В тесном дворике при полицейском участке нас ожидало редкостное зрелище, что-то вроде небольшого импровизированного парада: глазам вдруг предстало два-три десятка патрульных машин, все с прожекторами и мигалками (никогда не видел подобного скопища, у меня аж голова закружилась от неожиданных впечатлений); некоторые из них с ключами в замках зажигания; плюс пара-тройка белоснежных мотоциклов.
Я все их неторопливо обошел, точно придирчивый покупатель, останавливаясь возле каждой, оценивающе, будто бы со знанием дела, похлопывая по капоту, по крыше, старательно обстукивая ботинком тугие, на совесть накачанные колеса. Что происходило здесь, во дворике, в момент выхлопа, почему в одном месте собралось столько служебных машин - оставалось лишь гадать.
Полицейской формой мы уже успели попользоваться (прошли своего рода инициацию). Теперь же ничто не мешало нам выбрать один из этих полицейских монстров, что нагоняли совсем недавно ужас на нарушителей порядка, и распоряжаться им как душе пожелается. Тем более, что все то время после выхлопа полицейские машины только и делали, что простаивали, поджидая нас; а вот сейчас разве что не подмигивали, уговаривая: выберите нас, добрые люди.
Следом за нами во дворик вышел закоренелый преступник Бьярне, и сразу сощурился, потому что солнце, от которого он успел отвыкнуть за несколько дней пребывания в карцере, ударило ему прямо в глаза. Я заметил, что, прикрывая глаза ладошкой, он украдкой то и дело поглядывает на Ням; наивно полагая, что никто этого не замечает, он внимательно рассматривал ее со всех сторон. И пока, видимо, так до конца и не решил, по душе она ему или нет: экзотическая она красавица или просто иноземное чудище в женском обличье.
Благодаря Бьярне, я и сам невольно стал рассматривать Ням в другом свете. За последние дни (а их было всего-то два) я достаточно к ней привык: ее лицо уже не казалось мне таким несносно плоским и круглым (а если и так, то что с того?) и ноги не выглядели столь короткими, как еще вчера. Я вдруг обратил внимание на то, что у Ням огромные, точно чайные блюдца, глаза и крохотный кукольный рот; приятный мелодичный голос, почти оперный. Мне вдруг подумалось, что пока я разыскиваю свою красавицу из глянцевого журнала, рискую тем временем упустить единственную, возможно, выжившую женщину на земле.
- Сказать по правде,- ответил друг, когда я поделился с ним своими мыслями,- я не считаю ее единственной выжившей женщиной.
Я поинтересовался, почему он так уверен в этом?
- А вспомни ворчливую старушку, что звонила в полицию,- ответил он.
Мой лучший друг в очередной раз оказался прав, надо отдать ему должное. Недавний звонок безвестной датской старушки в полицейский участок был наверняка не случаен (как и многое другое в этом мире), и нес в себе, по меньшей мере, два важных информативных потока.
В первом говорилось о том, что, кроме нас с другом и Ням (а теперь еще и Бьярне), есть и другие выжившие люди, и что даже преклонный возраст не является помехой выживанию (это непременно надо будет взять на заметку). Следующий поток тонко, но настойчиво подсказывал, что если удалось выжить какой-то зловредной старушке (не самому лучшему, скажем, образчику человечества и женского пола), то что мешает нам рано или поздно столкнуться лицом к лицу с многочисленными представительницами того же пола, но только с виду будто сошедшими с обложек модных журналов. В моей голове сразу же закружились живые фантазии в духе полотен Энгра, и пусть бросит в меня камень тот, кому никогда не мечталось о гареме.
- На вашем месте я бы выбрал эту машину, причем не колеблясь,- прервал мои мысли Бьярне; он остановился рядом с новеньким мерседесом модели Спринтер,- вполне надежный и вместительный фургон, подойдет для любых целей. Единственный его недостаток: жрет горючее тоннами, но вам-то что до того - все здесь теперь, в том числе и горючее, ваше.
Мне, вольному анархисту по убеждениям и активному поборнику свободомыслия, внушали отвращениевсе без исключения полицейские машины. Но именно эта модель раздражала больше остальных, хотя бы одним уже своим мрачным, темно-синим окрасом; как раз в таких фургонах специализированные полицейские силы доставлялись к местам проведения демонстраций. Для подавления крупных демонстраций или народных волнений пригонялись десятки автобусов того же цвета, битком набитые полицаями, собранными по крупицам со всего королевства.
- Не стоит забивать голову ненужными сентиментами,- посоветовал друг, прекрасно понимая мое настроение,- это всего лишь тупая машина, бездушная груда железа. Пусть теперь послужит нам не хуже, чем служила в свое время им.
Ням осторожно обошла машину, без заметной, впрочем, боязни, но все же поглядывая на нее с некоторой опаской, сравнивая, вероятно, ее размеры со своими; вслух же заметила, что трудно ей будет такую вести: слишком уж она велика.
- Трудно будет только первые пару километров,- ответил Бьярне, пряча в глазах хитринку,- дальше она пойдет сама.- Незатейливая шутка неожиданно приглянулась Ням, она подхихикнула ему.- Я бы и сам с легкостью отвез вас в Копенгаген,- сказал он,- но остались у меня здесь кое-какие важные дела,- и он кивнул в сторону здания арестхуса.
- Только не ступай больше на преступный путь,- крикнул я ему в удаляющуюся спину.
- Боюсь даже представить,- сказал друг,- что здесь в скором времени может произойти. Похоже, он в том же настроении, в каком и мы были всего несколько часов назад. Выходит, что любой человек, вдруг получивший свободу, предсказуем так же, как и подопытная мышь. В первую очередь он сводит счеты со всем, что обидело его в прошлой жизни. Мы с системой, он с отдельными кирпичиками этой системы. Полагаешь, он все-таки спалит нашу крошечную датскую Бастилию?
- Более, чем уверен в том,- ответил я,- два дня без еды и воды, да еще и по уши в собственном дерьме. Если он этого не совершит, обещаю, что потеряю всякое к нему уважение.
Ням, как выяснилось, обладала многими талантами, о большинстве из которых до последних пор сама не догадывалась. Вождение давалось ей так же легко, как и уборка, как и готовка; она даже Бьярне треснула по спине с таким умением, точно занималась этим половину своей жизни. Мне кажется, посади мы Ням в самолет, она бы с легкостью и его подняла в воздух. Я уже начал гордиться тем, что вернул ее к жизни.
Едва мы выехали за пределы тюрьмы, как мой друг тяжело вздохнул и устало откинулся вместе с сиденьем назад;, вытянув ноги во всю длину, он пристроил их на передней панели машины. Правая его туфля в отличие от левой выглядела несчастной, вконец разбитой, ведь он выбил ею только за это утро, по меньшей мере, сотню дверей.
- Необходимо будет посетить какой-нибудь обувной бутик,- сказал он,- да и переодеться тоже бы не помешало. Я провел в этой дурацкой форме целый час, и у меня от нее уже чешется все тело. И голод подкрадывается, хочется что-нибудь съесть. Вся энергия, которую я получил от яичницы, приготовленной нашей Ням, ушла на поиски моего исчезнувшего приятеля.