Если бы вы знали, что ваш друг антихрист, вы бы убили его? И можно ли убить антихриста? Извиняет ли меня то, что я не знал кто он на самом деле? Слишком много вопросов, не тем занята голова, я гоню их от себя, но они не уходят. Сейчас я пишу эти строки, чтобы хоть как-то унять гул вопросов в моей голове.

Я мог убить антихриста до того, как он принес смерть, мор и бесчестие на землю, но я не сделал этого. Буду ли я прощен? Попы говорят, что его нельзя называть антихристом, что в Откровении его приход описан совсем иначе, что сомневаться в правильности слов Священного Писания страшный грех, но я видел Его и говорил с Ним. Я слышу, что шепчут люди, и в этом чернь умнее попов. Он действительно антихрист и он пришел, чтобы царствовать. Мой боевой товарищ Флориан Гайер - антихрист.

Сейчас, сидя в осажденном Его воинством Риме я часто вспоминаю нашу первую встречу. Кто угодно бы вспоминал такое, кроме того, это тоже помогает заглушить вопросы. Я тогда был совсем юн и только начинал знакомиться с ремеслом ландскнехта, а он, хоть и был чуть старше меня, уже прошел не одну войну - неудивительно, что я сам старался держаться поближе к такому опытному в ратном деле сверстнику. И вскоре мы сдружились. Гайер был наемником с пеленок, самая, как по мне, подходящая профессия для антихриста. Поговаривали, что раньше он был дипломатом, выполнял серьезные поручения. Не знаю, насколько это соответствует истине, хотя вполне могу представить его в этой роли. А вот в роли ландскнехт я его видел своими глазами и уж наемником он был хоть куда. Не сказать, что он как-то особенно владел мечем или был невероятным наездником, нет. Встречал я и куда более умелых людей, чем он. Его талант был в другом. Гайер умел влиять на людей. В любой компании, как только он начинал говорить, все сразу обращались в слух, о чем бы ни шла до того речь. В битве, даже если казалось, что мы разбиты, а враг уже праздновал победу, достаточно было Флориану возвысить свой голос над звоном мечей и стонами раненых, как наши солдаты снова рвались в бой, а противник, будь хоть трижды сильнее нам по численности - обращался в бегство. Как я уже сказал, мы быстро сдружились. Уж не знаю, что он во мне нашел, ведь никакими особыми талантами я похвастать не мог, даже собеседник из меня был никудышный, тем более по сравнению с таким соловьем, как Гейер.

Как-то (признаюсь, это было в борделе, с гулящими девками Флориан тоже умел договариваться хоть куда) я спросил, в чем секрет его таланта ритора. Он засмеялся. - Я вижу людей, - отвечал он. - Вижу насквозь каждого, вижу его желания и страхи и знаю, что человеку сказать.

А потом он добавил шепотом: - Говорят это у меня от прабабки. Мол, ее сожгли, как колдунью. Хотя это лишь слухи...

Сегодня я уверен, что эти слухи были чистой правдой.

Когда Лютер застучал молотком, судьба развела нас с Флорианом в разные стороны. Я отправился в Италию, где герцог дела Роверо щедро платил каждому, кто поможет вернуть ему Урбино, а Флориана пригласил кто-то из венгерских магнатов, на борьбу с турками. И хотя авантюра делла Ровера закончилась, так и не успев толком начаться, я остался в Италии еще на несколько лет, в это стране всегда есть работа для наемников.

О том, что происходит в Германии до меня доходили лишь слухи, настолько невероятные, что и поверить в них было нелегко. С каждым месяцем слухи становились все более определенными, настолько, что споры о Папе и Лютере, стали любимым развлечением даже у маркитанток, что уж говорить о лицах благородных сословий. Ландскнехты на моих глазах превращались в философов, порой доходило и до драк, стоило лишь кому-нибудь на привале затянуть что-нибудь про "оправдание верой". Я в такие разговоры старался не лезть, хотя всю свою жизнь, и тогда и сегодня был ревностным католиком. Я и предположить не мог, чем все это закончится.

В Германию я вернулся незадолго после восстания Зиккингена, когда в воздухе уже пахло серой. Мне удалось заработать немало денег, которые я планировал вложить в какое-нибудь прибыльное дело. Но прежде я заехал в Виттенберг, где и встретил Гейера.

Я с трудом узнал своего друга. И причиной этому было не только то, что с момента нашей последней встречи прошло почти шесть лет. Казалось, он помолодел, да так и было, судя по тому задору, с которым он налетел на меня в трактире. Полночи мы проговорили с ним за кружко пива о прошлом, о том, чем занимались в эти годы, когда он, наконец, подошел к тому, о чем хотел поговорить.

- Что ты думаешь об авантюре Зиккингена? - спросил как бы между прочим, но я видел блеск его глаз. Я пожал плечами:

- Смешно. Несколько вышедших в тираж рыцарей всерьез решили, что они могут перевернуть мир.

- Правильно, - кивнул он, - горстка. Горстка людей, даже отчаянных храбрецов, никогда ничего не изменит. Но, как ты думаешь, могут ли менять тысячи, десятки тысяч людей?

- Конечно, мы же солдаты. Армия может менять королей и границы, если ты об армии. Ты хочешь мне предложить какое-то дело?

- Да, дело, только не совсем для нас обычное. Я не хочу ни перекраивать границы, ни возводить на престол одного остолопа, вместо другого. Я хочу изменить весь мир.

Поначалу мне стало смешно, но тут же я испугался. Испугался не того, о чем говорил мой друг, я и всерьез-то не воспринял его пьяное бахвальство, а того, что нас могут подслушать. Хоть Виттенберг и был самым сердцем лютеровой ереси, но даже здесь такие разговоры могли дойти до ненужных ушей.

- Что же ты хочешь изменить, для чего тебе армия? - спросил я его так тихо, что нас не расслышала бы даже служанка, разносящая пиво.

- Изменить все. Вывернуть мир наизнанку, поменять верх и низ местами, построить мир без пап и королей. Царство Божие на земле, - так же тихо ответил он, и, не давая мне ответить, задал встречный вопрос: - Ты слышал о Мюнцере?

Тогда я хоть и знал это имя, но оно мало мне что говорило. Такими проповедниками кишела вся Империя. Наперебой они возвещали Страшный суд, обличали продажность Рима, пророчили приход последних времен и намекали на необходимость щедрых пожертвований. Лютер был попросту самым громким из них. Это меня немного успокоило, и я решил, что Гайер всего лишь попал под влияние одного из этих доморощенных Экклезиастов. Так я ему и ответил без обиняков. Он горько усмехнулся:

- Я понимаю твое неверие, но я сам видел и слышал Мюнцера в Чехии и в Тюрингии. Я не зря спрашивал тебя о том, что могут тысячи людей. Они могут изменить этот мир, а вот Мюнцер - это тот, кто способен их объединить и заставить действовать. Вот, почитай, - и он сунул мне одно первых подметных писем Мюнцера, которые тогда только начинали ходить по стране.

- Ты хочешь сказать, что этот книжный червь сможет созвать под свои знамена больше людей, чем Гуттен и Зиккинген? Они прекрасные рыцари, пользовавшиеся всеобщим уважением, обладавшие серьезными знакомствами, но и у них ничего не получилось. На что же способен твой Мюнцер?

- Зиккинген просто дурак, а не прекрасный рыцарь. Цели, которые он ставил - просто смешны и интересны таким же дуракам, как он сам. Мюнцер обращается не к рыцарям, Мюнцер обращается к тем, кто намного более силен, чем рыцарство. Его армия - это народ, крестьяне и бюргеры.

- То есть речь идет всего лишь об очередном восстании черни? Тебе мало примера обществ Башмака? В Швабии до сих пор их кости пылятся по обочинам дорог. Чернь - это не армия, это сброд, который разбегается при первых звуках боевого рога. Ты не изменишь мир с чернью, а только покроешь себя бесчестием.

- А из кого набирают ландскнехтов? Неужто не из вчерашних крестьян? Неужто на поле битвы мы выставляем против конницы пикинеров голубой крови, а не бюргерских детей, которые еще год назад не знали с какой стороны браться за пику? Черни нечего терять, кроме своих баронов, а приобретет она весь мир. И мы, новое рыцарство, нового мира и сделаем из черни армию, как желаем солдат из копошащихся в навозе крестьян.

- Хватит, - громко сказал я, - я не желаю тебя больше слушать. Даже если то, о чем ты говоришь - это правда, и ты действительно хочешь создать армию из черни и повести ее против всего мира, то я не желаю в этом участвовать. Чернь построит мир, пригодный только для черни.

Недовольные друг другом мы вскоре расстались. Я направился дальше на Север, в надежде удачно распорядиться своими деньгами, а Гайер, на некоторое время пропал из виду.

События лета и осени того года хорошо известны, но они ухитрились почти полностью пройти мимо меня. На Севере мало кого интересовали и волновали слухи о брожениях в Швабии и Шварцвальде - ничего необычного в выступлениях крестьян не было, они повторялись каждый год и каждый год умиротворялись очередным рыцарским ополчением. Некоторый интерес к этим слухам подогревало только участие в крестьянской смуте незадачливого Ульриха Вюртембергского, но все разговоры о нем носили исключительно шутовской характер. Глупый герцог в очередной раз решил подтвердить старое утверждение о том, что он готов присоединиться даже к армии Антихриста, если Антихрист вернет ему Вюртемберг. Тогда еще никто не понимал, что слова эти - вовсе не шутка. Имени же Мюнцера я на тот момент и вовсе не слышал.

События в Швабии заинтересовали меня лишь в связи с собственным печальным положением. Заработанные в Италии деньги исчезли с такой пугающей поспешностью, что из Гамбурга мне пришлось натуральным образом бежать от разгневанных кредиторов, бросив все свое имущество, кроме меча и коня. Уже в Брауншвейге меня застал призыв Швабского союза о помощи, на который я откликнулся с большим удовольствием, решив, что вооруженная экспедиция против бунтующего плебса не только поможет поправить тяжелое финансовое положение, но и позволит хорошо развлечься. Мы: и я, и многие другие рыцари, отправившиеся под знамена фон Вальдбурга, еще не представляли, как же чудовищно мы ошибались и каким пожаром для всего христианского мира окажутся искорки дьявольского огня в Швабии.

Вскоре я оказался в отряде Дитриха Шпета, который стоял на тот в обороне Ураха. Здесь я и услышал снова о Гайере. Беженцы рассказывали ужасные вещи, многим из которых я поначалу и не поверил. По их словам, именно Гайер командовал штурмом Вейнсберга, после взятия, которого чернь растерзала пленных. Это Гайер со своим Черным отрядом опустошал земли Вюрцбурга. Гайер лично руководил разрушением старинных замков, которые его дьявольское воинство с удовольствием предавало огню. Вот тогда я впервые задумался, что восставших направляет рука Антихриста, потому что все рассказчики подчеркивали особую ненависть восставших к монастырям и лицам духовного звания. Однако в отряде Шпета мы были далеки от боевых действий, а слухи не способны передать того, что творилось на землях, охваченных восстанием. Мы откровенно томились бездельем, да и платили, прямо сказать, из рук вон плохо. Поговаривали о скором завершении предприятия и о том, что в бою нам так и не удастся побывать. Возможно, так бы все и было, если бы не трагическая гибель Трухзеса фон Вальдбурга. Сейчас я думаю, что лишь он один мог остановить Антихриста, до тех пор, пока тот не успел набрать полную силу.

Роль, которую сыграла чудовищная и не поддающаяся пониманию причина смерти Георга Трухзеса фон Вальдбурга, в дальнейшем развитии событий, в настроениях как наших, так и черни, понятна каждому. Я все же остановлюсь подробнее на этом событии, ведь именно оно стало началом конца. Вместе с последним главнокомандующим Швабского союза - умер и привычный нам мир.

Это приключилось в день святого Доминика, в чем тоже немалая ирония судьбы, не поддающийся пониманию Божий промысел. Великий святой, основатель главного столпа Матери-церкви - ордена 'псов господних' осенил своим именем конец христианского мира! Попы предпочитают бормотать про 'совпадения', но могут ли тут быть случайности, особенно учитывая, как умер фон Вальдбург?! Впрочем, попробую продолжать в хронологическом порядке, это упорядочит мои мысли и поможет будущему читателю лучше разобраться в причинах позора и бесчестия, обрушившихся сперва на Германию, а потом и на всю Европу.

Итак, пока мы предавались безделью в Урахе, основные силы Союза подошли к захваченному чернью Бёблингену. Трухзес не был великим полководцем, зато был прекрасным политиком, поэтому он не стал с ходу набрасываться на противника, который обладал превосходством в артиллерии. Конечно рыцарская конница так или иначе смяла бы необученную чернь, пусть над ее муштрой и работал профессиональный ландскнехт - Бернгард Шенк. Но цена этой победы могла быть весьма высока и Трухзес, как он делал это всегда, предпочел выждать, чтобы сделать победу легкой.

Заключив с чернью временное перемирие, он встал неподалеку от стен Бёблингена, якобы для отдыха своих отрядов. Однако отдыхать фон Вальбург не спешил. Он засылал своих лазутчиков и в стан черни и к городским магнатам, которые золотом и обещаниями (на обещания фон Вальбург умел быть щедр) внесли если не прямую измену, то, по крайней мере сильный разброд в ряды восставших. План его был прост - подкупленный бюргеры должны были открыть отрядам Союза ворота Бёблингена, что сразу бы дало стратегическое преимущество, так как в городские стены упирался левый фланг черни. Вдобавок это дало бы возможность установить свои бомбарды на городских стенах и смолоть вилланов в муку, даже не вводя в бой основные силы.

Все шло согласно плану Трухзеса. Получив сведения, что к городу приближается отряд союзного черни герцога Ульриха Вюртембергского, Трухзес решил не медлить не секунды. И рано утром, в день святого Доминика, в его лагере загремели барабаны: рыцари и ландскнехты Швабского Союза, разорвав перемирие, пошли в бой.

Нет нужды говорить, что все шло точно по плану - Трухзес был Трухзесом! Несмотря на то, что чернь поначалу смогла дать некоторый отпор - горожане открыли ворота и фон Вальдбург приказал немедля открыть огонь с городских окраин. Крестьяне заколебались и тут же были атакованы отборными рыцарями. Сам главнокомандующий вел их в бой. Это его и сгубило.

День был дождлив, это был приятный майский дождь, теплый и не вызывающий желания укрыться в натопленном помещении, впрочем, у участников битвы вряд ли было время до подобных мыслей. Растоптав и порубив вилланов, ведомый Трухзесом отряд оказался на вершине одного из холмов, который обороняли восставшие. И вот тут в дело и вмешалось провидение.

Все находившиеся на холме вдруг, в один момент ослепли и оглохли - яркая вспышка и гром на мгновение лишили их зрения и слуха. Когда же они вновь смогли видеть - то вместо Георга Трухзеса фон Вальбурга их взорам предстали обугленные останки. Главнокомандующий был убит молнией! Самым же ужасным здесь стало то, что это случилось на высоком холме и его смерть не укрылась ни от одного из участников боя!