Смирнов Дмитрий, Бурланков Николай : другие произведения.

Восход забытого солнца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман, с одной стороны, продолжает наш цикл исторических романов о наших предках ("Полет Сокола", "Цветок на горном склоне") - с другой, затрагивает тему происхождения гуннов


   Восход забытого солнца.
   Пролог.
   Большой рыжий пес, свернувшийся у ног хозяина и уже разомлевший от тепла, источаемого старым очагом, недовольно заворчал. Потревожив его покой, человек высвободил ноги из-под тяжелой мохнатой спины и поднялся с дубового стула. Приглушенно кашлянув в кулак, подошел к узкому оконцу нетвердой шаркающей походкой. Взъерошенные короткие волосы палевого оттенка с сединой на висках, по-римски чисто выбритое лицо с множеством мелких морщинок и глубокой складкой под подбородком, прищуренные глаза мыслителя.
   Он скользнул взглядом по алым черепичным крышам, тронутым скупыми лучами осеннего солнца. Равенна просыпалась. Уже слышны были первые крики лавочных зазывал. Плешивый старик из цирюльни напротив с облупившейся вывеской распахнул трухлявые двери, вспугнув стайку голубей. Из харчевни вывалились трое раскрасневшихся лангобардов в кожаных куртках, по виду которых было ясно, что они пили всю ночь. Отирая свисающие на грудь длинные усы, воины направились к крепостным воротам, громыхая широкими мечами и немилосердно сквернословя.
   Иордан вернулся к столу и обмакнул перо в чернильницу.
   "Король готов Фелимер, - писал он, царапая пергамент,- обнаружил в своем племени несколько женщин-колдуний. Сочтя их подозрительными, он прогнал их далеко от своего войска и принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то соитием смешались с ними и произвели на свет то свирепейшее племя, что жило сначала среди болот, - малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи..."
   Иордан невольно усмехнулся.
   Уже более двух столетий прошло с той поры, как грозные племена с востока вторглись в пределы западного мира неукротимой лавой, грозя размыть до основания его порядки и устои. Перед их нечеловеческой волей, бешеной энергией и несокрушимым напором оказались бессильны и орлы легионов хиреющей Империи, и дружины готских королей. Этот вал разрушения, сметающий все на своем пути, поразил даже бывалых воинов невиданной доселе стойкостью, безжалостностью и полным пренебрежением к смерти. Столь велика была угроза этой необузданной стихии, что многие справедливо полагали ее карой Господа за собственные пороки и преступления.
   "...Они внушали величайший ужас своим страшным видом, - продолжал писать Иордан, - их образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразную глыбу с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа; они зверствуют даже над потомством своим с первого дня рождения. Детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы, раньше чем воспринять питание молоком, попробовали они испытание раной. Поэтому они стареют безбородыми, а в юношестве лишены красоты, так как лицо, изборожденное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами..."
   Да, потомки, которые придут в этот мир столетия спустя, должны знать, какой безраздельный страх довелось пережить германцам, римлянам и грекам по милости кровожадных иноземных наездников - и по сей день воспоминания о них не остыли в народе, вызывая лишь содрогание. Сколько выпало на долю горя и бед, прежде чем общими силами и с божьей помощью удалось остановить адскую стремнину, перемалывающую людские жизни.
   Не столь уж и важно теперь, как там все было на самом деле. В памяти поколений должен остаться яркий, немеркнущий образ, и образ этот да будет ликом самой Смерти. Впрочем, Иордан не стал утомлять себя подбором красочных эпитетов и метафор. За два столетия до него это с успехом сделал Аммиан Марцеллин, охарактеризовав в своих "Деяниях" восточных всадников как диких и уродливых созданий, в кровожадности превосходящих все иные племена и народы. В остальном, "адская стремнина" вполне отвечала представлению о необузданных степняках, заложенному в сознание римлян еще Помпеем Трогом. Осталось лишь дополнить общую картину несколькими мазками, предельно сгустив тона.
   Иордан задумался. В памяти встали фигурки карликов, которыми украшали южные народы носы своих кораблей. Карлики, со сморщенными лицами, уродливыми ручками и ножками, идеально подходили для воплощения самого отвратительного образа.
   "...Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом облике живут они в звериной дикости".
   Закончив писать, Иордан отложил перо и вновь подошел к окну. Прищуренные глаза долго изучали крыши домов и соборные шпили. На миг тесные, захламленные улочки италийского городка словно отодвинулись, размякли, проявив за собой необъятные просторы далеких лесов, раздольных полей и могучих рек с бурным течением.
   В конце концов, а что мы знаем о людях, веками живущих в степях и лугах, под сводами древних дубов-великанов, поклоняющихся своим родовым богам и полагающих свободу духа главной ценностью жизни? Мысль эта оказалась неожиданной, но она вдруг со всей стремительностью захватила Иордана. В душе его появилось странное волнение, будто он невольно прозрел что-то такое, о чем никто не ведал и не решался подумать. Кто они, обитатели тенистых рощ и дубрав за Борисфеном и Танаисом? Мы называем их венетами и антами, хотя они, вероятнее всего, даже не слышали подобных имен. Их собственное имя и выговорить трудно, оно ускользает от языка, привыкшего к правильной латинской речи. Что-то сходное с Уннами, но по-другому... Однако именно из их загадочных, полусонных краев, не ведающих просвещения и высокой культуры, низверглась в мир сила, способная в корне изменить весь ход истории.
   С чего же все началось? Каким был росток этого великого бунта против организованной веры, государственности и разумного миропорядка? Взгляд Иордана стал пространным. Он словно проницал время, воскрешая события давно отживших эпох и заставляя сильнее биться сердце в переживании драматических перепетий прошлого...
  
  
   Книга 1. Зов Рода.
   ...В те времена, когда и времен никаких не было, а свет был неотделим от мрака, в великой безначальности зародилось Золотое Яйцо. Род-Родитель всего сущего был заключен в него словно узник и томился там до тех пор, пока в сердце его не появилась Любовь к жизни. Силою этой любви расколол он золотую скорлупу и создал мир. Солнце вышло из лица его, звезды - из глаз, месяц - из груди, ночи - из мыслей, ветры - из дыхания. Затем Род-Отец положил зачин всему мировому порядку. Наверху утвердил он Правь - юдоль небожителей и законы, по которым существуют вещи. Под ней - Явь - обитель всех живых существ. А за кромкой Яви создал он Навь - чертог бесплотных духов...
   Глава 1. Предвестие.
  
   Новая заря над лесным массивом, над вековой крепью дерев и кущ. Восход нового солнца. Светозар видел, как нарождается утро нового дня на земле Ярия, как воскрешают мир струящиеся с небес златые лучи. Сбрасывают паутинки снов и тени забвения Древичи, Листвичи, Стебличи и Травичи, приветствуя человека шелестом зрелой весны. Роса, что омыла их звонким серебром, нисходит из далей небесных - полей Сварги, колышущихся в неоглядной сизой вышине.
   После паводка, раздвинувшего тесные берега на добрые триста пядей, река уже вернулась в свои границы, и только островки серого ила темнели вокруг наростов тсуги, вейника и лещины. В этом месте водная гладь рассекала перелески на две неровные половины. Слева рассыпались кленовые рощи, испещренные проплешинами, кочки и ощетинившиеся колючей порослью заболоченные овражцы. Справа, на кряжистых холмах, привольно раскинулись хвойные дебри, древние дубы и грабы: места эти завсегда почитались поприщем светлой силы - Рода Рожанича Сварога и всех Сварожичей. Деды толковали, что Мор и Мара над краем этим власти не держат.
   Ступая по хлипкому мху меж влажных стволов рябины и черной ольхи, меж шуршащих липняков, в кронах которых резвились пичуги, Светозар сдувал с лица витающий средь ветвей пух. Иволга запела где-то в кустах. Отстраняя рукой упругие ветви, юноша шел узкими, хорошо ему знакомыми тропами. Под ногами хрустели еловые шишки и чешуйки желудей. Иногда дерева немного расступались, открывая белесый простор, в котором просматривались дальние равнины. Иногда сходились очень тесно и сплетались ветвями - тут приходилось умерять шаг, протискиваясь сквозь лесной строй, осыпающийся рыхлым вереском.
   Тело Светозара, искупавшегося в леденящем утреннем потоке, еще не обсохло под холстиной рубахи. Оно невольно вздрагивало от каждого прикосновения, сжималось от порывов проворного ветерка, вылетавшего из древесных прорех быстрее, чем потревоженная куропатка. Аромат хвои скоро сменился густым запахом тины - по левую руку от юноши, за дебрями бурелома, хлюпали болотища. Светозар обходил их краем. До священной поляны осталось не больше десятка шагов.
   Наконец, брызги солнечных лучей растопили еще зябкое небо, прогнали последние тени земли. Вещий чур-оберег предстал пред человеком. Вырезанный в стародавние времена из могучего дуба, хранил он славу вятов и надежно сторожил их покой. Лик Святовида был благолепен. Исстари и родовичи, и забродни ходили к нему, чтоб преклонить главу и возблагодарить за удачу и долю. Знали, что покуда божество очами на селище смотрит, будет и дичина для промысла обильно водиться в лесах, и рыба в ручьях и озерах, и тьма узбожи не переведется в домах людей. Ходили до священной поляны капищной радари, дабы воспеть славу ее и почтить благодетеля коливом.
   "Взойдет на небе Сурья вращать золотые колеса, - шепнули губы Светозара, опустившего глаза долу пред образом света. - Ты, прибежище и сила, огради наш путь и укрепи в воле жить по законам Прави".
   Робко подняв взгляд на божество, юноша невольно отпрянул: лик Святовида был темен и глух. Здесь, в середине поляны, ярко залитой солнцем, стали заметны глубокие щели, провалы и бреши, изуродовавшие поверхность вещего кумира. Червоточины, словно раны покрывшие священную плоть, отликнулись болезненными ранами в душе человека. Подойдя ближе, Светозар с горечью убедился, что оберег рода безвозвратно загублен короедом, древесным червем или еще какой нежданной напастью. Простояв нерушимо вереницу лет и зим, оказался он повержен невидимым недругом, и плоть его, утратив ограду тверди, сумрачно и уныло взирала ныне на человека, неся в себе лишь бессилие и хлад.
   В селище Светозар возвращался кратким путем, через брод - солнце закрыло уже треть дерева. Шел тяжелым шагом, на сердце лежал камень. Неотвязно грызла мысль: отчего не уберег себя Светлый Бог в своем урочище? Почему не избегнул позора и поругания?
   А округ беспечно зеленели поля и луга, щебетали синицы. Селище Светозара разместилось на продолговатом холме в центре равнины. Со всех четырех сторон от засеки нижнего тына вытянулись пашни и покосы. Еще прадеды выжигали здесь делянку всем миром, огневым палом очищали почву от непролазных дебрей, рыхлили сохой. Но и по сей день родовичи Светозара сеяли злаки в золу - сдобренная пеплом земля обильно родила.
   Вервь была невелика: всего три десятка дворов. Княжий и воеводин срубы на восходе - кровли у них с широкими причелинами. Остальные дома - на столбах, обтянутые плетнем, с обмазанными глиной односкатными крышами и оградьем из прутняка. Уже видны стали и развешенные на кольях свежевыдубленные шкуры, и почерневшие котлища на высоких таганах, и покрытия земляных хранилищ. Кони всхрапывали в загонах, беспокойно квохтали куры.
   Первым, с кем столкнулся Светозар в поселке был Колыба - неуклюжий горбатый малый с косящими глазами и слюнявым ртом. Он завсегда слонялся без дела и слыл дурнеем, потешавшим народ. Бывало, он огородничал, высаживая прямо на людной тропе морковь и репу, или несносно дудел на дудке-сопелке, за что получал тычки и затрещины. Но Колыба был незлоблив и отходчив сердцем.
   - Светозар! - загоготал юродивый, завидев юношу. Лицо его расплылось в довольной улыбке. - Небось, умаялся цельное утро по лесу бродить? А тебя уже дядька Завид обыскался. Он лодку конопатит.
   Но Светозар, сдвинув брови, прошел мимо.
   -Уйди, не до тебя мне, - буркнул он сквозь зубы.
   Юноше нужно было увидеть Всевида. Это был родовой волхв, ветхое жилище которого с единственным оконцем, затянутым рыбьим пузырем, притулилось на дальней окраине селища, под двумя березами. К Всевиду завсегда ходили со всеми заботами и тяжбами.
   Обойдя округ несколько клетей и дворов, за оградами которых то тут, то там виднелись уже растасканные собаками кучки мусора и углей, выбрасываемых из домов, Светозар добрался до приземистой избы - полуземлянки, на двери которой был нарисован трезуб. Внутри, у чадящего очага притулился дед, вырезающий ножом узор на костяной чаше. В жилище, заваленном глинянными горшками, сошниками и топорищами тянуло бараньим жиром. На шероховатых стенах висели вперемешку воловьи черепа, рога тура, стеклянные бусы и серпы.
   -Пошто пришел? - Всевид выпрямился и вскинул на гостя косматые брови. На шее звякнуло ожерелье из бобровых зубов.
   -Просвети, старче, - пожаловался ему юноша. - Развей мою кручину. Никак не уразумею, что в нашем краю творится.
   -Сказывай, - сухо позволил волхв.
   -Святовид, - торопливо заговорил Светозар, захлебываясь от нетерпения, - что к нам ликом стоит на святой поляне, весь гнилью изошел!
   Старец молчал.
   -Что ж будет? - юноша не понимал его спокойствия. - Не иначе, как беды ждать! Туча-Хмара на край наползет, Мать-Земля оскудеет или лихо злое с полудня придет. Как жить будем?
   -Сядь, Светозар, - велел волхв, указав на скамью, - в ногах правды нет. Время все одно, что вода-модрица, все смывает, все перемешивает. Нет ничего долговечного - о том еще наши Пращуры и Щуры ведали. Не зря они порядок Тремирья уразумели и мудрость Триглава до нас донесли.
   Юноша нехотя подчинился, присев на край узкой лавки, протяжно скрипнувшей под его телом.
   -Тут ведь как, - продолжал Всевид, - все вещи мелются в коло Сварожьем. Сгорают в пучине, а опосля возрождаются внове: в иных обличьях. И времена текут, и события - одно ушло, другое приспело. Колесо вертится, отдыху не знает.
   -Значит, ждать перемен? - смекнул Светозар.
   -Да. Новое пресуществиться может лишь взамен старого, негоже этого бояться. Но все личины вещей - суть ветошь, тля. За ними истая жизнь течет по своим законам. Она безвидна, ни начала не знает, ни конца. Это и есть высшая Правь, что за явленным миром стоит.
   Всевид указал юноше на рисунок Триглава, вышитый разноцветными нитями на льняном полотнище.
   -Взгляни на богов. Творец наш, Сварог, тоже меняет свою ипостась, оборачиваясь Святовидом, а тот - Перуном-Ратоборцем. Все без устали меняется, но ничто не уходит без следа. Даже пепел. Исток жизни неиссякаем.
   Светозар задумался.
   -Великий кудесник, хранитель лесного края Вед-Ведислав, поучавший меня в отрочестве и нарекший меня моим новым именем, - припомнил Всевид, - толковал так: если взаправду хочешь Коловерть постичь, изучай палый лист. Смотри, как чахнет, сохнет и ветшает, становится трухой, становится прахом. Но конец его - не смерть. Он - суть переход и обновление в Нави. Умей видеть незримое превращение праха в новую жизнь. Ведь и закат есть начало восхода.
   -Стало быть, загубленный чур-оберег не сулит нам конца? - поднял глаза Светозар с надеждой.
   -Значит се лишь конец прежнего, избитого порядка. А каков новый будет - про то не ведаю. Но скажу твердо, что Солнце-Сурья светить для нас не перестанет.
   От волхва Светозар вышел успокоенным. В избу отчего дома ступил почти беспечно, чуть не ударился лбом о притолоку с сенях.
   -На реке был, а рыбы не наловил, - укоризненный голос родителя, умудренного жизнью оратая Тверда заставил юношу смутиться. - Что есть будем? Не зря тебя Завид кличет непутевым захребетником...
   -Это дело поправимое, - поспешил заверить Светозар. - На Сорочий Пруд схожу. Там карася и налима нынче много - говорят, рыба сама в руки прыгает.
   Тверд только головой покачал.
   На дворе юноша разыскал свои снасти, поменял рубаху, пропитавшуюся лесным духом. По пути решил заглянуть на пчельник Угоста, там в подмогу отцу подвизался Свиря, с которым Светозар давно приятельствовал.
   За высоким плетнем ограды, за врытыми глубоко в землю омшаниками и сотохранилищем, сложенным из тесаной лесины, юноша нашел друга. Свиря был курносым полнотелым парнем с рыжими волосами, схваченными кожаным налобьем, с веснушками на щеках и руках. Он тяжело пыхтел, очиняя старый улей.
   -Здорово, Свиря! - окликнул его Светозар. - Пойдешь со мной на пруд?
   Сын Угоста промычал что-то невнятное, отирая со лба пот.
   -Да недосуг мне, - выдавил он уныло. - Отец в поле гонит.
   -А мы ненадолго. Одна нога здесь - другая там.
   Светозар ждал. Он знал, что приятель не сможет устоять перед соблазном, непременно сдастся.
   -Ну, была-не была! - Свиря махнул рукой. - Все равно ведь не отстанешь.
   Тихонько, чтобы не попасться на глаза Угосту, юноши прошмыгнули в калитку ограды. Впопыхах Свиря уронил с плетня корзину.
   -Какой ты неуклюжий, - улыбнулся Светозар.
   За пчельником сразу прибавили шаг, как вдруг Свиря дернул друга за рукав.
   -Смотри! Это что еще за птица такая?
   -Где? - не понял Светозар, хлопая глазами и крутя головой.
   -Вон, на большом тополе у княжьей гридницы.
   Гигантский крапчатый тополь в три охвата спокон веку стоял в селище и помнил много поколений вятов. Сказывали, что корни его прочны, как железо и порубить их не в силах ни один топор. Могучий ствол переходил в разветвленную крону, уносящуюся в небеса. В детстве, когда Светозар заглядывался на эту волнительную красоту, у него даже начинала кружиться голова - ветви исполина терялись в облаках.
   Сейчас, на самой верхушке древа ясно обозначились очертания причудливой птицы. Хорошенько приглядевшись, Светозар убедился, что таких ему встречать доселе не приходилось. Клюв был похож на орлиный, но много длиннее - как прямая стрела с крючком на конце. На макушке - волнистый хохолок. Извивы широких крыльев - как два больших налучья. А главное - от многоцветья перьев рябило в глазах. Светозар насчитал целых семь цветов в птичьем покрове: красный, синий, голубой, желтый, серебряный, золотой и белый.
   Оба юноши замерли, пораженные необычным зрелищем.
   -Два знака за день - что-то многовато, - задумчиво пробормотал Светозар себе под нос.
   -Что? - не расслышал его Свиря.
   -Пошли на пруд, говорю.
   Глава 2. У королевского трона.
   Даже миновав черту высокого насыпного вала, Тит Помпилий Скавр не переставал морщиться от нестерпимой вони, стоящей вокруг, и сплевывать на землю горьковатую густую слюну. Здесь, между невысоких домов с ивовыми крышами тоже бродили свиньи и коровы, которых пытались сгонять в одно стадо сутулые темнолицые пастухи, заросшие стоящей дыбом щетиной. В беспорядке рассыпанные конюшни, амбары и загоны тянулись почти до самого дворца. Солдаты караула с круглыми деревянными щитами, заброшенными за спину, шлепали ногами прямо по черным лужам, растаскивая глину и грязь. При виде Скавра они улыбались, показывая кривые желтые зубы.
   "Варвары, сущие дикари, - угрюмо отмечал римлянин, ведя в поводу утомленного дорогой коня. - Совсем не изменились с тех пор, как орды тевтонов и кимвров топтали италийские луга".
   На пути к столице Эорманрика Архемайру Скавра уже два раза обокрали на постоялых дворах в поселениях и однажды чуть не убили простыми крестьянскими вилами. Случилось это, когда он впервые позволил себе расслабиться, изрядно выпив кислого местного вина и забывшись беспечным сном. С тех пор ухо с варварами приходилось держать востро.
   Ирония судьбы Скавра заключалась в том, что сотни и тысячи германцев из разных племен выбивались из кожи вон, чтобы получить право служить под орлами на благо Империи. Он же, свободный римский гражданин, забрался в глубь дремучих северных лесов, чтобы просить пристанища и куска хлеба у германских вождей. Он, Тит Помпилий Скавр, бывший префект Шестнадцатого Флавиего Легиона, прозванного Стойким, и обладатель золотого венка, готов наняться на службу к варварам. Он - изгнанник, преданный своим Отечеством...
   За амбарами уже можно было увидеть дворцовые кровли. Дорогу к ним заграждали войлочные повозки, между которых бегали и орали дети, стегая друг друга ивовыми прутками. Рядом на пустыре исходили черным чадом домны, в которых ковалось оружие, тут же женщины с длинными рыжими косами доили блеющих коз.
   Сооружение, звучно называемое королевским дворцом, представляло из себя вытянутый массив из опиленных сосновых бревен в два яруса с малыми пристроями. Возле прорубленных окон, больше напоминающих крепостные бойницы, висели на клиньях раскрашенные во все цвета радуги большие щиты. К верхнему этажу вела наружная лестница, нескольких ступеней на которой были сломаны. Подходя к распахнутой двери, изнутри завешенной медвежьей шкурой, Скавр слегка замедлил шаг. Не слишком ли опрометчиво вот так, очертя голову, кидаться в самый омут опасности, отдаться на волю случая? В глубине души он, должно быть, рассчитывал повторить судьбу Караузия, но избегнув его трагического финала. Почти сотню лет назад этот флотоводец имперского флота и неуемный авантюрист сумел на недолгое время создать подобие своего государства в устье Рейна, опираясь на поддержку племен батавов. Что ждет его, Скавра у готов? Не есть ли чистое безумие вся его затея? Но отступать слишком поздно, да и назад пути нет.
   Перед римлянином вырос долговязый страж в круглом железном шлеме с широкими нащечниками. На поясе - зазубренный меч-фальката. Скавр оглядел продолговатое лицо, сломанный нос и блуждающие, осоловевшие глаза германца. Воин был пьян и стоял в раскачку.
   -Куда? - икнул он, обдав запахом медовухи и чеснока. - Стой на месте!
   -К повелителю готов из Рима, - сухо ответил Скавр по-германски, не отводя взгляда.
   Стражник топтался на месте, рассматривая гостя. Глаза его затуманились еще больше, он устало махнул рукой.
   -Оставь коня и отдай мне меч.
   Он тихо присвистнул, и рядом вырос взъерошенный чумазый мальчишка в шерстяной рубахе, которая была явно ему велика. Бросив ему уздцы, Скавр снял обшитую железом перевязь, передавая воину.
   -Иди, римлянин, - насмешливо скосил губы гот, и пробормотал еще что-то неразборчивое вдогонку.
   Приподняв занавесь из медвежьей шкуры, Скавр ступил внутрь и оказался в коридоре, где тускло коптили факелы. Стены тоже были грубыми, плохо отесанными и пахли смолой. За коридором стало светлее. Скавр попал в большой зал, заполненный многочисленным людом. Здесь часть стен была завешана персидскими и сирийскими коврами со следами копоти и обгоревшими до черноты нитями, поверх которых висели на гвоздях колчаны со стрелами, ангоны, а также чучела лосиных и кабаньих голов. С потолка свисали железные цепи с прикрепленными к ним масляными светильниками, пол густо устилали волчьи шкуры.
   Приближаясь к длинным досчатым столам, на которых дымилось жаркое, Скавр осторожно обходил кованные сундуки и лавки с лежащими на них плетеными флягами. Люди, сидевшие за столами, ели мясо, нанизанное на вертела и саксы, пили из коровьих рогов вино и смеялись. Скавр вновь почувствовал отвращение, когда до него докатился запах грязных, давно не мытых тел. Могучие готские бородачи походили на медведей своей неуклюжей силой и повадками. Лица у многих побагровели от вина, но все равно больше напоминали шероховатую древесную кору, чем человеческую кожу. Вперемешку с мужчинами в зале сидело несколько женщин, обвешанных золотыми римскими браслетами и ожерельями, на головах у них были венки из свежих полевых цветов.
   Заметив гостя, коренастый рыжий детина со слипшимися на лбу волосами поднялся, повалив лавку, и вытянул руку, указывая на Скавра.
   -Порази меня молния Донара! Римлянин!
   -Сядь, Вилигунд! - повелительный голос с конца зала заставил гота нелепо замереть в неподвижной позе с раскрытым ртом.
   -Как скажешь, вождь, - промычал наконец воин, кусая губы. - Вот только шрамы от палок кампигенов все еще горят на моей спине, а сломанная ключица не дает спать по ночам. Это все, что мне осталось от двухлетней службы на цезаря Клавдия Констанция. Позволь, во имя светлого Вотана я принесу в жертву этого щенка капитолийской суки, чтобы души моих братьев в Валгале возрадовались!
   -Сядь! - еще более твердо повторил король. - Пусть римлянин говорит.
   -Пусть скажет, зачем он здесь, - поддержали другие голоса.
   Скавр внимательно изучал Эорманрика. Пепельные брови очень низко нависали над глубоко посаженными глазами повелителя готов, которые, казалось, смотрели одновременно и перед собой, и по сторонам. Левая часть лица, заскорузлая и омертвевшая от шрамов, походила на кусок старой холстины. Она повисала, немного оттягивая вниз край верхней губы, также обезображенной широким порезом. Даже густые усы и расчесанная борода не могли сгладить этого изъяна королевской внешности. Создавалось ощущение, что Эорманрик постоянно улыбается недоброй улыбкой.
   Конунг, облаченный в красный плащ-каракаллу с золотым позументом сидел на высоком резном троне с подлокотниками, увенчанными рыбьими головами. Очевидно, этот трон, явно греческой работы, был захвачен готами в одном из походов. Скавру бросилось в глаза, что руки варварского вождя очень длинные, с массивными кистями и кривыми пальцами, на которые было надето несколько литых перстней. Возле этих рук крутилось сразу несколько черных борзых собак. Выпрашивая у своего хозяина кости со стола, они лизали его пальцы и тыкались в них длинными мордами, ни на кого не обращая больше внимания.
   Скавр приосанился и четким жестом приложил к сердцу сжатый кулак.
   -Приветствую могучего Эорманрика из рода Амалов, потомка Асов и повелителя герулов, квадов, бубегенов, ругов и тиудов! - по-армейски зычно отчеканил он.
   -Назови себя, - равнодушно велел король.
   -Тит Помпилий Скавр, римлянин. Бывший префект шестнадцатого Флавиего Стойкого легиона с эмблемой льва. Верный слуга августа Констанция Второго, несправедливо обвиненный в пособничестве мятежнику Клавдию Сильвану.
   Готы в зале немного притихли.
   -Что же ты хочешь, префект? - чуть подался вперед Эорманрик.
   -Королевской милости. Волею Фортуны ставший жертвой политических игр, преступником для своего народа и изгнанником Отечества, прошу о твоем высоком снисхождении. Позволь служить тебе верой и правдой.
   Эорманрик усмехнулся половиной рта. Загудели и засмеялись собравшиеся за столами воины.
   -А знаешь ли ты, римлянин, как служат готскому королю? - спросил король и глаза его стали еще глубже, пространнее.
   -Твоя воля да будет моим законом, - невозмутимо ответил Скавр. - Что повелишь, то исполню. Позволь лишь не нарушать правил воинской чести и достоинства.
   Последние его слова вызвали неожиданное раздражение Эорманрика.
   -Ты, стало быть, римлянин, полагаешь, что готы не чтят воинскую честь? - брови короля сурово топорщились.
   Скавр быстро понял свою оплошность.
   -Прости, повелитель, чужеземца за незнание ваших порядков и обычаев. Я никого не хотел оскорбить. Сказанные слова лишь выражают мое неведение.
   -Мы, потомки Вотана, живем согласно божественного закона и следуем своду верховной правды. Мы лучше вас, детей продажного города, погрязших в пороках и вероломстве, знаем, что такое честь и достоинство воина.
   -Да что там говорить, вождь! - пылко подхватил Вилигунд, а за ним и другие германцы. - Растащить его лошадьми, чтоб не молол всякую чепуху.
   -Тихо! - Эорманрик поднял руку. - Здесь я решаю. И своего слова я еще не сказал.
   -Испытать римлянина, - предложил кто-то. - Посмотреть, на что он годится.
   -Можно и испытать, - в раздумье проговорил король.
   Дружный рев в зале испугал собак, заставив их поджать хвосты. Несколько столов с грохотом перевернулось, так что чаши, кубки и кувшины полетели на пол, разбиваясь на множество осколков.
   -Во двор! - рявкнул Вилигунд, махнув могучей рукой.
   Целая орава раззадоренных пьяных увальней устремилась к выходу из пиржественного зала, расплескивая вино по столам и одежде. Скавр невольно посторонился, чтобы его не снесло этим бурным потоком.
   -Ступай во двор! - толкнул его плечом какой-то чернобородый крепыш со сросшимися бровями и массивным загривком, волосы на котором стояли колом, как у вепря. - Сейчас узнаем, из чего ты сделан и какого цвета твои потроха.
   Скавр подчинился.
   Вместе с несколькими десятками германцев он вышел из дворца и прошел к вытоптанному пустырю с северной стороны постройки, обнесенному покосившимся плетнем. Должно быть прежде место это служило для выпаса скота, а потом, когда земля оскудела, перестав рождать свежую и сочную траву, его стали использовать для военных забав и пьяных потех.
   Готы заполнили пустырь. Эорманрик встал в стороне, запахнувшись в плащ - бездвижный и невозмутимый, точно императорская статуя на Паланкине. Вокруг него выстроились его оруженосцы - в отороченных железными бляхами кожаных рубахах и шишаках с пучками соколиных перьев. Широкие поясные ремни оттягивала вниз тяжесть длинных мечей-скрамосаксов.
   -Позволь, вождь! - Вилигунд обратил на короля умоляющие глаза. - Вотан взывает о жертве!
   -Хорошо, - согласился Эорманрик, и оглядел своих воинов. - Все из числа собравшихся здесь знают силу твоего удара, Вилигунд. Твой топор сокрушил столько голов, что если собрать их вместе, получится крепостная башня в десять локтей высотой. Не раз твоя крепкая рука вызволяла братьев из беды в самых тяжелых боях. Сегодня тебе выпал случай сразиться с особым противником, - король косо ухмыльнулся в бороду, а готы зашептались. - Он принадлежит к той породе людей, которая считает себя хозяевами мира. Было время и ты служил в легионах...
   -Пока не вспорол жирное брюхо центуриону и не удрал в леса, - вставил чернобородый крепыш из-за спины короля. Его заразительный смех подхватили все германцы.
   -Заткнись, Гундовальд, - одернул воина Эорманрик, - здесь я говорю. Так вот, сегодня даже те из вас, кто никогда не видел в глаза римлян, узнают, каковы в деле эти хваленые воины, подмявшие под себя столько народов.
   -Готов им не оделеть! - понеслись со всех сторон крики. - Сосунки! Изнежились, словно бабы! Забыли, как меч в руках держать! Наемники за них теперь воюют!
   Эорманрик вскинул руку и установилась тишина.
   -Но только драться, Вилигунд, ты будешь мечом, - заключил король.
   -Верно! - согласились германцы вокруг. - Сделаем римлянину послабление. Может поживет на одно мгновение дольше!
   Эорманрик пристально посмотрел на Скавра.
   -Готов к бою не на жизнь, а на смерть?
   -Да, - подтвердил тот. - Пусть мне вернут мой меч.
   Неожиданно король покачал головой и губы его тронуло какое-то жестокое выражение.
   -Мы дадим тебе другой.
   Он поманил к себе одного из оруженосцев и что-то нашептал ему. Воин заулыбался во весь рот, бросившись выполнять приказание. Вскоре он принес деревянный тренировочный меч с затупленным концом. Готы разразились потоком безудержного хохота.
   -Ты хочешь, чтобы я сражался этим? - недоверчиво спросил Скавр Эорманрика, пытаясь понять, что у того на уме.
   -А почему нет? - поднял брови король. - Ты явился в мой город, в мой дворец, назвался воином, готовым верой и правдой служить своему повелителю. Так послужи мне, как обещал! Я явил свою волю - тебе ее исполнять. Так принято у готов. Докажи, что достоин королевской милости.
   Скавр стиснул зубы.
   -Наши воины неустрашимы как львы или медведи, - громко объяснял Эорманрик под одобрительный гул голосов. - Даже если у них нет оружия, они могут голыми руками разорвать врага на части. Посмотри на эти мужественные лица! Гундовальд Великолепный, конунг дружины Вепрей. Хоть он и неказист ростом, но однажды обратил в бегство целый отряд языгов своей доблестью. Тургар Костолом, конунг дружины Волков. Его железный кулак может проломить любую стену. А это, - король указал на седовласого воина с желтоватым сухим лицом и голубыми глазами, - Хродгер Хромоногий, конунг Беркутов. Он никогда не устает в бою и не чувствует боли. Никто не берется пересчитать все шрамы, покрывающие его тело от макушки до щиколоток.
   Король перевел взгляд на Скавра, не скрывая насмешки.
   -Как видишь, у меня нет недостатка в хороших воинах. Если ты и вправду намерен сохранить свою голову и найти приют в моих владениях - докажи, что ты лучший!
   При этих словах даже старые готы, смотревшие на римлянина недружелюбно, покачали головами.
   -Мне не нужен еще один воин, - подвел итог Эорманрик, - но мне нужен воин, равных которому нет.
   -Хорошо, - после короткой паузы ответил Скавр. - Я докажу тебе, повелитель.
   Одной рукой он взял деревянный меч, который подал ему королевский оруженосец, другой сгреб складки пенулы, перекинув ее на левый бок.
   Тем временем Вилигунд сбросил на землю свой плащ и простер руки к небесам.
   -Владыка мечей и повелитель валькирий! Вотан-Всеотец, объезжающий долины Валгалы на своем восьминогом коне! Прими от меня эту жертву, чтоб сердце твое умилостивилось, а око смотрело на нас благосклонно.
   -Эй, римлянин! - окликнул Скавра Гундовальд. - Пока душа еще не покинула твое тело, помолись своим богам. Пусть они помогут тебе умереть быстро и без мучений.
   Скавр опустил глаза, не выдавая своих чувств. Он слышал, как его противник с хрустом расправил могучие плечи и вытащил из ножен тяжелый меч.
   -Иди сюда, римлянин, - басисто проговорил он. - Твои предки заждались тебя. Я много зла натерпелся от вашего брата, но тебе обещаю - конец твой будет легким.
   Скавр отшагнул правой ногой назад, чтобы оказаться к германцу левым боком, и поднял меч, отведя его под углом к голове и острием к противнику. Вилигунд хмыкнул, узнав привычную позу легионера. Сам он чуть присел на своих кряжистых ногах, а потом, с неожиданной для его крупного тела ловкостью пару раз перебросил клинок из одной руки в другую. Эорманрик вскинул руку, дав знак к началу поединка.
   С хриплым ревом Вилигунд сорвался с места, и меч его расчертил в воздухе широкую борозду. Скавр был готов к этому и ушел в сторону. Потом еще несколько могучих махов легли слева и справа, распоров пространство, словно тонкое покрывало. Римлянин, между тем, размотал конец своей пенулы и теперь вращал его, отвлекая внимание гота и не давая ему нанести точный удар. Он выжидал, проворно уклоняясь. Наскоки противника были опасны - Вилигунд двигался как ураган, закручивающийся волчком. Он то расширялся, то сжимался, обдавая каскадом бешеных водяных струй. Но Скавру оказалось достаточно всего одного мгновения, когда внимание германца чуть ослабло после серии неудачных атак. На возвратном движении меча Вилигунда римлянин с силой хлестанул его плащем по глазам. Голова гота запрокинулась назад, и Скавр, подступив сбоку, ударил его деревянным мечом по запястью. Клинок свалился на землю как стальной брус.
   Вилигунд заревел во всю мощь своих легких, но горло его уже упиралось в острие деревянного меча римлянина.
   -В настоящем бою ты был бы мертв, - тихо сказал ему Скавр, лишний раз убедившись в мудрости наставлений старых легионных ветеранов: стараться колоть мечом, но не рубить.
   Гот сверкнул глазами и в ярости оттолкнул от себя римлянина, едва не опрокинув его. Он поспешно нагнуться за своим мечом, однако Скавр не позволил ему поднять оружие, запрыгнув на широкую спину Вилигунда, как наездник запрыгивает на дикого скакуна. В следующий миг римлянин плотно зажал шею германца между локтевым сгибом правой руки и предплечьем левой.
   Вилигунд мычал, хватая ртом воздух. Он резко выпрямился, без труда подняв в воздух повисшего на нем противника, но сбросить его не мог, как ни пытался. Скавр вцепился в гота мертвой хваткой. Вскоре германцу стало не хватать дыхания и те, кто стоял рядом, увидели его выкатившиеся белки глаз, побагровевшую кожу лица и вздувшиеся на висках вены. Готы схватились за мечи.
   -Отпусти его! - приказал Эорманрик.
   Скавр соскользнул на землю, разжав тиски на шее полузадушенного противника. Вилигунд бухнулся на колени, откашливаясь и жадно заглатывая воздух.
   -Должно быть, эти римляне еще на что-то способны, - задумчиво проронил тот, кого называли Хродгером Хромоногим.
   -Решение за тобой, повелитель, - Скавр приложил кулак к сердцу, обращая глаза на хмурое лицо Эорманрика.
   -Я дарю тебе жизнь, - сухо произнес тот. - Сегодня можешь гулять на нашем празднике как почетный гость. Но завтра перед жертвенником Вотана ты принесешь мне присягу согласно нашим законам.
   Король отвернулся и прошел через ряд расступившихся перед ним воинов.
   -Только запомни, - бросил он, удаляясь, - что после того, как ты поцелуешь мой меч и произнесешь слова клятвы - каждый твой вдох будет принадлежать мне без остатка. Ты будешь служить процветанию рода потомков Асов.
   Глава 3. Под пологом леса.
   На Радуницу в селище всегда было много купцов. Случалось бывать тут и иноплеменникам из дальних краев. Князь Борислав поощрял торговлю с соседскими людинами, призывая родовичей жить гостьбою, а не враждой, крепить дружбу меж разных родов братиной и честной меной.
   На торговище у внутренних ворот тына с утра было уже не протолкнуться. Всюду стояли груженые возы, топтались кони, люди. Гомон стоял ярый. Всю последнюю седмицу родовичи Светозара готовились к торжествам, да подбивали товар, чтоб было чем удивить иноземцев. Несли на торг мед и медовицу, шубы из пушного зверя, добротно каленые клинки, кожи, воск, браслеты, кольца и ожерелья.
   Сегодня в селище пожаловали ромеи: шестеро богатеев-купцов со своим добром, с ними дюжина наемников-ясов и два десятка слуг - носильщиков, писцов и счетоводов. Понятное дело, что поглазеть на них собралась целая толпа.
   Светозар ни свет-ни заря тоже уже был у ворот тына под бревенчатой сигнальной вышкой. Едва дождался, пока кликуны объявили начало торга. Не хотелось ему дома сиднем сидеть, да белую сдобу лепить - душа просила новых впечатлений. А где их еще сыскать, как не на большом торговище, где можно послушать, о чем народ судачит и заморских гостей посмотреть? Еще и хорошего меда из долбленок всласть напробоваться.
   Вот и толкался юноша промеж рядов и лотков, разглядывал ткани, рыболовные сети, мечи и топорища. Слушал, что говорят. Ромеи ему совсем не понравились. Бритолицые, холеные, пахнущие ладаном, они глядели на всех свысока. Даже длинные плащи, прошитые широкой каймой, топорщились на них как-то заносчиво, шелестели, как паруса иноземных лодий. Торговались неуступчиво, а слуг своих - пучеглазых запуганных отроков, гоняли нещадно.
   Выставили на лотки большие корчаги с вином, а пробовать не дозволяли. Сундуки приволокли с разным добром: тут и златое литье, и самоцветы в оправах, и жемчуга - а близко тоже не подойди. Светозар даже приуныл немного. Хотел уже отправиться восвояси, как вдруг один из ромеев - чернявый, зеленоглазый, с родинкой на щеке - окликнул его.
   -Эй, росомон! Ступай сюда.
   "По-нашему лопочет", - отметил про себя Светозар.
   Ромей и вправду сносно говорил на языке вятов. Но для большей ясности поманил юношу пальцем и подмигнул ему. Из подкладки плаща достал что-то, похожее на оберег. Светозар уже видел такие на иноземцах, да только издали.
   -Смотри, - произнес ромей, загадочно улыбнувшись.
   На раскрытой ладони лежала точеная фигурка из серебра. Тощий человечек - одни ребра торчат. Голова поникла, руки-ноги к скрещенным жердям подвязаны.
   -Кто это? - Светозар явно недоумевал.
   -Бог.
   -Бог? - переспросил юноша. - Ишь ты...
   Пожав плечами, он пошел дальше.
   Все же чудные люди эти ромеи. Одеваются в длинющие наряды, точно женщины, маслами разными натираются. Да и боги у них тоже чудные. Светозар мысленно сравнил изможденного человечка на жердях с благодушными, пышущими силой и огнищем духа образами Сварога и Перуна. Усмехнулся.
   К полудню торг уже почти затих. Близилась пора застолий и потех, а торговцы и менялы, довольно подсчитывая барыши, сворачивали товар. На большом пустыре - обычном месте всех сходов - появились спиваки, гусляры и народ, охочий до плясок и забав. Здесь разливали крепкую медовуху, потчевали кнышами с соленой капустой и сластями, чтоб уважить память прадедов, обретавшихся у Красной Горы и порадоваться своим сродством с их душами.
   Иноземцев уже позвали на княжью братчину отведать пряженого мяса, сбитня, да испить по чарке-другой сыты.
   Светозар, слонявшийся без дела, поднялся к оградью верхнего тына, чтоб посмотреть с высоты на лесные просторы. Он любил лес до самозабвения и мог бродить по нему с восхода до заката. Каждый перелесок, дубрава или березовая рощица были изучены им до корешков и листиков. Никто кроме него среди родовичей так хорошо не знал всех лесных дорожек, троп и развилок, звериных нор и лежбищ, топей и гиблых мест. Лес был для юноши родным домом. Его неотвязно тянуло под эти густеющие своды, где можно было расслышать дыхание травяных духов, шепот озерных дев и скрипы чащобных лесовиков. Светозар давно уже стал своим и для лосей, и для зайцев, и для голосистых перепелок, которые не сторонились его присутствия.
   Сейчас, с укрепления на восьмисаженевом холме были хорошо видны сочно-зеленые с изумрудным отливом просторы потаенных кущ, рассеченные лишь узкими прожилками рек. В этом чарующем мире властвовало дремотное спокойствие, хранилась полусонная тайна вечности. Но тот же самый лес мог подчас исторгнуть из своих недр и нежданную угрозу.
   Зоркие глаза юноши уже различили три черные точки на дальнем отшибе равнины. Они стремительно приближались, и Светозар распознал в них княжьих комонников, летящих к селищу во весь опор. Похоже, они несли с собой тревожные вести, а дозорный со смотровой вышки уже бил в било. На дворах залились лаем собаки.
   Комонников, взмыленных и смурных, встречал в воротах сам воевода Радомил - крепкоплечий воин с сухим щербатым лицом и колючей бородой. Не дав им даже расседлать лошадей, он о чем-то долго с ними шептался. Потом повернулся к людинам, скопившимся у тына, и грянул басисто:
   -Расходись народ, то вам не потеха. Гуляй себе всласть, не жди беды.
   Однако шила в мешке не утаишь. И пошли уже ходить средь люда слухи да пересуды, разносясь на разные лады.
   -У Мелового Холма годь видали, - шептались одни. - Может сотня воев будет, а может и поболе. С сулицами идут, с луками, на конях. А куда - неведомо.
   Другие же били себя в грудь и клялись.
   -Идет чело большой гридни! За ней - ворогов тьма.
   Как ни пытались старосты народ урезонить, а праздник уже был омрачен. И лавки оставляли, и столы со снедью, и чарки на столах. Разбредались по домам, снимали со стен щиты да палицы, тащили к тыну бадьи со смолой, стрелы. Воевода со своими подручными закрылись в княжьей горнице, о чем-то толковали.
   Вскорости в избу к Тверду заявился бирюч от самого Борислава.
   -Собирайся, Светозар! - сказал, как обухом по голове вдарил. - У князя к тебе поручение.
   Юноша даже глаза вытаращил.
   -Тебе все пути на десять верст окрест ведомы. Вот и сведешь ромеев-купцов к вымолу у Большой Реки. Там ихние струги отплытия дожидаются.
   К Светозару наконец вернулся дар речи.
   -Что ж Радомил к ним гридней не приставит? - вымолвил. - За копьями-то оно надежнее будет. А ну, как годячина на нас наскочит?
   -Ты, гляжу, супротив воли княжьей идти удумал, дурачина? - строго поднял бровь бирюч. - Советы давать? А кто стан боронить будет, ежели ворог подступиться, ты подумал?
   Светозар опустил голову.
   -Стало быть, - смягчился бирюч, - ромеев нужно свести тайными тропами, через чащи, чтобы наверняка вышло. Потом воротишься.
   -Сделаю, - заверил юноша.
   Отцу, возившемуся на дворе с силками, решил до поры ничего не сказывать - выскочил из дома стрелой, только меч, каленый в кузне деда Добросвета тихонько из сеней забрал.
   А у избы Борислава уже толкались ясы. Толковали что-то по своему - громко, скрипуче, ухмылялись. Светозар краем глаза оценил их: броня тяжелая, из сплошных пластин; шлемы литые, с наличьем; копья на три сажени длиной и клинки широченные на боку - не зря их "опоясанными мечами" кличут. А с коня бьют - в щепы разносят, уж о том он наслышан.
   Юноша немного успокоился, хотя и сам был не робкого десятка. Подсягу свою Светозар прошел в три года, а ратное дело под оком Радомила осваивал - уж тот спуску не давал.
   Ромеи собирались долго. Пока возы загрузили, пока лошадей впрягли - солнце легло уже в пол дерева. Заприметив Светозара, зеленоглазый купец с родинкой подмигнул ему, точно старому знакомцу. Как оказалось, звали его Синисием. По слову Фотия, что головой у ромеев был, наконец тронулись. Светозару гнедого жеребца выдали с княжьего двора. На нем и выехал вперед всех. Ясы, взгромоздясь на своих коней, следом потекли - только железо гудело. Позади них, скрипя колесьями, возы с поклажей заковыляли по кочкам. Слышно было, как погонщики тягловых меринов стегают, что есть мочи, да кричат им что-то сквозь зубы.
   Когда с холма стали спускаться, с Светозаром поравнялся Синистий. Взгляд светился лукавством, край губы в улыбке оттопырился.
   -Вы, росомоны, все сидите в своих лесах и мира за ними не видите, - начал медленно, с расстановкой. - А мир тот велик. И моря есть бескрайние, где волна до небес взлетает, а потом с грохотом рушится вниз, унося в пучину все, что на пути встает. И горы есть высочайшие, на которые только самые смелые птицы и могут взобраться.
   -А ты отколь знаешь? - недоверчиво посмотрел на него Светозар.
   -Сам повидал. Дальние страны, людей. Есть земли, где народ в одних шелках щеголяет. В других - все в жемчуга и злато разодеты. А где-то - и вовсе нагишом ходят. Есть люди черные, как сажа от костра, есть бурые, как вымоченная древесная кора.
   Светозар аж рот разинул от удивления.
   -А еще, - продолжал ромей, впадая в азарт рассказчика, - ездят люди на огромных зверях с большими ушами и двумя хвостами - один спереди, другой сзади.
   -Неужто есть такие? - в душу юноши закрались сомнения. - Поди, брешишь ты мне.
   Синистий рассмеялся.
   -Щука, живущая в маленькой речке и считающая себя владычицей вод и рыб, тоже не ведает, что есть необъятное море. И невдомек ей, что водится в том море рыба-кит величиной с гору.
   Светозар обиделся.
   -Посмотрю я, ты выдумщик заядлый. Любите вы, ромеи, над людьми потешиться. Мы люди простые. Если и болтаем когда небылицы, то во хмелю, а не затем, чтоб головы другим дурить.
   Синистий снова засмеялся.
   -Не сердись на меня. Не было у меня умысла над тобой потешаться. Говорю про то, что сам воочию видел. Велик и чудесен этот мир, и много в нем необычного, диковинного. Но таким уж сотворил его Господь по воле своей.
   Светозар нахмурился.
   -Это ты про бога своего толкуешь? Того, что на перекрестье висит?
   -Нет, тот сын его - Спаситель Людей. А я говорю про Всевышнего, творца вселенной. Спаситель пришел в наш мир, чтобы истину нам явить. Заставить жить не страстями, но верой. Он все грехи наши перед Создателем искупил.
   -Не разумею я тебя, - пожал плечами Светозар. - Отколь грехам взяться? Сердце наше вещее, оно само нам путь кажет, как в ладу со всем миром жить. А коль в ладу мы с миром, то и с творцами его тоже. Мы одной крови с ними, одного корня. Зачем вера нужна? Боги есть боги, они в нашей вере не нуждаются.
   -Вера праведная должна по жизни вести, - возразил ромей. - Без нее человек слаб и немощен, как тростинка под ветром.
   -Ишь чего выдумал, - Светозар усмехнулся. - Может вы, ромеи, и слабы, раз такими себя считать готовы. Но мы - другое. Правда - в нас самих. Так нас деды и прадеды учили. С землей своей заедино, с богами отчими, с памятью пращуров. С каждым кусточком края родимого, с каждым прутиком. Все это мы. Не верой, но веданием силен человек. Я так разумею: коль ведает он сердцем Вещий Путь жизни, то ведает все, что под небом создано. Ты говоришь, что мир наш мал, а я тебе отвечу, что он нескончаем. Оттого, как в каждой капельке росы, в каждой травяной жиле открыты для ока нашего диковинные тайны и секреты. Предел твоего мира - там, куда не может дотянуться твой взгляд. Но мы зрим и то, что для простого взгляда скрыто. Это знанье божественное, оно человеку свыше дадено и в сердце его хорониться. То знанье мы ценим и бережем, а не ждем от других каких-то мудреных истин.
   Синистий закусил губу. Похоже, охота продолжать разговор у него пропала, но взгляд его Светозар растолковал верно. Мол, что с вас взять, варваров неотесанных, в невежестве погрязших. Упрямых убеждать - только время тратить.
   -Ладно, друг росомон, давай дорогу показывай, - махнул рукой ромей, стараясь скрыть свое недовольство.
   А равнина меж тем уже растаяла в темени могучих вязов, закрывших полнеба раскидистой кроной. Лес объял со всех сторон. Старший у ясов разделил своих воев, отрядив четверых самых рослых вперед. Сначала они ехали по краям от Светозара, потом, когда лесная тропа сузилась, за ним - след в след. Пару раз оглянувшись, юноша подметил, что люди то бывалые: ни тени волнения, ни страха не отражалось в глазах, скорее, в них застыло холодное равнодушие. Отряд теперь вытянулся в одну длинную цепь. Светозар хорошо понимал всю опасность такого передвижения, но иного способа одолеть извилистую дорогу в толще древесных стволов и кустарников не было. Он вел ромеев к реке хитрым путем между болот, через дебри дремучих ольховников и нагромождения сухостоя. Навязчивый гнилостный запах висел в воздухе, касался лица, въедался в одежду.
   Юноша бдительным оком озирал округ, подмечая каждую мелочь. Жителя леса трудно обмануть. Он без труда читает знаки, оставляемые этим большим живым существом. По травинкам, листьям, веткам и коре определяет, какой зверь прошел через кущи, где свили гнездо птицы. А уж присутствие человека и следы его пребывания утаить от него и вовсе невозможно.
   Еще Светозар хорошо различал запахи леса. По ним он мог уверенно сказать, где находиться медвежья берлога или лисья нора, где прошмыгнул заяц или играла со своими детенышами росомаха.
   Всадники в броне двигались грузно, но еще тяжелее ползли повозки, утопая колесами в вереске и мху, запинаясь за корни и сучья. Иной раз они наглухо застревали, и тогда ромейские слуги спрыгивали на землю, чтобы столкнуть их с места. Установилась холодная тишина. Потревоженные людьми птицы разлетелись, звери попрятались и затаились, даже сверчки и лягушки умолкли.
   Фотий - тучный, пухлогубый и курчавовласый как ягненок - гнал вперед без удержу. Светозар уже понял, что человек этот нрава скверного, вздорного. Громыхая литыми перстнями, он неустанно махал руками и бранился. Светозар языка его не разумел, но высокие взвизги, то и дело прерывавшие тяжелое сопение купечего головы, были слишком красноречивы. Похоже, ромей страшился, что годь может захватить лодии у вымола и отрезать дорогу назад, в страну пурпура и злата.
   Однако юноша оставался спокоен. Он знал, что лишняя спешка часто становится причиной пагубы. Всматривался глазами, вслушивался ушами, внимал сердцем. Ясени и клены шевелили листвой, и Светозар понимал их шепот. Дерева мудрые, если к ним быть открытым душой, то всегда помогут, упредят опасность, отведут беду. И предостеречь могут, и совет какой дать. Все то вотчина Святовидова, пристанище раздольной весны. Обернуться бы, конечно, до темна, пока ладья Макоши в небеса не выплывет, погоняемая стрибожьими ветрами...
   Чем ближе к реке, тем сильнее болотища зажимали тропу. Кочек становилось все больше, ольховники сменялись низкорослым ельником. Перегной и щепа под копытами коней в густую кашу сбились. Теперь ясы и ромеи все больше по сторонам стали засматриваться. И впрямь: повсюду черные пни, коряги причудливые - не то на зверье, не то на людь похожие, ил ухает так, точно кто живой стонет. Да еще воронье принялось гаркать, над лесом кружить.
   -Эй, росомон! - окликнул Синистий. - Смотри там, не зевай. Не загуби в этих проклятых трущебах, - голос его сделался дребезжащим, ломким. - Не хочу, чтобы мои кости птицы и звери ворошили...
   Но Светозар помышлял просто: если уж конникам идти трудно - по два в ряд продираются, а возы насилу пролазят - то уж большому вражьему отряду пробиться будет еще трудней. Не развернешь ратичей, не разгуляешься.
   И все же, через какое-то время он тоже стал примечать внутри себя непокой. Ежели все идет своим чередом, то отчего так бьется сердце? Позеленевшие ото мха древесные стволы принялись подрагивать. Воронье умолкло. Еще настойчивее Светозар вслушивался в голос листвы, в трепыханье ветров, забивавшихся в глубокие дуплища. Где-то треснула сухая ветка.
   Вдруг юноша придержал коня. Лицо его, кожа почуяли хлад - разлившуюся в воздухе вязкую сырь. Повернувшись к своим спутникам, он поднял ладонь.
   -Стой! Дальше идти нельзя. Поворачивай!
   Ясы выпучили глаза. Копья их стукнулись о латы. Из-за их спин отчаянно заверещал Фотий, словно хряк, которому хвост накрутили.
   -Что за дело, росомон? - Синистий, привстав в седле, всматривался в Светозара немигающими глазами.
   -Глянь, - ответил ему юноша. - Видишь, трава к земле приникла? Листы на деревах друг к дружке жмутся?
   -Говори яснее, - ромей терял терпение.
   -Засада впереди, - поведал Светозар. - Засека годья. Не поспели мы.
   Лицо Синистия на миг окаменело, стало бледным. Потом он очнулся, повернулся к своим, заговорил. Сразу все взгомонились, затрещали как сороки. Ясы тоже меж собой начали совещаться, но в полголоса.
   -Чепуха все это, - снова зазвучал голос Синистия. - Фотий велит продолжать путь. Бурукан тоже никакой угрозы не видит.
   Бурукан, как видно, был у ясов воеводой. Однако Светозар покачал головой.
   -Вперед хода нет. Еже на пиках годьих не хотите висеть. Надо поворачивать...
   Юноша запнулся на полуслове. Воздух отяжелел. Теперь он давил на Светозара со всех сторон. Стало ясно, что к округе прибилось множество спешенных людей, потянулся запах сырого железа.
   А у возов тем временем взыгралась сутолочь, грозя перерасти в общий разлад. Кое-как Фотий и Бурукан порядок отладили. Несколько отрывистых приказов и угроз видно возымели успех, утихомирив людей. Потом Фотий что-то нашептал Бурукану и тот, махнув перстом, отрядил вперед двух комонников - дорогу вперед разведать. Хоть и не хотелось ромеям в опасность верить, а и костьми ложиться в глухомани лесной они тоже охоты большой не имели.
   Тронув коней шагом, ясы средь кустов и пней прошелестели, умеряя звон лат. Скоро листва их закрыла и звуки до поры умолкли. Но ненадолго. Шагов и двадцати, должно быть, не прошли, как древесный треск тишину раззявил. Заскрипело, загромыхало что-то, обсыпаясь. Шум потопил истошные крики.
   Светозар тут же смекнул, что к чему. Годяки дерева округ тропы подрубили.
   -Веришь теперь? - юноша обернулся к Синистию. - От воев ваших только сочиво осталось.
   Тут ромеи и ясы по-настоящему всполошились. Начали отходить, повозки поворачивать. Слуги галдели, купцы сбивчиво молвь к богам своим возводили. В сумятице один из возов застрял в илистом ухабе - пришлось бросить. Думали уже только о том, как жизнь свою сберечь, погоняемые страхом. Кони вставали на дыбы, взбрыкивали - кто-то из седоков даже перекувырнулся, угодив прямиком в муравейник. Но на это никто не обратил внимания. Одни ясы пики свои наперевес взяли, изготовясь к бою.
   Светозар тоже извлек из ножен на поясье заточенный клинок, крепко-накрепко зажав в ладони льняную обмотку рукояти. Теперь он замыкал отряд, но предчувствия у него были самые худые. Он уже знал, к чему дело клонится. И правда, обратно по тропе ушли недалече: через полверсты зеленые дебри заходили ходуном от ярого воя.
   "Обложили, - с горечью признал юноша. - Волчье племя..."
   Впереди, за ракитником и пихтами уже разыгралась схватка. Годий боевой клич ни с чем нельзя спутать: он леденит кровь как зов взголодавшейся волчьей стаи, ищущей свою жертву. Оголтелым своим напором рогатые всегда брали. Иных ворогов еще худо-бедно можно было отразить сплоченной гридней, но эти сами прыгали на пики и мечи до тех пор, пока не ломали весь порядок рати. Ни стрел не боялись, ни палиц. Часто порубанные, кровивые продолжали идти вперед, покуда своего не добивались.
   А за последние лета годь и вовсе окрепла, всюду утвердилась. Предводитель ее, Ерманарех, невесть сколь племен под себя подмял, и ныне - одну за другой прибирал к персту и земли вятов. Борусян и руянов уже сневолил, черед за другими пришел. Ведь и конным боем рогачи его были сильны, и в пешей вале страх на всех наводили, даже когда роды купно супротив них вставали. Ныне в краю сынов Ярия годяки промышляли поживой, разоряя и станы, и починки. Привыкли они корыстаться чужим трудом, так как сами ни землю раять не хотели, ни охотничать. Так и выходило, что в полный голос стонал от этой напасти и лесной, и полевой, и приречный люд, а как отвадить беду никто не знал: ни князья, ни старейшины, ни волхвы.
   Меж тем схватка залила уже всю тропу. Светозар, подстегнув жеребца, постремился в подмогу к ясам. Проехав немного вперед, он только диву дался сколько рогатых повыскакивало из-за кустин. Все с алыми круглыми щитами, кабаньими головами и лучами солнца расписанными, с пиками, в кольчужье и волчьих шкурах. Комонники у Бурукана все были лепшими воями, но только здесь, на узкой тропе для конника перевеса нет. И пикой не размахнешься, и разгон для атаки не возьмешь. К тому же, нескольких сразу побило стрелами: лица и шеи латы не укрывали, а годь из луков стрелала на диво метко. Других уже с коней стаскивали, коленья жеребцам перешибали. Главный же перевес был в числе: годяки скопом охаживали. Тут встать бы спина к спине, да коряги и ухабы не дают. Теснились ясы, поменяв пики на мечи, но толку мало. В ближней сече годь хорошо топорами рубится, щиты и доспех расшибая в труху.
   Светозар двух ворогов успел мечом посечь, прежде чем и его с коня сбили. Видел, падая, сколь много стало перекошенных рыжебородых лиц, шеломов с рогами и коньими прядями. Еще видел вопящих ромеев, ужас которых лишь раззадоривал годяков. Юноша поднялся, попытавшись протиснуться ближе к Бурукану. Этот кряжистый ратич - косая сажень в плечах - стоял как утес, швыряя недругов оземь и ломая им хребты. Вокруг не меньше десятка полегло рогатых. Тогда как из воев его кого порубали уже, а кого в полон взяли. Но добраться до предводителя ясов Светозар не поспел: холстина не латы, железо не держит. Кто-то крепко хватил топорищем по боку, и лиловая Сурья в небесах сразу звездами рассыпалась, а затем бордовой тучей затянулась. Лес уснул в тишине.
   Глава 4. Сагаур.
   Пламя очага поднималось высоко - лазоревое в середине, пурпурное по краям. Сухие ветки терна трещали и рассыпались, обкуривая горьковатым запахом дыма. Теперь, когда Степь уже скинула свой зеленый покров - пожухла, отвердела, а по ночам начала покрываться первой ледяной коркой, толстый войлок шатра укрывал и от холода, и от свирепого ветра, лютующего снаружи.
   Князь алан Амазасп напряженно всматривался в пышущий алым соком горячий цветок - малую искру великого бессмертного Огня, веками озарявшего жизненный путь его предков. Некогда он был могуч, охватывая просторы и дали степных полей, лугов и взгорий. Ныне забился в темное укрытие, спасаясь от злого поветрия перемен. Степь становилась чужой. Сарматы уже не сознавали себя хозяевами этого большого и некогда гостеприимного дома. Они все сильнее жались к своим норам, словно больные звери, выживаемые с насиженных мест матерыми хищниками-чужаками.
   Амазасп тронул на груди золотую цепь с двумя сцепившимися в схватке баранами, глаза которых были сделаны из бирюзы, и вновь обратил взгляд на гостей своего шатра. Посланцы архонта Фанагории сидели тихо, боясь пошевелиться. Только губы их были поджаты, а мелкие глазки беспокойно бегали. Боспорцы ждали ответа князя. Глава посольства Никандр нервно тер платком потеющую лысину.
   -Я все тебе сказал, князь, - наконец решился он вывести Амазаспа из задумчивости. - Твой сын в плену у Аршака. Ты еще можешь его выкупить, пока армяне не продали его в рабство к хионитам. Они просят у тебя золота на десять талантов весом.
   -Моего сына? В рабство?! - Амазасп ударил кулаком по стоявшему перед ним на ковре столику, разломив его пополам. На желто-синий ворс ковра с изображением леопарда, преследующего зайцев, вылилось из бронзовой чаши густое белое молоко.
   Посланники сжались в один комок. Они знали, как страшен в гневе вождь алан - может на колья насадить, может затравить собаками.
   -Архонт Маханид помнит и ценит твою дружбу, князь, - промямлил Никандр. - Он хочет помочь тебе, выступая посредником между тобой и Аршаком.
   Амазасп опустил голову и задышал очень часто, прерывисто. Таус был самым последним из трех его сыновей и единственным наследником. Старший, Ларзан, погиб пять лет назад в бою с готами. Средний, Качир, утонул во время переправы через Рубан после неудачного похода на венедов. И вот теперь последний и самый юный, нанявшись на римскую службу по договору с императором Констанцием был ранен и стал пленником в ходе ночного сражения римлян с персами под Сингарой. Во главе пяти сотен аланских конников он угодил в засаду между холмов, занятых персидскими лучниками. Сына аланского князя шах Шапур подарил царю Армении вместе с еще несколькими пленниками.
   Боспоряне украдкой поглядывали на Амазаспа. Князь был уже стар. Отсветы пламени хорошо озаряли его многочисленные морщины, складки и шрамы на широком лице с выступающим подбородком. Жидкая борода лежала на отвороте синего кафтана с хризолитовыми застежками в форме рябчиков и была подернута проседью.
   Казалось, еще совсем недавно он водил в бесчисленные походы дружины отважных воинов - быстрых и неутомимых как коршуны или соколы. От набегов алан-танаитов содрогались Иверия, Антропагена и армянские города. А теперь князь с трудом взбирался в седло своего крапчатого скакуна и уже не так твердо держал в руках тяжелый меч. Тело год за годом выходило из повиновения: пальцы утратили цепкость, плечи ломило, глаза потеряли былую зоркость. Да и одышка совсем замучила вождя алан. Сколько раз Амазасп укорял самого себя в желании удержать ускользающую силу - обильные пиры и два десятка молодых жен, которыми он окружил себя, выжимали последние соки.
   -Хорошо, - наконец сухо выговорил Амазасп после глубокого вздоха. - Передайте Маханиду, что я согласен на выкуп. Пусть все устроит... Найди Зангина - он навьючит золотом твоих коней и мулов. Езжайте без промедления.
   Он снова угрюмо опустил глаза в пол шатра. Увы, время лихих походов и набегов прошло, теперь все чаще приходится договариваться и платить. Иначе не выживешь. Все злее и нестерпимее давят готы, забирая самые лучшие угодья, табуны и невольников, теснят венеды. Союз с Римом давно не дает никаких преимуществ. Империя слишком поглощена внутренними интригами и бесконечными проблемами на пограничных рубежах.
   Амазасп махнул рукой, отпуская послов.
   -Позволь, князь, - начал Никандр елейным тоном, - передать тебе несколько скромных подарков от архонта в знак вашей прежней дружбы и его уважения к тебе.
   Боспорец приподнял полог шатра и поманил двух слуг, дожидавшихся снаружи. Они внесли шкатулку, свернутый пояс и кинжал в ножнах. Раскрыв шкатулку, слуги достали ожерелье из крупных звеньев с перламутровыми камнями. Потом развернули во всю длину пояс из позолоченного серебра, состоящий из цельных пластин и большой пряжки из филиграни с цветочными узорами.
   -Хорошо, - поднял ладонь князь. - Оставьте все это. Я принимаю подарки Маханида.
   Боспоряне поклонились и вскоре покинули шатер. Телохранитель князя - молчаливый Тогар, словно тень стоявший в углу, положил все вещи на ковер перед Амазаспом.
   -Ступай и ты, - велел ему князь. - Оставь меня одного.
   В наступившей тишине Амазасп обхватил виски руками и едва сдержал себя, чтобы не застонать. Как же трудно раз и навсегда смириться с собственным бессилием, с непостоянством судьбы и равнодушием богов, отвернувшихся от его народа! Он с пренебрежением покосился на боспорские подарки. Взгляд остановился на кинжале и рука потянулась к нему привычным движением. Князь любил хорошее оружие и испытывал особое восхищение при его виде. Кинжал, вне всяких сомнений был произведением искусного мастера. Ножны, сделанные в форме карпа с накладной чешуей из пластинок горного хрусталя, переливались радужным сиянием и манили к себе. Амазасп взялся за витую рукоять с набалдашником в виде лежащего кабана и выдвинул клинок с глубоким желобком. Сталь ударила в глаза белоснежными снопами света.
   "Умеют делать боспорцы", - подумал князь, как вдруг поморщился. Его большой палец царапнуло что-то острое. Присмотрелся - острый бугорок прямо под гардой, торчит, как заусеница. Из проколотого пальца выступила капля крови.
   -Перехвалил, - проворчал Амазасп, швырнув кинжал на пол.
   Он поднялся со свернутой бараньей шкуры, но тут же опустился на нее снова. Что это было? Стены шатра, расписанные фигурами лосей и туров завертелись у него перед глазами словно в хороводе. Закрутились чаши, колчаны, горшки. Плыл под ногами ковер. Амазасп снова попробовал встать, но просто упал на бок - ноги провалились в темноту. Большой глинянный кувшин хрустнул, раздавленный телом князя. Подобно вину, беспорядочным желтым потоком хлынувшему на пол, сила вождя алан покинула его члены. Предметы сливались в сплошную полосу, теряя четкость и понятность. Несмотря на это, Амазасп еще успел заметить, как приподнялся полог шатра и в него проскользнула высокая фигура. Каким-то внутренним чутьем князь узнал ее.
   -Вот и пришел твой последний час, князь Амазасп. Я слишком долго этого ждал.
   Это был Сагаур, младший брат князя по отцу, рожденный от наложницы иверийки. Он всегда находился где-то в тени, был незаметен и неуловим, но Амазасп ощущал его тихую ненависть, как ощущают притаившуюся в траве змею. Ощущал, однако старался не замечать. Он не думал, что однажды она станет причиной его смерти. Рука князя потянулась к мечу - но повисла в пустоте. Темный сумрак опустился на его веки тяжелым пологом, которому было уже не суждено подняться.
   Сагаур с презрением коснулся носком сапога скрюченного на ковре тела. Вождь алан был мертв. Улыбка тронула сухие губы Сагаура. Вот он, его день. Он слишком трудно к этому шел. Но теперь все будет иначе. Как же тяжело было жить, скрипя зубами от бессилия и лишь неустанно, день за днем призывать все человеческие беды и несчастья на головы ненавистного брата и его сыновей! Черный яд давно пропитал его собственную душу. Он, плод случайной страсти могучего вождя всех алан Магара был заведомо обречен на безвестность, лишенный права повелевать, покуда сохранялась прямая линия наследников.
   Смерть Ларзана в неудачной для алан битве у Медвежьего Оврага вселила первую надежду - пока еще слабую и эфемерную. Но нелепую гибель Качира на переправе Сагаур уже расценил как знамение судьбы. Поэтому, когда все аланские станы облетела стрелой весть о пленении Тауса персами, Сагаур воспрял духом. Это был его долгожданный шанс. Это был перст великих богов, явивших несчастному отщепенцу рода свою милость.
   У Сагаура мгновенно созрел план. Часто бывая в городах Боспорского Царства и водя знакомство с видными сановниками, он хорошо изучил продажный нрав греков. Теперь, используя их слабости, он планировал начать свою игру. Богатства, доставшиеся ему от матери, Сагаур пустил в это рискованное, но перспективное предприятие. Самым простым делом было найти хорошего оружейника, который изготовил на заказ кинжал с сюрпризом. Маленький, едва заметный шип на рукояти Сагаур обработал сильнейшим из известных ему ядов, чтобы при малейшей царапине тот попал в кровь и вызвал немедленную смерть. Затем Сагаур заручился поддержкой Никандра - человека гнилой породы, но зато чрезвычайно полезного во всякого рода махинациях. Ему пришлось хорошо заплатить, чтобы он согласился совершить опасную поездку в стан князя Амазаспа, изложил вымышленную историю с выкупом, а главное - передал страшный подарок.
   Однако теперь все было позади. Четверо воинов из числа языгов - таких же изгоев, что и он сам, но безоговорочно преданных хозяину - в этот самый миг уже наверняка настигли боспорцев в степи, перерезали им глотки и замели все следы. Золото князя Амазаспа они должны были спрятать в земле у Камышовой Поймы, возле Белого Ясеня. Осталось совсем немногое.
   Сагаур откинул полог шатра и вышел наружу.
   -Братья! - закричал он во весь голос, чтобы привлечь к себе больше внимания. - Горе нам - Аргимпаса отвернулась от нас! Греческие собаки извели нашего повелителя!
   Лужайку перед княжеским шатром, в стороне от которого возвышался вонзенный в землю огромный меч-скимитар, в долю мгновения заполнили общинники. Сбежались воины, воеводы, жрецы, женщины и подростки. Со всех окраин протяженного аланского стана, огражденного кругом кибиток, на зов спешили люди, побросав все свои дела.
   Старый знахарь Егай в меховом острополом кафтане без узоров и кожаной повязке, перетягивающей морщинистый лоб, невозмутимо вошел в шатер. Народ ждал. Когда знахарь вернулся, все глаза устремились на него с немым вопросом.
   -Благородный Амазасп покинул нас. Он отправился в Страну Предков.
   На миг наступила глубокая тишина. Потом заголосили женщины, царапая себе лица ногтями и разрывая одежду. Жрецы забили в бубны, залаяли собаки. Молодые воины выхватывали короткие кинжалы и кололи себе левые руки, чтобы капли свежей крови упали на холодную землю. Тут же собрался отряд самых лихих наездников, чтобы отправиться в погоню за боспорянами. Дикими голосами дружинники проклинали греков вместе со всеми их богами.
   Между тем Сагаур проследовал к священному мечу и позвал за собой старейшин и воевод. Вид его совершенно преобразился, лицо переполняли решительность и надменность.
   -Братья! - обратился от к главам родов. - Племя наше осиротело, лишившись отца, благодетеля и заступника, под могучей, но справедливой дланью которого все мы были счастливы. Большинство из вас выросло в походах, в которые он водил вас за богатой добычей. Нет среди вас ни одного человека, которому князь не явил бы свою заботу и душевное расположение. Вы всегда знали, что надежно защищены от коварных врагов. Но лиходеи, жаждущие разобщить единый аланский народ, свершили гнустое злодеяние, лишив жизни нашего любимого вождя. Князь Амазасп ушел вслед за своими детьми, чтобы предстать пред очами богов, ибо промысел их темен и неумолим. Теперь мы слабы и уязвимы со всех сторон. Готы не упустят случая свернуть нам шеи и напитаться нашей кровью. Как же нам быть и что делать теперь?
   -Прежде всего - готовить погребальный обряд, - спокойно произнес старейшина Бантаруг.
   -Братья! - Сагаур призывно вскинул ладонь. - Великий князь Амазасп достоин высших почестей и все мы с радостью окажем их ему, выполняя свой святой долг. Все мы почтим его посмертную волю. Но участь наша тяжела и опасна - не может племя оставаться без вождя и на один день. Костобоки уже повержены готами, завтра может настать и наш черед.
   -Не слишком ли ты торопишься с выбором нового вождя? - крикнул кто-то из толпы.
   -Лучше поспешить, чем опоздать. Случись завтра битва - кто поведет дружины в бой? Кто сплотит дальние общины, каждая из которых с легкостью может отложиться от нас, узнав, что над ними больше нет твердой власти?
   -Что же ты хочешь? - спокойно спросил Бантаруг.
   -Только лишь соблюдения наших законов. Пусть Совет перед священным мечом изберет достойнейшего правителя для алан. Пусть свершиться воля богов и наших отцов-прародителей.
   Сагаур отошел в сторону, затаив улыбку в густой бороде. Он знал, каким будет решение старейшин. В отсутствие Тауса претендовать на верховную власть не мог никто, кроме него - прямого отпрыска Магара Черного Вихря. Аланы слишком чтили свои родовые законы, чтобы отступить от них хоть на волос. Важно было получить сейчас княжескую диадему и пройти обряд посвящения. А с этим щенком Таусом он разберется позже - младшему выкормышу Амазаспа не ходить по этой земле.
   Старый князь слишком распустил своих соплеменников в последнее время, позволил много болтать и свободно высказывать свое мнение. Этому Сагаур положит конец. Дряхлая развалина, не способная уже наводить страх - Амазасп проиграл слишком много сражений, растерял слишком много земель и некогда верных союзников. Но он, Сагаур, сын Магара не таков. Он вернет времена, когда аланы безраздельно господствовали не только на реке Алонта, но и на всех просторах между Ра и Танаисом, между Борисфеном и Меотидским Болотом.
   Разве мало в станах отважных воинов, готовых к жарким битвам? Разве мало тяжелой брони, острых мечей, длинных копий и дальнобойных луков? Разве перевелись быстроногие сарматские жеребцы, с которыми не может сравниться в беге ни один иноземный скакун? Нет, не увяла еще сарматская доблесть, не угасла слава. День, в который черный прах неудачливого Амазаспа развеется под сизыми небесами, станет началом новой аланской эпохи.
  
   Глава 5. Спасение.
   Спелая земляника. Сочный, пряный запах, который забивается глубоко в ноздри и проникает в самое нутро. Он оттесняет другие запахи - более едкие, неприятные: запах свалявшейся прелой шерсти, крови и кислого лука. Но за этими запахами уже различимы новые - более ровные, сглаженные: горящий вереск и береста, прожаренное на углях кабанье мясо.
   Светозар еще не мог смотреть глазами. Обоняние было его первыми воротами в проснувшийся мир. Вторыми был слух. Он донес резкий говор, писк шлифовального оселка, струнные наигрыши. Звуки волнами взбивали зев тишины вокруг. Они набегали и откатывались, но с каждым разом становились все четче. Когда наконец перестали блуждать - Светозар приподнял веки, переборов жгучую боль в глазах. За темнотой народился свет, синева, потом - танцы буро-красных теней. Ниточки и огоньки сплелись в цельный узор - получилась картина.
   Вся поляна была заполнена воинством. Ершистые бороды, заплетенные в светлые, рыжие и черные косицы, кусочки зеленого минерала в мочках ушей, смешливые глаза. За ними до самой окраины вилась ленивая разноголосица, перемешанная с конскими всхрапываниями. Прямо перед лицом юноши - прислоненный стоймя к пню округлый щит: на белом фоне свернулся кольцом синий чешуйчатый змей.
   Светозар пошевелился и невольно заныл: затекли связанные за спиной руки. Понимание пришло сразу - он полонянин в неприятельском становище. Но где же ромеи, повозки, поклажа? Ничего этого он не различал. Чуть больше приподнял голову: всюду только воины - десятки, сотни. Кто-то греет у костра руки, сипло ругаясь и кашляя, кто-то оттачивает, выбивая искру из камня, лезвия мечей и наконечья фрам - годьих пик, кто-то месит варево в бронзовых котлах и печет мясо.
   Первыми пробуждение Светозара учуяли собаки - громадные сторожевые псы с короткой шерстью, которых годяки держат в своих отрядах. Любой из них запросто может порвать трех волков и в мгновение ока растащить человека на части. Оскалив клыки и выкатив глаза, собаки ринулись к полонянину с трубным лаем, и худо бы пришлось Светозару, если б не белобородый кривоглазый вой, запустивший в них обугленной корягой. Поджав хвосты, псины отбежали прочь.
   Ратич медленно поднялся, сверкнув железным нагрудником, приблизился к Светозару и встал над ним, растопырив ноги. Долго смотрел изучающим взглядом. Потом ухмыльнулся, пробормотал что-то по-своему и побрел к костру. Юноша разобрал лишь имя Водана, годьего бога.
   "Хотели бы убить - давно убили, - подумал Светозар. - Что теперь? За выкуп отдадут? Или..."
   Ему вспомнилось, что вожди годяков все чаще стали брать в свои гридни крепких парней из числа вятов-поневольников. Они ценили их за выносливость и стойкость.
   "Ну нет, - Светозара даже перекосило. - Годячине служить не стану. Пусть лучше голову долой снимут. Не по мне одежка".
   Только теперь дала о себе знать полученная рана. Бок горел, будто его головешками прижигали.
   "Погоди, парень, еще поглядим, как оно там выйдет", - подбодрил он сам себя.
   Кто-то из ворогов, видать, все же позаботился о нем - заткнул рану куском грязной овчины. Теперь грубый ворс намертво прилип к ране. Светозар пожевал сухими губами.
   -Пить, - показал он глазами.
   С усмешками к нему подступили трое воев. Один протянул коровий рог, обитый на конце медью. Светозар хлебнул - горькое вино. Осушил до дна залпом, пролив на рубаху. Годяки расхохотались. Хотели что-то сказать, да тут внимание их отвлек постук копыт. У дальних берез показались новые комонники: черные шлащи на плечах, железные шлемы с зазубренными шишаками на макушке. Вскоре начался какой-то сход, и о полонянине на время забыли.
   Светозар пролежал с вечера до утренней зорьки. Пару раз впадал в беспамятство. Как забрезжил рассвет, его подняли: годь снималась с лагеря в лесу. Задвигались пешие ратичи, начали седловку всадники, убирали котлы. Деревянные и железные постуки заполнили поляну. Юноша даже ахнул, как много воев скопилось в одном месте. Словно гигантский муравейник ожил и зашевелился. Вот снуют ратичи с длинными продолговатыми щитами, расписанными красными и синими ромбами. В бою они смыкаются кучно, выпятив пики, и составляют "забор". Через такой забор коня идти не заставишь. На ком кожаные рубахи до колена, на ком - кольчатые. Одни в шеломах, другие - с непокрытой головой, связанными в пучок волосьями. Вот латные пиконосцы в шлемаках с широким нащечьем - ремнями бока захомутаны, а ноги - перетянуты от щиколотки до бедра. Топоры мельтешат, клинки, знамена.
   Светозар глазам своим не поверил: он впервые видел чудных скакунов дымчатой масти с белой отметиной во лбу, похожей на звезду. Про таких говорят, то волшебные кони, равным коим на всем белом свете не сыскать. Стало быть, немало именитых годяков в стане собралось. Нагрудники начищены, с шеломов пышные пучки крашеной шерсти свисают.
   "Велика силища", - угрюмо помыслил юноша, когда его подняли на ноги, ткнув в живот древком копья.
   Он пробовал было считать вражьих воев, да быстро сбился. Плюнул.
   Вструбили рога, вся людь вытянулась в колонну и качнулась на закат. Сосны выросли по краям тропы, взнесясь к сиреневому поднебесью. Сначала Светозара гнали, привязав веревкой к конской упряжи краснолицего беззубого воя, который что-то все время бурчал и подначивал полонянина тычками пики. Но юноша шел трудно, оступаясь, тянул годьего коня в сторону и замедлял его поступь. Скоро годяку это надоело. Он перерубил веревку, покриком велев идти рядом. Светозар был еще совсем слаб - боль в боку изводила, ног не чуял вовсе, а в голове кружил туман. Но бодрый сосновый запах заставил взыграть кровь, освежил дух. Юноша не желал сдаваться, напряженьем кистей за спиной послабляя тугой хомут. Он уже знал, что ему делать: сами боги показали ему дорогу. Когда с одного из скрипучих возов на кочке осыпалась ветошь, Светозар сумел, спотыкнувшись, подобрать в ладонь наконечник стрелы - с десяток этих грубых железных трехганников, потемневших от влаги, навалилось вместе с кусками мешковины и мотками бичевы на запыленную тропу.
   Места, по которым пролегал путь войска, были Светозару хорошо известны. Он узнавал заболоченные перелески, березовые рощи, пустыри с редкими кущами живокости, усыпанные голубикой и одуванчиками низины. Деревья, кусточки, травы и пеньки будто приветствовали его как своего родовича. В каждом дуновении ветерка, запахе незабудника, щебете горлицы и поскрипывании старого бука юноша черпал незримую поддержку, вбирал в себя живородную лесную силу. Тело медленно возвращало утраченную крепь.
   А годь меж тем шла в обход косогоров и отвесных травяных склонов. Дубняки сменялись вересковыми пустошами. Светозар, отменно изучивший еще в отрочестве все окружные пути, уже не сомневался: войско движется к реке, чтобы у Лисьего Брода переправиться на большую равнину. Других дорог и троп окрест не было - впереди начинались непролазные топи и бесплодные земли, известные своим безлюдьем. Возам с припасами и добычей там не пройти, да и годякам там делать нечего.
   Солнце покрыло золотом верхушки дальних елей. Воинство, как и предвидел юноша, начало выдвигаться к приречным сходам, усыпанным крапивниками и высокими лопухами. Пологая луговая пойма противоположного берега уже отчетливо была видна. Но ратичам еще предстояло одолеть спуск по неровным холмам, покрытым гнилыми древесными колодами и широкими вымоинами. Сердце Светозара забилось сильнее. Он понимал всю опасность своей затеи, но иного случая спастись могло уже не представиться.
   Сразу с нескольких ершистых отвершков принялись сползать к брегу люди и кони. Ступали без спешки, вытягивали возы, боясь опрокинуть. Здесь Светозар к воям поближе прибился, а исподволь теребил наконечьем путы. Водная гладь сделалась близкой. Темно- синяя, почти черная. Ветер гонит по тей мелкую рябь, а обрыв повисает сверху колючим ворсом сусака и чахлой травы. Лишь бы подойти ближе.
   Вот уже вереницы конных и пеших людинов гремят вдоль извилистого бережья. Они хорошо видны на полупрозрачном небесном фоне. Теченье реки сильное: стучит, распадаясь на сколы высоких и низких ладов, заглушает людской говор. Пора.
   Собравши в теле всю прыть, всю ярь молодецкую, Светозар, точно вырвавшийся из силков волчонок, растолкал плечами троих воев, что отделяли его от обрыва, и чайкой сиганул вниз. Годяки от неожиданности даже опешили, запоздали послать вдогонку копья. А беглец уже в темных водах с головой сгинул.
   Тут уж начался переполох. Стали из луков палить, сулицы швырять - все без толку. Парня и следа нигде не было видно. Поздно хватились - теперь только рычали и выли, посыпая воздух угрозами.
   Все глубже погружаясь в холодящую толщу сизых вод, Светозар поминал добрым словом старого Радомила. Именно он, поучая ратному делу юнцов рода,заставлял подолгу сиживать под водой, ходить по дну, задерживая дыхание, и плыть, не выбираясь на поверхность по четверть версты. Об этом умении, присущем многим племенам вятов, годяки, похоже, позабыли. Хотя из дедовых сказов наверняка доводилось им слыхивать истории о смелых северных воях, что проплывая незримо озерьем или заводью, заставали врасплох сторожевых ратичей стана и чинили годи немалый ущерб. Случалось в старовину и целому отряду под водой в засаде сидеть, дожидаясь удобного случая сквитаться с ворогом.
   Не забыв воеводиных уроков, Светозар перво-наперво перевернулся в воде, отыскав ногами песчаное дно и удержав равновесие. Без рук сделать это было нелегко, но он справился, приземлившись на корточки. Главное было в этом деле не волноваться и не спешить - иначе воды нахлебаешься. Потом довершил то, что начал - избавился от вражьей вязи, хоть и порезав ладонь. Пока копошился - несколько стрел прошли стороной белыми фонтанчиками, теряясь в песке.
   Высвободив руки, юноша повел плечами, возвращая ровный ток крови. Дальше - оттолкнулся ото дна ногами и поплыл, доверившись свободному потоку родной стихии. Мимо лица прошмыгнуло несколько напуганных мальков, пронеслись пучки ряски. Река приняла Светозара и он ощутил ее необратимую, но неспешную силу.
   Когда сдерживать тяжесть вод мочи боле не было, а легкие словно камнями набили - вынырнул на поверхность, жадно хватая ртом воздух. Поглядел: теченье шагов на двести вниз снесло. Пойменный берег был совсем недалече, а годье войско уже из глаз скрылось.
   -Исполать тебе, Свароже! - прошептал юноша. - Век тебя славить буду за то, что от ганьбы уберег, да погибель злую отвел. Свету Сурьи над миром быть...
   Юноша добрался до кустков прибрежной осоки и рогозы - одолел рыхлые плавни и наконец взгромоздился на твердую полоску отмели. Рубаха и порты к телу прилипли, бродни и вовсе пудовыми стали - пришлось воду вычерпывать.
   Открылась рана. Годья овчина где-то в реке отстала, и бок обильно кровил. Ныл немилосердно, и такая боль от этого пошла, что даже в голову стуком отдавалась, сжимала виски. Светозар лег прямо на траву, раскинув руки. Здесь отдышался вволю.
   Над головой небо - бледно-голубое, почти белесое, с крапинами позолоченных солнышком облаков. Они плывут себе без печали. Не зная горя, странствуют в лазоревой Сварге, отделенной от людьего мира суровыми законами Яви. Но такова стезя внуков Даждьбоговых. Слабости не кажи перед ликом богов, в грусть-тоску от мытарств своих не впадай, покуда огниво Сурьи не померкло. Ибо все, что есть, от Сварога-Отца жизнью течет и рождено в благодати. Свароже-Отец - источник Рода Рождающего, Дуб-Крынь-Хлеб наш и Пращур небесной истины. Ежели и пытает горем и тяжбою, то лишь для того, чтоб в правде высокой укрепить и сердцем очистить. Плоть слаба - дух силен. Ум морочит - сердце не лжет, вещие образы зрить умеет. Все свары житейские по воле божьей лишь усиляют нашу твердь, за гнетом своим Правь кажут, где светлая истина княжит безраздельно...
   Так мыслил юноша. Отлежавшись на берегу, он ощутил, что былая крепь воротилась в члены, что солнце вешнее напоило кровь небесным златом. Поднявшись на ноги, побрел на полуночь, в густеющие за луговиной дубравники. Начавшийся редколесьем с проплешинами и пустырями светло-зеленый массив очень скоро загустел так, что даже солнце не просвечивало его до земли. Под ногами шелестели древесные лягушки и шустро прыгали рыжие белки с пышными хвостами, хрустела хвоя. Лес стал смешанным: над сухой подстилкой мхов и лишайников дыбились лиственницы и липы, окученные кустами терновников. За ними - дубы сплетались с елями.
   Край сей был для Светозара и его родовичей чужим. Редко кто из них отваживался пересечь реку, чтоб промышлять здесь дичиной или ставить силья на птиц. Верховодили тут чужие духи, которых стар-отцы наказывали беречься. Богатые кудесами поляны были прибежищем иных племен, и вяты их чурались.
   Юноша ступал по высокой пахучей траве, средь крушины и орешника, средь опутанных паутинками и испещренных грибными наростами березин. Наконец он смог утолить терзавший его голод: кустарья так и пестрели гроздьями ягод. Видать, Лада и Купало позаботились о том, чтобы разрядить эту землю всеми красками плодов и кореньев. Светозар жадно запихивал в рот ежевику и черную шелковицу, бруснику и морошку, захлебываясь их терпким соком. Жевал щавель, щелкал орехи. Потом нарвал корней молодого дудника - приложил к ране, чтоб унять жжение. Боялся, что жар пойдет по всему телу - тогда не сдобровать. Посидел на траве, отдохнул. Для верности, оторвал длинный лоскут от своей потертой рубахи и перевязал бок, проложив ткань вершками коровника.
   Теперь он шел куда сноровистее - боль не жгла, а колола, но это можно было терпеть. Сытость и краткий отдых тоже придали сил. Оставалась одна кручина - не пропасть в неведомом краю по воле Мары и Морены. Избегнуть морока и порчи, лютизны и гибели от злых чар. Продираясь через можжевеловые заросли, Светозар творил молвь к Велесу.
   -Повелитель Полей Сварожьих и предвечной Нави! Укажи верный путь. Ты владычествуешь над всеми лесными тропами и духами темных чащоб. Вещий знавец тайных миров, не откажи в защите и дозволь пристанище в твоей мощи обрясть.
   Юноша хорошо понимал, что в этих дремучих, нехоженых залесьях только Великий Рогатый Пращур способен оградить от разных напастей, озарить надежой берег Млечной Стези.
   Оставив позади несколько хвойных пролесков и сбросив с ног прилепившиеся клочки папоротника и вездесущей толокнянки, Светозар вступил в настоящий бор-долгомошник. Здесь было холодно и сумрачно. Ветви высоких деревин над головой замкнули свод темного лесного терема - выпустит ли незваного гостя иль у себя навек оставить захочет? Смолкли кукушки и рябчики - каждый шаг по палой хвое и шишкам отзывался на десятки шагов разноголосым эхом. Разгоряченному воображению юноши чудились зловещие тени за каждым стволом и пнем, мерещились хриплые старческие голоса, а то и вовсе бегающие средь ветвей глаза неведомых существ.
   Внезапно раскатистый рев чуть не вырвал землю из под ног. Прямо перед Светозаром из-за кучи валежника вырос огромный бурый медведь. Поднявшись на задние лапы и разинув розовую слюнявую пасть, он качался среди деревьев темной скалой. Юноша от неожиданности едва не упал. Он начал судорожно пятиться назад, пока не уперся спиной в широкий сосновый ствол. Рука привычно потянулась к поясу - ни меча, ни ножа! Светозар аж взопрел весь с испугу.
   А медведь катил на него, громыхая во всю глотку - даже ветка над головой юноши треснула. Мохнатый, с высокой холкой, маленькими красными глазками навыкате, растопыренными когтями передних лап. Один удар такой лапы ломает черепную кость самому крепкому вою, уж это Светозар хорошо знал.
   Однако лохматый зверь, хозяин леса, остановился в двух шагах от побледневшего человека. Грузно опустившись на землю, так, что сосны вздрогнули, он повернулся к юноше широкой спиной и поковылял прочь, с грохотом прокладывая себе путь через чащобу.
   "Велес! - мелькнуло в голове юноши, обогрев душу теплом. - Навий владыка, ты явился, чтоб показать мне дорогу".
   Как спокон веку полагали вяты, скотий бог и держатель лугов Сварожии чаще всего представал пред людьми в облике большого медведя. Родовые волхвы мастерили из дерева или кости медвежьи фигурки, а иногда хранили в избе медвежьи лапы, набитые соломой.
   Зверь, раскачивая боками, шерсть которых на концах свисала палевыми, с легкой проседью прядками, ломал весом своего исполинского тела густой кустарник и волочил запутавшиеся в ногах ветви. Светозар, позабыв все страхи и сомнения, шел по его следу - медведь оставлял после себя широкую колею.
   Постепенно глухой лес начинал редеть, сменяясь полянами и березовыми рощицами. Тут и там мелькали кочки, округлые муравейники, гнилые полые пни. За глубоким оврагом с примятыми кустками малинника обозначилась плешь с узкой серебристой протокой. Прямо за ней - темно-зеленые холмы, вытянувшиеся в одну сплошную гряду. Обнесенные по всему окружью невысоким тыном, они прятали за собой берестяные вежи, меловые столбы и длинные дома с двускатными кровлями. Слышно было, как в селище кричат петухи и блеют овцы.
   Немного постояв перед холмами, медведь глухо что-то проворчал и повалил в сторону, вдоль журчащей протоки. Светозару осталось только поблагодарить своего проводника.
   "Хвала тебе, Влес-боже! - помыслил про себя. - Владыка сокрытого, бредущий в Сварге к Звездным Вратам. Красуйся в вечной благости на просторах Нави".
   Глава 6. Чадо Лодура.
   Рассказывают, что меч Сигимар выковали в подземной кузне Горы Желтого Камня гномы-умельцы, смешав чудодейственную руду этой знаменитой вершины со слюной великанов-етунов. Было это в земле ингвеонов много столетий назад. Когда клинок был готов и закален в крови священного двухголового барашка, принесенного в жертву Вотану, на нем загадочным образом выступили таинственные рунические письмена. Они предвещали владельцу меча славу, удачу и власть над многими народами. Так на свет появилось великое диво. Меч Сигимар сиял так сильно, что все, кто видел его, должны были закрывать глаза рукой, чтобы не ослепнуть.
   Прослышав о рождении клинка, посмотреть на него явились с острова Скандза мудрые старцы - Волхвы Пурпурного Облака. Они уговорили гномов отдать им меч в обмен на мед забвения - напиток, дарующий бесконечную радость. Так реликвия горы Желтого Камня покинула свою родину.
   Вскоре следы волхвов затерялись, потому что они много странствовали по свету и нигде не останавливались надолго. Охотников заполучить чудесный клинок было слишком много. Особенно настойчиво преследовал волхвов конунг племени эрминонов, разослав по их следу своих лучших воинов. Скрываясь от них, старцы применяли свои магические умения. Однажды они наслали на эрминонов глубокий сон, продолжавшийся десять дней. В другой раз вырезали из поваленных деревьев свои подобия и оживили их, сбив воинов с толку и заставив бесцельно блуждать по болотам.
   Много разных краев обошли Волхвы Пурпурного Облака. Но годы летели неудержимой стрелой и настала пора старцам подумать об учениках и наследниках. Искали и выбирали их долго и придирчиво. Ведь не только навыки чародейства, знание языка птиц и зверей и дар провидения предстояло им передать последователям, но и тайну меча Сигимар.
   После многотрудных испытаний отобрали старцы трех самых достойных юношей, посвятив их в свои умения. От них и пошел клан Львиноголовых или Служителей Меча. Львиноголовыми называли их потому, что вся одежда их состояла из сшитых львиных шкур, а капюшоны - из выпотрошенных львиных голов. Поговаривали, что служители даже могли оборачиваться по зиме львами и охотиться на других зверей, чтобы добывать в холода пропитание. Неприменным спутником служителей был белый филин - мудрая птица с острова Скандза, способная путешествовать между мирами живых и мертвых.
   С той поры минуло уже немало поколений. Сменялись и служители, от старшего к младшему передавая свои знания. Люди поговаривали, что Меч Сигимар они укрыли не то в далеком подводном гроте, не то в толще лесного дуба, в который он врос намертво, но который можно опознать по белоснежной омеле, круглый год цветущей на его коре. Все это время бесчисленные охотники за мечом пытались обнаружить служителей и их реликвию, хотя все эти старания не имели никакого успеха. История чудодейственного клинка лишь обрастала все новым слоем преданий и слухов, одни других невероятнее.
   А между тем в краю гревтунгов у старого конунга Агиульфа родился сын Эорманрик. Был он от природы очень смышлен, крепок телом и рассудителен, превосходя в этих качествах трех своих родных братьев: Ансилу, Эдиульфа и Вультвульфа. Услышав сказание о Мече Сигимар от своей матери, которая пела о нем, баюкая колыбель будущего воина, Эорманрик поклялся заполучить клинок и с его помощью покорить все ближайшие племена и народы.
   Когда сын конунга возмужал и побывал с отцом в нескольких трудных походах, он решил начать свои поиски, растянувшиеся на добрые пять лет. За эти годы Эорманрик исходил много земель, подвергаясь всевозможным лишениям и опасностям. Ему часто приходилось меряться силами и с враждебными людьми, и с хищниками, которых он побеждал при помощи своего тугого лука с тетивой из сухожилий медведя. Сын конунга стрелял без промаха, а стрелы его пробивали любую твердь. Только с волками не враждовал храбрый юноша, которого эти вольные звери полюбили как единокровного брата и порою даже оберегали от неприятностей.
   Всюду, куда бы не заносили Эорманрика ветры скитаний, он расспрашивал о Львиноголовых и чудесном клинке, но не находилось никого, кто мог бы указать ему местонахождение загадочных служителей Меча Сигимар.
   Сыну конунга помог счастливый случай. Исколесив глухие чащи и дубравы земли гепидов, он вышел к берегу ручья и увидел купающихся дев. Сначала он принял их за бесплотных ундин, но присмотревшись, понял, что это альвы. Девы, которые оказались Хранительницами Хрустального Источника, оставили на берегу свою одежду, а самая старшая - магический золотой обруч, созданный из небесной пыли и дающий власть над духами воздуха сильфидами. Альвы весело и беспечно резвились в воде. Эорманрик осторожно прокрался к берегу под покровом деревьев, схватил обруч и бросился бежать. Только тут девы заметили его и подняли сильный крик. Они кинулись в погоню за похитителем.
   Но Эорманрик был не так прост. Добравшись до яркой, освещенной солнцем поляны, он остановился и отдышался после быстрого бега. Здесь альвы не имели никакой власти и юноша почувствовал себя уверенно. Он ждал. Подобравшись к окраине поляны, девы из-за деревьев начали умолять его вернуть их сокровище, обещая взамен выполнить любое его желание. Эорманрик, не долго думая, потребовал от них помощи в добыче Меча Сигимар. Посовещавшись, альвы вынуждены были согласиться.
   Девы Хрустального Источника обратились к своим темным братьям - дварфам, хозяевам всех лесов, рощ и дубрав. Они упросили их вызнать местонахождение Львиноголовых и принести священный клинок. Дварфы, придя на зов, долго слушали землю, пока не распознали, что служители меча нашли убежище в краю бубегенов. Туда дварфы и отправились. Отравив дурман-зельем все окрестные источники, они добились того, что Львиноголовые, напившись воды, утратили свою волю. Несмотря на все свои чудесные умения служители Меча Сигимар не смогли противостоять чарам существ, созданных на заре времен из крови и костей великана Аургельмира.
   Так Эорманрик, сын Агиульфа, стал хозяином знаменитого клинка. Дварфы принесли ему его, достав из заветного тайника служителей - озера Альбгард. С тех пор минули многие годы и никому не известный юноша из небольшого лесного племени стал владыкой обширной державы, покорив силой неодолимого меча эрулов, тиудов, инаунксов, васинабронков, ругов, атаулов и множество других народов германского, венетского и сарматского корня. Не было такого племени, которое могло бы выстоять перед его мощью и удачей.
   Такова была история Меча Сигимар, которую Тит Помпилий Скавр услышал в готской столице. Несмотря на свое скептическое отношение к сказаниям невежественных варваров, римлянин отметил, что клинок короля, который он увидел во время принесения присяги, действительно необычен. От рукояти до острия он весь был покрыт затейливыми узорами, очень широк и, похоже, тяжел. Нестерпимого свечения, про которое говорилось в предании, Скавр не углядел, но после ритуала гигант Вилигунд, с которым римлянин сумел сдружиться, поведал, что блеск клинка померк от обилия крови, пролитой этим неумолимым оружием.
   Проведя в готской столице уже пять месяцев, Тит Помпилий Скавр постепенно начал привыкать к быту и нравам людей, первоначально показавшихся ему примитивными дикарями. Знания Скавра об этих народах черпались разве что из сочинений Тацита, и он с удивлением обнаружил, что далеко не все, рассказанное автором о германцах триста лет назад, верно для нынешних его хозяев.
   К самому Скавру тоже привыкли, и он перестал ощущать себя изгоем среди свирепых германских бородачей. По велению короля он обучал воинов из дружины Беркутов римским способам боя на мечах и боевой тактике. Скавр подошел к выпавшей ему задаче с изрядным энтузиазмом и смог снискать уважение готов. Вслед за грубым, но справедливым гигантом Вилигундом к римлянину прониклись симпатией и другие королевские воины, с которыми Скавр проводил время и на тренировочных площадках, и за пиржественным столом, упражняясь в виноизлиянии по-германски.
   Многие видели мужество римлянина в бою, оценили его немалый воинский опыт и душевную открытость. А после того как Скавр отпустил бороду на варварский манер и сменил римскую пенулу на шерстяной плащ, готы окончательно признали его своим единоплеменником. Впрочем, это не избавило Скавра от постоянных колкостей и шуток, до которых были так падки все германцы.
   Саги и предания, о которых с таким упоением повествовали королевские певцы-сказители или попросту судачил народ, были не единственными необычными атрибутами жизни Архемайра. Однажды Скавр увидел странного человека, вышедшего из дворца Эорманрика. Он был очень костляв - желтая кожа туго обтягивала выступающие лицевые кости, нос торчал большим крючком, неестественно длинные мочки ушей выглядывали из под редких белых волос. Одетый в залатанный льняной плащ серого цвета поверх мешковатой шерстяной блузы, он ковылял, выписывая кривыми ногами петли и дуги.
   -Ингульф богаче самого короля, а приличной одеждой все никак не обзаведется, - хмуро пробурчал стоявший рядом Вилигунд, провожая старика неприязненным взглядом.
   Скавр перехватил этот взгляд.
   -Кто это? - спросил он с невольной тревогой.
   -Жрец Вотана и Фригг. Держись от него подальше.
   -Чем же так опасен простой жрец? - усмехнулся Скавр.
   -Это не простой жрец, римлянин, - повысил голос Вилигунд, по своему обыкновению начинавший вскипать, когда его не понимали. - Ингульф - верховных жрец всех готов, вайделот и колдун. Некоторые считают, что он могучественнее Эорманрика...
   Скавр удивленно поднял глаза на гиганта.
   -Треть добычи с каждого похода оседает в его закромах, - скривил губы гот. - Его казне позавидуют иные короли, а то и ваш император.
   -В чем же его могущество? - спросил Скавр.
   Вилигунд сплюнул.
   -Якшается с разной нечистью. Мало того, что его жилище кишит ядовитыми гадами, которых он без счета разводит, так еще там снуют какие-то непонятные существа. Говорят, выходцы из Хель. Они то плачут, то смеются, то воют. Тургар как-то, изрядно напившись, толковал, что видел у Ингульфа черного карлика и говорящих волков. Может, конечно, привиделось с пьяных глаз... Вот только король этого плешивого мага ценит больше, чем всю свою дружину.
   Голос Вилигунда чуть дрогнул, и Скавр понял, что он что-то не договорил.
   -Да об этом все знают! - почти взревел германец, отмахиваясь от вопрошающего взгляда римлянина. - Все знают и все говорят - от оруженосцев Эорманрика до малых детей. К королю ночами приходят его братья - те, кого он своей рукой умертвил, чтоб не делиться властью. Требуют держать ответ. Иногда раз в три дня появляются, иногда чаще. Эорманрик по-всякому уже пытался от них откупиться: и золото предлагал, и серебро. А на что им богатства, если они призраки? Они хотят погибель на его голову навести. Только один Ингульф и умеет их прогонять. Бывает, придет во дворец, свои обряды проведет - несколько дней не показываются, короля не терзают. Тогда Эорманрик спит спокойно. Без жреца не может. Во все походы с собой берет - у Ингульфа сменных коней больше, чем у Юннимунда! И все самой отменной породы.
   Скавр уже знал, что Юннимунд - единственный сын короля. Светловолосый, голубоглазый, статный юноша четырнадцати годов, который только и грезил военными подвигами. Отец души в нем не чаял и баловал наследника без меры, даря ему коней, оружие и таская за собой в походы. Однако, хотя Юннимунд и рвался в бой, отец не отпускал его без охраны, а потому наследник трона до сих пор еще не прошел своего посвящения и не мог называться воином.
   В речах Вилигунда не слышалось ни почтения, ни страха.
   - Не любят у вас жреца, как я понимаю, - уточнил Скавр.
   - Не стоило бы мне об этом тебе рассказывать, - покачал головой Вилигунд, пытаясь сдерживая себя. - Да ведь все равно узнаешь - не от меня, так от других... Об этом все теперь говорят...
   С недавних пор обстановка в окружающих готскую столицу лесах сильно переменилась, повлияв на умы и настроения подданных Эорманрика. Началось это, как полагает большинство, после восстания костобоких. Тогда-то готы и столкнулись с нежданной напастью, которую прозвали Чадом Лодура.
   В лесах и полесьях, стягивающих стан главного города Эорманрика широким темно-зеленым поясом, объявился страшный зверь. Люди, видевшие его своими глазами и чудом оставшиеся в живых, утверждали, что он похож на белого барса гигантских размеров с длинными кровавыми клыками. Он нападал только на человека и убивал, отгрызая голову. Жертвой зверя становились простые селяне, охотники и даже хорошо вооруженные воины. Создание это истребляло всех подряд и обладало столь непомерными силой и быстротой, что даже несколько опытных дружинников не могли с ним справиться. Прежде чем в цель летела стрела или обнажался меч, человек был уже сбит с ног, а в следующее мгновение - растерзан.
   Чадо Лодура наводило ужас на всю округу. Вскоре хищник, не довольствуясь промыслом в чаще леса, стал заходить в села, терзая первых встречных крестьян. Жалобы населения заставляли Эорманрика не раз посылать лучших воиной прочесывать леса, но успехом меры эти не пользовались. Зверь как будто чувствовал угрозу и растворялся в воздухе. Изловить его не могли даже при помощи искусных следопытов, знающих все звериные повадки.
   Между тем счет погибшим от клыков чудовищной твари шел уже на многие десятки. Народ охватила самая настоящая паника. Пастухи стали бояться выводить стада и табуны на выпас за черту городских укреплений, земледельцев невозможно было заставить работать на полях. Погибли даже несколько королевских глашатаев, направленных из столицы в другие города с важными поручениями.
   Видя, что все старания покончить с неприятной напастью не дают результатов, Эорманрик вынужден был во всеуслышание признать демоническое происхождение лесного существа. Тогда перепуганный люд обратил свои взоры на мага Ингульфа, безоговорочно уверившись в том, что не сила оружия, а могучие чары и заклинания верховного жреца помогут справиться с тяжелой бедой, постигшей готов. Каждый день с утра и до вечера к жилищу Ингульфа стали вести дары: золото и драгоценные каменья, коней и быков, невольников и изысканное оружие. Все только для того, чтобы задобрить служителя Вотана и найти в его лице надежную защиту.
   Жители Архемайра чувствовали свою вину перед жрецом. Все помнили, как Ингульф забирал себе лучших пленниц после походов, присваивал сундуки с золотыми украшениями и вообще вел себя не так, как - по мнению людей - должен вести себя хранитель древней мудрости предков. Тогда это у многих вызвало недовольство и пересуды. За спиной мага королевские воины, возмущенные самоуправством жреца, поносили его последними словами. Даже простые горожане вздыхали, что сам великий Эорманрик уже и слова не может сказать поперек воли обнаглевшего слуги Вотана.
   Неприязнь к Ингульфу сплотила очень многих. И хотя открыто она не проявлялась, маг не мог не отметить изменений в настроениях толпы. Люди боялись его по-прежнему, но перестали почитать как духовного покровителя народа. Если когда-то власть Ингульфа оберегала их и спасала - то в последнее время все больше поднимали головы усмиренные народы, скудел поток добычи в общую казну - и тем нестерпимее казалось богатство, достающееся Ингульфу, тем громче звучали голоса возмущенных.
   Вот тогда и появился чудовищный зверь. Как сознавали теперь люди, это Вотан-Всеотец наслал его на их головы, чтобы научить смирению и наказать за неуважение к избраннику, коему предназначено быть посредником между божественным и человеческим миром.
   Потому и горожане, и селяне, и жители ближних областей сбились с ног в попытках вернуть утраченную милость Ингульфа. Богатства мага росли: его слугам даже пришлось отстроить новый большой амбар под хранилище и сделать еще несколько загонов и хлевов для скотины. Любая прихоть верховного жреца теперь выполнялась беспрекословно.
   Народ уповал на Ингульфа в надежде на то, что тот сумеет освободить его от Чада Лодура. Маг действительно обещал, что скоро с демонической тварью будет покончено раз и навсегда. А потому, ежегодное празднество посвящения решили не отменять...
   -Ладно, - остановил сам себя Вилигунд, - хватит болтать. Завтра с утра выступаем на костобоких. Своевольничать стали, дани не платят. А теперь призвали себе в помощь акибов и навров, да еще с аланами заигрывают. Надеются выстоять против нас! - германец гулко расхохотался.
   -Много воинов идет в поход? - спросил римлянин.
   -Дружины Гундовальда и Хродгера, еще эрулы, хавки и атаулы. Наконец разомнем свои кости - будет работа для настоящих мужчин! Не все вино хлебать и девок тискать в городе. Так и зачахнуть можно от тоски.
   -Король поведет?
   -Нет, Хродгер Хромоногий, - Вилигунд перешел на шепот. - Старейшины что-то темнят, из-за этого Чада Лодура, как бы не вышло какой бузы. Вот и решил Эорманрик за порядком тут приглядеть. Да мы и сами справимся.
   - Если аланы подоспеют... - покачал головой Скавр.
   - Не подоспеют! - хлопнул его по плечу Вилигунд. - Не бойся! Хродгер свое дело знает.
   - Я иду в твоем отряде? - спросил Скавр на всякий случай. Вилигунд нахмурился.
   - Судьбой твоей распоряжается Эорманрик. Но выполни мою личную просьбу: пригляди за Юннимундом. Он должен пройти посвящение через несколько дней. Ингульф обещал, что Чадо Лодура больше не угрожает нашему народу, однако за наследника у нас особая тревога. А ты - я помню, как меня завалил! - Вилигунд вновь расхохотался, давая понять, что давно не держит зла за ту давнюю стычку. - За твоим плечом он будет в безопасности.
   Сегодня стольный град Эорманриха - Архемайр - проснулся раньше обычного. К центральным улочкам готской столицы - Дворцовой, Медвежьей и Улице Трех Прудов стекался народ. Заработали пекарни, дразня ноздри ароматом свежевыпеченого ячменного хлеба. На пустырях установили большие котлы и вертела, на которых предстояло зажарить свежеосвежованные туши быков и свиней. А горожане уже облепляли полянки и проулки между длинных домов с мощными опорными столбами и стенами из плетня, обмазанного глиной, каких было немало в центре столицы. Всюду мелькали плащи из волчьей и медвежьей шерсти.
   Этот день считался священным у всех германских племен. Его полагали началом сотворения Мидгарда - Среднего Мира или Мира Людей, созданного богами из тела убитого ими исполина Бримира. Раз в год в конце весны жрецы с большим размахом проводили обряды и церемонии, которые в самом Архемайре были приурочены к другому событию - дню Донара или возведению возмужавших юношей в звание воинов.
   Торжества и ритуалы, длившиеся до самого вечера, неизменно привлекали самый разнообразный люд. Воины шли, чтобы усладить душу зрелищами, отведать медовухи, плодового вина и ячменного пива, сдобренного ягодами и травами. Старики - чтобы разыскать своих ровесников и вспомнить былые подвиги под трели лютни. Женщины - чтобы покрасоваться в праздничных нарядах. Поверх шерстяных жакетов с пестрой вышивкой и надрезами на рукавах они надели юбки со множеством искусственно сделанных складок, подпоясались красными или синими поясами с круглыми застежками и длинными нитями. Впрочем, и мужчины сегодня выглядели нарядно. Некоторые облачились в голубые льняные рубахи с просторными рукавами и воротом-капюшоном, опоясав их широкими поясами с крашеными кистями, висящими спереди. Другие поверх курток накинули плащи из бурой шерсти, крепленные на плече фигурными золотыми или серебряными скобами. На ноги обули кожаные сандалии с большими задниками и длинной шнуровкой до колен поверху выстиранных белых обмоток.
   Детвора собиралась больше ради вкусных явств, которые предлагались всем желающим в неограниченном количестве. Кроме жаренного и запеченного мяса королевские повара угощали сыром и молоком, овсяной кашей с приправами и рыбными блюдами.
   Кто-то приходил пешком, кто-то - подъезжал на своем скакуне, привязывая его к коновязи или плетням многочисленных оград. Старейшины и главы родов прибывали в сопровождении всех своих семейств от мала до велика. Ждали и появления короля вместе с его дружиной и верховным жрецом.
   Посвящение в воины - главное событие в жизни гота. Это удивительное таинство, прохождение через которое открывает дорогу к великой славе и бесчисленным знаниям, оно приравнивает человека к полубогам - хозяевам собственной судьбы. Принявшим воинскую присягу раскрывали секреты ратного дела лучшие мастера, тогда как жрецы посвящали в искусство приручения лошадей и собак с помощью взгляда, нечувствительности к боли и вхождению в образ того или иного зверя.
   Однако для того, чтобы юношу допустили до священного ритуала, он должен был выдержать важное предварительное испытание. Молодой воин выискивал в лесу матерого волка, убивал его одним лишь коротким костяным кинжалом и пил его кровь, чтобы сила и дух этого могучего существа перешли в его собственное тело.
   Ежегодно такое испытание, предваряющее посвятительный обряд, выдерживали до двух сотен юношей из Архемайра, и оно всегда проходило безупречно. Минувшие события, конечно, не могли не повлиять на подготовку к проведению ритуала Донара. Осознание витающей рядом угрозы подавляло не только юношей, которым предстояло ступить под полог ставших проклятыми лесов, но их семьи и всех горожан, имевших обыкновение шумно и весело отмечать привычный праздник. Однако то, что сегодня сам сын короля будет проходить посвящение, придавало празднеству особое торжество.
   Эорманрик впервые отступил от канвы древней церемонии, чтобы позаботиться о жизни своих юных воинов. Несмотря на заверения Ингульфа, он принял меры безопасности. К каждому из испытуемых было приставлено по два опытных воина с копьями и дротиками, которым поручалось двигаться им во след на расстоянии тридцати шагов. По мере сил, они должны были ограждать молодых охотников от нападения жестокого зверя.
   Скавр выпросил для себя, по наказу Вилигунда, ушедшего в поход, честь оберегать сына короля - еще неокрепшего подростка четырнадцати годов с золотой копной волос, зелеными глазами и выпирающими из под куртки лопатками. Также к нему были приставлены искушенный охотник и следопыт Отмар с двумя копьеносцами - братьями Фридамундом и Хандульфом - Эорманрик беспокоился о сыне больше, чем о других, но все-таки не мог обидеть его слишком большой опекой.
   Вопреки наказу вождей не пить много перед выступлением из города, братья уже успели как следует приложиться к медовухе и глаза их ярко блестели на порозовевших лицах. В других отрядах запрет тоже оказался нарушен. Перед походом в неведомое даже опытные воины хотели разогнать кровь с помощью крепкого напитка и отбросить осаждающие их дурные мысли.
   -По мне лучше в бой, - проворчал Хандульф. - Хорошо нынче тем, кто ушел с Хродгером! Там хоть знаешь, на что рассчитывать. Есть враг, и он смертен. От быстроты твоего клинка зависит, снесешь ли ему голову, или отправишься за валькириями. А эта тварь вне всех законов. Может, ее и убить невозможно?
   -Довольно трепать языком! - сурово рявкнул Отмар, худощавый, но очень жилистый человек с тенями вокруг глаз и сухим рубцом через всю левую щеку. Кому как не ему, всю жизнь занимавшемуся промыслом дикого зверя, было знать, что лес не любит суеты, сомнений и страха.
   Краем глаза Скавр наблюдал за сборами и заметил, что некоторые готы гадают на удачу, как это принято у всех германцев: кто по фигурам птичих стай в небе, кто по ржанию лошадей. Некоторые натирали чесноком клинки и наконечники фрам, другие - подвешивали мешочки с чесноком к поясам, чтобы защититься от нечисти. Сам римлянин сохранял ледяное спокойствие. В суеверия он не верил и полагал, что слухи о Чаде Лодура сильно преувеличены. С собой он взял три метательных копья и гладиус, которому отдавал предпочтение перед германскими мечами. Чтобы не издавать много шума, все воины надели только кожаные доспехи и взяли легкие деревянные щиты, обтянутые бычьей или воловьей кожей. Всю тяжелую амуницию оставили в Архемайре.
   Первые готские отпрыски, выбранные для прохождения лесного обряда, выступили из Северных Ворот - больших дубовых створок, обитых заржавевшими железными скобами. Их было двадцать. Следом выдвинулись сопровождающие. Все направления были заранее распределены охотниками. Отмар предложил Скавру и братьям взять по правую руку от Серой Лощины и держаться елово-буковых подлесков, в которых водилось много волчьих стай.
   Юннимунд волновался, но виду не подавал, как и подобает сыну короля, однако тревога его не укрылась от глаз его более опытных спутников.
   -Ничего, - напутствовал его Отмар. - Это всего лишь охота. Думай только о волке, нюхом ищи его в лесу. А мы дышим тебе в спину.
   Слова его, по-видимому, не слишком взбодрили Юннимунда, но юноше ничего не оставалось, как довериться судьбе. Он всем должен был доказать сегодня, что достоин называться мужчиной и будущим вождем.
   -Если появиться эта тварь, - тихо, но внушительно сказал охотник остальным, - нападать на нее всем сразу и с нескольких сторон.
   -Это как? - спросил Фридамунд.
   -Бить копьями и в голову, и в брюхо, и в лапы, бестолочь, - рассердился Отмар. - Еще лучше снизу поднять на копья. Помните: не будет слаженности в атаке, и она растащит вас на куски, даже не заметив.
   За лощиной налетел ветер, принеся запах хвои и сорвав со шлема Хандульфа одно перо. Все нахмурились. Это было похоже на дурной знак.
   Пропустив вперед сына короля, воины ступили под густые своды буковых деревьев. За первыми их плотными рядами, стоящими подобно валу, начинались низины, где преобладали ели, а ноги утопали во мху и застревали в вереске. Вдалеке блестели светлые пятнышки, похожие на ручьи или заводи. Скавр уже слышал от горожан, что дремучий лес в окрестностях Архемайра очень древний, не даром готы называли его урвальд, что значит первозданный. Старики поговаривали, что еще полвека назад здесь можно было встретить чудесных единорогов.
   Тишина леса оказалась обманчивой. Между деревьев гуляло звонкое эхо, далеко разнося каждый звук, а звуков было много. Скрипели ветви, напевали дрозды, осыпалась хвоя. Скавр мало что смыслил в делах охоты и просто доверился проводнику, не забывая в то же время про свое воинское чутье. Иногда в прорехах кустов мелькала спина Юннимунда, но чаще приходилось продвигаться по его следу в тесных беспросветных дебрях.
   Скавр отметил, как изобильна жизнь вокруг. По буковым стволам сновали рыжие белки, в кустах дикой рябины копошились кулики, из-за серого пня выскочил сурок. Ручейков и болотистых луж становилось все больше, их приходилось огибать, чтобы не намочить ноги. Над водой густо кишела мошкара и звенели комары. То тут, то там попадались ломти свежевзбитой земли, осевшей круглыми холмиками - работа землероек и кротов. При всей своей осторожности Скавр иногда цеплял рукой сухие ветки, которые с шумом ломались или, отстраняя колючую еловую прядь, осыпал шишки на плечи. При этом он незамедлительно ловил на себе сердитый взгляд Отмара.
   Время тянулось томительно медленно. Постепенно тугое, словно тетива лука, напряжение начинало ослабевать, так как ничего не происходило. Избороздив вместе с сыном короля множество перелесков, оврагов, лужаек и рощ, охотники повстречали лишь старую лисицу, енота и двух зайцев. Волков не было.
   -Не повезло нам сегодня, - сказал Отмар, когда воины нагнали Юннимунда у торфяников. Юноша сидел на гнилой колоде с безнадежным видом. - В этих местах серых всегда было что мух над навозом. Похоже, перевелись все. Даже запаха волчьего не чую.
   -Волки тоже жить хотят, - вставил Фридамунд. - Чада Лодура бояться.
   Реплику его бывалый охотник оставил без внимания.
   -Что же делать? - сын короля поднял на Отмара глаза, в которых едва не блестели тщательно сдерживаемые слезы. - Значит, я не справился со своим испытанием?
   -Надо возвращаться, - спокойно рассуждал тот. - Пройдем Тополиным Логом, там должны быть волчьи норы. А то скоро солнце сядет.
   Юннимунд поднялся. Долгое блуждание по лесу утомило всех, но никому не хотелось вернуться в Архемайр, не сделав дела, ради которого отправились в путь. О Чаде Лодура и вовсе уже позабыли, стали почти беспечными.
   Внезапный крик подростка через несколько десятков шагов застал воинов врасплох. Со всех ног кинулись на звук, задевая и ломая ветки. Когда спустились к маленькой ложбине, покрытой высоким дерном, Скавр остолбенел: здесь все было
   залито кровью. В разных позах разметались растерзанные тела, над которыми стоял белый от ужаса Юннимунд. Рваные клочки мяса, вывалившиеся из-под размолотых ребер внутренности и круглые кровяные лужицы, образовавшиеся под обезглавленными шеями - такова была суровая картина, представившаяся воинам.
   -Это Валдомар, - безошибочно определил Отмар, вглядевшись в остатки одежды одного из мертвецов. - Столько зверья своей рукой убил, а теперь вот и сам стал добычей...
   Охотник обошел всю ложбину, поглядел по сторонам, понюхал воздух.
   -Эта мерзкая тварь была здесь совсем недавно.
   Готы стояли подавленные и поникшие. Гибель целого отряда товарищей произвела на всех сильное впечатление. Скавр не смотрел на них, его волновало сейчас что-то другое - пока смутное и необъяснимое. Римлянин поднял глаза к курчавым верхушкам тополей: они слабо шевелились, раскачиваемые ветром. Это движение казалось каким-то очень замедленным, неестественным, будто изменилось само время. Листья плыли, словно облачная дымка и взгляд, догоняющий их, также повисал в каком-то молочном тумане. Скавр понимал, что происходит что-то неправильное. Больше чувством, чем глазом он уловил, как красного ковра ложбины коснулась тяжелая тень.
   Римлянин открыл рот, чтобы предупредить готов об опасности, однако хруст кустов и рык, равный по своей раскатистой силе воплю десятка человеческих глоток, опередил его. Что-то очень большое и невероятно стремительное выкатилось из-за деревьев. Оно прошлось по узкой лужайке как буран. Скавр успел отскочить в сторону, но Хандульфу не повезло: массивный белый зверь накрыл его своим телом.
   -Атакуй! - крикнул Отмар, умудрившийся сохранить полное присутствие духа.
   В барса полетели копья. Скавр сумел пробить насквозь заднюю лапу хищника. Зверь заревел еще сильнее, крутанувшись волчком. Своим широким хвостом он сбил с ног Юннимунда, а ударом передних лап подмял Фридамунда, так что у того затрещали кости. Потом хищник почти встал на дыбы от боли - это Отмар воткнул ему копье прямо в глаз. Скавр не отставал, всадив оставшиеся два копья в холку зверя.
   Кровь била из тела барса длинными темными фонтанами. Он словно растерялся, утратив часть своей силы. Но уже в следующее мгновение хищник совершил столь страшный бросок, что Скавр ушел от него только падением на спину и перекатом в сторону. Выхватив меч, римлянин несколько раз расчертил вокруг себя воздух, но не попал. Тем не менее, зверь оказался в тяжелом положении. Он слабел и ему становилось все труднее противостоять сразу двум подвижным противникам, кидающимся на него с разных сторон. Отмар и Скавр почувствовали это. Они все настойчивее наседали, видя, что движения барса замедляются. Охотник изловчился и на скачке перерубил зверю мечом переднюю лапу. Кровоточа и воя, барс с разгона вломился в стену зелени и скрылся из глаз.
   На примятом красном дерне остались три свежих тела. Братья Фридамунд и Хандульф были мертвы. Сын Эорманрика, в падении ударившийся головой о древесный ствол, лежал без памяти. Скавр и Отмар посмотрели друг на друга.
   -Нельзя позволить ей уйти, - сказал охотник. - Добьем эту тварь, и пусть ее потрошат черви.
   - Но Юннимунда нельзя тут оставлять! - возразил Скавр. Он понимал, что тяжело раненный хищник, передвигающийся на двух лапах, уже не опасен. Нужно было довершить начатое. Однако он помнил и о своем главном долге.
   - На плечи его, - нашелся Отмар.
   Вдвоем они подняли беспамятного наследника под руки - голова его безвольно болталась, - и огляделись.
   -Будем идти по следу, - предложил Отмар, наклоняясь, чтобы подобрать копья. - Кровь льет из нее как вода из худой бочки, и будь я проклят, если эта гнусная гадина не свалится шагов через сто. Чаду Лодура конец.
   Не теряя времени даром, они отправились преследовать барса. Кровавые следы действительно были хорошо различимы на траве и палых листьях, не давая сбиться с верного пути. Похоже, хищник с каждым шагом все больше терял силы. Он продирался напролом: через кусты терновника и завалы бурелома, но при этом, как будто придерживался какого-то одному ему ведомого направления. Зато идти за ним оказалось несложно - он проторял дорогу своим телом.
   Местность стала неровной. Всюду громоздились кочки и мшистые пни, провалы и ямы. Деревья сблизились так плотно, что через них местами стало трудно пробиться. Преследователи увязли в темной непроглядной чащобе.
   -Где мы сейчас? - спросил Скавр у Отмара, когда они в изнеможении уложили Юннимунда на землю и отдышались на коротком привале.
   Следопыт огляделся.
   -К юго-западу от Черного Озера.
   -Что это за место?
   -Гнилая дыра. Ни птицы, ни зверя здесь никогда не водилось. Дальше идут мертвые ключи, испарения от которых пропитали и почву, и воздух. Словом, дрянные трущобы, которые все обходят у нас стороной.
   Дышать вскоре и правда стало непереносимо тяжело. Прелые запахи перегноя сменились едким зловонием, поднимающимся от почвы вместе с дымчатым паром. Многослойные куски паутины, которой были опутаны древесные ветви, цеплялись за лицо. Между тем след стал очень частым - барс спотыкался, теряя равновесие. Из него вылилось уже столько крови, что было непонятно, как он может продолжать двигаться.
   Наконец преследователям повезло. У вяза с раздвоенным стволом они увидели неподвижную тушу. Зверь испустил дух. Скавр и Отмар остановились, с невольным волнением разглядывая существо, столь долгое время державшее в страхе всех жителей готской столицы.
   Шерсть хищника когда-то была белой с палевым отливом и серыми крапинами, кое-где переходящими в горизонтальные полосы, но сейчас она слиплась от засохшей крови и грязи. Массивная голова с большим выступом лба, остекленевшие глаза, раскрытая пасть и язык, на котором еще булькали и вздувались красные пузыри. Из спины зверя торчали обломки копий, которые он, похоже, пытался вытащить или перегрызть.
   -Никогда не встречал такого огромного барса, - прошептал Скавр задумчиво.
   -Я тоже, хотя повидал на своем веку разного зверя, - согласился Отмар.
   Они вновь уложили Юннимунда на траву, с опаской приблизились к телу барса. Следопыт обошел тушу, тронул ее ногой. На его лице появилась усмешка.
   -Никакое оно не бессмертное, это Чадо Лодура, что бы там не болтал народ.
   Пока он отрубал голову хищнику, чтобы доставить трофей в Архемайр, Скавр осматривался по сторонам. Его волновало, куда так упорно старался уйти от них зверь. Он наверняка шел к своему логову. За узким, но глубоким оврагом, до которого хищник не добрался, вздымался кряжистый холм, поросший ольшаником и липами. Зоркие глаза римлянина различили на нем что-то подобное хижине или землянке.
   -Посмотри, Отмар! Кто мог забраться в такую глухомань?
   Охотник проследил за направлением его взгляда.
   -И правда, чье-то жилье, - ответил он озадаченно. - Не слыхал, чтобы в этом гиблом месте селились люди. Пойдем глянем, что за отшельник тут завелся. Может, за это время и Юннимунд очнется, а то мы из леса его на себе до ночи не дотащим.
   Завернув трофей в свой плащ, Отмар положил его возле королевского сына, чтобы забрать на обратном пути. Все его внимание захватило странное лесное убежище. Римлянин огляделся на всякий случай, но все казалось спокойным - барс был убит, и вряд ли хоть одно живое существо осмелилось бы подойти к его логову.
   Скавр взобрался на холм первым. Ноги гудели от целого дня блуждания по лесу с грузом на плечах, но он заставил себя осилить скользкий и грязный подъем, хватаясь за длинные древесные корни, выступающие из земли. Следопыт почти не отставал от него.
   Хижина оказалась большой, с плетенными из ветвей стенами, обтягивающими неструганные сосновые столбы, с плоской тростниковой крышей и одним мелким оконцем. За ней показались пристрои: два небольших сарая, длинный загон, обнесенный оградой из жердей и круглая глиняная мазанка непонятного предназначения. Скавр хотел было зайти в дом, но Отмар удержал его за руку.
   -Не спеши. Давай сначала осмотрим хозяйство.
   И они направились в обход сараев. Тесная полоска земли между стеной раскидистых лип и строениями здесь не только поросла высоким сорняком, но еще была густо усыпана дерном и ворохом листьев, об которые запинались ноги. Отмар, идущий впереди, похоже, что-то задел и тут же раздался звук, подобный лопающейся струне. Охотника подняло высоко в воздух - ступня оказалась в тугой петле веревки, утянувшей его под самую крону дерева.
   -Помоги! - крикнул он Скавру, беспомощно размахивая руками. Свой меч охотник выронил.
   Римлянин осмотрел траву и вскоре заметил второй конец веревки, привязанный к жерди забора. Распутать плотный узел сразу не получилось и пришлось перерубить его клинком. Следопыт с шумом упал на землю и хрипло застонал.
   -Жив? - Скавр склонился над ним, помогая высвободить ногу из петли.
   -Как ребенка! - Отмар морщился и от досады на себя, и от сильной боли. - Ловушка -то пустячная!
   Однако подняться он не смог. При падении следопыт выбил колено.
   -Иди один, - сказал он Скавру, все больше бледнея. - Не теряй времени! Осмотри пристрои и дом.
   -Хорошо. Я скоро вернусь, - пообещал римлянин.
   Дальше он шел очень осторожно, оглядываясь по сторонам, прежде чем сделать шаг. Желания угодить в новую западню у него не было. Сначала Скавр изучил сараи, но, к его глубокому разочарованию, они оказались пусты. Кроме кусков мешковины, прутьев и гнилых досок там не было ничего. Зато в скотном загоне римлянина ожидала страшная находка. Уже при входе в это громоздкое темное помещение с большими дубовыми воротами, запираемыми на тяжелый брус, в нос ему ударил кислый запах мертвечины. Скавр непроизвольно отшатнулся и тут же налетел на ивовые корзины в углу. Они были заполнены розово-синими кусками мяса. Одного беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: это останки человеческих тел, разделенных на части.
   Потрясенный диким зрелищем, римлянин вышел на воздух, чтобы отдышаться. Когда он собрался с духом и вернулся в загон, его подстерегали новые открытия. Он нашел несколько крючьев, покрытых засохшей кровью, которые свисали с потолка, и ржавые цепи. Все сразу стало ясно: здесь истязали пленников или рабов, а после пыток умервщляли и разрубали на куски, чтобы мясо их шло на корм зверю. Какому зверю, Скавр уже знал.
   "Вот откуда у него вкус к человеческой крови", - уныло усмехнулся он.
   Самого барса, по-видимому, держали в дальней части загона, отделенной досчатой перегородкой, и приковывали на массивную цепь с железным ошейником. Эту цепь с клочками бело-палевой шерсти римлянин тоже нашел. Теперь его волновало только одно: кто был хозяином ужасной твари и принуждал ее убивать людей? Поглощенный своими мыслями, Скавр вдруг вздрогнул, услышав донесшийся снаружи крик. Это кричал Отмар.
   Стремительно выскочив из зловонного загона, римлянин поспешил к сараям, у которых оставил охотника. Но он опоздал. Шея Отмара была прибита к земле вилами. Скавр только выругался и покачал головой. Он с сожалением склонился к погибшему следопыту и вытянул древко вил, издавших хлюпающий звук. В тот же миг римлянин ощутил спиной какое-то быстрое движение и инстинктивно отклонился от летящей стали. Это широкий кинжал чиркнул над его головой. Боевой опыт вновь позволил ему избежать опасности.
   Когда Скавр развернулся, он увидел перед собой маленького взъерошенного человека со спутанной грязной бородой и выпученными глазами. На незнакомце была короткая куртка из овчины с дырами, открывавшими сухую белую кожу, покрытую язвами и струпьями. Бородач был вооружен кинжалом и дубинкой с утолщением на конце. Сдвоенная атака его показалась римлянину достаточно ловкой и умелой, но Скавр легко отразил ее вилами, отогнав противника на два шага. Теперь он хорошо видел свирепые глаза, белки которых пересекали набухшие кровяные прожилки, приплюснутый нос с большими ноздрями, мелкие, как у какого-нибудь зверька желтые зубы. Бородач что-то мычал и кидался на него, силясь нанести рану.
   В разгаре схватки Скавр неожиданно улыбнулся. Происходящее чем-то напомнило ему бой на арене амфитеатра, каких он немало повидал в Риме. Длинные вилы с тремя зубьями заставляли его почувствовать себя ретиарием, противостоящим димахеру.
   Впрочем, мастерством гладиатора противник явно не обладал. Уже вскоре Скавр выбил у него из рук дубинку, а потом глубоко ранил в бедро.
   -Брось оружие, если хочешь, чтобы я сохранил тебе жизнь! - строго приказал римлянин.
   Вместо ответа бородач внезапно кинулся наутек. Он почти добежал до калитки в конце забора, когда вилы продырявили его спину. Бросок Скавра был точен. Человек замычал и сполз в высокую траву, привалившись головой к стене. Когда римлянин подошел к нему и повернул, тот еще дышал.
   -Говори! - Скавр впился в его мутнеющие глаза своим взглядом. - Кто твой хозяин? Облегчи признанием свой последний вздох и тогда душа твоя покинет тело легко.
   Бородач запрокинул голову и широко раскрыл рот, из которого уже побежал алый ручеек. Скавр понял: у него не было языка.
   -Кто это сделал? Намекни, дай знак!
   Человек, лицо которого уже заливала мертвенная бледность, поднял правую руку. На предплечье выделялось клеймо, выжженное каленым железом: рисунок и какие-то рунические надписи. Скавр не понимал германских письмен, но рисунок он узнал. Это были соединенные в одну фигуру треугольники. Догадка, которая уже давно зрела в мозгу, обрела окончательное выражение.
   -Ингульф? - только и спросил римлянин.
   Бородач в ответ прикрыл веки с белесыми рестницами, но уже не смог поднять их снова. Он был мертв.
   Осмотрев хижину и круглую мазанку, Скавр нашел в них огромное множество закупоренных глиняных бутылей с какими-то настоями, пучки высушенных трав и корешков. Это окончательно прояснило ему общую картину и позволило сделать свои выводы. Вероятнее всего, дикого зверя, которого верховный маг Архемайра держал в этом захолустье у мертвых ключей, кормили не только свежим человеческим мясом, но и опаивали разными колдовскими зельями, чтобы пробуждать у него свирепость и кровожадность. Немой слуга был приставлен к хищнику, чтобы приглядывать за ним, давать пищу и выпускать в окрестные леса - терзать людей и нагонять на них ужас. По крайней мере, к такому заключению пришел римлянин. Большего узнать ему было уже не суждено.
   С тяжелым грузом на сердце покидал Скавр мрачное жилище на холме. Он думал о том, до каких еще крайних форм выражения может дойти человеческое стремление к бесконтрольной власти и неограниченной наживе. Тайна Ингульфа должна была стать достоянием короля и горожан.
   Римлянин торопился. Ему предстояло еще вытащить из леса Юннимунда, а путь через леса, в которых он плохо ориентировался, предстоял нелегкий. Чтобы не заблудиться, Скавр решил возвращаться проторенной дорогой, на которой должно было остаться немало следов и отметин.
   Нужно было любой ценой выбраться из леса до наступления сумерек, однако, добравшись до места, где лежал еще не пришедший в себя наследник, Скавр присел передохнуть на большую корягу. Ног он уже не чувствовал. В голове кружились беспорядочные и разрозненные мысли, но все они так или иначе сходились на готском маге. Скавр не боялся Ингульфа. Он твердо решил разоблачить злодеяния служителя Водана перед Эорманриком и его подданными.
   В этот момент римлянин услышал обращенный к нему негромкий шипящий голос.
   -Тебе лучше отказаться от твоего намерения. Ничего хорошего из этого все равно не выйдет.
   Скавр побледнел и поднялся на ноги, вытаскивая из ножен гладиус.
   -Это тебе не поможет, - из-за куста ракитника показалась фигура мага в длинном плаще.
   Римлянин мгновенно узнал Ингульфа. От неожиданности он растерялся, не зная что говорить и делать.
   -Я мог бы легко забрать и твою жизнь, - продолжал жрец равнодушно. - Но мне она не нужна. Просто забудь, как сон, то, что ты видел на холме - и жизненный путь твой найдет свое выражение. Мы живем здесь по своим древним законам, а ты навсегда останешься чужим для готов. Так не пытайся изменить то, что изменить не в твоей власти - это дорога человеческой глупости. Надеюсь, ты прислушаешься к моим словам.
   Ингульф отвернулся и побрел среди деревьев размеренным шагом.
   -Еще запомни, - сказал он напоследок. - Тебе осталось недолго служить твоему новому повелителю. Свеча Эорманрика уже догорает, а удача исчерпала себя...
   Скавр снова опустился на корягу. Взгляд его неподвижно уставился в одну точку, а тени кустарников и деревьев окружили густым темным кольцом.
  
   Глава 7. Берендеи.
   Поднимаясь на холм, юноша искал глазами ворота в сплошной стене опиленного заборола без щелей и разоров. Так он прошел шагов тридцать, пока не наткнулся на малые створы в толще лесины. Отворил, заступил внутрь - ни сторожеев, ни воев. За оградьем прежде всего увидел несколько дровяников, землянки-амбары и покосившуюся беретьянницу, в стороне от которой стояли на земле кадушки и горнцы.
   Светозар прошел дальше по широкой тропе мимо высоких столбов и уперся в громадный песчаник-валун пудов на сто весом с синими крапинами. Формой он напоминал сидящую птицу, а поверхность его была бугристой - будто вздулись разом десятки малых и больших пузырей. Невольно засмотревшись, юноша вздрогнул от звука тихого женского голоса у себя за спиной.
   -Это Гусь-Камень, святица наша. Она всех бед избывать помогает.
   Светозар поспешил повернуться. Перед ним стояла черноокая девица в сиренево-белой лопоти: навершник с вышивкой и круглыми бляшками надет поверх холщевой запоны, на шее - лунница из шариков зерни, в ушах - серьги с треугольными привесками.
   -Как ты сказала? - переспросил он.
   -Гусь-Камень, - повторила девица. - Так кличут у нас хозяйку Подземного Моря-Окияна. От нее все вещи, что на земле есть, народились.
   Юноша смотрел на нее, не отводя взгляда. Чуть раскосые глаза под тонкими бровками луновидной формы, пунцовые, точно атлас губы, россыпи черных как ночь волос, выбивавшиеся из под берестяного обруча, обернутого белой тканью. Ну прямь - лесная дива.
   -Что замолчал-то? - девица сощурила глаза, в свою очередь, изучая гостя. Сразу приметила распоротый бок, стянутый уже загустевшей от крови тряпицей. - Я погляжу - тебе лиха довелось изведать? Беды бедучей хлебнуть?
   Светозар потупил взгляд, не зная, что сказать.
   -Что ж стоишь? - она удивленно подняла брови. - Поди устал цельный день по лядинам и яругам лазить? Ступай за мной. Дед Хоробор тебя заштопает, а я брашно и цежу поднесу.
   -Благодарствуй, - юноша наклонил голову.
   Последовав за девицей, Светозар вдруг подумал о том, что незнакомка ни о чем его не спрашивает, будто сама все о нем знает. В памяти всколыхнулись рассказы о берендеях - таинственных людях Заречья, слывших великими чародеями и умельцами.
   -Ты не страшись - здесь зла чинить тебе никто не станет, - девица словно уловила нить его мысли. - Гостем пришел - как не уважить? Да еще и в раздряге побывал.
   Они шли мимо серых срубов с прилегающими к ним навесами на сваях и столбовых изб с резными стамиками-лебедями на плетневых кровлях. На мелких колышках снаружи висели конопляные веревки, стояли прислоненными к стенам рогатины и мотыги. У одного из срубов - поменьше других, с зубчатой причелиной и длинным выступом охлупени в виде утицы - провожатая Светозара остановилась. Отворив низкую дверь, обернулась к юноше, знаком велев не шуметь. Но он и ногу занести не успел над порогом, как изнутри донесся свистящий с хрипотцой голос.
   -Кого это ты в дом ведешь, Добрава?
   Взяв замешкавшегося гостя за рукав, девица чуть не силой втянула его за собой в полутемное помещение, в центре которого потрескивал очаг. У слюдяного оконца с отодвинутым ставнем сидел старец с густыми, косматыми волосами, расчесанными спереди на пробор. Поверх рубахи с подоплекой на нем был накинут шерстяной зипун до колен. При появлении гостя он даже не поднял головы, подшивая онучи большой костяной иглой.
   -Дед... - раскрыла было рот девица, однако тот не дал ей и слова сказать.
   -Постой, дай сам погляжу.
   Старец вынянул руку навстречу Светозару и поводил по воздуху растопыренной пятерней, словно что-то ощупывал.
   -Ну, добре, входи, - позволил он. - Садись к окну, да рубаху скидывай. Добрава тебе мою приволоку отдаст.
   -Мир тебе, добрый человек, - поприветствовал старожила Светозар, - и здравие. Судьба да нуждина в твой дом привели - ты уж не обессудь.
   -Не трудись, - махнул рукой старец. - Знамо дело. Ноне жить на Большой Реке не сладко.
   Он наконец посмотрел юноше прямо в глаза. Взгляд чистый, глубокий, до самого нутра достает. Таких прозрачных глаз, с легкой радужной оболочкой Светозар доселе не встречал.
   -А ты зельный молодец, - подметил старец. - Не прост, хоть простаком прикидываешься.
   -О чем ты, отче? - не понял его юноша.
   -Ну да ладно, - старец словно не услышал вопроса. - Рану твою нужно подлечить, а там - за стол сядем. Добрава пока ядь сготовит.
   Светозар осмотрелся. В избе - высокая столешница, скатертью накрытая, длинная скамья и два стула. В углу - круглый чурбан, корзины и жбан для воды. На скамье - кувшины, горшки, плошки и ковш. Вот и все убранство.
   Кое-как стянул юноша с плеч рубаху - совсем засмердела от грязи и крови, стала как береста. Осторожно размотав повязку, подступил поближе к хозяину избы. Рана снова заныла, запищала глухой болью, но старец ладонью над ней поводил, погладил воздух - вроде унялось, отпустило.
   -Поднеси водицы, Добрава, - сказал, беря в руку малую иглу и ловко продевая в ушко длинную нить.
   Девица зачерпнула воды опаницей из жбана.
   Как зашили рану, Светозар даже не учуял.
   -Все, теперь как новый, - заключил старец удовлетворенно. - Но под железо впреть лучше без огляда не кидаться. Тебе еще жить - ума набираться.
   В избе занялся запах пшеничной каши, варимой на меду.
   -Ты сядь пока, Добраве не мешай, - молвил дед Хоробор. - Кутью сварить - дело нешутошное. Тут богов важно уважить, союз воды, огня и зерна съединить. То тебе не пустяк. Кутья, она ведь жизнь в нас зачинает внове, над смертью возобладая. Ажно травинушки по весне, пробивающие еще мерзлую землю, или листы купины, возрождающиеся на сухих ветвях, дабы солнце славить.
   Светозар, облачившись в белую хозяйскую рубаху с широкими рукавами, которую положила перед ним девица, послушно присел в углу. Когда Добрава накрыла стол, разложив на нем кныши, расставив плошки с дымящейся кашей, украшенной земляничными ягодинами, кувшин с цежей и горшок с топленым маслом, старец не торопясь поднялся.
   -Ну, теперь потрапезничаем, - проговорил. - Сперва восславим Вышнего, Белобога и Буй-Тура, а потом и сами сядем.
   Он отломил кусок от кныша и бросил его в очаг. Затем зачерпнул деревянной лошкой каши - вылил на угли. Еще плеснул туда из кувшина цежи.
   -Все мы искорки малые на земле, - со вздохом вымолвил. - По воле божеской загораемся, по воле божеской гаснем...
   После сытной трапезы, Светозара совсем сморило.
   -Умаялся, молодец, - усмехнулся дед Хоробор, велев Добраве убирать со стола.
   Проспав в доме старца до рассвета на лавке, юноша пробудился от хрипловатого голоса хозяина.
   -Вставай, уже денница в небе занялась. Пора идти на реку, бредни ставить.
   Когда вышли из дому, Светозар заметил, что поселок уже ожил, повсюду зашевелились люди. Женщины в долгорукавных платьях с оторочкою и войлочных повойниках носили воду с пруда, пастухи гнали коров на выпас. Заработали молотами ковали, в ворота тына въехала телега со свежескошенным сеном.
   Юноша нес на плечах невод со свернутой прямоугольной мотней из четырех клиньев. Спускаясь с увоза холма вслед за дедом Хоробором, он глубоко вдохнул еще холодный, кристально чистый воздух. Трава была тяжела, намокшая не то от дождя, не то от росы. Дух от земли вздымался ядреный, будоражащий - он в миг согнал последние остатки сна.
   У маленькой речушки к восходу от селища тоже стоял хлад. Еще тут реял тонкий, как паутинка туман, густея в тенях дерновины и осокаря. Перед носом попискивали мошки.
   -Послушай, как землица дышит, - прошептал старец. - Чуешь? Семена нарождаются, травы друг с дружкой перекличку ведут, цветки напевами изошли. Всех их сок жизни питает. А в небесье Красно Солнышко спеет, чтоб пути-дороги наши освещать...
   Светозар молчал. Мир, простерсшийся вокруг был и правда прекрасен. Пряжа лесной зелени клубилась и текла, отливая блестками, глубоко в чащобах проснулись звери и птицы, чтобы предаться своим игрищам. Юноша запрокинул голову: округлое блюдце Сурьи уже переливается, точно перламутровое.
   Растянув под залавком бредни и утяжелив их свинцовым грузилом, дед Хоробор и Светозар стряхнули на берегу мокрые руки. Надели скинутые у отмели ноговицы.
   -К обеду будет рыба, - пообещал старец.
   Он тоже оглядел небо: солнце крепло.
   -Теперь пойдем за мной.
   Старец увлек юношу под кроны дубов и ясеней. Двигаясь заячьими тропками, усыпанными палыми желудями, они вскоре добрались до небольшой рощицы, целиком состоящей из ровной, крепкой лещины с пышными ветвями. Светозар сразу уловил, что место это особое. Земля здесь стучала под ногами, а на деревья не садились птицы. Еще и солнечные лучи, преломляясь над кронами, образовывали почти радужное свечение.
   -Это наша священная роща, - вполголоса поведал дед Хоробор. - Керметь Буй-Тура Волоса.
   Светозар как зачарованный смотрел на стройные, ладные дерева. От волхва Всевида он уже знал, что орешник - древо Велесово, единственное в лесу, в которое никогда не бьет молния. Под ним часто ищут укрытия в грозу, а охотники, отправляясь на промысел, подвязвают кору лещины к своей опояске. Еще он где-то слыхал, что раз в году души стар-отцов рода нисходят из Ирия, чтобы проведать своих сходатаев. Спускаясь в мир из Нави по веткам орешника, они тем же путем оборачиваются назад.
   -Исстари эту рощу чтим, - задумчиво толковал старец. - Да и как не чтить? Буй-Тур Волос - благодетель всего живущего. Мир, Родом сотворенный, он посолонь двигает, коловрат оживляет: от тьмы к свету, от хлада к теплу, от сна к яви, от зимы к весне. По его воле вещи текут, непрестанно зановляясь.
   Дед Хоробор поклонился деревам и мягко прислонил к одному из них свои ладони.
   -Еще Пращуры наши сему славутному урочищу требу подносили. Дерева эти не простые - они в ночи светятся. Сюда и за советом, и за помощью хаживают, ведь все мы Волосовы внуки. Волохатый никогда нам не отказывает.
   -Отче! - отважился попросить Светозар. - Дозволишь ли мне к кермети вашей припасть? Знаю, чужой я тут, отметник, недостойный урочищам вашим кланяться, да больно много в душе маяты - бередит она меня, проклятая, пуще раны.
   Дед Хоробор пожевал губами.
   -Что ж тебя тревожит, удалец? Какая печаль извела?
   Светозар смутился.
   -Не могу я красно словами это высказать. Не помощи, не совета хочу, но токмо бы знак какой узрить - как жить дальше?
   -Чем же нынешняя жизнь тебе плоха?
   -Всем хороша и люба, - юноша запнулся, вспомнив сгнивший чур Святовида и диво-птицу на тополе, - да только я знать хочу, как роду своему помочь. Чую, ждать перемен...
   Старец молча размышлял. Наконец в глазах его вспыхнули огоньки.
   -Отчего ж нет? Изволь, пособлю тебе. Не зря ж ты на нашу голову свалился - всему есть причина и высшая воля на небе и на земле. Волос всеведущ - и показать, и подсказать может - ты только сердце перед ним открой.
   -Что нужно делать? - решительно спросил Светозар.
   -Сперва надень это.
   Дед Хоробор снял с себя зипун, вывернув его скорой внутрь и деревянный науз на конопляном шнуре - коровий череп с удлиненными рогами.
   Юноша послушно принял вещи старца. Пока он одевал их, дед Хоробор подобрал в траве длинную ветку и очертил вокруг Светозара большой круг.
   -Как скажу - начнешь ходить окружьем с заката на восход. Я тебе помогать буду. Правой дланью крепко-накрепко зажми науз, чтоб связь с Буй-Туром не оборвать.
   -А дальше? - робко проронил юноша.
   -Сам увидишь. Все порожние мысли - из головы вон. Ажно пень трухлявый стань на опушке. Не видишь, не слышишь, не чуешь - но все ведаешь. Ступай! Окружье твое - вещая стезя, Путь Млечный. Ты - странник, денно и нощно бредущий к смаге Прави.
   И старец забормотал что-то приглушенное, невнятное. Слов его было не разобрать, но в них ощущался ровный темп, постоянный ритм. Этот ритм сначала навел на Светозара дрему, потом встряхнул, разогнав по жилам кровь.
   Дерева зашевелились, убыстряя шаг, затем ускорились, завертелись со страшной силой, словно волчок. Они тянули юношу за собой. Он едва поспевал за ними, выбиваясь из сил. Движение превратилось в один бешеный танец, и в этом танце небо с землею съединились друг с другом, срослись в сплошной ком. Когда мочи вращаться уже не было - лещины снова замедлились. Сначала перешли на шаг, потом потекли, точно озерная рябь.
   Тело таяло вместе с ними, растоплялось в воздухе как поздний снег, как масло на углях в горнце. Юноша скоро перестал его замечать. Сперва провалились куда-то ноги, потом - голова растворилась в тумане. Даже ладонь, которой он стиснул Велесов оберег, пропала в дымчатой пустоте. Движение продолжалось, но это движение стало покоем - безликим отсутствием всех вещей. В этот миг Светозар даже не знал и не помнил, кто он такой, откуда взялся на белом свете и что такое сам белый свет.
   Просто что-то струило не то в нем, не то округ него. Как разделить? Без края текло, как большая река. Пространство? Время? Не ведал, не разбирал. Позже вернулись вещи. Хороводили сообща травы и облака, солнце, луна и звезды. Явь прягла пряжу, в Нави перерождаясь и творя образы. Вот уж и Сварожичи хороводили с заката на восход, и он вместе с ними. Кружился и колобродил меж ключей и родников Сварги, меж стругов Даждьбоговых и огненных покоев златорунного Ярилы. И зрил Светозар, что несть числа изобильным триглавам, из Ирия исходящим и держащим путь вслед за красным конем Сварога-отца...
   Опосля сурья-сурьица будто потемнела, резкими тонами пошла. Пречистый свет явил и застени, и звуки, и лики. Юноша понял, что вернулось избывшее, из старовицы возродилось зраками. Меж качающихся на ветру высоких дерев и купин, меж утесов, к небесью карабкающихся, вился вдоль дорожной луки несметный людный поток. Шли цельно - род к роду, племя к племени. И воев тьма самых лепших, и женщин разодетых нарядно, и отроков проворных. Катили возы, табуны жеребцов копытами били, за ними - гудели козьи да овечьи гурты. А над всем людьем с добром ихним стояли благие князья, за собой повлекая - в край прозрачных рек и сочных лугов, цветущих долин и изобильных лесов. И реяла в облаках семицветная чудо-птица, громозвучную заводила песнь, славя согласие и мудрость великого народа...
   Светозар без сил опустился на траву. Ветви лещин в Велесовой роще были почти неподвижны. Лишь ветерок, забавляясь, прятался в самых верхушках курчавых крон.
   Глава 8. Огнем и железом.
  
   Рано поутру Скавра вызвали во дворец Эорманрика. Однако сейчас королевские посланники провели его не в главный зал, где принимал его владыка готов в прошлый раз, а в южный боковой флигель, с единственным прорезанным оконцем под потолком. Пол устилала длинная войлочная кошма, на дальней стене висел потемнейший ковер сирийской работы, пахло конопляным маслом. В помещении помимо двух безмолвных мечников и Родвира - сутолого слуги с раздробленной правой кистью, который обычно развлекал короля сказами и преданиями разных народов, - находились Эорманрик и Ингульф.
   Видимо, маг уже поспешил рассказать королю о событиях минувшего дня, представив их в выгодном для себя свете. Сделать это было не трудно, потому как Юннимунд почти ничего не помнил из произошедшего в лесу. Скавру оставалось лишь недоумевать, для чего его позвал Эорманрик и чего ему стоит ждать.
   - Наш верховный жрец поведал нам о твоей доблести и отваге. Под его руководством ты расправился с чудовищем, напавшим на моего сына. Юннимунд обязан тебе жизнью, а неблагодарность никогда не была пороком нашего рода. Потому можешь просить у меня любой награды.
   Удивление Скавра не знало предела. Если еще вчера он размышлял о том, в каких красках представить готскому вождю историю с Чадом Лодура и истинную роль Ингульфа в ней, то теперь слова обвинения присохли к его языку.
   - Я лишь выполнил свой долг верноподданного и просьбу своего друга, Вилигунда, - поклонился римлянин.
   - Теперь понятно, почему ты сам напросился в его охрану, - Эорманрик улыбнулся своей странной полуулыбкой. - Боги воистину любят тебя, римлянин, и они вновь послали тебе удачу. Именно от твоего меча пала ужасная тварь, едва не ставшая проклятием для всего моего народа. Нет более нужды нарушать древние традиции. Юннимунд пройдет посвящение в следующем году. Беспокойство за его судьбу заставило меня отступить от священного канона и вызвало немилость Вотана. Но ты сумел умерить гнев Всеотца и совершил невозможное...
   - Если римлянин желает, он может присоединиться к своему другу Вилигунду, - внезапно предложил Ингульф. - Как доносят с юга, Хродгер оттеснил восставших костобоков от земель их союзников, аланов, вбив между ними клин своего войска. Костобоки готовятся к сражению, но вряд ли смогут в одиночку противостоять мощи наших дружин. Так что, - маг посмотрел Скавру прямо в глаза, - ты сможешь первым поздравить Хродгера и Вилигунда с новой победой, если отправишься прямо сейчас.
   Смысл сказанного Ингульфом был более чем понятен - жрец хотел отослать римлянина как можно дальше, не слишком полагаясь на его молчание.
   - Да. Встретиться в бою с врагами моего короля - это лучшая награда, - согласился Скавр, сообразив, что ему тоже будет безопаснее находиться подальше от мага.
   Тот, однако, сделал ему навстречу несколько шагов.
   - Позволит ли мне повелитель поговорить с нашим вчерашним героем?
   Эорманрик отпустил обоих небрежным движением руки, и маг увел Скавра почти под руку, остановившись лишь в полумраке длинного бревенчатого коридора, где не было ни слуг, ни воинов.
   - Ты напрасно полагаешь, - заговорил старец, - что я что-то замышляю против тебя. Мне было достаточно сказать только слово, чтобы ты не дошел до дворца. Поверь: наследнику короля не угрожала опасность. У меня нет причин желать ему гибели, и я непременно предотвратил бы угрозу для его жизни, если бы она действительно существовала. А потому - не преувеличивай излишне значимость своего поступка.
   Скавр нагнул голову, чтобы скрыть улыбку. Впрочем, все может быть, подумал он.
   - Теперь я скажу тебе то, о чем не следует до поры знать нашему повелителю. Ты не просто отправишься к Хродгеру, чтобы передать ему поздравление короля. За землями костобоков, живущих в клине степей между Варом и Таной, протянулись бесконечные леса народа меренс и венд. Так что для тебя у меня будет поручение.
   - Полагаю, после костобоких Эорманрик намерен направить свои дружины дальше на восток?
   - Ты догадлив, - едва заметно кивнул Ингульф. - Однако леса там скудны, народ дик и рассчитывать на большую добычу нам вряд ли придется. Но именно эти леса скрывают совсем другие сокровища. Потому я всего лишь прошу тебя о небольшом одолжении: разыскать поселения местных племен и записать их родовые легенды, чтобы передать потом в мои руки. В отличии от наших воителей, невежественных в делах просвещения и культуры, ты человек образованный и такое тебе по плечу. Ты сможешь собрать все необходимые сведения и составить для меня отчет. Думаю, тебе нет нужды объяснять, что в сказаниях и легендах передаются крупицы знаний прошлых веков. Могу ли я на тебя рассчитывать?
   - Смотря на что могу рассчитывать я, - внезапно сказал римлянин, хотя первоначально не собирался торговаться с готским жрецом. Однако Ингульф, похоже, иного и не ожидал.
   - Обещаю тебе достойное вознаграждение за твои труды. Если ты вернешься с удачей, ты сможешь занять место моего ближайшего помощника. Безбедную и спокойную жизнь я тебе гарантирую, поскольку ты знаешь о моем влиянии при дворе и о доле во всей военной добыче от наших походов. Поверь, ты ничем не будешь обделен.
   Вновь подавив желание улыбнуться, Скавр кивнул.
   Продвигаясь на восток по владениям Эорманрика, по неохватной готской земле, римлянин наблюдал многочисленные валы, бревенчатые башни и земляные насыпи, ограждавшие все крупные городки и селения. Чем дальше отдалялся он от Архемайра, тем грубее и темнее становился лицом народ, тем проще и безыскуснее казался покров одежды. Нескончаемые табуны лошадей и стада коров вились ручейками по равнинам и лугам. В селах изнывали от лая собаки и кричали петухи, встречая идущее войско, а женщины и дети, запахнувшись в потертые звериные шкуры, выбегали из тесных лачуг и землянок, чтобы поглазеть на королевских конников. Примечая иноземца в кожаной римской лорике, они тыкали в него пальцами и окликали.
   Поселение Сванагард в земле ругов удивило Скавра обилием домов, кузней, гончарен и сыроварен. Народ здесь оказался самый разнообразный, встречались даже венеты и гольтескифы. Это был настоящий ремесленный центр, в котором собирались умельцы из многих родов и общин. Богатые залежи руды у торфяников вблизи селения некогда превратили Сванагард из захолустной деревеньки в небольшой городок, пользующийся вниманием ближних и дальних соседей, а также заезжих торговцев.
   На сей раз предвидение Ингульфа его подвело. Скавр нагнал дружины Хродгера в тот день, когда сами готы нагнали войско костобоков.
   Следуя между холмов, краем подлесков и вдоль течения небольших речушек, готское войско часто останавливалось, разбивая привалы, чтобы отдохнуть, подкрепиться и накормить лошадей, а Хродгер высылал вперед легких конников на разведку. Однажды они вернулись, переполошенные. Оказалось, случайно наткнулись на берлогу, потревожив огромного медведя. В другой раз спугнули стадо кабанов.
   Однако на сей раз день тревога оказалась самой настоящей. Передовой отряд известил о близости неприятеля, готового к большому сражению.
   Войско Хродгера Хромоногого как раз добралось до Свиной Гряды. Это была цепь высоких крутых холмов, окружавших просторную заречную долину подобно лошадиной подкове. Потревоженные германцами антилопы и зайцы стремглав спасались бегством, ища укрытие в высокой, пока не вытоптанной траве.
   Место это было чрезвычайно удобно и для обороны, и для лобовых атак тяжелой сарматской конницы. Перед решительным столкновением семьи костобоков со всем своим добром и теми, кто был не способен держать оружие, откочевали восточнее, к Черной Выселке. Остальные, соединив несколько родовых дружин и отряды союзников, намеревались, по сообщению дозорных, встретить готов всей своей мощью.
   - Скавр! - окликнул одинокого всадника гигант Вилигунд, первым распознав приближающегося к лагерю римлянина.
   После недолгих приветствий он начал расспрашивать его о судьбе Юннимунда, о новостях с родины. Скавр немногословно отвечал.
   - Мы наконец прижали костобоких, - глаза Вилигунда возбужденно блестели. - Больше месяца шли по их следу. Ну, теперь уж точно не увернутся. Быть большой битве...
   С раннего утра со всех концов лагеря стали стягиваться отряды. Коней намыли, гривы им расчесали, навесили яркую упряжь. Оружие тоже было начищено до блеска. Всем бросился в глаза новый щит Хродгера, покрытый позолотой. По обеим стронам от конусообразного умбона были набиты на красном фоне два беркута: один верхом на солнце, второй - на полумесяце. Отирая потеющее лицо расшитым синими нитями рушником, конунг Беркутов оглядывал собирающихся вокруг дружинников из под хищных бровей, похожих на разлет крыльев. Его оруженосец застыл рядом в неподвижной картинной позе: широко расставив ноги, уткнул в землю длинное копье с фиолетовым флажком. Сплошная кольчуга из крупных колец, доходящая ему до колен, играла голубыми искрами.
   Слуги принесли досчатые столы и лавки, разместив их под широким дубом - деревом Вотана. На них они ставили широкодонные кувшины с вином, чтобы каждый воин мог почтить Всеотца, обратившись к нему за милостью.
   Хродгер первым среди всех своим дрожащим шагом - говорили, что в правой ноге он носит намертво застрявший наконечник вражеской стрелы - подошел к столам. Зачерпнув полный рог вина, вылил половину на землю.
   -Твое око взирает на нас, твое копье указывает нам путь, - хрипло молвил конунг Беркутов, не отличавшийся большой словоохотливостью. - Честь и хвала Повелителю Людей. Даруй нам победу или славную смерть!
   Готы отозвались слаженным гулом. Допив вино, Хродгер принял от слуги плащ из
   голубого полотна, на котором золотым тиснением был вышит тройной треугольник - знак Вотана-Харбарда, и облачился в него под одобрительный рокот своих дружинников.
   За ним другие воины подходили к священному дубу, возливали вино и чествовали великого бога. Вотан был воплощением одержимости, истового безумия воина, провидца и поэта. Готы, взывая к нему, просили, чтобы божественная одержимость наполнила их сердца неугасаемым огнем.
   Наконец бодрые шеренги всадников и пехотинцев, над которыми взвились знамена с птичьими, волчьими и кабаньими головами, выступили из лагеря под писк дудок и запевы рогов. Воины затянули гальды скрипучими голосами.
   Оглядевшись по сторонам, Скавр увидел сплошные ряды шлемов - с пучками перьев, рогами или конскими хвостами; щиты всех расцветок - круглые, овальные, прямоугольные; длинные фрамы и контосы с яркими темляками. За последними шеренгами пехотинцев, идущих в облегченных кожаных куртках и с топорами наперевес, ворота лагерного вала затворились, оставив многочисленных слуг, жрецов, знахарей и мастеров кузнечного дела, сопровождающих войско, ждать у повозок возвращения победителей с богатой добычей.
   Двигаясь в гуще германских всадников, Скавр размышлял о превратностях судьбы, повергающей ниц одни народы и возводящей на исторический престол другие. Давно ли минуло то время, когда свободолюбивые наездники, с ног до головы облаченные в роговую броню, господствовали от Вистулы до Хрона, от Рубана до Турунта и от Хесина до Меотийского Озера? Все эти земли назывались Великой Сарматией, и жили на них отважные воины, подобно своим предшественникам скифам поклонявшиеся мечу и погребавшие умерших в насыпных курганах. Но год от года соседи теснили их, отгрызая одну щепоть земли за другой. С запада - геты, с севера - гутоны. Объединившись, именно эти народы дали начало нынешним готам, двум самым знатным родам, известным теперь как южные Амалы и северные Балты.
   Остатки же некогда неодолимых племен Степи, не единожды потрясавших мощь римских орлов, отчаянно боролись за выживание, зубами вцепляясь в сохранившиеся у них ломти степных угодий. Скавр вспомнил, с каким презрением упоминали о варварах римские военачальники, полагая их чем-то вроде скота или разменной монеты в своем соперничестве между собой. Погибнут одни, придут другие - какая разница, казалось римлянам, ни разу в глаза не видевшим ни одного варвара, не знавшим их жизни, с легкостью обрекавшим на смерть одних или помогавшим другим, чтобы потом бросить и этих - ради неизменного величия Вечного Города...
   ...Еще издалека германцы увидели противника. Скавру войско Азарма показалось очень многочисленным, хотя ощущение это, возможно, возникло от преобладания у костобоков конных отрядов и общей растянутости их позиции. Отдельные группки всадников блестели, словно железные гроздья, выложенные в прерывистый узор. И действительно, линия Азарма оказалась не сплошной, а напоминала больше волнистую борозду. Скавр сразу понял, что костобоки построились таким образом, чтобы интервалы ударных кавалерийских ал могли в нужный момент заполнить пехотные части, если не удастся опрокинуть готов с первого натиска. По опыту зная силу бронированных сарматских всадников и их железный напор, римлянин отдавал себе отчет, что противостояние будет не из легких. Сплошные пластины, закрывающие костобоков вместе с лошадьми плотным покровом не легко пробить стрелой или мечом, а длинные контосы выносят из седел, словно удар тарана.
   Готы по большей части не имели тяжелой брони, но были гораздо подвижнее, обыкновенно изнуряя неприятеля бесконечными кавалерийскими наездами, выполняемыми на бешеном галопе. К тому же в дружине Хродгера находились эрулы - должно быть, лучшие легковооруженные воины в мире, подавлявшие врага непрерывными залпами дротиков и стрел из дальнострельных луков.
   Конунг Беркутов построил войско клиньями, как это обычно было принято у готов и других германских племен. Каждый такой клин, называемый Кабаньей Головой и состоявший в среднем из полусотни бойцов в ширину и в длину, возглавляли родовые вожди со своими оруженосцами. Если расстроить ряды противника ударом кабаньих голов не удавалось, готы растягивались в сплошной линейный строй и охватывали с флангов. Большое войско могло строиться в семь клиньев по две тысячи бойцов в каждом, а в особом случае - единым треугольником или полумесяцем, что несколько раз применял в своих сражениях Эорманрик.
   На ветру затрепыхали перья и флажки.
   -Ну что, римлянин, устроим костобоким бойню? - обернулся к Скавру Вилигунд, оскалившись всем своим огромным ртом. Борода его шевелилась, словно ерш.
   Скавр ответил одними глазами. Он был спокоен - это было всего лишь очередное сражение среди многих и многих десятков, которые ему довелось пережить - в Британии, Паннонии, Сирии. Только на этот раз не он вел против варваров когорты доблестных гастатов и принцепсов, а сам шел в бой в гуще варварских воителей - прямодушных, но свирепых, точно звери, детей лесов и полей. Место римлянину досталось во втором ряду клина Вилигунда. В первом - с длинной и тяжелой фрамой, которую нужно было держать двумя руками, встал сам гигант: литой железный шлем с наносником до самого рта, рысья шкура, наброшенная поверх кольчуги с круглой нагрудной бляхой. В бою своего вождя должны были закрывать деревянными щитами, окованными металлическими пластинами, несколько его оруженосцев.
   Вот уже взвыли рога, а за ними грянул другой вой, человеческий - долгий и истошный, от которого скрутило легкие и заболели уши. Костобоки ответили боевым кличем с противоположной стороны долины. Было видно, как взлетели стяги-драконы с длинными красными хвостами, как зашлась чешуей стальная змея неприятельской конницы, подрагивая каплями солнечных бликов.
   В прощелы готского строя почти бесшумно скользнули эрулы в своих желтоватых кожаных куртках и полосатых штанах. Им предстояло нанести сарматам урон, прежде чем столкнуться два конных потока.
   -Не стрелять, пока не увидите их лиц, - слышался низкий с хрипотцой голос Хродгера. - А лучше - пока не посмотрите им в глаза.
   Почти одновременно с обеих сторон шевельнулись с лязгом и скрипом конные и пешие массы. Сарматы двигались быстрее - их конники разгонялись во весь опор, понимая, что в мощном встречном ударе заключено их главное преимущество. Готские всадники пока ступали мерно, следуя за бегущими с ревом эрулами. Эти чрезвычайно подвижные воины встретили алы Азарма бесчисленными стрелами, выпуская их одну за одной, пока не опустели колчаны. Едва смертоносные темные брызги, обдавшие небо над костобоками, запищали по латам, телам и лошадиным ногам, кусаясь и обжигая болью, как лучников сменили метатели дротиков. Скавр невольно удивился слаженности и четкости их атак. Бросив в цель короткое копье с зазубренным наконечником, воин тут же отходил, уступая место другому. Эрулы действовали подобно легионным велитам, катясь волна за волной. Ряд за рядом обновлялись шишаки и желтые куртки, туча за тучей взмывала в высь, чтобы разразиться грозой и окатить неприятеля железным градом.
   Дружины Азарма приостановились. Израненные кони и всадники, выпадавшие им под копыта, создали серьезный затор, замедлив ход бронированной лавы. Этого и добивался Хродгер, протяжным звуком рога дав сигнал вступить в сражение коннице. Готы опустили перед собой толстые таранные копья.
   Скавр уже хорошо различал конусы сарматских шлемов, сияющую чешую и развевающиеся за спиной белые плащи. Стук копыт нарастал. Готы снова завыли, призывая Вотана и Донара. Они уже галопом неслись навстречу врагу. Миг столкновения близился и от этого нестерпимо колотились сердца. Римлянин, отпустив поводья крепконогого германского саврасого, шел за широкой спиной Вилигунда, чувствуя рысьий запах его шкуры-накидки.
   -Коли костобоких! - прогудел гигант, скрипнув зубами.
   Сближение. Удар. Треск и хруст. Кого-то сразу вышибли из седла, кого-то пропороли пикой насквозь. Чернобородому готу рядом со Скавром острие сарматского контоса угодило прямо в рот, выйдя из затылка, отчего голова его раскрошилась на части. Римлянин, пропустив над плечом неприятельскую пику, точно вонзил фраму в прощел панциря под правым наплечником ближайшего костобока. Выдергивая назад оружие, он ощутил дрязг расколотых костей и порванного мяса. Схватка разгоралась. Даже лошади противников пытались кусать друг друга и лягать копытами.
   Сарматы стояли крепко, как стена. Они были сильны не только броней, но и духом. Однако готы не собирались отступать, хотя в первые мгновения боевые порядки их погнулись и оказались отброшены на несколько шагов назад. Это было неизбежно при атаке железной сарматской лавы. Но уже скоро напор дружин Азарма обмяк и линия боя выровнялась. Даже самые твердые копья не выдерживали долгой схватки: намертво застревали в щитах, панцирях и телах, ломались пополам и становились измочаленной трухой. Их приходилось бросать. Пришло время мечей.
   Здесь перевес был всецело на стороне германцев, удары которых вселяли во врага ужас. К тому же среди Беркутов и Вепрей было немало силачей, орудовавших большими топорами и стальными молотами - перед ними разлетались на куски любые преграды. Вытаращив налитые кровью глаза и издавая заливистый волчий вой, готы словно безумные наседали на врага. Никакие потери не смущали их, а собственные раны только разжигали боевой дух и задор - Скавр видел, как жадно они слизывали капли горячей крови, попадавшей на лица. Все прорехи в клиньях мгновенно заполнялись воинами из задних рядов. Со звериным оскалом они сносили сарматам головы и, торжествуя, поднимали над строем.
   Земля, которую уже порядком извозили копыта коней, стала глиной и илом, она хлюпала и липла к лошадиным ногам. Не выдерживая этой изнурительной сечи, костобоки подались назад. Оценив ситуацию, склоняющуюся не в его пользу, князь Азарм поспешил ввести в промежутки потрепанных кавалерийских ал резервы: летучих конников акибов, пехотинцев наваров и конных лучников. Но и готские дружины уже растянулись густыми шеренгами, облегая неприятеля по всему фронту. Эрулы, вновь вступившие в бой и ловко проскальзывавшие между всадниками Беркутов, теперь с ближней дистанции поражали костобоков дротиками и стальными шарами.
   Хродгер Хромоногий все глубже и основательнее продавливал противника. Готов было уже не остановить, они ломили потерявших веру в победу сарматов. Топор Вилигунда, взносившийся над головами сражающихся, алел от свежей крови, стекавшей с него ручьями. Гигант сам походил сейчас на Донара - его пышущее гневом и жаром битвы лицо было ликом божества войны, не знающего пощады и снисхождения. Скавр держался рядом, но бился спокойно и невозмутимо. Римский гладиус без промаха пронзал тела, находя щели во вражеских доспехах, рассекал сарматские шеи.
   Дружины Азарма начали отступать - сначала еще удерживая подобие боевых шеренг, потом беспорядочно и хаотично. Готы преследовали неприятеля. Конники хавков, до того не принимавшие участия в битве, теперь зажимали сарматов с крыльев, отсекая пути к спасению. Сражение перешло в избиение. Германские воины крушили и терзали вражеские тела, неутомимо работая мечами и топорищами. Раненных добивали без жалости. Избегнуть смерти удалось очень немногим.
   Когда все было кончено, победители начали обходить покрытое убитыми поле, отрубая костобокам головы и руки, чтобы до верху заполнить ими походные мешки и отвести их в Архемайр. Павшие готы были похоронены с почестями. Для того, чтобы души героев благополучно достигли цветущих садов Валгаллы, им устроили большие погребальные костры с возлияниями вина и речами жрецов, призывавших валькирий по достоинству позаботиться о доблестных воинах германской земли.
   Отдых войска был недолгим. Хродгер Хромоногий вел дружины в глубь сарматских земель, огнем и железом истребляя всех непокорных. И вот уже занялась ярким пламенем, заполыхала степь, превращаясь в один большой костер, черный дым от которого протянулся до самых малиновых небес, до священных чертогов Асгарда, где могущественные Асы, восседая на изумрудных тронах, с безмятежной улыбкой наблюдали за делами своих детей.
  
   Глава 9. Добрава.
   На небе собирались тучки, дальние холмы, отороченные полоской леса, потемнели. День выдался холодный. Весла, вставленные в широкие уключины, с шумом взрыхляли густые сизые воды, обдавая ледяными брызгами по самые плечи. Светозар, правивший стругом, старался не смотреть на Добраву. Сама попросила свозить ее до Волчьей Горы, а теперь молчит, как воды в рот набрала. Только смотрит все время - настырно, изучающе. От этого взгляда не знаешь, куда и деться - как солнце на полудне глаза слепит.
   -Тебя дед в рощу водил? - неожиданно нарушила тишину девица.
   "Заговорила наконец", - облегченно выдохнул Светозар.
   -Водил.
   -Дерева наши показывал?
   Юноша кивнул.
   -И что ты?
   -А что я? - он пожал плечами, краем глаза покосившись на ее зарумянившиеся на ветру щеки, разметавшиеся по плечам волосы.
   -Неужто только глянул и все? - допытывалась девица.
   -Знак испросил у Велеса, - нехотя признался Светозар. - Меня дед твой научил.
   -Ну и как? Помог знак-то, который увидал?
   "Вот прицепилась, прямь как репей", - досадовал юноша.
   -Не разберу пока, - пробурчал он вслух.
   Отер лоб широким рукавом.
   -Все больно чудно. Что с этим делать - не знаю. Видел землю далекую, леса и реки нездешние... Видел предков своих, да вот и все.
   "И чего я тебе рассказываю?" - сам же себя одернул Светозар.
   Добрава еще пытливее всмотрелась в его лицо. Ему вдруг почудилось, что она его мысли читает. Стало неловко, зарделся весь.
   -Каждый знак в себе уйму смысла несет, - теперь девица говорила задумчиво, без тени насмешки. - Им проникнуться нужно. Распознать затаившийся за узором толк. Ты глазами смотрел, да умом рядить пытался. А надобно знаки вышние через душу пропускать. Слушать, что подскажет, к чему повлечет.
   -Видать, для вас это дело нехитрое, - отозвался Светозар. - Вы к тому источно приучены. А мне так пока в диковину.
   Добрава обвела взглядом тонкие речные берега, словно пытаясь высмотреть за ними что-то очень далекое, смутное.
   -Мы от пращуров свое уменье сберегли, - поделилась она. - Они жили в земле далекой, где ось Матери-Протевы крепится. В том краю ходили они в сторожеях у Булат-Дуба, древа вещего, самим Родом посаженного. В коре Булат-Дуба все зраки мира, сколь их есть, собраны были - только зри, да постигай. А высотой древо было таким, что если заберешься на самую макушку, то прямиком в Сваргу попадаешь.
   -Да ну? - подивился Светозар.
   -Но были на том Булат-Дубе еще и сторожеи небесные - два вещих голуба. Они испокон веку на его ветвях сидели, на четыре стороны света посматривали. Облетали те голуба всю землю за три дня, а еже возвращались, то пращурам нашим сказывали, что на белом свете нового. Но вот раз спорхнули голубы с древа, а назад не обернулись. Год прождали их пращуры наши, два - со счету сбились. Что было делать? По завету Рода должны были они тех птиц вещих пуще глаза брезеть. И вот не углядели, значит. Чтобы гнев Родов на себя не навлечь, пошли бродить прадеды по всей земле от края и до края, голубов закликая. Много краев обошли, да птиц так нигде и не сыскали. Пришлось им ни с чем возвращаться. А дорогу назад никак распознать не сумели. Это Род наслал на них самовилов, которые кудесами своими пращуров наших запутали.
   Там и осели мы после долгих блужданий на холмах Большой Реки, судьбу свою покорно принявши. С тех пор так тут и обретаемся. Что-то из сказов и умений прадедовых еще помним и храним как зеницу ока, что-то уже давно подрастеряли по давности лет. А Булат-Дуб ты и сам мог видеть у нас на одеже, да на вышивке. У него восемь ветвей, по четыре на каждую сторону.
   Светозар прибил струг к долу под острым холмом, который называли Волчьей Горой. Находясь под впечатлением от рассказа Добравы, он молчал, хмуря брови. Девица проворно выскользнула из струга, начав подъем по вьющейся вокруг холма тропке. Юноша немного постоял, провожая ее взглядом. Потом, видя, что она не оборачивается, неспешно пошел следом.
   -Иди сюда! - воскликнула Добрава на самой вершине холма, которую покорила, даже не запыхавшись. - Смотри!
   Светозару, куда менее ловко осилившему подъем, с макушки Волчьей Горы представился волнительный вид на серебрящуюся реку и пышные холмы, волнистой полосой оттенившие сиреневое небо.
   -Да ты не туда смотришь, - улыбнулась девица. - Туда где стоишь, посмотри, на сам соломень. Здесь, на Волчьей Горе, все три мира сходяться. Нижний, что в основаньи ее дремлет - тяжел, темен. Он всю память Протевы в себе хранит, весь опыт былых времен держит. Чуешь его?
   Юноша прислушался к ощущениям в ступнях. Да, снизу так и вздымалась могучая, плотная сила. Она даже чуть покачнула его.
   -Ого, - вымолвил Светозар. - Все одно, что волна под тобой ходит.
   -Теперь выше глянь, - сказала Добрава. - Видишь, как небо здесь близко встало? Нигде такого места боле нет. Прямь над головой повисает. И светом чистым сверху стремит. Это Верхний Мир. Он легкий совсем, ажно пух. Но в его мякоти лучистой священные зраки являются.
   Девица отошла немного в сторону, ошую от него. Светозар лишь сейчас приметил, что несколько стоящих на холме березин непривычны: ветви их росли не вверх, а вниз.
   -И березы Волчьего Холма дюже не просты, - продолжала Добрава. - Они проводники наши, наказники людьи. Они - Средний Мир. Вишь, как солнышко их кроны красит, да по стволу в корни идет? Дерева эти союзом Белобога и Протевы рождены - небо с землей мешают. Всяко древо чтить надо, у всякого мудрости поучаться и знань перенимать. Тем паче, что человек, как и дерева, в Среднем Мире обретается. А эти березы так особо слушать нужно. Каждый раз, как Ясный Сокол в небесьях крылья расправляет - отживший свое прежний мир по стволам березин уходит в чертог Волка. Там, в подземных кладовых матери-землицы под спудом хорониться - старовину былых времен бережет.
   Девица обошла деревья и Светозар последовал ее примеру.
   -У них под корнями собирается железная руда, - добавила Добрава. - Не бурая, а цветная, и такая тяжелая, что и щепоть ее трудно поднять. Если из той руды сплавить оберег - век будешь неуязвимым. А ежели меч булатный сковать - супротив того меча ни
   один ворог не выстоит.
   Светозар чувствовал небывалую бодрость во всем теле, точно его росой жизни напитали. Однако солнце, проглянувшее было меж полосками туч, снова скрылось из виду.
   -Пора домой возвращаться, - проговорила девица, столь же резво спускаясь с холма. - Нас дед заждался, я блинов ему напечь обещалась.
   Юноша заспешил догонять свою спутницу.
   -А где твой отец? - почему-то спросил он, забираясь за Добравой в струг.
   -Сгинул на болотах прошлой весной, - отозвалась она, и он сразу умолк. - Берись давай за весла!
   Посеревшее небо совсем сгустилось и грянул дождик, шлепая по воде белым бисером. Струг отчалил от Волчьей Горы.
   Время шло своим чередом и Светозар мало-помалу пообвыкся к жизни в чужом селище. Оправившись от раны, он то тут, то там старался помогать родовичам деда Хоробора и Добравы: метал стога, молотил зерно, чинил сети.
   За заборалом тына стояло десять дворов, еще с пяток рыбачьих хижин притулились у отшибья холма. Свое имя Утиный соломень получил за вытянутую форму. Нос гряды - округленный, с мыском посередке - ну прямь птичий клюв. Ухвостье - растопыренное, точно пятерня или перьев пук.
   Подмечая жизнь верви, Светозар находил много необычного. Родовых вещунов берендеи не держали, зато всяк селянин исконно был направлен по Златой Сваге Судьбоносицы-Макоши - и ворожить умел, и здравить, и ведать. Княжьей власти не зная, жили вольницей. Лишь по случаю созывали сход старожилов. В ратных премудростях слыли искушенными, но уменье свое таили.
   Не резали берендеи и кумиров деревянных, не изукрашивали свято, хоть каждому древу и камню поклонялись, почитая в сердце их искру соби божьей и кладицу первородной силы. Однако больше всего Светозара дивило даже не это. Как всякий из вятов, приученный к жизни в лесу, он умел в рощах, дубравах да чащобах искусно прятать свои следы и приметы. Но дед Хоробор и девица Добрава, ежели отправлялись в лес вместе с ним, и вовсе себя нигде не отмечали. Шли, не таясь, а шума не подымали. Шага не сдерживали, а не тревожили ни ветвей, ни листов. Следа за собой не заметали, а чоботы их словно и тропы не касались вовсе - не раз проверял. Словом, диковинные люди.
   Вот потому Светозар, сметливостью врожденной оделенный, не упускал случая, чтоб чему-нибудь да подучиться у них. Он с малолетства к знани всякой душой радел - бывало, дни напролет у Всевида просиживал, за что и получал от отца нагоняи, а от дядьки- затрещины и тумаки.
   Как-то по случаю Добрава обмолвилась, что в лесу об урожае на Овсени речь-беседу вела.
   -С кем же ты там толковала? - без всякой задней мысли осведомился Светозар.
   -Знамо с кем. С травами, листочками да камнями, - отвечала девица.
   -Шутишь? - не поверил юноша.
   -Отчего ж? - она подняла тонкие брови.
   -Ты, стало быть, их разумеешь? - с легкой издевкой подначил Светозар.
   -Разумею, - подтвердила девица так уверенно, что юноша прикусил язык.
   -Ты же сам лес знаешь, - подбодрила она его улыбкой. - Небось подмечал, что он на разные лады звучит?
   -Это да, - вынужден был признать Светозар.
   -У древесной коры звук скрипучий, - продолжала Добрава. - У травушки-муравушки - звонкий, аже колокольчик. У мхов и пней - хриплый и сухой, точно хворый человек кашляет. А у листиков всяких голоса разняться: у тополиных - высокий, у дубовых - трубный, у лиственничных - воркующий, у вязов - приглушенный, будто дед сказку внукам сказывает.
   Юноша призадумался.
   -Ведь и у людей голос разным бывает, - девица снова улыбнулась. - Не всякий сразу разберешь. Вот дитятя лопочет - поди уразумей. Или старче сипло что-то под нос себе бурчит. Ко всякому говору приноровиться нужно, в один лад с ним войти. Так и с лесом. На каждую травинушку, вершок-корешок или пригорок на опушке сердцем настроиться надобно, душою их приветить. Тогда и станешь понимать, кто и об чем толкует. От корней да пеньков будешь вести о дальних краях получать, да залаз упреждать.
   -Ты про камни ничего не сказала.
   Глаза Добравы стали глубокими и голубыми, как озерный омут.
   -Камни напевно рекут. Душа у них самая древняя и больше всего о земле нашей матушке помнит. Главный средь них - Алатырь-Камень. Он на самом брегу Студеного Моря стоит, из недр Рода рожден еще до почина времен. А все другие - его пасынки и наследки. Оттого и поют они о самом источном, не чаромутном. То туга в их сказах слышится, то дублие хоралы. О героях старовины поют, путь Слави восхваляют.
   День ото дня недоверие Светозара слабело, и вскоре он окончательно убедился, что люди, приютившие его в своем доме, ко многому такому способность имеют, о чем его родовичи и слыхом не слыхивали. Впрочем, иной раз то, что узнавал юноша, переворачивало весь привычный ему мир с ног на голову.
   Как-то при прополке грядок на вопрос о том, куда дед с утра запропастился, Добрава возьми да проговорись:
   -У Светорада в гостях. Бражничают.
   -А кто это? - равнодушно спросил Светозар.
   -Дед Светорад-то? - Добрава озорно усмехнулась. - Это который скрозь дерева, камни и стены проходить сподручен. Казатель наш.
   -Неучто? - сдерживая разбирающий его смех, отозвался юноша.
   -Они с дедом моим вместе росли. Бывало, как до игр-забав дело дойдет, мой дед вечно в дураках оставался. Светорад всюду прошмыгнет, везде укроется. Еже к холму или валуну приблизиться, считай пропало дело, нет его!
   -Ну это ты небылицы сказываешь.
   -Ой ли? Ты, посчитай, третью седмицу с нами живешь, а все в толк взять не можешь, что мир наш чудно устроен. И человек ко многому годится. Просто немало умений, в нас Родом заложеных, позабылись уже. Но человече - кладезь неисчерпанный.
   -Да как же можно через твердь-то проходить? - упирался Светозар.
   -Я сама толком не знаю, но мудрые люди сказывают так: все лады кладоряда своего надобно умерить, чтоб лишнее отпало. Как будто слой за слоем скидываешь кожу, мясо, кости, чувства - застенью становишься без плотицы всякой. Аже пух лебяжий или дымка речная. Опосля опять все заедино собираешь. Только трещинки остаются там, где прошел - на коре иль стене бревенчатой. Я сама раз видала.
   А вскоре вышел случай, когда Светозар и сам сподобился увидеть необычное, диковинное. Было это, когда жар-солнце в зените стояло. Юноша по ягоды пошел с лукном в ближний полесок, да вместо того, чтоб на полудень двигаться, ноги ни с того-ни с сего увели его в совсем другую сторону, на закат. Там, проблуждав по густым и колючим леторослям, он чуть не слетел в глубокую овражину. Пригляделся. Странно, что места этого прежде не замечал. Овраг глубокий. Внизу - ручеек журчит.
   Спустившись, пошел по руслу. Из деревов были здесь только сосны. Числом не велики, но прямые, как струна, сочатся изобильно смолой. От смолы этой такой шел запах, что аж голову кружил. Еще у корневищ то тут, то там силяжь разрослась, а средь высокой травы, так и преющей от бойкого земляного аромата, проглядывали ягодки бузины.
   Светозар прислушался. Ток ручья как будто голосами исходил тихими, от которых в дрему повлекало. Двигаясь вдоль его извивов, юноша все озирался по сторонам. Незримо набежал легкий туман, сглаживая верхушье склонов и кроны сосен. Расползался дымкой. Ручей сильно булькать стал, брызгать, точно вода его вздыбиться норовила. А когда Светозар еще пядей на сто вперед пробрался, отыскивая выход из овражины, то с грустью уверился, что увяз в ней накрепко. Точно ни начала, ни конца у оврага не было. Туман уже полз по траве. Не доходя до высоких кочек, юноша приостановился, вглядываясь в неясную кутерьму. Оказалось, что вовсе не кочки перед ним, а люди. В серо-сизом мареве выступили длинные бороды и густые космы волос с сиреневым отливом. Пятеро дедов. Все на посохи опираются, на него смотрят. Лопоть на них долгая, до самых пят, на милоть похожая.
   Юноша даже обомлел сперва, не зная, что делать. Потом торопливо поклонился, забормотал, смекнув, что имеет дело с духами.
   -Почет и уважение вам, отцы. Дозвольте мне с миром идти, не губите.
   Пока говорил, туман ослаб, проглянули солнечные лучи. Деды вместе с дымчатым маревом рассеялись, точно и не было ничего.
   "И впрямь - может привиделось сгоряча?" - подумал Светозар.
   Дорогу после этого нашел быстро. Оказалось, что на самой короткой тропе, что в селище ведет, стоял.
   -Забыли тебя упредить, - спохватилась Добрава, выслушав его рассказ. - Это духи Туман-Ручья. Они нас оберегают, да приглядывают, чтоб ни забродни из дальних мест, ни лихо лесное вреда до нас не донесли. Про них в поселке каждый знает, вот только являются они не всем. И ручья этого с оврагом на закате ты не найдешь, сколь бы не искал. Один лишь дед Светорад с ними общаться умеет и ведает, как они с нашим родом связаны.
   -Вот значит как, - задумчиво проговорил Светозар. - Буду знать теперь.
   Он понял, что ему еще ко многому предстоит привыкнуть, покуда он живет с этими людьми.
   Глава 10. Ветры Боспора.
   Высокие своды старого пантикапейского дворца терялись в полумраке. Маслянные светильники на длинных треногах освещали лишь мозаичный пол и покрытые густой вязью фресок стены. Сагаур пристально изучал древние сюжеты на темы эллинских мифов, которые, несмотря на тусклый свет и обилие стройных колонн в зале, были вполне узнаваемы: вот Долон в волчьей шкуре, вот Артемида и Актеон, вот Ио в облике коровы. Бело-голубые плиты пола были выложены изображениями морских волн, дельфинов и многовесельных парусных судов.
   Да, этот зал еще помнил Митридата Евпатора, великого полководца и повелителя стран, перед которыми трепетали все племена Великой Степи и которого опасался даже всемогущий Рим. Сагаур уважал этого человека и в душе хотел быть похожим на него. Митридат никогда не отступал ни перед какими препятствиями и не было трудностей, способных сломить его дух. Всю свою жизнь он боролся с иноземными армиями, предательством близких, суровой судьбой и несправедливыми богами: обретал и терял, побеждал и терпел неудачи, поднимался до облаков и падал в прах. Лучшие вожди скифов и сарматов мечтали служить ему. Сейчас таких людей уже нет...
   Сагаур искоса посмотрел на тщедушное лицо Савромата Пятого, напряженно вцепившегося тонкими женственными пальцами в подлокотники трона. Окруженный эпархом, друнгарием, комитами и протокомитами, двадцать четвертый правитель Боспора из династии Аспургов все равно выглядел неуверенно и жалко. Разрываясь в своем желании угодить римским императорам, не испортить отношений с Сасанидами и избежать гнева могущественных готов, он метался между ними и лавировал, как корабль между трех опасных скал. Теперь же, когда владения обновленного Аланского Союза вновь вплотную приблизились к северо-восточной боспорской границе и угроза железных аланских дружин дышала в лицо, Савромат начал политику заигрывания и с Сагауром, задаривая его обильными подарками.
   Впрочем, сегодня поводом к встрече в большом пантикапейском дворце стал визит послов нового римского императора Флавия Клавдия Юлиана. Они должны были представить устное послание августа, адресованное как царю Боспора, так и повелителю всех алан.
   Слуги Савромата заблаговременно установили трон для почетного гостя из Степи поодаль от боспорского царя, так что Сагаур чинно восседал на резном, покрытом позолотой седалище древних Спартокидов, возвышающемся на широкой платформе и испещренном узорами морских звезд. За спиной его встали Натур, воевода Железных Ястребов, и двое рослых телохранителей.
   Наконец ударом в бронзовый гонг одетый в желтый шелковый хитон эфеб объявил римлянам о начале аудиенции. В зал вступили трое послов. Двигаясь размеренным шагом и волоча за собой полы длинных тог, они неспешно приблизились к двум правителям. Римляне держались уверенно: четкая осанка, вздернутые подбродки, надменные взгляды. Выражение чисто выбритых лиц с орлиным профилем было таково, будто послов заставили спуститься с вершины Капитолийского Холма в бедные крестьянские трущобы.
   -Август Флавий Клавдий Юлиан и римский сенат шлют свое приветствие повелителю Боспора Савромату и царю Алании Сагауру! - зычно отчеканил римлянин с короткими палевыми волосами, торчащими мелким ершом. - Они желают им благоденствия и долгих лет счастливого правления.
   Сагаур проглотил ком, подступивший к горлу, стараясь не показать своего раздражения. Времена текут, эпохи сменяются, но спесивые римляне до сих пор ведут себя так, будто все народы мира лежат в пыли под пятой их кованного сапога. А между тем стальная хватка орлов на полях сражений уже давно дала слабину. И персы, и германцы наглядно доказали, что нынешняя мощь легионов отнюдь не безгранична. Да и сам визит имперских вестников - лучшее тому подтверждение.
   -Сиятельный принцепс Юлиан, исходя из интересов государства и римского народа, - проговаривая каждое слово вещал посол, - желает подтвердить правомочность Феодосийского союзного договора между Римской Империей и Боспорским Царством, заключенного августом Констанцием Вторым. Сенат и римский народ хотят жить в дружбе и согласии с народом Боспора, как это повелось со времен царя Рискупорида Первого Аспурга. С царем же Алании и верховным скептухом Аланского Союза Сагауром принцепс и сенат желают договор подобного рода заключить - на условиях, приемлемых для обеих сторон.
   Сагаур молчал, не размыкая губ. Он ждал, что последует за этим помпезным вступлением.
   -Союз Боспора и Рима нерушим, - поспешил заверить послов Савромат. - У императора и римского сената нет повода сомневаться в нашей верности договору.
   Аланский князь метнул на говорившего презрительный взгляд. Трусливый старый ишак, привыкший раболепствовать перед римлянами.
   -Тогда я позволю себе напомнить, - все так же надменно продолжал римлянин, - что Феодосийский договор обязывает правителя Боспорского Царства к оказанию военной помощи Империи.
   -Равно как и Рим - к военной помощи Боспору, - дерзко прервал посла Сагаур. Он спокойно встретил мгновенно потемневшие взгляды римлян.
   -Эта помощь, - посол продолжал, сделав вид, что не заметил реплики князя, - предусматривает поставку воинских контингентов и флота в условиях войны, ведущейся одним из наших государств вблизи границ другого.
   -Насколько мне известно, - озабоченно залепетал Савромат, - Империя сейчас не ведет военных действий на Востоке. С шахом Шапуром у нее мир.
   Римлянин понизил голос.
   -Исходя из интересов государства, август Флавий Клавдий Юлиан и римский сенат пришли к мнению о целесообразности пересмотра пограничных территорий в Мессопотамии и Армении.
   Савромат и Сагаур переглянулись. Так вот откуда ветер дует! Римляне замышляют большую войну с персами, а союзные войска им необходимы для усиления восточных легионов.
   Боспорский царь жевал губами. Сагаур задумчиво вглядывался в мозаичные плиты пола. Интересно, что кроме титула "друга и союзника римского народа" готов предложить ему Юлиан для того, чтобы заполучить летучих аланских всадников?
   -Таким образом, - невозмутимо продолжал посол, - царь Савромат обязан предоставить восемь тысяч вспомогательных пехотинцев и две тысячи всадников, шестьдесят бирем и запас провианта на три месяца войны. Эти пункты, прописанные в Феодосийском договоре, должны быть выполнены неукоснительно.
   Савромат начал ерзать и теребить подбородок. В голосе римлянина звучали железные нотки. О возражении не могло быть и речи.
   Наконец посол вперил пристальный взгляд в лицо Сагаура.
   -За союзническую помощь в войне с шахом Шапуром август Флавий Клавдий Юлиан обещает верховному скептуху алан Сагауру титул царя Иверии и Албании.
   Вот это было сильно! Такого хода Сагаур явно не ожидал. Должно быть, впервые за многие годы он растерялся как мальчишка. Посол отметил его волнение.
   -Для того, чтобы правитель Алании мог обдумать это предложение, ему дается один день. Мы пробудем в Пантикапее до завтрешнего полудня. Завтра царь Сагаур должен дать свой ответ и тогда мы скрепим договор, на котором уже стоит личная печать августа. Если, конечно, решение скептуха окажется благоприятным.
   Все три римлянина приложили правый кулак к груди в знак прощания, и четко, как солдаты, зашагали к дверям. Тяжелые створки из красного дерева поспешно распахнули перед ними слуги Савромата.
   В зале на некоторое время установилась совершенная тишина. Сагаур вытер каплю пота, скатившуюся на кончик носа. Аланы за его спиной тоже затаили дыхание. Неужели боги снова улыбнулись ему, подумал князь. Неужели снизошли до его потаенных душевных чаяний, до его замыслов, в счастливое воплощение которых он уже перестал верить?
   После приема в тронном зале Савромат уважил князя богатым пиржеством с обильными кушаниями и виноизлияниями, как это принято на Боспоре. Слуги накрыли столы большими блюдами с жареными голубями, с козьими желудками, приправленными орехами и имбирем, с фазанами в оливковом масле и рыбой, пропеченной в сырном соусе, обмазанной медом и завернутой в фиговые литья. Гостей развлекали танцовщицы, акробаты и актеры, а также дрессированные звери, которых держали на железных цепях смуглотелые нубийские рабы.
   -Что думает благородный Сагаур о новой военной компании римлян на Востоке? - осторожно осведомился Савромат, вытирая ставшие жирными от мяса и рыбы пальцы узорчатым шелковым платком.
   -Думаю, Юлиан разобьет персов, - без всяких колебаний ответил аланский князь. - Император, хоть и большой чудак, помешанный на книгах, но в военном деле знает толк. Германские дружины, которые он разделал под орех на Рейне, будут пострашнее персов.
   Однако на лице Савромата отразились сомнения.
   -И в прежние времена легионы пересекали мессопотамские пустыни, иногда добираясь до Ктесифона и Арбелы. Но они ни разу не добились окончательной победы. Даже великий Траян, которого я полагаю несравненным полководцем и лучшим из римских принцепсов, не смог удержать рубежи, захваченные в борьбе с парфянами.
   Сагаур посмотрел на боспорского царя с недоумением.
   -Ты не веришь в успех римлян?
   -Скорее, не верю в легкость подобного предприятия, - уклончиво ответил Савромат. - И Аршакиды прежде, и Сасаниды теперь имеют за своей спиной какую-то неведомую силу. Думаю, им помогают их темные восточные боги.
   Сагаур рассмеялся.
   -Вот уж, не замечал за тобой прежде, многопочтенный базилевс, склонности к суевериям. Александр Великий, если ты позабыл, прошел всю Азию и положил к своим ногам земли, за овладение которыми вот уже несколько веков бесуспешно бьется Рим.
   -Должно быть, только потому, что принял огненосных богов последователей Зороастра во главе с Ормуздом и сохранил их культ, - с улыбкой возразил Савромат. - Боги Востока всемогущи и бессмертны. В отличии от властителей Олимпа, которых римляне и эллины сами похоронили в своей душе, отрекшись от веры своих предков. Все старания Юлиана возродить их угасшую силу - все равно что попытка заново собрать человека из остывшего праха. Мощь олимпийцев исчерпана, они давно умерли на развалинах своих древних храмов...
   Заметив, что слова его заставили аланского князя нахмуриться, Савромат поспешил сменить тему.
   -Сегодня, уважаемый скептух, на центральной площади Пантикапея состоится казнь нескольких государственных преступников. Не желаешь ли ты развлечь себя и усладить взор этим увлекательным зрелищем?
   Сагаур пожал плечами с равнодушным видом.
   -Можно и посмотреть.
   Из царской резиденции, расположенной на самой вершине горы Дар Митры правитель Боспора и верховный скептух алан вышли в сопровождении своих вооруженных телехранителей. Ветер сразу же дохнул на них запахом роз и гиацинтов с цветочных аллей, двумя рядами оплетающих храм Аполлона Иетра. Савромату подвели покрытую позолотой квадригу, запряженную изящными, но крепконогими крапчатыми скаунами с подстриженными гривами и постромками, изукрашенными стразами. Сагаур же легко, как и в молодости, заскочил в седло каурого жеребца. Как и всякий алан он был прирожденным наездником и на коне чувствовал себя куда увереннее, чем на царском троне.
   Мощеная дорога от павильонов дворца шла мимо бассейнов, садов и гимнастических стадионов. За воротами Акрополя, обтягивающего гору каменным поясом, открылся вид на земляные террасы нижнего города, узкие улочки, увитые виноградниками и сложенные из каменных блоков и кирпича дома с рыжими черепичными кровлями. К портовой части Пантикапея прилегали многочисленные судоверфи и рыбозасолочные фактории.
   Этот древний город, основанный когда-то выходцами из малоазийского Милета, неизменно восхищал Сагаура, хотя он бывал в нем уже немалое число раз. Беломраморные коллонады и портики храмов, широкие фасады театров, громадный круглый толос для развлечений знати и ораторских диспутов - словно ослепительно яркие жемчужины с морского дна выделялись на темном фоне громоздких внешних стен с четырехугольными башнями. От этих стен далеко простирались вокруг бархатные луга и шероховатые серые пашни. С юга - неумолчной памятью о прошлом пантикапейской земли вздымались шлемы Ста Холмов - знаменитые скифские курганы, самыми большими из которых были Золотой и Царский.
   Площадь Пандиона раскинулась за гимнасиями и полуразвалившимися постройками древней пританеи. Здесь сгрудилась огромная толпа, ожидавшая распорядителей казни, так что царским телохранителям пришлось расталкивать ее древками копий, чтобы расчистить путь своему повелителю. В центре площади уже выстроились четким четырехугольником солдаты в длинных пластинчатых латах с шейными воротами и отполированных до блеска шишаках. В руках они держали круглые деревянные щиты, на которых был изображен свернувшийся дракон с собачьей головой, и короткие мечи римского типа. Этот сплоченный строй мешал рассмотреть то, что происходило за спинами воинов. А там уже начали выводить скованных одной длинной цепью узников под разноголосый и разноязычный гул толпы.
   Население Пантикапея, как и всего Боспорского Царства давно уже было многоплеменным. Сагаур узнавал в толпе не только греков и сарматов, но и армян, сирийцев, иудеев и даже арабских бедуинов, которых римляне называли сарацинами. Краски национальных костюмов на площади составляли самую причудливую гамму тонов.
   При появлении царской колестницы народ нехотя начал расступаться, чтобы пропустить сиятельную особу. Кто-то сипло прокричал:
   -Хвала великому базилевсу Савромату!
   Однако этот порыв поддержали лишь немногие разрозненные и нечеткие возгласы. Все внимание людей было поглощено предстоящим зрелищем. Царские слуги встретили квадригу повелителя, взяв коней под уздцы. Савромат намеревался наблюдать за сценой казни с высоты своей колестницы. Вокруг него мгновенно образовался защитный полукруг гвардейцев в чешуйчатой броне.
   Аланский князь придержал жеребца чуть в стороне и его тоже поспешно окружили телохранители, бросая вокруг цепкие взгляды из под бармиц своих шишковидных шлемов. Между тем глашатай, появившийся словно из пустоты в длинной римской тоге и тяжелых калигах уже вещал, вложив всю силу в звук своего голоса.
   -За тяжкие злодеяния, совершенные против базилевса Боспора и всего боспорского народа подлежат смертной казни следующие...
   Пока он читал пергамент, перечисляя имена преступников, Сагаур вглядывался в их осунувшиеся лица с черными кругами под глазами. С десяток приговоренных в лохмотьях бесцветных одежд были освобождены от цепи и поставлены на колени перед повелителем. Образовался непрерывный ряд, а позади преступников уже вырос второй ряд: солдаты с обнаженными мечами. Шум на площади усилился. Народ неустанно что-то выкрикивал, посвистывал и галдел. Наконец Савромат равнодушно поднял палец с тяжелым золотым перстнем и махнул им. Взлетели белыми молниями широкие клинки, раздался короткий хлюпающий звук. Движение солдат было безупречно точным. На каменные плиты полетели отсеченные головы, потянув за собой багряные фонтанчики.
   Глашатай дождался, пока рабы и прислужники уберут с площади тела и вытрут кровавые следы. Как стало понятно Сагауру, это был еще не конец представления. Наконец зычный голос вновь обратился к толпе.
   -А сейчас все вы, добропорядочные жители Пантикапея и верноподданные своего справедливого повелителя Савромата Пятого, станете свидетелями заслуженной участи для зачинщика и предводителя бунта в рыбозасолочных эргастериях - Хирама, злодея и смутьяна, покусившегося на нерушимость законной власти и установленного базилевсом порядка.
   -Что за имя такое Хирам? - аланский князь наклонился к Натуру.
   Тот лишь наморщил лоб.
   -Сирийское или финикийское. А может еврейское.
   После недолгой паузы глашатай продолжал и в голосе его появились интригующие нотки.
   -Есть ли среди вас, граждане боспорские, те, кто еще не забыл древних эллинских мифов?
   -Есть! - взорвалась гулом толпа.
   -Сегодня всем нам предстоит вспомнить предание далекой старины и своими глазами увидеть схватку Тесея, сына царя Эгея, с чудовищным Минотавром.
   Одобрительный гомон вторил этим словам. Даже заскучавший Сагаур неожиданно для себя оживился.
   Первым вывели быка. Это оказался не простой крестьянский или храмовый бык, которых часто держали для подобного рода расправ, а исполинский дикий тур. Темная скала с горящими, налитыми кровью глазами тяжело сопела широкими ноздрями. Быка вели на двух канатах, привязанных к железному нашейнику сразу четверо рабов, но сил им едва хватало, чтобы удерживать своенравное животное. Горбоносое чудовище ревело и брыкалось, норовя пропороть длинными рогами кого-нибудь из них и освободиться от ярма. На крутых черных боках были различимы шрамы и ожоги. Очевидно, перед представлением быка долго прижигали каленым железом, чтобы разбудить в нем необузданную ярость.
   Потом Сагаур увидел Хирама. Его вели, покалывая копьями в спину двое воинов. Для предстоящего зрелища преступника одели в белоснежный хитон с каймой в виде листьев аканта, который почти трещал на высокой атлетичной груди и угловатых плечах, туго их обтягивая. Маслянистые иссиня-черные волосы стягивал нелепый плющевый венок. Лицо с выступом прямого носа, широкими губами и выпуклыми скулами имело темно-лиловый отлив, характерный для азиатов, а клинообразная борода, начинающаяся сразу от нижней губы навевала воспоминания об ассирийцах, вавилонянах и других древних народах Востока. Сагаура поразили глаза Хирама - в них горел огонь несломленного жизнью человека. Взгляд был прямой, твердый и не замутненный ни страхом, ни страданием, ни ненавистью.
   -Поприветствуем великого Тесея! - с тонкой улыбкой провозгласил глашатай.
   Народ покатился со смеху. Преступнику окриком велели остановиться и теперь он стоял, не опуская глаз: прямо, уверенно и свободно - будто и не было железной цепи, сковывающей спереди его руки, сотен враждебных и насмешливых глаз вокруг и раздувающего ноздри раззадоренного животного, жаждущего жертвы.
   -Если мне не изменяет память и я правильно помню события мифа, - возвысил свой голос царь Савромат, - у Тесея было какое-то оружие. Не мог же он удавить Минотавра голыми руками?
   -Как повелит благороднейший и милосердный базилевс, - глашатай поклонился правителю, после чего сделал знак солдатам. Один из них швырнул к ногам Хирама маленький нож с тонкой рукояткой. Азиат присел на одно колено и быстро подхватил его рукой.
   Солдаты тем временем встали в большой круг, освободив пространство для схватки. Развернувшись лицом к преступнику, они сомкнули щиты и опустили поверх них копья, чтобы ни человек, ни зверь не вырвались за пределы строя.
   -Многопочтенный базилевс, - как бы между делом осведомился Сагаур, - я запамятовал, в каком месте мифа о Минотавре Тесею сковывают руки цепью?
   Царь пожал плечами.
   -Я позволил себе вольную трактовку этой истории. Она придаст новый вкус давно устаревшему и ветхому преданию. Доверимся счастливой звезде Тесея и пусть еговедет нить Ариадны. Если конечно ты, благородный скептух, ничего не имеешь против.
   -Полагаюсь на твое усмотрение, - согласился князь.
   Толпа на площади изнывала от нетерпения. Савромат вновь взмахнул своим царственным перстом.
   -Отпускайте быка!
   Рабы бросили веревки и поспешили отбежать за спины копьеносцев, которые расступились перед ними и снова сомкнули строй. Теперь в круге остались только человек и бык. Все ждали развязки и не сомневались, что могучий тур, бугры плеч которого под черной шкурой перекатывались словно мельничные жернова, наденет ослабленного тюремным подземельем преступника на рога как пучок прошлогоднего сена. Находились однако и те, кто спорил о том, сколько сумеет пробегать азиат, прежде чем отправиться к подземным богам.
   Бык мгновенно рванулся вперед, выпуская пар из ноздрей, но Хирам не пошевелился. Сначала даже показалось, что он ищет для себя быстрой смерти. Когда же до человека оставалось не более шага, азиат отпрянул в сторону и темная глыба промчалась мимо. Сжав нож обеими руками, Хирам успел рассечь быку шею косым ударом.
   Впрочем, рана оказалась не глубока и окончательно взбесила животное. Сделав стремительный поворот, бык вновь устремился на свою жертву и на этот раз сбил ее с ног. Хирама подвели ноги - они заплелись в самый решительный момент. Но он тут же вскочил снова. Было видно, как его шатает из стороны в сторону - ослабевшее тело плохо слушалось разума. Похоже, перед казнью преступника долго морили голодом.
   Толпа неистовствовала. Каждый жаждал жестокой и кровавой смерти азиата. Однако Хирам, собравшись с силами, сумел увернуться от нового наскока быка. Двигался он неловко - мешала тяжелая цепь - но сдаваться явно не собирался. Еще несколько страшных атак покрывшегося пеной животного довелось увидеть зрителям, прежде чем азиат снова оказался на каменных плитах. Бык протащил его по всему кругу, в слепом и безумном порыве помяв щит одного из воинов и сломав пару копий. Однако потом он как-то неожиданно обмяг и захромал: следом за ним волочилась густая темная борозда. Хирам, попав под брюхо животного, сумел вспороть его ножом и выпустить кишки.
   Зрители охнули. Никто не ожидал такого финала. Пробежав еще немного, темный исполин повалился на землю. Все его массивное тело сотрясла долгая судорога и он с шумом испустил дух. Теперь все взоры были прикованы к человеку. Азиат поднялся с большим трудом, пытаясь зажимать бок - из него ручьем хлестала кровь. Однако выражение его лица осталось прежним и даже тени торжества нельзя было заметить в глубоких спокойных глазах.
   Обескураженный глашатай быстро пришел в себя.
   -Великие боги послали победу Тесею. Минотавр повержен!
   Народ однако не ликовал и не спешил возносить хвалу победителю. Люди глухо шептались в полной растерянности. Лишь Сагаур, не пытаясь скрыть удовлетворенной улыбки, повернулся к царю Савромату.
   -Только не говори, достопочтенный базилевс, что после столь славного подвига ты собираешься лишить жизни этого человека.
   Савромат соединил брови на переносице и тяжко выдохнул.
   -Но я не могу его пощадить, - объяснил он. - Этот Хирам - опасный мятежник, подбивший рабов и бродяг к захвату Южного Порта. Сохранить ему жизнь сейчас, значит нажить себе в будущем большие проблемы.
   -Окажи мне добрую услугу, - попросил Сагаур.
   -Все, что в моей власти, благородный скептух.
   -Подари мне его.
   В глазах боспорского царя застыло недоумение.
   -Но зачем тебе нужен этот грязный азиатский ублюдок?
   -Хочу сделать его своим слугой, - ответил князь. - Взамен я дам тебе превосходного буланого жеребца, еще не ходившего под седлом.
   Савромат колебался недолго.
   -Что ж, только из уважения к тебе, достойнейший скептух. Забирай эту дохлятину и делай с ней все, что сочтешь нужным.
   Сагаур прикрыл глаза. Аланский князь вдруг подумал о том, как мало за его спиной надежных людей, в верности которых он мог бы не сомневаться. Вожди, старейшины и воины по-прежнему относились к нему с недоверием и втихаря шептались о том, что он недостоин верховной власти над общинами и родами. Сагаур не мог положиться даже на воинов из дружины Железных Ястребов, даже на собственных телохранителей. Для них он тоже навсегда останется чужаком и выскочкой, завладевшим княжеской диадемой не по воле богов, но по прихоти случая. А потому - только тот человек может верой и правдой служить ему, не щадя своего живота, которому он сам подарил вторую жизнь, связав с собой навечно нерушимыми узами благодарности.
  
   Глава 11. Человек с речного берега.
   У южного склона холма сход к реке короток, да уж больно крут - нужно по отвесной тропке боком спускаться, чтобы напрямки к воде попасть. Тут самая широкая отмель - без пней, коряг и поросли. К ней в обходную водят поить и купать лошадей.
   Светозар присел на маленький взгорок, подобрав ноги. Притомился сегодня. Теплый ветерок, тянущий над водой сладковатым медовым паром, нагонял негу. До самого полудня с дедом Хоробором латали крышу, потом за печь принялись. Дождь, ливший два дня подряд, прохудил уже ветхую кровлю. Пришлось часть ее разобрать, выстругать пару новых досок взамен прогнивших, да подогнать к остальным, скрепив земляным грунтом и присыпав соломой. Печь тоже пострадала от влаги. Сложенная из обожженной глины с маленькой топкой для дров, выходящей прямо в избу, и прямоугольной жаровней, на которой грели горшки и жбаны, она пошла трещинками в нескольких местах. Нужно было развести раствор и подручить все прощелы, пока они не расползлись широко.
   Зато теперь юноша мог без забот любоваться серебристой с матовым отливом водной гладью и облаками, плывущими над дальними залесьями, наблюдать полет журавлиных стай в бездонной вышине. Он уже начал подумывать, не дойти ли ему до Сосновой Балки, посмотреть грибов, как вдруг приметил человека, бредущего вдоль кромки реки и небрежно ступающего по воде босыми ногами. Русые волосы его, закрывающие часть лица вьющимися прядями, трепал ветер, неподпоясанная кошуля с косым разрезом ворота и подолом ниже колен болталась, как мешок. По виду селянина, который оказался Светозару не знаком, нельзя было сказать молод он или стар, но походка его была уверенной.
   -День добрый! - окликнул человека юноша.
   Незнакомец поднял глаза.
   -Добрый, хвала Яриле, - ответил тот.
   Светозар вздрогнул. Взгляд незнакомца будто сквозь него прошел.
   -Вот потеха, - проговорил юноша, чтобы скрыть подступившую робость. - Думал, уже всех в селище знаю, а тебя никак признать не могу.
   -То не мудрено, - отвечал незнакомец. - Белогостом меня прозывают, хотя порекло мое Предмир. Ловец я.
   Он вышел из воды и направился к юноше.
   -Ловец, это рыбак что ли? - не сообразил сразу Светозар. - Или охотник, что на ловь за дичиной ходит?
   -Нет, - Белогост присел на землю неподалеку. - Ловец, сиречь сути знавец. Я своею мрежей свагу пути ловлю, все истое загребаю, чтоб правь верно толковать.
   -Какой сути? - удивился юноша.
   -А той, что окрест нас обретается. И еще той, что внутри нас жилкою бьется. Суть воды, воздуха, дыханья...
   -Ты, стало быть, божеское надзираешь? - перебил его Светозар, радуясь, что ему становится хоть что-то понятно.
   -Не только. И за божеским есть на что полюбоваться, - молвил Белогост.
   -Что же за божеским-то может быть? - Светозар с неудовольствием почувствовал, что снова сбит с толку.
   -А то, что дальше него простирается. Боги ведь действуют, покуда есть люди. Без нас они ничто.
   Светозар, ошалело повернув голову к собеседнику, так и замер, не в силах что-либо сказать.
   -Вышние без людей не существуют , - как ни в чем не бывало продолжал Белогост, подобрав с земли тонкий стебелек и внимательно его разглядывая. - Но не оттого, что без нас им некем помыкать.
   -Отчего тогда?
   -Оттого, что не могут они себя сами узнать как богов, различить как верховных существ. Токмо через наш ум становятся они богами, а сами по себе - пустой звук.
   Светозар насторожился. До такого откровения не доходил и старый Всевид - заядлый любитель копаться в корнях потаенного смысла.
   -Как же се разуметь? - заморгал глазами юноша.
   -А так и разумей, что не след искать творцов и владык небесных за пределом самого себя, - назидающим тоном заверил Белогост. - Эта наука нелегко мне далась. Потому и цени знань, что достается тебе ноне задаром и без всяких мытарств. Испей из опаницы истины и жизнь твоя станет благодатной.
   -Кто ты? - вновь спросил Светозар, так и сверля глазами странного незнакомца. Самые разные подозрения роились в его душе.
   -Ловец, я ж сказал тебе. Прави ловец. И тебе правь втолковать пытаюсь.
   -Ага... - как-то неосмысленно пробормотал юноша, опуская голову.
   -Стало быть, вышнее и нисшее, божье и человечье, - размеренно звучал голос Белогоста, - связаны так, что не отделишь. Боги - братья наши старшие, пестуны и казители. Не хозяева нам, не владыки. Они - кровь, что в теле по жилам струит, сердце, что в груди бьется, дыханье, что нутро наше заполняет - со Сваргой и Протевой съединяет. Но есть на белом свете то, что впереди всех богов и вещей стоит. Истое ему имя. Оно своим первородством растит все живое. Из него божества разные возникают - сиречь качества этого мира, которые мы вышними ликами оделяем и правителями вещей зовем, требы им вознося. Но и это не все.
   -Что ж еще-то может быть? - совсем растерялся Светозар.
   -За первородным, за живым - неживое правь вяжет. Прежде богов явившееся, оно вовсе не рождено. Нигде не начинается, никем не узнается. Голое - без единого клока одежи. Не увидеть его, не услышать, не означить ни словом, ни знаком - все одно ускользает, паче воздуха. Из него Истое и береться, но само Неживое - за гранью всего. То корень уже не вещей, но причин ихних. Его считаю Предвечным.
   -Да как же может неживое живым-то помыкать? - возразил Светозар, пытаясь следить за темной мыслью незнакомца.
   -А так и может. Само не живет, оттого, что всему жизнь дарит. Ведь жизнь, это то, что мы можем узнать, как движенье. Но верховная жизнь неузнанной ходит. Для нас она не движется и законы ее нам не ясны. Темнее самого сумрака ночи, она целиком безвидна. Но то не значит, что ее нет. Ведь все знаемое - из незнаемого происходит. Зримое - из незримого. Слышимое - из беззвучного. В Предвечном, но вечно непознанном - божеское, природное и человечье скупью существуют, друг от дружки не отставая. Боги себя через людей узнают. Люди себя - через природу. Только одна природа в узнавании не нуждается, ей и так сподручно. Оттого она ближе всего к источному и пречистому стоит.
   -Ох и уморил ты меня, - едва не застонал Светозар. - Того гляди - голова на части распадется!
   -Добро, - сжалился над юношей Белогост, поднимаясь. - Отдыхай. Но над словами моими помысли потом, коли будет до того надобность.
   Он так же беспечно зашагал по воде босыми ногами.
   -Может еще свидимся, - сказал на прощание.
   Вскоре Светозар остался один.
   Под вечер, когда юноша поведал деду Хоробору и Добраве о человеке с речного берега, он увидел, как вытянулись их обыкновенно невозмутимые лица.
   -Белогост, говоришь? - старец почесал бороду. - Был у нас такой. Ядыкин сын. Говорят, лучше других сети забрасывал и никогда без улова не возвращался.
   -Ну? - терпеливо дожидался Светозар. - В чем же подвох?
   -Пропал он. Не воротился с реки.
   Дед Хоробор даже причмокнул в задумчивости.
   -Было это, посчитай, два поколенья назад. Мне еще мой дед о нем сказывал.
   Светозар бессильно опустился на лавку.
   -Так с кем я тогда встречался?
   Старик запыхтел.
   -Про то тебе не скажу. Потому, что и сам не знаю...
   -Ну дела! - юноша досадливо хлопнул себя по колену.
   -Видать, неспроста это, - наконец обмолвилась стоявшая в углу Добрава, - еже довелось тебе повидать человека, которого и на белом свете давно быть не может. Надо к Светораду сходить. Может он что подскажет?
   Светозар после этого дня много думал, но так и не пришел ни к одному внятному объяснению встречи на берегу. Только где-то в глубине души чаял, что загадочный человек вновь объявится, чтобы продолжить свою потаенную беседу.
   А между тем жизнь текла своим чередом. Сведя знакомство с лучшими ремесленниками селища, Светозар иногда навещал их, чтобы перенять некоторые уроки мастерства. Косторез Боривит показывал юноше, как обтачивать большие берцовые коровьи кости, делая из них лощила, пластинчатые гребни и ножи. Из малых бараньих костей получались проколки, застежки и иглы.
   Кузнец Падун каждую осень выкапывал на болотах побольше руды, просушивал ее в своей мастерской, а опосля обжигал в горне, обращая в железные крицы. Из тех криц он ковал на диво ладные сошники и топоры, скобели и долота, мечи и кинжалы. Светозар не раз присутствовал при рождении очередного творения мастера, подавая Падуну щипцы или молот. Сосед же и побратим Падуна Трезор слыл лучшим ювелиром среди селян. Он плавил медь и серебро для украшений. Сперва разводил жидкий металл в глиняном тигле, а потом заливал в каменные формы браслетов, гривен и перстней. На готовую поверхность способом зерни наносились узоры.
   Так познания Светозара мало-помалу расширялись, а навыки множились, потому как никто из умельцев селища не отказывал ему в освоении азов собственной науки. Юноша сильно истосковался по дому, по родичам и друзьям, но всякий раз, когда он норовил собраться в обратную дорогу, дед Хоробор его останавливал. Говорил, что не черед еще, что нужно обождать немного. И Светозар ждал, скрепя сердце. Дед Хоробор - человек умудренный, ему виднее. Вечерами он вел со Светозаром долгие разговоры, поучая верно понимать белый свет-батюшку и распознавать разные его знаки, просеянные в пространстве.
   -Мир людей посередке находится, - пояснял старец, наливая Светозару сбитня. - Над ним - Вышний Полог. Под ним - Ночной Край, путь-дорога в который через Море-Окиян лежит призрачный.
   -Я, бывало, уйму глаз светящихся в ночи вижу, - признался юноша. - Все у ручьев в яругах, у заводей.
   -Это пекельные стражи: ясуни, лошаки и волкодлаки. Они из недр темных выходят, людей на погибель завлекая. Нижняя Земля дюже опасна и много тайн стережет. Но редко кто из смельчаков, что туда отправлялся, воротиться сумел. Потому к ручьям в ночи лучше не подходить.
   -И друды - пекельные стражи?
   -Нет. Они, как и все лесовики- наследки источных родов, что на земле до нас жили. Людье племя. И асилки тоже люди, и гомозули. Но ежели мы чаровничеству у мудрых наказников учимся, то они от природы к тому сподоблены. Их знания больше, чем наши.
   -А Вышний Полог, каков он? Что за Сваргой лежит? - нетерпеливо расспрашивал Светозар.
   -Вышний Полог из девяти слоев скроен. В одном - источник небесных рек, которые дождем на землю-матушку изливаются. В других - Звездный Покров, Лунный, Солнечный, Божеский.... Меж Солнечным и Божеским покровами заветный остров покоиться - Вырием зовется.
   -Да, знаю, - обрадовался юноша. - Там пращуры наши в благодати живут.
   -Не только людьи пращуры, - поправил старец. - Но и пращуры всех зверей. Дед-тур, дед-медведь, дед-кабан там средь вечно зеленых лугов и рощ вольно гуляют. Пращуры птиц сладкими песнями богов ублажают. Сирин и Алконост средь них самые голосистые. А Девы-Рожаницы из Вырия всякому приплоду личьбу ведут и смотрят, чтоб просторы земли не оскудели...
   Много чего еще пояснял дед Хоробор охочему до знаний юноше, а тот все слушал и запоминал. В жизнь верви вникал со всем своим рвением. Старец уже просветил Светозара в главном: любое занятие в повседневной жизни селянина есть радение сердца во Вратах Рода, стяжанье Прави и погружение в могутный поток Вышнего. Потому все работы в селище с непременностью доводились до совершенства, выполнялись осознанно и с душою. В жизни человека нет ничего случайного и незначительного - эту мудрость изо дня в день пытались донести до юноши берендеи.
   Даже дева Добрава слыла мастерицей и искусницей в самых разных ремеслах. Светозар старался поможать ей: очинил старую кросну для прядения, собирал в хлеву и прочесывал козью и овечью шерсть, свивал лыковые веревки. А вот за коноплицей, из волокна которой делали мрежу и замашную одежу, приходилось хаживать на луг у Черного Озера и собирать ее в мешок.
   Там, средь высоких, густо топорщащихся трав, над которыми забавлялись своими играми стрекозы и мотыльки, Светозар как-то раз нежданно-негаданно наткнулся на белеющий рогатый череп. Находка эта его подивила. К лугу у озера на выпас скотину не водили, а в ближней роще ни туров, ни других рогатых зверей исстари не водилось. Останки же головы очень походили на коровьи. Стоя над ними, юноша невольно испытал волненье. Исконно все черепа рогатых зверей полагались знаками Велеса, навьими символами, чрез созерцанье коих постигалась темная даль сокрытого - мерцающая завязь существующего и несуществующего. Волхвы учили черепа зрить, растворенье рожденного в нерожденном надзирать, а возвращенье исчерпанного в яви угадывать.
   Склонясь к черепу, Светозар коснулся его рукой, уловив тонкое колебанье и робкий ветерок округ ладони.
   -Таков путь всех вещей: возникать, пропадать, пресуществляться внове, -
   задумчивый голос за спиной заставил юношу вздрогнуть.
   Обернувшись, он узнал Белогоста.
   -А мне сказывали, тебя средь живых вроде как и нет, - юноша едва удержал улыбку. - Мол ушел на реку в стародавнюю пору, а назад не оборотился.
   -Так и было, - признал Белогост, убирая длинную прядь со лба. - Только не простая была та река, а Огненная.
   -Огненная Река? - Светозар раскрыл рот от изумления. - Неучто? Это та, про которую в сказах рекут? Река-Смородина?
   -Ну та иль не та - не суть. Потому как, абы вешнюю правь познать, надобно сгореть до тла со всеми своими потрохами. Без остатка. Стать мертвым, да после снова ожить.
   -Как же это суметь-то?
   -Войти в Огненную Реку. Покуда ты живой - ты себя личиной полагаешь. Весь мир к пониманью своему подвязываешь и обо всем по складу своему рядишь. Особишься, будто ты один на свете есть. Покуда есть Ты - истое в забвении ходит. Божеское Око чрез тебя не проглянет, правь дорогу не найдет. Так и станешь на все сквозь морочный туман зрить, да ошибки множить. Но можно и по стезе истины грясти.
   -Так скажи как! - воскликнул юноша, которому было неясно куда клонит его собеседник.
   -Ото всего отказаться. От имени, от ума, от плотицы, от жизни. Потеряться в далях безвидных, неназванных, растечься аки дым. Ибо отродясь не являлся ты на белый свет, не учился ни говорить, ни ходить.
   -Да как же тогда?
   -Ты завсегда здесь был. И завсегда будешь, покуда он стоит. Оттого и нет у тебя ни имени, ни личины, ни телесов. Мишура эта - летает аже пыль иль облака, зановляя себя непрестанно. Вид, обличье, звук и знак - не человек. Пустые застени. Суть людья дальше пролегает, глубже заходит. А это все лишь временные одежки для бесплотного света вышнего. Для Божьего Огня, Искры Исконной, без начала и конца сияющей меж миров. Коли заедино собрать всех тварей земных, людь да богов - одно бескрайнее сиянье Источного и выйдет. Во многом оно себя вельми по-разному находит и сознает, но, ежели накрепко личиной особляется - для вечного себя губит.
   Светозар опустил голову, обескураженный словами собеседника.
   -Ты вспомни, - взглядом приободрил его Белогост, - сам Волос, Волхв Богов и наш главный навий наставитель не раз помирал, да вновь возрождался. Всех имен и ликов его не счесть и не упомнить. Но знаем ли, кто за волшбой сих личин кроется, какого истинное нутро и суть хозяина Предвечной Нави? Мы не ведаем о нем совсем ничего, ибо он есть, но его нет! За множеством прозваний - пустота. Из нее и творит вещий кудесник, всеединством жизни препоясанный...
   Воротившись домой, Светозар умолчал о новой встрече с Белогостом, который вольно или невольно стал его главным наставником в прави жизненной. Лишь ночью, в полной тишине, юноша вновь и вновь возвращался мыслями к чудным, но таким волнительным словам человека с речного берега.
  
   Глава 12. Путь к Солнце-Озеру.
   У Желтых Увалов - самой восточной границы земель князя Азарма, дружины Хродгера радостно приветствовали идущий им навстречу отряд под синим штандартом с белыми рогами зубра, выбиравшийся из хвойного перелеска на простор степи. Он был невелик - три сотни пеших и конных ратников, - но шел с добычей.
   - Это Гундовальд! - мгновенно распознал Вилигунд.
   Конунг дружины Вепрей был предусмотрительно отправлен Хродгером к приграничью венедских лесов, чтобы предотвратить отход разбитых костобоков. Однако, судя по всему, ему улыбнулась удача в лихом налете на местные поселения.
   Возы скрипели под тяжестью бочек и сундуков, между ними плелись, спотыкаясь, несколько пленников в порванной одежде. Один из них сразу привлек внимание Скавра. Заостреными чертами лица, хоть и покрытого сейчас ссадинами и подтеками засохшей грязи, он напоминал выходца с берегов Адриатики. Синяя дорожная лацерна с капюшоном болталась на нем, заплетаясь за ноги мятыми длинными складками. Судя по осанке и пухловатым кистям рук, пленник не был воином, а, скорее, принадлежал к числу торговцев.
   Заметив среди германцев Скавра, он судорожно дернулся, попытавшись сложить руки в молитвенном жесте.
   - Господь милосердный! - воззвал он на чистом римском языке с дрожью в голосе. - Благодарю тебя за то, что послал мне соплеменника в этот тяжкий час!
   В следующий миг пленник почти бросился к Скавру, не обращая внимание на суровый окрик коренастого гота, шагавшего рядом.
   - Спаси меня, добрый человек! Во имя Христа не дай погибнуть от меча варваров и язычников.
   Скавр невольно отпрянул, удивленный этим пылким порывом. Оглянувшись, он отыскал глазами Вилигунда.
   - Кому принадлежит этот человек?
   - Добыча Гундовальда, - лениво отозвался гигант.
   - Могу ли я его выкупить?
   - Это ты говори с ним самим. Если дашь хорошую цену - помех не будет.
   Однако конунг Вепрей уже и сам оказался рядом, привлеченный неожиданным шумом. Небрежно поприветствовав Скавра, он покачал головой.
   - Нет, римлянин. Это знатный купец, за которого дадут хороший выкуп. Всего твоего добра не хватит, чтобы за него расплатиться.
   Пленник сразу сник, но Скавр не сдавался. Подступив ближе к купцу, он пристально посмотрел в его глаза.
   - Тебе приходилось бывать в лесах венедов? - он указал рукой на восток.
   - Много раз, - с готовностью ответил тот. - Каждый год мы ходим по реке от Меотиды на север. Я знаю там все большие селения и торговал с разными племенами. Всегда возвращались благополучно, а в этот раз обложили нас, словно зверей, и загнали в западню...
   Скавр слушал его, а сам думал о своем.
   - Если это так, то тебе есть что рассказать о лесных народах.
   - Поверь, - с надеждой в глазах заявил пленник. - Мне приходилось добираться до холодных озер и рек, возле которых собирают янтарь. Я проникал в столь отдаленные края, о которых в городах Империи никто никогда не слышал. И я могу поведать тебе о нравах и обычаях северных и восточных варваров то, что ты больше нигде не узнаешь. Вызволи меня, и ты не пожалеешь.
   Скавр хмуро посмотрел на Гундовальда.
   - Мне нужен этот человек, - сказал он тоном, не терпящим возражений. - Я имею личное поручение от Ингульфа, для выполнения которого мне необходим хороший проводник. Верховный жрец сам возместит тебе за него все расходы по твоему возвращению в столицу.
   - Ингульф? - на миг лицо конунга Вепрей подернулось тенью испуга. - Забирай купца и забудь про выкуп. Будем считать, что это мой дар в знак уважения к жрецу.
   Поспешив смешаться со своими воинами, он глухо пробормотал себе под нос:
   - Как бы этот малый не пожалел, что променял мою неволю на волю от Ингульфа...
   Скавр одним взмахом сакса освободил пленника от веревок.
   - Пойдем, - сказал он ему. - Теперь ты свободен.
   Купец на мгновение застыл на месте, моргая глазами. Он еще не верил своему внезапному счастью.
   - Как твое имя? - спросил Скавр.
   - Авл Синистий. Я родом из Никеи.
   Вскоре они уже сидели на расстеленном плаще Скавра, с кувшином вина, выданным Хродгером каждому участнику похода по случаю удачного его окончания, и узлом доброй снеди. Разломив несколько печеных яиц, Скавр нетерпеливо начал свои расспросы.
   Синистий говорил много и охотно. Он поведал о венедах, которых римляне вслед за сарматами именовали росомонами, о их порядках и образе жизни. Сами эти племена земледельцев-воинов называли себя вятами. Некогда они населяли все приграничные пространства между лесами и степью, но, разбитые сарматскими дружинами, постепенно распались на множество мелких родов и были оттеснены далеко вглубь дубрав и рощ - на Запад и Восток. Иные из них ушли в горы и за реку Ра. По словам купца выходило, что даже костобоки, разгромленные Хродгером Хромоногим, происходили из одного из вятских родов. Подчинившись сарматам, они с неизбежностью переняли их обычаи, образ жизни и способы ведения войны. Совместно с дружинами роксолан, аорсов и сираков они ходили в многочисленные походы, разоряя города Боспора и порою добираясь до Нижней Мезии.
   - А что ты знаешь о Меренс? - спросил Скавр.
   О Меренс Синистий не очень хотел говорить. Поведав, что это племя обитает неподалеку от земель морденс и имнискаров-пчеловодов, он некоторое время молчал и только настойчивые взгляды Скавра заставили его продолжать.
   - У нас, в среде купцов, их называют магами, - проговорил он, понизив голос, - вот только я не знаю, что за богам они поклоняются и откуда берется их род. Они жили в лесах еще до прихода туда росомонов, и они владеют магией леса. Меренс делятся на несколько племен. Все они живут в неудобных местах - среди болот и чащоб, чтоб труднее было подобраться врагам. Некоторые на холмах. В военные союзы друг с другом вступают редко, все больше полагаются на свои магические силы. Говорят - в их власти все лесные звери и твари, а сами они могут пропадать в одном месте и появляться в другом.
   Скавр недоверчиво улыбнулся.
   - Но сам я не веду с ними торговли, - признался Синистий. - Они не пускают к себе чужаков, разве что некоторые из вятов сумели найти с ними общий язык. Мне как-то довелось беседовать с человеком, который сошелся с выходцами из племени Белоголовых. Их край - в двух дневных переходах от нас. Он даже рассказывал историю о происхождении их рода.
   - Поведай мне ее, - попросил Скавр.
   Синистий откашлялся, промочил горло вином.
   - История довольно темная. Не то предание, не то легенда. Говорят, что раньше предки Белоголовых были сильнейшим народом у меренс. Назывались они тогда по-другому и жили не так, как их сородичи. Потом они уверились в своем могуществе и погрязли в разных пороках, дойдя даже до кровосмешения. Еще они приносили человеческие жертвы. Говорят, у них даже святилища были сложены из человеческих костей. Иные роды меренс их боялись и обходили стороной, но предрекали им небесную кару и погибель. Женщины, сыновей которых закладывали на жертвенные камни, тоже проклинали своих старейшин и просили богов наказать их по заслугам.
   - Что было дальше? - заинтересовался Скавр.
   - Что там и как было в точности - сказать не берусь. Но толкуют, будто как-то на пустырь перед селением вышел человек в холстине, которого раньше никто не видел, и начал трубить в рог. На этот звук потянулись дети и подростки - все те, чьи руки еще не были замараны кровью злодейств. А взрослые трубача не услышали. Так и остались в своих жилищах...
   - Так вот, - продолжил он, выдержав многозначительную паузу - дети, повинуясь зову, ушли за трубачом в лес, там заблудились и много дней блуждали в чаще, питаясь ягодами и плодами. А тем временем селение постигла беда: откуда-то в него пришла неведомая хворь и убила один за другим всех жителей. Когда дети наконец вернулись, спасенные загадочным трубачем, они нашли только мертвые тела родителей. Так и пришлось им, еще зеленым и неопытным, начинать взрослую жизнь. Чтобы ничего не напоминало о прошлом, они ушли в другие земли и построили новое селение. Так, говорят, и появился род Белоголовых.
   - Почему Белоголовые?
   - У них у всех белые волосы. Толкуют, если конечно не врут, что они рождаются уже седыми.
   - А ты мог бы свести меня с этим росомоном, что поведал тебе о меренс? - Скавр вперил в купца пристальный взгляд. Синистий содрогнулся.
   - Боюсь, у меня не скоро хватит духу вернуться в леса, где я претерпел по воле Господа столько злоключений. Наказанный за свою гордыню, я хотел бы теперь излечить душу тишиной и покоем в родной Вифинии.
   - Однако у тебя нет другого пути домой, - жестко возразил Скавр. - Я направляюсь к истокам Таны. Если ты пойдешь со мной, то сможешь оттуда добраться до Меотиды на лодке, а там, во владениях царя Савромата, тебе уже ничто не будет угрожать. Путь же через готские земли в одиночестве сулит тебе неминуемую гибель.
   Синистий молча обдумывал предложение, закусив губу. Наконец он согласился.
   Узнав о намерении Скавра предпринять путешествие в дебри венедских лесов, старый Хродгер только покачал головой.
   - Сдается мне, римлянин, ты самый одержимый среди всех нас. Пусть Вотан не оставит тебя в своем покровительстве. Сколько человек дать тебе в сопровождение?
   - Я пойду вдвоем с купцом, - уверенно сказал Скавр. - Не думаю, что нас с добром примут те, кто испытал на себе силу ваших мечей, если мы приведем с собой воинов.
   Конунг снова лишь покачал головой. Он не стал возражать.
  
   Поляны и дубравы тут, в землях древних геродотовых будинов, о которых в свое время Скавр увлеченно читал, как о чем-то далеком и почти волшебном, сменяли друг друга с удивительной пестротой. Однако лесные пространства казались очень живыми. Скавр поневоле постоянно оглядывался, не отпуская рукояти меча. Хотя признаков людей не было видно нигде, словно все они попрятались после готского похода, он неизменно ощущал рядом чье-то присутствие и потому вел коня шагом по узким тропам. Впереди на рыжеватом чалом жеребце ехал Синистий - внимательный, но спокойный.
   А вокруг все выше вздымались к небесам дубы и тополя, ивы и вязы. Стволы некоторых были прямые и ровные, другие - искривлялись почти полукольцами, нависая над головами пугающими древесными петлями. В кустах высокого папоротника постоянно что-то шевелилось или осыпалось, ветви деревьев низко скрипели, а палые листья под ногами перекатывались с места на место, хотя в чаще было безветренно.
   Неподалеку от болотной отмели Скавр придержал коня.
   - Здесь тоже растет цикута, - он указал на пахнущую сельдереем высокую траву с мощными корневищами, столь ценимую в Риме заговорщиками.
   - Росомоны называют ее вехом, - ответил Синистий. - Они знают, что это растение очень ядовито и вызывает смерть от остановки дыхания. Но у них нет обычая изводить своих единоплеменников ради достижения корыстных целей. С врагами же они сражаются исключительно железом.
   Купец, объезжая краем приболотную косу, обросшую разноцветными порослями, кивнул своему спутнику на кустарники с блестящими кожистыми листками и грязно-желтые растения с фиолетовыми прожилками.
   - Эти травы не столь ядовиты, но одурманивают ум и вызывают видения. Росомоны зовут их богульником и черной беленой. Лучше не вдыхать их ароматы.
   Лес становился все более хвойным. Под копытами коней трескались шишки. На миг Скавру показалось, что высоко в ветвях елей снуют тени каких-то маленьких существ с длинными волосами.
   - Стой! - окликнул он Синистия. - Что это?
   Купец проследил за направлением его взгляда и пожал плечами. Ветви были пусты и неподвижны.
   По обе стороны тропы теперь высились сиреневые гранитные камни разных форм и размеров.
   - Таких камней очень много в местных лесах, - заметил Синистий. - Росомоны считают их священными и поклоняются им. Я слышал, что сон под таким камнем вызывает вещие образы...
   Неожиданно слова его замерли на устах. Римляне увидели впереди, у маленькой речушки, струящей свои воды на восток, седобородого человека, восседающего на большом мшистом валуне. Незнакомец смотрел им прямо в глаза. Одетый в длинные жреческие одежды, он опирался на посох с головой какой-то птицы в навершии.
   - Напрасно вы сюда пришли, - произнес он вместо приветствия. - И ты, Скавр, напрасно взял на себя служение чужим забавам. Не будет вам добра от пути вашего. Шли бы вы, по добру-по здорову, обратною дорогой.
   - Кто ты такой, старик? - грубо спросил Скавр, удивленный тем, что незнакомец назвал его по имени.
   - Ты можешь прозывать меня Ведающим, - старец поднялся с камня. - Вас же я хорошо знаю. Синистий был частым гостем наших селений. И о тебе тоже слава идет. Пока - добрая слава, но коли дальше пойдешь - может и худая появиться.
   - Я не поверну назад, старик, - твердо ответил Скавр. - Не в моем правиле отступать от задуманного. Да и возвратиться с пустыми руками мне нельзя.
   - К чему ж возвращаться? - улыбнулся старец. - Посмотри вокруг: где еще видел ты такой необъятный простор? Здесь всем места хватит для привольной жизни.
   - Лучше пропусти нас, старик. Мы следуем своей дорогой, а потому - не вставай у нас на пути.
   - Не бывает дороги только твоей, - произнес жрец. - Всякая дорога где-то начинается и куда-то ведет. А не ведая, откуда вышел и куда идешь - стоит ли вообще идти?
   Он посмотрел в глаза Синистия.
   - Тебя же жизнь и вовсе ничему не учит.
   - Я только хочу вернуться домой, - с волнением заверил купец. - Услуга проводника - цена моей свободы.
   Скавр, разглядывая старца, неожиданно для себя ощутил слабость в теле. Руки и ноги налились свинцом и не хотели повиноваться. В душе начали роиться сомнения, а перед глазами носились какие-то неясные образы. Захотелось повернуть коня назад.
   - Отойди, колдун! - выдохнул он с гневом. - На меня не подействуют твои уловки!
   - Ступайте с миром, - внезапно жрец шагнул в сторону. - Идите туда, куда считаете нужным. Но сдается мне, мы еще свидимся...
   Они поехали дальше, однако то один, то другой еще долго оглядывались из-под руки. Высокая фигура жреца у берега не исчезала...
   - Ты знаешь, кто это был? - спросил Скавр, когда старец наконец исчез за широким бугром.
   - Раньше я его никогда не видел, - отвечал купец. - Но в том, что это человек, а не лесной дух, не сомневаюсь. Быть может, - он почесал лоб, - нам довелось встретить вещего кудесника Ведислава, о котором вяты складывают настоящие легенды. Его называют хранителем всех лесных земель. Он может появляться в разных местах и селах, но главное пристанище его - где-то на севере или востоке. Там, в диком и непроходимом краю живут племена, далекие от всякого просвещения и цивилизации.
   Наконец путники прибыли в небольшое селение росомонов. Оно состояло из шести полуземлянок со стенами из толстых плах, укрепленных столбами, и кровлями, покрытыми соломой. Скавр с интересом рассматривал людей в длинных подпоясанных рубахах с вышивкой, похожей на какие-то ритуальные знаки. Ростом некоторые из них были не ниже самых высоких готов, но глаза имели все больше голубые, а не черные. Волосы же стягивали обручем и не заплетали в косицы. В чертах лица проглядывало больше доброжелательности, хотя не приходилось сомневаться, что каждый из росомонов был отменным воином - об этом свидетельствовали крепкие плечи, жилистые кисти рук и огрубевшие пальцы, привычные к копью. Все это Скавр оценил в долю мгновения, пока купец говорил с селянами, переводя ему содержание их слов.
   Синистия тут знали, и в удивлении выслушали его рассказ о нападении.
   - Опять годяки озоровали! - сердито выкрикнул один из росомонов. - Когда дадим отпор лиходеям?
   - Да где ж им отпор дать, коли они - вон какой силой ломят, а нас и несколько дюжин не наберется? - покачал головой другой.
   Скавр счел за лучшее не говорить о том, откуда он прибыл. К римлянам - ромеям, как их тут называли - относились лучше, из их краев прибывали купцы с диковинными товарами и порой забредали проповедники, ведшие оживленные споры с волхвами. Люди их не гнали, смотрели больше, как на несчастных людей, порой жалели, приючали.
   - А что ж князь наш? - вопросил третий. - Не может людей собрать?
   - Поглядим, - тряхнул головой кто-то. - Вот сунутся к нам - тогда и поговорим. Костобоких-то не зря побили, немало они нам крови попортили! Так, может, князь рядит, что с годяками лучше дружить, чем воевать?
   С некоторым удивлением Скавр вслушивался в речи местных жителей. Язык был певучим, странным, непохожим на гортанное наречие сарматов - хотя многие слова узнавались, но не складывались в единый рисунок смысла, приходилось постоянно расспрашивать Синистия.
   - Какое ж дружить, когда они на нашей земле разбой учиняют?
   - Да пока не разбой - а так, вон, купца ограбили, - заметил кто-то.
   - А купец, стало быть, не человек?
   Спор разгорался, и в его пылу Синистий со Скавром сочли за лучшее удалиться.
   - Мне тут один юноша показывал короткий путь, но только я его сейчас не упомню, - вздохнул Синистий. - Любопытный был малый, все про дальние страны выспрашивал... Убили его готы, что нас захватили. Подстрелили, когда он в воду нырнул. Придется идти дорогой, которой я всегда с Фотием товар возил.
   Тропа, тянувшаяся под пологом леса, была шириной в одну повозку и не петляла, как большинство лесных дорог, а шла по сухостою, кое-где взбираясь на опушку, но чаще - стелясь по светлым дубравам и соснякам, наполненным летним благоуханием.
   - Помогите, люди добрые! - внезапно окликнул их старческий голос.
   Скавр натянул поводья.
   В стороне от тропы сидел, завернувшись в серую накидку, невысокий старик. Нога его была придавлена упавшим деревом. Однако он не стонал, а только изредка потирал ушибленную ногу и тщетно пытался вытащить ее из живого капкана.
   Скавр с Синистием спешились и, бросив коней на тропе, подошли к старику.
   - Давно сидишь? - спросил купец с легкой насмешкой.
   - Помоги лучше, - строго оборвал его Скавр, подыскивая сук побольше, чтобы приподнять древесный ствол.
   Вдвоем они отодвинули дерево - молодой, но прогнивший у самого основания дуб, - и Скавр сумел высвободить ногу застонавшего старика из ловушки.
   - Благодарствую, люди добрые, - с трудом прохрипел тот, приходя в себя.
   - Куда тебя отвезти? - спросил Скавр через купца, на всякий случай делая знак рукой. Впрочем, вопрос его и так был понятен.
   - Тут село неподалеку, коли не затруднит - довезите до него.
   Он подобрал прятавшийся в траве высокий посох и, опираясь на него, похромал к дороге.
   - Погоди, старче, - остановил его Синистий. - Давай, донесем тебя, что ли?
   Они со Скавром подняли его на руки и в один миг взгромоздили на коня купца.
   - Вот уж воистину помогли, - поклонился им старец с седла. - Да пребудет с вами всегда благословение всех наших и ваших богов!
   - Бог один, - внезапно огрызнулся Синистий. - А ваши боги суть демоны.
   - Грешно так полагать, - покачал головой старец. - Всяк, кто благое дело творит - благ. Бог, может, и один - да ликов у него много, всех и не узнаешь. Не буду спорить с тобой, ибо каждый вере своей должен оставаться преданным - но и ты чужих богов демонами не нарекай.
   - Ладно, старче, - Синистий взял своего коня под уздцы и повел в поводу, двигаясь впереди их небольшого отряда.
   К вечеру появились бревенчатые стены укрепленного поселения на холме.
   - А вы с чем к нам пожаловали? - старец вдруг пристально оглядел своих спасителей, едва они достигли ворот.
   Когда купец перевел Скавру этот вопрос, тот даже смутился.
   - Я собираю предания разных земель. Ваших родов и племен, а также народа меренс.
   - Меренс? Ну, берендеи мастера слагать сказания, - старец ухмыльнулся. - Добро. Может и повезет тебе у нас сыскать справного сказителя. Только не все, что бахарь речет, сразу на веру бери. Сперва угости его чаркой медовухи, а уж потом и расспрашивай. Добрые вы люди, по всему видно - да пребудет с вами удача!
   Старец сполз с коня, охнул, ступив на больную ногу, и побрел вдоль укреплений села прочь.
   Скавру, провожавшему его взглядом, почему-то показалось, что тот вырос и продолжает расти с каждым новым шагом. И только когда высокая стена скрыла его из виду, он отчетливо понял, что путникам снова пришлось встретиться с лесным жрецом.
   - Небеса тому свидетели - это старик с реки, которого ты назвал Ведиславом! - Скавр чуть было не бросился в догонку.
   Синистий рассмеялся.
   - От усталости и не такое привидится. Тот волхв был почти вдвое выше этого старика.
   - Но ты сам говорил, что от венедских волхвов можно ожидать всего, что угодно, - Скавр хотел настоять на своем, однако к путникам уже приблизился воин в плотном кожаном панцире с круглым нагрудником, чтобы узнать, с какой целью они прибыли в селение.
   К счастью, Синистия тут тоже хорошо знали.
   Беседа с князем проходила в просторном доме, который назывался гридницей. Князь Борислав, выслушав повествование купца, долго сопел и глядел в пол, мрачно сдвинув черные брови. О готском отряде и его нападении на обоз он знал. Даже выслал своих дружинников по следу, чтобы отбить добро и ромейских гостей. Однако неприятельских воинов оказалось слишком много, и вяты не решились вступить в схватку. Они лишь горько оплакивали незавидную судьбу своего земляка Светозара, погибшего во цвете лет от готских стрел. Грозили иноземным лиходеям, но только угрозы эти уносил ветер и развеивал среди высоких трав. Не по плечу было вятским родам тягаться с противником, повелевающим сотнями умелых воинов.
   - И то добро, что ты уцелел, - сказал Борислав Синистию. - Хоть под самой смертью ходил... Не боязно было назад возвращаться?
   - А куда мне деваться? - пожал тот плечами. - Возы мои готы разграбили, товарищей убили, - купец вздохнул, вспомнив Фотия. - Да еще и выкупом меня обложили. Если бы не соотечественник, что вызволил из плена, не знаю, где кончил бы свои дни.
   - А ты с чем идешь? Тоже купец? - острый взгляд князя скользнул по Скавру с головы до ног.
   Тот вдруг почувствовал себя лазутчиком во вражеском городе.
   - Я - бедный изгой, бежавший со своей родины. Нет у меня теперь ни крова, ни пристанища, - передал Скавр свой ответ через Синистия.
   - Так оставайся у нас! - с неожиданной горячностью предложил Борислав. - Земли на всех хватит, а нам рабочие руки всегда нужны!
   Бывший префект невольно отметил, насколько разительно отличалась встреча в селении вятов от той, которую устроили ему готы. Не потребовали ни доказывать свое мастерство, ни клясться в верности... Впрочем, Скавр и не просил себе место при князе.
   - Мне говорили, что народ меренс славится своим гостеприимством, - произнес он наконец. - Я желал бы дойти до их края.
   Борислав безудержно рассмеялся.
   - Ну, это тебе кто-то либо соврал, либо сам все перепутал. Берендеи к себе чужих не пускают, живут своими общинами в лесу. У нас тебя с большей охотой примут. Но уж ежели ты решенье свое поменять не хочешь - я тебе пособлю. Есть у нас в веси человек, Путята именем, так он до твоих Берендеев добирался, и кое-что рассказать о них сможет, а то и проведет к ним, коли захочешь. Ступай за дружинником моим, Веткой, он тебя проводит.
   Синистий, несмотря на уговоры князя отдохнуть в его доме, отправился вместе со Скавром. Они дошли почти до самой окраины села, где ветхая покосившаяся избушка из темного дерева наполнена была гомоном многих голосов.
   - Путята! Прими постояльцев! - постучал в ворота ратник.
   На стук вышел невысокий лысоватый мужчина годов пятидесяти в желоватой рубахе с косым разрезом и широкими рукавами. Подбородок его украшала короткая ухоженная бородка, а маленькие проницательные глазки играли хитрым блеском.
   - Проходите, коли теснотой не побрезгуете - завсегда примем.
   На дворе, кроме жилой избы, было еще немало строений - сеновал, амбар, небольшая конюшня, стеной примыкающая к избе, и даже кузница в отдалении, стоящая ближе к реке.
   - Кузнец, стало быть? - полюбопытствовал Скавр.
   - Да, балуюсь кузнечным делом, - признался хозяин.
   В доме было полно детей, от почти взрослых - лет шестнадцати - до совсем малых, едва начавших ходить. Как раз садились ужинать, и гостей позвали к общему столу.
   Хозяйка - моложе Путяты лет на десять - с гордостью выставляла на стол дары леса и поля: ягоды самых разных видов, соленые и жареные грибы, пареную репу, квашеную капусту, горшок с ухой, кувшин квасу... У проголодавшегося Скавра потекли слюнки, хотя большинство этих блюд он видел впервые.
   Ни о чем не спрашивали, молча ужинали. Только когда гости наелись, Путята предложил с дороги сходить в баню. Скавр удивился. Он никак не ожидал найти баню в столь дальнем краю, да еще у невежественных варваров. Радость его умерил Синистий, осторожно предупредив, что это вовсе не римская баня, к которой привыкли жители Империи.
   - Описание местной бани ты скорее найдешь у Геродота, - заметил он. - Это когда скифы забираются в раскаленный шатер и дышат паром.
   - А можем и веничком попарить, - оживленно продолжал Путята, восприняв переговоры гостей как сомнение.
   - На это не соглашайся! - страшным шепотом сказал Синистий.
   Немного поколебавшись, Скавр, соскучившийся по бане у готов, все-таки решил принять предложение хозяина.
   Впрочем, купец оказался прав - эта баня совсем не походила на римскую. Жар в ней стоял почти невыносимый. Он вызвал у Скавра воспоминание об аравийской пустыне, но превзошел ее в своей суровости. Еще и в воздухе расползались густые клубы белого пара, не позволяющие ничего видеть. Лишь узкое окошко почти у самой земли впускало последние лучи заходящего солнца. Ни бассейна с горячей водой, ни освежающих простыней - зато усталость действительно отступала, а измученное скачкой тело наполнялось новыми силами.
   Путята еще раз протянул березовый веник, ясно давая понять, что предлагает им воспользоваться, а когда гость отрицательно покачал головой, с увлечением стал хлестать им себя. Потом, распарившись до красноты, вдруг распахнул дверь - и с разбегу кинулся в речку.
   "А вот и бассейн", - усмехнулся Скавр и решил последовать примеру хозяина.
   Холодная вода обожгла разгоряченное тело, и римлянин вылетел на берег с резвостью дикого скакуна. Путята был уже внутри, вновь парился, и Скавр тоже побежал греться.
   В ту ночь он спал так, как не спал за последние двадцать лет, чистым сном младенца. Голова была ясной, усталость растворилась, и даже думать о поручении Ингульфа казалось кощунством.
   Проснулся он с первыми лучами солнца, однако хозяин был уже на ногах. В доме опять стоял гам, дети постарше собирались в поле, помладше - выгоняли скотину. Самый старший отпрыск готовился помогать отцу в кузнице, а жена уже занялась готовкой.
   - Вы, я слышал, о берендеях спрашивали? - неожиданно заговорил Путята, вставая из-за стола после завтрака. - Ну, так я вам так скажу: только тех, кого они сами захотят принять, они к себе пустят.
   - Тебя, стало быть, захотели?
   - Было дело, - признал тот с некоторой гордостью. - А так они чужаков сторонятся, секреты свои хранят крепко.
   - Может, тебе приходилось слышать от них какие-то предания? Откуда они пришли, как мир устроен, каким богам поклоняются? - спросил Синистий, неожиданно придя на помощь Скавру.
   - Я расскажу, - позади Скавра раздался глубокий женский голос. - А ты, Путята, ступай, дела тебя ждут.
   Скавр в удивлении повернулся к хозяйке. Вчера он не рассмотрел под платком, а сегодня заметил - волосы у нее и вправду были белые, как и говорил Синистий. Не седые, нет - но белокурые, блестевшие точно стальным блеском.
   - Только времени рассиживаться у меня нет, - предупредила хозяйка. - Я буду пряжу прясть, а ты шерсть держать - тогда расскажу.
   - Не годится мужчине касаться женских занятий, - нахмурился Скавр.
   - Ну, то тебе решать, - отозвалась женщина и спокойно пошла обратно в дом.
   - Хорошо, - смирился Скавр. - Я согласен...
   Много поведала хозяйка ему в тот день. Он словно бы вовсе забыл о реальности, о том, что творилось вокруг, погрузившись в удивительный и чарующий мир вещих людей, способных прозревать все тайны жизни, изменять собственный облик и воздействовать на явления. К настоящему лишь изредка возвращали дети, забегавшие в дом пополдничать, а вечером - пригнавшие скотину, которую хозяйка отправилась загонять в хлев. В остальном же, перед мысленным взором римлянина непрерывной чередой тянулись волнующие картины истории народа берен или мерен, как прозывали его на западе.
   - ... И жили они, уйдя от жрецов, на самом дне глубокого озера. Вода скрыла их убежище, вода очистила их от всякого зла и от всякой грязи, телесной и душевной. А те, кто позже пожелал вернуться, пришли к нам волхвами и ведунами...
   Скавр потряс головой, отгоняя наваждение.
   - Они унесли с собой древние знания - наследие божественных хозяев Всемирья. Отказались от земных благ, ушли под воду и продолжают неприметно жить вдали от людей. У них в руках - власть над всеми силами природы. Они владеют знанием изменений и миров, и времен, тайнами превращений и вечной жизни...
   Римлянин, развалившись на лавке, невольно задумался, припоминая то, что некогда слышал и читал. Многие поэты, историки и мыслители не раз упоминали некий загадочный город блаженных, расположенный где-то за Аквилоном. Гесиод, Гомер, Алкей, Диодор Сицилийский и Плиний Старший воспевали его в своих произведениях. Эту обитель полубогов, некогда управлявших всеми земными явлениями, посещал Аристей из Проконесса, оставив ее описание в книге "Аримаспея". Однако позже, как гласила устная традиция, сия колыбель всех мировых чудес и знаний оказалась надежно сокрытой от смертных и все пути к ней оказалисьутеряны.
   В Риме Скавру доводилось посещать популярные кружки и собрания философов, послушать которых приходили даже именитые сенаторы. Многие из них говорили о печати Закатных Времен и излагали теорию, согласно которой Город за Северным Ветром в краю аримаспов и исседонов теперь перемещен куда-то в земли нынешних меренс, имнискаров-пчеловодов и венетов, к берегам могучей реки Ра. Будто сами правители Божественного Града перенесли его вглубь дремучих лесов и погрузили на дно неизвестного озера. И теперь местные племена варваров иногда наблюдают в ясном небе отраженные водной поверхностью контуры золоченых строений и слышат доносящуюся со дна чарующую музыку.
   "Значит, Ингульф уверен, что жрецы меренс знают о расположении Священного Озера и города на его дне", - подумал римлянин, но вслух ничего говорить не стал.
   Для него сразу прояснилось очень многое. Наверняка, владеющие столь разнообразными магическими силами племена причастны к знанию о сокровенной обители полубогов, некогда творивших историю эпох и народов на земле.
   - Поздно уже, спать пора, - заметив, что мысли римлянина блуждают где-то далеко, оборвала себя хозяйка и поднялась. - Только от затеи найти то Солнце-Озеро тебе лучше отказаться. Не про тебя оно. И не про того, кто тебя послал, - сказав это, она вдруг вышла, оставив Скавра в полном недоумении.
  
   Глава 13. Стезя.
   - Гой еси, раздолица, горняя высь!
   Над землей-матушкой облаци расправившая, хоро возжегшая!
   Полог твой высок, омут твой глубок.
   Росой-стравой травы-муравы питаешь, да дерева лелеешь.
   Гой ты, Богомирья оплот:
   Яри с небеси, иже собь наша к чертогам твоим воспараяет.
   Колославы творит Роду-Отцу, Прави Творцу.
   Белогост закончил свою молвь и обернулся к Светозару.
   - Ну, а теперь раденью зачин положить пора.
   Юноша во все глаза смотрел на вещуна. Ушами слушал, сердцем осязал. Белогост всегда для него объявлялся нежданно и так же нежданно пропадал, порою по много дней не показываясь. Сказов о нем с селянами Светозар боле не вел, встречи свои таил. Уразумел юноша, что дело имеет не с простым казителем, но с Волхвом Навьим - в закраде, в иноверти существующим. Он и кобник, и балий, и кудесник в одном лице, сокровенные законы Всемирья понимающий. Встречи с таинственным вещуном многое юноше открыли. Чело духа Светозара прояснилось.
   -Днесь будешь Нить Макоши зрить, - сказал Белогост.
   Они стояли на пригорке с двумя вятлами и стройной, тугой как струна калиной. Земля, окутанная лопухами и вязью из володушки и лютиков ласкала ноги - ноговицы свои юноша скинул. В дупле кто-то шуршал и копошился, за дальними березами долбил кору дятел.
   -Что есть Нить Макоши? - Светозар поднял глаза на наставника. - Судьба-покута?
   -Не токмо судьба твоя. Мерцающий свитень Стези, путь Вышней Доли человека. Он чрез разные миры и времена вьюном вьется.
   -Что ж это значит? - не понял Светозар. - Судьба моя моей жизнью не исчерпывается?
   -Так оно. Из безначального в нескончаемое следует. В Яви ты ее зраки наблюдаешь - они изливаются в события. Но за явью истый простор ее стелится. Ведь несмертное в тебе - собь твоя - вечно будет сквозь формы личин в коловерти двигаться, Стезей помыкаться. Какова та Стезя - ноне пора узнать.
   Светозар послушно кивнул.
   -Сказывай, что надобно делать.
   -Встань ближе к калине, - велел Белогост. - Это древо Матери-Морены - хозяйки Огня Пекельного. Очи ума твоего да пребудут закрытыми, очи вещего сердца - отверстыми. Умерь животоки свои. Зри Нить Макошину. Кто ты есть на земле сей? К чему Родом преуготован? Эти вопросы камешками в нутро свое исконное забрось и жди.
   -Добре, - отозвался Светозар, подходя к дереву.
   -Ярь пускай вспять обернется, за окоемом вещей Заповедное разбудит, - напутствовал вещун.
   Юноша смежил веки, ноги прочнее в земь упер, плечи ослабил. Про все на свете забыл, ото всего освободился. Чуял: сердце свой бег уняло, дыханье тише шепота трав сделалось. Светозар внутрь себя взором сердца проник, за чирами покровов самосиянный путь углядеть пытаясь.
   Долго стоял: не живой-ни мертвый. Тернии имен и форм пропали. Тело - как Мер-гора безвременная высилось средь силяжи изумрудной. Но сколь не зрил, сколь не выглядывал нутряной свой ост - ничего не распознал. Темь, туман и пыль кружили, око
   вещее застилая. Потом резко прорвалось, прояснилось...
   Дремотная чаща осин и елей, мятный дух. Мать с малым дитятком по тропинкам лесьим идут, былие чоботами подметая. А птицы поют-заливаются, глуздари в гнездах кричат и солнце пуще огня алеет: травень в зените, Живино раздолье.
   -Смотри, сынок, - шепчет мать, волнуясь. - Сколь мир наш кудесами обилен. Боги присные нам листами дерев улыбаются, полог ветвей подымают да пеньем росы напутствуют. Мы - внуки Даждьбоговы, завет их в себе бережем: весь мир любить, аки удесы свои. Ибо мир и есть - вятшее капище светородное. Каждый прутик - чур, каждый цветик - свято.
   Дитятко лишь глазами хлопает, к матушке жмется.
   -В мире Лад правит, - мать коснулась куста ежевики - целая пригоршня спелых ягод в ладони. Протягивает ему, улыбается. - И твою душу Лад должен полнить. Коли Лад в душе - мир тебя не обидит.
   Мох нежно обволакивает ноги, округ все боле ягод блестит: черника, голубика, костяника. Хвощи и щитовники топорщатся, грушанки и марьянники листы раскрывают, будто объятья.
   -Иной человек и глаза имеет - а не видит, - продолжает мать и треплет курчавые волосы сына. - Уши имеет - а не слышит. Злато жизни в сердце носит - а не живет. Это оттого, что он Лада не помнит, сродство свое с мирьем признавать не желает...
   Ельники сменились сосняком. Всюду ясенец и душистая купена шелестят, из-за куста черемицы кукушка охает. На высокий пенек вскакивает заец-беляк, замирает. Глазки внимательные - за людьми следят.
   -Матушка! - говорит дитятко. - Почему он на нас так смотрит?
   -Он сердце наше видит. Уже знает, что зла ему не причиним. Всякого зверя Мать-Природа сей ведой оделяет - не покровы зрить, но корень сути чуять.
   -А можно его поласкать? - глаза сына загораются.
   -Отчего нет? - отвечает мать. - Зверь ласку любит. Пусть с тобою вместе Ладу порадуется. Ты ему свою любовь яви - и он тебе ответит.
   Дитя тихонечко к пеньку подбирается, руку тянет. А заяц смотрит на него жемчужинками глаз, не мигая. Не убегает. Гляд до самых пят пронизывает. Малой улыбается - и словно весь лес теплеет, откликаясь широкой как река улыбкой. Душа яко соловей поет. Под пальцами детскими шерсть мягкая, нежная. Заяц так и льнет к ладони - тепло человека и зверька съединились.
   -Ну, пошли, - шепчет мать. - Пора нам.
   И они дальше по лесу идут. Средь мха ящерки снуют, коряги стоят облепленными грибами и улитами.
   -Матушка, я есть хочу! - жалуется дитятя.
   -Потерпи, скоро дома будем, - обещает мать.
   До опушки дошли, а небо вдруг сохмурилось. Гром тишину резанул, все дивьи дали округ сотрясло. Сын всем тельцем к матери прижался - едва дышит со страху. А в облаках уже молоньи огневые дуги рисуют.
   -Не бойся, сынок. Не на нас Ратай-Сварожич серчает. Владыче огня вышнего зарод творит Протеве.
   -Матушка, матушка, страшно! - лопочет дитя. -Упроси Отца-Перуна молоньи не метать.
   Мать улыбается. Черты лица ее замирают, бледнеют.
   -Матушка! - в испуге окликает малой. - Что с тобой?
   Она не отвечает. Губы сомкнуты, очи горе подняты, но в них пляшет чужой, незнакомый огонь. Дитя отпускает материнскую руку и весь съеживается. Он не понимает происходящего.
   Но вот небо светлеет, проясняется. Ни громов, ни молоний. Белое лицо матери внове румянцем занимается, губы отмирают. В глазах - прежняя доброта и любовь.
   -Ты уж не пужайся боле, - просит. - Ратай-Сварожич ноне шуметь не станет. Мир Огнебогу-Батюшке. Ярое око застило покоем, Сварга тишью лучится.
   -Это ты упросила? - сын другими глазами смотрит на мать, будто впервые ее увидал.
   Она молчит.
   -Тебе на листопад четвертый годок справится, - молвит наконец. - Пора и узнать: род наш - Мечтников-Ведателей. С Всебожьем Родовым с искони в единстве свою покуту пресуществляет. Вот подрастешь - и сам научишься Тремирье вещим сердцем ведать и силы вышние стяжать...
   Светозар открыл глаза. Он совсем не помнил мать Здраву. Не помнил и случай в лесу. Она ушла от них в зиму того же года, когда вороги разорили старое становище к восходу от реки. Померла от стрелы, а отец о ней впредь не вспоминал и говорить не разрешал. Пол жизни с ней прожил, да понимать так не научился. Только теперь Светозар уразумел, что мать его была ведуньей.
   Юноша размял затекшее от долгого стояния тело.
   -Ну, - спросил Белогост. - Что о судьбе своей выведал?
   Взгляд Светозара сделался твердым.
   -Знаешь теперь, к чему уготован? - снова спросил Белогост.
   -Знаю, - отвечал юноша. - Стезя моя вещая, из крови Рода вытекающая, в сердце Рода возвращающаяся.
   -Идущие сей стезей по трупам всех имен, личин и зраков движутся, по пеплу мирских знаний и чувств ступают, не ведая к самим себе пощады, - в голосе наставника прозвучало предостережение. - Готов ли к сему?
   -Готов, - ответствовал Светозар. - И живота не пожалею, чтоб изведать Златой Чертог вятшей Прави. Ежели потворником Прави сделаюсь - то лучшей службы Роду и представить нельзя. Научи меня.
   Белогост придирчиво оглядывал юношу со всех сторон.
   -Сперва придется тебе в Пламя Пекельное спуститься, чтоб во Вратах Смерти сожечь все свое естество - все то, чем себя видишь и знаешь.
   В глазах Светозара не было беспокойства, но оставалось легкое непонимание.
   -Что ж от меня останется? - спросил он.
   -Истинный человек. Смертный умрет, бессмертный родиться. Все лишнее сгорит как тля - слабости, сомненья, страхи и искушенья. Спадут морочные покровы. Ведь Смерть забирает все то, что есть у человека, но взамен дает куда боле - свободу быть ВСЕМ, ибо собь его вековечна и над временным возобладает. Узнай истого себя по ту сторону всех пришлых зраков, зажги лучину подлинно нетварного света. Сумеешь - сама земля тебе поклониться. Тогда поймешь, что аз есмь суть Всемирье.
   В тот же день Белогост свел юношу к дальним болотам за селищем, зажатыми меж чащобою и заливными лугами с высокой травой.
   -Се чертог Владычицы Морены - Омут Теми Безначальной, - поведал наставник.
   Светозар вздрогнул. Сразу смекнул, что это то само место, где сгинул некогда отец Добравы. Место окаянное, проклятое, кишащее навиями и духами-кромешниками. Строго-настрого дед Хоробор наказывал до него не ходить, прозвав топи Кощной Заимкой.
   -Твое раденье здесь до утренницы продлиться, - невозмутимо молвил Белогост, перед тем как уйти. - Выдержишь объятья Черной Мати - вступишь в след Прави, Истое сердцем обрящешь. Не осилишь - пропадешь в Нави навек, как пропадали многие.
   Юношу аж хладом обдало от таких слов. Да делать было нечего: сам вызвался, теперь отвечать. Назад не поворотишь. Просеянное кривыми уродинками-березами и линялым ворсом багульника бурое поле дышало и ойкало как живое существо. Тина пузырями вздувалась вокруг хлипких кочек, островков и мшистых отмелей, обросших вереском. Гоготали лягвы, пищала комарня, средь осокаря мелькнула спинка выдры. Пред юношей - лядины с морошкою и клюквой.
   Вздохнув, пошел меж камышей с оглядкою, по кочкам добираясь до треугольного островка, пушицей отороченного. Там курчавая лиственница тосковала, к кой юноша и решил подсесть, чтобы ночь скоротать. А топь все сильней ухала и стонала, точно зазывала к себе. Нужно было с духом собраться, Предвечной Матери Маре довериться без остатка. В селище ее не зря почитали хозяйкою всего изначального. Толковали - златое яйцо Рода из лона ее народилось. Еще и мысли дурные лезли - про то, сколь много людья Кощная Заимка перемолола - но юноша их обуздал и смирил.
   Ступал по хлюпающему мху, островка из виду не упущая, да дело выходило странное - сколь ни старался, а ни на аршин, ни на вершок к нему ближе не становился.
   "Что за диво?" - подумал с недовольством.
   Сызнова все начал - как был островок с одинокой лиственницей, так и остался от него в полуторе десятков шагов.
   -Ну, чаромутица болотная, - тряхнул главой Светозар. - Ладно. Поглядим, что дале будет.
   Он повернул одесную, чтоб обойти булькающие зеленые разводы мочажин отмелью, рогозом изросшей. Торфяной запах дурил голову. На острой кочковине вдруг что-то сверкнуло. Юноша пригляделся - золотая гривна. Светозар уж ногу занес, чтоб подойти поближе и посмотреть получше, да что-то его удержало.
   "На что мне пустячина всякая? Что с нее проку?"
   И дале прошел, усмехнувшись. А в сердце сразу облегченьем повеяло, будто чего худого только что избежал. Ерник на отмели загустел совсем - кустища во все стороны раскорячились. Нежданно средь порослей блеснули два белых глаза - волк. Дыханье в груди юноши задержалось, остановился. Сомнений не было: за тростниками и ольшаником ясно проступила серая морда и оскаленный рот. Светозар прикрыл глаза, расслабился. Задышал ровно - сердце, встрепенувшись было робкою птахой, вернуло свой размеренный ход. Поглядел снова - никого.
   "Этим меня не возьмешь, - помыслил про себя. - Не жаден родился и не труслив".
   В тот же миг юноша услышал женский плач и крики призывные. Что еще тако? Пригляделся: даль нечеткою стала, вечер словно ворон крылы расправил. Зов повторился - кажись, девица на помощь звала. Светозар усомнился на миг, да все ж пошел - уж больно жалобно кричала.
   "В топь, что ли, кто угодил?"
   Подобрал коряжину, что подлиньше: и самому сподручнее впереди почву ощупывать, и другого можно из трясины вызволить, ежели что. Так средь берез и продирался. Где-то сова ухнула, скрипнули дальние сосны. На сердце же будто тяжесть навалилась, тело дало слабину. Не встрясть бы самому в тенета кромешников. Но юноша отступиться не мог - чужая беда никогда не оставляла его равнодушным.
   Добрался до камышовых зарослей, за которыми что-то живое барахталось. Окликнул: тишина. Кое-как по кочкам подступился поближе - явно руками кто-то махал, из тины силясь на берег выскочить. Пригляделся получше и глазам не поверил: прозеленевший древесный ствол торчал из болота, растопырив сухие черные ветки. Что оставалось Светозару? Только и покачал головой, удивляясь играм навьим. А тут еще и на плечо ему кто-то руку положил. Крутнулся вокруг себя, корягу выставив - никого!
   Вконец бессилевший, опустился на корточки. Понял юноша, что сделал ошибку: нельзя с болотами бороться, себя супротив них ставить. Так недолго и голову сложить.
   "Нужно слушать свое сердце, - пришла спасительная мысль. - Вещее гласье в самом себе распознать и тогда путь, паутиной троп разбредающийся, в одну стрелу-дорогу соберется".
   Как решил, так и сделал. Потому, когда снова кто-то из сумрака его руками стал трогать - не вздрогнул и не опешил. Вглубь себя заглянув, лишь улыбнулся и зашептал счастливыми губами.
   -Пачеименная Владычица Навья, Матушка Морена! Заповеден и темен твой путь. Ты - спасительница душ и погубительница плоти смертной. Прими мою Требу! Тело это прими, иже двадцать весен бродило оно по земле дорогами путанными, не ведая истого света. Ум мой прими, что маятой и мороком застил око соби моей и не единожды ввергал в лютизну горя-кручины. Прими и сердце мое, в коем под ветошью чувств беспорядочных сокрыта чистая кладь, дыханьем Богомирья наполненная. Все то - мой почитательный дар на Капище Заградного Омута - святицы смерти, неумолчно пресуществляющейся в новую жизнь.
   Светозар был готов сейчас принять любую судьбину. Он боле не страшился гибели и забвения своего существа, прозрев за бренным его порогом бездонную Вечность. Он превозмог заграды того, чем считал себя прежде. И было то великой Крадой тварного человека на камне истины вешней - возвратом к неисчерпанной кринице знани, оживотворяющей сутью все мирье вещей.
   Пылая огнем искреннего самоотречения, юноша брел куда глаза глядят, не замечая преград. Дерева, кустоши, мочажины - все сплелось безвидной тканью, сделавшись вовеки Одним. А когда провалился в болотину по пояс и зыбучая, едкая топь ухватила его, пядь за пядью вбирая в свою пучину, даже не воспротивился.
   "Вот он, кощный венец", - чужая и туманная мысль блеснула где-то и тут же забылась.
   Такова, видать, его покута. Недолю смертному человеку уготовила Темная Мать. А раз так - значит, слаб и немощен он в духе своем, недостойный вкуса Прави. Выходит - туда ему и дорога, в самое нутро Огня Пекельного.
   В последний миг, когда тисками сдавила топь, ломя кости, рука натолкнулась на что-то прочное. Сук древесный в ладонь тыкался. Светозар, уже почти ничего округ себя не разбирая, за ту сучковину ухватился и к себе притянул. Думал сломится, треснет. Ан нет, твердь добрая. Точно немерянная силища вытащила его на брег. Как оно вышло - и сам не понял. Только лежал во мху, на хлипком торфяном черноземе, оборотивши лицо к небу. Лежал и думал: то ли опять в земну явь вернулся, то ли в навьи хоромы с Моста Калинова упал. Жив ли, мертв ли? А коли жив, то кто таков, откуда взялся и куды идет?
   О себе Светозар не помнил ровно ничего. Когда на утреннице его растолкал Белогост, юноша кое-как себя признал, из бесчувствия выполз. Лежал он на островке под одинокой лиственницей. В руках его был крепко зажат длинный сук, расходящийся книзу тремя узловатыми концами.
   -Вот оно как, - молвил казитель, задумчиво разглядывая Светозара. - Сама Мати Морена тебя из мрака смерти вызволила, новую жизнь дала. А палка, что держишь, - он нагнулся ближе, - ну прямь трезубец Волосов, знак вещего бога, супруга Темной Владычицы... Стало быть, днесь ты на белый свет внове явился и Стезю свою, Правью скрепленную, узнал.
   Воротившись в селище, Светозар обточил болотный сук, превратив его в посох, и с ним уже не расставался никогда. А навий наставник Белогост с того дня появляться перестал. Юноша так и не понял, был ли он на самом деле, или только привиделся ему в воображении, приснились ли ему все последние события, или он сам наконец проснулся от долгого сна духа, пробудившись к новой и подлинной жизни.
  
   Глава 14. Меренс.
   Тяжелый вороной Эорманрика мерно ступал по нагретой солнцем земле, уверенно переставляя копыта. Пурпурная каракалла, облекая тело короля словно купол, увеличивала его фигуру, вызывая ощущение чего-то грозного и незыблемого. Однако само обветренное лицо повелителя готов оставалось сумрачным. Застывшие в складках кожи тени лишь усиливали его кривизну.
   Скавр с Вилигундом ехали по левую руку от Эорманрика, и римлянину был хорошо виден не только король, но и его сын. Юннимунд, облаченный в доспех из мелких чешуек с овальными нагрудными бляхами, на которых были выгравированы молнии Донара, и округлый шлем с треугольными нащечниками и навершием в форме клыкастого вепря, сейчас был очень похож на своего отца. Невольно бросая на них косые взгляды, Скавр замечал проступившее с пугающей очевидностью сходство в выражении глаз, форме носа и губ. За последнее время черты лица наследника как-то очертились, огрубели. Он слишком быстро и неожиданно для всех возмужал, а его надменный взгляд и повелительный голос отражали облик могучего завоевателя из рода Амалов подобно тому, как в капле воды отражается море.
   Следом за королем и его сыном поспевали самые опытные и закаленные в боях воины, громыхая большими круглыми щитами с острыми умбонами, на которых мелькали белые журавли, жаворонки и полумесяцы. Поход против меренс был задуман как единое военное предприятие лучших германских родов и дружин. Эорманрик собрался расширять границы своей державы на северо-восток.
   -Что за народ меренс? - наклонился к Скавру Вилигунд - единственный из готов, с которым римлянин мог вести прямые и задушевные бесседы, не опасаясь сказать или спросить лишнее.
   Скавр усмехнулся.
   - Я мог бы многое тебе рассказать о них. Но скажу лишь одно: чужаков в своей земле они не терпят, а прочие народы почитают их магами. Так что поход нас ждет не из легких.
   -Так вот почему нас сопровождает Ингульф, - понизил голос Вилигунд, словно разговаривая сам с собой.
   Готские дружины катились по полям, вдоль берегов небольших речушек, стараясь оставлять в стороне непролазные дебри лесов. Еще через день пути на высоких холмах, покрытых темными кущами деревьев и кустарников, все увидели множество лис, вышедших из под сводов леса, чтобы проводить идущее войско блестящими внимательными глазками.
   -Смотрите, это меренс! - крикнул кто-то. - Они могут оборачиваться любым зверем...
   Ропот прокатился среди королевских воинов. Готы с волнением разглядывали остромордых рыжих зверьков с пушистыми хвостами и напряженно сжимали пальцами древки копий и рукояти мечей. В рядах царила растерянность.
   Чтобы приободрить своих людей, вождь собственнолично выступил перед ними, напомнив воинам, что они еще ни разу не отступили ни перед одним противником, сколь бы силен он ни был, и никогда не были побеждены в сражениях. Эорманрик не приминул заметить, что и боги, и чудотворная мощь меча Сигимар по-прежнему защищают их от любых неудач на военном поприще. Германцы как будто вновь воспрянули духом, поверив своему повелителю. Когда на следующее утро кавалерийский авангард натолкнулся на завалы из срубленных деревьев, перегородивших дорогу войску, он лишь невозмутимо сообщил о препятствии Хродгеру, и воины последнего все с той же холодной невозмутимостью растащили деревья, освободив путь. Казалось, никакие ухищрения неприятеля уже не способны сдержать течение всесильного готского потока. Лишь об одном жалели потомки Донара - об отсутствии настоящих схваток с врагом.
   Время шло, но на пути войска не появлялось ни сел, ни деревень. Только однажды в высушенной солнцем лощине, ограненной покатыми холмами, людям представилась непонятная картина: два десятка белых валунов были сложены в круг, а в середине высился самый большой, покрытый черными крапинами. Судя по всему, это было святилище каких-то местных богов. Воины уже хотели эти камни растащить, но верховный маг строго-настрого запретил к ним приближаться.
   По ночам все окрестные леса исходили шумом. Выло зверье, надрывно кричали птицы. Стволы деревьев порою трещали так, будто их рубил большой отряд дровосеков. А по утру вокруг лагеря неизменно находили чужие следы, хотя дозорные никого не замечали.
   -Уж лучше бы они нападали, - ворчал Вилигунд, - чем терпеть эту неизвестность. Там хоть знали бы, что делать. А тут враг все время ходит где-то рядом, а мы его еще и в глаза не видали...
   У Скавра тоже было стойкое ощущение, что королевское воинство продвигается вперед бок о бок с какими-то незримыми спутниками, которые совсем не торопятся себя обнаружить.
   -Они пока только наблюдают за нами, - высказал он гиганту. - Хотят посмотреть, как мы будем себя вести.
   Несмотря на то, что Эорманрик регулярно высылал вперед конных разведчиков, как-то к полудню на пологом взгорке с высокой травой германцы увидели людей в медвежьих шкурах с черными лентами, вплетенными в волосы. Это было подобно удару грома.
   Команда Хродгера, идущего в авангарде готского войска, последовала незамедлительно: лучники, судорожно выдернув из колчана стрелы, обрушили их на чужаков тяжелым шквалом. Следом ринулись конники, в мгновение ока перестроившись и взяв фрамы наперевес. Влетев на возвышенность, чтобы смести с нее врага, они немного потоптались на месте и вскоре вернулись с понурыми лицами. Взгорок был пуст и воины не нашли на нем ни убитых, ни раненных. Люди в медвежьих шкурах как сквозь землю провалились.
   -Ох и не нравится мне этот поход, - тихо посетовал Скавру Вилигунд. - Вот помяни мое слово, римлянин, немало невзгод мы еще наживем себе в этом злополучном краю...
   А еще через день на лугу, запорошенном тополиным пухом, германцы увидели пять мертвых волков с распотрошенными внутренностями. Ковыль вокруг них слипся и свалялся от густой крови. Это зрелище заставило нахмуриться даже Эорманрика. Волк был главным символом готского воина, воплощением его воли и духа. Такое показное надругательство над священным германским оберегом казалось знаком близкой беды.
   -Воины! - неожиданно зазвучал откуда-то из глубины боевой колонны надтреснутый голос Ингульфа. - Храбрые сыны Вотана! Помните - вы все под защитой всесильных Асов. Чары иных родов, племен и существ, созданных коварством зловредного Лодура не имеют над вами власти.
   Слова мага вернули готам пошатнувшуюся уверенность. Ингульф умел убеждать
   людей. Однако земля меренс воистину оказалась местом зловещим, и многое в ней потрясало казалось бы привычных ко всему германцев.
   Ингульф рисовал руны перед каждым пролеском или дубравой, дабы снискать расположение и защиту владык Асгарда. Иногда он приносил в жертву Вотану молодых барашков, которых для этой цели вели в обозе, иногда - начинал запевать дрожащим голосом какие-то безумные мотивы, призванные отпугнуть враждебных готам духов.
   Передовой отряд Тургара сообщил о том, что видел пустошь возле ручья со стоячей водой. На ней оказалось несколько странных жилищ из прутняка, опорой которым служили столбы, обтесанные в форме звериных лап с когтями, а обносил его невысокий тын с надетыми на колья человеческими черепами. Приблизиться к жилищам воины не решились и поспешили с этой вестью к Эорманрику. Король тут же подозвал Ингульфа.
   -Беспокоиться не о чем, - невозмутимо заверил маг. - Это жилища мертвых. В них меренс держат останки своих предков, - он с ухмылкой обернулся к дружинникам Тургара. - Вы что, мертвецов испугались? Из праха они не восстанут. А если поднимуться - у меня найдется способ их образумить... Веди войско вперед, повелитель.
   Эорманрик, все с тем же сумрачным выражением лица лишь молча кивнул конунгам и дружины продолжили свое движение.
   -Помните, - напутствовал Ингульф. - С нами мудрость Вотана, неодолимая мощь Донара. Мы непобедимы!
   Но происходили на пути движения дружин и вещи, заставлявшие даже самых стойких людей испытывать суеверный ужас.
   На небольшом взгорке, взносящимся над кустами засохшего чертополоха Волкоголовые разглядели неподвижную фигуру женщины с распущенными по плечам черными волосами, держащую за руку маленького ребенка. И женщина, и ребенок поразили воинов своей мертвенной, неестественной бледностью, в которой словно не было ничего человеческого.
   -Должно быть, это Хель, Темная Владычица, - сказал Хродгер на мгновение дрогнувшим голосом. - Увидеть ее - плохой знак. Не увела бы она нас за собой в свое Подземное Царство...
   Странная пара быстро пропала, но за самим взгорком, на вытоптанной полянке германцы обнаружили целый склеп из человеческих костей. На сей раз даже самые невозмутимые воители подняли ропот.
   -Эти существа - не люди, - шептали о меренс перепуганные германцы. - Их невозможно подчинить!
   Почва вблизи склепа была очень склизской, она хлюпала и вздувалась. Не успели пехотинцы Хродгера оглянуться, как она начала втягивать в себя ступни воинов, их плащи и копья. Готы поспешно отступили от проклятого места.
   -Да испепелят молнии Донара весь этот злополучный край со всеми его обитателями! - в сердцах выкрикнул Вилигунд, поднимая глаза к небесам. - Мой меч ржавеет в ножнах! Я воин, и обучен рубить вражьи головы, а не бороться с колдунами.
   Скавр тоже помрачнел. Он уже догадался, что таинственные меренские племена, о которых им было так мало известно, умеют пользоваться поддержкой сил земли и воды. В военном деле они явно не могли тягаться с прекрасно обученными готскими дружинами, но были способны причинить им немало вреда с помощью хитроумных ловушек и духов болот, лесов и равнин, которых их темные жрецы умели вызывать к жизни. Такая затяжная и неправильная война была опасна. Рано или поздно она грозила подорвать моральный дух войска Эорманрика. Должно быть, король и верховный маг прерасно все понимали, но продолжали упорно гнать людей вперед, так что конунгам, воинам и их слугам оставалось только гадать, куда в итоге может привести их подобный путь.
   Однако когда готы достигли главного селения меренского племени Белоголовых, они опешили от неожиданности. На крутых, почти отвестных холмах, выделяющихся на фоне усыпанных кочками и оврагами лугов, вставали могучие стены из струганной лесины с квадратными башенками, накрытыми ивовыми навесами. Стены были усилены насыпным валом и рвом.
   -Чего растерялись? - сердито оглядел воинов Эорманрик. - Крепость-то детская!
   В самом деле, готы были приучены брать штурмом даже каменные города и имели богатый опыт успешных осад на Истре и в Таврике. Но здесь, в этой лесной глуши, населенной дикими племенами, представлявшимися германцам смесью людей и животных, обнаружить правильно возведенные укрепления они были не готовы.
   Тем не менее, конунги почти мгновенно распределили свои дружины, рассредоточив силы по всему пространству, прилегающему к селению. Хродгер Хромоногий сразу отрядил людей срубить ближайшую ольховую рощу, чтобы соорудить осадные башни на колесах, воины Гундовальда засыпали и сравняли с землей ров, а мечники и копьеносцы Тургара со штурмовыми лестницами уже ринулись в бой, намереваясь овладеть крепостью с одного приступа.
   Юннимунд тоже отчаянно рвался в сражение, но отец придержал его.
   -Подождем. Посмотрим сначала, с каким врагом имеем дело.
   Воины меренс в легких кожаных шлемах и куртках, замелькавшие на стенах, отчаянно оборонялись. Они осыпали готов стрелами, сбрасывали на них каменные валуны, лили раскаленное масло. Первый приступ они сумели отбить без труда, но самое неприятное для воинов Эорманрика обнаружилось уже позже, когда дружины отступили от крепости и разбили неподалеку от нее свой стан. Все те, кого хотя бы вскользь коснулись меренские стрелы, умерли в чудовищных муках, и было неясно, действие ли это яда или сила магических заговоров. В добавок к этому, на людей Хродгера, валивших деревья, внезапно напало целое стадо бешеных кабанов и многих посекло клыками. От ран умерли восемь человек. Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения готов, стали дикие осы. Они буквально атаковали германский лагерь, набрасываясь густым роем и жаля всех без разбору. Все луга в считанные мгновения заполнили эти вредоносные создания и спасения от них найти было невозможно.
   -Проклятые колдуны, - ругались королевские воины. - Одно дело воевать с людьми и зверьем, но с насекомыми...
   Ингульф однако, не теряя присутствия духа, пытался приободрить конунгов и их дружинников. Он прилюдно провел на пригорке ритуал, разведя большой костер и бросая в него какие-то сушеные коренья и порошки. Вскоре едкий, пробирающий до самых внутренностей запах распространился по всем лугам вместе с дымом и отпугнул ос.
   -Такой войны у нас еще не было, - признался Скавру Вилигунд, растирая искусанные руки.
   Но, увы, и это был еще не конец, а только начало бедствий германцев в меренской земле. Не успели штурмовые отряды пойти на новый приступ, подкатив к стенам осадные башни и насыпав по всем правилам военного искусства защитный вал от неприятельских стрелков, как воины всполошились от новой напасти. Весь стан Эорманрика вдруг наводнили ядовитые змеи. Выползая из высокой травы, они обвивались вокруг ног воинов и жалили их, забирались в палатки и всюду сеяли омерзение и ужас.
   Эорманрик был вынужден отвести дружины и встать лагерем на берегу реки в шести лигах от злополучного селения Белоголовых.
   -Ты что мне обещал? - сверкая глазами, напустился повелитель готов на Ингульфа. - Где твоя хваленая помощь? Я уже потерял сегодня три сотни людей, большинство из которых умерло нелепой смертью. Все они были храбрыми и сильными воинами - каково им теперь предстать пред очами Вотана? Пасть не в гуще врагов от меча и копья, но от происков безумных лесных колдунов, которых мы никак не можем сломить! Мои щеки горят от стыда и бессилия...
   -Не беспокойся, повелитель, - маг сохранял хладнокровие. - Нет войны без потерь, а враг тоже бывает разным. Не все воюют так, как от них ожидаешь. Я обещал тебе, что ты победишь, и не отступаюсь от своего слова. Повремени немного - я найду способ одолеть меренс, какие бы силы неба и земли им не помогали.
   Выйдя из королевского шатра, Ингульф отыскал Асгрима. Скавр хорошо знал, что все германские племена имели на службе особых воинов, которых называли Волкоголовыми или Волчьими Шкурами. Они держались отдельно от обычных дружин вождей, выполняли на войне свои задачи и подчинялись только своему предводителю, который, так же как и они, прошел через обряд посвящения Вотану. Сам Вотан-Всеотец, согласно германским преданиям, некогда породил первый отряд подобных неуязвимых воителей, которых нельзя было одолеть ни железом, ни огнем. В битвах они не только разили врагов оружием, но и грызли их зубами. Их взгляд ослеплял, их рык лишал слуха.
   В войске Эорманрика было две сотни Волкоголовых, имеющих право носить особые черные щиты служителей Вотана. Перед сражениями они расписывали лицо и тело яркими красками, а вместо доспехов и щлемов надевали только волчьи шкуры. Мечу и копью они предпочитали топор и дубину. Совершенно не чувствуя боли, Волкоголовые могли противостоять огромному войску, продолжать схватку, пронзенные мечами и стрелами, а умирали лишь после боя, забываясь крепким сном, да и то лишь в редких случаях.
   Скавру было известно, что даже великий август Траян предпочитал держать в качестве личных телохранителей не преторианцев, а германский отряд Волчьих Шкур, которые сопровождали его и в дакийском, и в парфянском походах. Вслед за сарматами римляне называли их рыкарями или воинами-зверьми. Эти воины, в безудержном упоении боем, который был сущностью их природного естества, вызывали у противников неизменный страх и никогда не отступали с поля битвы.
   Конунгом Волкоголовых у готов был Асгрим - личный воспитанник и правая рука Ингульфа. Поговаривали, что тело этого человека крепче стали и убить его невозможно никаким известным оружием. Так в тяжелом бою с амалами Алариха, о котором часто любили вспоминать готы, только напор рыкарей Асгрима склонил чашу весов на сторону Эорманрика, хотя амалы также держали в своих рядах отряд Волчьих Шкур. О чем совещались верховный маг и предводитель Волкоголовых, никто не знал, но римлянин догадался, что Ингульф дал Асгриму какое-то особое поручение.
   Только утром в готском стане стало известно о ночном бое. Оказалось, что под покровом темноты Волкоголовые атаковали одну из крепостных башен. Судя по всему, там разыгралась нешуточная рубка, и хотя меренс отбивались доблестно, не допустив неприятеля на укрепления, цели своей воины Асгрима добились: им удалось захватить пленника и доставить его к Ингульфу. Те, кто мельком видел обмотанного хомутами Белоголового, говорили потом, что ничего необычного в его облике нет - человек как человек.
   Оставалось только догадываться, что делал с пленником верховный маг. Он держал его в своей палатке очень долго, а потом Волчьи Шкуры вывели на свет почерневшего человека с явными следами пыток на лице и теле. На большом плоском камне под старым дубом Ингульф собственноручно заколол его своим ритуальным ножом с длинной рутоятью, принеся в жертву Вотану. Кровь пленника собрали в широкодонный сосуд. Видимо, ради этой жертвы и был затеян весь ночной налет.
   Верховный маг обходил с кувшином луговины, тропы и овраги перед селением меренс и чертил на земле кровью рунические знаки. При этом он глухо читал какие-то заклинания. И хотя Скавр отнесся к действиям мага с недоверием, неприятностей с готским войском с этого дня больше не происходило. Воины Эорманрика воспряли духом, убежденные в том, что Ингульф с помощью Вотана-Всеотца сумел ослабить магическую силу лесных колдунов.
   Еще через день готы возобновили штурм крепости. На сей раз они ударили очень слаженно всеми своими силами и с нескольких позиций сразу. Часть укреплений им удалось запалить, другую - разрушить. Меренс не смогли долго противостоять многократно превосходящим числом дружинникам Эорманрика.
   И вот уже германские отряды ворвались в селение, начав разграбление домов и истребление жителей. Долгожданная победа после всех пережитых невзгод ввергла их в настоящее иступление. Готы упивались насилием, убивая всех без разбору в подспудном желании стереть самую память о Белоголовых.
   -А чего их жалеть? - поводил потом плечами Вилигунд. - Лодурово племя, нелюдь. Изничтожить это поганое отродье - наш святой долг перед Асами.
   На пепелище селения Эорманрик произнес речь перед своим воинством:
   -Отважные сыны владык Асгарда! Сегодня вы одержали важную победу над неприятелем, живущим вне законов человеческого рода. Теперь путь на север и восток для нас открыт. Там лежат плодородные земли, богатые пушным зверем и реки, изобильные рыбой. Племена, укрывающиеся там в темных рощах и еще не слышавшие о славе потомков Вотана должны склониться перед нашей удачей и признать над собой справедливую власть Амалов.
   Так говорил готский король. Однако Вилигунду Скавр сказал потом совсем другое, едва они остались одни в походном шатре гиганта.
   -И наш верховный конунг, и Ингульф вынашивают далеко идущие планы. Врата через землю меренс, которые мы одолели, им нужны совсем для иного...
   Почувствовав таинственность в его голосе, гигант насторожился.
   -Что ты хочешь сказать?
   - Ингульф посылал меня в эти края, - признался Скавр. - Посылал, чтобы я разузнал местные предания. И мои рассказы о священном озере меренс, или берендеев, как их называют их соседи росомоны, на редкость его заинтересовали. Так что, думаю, верховный жрец и король рвутся именно к озеру, а сами земли меренс их мало интересуют.
   - Вот в чем дело... - пробормотал Вилигунд. Римлянин удивленно на него посмотрел, и тот пояснил:
   - Хродгер однажды проболтался после одной попойки, что Эорманрик мечтает отыскать какое-то священное Солнце-Озеро. Где оно находится - наверняка не знает никто. Но раз ты говоришь, что предания меренс о нем упоминают, то покорение этих племен может пролить свет на столь темное дело... Похоже, также полагает и наш прозорливый маг. На моей памяти он еще ни разу не ошибся.
   -Какую же ценность может иметь для них меренское озеро? - спросил Скавр, понимая, что Вилигунд больше него посвящен в тайные дела вождей готов.
   -О нем говорится и в наших преданиях. На дне Солнца-Озера прячется чудесный город, построенный богами. Человек, спустившийся в его чертоги и заручившийся поддержкой его обитателей, сможет потом владеть целым миром - Эорманрик в это верит.
   -Ну ладно, - со скептической улыбкой согласился римлянин. - Король стремится к абсолютной власти. Но что ищет Ингульф?
   - А сам-то ты что слышал об этом озере? - задал встречный вопрос Вилигунд.
   Скавр помолчал.
   - Оно есть почти во всех легендах меренс, но как некая страна, откуда к ним приходят хранители мира и высшей справедливости, - ответил он наконец. - Что это за страна, как там живут люди и почему страна скрыта в озере - никто из них не ведает.
   - Так вот и подумай. Что это за люди, как они живут, откуда приходят? Как видно, они хранят могучие знания, и к этим знаниям и стремится Ингульф.
   -Выходит, наш поход не заканчивается, а только начинается?
   -Верно, римлянин. Одному Вотану ведомо, сколько нам еще предстоит блуждать по этим нехоженым лесам, болотам и полям, кишащим демоническими созданиями и темными духами-прислужниками Лодура, - тяжело вздохнул гигант.
   Поход действительно оказался гораздо серьезнее, чем ожидали самые осторожные воины. К вечеру следующегодня многих поразил неведомый и страшный недуг: сначала появился надрывный, иссушающий легкие кашель, потом стала желтеть кожа. А уже скоро из рта заболевших пошла черная кровь. Тридцать человек умерло в тяжелых муках - внутренности их словно сгнили изнутри.
   Войско вынуждено было остановиться на привал. Ингульф осмотрел нескольких больных, но болезнь оказалась ему совершенно неизвестна. Панический ужас мгновенно распространился среди готских дружин. Воины категорически отказывались идти дальше и требовали от Эорманрика вернуться в Архемайр. Не растерялся только Ингульф. Он велел воинам искать и убивать в лесу всех грызунов: мышей, крыс и хомяков, а тушки их собирать в его палатке. Их кровь маг смешал с волчьими ягодами, беладоной и цикорием, сварив в огромном походном котле целебный настой, названный им Крыльями Ночи. Смесь получилась тошнотворной, однако Ингульф заставил пить ее всех - от короля до носильщиков и погонщиков из обоза.
   Зелье верховного мага возымело свой результат. Болезнь удалось погасить.
   Но и это был еще не конец испытаний. Очень скоро все войско оказалось свидетелем видения, всплывшего над лесом и некоторое время висевшего среди рыхлых облаков. Сначало небеса побелели, потом окрасились алым. Алые тона превратились в высокие языки пламени и постепенно приняли форму большого цветочного бутона. Однако в самой середине огненного цветка уже тоже что-то появилось. Это было нечто, похожее на гранитный черный камень. Огонь обтекал камень со всех сторон, лизал его и обвивал кольцами, так что через некоторое время тот разломился пополам и раскрошился на мелкие осколки. Затем потух и огонь. Небеса вновь прояснились.
   Обескураженные столь ярким небесным явлением, германцы еще долго неподвижно стояли, не в силах отвести взор от облаков. Все они были подавлены, точно только что узрили знамение близкой гибели. К действительности их вернул хриплый голос Ингульфа. Они посмотрели на мага недоуменно: тот улыбался.
   -Воины! Знак, который вы видели, свидетельствует о том, что мы близки к цели нашего пути. Мы на пороге Солнце-Озера, той исконной земли, где много эпох назад Творцы Света и Тьмы сошлись в непримиримой Битве Деревьев.
   А на закате они стали свидетелями самого грандиозного зрелища: над сумеречными кронами пронеслись отсветы великого сражения прошлого, в котором боги, приняв облик деревьев, вели упорную борьбу между собой. И сходились тут ель - с сосной, ясень - с березой, дуб - с тополем...
   Скавр, подобно остальным воителям Эорманрика созерцавший в помутневших облачных разводах краски древнего противостояния, вдруг подумал о том, что эта доисторическая битва не закончится никогда. Пока воля к жизни будет наполнять огнем и кровью жилы небесных и земных существ, стремящихся к власти и самоутверждению, борьба эта будет вечной и безрезультатной как для богов, так и для подражающих им людей...
   Неожиданно Эорманрик велел поворачивать обратно. Три сотни под началом Тургара остались восстанавливать захваченную крепость и наводить порядок в покоренном крае - иными словами, приводить сопротивляющихся к повиновению, - прочие же возвращались.
   - Мы продолжим поход будущей весной, - объявил король.
   В обратный путь ратники выступили куда веселей. Послышались песни, шутки, и дружным строем, славя Ингульфа и своего повелителя, воины покатились к родным краям.
   Глава 15. Асгрим.
   Деревня Асгрима распологалась почти на самом склоне горы Вилфрит, Мир Желаний, с северного склона которой низвергался знаменитый Серебрянный Водопад. Об этом водопаде бытовало немало самых замысловатых поверий. Бурлящий ледяной поток постоянно доносил до жителей деревни человеческие и звериные голоса, крики и музыку. Хозяином горы считался всемогущий дух Рыжая Борода, которому селяне приносили щедрые дары, чтобы избежать его гнева или недовольства. Иногда его скрюченную фигуру, окутанную рыжим саваном доходящих до земли волос дровосеки видели на скальных отрогах - он сидел, обхватив колени руками и озирая с высоты зеленые луга и полесья.
   Вокруг Вилфрита нередко глубились густые туманы, в которых пропадали без следа неосторожные путники, коровы и овцы, отбившиеся от стада и даже пастухи и охотники. Ночами от водопада веяло морозным хладом, однако на самой вершине горы блуждали неведомые огни. Туда никто и никогда не осмеливался подниматься, хотя обитатели деревни слыли отважными воителями. Как и во всех селениях державы Амалов мирный труд не считался почетным для мужчины. Ремеслам и плугу готы предпочитали меч и копье. Полагая себя прямыми потомками Донара, они мечтали о великой славе или достойной смерти, позволившей бы им попасть в чудесные сады Валгаллы.
   Долгими месяцами пропадая в походах, они оставляли поля и угодья в запущении. Работали на земле и выпасали скот все больше немощные, увечные или совсем юные. Однако когда конунги распускали дружины и селяне возвращались к своим семьям, они привозили с собой столько добычи, что ее с лихвой хватало для безбедной жизни до нового военного созыва. Даже кузнецы, в обычное время неутомимо ковавшие броню и мечи в своих задымленных кузнях, в походы отправлялись вместе со всеми, а нередко разделяли бремя бранных забот со своими сородичами в строю.
   Оттого и множились предания о могучих воителях и героях, которые с воодушевлением распевали прекрасноголосые скальды, разжигая воображение подростков, еще никогда не видевших настоящего врага. Пели о подвигах Пчелиного Волка и других древних кудесниках меча, о доблести неодолимых Амалов, выводящих свое кровное родство от самого Гаута, Вотана-Всеотца.
   Асгрим, как и все мальчишки, мог заслушиваться этими песнями до бесконечности. Его манил к себе мир военных свершений, звон мечей и лат, завывание стрел и дороги чужих земель. Он знал, что однажды тоже станет прославленным воином и его отец Берингар, когда-то потерявший руку на службе Агиульфу, будет гордиться своим сыном.
   Первыми военными наставниками подростков в германских деревнях обыкновенно были старики-ветераны, которые заставляли их развивать и закаливать тело переноской тяжелых камней и купанием в ледяном водопаде. Учили терпению и бесстрашию, прижигая тело каленым железом и оставляя на ночь в лесных ямах, вокруг которых заунывно выли голодные волки.
   В семь лет мальчиков забирали у матерей, чтобы на два года определить в школу, называвшуюся в честь чертога Донара в Валгалле Обителью Силы. Там дети с нескольких окрестных селений проходили настоящие уроки мастерства у Наставника Мечей и получали необходимые для жизни знания. По возвращении в родную деревню возмужавший подросток мог похвастать браслетом воина, который он заслужил в ходе долгих и многотрудных испытаний.
   Наставник Мечей и его помощники учили бросать копье, бить мечом и секирой, уклоняться и отбивать щитом удары противника. Но не менее важным навыком было чтение следов леса, умение выследить любого зверя, перенять его повадки, голос и дух. Внимательно наблюдая за своими подопечными, воспитатели отмечали их особенности, а тех, кто раскрывал в себе по-настоящему звериную натуру позже отдавали в особый отряд, находящийся в ведении самого короля и верховного жреца. Это были знаменитые Волкоголовые, попасть к которым было заветной мечтой каждого германского подростка.
   На Асгрима внимание обратили сразу. Мальчик совершенно не боялся боли, мог легко видеть в темноте и отличался неукротимым нравом. Его глаза пылали тем загадочным огнем, который отличает простого смертного от человека, принадлежащего природной стихии. Нрав этот, за который сына Берингара прозвали Волчонком, доставил мальчику немало проблем. Он не имел друзей и постоянно дрался со сверстниками и старшими воспитанниками Обители Силы, так что синяки и ссадины никогда не сходили с его тела. Зная свирепость Асгрима, на него нападали целой гурьбой, но даже тяжело избитый, он никогда не отступал и не сдавался. Однажды в драке он нанес серьезную рану одному из противников, глубоко прокусив его шею зубами. За это Асгрима на два дня заперли в сарай без пищи. Там его и нашел верховный жрец Архемайра.
   Поговаривали, что Ингульф прибыл к горе Вилфрит и Серебрянному Водопаду для встречи с Рыжей Бородой, с которым водил давнее знакомство. Неизвестно, какие тайны объединяли мага и духа, но в день посещения Ингульфом горы жители деревни Асгрима видели многочисленных волков и рысей, выбравшихся из леса и собравшихся в предгорьях Вилфрита. Они распугали всех людей в окрестностях.
   На обратном пути верховный жрец навестил Обитель Силы, чтобы посмотреть на успехи подопечных Наставника Мечей. Тут ему и показали Волчонка.
   - Это настоящий зверь, пьянеющий от запаха крови и не боящийся ни смерти, ни богов, - сказали Ингульфу воспитатели.
   - Я забираю его с собой, - принял решение маг, едва только заглянул в глаза мальчика.
   Так Асгрим попал в Архемайр, столицу державы Эорманрика. Обширные каменные покои Ингульфа оказались очень мрачным местом со множеством разветвленных коридоров и глубоким подземельем. Чертог этот, прозываемый Адалрикус, Всесильный, являлся и храмом, и хранилищем, и жилищем разных существ самого омерзительного вида. Главным прислужником жреца был морщинистый карлик с вытянутым лицом, покатым лбом и отвислой губой. Его звали Горст.
   Познакомил Ингульф своего нового подопечного и с двумя поистине странными созданиями, которые стали наставниками мальчика на долгие годы. Первым был трехглазый старик Дитфрид, похожий на пупырчатую жабу, который был так дряхл, что почти не вставал с лавки. Он поучал Асгрима Гальдру - магии рун, способной влиять на ход событий в Мидгарде.
   Учителем же Сейда - предвидения и проникновения в разные слои реальности стала для мальчика женщина Ансмунд, живущая в глубокой яме. Она и вовсе походила на полуразложившийся труп с высохшими глазами и сгнившим носом. От нее исходило чудовищное зловоние. Однако Ансмунд владела умением проницать пространство. Часто она впадала в забытье и начинала что-то бормотать неразборчивым голосом, в котором проступали совсем не человеческие интонации.
   Сам же Игнульф, когда находил время для встреч с Асгримом, просвещал его в самых разных вопросах. Он говорил об Игдрасиле - великом ясене, который прорастает корнями в Хеле, простирает свой ствол через Мидгард и упирается кроной в Асгард. На верхушке его всегда восседает Повелитель Птиц, Премудрый Орел. Священная коза Хейдрун, питающаяся листьями этого ясеня, кормит своим молоком всех эйнхериев - воителей Валгаллы. Еще Ингульф рассказывал мальчику про радужный мост, связывающий Асгард с Мидгардом и многое другое.
   - Велик ли Мидгард, наш обитаемый мир? - интересовался у своего наставника Асгрим.
   - Очень велик. Его окружает Мировой Океан. Этот мир завещан Асами своим детям Амалам, которые должны владеть им по праву крови. Сам Вотан-Харбард вдохнул в их сердца часть своего небесного сияния.
   - Но почему же тогда Амалы не управляют всем Мидгардом? Сарматы живут свободно и не подчиняются нашим конунгам. Римляне правят множеством стран.
   - Сарматы скоро склонятся перед сталью Амалов, - спокойно ответил Ингульф. - Придет черед и Рима, который рухнет в пыль под ударом готского меча.
   Глаза Асгрима засверкали.
   - Я хочу служить властителям из рода Амалов, хочу приумножить их славу своими подвигами! - воскликнул он.
   Однако верховный жрец покачал головой.
   - Ты должен служить не Амалам, а мне. Ибо волю свою Асы являют нашим королям через своего посредника, - он приложил ладонь к груди. - Амалы ведут за собой дружины и народ, но я направляю их путь в соответствии с желанием Всеотца и существующим предопределением неба. Я как кормчий, повлекаю вперед большую ладью, боги же являются путеводными ветрами. Служи мне верой и правдой и ты станешь наперстником самих Всевышних.
   Асгрим покорно склонил голову перед магом. Его ритуал принесения клятвы происходил глубоко в подземелье, освещенном лишь тремя факелами. Это был капищный зал с изваяниями Вотана и Фригг, в центре которого были высоким холмом сложены обтесанные валуны. Подросток уже знал, что это символ горы - столпа, соединяющего обитель Асов с миром людей и подземными владениями черных альвов. К потолку были прибиты золотые цепи, перед изваяниями размещены конские и коровьи черепа, расписанные рунами, которые являлись не только атрибутами культа, но и предсказаний.
   Слуги Ингульфа закололи двух жертвенных кабанов, налили их кровь в высокие чаши и разбрызгали вениками по всему залу. Асгриму даже показалось на долю мгновения, что в проеме мелькнула рослая тень в плаще и широкой шляпе, словно сам Всеотец-Гримнир, Скрывающийся Под Маской, явился, чтобы посмотреть на новообращенного.
   Испив из рога священного медового напитка и получив посвятительное клеймо на левом предплечье, Асгрим вошел во внутренний круг последователей Ингульфа. Отныне у него был доступ даже к хранилищам верховного жреца Архемайра, которые по слухам, сторожились от посторонних хундингами: человекообразными псами с горящими глазами. Еще говорили, что помимо богатств, скопленных магом от регулярных подношений и доли военной добычи в походах, в кладовых его таится золото черных альвов - сокровища подземного мира. По словам слуг Ингульфа, оно столь тяжело, что самый могучий силач не может поднять и одной монеты из этих запасов.
   Правда это или нет, Асгрим выяснить не успел. Верховный жрец решил, что для подростка пришло время вступления в дружину Волчьих Шкур.
   - Вовсе не запад с его прогнившими устоями римских политиков-торгашей и не юг с обессилевшими степняками-коневодами опасны для благоденствия сынов Вотана, - признался Ингульф. - А восток, Утгард. Он еще зовется Неосвоенной Землей. Это край, где некогда жили великаны-хримтурсы, доставившие Асам немало бед. Ныне там обитают их потомки - венды. Они безобразны, невежественны, но очень сильны. Когда-нибудь Амалам придется встретить грудью их дикий напор...
   И вот уже Асгрим стоял на большом огороженном частоколом дворе перед бревенчатыми жилищами братьев-воителей. В самом воздухе чудился звон мечей и стук щитов, а кто-то вдалеке, за ракитниками напевал хмельным голосом:
   - Белый волк проглотил солнце
   Орлы реют над грудой кровавых тел.
   По ветвям небесных деревьев
   Поднимаюсь в Обитель Блаженства...
   Из-за спин двух крепких воинов с хищными лицами, за спинами которых висели круглые черные щиты, вышел черноволосый человек в волчьей шкуре, крепленой на правом плече золотой фибулой в виде молота. Один глаз его мерцал белым светом как холодная луна, другой, под рассеченной бровью был прищурен.
   - Назови себя, прежде чем вступишь в чертог Братства, - велел он, словно скала нависнув над подростком.
   - Меня зовут Асгрим, сын Берингара, - несмело произнес мальчик.
   Воины за спиной черноволосого расхохотались.
   - Разве же это имя? - поддержал их человек в волчьей шкуре. - Вот это - Укротитель Вепрей, а это - Пожиратель Шлемов, - он указал сначала на одного, потом на другого воина.
   - У меня еще нет настоящего воинского имени, - сказал Асгрим, - потому что я ни разу не был в бою. Но я непременно заслужу его и Братство будет гордиться мной.
   - Ты смелый парень. Считай, что ты вошел во врата Волкоголовых. Я Данафрид, но здесь меня знают как Ветер Ярости. Ты приставлен к моему отряду и я сделаю из тебя настоящего воина.
   С этого дня началась жизнь Асгрима в стане избранных воителей Вотана. Условия ее были суровы, но подросток, воспитанный отцом в строгости и простоте, не замечал трудностей. Гораздо сильнее его волновали необычные способности своих новых старших товарищей. Первым же впечатлением, оставившим яркий след в сердце Асгрима было боевое испытание семнадцатилетнего Турульфа, которое ему довелось увидеть в тот же день. Этот воспитанник Данафрида, уже добившийся немалого умения в обращении с самым разным оружием, был поставлен в центр круга из шести противников с увесистыми железными палицами. Юноша тоже был вооружен палицей, но не имел ни щита, ни шлема.
   Посмотреть на боевую схватку во дворе, огороженном дубовым палисадом, собралось почти пол сотни Волчьих Шкур. На лице Турульфа не было ни тени волнения. Юноша стянул с себя льняную рубаху и бросил ее под ноги. Взгляд его стал сосредоточенным, он был устремлен в одну точку где-то впереди себя, словно пронзая внешнее пространство и достигая того, чего не могли видеть наблюдатели. Дышал Турульф глубоко и ровно.
   Асгрим с некоторым беспокойством отметил, что глаза юноши будто остекленели. Потом на них набежала темная тень и они точно провалились в пустоту. Когда блеск их вернулся, подростку почудилось во взгляде Волкоголового что-то нечеловеческое, выходящее за пределы всего того, что было понятным и объяснимым. Это был холодный пламень иного мира. Тело же юноши несколько раз чуть согнулось и распрямилось, сделало несколько хаотичных встряхиваний. Было очевидно, что эта легкая дрожь подобна ознобу в мороз или, напротив, состоянию болезненного жара. Когда странные колебания рук и туловища Турульфа прекратились, Данафрид понял, что испытуемый готов к бою и велел противникам атаковать его.
   Шестеро опытных ратников надвинулись ураганом, лавиной, угрожая в тот же миг подмять юношу под себя. Однако Турульф словно растворился. Он обтекал бросающихся на него воинов и выскальзывал из под их ударов. Асгрим, в первые мгновения изумившись этой неожиданной сцене, догадался, что все дело в огромной скорости, которую сумел развить юноша. Турульф смещался с места на место молниеносно, так, что фигура его растворялась как пар и ее не могли настичь мощные взмахи воителей. Асгрим прежде и не думал, что простой человек может двигаться так быстро.
   Внезапно Турульф издал оглушительный рык и сам кинулся на противников. Он почти сразу расколол щит одного из воинов и выбил палицу из рук другого. Неукротимая ярость захлестнула его и привела в смятение Асгрима. Точно это был не человек, а целая свора обезумевших волков, жаждущих крови. Остановить это пламя неистовства оказалось не под силу даже шестерым опытным ратникам. Одного Турульф сбил с ног, другого отшвырнул на несколько шагов.
   Теперь юноша совершенно перестал защищаться от ударов. Палицы обрушились на его грудь и плечи, так что вскоре тело Турульфа покрыли кровавые борозды рассеченной и порванной кожи. Однако удары, свалившие бы с ног даже огромного быка, как будто никак не повлияли на боеспособность молодого Волкоголового. Он твердо стоял на ногах, а на губах его играла улыбка. Вновь сверкнув глазами, в которых отразился голубоватый цвет стали, Турульф предпринял решительную атаку и раскидал противников вокруг себя. Он вошел в такой азарт, что наблюдавшие эту картину Братья поспешили обезоружить его и связать прочными хомутами, дабы он ненароком не убил своих товарищей. Потом разгоряченного воина окутали несколькими шубами.
   - Когда огонь Вотана окончательно потухнет в нем, - сказал завороженному зрелищем Асгриму Данафрид, - его тело начнет остывать. Кровь будет уходить из конечностей и кожи, а потому он легко может окоченеть, если не защитить его теплом.
   - Но что это было? - спросил подросток.
   - Божественная одержимость. Это главное оружие Волкоголового. Умея вызывать в себе огонь Вотана, воин грудью пойдет на горы мечей и копий, не чувствуя страха и боли. Он будет двигаться быстрее ветра, так что даже стреле будет непросто отыскать его плоть. Он будет твердым, как камень, так что даже хорошему клинку не удасться пробить его насквозь. Он будет издавать звуки, от которых у неприятелей лопнут уши и остановятся сердца. Ты должен понять, что секрет божественной одержимости, подаренный нам Всеотцом, есть вершина воинского умения и стезя избранных, отмеченных Асами. Постигший его достигает великой славы в памяти потомков и вечного блаженства в золотых чертогах Валгаллы.
   - Я сделаю все, чтобы постичь это искусство, - решительно заявил Асгрим.
   - Тебя выбрал сам Ингульф из многих других, - ответил Данафрид. - Значит, стезя избранного уже выбита на твоем челе и ты просто будешь следовать своей судьбе. Верховный жрец никогда не ошибается.
   И подростка учили всем премудростям воителей Вотана: использовать в качестве оружия любой предмет или часть своего тела, составлять из растений и минералов яды и целебные смеси, повелевать животными, читать чужие мысли.
   Ингульф нередко навещал своего воспитанника и бесседовал с ним, объясняя, как надо воспринимать окружающий мир во всех его проявлениях.
   - Мир говорит с тобой на разных языках и ты должен слышать его и читать его знаки, - толковал жрец. - Каждый стебель травы есть послание богов - живая Руна Трав, постигнув которую ты можешь стать сильнее. Обломок песчаника есть Руна Камней, лист осины - Руна Деревьев. Свистом ветра шепчут тебе древние вельвы холмов и оврагов, звоном ночных ручьев вещают ундины.
   - Правда ли мне рассказывал отец, будто альвы это особый народ, одаренный тайнами магии, а вовсе не духи лесов? - спросил у Ингульфа Асгрим.
   - Да, - признал жрец. - Когда-то они свободно ходили по земле Мидгарда, облеченные не только могуществом, но и плотским телом. Альвы носители знаний, и в этом качестве они бесценны для нас, людей.
   - Как же мы можем встретить альвов?
   - Иногда их можно узнать за человеческой личиной, которую они искусно умеют надевать на себя. Белые альвы, несущие мудрость Асов, могут скрываться под видом беловласых женщин. Черные альвы, хранящие секреты Хеля - под видом оборванных странников. Умей видеть за покровами, таящими настоящее содержание явлений.
   Ингульф неизменно отвечал на все вопросы быстро окрепшего и повзрослевшего сына Берингара. Он обходил молчанием лишь один, волновавший подростка сильнее всего: тему Рогнарока - эпохи Гибели Богов и Заката Времен. Сколько бы Асгрим не старался разговорить мага об этом, он всегда натыкался на холодную стену.
   Иногда, силясь понять причины грядущего разрушения Трех Миров, Асгрим начинал видеть отсветы туманных видений. Однажды ему почудилось, что темно-синюю бездну морских вод разрезает гребень гигантского змея. В другой раз подростку привиделось, что на далекой вершине горы пробудился ото сна исполинский волк с кровавой пастью.
   Однако все эти образы были смутными и краткими, так что Асгриму не удалось ничего отчетливо рассмотреть. Даже в облике своего наставника Ингульфа подростку как-то довелось уловить какой-то странный и уродливый отблеск старика в черных лохмотьях с бледным лицом, провалившимися глазами и беззубым ртом, опиравшегося на сучковатую палку с черепом в навершии. Асгрим поспешил прогнать наваждение и забыть о нем, но беспокойство в душе осталось.
   Шло время и настойчивый в учебе подросток превратился в сильного и смышленого юношу. В свои шестнадцать он заслужил уважение старших товарищей и приобрел репутацию отчаянного воина, не отступающего ни перед какими трудностями. Взгляд Асгрима стал глубоким, кожа отвердела и покрылась замысловатым узором шрамов. Ингульф по-прежнему приходил к нему, внимательно наблюдая за тем, как растет и меняется его подопечный, овладевая внешними и внутренними навыками наперстника Асов.
   Однажды у них случился разговор о Вотане. Асгрима волновала история самопожертвования Всеотца ради познания рунических знаков. Он часто представлял бога, висящего на Игдрасиле, прибитого собственным копьем и девять дней и ночей страдающего без пищи и воды.
   - Мне не ясно одно, - честно признался юноша наставнику. - Почему Вотан висел вниз головой?
   - На этот момент обычно мало обращают внимание, - загадочной улыбкой ответил Ингульф, - а между тем, именно в этом кроется разгадка великой тайны. Всеотец висел на Игдрасиле вниз головой для того, чтобы взор его духа был обращен не к кроне древа жизни, а к его корням. Любая жизнь происходит из смерти.
   - То есть, истинное знание скрывалось в корнях? - опешил Асгрим. - Но корни Игдрасиля уходят в самые недра Хеля, в толщу Пекельного Мира...
   - Именно так, - подтвердил маг. - Абсолютная тьма, вот тот великий и неисчерпаемый исток, который питает все существующие миры. Это подобно чернозему, вбирающему прах разложения вещей, который вскармливает собой корни, стволы, ветви и листья деревьев, дает жизнь травам и злакам, тогда как последние дают жизнь животным и людям. Свет может произойти только из тьмы. Дом истины - необъятный мрак, растворяющий в себе все явления без остатка. Но в этом мраке сияет Черное Солнце Посвященных. Расщепляя вещи, оно воскрешает их в нетленной форме, которую могут видеть лишь зрелые глаза.
   Поэтому Вотан, постигнув свет Черного Солнца, стал бесконечно мудрым, словно само мироздание. Он прочел все тайные знаки, объясняющие реальность, и сокрыты они были в лоне подземного чертога Владычицы Смерти. Узнать истину может лишь тот, кто способен принести в жертву все, что имеет, включая собственную жизнь. Ведь в этом тленном мире мы по-настоящему ничем не обладаем и ничего не властны иметь. Реальна лишь подлинная мудрость, которую невозможно уничтожить. Подлинная же мудрость всегда сурова и беспощадна. Она истребляет целые миры, но при этом дает власть и над жизнью, и над смертью. Такая мудрость может сделать человека богом, как это и произошло когда-то со Всеотцом...
   - Вотан был простым смертным? - вытаращил глаза Асгрим.
   - Да. Но он не просто поднялся над своей человеческой участью, взойдя на божественную вершину, но превзошел всех других богов, став единоличным властелином Асгарда.
   Асгрим затаил дыхание.
   - Абсолютный мрак, - продолжал Ингульф, - существует прежде всех вещей, явлений и миров. Двигаясь наружу, он становится светом. Это свет несокрушимого могущества Первостихии, отблеск Великой Бездны, перед которым склоняются и пространство, и время. Потому, если однажды ты узришь в себе сияние Черного Солнца Посвященных, у тебя не останется противников. Ни люди, ни сама судьба не будут представлять для тебя угрозы. Материнская Тьма сокрушает любые преграды, превращая их в холодный прах, а на пути изведавшего ее силу не осмелятся встать даже сами боги...
   Эта беседа совершенно ошеломила Асгрима, она перевернула весь привычный ему мир.
   - Я открыл тебе это знание потому, - промолвил жрец, собираясь уйти, - что ты не такой, как другие. Хель, всевластная Владычица Смерти, сама отметила тебя своим знаком, - и он коснулся пальцами шеи юноши под левым ухом, где у Асгрима с рождения было родимое пятно в форме маленького полумесяца. - Это лунный серп. Он означает принадлежность к кругу служителей Госпожи Безвидного Мрака. Никогда не забывай об этом.
   Тот день стал поворотным в жизни и судьбе Асгрима.
   На следующее утро Ингульф взял его с собой, направляясь к Ясеневой Горе, расположенной в двух сутках пути от Архемайра, за Озером Теней. Путь мага и его ученика лежал в обход хвойных лесов, которые вскоре сменились березовыми рощами. Сама гора, покрытая ясеневым леском, была почти отвесная, но Ингульф знал удобные тропы, ведущие к вершине.
   - Мне говорили, что на этой горе живут лишь белки и куницы, - решился заговорить Асгрим. - Порывы ветра на ней так сильны, что срывают целые кустоши и валят прочные деревья. Поэтому люди там никогда не селились.
   - Простые люди никогда, - согласился с ним Ингульф. - Но ты уже ступил в мою тень, а потому способен видеть не только белок и куниц.
   Верховный жрец вывел юношу к мазанке из ясеневых бревен, покрытую торфом. Однако подойдя ближе, Асгрим увидел, что самих бревен здесь не много - преобладали обильно пропитанные водой колья, оплетенные прутняком и укрепленные глиняной подсыпкой. На коньковом брусе белел конский череп. В дом маг и его ученик ступили по земляному спуску, но уже сразу юноша заметил, что все стены густо увешаны оружием - копьями, мечами, луками и колчанами, причем колчаны были обтянуты потемневшей человеческой кожей, а темляки копий скручены из человеческих волос. В темноватом помещении с очагом стояли скамья и стулья, покрытые шкурами выдр, на полу - глиняные горшки, блюдца и несколько чаш из опиленных человеческих черепов.
   - Кто живет в этом доме? - спросил Асгрим.
   - Ты скоро увидишь. Ее зовут Эрна и она прямая наследница по крови падшей валькирии Бруннхилд, некогда ослушавшейся воли Вотана. Я оставлю тебя здесь на несколько дней.
   И маг, не прощаясь, вышел из жилища, предоставив Асгрима неизвестности. Юноша с волнением осматривался. Здесь на стенах выделялись круглые и продолговатые щиты, расписанные руническим письмом. Асгрим сразу сообразил, что все знаки выведены человеческой кровью и покрыты толстым слоем прозрачной лаковой краски. Неожиданно ухо его уловило свист и юноша вовремя пригнулся, пропустив над головой нож, вонзившийся в стену почти по самую рукоять.
   - Ты явно не охотник и не пастух, - прозвучал рядом мелодичный, но преисполненный внутренней силы женский голос.
   - Если ты происходишь от Бруннхилд, то должна знать, кто я такой и зачем сюда пришел, - смело ответил юноша. - Покажись!
   - У тебя хватило сил подняться на гору и избежать смерти от ножа, - спокойно молвила женщина. - Так неужели ты не сможешь сам подойти ко мне?
   Асгрим сделал решительный шаг вперед, в полумрак, но тут его сбило с ног что-то большое и быстрое. Юноша успел рассмотреть дикую пятнистую кошку, под телом которой он вскоре оказался. Острые когти впились в его плечи, прорвав кожу, оскаленная пасть нависла над лицом. Однако в это опасное мгновение юный воин сумел собраться с духом и применить неистовый тряс Волкоголового, сошвырнув с себя зверя. Вслед за тем он вскочил на ноги, готовый к смертельной схватке с хищником. Но женский голос уже отозвал пятнистую кошку. Из темного угла вышла хозяйка дома и Асгрим смог ее рассмотреть.
   Это была девушка в кожаном панцире с вставками из человеческих костей, надетом поверх длинного жакета со свисающими до колен нитями и пояса с железными пряжками, плечи ее покрывал шерстяной сагум. Несмотря на резко очерченные брови, нос и губы, в которых проглядывало что-то хищное и волевое, лицо воительницы можно было назвать красивым. Ее светлые волосы были тщательно расчесаны и собраны в бесчисленное количество мелких косичек, открывая высокий лоб, на котором черной краской был начерчен перевернутый треугольник. Щиколотки девушки крестообразно перетягивали тонкие ремни.
   - Я залечу твои раны, а потом мы поедим, - сказала она. - Я Эрна, хозяйка Ясеневой Горы.
   Асгрим подчинился.
   Эрна сняла с юноши куртку и, промыв разорванную кожу водой, присыпала ее порошком из измельченной сушеницы, а потом наложила повязки. После этого воительница провела Асгрима к очагу, пригласив присесть на скамью. Перед ним она поставила стул, а на него - широкий горшок с примитивным налепным орнаментом.
   - Подкрепись, силы тебе еще понадобятся, - велела хозяйка.
   Юноша наклонился к горшку, но тут же отпрянул - в нем копошились черные черви.
   - Ты издеваешься надо мной? - вскричал он в негодовании.
   - Отстрани все сомнения, - властно промолвила Эрна. - Сбрось ложные покровы со своего умственного взора.
   Асгрим вновь перевел взгляд на содержимое горшка, но теперь увидел кашу из льняного семени, густо политую кунжутным маслом.
   - Никогда не позволяй своему уму морочить тебя, - напутствовала воительница. - Иначе люди, обладающие могучеством, воспользуются твоей слабостью и заставят видеть то, что нужно им.
   Покачав головой, юноша взял деревянную ложку, которую подала ему Эрна.
   - Надеюсь, теперь я могу спокойно поесть? - неуверенно спросил он. - Или мне теперь всегда нужно быть настороже?
   - Пока ешь, - снизошла она, - но приучись не терять своего внимания не только когда бодрствуешь, но даже когда спишь. От этого будет зависеть твоя жизнь.
   - Я учту, - буркнул Асгрим, наконец приступая к пище.
   Ночь юноша провел на медвежей шкуре, а рано утром девушка его разбудила.
   - Умойся и ступай за мной.
   Когда Асгрим вышел из мазанки, он увидел добрый десяток белоснежных соколов, собравшихся у входа.
   - Одень это, - Эрна принесла башмаки с пришитыми к ним вороновыми крыльями.
   - Но зачем? - удивился юноша, разглядывая чудную обувь.
   - В том месте, в которое мы отправляемся, эти башмаки помогут тебе не потеряться в пещерах времени. Крылья ворона способны переносить через кромки и грани.
   - Куда же мы идем?
   - В Утробу Древних.
   Асгрим не стал ничего больше спрашивать. Вслед за своей провожатой он последовал по одной из горных троп, петляющей среди больших серых камней. Внезапно Эрна придержала юношу за руку.
   - Смотри! - она указала в сторону горизонта.
   Над волнистым гребнем лесов, скрывающих Озеро Теней заиграла многоцветная радуга.
   Асгрим перевел на воительницу непонимающий взгляд.
   - Радуга всегда появляется в небе, когда Вотан-Харбард отворяет главные врата Асгарда, чтобы обозрить мир людей и понаблюдать за их делами, - пояснила Эрна. - Сейчас он смотрит на тебя, юноша.
   Асгрим почувствовал волнение.
   - Сядь на камень, - велела девушка.
   Юноша покорно опустился на один из валунов.
   - Нельзя упускать те великие мгновения, когда сияние Града Богов нисходит на землю Мидгарда, - голос Эрны изменился, став далеким и приглушенным. - Облекись всеми красками Небесной Обители, пропуская их через себя. Тогда тело твое станет сильнее, дух - тверже, а сердце - чище.
   Асгрим слегка прищурил глаза, завороженный ее словами.
   Алый, подобный спелому бутону пламени цвет верхней кромки радуги объял его с головы до пят, пробудив непоколебимую уверенность в себе и мощь во всех членах. Оранжевый цвет, запульсировавший между бровей, подарил возвышенное спокойствие и ясность мысли. Желтый вдохнул тихую радость. Зеленый пробрал трепетом и насытил соками благоухающей жизни. Голубой растворил в неоглядном блаженстве высших сфер. Синий, словно священный плащ Вотана, создал нерушимую защиту. Фиолетовый - коснулся дыханием богов.
   Юноша поднялся с камня преображенный и сияющий. Радуга над лесом изчезла.
   - Теперь ты готов спуститься в Утробу Древних, - бегло оглядев его, сказала Эрна.
  
   Глава 16. Лихие люди.
   После обращения к своей исподней Стезе на болотах и раскрытия вещего сердца, Светозар сообщил деду Хоробору и деве Добраве, что хочет вернуться в родимый край - вотчину дедов и отцов.
   -Не могу боле вдали от дома быть, - рек он им. - Чую, родовичи во мне нуждаются, все глаза проглядели. Небось, давно в закрадники обрядили.
   -Коли решил, так отправляйся, - не стал прекословить ему дед Хоробор. - Ты нынче паче нашего пути-дорожки света белого понимаешь, тебе за самого себя и ответ держать. Ноги сами в верный след вступают, очи сами путеводную звездочку в сумраке узнают, сердце само огнем весь мир огревает. Мы тебе теперь без надобности.
   -Без вас и помощи вашей ничего б у меня не сладилось. За то - низкий вам поклон, - с волнением в голосе проговорил юноша.
   -Ну, полно, - дед Хоробор положил ему на плечо свою теплую ладонь. - Ступай с миром, Добрава тебя до околицы проводит. Она тебе в дорогу уже и котомку со снедью собрала.
   Попрощавшись со старцем, Светозар со вздохом покинул жилище, подарившее ему столь много открытий и откровений. Однако ж, помятуя полученные уроки Матушки Морены, он уже знал, что единственное и источное жилище человека - приют его сердца. Это дом, который невозможно ни покинуть, ни отнять.
   Добрава довела юношу до Гусь-Камня, того самого места, где их впервые столкнула судьба. Светозар огляделся: все те же избы, землянки-амбары и беретьянница. Все та же трава-мурава и пахнущая соком кора берез. Даже красно солнышко столь же ласково светит. Только его самого - прежнего Светозара уже нет. Нет боле несмышленого юнца, потрепанного бурями жизни, кой брел, спотыкаясь, наугад сквозь тернии земных дорог и не ведал правды этого мира. Умудренный великим знаньем - неизмеримым, неназываемым и незримым, покидал молодой волхв селение берендеев, опираясь на трехзубый Велесов посох.
   -Свидимся ль еще когда не то? - задумчиво спросила девица, прищурив раскосые глаза.
   -Свидимся, - обещал Светозар. - Непременно свидимся, как выйдет случай. Справлю свои дела-заботы, а потом - непременно ворочусь.
   -Иди, - она взглядом указала ему на тропу за открытым заборалом тына.
   Юноша немного постоял, глядя в ее темные очи, потом повернулся и пошел, не оборачиваясь. Он знал, что не может остаться. Его вела вперед его Стезя, повлекая ко многим деяниям и свершениям. А пока - оставалось лишний раз вздохнуть, спускаясь с Утиного Холма.
   Светозар шел, сам не зная куда, но шел верно и бойко. Средь дерев, средь холмов, средь низин и лужаек ступнями ступал. Земля под ним звучала, словно хором запевала. Лучики солнечные с ним играли, по лицу прыгали. А воздух, нежный и легкий как лебяжий пух, все стелил да журчал, грусть-печаль долой смывал.
   -Струись роса живою, звените колокольца здравою. А мой путь - по полям, по лесам стелется, по яругам и логам катится. Покров Сварги - светел и высок, постил Протевы - темен и долог. А промеж них - Тропа Странника. Ярью ярит, благой смагой полнит. Доля вещая странника - по белу свету бродить, чин и лад везде возводить.
   Так наговаривал себе под нос Светозар.
   -Как чиста гладь озерная, так чиста и душа-душенька странника. Как тепло красно солнышко, так тепло и сердце странника: средь мира сияет, тучи бед разгоняет. Путь странника - горе вздымается и долу спускается. До самых небес взлетает вольным соколом, до укромных пещер добирается черным филином. А по земле - то серым волком бежит во чистом поле, то зельным оленем по желди ступает - страха не знает. От зари до зари Правь возвещает, зраки морочные разгоняет. За всяким древом - Дуб-Стародуб зрит, за каждым камушком - Алатырь-Камень. Златым словом и справным делом силен, но еще паче - безмолвием духа и всеведаньем сердца.
   А леса тем временем то сгущались, то редели. Речки да ручьи - луга разделяли, болотца и ложбины - равнины пятнали. Шел юноша, и лепо было на душе его: все жаворонки и дрофы к нему с рощ слетались, белки в ладони с ветвей прыгали. Как захочет пить - тут тебе и родник с ключевой водой, как взголодается - тут и пестрая россыпь сладких ягодин.
   Юноша не знал, много ли верст оставил за плечами, но трижды алая заря сменяла черную ночь и обновляла свежим цветом сонные краски Всемирья. Когда уставал - ложился под тенью вязов и буков, смыкая глаза. Травы нежно его облегали, листва кустин словно одеялом укутывала.
   У осиновой рощи встретилась стайка игривых косуль. На юношу глазками умно поглядели, шаг умерили, словно здороваясь. И он ответил им взглядом лучистым, дружеским. Когда душа всему миру открыта, весь мир норовит в ней отраду найти - бездонной тишью покоя как медом сладким угоститься. Легкий ветерок путника мягко направлял, земля пред ним сама свои удобные тропы стелила, точно подсказывала, как лучше идти. А посох Велесов - аки столп мирозданья, силой Яри крепил, соком Прави все жилы напитывал. Ажно кий, велике Триглаве собой обоймя, просторы земель отпирал, от кола до кола вращал, да пряжу времен зановлял. Даже облаци в поднебесье - белоснежными лодьями в ход юноше плыли. Дыханье Стрибожье их слало вперед вестниками Вещей Веды Сердечной, а Ярилино злато - хляби вышние пред ними освещало.
   Близ малого озерца - поле, покосы. Снопы стоят вязанные. Светозар поглядел людей, покликал - никого. Отправился за холм - искать селение. В низине, укрытые густым ракитником, притулились пять землянок: тростниковые крыши почти вровень с землей стелятся, рядом - пустой закром. Ни людей, ни скотины - тишь и хлад. Юноша к ветвям ракитника подошел, руками их коснулся: не слухом, но сердцем внемлет. Злой ворог путями этими стал ходить, лад жизни порушая. От него и ушли. Так понял Светозар шелест листов.
   Пошел дальше, туда, где дубки молодые над оврагом кроны вскинули, а там и вовсе холод колючий встретил: встретил-не приветил. Безжизненный край на все стороны света угрюмился, даже зверье его покинуло: ни птичка не чиркнет, ни сурок вереска не продавит. Папоротниками все заросло. Подале, на луговине юноша приглядел следы старых кострищ - давно прогорели в прах, а трава над ними так и не поднялась. На корточки присел, над ожогами земли поводил ладонями: чужие людины здесь станом стояли, всю округу подмяли страхом.
   Вздохнул только Светозар, да дале пошел. Стал на косогор подниматься, а ему навстречу парень: грубая холщевая рубаха, опоясанная бичевой, залатанные штаны, стоптанные чоботы. В руках ослоп.
   -Ты кто таков? - недружелюбно спросил незнакомец, уставившись на Светозара исподлобья. Нечесанные космы на лоб и щеки залезали. - Отколь взялся?
   -Светозаром люди кличут. Из Соляного Села за Большой Рекой.
   Парень хмыкнул сердито.
   -Нету давно твоего села. Да и других тоже. А от Большой Реки народ бежит как муравьи от пожара.
   -Пошто говоришь такое? - Светозар сдвинул брови. - Откуда знаешь?
   В глазах парня застыло недоумение.
   -Кто ж того не знает? Аль ты по дальним весям мытарем бродил, что не ведаешь, кто ноне твоего края хозяин? Годь здесь правит и лютует. Кого повыжгли, кого в полон угнали, кого данью да поборами сневолили. Годяки аки тать лиходейничают. Все земли приречные теперь под ними. Оттого и бегут, кто может, подале от Большой Реки, на восход.
   Светозар опустил глаза.
   -Неужто не веришь? - всматривался в него парень. - Айда со мной, с Коченем тебя сведу - он у нас за старшего.
   -У кого - у вас? - не сразу понял Светозар.
   -Чудак человек, будто сам не смекаешь, - фыркнул парень и покачал головой. - Вольница у нас лесная. Со всех ближних весей к нам удальцы в ватаги сбиваются.
   -Поди, лихим делом промышляете? - невольно вырвалось у Светозара.
   Парень насупился как сыч.
   -Лихо дело - честной народ губить и притеснять. А мы - годякам окорот даем. По силам своим, как водится. Где обоз перехватим, где - двух-трех рогачей подловим, да на деревах развесим. Пущай видят, что и на них управа есть. Кочень - голова, разумеет, как душегубам кровь портить.
   -Отведи меня к вашему Коченю, - решил Светозар.
   -Пошли.
   Со своим новым знакомцем, который назвался Спехом, юноша ступил в дубравник, что мохнатой щетиной покрывал острый гребень косогора. Шли долго, по кочкам и буграм, по хлюпающему перегною. На опушке наконец повстречали у костерка десятка три людей, разбивших привал. Лопоть на всех потертая, замасленная, лица - в копоти от костров. У четверых - годьи фрамы, еще у трех - тяжелые мечи. Остальные: кто чем вооружен - и ослопы, и ножи, и пики-самоделки с ясеневым стружием, вроде тех, с которыми на ловь промысловики ходят. Но кисти рук у всех, как отметил острым взглядом Светозар, дюже крепки и жилисты. Наверняка и с плугом, и с бороной знакомые.
   Человек лет тридцати особо привлек внимание юноши. Он сидел на трухлявом пне, чуть подбоченясь и играя кресалом. Поверх долгой рубахи с подоплекой - шерстяная однорядка. Порты узкие, на гашнике. Взгляд - так и буравит из-под разлета широких надбровных дуг, высокий лоб, сжатые губы с ямкой на подбородке и большие, как у сома, усы.
   -Ну, подходи ближе, что ль, - проговорил он, едва завидев Светозара.
   Юноша сделал несколько шагов к пню, ловя на себе многочисленные взгляды.
   -Ты нас не пужайся, не обидим, - молвил тот. - Все мы, вольные ватажники, одного корня будем, что и ты - вяты. Стало быть, побратимы кровные и друг за дружку перед инородцами горой должны стоять.
   -Здравы будьте, - приветствовал лесных удальцов Светозар.
   -Сам отколь будешь? - продолжал тот, кто, по-видимому, и был Коченем.
   -С Соляного Села, Твердов сын.
   Предводитель ватажников причмокнул.
   -Ну, не свезло тебе, парень. Разорили давно твое село, пожгли.
   -Как так - разорили? - встрепенулся Светозар.
   -Да ты давно ль в краю родном был? Еще на Семик годь прошлась по лесам и полям приречным как саранча по посевам. Гридней ваших стрелами да копьями побили. Избы и тын сломали.
   -А прочий люд? - с тревогой спросил юноша.
   -Кому какая недоля выпала. Одним смерть лютая, другим полон и рабский хомут. Немного народу спаслось. Годяки еще четыре верви по реке выкосили, но вашим - тяжче всех пришлось. Оттого что всей грудью напор Ерманареховых псов приняли, не прогнулись. Князь у вас был добрый...
   -Борислав, - тихо прошептал Светозар.
   -Да, Борислав. Его еще живого взяли, порубленного. К лошадиным хвостам привязали - на части развезли, чтоб другим неповадно было супротив рогатых подыматься.
   Светозар молчал.
   -У нас здесь с разных селений молодцы. Есть и те, что от годяков отбились.
   -А с Соляного Села есть кто? - оживился юноша.
   -Нет. Судьбы твоих родовичей тут не знают. Чую токмо, что худо было их дело. Годь ведь тогда своих гридней уйму угробила. Потому и окривели душой рогатые - кровью нашей землю до сыта накормили.
   Светозар задумчиво присел на корточки рядом с Коченем.
   -А ну, други, поднесите парню нашей медовой! - кликнул тот своим удальцам. - Чтоб кручину прогнать. Из нас, - он снова повернулся к юноше, - каждый кого-то да потерял из родни. Оттого мы и здесь: не сиднем сидим, голову повесив, и не по лесам бегаем, как ошпаренные зайцы-русаки. А вот этими самыми руками рогатую нечисть изводим. Годь числом берет, да умением в чистом поле ратничать. А мы исподволь орудуем. Ловушки и засады мастерим. Малым ходом, но Ерманареховым холуям долги возвращаем - чтоб жизнь на нашей земле им медом не казалась. Давай к нам - не прогадаешь. Ты молодец зельный, а нам каждый человек дорог.
   Светозар призадумался.
   -Мы по разным весям обретаемся, постоянного стана не имеем, - объяснял Кочень. - Но для вольного человека всяка роща - дом родной, всякий луг - мягкая постель, небо - теплое одеяло.
   -До Барсучьего Лога сейчас путь держим, - вступил в разговор Спех. - Там побратимы наши дожидаются. Ступай с нами.
   Светозар обвел взглядом поляну и собравшихся на ней людей. Лица простые, открытые, взгляд прямой. Как быть? Коли селище его порушено, то, стало быть, и податься ему некуда. Или к берендеям возвращаться, иль прибится покуда к лесным ватажникам.
   -Хочу судьбу отца вызнать, - сказал юноша. - Да и других родичей.
   -Так вместе оно сподручнее выйдет, - резонно заметил Кочень. - Мы ж тебе и пособим в этом деле - у нас повсюду знакомцы. Быстро прознаем, что к чему. Еже довелось твоим уцелеть и ушли в другие края - сыщем. Человек не иголка.
   -Решай сам, - добавил Спех. - У тебя голова на плечах. Токмо помни, что одному нынче тяжко. Не знаешь, где и когда на ворогов наткнешься и лютый конец встретишь. Рогатых, ругов то бишь Ерманареховых, что шишек в сосновом бору стало. По всем дорогам шерстят.
   -Ну, будь по-вашему, - наконец согласился Светозар.
   -Вот это добро, - с удовлетворением покрутил ус Кочень. - А обидчиков твоих отыщем, за все посчитаемся.
   Удальцы угостили юношу своим скромным обедом: прожаренным на огне кабаньим мясом и медом. Потом все поднялись, стали собираться. Светозар отметил, что костер ватажники жгли по уму: дым по земле стелился, а не вздымался пыром вверх, привлекая чужой глаз. Следы кострища Кочень тоже велел прибрать - засыпать землей, закидать вереском.
   -Нам к себе вниманье привечать не след, - пояснил Спех. - Другов ныне мало, зато недругов - пруд пруди. Вон на полудне, толкуют, силушку нашу тоже гнут почем зря. Ясы поднялись - промышляют аки гиены поганые, живу плоть рвут. Правду ль говорю, Дулей?
   Круглолицый рябой парень с большими зелеными глазами и свалявшимися волосьями на загривке сумрачно кивнул.
   -Костяные кметы, будь они неладны, - выцедил он сквозь зубы. - Нелюдь еще та, а на конях скачут почище годяков.
   -Дулей до нас издалече добрался, со Златовень-холма в нижнем поречье. Ясы там мором прошлись по селениям. Самого еле выходили - был болезный весь, чуть не зачах пока по болотам пробирался. Сейчас, гляди, отошел. Где родичи то твои, Дулей?
   -У нас в селе Плавень за старшего был, главный в роду. Он тех, кто после набега кметьего уцелел, на восход увел. А я отстал по дурости - вот и пришлось одному вслепую брести. Помытарил от души, пока Кочень не подобрал в овраге.
   -Таки дела, - подытожил Спех. - Народ у нас разный, но судьба у всех нелегка.
   И удальцы слаженно, словно дружина воев, тронулись в путь по рощам и перелескам. Ярило-Весень и Леля-Дева уже давно уступили черед Даждьбогу-Трисвету и Ладе: природа утопала в соке и красках. Все низины поверх мха были усыпаны грибами: тут и боровики-крепыши с алыми шапками, и подберезовики, и чинно светлеющие белые - всего грибного воинства воеводы. От живности лесной - глаза разбегаются: и муравьиные горки, и дуплища - осиные жилища, и лисьи норы. Еловые подлески и редкие кустоши рябинника сменялись то пустырями, то непролазными завалами бурелома. Все более становилось тинных болот, одетых камышом, и тихих запруд, в которых шуровали бобры. Встретили и пожженную поляну в гуще ивняка со следами старого огнища - видать, и тут некогда жили люди, а сейчас - одинокий тетерев хлопал крыльями.
   -А что за посох у тебя такой чудной? - вдруг спросил Спех. - Аль ты охромел, покуда в заброднях шастал?
   Светозар хитро улыбнулся.
   -Сей посох - пошибче иного копья или сулицы будет. С ним никакой ворог не страшен.
   -Да ну? - недоверие застыло на лице Спеха. - Не брешешь?
   -Будет повод - сам увидишь, - отвечал юноша. - Но лучше б его не было.
   Незнакомые и загадочные интонации в голосе Светозара заставили парня умолкнуть. Больше он ничего спрашивать не стал.
  
   Глава 17. Утроба Древних.
   Асгрим и Эрна вскоре добрались до небольшого родничка, рядом с которым высились два крепких вяза с выпуклой чешуйчатой корой. Между их ветвями, напоминающими щупальца крабов, угадывался темный проем. Как видно, это и был вход в пещеру.
   - Ступай за мной, но нигде не задерживайся, - молвила воительница.
   Неровные своды, облепленные мхом нависли над головой Асгрима.
   - Запомни, что здесь нужно беречь не только свое тело, но и свою тень, - шепнула воительница.
   - Тень? - переспросил Асгрим.
   - Она содержит часть твоей души. Следи за ней постоянно и не позволяй потеряться. Если кто-либо в Утробе отделит тебя от твоей тени и присвоит ее себе - тебя ждут немалые беды.
   Юноша кивнул. Через несколько шагов до слуха его донеслось негромкое бормотание, словно кто-то читал заклинания.
   - Что это? - спросил он.
   - Это каменные девы-погубительницы. Они всегда заманивают в свои коварные сети. Их оружие - соблазны, которым хочется верить. Слабым они обещают силу и власть, тщеславным - величие, жадным - богатство, любопытным - раскрытие заветных таинств. Отстранись от всего и попробуй погрузиться в глубокое безмолвие.
   Асгрим представил себя в узком каменном мешке, о который разбиваются все звуки. Вскоре они миновали опасное место.
   Проход в пещере сделал несколько изгибов. Где-то забулькала вода.
   - Мы приближаемся к Гроту Облачной Дремы, - проговорила Эрна. - Здесь ты можешь погрузиться в сонное забытье, в котором реальное будет неотделимо от иллюзорного. Тебе будет казаться, что ты живешь и действуешь в настоящем мире, тогда как на самом деле ты можешь блуждать в царстве призраков и совершать поступки, страшные для тебя самого. Возьми это кольцо, - она надела ему на палец широкое серебряное кольцо с рунами. - Это копия Драупнира, Порождающего Кольца Вотана. Если кольцо потемнеет, ты сразу поймешь, что находишься во власти сна. Тогда ты нанесешь себе рану ножом и проснешься.
   Асгрим не понял, долго ли они шли - время под землей ощущалось по-другому. Но в какой-то момент каменные своды пещеры над головой словно отодвинулись, растворились, позволив неоглядному свету целиком заполнить пространство вокруг. Юноше показалось, что твердь растаяла под давлением молочного пара и стало удивительно просторно. Впереди бежал полноводный ручей, отливая бирюзой и гремя бесчисленными голосами водяных капель.
   - Что это? - спросил Асгрим воительницу. Музыка водных струй проникала в него, разливаясь по телу туманом.
   - Это Урд, - ответила Эрна. - Единственный из трех священных источников, который находится в Мидгарде. Роса, образуемая его парами, распространяется по всей земле и питает травы и коренья. У нее особый вкус сладкого нектара, поэтому пчелы делают из нее мед.
   - Я слышал, что неподалеку от источника Урд живут три вещие норны, - вспомнил Асгрим. - Еще говорят, что тот, кто искупается в его водах, станет силен как медведь и бел кожей, как молодой месяц.
   В глазах Эрны юноша прочел разрешение.
   - Когда искупаешься, - молвила она, - догони меня. Я пойду вперед по тропе.
   Обуреваемый нетерпением и восторгом, Асгрим поспешил сбежать со склона к кромке вод. Источник принял его и обдал мягкими брызгами и гулом. Вода действительно оказалось сладкой. Но едва юноша успел погрузиться в нее по пояс, как застыл в изумлении. Совсем рядом с ним резвились, потряхивая длинными нестриженными гривами чудесные белоснежные кони. Красота и стать этих животных поразили Асгрима. Он приблизился к одному из скакунов, который словно приглашал его задорным взглядом и игриво вытягивал к нему морду. Не долго думая, юноша вскочил на его широкую спину. В следующее мгновение человек и конь уже неслись вдоль прибрежной полосы, поднимая фонтаны серебряных брызг.
   Радость переполняла Асгрима, и он не сразу заметил, что новый друг совсем не подчиняется его воле. Не обращая внимания на понукания наездника, скакун направился в самую толщу шумящих вод.
   "К фэйри, существам иного мира, относятся и водяные кони, - вспышкой молнии проступили в памяти слова Ингульфа. - Обычно они приглашают доверчивых людей близ священных источников прокатиться на своей спине, а сами увлекают их на самое дно и там пожирают".
   Асгрим сумел быстро справиться с беспокойством. Он изо всех сил сдавил бедрами и пятками бока скакуна, ведь не зря же сына Берингара обучал лучшие воители Мидгарда. Тот не просто заржал - застонал от сильной боли. Не в силах удержать наездника, конь встал на дыбы. Асгрим упал с него и поплыл, разгребая шипящие волны. После изнурительной борьбы с течением, едва не закрутившем его в своем губительном водовороте, юноша наконец сумел добраться до берега.
   Здесь, утомленный схваткой и все еще находясь под впечатлением пережитого, он присел на замшелый камень и осмотрелся. Он не узнавал берега. В десятке шагов от источника темнел сосновый лес, высокие деревья которого раскачивались и скрипели на ветру. Воздух ощутимо становился мутнее с каждым мгновением - это летящий с ветвей сосновый цвет заполнял его своей пылью и застилал глаза.
   Словно опомнившись, Асгрим поднялся с камня, чтобы разыскать Эрну. Он хотел громко окликнуть воительницу, но слова не успели слететь с его уст. Из-за деревьев показались пятеро непонятных существ в одеждах из паутины, на головах которых вместо волос росли листья.
   - Не спеши, юноша, - проговорил один из них. - Твоя спутница сейчас в плену у нашего повелителя - Господина Моховой Горы. Если ты не сможешь ее спасти, ей грозит гибель.
   Асгрим порывисто потянулся к кинжалу, но вдруг улыбнулся.
   - Я не верю вам. Можно ли пленить могучую воительницу, наследницу валькирии Бруннхилд?
   Существа в одеждах из паутины только покачали головами.
   - Приходилось ли тебе, юноша, что-либо слышать о детях Лофта?
   - Лодура? - услышав одно из прозвищ ужасного Огненного Божества, Асгрим изменился в лице.
   - Да. Господин Моховой Горы - один из них. Он родился после того, как Лофт-Лодур съел полусгнившее сердце мертвой вельвы.
   Юноша кусал губы.
   - Хорошо, - решил он. - Ведите меня к вашему повелителю.
   Существа в одеждах из паутины поклонились ему и зашелестели по лесной тропе. Тут Асгрим разглядел, что вместо ступней ног у них древесные корни.
   Путь к Моховой Горе оказался не близким. С каждым шагом сосны становились все более кривыми. Одни оплетали друг друга, другие почти завязывались в узлы, третьи упирались согбенными верхушками в землю. Запах мха забивал ноздри и от него становилось все труднее дышать.
   Наконец впереди обозначилась зеленая громада, оттенив сиреневый горизонт. Вершина ее была шероховатой, облепленной каменными зубьями, похожими на кабаньи клыки. Провожатые Асгрима сразу ускорили шаг. Он старался не отставать от них.
   Когда подошли к подножию, обнаружилось, что дорогу к тропе закрывают остроконечные холмы, поросшие мхом. При приближении существ в одеждах из паутины они лениво заворочились и с шумом отползли в сторону. Асгрим с легким трепетом заметил, что на него устремились взгляды из многочисленных прощелин, которыми были усыпаны эти неведомые ему мшистые создания. Но юноша никак не выказал своих чувств.
   На вершине горы располагалось шатроподобное строение с кровлей, поросшей еловым лесом. Распознать его Асгрим сумел не сразу - круглые валуны, образующие стены, были бурыми от земли и темно-зелеными от густого пахучего мха. Как видно, это и был чертог Господина Моховой Горы.
   Вступив в единственный проем этого веющего холодом жилища, Асгрим последовал за своими провожатыми по узкому коридору, освещенному лишь тусклым мерцанием и оглашаемому громким стрекотом сверчков. С потолочных перекрытий свисали длинные корневища. Пока юноша шел, его не покидало странное ощущение: ему казалось, что мшистые стены постоянно двигаются вперед-назад словно живые существа. Не совладав со своим любопытством, он стукнул по ним ногой и из них тут же брызнула струя черной крови.
   - Не останавливайся, - строго прикрикнули на него провожатые. - Повелитель ждет.
   Когда достигли главного зала чертога, в котором было гораздо светлее, Асгрим разглядел, что светильниками здесь служат бесчисленные человеческие головы, в пустые глазницы которых вставлены свечи. По полу струился водянистый пар лилового цвета, скрывая углы помещения. У центрального каменного столба стояла Эрна. Воительница была прикована цепями, а все ее тело перетягивали узлы дикого плюща. Асгрим мгновенно понял, что эти живые путы постоянно увеличиваются, пядь за пядью покрывая собой девушку. Эрне было явно трудно дышать - плющ уже обвил ее шею и подбирался к лицу.
   - Ты видишь, - прозвучал хриплый, но раскатистый голос, - если ты не поможешь ей, она задохнется.
   Приглядевшись, юноша различил за столбом, у самой стены, высокий трон из сросшихся между собой вязов, на котором восседал одноглазый великан в плаще из мха и лишайников. Кожа его была коричневой, из широких ноздрей тянулись поросли разноцветных трав, на голове росли кусты терновника. Большие ручища, лежащие на подлокотниках, были покрыты грибами и сухим дерном.
   - Так ты и есть Господин Моховой Горы, отпрыск Лодура? - спросил его Асгрим.
   - Да. Твоя спутница в моей власти, но ты все еще можешь ее спасти.
   - Чего ты хочешь? - юноша твердо встретил взгляд единственного глаза великана.
   - Отдай мне свою тень.
   Асгрим заколебался.
   - Чего ты боишься? - удивился великан. - Если ты отдашь мне свою тень, я отпущу вас обоих и вы сможете продолжить свой путь. Если нет - вы оба навеки останетесь моими гостями. Поверь, у тебя нет иного выхода.
   Юноша размышлял, потупив взгляд, пока случайно не увидел кольцо, надетое Эрной на указательный палец его правой руки. Это чудесное подобие Драупнира, выполненное искусным мастером методом тиснения и зерни совсем потемнело и утратило свой обычный блеск. Асгрим все понял. Он потянулся к кинжалу, несмотря на то, что двое служителей великана попытались перехватить его движение и повисли на предплечье юноши. Но Асгрим, могучим движением стряхнув их с себя, обнажил клинок. Успев заметить, как заходили ходуном стены, осыпая на пол камни и комья земли, он глубоко рассек свою левую ладонь.
   От острой боли юноша очнулся. Рядом с ним не было ни Господина Моховой Горы, ни его чертога, ни самой горы. Он шел по тропе вслед за Эрной мимо высоких кленов.
   - Не отставай, - сказала воительница.
   - Куда мы идем? - с явным облегчением осведомился Асгрим, убирая кинжал в ножны и отирая рукавом вспотевший лоб. Он догадался, что Грот Облачной Дремы остался позади.
   - К норнам, - молвила Эрна.
   Три вещих норны, обитавшие близ источника Урд, слыли великими прорицательницами, происходящими от союза богов и альвов. Старшую из них звали Урд, среднюю Верданди, младшую Скульд, а ведали они, соответственно, прошлым, настоящим и будущим. Как говорил Асгриму Ингульф, в стародавние времена три этих женщины пришли с востока в Мидгард, да так и остались здесь, являя достойным среди людей знания о событиях и их причинах.
   Юноша ожидал, что норны живут где-то в пещерах или, по-меньшей мере, в плетеных хижинах, но был удивлен, когда Эрна подвела его к какому-то немыслислимому нагромождению древесных осколков, корневищ и ветвей, свитых между собой в сплошной узор с проемами в виде арочных сводов, стенами и ступенями. Верхушка этого странного природного строения повисала в маревой дымке, образуемой густыми испарениями, исходящими из трещин земли. В некоторых местах среди камней, рассеянных в отдалении, били водные фонтаны и в них намывали перья белоснежные лебеди.
   Следом за воительницей Асгрим вступил в самый широкий проем. Он немного поежился: нависшие над головой широкие ветви имели форму скрюченных пальцев, словно пытающихся что-то ухватить. Узоры древесной коры напоминали большие человеческие глаза с бровями и восьмиконечные звезды.
   - Эрна, Хозяйка Ясеневой Горы, - зазвучал изнутри дребезжащий голос, едва только путники успели сделать несколько шагов. - Для чего ведешь смертного в наши владения?
   - Прости меня, премудрая Урд, - проговорила девушка. - Этот юноша избран из прочих служителем Вотана и Фригг, ему предчертана высокая судьба. Дозволь ему лицезреть тебя и твоих сестер.
   - Пусть войдет, - было позволено старшей норной.
   Несмотря на клубящийся пар, ставший ярко фиолетовым, Асгрим вскоре различил впереди фигуру в сером плаще с капюшоном, кайму которого образовывали светящиеся руны. Лица было не разобрать, но юноша знал, что под капюшоном скрывается морщинистая старуха с беззубым ртом и остекленевшими глазами.
   - Знаешь ли ты, юноша, как появился мир, в котором ты живешь? - спросила Урд.
   - Я знаю про Гиннунгагап, - почему-то несмело ответил Асгрим.
   - Да, это то, с чего все начиналось, - голос норны задрожал еще сильнее, но он вызывал волнение где-то в глубине сердца. - В начале времен не было ничего. Лишь необъятная бездна черного мрака простиралась от края и до края, а может еще дальше, потому что не существовало тогда ни краев, ни верха, ни низа, ни середины. Это была бездна Гиннунгагап...
   Взор Асгрима словно вывернулся куда-то вовнутрь, глаза перестали различать внешние предметы, а ум позабыл, кто он и откуда. Юноша будто видел будоражащие кровь картины порождения вселенной и сам был этой вселенной, производящей формы из недр собственной пустоты.
   - Однажды, - продолжала норна, - в самой глубокой глубине Гиннунгагап зародилось движение, исток которого не ведом никому среди обитателей нынешних девяти миров. Заискрилось прозрачное дыхание вечности, из полотна своих паров образовав где-то на севере Обитель Туманов, а на юге - Обитель Огня. Огонь полыхал, создавая горы пышущего жара и реки пламени, но на севере, скованном льдами и продуваемом промозглым ветром не было ни признака жизни. Эта морозная земля стала страной Мрака и оставалась бы ей и поныне, если бы в сердце ее не забил родник Гергельмир, давший начало двенадцати водным потокам...
   Перед Асгримом разверглась водная стихия. Он видел катящиеся с высоты голубые струи, разбивающие белую твердь перед собой и растекающиеся в стремительные протоки. Он слышал голос Гергельмира и это был голос народившейся жизни, который был призван навсегда изменить существовавший прежде порядок.
   - Ледяное дыхание Обители Туманов сдерживало исходящие из родника потоки, замораживая их и делая твердыми стылыми глыбами. Однако Гергельмир вновь и вновь изрыгал бурные фонтаны воды. Когда ледяных глыб стало так много, что им сделалось тесно, они начали падать и ломаться на куски, громоздиться на обломки и отлетать все дальше и дальше. Так началось их перемещение к границам Обители Огня. Наконец огонь и лед встретились. Холодная твердь не выдержала жара, она оседала и таяла. От смешения ледяных оскольков и искр пламени зародился исполин, который высокой скалой поднялся над двумя обителями. Имя ему было Аургельмир...
   Асгрим затаил дыхание. Он видел инеистого гиганта с шаровидной головой и сияющими, словно два солнца глазами. Он слышал его поступь, от которой дробились горы и возникали глубокие подземелья. Он чувствовал его дыхание, в котором мрак вечного холода был перемешан с жарким светом. Аургельмир положил начало роду Етунов. Появившаяся из растаявшего льда чудесная корова Аудумбла вскормила исполина своим молоком, придав ему еще больше сил. Однако из соленых камней, которые она лизала своим языком уже появился на свет великан Бури, могучий дед Вотана и первых Асов, которым было уготовано сокрушить Аургельмира и создать из его тела Мидгард - срединный мир людей...
   Малиновые склоны гор, обведенные небесной бирюзой и чуть припорошенные облачным пухом стекали в темную синь вод. Они расходились далеко, местами покрываясь зеленым ворсом лесов, а кое-где почти сглаживаясь долинами и полями. Нити водопадов и бурных ручейков сбегали с островерхих пиков, наполняя серебряные блюдца озер, равнины светились золотом спелых колосьев. Этот мир был воистину прекрасен и он был его, Асгрима, исконным миром. Юноша видел дар Всеотца во всей его волшебной гамме тонов. Он будто смотрел с высоты птичьего полета, озревая магию форм и граней, он читал природные руны земли, выписанные невидимой рукой. Тень Вотана незримо реяла над Мидгардом и чудесный плащ его защищал Срединный Мир непроницаемой стеной от порождений сумрачного Хеля и денонических гигантов Етунхейма.
   - Пойдем дальше, - тихо промолвила за спиной Асгрима Эрна. - Мы благодарим тебя, Владичица Прошлого, премудрая Урд.
   Покинув старую норну, они углубились в еще более расширившийся проем. Звенящие искры света точно россыпи звезд проглядывали в полумраке. Ветер доносил древесные скрипы.
   Средняя норна предстала перед Асгримом неожиданно и сначала показалась ему большой птицей - это белая накидка свисала с плеч сидящей на камне женщины как два крыла. Волосы ее были черны, словно ночь, глаза бездвижны, а на коленях лежало веретено с пряжей. Вглядевшись в черты ее лица, юноша увидел, что они будто размыты и лишены отчетливой формы, теряясь в играх теней. Однако сильный голос норны, прозвучавший в тишине, заставил Асгрима вздрогнуть.
   - Остановись, смертный. Как дерзнул ты вступить в мои владения?
   - Прости нас, благородная Верданди, - поспешила вступиться за него Эрна. - Это я привела юного воина в твой священный чертог по воле служителя Вотана и Фригг. Помоги ему осознать его настоящее, понять кто он и зачем живет.
   - Пусть будет по твоему, Эрна, Хозяйка Ясеневой Горы, - согласилась средняя норна. - Подойди ко мне ближе, юноша.
   Асгрим сделал два шага вперед и замер, завороженный глубиной взора Верданди, проникшего в самую его душу.
   - Скажи мне, кто ты такой? - вопросила женщина.
   - Асгрим, сын Берингара, - не задумываясь отвечал юноша. - В Братстве меня называют Дитя Грома.
   - Ты человек, - возразила норна. - Существо из плоти и крови Срединного Мира, из воздуха, огня и железа всемогущих Асов. Ты - носитель божественного духа...
   Асгрима обволокло со всех сторон сиреневым туманом, прохлада овеяла лоб и губы. Пространство утробы Верданди начало расширяться, разламываться на части и исчезать, обнажая белосветную даль. Юноша ясно увидел песчаную полосу морского берега, которую захлестывали пенные волны, выбрасывая обрывки густых водорослей. Вдоль береговой полосы неспешно шли трое. Асгрим без труда узнал в одном из них Вотана-Харбарда по широкополой шляпе, синему плащу и посоху. Шаг Всеотца был очень легкий, ноги словно не касались земли. Спутников его юноша, скорее, угадал. Это были Хенир и Лодур.
   Боги шли, о чем-то переговариваясь между собой, пока перед ними на пригорке не оказались два раскидистых дерева, отбрасывающих широкую тень. Асы остановились. Глаза их внимательно изучали крепкий высокий ясень и изящную курчавую иву. Решение пришло мгновенно, подобно вспышке молнии в небе.
   Асгрим видел, как Всеотец выпрямился и развел руки в стороны. Словно тихий ветерок спорхнула с его губ струйка прозрачного дыхания. Она коснулась кроны деревьев, зашелестела в ветвях, окутала твердую кору. Деревья шевельнулись. В сердцевине их стволов прозвучал какой-то долгий звук, похожий на гул, ветви стали выгибаться, а листья падать на землю. Затрещала кора, обнажая белый луб, втянулись внутрь извивы корневищ. Прошло еще несколько мгновений и форма деревьев совершенно переменилась. Они сделались меньше, стройнее. Асгрим увидел, что это уже два человека: мужчина и женщина. Они бездвижно стояли на морском берегу, заливаемые золотыми лучами солнца. Но чего-то в них еще не доставало. Юноша не ощущал в них самой пульсации существования.
   Тогда Хенир, приблизившись к порожденным Вотаном первосуществам Мидгарда, вытянул свою ладонь и поочередно коснулся их лбов. Мужчина и женщина вздрогнули, глаза их заблестели. В них пробудился разум. Вслед за тем Лодур снял с себя кожаный плащ и на несколько мгновений окутал им мужчину и женщину. Тела их сразу порозовели, наполнившись теплом и энергией жизни.
   - Плоть твоя - тело Срединного Мира, - вывел из оцепенения Асгрима голос средней норны. - Дыхание твое - дыхание великомудрого Вотана, разум твой - разум проницательного Хенира, тепло и кровь твои - тепло и кровь многоискуссного Лодура. Ты - наследник Асов, дитя богов.
   Асгрим некоторое время стоял неподвижно, переживая увиденное. Наконец он спросил:
   - Что есть настоящее?
   - Жизнь в каждой доле мгновения. Каждый твой миг, проведенный в Срединном Мире, который всегда удивителен и неповторим. Это волшебство осознания божественного пространства: способность вдыхать запах вольных ветров, касаться ногами нерушимой тверди земли, зрить блистательные светила небес. Вкуси сполна чудесный дар Асов, почувствуй в себе их силу, одухотворяющую каждый твой шаг. Ты - отсвет их величия, искра их славы, частица их духа. Вот потому, пока ты един с Творцами, породившими Мидгард, ты несокрушаем и всевластен. Ты - бессмертен...
   - Мы благодарим тебя, Владычица Настоящего, благородная Верданди, - проговорила Эрна, беря за руку Асгрима, чтобы идти дальше.
   Юноша покинул чертог средней норны воодушевленным и взволнованным.
   Двигаясь в глубь затененного прохода, воительница и молодой воин будто угодили в кружево большой паутины, опутавшей их со всех сторон. Это зеленые поросли многочисленных растений разбросали повсеместно густые завязи вьющейся лозы, создав неразрывную вязь. Идти стало тяжело и Асгрим уже потянулся к кинжалу, чтобы расчистить дорогу, но Эрна его остановила. Бархатный ветерок, несущий свежесть полевых цветов, коснулся щек юноши. Запели птицы.
   - Почему простой смертный стоит у Порога Грядущего? - музыкой горного хрусталя прозвучал юный женский голос. - Как осмелился играть с судьбой?
   - Прости нас, Владычица Будущего, прекрасная Скульд, - сказала Эрна. - Но этот юноша послан к тебе служителем Вотана и Фригг, и он уже получил наставления от твоих старших сестер.
   - Тогда пусть он войдет, - разрешила младшая норна.
   Густые завязи ветвей сами отступили, открыв взгляду Асгрима девушку ослепительной красоты в покрывале из лепестков белых и алых роз. Она сидела на поваленном дереве и гладила хохлатого журавля, а вокруг ее вились пестрокрылые пичуги. От фигуры Скульд исходило какое-то серебристое сияние.
   - Чего ты ждешь от будущего, юноша? - напрямик спросила младшая норна. - Какой желаешь видеть свою судьбу?
   - Судьба во власти богов, - ответил Асгрим, - и я не хочу знать ее раньше положенного срока. Но все, что зависит от моей воли, я постараюсь свершить сполна, чтобы заслужить достойный удел.
   - Похвальные слова, юноша. Тогда чего ты желаешь?
   - Хочу понять предназначение моего народа и его место в судьбе Срединного Мира.
   Скульд посмотрела в глаза Асгриму.
   - Пусть будет так.
   Темно-зеленые своды затрепетали и их словно унес ветер. В глаза ударил яркий белый свет, неоглядно раздвинув пределы пространства, потом он сменился красным, пунцовым. Это полыхало жаркое пламя, огненное дыхание которого коснулось Асгрима. В его кривых, мятущихся языках, похожих на бегущих волков, можно было различить улицы далекого города. Множество теней двигалось между каменных домов с черепичными крышами, иноземных святилищ и дворов, а позади них всплывали сумрачные контуры высоких зубчатых стен и башен захваченной крепости. В прожилки булыжников, из которых были сложены мостовые, ручьями стекала кровь.
   Асгрим видел воинов, вершащих расправу над обезумевшими от ужаса горожанами. Юноша легко узнавал своих единоплеменников по круглым шлемам с высокими шишаками и конскими прядями, по круглым щитам, обитым медью, со звездами и кабаньими головами. Воины, упиваясь победным воем, вонзали клинки и пики в тела разбегающихся иноземцев, захватывали верещащих женщин, выбивали двери домов, где их ждала обильная добыча. Горожане уже не сопротивлялись.
   Наконец на улицы через распахнутые ворота хлынула конница. Конунг в малиновом плаще с шерстяным подбоем и высоком шлеме с фигурными нащечниками торжествующе вскинул свой меч к небесам. Его дружинники откликнулись ликующим ревом...
   - Град, считавшийся вечным у людей Срединного Мира, падет под сталью воителя из рода Отважных, короля визиготов, - донесся до Асгрима голос Скульд. - Величайшая среди всех держав Мидгарда уже никогда не поднимется вновь и скоро прекратит свое существование...
   Асгрим четко видел повергаемые на земь мраморные статуи и колонны,
   рассыпающиеся по городу струйки пожаров, постепенно захватывающие целые кварталы, беспорядочные мертвые тела, которых становилось все больше и больше...
   - Род Балтов достигнет немеркнущего величия, - словно разговаривая сам с собой, прошептал юноша. - Но такова ли доля Амалов?
   Ему никто не ответил. Асгрим не ощутил присутствия рядом норны и воительницы Эрны. Он словно остался в безымянной пустоте. Вглядываясь в дали зеленого урочища Скульд, юноша видел лишь бездвижные тени. Однако скоро все изменилось и он испуганно отпрянул назад, будто спасаясь от камнепада. Зеленый полог лопнул, как пузырь: на Асгрима летело неисчислимое множество блещущих железом воинов. Двигаясь через разогретую солнцем равнину, всадники с длинными копьями, увешанными темляками, и изогнутыми луками неслись во весь опор, понукая храпящих лошадей. Солнечные лучи судорожно прыгали по чешуйкам кожаных панцирей и железным пластинам. Это была лавина, от которой веяло смертью и разрушением, неостановимая сила, сминающая все на своем пути.
   Асгрим отчетливо видел конунга: человека с широкой грудью, крупной головой и глубоко посаженными глазами, в которых пылало всепожирающее пламя. Борода воителя уже была тронута сединой, но в теле угадывалась неукротимая мощь повелителя, привыкшего повергать в прах своих врагов, кем бы они ни были.
   - Амалы падут, - вдруг с обреченностью понял юноша, - и на земле моих доблестных предков установится новый порядок. Они не смогут противостоять силе, которая превзойдет все, виденное ими прежде. Но кто они, эти непобедимые воины, напора которых не властны выдержать даже потомки Асов?
   - Это юный народ, - донесся до Асгрима голос Скульд. - Никто не слышал о нем прежде, потому что его племена и рода были разбросаны по лесам и долинам до Великой Реки. Но пройдут годы, и наследник Ванов, богов восточного края, создаст новую державу, раздвинув ее рубежи от Рейна до Понта. У вас его будут звать Атли. Этот суровый вождь сплотит под своей рукой венедов и сарматов, эрулов и ругов...
   Асгрим, все еще различавший отсветы страшного видения, только сейчас рассмотрел в рядах иноплеменных всадников стяги лучших германских родов и доспехи своих единокровников.
   - Так уготовано провидением, - продолжала младшая норна, - и так будет, чтобы Срединный Мир, порожденный Всеотцом, обновил старую кровь. Народы с разных концов земли оставят места своего обитания и объединятся, чтобы создать новые условия существования для людей. Так начнется новая эра Мидгарда...
   Эрна тронула за локоть впавшего в оцепенение юношу.
   - Ты видел достаточно, - сказала на прощание ему Скульд. - Плодами этого знания распоряжайся на благо себе и другим. Пусть они помогут тебе обрести в этой жизни подлинный путь и пройти по нему с честью.
   Воительница поблагодарила Владычицу Будущего, однако Асгрим, поглощенный своими мыслями, даже не поднял на нее глаз, продолжая смотреть перед собой потерянным взором.
  
   Глава 18. Перунова длань.
   Вервь бортников на Лебяжем Пруду встретила вольных ватажников гостеприимно. Приветствовать их вышел сам старейшина - голова седа, да тело еще крепкое, огонь в себе держит. Льняной зипун, сшитый встык, плотно на нем сидит.
   -Гой, удальцы, лепшие молодцы! - в бороде засверкали белые зубы. - Ратай Вышний днесь вам след во яви явил. Прямо к самой Краде поспели, пирога нашего отведаете.
   -Поклон вам низкий, добрые люди, - ответил за всех Светозар. - Благодарствуем.
   В селе праздник в разгаре. На Летнее Перунье - святодень всех защитников Рода,- завсегда чествовали Громовника-Воителя, разжигая живой огнь на дубовых на дровушках. С утренницы дождиком полило, все лихи призоры с тела Матери Земли смыло, а честной люд во всех селах возводил горе благодарственные очи, чтоб на Сварожьих лугах узрить вороного жар-коня Перуна Сварожича.
   Бортники, приветив гостей, провели мимо изб и закромов к капищу небесного князя. Слух об отчаянных лесных молодцах уже гулял по весям и народ сердцем тянулся к ним, чая найти защиту от произвола инородных ратаев Чернобожьего роду-племени.
   -В стародавние времена, в года незапамятные, когда громы небь сотрясали, а леса и горы ходуном ходили, разродилась в кущах Ирийских Лада-матушка дитятком, - рек нараспев волхв пред капью расписной, простирая к облакам длани. - А как родился дитятко, так и заголосил на весь белый свет так, что реки и моря из берегов вышли. Токмо Сварог-отче дитятко убаюкать сподобился. Сказывал: " Сынко мой, Перун Сварожич! Потерпи маленько, подрасти, да силенушки поднаберись, чтоб великие дела вершить, подвигами Рода славить. Все тебе буде: и добрый Буря-конь, и палица стопудовая. Сим одолеешь супостатов чернозмеевых, от поругания Свет Белый спасешь". И успокоился Перуне-Громовник, и заснул под блеск огненных молоний на три года и на три месяца. А как проснулся - закричал сызнова, да так, что горы на земле раскрошились. Вот тогда Сварог-отче взял дитятю, отнес в кузню небесную, раздул меха, да и стал закалять отрока своим молотом аки булат, чтобы стал он крепче железа...
   Светозар оглядывал вервь. Дома из сосновых бревен сложены добротно, за каждым - свой двор с ухожьем. Но народ все боле старожилы - молодых почти нет. Кто в другие края подался, кого на бранных полях смертушка прибрала. Вот и остались деды с бабами мцельники свои брезеть, дело Рода продолжать. За пчелами ходить - уменье древнее, из седой старовины нитями тянется. Сказывают, сам Род Рожанич завещивал людям все Всемирье аже Мцельник понимать. Всяко существо в нем - суть пчела и свое звучанье имеет, не похожее на остальные. Мудрые люди вещи не только глазом зрят, но и ухом слышат, жужжание их разбирают. А в человечьем теле мцельник тонами разных животоков пищит, кои меж собой различать надобно - но это уже стезя ведающих, по пути волошбы ступающих.
   Смотрел Светозар на сухие, морщинистые лица умудренных жизнью бортников, и тихо вздыхал. Еще годок-другой минет - и некому станет передавать им свое ремесло. Необратимо скудеет вятский край, невзгодами военными полнится, людьем нищает. Оттого с такой заботою окружили селяне ватажников: смотрят-не нарадуются. Десять ладных молодцов как на подбор, когда еще такое увидишь? Кочень с главною силушкой удалою подался нынче обозы у годяков близ Овечьего Починка перехватить, а Спеха по нижним селам заречным пустил: авось где добрых парней выглядит в подмогу общему делу? Вот и дошли они до Лебяжьего Пруда, да токмо людом не разжились - везде одно и то же: запустение стылое. Ерманарехова рука словно косой народ покосила - стариков и старух оставила, а молодежь и зрелых мужей посекла под корень иль так под себя подмяла, что и следов не сыщешь.
   Волхв селища меж тем положил зачин Краде, запалив молодые поленья.
   -Влике Перуне! Паришь ты в небеси сизым орлом, а рядом - твоя орлица-Перуница: ясноокая Дива Додола, во сполохах зарниц блистающая. Огненно крылище, озари Сваргу златом Ирийским! Разметись Перуне - Громовниче да зареньями яри, силу и здраву нам подари.
   Бортники-потворники в белых рубахах, ожерелки которых были застегнуты сзади на клянышь забили в бубны, задудели в дудки.
   -Укрепи десницы наши, - рек волхв, - вражью нечисть супостатную изведи, хмарь зловредную от нас изгони.
   Старейшина и старожилы возложили к чуру Перуна-Батюшки деревянную утицу с дарами предкам, павшим на брани. Потом пустили коло большую братину. Последними резную опаницу приняли гости-ватажники, с почтеньем припав к ней губами.
   -Отче громов Сварожьих да мечей вострых, Искон Рода надежно от ворогов стерегущих - исто славься! - молвил старейшина.
   Женщины в черемных платьях с птичьим орнаментом вынесли требные хлебцы. Пред тем, как поднесть их к капи, каждый должен был по обычаю возложить на них ладони.
   -Треба сия да станет возрадом Роду небесному и восполнит силу Рода земного. Взойди из яви нашей до нави исподней, правый наш удел освяти. Матерь Сва да расправит над нами могутные крылы! Духом Рода светлы, правдой предков сильны!
   Несколько хлебцев бортники возложили к чуру, остальные - сожгли в священном костре.
   -На огняном Буря-коне, с плеточкой семиветрой летит Перунушко по ясну небушку, машет мечом-молоньей, - пел волхв и подпевали ему хором селяне, - по Радуге-мосту взбирается, стада туч пред собой аки овец гонит...
   После завершения обряда бортники позвали вольных ватажников отведать родовой стравы, потчевали их караваем, да обносили добрым медом и ячменным напитком.
   -Меня Родонегом зовут, - говорил старейшина гостям. - Двоих сынков схоронил, а боле у меня и нету. Как же жить будем дале, други? - он обвел удальцов пронизывающим взглядом. - Доколь Лихо иноплеменное будет по нашей земле гулять и костьми детей наших ее засеивать? Сколь еще беду бедучую терпеть, под ворогов прогибаться? Вон, во времена Щуров и Пращуров наших истые воеводы да князья были: и Огыла Чудный, и Усила Добрый. Они завсегда супостатов бороли и в прах побивали. А ноне?
   -Погоди, старче, - промолвил Спех. - Дай с силами собраться. Придет и наш черед - годь из края нашего погоним, только пятки засверкают у рогатых. Потерпеть надобно еще немного.
   -Сколь же терпеть? - вступился в беседу один из старожилов. - Земля ноне больше к себе прибирает, нежели бабы родят. Стары чуры каменные во полях, говорят, горючими слезами плачут.
   -Да, перевелись ратаи Перуновы, - покачал головой еще один из бортников. - Некому отпор-то дать прихвостням Ерманареховым. Волхвы-обавники толкуют, что, дескать, еже пробудить волошбой древних воев Рода, что под седыми курганами во степи спят, у Тишь-Реки, то еще можно Лихо вражье оборотить вспять. Но их покой Мор с Марой сторожат. Живым же в вале годячину одолеть не под силу - чахлый пошел народец...
   -Ты это зря говоришь, отче, - возразил Дулей. - Видал я своими глазами, как ясов наши, златовеньские бороли. Добре бороли. Хоть те в броню с макушки до пят одетые были.
   -Годяки не ясы, - вздохнул старейшина. - Не шутка тебе - Ерманареху хребет поломать.
   -Найдутся умельцы, - хмуро буркнул Спех, разжевывая хлебный мякиш. - Я в том не сомневаюсь. Люди задругой сильны. Токмо собраться бы всем сообща и вдарить как след...
   Светозар молчал, задумчиво внимая беседе. Что-то в самом сердце его занималось, точно яркая денница. Ужели и в правду не сыскать на Земле-Матушке, истой вотчине вятской того, кто волею своей все веси ее обоймет и на врага подымет? Кто лад в край отчий вернет, позволив людинам как прежде жить-не тужить, Искону предков служить? Неужто не по плечу никому стезя Громовитова?
   Крепко тут призадумался юноша, и была глубокой и печальной его дума. Бортники по-своему правы: вяты разобщены промеж собой и не осталось у них веры ни воеводам, ни князьям. Токмо подпором божеским, дланью Перуновой роды и общины в един кулак собрать можно...
   Светозар чуть смежил веки и сразу почуял, как большая, тяжелая тень покрыла собой землю. Он видел неоглядные поля, леса, взгорья и холмы. Тень поглощала их медленно, пядь за пядью - словно болотина, всасывающая в себя все то, что в нее попадает. Зеленые, желтые и голубые тона пропадали, затягиваясь зыбучим тинным полотном. Повеяло илом и гнилью. Но вот блестнул маленький солнечный лучик, за ним другой. Заиграли багрянцем бойкие блики, разгоняя затхлое застенье. И заскакали, и запрыгали, а воспослед - заедино собрались. То алый плащ Небесного Князя, Ратая-Заступника, по небу ветрами развевался. Над полями, над борами ладный всадник златовласый взвился на могучем коне. Триславною славой словно венцом чело овеяно, кресами-узорами рубаха искрит. В деснице - меч-молонья, в шуйце - палица семигранная. Во громах развергнув твердь Сварги, взывает Огнебоже к великой битве всех сынов своих - радарей духа, наследков отваги Перуновой...
   Покидая вервь на Лебяжьем Пруду, вольные ватажники уносили с собой котомки с хлебами и бражные корчаги, которыми щедро одарили их бортники.
   -Вы уж простите нас, добры удальцы, еже обидели невзначай своими речами, - провожал гостей Родонег. - Извелся народ от кручин и бед - вот и потерял веру в правую долю. Вы для нас - что звездочки во тьме кромешной, лучики солнечные в дремучей чаще. На вас только и уповаем. Пусть Перуне Многославе и дале вас для земли нашей сберегает, удачей оделяет. Не оставляйте народ в тяжбе, подмайте, чем сможете, ведь все мы - внуцы Даждьбоговы...
   -Не сомневайся, отче, - заверил старейшину Спех. - Покуда дышим - сородичей не бросим. Не дадим ворогам спокойно землю нашу топтать и кровушку ее пить. Взойдет еще Заребог над краем нашим - Красным Солнышком взовьется, Чернобожьи тучи разгонит долой.
   -Будьте здравы, - поклонился селянам и Светозар.
   Отряд продолжил свой путь по логам, балкам и буеракам, следуя посолонь. Ватажники прошли поймой небольшой тихой речушки, потом достигли огромного луга, густо заросшего клевером и наконец начали медленно спускаться на дно широкого оврага между крутых холмистых отрогов, утопающих в молодом ельнике. Светозар невесело отмечал про себя, что прежде на реке непременно рыбачил бы народ, а на лугу подпаски гоняли бы коров и овец. Но теперь все было пустынно и только иволги, вьющиеся над колосником и стрелолистом были единственными вестниками жизни.
   Продираясь через кусты смородины-дикуши, юноша вдруг замедлил шаг.
   -Ты чего? - удивился Спех. - Аль забыл что в селе?
   Светозар поднял на него потемневшие глаза.
   -Скоро тут будут годьи комонники. Прячьтесь в силяжи.
   Удальцы пораскрывали рты, а Дулей ошалело почесал затылок. Хотели уж засмеяться, да что-то сдержало.
   -Много ль комонников-то? - невольно вырвалось у кого-то.
   -Пятеро, - уверенно отвечал Светозар. - От бортников по следу нашему идут.
   Наступило странное затишье.
   -И что делать? - в замешательстве спросил Спех.
   -Ты ж старший... - хотел уже развести руками Светозар, но передумал. Что-то вдруг заставило его принять твердое решение, возвысив голос. - Нас вдвое больше, сулицы у нас есть.
   -Ты что? - даже Дулей, малый не робкого десятка, побледнел.
   -Пропустим немного вперед, - продолжал Светозар таким тоном, что удальцы присмирели, - потом забросаем сулицами. - Багоня, Яволод, Гунарь, Лагач и Премил - подымайтесь на правый склон, чтоб бить сверху из-за дерев. Остальные останутся здесь - в кустоши. Еже кто из годяков уцелеет - добьем мечами и топорами.
   Пока он говорил, что-то в нем необратимо менялось. Ватажники, вытаращив глаза взиравшие на юношу, не узнавали своего недавнего товарища. Им казалось, что из-за этого юного, чуть розового лица с задумчивыми глазами и русыми волосками, пробившимися над губами и на подбородке, на них как из под маски смотрит, сдвинув лохматые брови, суровый древний воитель.
   -Сделаем, - первым пришел в себя Спех. - Как говоришь. А-ну, по местам!
   Удальцы рассредоточились, приготовившись к бою. Ждать им пришлось недолго.
   Скоро раздался постук копыт и в овраг влетели всадники в бурых плащах, наброшенных поверх кольчатых рубах. На головах холодно блестели железные шлемаки, у одного - с растопыренной звериной лапой на макушке. Переговориваясь между собою, годяки придержали поводья: изрытая ямами, проросшая толстыми корневищами и усыпанная порослью котловина не позволяла двигаться по ней рысью. Пришлось умерить шаг.
   Ватажники ждали, задержав дыхание. Они боялись, что стук сердца раньше времени выдаст их намерения врагу. Один Светозар был спокоен, сжимая пальцами Велесов посох. Он следил за неприятелем из прощелин в густых зарослях девясила. Наконец всадники миновали пятерых затаившихся удальцов и выехали на открытую пустошь. В тот же миг сверху вылетели короткие копья. Трое годяков упали сразу и больше уже не поднялись. Двое других - вывалились в лопухи, но сразу же вскочили на ноги, обнажив мечи. Сулицы лишь вышибли их из седел, не пробив глубоко прочного доспеха. Однако Спех и Дулей с топорами были тут как тут. Несколько широких взмахов - и руги уткнулись лицами в древесные корни. Они явно оказались не готовы к столь неожиданной схватке.
   -Ну, вот и все, - промолвил Светозар, оглядев пять неподвижных тел. - Соберите у них оружие.
   -Жаль, коней упустили, - вздохнул Дулей. - Путь еще долгий, а я себе мозоль натер.
   В ответ Светозар лишь улыбнулся и тихонько присвистнул. Повторенный эхом, звук этот ветерком вспорхнул над оврагом. Вскоре пятеро годьих скакунов, скрывшиеся было за стеной чертополоха, послушно возвратились назад. Они приблизились к молодому волхву, всхрапывая и кося на него глазками.
   -Дальше пойдем верхами, - объявил Светозар.
   Не в силах скрыть свое изумление, ватажники молча подступились к лошадям и взяли их под уздцы.
   -Ты не думал, что из тебя может выйти добрый воевода? - немного погодя спросил юношу Спех, когда десяток всадников выбрался из оврага на простор полей. - Тебя и люди, и звери слушают. Да и события, что еще не случились, ты уже наперед знаешь.
   -На все воля Рода, - откликнулся юноша и боле не сказал ни слова.
   Он уже видел то, что пока не замечали его спутники. В полуденном небе, под самыми облаками, залитыми сочным златом солнца парила чудная птица. Переливаясь семицветьем дивного оперения, она то взмывала высоко вверх, то начинала плавно кружить над землей, разведя в стороны длинные крылья. Светозар узнал ее сразу. Это была та самая чудо-птица, которую он углядел когда-то на вершине древнего тополя в своем отчем селении. Только теперь юноша знал, что перед ним сама Славуня, Матерь Сва - прародительница всех вятов. Птица-Сва обычно являлась людям, чтоб принести на крыле знамение больших перемен. Чаще всего то было предвестие опасности: тяжелой войны или жестокого мора. Но сегодня, видя как плещется в водяных струях, ныряя и выныривая из злато-облачных потоков дивноцветная Берегиня, юноша понимал, что знаменье ее - благая весть о восходе светлой зари над исконной вотчиной его предков. Освящая просторы древнего края переливами радужных крыл, Матерь Сва словно звала своих сынов к великим подвигам и доблестным свершениям, дабы утвердить на земле новый и славный удел, образ которого пребудет незабвенным в грядущих веках...
  
   Глава 19. Юннимунд.
   "Вечность - как река из непрерывных циклов становления, их властный поток. Только что-то тебе показалось - и уже минуло. Струя одно приносит, другое уносит без следа".
   Эти слова из "Размышлений" Марка Аврелия Скавр вспоминал теперь часто. Жизнь его не стояла на месте и одно событие в ней сменялось последующим: походы на росомонов и колдов, усмирение васинобронков, разведовательные рейды к берегам Германского Океана, где на просторах продуваемых северным ветром полей жили в камышовых шалашах дикие племена эстов, одевавшихся в оленьи шкуры.
   А в это самое время где-то там, за Рейном и Истром - крайними форпостами варварского мира, события тоже катились бурной лавиной. Поветрие слухов донесло до Архемайра вести о кончине августа Констанция Второго и приходе к власти Флавия Клавдия Юлиана. Этого человека Скавр знал не по наслышке. Под его началом он служил в Лютеции и учавствовал в нескольких кровопролитных сражениях с франками и алеманнами. Теперь, когда главный обидчик Скавра покинул бренный мир, а цезарь Юлиан стал императором, перед изгнанником встал важный вопрос: что делать дальше?
   Промучившись две бессонные ночи, римлянин принял неожиданное решение: назад он не вернется. Для соотечественников он давно стал чужаком, а полная превратностей, интриг и заговоров жизнь в Империи уже была ему не по нутру. Лишенная своей цельности, она отнимала душевные силы вечной непредсказуемостью и подтачивала веру в справедливость человеческого удела на земле.
   Скавр оставил все, как есть. Здесь, под кронами исполинских кленов, у жарких костров с вечно хмельными бородатыми воителями, в походах по неизведанным далям земель, многообразие которых не могло даже присниться Птолемею и Страбону, он нашел для себя странное удовлетворение. Даже частые боевые схватки не нарушали равновесия его духа, ведь тут, в первородном краю древних богов и богинь, повелевающих стихиями природы, все было естественно. Если люди сражались, то они делали это честно и искренне - без хитрых политических расчетов, вероломства и предательства. Если веселились или любили - то до полного самозабвения. Если дружили - то до последнего вздоха у смертной черты. Готы казались большими детьми, но душа их всегда оставалась чистой и не отравленной ядом тщеславия, зависти и ненависти.
   Когда-то в тяжелой битве под Аргенторатом Скавр еще не мог этого знать, с остервенением разя мечом своих врагов - безобразных дикарей, явившихся разрушить священные устои римского мира. Он не хотел видеть, что эти самые устои уже давно заражены неизлечимой болезнью - гнилью людских пороков. А существа варварского мира, отгороженные высокими лимесами - такие же люди, только еще не испорченные благами культуры и цивилизации. Расширяя свои представления о жизни, они просто выходили из своих темных лесов, чтобы с любопытством впечатлительного ребенка посмотреть на беломраморные города своих просвещенных соседей. За это их истребляли как хищных зверей.
   Лишь опыт жизни среди готов раскрыл Скавру глаза. И вот сейчас, сравнивая два мира, неискоренимо противостоящих друг другу в самой своей основе, он без колебаний выбирал второй - варварский, исконный и первозданный. Должно быть, такими же простосердечными и прямодушными были на заре времен древние эллины и латины, пока не начали ценить золото и власть выше богатств самой природы: солнца, неба и земли.
   Посещая многие города державы Эорманрика, Скавр учился естественной мудрости у людей полей, лесов и рек. Сам же делился с готами плодами инженерного и технического гения римлян: подсказывал, как сооружать укрепления, собирать метательные машины. А еще он обучал вождей, воинов и целые дружины римскому полевому бою и стратегии.
   После истории с чадом Лодура Скавр очень тесно сошелся с сыном короля Юннимундом, который поразил его бесконечной тягой к познанию всего нового и неизведанного. Почти не было дня, чтобы этот любознательный юноша не навещал римлянина в его тростниковом жилище, расспрашивая о военном деле, философии или дальних странах Азии и Африки, в которых довелось побывать Скавру на службе Империи. Скавр и сам не заметил, как привязался к Юннимунду.
   Занимаясь с юношей где-нибудь в ивовой роще или на лужайке близ ручья, Скавр не скупился на наставления. Он учил Юннимунда не только технике римского боя мечом, но и гладиаторским выпадам, замысловатым приемам персов и арабов. Все они, ровно как метание копья и борьба давались наследнику королевского трона легко.
   Но вот минуло несколько месяцев и римлянин неожиданно для себя обратил внимание на странные перемены в поведении наследника. Юноша стал часто обрывать бесседы на полуслове, погружаясь в почти оцепенелое безмолвие, потом говорил что-нибудь невпопад и уходил. Его восторженный взгляд голубых глаз порою мутнел или делался по-взрослому сосредоточенным, так что даже лоб прорезала глубокая поперечная складка. В другие моменты он обнаруживал удивительную рассеянность и вздрагивал, когда римлянин возвращал его к действительности. Складывалось ощущение, что Юннимунд блуждает между какими-то разными мирами, не зная, как примирить их между собой.
   -Что с тобой творится, парень? - однажды не выдержал Скавр, первым же движением выбив меч из руки своего обычно ловкого ученика.
   Юноша поднял на римлянина затуманенные глаза. Теперь они тренировались и разговаривали редко, а жилище Скавра он и вовсе перестал навещать.
   -Отец отдал меня в обучение, - неохотно объяснил Юннимунд. - Он решил, что мне пора приобщаться к древним знаниям наших жрецов. Если мне уготован королевский трон, то я, как будущий преемник Эорманрика, обязан постигать наследие великого Небесного Конунга - тайны Мидгарда, умение повелевать людьми, управлять силами природы.
   -Тебя учит Ингульф? - едва не воскликнул Скавр.
   -Да.
   Римлянин помолчал, нахмурившись.
   -Я смотрю, ты преуспел в жреческой науке, - произнес он с некоторой иронией.
   -Ты не понимаешь! - вдруг с жаром вскричал Юннимунд. - Ингульф разъясняет мне руны.
   -Это ваши древние письмена? - припомнил Скавр.
   -Да. Дар, который Всеотец преподнес людям нашего народа. В них заключены все мировые стихии и потоки сил. Вотан постиг их, прибитый копьм к древу Игдрасил на девятый день своего самопожертвования во имя мудрости. Знаки рун - шепот законов самого мироздания.
   Римлянин не нашелся, что ответить.
   -Ингульф не только показывает, как нужно создавать начертания на дереве и камне или складывать знаки на земле из прутьев и веток, - продолжал Юннимунд. - Он учит входить в них всем своим естеством и обретать их скрытый дух. Оживая в знаке, они отпечатываются прямо в сердце и рождают в человеке невероятные возможности.
   Юноша подобрал стебель свербиги и, разломив его на три неравные части, выложил рисунок на камне.
   -Смотри! Это руна Ас, знак, призывающий властителей Асгарда. Они могут придти на помощь в трудный момент, как-либо повлияв на происходящие с тобой события.Такое вмешательство может быть не явным и остаться незамеченным, если обратившийся к богам человек не умеет распознать их присутствие вокруг себя. Или вот, - он выложил другой рисунок из двух раздельных знаков. - Руна Каун, что означает Болезнь или Язва. Так можно причинить незримый вред своему врагу, лишив его силы двигаться, либо помрачив его рассудок. Но можно и самому излечиться от раны или хвори.
   Скавр покачал головой.
   -Есть много разных рун, - добавил Юннимунд. - Руна Вун, Блаженство, уносит в заоблачные выси и помогает забыть все тревоги, Руна Хагал, Град, вызывает в засуху проливной дождь...
   Юноша продолжал рассказывать с большим воодушевлением, только Скавр молчал, чувствуя в душе смутную тревогу.
   Вскоре он почти перестал видеться с сыном короля. По слухам римлянин знал, что слуга Вотана проводит Юннимунда через таинственные обряды и ритуалы самого разного свойства. Было ясно, что увлекающийся по своей натуре и впечатлительный наследник не может оставаться равнодушным к столь действенным магическим умениям. Перед ним стоял слишком большой соблазн. Черпая из кладовых природного могучества, он получал в свои руки оружие куда более сильное, нежели меч, копье и стрелы.
   Но Скавру все происходящее совсем не нравилось. Встречая сына Эорманрика в городе или сталкиваясь с ним во дворце, римлянин подмечал неестественный блеск в его глазах, сильный румянец или, напротив, мертвенную бледность, заливающую щеки. Менялся также и голос юноши. Иногда он звучал низко и с хрипотцой, иногда отдаленно и глухо, но чаще - грозно и надменно. Было похоже, что самое существо Юннимунда сделалось полем игры разрозненных течений, потоков и сил. Они двигались в нем, порою как-то уживаясь, однако куда чаще - вступая в борьбу за преобладание.
   А как-то раз наследник сам разыскал Скавра и, не говоря ничего, привел на берег реки. Вид у юноши был необычный. Глаза смотрели прямо перед собой, но в них застыло неосмысленное выражение, тело колотила мелкая дрожь.
   -Что в тобой? - положил ему руку на плечо римлянин. - Ты болен?
   Вместо ответа Юннимунд достал из под складок плаща маленькую плетеную бутыль, в которой что-то булькнуло, и щелкнул по ней пальцем.
   -Знаешь, что это такое? - загадочно спросил он. - Нектар Прозрения. Он открывает глаза на то, что мы обычно не видим в своей жизни. Нектар настоян на соке корней священного ясеня Аска из Железного Леса.
   Скавр с подозрением покосился на бутыль.
   -Ты хочешь уверить меня, что это некое чудотворное пойло? - усмехнулся он.
   -Это напиток, делающий все тайное и сокрытое ясным и понятным, - сухо молвил Юннимунд.
   -Ты, стало быть, уже отведал его? - догадался римлянин.
   Юноша ответил неожиданно пронзительным взглядом, в котором полыхнуло пламя.
   -Обычные люди живут подобно слепым кротам. Они возятся в своей темной норе, которую считают целым миром, не различая вещей, окружающих их со всех сторон. А между тем, эти вещи удивительны и многообразны.
   -По-моему, парень, твой Ингульф совсем заморочил тебе голову, - сочувственно произнес Скавр.
   -Ты мне не веришь? - глаза Юннимунда округлились. Он протянул римлянину бутыль. - Возьми! В знак нашей доброй дружбы я предлагаю тебе отведать Напитка Зрящих. Испив его, ты поймешь, что провел свою жизнь в потемках.
   Голос юноши стал едва слышным и задумчивым.
   -Утратив Око Вещего Солнца, мы наблюдаем лишь смутную пляску теней на покровах тела Мидгарда. Но помимо теней есть разноцветные узоры, есть целые страны и племена диковинных существ, есть множество чудесных миров, о которых мы даже не догадываемся. Следуя пути Вотана-Харбарда, его служители открыли разные способы преодолеть порог человеческой слепоты, наложенной на нас Асами за нашу гордыню. Один из них - пристанище в Нектаре Прозрения, секрет приготовления которого есть священная тайна.
   Слушая Юннимунда, Скавр неожиданно заколебался. Беспокоясь за судьбу юноши, он хотел разобраться, куда и зачем ведет его могущественный маг Архемайра.
   -Ну что же ты, римлянин? - нетерпеливо спросил наследник. - Неужели боишься? Ты, который прошел столько земель и сокрушил столько врагов? Неужели ты до сих пор еще не свободен от страха?
   Скавр без слов взял из рук Юннимунда бутыль и сделал несколько глотков. Горький, напоминающий полынь вкус заставил его скривить губы.
   -Редкая отрава, - отметил он, возвращая бутыль.
   Римлянин немного постоял, оценивая свои ощущения, потом презрительно усмехнулся.
   -Чепуха и вздор все то, что вбили тебе в голову. Только желудок свело от твоего пойла.
   Прощаясь с сыном Эорманрика, римлянин, подобно Вилигунду когда-то, напутствовал его предостережением.
   -Будь осторожнее с Ингульфом. От этого человека можно ожидать чего угодно. Думаю, у него есть на твой счет какой-то свой замысел.
   И Скавр зашагал по тропинке. Его ожидали новобранцы, набранные недавно в дружину к Тургару. Юннимунд проводил римлянина долгим взглядом.
   Дорога Скавра пролегала берегом реки, нависающим над водной гладью высоким и крутым обрывом. Кое-где на самом его краю притулились одинокие ивы и кедры. Разговор с сыном короля оставил какой-то неприятный осадок на сердце и Скавр хотел поскорее о нем забыть. Он смотрел на зардевшееся в небе солнце. Его лучи оживили поверхность вод, побежав по ней золотыми барашками, погоняемыми пастухом-ветром. Дубравы, рощи и дальний полумесяц сосновых лесов тоже посветлели и заиграли бликами, разнообразившими их строгие темно-зеленые наряды.
   Уже скоро морщинки на лбу и переносице Скавра разгладились. Он любовался перепелками и гагарками, собиравшимися на открытых лужайках целыми семействами, видел с обрыва как выпрыгивает из воды сверкающий чешуей окунь, уловил за качнувшимися ветвями ели степенную поступь лося.
   Однако пройдя еще несколько шагов, римлянин остановился и начал прислушиваться. На общем фоне птичьего воркования, плеска реки и отголосков осыпающейся хвои отчетливо выделялись тяжкие и горестные стоны. Они то прерывались, но переходили в заунывное пение, от которого сжималось сердце. Скавр огляделся по сторонам, но никого не увидел. Римлянин забеспокоился, еще внимательнее вслушиваясь в эти странные звуки, наполненные безграничной скорбью. Так он оказался перед черной ольхой, вымахавшей в высоту на добрые десять локтей. Пение и стоны исходили из ее широких корней, вцепившихся в землю словно щупальца. Прикоснувшись к древесной коре, Скавр почувствовал, что она горячая.
   "Не было мне печали, - угрюмо подумал он. - Наслушался разного вздора, вот и стало мерещиться непонятно что".
   Он решил побыстрее вернуться в город и прибавил шаг. Однако теперь уже под самой тропой, под обрывом, прогудел громкий звук рога. Сначала Скавр подумал, что это кто-то из людей Тургара с того берега призывает его сигналом, но добравшись до схода к воде, римлянин опять никого не увидел. И только потом, разглядывая застрявший в воде ствол уже высохшей сосны, обнаружил, что среди торчащих ежом ветвей мелькает светловолосая голова подростка. Снова прозвучал раскатистый звук. Это мальчик, выступая из воды по грудь, закидывал голову вверх и протяжно трубил, удерживая перед собой двумя руками черный большой рог с изогнутым концом. Лица его было не рассмотреть, но Скавр отметил, что одежды на подростке не было. Издав еще один долгий звук, он нырнул в реку и уже больше не появился.
   "Похоже, чары проклятого колдуна начинают действовать, - вздохнул про себя римлянин, уже пожалев о том, что отведал принесенного Юннимундом настоя.
   Поднявшись снова на тропу, он едва успел отпрянуть - мимо него пронесся всадник. Скавр окликнул его, но тот даже не повернул головы. Зато римлянина охватило необъяснимое беспокойство: от темного наездника на темном коне веяло чем-то пугающим и нечеловеческим. В воздухе от него остался леденящий холод.
   Сам не понимая зачем, Скавр пошел по его следу в заросли дрока и можжевельника. Следы копыт терялись у берега маленькой заводи, окруженной кустами черемухи. Совсем не понимая, что происходит, римлянин присел на корточки, вглядываясь в темную, тронутую ряской водную гладь. В этот самый момент ее озарил красноватый отсвет и Скавр успел заметить в мелькнувшем на миг отражении контуры треугольных жилищ, обтесанных валунов и бревенчатых заборов.
   "Это что же? - еще больше удивился он. - Селение на дне заводи?"
   Римлянин поднялся на ноги и сразу же ощутил чье-то присутствие. Все пролесники и папоротники вокруг зашевелилось, а из под них засверкали бесчисленные глаза.
   К реке Скавр вернулся так поспешно, как только мог. Здесь, на плоском камне его уже поджидали.
   -Вот и пришла тебе пора, римлянин, вновь мне послужить, - в раздумье проговорил Ингульф.
   На сей раз Скавр не растерялся. Голос его прозвучал очень твердо и решительно.
   -Зачем травишь парня своим дрянным зельем? - он взглянул в сухое, с восковым оттенком лицо мага - оно было безлико. - Хочешь, чтобы он совсем тронулся умом от твоих колдовских чар, рехнулся от безумных видений? - римлянин вдруг усмехнулся. - На моей памяти был один такой, как ты - галльский друид. Опаивал в деревне народ дурманящим пойлом. Наш легат велел сжечь его живьем. Сдается мне, и ты плохо кончишь.
   - Ты осмелел за последнее время, - не глядя на римлянина сказал маг. - Но это мне по нраву.
   -Ты не ответил мне, - оборвал его Скавр. - Зачем тебе Юннимунд? Его ум стал мутным, как болотный туман.
   -Его ум проясняется, как озерная гладь после ветра, - возразил Ингульф. - Он способен уже зрить корни, а не ветки событий. А напиток, которого ты вкусил - не зелье и не дурман, вызывающий мнимые образы. Все виденное тобой - не фантазия, не плод чародейства. Просто на один короткий миг тебе было позволено приподнять полог повседневности и узнать то, на что невежественные люди Мидгарда никогда не обращают внимания. Мир, к которому ты привык - не единственный в своем роде. Он граничит с бесчисленным множеством других миров и в каждом из них - своя реальность. Все они движутся и действуют одновременно, часто даже не подозревая о существовании друг друга. Но иногда они могут пересекаться, и тогда глупцы говорят о явлении богов, демонов или чудесных превращениях.
   -Постой! - Скавр поднял ладонь, словно отгораживаясь от мага. - Ты хочешь сказать, что то, что видели мои глаза - настоящее?
   -Ты видел слишком мало. Но это не иллюзия. Все эти создания, существа и роды существ населяют соседние с нами миры. Так же как и люди, они полагают, что на земле нет никого, кроме них и их законов. И также, как у людей, у них есть свои просвещенные жрецы-служители, способные знать куда больше и путешествовать между разными реальностями.
   Ошеломленный Скавр опустил глаза.
   -Юннимунд нужен мне, потому что его может ожидать особое будущее, - продолжал Ингульф. - Смысл его кроется в самом его имени, но пока он не проявился. Если Вотан будет и дальше благоволить ему - Юннимунд совершит великие дела. А для этого ему нужно уметь понимать жизнь и быть готовым к ее испытаниям. Чтобы распознать лежащие впереди дороги судьбы, ему потребуется хороший проводник.
   Скавр посмотрел на Ингульфа в упор, и на губах его проступила улыбка.
   -Я понял тебя, маг. Тогда для чего тебе я?
   Ингульф одобрительно покачал головой.
   -Ты стал не только неустрашим, но и проницателен. Надеюсь, я не ошибся в тебе. Завтра ты получишь новое назначение от короля. Он отправит тебя в край росомонов. Там ты будешь жить в окружении врагов - но ты должен стать им другом. А пока - ступай, и помни, что я не только отвел от тебя длань смерти, но и дозволил хотя бы одним глазком увидеть узор за кромкой небес.
   Утром Эорманрик вызвал римлянина к себе.
   - Довольно тебе ходить в простых воинах, - объявил он Скавру. - Тургар в краю меренс просит подкреплений. Поведешь к нему сотню копьеносцев-ругов и сменишь его, возглавив дружину - он нужен мне здесь. Ну, а как себя проявишь на новом месте - так и твоя судьба сложится. Многое от тебя зависит.
   Скавр поклонился, в глубине души радуясь, что теперь вновь надолго расстается с темным магом.
   Глава 20. У ковалей.
   Маленькое селение, почти скрытое густо разросшейся кроной дубов притулилось на дальнем отшибе крутого холма. Ватажники, пробиваясь цепью через дремучие дубняки, наткнулись на него случайно. Дома-землянки, покрытые ивовыми жердями терялись в буйной зелени и остались бы незамеченными, если б не дымки, вьющиеся сразу в нескольких местах. По характерному запаху, донесшему до него смрад прогорклого свиного жира Светозар понял, что здесь живут ковали. Только хорошие умельцы и мастера обращения с металлом закаляли железо в жире, а не в воде.
   -Вот подвезло мне сродственников по родовому ремеслу встретить, - обмолвился Гунарь с улыбкой.
   -Ты что, из кузнецов что ли? - удивился Спех.
   -Отец ковал, дед. Меня с малолетства учили, да токмо окромя варки руды я ничего так и не освоил. Непутевый вышел ученик.
   Спех и другие удальцы расхохотались. Светозар поспешил их унять, приложив палец к губам. Искрой вспыхнувшее веселье грозило перерости в шум, который был сейчас не уместен. Да и для потехи повода не было никакого.
   Отряду Светозара было не суждено соединиться с главными силами Коченя у Барсучьего Лога, куда после вылазок сходились с разных дорог и троп удальцы. У Овечьего Починка вооруженные молодцы предводителя ватажников сами угодили в годью западню и большей частью были перебиты из дальнострельных луков. Погиб и сам Кочень, а пятеро уцелевших в схватке парней только черед много дней сумели разыскать товарищей в лесах и сообщить печальную весть. Ватажники столь сильно пали духом, что хотели уже разбрестись кто куда и только Светозар сумел удержать их своим словом. Молодому волхву поверили. Неожиданно он стал примером для этих вольных людей.
   Конники годяков теперь неутомимо прочесывали все села, балки и дубравы, где можно было пройти верхами, с намерением погасить последнюю искру сопротивления в захваченном краю. Но Светозар, ведомый безошибочным чутьем, вновь и вновь уводил своих спутников из под самого носа врага, словно предвидя все действия ругов. Так и скитались удальцы по лесам и дубравам, избегая до поры столкновений с иноземцами. Лошадей пришлось оставить, чтоб не сковывать себя в передвижениях по болотам и труднопроходимым чащобам, в которых можно было не опасаться комонников Ерманареха.
   Прошло совсем немного времени и отряд вырос уже до сорока человек, большинство из которых составили беженцы из разоренных сел. Все они были отважны и выносливы, не хватало только хорошего оружия. Поэтому, когда пути-дорожки вольных удальцов привели их в неприметное селище ковалей, служителей Сварога, Светозар даже не удивился. Он уже знал, что это судьба.
   В первом же жилище встретили долгобородого старца в потертой холщевой лопоти. В полумраке избы ярко блеснули глаза из под нависших бровей.
   -Не боись, отец, с добром пришли, - поспешил заверить коваля Дулей.
   Старик усмехнулся в усы.
   -Чай не слепец, вижу.
   -Что ж ты видишь? - с интересом спросил Спех.
   -А то, что птицы вы вольные. Далеко летаете, высоко взбираетесь. Токмо гнезда своего не имеете.
   -Ну, ты, отец, прямь в корень зришь, - Спех даже головой покачал.
   Светозар же молвил хозяину избы так:
   -Время нынче тяжкое. Еже не можешь нас у себя принять - уйдем, не осерчаем. Гости мы опасные.
   -Зачем обижаешь? - засопел кузнец. - Для вас завсегда и угол, и хлеб найдется. А може и еще кое-что...
   Многозначительные интонации в его голосе заинтересовали ватажников.
   -Скидовайте свои котомки, а я народ соберу, - продолжал старец. - Мы, ковали, скупью живем и ремеслу своему исто преданы. Но хозяйство свое тоже держим - и коровы есть, и куры. Вам бабы и молока, и мяса поднесут.
   Скоро вольные удальцы уже стояли на спелом лужку, окруженные селянами и щурились под их пристальными взглядами. И стар, и млад хотел подойти поближе, посмотреть получше. А то и руками потрогать. Видать, не часто сюда добирались люди. Женщины - розовощекие, круглолицые, алые поневы украшены бисером и мелкими ракушками. Отроки - с пытливыми глазами, рубашонки поясками с маяльниками схвачены.
   -Отче Свароже снизошел до нас, - белый как лунь коваль в синем налобнике, по виду старейшина, выступил вперед. Был он высок и плечист, хоть и опирался на посох. - Велика честь для нас, кровных защитников в своем селе принимать, наперстников Перуновых.
   -Ну уж, и скажешь, - даже зарделся Спех.
   -Вас, ребятки, мы давно ждем, все глаза проглядели, - старейшина обошел каждого из ватажников.
   -Почто ждете-то? - простодушно спросил Гунарь.
   -А припасены у нас для вас гостинцы. Но это после. Сперва кутьи нашей овсяной отведайте да блинцов с медком.
   Гостей развели по нескольким домам, чтобы могли поместиться все, наносили столов и лавок, составив вместе. В избе Бушуя, как прозывали старейшину веси, ковали угощали Светозара и других предводителей ватажников. Юноша приметил в красном куту малое свято с ликом Рода.
   -Садитесь за стол, - пригласил Бушуй. - Стол - ладонь Родова, длань, жизнь дающая. Как поедим, так и за дела приниматься можно будет.
   Женщины достали из закромов и сыр, и яйца, и молоко. После сытной трапезы ковали повели ватажников в обход селения, пока те не увидели большой сиреневый валун остроконечной формы, приютившийся между двух крепких корней раскидистого дуба. Здесь Бушуй, уперев посох в земь, поклонился в пояс родовому оберегу. Общинники, а за ними и ватажники последовали его примеру.
   -Некогда премогутный Небесный Коваль ударил своим молотом стопудовым по Бел-горюч камню Алатырскому и народились на свет сынки его, Сварожичи, - рек старейшина. - Сей камень - его сколок, упавший на нашу землю.
   Валун был ровный, словно обточенный незримым резцом.
   -Опосля, - продолжал Бушуй, - принялся Свароже ковать оружье для всей небесной гридни. Перво-наперво выковал он Меч Прави, чтоб блеск его немеркнущий дорогу светил тем, кто по правде вятшей следует. Затем на Алатыре да на камушке сковал он Крес-Меч, побивающий все нечистое, от Кривды идущее. Мы свою науку напрямую от Батюшки Небесного ведем, завет его держим: заступников Матушки Сырой Землицы привечать, уменьем своим им верой-правдой служить. У нас в кладовых найдете вы и мечи булатные, и палицы семигранные, и пики, и секиры. Все, что нужно добрым молодцам дабы силушке их вдоволь разгуляться. Доколь еще воля Кощобина будет людье гнобить, зубы щерить и травы-муравы безвинной кровушкой пятнать?
   -Верно, - подтвердили другие ковали. - Ты скажи, Бушуй, как оно там в старь было, поведай молодцам.
   Старейшина сухо кашлянул и вновь заговорил:
   -Прослышал про славу и доблесть Сварожью Черный Змеюка, чудище исчадное. Решил он супротив Небесного Коваля свой чертог отстроить у Кощной Горы и тоже стал потомство свое плодить да оружье себе мастерить. Удумал он всю землю-матушку захватить, а свет пречистый, от Сварги идущий во мраке схоронить, Алатыреву силу порушив. Махнет хвостом своим железным - и отлетает от Кощной Горы искра. Ударит лапой - гремят черные всполохи. Так народилось на свет черное воинство: ящеры, змеи, волки и оборотни. А оружьем своим излюбленным сделал Черный Змеюка Меч Кривды и Меч Пекла...
   Голос коваля заметно окреп.
   -Вот и ныне, - вещал он, - поднялся вновь Черный Змеюка во множестве голов своих и заплодил землю своим поганым отродьем. Только теперь его Ерманарехом кличут. Черным огнем край сходатаев Сварожьих изводит, скверной и пагубой аки ядом ростки жизни травит. А истый свет Алатырский померк уже. Возжечь его вновь - дело чистых сердцем, твердых духом - справных воителей, что Змеюку не убояться. Много уже смельчаков загинуло, что Горынь-силу ругову обуздать пытались, да толку нет. По ним наша вечная тризна...
   -Дай я скажу, - вышел вперед чернявый, слегка сутулый коваль в кумашной рубахе. - Меня Грыном называют.
   Он вздохнул всей грудью.
   -От дедов знаем, что в давнюю пору могутнее и хоробрее вятов не было народа в целом свете. Так было до поры, пока Лихо Семиглазое-Семиочитое не явилось и нас не попрало. Но отчего так вышло? - он помолчал, словно дожидаясь ответа у гостей селища. - Не от того ль, что отвратилась семья внуков Даждьбоговых от былого единства? На тьму родов рассыпалась, чтоб каждому своей волей и исконом жить, других не слушая. Своим умом по жизни пошли, не духом купным, от Роду завещаным. За то и поплатились. Сперва борусы на закате, потом сурожцы на полудне. Дале - руяне, бусы, сумь... Чего дивимся, что годь ноне до самой Белой Вежи доползла? Вздыхает народ: мол, худо жить стало. А куда прежде смотрели, как до были такой докатились?
   Речи ковалей все сильнее и глубже оседали в душе Светозара. Они лишний раз укрепили его в том, о чем он уже помышлял не раз. Земле вятов потребно сплотиться вновь, а в первый черед - собрать гридню нового, особого толка из лучших своих сынов. Дружина Юных, так она должна прозываться - союз свободных и чистых душой ратичей, стоящих на службе отчему краю и правде Рода.
   "Братья - перуничи", - беззвучно прошептали губы молодого волхва.
   Он уже знал, что вяты до той поры не узнают покоя, покуда эта пышущая свежей кровью сила, собранная со всех весей потомков Сварога, не даст отпор инородцам. Но в голове ее должен встать истый ратай, приуготованный к стезе Громовитовой самими создателями.
   -Покажи нам стар-отче ваше железное богатство, - попросил Светозар Бушуя.
   Старейшина улыбнулся во весь рот.
   -Идемте!
   Кладовые ковалей помещались не в мастерских, а в подземных хранилищах, к которым вели потайные лазы, присыпанные у входа сухим вереском и землей. Внутри было темно и сыро, но Бушуй зажег лучину и осветил стены - все они оказались укреплены бревенчатыми подпорками. Чего здесь только не было! Длинные и короткие мечи, скованные из булата золотистого и бурого сорта с узорами на поверхности клинков, палицы с гранями, шипами, пазами и набалдашниками, пики с плоскими, четырехгранными, а также крылатыми наконечниками, имеющими боковые отростки на втулках.
   -Всяк истинный коваль, когда с металлом работает, духом своим со Свароже-отцом сродняется, огнь его творящий в себя впускает, - пояснил Бушуй. - Оттого что подобно Творцу Вышнему судьбы новые созидает.
   На стенах висели также деревянные щиты, расписанные яркими полосами с круглыми и остроконечными умбонами.
   -Оружье то давно хозяев дожидается, - промолвил Грын. - Но вот что чудно: сколь лежит, а пыль на него не садиться!
   Все, что видели вольные удальцы, было на редкость прекрасно. Даже Светозар, никогда не отличавшийся особым пристрастием к предметам бранного ремесла невольно залюбовался. Рука его потянулась к широкому мечу с крестовой гардой и шаром-колесом Рода на верхушке эфеса, в верхней трети клинка которого были выгравированы изображения солнца и луны.
   -Пламень Светил нашел своего владельца, - заметил Бушуй. - Меч этот из разных булатных полос сделан, семикратно свивался воедино и добре проковывался. Огнем Сварожьим растоплен, в росе Перуновой закален, светом Даждьбоговым просушен.
   Спех, Дулей и другие удальцы также выбрали себе оружие по душе: кто копье, кто палицу, кто топор.
   В селении ковалей провели весь следующий день. Наблюдали как варят руду, делают заготовки, плавят и калят металл. В каждой кузне стояли горн с покрытием из гранитного камня, плавильня, наковальня, точильные оселки и даже дубильная стойка, на которой бычьи шкуры превращались в материал для кожаного доспеха. Так же в углу особо выделялся валун с лежащим на нем большим молотом, которым не работали.
   -Всякая кузня - капище Сварожье, - объяснил Бушуй. - Возжигая в печи и горне огонь - возносим хвалу Небо-Отцу, кующему жизненный путь человечий. А молот и есть капь Владыки Златого Чертога.
   Трудясь в густых белых парах и отирая со лба пот, ковали с улыбками напевали:
   -Распройдись, Свароже, коло посолонь! Велико всебожье пославимо! Воспоемо славу Отче в небеси! Тако бысть, такое еси, тако буди!
   -Свароже-Отец, Хозяин Огня Небесного четыре дара пращурам нашим поднес на заре времен, - речительствовал старейшина ватажникам. - Опаницу - для требных возлияний и застольных бесед, топор - для ограды чести и правды рода своего, земли своей матушки, молот и клещи - для ковки металлов в живорадении творческом, плуг и ярмо - для труда праведного, дающего хлеб насущный. Великий Покон мира удеян так.
   А ближе к вечеру Бушуй подвел к удальцам рыжеватого отрока с пылающими голубыми глазами.
   -К вам рвется, - сказал старейшина. - Уж и не знаем, чем отвадить. Кличут Рогдаем.
   Светозар внимательно оглядел юнца. Золотистые волосы, похожие на сноп сена. Нос с легкой горбинкой, тугой изгиб губ. Лицо худое - скулы выпирают, но тело пронизано крепью, словно светится изнутри.
   -Все твердит: уйду к лесной вольнице, - жаловался Бушуй. - Прямь сладу с ним нет.
   -Сколь же тебе годков? - спросил парня Дулей.
   -Семнадцать сравнялось, - бойко отвечал тот.
   -Что ж твои родители? Неучто оставишь их одних?
   -Сирота я. Отца руги плетьми забили, мать - в полон увели. Меня добрые ковали в поле подобрали три весны назад. Откормили, премудростям своим научили. Теперь хочу с ворогами за все поквитаться.
   Ватажники только головами покачали. Светозар же, продолжавший изучать Рогдая, внезапно внутренне вздрогнул. Он вдруг отчетливо понял, что в сердце этого юноши сияет багряной звездой крес-огонь Небесного Ратая, а чело отмечено незримым чиром, выдающим Перунову стезю.
   -Ну что, старшой, возьмем отрока? - осведомился Спех у Светозара. - Вроде малый он добрый.
   Молодой волхв поднял на удальца недоуменные глаза.
   -Ты у нас теперь за главного, тебе и решать, - вступился и Дулей.
   -Добро, - согласился Светозар и повернулся к Рогдаю. - Собирайся, на заре тронемся в дорогу.
   Ковали провожали отряд всей вервью. В блестящих от слез глазах светилась надежда.
  
   Глава 21. Остров Даждьбога.
  
   Багряное закатное солнце было похоже на полыхающее пламя, катящееся по пятам людей. Оно оплавило горизонт и постепенно поглощало прибрежную равнину.
   -Скорее! - торопил Гунарь.
   Конница годяков уже показалась у ближнего перелеска, стремительно приближаясь к отступающим ватажникам. Удальцы Светозара торопливо сталкивали на воду струги, стараясь не поддаваться панике. Но враг был уже близок: храп лошадей и выкрики рогатых воев обдали их словно речные брызги. Запели свою песню стрелы - двое молодцов свалились на земь, Яволод схватился за бок. Закрываясь щитами, ватажники отчаливали от берега, оставляя его неприятелю. Вся приречная полоса уже кишела ратниками в кольчатых рубахах и шлемах с пучками перьев и конских волос, а Спех даже выл от досады: до смерти хотелось схватиться с годячиной, а силы были неравны! Удальцы, прикрывавшие отход своих товарищей, успели послать в ворогов лишь несколько стрел и копий. Но и тут спешка подвела: поранили лишь годьих лошадей, да оцарапали щиты.
   Последним в струг запрыгнул Дулей, сбив жердью вражью сулицу. Удальцы сразу составили над лодьими бортами заслоны из щитов, по которым застучало железо. Отряд сумел уйти от преследования с малыми потерями.
   Теперь путь Светозара и его братьев-перунычей лежал вниз по Большой Реке. Они покидали отчий край, в котором для них больше не было места. Как прежде скитаться по лесам, изредка вступая с мелкие стычки с недругом уже не могли - годь отовсюду выживала: жгла села, дающие приют, травила водоемы, загоняла в лес больших натасканных псов, приученных к человечине. Последние три дня Светозар ясно чуял, что годяки идут по следу, дышат в самую спину ватажникам. Все дороги и тропы отсекли молодцам, осталив только сходы к реке. Кое-как успели собрать лодьи, да свезти к отмели, а враг уж тут как тут.
   -Мы еще вернемся! - пообещал Спех, погрозив кулаком блещущим железом ратникам, усыпавшим брег как полевая саранча.
   Так началось плаванье отряда молодого волхва по водам великой реки, струящей по бескрайним полям, залесьям и долинам. Вяты уходили от войны, в коей сейчас не могли победить, чтоб в иных краях, не затронутых еще Ерманареховой тенью получить передышку и собрать доброе воинство для настоящей валы с недругом. Под ногами ватажников уже горела земля - все починки и села прогнулись под ругов, страх пред инородцами сломил дух людей. Незадолго до этого вынужденного бегства Светозар наконец узнал судьбу своих близких: и отец Тверд, и дядька Завид легли костьми в бою за Соляное Село, а друже Свиря попал к годякам в полон. Теперь боле ничто не удерживало юношу на просторах родимой вотчины, туго затянутой вражьим хомутом.
   "Мы вернемся, - говорил сам себе Светозар, - непременно вернемся. И тогда все будет по-другому. Храни Свароже огнь Прави в наших сердцах".
   Иссиня черные волны воздымались, пеною хлестали по бортам. Десять утлых лодий - как павшие в стремнину птичьи перья летели в потоке Большой Реки, покорные ее воле. Удальцы не знали, куда плывут, где найдут себе пристанище и как встретит их чужая земля. Им оставалось лишь довериться своей судьбе, своим родным богам и счастливой судьбе своего предводителя, молодого волхва, указующего путь.
   Берега вокруг то гладким полотном лугов стлались, то вдруг дыбились кряжами, вздувались крутыми обрывами. Ватажники смотрели во все глаза: леса тут были гуще и темнее, взгорья - выше и отвеснее.
   "Ты судьба-ласточка, - молвил про себя Светозар, - расправь над нами свои крылышки, денницу света подари, в дивий край нас проводи. Туда, где травушки ноги ласкают, с шепотом ветра играют. Где роднички сребром искрят, чистой песнею журчат. Где леса - хоромы просторные, красно солнышко греет, белый месяц светит. Где люд сердцем чист, а зверь и птица - что брат и сестрица.
   Дали Родовы велики. Нивы Всебожьи широки. Белый Свет Батюшка: прими скитальцев. Стань нам отцом, стань нам матушкой, ибо мы твои вечные дети, заплутавшие впотьмах круговерти."
   Близ холмов прибивали струги к бережью: делали привалы, разводили костры, чтоб подкрепиться да отдохнуть. Выставляли дозор: земля неведома, кто на ней живет, каким устоем бытует? Но все было тихо, лишь кулики в кустах копошились.
   Река то расширялась необозримо, то сжимала свое русло, двигаясь вдоль обрывистых берегов, одетых еловыми лесами, то взбиралась на возвышенности, то громыхала по порогам, спускаясь в низины. Гул тяжелых водяных струй перекрывал гомон птичьих стай в небе. Иной раз втречались кучки малых островков, теснящихся друг к дружке и разделенных лишь узкими протоками. Окруженные белыми ивами и кривыми шершавыми вязами, отражение которых плавало на поверхности вод, они скрывали за ними ягодные полянки или редкие яблоньки, спелыми наливными плодами которых лакомились удальцы. Случалось, волна становилась высокой и начинала раскачивать струги из стороны в сторону - это значило, что река вбирает в себя силу новых притоков. Потом вдруг быстро успокаивалась и на мирной темно-синей глади мерцали лишь солнечные блики, а берег вытягивался в тонкую полосу желто-зеленых ополий.
   На шестой день впереди обозначился большой остров - кедрами и каштанами поверху покрыт, а одесную - пригорки, в черной ольхе утопающие. Теченье само струги по отмели протащило, носами в водоросли вкопало. Вылезли, осмотрелись: сирень до самых деревов колосится - непроглядной синью стелется, сладким медом пахнет. Над ней - чернокрылые бабочки резвятся, мухи гудят. Ветер с цветами играет: то вьюном вокруг них вьется, то в стебли глубоко лицом забивается.
   -Ну, старшой, - обратился Спех к Светозару. - Куда идти?
   Юноша уверенно показал на пригорки.
   -Туда.
   Никто не возразил, и удальцы начали подъем. Землица на склонах оказалась черная, влажная - пряным духом в нос ударила. То тут, то там - васильки да ромашки шелестят, за порты и чоботы цепляются. Взобрались, через ольховые кущи пробились и - встали недвижимо. Пред ними на коче каменные чур: трехликий дедушка Даждьбог. Взгляд прямой - из под тяжелых век на Всемирье взирает. В основании капи - гайтан с коловратом и древо с восемью ветвями выбито резцом. Камень по виду древний - протемнел весь от влаги, мхом и лишайниками покрылся.
   -Трисветлый Даждьбоже! - в пояс поклонился изваянию Светозар. - Ты - солнцелик. Нашу явь сохраняешь, искон Рода к нам в сердце впускаешь. Даждьбоже - земле пригоже: благодать во полях, мир и счастье в домах. На славные дела благослови, от круга до круга нам ярью свети. Чтоб единство огнища Родового не теряли, путь Прави не затемняли. Славься, приветный и всепригожий, влике Даждьбоже!
   Ватажники тоже почтили своего прародителя, батюшку великого Ярия и владетеля солнценосного щита, озаряющего красы и дива Земли-Матушки. С недоумением разглядывали старицу, дивясь, что на пустынном и заброшенном островке кто-то возвел столь основательную капь. Чур стоял на восход солнца, приветствуя зарод жизни. Можно было только гадать, сколь поколений и времен сменилось перед невозмутым каменным взором.
   Осмотрев весь остров, который оказался невелик, нашли лишь родник-студенец, бьющий из под камня. Ни зверя, ни птиц. И все же было что-то особое в этом месте. Самая земь, дышащая силой, исходила нутряным гласом - далеким, волнующим. От этого зова в душе отмирали забытые воспоминания, отклики того, чего доподлинно никто не видал, однако ж хранил в сокровенной тиши своей человечьей природы. Это была связь с родовицей, с первопредками. Будто занялись гудьбой тонкие стуны души, на коих наигрывал знакомый мотив невидимый гусляр - застучали, забрякали. Светозар, глянув на лица товарищей, увидел, что их тоже пронял этот исподний поклик: яр-солнце зарей-зареницей растопило кровь в жилах. Юноша смекнул, что то заиграл свитень Рода - незримая нить, уходящая глубоко в темень былого. Он лишь едва-едва смежил веки, а быль стародавняя уже воротилась вспять...
   Увидал молодой волхв землю славную, благодатную - дивную землю батюшки Ярия. В той земле - белым-бело, светлым-светло. Горы высоки, реки глубоки, но все их самосиянный свет венчает. Крепости на высотах из тесанного камня - плечами полог Сварги подпирают. Башни хрусталем искрят, шпили - янтарем горят. Дерева, смолой-смолицей благоухающие, до самого виднокрая протянулись - в дымке лазоревой верхушками тают. На ветках - птицы многоцветные, хохлатые - звонкие песни поют женскими голосами. Водная ширь неоглядна - глубокая, но пречистая, а на высоком на холме великан-камень чудный - не поднять тот камень, не сдвинуть. На иных же камнях - лики Рода проступают, священные чиры небесным златом прорисованы.
   В сей земле, во городе увидал Светозар зельных воев в блистающих доспехах с огненным взором, светлоликих вещунов, вестников Прави. Птицы над их головами кружили, средь облачного пуха коловраты крылами выписывали. В обители возрадеющих путь Родов всяк был всем и всяк ничем - всесущим светом веси огревали, да только волю свою никому не навязывали. Как ветерок стлались, двигаясь чрез появление, растворение и возвращение. Пропадали, но возрождались внове, неугасимый огнь истины лелея. Таков был мир Ярия Оседеня, сына Даждьбога и Живы. Так жили пращуры вятовские до поры, покуда роды их не разделились, двинувшись в Семиречье...
   Молодой волхв смахнул с лица пелену. Не то сон узрил, не то явь. И не разберешь сразу.
   -Надо дальше плыть, - молвил ему Дулей. - Тут нам не прокормиться.
   Светозар поднял на него глаза, собираясь ответить, однако слова замерли у него на губах. Он увидел невысокого старичка с волосами, расчесанными тонкими прядками, который вырос на пеньке словно гриб. Откуда взялся? Вроде весь остров осмотрели. Дедок был совсем махонький. Одет в серенький зипун до колен, на посох с утиной головой в навершии опирался, а посох-то - едва ль ни в два раза выше его самого.
   -Это еще что за боровик? - с подозрением пробурчал Спех, кладя ладонь на ножны меча.
   -Поклон вам, добры молодцы, - прошелестел дед так тихо, что с трудом его и расслышали.
   -Ты уж не стражем ли будешь здесь? - нахмурил брови Дулей.
   -Остров Белосветушки-Даждьбога сам себя сторожит. Он в защитниках не нуждается.
   -Кто ж ты есть? - допытывал незнакомца Спех.
   -А кто его знает? - дед вздохнул. - Не то ветерок в поле. Не то рябь речная. А может дождинка, на стебель упавшая.
   -Темнишь ты что-то, - Спех начал сердиться. - Ишь, туману напустил.
   -Как же я тебе скажу, кто есть, ежели сам про то не знаю? - возразил незнакомец, но глаза его потеплели от улыбки. - Человек что есть тако? - он обращался уже ко всем удальцам, обступившим его кругом. - То, чем себя считает? Иль может то, кем его другие прозывают? И так и эдак помыслишь - ошибешься. Себя никто целиком не знает, а уж другие - наипаче. Но я так разумею: коль все мы Вышнего потворники, то ликов у нас множество. Сиречь кем захотим, тем и сподобимся стать. Вещи вон тоже все время меняются, на месте не стоят. Из гойного древа струг может выйти, коль судьба его такова, - он махнул рукой в сторону брега, где ватажники оставили свои посудины. - Из твердого камня - капь, Всебожье пославляющая. Из цветков - венок иль здравный настой. А из человека - перечислять устанешь, оттого как он от роду ко многому годен.
   -Ладно, дед, - не выдержал Дулей. - Хватит нас былицами потчевать.
   -Постой, - Светозар отстранил товарища, подойдя к незнакомцу и всматриваясь в его лицо. Кожа - румяная, как у дитяти. Глаза озорные, лучики солнечные пускают. -Ты, никак, путь нам явился показать?
   -Исто речешь, - похвалил дед. - Добрый, видать, наставитель у тебя был в вещем деле.
   -Скажи, старче, куда нам плыть?
   Дед простер длань куда-то вдаль.
   -А плыть вам, молодцы, туда, где облаци радугой мерцают, дубы древние с корнями тверже булата маковицами Сваргу метут, а в ветвях у их веретенницы птицы, что красны девицы - перьями своими любуются. Где липки из стороны в сторону качаются, будто танцем пробавляются. Где взгорки круты, земля медом дышит, а в ледяной водице рыба в пол саженя длиной косяком ходит.
   -Опять нам головы дуришь, - заворчал Спех. - Скажи толком, не морочь.
   -Экий ты непонятливый, - дед покачал головой с укоризной. - Сказано, на восход плывите. Там Заря-Мерцана луга и займища огнем небесным крапит, она вас сама зраками своими посолонь направит, скрытые тропы отверзнет. Вы лучше попросите-ка у батюшки у Стрибога, чтоб сынков вам своих в подспорье дал. Пускай ветерки его, аки кони крылатые в ваши лодьи впрягутся да несут их, не зная узды.
   -Это как еще? - удивился Гунарь.
   -А молвите так: "Радагай! Стрибоже! Отпусти детишек своих Стрибожичей бег яри нашей ускорить. Пусть унесут по белу свету в лепший край. Пусть возвертят на крылах своих, вихрем облекут - по просторам пронесут. Гой диве Стрибоже еси во Сварожье!" Ну а как окажетесь в краю дальнем, заповедном - сами поймете, куды идти да к кому обратиться.
   Удальцы задумчиво стояли, потупив взоры.
   -Спасибо тебе, старче, за совет, - ответил Светозар.
   -Благодарствуй, - прикрыл веки дед. - Там сыщете то, что вам нужно. Народ в тех краях добрый, справный. Все боле оратаи, к труду на земле-матушке приученные. Но есть и волхвы, и ладные вои. Коль с миром к ним придете - примут как родичей-единоутробников. В приюте и помощи не откажут. А далее - сами путь свой обрящете да почин положите, чтоб добровестием Прави Всемирье питать.
   Светозар все никак не мог отвести взора от старца, словно силился разгадать какую-то важную загадку.
   - Кто ж ты будешь, отче?
   -Человек, как и все вы, как и все предки наши, - отозвался дедок. - Наследок Сварожичей.
   - Тоже мне человек выискался в пядь высотой, - усмехнулся Дулей.
   - А ты по росту не суди. Вы вон, думаете, что каждого из ватаги своей знаете, а на деле нет.
   - Кого ж это мы не знаем? - удивились удальцы.
   - Хранителя вятской земли-матушки. Плащ его простерт над нашей отчизной, подобно тому, как длань Вышнего простерта над всеми мирами. Сей плащ - светлый оплот и нерушимая броня.
   - И кто он, этот хранитель? - Светозар не сводил глаз с лица деда.
   - Он - земля, на которой покоится правда мира. Он - огонь, созиждущий мощь духа людского. Он - песня богов, рожденная в шуме ветра. Он - белый поток, струящий из неведомого истока к занебесной кромке. И он - лес, в котором растут плоды истины. На перекрестье всех млечных путей стоит его гранит-камень - безымянная капь времен, с коей обозревает он просторы Богомирья. Сердце его - очаг для всех странников, запорошенных невзгодами, а посох - солнце, торящее дорогу в дебрях тьмы.
   - Да ты уж не про самого ли Велеса говоришь? - удивился Светозар.
   - Как знать, - усмехнулся дед, пожав плечами. - В каждом из нас вещий лик Влесов проступает, и Перунов светлый лик тоже. Тот же, кто меж вами причастен стезе хранителя, сам о том, доселе не ведает, ибо не он ее выбрал, а она его приветила. И нет у него иного пути под небом, как ступать за златым светочем Прави. Осталось недолго - скоро свершится воля Родова. Когда вознесутся к облачным кущам сочные травы лугов, а вершина затерянной дерви станет приютом орлов, способных клевать железную твердь - новый луч зари коснется Белокаменных Стен и смахнет пыль с порога, благословенного богами...
   В совершенном молчании отплывали ватажники от острова. Каждый думал о будущем - о том, какие испытания уготованы им судьбой, какие свершения предстоит осилить, чтобы добиться такой желанной для всех цели - возрождения благодати на земле своих предков.
   - Погляди, голова! - указал молодому волхву Гунарь, что греб, сидя спиной вперед, а лицом обращенный к острову.
   Светозар оглянулся. С каждым движением весла остров все удалялся - а странный дед, стоящий на берегу, не уменьшался, а наоборот, точно рос - и наконец превратился в высокого седого старца, опирающегося на посох. Приметив взгляд молодого волхва, старец взмахнул рукой, приветствуя его - и провожая в путь. Потом река круто изогнулась, и остров исчез за поворотом высокого берега.
   Теперь Светозар, стоящий на носу переднего струга, вглядывался в даль. Мысль его искрила по воде серебристым окунем, бежала по лесам быстроногим оленем, перелетала взгорья и холмы пернатым кречетом. Она влекла его в чудный белосветный край, в туманную юдоль вечной зари, над которой сияет златое солнце Рода и из коего в начале начал разошлись путями разных дорог Ярины дети, внуки Даждьбоговы.
  
  
  
   Примечания:
   Иордан - (ок. 500 - 560 гг.) - готский историк 6 в., остгот по происхождению. Автор сочинения "О происхождении и деяниях гетов" ("Гетика").
   Лангобарды (Длиннобородые) - германское племя, в 526 г. вторгшиеся в Италию, завоевавшие северную ее часть и создавшие Лангобардское королевство.
   Аммиан Марцеллин - (ок. 330 - 400 гг.) - римский историк, автор сочинения "Деяния".
   Помпей Трог - римский историк 1 в. до н.э.
   Борисфен - древнегреческое название реки Днепр.
   Танаис - древнегреческое название реки Дон.
   Венеты, венеды - германское наименование славянских племен Восточной Европы.
   Ярий (Арий) - легендарный предок скифов и славян.
   Род - понятие, имеющее три уровня значений в славянской ведической традиции.
   Род, как духовная первооснова всех вещей, первопринцип мироздания.
   Род, как всевышний бог, творец и исконный отец-прародитель славян.
   Род, как вервь, преемственность людей по крови.
   Вяты - общее название древнеславянских племен.
   Сварга - небо в славянской космогонии, Колесо Сварога.
   Пядь - древнеславянская мера длины, изначально равная расстоянию между растянутыми пальцами руки (большим и указательным).
   Мор - бог смерти у славян.
   Мара (Морена) -богиня смерти у славян.
   Чур (капь) - вырезанный из дерева кумир рода.
   Капище - святилище с изваяниями богов.
   Сурья - солнце у славян. (Также священный напиток: заговоренное молоко с травами).
   Забродни - странники, скитальцы.
   Узбожь - утварь в доме славян, вещи.
   Доля и недоля (Среча и несреча) - благая и неблагая участь человека. Изначально - две дочери-богини Макоши-Судьбопряхи.
   Радари - духовные подвижники.
   Коливо - ритуальное поминальное блюдо (кутья), подносимое на капище.
   Волхв - жрец, мудрец.
   Тын - крепость, частокол.
   Делянка - участок земли, предназначенный для вырубки.
   Тремирье - правь, явь, навь.
   Святовид- бог света, оберегающий явь от нави.
   Великий Триглав - триединство верховных богов у славян. Имеет несколько вариаций: Сварог - Перун - Святовид; Сварог - Велес - Перун; Род - Белбог - Чернобог.
   Щуры и Пращуры - деды и прадеды (предки).
   Вервь - община.
   Сварог - верховодец всего Рода богов, Бог-Творец, бог Прави, Нави и Яви.
   Сыта - медовый напиток.
   Оратай - пахарь.
   Ратай - воин.
   Перун - бог-воитель, Разверзатель Хлябей Небесных.
   Причелина - верхняя горизонтальная перемычка двери.
   Омшаник - утепленное помещение для зимовки пчел.
   Сварожичи - божественные дети Рода. В другом значении - все потомки Сварога.
   Коловерть - круговорот явлений.
   Полдень - юг.
   Полночь - север.
   Гридница - помещение для княжеских дружинников.
   Седьмица - неделя.
   Вой - воин.
   Комонник - всадник.
   Радуница - праздник Красной Горы у славян на второй день навьей седьмицы.
   Годь, годяки - готы.
   Эорманрик, Ерманарех, Йорманрих (Германарих )- ум. ок. 395 г. - король готов, создавший обширную державу, включавшую земли не только германских, но и сарматских, балтских и ряда славянских земель.
   Ромеи - славянское обозначение римлян и позднее византийцев.
   Бирюч - глашатай.
   Корчага - емкость для вина, равная двум ведрам.
   Долбенка - боченок для меда.
   Братчина - вид пирования у славян.
   Сбитень - напиток из воды, меда и пряностей.
   Спиваки - певцы.
   Кныш - круглый пирог с начинкой.
   Сажень - мера длины от земли до кончиков пальцев вытянутой вверх руки, примерно 2, 5 м.
   Било - сигнальный инструмент из дерева или железа.
   Верста - мера расстояния, примерно 1, 027 км.
   Чело - передовой отряд.
   Гридня - войско, дружина.
   Гридень - дружинник.
   Росомон - римское обозначение славян.
   Подсяга - обряд посвящения в воины.
   Струг - лодка.
   Стрибог - бог ветра.
   Макошь - богиня судьбы.
   Еже - если.
   Вала - бой.
   Купно - сообща.
   Починок - городище.
   Лепший - лучший.
   Тевтоны и кимвры - германские племена, вторгшиеся во 2 в. до н.э. в пределы Римской Республики.
   Префект - командир римского легиона со времен Септимия Севера.
   Констанций Второй (Флавий Юлий Констанций) - римский император в 337 - 361 гг.
   Ангон - метательное оружие германцев.
   Сакс - кинжал.
   Донар - бог грома в германской мифологии.
   Вотан - верховный бог германцев и предводитель асов (богов.)
   Кампигены - инструкторы в римском легионе.
   Валгалла - небесный чертог в Асгарде (обители богов-асов).
   Валькирии - девы-воительницы, сопровождавшие души павших воинов в Валгаллу.
   Позумент - золотая тесьма.
   Амалы - германский королевский род, с 4 в. находившийся во главе остготов.
   Языги - сарматское племя.
   Паланкин -один из холмов в Риме.
   Пенула - римский плащ.
   Исполать - слава.
   Велес - податель богатств, владыка Нави и бог мудрости.
   Бродни - обувь из кожи.
   Кудесы - чудеса.
   Вежи - строения.
   Зипун - распашная одежда до колен.
   Беретьянница - хранилищница меда.
   Лопоть - одежда.
   Ажно - как.
   Повойник - женский головной убор.
   Приволока - верхняя короткая одежда.
   Навершник - нагрудная женская одежда из белого холста.
   Запона - верхняя женская одежда, не сшитая по краям.
   Лунница - металлическое украшение, оберег.
   Брашно - пища, кушание.
   Цежа - кисельный раствор.
   Лядина - заросль, кустарник.
   Яруг - овраг.
   Раздряга - раздор.
   Стамик - стояк в деревянном доме.
   Охлупень - бревно-оберег на крыше дома, имеющее продолный паз.
   Порты - штаны.
   Подоплека - подшивка к внутренней части одежды.
   Онучи - обувь.
   Зельный - сильный.
   Зрак - вид, образ.
   Ядь - еда.
   Кутья - каша.
   Вышний - Род.
   Буй-Тур, Волос - имена бога Велеса.
   Увоз - спуск, подъем.
   Ноговицы - обувь.
   Керметь - святилище.
   Мотня - средняя часть невода в виде мешка.
   Сходатай - выходец, потомок.
   Славутный - славный.
   Волохатый - волосатый.
   Отметник - отщепенец.
   Скора - подкладка одежда.
   Науз - шейный оберег.
   Хорс - бог солнца.
   Лука - изгиб.
   Смага - огонь, полымя, символ духовного пути у славян.
   Етуны - в германской мифологии великаны семейства Гримтурсенов и дети Аургельмира.
   Руны - письменность древних германцев.
   Скандза - Скарндинавия.
   Вистула - Висла.
   Эрминоны, ингвеоны, гревтунги, гепиды - германские племена.
   Ундины - женские духи воду у германцев.
   Альвы - природные духи света.
   Дварфы - природные духи тьмы.
   Фригг - супруга Вотана.
   Хель - мир мертвых у германцев.
   Вайделот - ведающий жрец.
   Гальды - заклинания в форме песен.
   Костобоки - сарматы.
   Акибы, навары - малые сарматские племена.
   Контос - четырехметровое копье у сарматов.
   Лорика - римский панцирь.
   Гастаты, принцепсы - воины первой и второй линий римского легиона.
   Велиты - легковооруженные римские воины.
   Гладиус - римский меч.
   Ала - подразделение конницы.
   Источно - первоначально.
   Протева - земля.
   Брезеть - хранить.
   Самовилы - демоны-духи.
   Соломень - холм.
   Знань - знание.
   Ошую - по левую сторону.
   Дублий - сильный.
   Паче - более, лучше.
   Заборало - ворота в ограде.
   Вещун - ведун, владеющий знанием.
   Свято - изображение богов.
   Собь - дух.
   Чоботы - обувь.
   Залаз - опасность.
   Наследки - потомки.
   Туга - печаль.
   Казитель - наставник.
   Лукно - лукошко.
   Чаромутное - беспорядочное.
   Милоть - овчина.
   Леторосли - побеги растений.
   Днесе - сегодня.
   Архонт - высшее должностное лицо в греческих городах.
   Хиониты - обединение племен в Средней Азии в 4-5 вв.
   Шапур (Шапур Второй) - царь Ирана с 309 г. Из династии Селевкидов. Главный соперник Рима на Востоке.
   Аргимпаса - верховная богиня сарматов.
   Битва при Сингаре - сражение римлян с персами в 344 г., не принесшее преимущества ни одной из сторон.
   Алонта - река Терек.
   Кошуля - род верхней бористой рубахи.
   Ярило - бог весеннего солнца (Весень).
   Порекло - прозвище.
   Сиречь - то есть.
   Мрежа - сеть.
   Пестун - учитель.
   Скупь - вместе.
   Кый - который.
   Вельми - весьма.
   Личьба - счет.
   Грясти - идти.
   Асилки - великаны.
   Гомозули - гномы.
   Крада - погребальный костер.
   Призоры - злые чары.
   Чернобог - бог смерти и безумия.
   Ирий - рай у древних славян.
   Лада - супруга Сварога, богиня-рожаница.
   Токмо - только.
   Берендеи (от слова "бер", "медведь") - магический народ, способный, согласно представлениям славян оборачиваться медведями. Вероятно, представители Дьяковской культуры.
   Пенула - римский плащ.
   Лодур (Локи) - бог хитрости и обмана у германцев, известный своими злодействами.
   Ретиарий - гладиатор, сражавшийся трезубцем и сетью.
   Димахер - гладиатор использовавший парное оружие.
   Гойный - ладный.
   Морок - иллюзия, затмение ума.
   Кметы - профессиональные воины.
   Пря - противостояние.
   Жальники - могилы.
   Волоты - великаны.
   Бахари - сказители.
   Вятший - высший.
   Хоро - солнце.
   Горний - верхний.
   Облаци - облака.
   Иже - ибо.
   Ярь - жизненная сила.
   Закрад - за гранью яви.
   Иноверть - иное, тонкое существование.
   Балий - врач, заклинатель.
   Кобник - гадатель.
Свитень - спираль.
   Морена - богиня Смерти, супруга Велеса.
   Виднокрай - горизонт.
   Чиры - начертания.
   Ост - ось.
   Одесную - по правую сторону.
   Жива - жизь, богиня жизни.
   Глуздарь - птенец.
   Травень - май месяц.
   Присный - родной.
   Удесы - части тела.
   Веда - знание.
   Подмать - помочь.
   Дивий - дивный, дикий.
   Ратай-Сварожич - прозвище Перуна.
   Листопад - октябрь месяц.
   Мечтник - волхв, умеющий творить мыслеобразы.
   Живот - жизнь.
   Калинов Мост - мост между явью и навью.
   Аквилон - Северный Ветер у римлян.
   Лацерна - римский плащ.
   Пекельное Царство - подземный мир.
   Навии, кромешники - темные силы и духи.
   Кощный - смертельный, закрадный.
   Аршин - мера длины, равная 0, 72 метра.
   Вершок - 19, 76 кв. см.
   Марк Аврелий - римский император (161 - 180гг.)из династии Антонинов.
   Флавий Клавдий Юлиан - римский император в 361 - 363 гг.
   Птолемей и Страбон - древнегреческие географы.
   Битва при Аргенторате - сражение между римким войском Юлиана и германскими племенами в 357 г.
   Лимес - римское пограничное укрепление.
   Конунг - вождь у германцев.
   Друид - жрец у кельтов.
   Долон - мифологический защитник Трои.
   Артемида - богиня охоты у древних греков.
   Актеон - охотник, герой древнегреческого мифа.
   Ио - в мифологии древних греков жрица Геры, соблазненная Зевсом.
   Митридат Евпатор (134 - 63 гг. до н. э.) - создатель обширного Понтийского Царства. Провел три войны с Римом.
   Скептух - верховный предводитель у сарматов.
   Эпарх - градоначальник (греч.)
   Друнгарий - начальник флота.
   Комиты и протокомиты - должностные лица в вопросах гражданского управления и военных дел.
   Бирема - военный корабль.
   Принцепс - титул римских императоров.
   Спартокиды - династия правителей Боспорского царства (438 - 109 гг. до н. э.)
   Аршакиды - династия правителей Парфии (250 г. до н. э. - 224 г.)
   Базилевс - царь (греч.)
   Эргастерий - мастерская для рабов.
   Траян Марк Ульпий Нерва - римский император из династии Антонинов (98 - 117 гг.)
   Пританея - государственный совет (греч.)
   Закрадник - покойник.
   Ухожье - место для ульев.
   Мцельник - пчельник.
   Бортники - пчеловоды.
   Внуцы - внуки.
   Волошба - магические умения.
   Желдь - травы.
   Лепо - красиво.Ослоп - дубина.
   Стружие - древко копья.
   Однорядка - тонкая одежда.
   Овсени - день осеннего равноденствия.
   Семик - праздник Семиярило.
   Меренс - меря, меряне: фино-угорские племена, относящиеся к Дьяковской культуре.
   Имнискары - мещера.
   Плиний Старший - римский писатель, автор "Естественной истории".
   Диодор Сицилийский - древнегреческий историк (90 - 30 гг.)
   Зачин - начало.
   Дива Дидола - супруга Перуна, богиня охоты, заповедных лесов и зверей.
   Ожерелок - стоячий воротник.
   Здрава - здоровье.
   Десница - правая рука.
   Шуйца - левая рука.
   Потворники - служители, последователи.
   Коло - вокруг, около.
   Братина - обрядовая чаша.
   Опаница - чаша, посуда.
   Искон - закон рода.
   Черемный - красный.
   Треба - обрядовая жертва богам.
   Возрады, колославы - славления богам.
   Исподняя - подноготная.
   Хенир - германский бог из числа старших асов, которому было предсказано пережить Рогнарок и участвовать в возрождении мира.
   Могутный - могучий.
   Молонья - молния.
   Аки - как.
   Страва - пища.
   Обавник - маг, умеющий воздействовать на людей и явления с помощью слов и заговоров.
   Ганьба - позор.
   Застень - тень.
   Ясы - славянское название сарматских племен.
   Денница - рассвет.
   Харбард, Гримнир - прозвища Вотана.
   Атли - Атилла.
   Сагум - военный плащ, перенятый германцами у римлян.
   Лига - мера длины у древних германцев, равная 4828, 032 м.
   Визиготы (тервинги) - германские племена западного племенного объединения.
   Лацерна - римский плащ.
   Крес - огонь.
   Весь - село, деревня.
   Даждьбог - бог солнца, Податель Благ.
   Посолонь - по солнцу.
   Силяжь - кустарник.
   Сулица - короткое копье.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"