Буслаева К.Н : другие произведения.

Первокурсница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   ПЕРВОКУРСНИЦА
  
   Повесть
  
  
  
  
   В нескольких метрах от балкона фасад огромного жилого дома поворачивал, выступал вперед, а затем снова поворачивал и, как ни в чем не бывало, продолжал двигаться в прежнем направлении. С обеих сторон получившегося выступа располагались широкие трехстворчатые окна, такие же, как во всем шлакобетонном доме постройки начала тридцатых годов. Благодаря этим окнам выступ фасада напоминал пять огромных ажурных фонарей, поставленных друг на друга. Фонарь на четвертом этаже был когда-то одной из двух комнат, которые занимала дружная маленькая семья. Там до войны жила легкомысленная школьница Лера, надежно защищенная от всех жизненных невзгод папой и мамой. Теперь в этих комнатах жили какие-то посторонние люди, ее папа еще не вернулся с войны, а мама умерла в эвакуации. Сама она только что окончила школу в маленьком северном городке Недрограде, где после маминой смерти ее приютила мамина сестра. Она вернулась в Ленинград по вызову ЛИИСа, института, в который собиралась сдавать вступительные экзамены. Незадолго до нее уже вернулись из эвакуации некоторые ее родные, но и их жилье было занято чужими людьми, а сами они проживали по новым, незнакомым ей адресам. Поэтому на первую ночь в Ленинграде ее приютила семья довоенной школьной подруги Муси Ивановой. В комнатах, где жили Ивановы, было тесно, в городе стояла жара, и Мусина мама устроила ей постель на балконе.
   За завтраком Лера щедро поделилась с хозяевами тем, что тетя дала ей в дорогу: хлебом и вкусной соленой рыбой. Испеченного тетей печенья у нее уже не было, им она угостила попутчиков по общему вагону поезда. После завтрака они с Мусей вместе вышли из дома. На Мусе был надет синий шерстяной костюм с длинными рукавами, заканчивавшимися снизу широкими раструбами - мода, еще не дошедшая до Недрограда. Вместе они дошли до здания института на набережной Мойки. Потом Муся ушла, и началась самостоятельная Лерина жизнь в Ленинграде.
   Получив в канцелярии направление в общежитие, Лера села на Невском в трамвай четвертого маршрута и поехала на Васильевский остров. В общежитии ей предстояло пожить совсем недолго, пока не демобилизуется папа и не займется освобождением их комнат. Он так и писал ей в Недроград: ?Поступай в институт и устраивайся в общежитие?.
   Вместе с комендантом Лера поднялась на 3-й этаж и сразу же, едва успев перешагнуть порог 345-й комнаты, убедилась в правильности утверждения, что мир тесен. С возгласом: ?Лера!? навстречу ей поднялась сидевшая на одной из кроватей девушка.
   - Я Капа, - сказала девушка. - Разве ты меня не узнаешь?
   Капа окончила школу в Недрограде за два года до Леры. В прошлом году ее отчислили со второго курса какого-то ленинградского института, а теперь приняли в ЛИИС, тоже на второй курс, но с двумя хвостами, математикой и чем-то еще.
   Общежитие пустовало. Институт еще не вернулся из Тбилиси, из эвакуации, а абитуриенты еще не съехались, потому что до вступительных экзаменов оставалась целая неделя. В огромном здании было тихо и неуютно. Ждать писем пока еще не приходилось. Днем девушки пытались готовиться к экзаменам и ездили гулять в центр города, а вечерами пели дуэтом песни и разговаривали про Недроград. Капа знала не только всех учителей, но и Лериных подруг и поклонников.
   В один из вечеров то ли к Лере, то ли к Капе пришла неожиданная гостья, Галочка Селицкая, каким-то окольным путем узнавшая их адрес. В Недрограде Галочка жила рядом с Лерой, в квартире напротив, и работала вместе с Лериной тетей Лизочкой в бухгалтерии. Тетя предупреждала Леру, что она девочка хитрая и нехорошая, что дружить с ней не следует. Но в Недрограде они и не думали дружить. Подругами Леры были одноклассницы, а Галочка дружила с Лериной ?врагиней? и соперницей Валей Агаповой. Было подозрение, что именно Галочка, незадолго до отъезда их обеих в Ленинград, написала на дверях квартиры Лерино имя рядом с нецензурными словами. Но, как сказала тетя, ?Не пойман - не вор?. Сейчас же скучавшие девушки неожиданной гостье обрадовались. Она заночевала у них, а через пару дней приехала снова и привезла патефон и пластинки.
   - У меня не какие-то там ?Саши? и ?Андрюши!? - сказала она гордо.
   И точно, ни ?Саши?, ни ?Андрюши? среди ее пластинок не было, но были и ?Утомленное солнце?, и ?Он уехал!?, и другие шедевры из довоенного обменного фонда. Привезла Галочка и письмо от Вали Агаповой, которое успела получить с оказией, и в котором Валя на чем свет стои т честила и разоблачала Леру, хоть и покинувшую Недроград, но все еще ненавистную. Не без удовольствия произнеся вслух все Валины ?крысы? и ?кривляки?, Галочка сообщила, что на письмо уже ответила, разъяснила Вале, как та ошибается, и даже передала от Леры привет.
   - Вот увидите, девочки, - говорила она, - Валя очень хорошая, и когда-нибудь вы с нею подружитесь. А виноват во всем Васька.
   - И на дверях писал Васька? - поинтересовалась Капа, которая была уже в курсе скандального происшествия.
   На этот вопрос гостья отвечать не стала, а стала жаловаться на мачеху: та хоть и впустила падчерицу в квартиру, но собирается с ней судиться и по суду выгнать на улицу.
   Вскоре в 345-й ненадолго поселилась пятикурсница Тамара. Ее муж должен был вскоре вернуться из отпуска, начать преподавание в военно-морском училище и получить комнату. Тамара однажды и преподала Лере урок на тему ?кто есть кто?. Леру удивила масса рядовых матросов, появившихся однажды на Невском и у них на Васильевском острове.
   - Они же не матросы, а студенты! - с энтузиазмом вразумляла ее Тамара. - Такие же студенты, какой будешь ты! Ты посмотри: у них на ленточках написано название училища. На погонах у них якоря. А нашивки на рукавах показывают, на каком они курсе. Когда они заканчивают пятый курс, они сразу же становятся офицерами! Курсанты - это будущие офицеры!
   В одну из последних августовских ночей здание общежития загудело, а наутро его коридоры уже кишели красивыми брюнетами с усиками. Институт вернулся из эвакуации, привезя с собой массу жителей Кавказа, набранных там на все курсы, и особенно много на первый. Приехали и кавказские девушки, но их было мало, и они держались незаметно.
   Сразу же заработал радиоузел, и теперь каждый вечер общежитие танцевало. Каждый вечер танцевали и Лера с Капой. Едва до 345-й комнаты долетали первые звуки вальса, они, как однажды еще в Недрограде выразился Лерин дядя, ?подобно полковым коням, услышавшим звук трубы?, надевали туфли на каблуках и устремлялись в коридорную нишу недалеко от их комнаты.
  
   * * *
  
   Первый вступительный экзамен, письменную математику, Лера сдавала первого сентября. В победном сорок пятом году в Недрограде школу закончило всего шесть человек, шесть девушек, и четыре из них поступали в ЛИИС. Леру ни в медицинский, ни в педагогический институт не тянуло, а против юридического возражал папа. Оставался технический. Институт Инженеров Связи она предпочла другим из-за его звучного имени, а его проводной факультет потому, что в эвакуации успела немного поработать телефонисткой. Люба Любченко, Нина Семенова и Шура Алексеева поступали с ней за компанию. К первому сентября одноклассницы еще не приехали.
   Школьный курс математики Лера знала неплохо, однако теперь, сидя в огромном помещении, среди массы незнакомых абитуриентов, она волновалась. К тому же, она была несколько разочарована. Ей казалось, что преподаватели института сплошь седовласые, мудрые и благородные профессоры. Здесь же между столами ходила, в надежде уличить шпаргалочников, полная средних лет женщина по фамилии Чашкина. Громким и резким голосом она непрерывно подгоняла экзаменующихся и предостерегала потенциальных преступников.
   День Победы над Японией прошел незаметно, но экзамен по письменной литературе все же отложили. Вечером приехала Галочка с ночевкой и с новым набором пластинок. А назавтра, когда Лера вернулась, благополучно изложив свои, почерпнутые из учебника, мысли по поводу романа Горького ?Мать?, ее ждало неприятное сообщение: у Капы из чемодана, стоявшего под кроватью, пропали деньги. Не очень много, всего сто с чем-то рублей, но факт оставался фактом: из чемодана пропали деньги. Лера ломала голову: кто же мог это сделать? Тамара? Галочка? Кто-то чужой улучил момент и зашел в комнату? Было неприятно сознавать, что Капа могла заподозрить и ее, Леру. Почему-то ей все-таки казалось - Галочка.
   Галочка приехала за патефоном уже на следующий день. Она казалась смущенной, и вскоре выяснилось, почему.
   - Лера, - сказала она, - выручай. Ты же знаешь, я сужусь с мачехой из-за жилплощади. Мне нужно срочно отдать деньги адвокату. Буквально через две недели деньги у меня будут, но на эти две недели, пожалуйста, одолжи мне. Всего на две недели!
   Половину тех денег, что привезла с собой, Лера уже потратила. Однако завтра-послезавтра предстояло получить деньги по папиному аттестату. Она отдала Галочке все, что у нее было.
   - Большое спасибо, - говорила Галочка, направляясь к двери с патефоном и пластинками в руках. - Большое спасибо. Через две недели верну, ты не волнуйся.
   Лера и не волновалась.
   В последнее время она ежедневно заходила на почту, расположенную на первом этаже, под общежитием, и ежедневно, простояв десять-пятнадцать минут к окошечку ?до востребования?, отходила от него ни с чем. А пора было бы уже придти и письму от тети, и письму от папы, которое тетя должна была переслать из Недрограда. Но первым пришло письмо от еще одной маминой сестры, тети Катюши. После возвращения из эвакуации они с дочкой жили уже не на Петроградской стороне, а в поселке Стрелина. На ее имя был выслан Лерин багаж, и теперь тетя сообщала, что багаж пришел. Она предлагала приехать за квитанцией и, заодно, взять немного картошки, которую она успела вырастить летом.
   В Стрельну, за квитанцией и картошкой, Лера съездила одна, а за багажом на Московский вокзал они отправились вдвоем с Капой. На обратном пути в трамвае неожиданно послышался громкий возглас:
   - Товарищ Свистунова!
   Обернувшись, Лера увидела одного из тех, кого недавно расхваливала Тамара, матроса-студента. Виктор Рябинин учился с ней в Недрограде в девятом классе, а пока она училась в десятом, успел окончить в Ленинграде подготовительное морское училище и поступить в училище имени Дзержинского. В Дзержинку, как уважительно называли это училище девочки. Виктор проехал с ними до общежития, помог донести Лерин багаж, с часок посидел, блистая морским жаргоном, и сообщил, что завтра уезжает в отпуск. А вот после отпуска, ?если сможет?, явится на ее день рожденья. Лера пожалела, что еще не приехала Люба Любченко, поскольку в девятом классе, по словам Любы, у них с Виктором намечалась обоюдная симпатия.
   Люба и Шура прибыли на следующий день, причем Люба ?в командировку?. Благоразумные родители, работающие в сфере снабжения, решили: если она, с трудом получившая аттестат зрелости, все-таки сдаст экзамены, то съездит домой, отчитается за липовую командировку и прихватит продуктов. Пока же Любины мысли были заняты ?самой модной шляпой?, которая ей зачем-то срочно понадобилась. На поиски этой шляпы они с Шурой и отправились в первый же день на барахолку.
   Все экзамены Лера сдала на пятерки. Даже ей самой это показалось счастливой случайностью, потому что ни к одному из них она не готовилась. И Капа к ампутации своих хвостов тоже не готовилась. Так получалось. Днем время у них уходило куда-то сквозь пальцы, а вечером они шли на танцы. Капа иногда возвращалась в 345-ю через час-два, но Лера каждый раз оставалась в коридорной нише до самого конца, до прощального вальса. Она очень любила танцевать, и ей льстило внимание молодых людей. Особое впечатление Лера производила на кавказских мальчиков. Как-то случайно она услышала, что ее называют ?русской красавицей?.
   В первый же вечер ее пригласил на танго, и уже до конца не отходил от нее, третьекурсник с радиофакультета Лева, высокий, красивый, и, конечно же, с усиками. Проводив ее до 345-й комнаты, он предложил ей сходить с ним завтра в Мраморный. Лера была уже наслышана, что Мраморный зал Дворца культуры, который все фамильярно называли просто ?Мраморный?, считается в городе местом не совсем приличном. Поэтому она ответила:
   - Что вы, у меня послезавтра экзамен.
   Такого неуважения самоуверенный Лева ей не простил, на следующий вечер на нее даже не взглянул и не отходил от Лили Тумановой, эффектной темноволосой девушки, которая тоже сдавала вступительные экзамены. Такая ?тактика? отлично действует, но только если на девушку не обращают внимания другие кавалеры. Так что через пару дней коварный Лева снова пригласил ее на танго и сообщил:
   - А я выполнил свое обещание и на двенадцатое достал билеты на ?Лебединое озеро?.
   --Лева, вы, наверное, обещали это кому-то другому. Но все равно, спасибо. Только тринадцатого у меня экзамен.
   После этого разговора Лева вновь отравился приглашать Лилю Туманову. Это было забавным, и Лера с Капой, протанцевав вместе прощальный вальс и сбегав в умывалку, долго и от души смеялись, вспоминая и подробности вечера, и тактику коварного Левы, и что-то еще, казавшееся необыкновенно смешным.
   Накануне последнего экзамена приехала Галочка Селицкая в очень модном, очень красивом и, наверное, очень дорогом новом пальто. Свой долг она не привезла, зато привезла два билета на фильм ?Сестра его дворецкого?. На один из этих билетов она и приглашала сходить вместе с ней Леру или Капу. Те долго уступали это удовольствие одна другой, наконец, Капа все-таки поехала. А Лера открыла, было, учебник, но лишь из коридора донеслись звуки радиолы, закрыла его и, полетела на танцы. И снова от нее не отходил коварный Лева, на этот раз применяя тактику против Лили Тумановой. Но и Лиля не стояла у стенки, и Лиле эта тактика большого урона не нанесла.
   Лева, между тем, сообщил:
   - Билеты на ?Лебединое озеро? я продал, и даже на этом заработал.
   Потом, когда они сидели в коридоре на подоконнике открытого в теплую ночь окна, Лева гордо говорил:
   - Я черкес и человек с темпераментом!
   А Капа, вернувшись из кино, рассказала, как долго и горько плакала Галочка, объясняя, что сейчас отдать долг никак не может, а сможет потом, по частям. Лера огорчилась. На эти деньги она собиралась починить туфли, от которых все время норовила оторваться подошва, и купить на барахолке галоши. Там, как говорили, можно было купить и совсем новые. Капа сказала:
   - У меня сложилось впечатление, что она и никогда не отдаст эти деньги.
   - У меня тоже. Главное, тетя еще когда говорила мне, что она девочка хитрая и нехорошая. А я, как дура....
   - Ну да, как дура, - подтвердила Капа.
   Тут они посмотрели друг на друга - и рассмеялись. И опять долго смеялись и не могли успокоиться.
   Повод посмеяться нашелся и на следующий день, только они не сразу это поняли. Из шкафа пропало лучшее платье Капы, новое, прекрасно сшитое из прекрасного сукна, с замысловатой вышивкой. И еще Лерины юбка и блузка, тоже неплохие, но не идущие ни в какое сравнение с Капиным шедевром индпошива. Огорченные девушки, Лера, Капа, Тамара и новая соседка Женечка, проверили свои тумбочки и чемоданы. Все было на месте. На своем месте в Капиной тумбочке лежали ее деньги. И снова все ломали голову: кто? А Леру мучила нелепая мысль: этот ?кто? - Женечкин знакомый Сергей, блестящий кавказский красавец, носивший усики, хоть и был русским, и морскую фуражку, хоть и числился в их сухопутном институте. Но зачем ему, одетому с иголочки, Капино платье и, тем более, Лерина юбка? Сама мысль, что этим ?кто? мог оказаться Сергей, казалась верхом глупости. Она, эта мысль, была абсолютно немыслимой. Но она засела в Лериной голове и не хотела уходить. Перед сном, когда Тамара с Женечкой ушли умываться, Капа вдруг сказала:
   - Только, пожалуйста, никому не говори. У меня такое чувство, что это мог сделать Сергей.
   - Капа, это очень странно, но и мне так кажется. Но ты подумай: строил глазки тебе, строил глазки мне, а потом нас же и обокрал? Где же тут логика?
   Тут выяснилось, что Капа знает анекдот, который как раз и заканчивается вопросом: ?где же тут логика??. Когда вернулись умытые соседки, девушки хохотали. Как каждый вечер, они хохотали и не могли остановиться. Молодость не хотела страдать.
   - Ну что, девочки, успокоились? - спросила Женечка. - И правильно, не стоят вещи того, чтобы из-за них убиваться.
   Женечка, поселившаяся в 345-й позже всех, была необыкновенно милой. Такой милой, что никому и в голову не пришло бы назвать ее Женей, уже не говоря о Женьке или даже Евгении. Женечка. Она была и хорошенькой, и неглупой, и рассудительной, но, главное, она была милой. Доброй. Ласковой. Казалось, она не жалела тратить на других свое сердце. Лера и Капа дружно решили: им очень повезло, что Женечку поселили с ними. По возрасту она могла бы учиться на пятом курсе, но по каким-то причинам отстала и, как Капа, шла на второй. Теперь она подошла по очереди к их кроватям и, как маленьких, погладила по головам:
   - Спокойной ночи.
   Конечно, вещи не стоили того, чтобы из-за них убиваться. Но все же весь следующий день Капа грустила, а вечером даже ушла с танцев, пробыв там какие-то полчаса. Удивленная Лера ушла следом. Она пыталась развеселить подругу, но хохотушки Капы не было. На Капиной кровати лежала девушка с Капиным лицом и влажными от готовых пролиться слез глазами.
   - Скучно! - говорила эта другая Капа - Скучно и грустно. И еще грустнее, когда кругом веселятся. И все неискренне. Хохочут, но никому не весело. Вот и тебе тоже не весело....
   Капа была не права, но Лера с ней не спорила. Они выпили кипятка с размоченными черными сухарями, привезенными из Недрограда, причесались на ночь, сходили в умывалку. Тамары и Женечки дома не было. Спать не хотелось. В одной из комнат, недалеко от 345-й, пели слаженные мужские голоса.
  
   Дорогая моя столица,
   Золотая моя Москва.
  
   Выделялся густой красивый голос Жоры Хочинского. Жора учился на радиофакультете, уже на четвертом курсе. У него были огромные продолговатые сине-зеленые глазаи не было левой ноги. Когда в нише коридора танцевали, он приходил и стоял в углу, опираясь на костыль. Его удивительные глаза, не отрываясь, смотрели на Леру. Ей это льстило, но немного пугало.
   Песни сменяли одна другую, и под их звуки Лере мечталось о чем-то далеком, неопределенном, хорошем и грустном. Мечталось о настоящих друзьях. О чем-то еще. Может, о любви? Настоящей, сильной и взаимной, без тактик и борьбы самолюбий, без грубых слов и двусмысленных намеков. Думалось: а достойна ли она той любви, о которой мечтает? Способна ли она сама на большое настоящее чувство? Способна ли она не замечать тех поклонников, на которых не скупится судьба, и ждать того, кого полюбит?
  
   * * *
  
   Первый день занятий оказался точно таким, о каком Лера и мечтала издали. Она сидела в большой, амфитеатром, аудитории, заполненной студентами. Лекции, как и полагается, читали немолодые, благообразные мужчины-профессоры. Внимательно слушая и записывая в блокнот, она чувствовала себя взрослым, ответственным человеком. Она понимала, что будет нужно много и серьезно заниматься, и это нисколько ее не огорчило. После лекций она зашла в магазин на Невском и купила командирскую полевую сумку, но не кожаную, а брезентовую, со скромной кожаной отделкой. Наверное, такие дешевые сумки молодым лейтенантам выдавали в конце войны. В сумке очень удобно размещались пухлые блокноты, которых она накупила в том же магазине, и она удобно висела на плече.
   В их потоке вместе слушали лекции три группы. Их группа, 5-45, а также 6-45, состояли из одних девушек. А группа 4-45, наоборот, из одних молодых людей. Некоторые из них казались детьми, хилыми заморышами, низкорослыми, невзрачными, на которых было написано, что всю долгую войну они недоедали. Другие же, наоборот, казались людьми совсем взрослыми, умудренными жизнью. Это демобилизованные. Некоторые из них с трудом, хромая, передвигались на примитивных протезах, У двоих были заправлены под ремень пустые рукава гимнастерок. Кавказских красавцев в их потоке не было, те считали более достойным для себя учиться на радиотехническом факультете. В Лериной группе 5-45 тоже были две демобилизованные девушки. Красавица Рита Шапиро, с орденом Красной Звезды на лацкане элегантного синего пиджака, служила в войну телеграфисткой в штабе какой-то армии. А Зина Васильева, сержант зенитной артиллерии, в отличие от Риты, ходила на занятия в военной форме и жила в общежитии. Как член партии, она сразу же была назначена старостой группы и прилежно отмечала посещаемость занятий в толстом журнале.
   Институт размещался в дореволюционной гостинице, и входить в большинство аудиторий приходилось из узких темных коридоров. Часть аудиторий выходила окнами на маленький, перпендикулярный Мойке, переулок. Туда же выходил боковой фасад огромного, предвоенной постройки, здания Текстильного института. На перемене, облепив открытое окно, будущие связисты с энтузиазмом и радостью кричали в открытые окна соседей:
   - Тряпичники!
   - Столболазы! - тоже с энтузиазмом и радостью отвечали им соседи.
   Оба института были еще молоды, но традиции уже зародились и, как эстафета, передавались от поколения к поколению.
   На первой же неделе состоялся урок военного дела. Строгий майор Лысенко построил девушек в колонну по двое и по берегу Мойки повел колонну на Исаакиевскую площадь. Лера, на ногах которой были туфли на высоком каблуке, хотела, было, отпроситься.
   - Товарищ военрук! - начала она, но в ответ услышала суровую отповедь:
   - Меня еще никто не лишал воинского звания! Встаньте в строй!
   На Исаакиевской площади, вызывая улыбки у нечастых прохожих, девушки и продемонстрировали свою, не очень серьезную, строевую выучку. А на следующем занятии майор Лысенко довел до сведения первокурсниц, что военная кафедра намерена превратить их в офицеров запаса, для чего у них у всех необходимо воспитать ?непоколебимое стремление вступить в бой с противником и уничтожить его?. В трамвае, где девушки обсуждали это событие, стоя кружком на задней площадке вагона, какой-то незнакомый морячок, прежде чем выйти на остановке, подал, хоть и не испрошенный у него, зато душевный совет:
   - Девушки, учитесь ругаться!
   Они посмотрели друг на друга. Кто-то прыснул первым и вскоре уже хохотали все: и серьезная Валя Чибис, и Лера, и Лиля Туманова. Улыбалась даже староста группы Зина Васильева. Хохотали почти целую остановку, а потом Лера почему-то оглянулась. Со скамейки на их веселье смотрела женщина. Дама средних лет с серьезным лицом. Смотрела то ли удивленно, то ли укоризненно. Казалось, она не могла понять, как могут смеяться эти девушки здесь, в Ленинграде, сейчас, когда едва лишь закончилась война, когда у нее самой в блокаду... Леру что-то больно кольнуло.
   -- Девочки, перестаньте! -- сказала она.
   Вечером в 345-ю зашла Валя Чибис.
   - Лера, давай, будем заниматься вместе, -- предложила она.
   И пару раз они, действительно, позанимались вместе. Но, к сожалению, Лере не хватало Валиной серьезности и усидчивости.
   В конце сентября вошедших в вестибюль института встретило огромное красочное объявление: в ближайшую субботу в актовом зале состоится ?Вечер посвящения в студенты?. Объявление не позволяло себя не заметить, свисая с третьего этажа в пролет большой парадной лестницы и заканчиваясь чуть выше головы огромного скульптурного портрета товарища Сталина.
   К восьми часам вечера двухсветный белоголубой актовый зал, украшенный по второму этажу балкончиками, тоже белоголубыми, был уже ярко освещен. На сцене уже стояли и покрытый кумачом стол для президиума и кафедра. Вскоре на нее поднялся директор института и поздравил всех с началом нового учебного года - на этот раз в родном городе и в родном здании. И особо поздравил первокурсников с поступлением в этот замечательный институт. Сменивший директора серьезный мужчина в очках оказался деканом проводного факультета и потому, нахваливая институт в целом, особенно сердечно хвалил свой факультет. Было совершенно понятно: если бы в зале случайно оказался кто-нибудь, поступивший по ошибке в другое учебное заведение, то этот кто-нибудь должен был бы немедленно исправить свою ошибку и определиться на проводной факультет ЛИИСа. В самом крайнем случае - на радио факультет.
   Затем к кафедре подошел полноватый молодой человек, и по залу уважительно зашелестело: ?Ампер! Ампер!?
   - Это у него такое прозвище? - поинтересовалась Лера у сидящей на соседнем стуле старшекурсницы.
   - Не прозвище, а фамилия! - веско сказала та. - Борис Ампер, секретарь комсомольской организации.
   Комсомольский секретарь тоже похвалил оба факультета, пообещал в ближайшее время провести общее комсомольское собрание, а затем сказал:
   -- Я твердо уверен, что среди нас никогда больше не появится такой человек, как комсомолец Балетов.
   Это имя Борис Ампер произнес лишь единожды, но так внушительно, что стало ясно: хоть стены института и были уже очищены от этого ужасного человека, память о нем и его преступлениях будет жить в них еще долго. О самих же преступлениях секретарь промолчал. Они были как бы засекречены. И от этой секретности становилось хоть и интересно, но как-то неуютно.
   - Дорогие первокурсники! -- продолжил между тем Борис Ампер. -- Вы поступили в институт, который носит славное имя Михаила Александровича Бонч-бруевича. Кто из вас может что-нибудь о нем сказать?
   Оказалось, что никто и ничего сказать не может, в том числе и не первокурсники. Некоторые, наиболее активные студенты, тут же, бегом, бросились в библиотеку. Но ожидать их возвращения Борис Ампер не стал и разъяснил: это выдающийся ученый и первый радиофикатор Советского Союза.
   Затем дали концерт приглашенные артисты. Приятное оживление вызвал артист Юрий Толубеев, прочувствованно продекламировав, между прочим:
  
   Вкусный пар валит из миски,
   Когда варятся сосиски!
   Как пырнешь ей вилкой в бок,
   Так и брызнет жирный сок!
  
   Этим упоминанием о позабытой довоенной роскоши концерт завершился. Зрители расставили стулья вдоль стен зала, и, наконец-то, начались долгожданные танцы.
  
   * * *
  
  
   Однажды Капа предложила:
   - Давай, сходим все-таки к Галочке. Может, у нее появилась хотя бы часть денег.
   Галочка и ее мачеха жили тоже на Мойке, только далеко от их института, за Исаакиевской площадью и на другом берегу. Дверь квартиры открыла немолодая и полная, несмотря на недавнюю блокаду, женщина.
   - К Гале нельзя, - строго сказала Галочкина мачеха. - Галя спит.
   - Но мы...., - начала, было, объяснять Капа, однако слушать ее не стали.
   - Я же сказала - она спит. К тому же она нездорова, у нее температура.
   - Может, они потратили твои деньги вдвоем? - предположила Капа, выходя из темной парадной.
   Лера уже примирилась со своей потерей, но оказаться не принятыми было все же неприятно. Однако, к счастью, у нее еще оставались деньги на то, чтобы отметить предстоящий день рождения.
   Гостей ожидалось много. Лера пригласила и тетю Катюшу, и еще одну тетю, Дину, обеих с дочками, и, конечно, Капу, Тамару и Женечку. Были приглашены и два первокурсника-кавказца с радиофакультета, Алеша и Вова, чья 328-я комната находилась по коридору как раз напротив их 345-й. У Леры отношения с ними были несколько запутанными, но Капа с ними подружилась.
   Кудрявый красавец Алеша писал стихи, и товарищи называли его Пушкиным. Как-то во время танцев в коридорной нише он разговорился с Капой и был приглашен на следующий вечер в 345-ю почитать свои произведения. Стихи Лере не понравились, но Капа нашла отдельные места очень удачными. На следующий день Алеша и Вова, уже по собственной инициативе, явились в гости, прихватив с собой патефон, и в 345-й комнате знаменитый, хоть и запрещенный, Петр Лещенко лихо пел о том, как молодой Ахмет продал за ?большую монету? свою любимую жену Тамару. В конце вечера, когда все расходились, Алеша улучил удобный момент, взял Леру за руку и самоуверенно спросил:
   -- Лера, вы согласны со мной дружить? Да или нет?
   -- Почему же сразу дружить, я вас совсем не знаю.
   -- Да или нет? --повторил он настойчиво.
   Она с силой выдернула руку.
   -- Нет. И вообще вам пора уходить.
   - Тогда слушайте. Со мной поспорил один друг. Первое: я должен был познакомиться с вашей комнатой. Это я выиграл. Второе: я должен был подружиться с вами. Это я, пока что, проиграл.
   А на следующий день в 345-ю пришел Вова и вежливо обратился к Капе и Женечке:
   - Девушки, вы позволите мне пригласить Леру в кино? У меня есть билеты на ?Сестру его дворецкого?.
   И Капа и Женечка, почему-то не удивившись, благосклонно кивнули головами. Лера удивилась, но, посмотрев на Женечку, подумала: может, в Тбилиси так принято? Приглашение в такой форме приобретало какой-то уж очень солидный и благопристойный вид. К тому же, она еще не смотрела модный фильм. Они отправились на Седьмую линию, в кинотеатр ?Форум?. На обратном пути Вова сказал:
   - Лера, вы очень похожи на мою маму. Я смотрю на вас и удивляюсь.
   - Вова, я слушаю вас и тоже удивляюсь. Вы третий, кто в последнее время мне это говорит. Может, сейчас вы спросите меня, согласна ли я с вами дружить? Это не вы заключили пари с Алешей?
   Вова не был ни таким красивым, ни таким самоуверенным, как Алеша. Он смутился. И признался, что пари, действительно, было заключено. Но он об этом сожалеет и даже просит прощения.
   Что соседей следует пригласить, решили Капа и Женечка. Во-первых, оба они друзья всей комнаты. А во-вторых, на их электроплитке будет вариться свекла для винегрета. Сами они, правда, вначале прийти отказались, но Женечка им объяснила: если приглашают соседи, то отказываться невежливо
   Все покупки, были сделаны накануне. Самой замечательной из них явился белый батон, точно такой же, как тот, что до войны покупался за один рубль сорок пять копеек. С самого начала войны Лера не ела настоящего белого хлеба и потому, увидев батон на Андреевском рынке, даже не задумалась о том, сколько он стоит. На батоне ее деньги закончились.
   В день торжества девушки очень рационально расставили мебель. Стол с четырех сторон окружили четыре кровати, и в маленькой комнате не только всем хватало места за столом, но еще и оставалось небольшое пространство, где две или даже три пары могли потанцевать.
   Все гости пришли с подарками. Тетя Дина подарила чайную чашку, а тетя Катюша пакет картошки. Тамара и ее муж подарили розовую морскую раковину, Женечка книгу ?Трое в синих костюмах?, про демобилизованных английских военных, ставших студентами, а Капа толстую тетрадку в красивой обложке. Алеша с Вовой преподнесли по тортику из ?Особторга?. Тортики стоили очень дорого и были совсем маленькими, почти как довоенные пирожные. Однако каждый из них был упакован в высокую картонную коробку и перевязан шелковой тесемочкой.
   С некоторым опозданием появился Виктор Рябинин, с другом Борей, с желтыми якорями на погонах и с одинокой, желтой же, нашивкой на рукаве, обозначавшей его первый курс. Виктора так огорошило присутствие Тамариного мужа, которого он уже видел в училище, что он почти сразу же и удалился, утащив с собой и друга Борю. Лере, которая вышла проводить его в вестибюль, он сказал:
   - Ты только не думай, что я испугался старшего лейтенанта. Я думал, будут одни студенты. А тут тетушки, детсад.
   Ему не хотелось уходить, но вернуться было неловко, а потому он все говорил и говорил. Потом пообещал:
   -- Если нас не посадят на губу за опоздание из отпуска, мы придем поздравить тебя в воскресенье, со своей водкой.
   - Дети, -- презрительно отозвался первокурсник Алеша о первокурсниках Вите и Боре.
   В разгар праздника в общежитии выключили свет, и тут Алеша показал, на что способен поэт из Тбилиси. Он нашел какого-то неофициального электрика, были протянуты какие-то неофициальные провода, и веселье продолжилось. Все присутствующие дружно его похвалили, а он вместе с Лерой проводил ?тетушек и детсад? до трамвайной остановки.
   Наутро второкурсница Капа тоном старшей сестры заявила:
   - Ходи с ним, куда хочешь, но постарайся не влюбляться.
   Мудрая Женечка сказала то же. Лера и сама понимала, что Алеша человек не серьезный. Она не была даже уверена, что он снова не заключит с кем-нибудь пари. И еще она думала, как уронит ее в Алешиных глазах то, что к надвигающейся зиме у нее нет ни приличного пальто, ни обуви, ни даже шапки и перчаток. Что с этим делать, она не знала. Она надеялась, что вернется папа и как-нибудь этот вопрос решит.
   В тот же день Капе пришла посылка из Недрограда. Вытащив из ящика пакетики с продуктами, а также шелковый шарфик и красивую голубую курточку, она сказала:
   - Я вот думаю: дома собирают посылку, в чем-то себе отказывают, а потом эту посылку за два дня съедает вся комната.
   - Сейчас ?вся комната? - это мы с тобой, -- ответила несколько удивленная, и даже обиженная Лера. -- Женечка здесь почти не бывает. Но ты вспомни, сколько моих продуктов съела вся комната. И у меня, почти что всегда, были деньги, на которые тоже ела вся комната.
   - Лерчик, - спохватилась Капа. - Я же не тебя имела в виду. Я вообще.
   И уговорила Леру выпить чаю с полученным домашним печеньем. У той не хватило характера отказаться, но сдобное рассыпчатое лакомство удовольствия не доставило.
  
   * * *
  
  
   Вскоре Лера получила местное письмо. Незнакомая женщина приглашала заехать к ней в Басков переулок и взять посылку от папы. Вечером они с Капой поехали. В комнате, показавшейся несколько угрюмой из-за загромождавшей ее мебели, сидели за столом и пили, то ли чай, то ли водку, две женщины и два офицера. Женщины выглядели моложе Лериной мамы, но при этом были чем-то разительно непохожи на маму, на маминых сестер и на довоенных знакомых. Интуитивно девушка восприняла их как ?неподходящее знакомство?.
   Их с Капой усадили за стол, налили чай, предложили бутерброды. Из разговора Лера поняла: офицеры только что из Германии, и именно они привезли папину посылку. Она спросила:
   - Вы служите вместе с папой? Как у него дела? Он так долго не пишет, я волнуюсь.
   После небольшой заминки кто-то спросил:
   - А разве вы ничего не знаете?
   И ей рассказали: папа попал в аварию. Он ехал на мотоцикле и столкнулся с большим армейским грузовиком. Его отвезли в госпиталь, и жив ли он теперь - неизвестно. А один из офицеров добавил, что за этот случай кто-то из больших начальников получил выговор. Лере показалось, что он добавил это с усмешкой. И ей вообще показалось, что о несчастии с ее папой говорят как-то уж очень легко. Впрочем, так же легко они вспоминали и о других несчастиях там, на фронте.
   Вскоре, взяв посылку, девушки ушли. Уже спускаясь по узкой черной лестнице дома дореволюционной постройки, Капа сказала:
   -Лерчик, ты готовься к худшему.
   В объемистой посылке оказались ?трофеи? - широковатое для Леры, но добротное зимнее пальто, пара платьев и комплект постельного белья.
   На следующий день пришел денежный перевод, но не от папы, а из полевой почты. И пришло письмо от тети. Письмо ни о чем не говорило прямо. Оно подготавливало. Лера все понимала, и не хотела понимать. Хотела надеяться. Сидела на своей кровати в 345-й комнате и плакала. Капы и Женечки не было, они пили чай у соседей. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошел Алеша.
   - Лера, - сказал он, - не нужно расстраиваться раньше времени. Может, еще все благополучно.
   Он сел рядом, и Лера не поняла, как же это случилось, что они поцеловались.
   - Вот мы с тобой и подружились, - с удовлетворением сказал Алеша.
   - И ты выиграл новое пари? - улыбнулась она сквозь слезы.
   - Нет, я не выиграл пари. Мы не заключали пари.
   Уже назавтра, едва из коридора донеслись звуки радиолы, Алеша зашел в 345-ю:
   - Идем, Лера, потанцуем.
   Может, впервые в жизни ей не хотелось танцевать.
   Они стояли у окна, когда подошел откуда-то сбоку и пригласил ее Цезик Понятовский, известный всему институту третьекурсник с радио факультета. Тбилисец Цезик имел славянскую внешность, одевался с иголочки и не носил усиков. Лера привыкла еще в Недрограде: если ее хотели пригласить два кавалера, они старались один другого опередить. Но Алеша поступил по-другому: не трогаясь с места, он несколько минут пристально смотрел, как она танцует, потом ушел. И она тоже почти сразу ушла. Прилегла на свою кровать и снова стала нелогично думать об одном и том же: может, все еще и обойдется? Капа занималась английским, Женечка читала книгу. И тут, громче, чем требовалось, постучали в дверь.
   -- Лера, можно тебя на минутку? - спросил Алеша, и, когда она вышла в коридор, добавил: - Зайди в нашу комнату.
   В комнате, где никого больше не было, он запер дверь на ключ.
   - Отопри дверь.
   - Нет. Ты еще пожалеешь, что так сделала! У нас, если девушка приходит куда-нибудь с другом, она на других не смотрит!
   Но в дверь сразу же постучали: Капа и Женечка почувствовали недоброе.
   Леру била истерика, а Женечка, сидя рядом с ней, гладила ее плечи и говорила:
   - Это тебе наука. Кавказцы не уважают русских женщин. Нужно много выдержки и умения себя поставить, чтобы они стали уважать русскую женщину. Это русским парням можно кружить голову, а с ними, видишь, что получается!
   Еще через день пришло ценное письмо. В нем тетя пересылала пришедшее в Недроград извещение о папиной смерти. ?Похоронку?. Лера держала в руках маленький, в половину тетрадочного листа, клочок дешевой бумаги, читала и перечитывала скупой текст. Читала тетино письмо: ?Ты должна вести себя так, как хотели твои покойные родители?. И в Лериной голове стучало: ?Покойные родители. Покойные родители?. Подошла Женечка, села рядом, прижала девушку к себе.
   - Поплачь, - сказала она. - Теперь поплачь.
   Женечка сделала то, что было нужно. И хоть Лера понимала, что сделала она это формально, все равно, через Женечкино плечо в нее потекла энергия разделенного с нею горя, доброты, поддержки. Ей хотелось, чтобы Женечка сидела с нею долго-долго, но та вскоре заторопилась по своим делам и ушла. Капа куда-то запропастилась сразу после лекций, и Лера сидела одна со своим горем. Беда случилась давно, еще в последний день июля. А в Недроград извещение пришло вскоре после ее отъезда. Ей не стали сообщать, пока она не сдаст экзамены. Может, это было правильно. Может, она и на самом деле не стала бы поступать в институт. Но теперь, думала она, само собой разумеется, она будет учиться. ?Как хотели покойные родители?. Снова и снова она думала: а что делала она в тот момент, когда умирал папа? Наверное, крутилась на танцплощадке...
   В дверь постучали, и, как всегда, не дожидаясь слова ?войдите?, вошел Алеша.
   - Лера, - сказал он, - я все знаю. Я на тебя обиделся, но давай забудем.
   Он, как Женечка, сел рядом и, как Женечка, ее обнял. И на мгновение ей показалось, что и через его плечо, как через Женечкино, струятся в нее доброта и поддержка. Но меньше всего красивый кавказский мальчик Алеша хотел ее поддержать. Он сказал:
   - Мы будем с тобой дружить, только по-нашему, по-кавказски. Ты не думай, я тебя люблю, никогда не обману и никогда не брошу. Ты будешь моей, а я буду твоим.
   - Уходи, Алеша, - сказала она. - Так, как ты хочешь, мы никогда дружить не будем.
   И тут, опять очень своевременно, вернулась Капа.
  
   * * *
  
   После того, как страшные опасения подтвердились, Лере стало неинтересно жить. Ей ни до чего не было дела, вокруг было пусто. Она аккуратно посещала занятия, прилежно записывала лекции, но как-то механически. Дома не занималась. Безо всякой радости она приняла приглашение и поехала к родным, которые жили теперь не на Староневском, а на Глазовой улице. Исполнялось одиннадцать лет двоюродной сестре Лялечке. Тетя, накрывая на стол, говорила:
   - Твоя мама и твой папа были честными и порядочными людьми. И ты должна быть такой же!
   Приученная уважать старших, Лера слушала молча.
   На этом дне рождения угощение было таким же скромным, как и на Лерином. Но тете Дине хотелось, чтобы хоть немного повеяло былым благополучием, и к чаю она испекла торт ?наполеон?. Торт вышел ненамного больше особторговского, но всем, и детям и взрослым, досталось по кусочку настоящего, как до войны, лакомства. Оно моментально растаяло во рту, оставив после себя память об испытанном наслаждении и надежду на будущее.
   На углу плохо освещенной Лиговской улицы, на трамвайной остановке, стоял молоденький и не совсем трезвый офицерик. Увидев Леру в роскошном Капином голубом берете с помпоном, он ринулся навстречу:
   - Поедемте, - сказал он. - Поедемте к моим друзьям, я представлю вас, как старую знакомую.
   Потом внимательно посмотрел на испуганную девушку и отошел. Появились белый и синий сигнальные огоньки, подошел трамвай четвертого маршрута, и Лера покинула опасный перекресток. Она остановилась на открытой площадке прицепного вагона. Стоя у невысокого ажурного ограждения дверного пролета, она как бы шла по Невскому, по мосту через Неву, по Васильевскому острову. Вдыхала влажный ночной воздух и не ощущала обычного удовольствия.
   В 345-й Капа ей сообщила, что приходил Алеша.
   - Ставит крест на вашей дружбе, раз ты уехала на целый вечер и его не предупредила.
   И прочла новое Алешино стихотворение, начинавшееся словами: ?Ленинград, будь ты проклят!? Капа теперь сделалась не только почитательницей его таланта, но и большим другом. Леру же Алеша демонстративно ?не видел?. Ее эта тактика не задевала.
   - Знаешь, Лерчик, по-моему, у него никакая не тактика, по-моему, он переживает, -- сказала Капа.
   Лера в это не верила, но ей было все равно.
   Однажды, возвращаясь из института пешком, она увидела около университета объявление: через полчаса начиналась лекция ?Сон и сновидения?. Она зашла, купила билет и прослушала материалистическое объяснение вещих снов. Впрочем, она никогда и не верила в вещие сны. Еще до войны школа воспитала ее убежденной безбожницей. Продолжая свой путь пешком, она думала: вот, она узнала кусочек чего-то для себя нового. Ну, и что? Разве это убрало пустоту вокруг?
   В 345-й горевала Капа. Пока все были на занятиях, арестовали Женечку, и та отправилась в тюрьму в новой Капиной курточке.
   -- Неужели нельзя было отправиться в тюрьму в чем-то своем? -- сетовала Капа.
   Девушки вспомнили, что уже несколько дней не видели Жениного знакомого Сергея. Предполагать и обсуждать вслух, за что же могли арестовать их соседку и ее друга, они не стали. В конце концов, ?у нас зря не сажают?.
   Постучали в дверь, и зашел Алеша. В 328-ю комнату кто-то принес радиоприемник, комната слушает передачу из-за границы и приглашает послушать Капу. Он выразительно посмотрел на Леру и повторил: комната приглашает Капу. И та, несколько смущенно оглянувшись на подругу, отправилась в гости. Леру кольнуло. Не Алешина демонстрация, но Капина ему помощь. Сама она никогда не стала бы помогать тем, кто хотел обидеть ее подругу. А Капа помогала. Лера вздохнула, и раскрыла лекции по физике. Но прочитанное не доходило до сознания. Она подумала, что Капа не первая подруга, так с нею поступавшая. Она быстро привязывалась к подругам и воспринимала их как бы сестрами. Может, потому, что у нее никогда не было ни сестер, ни братьев. Однако, привязанность эта чаще всего оказывалась односторонней. Она вздохнула снова и отправилась в коридорную нишу, где еще не закончились танцы.
   Первым, кого она там увидела, был Лева. Совершенно великолепный Лева, в морской форме с расклешенными брюками и синим, в полоску, воротником. Он перешел из ЛИИСа в Мореходку. Многие кавказские молодые люди переходили в другие институты. Везде был недобор, и, устроившись в общежитии, можно было, не спеша, устраивать судьбу по своему вкусу.
   - Лерочка, как приятно снова вас увидеть! - сказал он так, словно они не виделись не две недели, а две пятилетки - Я много о вас думал, поверьте! Я вел себя неправильно. Я нарочно делал вид, будто вас не замечаю, и смотрел, как вы будете реагировать. А вы не реагировали. Или делали вид, что не реагируете на мои действия.
   - На вашу тактику?
   - Ну да, тактику. Девушек задевает, когда им то оказывают внимание, то как будто их не видят. Но я-то вас все время отлично видел. Не верите? Помните, вы уронили платок, а Цезик сначала на него наступил, а потом поднял и преподнес вам? Было так?
   - А зачем вы об этом рассказываете?
   - Как зачем? Вы должны понять, что я раскаиваюсь. Я признаю, что моя тактика не удалась. И вообще мне необходимо с вами поговорить. Можно, я вас провожу?
   Лера заметила, как, на ходу, ее кавалер внимательно посмотрел в ту сторону, где другой кавалер провожал после танца Лилю Туманову. Она подумала, что Лиля, наверное, очень хорошая девочка, и жаль, что они не дружат.
   Они остановились недалеко от 345-й комнаты, там, где к коридору подходила широкая, главная в здании, лестница, и где коридор поворачивал, образуя квадратный холл.
   - Лерочка, всего пять минут. Я должен вам объяснить. Сначала я заметил вас потому, что вы очень похожи на мою маму. А потом понял, что вы необыкновенная девушка. И вы должны сказать мне, да или нет.
   Пока Лева пространно, хоть и не очень внятно объяснял про свои чувства, из 328-й вышла Капа и пошла домой, в 345-ю. Куда-то прошел и вернулся назад Алеша. А Лева все говорил и говорил:
   - По тропинке, на которую не ступала нога человеческая, не пойдет никто. Но, стоит ступить на нее одному, как следом за ним пойдут тысячи. Вы понимаете, что я имею в виду? Я первый заметил вас и пригласил на танго, помните?
   - Я очень благодарна. Может, написать об этом благородном поступке в стенгазету?
   - Не нужно смеяться, я говорю серьезно. Я готов сделать для вас все, что угодно. Хотите, я сейчас спрыгну с третьего этажа или даже встану на колени? Да или нет?
   - Лева, мы разговариваем уже не пять минут, а час пять минут. Спокойной ночи.
   - Знайте, - назидательно сказал он на прощание, - в жизни все идет по синусоиде. Увидите, у вас будет то очень много поклонников, то не будет ни одного.
   Капа спросила:
   - Ну что, все выяснила?
   - Выяснила, что все они артисты. Как ты думаешь, может, он тоже заключил с кем-нибудь пари?
  
   * * *
  
  
   По почте пришло извещение: Лере предлагалось вернуть ошибочно полученные по папиному аттестату деньги. Большие деньги, которых у нее не только не было, но и не предвиделось. Она не понимала, почему же она должна их возвращать. Ведь она не знала, действительно не знала, что папы уже нет. Она отправилась повышать свой юридический кругозор в расположенную недалеко от общежития юридическую консультацию. В маленькой, но отдельной, кабинке сидела молодая, красивая, ярко накрашенная дама.
   - Конечно, - сказала дама, выслушав сбивчивый Лерин вопрос и внимательно ее разглядывая. - Конечно, деньги обязательно нужно вернуть. Их же перевели по ошибке, вы получили не принадлежавшие вам деньги.
   Ее холеная, с ярким маникюром, рука взяла бланк квитанции и проставила в нем сумму.
   -- Это заплатите в кассу.
   Просьба оказалась для Леры потрясающей неожиданностью. У нее не было ни одной копейки. Она покраснела так, что на глаза навернулись слезы. Так же внимательно глядя на нее, женщина молча разорвала бланк. Испытывая мучительный стыд, Лера покинула юридическую консультацию.
   Однако с долгом все вскоре уладилось. Ценным письмом пришла папина сберкнижка с очень скромной суммой его накоплений. Все же этого хватило, чтобы вернуть государству долг, заплатить символические сто рублей за обучение в институте и купить зимнюю обувь.
   На барахолке она почти сразу увидела бурки. Черные бурочки. Абсолютно новые, аккуратные, на небольшом каблучке.
   - Смотри, - гордо говорил мастер. - Смотри, какие ладные. И на улицу пойдешь, и на работу, и на танцы.
   У Леры не хватало ста рублей, а торговаться она не умела.
   - А, бери! Больно уж они тебе подходят, как для тебя сшиты. Будешь еще меня вспоминать! Носи на здоровье!
   Когда, вместе с обновкой, она явилась в 345-ю комнату, там сидел Цезик Понятовский, развлекал девушек и ждал Леру.
   - Лера, - сказал он, - Капа утверждает, что вы любите оперу. Это правда?
   Немного поколебавшись, ибо не совсем была в этом уверена, она ответила:
   - Правда.
   - Тогда разрешите пригласить вас завтра в Кировский театр на ?Травиату?.
   Цезик разорился на билеты в ложу бенуара. Лера сидела в новом черном трофейном платье, которое было ей слегка узковато, и старалась держаться солидно. Но не получилось. В последней картине по ее щекам в три ручья покатились слезы, и она ничего не могла с этим поделать.
   - Как ?Травиата?, понравилось? - спросила Капа.
   - Просто замечательно.
   - А как Цезик? Тоже замечательно?
   - Ну, не замечательно... Надеюсь, что уж он-то ни с кем не заключал пари.
   С Цезиком Лера однажды решилась отправиться в Мраморный зал. Знаменитый зал неприятно поразил ее. Вместо зеркал и высоких, украшенных лепкой белых колонн, которые она себе представляла, она увидела огромное помещение с низким потолком и низкие, приземистые, в два обхвата, колонны. Коричневый мрамор, которым все в зале было облицовано, не создавал атмосферы праздничности, а, наоборот, выглядел буднично и убого. Так показалось разочарованной Лере. К тому же, танцевать весь вечер с одним Цезиком, хоть и был он облачен в отлично отутюженный костюм и отлично танцевал, было скучно. Вечер в Мраморном не шел ни в какое сравнение с вечерами в белоголубом зале института.
   В очередную субботу на институтском вечере Лева, как всегда теперь - неотразимый и в великолепных ?клешах?, не правах старого знакомого пригласил их с Капой в буфет. Там продавалось мороженое. Мороженое можно было купить в городе без карточек. Говорили, что оно изготовлено из какого-то искусственного молока, но все равно оно было вкусным. В соседнем с общежитием доме, в маленьком буфете, можно было купить и чашку искусственного кофе, и искусственное эскимо, на палочке, но без шоколада. Оно стоило четыре рубля, и однажды, со стипендии, девушки решили съесть его столько, сколько получится. В Леру тогда влезло шесть порций. На институтском вечере мороженое продавалось без палочек, на тарелочках. Бывшую гостиницу все еще не отапливали, и в единственном Лерином ?бальном? платье из черного креп-жоржета было скорее прохладно, чем тепло. Тем не менее, отказаться от мороженого обе они не смогли, и лишь начавшиеся вскоре танцы помогли им не замерзнуть окончательно.
   - Лера, - сказал Лева, - идем, я познакомлю тебя с моим другом Борисом. Ты увидишь, он замечательный человек. Между прочим, отличник.
   Замечательный человек и отличник, едва лишь Лева, познакомив их, отошел, тут же, заранее, попросил разрешения проводить Леру после вечера, а проводив, никак не мог остановиться и все говорил и говорил о себе самом:
   - Лева сообщил вам, что я отличник и вообще положительный человек. Это не совсем так. Да, я действительно отличник. Но, если бы вы только знали, сколько у меня недостатков! Причем я хочу, я очень хочу стать и в самом деле положительным. Но не получается. У меня совершенно нет силы воли. Ведь знаю, что раз в неделю необходимо написать маме письмо, она теперь одна. Но не пишу. Не получается. Пишу раз в месяц. А переводы получаю. Тоже раз в месяц. А мне самому следовало бы посылать ей переводы. Но не могу. У нас некоторые ребята ходят разгружать вагоны, а я не хочу.... Но это не главное. Хуже то, что я завидую своим друзьям. Леве, например. Он ко мне со всей душой, а я думаю, как несправедливо: у него и внешность, и форма ему идет, и море он любит, и в загранку будет ходить. И семья богаче моей. Другой на моем месте тоже пошел бы в Мореходку, а я не хочу. Я не люблю море. А Леве все-таки завидую. Но и это мелочь. Главное, я однажды предал друга.
   - Борис, - прервала его Лера. - А зачем вы рассказываете это именно мне?
   - Почему именно вам? Вы напоминаете мне мою первую и последнюю, мою единственную в жизни, любовь.
   - Это странно. Обычно я напоминаю всем маму.
   - А я не такой, как все. Нет, может быть, вы и похожи на мою маму, но напоминаете все-таки мою любовь. - И он вдохновенно продолжал:
   - Если бы вы знали, как я хочу стать другим! Но никто не хочет меня понять, никто не хочет мне помочь.
   Понемногу раздражаясь, Лера думала, что он похож на раскаявшегося Иудушку Головлева. Или на Арбенина из ?Маскарада?. Или на Александра из другой пьесы Лермонтова, название которой она забыла. И что слышать это не со сцены, а от обычного человека как-то противно. Хотелось сказать что-то резкое, вроде ?Я вам не батюшка?. Она сказала:
   - Мне пора.
   - Подождите, я должен вам сказать еще вот что: я в институте уже третий год и знаю всех студентов. Если вы захотите узнать что-нибудь о том молодом человеке, который вас заинтересует, спросите о нем у меня.
   Стараясь придать голосу насмешливую интонацию, Лера сказала ?спасибо? и ушла. Уже потом она подумала, что следовало бы ехидно спросить: ?Конечно, вам за это будет нужно заплатить?? Но она чаще всего не находила нужных слов своевременно.
   А в комнате Капа огорошила ее вопросом:
   - Ты что, сейчас целовалась?
   - С чего ты взяла? - от неожиданности даже не обидевшись, спросила Лера.
   Оказалась, что Капа зашла за чем-то в 328-ю, к своему доброму другу Алеше, и тот ей сообщил:
   - Видала, как в коридоре стоит ваша Лерочка и с кем-то целуется? Пойдешь в свою комнату, и по дороге посмотри!
   Та посмотрела и пришла в комнату, ни в чем не уверенная. Тут уж Лера обиделась:
   - Я советую тебе поближе познакомиться с Борисом, с которым я сейчас разговаривала. Он за всеми внимательно следит, все обо всех знает и дает желающим справки. Вам будет друг с другом интересно.
   - Лерчик, да ты не обижайся. Я же тебе нарочно рассказала, чтобы ты знала, чего ждать от Алеши.
   - А я этому Алеше, между прочим, ничего плохого не сделала.
   - Как же ты ничего не сделала? Ты же первая перестала с ним дружить, -- включилась в воспитательную работу новая соседка Люся. -- У них так не принято. Раньше на Кавказе за такие вещи могли зарезать. Так что будь готова и не к такому.
   Капа, заодно, повоспитывала ее и насчет Цезика. Цезик такой положительный, а она бывает к нему не внимательна. Вот и сегодня на вечере...
   Засыпая, расстроенная Лера думала об Алеше. Какое красивое и одухотворенное лицо у поэта Алеши, и вот, пожалуйста... Еще она думала: как неприятно видеть во всех людях только скрытых противников, играть все время в какие-то военные игры. Она этого не может. И не хочет.
   В воскресенье Лера пригласила в театр Лялечку. Она купила билеты заранее, заехала за сестренкой на Глазовую улицу и они отправились смотреть пьесу ?Русские люди?. И все было бы замечательно, если бы ее не огорчила билетерша, продемонстрировав полное к ней неуважение:
   - Девочки, - сказала им вредная старушка в конце антракта, когда они доедали свое эскимо - скорее доедайте, а то я сейчас закрою двери.
   Получалось, будто Лера не взрослая девушка-студентка, пригласившая в театр младшую сестренку, а такая же одиннадцатилетняя школьница, как Лялечка.
   Когда, вернувшись из театра на Глазовую улицу, они обедали, тетя Дина радостно сообщила:
   - В ?Особторге? подешевел сахар, как хорошо!
   - Ну и что, что подешевел? - откликнулся ее муж дядя Ваня. - Ты-то все равно его покупать не сможешь. Какая тебе разница?
   - Нет, все равно хорошо.
   Домой Лера вернулась в половине девятого. В 345-й вместе с Капой и Люсей сидели Люсин знакомый, курсант училища имени Фрунзе, и Цезик. У Цезика имелись билеты в кино, но идти было уже поздно. Обсудив спектакль, который Лера посмотрела днем, Цезик ненадолго вышел и вернулся с бутылкой вина. Ради такого случая состоятельная Люся поджарила яичницу. Как инициатор застолья Цезик произнес тост: за ЛИИС, за общежитие, за 345-ю комнату. Ответный тост произнес курсант: за то, чтобы присутствующие никогда в жизни не сели на мель. Улучшив таким образом настроение, вся компания направилась в коридор на танцы. Вальс Лера и Капа танцевали вдвоем, это был их коронный номер. Но лишь только они начали вращение на коридорном паркете, к Цезику подошел Алеша. Лера видела: Алеша говорил, а Цезик вежливо слушал. И только в самом конце вечера, проводив ее к 345-й, Цезик поведал: Алеша открывал ему глаза на Леру.
   - Вероятно, он говорил это назло. Он, вероятно, из тех людей, которые любят хвастать своими успехами. Главное, хорошо, что у вас не зашло далеко.
   - Цезик, ты прямо, как Капа. Та тоже все меня воспитывает. Разоблачает Алешу, а сама с ним дружит и слушает все гадости, которые тот про меня говорит. А потом передает мне. В конце концов, это мои дела.
   - Конечно, твои. И ты молодец, что правильно в нем разобралась.
  
   * * *
  
   Перед Ноябрьскими праздниками Леру снова пригласили в Басков переулок. На этот раз папин сослуживец говорил безо всяких недомолвок. После аварии папа прожил еще сорок минут. Он беспокоился о ней, о Лере. Она где-то читала, что родным всегда так говорят, даже если человек умер, не приходя в сознание. Так говорят потому, что родных это все-таки несколько утешает. Это правда. Лера пила чай, по ее щекам катились слезы, а сослуживец рассказывал: папу похоронили возле шоссе, на восьмом километре, справа, если ехать из немецкого городка, в котором они стояли. Поставили небольшой деревянный обелиск со звездочкой наверху. Положили сверху букетик цветов и дали залп из винтовок.
   - А это деньги вашего папы, - и сослуживец протянул Лере почтовый конверт. -- И еще: ваш папа успел сказать, что вам обязательно нужно учиться. Он не успел освободить вашу жилплощадь и беспокоился, сумеете ли вы сделать это сами.
   Лера дошла до Невского, дождалась ?четверки?. Она стояла на задней площадке прицепного вагона, смотрела на ленинградские улицы и видела шоссе, идущее от маленького немецкого городка, маленьких холмик с маленьким деревянным обелиском и звездочкой наверху, букетик ромашек. Почему-то именно ромашек. Она думала о судьбе, которую справедливо называют слепой. Папа дожил до Победы. Его не отправили на Дальний Восток. Он должен был вот-вот вернуться. И вдруг - глупая случайность, ставшая судьбой. Ему судьбой не вернуться с войны, а ей, его дочери, стать сиротой. На слове ?сирота? она улыбнулась. Какая же она сирота, взрослые люди не бывают сиротами. И все же... Папа перед смертью думал об их комнатах, занятых чужими людьми. И тетя все время пишет из Недрограда: нужно немедленно начинать хлопоты. Она и сама понимала, что нужно. Но как? Тетя писала, что нужно пойти в жакт, пойти к юристу, пойти в прокуратуру. И Лера решила, что пойдет всюду сразу же после праздников
   Недалеко от общежития Леру окликнули. Опираясь на костыли, ее догнал Жора Хочинский.
   - Вы не заметили, что мы ехали в одном вагоне и на одной площадке?
   - Извините меня, я задумалась.
   - У вас неприятности? Может, я смогу помочь?
   - Что вы, Жора, мне никто помочь не сможет.
   Утром, не дожидаясь ею же самой назначенного срока ?после праздников?, она пошла в юридическую консультацию. Случилось так, что с нею разговаривала та же красивая брюнетка с ярким маникюром, что и в первый раз. Она посоветовала то же, что и тетя: жакт, прокурор.
   - У вас погиб отец, и это упрощает дело. Может быть, прокурор поможет вам сам, до суда не дойдет.
   Смущаясь, Лера сказала:
   - Я уже однажды у вас была. Тогда я не заплатила вам за консультацию. Давайте, я заплачу сегодня и за тот раз.
   Так же внимательно, как тогда, посмотрев на нее, красивая дама сказала:
   - Этого не нужно.
   На следующий день, после лекций, Лера поехала в жакт. Возле окошечка сидела знакомая Лере еще по блокаде женщина со странной фамилией Овсянка, накрашенная и с шестимесячной завивкой.
   - Поздно, - сказала Овсянка. - Поздно. Вы с матерью уехали, а недавно пришло извещение, что ваш отец погиб. Комнаты заняты.
   - Так они же еще в прошлом году были заняты.
   - А теперь заняты по закону. Где вы сейчас живете?
   - В общежитии.
   - Вот и живите себе в общежитии. Приезжайте. Узнавайте. Сейчас ни одной свободной комнаты в жилмассиве нет, а когда освободится, мы вам предоставим.
   - Но мне же полагается не какая-нибудь комната, а моя!
   - Все, - сказала Овсянка. - Разговор окончен! - И она поставила перед своим окошечком табличку ?закрыто?.
   Лера поехала дальше, в глубь Выборгской стороны. Она нашла районную прокуратуру в красивом каменном особнячке, в углу знакомого с детства огромного парка. Приема в прокуратуре не было, но ей объяснили, когда прием бывает и когда нужно приехать, чтобы занять очередь.
   До дома она добралась поздно, голодная и усталая от блокадных воспоминаний, от разговора с Овсянкой, от долгого стояния на трамвайных остановках и в переполненных трамваях. У Капы еще не остыл кипяток. Лера выпила стакан кипятка с куском хлеба. Потом они прилегли рядом на Капину кровать.
   - Капик, если бы ты только знала, как я устала от самостоятельности. Как я боюсь этих предстоящих хлопот. Я же не умею. Я же никогда в жизни ничего сама не решала и не добивалась. Я же всегда была как бы за каменной стеной, за взрослыми. Даже в блокаду и в эвакуации. Даже в Недрограде.
   - Я тебя понимаю, - сказала подруга. - Понимаю, и только потому не ругаю за то, что ты бегаешь от Цезика.
   Тут в дверь постучали, и вошел, опираясь на костыли, Жора Хочинский. Девушки вежливо пригласили его садиться, сами тоже сели за стол. Но разговор не клеился. Жора сказал:
   - Лера, можно мне с тобой поговорить?
   Капа спросила:
   - Пять минут хватит? - и вышла из комнаты.
   Через десять минут, за которые Жора не сказал ничего, что требовало бы отсутствия посторонних, она вернулась и решительно заявила:
   - А теперь нам пора спать. Спокойной ночи.
   Они улеглись, и в темноте разговор продолжился.
   - Ты хоть понимаешь, что с Жорой нельзя кокетничать и крутить, как со здоровыми ребятами? Если, конечно, не рассчитываешь на что-то серьезное...
   - С чего ты взяла, что я с ним кокетничаю?
   Прежде чем заснуть, Капа подвела итог беседы:
   - Видно, никого, лучше Цезика, тебе не найти.
   - Тебе бы такого Цезика!
   По внешнему виду франта Цезика в нем никак нельзя было заподозрить человека хозяйственного. Тем не менее, это было так. Он взял шефство над 345-й комнатой. Он промазал замазкой стекла в окне, подогнал рассохшуюся раму, починил старую электроплитку и предпринял что-то еще. Он все время что-то улучшал и доделывал. И все это безо всяких просьб, по собственной инициативе. Он становился как бы комендантом 345-й и заходил в нее по своим комендантским делам в самое неожиданное время. И хоть был при этом сама вежливость и благовоспитанность, жительниц комнаты это стало немного утомлять. Он оказался слишком хорошим. Тем не менее, комната считала, что именно с ним Лере и следует дружить.
  
   * * *
  
   В институте праздничный вечер устроили шестого. Днем явился Цезик и сообщил, что приобрел два абонемента в школу бальных танцев, которая начнет работать в актовом зале сразу после праздников, и что один из этих абонементов он дарит Лере. Почти следом за ним явился Вова из 328-й и попросил Капу подшить что-то в выходном пиджаке. Та прилежно взялась за работу, а вскоре в комнате оказался и Алеша.
   -Ничего, - сказал он, ознакомившись с плодами Капиных стараний. - Ничего, но моя девушка сделала бы это лучше, у нее золотые ручки.
   После этого заявления поклонник золотых ручек удалился, но владелец улучшенного пиджака не уходил. Они с Цезиком заинтересованно и детально обсуждали предстоящий институтский шахматный турнир, международное положение и что-то еще. Деликатная Капа покорно слушала, иногда даже вставляла одно-два слова. Но Лерино терпение иссякло, она вышла из комнаты, и тут же в комнате снова оказался Алеша.
   - Чего это ваша Лерочка психует? - спросил он и сообщил: - Моя девушка лучше тысячи ваших Лерочек, вместе взятых! И красивее, и умнее.
   Наконец, иссякло терпение и у Капы
   - Ребята, - сказала она, - нам же нужно собираться на вечер!
   После торжественной части, когда Лера, Капа и Цезик сидели в буфете и заедали услышанные сведения о Великом Октябре мороженым, к ним подсел Алеша и сообщил новые сведения про свою девушку.
   - Так ты познакомь нас с ней, что же ты ее прячешь? - резонно спросил Цезик. - На каком она факультете?
   - Такие девушки в таких институтах, как этот, не учатся! -- отрезал Алеша и отправился смотреть концерт.
   Они последовали его примеру. Капа устроилась на одном из балкончиков, Лера и Цезик остались в партере. Неотступное присутствие Цезика в последнее время действовало на Леру угнетающе, но сказать ему об этом, и тем его обидеть, она не решалась. А он всю торжественную часть и весь концерт проявлял заботливость:
   - Лера, что с тобой, почему ты сегодня такая?
   Она предложила:
   - Пошли к Капе.
   Через дверь в стене они, как в ложу театра, вошли на балкончик. На всех четырех стульях и на перилах уже сидели студенты, но для Леры все же нашлось местечко на перилах за Капиным стулом. Цезику сидячего места не нашлось. Он вскоре вышел, но, спустя несколько минут, просунул в дверь голову и сказал:
   - Лера, выйди-ка на минутку!
   Она неохотно слезла с перил и вышла в коридор. Там, вместе с Цезиком, стоял Жора Хочинский. Но, оказалось, он присутствовал не сам по себе, а как адвокат Бориса.
   - Лера, - торжественно начал Цезик, - сейчас, при этом молодом человеке, ты должна прямо ответить на мой вопрос. За тобой ухаживают двое, я и Борис. И ты должна сейчас сказать, кому из нас двоих ты отдаешь предпочтение, мне или Борису.
   - Цезик, ты же не Ленский, а я не Ольга. Пойдемте смотреть концерт, сегодня как раз интересно.
    - Нет, - непреклонно произнес Цезик, - сначала ты ответь: я или Борис.
   Пытаясь быть дипломатом, Лера сказала:
   - Цезик, и ты, и Борис - хорошие люди. Но и с ним, и с тобой у меня могут быть только товарищеские отношения.
   - И с ним и со мной? Только товарищеские? - не поверил своим ушам Цезик. - Ты сказала: и с ним, и со мной?
   - Сказала...
   - Ах, так... - начал Цезик, но не докончил, сказал: - Ну, извини! - и быстро пошел прочь.
   И тут для Леры началось самое неприятное. Жора, вместо того, чтобы, как и положено секунданту или парламентарию, удалиться вслед за Цезиком, задержал Леру, собиравшуюся вернуться на балкончик, за руку.
   - Тогда ответь мне, ты меня любишь? Да или нет?
   Лера подумала: может, такая шутка? Может, у него тоже с кем-нибудь пари? Но показалось, что вопрос был задан серьезно. Стало обидно за этого красивого, опирающегося на костыли парня: зачем он подставляет себя под унижение?
   - Жора, - сказала она. - Ну, как же можно говорить про любовь с человеком, которого почти не знаешь? Ты мне, конечно, симпатичен, но любовь....
   Внизу начинались танцы. Однако танцевать после нелепых объяснений не хотелось.
   - Капа, - спросила Лера,  - может быть, пойдем домой.
   Капа не возражала.
   На праздник Капа была приглашена к Тамаре. Предполагался праздничный обед, а затем поход на вечер в Дзержинку. Тамара хотела с кем-то ее познакомить. Капа отказалась от первоначальной мысли пойти на демонстрацию и склонилась в пользу Тамариного обеда. Лера же с самого начала не думала о демонстрации. Накопилось много невыполненных заданий, и она вознамерилась с утра и до ночи чертить. Сразу после ухода Капы она пристроила на столе чертежную доску и принялась за дело.
   Ближе к вечеру раздался стук в дверь и появился Жора Хочинский с билетами в кинотеатр ?Форум?.
   - Спасибо, никак не могу. Нужно чертить, я еще не сдала ни одного листа.
   - В праздники нельзя работать. Хочешь, я после праздников сделаю все твои листы?
   - Нет, нужно самой, а то я совсем не умею чертить.
   Чертила она, и в самом деле, довольно коряво, и потому нужно было оставаться дома и чертить. А она, поколебавшись, все-таки решила вопрос в пользу кино. Идти не очень хотелось, но и чертить она устала. И еще у нее не хватило духа отказаться и тем второй раз обидеть Жору. В фойе она чувствовала себя неловко: они привлекали внимание. Во время сеанса оказалось еще хуже. Не успел погаснуть свет, как кавалер попытался ее обнять. Лера сбросила его руку и возмущенно прошептала:
   - Знала бы, ни за что бы с тобою не пошла!
   Зрители, сидевшие за ними, тут же зашипели:
   - Не мешайте смотреть!
   Обратно шли молча, а уже в общежитии, поднимаясь по лестнице, он сказал:
   - Ты бросаешь меня, как щенка, потому что мне захотелось ласки!
   На эту несправедливую метафору Лера могла бы ответить многое, но она только быстро рванула вверх по лестнице.
   Вскоре пришла Капа. Самое яркое впечатление от бала в Дзержинке на нее произвела огромная люстра, в адрес которой острило не одно поколение курсантов: ?Люстра упадет в тот самый момент, когда в зал войдет девушка?.
   - Капик, это очень подозрительно. Ты вошла в зал, а люстра не рухнула!
   Они посмеялись, и неприятный осадок от похода в кино рассеялся.
   Во второй день праздника Лера закончила, наконец, сражаться со злосчастным листом ватмана и поехала к родным на Глазовую улицу. А, вернувшись, узнала: приходила пить чай 328-я комната, и Алеша долго злобствовал в ее адрес.
   - Надо же, никак не успокоится.
   - А тебя это задевает?
   - Конечно, задевает. Несправедливость не может не задевать. И, знаешь, сначала все было так интересно: и танцы в коридоре, и красивые кавказские мальчики. А теперь надоело. Тошнит. Хоть бы получить свою жилплощадь и уехать из общежития! Ты переедешь со мной, если у меня будет своя комната? Никаких тебе сплетен, никаких дрязг. Никаких Алешей и Цезиков. Поедешь?
   - А ты знаешь - поеду.
   Но вернуть занятую жилплощадь в Ленинграде было не так-то просто. В прокуратуре ее обнадежили, взяли заявление, даже поинтересовались, какую из бывших своих комнат она хотела бы получить. Конечно, ей хотелось бы ту, что больше, фонарь с двумя окнами. Но комната-фонарь была проходной, и потому Лера сказала: ту, что поменьше. Обнадежить-то ее обнадежили, но дальше дело застопорилось. Она ездила в прокуратуру. Ездила в жакт за справками, которые Овсянка не хотела выдавать. Ездила и ходила куда-то еще. Случалось, что на пустые хлопоты уходили целые дни. Вопрос почему-то не решался. Лера чувствовала себя беспомощной и одинокой. У нее складывалось впечатление, что все против нее, что всем она чем-то насолила, что все хотят ее за что-то наказать, все хотят заставить отступиться. И она бы отступилась, если бы не тетя. Тетя в письмах настойчиво писала: хлопочи! Хлопочи! Хлопочи!
  
   * * *
  
   Между тем, Капу и Леру перевели в большую комнату на пятом этаже, в 528-ю, как раз над той, где пребывали Капины друзья Алеша и Вова. В 528-й жили девушки из их группы: красивая Лиля Туманова, которую коварный мореход Лева использовал как тактическое оружие против Леры, и хорошенькая крымчачка Рита Берлин, с круглым личиком и огромными, тоже круглыми, черными глазищами. Жила еще первокурсница с радио факультета, натуральная блондинка с длинными рыжими ресницами, Мотя Павленко, щеголявшая в черной плюшевой жакетке. И две третьекурсницы, приехавшие из Тбилиси: самоуверенная Ида Марголина и скромная Клара Иониди. Друг Клары, настолько серьезный друг, что они вместе питались, Вано, проводил в 528-й массу времени и был как бы восьмым ее жильцом.
   - Если ты мне изменишь, - предупредил он однажды Клару, а по сути довел до сведения всех присутствовавших, - я выкину тебя с пятого этажа. Но предупреждаю, что сам изменять тебе буду, потому что я мужчина.
   Когда девушки переезжали, Цезик, вновь возникший перед ними ради такого случая, им помогал. Помогал так активно, что Лера вновь едва сдерживала досаду. Утешало то, что теперь он, несмотря на Капину снисходительность, не станет часами торчать в комнате, где обитают семь человек. Поставив на пол последний пакет, Цезик скромно напомнил:
   - Лера, ты не забыла, что сегодня занятие в школе танцев?
   - Я больше не буду ходить в школу танцев. Скоро сессия, нужно заниматься.
   Она понимала, что Цезику будет неудобно перед ребятами, но ничего поделать с собою не могла. У нее не было сильной воли, ей всегда было трудно настоять на своем, она всегда боялась кого-то обидеть. Но наступал момент, когда дольше она уступать не могла. Тогда она упиралась, и с места ее было уже не сдвинуть. Такой момент наступил, она не могла больше переносить внимание Цезика.
   - Осталось всего два занятия, - резонно говорил он.- Нужно закончить, раз уж у нас с тобой абонементы.
   - Я не могу. Могу вернуть тебе деньги за абонемент.
   Когда он ушел, слышавшая разговор Капа заметила:
   - Он прав. На два-то занятия ты сходить можешь!
   - Не могу, Капик. Даже на одно не могу. Все, насыщенный раствор.
   Сессия, действительно, надвигалась неотвратимо, и 528-я комната усиленно занималась. И Лера занималась, ругая себя за то, что плохо делала это с осени. Однажды она задержалась в читальном зале и долго ждала возле Главного Штаба ?четверку?, которая все не шла и не шла. Она замерзла и собралась, было, пойти пешком, когда переполненный трамвай все-таки появился. Вместе с другими Лера бросилась к вагону, но пробиться на площадку не удалось. Трамвай тронулся, и она оказалась стоящей двумя ногами на нижней ступеньке, чуть отогнувшись назад, и держащейся одной рукой за правый поручень. В самый первый момент она могла бы соскочить, но она растерялась и не соскочила, а потом соскакивать было уже поздно. Трамвай набирал скорость, ледяной холод обрушился на лицо и на руку, держащуюся за поручень. Она попробовала выпрямить спину и встать более устойчиво, но это оказалось невозможным из-за тех, кто стоял ступенькой выше. И еще из-за находящейся как раз перед ее грудью руки того мужчины, что стоял рядом с ней и тоже держался за правый поручень. На съезде с моста ей показалось, что вот сейчас ее рука разожмется, она выпустит поручень, сорвется и упадет. Она начала уже клониться назад, когда сосед по ступеньке отпустил поручень и снова взялся за него, но уже за Лериной спиной. На первой же остановке, возле университета, она сошла с подножки и дальше пошла пешком. От быстрой ходьбы прошел испуг, и она согрелась.
   - Приходил твой Витька Рябинин, - сообщила Капа. - Как взрослый, с палашом. И с другом Борей. Обещал прийти в воскресенье.
   - Молодцы, первокурсницы, - вмешалась в разговор серьезная Ида Марголина. - Не успели стать студентками, как уж встречаются с дзержинцами.
   Рита Берлин засмеялась.
   - Лера, послушай, - сказала она и пропела:
  
   Стоит только взглянуть на курсанта -
   Силы взгляд отвести не хватает.
   Бескозырочка с беленьким кантом,
   Брюки клешем полы подметают.
  
   - Я же говорю, молодцы! - повторила Ида. - Вот и песни уже откуда-то знают!
   - Ну уж и песня, - высказала свое мнение Капа. - Глупость, а не песня. Нескладушка какая-то. Кто только придумал.
   - Нет, ты послушай припев! - и Рита пропела дальше:
  
   Если сердце что-то гложет,
   Заниматься студентка не может.
   Коль дзержинец позабудет,
   Значит, хвост обязательно будет.
  
   -- А про фрунзачей вы еще песен не придумали? -- спросила Ида.
   -- А чего про них придумывать? -- не сдавалась Рита. -- Что у них за специальность? То ли дело дзержинцы! Инженеры!
   -- Лично у меня и безо всяких дзержинцев будут хвосты, -- искренно заметила Лера.
   На этом дискуссия о народных песнях завершилась.
   В воскресенье, как и обещал, пришел Виктор Рябинин. Хоть и без друга Бори, но действительно с палашом. Палаш выглядел солидно, и было видно невооруженным глазом, как Виктор им гордится. Правда, как вскоре убедилась Лера, спутнице курсанта эта внушительная игрушка причиняла некоторое неудобство. Поскольку у кавалера должна была быть свободной правая рука, на случай, если придется поприветствовать встречного офицера, даме приходилось идти слева, как раз рядом с палашом, который иногда мог ударить по ногам.
   Еще у Виктора были припасены билеты в кино ?Аврора? и наполовину несъеденная коробка шоколадных конфет, подаренная недавно кем-то из родственников. Этой-то невиданной роскошью они и наслаждались во время сеанса. Леру потом даже немного мучила совесть, не слишком ли она увлеклась тем, что было подарено не ей.
   По Невскому они дошли до арки Главного штаба, пересекли площадь Урицкого и, уже за мостом, остановились на трамвайной остановке. Виктору было пора в училище. Когда из-за поворота показалась ?четверка?, он сказал:
   - Если в субботу будет увольнение, мы с Борей зайдем.
   Потом достал из кармана и протянул Лере небольшую брошку - позолоченный якорек со вставленными синими стеклышками. Сказал неуверенно:
   - На память.
   Из окна трамвая она увидела, как он быстро шел, почти бежал по мосту. Посмотрела на подаренный якорек - и пахнуло чем-то добрым, чистым, ?не кавказским?. Чуть ли не детским. Как забавно он сказал: ?Приличные девушки не смотрят на нашивки!?. Подумала: ?А останется ли он таким положительным через год-два, когда курсовых нашивок станет больше??
   Она вышла из трамвая и пошла пешком. Было уже морозно, но вечер выдался тихий. За Невой громоздился черный силуэт Исаакиевского собора. На самом верху его, в центре, над вышкой, горела одна-единственная лампочка. Иногда, нарушая тишину почти безлюдной набережной, перегоняя, или навстречу, громыхал трамвай. От тишины и малолюдности становилось грустно, но дышалось легко, идти было приятно.
   В 528-й ее ждала неожиданная неприятность. Мотя сказала:
   - Лера, отдай мою карточку.
   - Я же тебе ее отдала еще вчера, сразу, как принесла хлеб.
   - Ничего ты не отдавала, ты просто забыла. Посмотри у себя.
   Лера отлично помнила, как накануне отдала Моте ее хлебную карточку вместе с полученным для нее хлебом. Но все же еще раз посмотрела и в планшетке, с которой ходила на занятия, и, зачем-то, в тумбочке.
   - Нет. Я же тебе говорила, что отдала еще вчера.
   Круглое хорошенькое личико Моти стало суровым, и она резко сказала:
   - Я не могу из-за тебя сидеть без хлеба. Отдавай или мою карточку, или деньги.
   Противостоять такому напору Лера не могла. Она сказала:
   - Хорошо, после стипендии отдам, раз уж ты забыла, что карточка у тебя.
   - Нет, до стипендии я ждать не могу. Завтра же отдавай или карточку, или деньги. Займи у кого-нибудь.
   Засыпая, Лера думала о неожиданно появившемся долге. Где же она возьмет деньги? У кого их займет? У родных, она понимала, каждая копейка на счету. А все девочки, слышавшие их с Мотей разговор, промолчали. И Капа промолчала. Не просить же у них после этого в долг. Значит, что-то продать. Но что, где, как? Идти и продавать что-то на барахолке она не могла. Занозой сидели в ней те боль, стыд и унижение, которые она испытывала в эвакуации, когда они с мамой и тетей Катюшей, голодные, пытались продать что-то на воскресных базарах. Да, на барахолку она ехать не может. Значит, скупочный пункт. Но туда она могла отнести только вишневый отрез, которым ее премировала школа на выпускном вечере, и из которого она собиралась к весне сшить новое пальто.
   Утром она не пошла на занятия и поехала в центр города искать скупочный пункт. Средних лет упитанный мужчина, на котором было написано, что он не знаком ни с фронтом, ни с блокадным голодом, развернул Лерин вишневый отрез, внимательно осмотрел его, внимательно посмотрел на Леру и назвал цифру. Бессовестную, ни на что не похожую цифру. Девушка покраснела и хотела что-то сказать, но упитанный мужчина, еще раз внимательно на нее взглянув, сказал насмешливо:
   - Ваше дело. Хотите - сдавайте, хотите - нет.
   Лерина рука потянулась, было, к отрезу. Но вспомнилось непримиримое лицо Моти, представилось, как та снова будет громко, по-деревенски, требовать деньги, и она протянула мужчине паспорт. С чувством унижения, но и освобождения, она отправилась восвояси. Толкаться в трамвае не хотелось. Пешком она прошла по Садовой улице, потом по Невскому и возле моста увидела, как люди переходят Неву прямо по льду. Она тоже спустилась на лед и возле университета по кем-то расчищенным ступенькам поднялась на набережную. От быстрой ходьбы притупилась обида, и стало не так жалко отреза. К своему счастью, или несчастью, она относилась к вещам не очень трепетно. По опыту блокады и эвакуации она знала: вещь - это потенциальная еда. Чтобы окончательно избавиться от плохого настроения, она зашла в кинотеатр ?Форум?, посмотрела на дневном сеансе комедию ?Секрет актрисы? и, бодро напевая про себя: ?Едут леди на велосипеде...? пошла домой. Она вошла в 528-ю, когда все уже вернулись из института.
   - Возьми , - сказала она Моте, протягивая сторублевую бумажку, - и давай сдачу.
   Мотя достала кошелек, который, в отличие от вчерашнего Лериного, не был так уж пуст, и стала отсчитывать деньги. Наблюдавшая за сценой Капа спросила, указывая на сложенную в несколько раз белую бумажку в Мотином кошельке:
   - Мотя, что это там?
   Там была та самая злополучная, якобы не отданная Лерой, Мотина хлебная карточка.
   - Мотя, ну, как же так? - снова спросила Капа.
   Покрасневшая Мотя хлопала длинными рыжими ресницами.
   - Девочки, я, честное слово, не нарочно. Вы видите, я же за сегодня хлеб не выкупила! Вот он, сегодняшний талон, видите?
   - А вчера ты посмотреть не могла? - В Лере вновь ожила обида, ей снова стало жаль вишневого отреза. - Меня заставила все перерыть, а сама даже в кошельке не посмотрела! Вот теперь иди и выкупай в скупочном мой отрез!
   Только потому, что была очень рассержена, Лера не засмеялась, сделав Моте такое предложение. Она понимала, что для прижимистой Моти такая мысль была нелепой, а такой поступок был бы непонятным поступком марсианина.
  
   * * *
  
   На предстоящий, незадолго до Нового года, очередной институтский вечер никто из обитательниц 528-й комнаты идти не собирался. Ни ответственные третьекурсницы, ни Лиля, ни Мотя, ни Капа с Лерой. Колебалась легкомысленная Ритка Берлин, но потом, тщательно пристроив на своей хорошенькой головке беретик и напудрив нос, уехала к знакомым. Однако за час до начала вечера явился Вано, а с ним Гиви, третьекурсник из одной группы с Кларой. В последнее время он стал часто забегать к Кларе за конспектами, справками и чем-то еще.
   - Девушки, как же можно пропустить такой замечательный вечер! Клара, Лера, Капа! Собирайтесь, ждем вас внизу, -- бодро говорил Вано.
   - Действительно, Лера, тебе нужно пойти, ты же последние дни головы от конспектов не поднимала! - заботливо сказала Капа.
   - А ты? Ты же тоже головы не поднимала!
   - Да я бы пошла, но у меня болит голова. Впрочем, за компанию схожу.
   Вроде бы, и Капа и Клара начали собираться. Но как-то получилось, что из общежития Лера и Гиви отправились вдвоем. И на вечере Гиви от нее не отходил. Совсем, как Цезик. Но Цезик хотя бы хорошо танцевал. Лера покинула вечер, не дожидаясь его окончания, и только у двери в 528-ю, попрощавшись с Гиви, вздохнула спокойно.
   - Тебе надоел Гиви? - посмотрев на часы, понимающе спросила Капа.
   - Еще бы не надоел. Вы ведь нарочно подстроили, чтобы мы пошли вдвоем?
   - Не обижайся. Тебе ведь все равно никто не нравится, а он влюблен. Переживает.
   От Липиных слов Лере стало даже как-то страшновато. Вот теперь Гиви. А в последнее увольнение и Виктор Рябинин тоже затеял объяснение. Чуть ли не ?Да или нет?? А она так ценила в нем друга, школьного товарища. Ей не было нужно, чтобы все подряд в нее влюблялись. Это осложняло ее жизнь, мешало жить спокойно. Потому что, влюбившись, человек не собирался ждать, влюбится ли и она в него, а требовал взаимности. Этот пресловутый вопрос - ?да или нет?? - начал вызывать в ней негодование.
   За пару дней до Нового года в соседней 530-й комнате появилась маникюрша. По очереди вся 528-я комната сходила в 530-ю. Последней отправилась Мотя. Спустя двадцать минут она возвратилась сияющая:
   - Лера, знаешь, что маникюрша про тебя сказала? Она сказала, что ты, наверное, беременная, что у тебя выпирает живот!
   - Ты-то что повторяешь всякие глупости? - отреагировала на эту новость Капа, в то время как Лера покраснела и лишилась дара речи.
   Лиля Туманова добродушно засмеялась, что делала часто, и что Лере в ней было особенно симпатично, и сказала:
   - Мотя, а ты сравни Лерин живот со своим!
   Мотя несколько сконфузилась и вступать в спор не стала. А Лера, так и не сказав ни слова вслух, растерянно думала: что же она сделала незнакомой немолодой женщине? Почему именно на ней выместила та какие-то свои неприятности? Что она сделала толстой деревенской Моте, которая уже и так лишила ее надежды на новое пальто к весне? Если она все-таки получит свою комнату, она сможет больше никогда в жизни не встречаться с Мотей.
   Несмотря на то, что сессия начиналась в первые дни января, а зачеты у большинства были получены не все, Новый год 528-я отмечала с размахом. Всю ночь с тридцатого на тридцать первое танцевали в институте, а тридцать первого собрались дома. Обитатели 531-й комнаты перетащили в 528-ю стол и самодельную радиолу. Столы накрыли чистыми простынями. На них поставили казенные стаканы и графины, в которые теперь было налито полученное по карточкам разливное вино, а также пара бутылок водки из ?Особторга?. Были обязательные винегрет, вареная картошка и квашеная капуста. Уже подняли стаканы, чтобы выпить за уходящий год Победы, как появились Виктор Рябинин и его друг Боря с палашами, ?своей водкой? и увольнением до утра. 531-я комната насторожилась и нахмурилась, однако все потеснились, и тост за год Победы был произнесен. Гиви демонстративно придвинул свой стул к Лериному и демонстративно наклонился к ее уху:
   - Он же мальчишка! Он тебе не пара!
   - Ну, да. А ты взрослый солидный человек, и ты, конечно, пара.
   Демонстрация Гиви была замечена. Едва включили музыку, Виктор, посмотрев великолепным пустым взглядом на Леру, подошел к Кларе и церемонно наклонил голову, как и подобает элегантному, знающему себе цену, дзержинцу. После первого его приглашения ревнивый Вано сжал губы, после второго полез драться. Их разняли, и тогда дзержинец переключился на Мотю. Около трех часов загремела музыка в коридорной нише, и все, кто не напраздновался в своих комнатах, перекочевали в коридор. Под утро, надев шинель и пристегивая палаш, Виктор сказал Лере:
   - Все. Больше я сюда не приду.
   - Ну, и напрасно. Мы же школьные друзья, так что приходи. И вы, Боря, приходите, когда не будет чего-нибудь поинтереснее.
   Когда была вымыта посуда, стол возвращен в 531-ю, а 528-я стала укладываться спать, явился Гиви, вызвал Леру в коридор, и началось объяснение. Помня Капины увещания, Лера старалась говорить мягко. Что же делать, она к нему равнодушна, от нее это не зависит. Она очень его уважает, но что же делать? Разговор крутился и крутился на одном месте, как иголка на испорченной патефонной пластинке. От бессмысленности происходящего и своей беспомощности эту бессмысленность остановить, Лере захотелось заплакать. Она чувствовала, что еще немного, и она возненавидит Гиви.
   - Ты черствая, - заявила ей Капа, едва она переступила порог комнаты. - Ты черствая и бессердечная.
   - Ну, хорошо, я черствая и бессердечная. А ты мягкая и добросердечная. Что бы ты сделала на моем месте? Сказала бы: ?Гиви, я тебя люблю?? Стала бы с ним целоваться? Что?
   Вмешалась Клара:
   - Ты знаешь, как Гиви влюбляется! Он может натворить что-нибудь ужасное. В прошлом году он чуть не прыгнул с фуникулера, хорошо, что ребята за ним следили и в последний момент удержали.
   Снова заговорила Капа:
   - А ты знаешь, какого труда мне стоит удерживать его от пьянства? Он не сдаст сессию, и ты будешь в этом виновата!
   Увы, Капа не на сто процентов удерживала Гиви от пьянства. Через день, когда Лера вернулась после своего очередного визита в канцелярию прокуратуры, он ворвался в комнату и, не считаясь с присутствием других девочек, произнес монолог. Он выкрикивал Лере в лицо:
   - Не беспокойся, я уйду, и ты никогда меня больше не увидишь. Встречайся со своими дзержинцами! Прощай! Я теперь ничего уже не боюсь! Не боюсь никакого преступления! Ты никогда не узнаешь, куда я иду, и ты ни в чем не будешь виновата!
   Он кинулся к двери. Со словами: ?Гиви, куда ты, подожди!?, наперерез ему бросилась Капа.
   - Ах, Капа, если бы у нее было такое же сердце, как у тебя!
   Он выскочил из комнаты и побежал по коридору к лестнице. Капа тоже выскочила из комнаты и тоже побежала по коридору, но в противоположном направлении, к 531-й комнате, за помощью.
   После этого в 528-й началась паника. Клара, Рита и Мотя запричитали:
   - Что же ты наделала! Что же теперь будет!
   - А я думаю, что ничего особенного не будет, - спокойно заметила умница Лиля Туманова.
   Лере тоже казалось, что ничего особенного не случится. Но под влиянием панических возгласов забеспокоилась и она.
   Капы не было долго. Наконец поздно вечером она вернулась и сообщила взволнованной комнате, что теперь все в порядке, теперь Гиви спит.
   - Вот видишь, Капа, - сказала Лера. - Он спит, а вся комната из-за него волновалась и спать не ложилась.
   - Молчи! - сурово отрезала Капа. - Ты ничего не знаешь!
   Проснувшись утром, она вновь отправилась в 531-ю, слушать сердечные излияния бедного мальчика, а наслушавшись, потребовала от Леры, чтобы та тоже навестила страдальца.
   - Что же мне, еще и просить у него прощения?
   - Ты можешь не просить у него прощения, но просто по-человечески, как с товарищем, поговорить можешь.
   Скрепя сердце, Лера отложила конспект по физике и пошла утешать. Герой выглядел бодрым и хорошо выспавшимся. Сообщил, что у него ?есть и свое самолюбие?. Они поговорили о предстоящих экзаменах, и Лера, с чувством облегчения от выполненного тяжелого долга, ушла. Но к концу дня выяснилось, что у Капы есть новое поручение от Гиви: она должна как бы от себя самой выяснить, как же все-таки Лера к нему относится.
   - Ты же отлично знаешь, как, - ответила Лера и поняла, что глупая история еще не закончилась.
  
   * * *
  
   К своему первому студенческому экзамену, к физике, Лера успела проработать только половину конспектов. Из четырех отведенных на подготовку дней почти два заняли получение зачетов по другим предметам и поездка в прокуратуру. Засыпая в четвертом часу утра, она уже переживала позор своего предстоящего провала. Все усугублялось тем, что именно в день экзамена из Недрограда должны были приехать в отпуск родные. Она думала о том, как останется без стипендии. Ничтожную стипендию, неполные четыреста рублей, все же выдавали регулярно. Но на экзамене ей неожиданно повезло: в билете попалось то, что она успела проработать, а как ответить на дополнительный вопрос, она сообразила. Добрый и интеллигентный доцент Коваленко, передавая ей зачетку, привстал и обратился к тем, кто сидел в конце аудитории и готовился отвечать:
   - Посмотрите на нее, - сказал доцент. - У этой девушки светлая голова!
   Лера мучительно покраснела: в ящике стола, за которым она готовилась отвечать, лежали конспекты и учебник.
   После экзамена она, не заезжая в общежитие, поехала, вместе со своей, не совсем заслуженной, пятеркой, к родным. Тетя Катюша, у которой остановились гости из Недрограда, жила уже не в Стрельне. Строитель по образованию, она устроилась техником-смотрителем в жакт, недалеко от Смольного. В огромном мрачном доме с комнатной системой, служившим до революции то ли гостиницей, то ли публичным домом, а после революции жилищем трудящихся, она получила длинную, узкую и темную комнату, о которой было доподлинно известно: ее довоенные жильцы умерли в блокаду. Эта плохо обставленная и сырая комната показалась Лере уютной, потому что в ней были свои, родные люди. Уезжать от родных не хотелось...
   Химию Лера сдала на четверку. И только потому, что знала школьный курс химии. В школе она и ее одноклассницы не уважали ?химичку?, высмеивали ее плохой русский язык и полное отсутствие начитанности. А та, оказывается, сумела их чему-то научить.
   К великому своему удивлению и к чрезвычайной радости, она сдала на четверку и ?начерталку?, начертательную геометрию, о которой новичкам говорили так: ?Кто сдал начерталку, может считать себя студентом?. Накануне Мотя, раскинув карты, уверила ее в предстоящей удаче. Лера в карты не верила и потому понимала, что шансов у нее нет. Но в дело вмешалась Судьба. Не желая оттягивать трагическое мгновение провала, она одной из первых вошла в аудиторию, одной из первых взяла билет, прочла его, и ее предчувствие полностью подтвердилось: она билета не знала. Но тут дотошный экзаменатор обнаружил, что у нее нет зачета. И она была изгнана, если и не с позором, то с законной укоризной. Она отправилась отыскивать ассистента, который мог бы принять ее с трудом и опозданием подготовленную эпюру и поставить зачет. Просто так, из праздного любопытства, она попросила кого-то из встретившихся знакомых старшекурсников объяснить ей злополучный билет. А когда она, уже имея зачет, вновь попыталась сдать экзамен, Судьба и сказала свое веское слово. Она вытащила билет, который час назад ей объяснили, и получила свою незаконную четверку.
   С математикой было проще, математику она почти что любила. А уж о марксизме-ленинизме и говорить нечего, по сравнению с остальными предметами, это был вроде бы и не предмет. В целом произошло чудо: она сдала сессию не только без хвостов, но и без троек. Эта удача свалила тяжесть с ее плеч и повлекла немедленную материальную выгоду: ей вручили шесть ?стахановских? талонов. На каждый из этих талонов в столовой давали тарелку каши. Уплетая кашу, она давала себе слово: в следующих семестрах ничего не запускать, регулярно прочитывать все лекции и вовремя получать зачеты.
   В 328-й, кроме Леры, благополучно сдали сессию только Ида Марголина и Лиля Туманова.
   На радостях Ида отпраздновала день своего рождения. После недолгого застолья затеяли игру в ?молву?. Кто-то выходил из комнаты, после чего, за глаза, ?молва? и перемывала его косточки. Один из оставшихся водил. Он всех опрашивал и выбирал из молвы то, что лично ему казалось интересным. Ушедший возвращался и должен был угадать, кто же автор этого интересного. Если он угадывал, то сам начинал водить, а автор интересного высказывания отправлялся за дверь. Когда в коридор вышел Гиви, Капа сказала, что у него золотое сердце, Мотя - что у него красивые глаза, Вано - что он отличный друг, а Лера - что ему нужно закалять силу воли. Это-то мнение и выбрала водившая Клара.
   - Калерия, выйди! - сурово сказал Гиви, сразу же угадавший автора.
   Теперь водил он, а Лера ждала своей участи в коридоре.
   - Ты слишком мечтаешь о муже-моряке, - разоблачил ее Гиви, едва лишь она вошла в комнату.
   - Мотя, - без колебания сказала она, уверенная в том, что никто другой такой глупости сказать не может.
   Однако она ошиблась, и ей пришлось еще раз выйти в коридор.
   - Калерия Николаевна, товарищ Свистунова! Что же это вы стоите под собственной дверью? - произнес неожиданно возникший Виктор Рябинин. - Неужели вас уже не пускают домой?
   Тут он спохватился и поспешно сказал:
   -Ты не удивляйся, что я сказал ?не приду?, а сам пришел. Здесь же у вас живет где-то Люба Любченко. Ты можешь меня к ней проводить?
   - Могу, конечно. Пойдем, - и она повела его в другое крыло коридора, в 504-ю комнату.
   - Привет! - возгласил Виктор с порога. - Весь класс в Ленинграде, не хватает только Жоры Барановского! - Затем обернулся к Лере: - Спасибо, Калерия Николаевна.
   В 528-й после исчезновения Леры игра закончилась, и когда она пришла, девушки уже убирали посуду.
   - Капа, это ты считаешь, что я так уж мечтаю о муже моряке?
   - Нет, не я, - поджала губы Капа.
   Оказалось, что так считает Ида Марголина. Лера уже знала, что почти все иногородние девушки из общежития мечтают успеть до конца учебы выйти замуж или за ленинградца, ради ленинградской прописки, или за курсанта, ради обеспеченного будущего. Но она почему-то считала, что серьезная и самоуверенная Ида выше таких мелочей.
  
   * * *
  
   Виктор приходил в общежитие часто и непонятно к кому: то ли к Любе Любченко, то ли к Лере, то ли вообще к Моте или Рите Берлин. Болтался час-два, затем уходил по каким-то неотложным делам. Однако заметил письмо, лежащее на Лериной тумбочке, взял в руки, повертел:
   - Так, так, Калерия Николаевна! Пиллау! Переписываемся с Балтийским флотом!
   Это было уже третье письмо от незнакомого моряка Славы, так называемого ?заочника?, которому дала Лерин адрес ее школьная подруга, учившаяся в Москве.
   - Переписываемся, - подтвердила Лера. - У вас, Виктор Алексеевич, возражения?
   Витькино поведение ее ?заводило?.
   Днем, в самом начале каникул, в комнату постучали, и вошел активист из студенческого самоуправления.
   - Девушки, - обратился он к комнате, - признавайтесь, у кого нет хвостов.
   - У меня нет. И у Лили, - легкомысленно ответила Лера.
   - Отлично, записываем. Через час собираемся в вестибюле. Едем сажать деревья в будущий Приморский парк Победы.
   - Так тебе и надо, не будешь хвастаться! - прокомментировала происшествие Капа.
   Работали они совсем недолго, потому что кто-то чего-то не обеспечил. То ли не хватило саженцев, то ли лопат, то ли привезли слишком много студентов. Все же они с Лилей успели подержать в руках несколько тонких стволиков в приготовленных для них кем-то ямках, пока кто-то засыпал корни саженцев землей. Поездка оказалась короткой, но довольно веселой, в общежитие вернулись в отличном настроении. Только вот аккуратные Лерины бурочки основательно промокли, и она, уезжая в очередной раз к родным, надела старые, до невозможности разношенные туфли на высоком каблуке. Настолько разношенные, что были еще осенью из разряда ?бальных? переведены в разряд уличных. К ним имелись шерстяные носки, собственноручно связанные еще в школе.
   От родных, как всегда, не хотелось уходить. Наконец, она собралась. На пустынной трамвайной остановке она мучительно долго ждала ?пятерку?, которая должна была отвезти ее через весь город на Васильевский остров. Ждала, мерзла и утешала себя мыслью, что все на свете когда-нибудь заканчивается. И точно, из-за поворота появились, наконец, два красных опознавательных огонька, и к остановке подкатил ярко освещенный, пока еще не заполненный пассажирами, трамвай. Едва Лера успела поставить ногу на высокую ступеньку прицепного вагона, трамвай дернулся и пошел. От резкого толчка разношенная туфля со второй ноги свалилась и упала на землю.
   - Я потеряла туфлю! - сказала Лера.
   Но кондукторшу эта новость не заинтересовала. Трамвай быстро набирал ход. Лера купила билет и поехала, сидя на лавке и поджав под нее полуобутые ноги. Когда она кое-как, почти прыгая на одной ноге, добралась до 528-й комнаты, многочисленное общество встретило ее дружным смехом. Она тоже засмеялась. Теперь, в тепле, приключение и ей самой казалось забавным.
   Вскоре в комнате появился Виктор Рябинин. Под не очень доброжелательными взглядами обитателей 531-й он отстегнул палаш, разделся, церемонно поздоровался с девушками и подсел к Моте, которая играла в дурака с Ритой и Кларой. При первых звуках музыки, донесшихся из коридора, он сказал:
   - Калерия Николаевна, может, вы окажете мне честь и пригласите на ваши танцы?
   - Окажу, - согласилась Лера, закрывая томик каких-то стихов, оставленных кем-то на тумбочке.
   Она достала из шкафа свое выходное креп-жоржетовое платье, к которому был приколот подаренный якорек, новые бежевые туфельки, привезенные и подаренные тетей, и отправилась в умывалку переодеваться. Однако когда она в своих великолепных доспехах вернулась в 528-ю, выяснилось, что Виктор не хочет на танцы, а хочет уходить. Он уже застегнул на спине подворотничок, называемый в обиходе ?слюнявчиком?, и надевал шинель.
   - Когда же ты теперь придешь? - спросила Лера.
   - Не знаю. Может, в сорок седьмом году, а может в пятидесятом.
   Он ушел, но, не дожидаясь пятидесятого года, через пять минут вернулся.
   - Мне нужно поговорить с Капой.
   Капы в комнате не было. В 531-й тоже. Она отыскалась в 328-й, где утешала то ли Алешу, провалившего физику и начерталку, то ли Вову, тоже что-то провалившего. Она поднялась в 528-ю, но, поскольку Виктор ничего вразумительного сказать ей не смог, ни утешать, ни задерживать его она не стала, и он ушел окончательно. Лера в своем парадном платье и с неважным настроением отправилась на танцы одна. Впрочем, там были уже и Люба Любченко, благополучно, хоть и на одни тройки, сдавшая сессию, и Лиля Туманова.
   Неожиданно к ней подошел Жора Хочинский.
   - Можно тебя на минуту?
   И снова: будет ли она с ним встречаться?
   - Жора, мы же это уже обсуждали! - Она чувствовала неловкость и даже стыд. Она понимала: будь Жора здоровым, за ним бегала бы половина девушек в институте.
   -- Это из-за того, что было в кинотеатре?
   - Да, и из-за того тоже.
   - Но ведь это было случайно. Я много думал и понял, что ты была права. И я обещаю, что больше так не будет.
   - Жора, тогда получилось нехорошо. Может, я тоже виновата. Но теперь все это уже прошло, не нужно больше об этом вспоминать!
   - Прошло? Настоящее так быстро не проходит. Какой ты еще ребенок!
   И он отошел. Но тут же ее пригласил на танго Жорин сосед по комнате Вахтанг, с которым Лера была почти не знакома.
   - Лера, - сказал он, - по городу Ленинграду ходит слух, что ты многих оставляешь обиженными, и что из-за этого твой носик поднимается кверху!
   - Не нужно верить слухам, - ответила она. - Слухи чаще всего распускают плохие люди.
   Ее настроение, улучшившееся после нескольких танцев, снова испортилось, и она вернулась домой. Неужели, так думает не один Вахтанг? Но ведь это же неправда! Она не хочет никого обижать, но она не хочет и этих вечных ?да или нет?? Почему, протанцевав с ней вечер, каждый считает, что можно задавать этот дурацкий вопрос? И вдруг она увидела: на ее парадном черном креп-жоржетовом платье нет золоченого якорька с синими стеклышками. Когда в коридоре смолкла музыка, она вернулась в нишу и внимательно осмотрела весь пол. Якорька не было. Мелькнула мысль, показавшаяся ей самой глупой: ?Потеряла якорек и, кажется, теряю Витьку?.
   Перед дверью ее ожидал Гиви.
   - Лера, подожди, нужно поговорить.
   - Гиви, скоро час ночи. Давай, поговорим завтра.
   - Нет уж, сегодня! - и он схватил ее за руку. - Поговорим сегодня. Я думал, что ты хорошая девушка, а ты - обыкновенная обманщица!
   - Ну, и хорошо, и отпусти мою руку!
   Открылась дверь, и в коридор вышла Капа.
   - Завтра договорите, - сказала она. - Сейчас пора спать.
   Когда Лере показалось, что вся комната заснула, она сказала:
   - Капа, я думаю, что ты зря с ним так нянчишься. Я такая и сякая, ненастоящая, обманщица и еще неизвестно кто. Но он же не дает мне житья! Я же к нему не подхожу, я же его не трогаю! Объясни ему, что девушка в него не влюбится оттого, что он будет отравлять ей жизнь!
   - Ты черствая, - ответила подруга. - Ты сама не умеешь любить и думаешь, что все такие же. Ты нарочно со всеми кокетничаешь, заставляешь его ревновать. По крайней мере, скажи Витьке, чтобы он сюда не приходил!
   - Это пускай ему скажет Мотя. Ты же видишь, что он приходит не ко мне!
   - Ну, уж я-то тут совсем ни при чем, - подала голос тоже, как оказалось, не спавшая Мотя.
   - Завтра доспорите! - не выдержала Ида Марголина.
  
   * * *
  
   На каникулах та часть комнаты, которой уже удалось освободиться от хвостов, устроила культпоход в театр. Пьесу ?Русские люди? Лера видела раньше, и ей было не очень интересно.
   - Ничего, - утешала ее Лиля Туманова. - Сходим завтра на Аркадия Райкина, это совсем другое дело.
   Когда они вернулись домой, Капа, очень грустная, сидела за столом, а с ней рядом сидел, тоже очень грустный, Гиви. Он сразу же ушел, а Капа сказала:
   - Можешь радоваться, Гиви завалил сессию.
   - По-моему, это ты из-за него завалила сессию, - сгоряча ответила Лера. И спохватилась: - Капик, прости меня, ты-то, конечно, все пересдашь!
   - Ничего я не пересдам, - печально ответила она. - Уже ничего не успею.
   Потом рассказала: едва лишь все ушли в театр, явился Виктор Рябинин. Сказал, что сдал последний экзамен и завтра уезжает на каникулы. Передавал привет.
   - Мне или Моте?
   - И тебе, и Моте. А Гиви ему пообещал: если он еще здесь появится....
   На Аркадия Райкина в Театр Эстрады поехали все, кроме Клары. Вано готовился сдавать хвост, а Кларе пойти без него не разрешил. Девушки дружно уселись в десятом ряду и стали ожидать предстоящего наслаждения. Ожидание оправдалось. ?Плевать на папу! На папу - вместе!? - возмущался незадачливый папа-Райкин, и это было замечательно выразительно и смешно. В конце длинного первого отделения Лера посмотрела на девочек - они продолжали хохотать и наслаждаться. А ей уже не было смешно, потому что все последующее повторяло предыдущее. Выразительно, смешно, отточено и талантливо, но то же самое. И потому это смешное казалось ей уже не таким смешным и даже немного скучным. В антракте, несмотря на уговоры подруг, она ушла.
   В 528-й дремала Клара. Лера зажгла свет, разделась. Делать, в общем-то, было нечего. На тумбочке лежало очередное письмо от заочника Славы, как всегда, умное и интересное. Но писать ответ не было настроения. Она взяла книжку с тумбочки Иды. Анджей Струг, ?Поколение Марка Свиды?. Ей показалось интересным, но чего-то она не понимала. Как будто за тем интересным, что было на поверхности, стояло что-то еще, и вот это что-то было ей недоступно. Она положила чужую книгу на чужую тумбочку, и достала начатую вышивку. В этот момент все и началось.
   В общежитии погас свет. В ту же минуту постучали в дверь, явился Гиви и потребовал, чтобы Лера вышла с ним в коридор. И снова она была обязана что-то объяснять и выслушивать. Теперь он говорил грубости.
   - Ты смеешься надо мной за глаза, мне сказал верный человек. Ты не захотела, чтобы мы были друзьями, и теперь не жди от меня ничего хорошего! Я твой враг!
   - Хватит, в таком тоне я разговаривать не буду.
   - Нет, будешь! Ты недостойна, чтобы с тобой говорить в другом тоне!
   Она повернулась лицом к двери, но он крепко держал ее за накинутое на плечи пальто. Тогда она сбросила пальто ему на руки и вошла в комнату. Он влетел следом:
   - Сейчас ты пойдешь в нашу комнату, и там мы поговорим!
   - Я вообще не буду с тобой говорить, нигде, никогда и ни о чем!
   Он с силой сжал ее руки, так, что она не могла пошевелиться, и бросал ей в лицо злые, обидные и грубые слова. Проснулась Клара, но вмешиваться не стала. Лера напрягла все силы, освободилась и ударила его по щеке.
   - Твое счастье, что ты девушка, - сказал он машинально, но для него это обстоятельство уже не имело значения.
   Лера сидела рядом с Кларой на ее кровати, а Гиви стоял над ними и говорил сдавленным голосом:
   - Какое право ты имела дать мне пощечину?
   Зажегся свет. Вид Гиви был страшным. Клара не на шутку испугалась. Она пыталась держать его за руки, тянувшиеся к Лере, и лепетала:
   - Гиви, ты успокойся, она сама не понимает, что сделала.
   Он легко отстранил Клару и обеими руками сжал Лерино горло. У нее перед глазами поплыли красные круги. Но в планы оскорбленного героя не входило задушить девушку до смерти. Он отпустил ее горло, прошипел:
   - Так бы и задушил, как сучку! - ударил по лицу и вышел.
   Когда 528-я комната вернулась из театра, Лера лежала на своей кровати лицом вниз и уже почти не плакала. Она думала о том, что за нее некому заступиться. Что сама она за себя постоять не умеет, и потому ее может обидеть каждый, кому не лень. И психопат Гиви, и толстая маникюрша, и деревенская Мотя, и староста группы, которой все время от Леры что-то нужно.
   Клара шепотом рассказала о ЧП, и Капа, едва успев раздеться, побежала в 531-ю утешать Гиви.
   - Ты сама виновата, - сказала она, вернувшись. - В конце концов, он из-за тебя завалил сессию.
   - Он завалил сессию из-за того, что тупой и ленивый. И из-за того, что не умеет взять себя в руки. А ты из-за того, что не занималась, а только целыми днями выслушивала и утешала всех этих усатых Митрофанушек.
   - Ну, хорошо, - холодно сказала подруга. - Во всяком случае, для тебя это урок.
   - Конечно, урок. Я никогда больше не буду слушаться советов кумушек, которые вмешиваются в чужие дела.
   - А тебе все это даром не пройдет. Вот увидишь, найдется кто-то один, кто накажет тебя за всех!
   После каникул за неуспеваемость отчислили Лериных одноклассниц Шуру Алексееву и Нину Семенову. Отчислили Гиви. Отчислили красавца Алешу из 328-й комнаты, а также и почти всех усатых первокурсников, прибывших с институтом из Тбилиси. Отчислили Капу. Она долго еще продолжала жить в общежитии, болтаясь без дела, получая из дома переводы и посылки, а также утешая Гиви, теперь уже по почте. В Тбилиси тот снова влюбился и снова не совсем удачно.
  
   * * *
  
   Наконец, в прокуратуре Лере выдали долгожданную бумажку: она вселялась в одну из комнат, которые прежде занимала ее семья. Те, кто занимал эту комнату теперь, выселялись. Из прокуратуры она сразу же поехала в жакт. Она заранее трепетала, представляя себе разговор с грозной Овсянкой. И не ошиблась. Рассвирепевшая женщина через окошечко в стекле прямо ей в лицо бросила прокурорскую санкцию:
   - Я же тебе говорила: как только освободится комната, мы ее тебе дадим! А в этих живут хорошие люди. Там старуха, там дети. Советской девушке стыдно обижать людей! Стыдно выбрасывать детей на улицу! Комсомолка, наверное! Поганой метлой таких из комсомола!
   Аккуратно уложив в планшетку опозоренный Овсянкой документ, Лера решила зайти в свою прошлую и, наверное, будущую квартиру. Идти было как-то страшно, и она зашла к Мусе Ивановой.
   - Сходим со мной, - попросила она. - Я одна боюсь.
   - А чего тебе бояться? Это не ты живешь в их комнате!
   Поднимаясь по лестнице, Лера, несмотря на волнение, обратила внимание на стены, вдоль которых они шли. Она помнила их в блокаду, страшными и заиндевелыми. Теперь они были скучного, то ли серого, то ли коричневого цвета, но все же недавно покрашенными. На двери, на своем старом месте, находился механический звонок с рельефной надписью ?Прошу повернуть?. Лера повернула выступающий рычажок, и вскоре послышалось шарканье ног. Дверь открыла худенькая старушка:
   - Мы хотим посмотреть маленькую комнату, - сказала Муся и добавила, указывая на Леру: - Это ее хозяйка.
   - Никого нет, - зло сказала старушка. - Никуда я вас не пущу! - и она захлопнула дверь.
   - Ничего, пустят, - сказала Муся. - Тебе нужно идти к участковому.
   Они спустились во двор. Муся пошла домой, а Лера вышла на проспект, дождалась трамвая тридцать второго маршрута и поехала в район Смольного, к родным.
   - Хорошо, что эта Овсянка отдала тебе документ, - сказала тетя. - Разве можно было давать документ ей в руки? И хорошо, что мы еще не уехали. Завтра мы с тобой поедем туда вместе.
   Тетя Катюша, разбиравшаяся теперь в жилищных делах, посоветовала то же, что и Муся Иванова: нужно обращаться к участковому.
   Они поехали следующим вечером. Увидев Леру, Овсянка грубо сказала:
   - Сказано же: освободится комната, и ты ее получишь. А пока поезжай в свое общежитие!
   - Скажите, пожалуйста, где можно увидеть участкового? - вмешалась тетя.
   Поняв, что они вместе, Овсянка буркнула:
   - Нет участкового. И сегодня не будет.
   - Мы все-таки подождем, - сказала тетя.
   - Нечего вам здесь ждать! Уходите отсюда! Освободите помещение! - громко и злобно кричали в два голоса Овсянка и еще одна женщина, как Лера потом узнала, старший дворник.
   Но они не уходили и ждали.
   Участковый появился через час. Под злым пристальным взглядом Овсянки тетя показала ему документ.
   - Не ходи туда! - сказала Овсянка участковому. - Иди в третий корпус, там снова Чайкин жену избил.
   - Ладно, - примирительно отозвался участковый. - Посмотрю, что там, а потом и к Чайкиным.
   На этот раз все были дома: и маленькая старушка, и хозяйка, ее дочь, и немолодой хозяин, и трое их детей. Очень тускло горела лампочка.
   - Как же так, - говорила хозяйка. - Как же так? Мы и так ютились все в одной комнате, а теперь будем еще и в проходной!
   - Ничего не поделаешь, граждане, - объяснял участковый, - нужно освобождать. Санкция прокурора!
   Он объяснял, но ни хозяйка, ни маленькая старушка не хотели его понимать. Они говорили и говорили, уговаривали и уговаривали. Вмешался сам хозяин:
   -Подождите хотя бы два дня!
   И так тусклая лампочка погасла совсем, и тягостная сцена продолжалась в темноте. Когда снова зажглась лампочка, тетя, стоя так, что хозяевам не было ее видно, приоткрыла сумочку и на секунду вытащила из нее уголок сторублевой бумажки.
   - Ну, хватит, граждане! - сказал участковый. - Я не могу стоять тут до утра. Надо освобождать!
   И временные хозяева Лериной комнаты начали выносить из нее вещи. Они выносили только постели и содержимое шкафа и буфета, потому что мебель была Лерина. Какие-то предметы мебели, наоборот, переносились из большой комнаты в Лерину. Пообещав, что утром кто-нибудь приедет и врежет замок, тетя, вместе с участковым, ушла. Снова погас свет. Можно было бы прилечь на оттоманку, накрыться пальто и попытаться уснуть. Но Лера понимала: после такого волнения она не уснет. Когда дали тусклый свет, она придвинула свое кресло от старого бархатного гарнитура к столу и достала из планшетки книгу. Однако в таком свете даже при ее молодом зрении разобрать что-либо было невозможно. За тонкой стенкой в комнате-фонаре плакала выселенная соседка. Потом все стихло. Лера встала, выключила свет и снова села. Так и сидела она до утра в темноте, окруженная призраками прошлой, довоенной жизни, в которой она была девочкой, надежно защищенной от злого внешнего мира папой и мамой.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"