Быков Юрий Николаевич : другие произведения.

Запретные игры Великих

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В пику Ч.Дарвину С надеждой, что ни одна школьница не подаст на меня в суд...

  Юрий БЫКОВ
  
  ЗАПРЕТНЫЕ ИГРЫ ВЕЛИКИХ, ИЛИ ЕЩЕ ОДНА НЕМНОГО ПРИУКРАШЕННАЯ, НО, В ОБЩЕМ-ТО, ВЕСЬМА ПРАВДИВАЯ, ХОТЯ И НЕ СОВСЕМ ЛИЦЕПРИЯТНАЯ, ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ЖИЗНИ НА ЗЕМЛЕ
  
  
  НАЧАЛО НАЧАЛ
  
  Тёмно-синий потолок создавал иллюзию объёмности помещения. В центре подсвеченного снизу круга висел обычно чёрный, а сейчас лиловый с серебристыми молниями-лентами по всей поверхности, энергетический сгусток в форме, напоминающей грушу. Вдоль окружности по внешней стороне рядышком друг с другом в пространстве висели ещё две груши, окрашенные в голубой цвет.
  - Слушаю вас, - задал вопрос Гет, руководитель службы развлечений, нависая над двумя пришельцами.
  - Нам бы чего-нибудь экзотического, - несмело произнес Темтей.
  - Вы ознакомились с прейскурантом оказываемых нами услуг? - поинтересовался Гет.
  - Да, конечно. Перед тем, как придти к вам, мы узнали о вас всё. Более того, мы побывали в других аналогичных образованиях. Везде примерно одно и тоже.
  - Спасибо, что остановили свой выбор на нас, - Гет покрутился немного, и из лилового стал пурпурным, что должно было означать крайнюю степень довольства. Серебристые молнии-ленты, казалось, засверкали еще ярче. - Ну, так вот, - сказал он, наконец, - можем предложить дальний край соседней Галактики. Преимущественно только для обеспеченных. Наблюдение рождения сверхновой с минимально возможного безопасного расстояния с ускорением времени протекания процесса, скопление черных дыр - уникальное, доложу вам, явление. А уникально оно тем, что равновесное состояние этих дыр...
  - Вздор! Всё это глупости, - нервно перебил Темтей. Деньги меня совсем не интересуют. А уж такие глупости как сверхновые меня и вовсе не интересуют.
  - Тогда посещение белой дыры, в которой можно...
  - Да нет же.., - нетерпеливо перебил его Темтей. - Я же прошу экзотики!
  - Так ведь это и есть самое экзотическое. Белую дыру вам не предложат нигде. Ну, или почти нигде. И там это будет только поверхностное знакомство, да еще и издалека. Мы же вам предлагаем...
  - Я же говорю, что все это вздор, - опять остановил его Темтей.
  - Что же вы ещё хотите? - удивился Гет. Затем задумался, и подозрительно спросил: - Уж не хотите ли вы чего-нибудь такого, что никак не вписывается в Общий Свод Законов?
  - Чупуха! Всё это чепуха! - начал раздражаться Темтей.
  - Тогда, может быть, вы сами озвучите свои пожелания? - спросил спокойно Гет. Он не имел никакого права раздражаться по поводу такого поведения клиента. - Я слушаю вас.
  Темтей молчал.
  Гет терпеливо ждал.
  Наконец, Темтей, как будто решился и быстро произнёс:
  - Понимаете, меня интересует планета с жизнью на ней.
  - Не понял? - удивился Гет. - Десятки миллиардов таких планет к вашим услугам. Копеечное дело.
  - Таких планет, наверное, и в самом деле десятки миллиардов, но меня интересует искусственная планета и с искусственным заселением.
  Гет помолчал, обдумывая услышанное, а затем сказал:
  - Думаю, что и с этим проблем не будет, хотя это будет стоить...
  - Повторяю ещё раз, материальная сторона вопроса меня совершенно не интересует, - раздражённо напомнил Темтей.
  - Тогда это выполнимо, - сказал Гет. - Только позвольте поинтересоваться, какая во всём этом экзотика? Дорого - да, но совсем, с моей точки зрения, не экзотично.
  - Я не всё сказал.
  - А что же ещё?
  - Мне бы хотелось, чтобы вы переселили мой мозг и мозг моего коллеги в тех существ, которых вы создадите.
  Казалось, Гет никак не отреагировал на это дополнение. Он молчал.
  - Вы меня слышите? - осторожно поинтересовался Темтей.
  Гет очнулся от раздумий и сказал:
  - Мы такого ещё никогда не делали. Да что там мы? Этого не делал никто. Хотя... Знаете, а ведь это, действительно, интересно. - Гет даже обрадовался, но, подумав, опять посерьёзнел. - Однако, это может быть крайне опасно. Здесь мы все находимся в полной безопасности, здесь нас охраняет Закон. А там? Кто будет там охранять вас? - почти завизжал, не выдержав, Гет.
  - Об этом мы сами побеспокоимся на месте, - тут же сказал Темтей.
  - Нет, позвольте! - возмутился Гет. - Планету создадим мы, заселим её тоже мы, а вот мозг будет ваш. За сохранность этого мозга несёт ответственность Закон, но территория это наша. Мы не можем взять на себя ответственность за то, за что ответственны другие.
  - Я ещё не всё сказал, - попытался прервать измышления Гета Темтей.
  - Ничего не хочу больше слушать, - сухо сообщил Гет. - До свидания. Его цвет опять принял лиловый оттенок.
  - Но вы должны меня выслушать, - сухим тоном тихо произнёс Темтей.
  - Я ничего не хочу слушать, - начал раздражаться Гет.
  - И, однако, вам придётся это сделать, - так же тихо добавил Темтей. - Позвольте у вас поинтересоваться годовым доходом вашей организации?
  - Это вас совершенно не касается, - с пафосом произнёс Гет. - Сумма достаточно велика, чтобы мы её с вами обсуждали.
  - А я думаю, что она составляет меньше миллионной части моего состояния, - сообщил Темтей.
  - Ну и что? - совсем без интереса спросил Гет.
  - Я могу сделать так, что вам здесь останется работать совсем чуть-чуть. Буквально до того времени, как за моей спиной хлопнет дверь. Более того, далее вам придётся влачить более чем жалкое существование.
  - Вы что себе позволяете? - с нервным смешком спросил Гет.
  - Пока ничего, - ответил Темтей, и добавил: - До свидания.
  Обе голубые сферы за светящимся кругом начали медленно таять. Гет в растерянности не знал, что же ему предпринять. Можно, конечно, пойти на поводу у своей совести, сделать вид, будто ничего не случилось, а в скором времени остаться влачить жалкое существование. Что это такое, ему было хорошо известно: от клиента отрубался информационный поток, за который ему нечем было платить, денег Гет успел накопить совсем не густо, а затем, совсем через небольшое время начинался информационный голод - мозг начинал голодать и ссыхался, будто...
  - Стойте, - крикнул он.
  Голубые шары опять начали материализоваться.
  - Что случилось? - спросил Темтей, когда они вновь приобрели материальный оттенок. - Вы хотели ещё раз нам нахамить?
  - Что вы? - удивился Гет. - Я думаю, нам с вами надо более плотно обсудить ваше предложение. Необходимо привлечь специалистов, у меня как раз есть на примете очень грамотные спецы.
  - А тогда что нам обсуждать? - спросил Темтей.
  - Материальная сторона вопроса всегда должна предшествовать другим вопросам. Ведь так?
  - Не всегда, - уверенно ответил Темтей. - Но в данном случае можно начать и с этого вопроса.
  - Слушаю вас, - лиловый шар Гета весь засверкал.
  - Тео, - обратился Темтей к соседнему лиловому шару, молчавшему до сих пор.
  Перед Тео в воздухе образовался ряд зелёных цифр. Цифры немного поискрились в воздухе и плавно растаяли.
  Гет неподвижно замер на месте. Цвет его начал меняться: он то светлел, то становился почти чёрным, пока, наконец, Гет, образно говоря, не смог взять себя в руки, и принял свой первоначальный цвет.
  - Вижу, моё предложение пришлось вам по вкусу, - с удовольствием произнёс Темтей.
  - Есть над чем поразмыслить, - ответил Гет. - Итак...
  - Итак, завтра в это же время я прихожу к вам, и мы обсуждаем нашу проблему от начала и до конца.
  - Договорились, - всячески стараясь скрыть радостные волны, покрывающие его внешнюю сущность, отозвался Гет. - Удачного вам пути.
  - Спасибо, - глухо отозвался Темтей. - У меня будет одно необсуждаемое требование.
  - Слушаю вас, - с готовностью отозвался Гет.
  - Мы там должны разговаривать только на нашем родном языке.
  - Не вопрос, - не задумываясь ни на секунду, согласился Гет. - Русский язык останется приоритетным для нас в любой точке Вселенной. Все остальные языки, с какими вам придется столкнуться, а столкнуться придется обязательно, несомненно, будут иметь место, но они в той или иной мере будут трансформироваться только из русского языка.
  Голубые шары медленно растаяли и Гет остался в одиночестве, размышляя над тем, что он только что услышал.
  
  
  НА ВОЙНЕ
  
  Твёрдая промёрзлая земля чёрными комьями, смешанными с белыми кусками снега, подлетала высоко вверх позади бешено вращающихся траков. Оставляя за собой сизые клубы выхлопных газов, подминая под себя гладким днищем молодые гибкие деревца и круша другие, неосторожно попавшие прямо под гусеницы, танк выскочил на опушку леса.
  - Командир, впереди ничего нет, - прокричал пожилой водитель сержант Чугуев.
  - Вижу, - ответил молодой, всего лишь неделю командующий экипажем, командир танка лейтенант Ковалев. И сразу же крикнул: - Стой!
  Машина клюнула стволом вниз, взревела двигателем и замерла.
  - Глуши, - прокричал лейтенант, и тут же вверху хлопнула откинутая крышка люка.
  Лейтенант осторожно высунул голову и повертел ею по сторонам. Слева и справа, в девственной снежной белизне, сверкая искрящимися снежинками в утреннем морозном солнечном воздухе, стоял молодой лиственный лес - берёзки вперемешку с молодыми дубками и редким кустарником. Прямо перед танком лежала большая поляна с торчащими из-под снега тонкими засохшими былками замёрзшей уже прошлогодней травы. Позади чернели две полосы, оставленные траками и медленно поднимались тонкие деревца, которым посчастливилось не попасть под траки.
  - Где же деревня? - удивлённо пробормотал лейтенант и, упёршись руками в края люка, легко выбросил молодое крепкое тело на башню. Встав в полный рост, он поднёс полевой бинокль к глазам и начал всматриваться вдаль. Затем опустил бинокль и взял в руки планшетку. По всему выходило, что прямо перед ними должна лежать деревня, но её не было. Не было рубленых деревянных изб с поднимающимся столбом вверх в полном безветрии белым дымом из печных труб, не было сараев и надворных построек, нигде не стояли початые скирды с соломой. Не тявкали злые маленькие собачонки и не мычали не доеные утренней дойкой коровы.
  - Что будем делать, командир? - раздался из глубины танка приглушённый голос сержанта.
  - Пока не знаю, - задумчиво ответил лейтенант и тут же добавил: - Давай прокатимся ещё немного вперёд. И тут же ловко нырнул в чёрный холодный проём. Гулко хлопнула крышка люка, и тотчас двигатель взревел, расколов лесную тишину натужным железным лязгом. Подпрыгнув на месте, белый красавец с едва различимым номером "53" на борту покатился через белое поле, оставляя за собой две чёрные борозды.
  До конца поля добрались без приключений. Дальше начинался редкий пролесок, переходящий в высокий сосновый бор. В одном месте высокие сосны расступались, и глубоко в лес уходила, причудливо виляя, занесённая снегом дорога.
  - Что дальше, командир? - прокричал Чугуев, притормаживая машину.
  - Стой! - крикнул лейтенант.
  Машина клюнула стволом вперёд и замерла.
  Откинулась крышка верхнего люка и из неё показалась голова Ковалёва. Он обернулся, и глаза у него полезли на лоб. Ковалёв стянул рукой шлемофон и крикнул в гулкую черноту танка:
  - Сержант, глуши и выходи.
  Сам лейтенант легко выбросил своё тело на башню и быстро спустился на заснеженную землю. Он стоял и протирал глаза, а рядом с ним уже стоял сержант Чугуев с совершенно обалделым видом.
  Позади танка на поле лежала деревня, дворов в двадцать, не меньше. Над некоторыми вполне добротными избами вился дым: там то ли готовили еду, то ли просто топили избу, выстуженную ночным морозцем. Из одной избы вышла дородная тётка и пошла в сарай, гулко скрипнула кривая, но крепкая воротина, и тётка исчезла в его глубине.
  - Ты видишь? - дрожащим голосом спросил Ковалёв. - Мне это всё не мерещится.
  - Я тоже это вижу. Не может быть, что бы сразу обоим мерещилось.
  Лейтенант молча показал пальцем на след их танка. Сержант также молча кивнул головой.
  След от танка проходил прямо через три избы и два сарая. По дороге, судя по следу, они должны были ещё раздавить колодец, но деревянный сруб его под навесом стоял совершено не тронутый. У ближней к ним избе след выходил аккурат из-под окна правой стены.
  - Интересно, что скажут хозяева, когда увидят это? - спросил сержант.
  - Меня больше интересует, что мы сами можем сказать по этому поводу, - ответил лейтенант. - Пойдём на разведку. Надо узнать, что же всё-таки происходит.
  Они осторожно двинулись в сторону ближайшего дома. Лейтенант достал из кобуры пистолет ТТ, и приподняв его, осторожно ступал между следов от гусениц. Подойдя к дому, они спрятались за углом. Лейтенант украдкой ощупывал брёвна - дом был настоящий.
  - Интересно, немцы в деревне есть? - тихо спросил сержант.
  - Откуда я знаю, - ответил лейтенант. - Надо бы разведать.
  - Танк..., - тихо сказал сержант.
  - Надо его спрятать в лесу, а затем уже идти на разведку, - предложил лейтенант.
  - Бессмысленно, - возразил Чугуев. - Мы уже тут и наследили и нашумели. Кому надо, нас уже услышали. И коль уж не открыли огонь, значит в деревне немцев нет. И угонять танк в лес тоже бессмысленно: следы, - он кивнул на две чёрные полосы.
  - Да уж, - согласился лейтенант. - Тогда пойдём в избу. Скрываться бессмысленно.
  - Но осторожными всё равно следует быть, - заметил сержант.
  С запада надвинулась огромная чёрная туча. Вокруг стало темнее, и сразу же посыпал, сначала мелкий и редкий, а затем всё более сильный снег. И вот уже с неба начали валиться огромные белые хлопья снега. Через несколько минут он завалил все следы, оставленные танком, да и сам танк, выкрашенный белой легкосмываемой краской, почти совсем исчез из вида, превратившись в огромный белый сугроб.
  Вдалеке громко заскрипела дверь. Ковалёв выглянул за угол и увидел, что из сарая выходит давешняя тётка. В руках у неё были две трёхлитровые банки с солениями. Тётка ногой пхнула дверь, та со скрипом закрылась, и пошла в дом, глядя себе под ноги и не поворачивая головы. Хотя, ей достаточно было повернуть голову направо, и она просто должна была увидеть танк.
  - Вперёд, - тихо скомандовал лейтенант и рванул к дому, в котором скрылась тётка.
  Лейтенант бежал и слышал за собой тяжелое дыхание сержанта. Они взлетели на крыльцо, и лейтенант сильно рванул на себя деревянную дверь. Он не ожидал, что дверь так легко откроется, и едва устоял на ногах. Восстановив равновесие, он нырнул внутрь избы и остановился. Прямо в спину ему чем-то твёрдым ткнул сержант. "Локоть, наверное...", - подумал лейтенант. Перед ними были длинные холодные сени с двумя дверьми по левой стене, справа стояли мешки и длинная деревянная лавка с двумя наполненными водой вёдрами. В одном из ведер колыхался алюминиевый ковшик с причудливо загнутой ручкой.
  Посреди избы в просторной комнате стояла тётка и с удивлением разглядывала непрошеных гостей. От принесённых банок она успела освободиться, и сейчас в её руках был белоснежный рушник, которым она в настоящее время и вытирала руки. Тётка небрежно, и не глядя, бросила рушник на стоящий у стены полукруглый стол и грозным низким голосом, немного окая, пропела:
  - Кто такие будете?
  - Немцы в деревне есть? - вместо ответа спросил Ковалёв.
  - Кто? - изумилась тётка.
  - Немцы, - немного растерявшись от такого вопроса, произнёс Ковалёв.
  - Откуда они здесь? И чего им здесь делать? В такой-то глуши, - добавила тётка.
  - Как что? - спросил Ковалёв. - Здесь же фронт недалеко.
  - Какой фронт? Ты что служивый? - сообщила тётка и, немного подумав, добавила: - У вас, наверное, учения идут?
  - Какие учения? Война идёт!
  - Какая война? - тётка вздрогнула от неожиданности.
  Лейтенант тут же поднял опустившийся было пистолет, и направил его прямо тётке в живот.
   - Ты чего темнишь, тётка? А ну отойди к стене.
  Лейтенант сделал жест пистолетом, куда тётке следовало отойти. Тётка послушно сделала несколько шагов к стене и замерла, стараясь не шевелиться. Казалось, она даже не дышала.
  Ковалёв осторожно ступил за простенок и оглянулся. Справа на кровати, повернувшись лицом к стене, спал мужчина.
  - Это кто? - лейтенант показал стволом пистолета на спящего.
  - Мой отец, - объяснила тётка. - Он у меня совсем старый.
  - На немцев не работал? - подозрительно спросил Ковалёв.
  - Да ты, сынок, совсем сбрендил. Что ты всё заладил: немцы да немцы.
  Ковалёв повернулся к Чугуеву и приказал:
  - Пойди-ка, проверь, как там на улице.
  Сержант нехотя повернулся и пошел к выходу. Ковалёв какое-то время смотрел ему вслед.
  - Убрал бы ты пистолет, сынок, - услышал он позади себя старческий дряблый голос и резко повернулся.
  На кровати сидел старик, лет восьмидесяти, не меньше. В руках он держал вертикальную двустволку, которую направил прямо в живот Ковалёва.
  - Убери, сынок, свою пукалку от греха подальше, - ещё раз проскрипел дед. - Ты же не будешь воевать со стариком?
  - Почему не буду? - удивился Ковалёв. - Если ты фашист, то ещё как буду.
  Он навёл дрожащей рукой пистолет на деда.
  - Ты же не станешь в меня стрелять? - спросил дед.
  И тут грянул выстрел. В комнате зазвенели стёкла. Ковалёв едва не уронил пистолет. Он с удивлением переводил взгляд со своего ТТ, из ствола которого вился лёгкий дымок на тело деда, которого выстрелом отбросило на спинку кровати и обратно. У деда на груди расплывалось красное пятно. Вчерашний школьник, выпускник ускоренных курсов, ни разу не бывший на фронте, никогда не стрелявший в людей, лейтенант дрогнул. Палец непроизвольно нажал на спусковой крючок. Ружьё дед выронил, оно с грохотом упало на деревянный пол, несколько раз перевернулось и замерло.
  Ковалёв перевёл взгляд на женщину, продолжавшую стоять слева от него у стены. Женщина смотрела на происходящее с широко открытыми глазами. Рот у неё немного приоткрылся, а затем она заорала, причём на такой высокой частоте, что у Ковалёва немедленно заложило уши. Лейтенант стал пятиться назад. Женщина продолжала орать. И когда несчастный Ковалёв уже был готов броситься вон из избы, его остановило немыслимое зрелище - тело убитого им деда стало таять. Таять не как снег, и не как ледяная сосулька на крыше дома, тело просто стало исчезать. Поперву оно приобрело молочный оттенок, затем белесый и голубой, а вскоре стало прозрачным словно туман. Через него стали видны простынь, подушка и спинка кровати, но которой лежал дед.
  Само по себе поразительное явление, способное только тем, что оно происходит само по себе, покалечить психику человека, безусловно поразило Ковалёва, но больше всего он удивился тому, что вместе с телом деда исчезала и его одежда.
  Женщина продолжала неистово орать.
  Ковалёв хотел крикнуть женщине, чтобы она замолчала, он ещё подумал, что вряд ли ему удастся крикнуть громче её, как позади хлопнула входная дверь. Самого хлопка Ковалёв не услышал, но почувствовал, что в спину ему задуло ледяным воздухом. Ковалёв непроизвольно оглянулся. В избу ворвался сержант Чугуев. В руках наперевес он держал свой ППШ. Увидев живого и здорового лейтенанта, он остановился и, пытаясь перекричать ор женщины, крикнул:
  - Кто стрелял?
  Лейтенант не услышал, но по губам прочитал вопрос: очень уж четко артикулировал свою речь губами Чугуев.
  - Я, - ответил лейтенант, и зачем-то, словно разъяренная горилла, постучал себя кулаком в грудь.
  И тут опять случилось непредвиденное и необъяснимое. Всё, что их окружало, с негромким хлопком вдруг исчезло. Не стало кричащей женщины, не стало нелепо убитого деда, не стало окружающих домов, исчез колодец, исчезло всё. Снег, которого скопилось на крыше дома уже предостаточно, в отсутствии опоры весь разом упал вниз и накрыл Ковалёва и Чугуева.
  Уже всё исчезло, а ещё несколько секунд дикий ор женщины продолжал терзать барабанные перепонки. Очень это было интересно: слышать громкий звук, раздававшийся из ничего. Но и он исчез, словно, кто-то отпустил некую кнопку или клавишу. Стало так тихо, что Ковалёву показалось, что он оглох.
  Отряхнувшись от снега, Ковалёв произнес:
  - Пойдём в машину.
  Чугуев шел молча, иногда оглядываясь назад, и покачивал головой. Лейтенант тоже не был склонен к беседе. Лишь однажды, уже подходя к машине, он тихо произнёс:
  - И никому рассказывать не будем. - А затем веско добавил: - Всё равно не поверят, а только засмеют... в лучшем случае. А то и затаскают...
  Сержант Чугуев уже сидел в танке и терзал стартёр, а Ковалёв, опёршись на гусеницу, докуривал папиросу и удивлённо разглядывал карту. Час назад на карте в этом месте была обозначена деревня Глубокое. Судя по карте, лежала она в глубине леса, с севера к деревне подходила тупиковая дорога, ну, может быть, и не совсем дорога, а так, северное направление. Ковалёв оторвался от карты и посмотрел вперёд. Дорога была. Ковалёв оглянулся. Деревни не было, как, собственно, не стало её и на карте. И не то, чтобы на карте образовалось белое пятно, словно кто-то стёр деревню. Нет. На карте вместо деревни был обозначен лес. Вот идёт дорога, заходит она по какой-то причине в лес, петляет, проходит совсем рядом с речкой, уходит немного на юг и всё... Дорога в никуда. Ковалёв в задумчивости бросил далеко окурок погасшей папиросы, сложил карту и начал забираться на башню. Когда он уже спустил в чёрное отверстие ноги и готов был нырнуть вниз, сбоку справа раздались автоматные очереди и по броне звонко защёлкали пули. Лейтенант упал в башню, но одна пуля всё-таки зацепила руку, не сильно, но больно. Танк взревел, присел назад и рванул по дороге в никуда. Пули ещё немного пощёлкали по броне танка, а затем всё стихло.
  Чугуев оглянулся, увидел, что командир держится за предплечье, и встревожено спросил:
  - Зацепили, командир?
  - Да, немного, - сквозь зубы выдавил лейтенант.
  - Серьёзно?
  - Похоже, только мягкие ткани.
  - Сейчас остановимся, и я перевяжу, - успокоил Чугуев.
  Чугуев прокатился еще пару километров по дороге, а затем свернул вглубь леса и остановил машину. Снег продолжал валить крупными хлопьями.
  Сержант достал аптечку, разорвал набухший от крови рукав гимнастёрки командира и очень грамотно сделал перевязку.
  - Жить будешь, командир, - сказал Чугуев, и хлопнул его по здоровой руке.
  У Ковалёва от боли померкло в глазах. Ему показалось, что земля вздыбилась, как когда-то в детстве непослушный конь встал на дыбы и попытался сбросить его из седла. Раздался пронзительный тонкий свист, проникающий, казалось, в каждую клеточку его организма и Ковалев потерял сознание. Последнее, что он увидел, это испуганное лицо сержанта, в растерянности оглядывающееся и не понимающее, что же происходит вокруг.
  
  
  ***
  
  - Что это было? - Темтей был явно ошарашен. Обычный его голубой цвет теперь даже не просматривался. Какие-то зеленые с проседью полосы мелко дрожали, временами переливаясь темными бордовыми пятнами. Особенно ярко было заметно красно-кровавое пятно в средней передней его части.
  - Простите, любезнейший, но я вас предупреждал, - Гет немного приподнялся кверху, отчего его грушеобразный сгусток сплющился и стал похож на гриб дождевик.
  - Вы меня не предупреждали, что будет так опасно, - дрожащим голосом произнес Темтей.
  - Мы наблюдали за вами, - после секундной паузы произнес Гет. - Для чего вашему коллеге нужно было поднимать ружье и целиться в этого, - он сделал небольшую паузу, словно подбирал слово, а затем, найдя его, продолжил: - военного.
  - Но он сам с пистолетом ворвался в наше.., простите, в ваше жилище.
  - Оно такое же наше, как и ваше, - возразил Гет.
  - Ладно, ладно вам с этим жилищем. Но ведь он мог поранить мои жизненно-важные органы.
  - А вот это вряд ли. У нас все под контролем.
  - И это вы называете под контролем!? Погиб мой товарищ!
  - Положим, не погиб, а только перетрансформировался. Это все поправимо...
  - Да как же поправимо! Я сам видел, как ему разорвало грудь, а затем из раны хлынула кровь, как из ведра.
  - Простите, что такое кровь? - поинтересовался Гет.
  - Не знаю, - растерялся Темтей. - Я знаю только, что без нее нельзя жить.
  - Как же это, позвольте поинтересоваться, нельзя, если, вот к примеру вы, живете без этой самой, как вы изволите выражаться, крови. И у вас при этом не возникает никаких проблем.
  - Тоже верно.., - буркнул Темтей. - И все-таки. Я сам видел, как мой товарищ был убит.
  - Да, ничего он и не убит, - презрительно произнес Гет. - Создалась нештатная ситуация. Эксперимент был прерван. Вот, собственно, и все. А ваш товарищ сейчас находится на восстановлении. Но не на физическом, а на психологическом. Очень уж, у вашего товарища, знаете ли, тонкая и ранимая психика. Позволю себе заметить, что из всех экспериментов вашему товарищу может быть противопоказан даже контактовизор.
  - Это не вам решать.
  - Я только высказываю свое мнение, - покорно согласился Гет.
  Некоторое время они молчали. Первым не выдержал Гет и поинтересовался:
  - Что думаете делать дальше?
  - Не знаю, - отозвался Темтей. - А что?
  - Да видите ли в чем дело. Если вы не собираетесь продолжать эксперимент, позвольте я буду все происходящее называть таким словом, то надо было бы с нами рассчитаться. А если вам будет угодно продолжить, то мы готовы к дальнейшему сотрудничеству.
  - А почему бы и нет! - вдруг решился Темтей. - Если вы говорите, что с моим другом все в порядке, и если вы гарантируете мою полную безопасность, то я готов попробовать еще разок. Вы эту планету еще не уничтожили?
  - Нет, конечно, - горячо отозвался Гет. - Это слишком дорогой проект, даже для нас. Мы ее пока законсервировали. Если и не для вас, то найдется кто-либо еще.
  - Я готов, - после секундной паузы произнес Темтей. - Только у меня будет к вам одна просьба.
  - Да, слушаю вас, - со всем почтением произнес Гет. Он даже стал как-то тоньше и выгнулся, напоминая вопросительный знак.
  - Не заселяйте меня в сущность женщины.
  - Кто такая женщина? - с удивлением спросил Гет.
  - Понимаете, - задумчиво произнес Темтей, - в этом вашем созданном мире все живые сущности делятся на мужчин и женщин. Одни созданы для охоты, добычи и войны, а другие - для продолжения рода. Так вот, род у них там продолжают как раз именно женщины. Уж и не знаю, кто из вас придумал такое своеобразное, я бы даже сказал странное деление, но мою сущность вы как раз впихнули в женское тело. А потому я бы хотел...
  - Не продолжайте, - перебил его Гет. - Я все понял. Мы вас заселим в крепкого и красивого мужчину. А еще подберем вам прекрасную молодую дамочку. Доверьтесь нам!
  - Не надо столько пафоса, - попросил Темтей, вспомнив своего товарища с простреленной грудью.
  - Прошу прощения.
  - Так-то вот. Когда отправляемся?
  - А чего тянуть, - оживился Гет. - Давайте уж прямо сейчас.
  - А вы точно готовы? - насторожился Темтей.
  - Уж будьте спокойны. Планета та же под названием Земля. По развитию мы шагнем немного назад. Может быть, там вам будет интереснее?
  - Валяйте...
  
  
  ЖАННА Д'АРК
  
  Вонь стояла невообразимая. Посреди узкой улочки, мощеной добротным камнем и предельно сжатой с двух сторон двухэтажными каменными темно-серыми домами стоял молодой человек. Он оглядел себя с ног до головы, и остался совсем недоволен своим внешним видом. Вроде бы как и нормально одет, и одежда вовсе не старая и не рваная, а вот то, что эта одежда ни разу не была стирана, оставляло весьма скверный отпечаток на чувстве обоняния.
  Жан, а именно так звали нашего героя, недовольно сморщился, но делать было нечего. Приходилось довольствоваться тем, что было. Впереди улица оказалась совершенно пуста. Молодой человек оглянулся и увидел, что позади него не далее как в полусотне шагов медленно бредут в его сторону две совершенно чумазые и грязные, как ему показалось, личности, одетые в огромные черные балахоны, полностью скрывающие их тела. Балахоны были утянуты узкими поясами со свисающими сбоку концами. На их головах, низко опущенные красовались островерхие колпаки.
  Пока Жан раздумывал, ждать ли неизвестных или двинуться дальше по дороге, рядом с ним открылась массивная дверь, из которой показалась голова женщины неопределенного возраста. Женщина украдкой осмотрела улицу, на секунду задержала свой взгляд на стоявшем посреди нее молодом человеке, а затем в ее руках появилась приличных размеров деревянная кадушка, содержимое которой женщина немедленно и вылила на брусчатку. Грязная вода, отдающая гнилью и тухлой рыбой, брызнула во все стороны, обдав брызгами костюм молодого человека.
  Не успел Жан сообразить, что же произошло, как дверь захлопнулась и дамочка исчезла. Пока он растерянно осматривал безнадежно испачканные штаны, откуда-то из подворотни вынырнули два мелких пацаненка. Жан посмотрел на их одежду и сейчас же сообразил, что его костюм, оказывается, выглядел весьма и весьма прилично, потому как эти ребята оказались одеты совсем уж в несуразную одежду, которую и одеждой-то назвать было нельзя - просто набор лохмотьев для того, чтобы прикрыть тело.
  Ребята выскочили и, увидев незнакомого мужчину, остановились как вкопанные. Один из них, с пепельными длинными волосами наклонился к низкорослому товарищу, и что-то прошептал ему на ухо. Потом они еще раз внимательно оглядели незнакомца и внезапно залились хохотом.
  Жан даже обернулся, не веря, что ребята смеются над ним. Ему показалось, что смех этот предназначался тем двум в черных или темно-коричневых рясах, которые приближались к нему сзади. Но, внимательно вглядевшись в лица пересмешников, Жан все-таки понял, что предметом осмеяния является именно он.
  Тот, что был ростом повыше, опять что-то тихо сказал, и снова оба парня залились громким смехом. Жан не знал, что ему делать - плюнуть на случившееся и двинуть отсюда побыстрее или же шугануть наглых подростков. Он уже было решил, что ему наплевать на то, что какие-то недомерки позволяют себе высмеивать взрослого мужчину и хотел гордо развернуться и уйти отсюда. Он уже начал поворачиваться и занес ногу, чтобы сделать первый шаг, как крепкие руки схватили его сзади, да не просто схватили, а дружно заломали его руки к самим лопаткам, высоко, надежно, до боли, до слез...
  Все, что понял Жан, так это то, что нападавшими оказались те самые два монаха, что подходили к нему позади. Собственно говоря, он не ждал от них никакого подвоха. Ну, монахи и монахи. Идут себе медленно, то ли на службу, то ли с нее. Идут, опустив головы, не выказывая никаких позывов для угрозы. И вот тебе на... Перед слезящимися глазами мелькали грязные камни... Его куда-то настойчиво тащили.
  Несколько раз Жан пытался заговорить с задержавшими его монахами, но каждая из попыток не увенчалась успехом. Быть может, они были немы как рыбы, а быть может, у них был обет молчания. В результате пришлось молча и смиренно шествовать туда, куда вели его крепкие руки.
  Через полчаса быстрой ходьбы они подошли к деревянной, окованной старым железом двери и один из них громко постучал в нее ногой. Дверь немедленно со скрипом отворилась, и монахи затащили Жана поначалу в темный, пахнущий плесенью и мочой небольшой коридор, а потом вывели на открытую площадку, покрытую мелким желтым песком и бросили его.
  Не удержавшись на ногах, Жан рухнул вниз лицом и сразу же попытался встать, но это ему не удалось с первого раза - сильно болели мышцы рук и связки. Через некоторое время ему удалось сесть и стряхнуть налипший на лицо песок. Он оглянулся, но монахов, которые притащили его сюда, уже видно не было. Зато в нескольких шагах от него стоял здоровенный увалень, одетый в максимально защищающее тело одежду. Он всем телом опирался на копье и с интересом разглядывал сидящего на песке Жана.
  - Что смотришь? - не выдержал Жан. - Помоги встать.
  В глазах увальня что-то дрогнуло, то ли он не ожидал, что арестованный заговорит, то ли не ожидал, что с ним так будут разговаривать.
  Видя, что помощи он не дождется, Жан предпринял еще одну попытку встать, которая, наконец-то увенчалась успехом. Увалень отвалился от копья, на которое упирался и, взяв его наперевес, сделал шаг в сторону качающегося из стороны в сторону Жана.
  - А ну-ка, к стене, - низким горловым голосом потребовал он.
  - Чего? - не сообразил Жан.
  Тогда увалень сделал еще один шаг по направлению к Жану и слегка ткнул его острием копья.
  -Ты чего это? - растерялся Жан, предпринимая попытку отскочить от страшного оружия. А увалень, видя, что пленник пытается отскочить от него, быстрым движением перекрыл ему дорогу и на этот раз весьма ощутимо ткнул его острием копья под ребра.
  Волей-неволей пришлось подчиниться и встать у стены именно там, куда требовал увалень.
  Едва Жан встал у стены, как с чудовищным скрипом начали открываться тяжелые ворота.
  Даже увалень отвернулся от своего пленника и с интересом уставился в сторону открывающихся ворот, не опуская между тем своего копья, направленного своим острием в живот задержанного.
  Не успели тяжелые створки ворот окончательно разъехаться, как в проеме, тяжело передвигая ноги, появился худощавый пленник. Черные, немного вьющиеся волосы, мягкие черты лица, немного вздернутый нос, придающий выражению лица некую мягкость и даже веселость. На плечах блестящие металлические накладки, со следами от ударов мечом и стрел, руки сложены за спиной.
  Вошедший сделал несколько шагов, поднимая облачка пыли едва поднимающимися ногами и остановился. Он поднял голову и осмотрелся по сторонам. Затем его взгляд остановился на стоящем у стены Жане, и тому показалось, что арестованный едва заметно улыбнулся.
  Чистая и светлая, едва заметная улыбка моментально покорила Жана. Он сразу же растянул рот в ответной улыбке, как у него над ухом раздалось:
  - Наконец-то, поймали суку...
  - Чего? - не понял Жан.
  - Я говорю, что поймали, наконец-то эту тварь. Сколько крови она нам попортила...
  - Так это что, женщина, что ли? - глухо отозвался Жан.
  - А кто же еще. Перед тобой сама Жанна Д'Арк.
  - Да ты что?! - ахнул Жан. - А кто это такая, Жанна Д'Арк?
  От удивления копье увальня съехало вниз, а сам он приоткрыл от удивления рот.
  - Ты что, и в самом деле не знаешь, кто такая Жанна Д'Арк?
  - Нет, - честно признался Жан, не отрывая взгляда от вошедшей, как теперь выяснилось молодой женщины.
  - Так чего ты тогда с ней улыбаешься? - подозрительно спросил увалень, и его копье опять начало подниматься.
  - Да ничего... Я ее впервые в жизни вижу...
  И тут в воротах появился всадник. Пригнувшись, дабы не удариться головой о верхнюю, очень низко расположенную перекладину, он не спеша подъехал к стоявшей даме, одетой в мужское платье и со словами "Пошла, зараза..." ткнул ее в спину своим копьем.
  Девушка едва удержалась на ногах, а затем повернулась, зло посмотрела на ударившего ее всадника и что-то совсем тихо и неразборчиво ему сказала. Видимо, произнесено было что-то весьма оскорбительное, потому как лицо всадника, даже заросшее густой бородой, пошло пятнами. Он поднял копье и начал его отводить назад для удара.
  - Не сметь! - раздался позади всадника зычный голос, и в ворота въехали остальные всадники.
  Копье обиженного Жанной нехотя опустилось и он, уже легонько ткнув им девушку, зычно гаркнул:
  - Пошла!
  Через пару минут все скрылись за стеной здания и ворота начали медленно закрываться, издавая не менее противный звук, чем когда они открывались.
  - А братан мой все-таки молодец, - с видимым удовлетворением произнес увалень, стороживший Жана.
  - Почему?
  - Так это он догадался поднять мост, чтобы не дать этой заразе покинуть город.
  - А зачем? - спросил Жан, и тут же пожалел об этом.
  - Хватит! - рявкнул увалень и, больно ударив древком копья по плечу задержанного, уже тише произнес: - Давай, вперед.
  
  Камера оказалась тесная и холодная, и Жан молил Бога, чтобы тот не дал ему умереть в этих диких и совершенно невыносимых условиях. Двухразовое питание плохо сваренной пищи, в которую редко добавляли гнилого мяса с куском черствого несвежего хлеба, позволяло едва сводить концы с концами.
  Наконец наступила середина мая. Уже не теплые, а жаркие лучи солнца, попадая через решетку, приято согревали исхудавшего пленника. И если бы не эти жизнеутверждающие лучики, Жан, уже начавший терять человеческий облик, готов был покончить с собой.
  Длинными и темными ночами ему снилась прекрасная Орлеанская Девственница. Вместе с ней он гулял по зеленым лугам, над их головами пели сказочные птицы, красивые звери приносили им еду и воду.
  А однажды, когда он спал, дверь в его камеру тяжело заскрипела. Приоткрыв глаза, Жан с удивлением увидел стоящую в дверях свою возлюбленную. Она была совершенно нага и прекрасна. И все было бы замечательно, только Жанна вся дрожала от холода.
  Жан быстро подскочил со своего лежака и бросился навстречу своей возлюбленной. Он упал к ней в ноги и стал неистово их целовать. От удивления и радости, от неожиданности и растерянности он не сразу понял, что его возлюбленная дрожит от холода.
  А когда понял, не долго размышляя, стянул с себя почти всю одежду, которая оставалась на нем, и облачил в нее свою возлюбленную.
  Тут же опять противно заскрипела дверь и в камеру зашли двое охранников.
  - Ну, все-таки вышло так, как нам сказали, - с видимым удовольствием пролаял один из них.
  - Ничего удивительного, - тихим голосом отозвался второй. - Этого и следовало ожидать.
  - Не скажи, - пролаял первый. - Не каждый отдаст свою одежду государственному преступнику. Ну ладно, голубки, хватит! Он грубо толкнул ногой Жана, отчего тот повалился на пол и кубарем покатился к противоположной стене. Тогда они схватили Орлеанскую Девственницу под руки и вывели ее из камеры Жана.
  
  В ночь на 30 мая 1431 года Жану не спалось. И не столько от того, что одежды, как таковой, на нем почти не было, а две последние ночи выдались довольно-таки прохладными, сколько потому, что какое-то неприятное предчувствие точило его пылкое сердце. Он наверняка знал, что сегодня должно что-то произойти. Возможно, его сегодня отпустят, потому как до сих пор не предъявили никакого обвинения. А возможно, что ему сегодня предъявят какое-то, может быть, даже надуманное, обвинение.
  Недалеко от его камеры раздался лязг ключа в дверном замке. Жан подбежал к двери и приложил к ней ухо, вслушиваясь в звуки, раздающиеся из коридора. А когда понял, что там происходит, сердце его ушло в пятки. Из разговоров он понял, что его возлюбленную должны сейчас отвести на площадь Старого Рынка, где она будет прелюдно сожжена на костре, как еретичка и вероотступница.
  Жан начал колотить кулаками в дверь, пытаясь таким образом привлечь к себе внимание. Первое время никто и никак не реагировал на его стуки, а через полчаса, когда у Жана оказались разбиты в кровь кулаки, дверь в его камеру внезапно открылась, и внутрь вошли два дюжих охранника.
  - Ты чего буянишь? - густым басом произнес один из них.
  - Вы куда повели мою возлюбленную? - вместо ответа прохрипел Жан.
  - Это еще какую твою возлюбленную? - удивился охранник.
  - Мою Орлеанскую Девственницу, - потупив взор, тихим голосом произнес Жан.
  - Так ты такой же еретик, как и она? - удивились охранники.
  - Нет, - тихим голосом произнес Жан. - Я ее просто люблю.
  - Вот так номер? - удивился один из охранников. - И что теперь нам с тобой делать?
  - Я думаю, - смело отозвался Жан, - что надо помочь и мне и ей.
  - Это каким образом? - почти в один голос отозвались с удивлением охранники.
  - Надо сделать так, чтобы спасти мою любимую от костра.
  - Не больше и не меньше! - охранники переглянулись между собой.
  - Я вам хорошо заплачу, - заискивающе произнес Жан.
  - Откуда у тебя деньги? - Глаза охранников блеснули жадными искорками.
  - Ну, сейчас у меня денег нет, но я их вам обязательно раздобуду. В золоте, - добавил он, немного подумав.
  - В золоте? - с сомнением произнес один из охранников.
  - Ну да, в золоте, - подтвердил Жан. - А если хотите, то могу и в платине... или алмазами. Я могу пригнать к вам астероид, полностью состоящий из алмаза. Пару лье в диаметре.
  - Пару лье? - недоверчиво переспросили охранники.
  - Да, - согласился Жан. - А что тут такого? В космосе таких много летает.
  - И что, значит, ты слетаешь туда и привезешь нам такой огромный кусок алмаза.
  - Конечно, - как можно более вежливо подтвердил Жан.
  Охранники переглянулись между собой и молча вышли из камеры, оставив Жана одного.
  - Эй, эй! - закричал он им вслед. - Почему вы не ответили?
  В ответ раздались гулкие удаляющиеся шаги по темному коридору.
  Жан, решив, что охранники пошли советоваться и решать вопрос о том, чтобы отменить казнь Жанны д'Арк, уселся на рваный и вонючий матрас и задумался.
  Минут через двадцать в коридоре опять раздались глухие шаги. Жан прислушался. Шаги затихли как раз около его камеры. Зазвенели ключи и дверь распахнулась.
  Жан подскочил и с надеждой смотрел на пришедших.
  - Пойдем, - махнул рукой один из пришедших.
  Жан послушно вышел.
  В коридоре охранников теперь было аж шесть человек. Жан внимательно осмотрел их, но знакомых охранников среди них не увидел. Он хотел было спросить, что они решили, как его бесцеремонно толкнули на стену и крепко стянули руки веревкой.
  - Погодите! - закричал Жан. - Что вы делаете? Мы же договорились! Вам там тоже хватит.
  В ответ охранники дружно захохотали и их хохот зловеще пронесся по низким сводчатым коридорам, многократно отражаясь от витиевато выстроенных стен.
  Больше его никто не слушал, хотя он продолжал неистово кричать, суля все мыслимые и немыслимые блага Вселенной. Вместо этого охранники грубо потащили его ослабленное долгим заточением тело к выходу.
  
  Зажмурившись от яркого солнца, Жан затих и перестал сопротивляться. Его усадили в деревянную крытую повозку и та, отчаянно тарахтя, покатила его по узким улочкам в неизвестном направлении.
  Через короткое время Жан услышал постепенно нарастающий гул, и, в конце концов, понял, что это гудит людская толпа. Наконец, повозка остановилась, и Жана грубо выволокли наружу.
  Его взгляду представилась небольшая площадь, окруженная серыми каменными зданиями. Площадь полностью была заполнена людьми, гудящими как огромный улей. Не было слышно ничего.
  Посреди площади расположился высокий помост из аккуратно сложенных бревен и хвороста. В центре стоял большой столб, к которому оказалась привязана его возлюбленная.
  Жан дернулся, было, навстречу к ней, но его держали крепкие руки. Он закричал, но сам не услышал своего голоса.
  На голове у Жанны д'Арк оказалась надета бумажная митра с надписью "Еретичка, вероотступница, идолопоклонница". Она стояла с гордо поднятой головой и сверху оглядывала ревущую толпу.
  Наконец шум стих и Епископ начал зачитывать приговор.
  Когда он закончил, Жанна крикнула:
  - Епископ, я умираю из-за вас. И я вызываю вас на Божий суд!
  Кто-то в толпе всхлипнул, и народ начал плакать.
  Перекрывая шум плачущей толпы, Жанна потребовала дать ей крест. И тогда палач выудил из кучи хвороста две кривые палки, скрестил их в виде креста и протянул самодельный крест в ее сторону. Затем он бросил хворостины в ее сторону, взял в руки факел и поднес пламя к краю хвороста. Огонь весело подхватил сухие ветки и уже через несколько секунд охватил всю кучу.
  Перекрывая треск горящих бревен, Жанна несколько раз крикнула "Иисус!", а затем ее голос пропал.
  Толпа как обезумевшая, ревела в скорби. Кричал и Жан, но его никто не слышал.
  Костер еще полыхал, выбрасывая высоко в небо красные искры, а Жана уже подхватили под руки, и повели к еще одной куче хвороста, которую тот сразу и не заметил. А когда понял, что затеяли эти дикари, изо всех сил стал отбиваться. Но силы оказались неравны, и уже через несколько минут Жан оказался привязанным к столбу. На его голову нацепили такую же бумажную митру, как и на Жанну д'Арк.
  Жан кричал и вырывался, но веревки оказались крепки и надежны.
  Жар от полыхавшего невдалеке костра припекал левый бок. Он неистово орал, а палач без лишних слов выхватил пылающую ветку из соседнего костра и бросил ее в кучу хвороста, над которой возвышалась вторая жертва...
  Вначале едкий дым не давал дышать Жану. Он неистово закашлялся и слезы брызнули у него из глаз, а потом неистовый жар ударил в лицо, в грудь. Последнее, что ощутила жертва, была страшная боль в ногах, а потом он потерял сознание...
  
  ***
  - Ну, вы и выдумщик, - не зная, то ли ему смеяться, то ли возмущаться, сказал Темтей. Несколько красных полос медленно проявлялись у него на спине. А с лицевой стороны кривыми белесыми полосами вроде бы как стекали его слезы.
  - Как я вас понимаю, - горестно отозвался Гет. - Но это был ваш выбор.
  - Вот уж и нет, - злобно отозвался Темтей. - Выбор этот был ваш. И судя по всему, вы хотели наверняка от меня избавиться, а мои денежки прикарманить. Так ведь?
  - Что вы, уважаемый? У меня и в мыслях подобного не было.
  - Хотелось бы мне в это верить, - буркнул Темтей.
  - А как же? - со всей, присущей ему убежденностью, воскликнул Гет. - И чтобы в мыслях у вас даже подобного не возникало! А если вам не понравилось, то мы можем все исправить.
  - Это что, - испуганно спросил Темтей, - еще раз?
  - Вообще, мы создавали эту планету с самыми прекрасными уголками, на какие только была способна наша фантазия. С теплыми песочными пляжами, с теплыми морями, в густыми и красивыми лесами, с добрыми и нежными зверюшками...
  - У вас оказалась больная фантазия, - перебил его Темтей.
  - Бросьте, - обиделся Гет. - Просто подобные сущности в своем развитии начинают вести себя крайне неадекватно. И мы порой не в силах остановить те вялотекущие процессы, которые начинают спонтанно...
  - Хватит, - перебил его Темтей. - Если вас не затруднит, то давайте мне теплое море, желтый песок, красивые деревья с вкусными плодами... ну, и еще чего-нибудь. На ваше усмотрение.
  - Без проблем, - радостно отозвался Гет.
  
  
  В ГОСТЯХ У КАННИБАЛОВ
  
  Пляж, глубиной около ста метров, с одной стороны граничил с голубовато-зеленым морем, ленивыми мелкими волнами набегающими на песок, а с другой стороны густорастущими пальмами, переплетенными лианами. В глубине зарослей изредка раздавались пищащие звуки - невидимые глазу животные и птицы отчаянно подавали признаки жизни.
  Молодой человек, лет двадцати, никак не больше, лежал спиной на песке, разбросав в сторону руки и ноги. Солнце нежно ласкало его смуглое, хорошо загорелое тело. Юноша медленно поднялся, с видимым удовольствием оглянулся по сторонам и не спеша направился в сторону моря. Не доходя до него шагов за десять, он не выдержал и побежал. Высоко подбрасывая ноги, он забежал в воду и, вытянув перед собой руки, толкнулся и сразу же исчез в воде.
  Его светлые, выгоревшие на солнце волосы, то появлялись над поверхностью воды, то опять исчезали в глубине. Он то поворачивался на спину и замирал, то переворачивался на живот и быстро начинал плыть кролем, рассекая воду, словно большая рыба.
  Минут через двадцать он вышел на берег, руками стряхнул с плеч воду, пригладил волосы и упал на песок.
  С полчаса фигурка человека казалась неподвижной. Потом она шевельнулась, медленно перевернулась на спину и опять застыла на полчаса.
  После очередного купания, человек не стал падать на песок, а прямиком направился в сторону густого леса, где на самом краю он заметил несколько толстых и высоких деревьев с красивыми связками желтых плодов, явно весьма аппетитного вида. Его фигурка ловко вскарабкалась по дереву, и вот уже через мгновение сверху полетели на песок громадные связки желтых, немного согнутых плодов.
  Человек спустился вниз и, разрывая руками сочную кожуру, с явным удовольствием впился белыми зубами в сочный плод. Когда он насытился, то медленно побрел в самую чащу леса. Нет, не за добычей - ему просто стало интересно, каково там внутри. Получив несказанное удовольствие от ласковых вод моря, от солнца, от сладких неведомых ему доселе плодов, человек решил просто провести рекогносцировку и не более того.
  В зарослях оказалось довольно-таки прохладно по сравнению с тем, что творилось на пляже на самом солнцепеке. И хотя шагать по переплетенным лианами зарослям оказалось совсем непросто, человек и от этого получал удовольствие.
  Он вспомнил, что не далее как в паре километров от того места, где он находился, виднелась небольшая гора, на которой, играя в солнечных лучах ниспадал голубыми водами красивейший водопад. Вот к этому-то водопаду и направился наш герой.
  Порядком подустав, человек раздвинул плотную стену густых зарослей и его взгляду представилась сказочная картина. Голубое озеро с ровной, словно зеркальной поверхностью лежало прямо у его ног. Человек выступил из зарослей и вся красота предстала его взгляду. По левую руку бархатными струями, пенясь на нескольких выступах, словно волосы гигантской красавицы падала лента голубовато-зеленой воды. В месте падения образовался белесый ком взвешенной в воздухе водяной пыли, отчего казалось, будто конец этой красавицы-косы, намыленный в тончайшем шампуне, просто моется в чистейших водах озера.
  Человек стоял на обрывистом берегу и хотел было пойти вдоль него до самого водопада, как заметил на другом берегу купающихся нагих девушек. Он неподвижно застыл в изумлении наблюдая увиденное. До его слуха донесся тонкий, веселый и заразительный смех купальщиц.
  Человек хотел было поменять направление своего движения и пойти не в сторону водопада, а к прелестнейшим купающимся созданиям, как что-то совсем не больно, но крайне неприятно кольнуло его между лопаток. Он попытался сначала оглянуться, а потом протянуть руку к месту укола, но силы внезапно покинули его, и человек рухнул на спину.
  Прежде чем сознание покинуло его, он увидел над собой две совершенно идиотские рожи, в которых во всех мыслимых и немыслимых местах в проколах кожи торчали какие-то кольца, дужки, ветки и прочий хлам. А у одного через нижнюю губу аккуратно свернутая в трубочку оказалась продета жестяная трубочка, на которой человек умудрился прочитать следующую фразу: "Завтрак туриста". Не успев сообразить, что бы это могло значить, человек потерял сознание.
  Пришел в себя он оттого, что его тело приняло крайне неудобное положение. На "козлах", расставленных друг от друга метров на пять, горизонтально лежал толстый шест и он, венец природы, оказался прикрученным к этому шесту лианами. Ни рук, ни ног человек не почувствовал - видимо в такой позе он находился довольно-таки долго.
  Прямо под ним лежали ветки и сухие листья, а вокруг толпились около двух десятков черных, как смоль, и совершенно нагих людей. Все они пристально смотрели на висящего человека и молчали. У некоторых в руках были палки с прикрученными к концам острыми камнями. Впереди всей толпы выделялся один: худощавый, сморщенный старик, с перьями птицы невиданной красоты на голове, расположенными веером. По бокам живота его, проколотые через кожу, торчали дужки от ручки мусорного пластикового ведра.
  Старик, наверное, увидев, что человек пришел в себя, поднял высоко руки, гортанно крикнул "Йоу-хо-ко. Тукак-ка! Завтра-ка-ка!" и резко опустил руки. Толпа взревела, а один из нее вышел, поднял с земли два красноватых камня и, наклонившись над сухой травой, расположенной под человеком, начал отчаянно стучать камнем по камню.
  Посыпался сноп искр и трава, поначалу пожухнув и скукожившись, вдруг весело вспыхнула. И тогда человек понял, что произошло. Это его теперь использовали как завтрак туриста. Немедленно толпа активизировалась. Двое подскочили к краям шеста, на котором был привязан молодой человек, и принялись его медленно крутить, небольшая толпа стала подбрасывать сухие листья, а те, у которых в руках оказались палки с привязанными острыми камнями, принялись тыкать его этими самыми палками во все тело, правда, глубоко не протыкая его кожу. Однако боль была несусветная, а когда человек увидел, что все его тело окрасилось в яркий кровавый цвет, и пламя от сгоревших листьев стало невыносимо припекать его тело, он потерял сознание...
  
  
  ***
  
  - А это что было? Нет, вы определенно хотите меня убить, - Темтей весь сверкал. Красные полосы крестами обвивали заднюю часть его сгустка.
  - Позвольте, но вы же сами просили чего-нибудь экзотического. Чем вам не экзотика? - удивился Гет. Его сгусток плавно покачивался над молочным столом.
  - Что вы понимаете в экзотике, болван? - крикнул Темтей. - По-моему, вы создали совершенно чудовищную планету. А еще я вижу, что вы хитрый и коварный.
  - Конечно, - покорно согласился Гет.
  - Вот. Я и говорю, что хитрый и коварный...
  - Нет. Я имею в виду, что планета получилась какая-то чудовищная. Хотя, если бы не эти, невесть откуда взявшиеся дикие люди, у вас был хороший шанс отдохнуть в чудесных условиях.
  - Тут мне трудно с вами не согласиться, - пробубнил Темтей. - И все же, вы могли бы предусмотреть хорошую концовку, а не так... И вообще, что это вы взяли за моду меня сжигать на кострах? Уж как-нибудь поменяли бы тактику.
  - Видите ли. Программа эта не очень сложная и можно было бы действительно предусмотреть любую хорошую концовку. Но весь этот мир, как предполагают некоторые специалисты, есть ничто иное, как наше прошлое. То есть, в таком вот виде существовали наши совсем далекие предки. Это сейчас мы такие развитые и цивилизованные, а тогда...
  - Это вы-то цивилизованный? - удивился Темтей. - За бешеные деньги вы не можете обеспечить мне, как вершине разума, нормального отдыха!
  - Извините, если что вышло не так, - тихим голосом произнес Гет, и его энергетический сгусток побелел. Мы готовы сделать вам любые скидки, только... давайте попробуем еще разик.
  - Ладно, - внезапно согласился Темтей. - Только давайте что-нибудь поцивилизованнее, поурбанизированнее, я бы сказал.
  - Без проблем, - повеселевшим голосом отозвался Гет.
  
  
  В АМЕРИКЕ! В АМЕРИКЕ!
  
  Солнце, нещадно паля, висело в самом зените. А в автобусе, в котором ехал Дж. Малкович-младший, было прохладно, уютно и весьма комфортно. Над водительской кабиной висел огромный плоский монитор, на котором две, странно выряженные сущности, развлекались с белым, аккуратно подстриженным пудельком. Одна из сущностей, держа в зубах здоровую, похоже берцовую, кость, рычала и пыталась раздразнить ею собачонку. Собака брезгливо смотрела на клоуна и не выказывала должного интереса к происходящему. И тогда второй клоун небрежно отодвинул того, что находился на четвереньках с костью в зубах и, подмигнув в экран, сообщил, что это неправильно, что костью собаку не возьмешь. И что тут надо действовать с головой, всё тщательно взвесив и обо всем хорошенько поразмыслив. Он еще раз подмигнул в экран, затем протянул руку назад, а когда рука опять появилась перед экраном, в ней удобно расположился большущий пакет с кормом для собак.
  Пуделёк выгнул спину, присел на задние лапы, страшно оскалился, а затем, как пружина прыгнул в сторону пакета. В глазах клоуна мелькнул испуг. Пудель вырвал из его руки пакет, и через секунду в воздухе повисли цветастые обрывки от него. Пудель рвал пакет, а содержимое вываливалось и рассыпалось по полу. Собака, словно ракета, успевала драть итак уже разодранный в мелкий серпантин пакет и одновременно пожирать рассыпавшиеся крошки.
  - Гадость какая, - буркнул Дж. Малкович-младший и украдкой посмотрел на свою соседку, пышную большегрудую женщину, на лицо которой было наложено столько макияжа, что она казалась огромной и противной куклой.
  - Что вы себе позволяете? - глубоким грудным голосом проскрипела кукла, поворачиваясь в сторону Дж. Малковича-младшего. От гнева, внезапно обуявшего ее, краска проступила сквозь толстый слой макияжа.
  - Простите, не понял.
  И тогда дамочка подняла с колен черную блестящую дамскую сумку, замахнулась ею и, что есть силы, огрела Дж. Малковича-младшего по голове. Неизвестно, что носят такие дамочки у себя в сумках, но в результате удара по голове у Дж. Малковича-младшего потемнело в глазах. После второго удара он и вовсе потерял сознание. А когда очнулся, то обнаружил себя сидящим в полицейской машине со скованными наручниками руками.
  - Что случилось? - задал он вопрос двум полицейским, сидящим впереди, и не узнал своего голоса.
  - Ублюдок, - рыкнул тот, что сидел справа. Он резко повернулся и ударил резиновой дубинкой по сетчатой металлической перегородке, разделявшей салон на две части. - Тебе теперь овца в небе покажется.
  - Может быть, небо с овчинку? - спросил арестованный.
  - Заткнись, ублюдок. Тебе кранты.
  - За что? - удивился Дж. Малкович-младший и неприятный холодок подкатил к нижней части его легких.
  - За домогательство, - рыкнул коп и еще раз огрел перегородку дубинкой.
  - Хватит, - вяло проскрипел водитель. - Ты мне всю машину раскурочишь.
  - Ничего не станется с твоей тачкой, - огрызнулся владелец дубинки.
  - Простите, а кого я домогался? - рискнул задать вопрос Дж. Малкович-младший.
  - Он еще издевается над нами, - взвился коп с дубинкой.
  - Но я на самом деле не понимаю, - обреченным голосом сообщил арестованный.
  - Ладно, - внезапно смягчился владелец дубинки. - Если честно, то на эту даму без слез не глянешь.., вот я бы, например.., и все же.., в общем, понимаешь, дама заявила на тебя, что ты ее сексуально домогался.
  Дж. Малкович-младший от удивления широко раскрыл глаза, а когда вспомнил ту самую свою соседку в автобусе, то его едва не стошнило.
  - Простите, но я только украдкой посмотрел на нее, - попытался он оправдаться.
  - Этого вполне достаточно, - убежденно ответил коп. - Более того, она заявила о расовой дискриминации.
  - Это еще что? - удивился Дж. Малкович-младший.
  - Ты, парень, сказал ей "гадость какая". И она это услышала четко. А у этой дамочки дома тоже есть собачка. Так вот у ее собачки отцом была кавказская овчарка, а у той отец был черный ньюфаундленд.
  - Ну и что? - едва шевеля губами, поинтересовался Дж. Малкович-младший.
  - Как что? - удивился коп. - Повторяю медленно: черный ньюфаундленд. Понимаешь? Черный! А это, парень, уже расовая дискриминация. Вот если бы ты не называл ее гадостью, а сказал бы, например, "афро-американская какая", то тогда, может быть, все было бы нормально.
  - Но когда я это произносил, я имел в виду совсем другое, - пролепетал Дж. Малкович-младший. - Я и родителей-то этой собаки не знаю. То есть, я не знаю родителей собаки этой дамы.
  - Это уже мало на что влияет, - веско ответил коп. - А сейчас тебе придется очень сильно вывернуться наизнанку, чтобы хоть немного оправдать себя.
  - И что мне за все это светит?
  - С учетом того, что на тебе еще полдесятка обвинений. Плюс к тому же неоплаченная штрафная квитанция... Я думаю, что порядка трех-четырех пожизненных. Никак не меньше.
  - Не может быть, - удивился Дж. Малкович-младший.
  - Точно тебе говорю. Я эту восьмую поправку к третьему билю о поправках, поправляющих поправки второго биля к поправке пункта пятого четвертого биля знаю как облупленную. Ты нарушил все мыслимые и немыслимые поправки. Так что три или четыре пожизненных, как пить дать.
  - А если я выдержу только полтора пожизненных?
  - Тут я тебе, парень, ничем не могу помочь.
  - А если я вывернусь наизнанку?
  - Ну, не знаю. Может быть, скостишь до полутора пожизненных. Но это навряд ли.
  Дж. Малкович-младший задумался и через минуту твердым голосом произнес:
  - Я буду очень постараться. Все-таки полтора пожизненных, это не так уж и много.
  
  Минуло пятьдесят три года, четыре месяца и два дня.
  На дворе стояла весенняя мартовская погода. Разбуженное после короткой зимы весеннее солнце все активнее продолжало свой бег во времени. Как однажды в тюрьму, где отбывал наказание Дж. Малкович-младший, прибыла группа научных работников, заинтересованная частыми докладами руководства исправительного учреждения об удивительном человеке, отбывающем наказание. По истечении столь длительного времени заключения отбывающий наказание Дж. Малкович-младший совершенно не изменил свою внешность.
  Прибыв в учреждение в возрасте двадцати пяти лет, он и сегодня по истечении времени более полувека выглядел таким же молодым, как и в день своего прибытия. Более того, его физическое состояние соответствовало в действительности биологическому возрасту в двадцать пять лет.
  Перво-наперво с Дж. Малковичем-младшим пообщались психологи. И почти сразу же выяснили несоответствия его физического состояния, да и месторасположения тем знаниям, которыми обладал заключенный. Можно было предположить, что Дж. Малкович-младший просто неисправимый фантазер, но глубина и широта его познаний была настолько всеобъемлюща, что члены комиссии прекратили с ним всяческие беседы и, быстро свернув свою работу, уехали по домам, чтобы доложить в свою очередь своим начальникам, которые потом доложат своим начальникам и когда-нибудь, где-нибудь, совсем в недалекой точке времени кто-то очень важный и очень главный примет окончательное решение.
  Уже готовился план по досрочному освобождению Дж. Малковича-младшего, уже было принято решение о признании судебной ошибки, уже разрабатывались мероприятия по работе со столь уникальной личностью, как случилось то, что перечеркнуло все планы.
  Поздним вечером четвертого июля, когда Дж. Малкович-младший мыл полы в спортивном зале, к нему подошли четверо. Завязался неприятный разговор о том, что заключенный плохо моет полы. Разговор перерос в серьезный спор о политическом управлении страной, в котором Дж. Малкович-младший не удержался и назвал всех присутствующих безмозглыми куклами. Один из спорщиков не выдержал, достал длинную заточку из-за пазухи и несколько раз ткнул ею оппонента в сердце.
  
  
  ***
  
  - Долго вы на этот раз пропадали, - прогудел Гет. - Наверное, очень понравилось?
  - Вы, Гет, полный идиот, - просто отчеканил Темтей.
  - Простите? - Гет надулся и стал похож на спелый арбуз.
  - Я говорю, что вы полный идиот. И полный не от того, что толстый, а от того, что вся ваша сущность набита глупостью.
  - Простите, я вас не понимаю, - Гет еще больше надулся.
  - Тупица! - заорал Темтей. - Вы круглый идиот. И круглый потому, как зацепиться за вашу гладкую поверхность совершенно негде. Как говорит одна старинная мудрость - у вас нет ни одной извилины.
  - Что такое извилина? - проскрипел Гет.
  - Вот, - убедительно сообщил Темтей. - Еще одно свидетельство того, что я говорю чистую правду. Вас, баран вы этакий, надо бросить в зону для повышения вашего интеллекта. А потом кинуть на бабки.
  - Я вас решительно отказываюсь понимать, - Гет устал быть надутым и стал медленно приобретать свой первоначальный облик.
  - Ладно, - внезапно смягчился Темтей. - Даю вам еще одну попытку. Но.., - он сделал многозначительную паузу, в течение которой энергетическая сущность Гета играла двумястами пятьюдесятью шестью оттенками цветов, - если со мной еще что-нибудь случится, я вас самого пошлю в этот ваш райский уголок.
  - Я знаю, что делать, - быстро сообщил Гет. - Мы обеспечим вам полный порядок, абсолютную безопасность, модную прическу, калорийное питание, прогулки по свежему воздуху. И самое главное, - Гет сделал паузу, - теперь не на вас, а вы сами можете нападать на кого угодно.
  - Гут, гут. Вери гут. - согласился Темтей. - Посмотрим, что вы там приготовили на этот раз.
  - Не изволите беспокоиться, - залепетал Гет. - Мы всё в самом лучшем виде... мы будем для вас... мы сделаем всё...
  - Хватит, - прервал его Темтей. - Я сказал, что будет с вами.
  
  
  ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, В КОТОРОМ ГЕРОЙ ОКОНЧАТЕЛЬНО ТЕРЯЕТ СВОЕ ЛИЦО
  
  - Ать, два... Ать, два... Левой... Левой... Кру-гом!.. Взвод, стой!
  Строй замер не шевелясь. Слышно было, как ветер о чем-то тихонько шепчется с кронами стоявших рядом с плацем двух вековых тополей.
  - Нале-во!
  Взвод громко щелкнул каблуками и, повернувшись налево, неподвижно замер.
  - Ну что, салаги, мать вашу так и этак... Будете топать, пока грыжу не заработаете. Или пока не признаетесь.
  - В чем, товарищ сержант? - подал голос Ваня Посохов, стоявший на левом фланге худощавый и маленький очкарик.
  - Вы что, недомерки, до сих пор не поняли, почему вас выгнали на плац?
  Строй дружно промолчал.
  Сержант, стараясь сделать как можно более зверское выражение лица, обвел налитыми кровью глазами строй.
  И тут опять подал голос Ваня:
  - Никак нет, товарищ сержант. Не поняли.
  - Тебя что, не учили не болтать в строю?
  - Так вы же сами вопросы задаете, - удивился очкарик.
  - Молчать! - рявкнул сержант. - Очкарик, шаг вперед, шагом марш! Остальные, нале-во! Бегом, в казарму, марш!
  Сержант подошел вплотную к солдату и сверху вниз, бешено вращая зрачками, стал разглядывать бледное лицо тщедушного подчиненного.
  - Значит, говоришь, что ты ничего не понял? - скверным голосом, не предвещавшим ничего хорошего, каркнул сержант.
  - Никак нет, товарищ сержант.
  - Что никак нет? Понял или нет?
  - Никак нет, товарищ сержант.
  - Ты издеваешься, гаденыш? Отвечай да или нет!
  - Никак нет, товарищ сержант.
  - Да или нет!
  - Вы же сами говорили, что в армии нет таких слов как "да" или "нет". И что мы все должны отвечать "Так точно" или "Никак нет". А посему, я вам отвечаю "никак нет, товарищ сержант".
  - Значит, ты так?
  - Так точно, товарищ сержант.
  - Что так точно?
  - Никак нет, товарищ сержант.
  Грязный кулак сержанта врезался точно в нос рядового Посохова. Дужка очков с отвратительным хрустом лопнула, а линзы разлетелись на мелкие диоптрии. Осколками посекло кожу около глаз, и в местах ранений появились маленькие кровавые пятнышки. Голова рядового дернулась, но на ногах он удержался.
  От вида крови сержант совсем осатанел и начал наносить короткие и сильные удары по лицу подчиненного.
  После двух или трех ударов, ввиду своей тщедушности, Посохов не выдержал и упал на асфальт, с треском ударившись при этом затылком.
  - Я научу тебя Родину любить! - рычал сержант, сладострастно ухая сапогом в лежащее тело Посохова, особо не разбирая, куда попадает носок сапога. - Я научу тебя уважать командиров!
  Скрюченное странным образом тело солдатика только дергалось от каждого удара, не издавая при этом никаких звуков.
  Неизвестно, чем бы закончилось это избиение, если бы подбежавшие пара сослуживцев сержанта, до сих пор безучастно наблюдавшие за избиением молодого служащего, не схватили его за руки и оттащили от своей жертвы.
  - Ты чего делаешь? - заорал один из них. - Ты же убьешь его!
  - Хрен с ним, - рычал сержант, пытаясь вырваться из рук своих товарищей. - Разве это солдат? Он же "стучит" на всех.
  - Тем более! Значит, он и тебя заложит. Дисбата тогда не миновать.
  - Как-то же надо учить этих молодчиков. Это уже не армия получается, а какая-то школа стукачей.
  
  На вечерней поверке рядовой Посохов отсутствовал. Не было его на поверке и на следующий день. Лишь только в понедельник по истечение пяти дней, командир взвода, лейтенант Коробов обратил внимание, что вновь прибывший в их взвод якобы переведенный откуда-то из Сахалина, рядовой Посохов отсутствует.
  На его вопросы, где находится солдатик, сержант, не моргнув глазом, ответил, что солдатик приболел, а потому лежит сейчас на своей койке и отдыхает.
  Когда лейтенант Коробов осмотрел солдатика, то пришел в ужас - на него из-под темно-синего одеяла смотрело высохшее лицо, все в кровавых потеках, с перекошенным и перебитым носом.
  На вопрос, что произошло, рядовой Посохов честно и откровенно, в деталях и красочных подробностях рассказал историю происшедшего. Рассказ длился долго и нудно. Солдатик задыхался и часто останавливался, вытирая сухим языком сухие же губы.
  
  На вопрос судьи, как подобное могло произойти, сержант, скромно потупив голову, ответил:
  - Понимаете, гражданин судья, я этого солдатика, когда у нас было учение, направил с биноклем на дерево, чтобы он тщательно осмотрел местность на предмет наличия присутствия условного, а может быть, даже и безусловного противника. Так этот неумеха не удержался и сверзился с дерева. Потом он полез еще раз и еще раз. И каждый раз его ожидала неудача: он падал. А когда солдатик совсем обессилел, мы уложили его под тем самым деревом, где он и пролежал до самого конца учений. Когда учения закончились, мы перенесли его в расположение части и уложили на кровать. Ума не приложу, что делать с этими новобранцами? Может быть, самый гуманный суд в мире научит, как нести службу дальше в таких невыносимых условиях, при такой воинской подготовке.
  Внимательно выслушав выступления потерпевшего и обвиняемого, а также прения сторон, гуманный суд действительно научил, как нести службу в таких условиях. Для отработки навыков строевой ходьбы, а также иных мер, направленных на социальное благополучие общества, суд временно командировал сержанта в колонию строгого режима сроком на восемь лет.
  Получили свое и лейтенант Коробов, и иные старослужащие, наблюдавшие за процессом воспитания молодых бойцов.
  Вроде бы справедливость восторжествовала, если бы не одно "но".
  На седьмой день, после операции по удалению нижних конечностей, селезенки, печенки и прочих органов у рядового Посохова, он внезапно исчез со своей больничной койки. Самое странное в его исчезновении оказалось то, что больной не мог самостоятельно передвигаться. Да что там передвигаться, больной не мог самостоятельно даже дышать. И, однако, его не стало. Под одеялом осталась его одежда, рядом с кроватью стояли его потертые тапочки. А больного не было.
  Поиски не дали никаких результатов и после безуспешных двухмесячных розысков, все внезапно успокоились и начисто забыли о случившемся.
  
  
  ***
  
  - Слышь, солдатик, - Темтей вытянулся и стал похож на тепличный огурец - длинный, кривой и с зелеными пупырышками. Верхушка его энергетической сущности расплылась в стороны, образовав что-то вроде блина, из которого вдруг вылезла черная плоская пластина. - А может, ну всю эту дребедень к едрени-фене, а? Хватит мне этих мытарств.
  - Что опять не так? - тихим голосом осведомился Гет, и его оболочка стала грязно-серой.
  - Смирна...а! - заорал Темтей.
  - Что? - удивился Гет.
  - Я говорю, как стоишь, салага? Почему сапоги нечищеные?
  - Какие сапоги? Что такое салага? Вы что, совсем... того, что ли?
  - Чего того? - продолжал орать Темтей. - Нале-во! В казарму бегом марш! Отставить! Вспышка слева! Отставить! Вспышка справа! К бою!
  Гет то ли от удивления, то ли от страха, совсем потерял краски. Сгусток принял мертвенно-бледный вид, и его энергетическая сущность начала плавно оседать, растекаясь грязной лужицей.
  Темтей приподнялся повыше и внезапно его сгусток начал выдавливать из себя какой-то предмет. Если бы Гет знал, что Темтею, перед тем как исчезнуть с ужасной планеты, удалось захватить с собой автомат, он бы быстро исчез с арены ведения разговоров, но он даже не знал, что это такое и лишь с удивлением разглядывал длинный черный предмет, вылезающий прямо из Темтея.
  - Что это? - спросил он затравленным голосом. - Неужели контрабанда? Вы ведь знаете, что за это может быть? Вас ведь... а заодно и меня за подобные выходки...
  Договорить Гет не успел. Две длинные очереди прошили его крест накрест. В местах входа свинцовых пуль в энергетическую сущность Гета, сверкали яркие оранжевые вспышки, а затем сгусток внезапно сжался до невообразимых размеров и взорвался - Гета не стало.
  - Вот так вот, - радостно буркнул Темтей. - Не все же время надо мной издеваться.
  Он попытался повесить автомат на плечо, но в связи с отсутствием оного, оружие никак не хотело держаться, и тогда Темтей с гневом отбросил его в сторону.
  Он медленно шел, переваливаясь с бока на бок и со стороны было похоже, будто странная энергетическая сущность передразнивает походку человека, у которого отсутствуют нижние конечности.
  Темтей отошел недалеко, каких-то пару парсеков, когда его настиг отряд малонравственной полиции. Долго не разбираясь, что произошло, они скомкали энергетическую сущность Темтея и, обездвижив ее залпом электрического разряда, поволокли отбывать законный срок наказания.
  В ходе следствия выяснились ужасающие подробности с какой-то Галактикой, с находящейся в ней солнечной системой и удивительной, но крайне опасной планетой Земля.
  В ходе дебатов по поводу того, что же делать с новоявленной дикой планетой Земля, было решено не уничтожать ее, а оставить для дальнейшего за ней наблюдения, при этом несколько отрядов из энергетических сгустков должны регулярно посещать эту планету и наблюдать за так называемыми людьми, чтобы они там чего такого страшно не учудили. Ведь при таком ужасающем образе жизни, когда-нибудь и кому-нибудь из этих странных сущностей, именующих себя людьми, может придти в их головы самые ужасные поступки. Вместо сжигания еретиков, они могут сжечь целые живые расы где-нибудь в глубине космоса. Вместо того, чтобы создать единый защитный щит для защиты своей планеты, они создают порой совершенно нелепые воинские формирования, зачастую неспособные выполнять задачи по охране надуманных границ, хотя само по себе это противоречит нормальному мышлению, ведь воинскую службу несут только там, где у живых сущностей неадекватное восприятие окружающего и на это окружающее надо либо нападать, либо защищаться от него. Подобная мысль могла придти только в больную сущность Гета. Можно довести до абсурда систему наказания, в частности, приговаривать к лишению свободы сроком на три целых и четырнадцать сотых пожизненного срока одну только руку и одну только ногу или глаз, которым киллер целился в свою жертву. Можно всячески изгаляться и извращаться по разным поводам, но планету эту со странным названием Земля надо держать вдалеке от всех носителей разума, чтобы никто и никогда даже одним глазом не смел глянуть на то, что твориться на ее поверхности. Пусть это останется экспериментом.
  Может быть, при наказании своих родных энергетических сущностей, с целью устрашения и быстрого перевоспитания, иногда придется показывать отрывки отснятых на этой страшной планете фильмов, отражающих ее удивительную, но такую нелепую жизнь.
  25.02.2009
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"