Я, Бурнаев Андрей Геннадьевич хочу принять участие в конкурсе в номинации малая проза. Принимаю все условия данного приложения и согласен с правилами проведения конкурса. Согласен на однократную безгонорарную публикацию.
Бурнаев Андрей Геннадьевич год рождения:1969
Краткая биография: Родился в городе Самаре. Окончил среднюю школу, затем строительное ПТУ. Занимался в театрстудии. После армии поступил в самарский институт культуры на факультет актёрского мастерства. В 1994 году приехал работать в Сызрань в Сызранский драмтеатр, где служу до сих пор. Среди ролей: Треплев-Чайка, Петя-Вишнёвый сад, Подколёсин - Женитьба, Счастливцев- Лес.
Мой адрес: Россия Самарская область город Сызрань улица Н. В. Гоголя дом19 кв22
Телефон:373538 Код Сызрани:8464,из-за рубежа: 0078464 дальше номер телефона, мобильный:89277914957
Адрес электронной почты:byran1107@ yandx.ru
Дедушкин двадцатый век.AndreiByrnaev.
новелла
Andrei Byrnaev. Прожжённый старец с подстриженной щетиной и густыми, по-прежнему чёрными бровями, возлежит на ложе. Зубы его опущены в кружку с водой, ступни, обутые в кирзовые сапоги и уставшие от пыльных колдобистых дорог, покоятся на табуретке, приставленной к железной койке, чтобы не замарать одеяло. Туловище старца одето в синюю гимнастёрку, а ноги - в штаны неясного бывшего цвета с заплатой на мотне. На голове - чья-то форменная фуражка с синим околышем. Старец вещает, обращаясь куда-то в паутинный угол комнаты, теперь уже о почти вчерашней жизни. Его речь то ныряет в историю, то занята сухой обычностью, то стремится поучать, то она эмоционально взвинчена...
Начало - чинное. Теперь включаем магнитофон с записью его монолога и переносим сказанное на бумагу.
Всё гениальное - с моста!
Щёлк! Закрутились колёсики. Дед повествует.
"Скоро издыхать. Хоть так, хоть этак. Иначе дело не идёть. Когда вот арбузы будуть, не доживём мы, наверное. До арбузов. Тады, бувало, дешёвые стали, Бяри ешь - сколько хочешь. А вишни какий-нибудь цвяли там, ай нет?
Вишни. А там малина или ещё чё? Будя? Ты смотри!"
Откуда-то из-за заляпанного шкафа блеснули очки Чехова. Он глянул на моего героя, вспомнил о своём персонаже, разочаровался и спрятался обратно в вечность. Ну не беда. Мой герой себя ещё покажет. В его памяти рвётся кинопленка, но вот уже видны расплывчатые силуэты. Он продолжает монолог.
"Вот я ляжу теперь. Ещё одиннадцать не скоро будет. Ещё 20 минут. И толкуется и толкуется. Как оно чё? Вроде как я этим живу, чё я разговариваю. Поняли, ай нет? Зубы - на месте, шапка - на сон. Платок - вот он. Лёг полежать и поглядеть хоть телявизор.... А то была первая мировая война. Дак сидять охвицеры. Царские тогда. У блиндажу. У них там водки бутылка или там сколько. Курица сварёная лежит у бумаге. И вызывають они солдата. Одного. Водки яму наливають стакан и говорять: "Вот гляди, курица ляжить. И как выпьешь, бяри да закусывай. Если крыло оторвёшь, мы табе руку чертеляпнем. Ежели лапу и тебе ногу тады. А солдат узял стакан с водкою. Выпил. А потом курице палец засунул у задницу, да и облизал. Обманул охвицеров, да и усё. А потом уж и красные пошли. Революция была. Раздувал своё кадило поп, помещик и кулак, наступал на нас Корнилов, враг Юденич и колчак. Взвейтесь красные знамёна, победители - вперёд, пала царская корона и свободным стал народ..."
К сожаленью из речи моего героя видно, что он простой человек, каких слишком много на нашей земле. Можно зевнуть и заняться чем-то более интересным, чем записывание этой болтовни. К чему слушать этого старикана. Рассказ его мрачен, мысль - глупа. Вдруг он поднимается на локтях и мерзко плюёт на коврик у кровати. Как это противно. Хочется уйти, но некуда. Рассказ продолжается.
1
Andrei Byrnaev. "Чапаеву памятник знаю. Там матрос Железняк из под коня лезет. Знаю. Это была гражданская война. Тада у плен не брали, убивали людей. Хоть белый, хоть красный, хоть какой бы не был. Были дезертиры, бандиты, Понятно? Вот с ними боролися. Барки приезжают. Так, чёрти с чем. Налёты. Заберут человека и всё. Гражданская война. В 17 году она началась. И орден есть за семидесятилетие Советской власти. И такие есть. Штук пять видно. Они мне не нужны. Чёрта ими делать. Платить за них не плотють, а надевать, куды я пойду я ж слепой ..."
Стоп! Хватит гнать социум. Болезни и жалобы не интересны. Лучше, давай дед, погоняй клячу истории.
" А самый большой оратор Троцкий был. Видал я его. Сидел Ленин на заборе, держал серп и молоток, к нему Троцкий подбегает без рубахи, без порток. А вы ни кляпа не знаете.... Батька Махно любил капустою торговать. Приедя на базар. Продает, а потом везде листовки раскидаеть: "Здесь батька Махно бывал, да никто его не видал...."
Железная дедовская кровать катится дальше по рельсам памяти. Когда-то он читал мне сказки по складам: "Жи-ли, бы-ли, царь-с-ца-ри-цею и бы-ли они та-кие бед-ные, что есть-им-не-че-го бы-ло...". Вот опять, как бы вторя этой сказке, старец продолжает: "А потом и голод был. А бабка колоски сбирала у поле. Её захватили. Тады Верка, дочка, маленькая была, дак я пошёл за бабку у тюрьму. Десять лет давали. Год просидел, а потом, амнистия получилася...".
Время длиною почти в век умещается в маленькой коробочке с двумя дырками. В записи, за вечерним окном слышится шевеление листвы, молодёжный гомон и далёкое мотоциклетное д-р-р. Раньше, глядя из того же окна на деда и не слыша голоса, я понимал, что он веселит людей. Его окружали несколько человек, они смеялись. Дед при рассказе ярко жестикулировал, приседал и даже показывал язык. Он был скоморохом, но сам никогда не смеялся открыто. Иногда по его лицу, виляя во все стороны, проползала змейка улыбки и исчезала в глубине плотно сжатых губ. Он даже усмехался как-то внутренне. Когда дед ел, эмоции покидали его лицо. Была упрямая работа зубов среди молчания. Глядя на неё, казалось, что вкус пищи - это что-то необязательное. Так, видимо, съедалось всё, что преподносила на тарелочке судьба. И лепёшки из лебеды и почти сырые куски убитой лошади. Так, видимо, выпивалась и кровь. Деда часто как зверобоя приглашали колоть животных. Когда тушу подвешивали, чтобы стекла кровь, он подставлял под неё кружку и выпивал содержимое. А однажды на глазах у фукающей публики он схватил горсть жуков с картофельного куста и прожевал с таким же выражением на лице, как и всё остальное. Но довольно об этом. Вдруг читающий это произведение будет кушать. Чтение не пойдет ему на пользу.
Слюни воспоминаний! "Марш чтоб время сзади ядрами рвалось". Нужна напряжённость жизни. Опасность должна догонять страх и пинать ему по ягодицам. Продолжение наступает. Старец видит в своем сознании борьбу миров - белого и красного. Месть одного крестьянина за несколько ударов шомполами.
2
Andrei Byrnaev. Седой сказитель болтает о страшном преступлении так, будто он всё время наблюдал за убийцей.
... Раз солового верьхом. Обрез узял. Через огороды и помчался. Там не видать, никто не ездя. По садам. Заехал к им вперёд. Лошадь у лесе привязал. Недалёко. Дожидает их. Не едут ли? И вот они проехали километров пять и не одна им больше не попалася скотина. Двое ехали. Едут. Он сюда гляне - на эту сторону. Никто отсюда не глядит. Не помешает. Стали подъезжать. Никого не видать. Выскочил. Прямо из обреза отца этого, который отстегал - шлёп и убил. А сын просится - я ж тебе не тревожил, я человек молодой, мне ещё пожить надо. Я не скажу никому. А тот глянет там то вот на дорогу. Разговаривать тут долго будешь. Пока никого нету. А сын хватя зямли у рот и глотае, что ни скажу никому. Он - скажешь! Опять хватя зямли, проглотя. А тот поглядить, поглядить - скажешь! Хлоп! И этого убил. Сел на лошадь и домой приехал. Мяшки были в амбаре. Три мешка положил на повозку. Запрёг лошадь и на мельницу. Приехал на мельницу, мешки снёс. Там люди на мельнице сидять. Помалкивает. Приезжают после него люди и говорят: "Степана с Иванкою кто-то побил". Вот к нему милиция была. Расследовала. А он говорить: "Я на мельнице был. Они мне нарячённые, чи что?" Люди говорят, был с нами и всё и мандец...
Пользуясь логикой Колобка и бессвязно перекатываясь от события к событию, как от зайца к волку, дед докатился до второй мировой.
"Когда война была, мало ли людей лягло? И на ходу люди умирали и в вагонах умирали. И так у лагерях сколько. Я к хозяину попал, к немцу, когда у плен забрали. Зря, не надо было приезжать. Жил бы там.... А нас повязли без оружия у вагонах. И тут немцы и окружили. НА мотоциклах. Я - бежать. У поле. А рядом ещё трое бягуть. И гляжу немец за нами на мотоцикле. И тр-р из ахтомата. Двоих убил, одного ранил, а я упал и ляжу. Немец как стал меня по щекам, так я глаза и открыл. Он показываеть: "бяри раненого и иди". А что исделаешь и пошёл. Согнали нас у поле. Тут как раз и проволка колючая. Принясли лошадь. Околела, убитая. А огонь топить нельзя. Дак из шинелей исделали навес и мясо это чуть возьмётся корочкой и ели. А потом через день или два, у вагон нас укинули. Прикладами - у спину. А они жмутся, дак туда ещё людей. Кто как устанет, так и стоить. А у сутки на вагон давали две буханки хлеба, да два ведра воды. На третьи сутки уже лечь можно. На каждой станции двери открывають. Людей, которые околели кидають. Я раз глянул из вагона - челек ещё глазами моргаеть, а уж на насыпи валяется".
Достаточно! Это слишком длинное повествование. Переведу его дальше на язык школьного сочинения. В жизни всегда есть место подвигу. Многие люди его совершают. И на войне и в мирной жизни. Мой дедушка Фёдор Степанович тоже был на войне и совершил подвиг. Когда она началась, он пошёл на фронт сапёром. Дедушка рассказывал, что он воевал лопатой, а оружия им пока не выдавали. Однажды, когда он ехал на поезде с другими солдатами, их взяли в плен фашисты. Но дедушка не стал унывать. Он думал, как отомстить. Когда его привезли в Германию, он сначала попал в концлагерь Мосбург, а потом
3
Andrei Byrnaev. стал работать у немецкого помещика. И он стал ему вредить и подговаривал других, чтобы тоже вредили. Один поэт написал такие строчки:
Слепые не могут смотреть гневно,
Немые не могут кричать яростно,
Безрукие не могут держать оружие,
Безногие не могут шагать вперед,
Но
Немые могут смотреть гневно,
Слепые могут кричать яростно,
Безногие могут держать оружие,
Безрукие могут шагать вперед!
Мне кажется что эти стихи очень подходят моему дедушке, ведь он в тылу у немцев, оставаясь с голыми руками решил с ними бороться. Дедушка рассказывал, что за неделю работы у них, можно было купить хороший костюм, но он решил мстить. Так во время работы он отвлекал пленных солдат смешными историями: "...А Хведька и Иёнкой. Пьяные. Пошли домой у деревню, к сябе и через поле. И тут Хведька и говорить: "Знаешь, Иёнка, я с... хочу." "Да и я хочу," - Иёнка говорит. А притулиться некуда. Поле кругом. Вот Хведька и говорит: "Давай подопрём друг дружку спинями да и сходим. Ну сели. А оба пьяные совсем. Иёнка портки снял и Хведька снял, да Иёнкины портки к сябе и подтянул. Так обое Иёнке в портки и навалили. Тот встал и говорит: "Чего-то мне тяжело итить, Хведька." От таких историй пленные солдаты веселели и уважительно прозвали дедушку - "Москва - Радио". Фашисты сильно злились на него, за то что он отвлекает людей от работы и думали, что это Советская пропаганда. Они два раза выводили дедушку, чтобы повесить, но наши солдаты заступались за него, а фашистам объяснили, что он просто весёлый человек. Дедушку не испугала виселица, потому что он верил, что русские всё равно победят. Он совершил свой подвиг как и многие люди во время войны и которых Родина не забудет.
Когда немцы послали его пасти овец, он решил помочь другим молодым солдатам. Вдруг он придумал, что надо делать. Он взял овцу и насыпал ей в ухо соли. Поэтому она стала ходить кругами. Когда пришёл немецкий врач, он подумал, что овца заболела, и отправил, чтобы её съели наши пленные солдаты.
И много раз дедушка так обманывал немцев. Так дедушка совершил свой подвиг.
"... Сказали бы: Сухоруков, поезжай в Германию, иде ты был," - произносит мой герой, как бы подтверждая тему сочинения. Его монолог катится дальше: "И дали бы даже документ, лишь бы через границу пропустили и приехал бы туда, где раньше работал. Там тяпло вон какая. Женщины там были. Оставляли мене: "Не езди, Фёдор, домой у Расею. У меня вот мужа убило на русском фронте. Я траур ношу. Чёрное всё, косынку. Арбайт будем мало. Есен - это гуд, будем хорошо. Арбайт мало, вот и будем жить. Ну, твою мать! Верка и Любка - двое детей у меня. Как ни то. Они ж не знають чё я живой, иль не живой. У плен загнали за границу...
4
Andrei Byrnaev. В комнате уже ночное тиканье. На стенах портреты семьи в грубых деревянных рамках. Рядом почётная красная грамота со множеством знамён. На соседней стене, на гвозде, кривой осколок зеркала, вставленный в такую же перекошенную оправу. Посреди комнаты - круглый стол, как все пишут, колченогий. Вокруг него - четыре венских стула, вымазанных жёлтой половой краской. По углам - два старых никчёмных шкафа с пятнистым зеркалом. Вместо люстры нависает нечто металлическое в виде абажура. Скорее всего это деталь от вертолёта, ведь аэродром рядом.
Кажется, ничто кроме пыльного телевизора не напоминает о том, что это конец 20 века. Железная кровать, увы, уже не с блестящими дужками, везет всё дальше моего героя по рельсам памяти: И что?! Думаешь, это кого-то греет? Или разжалобит? Ах, бедный старичок. Прекрасно знаешь, если на почётном месте нет двух убийств, то произведение провалилось. Может вот это подойдёт?
"... Я сторожем тогда был у магазине. Пришёл к нему. А он дома. Я говорю: Павел Хвёдорович, приехала ревизия, тебя нету, вот меня послали, чтоб я тебе сообчил. Он: "Ладно". Мне ничего не говорит. Щас пойдём. А тада пива была рубль пять копеек у бочках. Вот он подшёл. Две кружки взял, молчит. Выпил и пошёл к станции. Я за ним. Меня ж послали. Стал так то вот и стоить. А из города поезд шёл товарный. На проход. Только подходить стал. Ну вагон там пятый, десятый, чёрти какой. Тут он - нырь! Под вагон. И туловище, вот иде грудь повярнулось и стоить. Ну вот чё... Люди собчили о том, что зарезало человека. Остановился поезд. Подошли, поглядели люди. Протокол составили и поехали дальше...
Да, надо ехать дальше. Самоубийство - кому это нужно? Ну давай, дед, ляпани ещё что-нибудь эпохальное. Я и название давно придумал "Дедушкин ХХ век". Так, ещё один громкий подход к дедову монологу: Война, смерть, убийство измучили голову старца за всю долгую жизнь. Он может говорить и мыслить только о них. И вот уже с его уст звучит некий тракт для начинающего убийцы: "Тада человек на человека - сердитый. Голову - по этому месту и ушёл. Тот защёлкает и усё. А вы смеетесь. Чё не правда? Вот по этому месту. А если пьяница, так пришёл домой, лёг спать. На полу или на чём-то к верьху или к низу ротом. Повярнул его навзничь, а подушку на рот. И сел на него. Вот так и посидел немного. У него дух выйдя и ни один врач ничего не призная. Побоев никаких нету. Скоропостижной смертью скончался, да и всё. А вы ещё ни черта не знаете. А дед-то по прошёл усё. Он зная. Хоть у нас в подвале. Тут можно побить людей не знай сколько и никто не найдя. Если здоровый человек крепкий идёт тут от магазина вечером. Только подходя к дверям, Высунулся, а у сумке молоток или какая гирька. Сумкою его по голове или по спине, или по чём попало. Стукнул и прямо схватил за руки и у подвал, туда по лестнице, и он там и будя лежать. Кто-нибудь обнаружит. Кинется - ну кто тут? Приметов нету. А который человек в грусти, этого сразу возьмуть. Он и не зная, а его возьмуть, потому что он горюет...
Здесь трактат об основах убийства прерывается. Начинается размышление о
5
Andrei Byrnaev. милиции, но что о нём писать, его и так везде много.
Попробую покрутить плёночку в поисках достойного материала.
"... а власовцы у лагере тоже были, а как стали англоамериканцы подходить, ребята их усех поубивали. Пленных повыпускали, они ходють, магазины ломають, понапилися шнапсу. Англоамериканец ему: дружба, дружба, а он ему - у морду. Тут же падает и блюёт...
Про эту войну написал уже много. Крутанём ещё. Щёлк!
"... и песенки могу спеть
Не было б трубы
Не было б и сажи,
Не было б милиции
Не было б и кражи.
А вам нельзя, вы молодые, вам могуть шкуру снять. Года три влепют и работай..."
Идиотская песенка. Это не материал. Обрывки из отрывков. Лоскутное одеяло. Может там ещё где-нибудь про историю 20 века.
"... сейчас я стал человек старый, разбитый, больной. Чё ж ты думаешь. Вон у меня язвенная болезнь. Вот приходили они звать у дом беззаботных, тот то - престарелых. Там что с тобой будут говорить? Неделю побудешь и околеешь. Там будешь ни баба, ни мужчина..."
В общем ясно. Старческий маразм. Одно от него наследство - трепотня на плёнке, да и та не годится.
Пора заканчивать эту чушь.
Старец, долго молча, лежит, глядя как в прошлое, в потолок. Кровать памяти сделала остановку где-то в середине 199... года.