой и тело для него только средство.
Из идеального - удел женщины - защита детей, здесь она может достичь уровня мужчины. Впрочем, и от этого инстинкта современные женщины избавляются.
А в остальном - не верю.
В целом по Бодрийяру - да, мир меняется, многие изменения абсурдны, но многое из того, что было и ушло, абсурдно не меньше.
Вообще, женщина - это власть и суд. Она судит мужчину, рассматривая его поступки, его вид, его мысли, и выдает свой вердикт, - годится ли он, или обойти его стороной. Посредством судьи-женщины мир судит мужчину, достоин ли тот быть допущен в будущее (не только в виде генов, но и сам этот конкретный человек, будет ли он иметь будущее с этой конкретной женщиной), или он будет списан в расход как неудачная проба.
То, что Бодрийяр описывает как 'соблазн', это не столько вызов конкретной женщины конкретному мужчине, сколько зов мира, напряжение, тяга будущего.
С другой стороны часто отталкивает в женщинах фальшь, повапленность, поверхностная украшенность, да и некоторые не хотят ни судить, ни быть судимыми, но, наверное, это те, кто отказывается от будущего, не дожидаясь, пока будущее откажется от них.
Мужчина - обитатель прошлого, будущее для него менее важно. Женщина же - обитатель будущего, его представитель. Прошлое идеально, будущее физиологично.
Роль женщины как приманки будущего можно увидеть в 'Мартине Идене', ее роль - побудить двигаться. Когда же Мартин попал в будущее, приманка оказалась не нужна.
Чудовище. Настоящее как пространство 10
Красота - всегда коллективна, тот, кто изменяет красоте в ее общем понимании, становится мерзок для общества, невместимым в его рамки. Пример - 'маньяки', - беда маньяка не в том, что он несет зло, часто добрые люди несут зло большее, нисколько этим не печалясь. Беда в том, что он вне пределов человеческого, определение которых дано обществом, и оттого не человек.
Субъект индивидуален только потому, что опирается на общество. Он прошит категорическими императивами, его субъектность обусловлена обществом, индивид поднимается до нее, опираясь на общество, будучи увлечён им. Только имея таких же как Я, человек может выделить себя как субъекта.
Если же он перерастает категорические императивы и общие эстетические и моральные критерии, если он перерастает создавшее его общество, то он субъектно деградирует. Неважно злое или доброе, но он уже чудовище.
10. 5. Аристократ и категорический императив
Ницше утверждает:
"Человек-аристократ не думает свои обязанности сделать обязанностями каждого"
Это интересно соотносится с категорическим императивом Канта. Аристократ выходит за его рамки.
Чем человек проще, тем более сильно в нем понимание категорического императива, чем более человек развит, тем дальше отходит он от него и тем меньше его заботит, как на его месте будут поступать другие.
Да и к людям и к себе он склонен относиться как к средствам, поскольку у него есть некий Абсолют, к которому он и немногие еще имеют отношение, а большинство - нет и он с немногими служит Абсолюту осознанно, а большинство - тоже служат, но лишь орудийно и по случаю.
Добавка без номера. Когда человек поменялся?
Когда человек поменялся? Тогда, когда глядя на свои старые вещи не понимает зачем они ему. То, что когда-то было дорого, оказалось ненужным хламом. Выбрасывая лишнее, человек меняется, каждая выброшенная вещь - акт отречения от себя прошлого.
Тот, кто наводит порядок чаще, тот меняется быстрее.
У творческих же людей творческий же беспорядок, они медленно меняются, они больше размазаны во времени, им труднее отказаться от себя прежних.