Город Энск один из множества провинциальных городов, которых так много на просторах России. Известен он разве что своими буйными садами, гигантской суперсладкой малиной да старинным парком. Им город обязан заехавшим некогда в заштатный губернский городишко купцу-миллионщику Ивану Саватеевичу Миронову. Купец гулял неподалеку, на ярмарке, да по дороге домой завернул отдохнуть в Энск. Отдыхал день, другой, да так и остался тут - перевел в Энск свою контору, отгрохал каменный дом в стиле средневекового замка. Но то ли атмосфера Энска: тихая, сонная, располагающая к жизни неторопливой, к раздумьям и мечтам, а может еще по какой причине, для потомков неведомой, забросил Миронов дела купеческие, изменил привычный разгульный образ жизни на тихое созерцание. Но деятельная натура купца в мечтательном ничегонеделанье скоро взбунтовалась, и решил Иван Саватеевич открыть в городе нечто такое, что навсегда увековечит и его память и прославит Энск. Сказано - сделано. Закипела работа, и через полгода на крутом обрыве появился удивительный парк: с качелями, механическими каруселями, лабиринтами, таинственными гротами, русалочьим прудом и лодочной станцией. И еще - с аллей скульптур.
Шло время, менялись люди, правители, сама страна изменилась до неузнаваемости, а парк, Миронова по-прежнему оставался главной достопримечательностью Энска. Для поддержания в рабочем состоянии всех аттракционов жителям приходилось вкладывать немало средств и усилий, но ни разу никто не возмутился, уж слишком красивым и интересным было детище купца. А огромное колесо обозрения, поставленное на крутом обрыве, стало частью герба города.
А в конце прошлого века местное начальство додумалось до простого способа содержать парк: заключило договора с разными институтами по всей стране. И стали приезжать в Энск на летнюю практику студенты. Будущие инженеры, ландшафтные дизайнеры, садоводы и цветоводы отрабатывали навыки, полученные за партой - ремонтировали качели-карусели, сажали деревья и клумбы. Художники-реставраторы занимались статуями, беседками и прочим парковым имуществом. И всем было хорошо: городу - парк, краса его и гордость, содержался в должном состоянии. Студентам - практика проходила по делу, в городке тихом и красивом. Не практика, а, можно сказать, курорт.
Мы с Лялькой попали в Энск после четвертого курса. Я - для сбора фольклора, которым Энск славился издавна, а подруга приехала с целью найти в местных садах луговиков, садовых леших и травников. Поселились по разнарядке в частном домике и занялись своими делами.
Практика катилась без особого напряга, свободного времени хватало чтобы облазить весь городок, перезнакомившись заодно с остальными практикантами. Скоро, как зачастую бывает в студенческом братстве, где все помогают всем, только свистни, мы уже помогали скульпторам. Для опознания первоначальной задумки старинного автора, под вековыми наслоениями, потребовалась наше альтернативное женское воображение. Нам же подсказали где тихо прячутся два луговика и один парковый леший, тоже хорошо знающие кто такие студенты, и что такое практика.
Как-то вечером я, просидевшая весь день в местной библиотеке, отправилась на поиски Ляльки. Встречные студенты подсказали, что подругу следует искать в парке, а если, точнее, то на русалочьем спуске. Так называлась крутая тропа, вымощенная речной галькой, она тянулась от подножья знаменитого колеса к берегу Угры, упираясь противоположным концом в старинную лодочную станцию.
На которой работал один очень меня интересовавший местный житель - дед Марк. Вот что хотите со мной делайте, но был этот самый Марк личностью просто удивительной. Представьте себе мужчину лет эдак пятидесяти, хотя на самом деле дед был значительно старше, с внешностью английского лорда как минимум: высокий, сухощаво стройный, с тонкими аристократическими пальцами и синими-синими глазами на чеканном лице. На старой лодочной станции он выглядел просто чудовищно посторонним, абсолютно невписывающимся в окружающую среду из потемневших деревянных построек, ветхих лодок и вечно-мокрого причала.
Ляльку я нашла царственно возлежащей на склоне, покрытом густой травой в обществе двух студентов-техников, Димона и Вовчика. Те, как всегда, ругались. Причиной их вечных перепалок была возлюбленная Вовчика некая девица по имени Ольга, она же являлась сестрой Димона.
- Чем больше ты её, дурищу такую, балуешь, тем тебе же и хуже! - вопил Димон. - Уж я-то свою сестрицу отличненько знаю! Всегда все ей лучшее доставалось, а как же - младшая, малявочка. Все детство меня предки заставляли ей уступать и во всем потакали. И ты туда же!
- А если мне приятно ей подарки делать? - тихо отвечал Вовчик, скорбно собирая светлые бровки домиком. - Вот просто так приятно, без всякой задней мысли?
- Ну да, ну да, просто так. Ты же все завоевать и покорить её хочешь, вертихвостку. Вот как ты не понимаешь - исполняя все её желания и прихоти, ты себя роняешь! - кипел Димон. - Лялька, вот ты девица разумная, себе цену знаешь.
Лялька томно потянулась и согласно кивнула Димону.
- Вот скажи ты этому обалдую как вы, девушки, относитесь к таким вот ухажерам, согласным в доску расшибиться ради вас? Неужто с уважением и пониманием? Да ни за что не поверю!
Тут Димон заметил меня.
- О, привет! Слыхала про что я? И как думаешь, прав я? - братец избалованной девицы решил и меня припахать к прозрению несчастного друга.
- Нет, ты не совсем прав, - подруга подмигнула мне, и продолжила, - Подарки и исполнения желаний нам, девушкам, очень приятны и удовольствие доставляют немалое. А вот что касается уважения, тут дело совсем в другом...
- А что опять случилось? - поинтересовалась я.
- Да вот эта влюбленная личность угрохала почти все заработанные деньги в очередную безделушку для моей сестрицы! - возмутился Димон. - Ей, видишь ли, захотелось сильно, вот прямо до мурашек на коже, браслет из кувшинок! И он купил ей этот браслет! Совсем никакого самолюбия у мужика не осталось!
Надо сказать, что помимо парка и малины, Энск славился еще старинным ремеслом - украшениями из серебряной нити с эмалевыми вставками. И вершиной мастерства здешних ремесленников был тот самый браслет: витое серебро в виде листьев кувшинки и тончайшие эмалевые пластинки, собранные в цветок. Да, надо сказать, вещь не из дешевых.
- Ей хочется. - промямлил Вовчик. - И мне приятно...
Я посмотрела на Вовчика, с несчастным видом сгорбившегося в траве, на красного от возмущения Димона. И тут мой взгляд зацепил высокую фигуру деда Марка на причале. И меня осенило, как помочь и Вовчику, и Димону. Не зря ведь целый день просидела в библиотеке.
- А расскажу-ка я вам, друзья мои, одну занимательную историю... - начала я, с удобством устраиваясь на траве. - Как раз про женские желания, про уважение и самолюбие мужское. Хотите?
Народ захмыкал удивленно, потом покивал и благосклонно согласился.
А я снова высмотрела деда Марка. "Ну, погоди, таинственная личность, припомнишь еще как отказался со мной говорить", - подумала я и решительно начала:
- Случилась эта история давно, лет сорок тому назад. В начале лета приехал в Энск студент из Москвы. Для чего, к кому - уже никто не скажет. Скорее всего, чтобы здоровье поправить, да дальнюю родню проведать заодно. Приехал, значит, посидел в доме денёк-другой, потом в город вышел. Был он из себя видный такой, говорят...
- Ой, да какая разница? - рассердилась я. - Библиотечный мне рассказал, поняла?
- Какой такой библиотечный? - тут же влез с вопросом Димон. Я набрала побольше воздуху, готовясь дать достойную отповедь всем перебивальщикам, как за меня это сделал Вовчик.
- Домовой библиотечный. - заявил он и сердито добавил, - Не перебивай ты...
Я успокоилась, ласково посмотрела на защитника и продолжила, демонстративно обращаясь только к нему.
- Так вот. Парень, говорят, был не просто видный, а красавец. Редкой такой красоты, сугубо городской - тонкий, звонкий, изящный. Да еще и воспитанный, всем подряд: "Спасибо", "Пожалуйста", "не будете ли так любезны сказать...". Одним словом, столичная штучка. Девчата местные на него сразу запали, да так кучно, что все парни здешние осерчали, понятное дело, на приезжего, не на шутку. А тот ходит по городу, всем мило улыбается, но никого из девиц особо не выделяет. Да только парни это дело запускать не захотели, думали сразу проблему решить, заранее. Чтоб потом проще было... Подловили гостя столичного тут, в парке и решили разобраться, как всегда разбирались - сначала, понятное дело, кулаки об него почесать, плюх от души навешать, а потом уже поговорить.
Димон с Вовчиком понятливо так переглянулись, даже покивали друг другу, ухмыляясь, явно согласные с таким воспитательным методом. А я продолжила:
- Подловить-то подловили, но побить не удалось. Вот ведь чудно: из себя студент весь был такой тощий, силушкой богатырской явно не обладал, но только плюх огребли все его супротивцы, а он только один, самый первый, удар словил. Местные удивились сильно, и решили поговорить. Опять же так, как принято: сначала насухо, постепенно смягчая разговор парой рюмочек чаю. А может и не парой.
И опять понимающе переглянулись Димон с Вовчиком, а ухмыляться уже Лялька стала.
- Все это разбирательство происходило тут вот, - я кивнула на лодочную станцию. - Поговорили хорошо, от души, до позднего вечера. Местные-то ничего, дело-то знакомое, после "разговора" по душам, кто домой отполз, кто в парке устроился, на лавочке, а вот приезжий... Столичный парень к такому количеству "разговоров" явно был непривычен, а потому уснул прямо на причале, у стеночки лодочной. Спал крепко. А проснулся от разговора. Сначала сквозь сон ему пробивались два женских голоса. Говорят, он еще во сне удивился - откуда тут женщины взялись, ведь мужской компанией сидели. А потом, прислушавшись и поняв, о чем речь идет, окончательно проснулся. Глаза приоткрыл и видит - сидят на конце причала две девушки, незнакомые. Обе с распущенными волосами, длинными, прикрывающими спину. Присмотрелся, а под волосами на девушках ничего нет! Голые сидят. Тут весь сон у парня пропал начисто, как не бывало. А девицы эти самые парня не видят и о своем толкуют. Одна говорит:
- Ах, как я хочу, хоть разок на этом колесе прокатиться, на самый верх подняться.
- Да зачем тебе это? - спрашивает другая. - Там же высоко, холодно, ветер дует, кожу сушит!
- А вот хочу, просто сил нет! Все бы за это отдала!
И так она это произнесла, с такой силой и желанием, что не выдержал студент, шевельнулся. Решил, значит, поближе на девушку странную посмотреть. Ведь удивительно же, жить в городе, где колесо - развлечение совершенно обычное. Хочется - за чем дело стало? Пришла, билетик купила, всего-то 15 копеек, да и катайся на здоровье. Шевельнулся, значит, студент, а под рукой щепка какая-то и треснула. Девушки испуганно так на него оглянулись и прямо с причала рыбками в реку и нырнули. А парень, не помня, как на ноги вскочил, стоит на краю, а перед глазами картинка, как в воду две девичьи фигурки с рыбьими хвостами уходят. Постоял минут пять, потом сел тут же и стал думать. Сначала решил, что ему все померещилось, ведь выпил немало. Потом, что случилась с ним зрительная иллюзия, опять же по причине лишнего спиртного. Но только решил для себя, что все это игра пьяного ума в рассветном сумраке, как стало ему тошно. Особенно как вспоминал глаза той, что о колесе мечтала. И видел-то их всего мгновение, а запомнил сразу - большие, жемчужно-синие и очень грустные...
И не стало парню покоя. Каждый вечер он приходил на причал и ждал, вдруг появится та мечтательница. Нет, сначала он весь город обошел, всем девушкам в лицо заглядывая, опасаясь - а что если ему все-таки тот хвост померещился. Местные ребята вновь забеспокоились, ведь вроде обо всем договорились, задружились, а приезжий опять на девушек заглядывается. Но одного раза им хватило, так что второй они решили с разговора начать. И послали пару самых толковых с москвичом поговорить. А тот уже места себе не находит и разговору только рад был. Рассказал он про причину своего внимания к девицам, да про ту, которую ищет, не скрыл ничего. Все рассказал, про хвост - тоже.
Переглянулись местные ребята, вот как вы, и стали на москвича смотреть грустно так. А потом один и выдал:
- Тебе, - говорит, -ничего не померещилось. Русалки это были, наши, угринские. Только вот зря ты на них запал, ой, зря, парень.
Москвич на них глаза вытаращил.
- Русалки? Вы чего, парни, опять выпили? Да разве они бывают? Ведь все это сказки!
И тут ему местные и выдали все: про то, что русалки есть. И домовые тоже. И садовые, и лешие и все-все, про кого в сказках говорится. И все нормальные люди про это знают, весь город, да говорить особо не говорят, поскольку не поверят, решат, что с ума сошли все разом. А в доказательство рассказали студенту про вот тот самый браслет, которым город славится. И что не так просто некогда купец Миронов в городе задержался, да парк этот разбил. Ведь рисунок браслета - листья и цветы кувшинки, он первый местным мастерам принес.
Говорили ребята убедительно, искренне, студент и поверил. Но не до конца. Все-таки сомнения большие были, ведь всю жизнь человек жил, зная, что есть сказки и есть реальная жизнь, и они никогда не перемешиваются. И чтоб сомнения свои развеять решил он поговорить с самым уважаемым местным мастером Федором Дорофеевичем. Пришел, и стал спрашивать про браслет: откуда взялся, когда... А мастер ему и выдал - да, рисунок браслета купец Миронов принес, еще деду его, Дорофееича. Да был тот рисунок не на бумаге, а на руке купца, вот как татуировка. Только цветок кувшинки был не открытым, а как бутон нераспустившийся. Случилось это на пятый день приезда купца в Энск. А потом, дескать, спустя год, когда уже парк был заложен, и станция лодочная построена, видели люди, что рисунок на руке купца изменился - бутоны раскрылись.
- И что это значит? - спросил москвич.
- А то, что русалка купцу свой знак дала, браслет этот. Они часто так делают. Но только на тех браслетах цветы всегда в бутонах, а распускаются лишь тогда, когда между человеком и русалкой истинная любовь случится. Вот тогда цветок и раскрывается.
Вышел от старика москвич, идет по городу, и как будто у него с глаз повязку сняли: на всё окружающее новым взглядом смотрит. И видит: вот в саду, под полузасохшим деревом старушка-невеличка копается, в платьишке зеленом. И дерево просто на глазах оживает. А вот во дворе деловито шастает невзрачный человечек с длинной бородой и волосами, в его маленьких ручках мелькают то веник, то совок, то грабельки. И другое многое, на что раньше не обращал внимания, увидел. А ноги его сами на причал привели. Постоял парень, потом сел и, обращаясь к воде, громко так сказал:
- Покажись, краса ненаглядная, появись. Не бойся меня... - помолчал и добавил, кое-что припомнив, - я тебя на колесе покатаю, желание твое выполню.
И только он это произнес, как из воды появилось девичья головка. Потом вода плеснула, и вся русалка показалась, подплыла к причалу и спрашивает:
-А не обманешь? Точно покатаешь?
-Нет, не обману. Слово даю!
-А когда?
- Да хоть завтра, - сказал, да примолк. Понял, что погорячился, что быстро выполнить желание девушки не получится.
Тут русалка совсем осмелела, из воды выбралась, села рядом. Смотрит москвич на неё, глаз отвести не может: личико белое, носик прямой, брови темные вразлет, а глаза синие-синие, глубокие-глубокие. Такие, что в них утонуть можно... А он и утонул...
Я замолчала. Мои слушатели сидели тихо, на удивление не ехидничали, даже насмешница Лялька. Я махнула рукой на дорожку и продолжила:
-Тогда этой тропы еще не было, только берег крутой. А сделал её тот самый студент москвич. Все лето он сначала от дерна тропу освобождал, копал, утрамбовывал. Потом в корзине и мешках гальку таскал, насыпал да выравнивал. Ведь понимал, тащить девушку на руках в обход, к старым ступеням, что еще купцом были сделаны, далеко. А у русалки кожа нежная, без воды на воздухе быстро высохнет, а это для неё смерти подобно. А ведь по тем ступеням еще подняться надо, до колеса дойти, потом на колесе еще крутиться - опять же время нужно. Вот он и ладил тропу. Сначала сам, один. А потом заметил, что словно помогает ему кто. Принесет он корзину с галькой, за другой на берег спустится, а вернется - галька уже рассыпана и выровнена. Студент сначала на парней местных подумал, а потом примечать стал: там мелькнёт зеленое платьишко, а тут следы от маленьких грабель, а тут, вообще, следок отпечатался явно нечеловеческий. Все видел парень, но не отвлекался, торопился. Он ведь со своей русалкой каждый вечер на причале встречался, разговаривал. И знал, что время ему только до ранней осени, пока вода в Угре не остынет. А как станет холодно - уйдет русалка зимовать далеко и глубоко, и не видать ему её до следующего лета. Вот и работал, как заведенный, про все забыл: Москву, про учебу свою, только одна мысль и осталась - желание любимой выполнить. Да, да, любимой! Еще с первой встречи ведь все понял, что непросто так ему эта девушка встретилась..., и русалка ему поверила, да так, что появился на правом запястье парня зеленый рисунок: переплетенные листья кувшинки с белыми бутонами... Местные друзья-приятели студента сначала посочувствовали парню, а потом помогать ему стали.
И вот в последний день лета все было готово: тропа проложена, кусты наверху, что путь до колеса загораживали, прорежены. У мотора встал друг, готовый нажать рычаг запуска. Вечером приплыла русалка, студент её осторожно завернул во влажную ткань, взял на руки и понес наверх. Хоть и не легок путь был, только не чувствовал парень тяжести, только радость испытывал - любимая вот она, ближе не бывает, на руках, его обнимает. Донес до колеса, усадил в кабинку осторожненько, сам рядом устроился. И закрутилось колесо, поплыли они вверх, поднимаясь над землей. И чем выше поднимались, тем больше восторга видел студент в глазах у русалки. А ведь есть чему восторгаться, мы ведь с вами тоже эту красоту видели - и обрыв, и реку, и облака над нею...
Я замолчала, вспоминая.
- Ну а дальше что было? - нетерпеливо спросил Вовчик.
- Дальше? - я пожала плечами, - покатал он русалку. Потом на причал отнес, в воду отпустил.
- И? ...
- И все.
- Как это все? - возмутился Вовчик.
- А так... Уплыла русалка зимовать, а студент тут, в Энске, остался. На всю жизнь. - я показала на деда Марка, что как раз вышел на причал. - Вон он стоит...
- А русалка вернулась?
- Не знаю. - я слегка покривила душой, но правды всей до конца я ведь не знала. Ну не успел мне старенький библиотечный все рассказать, уснул, бедолага, уставши.
- Вот ведь бедняга! - посочувствовал деду Марку Димон. -Я знаю, он один живет. Заходил тут к нему, в будку, по делу. Уплыла, говоришь... А ведь желание её сокровенное дед тогда выполнил, а она!
От возмущения Димон вскочил и буквально заорал Вовчику:
-Вот, видишь! Тоже небось, о ней в первую очередь думал, про желания её... А она... Эх, на всю жизнь человека несчастным сделала!
-Ничего ты, дурак, не понимаешь! - прокричал тоже вскочивший Вовчик, - было у него счастье, было!
-Да? Это когда же?
-А когда любимую на руках нёс! Когда радость на её лице видел! И, вообще, когда встретил её, любовь свою! Настоящую, понимаешь? На всю жизнь!
- А вы, вместо того чтоб тут орать, птиц распугивая, лучше на руки деда повнимательнее посмотрели, громовержцы, - прервала их перепалку Лялька.
И мы все уставились на причал. Дед Марк расставлял весла на просушку. Рукава его выцветшей на солнце рубахи были закатаны до локтей. И на обоих запястьях четко выделялись два зеленых рисунка с ярко-белыми полностью распустившимися кувшинками.
- Не бывает несчастной любовь. Не бывает! Она всегда счастливая! - с ликованием завопил Вовчик.
И мы все согласились с ним.