Этим утром Железная Крыша понял, что он наконец-то состарился.
Не то, чтобы веки расстались друг с другом как-то по-особенному неохотно (словно пылкие любовники на рассвете). И не то, чтобы суставы проскрипели пронзительнее, чем обычно (словно первый сигнал "В атаку!", сыгранный трубачом-новобранцем). И даже не в том было дело, что в голову вдруг полезли поэтические сравнения (а ведь немного на свете имелось вещей, более чуждых суровому королю, чем всяческая лирика).
Все это (равно как и седина, и слабеющее зрение, и неровная память) были лишь признаки надвигающейся старости, но еще не она сама. Так считал король. И он не имел привычки казнить гонцов, приносящих дурные вести. И никогда не бегал от опасности, разве что иногда отступал, чтобы зайти противнику в тыл... В общем, вот уже много лет он начинал день с того, что усмирял свое дряхлеющее тело, подчинял себе свой слабеющий разум (с той же непреклонностью, с какой подавлял восстания). И забывал об их жалобах до следующего утра.
Но вот, наконец, старость пожаловала самолично. И это означало, что Железной Крыше не нужно было более ничего и никого усмирять и подавлять - в том числе, и даже в первую очередь, самого себя...
Начиная с сегодняшнего дня, солнце светило только ему. Птицы пели, услаждая именно его слух. Ветер перемешивал атмосферные массы, взбивал пену облаков для того, чтобы влить в его легкие свежий глоток воздушного коктейля. Словом, весь мир существовал для него. И, главное, сам он отныне жил только лишь для себя. Не для дел, не для забот, не для долга. Так, как имеют право жить лишь дети и старики.
Собственно говоря, это удивительное ощущение свободы и явилось тем самым признаком прихода старости, очевидным только самому королю, но несомненным и однозначным, как полная и безоговорочная капитуляция...
Жесткая солдатская постель охотно выпустила его из своих объятий. Зеркало отразило полузнакомое лицо ("Оказывается, у меня голубые глаза!" - удивился Железная Крыша, - "Наверное, еще лет двадцать назад я был чертовски привлекателен"). Ледяная вода смыла остатки сонливости. Молчаливый камердинер помог одеться. Дверь распахнулась, и ноги понесли короля... почему-то прямо в сад. А почему бы и нет? Не в тронную же залу. А для завтрака еще слишком рано... Нет, теперь не так! Для завтрака он еще недостаточно проголодался - вот так правильно.
В саду трудился какой-то человек. Ни его имя, ни названия цветов, за которыми он ухаживал, не были известны королю. Раньше такого рода сведения не интересовали Железную Крышу потому, что в них не было нужды; сейчас - просто не интересовали. Во всяком случае, прямо сейчас.
- Как ты полагаешь, - спросил Железная Крыша без всяких предисловий, - мог бы из меня получиться хороший садовник? Я очень хорошо умею выкорчевывать и выпалывать.
Король никогда не культивировал в своих подданных умение льстить. Не то, чтобы славословия не доставляли ему удовольствия - просто он вообще никогда не прислушивался к чужому мнению о своей персоне и своей деятельности. Поэтому садовник ответил просто, твердо и прямо (как отрезал):
- Я бы тебе, Величество, и грядку огородную не доверил. Потому как если ты возьмешься сорняки полоть - повыдергаешь и половину клубники. Знаю я эту твою манеру. С людьми-то, может, оно и следует так обращаться, а вот с растениями - нельзя. Они же живые все-таки!
Железная Крыша ничуть не рассердился и даже не огорчился. Он и удивился-то не тому, что услышал, а своей спокойной реакции на услышанное. Кивнул благосклонно, повернулся, и ноги понесли его дальше.
И вынесли на конюшню. Здесь он поинтересовался, не мог ли бы из него, при совершенно иных, разумеется, обстоятельствах (например, если бы мир вдруг перевернулся с ног на голову) получиться хороший конюх. И получил отрицательный ответ: "Может, ты и хорошо умеешь укрощать и понукать. Но только ведь с лошадями одной лишь строгостью не обойдешься. Они бережного обращения требуют, заботы и ласки. По-человечески с ними надо".
В библиотеке король узнал, что и архивариус из него бы вышел не ахти какой. Потому как порядок на стеллажах, конечно, необходим; но только судить, какие книги хороши, а какие плохи, какие тома переплести в сафьян и кожу, а какие сжечь - не дело хранителя. Его дело - найти для каждой книги подходящее место и сберечь её для потомков. Ведь неизвестно заранее, не обернется ли вдруг, с прошествием времени, мудрость глупостью, а правда ложью - и наоборот; а, следовательно, лишних книг (в отличие от лишних людей) не бывает.
Среди бурлящих котлов и скворчащих сковородок Железной Крыше объяснили, что колоть и рубить - это, конечно, полезные навыки. Но хороший повар (в отличие от государственного деятеля) в существовании других стран видит никакую не угрозу, а одну лишь чистую практическую пользу. Больше народов - больше кухонь, больше рецептов, ингредиентов и пряностей, и чем разнообразнее - тем лучше. Ведь это людей следует разделять (чтобы властвовать), а продукты нужно смешивать, поскольку вражда - в головах, а желудок аполитичен...
Лишь после заката единственный сын и наследник обнаружил короля на смотровой площадке самой высокой башни дворца. Железная Крыша, облокотившись спиной о перила и запрокинув голову, созерцал написанную специально для него картину звездного неба, и на губах его играла загадочная улыбка (на самом деле - просто счастливая, но принцу никогда прежде не доводилось наблюдать подобное выражение на лице августейшего родителя).
Остановившись в трех шагах от короля, принц деликатно откашлялся, а потом минуты три почтительно ожидал, пока тот соизволит (если сочтет нужным) объяснить свое необычное сегодняшнее поведение.
- Итак, астрологом я тоже не смог бы стать, - наконец, вымолвил Железная Крыша. - И, сдается мне, спрашивать больше не у кого. Представляешь, я не гожусь даже в лакеи! Даже в посудомойки, и в швеи, не говоря уж о кузнецах. Знаешь, что это значит?!
Принц молча пожал плечами.
- Если я не могу быть никем, кроме как самим собой - это значит, что я - тот, кем я должен быть! Тот, кем не мог бы стать никто, кроме меня самого... короче говоря, я всегда был на своем месте, и это значит, что я прожил самую правильную жизнь, какая только возможна. Полагаю, на свете не так уж много людей, которые могли сказать о себе то же самое! Нет, я, конечно, никогда не сомневался в своей правоте. Но как, оказывается, приятно обнаружить, что и все остальные со мной согласны.
Если тирада Железной Крыши и пробудила какие-либо чувства в душе принца, то внешне он никак их не проявил. Ну, разве что в самой глубине его глаз блеснула на мгновение искорка усмешки, но погасла так быстро, что еще вчера король бы этого просто не заметил. Сейчас - заметил, но не успел понять, была ли та усмешка добродушной или же ехидной.
- Ну, что ж. А теперь мое место займешь ты. Мне здесь больше делать нечего, так что я собираюсь таинственно исчезнуть. Прямо сейчас, - дорожная сумка, легко подхватившись с пола, заняла свое место на плече Железной Крыши. - Меч забираю с собой. Тебе он все равно не по руке... Жаль, конечно, что ты - моя полная противоположность.
Железная Крыша решительно направился к лестнице, но вдруг, когда его правая нога уже опустилась на первую ступеньку, остановился. Обернулся, и взмолился жалобно, по-стариковски:
- Слушай, ну я, конечно, понимаю, почему ты уже десять лет со мной не разговариваешь. Понимаю, но прощения просить все равно не буду. Я поступил правильно! И ты это когда-нибудь поймешь. А пока не понимаешь - тоже, по-своему, правильно поступаешь... Но, прошу, скажи хоть что-нибудь на прощание!
- Ты мог бы стать хорошим отцом, - сказал новый король.